К несчастью, вздорные канцлеровы идеи получили апробацию Ее Императорского Величества. Посему, не веря нисколько в их осуществимость, по должности я все же был обязан в конференции с турками оные огласить. Слава Всевышнему, те наотрез отказались даже обсуждать привлечение иных сторон к делу, которое никого, кроме турок и русских, не касается. Тщательно скрывая, сколь великое облегчение доставил мне сей неблагоприятный, по видимости, ответ, напустил на себя как возможно мрачное и грозное обличье и объявил, что в таком разе княжества должны перейти во власть императрицы безусловно, если только не будут выкуплены султаном. Оба посла искренне и горячо возмутились: Кемаль-эфенди, согласно восточной традиции, считал, что уплата денег русской государыне означает de facto признание вассалитета по отношению к ней, Клод негодовал по привычке. Истинный аристократ, он вообще не любил кому-либо платить и, отъезжая на новое место, всякий раз оставлял за собою кучу долгов. На сем они уперлись, да так крепко, что до окончания перемирного срока не уступили ни на грош. В ночь накануне отъезда Бонневаль попросил о приватной беседе и предложил миллион талеров: лично мне, с условием, чтобы никто об этом не узнал, — но встретил, разумеется, отказ, ибо амстердамский кредит взывал к оплате, для коей требовалось, с процентами, чуть более шести миллионов. От султана, за возвращение княжеств, я пока что требовал десять.
Посольский караван еще не успел скрыться из виду, а бодрые звуки труб и барабанов уже призвали солдат в строй. Со мною шли дивизии принца Гольштейн-Бекского и Апраксина, примерно половина драгун (без Левашова) и тысячи две иррегулярной конницы. Ввиду приближения холодов, изрядную часть казаков и калмыков пришлось отпустить по домам. Не отпустишь — они без позволения уйдут, да и нужды в них после изгнания буджакцев стало меньше.
Кейта с Левашовым, как наиболее годных к самостоятельным действиям, оставил в Силистрии с остальными войсками, для отражения возможной диверсии турок со стороны Видина, Рущука или Шумлы. Сам же восприял марш на Варну.
Солдаты из северных губерний дивились октябрьскому теплу: Покров уже миновал, а погода похожа на бабье лето в России. По ночам, правда, случалось иной раз пожалеть о миновании летней жары, когда-то столь тяжкой и ненавистной, ибо для быстроты марша мы становились на бивуаках и ночевали у костров, не извлекая из обозных фур сложенные там парусиновые шатры. Но ничего: простуженных было немного, отдохнувшие солдаты шагали бодро. Настроение держалось, какое подобает после тяжелых, но убедительно выигранных баталий: мол, крепкий народ турки; мы их дважды от всей души надовольствовали, а они мириться не хотят; ну да ладно — угостим и втретьи!
К Варне вышли на пятый день марша. Авангард поутру, главные силы к обеду. Ну, а шпионы мои всегда тут были. Еще до начала войны. Городок небольшой, тысячи на полторы дворов, и по народонаселению частично греческий. Вот, среди греческих торговцев, снующих меж Варной и Константинополем, кое-кто и отписывался обо всем, что видит и слышит. С появлением русского флота близ устьев Дуная, фелюки здешних купцов частенько появлялись в местах его крейсерства, доставляя сведения и предлагая купить рыбу, сыр, финики или еще что-нибудь. Конечно, полностью прокормить команды с неприятельского базара не вышло бы — но почему не разнообразить довольствие, коли есть такая возможность? Подозреваю, некоторые из купчишек могли шпионить на обе стороны, получая деньги и от нас, и от турок. Однако, вреда от этого я покамест не видел никакого, ибо не имел здесь тайн, раскрытие коих могло бы нам существенно повредить. А вот с турецкой стороны сведения приходили ценные. Состояние городских укреплений и силы, собранные для их обороны, число пушек в городском арсенале, наличие пороха и ядер... Любые изменения очень быстро становились известны. Не было известно самое важное: удастся ли использовать флот.
Неопределенность сия возникла по двум причинам. Одна из них натурального свойства и связана с трудностью предсказания погоды. Варненский залив полностью закрыт от самых частых северо-западных ветров, местами — от северных и северо-восточных, восточным же открыт и по этой причине в позднюю осень и зиму не вполне безопасен. Другая причина — человеческая. Для исправления беды, приключившейся с османским флотом, в терсане были направлены значительные средства и назначен деятельный начальник (тот самый Тирьяки Хаджи Мехмед-паша, который, прекрасно показав себя в адмиралтействе, попал в фавор и сменил Али-пашу Хекимоглу в чине сераскира, после же яломицкой неудачи претерпел опалу и ссылку). Труды его не пропали даром: в Городе говорили, что еще в нынешнем году флот обрушится на неверных и сметет их проклятые корабли, как посланная Аллахом буря. Но страшная конфузия на сухом пути похерила все планы. Часть пушек, пороха и людей у капудан-паши отобрали для усиления обороны важнейших крепостей. Сколько именно отобрали, сколько у него осталось, и решится ли он после такого изъятия выйти из гавани, чтобы противустать русским... Увы, ответить на эти вопросы было некому.
Еще до переговоров с турками я запросил Бредаля: насколько велик, по его мнению, риск, связанный с морской блокадою Варны в середине осени? Дело сие необходимо нужное для успешного продолжения войны, ибо с одной только суши эта крепость не может быть отрезана и лишена подкреплений — а значит, без флота нет смысла к ней и подступать. Норвежец ответил примерно то же, что я и сам предполагал. Ежели осада не затянется дольше недели, maximum двух, опасность для кораблей не сильно превзойдет обыкновенную, всегда присутствующую на море. С каждой дополнительной седмицей сверх сего срока, шансы встретить неприятность значительно возрастут. Ладно: дал ему заверения, что приму все должные меры, дабы овладеть городом как можно скорее — а также расписал подробнейшим образом, что именно требуется со стороны моряков. И вот теперь с радостью и удовольствием наблюдал блокирующую эскадру на якорной стоянке в виду города.
Укрепления здешние представляли старинный каменный замок о двенадцати башнях, обращенный ныне в цитадель, и внешнюю недостроенную крепостную ограду, имеющую бастионы для флангового огня, по вобановой системе. С юга от Варны протекает речка того же имени, за нею лежит непроходимое болото; с востока — море; с запада — сады и виноградники жителей, разгражденные каменными стенами и представляющие все удобства для обороны. Лишь на северной стороне открытая местность, благоприятная для атаки. Зато и бастионы с куртинами тут находились в полной готовности. К тому же, именно здесь Хусейн-паша, руководивший обороною, сосредоточил всю артиллерию: как старые разнокалиберные крепостные пушки, так и новенькие свежеотлитые корабельные. На севере имелись господствующие над городом возвышенности — но, к сожалению, далековато: саженях в семистах от замка, то есть за пределами действительного пушечного огня. На западе холмы подходят ближе, однако для расчистки огневой дирекции понадобилось бы вырубить целый лес плодовых деревьев, работая под вражеским обстрелом.
Надежды на корабельную артиллерию вице-адмирал остудил при первой же встрече. Согласно промерам, близ цитадели глубина не превышала пяти футов; не только флагманскому 'Святому Илье', но даже мелкосидящим смоллшипам инвенции Козенца не удалось бы встать ближе версты. Бомбардирские кечи, оснащенные трехпудовыми мортирами, для бреширования стен непригодны. Переоснастить их на двадцатичетырехфунтовки? Так ведь мортиры тоже надобны...
— Петр Петрович, неужели у тебя нет малых судов для переделки в канонерские лодки?
— Есть, Александр Иванович, да не в составе здешней эскадры. Не очень-то они, для осеннего времени, мореходны... Перегнать сюда, укрепить палубу и набор, поставить пушки... Это дольше выйдет, чем на всю осаду отведено по нашему с тобою плану! А почему бы с запада, через сады не зайти? Для брешь-батарей там готовые брустверы найдутся!
— Через сады — тоже долго. И кроваво. Понимаешь, почва тут каменистая. При устройстве сада или виноградника крупные глыбы относят на межу и там складывают. Через каждые тридцать-сорок шагов получается каменная стенка. Их там десятки. За каждою будут прятаться стрелки с фузеями-янычарками. Из-за каждой могут контратаковать с холодным оружием, скрытно подобравшись вплотную. Впрочем... Прошлый год, при взятии Кафы, я испытал кой-какие тактические новшества, припасенные для уличного боя — вроде, неплохо получилось. Возможно, и здесь они впору придутся. Но все же — по замку и по приморскому флангу постреляй, хотя бы не слишком прицельно. Просто затем, чтобы турки не угадали заранее наши действия.
Вице-адмирал обещал пострелять, и действительно сие выполнил: флотские канониры попадали совсем неплохо, для столь значительной дистанции. Разумеется, это было скорее упражнение в меткости, нежели плотная, непереносимая для врага бомбардировка. Тем временем, с северной стороны делались параллели и апроши, дабы создать вид правильной осады, а войска, предназначенные для составления штурмовой колонны, экзерцировались в совместном действии пехоты, артиллерии и саперов. И вдруг, одним прекрасным утром, в залив вошло посыльное судно. Не наше. И не турецкое. То есть, по виду, вроде бы, турецкое: классическая медитерранская шебека. Бредалевы канониры уже примеривались взять ее на прицел, но тут порыв ветра развернул полотнище на флагштоке — флаг был британский!
Откуда в Черном море британцы, и какого дьявола им нужно?! Этим вопросом озадачился не я один. Сигналом из свода Royal Navy Бредаль приказал загадочному судну лечь в дрейф и подкрепил требование ядром, пущенным по курсу шебеки. Там повиновались. Да: похоже, все-таки не турки. Шлюпка, спущенная со 'Святого Ильи', подошла к шебеке, приняла кого-то с нее и устремилась к берегу. К той его части, которую занимали русские войска.
Джентьлмен, ко мне препровожденный, оказался прибывшим из турецкой столицы Стенхопом Аспинволлом, английским поверенным в делах. Он с ходу принялся доказывать, что нам, в угоду дружественной Великобритании, надлежит немедля прекратить любые военные действия и постараться о примирении с Высокой Портой. Наглость беспримерная! В ответ я вежливо осведомился: имеет ли собеседник надлежащие полномочия от короля Георга, чтобы представлять его интересы, или же высказывает собственное приватное мнение? Простой и естественный вопрос подействовал на собеседника подобно удару под дых, сразу лишив его апломба. На месте важного дипломата оказался растерянный и довольно жалкий молодой человек (поверенному, судя по обличью, еще не исполнилось и тридцати).
Теперь он жаловался на злую судьбину. Посол Эверард Фокенер за недолгое свое пребывание в Константинополе успел разругаться со всеми оттоманскими вельможами — и отбыл в Лондон, бросив заведенные в тупик дела на бедного юношу. Имея, вместо верительных грамот, всего лишь письмо Фокенера, начинающий дипломат должен был противостоять опытному, полномочному и располагающему громадными деньгами французскому послу графу де Кастеллану. К тому же, и обстоятельства обращались не к пользе англичан. В прошлом году султан Махмуд, желая оградить своих подданных от превратностей войны, особым фирманом объявил моря к востоку от меридиональной линии, соединяющей Грецию с африканским берегом, областью мира. Его Величество разъяснил, что сие отнюдь не означает притязания на суверенитет над указанным морским пространством: это всего лишь временная мера, действующая до установления благословенного покоя. Однако европейское морское право подобных нововведений, как временных, так и постоянных, не признает, поэтому британские приватиры как раньше нападали на французские суда у берегов Леванта, так и теперь продолжали. А поскольку хитрые галлы перевозили не одни лишь собственные товары, но также оказывали услуги по этой части подданным султана, жалобы на англичан так и сыпались. Отношения между Британией и Портой день ото дня становились холоднее. Когда же зловредный де Кастеллан внушил визирю, что англичане всячески поддерживают Россию, которая именно по их наущению и потачке провела свои корабли в Медитерранское море — чуть не дошло до объявления войны.
В силу этих обстоятельств, единственное спасение от полного краха своей миссии Аспинволл видел в обращении к графу Читтано, который, по его мнению, один мог положить конец кровопролитию, а ежели нет — хотя бы вывести подданных короля Георга из-под удара, прибегнув к британскому посредничеству в мирных переговорах. Полученный им ответ человек, более опытный в делах, мог бы предугадать заранее почти дословно:
— Дорогой друг, для меня тоже нет ничего более желанного, нежели мир; однако не следует забывать: первенство в разжигании сей войны, потребовавшей значительных жертв и неисчислимых затрат, принадлежит султану. Поэтому Российская империя вправе требовать не только передачи ей оспариваемых территорий, но и возмещения военных издержек. Османы же таковой сатисфакции дать не желают. Если бы Вы могли склонить их к сей важной уступке... К несчастью, степень Вашего влияния при дворе падишаха не позволяет надеяться на столь счастливый исход и совершенно отнимает смысл у предлагаемого Вами посредничества.
В переводе с дипломатического языка на обыкновенный, это значило: 'ступай вон, сопляк'. Поверенный притворился, что не понял. Он не спешил с отъездом, пользуясь тем, что выгнать его было бы неприлично: все-таки представитель союзной державы. Вежливые и предупредительные служители, приставленные мною, якобы для удобства и безопасности британца, старались сдержать его любопытство, но не слишком в сем преуспели. Опасаясь, как бы план штурма не оказался раскрыт перед неприятелями, я внушил Аспинволлу некоторую надежду на замирение и удержал при себе до начала решающей атаки.
Давление на крепость шло одновременно с севера и запада. Чтобы Хусейн-паша не понял, какое из направлений главное, с обеих сторон подготовка велась с полной серьезностью. Пока на севере демонтирные батареи очищали фасы и фланки бастионов от вражеской артиллерии, на западе штурмовые партии шаг за шагом продвигались через сады. Рота егерей, рота гренадер, одна или две легких пушки, полдюжины кохорновых мортирок, сзади — саперы, для расширения проходов и прокладки путей. Таких отрядов составлено было более десятка; одновременно действовали три или четыре из них, сменяясь свежими по мере надобности. Каждый бросок вперед основательно подготовлялся огнем и ручными гранатами; при сильном сопротивлении не упорствовали, а повторяли и усиливали обстрел; при ответной атаке турок отходили, подставляя врагов под картечь. Сия гибкая тактика позволила без чрезмерных потерь подобраться к самому городу на участке, где бастионная линия мало, что не была окончена постройкой, — но бесчисленные хижины и заборы давали возможность приблизиться вплотную к сим недоделанным укреплениям, вовсе не подвергаясь действию артиллерии.
Предложение о сдаче было отвергнуто — и с обеих сторон устремились на город мои солдаты. На севере расчет был только на то, чтобы связать османские силы и не позволить снять воинов для сикурса, — но, сверх ожидания, один из бастионов оказался захвачен лихой атакой Ширванского полка. Я сразу же подкрепил смельчаков, однако турки тоже не сидели, сложивши руки: они собрали сильный отряд и попытались сбить нас со стен. Разгорелся упорный бой, проходивший с переменным успехом. Тем временем западная колонна, преодолев многочисленные препятствия и буквально продравшись через сады, оттеснила стойких, но далеко уступающих числом защитников и вышла сражающимся в тыл. Сие сломило волю неприятелей. Они побежали, стремясь укрыться в замке — только это мало кому удалось. Через три дня, когда башни цитадели начали рушиться, уступая действию брешь-батарей, остатки гарнизона сдались военнопленными.
