Слишком часто слово "любовь" чуждо американским политикам, но в отношении Келли все было по-настоящему. Он действительно сочувствовал непривилегированным. В тот день, когда я нашел его в прогнивших трущобах Лоуренса, я вспомнил, что говорил о нем его отец в тот первый день в Вексфорде; даже в начальной школе Келли руководил и заботился о неудачниках, о непопулярных, о детях, у которых обе ноги были "левыми", кого никогда не принимали в команду, и, казалось, он всегда с легкостью становился их капитаном.
Немногие знают реальную историю о классическом докладе Келли Шеннона о бедности и жилищном строительстве в штате и стране, который, как сказал кто-то, был написан кровью. Окончательный вариант доклада с большой главой о Лоуренсе, большей частью составленный Джошем и Лейси, был холодным, беспристрастным анализом того, что было сделано неверного во многих федеральных программах и программах в штатах, и заканчивался трагическим результатом. Теперь это история, как доклад повлиял на Конгресс во всех будущих программах, на то, каким образом он был написан с такой силой, никогда не рассказывалось. Именно достоверность и делала доклад Шеннона незабываемым. Правда, в докладе было много фактов о жилищных условиях, безработице, ненависти и дискриминации; но все было сконцентрировано на человека на фоне пылающего насилия, которое потрясло нацию — полагаю, что без преувеличения могу даже сказать, что и весь мир, потому что передо мной лежат различные журналистские сообщения, цитирующие публикации из Москвы, Парижа, Германии и других европейских стран.
Джош и я были тесно связаны с докладом с самого начала. Роль, которую мы сыграли в нем, началась в тот вечер, когда мы закончили разработку повестки для слушаний. Мы решили, что Джош должен вернуться в Вашингтон, чтобы постараться связать вместе все концы, в то время как я отправлюсь на север, свяжусь с Люком и Лютером и найду Келли с Лейси, чтобы предупредить их, что доклад должен быть закончен, и что Келли нужно присоединиться к нам в Вашингтоне и начать знакомится с тем материалом, который мы собрали.
Я встретил Люка и Лютера в Сиракузах. Оба казались похудевшими и усталыми. Лютер сообщил, что в среднем на сон у них остается менее трех часов, он подсчитал, что они объездили штат во всех направлениях несколько раз. Их графики и отчеты показали, что они создали твердое ядро организации в масштабе всего штата. Серия маленьких, красных кружков — каждая представляла группу, преданную Келли Шеннону — испещряла карту штата; они находились в фермерских округах, в маленьких и больших городах.
— Что вы об этом думаете, Лютер? — спросил я.
— Мы устроим адскую схватку.
— Мы будем драться, и мы победим, — заявил Люк, без устали расхаживая по комнате. Он остановился перед картой. — К следующей осени на этой карте будет в два раза больше кружков.
— Как Келли? — спросил я. — Когда вы разговаривали с ним?
— Вчера вечером, — ответил Лютер. — Он в Лоуренсе.
— В Лоуренсе? Почему?
— У него еще с того ночного пожара руки чесались вернуться туда и что-то откопать.
— Он выяснил, что делал Маллади в ту ночь?
— Честно говоря, я не спрашивал. Он только сказал, что они придут с потрясающим материалом. Лейси говорит, что город вот-вот взорвется.
— Он хочет встретиться с вами и Джошем как можно скорее, — заявил Лютер. — Очевидно, он чувствует, что они могут закончить расследование и начать писать.
— Хорошие новости. Джош хочет, чтобы Келли скорее вернулся в Вашингтон. Как мне с ним встретиться?
Лютер нацарапал имя и адрес на полях меморандума.
— Вот адрес. Келли сказал, что они живут в квартире семьи по фамилии Джоунс. Это плохой район города, такой плохой, что его называют землей горшечников. Когда вы едете?
— Рано утром. Я хочу как можно скорее привезти его в Вашингтон.
— Очень надеюсь, что город контролируется республиканцами, — заметил Люк.
— Лоуренс многие годы являлся городом демократов, — ответил Лютер. — У них очень мощная политическая машина. Здесь утверждают, что они могут управлять множеством поводьев.
— Атака на Лоуренс может повредить нам в партии, — мрачно сказал Люк.
— Это может помочь среди молодежи, — возразил Лютер. Повернувшись ко мне, он добавил: — Знаете, мы следуем предложению Джоша и концентрируемся на молодых избирателях.
— Какова реакция?
— Хорошая. Джентайл теряет здесь привлекательность, особенно среди меньшинств.
— У нас есть черные организации?
— Черные, коричневые, желтые, даже некоторые индейцы, которые понимают, что их полностью выжимают мастерские, что делают корзины в Бруклине, — со смехом сказал Люк.
— Лютер, вы действительно считаете, что у нас есть шанс? — спросил я, когда Люк ушел в ванную комнату.
— Есть, но нам понадобятся те самые большие чудеса, о которых говорил Джош, — таков был его ответ.
* * *
Рано утром я отправился в Лоуренс. Погода была противной, с пронизывающим ветром, который заставляет стариков, вроде меня, ежиться даже в пальто. Серый мрачный день, конечно, не украшал Лоуренс. Он делал его еще более угнетающим. Я долго ехал от аэропорта до того адреса, который дал Лютер, и я хорошо разглядел город, пока такси везло меня вдоль узких, кривых улиц. Город оказался старым. Обычный индустриальный центр, выстроенный вокруг фабрики. Казалось, здесь было много мужчин, бесцельно бродящих вдоль улиц, с головами, опущенными к земле или запрятанными в воротники курток, либо стоящих группами в дверных проемах многоквартирных домов и глядящих на грязные улицы и ряды побитых мусорных баков.
— Не слишком приятное место, — сказал я водителю.
— Это свалка, — горько ответил он. Потом указал на людей в подъезде: — А это мусор; все мы мусор.
Неожиданно я вспомнил, что в ночь пожара Келли говорил мне о политике, владевшим монополией на такси, но когда я спросил об этом таксиста, он только бросил на меня испуганный взгляд и молчал остаток пути. Казалось, он был рад высадить меня и рванул прочь, словно гонщик.
Многоквартирный дом, который я рассматривал, был старым и грязным, как и любой дом в Гарлеме или в негритянском районе Вашингтона. Стекла в окнах были надтреснутыми или выбитыми; рваные газеты закрывали зияющие проемы. Я понимал, что из-за занавесок за мной следят многие лица, но никто не был виден.
В подъезде воняло мочой. Когда я направился к темной лестнице, открылась подвальная дверь и появился пошатывающийся старик. От него шел такой запах, что меня затошнило.
— Боже, что это? — спросил я.
— Канализационная труба, — ответил он. — Эта проклятая канализация вышла из строя три недели назад...
— Почему же вы не обратились к домовладельцу? — спросил я. — Вы же можете заболеть!
— Двое детей умерли на прошлой недели, мистер, — больше он ничего не сказал, входя в квартиру и плотно закрывая за собой дверь.
На дверях квартир второго этажа каких-либо имен не было. Я постучал в некоторые, но не получил ответа, хотя мог бы поклясться, что слышал шорох и дыхание внутри. На третьем этаже, мне почудилось, что я слышу слабый стук печатающей машинки. Я постучал. Ответа не было, и я постучал громче.
Дверь приоткрылась на несколько дюймов, и я смог разглядеть черное лицо.
— Я ищу семью Джоунс, — произнес я.
Внезапно дверь широко открылась, и холодный молодой голос спросил:
— Изучаете трущобы, мистер Маккул?
Это был Джин Абернети, самая сладкая шоколадка Барни Маллади.
— Боже, что вы здесь делаете? — удивился я.
— Это длинная история, — ответил он. — Слишком длинная, чтобы излагать ее сейчас. Пожалуйста, входите.
— Мы расскажем ему все, Джин, — произнес кто-то позади него.
Лейси улыбалась и протягивала мне руки. Она выглядела усталой, но по-прежнему опрятной. Когда я поцеловал ее в щеку, то уловил запах мыла вместо слабого и дорогого аромата, который она расточала, когда мы везли ее в город из Вексфорда.
— Келли внутри, — сообщила она. — Сегодня мы собирались позвонить вам или Джошу.
— Джош вернулся в Вашингтон готовить слушания, — ответил я.
В разговор вмешался Абернети:
— Прошу прощения, мистер Маккул, но мне надо бежать. Рад был снова вас увидеть.
Его худая, костлявая рука сжала мою. Потом он ушел.
— Что все это значит? — спросил я Лейси.
— Проходите, и мы вам все расскажем.
Келли печатал за кухонным столом, сидя на высоком насесте. Комната была выкрашена в омерзительный зеленый цвет; линолеум был старый, но чисто вымытой. На старомодных окнах с низкими подоконниками висели чистые, но выцветшие занавески. Продавленный диван и несколько стульев составляли убранство комнаты.
Келли похудел, но его улыбка была прежней. Она осветила его лицо, когда он увидел меня.
— Мы допечатываем заметки, — порадовал он. — Лейси вам говорили? Мы уже кончаем.
— У меня еще не было возможности что-либо рассказать, — сказала Лейси.
— Прежде всего, позвольте мне предложить вам пиво, — промолвил он. — Это единственное, что здесь можно пить, вода загрязнена.
— Я знаю. Мне сказали внизу. Говорят, умерло двое детей.
— Двое умерло, и пятеро в больнице. Весь квартал без воды и отопления много дней.
Он протянул мне пиво, а Лейси предложила сыр и печенье.
— Я солгу, если скажу, что не хочу обильного обеда и жаркое, — сказала она. — Мы несколько недель питаемся консервами.
— Как насчет Абернети? Что он здесь делает?
— Ну, держитесь, — произнес Келли. — Он с нами.
— С нами? Что вы хотите этим сказать?
— Только это. Он несколько недель помогает нам, — Келли хлопнул по папке отпечатанными страницами. — У нас здесь достаточно материалов, чтобы разгромить Барни Маллади и всю его машину.
— Подождите минуту, не так быстро. Как это получилось? И почему?
— Начнем с самого начала, — предложила Лейси.
— Прекрасно. Начнем.
— Сначала позвольте мне дать вам некоторое представление о Лоуренсе, — начал Келли. — Трудно поверить, что это не Юг, а Север. Прежде всего, меньшинства составляют здесь более пятидесяти процентов населения. Многие годы у них была некоторая экономическая власть. Но политическая и экономическая власть была организована машиной и в ее интересах, а не против. За последние двадцать пять лет ни один негр не возглавил борьбу или общественное движение против властных структур. То, что получала негритянская община, считалось подарком от лидеров демократической партии. Лейси, покажи Финну карту.
Лейси осторожно приколола к зеленой стене изношенную карту города Лоуренса. На ней разноцветными мелками были нарисованы кружки.
Келли указал на несколько квадратов.
— Это наиболее переполненные школы. Все негритянские. Классные комнаты просто разваливаются. Свирепствует наркомания. Дети не старше двенадцати лет распивают вино под лестницей. В этом году было уже пятнадцать изнасилований. Учителя, все негры, уходят из школы только группами. Безработица среди негров в Лоуренсе в два раза больше, чем среди белых. Повсеместно среди негров смертность выше, чем среди белых. За свои ужасные квартиры они платят гораздо больше. Они должны заплатить на десять процентов больше за хорошую квартиру, хотя их доходы, согласно правительственным данным, более чем на четверть ниже, чем у белых.
Он очертил пальцем широкий круг.
— Они живут в этом гетто, которое занимает примерно пятьдесят квадратных миль. В прошлом они контролировались неграми — назначенцами машины: член муниципалитета, помощник шерифа, начальник городской тюрьмы, смотрители парка, несколько членов легислатуры — все они украшали структуру власти. Эти люди формировали элиту и годами руководили всей негритянской общиной. Они имели доступ к белым лидерам, они водили большие дорогие автомобили, жили в хороших домах, и они управляли избирателями в день выборов.
Он повернулся и мрачно произнес:
— Сейчас против этого сформировалась небольшая подпольная организация, почти военная группа сопротивления, которая выступает против старой политической власти и экономических структур. Когда появились признаки, что пластмассовая фабрика будет закрыта, администрация ничегошеньки не сделала, чтобы помочь безработным, которые слоняются по улицам или сидят у подъездов. Вы только вслушайтесь: мэр руководит игорным бизнесом, а шеф полиции пять лет не может найти ни один из местных публичных домов. В каждой маленькой кондитерской есть китайский бильярд, установленный местными хулиганами. Чтобы попасть в местную полицию или в пожарную охрану надо заплатить 4000 долларов, а эти ублюдки владеют ссудной компанией, которая расположена напротив административного здания для тех бедных олухов, которым нужны деньги. Вы не получите помощи, если не будете голосовать так, как им нужно, а директор отдела социального обеспечения известный пьяница. Федеральные средства из программы по борьбе с бедностью уплывают на жалованье директорам.
— Может, это просто пропаганда республиканцев?
Он вернулся к столу.
— Пропаганда! Черта с два! — он поднял папку с подколотыми бумагами: — У нас есть письменные показания, копии полицейских отчетов, которые подшивались и забывались, копии муниципальных ведомостей на зарплату, отчеты свидетелей о том, как идет программа по борьбе с бедностью — отчет жилищного отдела, отчет об очистке трущоб, который покрылся пылью, и школьные дела — в Алабаме и то лучшая программа.
Он швырнул папку обратно на стол.
— Конечно, коррумпированный судья, и шурин Джентайла, и весь материал о городе шокирует, но я думаю, если мы разложим по кусочку этот город, мы сможем провести гораздо более волнующие и значительные слушания.
Он отпил пива.
— Может, я и не прав, Финн, но думаю, это может повлиять на всю страну.
— Вы, конечно, знаете, что Лоуренс твердыня демократов.
— Сгнившая твердыня демократов, — подчеркнул Келли. — Думаю, любой демократ, из Нью-Йорка или Миссури будет испытывать стыд за свою партию, когда услышит, что здесь творится.
— Каждый порядочный человек должен одобрить обнародование данных об этой крысиной норе, — резко сказала Лейси. — Все лидеры этого города продажны.
— Но в политике есть старое правило: "Не стирай свое грязное белье на публике", — заметил я.
— Я не собираюсь недооценивать избирателей, — ответил Келли, — есть много исторических прецедентов, которые поддерживают меня.
— Кроме того, мы можем связать всех их, — добавил он. — Мэр у них демократ, а три члена муниципалитета — те, кого вы видели при пожаре — республиканцы. Все они одинаковы.
— А при чем тут Абернети?
— Полагаю, это Джош первым заметил, что Маллади трудно контролировать такое количество фракций.
— Мы заметили это, когда встречались с Маллади в его клубе.
— Так вот, он прав. Маллади теряет контроль, и в его организации есть люди, которым он до смерти надоел, вот о чем речь.
