Парам-пам-пам, парам-пам-пам... И их осталось шесть.
Добравшись до угла, за которым располагалась лестничная площадка, я зацепилась рукой за стену и сделала нехитрое па, продолжая бормотать:
За шестым пришли враги — отпинали в три ноги.
Пятый голову разбил — слишком убежать спешил.
Парам-пам-пам, парам-пам-пам... Их четверо осталось.
Торопливые шаги по ступеням, закругление гладких перил... Вспомнив детство, я решила с них скатиться и, сев, поехала вниз, бормоча предпоследний куплет привязавшейся песенки:
На четвертом три дыры - все от вражеской стрелы.
Третий заплутал в лесу, может быть, его спасут.
Парам-пам-пам, парам-пам-па... а-а-а!
— И их осталось двое! — закончил, поймав меня в объятия, вынырнувший из-за поворота Керр. Я дернулась, он не отпустил. И тогда, сама не зная зачем, я пропела:
— На второго рухнул столб, размозжив бедняге лоб, — и, сложив пальцы, как учил на тренировках Йен, ударила норда под челюсть справа. Мужчина взвыл, чуть ослабив хватку, пробормотал обиженно, что это вовсе не лоб был, и снова меня скрутил, на этот раз заведя руки за спину. А потом, укоризненно глядя мне в глаза, процитировал финальную строку:
— Все исчезли, лишь один все же дожил до седин, — и добавил, улыбнувшись: — Я живучий, Ильва.
— Я заметила, — нисколько не разделяя его радость, ответила норду.
Положение было весьма двусмысленным. Я сидела на широких каменных перилах, он прижимался ко мне, фиксируя мои запястья, и лица наши находились как-то слишком уж близко друг от друга, что нервировало меня даже больше плена. Керр-сай выглядел уставшим, осунувшимся и немытым. Его челка свисала сосульками на украшенный роговыми наростами лоб, а серьга в остром ухе запылилась. Губы мужчины кривились в традиционной для него ухмылке, а в красно-фиолетовых глазах подрагивали огненные блики. С дороги, видать, явился. Так вот почему он не доставал меня все эти дни!
— Еще что-нибудь споем, мышка? — не переставая довольно скалиться, предложил норд, — дуэтом у нас неплохо получается.
— Не хочу, — ответила я, стараясь чуть отклониться назад, чтобы увеличить расстояние... ну, хотя бы между нашими лицами. От Керра не очень-то приятно пахло, и я невольно поморщилась. Потом вспомнила, насколько пофигистически относилась к подобным "ароматам" Йена, и не смогла сдержать смешок.
Брови мужчины сдвинулись на переносице, глаза недобро сверкнули.
— Брезгуеш-ш-шь? — зашипел он, в мгновение ока растеряв всю свою веселость.
— Ага, — не стала спорить я. — Тебе б помыться сначала, а уж потом чужих амант на лестнице зажимать.
— Шлюха! — выдохнул мне в губы он и попытался поцеловать, но я укусила. Больно, зло, до крови. Отпрянув, мужчина сплюнул, потом улыбнулся окровавленным ртом и сказал: — Ты такая же шлюха, как и Агира. Вы все такие.
— Пусти меня, итиров женоненавистник, — процедила сквозь зубы я, ощущая во рту железный привкус. Противно! Хотелось поскорее добраться до кухни и запить чем-нибудь этот мерзкий вкус.
— Думаешь, избавилась от клейма и перестала быть вивьерой? — не слушая меня, продолжал сай. — Да у каждой из вас на роду написано ублажать нас. Вы же только строите из себя недотрог, а потом стонете и просите еще.
Плевок в его наглую рожу получился непроизвольный. Я и сама испугалась того, что сделала, а еще больше испугалась того, что со мной может сделать обозленный норд. И, как это ни прискорбно, действительно ощутила себя перепуганной мышью, попавшей в лапы помойного кота. Голодного и злого, а еще... очень сильного. Мужчина, зажав мои запястья одной рукой, второй медленно вытер лицо. А я, решив, что врага следует, как минимум, заболтать, если нет возможности поколотить, заговорила:
— Если у тебя зуб на женщин, Керр, это не моя вина, ясно? И не надо оскорблять меня тем, что я не делаю. А если у тебя мания воровать амант и носки у Йена...
— Ничего я не ворую! — возмутился норд.
— Хм... я думала, ты скажешь "никого", — пытаясь вывернуться из его захвата, пробормотала себе под нос. — И, исподлобья взглянув на сая, недоверчиво переспросила: — Точно не воруешь? А то может, ты потому женщин и не любишь, что к Йену неровно дышишь, вот и собираешь его вещи. Таман как раз вчера жаловался, что потерял новый...
— Заткнис-с-сь! — Керр прошипел так, что я чуть язык не прикусила. Даже дергаться перестала, вдруг отчетливо осознав, что меня ведь с этой лестницы и скинуть могут, а потом сказать, что сама шею сломала. С чего я вообще решила, что могу нести подобную чушь, провоцируя мужчину на еще больший негатив? Совсем расслабилась за последние дни, привыкла, что в безопасности... дура! — Страш-ш-шно, мышка? — улыбка норда была пугающей. Я кивнула, по-прежнему не решаясь заговорить. — Вот так-то лучше, — сказал он и снова начал целовать. А я, я... я опять его укусила. Потому что это было мерзко, и меня затошнило.
Потом лестница качнулась, и мне показалось, что я вот-вот упаду. Но вместо меня упал Керр-сай, одну ногу которого затянуло в стремительно заворачивающуюся каменную воронку. Я же, получив долгожданную свободу, успела вцепиться в перила и усидеть на месте. Сердце бешено колотилось, в висках стучало, а в голове билась одна единственная мысль: "Кто? Кому я завтра испеку торт и лично отнесу в знак благодарности?"
— Да как ты смеешь, мальчишка! — пытаясь вырваться из каменного капкана, воскликнул заместитель Грэма. — Немедленно отпусти!
— Зачем ты это делаешь, сай? — вместо ответа задал вопрос стоявший внизу Мирт. — Она ведь не Агира. Зачем ты пытаешься запугать Ильву и унизить?
— Может, я ее люблю?! Не подумал об этом, молокосос недоделанный?! — в очередной раз безуспешно дернувшись, заорал норд.
— Кого ты там любишь, Керрюш? — раздался сверху чуть насмешливый голос Кимины. — Выбрал себе очередную мышку для охоты? Янина на тебя настучала мужу, Лия избила метлой, так ты теперь малышку Йена на прочность проверяешь? Да, дорогой? — сладко ему улыбаясь, лэфа медленно спускалась по ступеням к нам. — Мирт, скажи Мине, пусть отпустит уже этого горе-влюбленного. А Ильву я сама провожу обратно в комнату. Нечего ей по вечерам одной по Стортхэму разгуливать, — сказала аманта, помогая мне, все еще дрожащей от пережитого, слезть с перил. — Пойдем, милая. Мальчики тут сами разберутся.
— Не трогай Мирта, пожалуйста, — оказавшись на безопасном расстоянии от севшего на пол Керр-сая, попросила я. — Он просто хотел мне помочь. И меня больше не трогай. Мне неприятно и больно, Керр. Ты ведь не садист? Уверена, что нет.
Мужчина лишь криво усмехнулся да махнул рукой, предлагая нам побыстрее убраться с его глаз. Что мы с Ким и сделали.
— Ну, теперь-то уже отпустишь, может... герой малолетний, — донесся снизу голос плененного норда. Усталый, чуть ироничный и... совсем не злой.
Так ничего и не поняв в эмоциональных перепадах его настроения, я покорно шла за белокосой амантой, не обращая внимания на то, куда мы идем. И лишь дойдя до лестницы, ведущей в керсарню, спросила:
— А зачем нам туда?
— Проветриться, — мягко улыбнулась Кимина. — Ну и... поговорить.
— О чем?
— Уйдем от лишних ушей, и все узнаешь, Ильва.
На открытой площадке возле керсарни...
Мы стояли на площадке возле пещеры керсов и смотрели на заходящий Римхольт. По сине-красному небу плыли окрашенные рыжим золотом облака, за лиловыми силуэтами гор прятался огненный глаз светила... а женщина все молчала. Она задумчиво смотрела вдаль, чуть заметно улыбаясь. А я потирала озябшие плечи и невольно начинала нервничать. Заметив мое состояние, Ким улыбнулась шире и предложила одеться теплее, а заодно и немного выпить для согрева. Как выяснилось, в рабочей коморке ее тамана для подобных случаев всегда стояла бутылочка вина из фруктово-ягодных запасов Энии.
Кимина была амантой Сориса, и керсы ее хорошо знали. Ко мне они за неделю тоже привыкли, так как я частенько навещала своего питомца. Поэтому животные не обращали на нас никакого внимания, разве что мой Рыж пару раз выходил из своего закутка, чтобы поластится, но, словно чувствуя себя лишним, возвращался обратно. Достав из кладовки пару стареньких плащей, Ким натянула один на меня, сама завязала шнуровку и надела мне на голову капюшон, и только потом набросила на свои плечи вторую накидку. В тени каменного навеса лучи заходящего светила были не слишком опасны для нашей бледной кожи, чего не скажешь о прохладном осеннем воздухе.
Когда мы обе закутались в теплые плащи и принялись потягивать вино из почерневших от времени кубков, мое беспокойство немного притупилось. И я, согреваясь, смогла-таки в полной мере оценить красоту горного заката. Золото облаков на красно-синем бархате небосклона и кровавые блики на каменных пиках гор — невысоких, неровных, утопающих в темных зарослях леса, раскинувшегося у их подножия. Красиво... но все равно тревожно. Может, из-за похожего воспоминания, когда мы с Ташем на этом же самом месте пили вино с черствыми плюшками и говорили о нашем будущем? Или во всем виновата дурацкая выходка Керра? Или...
— Еще налить, Иль? — спросила Кимина, взглянув на меня. Взболтав содержимое своего внешне закопченного кубка, я отрицательно мотнула головой. — Как хочешь, — не стала настаивать женщина.
— Ты хотела поговорить, — напомнила я ей, сделав очередной глоток. — О чем?
— Обо мне, — ответила аманта, продолжая задумчиво смотреть вдаль. — О тебе. Обо всем.
— Любопытно, — искоса поглядывая на нее, я пригубила еще вина. Оно, как обычно, напоминало компот, который приятно согревал и снимал напряжение. Признаться, мне думалось, когда мы сюда шли, что говорить она будет про Керр-сая, ан нет.
— Знаешь, Иль, — вздохнула белокосая красавица, не поворачивая в мою сторону головы. — Я в своей жизни натворила много всякого, — она замолчала, я же с интересом изучала ее точеный профиль и не торопила с продолжением. Было видно, что беседа, затеянная Ким, давалась ей нелегко. И мне не хотелось мешать женщине глупыми вопросами. Захочет — сама все расскажет, не захочет — так на нет и суда нет. — И были поступки, за которые мне до сих пор стыдно, — вновь заговорила аманта Сориса. — Эхо этих поступков... — она глотнула вина и, как-то странно усмехнувшись, посмотрела, наконец, на меня, — оно иногда просыпается и бьет по больному. Ты понимаешь?
— Не очень, — честно призналась я. Голова начала немного кружиться, и меня стало клонить в сон, но, не желая обижать собеседницу, я продолжала стойко стоять рядом, ожидая продолжения.
Подняв с пола бутылку, Кимина долила нам еще вина в опустевшие сосуды, после чего продолжила:
— Ты мне нравишься, Иль. Правда, нравишься... — и замолчала опять.
— Но? — отпив еще немного напитка, я принялась задумчиво колупать черный налет на внешней стороне кубка, форма которого мне что-то смутно напоминала.
— Но, к сожалению, выбирая между своей жизнью и твоей, я предпочту собственную, — виновато улыбнулась она.
— Не поняла? — с трудом подавляя накатившую зевоту, переспросила я.
— Ты пей, милая, пей, — погладив меня по волосам, мягко сказала Кимина.
Но я решительно выплеснула новую порцию вина за каменный бортик и отступила к входу в керсарню. Стало страшно, и не только от ее странных слов. То, что я ранее принимала за легкое опьянение, больше походило на снотворное. Тело становилось неповоротливым, тяжелым, веки словно наполнялись свинцом, а грустное лицо стоящей напротив Ким начинало расплываться и двоиться.
— Ты... ты меня отравила? — хотела выкрикнуть я, но вместо этого вышло какое-то ленивое мяуканье, оборванное очередным зевком.
— Ты и правда ничего не помнишь, да? — сочувственно произнесла беловолосая аманта, подходя ближе и вглядываясь мне в глаза. — Не узнала ее под слоем сажи? Это чаша Отавии.
— А... — я из последних сил боролась со сном, который звал, манил, затягивал в вязкую трясину своих сновидений, обещая иллюзорный покой и мнимую безопасность.
— Ты мне, правда, нравишься, Ильва, — поцеловав меня в лоб, сказала Кимина и сняла с моей шеи цепочку с ключом и кулон аманты. — Прости. У меня просто нет выбора, — прошептала она, поймав меня, падающую с ног. — Либо ты, либо я... — последняя ее фраза прозвучала как-то глухо и далеко, а потом все стихло, и тревожная реальность потонула в мире странных сновидений.
Вместо Кимины там была беловолосая Каяра — супруга Римхольта, которая надевала седло на гордого покорителя ветров Такердрона, предлагая нам с ним немедленно исполнить божественное поручение и доставить чашу в старую беседку на окраине Миригоского парка. И я, повинуясь фантастическому сценарию моего удивительного сна, не посмела ослушаться богиню. Ее взгляд завораживал, а голос гипнотизировал, лишая воли. А может, все дело было в черной чаше, на дне которой, хищно сверкая, прятались три зеленых кристалла?
Глава 14
Иногда прошлое лучше оставить... в прошлом
Это был странный сон, слишком похожий на явь. Окружающие образы смазывались все меньше, переставая походить на ожившие галлюцинации. Зрение прояснялось, движения становились тверже, но вернуть контроль над собственным телом я не могла. Создавалось ощущение, что мою душу заперли внутри биоробота, который действует в соответствии с заданной программой, я же для него — не более чем обычный пассажир.
Вино, выпитое из чаши Отавии, оказало крайне странное воздействие на мой организм. Я не отрубилась и не отравилась, вместо этого продолжала жить, дышать, действовать, но... исключительно так, как велела мне Кимина. Шла туда, куда послали, несла то, что требовалось доставить, и при этом не могла сказать ни слова, будто на меня наложили обет молчания. Никогда не думала, что стану жертвой гипноза. Но охарактеризовать это состояние другим словом было сложно. Вино, без сомнения, усилило мою восприимчивость к внушению, остальное — дело техники.
Ким, удостоверившись, что я выпила достаточно, отдала несколько распоряжений, подробно объяснив поставленную передо мной задачу. После чего отправила нас с Рыжем по горной тропе в город. Прикажи она тогда мне спрыгнуть со скалы, и я беспрекословно выполнила бы ее команду. Потому что просто не могла ослушаться, хоть и очень старалась. От бессилия хотелось плакать, но слезы отказывались наворачиваться на глаза. Движения стали механическими, лицо превратилось в лишенную эмоций маску. И сейчас, как никогда раньше, я напоминала себе послушную куклу, готовую исполнить чужую волю.
Снова вспомнилась Ильва, и причины ее поведения открылись с новой стороны. Не для того ли Брэд так жаждал заполучить "волшебную" чашу, чтобы лишить старшую дочь возможности сопротивляться и сделать ее своей любовницей? Если так, то по всему получалось, что еду я сейчас... к нему? Стало настолько жутко, что захотелось закричать. Но ни один звук не слетел с моих плотно сжатых губ, и ни один мускул не дрогнул на сидящем в седле теле. Разговаривать Кимина запретила. И я, будучи подвержена странному гипнотическому воздействию, не смела ослушаться.
