| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Повторю, оно у нас и так было, но недостаточное — прежде всего из-за недостатка бронепроката. Мы ведь даже на боевые машины нормальную броню ставили в обязательном порядке только на лобовое бронирование корпуса и башни, а остальное бронировалось по остаточному принципу — есть броня — ставим ее, нет — ставим более простую сталь — порой даже конструкционную, а если углерода побольше и потому сталь можно закалить — то проводили поверхностную закалку ТВЧ, чтобы немецким остроконечным снарядам было сложнее закуситься за броню при больших углах встречи. Тут уж танкистам требовалось следить да полем боя и не подставлять борта под прямой огонь. Им и так приходилось следить и за тем, чтобы в первую линию ставить нормально бронированные танки, а "картонные" — только в задних рядах, для массовки. Впрочем, этот ход порой срабатывал весьма неплохо, несколько раз мы даже выпускали на поле боя учебные танки из обычной стали и даже их облегченные варианты — выглядели они как и настоящие, только к противотанковому огню были неустойчивы, а потому рассекали туда-сюда на отдалении в полтора-два километра от немецких позиций. Но это давало побочный эффект — немцы, видя эти орды колонн русских танков, деловито шебуршащих на горизонте куда-то за левый или правый фланг немецкой обороны, начинали слать в штабы панические сообщения, штабы реагировали соответственно — посылали подкрепления — и тут было главное сосредоточить штурмовую авиацию — сотню, а лучше две или даже три самолетов — чтобы они выбомбили все движение на дорогах. Но чем дальше, тем все реже немцы клевали на такую приманку — крики "волки!" уже не срабатывали. Да и резкий рост количества немецких истребителей делал такие операции малоэффективными а то и слишком опасными — штурмовикам требовалось следить чтобы к ним не прорвались через истребительное охранение. Вдобавок и с земли нашу штурмовую авиацию все чаще встречали не ручными пулеметами с вертлюгов и даже не буксируемыми зенитками, а полноценными бронированными ЗСУ. Так что нужны нормальные танки. Много.
И конструкции-то их уже были. Собственно, это было уже пятое или шестое поколение нашей тяжелой бронетехники. А может и четырнадцатое или даже двадцатое — смотря как считать. У нас ведь работало несколько групп конструкторов, которые чуть ли не каждый месяц выдавали по новому образцу — не просто саму машину, но и — самое главное ! — техпроцессы ее изготовления, причем под текущие или планируемые возможности конкретных групп заводов (и разработка техпроцессов занимала две трети времени от всего проектирования, затрачиваемого на танк). Конечно, каждый вариант был не абсолютно новым решением, они базировались на предыдущих моделях — собственной группы или коллег, полностью или в каких-то узлах, деталях, технологиях изготовления — группы находились рядом и потому между ними шел постоянный обмен идеями.
Поэтому, хотя конструкторские коллективы довольно быстро набивали руку, массового производства собственной тяжелой бронетехники у нас по факту еще не было — выпустим несколько десятков корпусов очередной модели — и отправляем часть на полигоны, часть — сразу воевать — пусть сначала и в виде маршей или в качестве средства огневой поддержки на дальних дистанциях. И смотрим. Наблюдаем. Анализируем. Как ведет себя подвеска, и каким образом ее надо бы усилить, где растрескалась броня и как надо поменять контур стыкующихся бронедеталей чтобы снизить местные напряжения в сварочных швах и избежать растрескивания. Конструкции постоянно менялись, и в какой-то момент вдруг оказалось, что у всех групп они стали удивительно похожи друг на друга — все лишние углы и изгибы были убраны, толщина брони, количество ее слоев — стало совпадать практически один-в-один — благо что сортамент бронепроката был стандартизирован — а мелкие различия в угле наклона лобовых деталей, количества поддерживающих катков, расположения крепежных узлов для навески дополнительной защиты на время атаки — все это было и вправду мелочью. Кажется, конструкторские группы наконец пришли к общему знаменателю. Да, раньше нам также казалось, что вот оно — платформенное решение, которое позволит производить качественную технику массово и дешево. Но выявляющиеся проблемы с подвесками, стойкостью брони, подвижностью — заставляло раз за разом искать новые варианты. И сейчас опять было ощущение, что мы снова нащупали идеальный вариант. Оставалось только проверить.
Тем более что и качественную сталь мы уже могли выпускать в более заметных количествах — у нас было уже достаточно электричества, чтобы выпускать несколько сотен тонн брони в сутки электрошлаковой переплавкой. А, напомню, такая сталь имеет более мелкое зерно, более равномерное внутреннее строение, и потому при прочих равных ее вязкость и прочность выше процентов на пятнадцать по обоим показателям. До этого у нас такой стали было еще немного, и мы пускали ее только на верхние слои лба корпуса и башни, иногда хватало и на бока — хотя бы в передней половине танка или самоходки. Но и такое ограниченное применение повысило снарядостойкость наших машин процентов на двадцать без увеличения веса — это несмотря на то, что они и раньше были не особо пробиваемы из-за двухслойности брони и ее сравнительно больших углов наклона. А по сравнению с советскими танками снарядостойкость по башне была выше даже на пятьдесят процентов если сравнивать только по толщинам — у нас изначально была катаная броня — это плюс 10-15%, да еще и электрошлаковая — еще плюс 10-15%, да еще внешний лист мы стали делать повышенной твердости и с поверхностной закалкой токами высокой частоты — это еще плюс 10-15%. Ну и наклон лобовых листов у нас был больше — еще те же 10-15%.
А с весны 1943 мы еще начали применять и модификаторы стали. Ведь кристаллизация жидкого металла начинается с мест локального охлаждения, и начинается она на зародышах, которыми могут служить стенки формы или внутренние вкрапления твердых частиц — самого металла, который смог остыть быстрее окружающего массива в какой-то локальной микрообласти, либо примесей — как правило — карбидов, нитридов, оксидов основного металла либо примесей. Так вот такие примеси, если их вводить целенаправленно, и являлись модификаторами. Мы применяли титан — при растворении в стали он соединялся с углеродом и образовывал тугоплавкие карбиды. А так как они были тугоплавкие, то они первыми же и образовывали твердую фазу, и так как титан был растворен в стали равномерно, то и такие зародыши — центры кристаллизации — располагались равномерно, и тем самым способствовали образованию мелких кристаллов уже стали сразу по всему объему, а не только у стенок формы. И титана требовалось-то всего 0,1-0,3%, а прочность и вязкость стали снова повышались процентов на десять — то есть с учетом остальных приемов — наша танковая броня была минимум наполовину прочнее чем на Т-34 и Т-43. На Урале модифицированную титаном сталь также делали, но только для тяжелых танков КВ-85 и ИС-85 (он же — ИС-1), ну а мы вкорячили их на средние.
Впрочем, средними наши танки были только по массе — чуть выше тридцати тонн. По бронированию же они были даже лучше чем советские тяжелые — и из-за поперечного расположения двигателя (в этом плане только Т-43 с таким же расположением двигателя приближался к нашим конструкциям), и из-за применения двухслойных конструкций с заполнителем. Так что даже без учета более качественного бронепроката в итоге на круг наши новые танки выходили где-то в два раза устойчивее советских, если не в три, а по конструкции наши башни напоминали башню Т-90 из моего времени — видел как-то картинку с разрезом башни, где от вертикальных балок узкой амбразуры под углом в 45 градусов — если смотреть сверху — отходили в стороны двойные листы — скорее даже плиты, а то и бруски — с большим промежутком между ними, куда помещали разные противокумулятивные наполнители, а где-то с середины корпуса башни назад и под сходящимся к середине углом шли одинарные листы, причем более тонкие — они практически никогда не разворачивались к противнику на угол больше чем 30 градусов, поэтому если и встречали снаряды, то вскользь, ну и затылочная часть из совсем уж тонких листов, скорее — дверок, через которые можно было загружать боекомплект с заднюю нишу башни. Да еще все спереди на время атаки прикрывалось дополнительными сменными экранами — взять такую башню было сложно снаряду любого калибра или скорости, а по набранной статистике — пока и невозможно — даже подкалиберным 128 миллиметров немецкой Pak-43-12,8 (в РИ — Pak-44) — ее подкалиберный на дистанции 500 метров при угле встречи в 30 градусов пробивал 210 сантиметров брони — правда, по немецкой методике, то есть только в половине случаев, только по закаленной броне определенной марки и только по сплошной. Мы надыбали пару таких орудий. Итог — нихрена. В ста процентах случаев. Даже со ста метров и под углом 90 градусов снаряд — да — пробивал и навесную защиту, и внешний лист — но на внутреннем оставлял хорошо если приличную вмятину — проходя через внешний лист, снаряд получал огромные обжатия, боковые усилия и заодно менял вектор направления, так что ко второму — еще нетронутому — листу он подходил уже и с нарушенной внутренней структурой, и под углом — собственно, с этими новыми пушками было то же что и со старыми — их подкалиберные снаряды также рассыпались в труху в межброневом пространстве. Тут нужен длиннющий лом, а не эти короткие ошпырки. Правда, для бортовой брони новые орудия были опасны — пробивали оба слоя при встречах под углами в 45 градусов и больше. Хорошо хоть орудие пока было у немцев лишь в буксируемом виде, а 10-тонная дура на поле боя — это законная добыча наших даже не танкистов — БМПшников — собственно, они так и захватили эти орудия, вывалившись из непроходимых (для немцев) кустырей на фланге немецкой батареи. Над самоходным вариантом немцы скорее всего также работали, но нам он пока не попадался. Может, и к счастью.
Причем сравнительно небольшие размеры деталей башни — максимум — метр на полметра — позволяли прокатывать их на небольших прокатных станах высотой в пару метров — мы наклепали таких почти шесть десятков и детали шли на сварочные стапели потоком, без какой-либо механической обработки. Так что к сентябрю 1943 года этой новой техникой мы существенно нивелировали новые немецкие длинноствольные противотанковые орудия — те стали эффективными лишь на дистанциях в полкилометра и менее, но с нашими средствами обнаружения и подавления возможных точек размещения ПТО мелкими осколочными снарядами — из АГС и зенитных пушек на бронетехнике — такие дистанции означали быструю смерть для немецких расчетов буксируемой ПТО, да и для самоходок боевые поединки были очень опасны. Тем более что поначалу немцы начинали палить с дистанций в километр — исходя из эффективности стрельбы по нашим старым моделям и по Т-34, поэтому они мало того что заранее раскрывали себя, так их ждал неприятный сюрприз — наша новая техника не бралась.
Так что, начав в мае разгон с трех корпусов в день, уже в августе мы шлепали восемь, а к концу сентября выйдем на двенадцать штук — то есть 360 корпусов в месяц — неплохая прибавка к советским полутора тысячам. Правда, чтобы получить хоть какое-то преимущество над немцами, нам надо бы выпускать тридцать корпусов в сутки, но снова вставала проблема нехватки бронепроката, к тому же мы уже больше года применяли модульные конструкции, поэтому эти корпуса были платформами для нескольких видов техники — то есть далеко не все шло на собственно танки или самоходки, поэтому по количеству мы пока и не дотягивали до необходимых объемов выпуска, но вот по качеству подразделений — согласованности между собой их техники различного назначения — мы немцев превосходили наверное на порядок, ну раза в два как минимум. Благо было за счет чего.
ГЛАВА 24.
Ну, танк и самоходка — это понятно, для нас такая пара на одном шасси уже давно стала классикой. Причем именно шасси — то есть ходовая часть — для меня были важнее всего. Ведь все предыдущее время мы по факту оборонялись, то есть наша бронетехника шарилась по какой-то определенной местности, на небольшие расстояния, на малом газу — подкрасться, высунуться, выстрелить — и тихонько смыться на другую позицию. А вот когда приходилось бросать технику в прорыв — возникали сложности и даже проблемы — и прежде всего с ходовой частью, точнее — с гусеницами. Слетали, рвались, изнашивались — в общем, сплошные проблемы. И если раньше, в период стратегической обороны, с ними как-то можно было мириться, то сейчас по идее должен был вовсю начинаться период стратегического наступления. А наступать с такими гусеницами — это значит просто разбросать бронетехнику по необъятным пространствам и затем прятаться по лесам от немецких бронированных орд. Не, такое мне не нра.
И так как наступательные действия в сорок третьем мною ожидались еще два года назад, то я к ним готовился как мог. А мог я запустить работы по исследованию всех этих вещей и механизмов. И запустил — не в плане "прошляпил", а в плане — отобрал людей, выделил средства и материалы, пайки, ну и свой неусыпный контроль — все "какабычна", все для того, чтобы немцы продолжали считать наши танки вездесущими, как они отмечали еще в самом начале войны — "Русские танки могли действовать там, где по нашим нормам это считалось невозможным". Правда, это было сказано про танки РККА, но и мы не отставали, точнее даже шли впереди — за счет поперечного расположения двигателя наши танки были короче и при более сильном бронировании все еще легче даже тридцатьчетверки, а более широкие гусеницы — 600 вместо 500 миллиметров — еще добавляли проходимости.
В сравнении же с 400 миллиметрами немецкой четверки это конечно был прорыв — немецкие "паркетники" были не очень проходимыми машинами, из-за чего немцам приходилось возиться с различными уширителями гусениц уже в полевых условиях, а для Тигра так вообще было два комплекта гусениц — "железнодорожные" — чтобы уместиться в габариты при перевозке, и "боевые", чтобы мог ездить не только по асфальтовым дорогам, но хотя бы не вяз на грунтовках; для Т-34 же в начале 1941 года испытывали и более широкие траки — 550 миллиметров, но они имели слишком малый зазор с корпусом — всего 27 миллиметров — поэтому туда постоянно набивался снег, камни, грязь — и гусеницы постоянно слетали либо вспучивались, так что от такого широкого трака решили отказаться, но вместе с тем временно решили его все-таки выпускать (непонятно по каким причинам) — а тут война и временное стало постоянным, но — временно — в 1942 начали постепенно возвращаться к траку шириной 500 миллиметров, хотя некоторые заводы выпускали такой трак еще с осени 1941, более того — в Харькове выпускали и трак шириной 450 миллиметров — его сделали для А-43 (он же Т-34м) — следующей версии Т-34 — и он к удивлению всех неплохо выступил и в тридцатьчетверке.
Правда, тут мы поначалу действовали не от хорошей жизни — гусеницы изнашивались, ломались, а потому их требовалось переплавлять и делать новые траки. И если металла для этого хватало — и с советской, и с немецкой техники — то наши технологии оставляли желать лучшего — если советские танки могли проходить на одном комплекте гусениц и пятьсот километров, то у нас пределом были сотня-другая — отливка не давала нужного качества, а штамповка, как делали на советских заводах — была нам недоступна в массовых количествах из-за недостатка штампового оборудования.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
