Так что на выбор танца, осмотр сцены, всякие прикидки и отбор танцевального костюма времени оставалось в обрез.
Сейчас подготовительная cуматоха в зале уже отбушевала. Осветители уже заменили все, что у них лопнуло, светотехники уже разложили, развесили и распихали по местам свои коробочки, звукооператоры все проверили в тысячный раз... Обпился успокоительными порядком охрипший распорядитель концерта. Капризничающие звезды наконец поделили места, кому за кем выступать (не могли заранее выяснить!) и сейчас настраивались на работу, каждый по-своему: кто-то гладил любимую собачку-талисман, кто-то пилил привычных ко всему костюмера и визажиста...
В зал наконец стали запускать народ. К креслам потянулись зрители постарше, публика помоложе стянулась к сцене и выражала полную моральную готовность подпевать, танцевать и орать до хрипоты, поддерживая своих кумиров.
Все так знакомо...
И привычно замирает сердце от первых аккордов гитары...
Мы о завтра думать не будем —
Можем позволить.
Два бокала, вишня на блюде,
Двое нас, двое.
Светотехники не подвели — не успели отзвучать последние слова, как из полутьмы на сцене проросли два языка огня, дрогнули... качнулись навстречу друг другу ... и переплелись, слились воедино. Двое, двое...
И в одну сливаются тени
За темною шторой.
Мы до завтра оставим сомненья,
Доводы, споры.
Пламя вновь распадается на два огня — нет, два человеческих силуэта, и призрачный юноша с невесомой девушкой, взявшись за руки, кружат, не в силах оторвать друг от друга глаз.
Мы поймали в пригоршни ветер,
Синюю птицу.
От него ли, — мы не заметим, —
Дрогнут ресницы?
Нарисует рассвет нежный профиль,
Волосы, руки.
Поцелуй наш горек от кофе —
Не от разлуки...
Ясный голос несся над затихшим залом, и люди светлели лицами. То ли радуясь за неизвестных влюбленных из песни, то ли вспоминая свое обретенное счастье...Лина машинально провела ладонями по щекам, и с удивлением ощутила влагу.
Эмпат... несчастный. Растревожил.
Но долго грустить зрителям не дали.
Замолкшая было гитара как-то озорно-легкомысленно выдала пару веселых аккордов, и по зрительному залу словно прошла волна — ноги сами собой срывались в притопывание, а губы неудержимо расцветали улыбками. Усмехнулась и Лина. Группа выдавала уже известную песенку про чародея-неумеху и героя, который прятался в кустах от влюбленных слоних и прочих дам.
Неизвестно, использовал на этот раз Лешка эмпатию или нет, но заведенный зал хохотал уже на втором куплете, а на пятом, после того, как в дело включилась та самая слониха, народ уже стонал. Звезды-конкуренты, поначалу еще высокомерно морщившие носы на песни молодой группы (всем известно, что "на разогрев" лучших не зовут), забыв о надменности, смеялись вместе со всеми. Лина сама видела, как горделивая Эль Дива, кумир плазмосети, забыв о тщательно наведенном макияже, вытерла слезы вместе с тушью, пудрой и румянами... и ничуть по этому поводу не расстроилась. Рядом привалился к стенке мэтр эстрады Макс Галкин... Согнулся в три погибели конферансье....
А через несколько секунд по сцене забегали световые волны — осветители, в конце концов, тоже люди. Вот и не удержались.
Это был успех.
— Зачем ты пришел? — пепельные глаза смотрели устало.
— Не догадываешься?
Если мы правда одно и то же, должен бы догадаться...
— Курс гадания я завалил, — без улыбки признался альтер-Дим. — Так что с прогнозами всегда были проблемы. Зачем пришел? Работы мало?
Странный у него тон. Почти враждебный. И этот испытующий взгляд... Сколько он прожил тут, что передумал? И что думает о своей второй версии?
— Я сдал гадание, — вдруг сказал Вадим. — На "нормально". Погрешность прогнозов — пятнадцать процентов. Только времени отнимает много...
Альтер-Вадим не шевельнулся.
— У меня есть девушка. Иринка. И работа. Я — не ты, понимаешь? Ты можешь успокоиться, история не повторяется.
Он угадал. Неподвижное лицо Вадима-второго как-то... оттаяло.
— Хорошо бы. Но все же... Зачем ты здесь?
Алекс. Дай-имоны. Ян. Регенератор. Он должен знать.
— Хочу твою память.
Черное платье с золотой каймой по подолу. Волосы черной волной. Золотой цветок у гребня. И кастаньеты.
Словно облитая темнотой, гибкая фигура замерла у края сцены.
Звон гитары. Ни движения — только чуть шевельнулась туфелька у подола. Легко стукнул каблучок.
Новый аккорд. И снова — лишь стук каблука. Резкий звук кастаньет словно оживляет статую — по телу пробегает дрожь, девушка гибко-плавно поводит плечами...
И точно буря срывает ее с места.
Юбка стала вихрем, волосы бурей, улыбка на смуглом лице — молнией, манящей, но опасной, опасной, но бесконечно притягательной...
Смотри на меня. Смотри только на меня. Смотри — и помни.
Телу жарко, сердцу тесно, и сцена, кажется, сейчас раскалится под ногами. Горячо. Нестерпимо, невозможно горячо.
Прекрасно.
Кажется, ничто не может остановить этот оживший вихрь. Кажется... Кажется, в теле что-то плавится. Кажется, феникс раскрывает крылья и поднимает над землей...
И тело живет своей жизнью, живет музыкой, живет!
А потом обрывается музыка.
И ты остаешься на сцене в кольце ножей, с сумасшедше довольным Фениксом...
И гадаешь, как это вышло.
Вот это да! Как же это вышло?
— Лина! — одними губами говорит Леш. — Лина, неужели?
Его голос почти не слышен, шум зала накатывает и глушит, но она понимает. И одновременно — не понимает. Это невозможно! Девушка медленно опускает края шали, недоверчиво глядя на серебристый блеск под ногами — свои ножи.
Блокировка. Чары, ограничивающие ее магию, чары, снять которые даже Стражам было не под силу ... они просто сгорели, неведомо почему?
А зал беснуется, выкрикивая "бис" и "браво". Лешкины штучки?
Феникс нетерпеливо дергает руку хозяйку за руку, и в машинально раскрывшейся ладони возникает еще один нож. Острый блик, знакомая теплота и тяжесть...
Правда... Это правда.
— Бис! Бис!
Улыбка замерла на губах. Преисподняя, Феникс, ты что творишь? Обрести силы — здорово и замечательно, но другой момент выбрать можно было? Не такой, когда хозяйка на виду у тысячи с лишним человек? Что случилось, кто пережег чары, она узнает потом. Сейчас — надо как-то отвлечь толпу.
Лина озорно улыбнулась и вскинула руку, прося тишины. Леш понимающе отозвался аккордом гитары... и стало тихо.
Хотите бис — будет!
Цветные облака закружили вихрем. Дим невольно отвел глаза от дикой пляски — было в них что-то такое... отчего в момент заломило виски. Пришлось сосредоточиться на лице двойника.
Тоже не сахар. Серый пепел вдруг стал льдом. Тяжелым таким.
— Повтори?
Тон такой, что сама собой промелькнула мысль — а так ли уж нужен этот разговор и это "наследство"? ЭТОТ Вадим, пусть и свергнутый правитель, почти раздавленный грузом своей вины, пусть бесплотный и заключенный в этой небесной полутюрьме...а все-таки было в нем что-то такое, что Дим в себе не ощущал. Какое-то королевское величие, властность какая-то.
И, может быть, именно это помогло ему когда-то справиться с дай-имонами.
Нет. Никуда не денешься.
— Мне нужна твоя память.
— А я думал — послышалось... — усмехнулся хозяин барьера. — Бредово звучит. Прямо по-лешкиному. Раньше... — он вдруг замолк, и улыбка ушла с потемневшего лица. — Объясни.
— Чтобы знать.
— Зачем? — лед уже обжигал, — Любопытно стало? Острых ощущений не хватает? Слишком благополучной жизнью живешь? Или охота в повелители, а не знаешь как? Что тебе надо?
Двойник не повышал голоса, но Дим на секунду ощутил себя щенком, которого ткнули носом в лужу. Ухватили за ворот и ткнули: не глупи.
Потом пришла злость. Он успел ухватить ее за хвост — двойнику за его непростую жизнь в этом цветном гробу можно многое скостить — но она все-таки вплелась в голос горячей ноткой.
— С чего бы такие вопросы? По себе судишь или есть что скрывать? Оставь свои тайны при себе, мне не они нужны.
— А что?
— Я должен знать про все! Про дай-имонов знать, чтобы не дергать Лешку каждые пять минут, про союзников этих, настоящих и будущих, чтобы сообразить, что, черт возьми, все-таки можно сделать... про врагов... про то, где ты споткнулся, демон возьми, чтобы не вляпаться! Ты хотел все исправить, так давай исправлять, пока еще можно. Вместе исправлять.
Он замолк, и снова навалилась давящая тишина. Дим неожиданно осознал, что невольно повысил голос... Вместо разговора получалась перепалка.
Паршиво.
Двойник молчал. Сказать нечего? Но он молчал и смотрел, не двигаясь. В этой неподвижности было что-то от хищника...
Стало не по себе. Нет, не страшно. Скорее, стыдно, что ли. Двойник, что б он там не натворил, уже расплатился. Отказаться от будущего, от собственной жизни, от тела, добровольно сотворить эту радужную жуть и запереться в ней, чтобы дать миру немного дополнительного времени. А тут еще альтер-эго является с упреками и претензиями.
Есть что скрывать... ты бы на его месте хотел душу выворачивать?
Перед чужим человеком. Не собой, а чужаком, с твоим лицом и твоими глазами. У этого лже-тебя благополучная жизнь... спокойная, твоими стараниями... и не висит на плечах никаких кошмаров. И он должен сделать то, что не смог ты сам. Кто послабей — возненавидел бы такого "чужака". Неужели ничего не выйдет.
Или...
— Ладно. Похоже, я зря пришел.
Тишина.
— Мне тут первое время тоже часто орать хотелось, — вдруг вздохнул Вадим-двойник. Очень по-человечески. — Слишком тихо. Глухо так... Сядь. Ты уверен в том, на что напрашиваешься? Подожди. Не отвечай. Ты, если видишь дым, о чем думаешь? Костер, варенье, сигареты? А мне видится Париж. Драконы над Сеной... Эйфелева башня тает в драконьем пламени. И кристаллы на мостовой. Туристы еще успели увидеть драконов и кристаллы достать. Записать уникальное зрелище. Кристаллы жаропрочные... их так в камень и вплавило. Надолго...
За спиной двойника цветной вихрь вдруг на мгновение соткался в багрово-жаркое полотно. Из него будто протаяла спаленная улица в изломанных остовах зданий, быстрые тени в дымном небе и тающая башня. Ни одного человека, вместо машин дымные факелы или лужи, проплавившие асфальт. И россыпь искр — кристаллы. Те, что должны были стать памятью...
Дим сглотнул ком в горле.
— Послушай...
— Подожди, — картина погасла, будто выжженная, пепельные глаза снова смотрели на Дима, — Тебе действительно все это надо? Лешка и тот не хотел памятью делиться. Слишком уж веско по мозгам дает, обоим.
— Что ж он тогда так?
— Как? Не знал он, что так выйдет. И я не знал. Недоучки мы оба. Энергии полно, а знаний не хватает. Все случайно вышло...
— Почему — недоучки? — осторожно спросил Дим. Кажется, контакт начинает налаживаться.
— Обучение не закончили. Ни я, ни он. Не до того стало...А ты доучился?
— Почти. Минимум на Стража уже сдал, сейчас и университет заканчиваю.
Пауза.
— Университет... — раздумчиво повторил альтер-Вадим. — История? Медицина?
— В некотором смысле. Психология.
— А-а... — в сером пепле словно промелькнуло что-то недосказанное, неуловимое. — Детская?
Так-так... Кажется, это у них тоже общее. Но это уже не тревожило, не раздражало.
— Интересно. И странно...
— Что?
— Я иногда думал, как бы все сложилось, не будь дай-имонов. Был там и этот вариант. Не худший. И отец жив. И мать... А Зайка?
— Кто?
— У тебя есть младшая сестра?
— Есть. Маринка. Та еще пройдоха. Но веселая и добрая. С семи лет рвалась Стражам помогать, те уж не знали, как ее удержать. Целую контору организовала, бюро добрых дел. — Вадим говорил и говорил, все, что попадалось на язык — про соседей, про беспокойную Марго... Про Юрку Змиева, лешкиного друга. Про сироту Игорька, что вместе с Маринкой полоскал мозги Стражам: мол, почему это возраст "деяний" должен начинаться с восемнадцати лет? Анахронизм. Он говорил — и видел, как потихоньку мягчает лицо альтер-Вадима, как светлеют глаза...
— Все-таки не зря... — наконец проговорил тот, — Ладно, поговорили — и будет. Иди домой. Моя память не улучшит дела.
— Так ты обо мне заботишься?
— Обо всех. Будешь носиться с воспоминаниями и психовать, и станет еще хуже, чем без памяти.
— Не буду. Я ведь знаю, что все будет по-другому.
— Уверен?
— А ты? — Дим уже чувствовал, что победил. Неизвестно, обрадуется он выпрошенной памяти или, наоборот, от такого подарка только в петлю влезть захочется... Но он своего добился — двойник готов сдаться. Кажется.
Цветной хаос вдруг застыл на месте. А седой альтер-Дим усмехнулся — почти одобрительно.
— Упорный... Ну хорошо. Хорошо... предположим. Но с силами не выйдет, дай-имонов с их дьявольским даром нет, да и к лучшему.
Так они не знают? Этот Алекс, который в Лешке, ничего не сказал? Не поддерживает связи? — Почему — нет, — на пробу сказал Дим. — Здесь они.
Может, он ошибается? Может, эти демоны...
Нет. Лицо двойника оцепенело:
— ЧТО ТЫ СКАЗАЛ?
— Дай-имоны здесь. Уже несколько дней. Небольшая группа...
— Ты с ними контактировал?
— Мы с ними дрались. На Уровнях.
— Ты и...
— И Леш. И горные. И демон один. Двоих мы убили, остальные скрылись.
— Преисподняя...
По иллюзорным стенам снова заметались вихри красок, в хаосе мелькали панорамы городов, какие-то пейзажи, обрывки событий, чьи-то лица... и Дим замер, не в силах отвести взгляда от этого мелькания... от окна в чужую жизнь.
— Преисподняя... — снова услышал Вадим. Последнее, что он услышал перед...
Диму очень нравится слушать шум речки. И сама речка нравится. Она не плавная и тихая, как другие, она горная, и поэтому прозрачные струйки прыгают по камням, звенят, брызгаются. Над речкой висит водяная пыль, иногда в ней появляются-складываются радуги. Небольшие, но яркие. А среди камней мелькают темные гибкие змеи, только это не змеи, а рыбки. Папа говорит, это форель. Она и против течения плывет, и из воды выпрыгивает. Красивая... Дим уже решил: свою он отпустит.
— Ну что, рыбак, домой?
— Ага. — С папой весело, но домой хочется тоже. Сегодня день рождения. Дома ждут вкусности и подарки. Ой... а это что? Димка удивленно смотрит на нитку, которая появилась прямо в воздухе. Черная и немножко фиолетовая. Она превращается в щель, и оттуда... оттуда выпрыгивает человек.. серый... потом еще несколько.
— Не может быть! Вадим, до...— голос отца обрывается, и папа... папа.... Нет!
Нет-нет-нет! Папа!
Но отец почему-то смотрит в небо и не двигается, и когда из дыры сыплются люди с серыми лицами, и когда тебя хватают за плечи и волокут по траве, по рассыпанным рыбкам...
Очень болит голова, болят руки и плечи, а глаза закрываются сами — быстро, не по-человечески быстро мелькают горы, снег и пустыни, то все затягивает ночная темнота, то туман, то беспощадно жаркое солнце... Серые сбивают со следа погоню, и телепортируются куда попало, все быстрей и быстрей, и от этого жуткого мелькания уже тошнит...
