Зверь лютый Книга 14. Прыщ

Дальше конунги — владыки земель — придавили ярлов — главарей разбойных ватажков.

Потому, что ты, конечно, славный ярл, и про тебя скальды драпы хвалебные поют, но уже... немножко "чужак". И у тебя в хотулях есть куча... всякого интересного и блестящего. Надо делиться.

У аборигена и всякой "наброди", пусть бы даже и здесь родившейся-выросшей несколько разные цели-приоритеты.

В "Святой Руси" эта "героическая эпоха" свободного грабежа уже прошла. Тебя сдадут властям, чтобы прибрать твою закопанную "заначку". И не кормить дармоеда всю зиму до следующей весны. Разбойник-одиночка, вернувшийся в "родительский дом, к началу начал", сам становится "дичью" для соседей.

Второй вариант: смена "масти", деградация в "соседи". Втягивать в грабёж нескольких односельчан, чтобы одинокого не зарезали. Значит — выскакивать на дороги только с учётом графика сельскохозяйственных работ, уменьшать "плечо похода", становиться местным. Это ловится по "Русской Правде". Ловится — и взыскивается.

Третий путь: группа разбойников разрастается и трансформируются во "власть". Подминая и втягивая соседские общины. Так строилась армия Махно.

"Поле, поле, Гуляй-Поле

Воля, воля на всех одна

Поле, Поле, Гуляй-Поле

Пей и гуляй до утра"

Ага. Всю ночь напролёт. Чтобы думы горькие — душу не грызли. А утром? Кто ж тебе опохмелиться даст? Если вокруг все — такие же.

Дальше приходит более сильная "власть" и всё выжигает. По "Русской Правде".

"Ночью думы муторней,

Плотники не мешкают.

Не успеть к заутреней -

Больно рано вешают.

Лучше ляг да обогрейся,

Я, мол, казни не просплю.

Сколь веревочка не вейся,

А совьёшься ты в петлю".

Четвёртый вариант — тоже смена "масти": надо рвать с родиной и уходить. В "ушкуйники" или в "берладники". И уже там делиться с тамошними властями.

Аж пожалеть бедняжек хочется. "Р-р-романтиков с большой дороги...". А всё почему? — Климат у нас... Не Карибы с Мадагаскаром. Зимовать на пустом месте разбойный ватажок не может. Так ли, иначе, а надо становиться в жилое место.

И тогда, вместо "ухода", "рассасывания", "овластевания"... происходит "рейдерство" — силовой захват чужой собственности. Захват чьего-то жилья с припасами, уже подготовленного к зимнему периоду.

Дополнительное условие успешной зимовки: имитация отсутствия изменений в состоянии захваченного селения для внешнего наблюдателя. "Чтобы другие не набежали". Лучше всего — чтобы стороннего наблюдателя и вовсе не было.

Пушкин, говоря об истории Яицкого казачьего войска, пишет:

"Предание, согласное с татарским летописцем, относит к тому же времени походы двух яицких атаманов, Нечая и Шамая.

Первый, набрав вольницу, отправился в Хиву, в надежде на богатую добычу. Счастие ему благоприятствовало. Совершив трудный путь, казаки достигли Хивы. Хан с войском своим находился тогда на войне. Нечай овладел городом без всякого препятствия; но зажился в нем и поздно выступил в обратный поход. Обремененные добычею, казаки были настигнуты возвратившимся ханом и на берегу Сыр-Дарьи разбиты и истреблены. Не более трех возвратилось на Яик с объявлением о погибели храброго Нечая".

Нечто подобное Хивинскому походу яицкого атамана Нечая происходит каждую осень на Волге. Только "Хивинских ханов с войском" в наших деревнях да выселках не водится. Ватажки волжских шишей захватывают жилые места и зимуют до весны. Находят селище в достаточно глухом месте, мужиков и детей — вырезают, баб и припасы... употребляют. Как и произошло с Рыксой.

Возможны варианты: могут вырезать не всех. Если местные согласны с использованием их имущества множеством пришлых вооружённых разбойничков. Иногда часть ватажка — раненые, больные — остаются и на лето. Организуют заготовку припасов на зиму. Хоть частично. Тогда место превращается в "разбойное гнездо" — сюда приходят раз за разом. Пока власти или конкуренты про него не прознают.

Полученный опыт оказался для меня бесценными уже осенью. Разбойников вокруг меня вилось немерено. Однако же были у меня уже готовые заготовки. Две вещи особенно я насаждал: постоянную связь между селениями, а не так, как здесь живут — зимой полгода в иное никто из сторонних не заходит. А местного прижать так, чтобы он говорил только то, что ватажковому разбойников нужно — труда нет. И — прямо-таки охота на "воровские гнёзда". Кто всю зиму "красного зверя" бьёт, а кто — шишей. Народ во Всеволожских землях собирался всё более шебутной. Упустил бы — кровищи вдоволь нахлебались бы. Для того пришлось многие труды положить, коими обычно князья пренебрегают. Новизны попридумывать, людишек добрых, мирных — поприжать. Своего сил да времени немало извести. Однако же, оно окупилось.

Странно ли, что у меня с самого начала с Новогородцами лютая нелюбовь была?

Глава 307

Ярёма, нарвавшись на княжьих Володши, решил отсидеться. И удачно захватил усадьбу, да ещё и с майном прежнего хозяина. И вот я сижу в сорока верстах от Твери, на десяток вёрст вокруг — никакого жилья, беременная запуганная девка, маленький ребёнок, как-то меняющийся зомби, коней — нет, припасы... частично.

Впрочем, Ярёма готовился к зимовке ватагой в сорок мужиков — запасы сделаны. Так это... по-воровски. Сена — почти нет. Но нам и не надо — нет коней, овечек зарезали, коровёнку — тоже. У неё, вишь ты, сухостойный период! И где я ей здесь быка найду?! Да ещё год назад. Нехорошо: мальчишке бы надо молока, но нету. И так во всём: овса — хоть засыпься. А ржи и пшеницы — по мешку.

Ходили в лес, ловили зайцев. Нет, что вы! Не руками! Силки ставили. Дрова пилил-колол. Снег кидал. Думал. Отдыхал.

После моих смоленских приключений — резкий контраст. Ничего не происходит, новых людей, идей, вещей — нету. Всё — из себя. Физкультурную форму подправить — что-то я с этой "княжеской" суетнёй пообленился. По лесу походить — повспоминать уроки Фанга. Как-то они там, "на нарах"?

И главный вопрос: как жить дальше? Пойти по второму кругу?

Наверное, я могу явиться к этому Володше и попроситься в службу. Лет через двадцать получу вотчину по выслуге. Если бог даст.

Или... а почему нет? Жениться на Рыксе. Куча проблем, но прошибаемо. Опять же — если ГБ даст.

И? Снова ставить вотчину? Только не на Угре, а на Волге. Перетащить сюда своих людей, отбиваться от разбойников, раздирать целину, молиться чтобы войны не было... И через 3-5-7 лет упереться в тот же потолок? "Асфальт на темечке".

Выше боярина я подпрыгнуть не могу — Русью правят рюриковичи. Без искренней поддержки властей мой проект "Русь Б" — в смысле: "белоизбанутая" — в разумные сроки невозможен. А они сами... Если один говорит — "да", другой обязательно говорит — "нет". Хоть про что.

Я уж не говорю, что им как-то ужаться придётся, с податями что-то сделать, как-то думать иначе... "Не хотят они".

Может, и правда жениться на Рыксе? Наловлю зайцев, выучу их на барабанах играть, буду ходить по Руси и про "белые печки" сказки сказывать? Я ж ведь не хочу ничего такого особенного! "Белые избы" здесь и без меня поставят. Во второй половине 19 века их тут много будет. Весь мой прогресс не в — "что делать?", а — "когда?". Всего-то на семь веков раньше. Это ж не принципиально? Никакой особой новизны — все элементы технологии у местных есть. Но собрать вместе...

Зайцам семьсот лет барабанить... Тоска-а-а...

Рыкса старательно набивалась "налезть". Как когда-то давно напрашивалась Марьяша. Не-трахнутая женщина чувствует себя брошенной, битая — ещё и боится. Успокаиваем. Успокоительное даём на пару с Суханом — о своих людях надо заботиться постоянно.

Она сначала перепугалась, вспомнила недавние экзерцисы с разбойниками толпой, но мы осторожненько — девушка уже на седьмом месяце.

Кстати, её нехитрая хитрость сработала: я так и не ушёл из усадьбы, не бросил кашубку одну "волкам на съедение". Волки — были. Два раза из лесу приходили стаи. Попасть в волка хоть сулицей, хоть стрелой — куда сложнее, чем в человека. Но огорода высокая, главное — держать ворота закрытыми и чистить снег вокруг. А то такие намёты наметает...

Фраза из "Формулы любви": "Вас пошлют убирать снег в Сибири. Весь" — актуальна и для Среднерусской возвышенности.

Несколько раз видел на реке обозы. Можно было, наверное, напроситься в попутчики. Но... нарваться можно. Что-то мне рассказы Юльки-лекарки вспоминаются. Как она с матушкой своей в Киев шла. Опять же, пример недавнего нашего проводника-"гномика"... Тут, наверняка, и ещё такие водятся.

"Пуганая ворона куста боится" — русская народная мудрость. "Обжёгшийся на молоке — дует на воду". Молока у нас нет, но я "дую".

Сам-то я рискнул бы. Но тащить зимой в чьих-то дровнях, в неизвестной компании, перепуганную беременную бабу с малым...

"Не зная броду — не суйся в воду". Ждём. Когда вода будет.

Бросать полячку... не хотелось. Сказано же нашим народом: "бабе цена грош, да дух от нее хорош".

Рыкса понемногу оживала, что-то шила-штопала в "приданое" будущему младенцу, непрерывно щебетала про своих заборяков.

Это такая разновидность кашубов, где Рыксин папа был большим начальником. Потом ему настучали по голове сильно, и сиротка отправилась в прислужницы-наперсницы к Самборине в Гданьск.

— А что у твоей княгини имечко такое... итальянское?

— Чегой-то италиянское?! И вовсе не италиянское, а наше самое исконное кашубское! У неё дед — Самбор. Первый князь Гданьский. А она вся в деда пошла. Только с дыркой. Хи-хи-хи... А раз пошли мы в баню. А я ей говорю: глянь, у тебя возле самого потаённого места, с правой стороны — родинки как крест у схизматов. Это знак божий: быть тебе замужем за православным. А то если муж католик — как же он туда сунется? Вот и сбылось как я предсказала.

Нарисовавшаяся в воображении цветная картинка группы юных прелестниц в бане, заставила меня приступить к рассказчице с однозначными намерениями.

Впрочем, прервать её повествование такой рутинной мелочью было невозможно. Ни мои действия, ни принявший у меня вахту Сухан, не остановили поток её мемуаров.

У меня хорошая память. Это не результат, но дар. Множество событий, людей, мелочей остаются в ней. Всё увиденное, услышанное, почувствованное. Даже и не специально запоминаемое. Есть люди с куда более лучшей памятью. Есть целые народы, представители которых способны с одного раза запомнить, например, длинную последовательность действий мастера в прежде невиданной области деятельности. Мне до такого далеко. Что родители дали — то и есть. Не порчу, улучшаю, использую. Приходит день, и какая-то мелочь, какая-то фраза просто болтающей бабёнки вдруг выдёргивается с моей свалки. И превращается в смертельное оружие мести. В точку перелома. Перелома "об колено" судеб людей, народов, царств.

"Слепо-глухой буриданов осёл" — вот наиболее точное описание моего тогдашнего состояния. "Буриданов осёл" не мог выбрать между двумя равными охапками сена. И умер от голода.

Мне голод не грозил. Но и сторонних "охапок сена" — не видно и не слышно. Всё между ушами: все варианты, все выборы, все цели. Но цели-то недостижимы!

Как жить дальше? Как жить? А жить ли? — Тьфу ты, господи! Экая хрень в голову с тоски лезет!

Два с половиной месяца я пребывал в таком "буридановом" состоянии. Изнурительно. Хочется бежать во все стороны сразу. Поэтому не делается ничего. От чего ещё тоскливее.

Наверное, это было нужно. Организму, молотилке со свалкой. Чтобы улеглось, устаканилось, выкристаллизовалось, перешло в новое качество...

Эти месяцы моя душа, как и положено душе — страдала, а вот я лично — отжимался на кулаках, молотил в войлочную макивару, сгребал снег... Может, и до какого-нибудь "рекорда Гиннесса" доотжимался бы, но...

В отличие от Буридана, я живу в "Святой Руси". Где бывает весна. И у меня на руках беременная баба.

"Умирать да рожать — не погодить" — русская народная мудрость.

Во-от! Вот отчего бедный Буриданов ослик помер: у него бабы не было! А другой осёл — Апулеев — наоборот, жил и процветал. "Золотым ослом" стал. Потому что у него бабы были!

В начале апреля, вдруг, среди бела дня, пошёл треск. Я сперва не понял — небо чистое, ни на грозу, ни на пожар не похоже. Брони — вздел, Рыксу — в подвал, выскочили за ворота... Нет никого. Тут опять треск. Такой... уже к грохоту ближе.

Чисто случайно на реку глянул. Ох ты ж боже мой! Лёд ломает!

Его вспучивает, поднимает, во все стороны трещины змеятся, поля ледяные сдвигаются, друг на друга налезают, крушат, крошат, крутят... Как они воду между собой зажмут — фонтаны со снегом во все стороны!

Ссыпались вниз, давай лодочку покойного боярина вверх тащить. А у реки воздух... как вино! Не просто сыростью весенней пахнет — водой. Холодной, чистой, бурлящей водой.

Струя речная из ледяного плена выбралась. В ней и сила, и воля, и гнев, что к солнцу не пускали, и хмельное-дурное что-то: "Всё! Всё могу! Всё снесу!". Да дай тому Буриданову ослу такого воздуха понюхать — козликом бы запрыгал, наплевав на любое сено в любых количествах!

Вытащили лодочку повыше, закрепили.

Просмолить надо, смола в усадьбе есть. Начали собираться. Рыкса как почуяла, что дело к дороге — опять в плач. То боится, что я её тут с дитём брошу, то тревожится, что я её майно заберу.

Насчёт майна — она права, "жаба" — существенный элемент моего мировосприятия. Лучше я всё на себя запишу, а уж потом, что надо будет — то и подарю. Ванька-благодетель... Но увозить-то всё надо — люди прохожие приберут, не побрезгуют.

А ещё она просто от страха воет: рожать боится.

Она права — в любой момент "треснуть" может. Но и спешить нельзя: ледоход на Волге идёт не в один раз.

Точно — к ночи лёд снесло, вроде — чистая вода. Утром выхожу — торосы от края до края, вода верхом идёт. Чуть нашу лодочку не унесло. А лодочка... как та пирога долблённая у Робинзона Крузо, которую бедняга так и не смог стащить к воде в одиночку. Здесь — "рязаночка" на 12 гребцов. И мы её с Суханом снова вверх — от половодья по оврагу. Как сами не родили...?

Три дня река шутки шутила: то — чисто, то — лёд несёт, вода то — спадать начинает, то — опять вверх лезет.

Наконец, у меня терпелка кончилась: оставили лодочку на воде, нагрузили её барахлом выше бортиков, посадили бабу на руль — чтоб я ещё когда в жизни такою глупость повторил! — и выпихнулись.

Сперва суеты много было, лодочка подтекает маленько, баба ноет, дитё плачет. После разошлись: Сухан веслами машет, я рулю да воду вычерпываю.

Но главное — Волга. Она — несёт. Она так несёт...! Чуть Тверь не проскочили!

Выгребали, выгребали... выгребли. А Рыкса уже... подолы мокрые да не от речной водицы. Сама то вздёргивается, то глазки закатывает. Я, конечно, понимаю, что у заборякских баб роды — как и у всех остальных. Но принимать участие — не горю. Такая форма "дружбы народов"... для меня не сильно привлекательна.

Пока в усадьбе разговаривали, Рыкса всё больше рассказывала, как её княгиня любит-уважает. Типа: