— Мне об этом не докладывали — сам теряюсь в догадках и думаю, что история слишком длинная для голубиной почты. Вернутся наши, привезут её — сама расскажет.

— Ты решил сюда её забрать?

— Приходится. Там такое дело раскрутилось, что пострадали и работорговцы, и владельцы борделей, в том числе и с немалыми связями, так что в Карфагене оставаться ей теперь никак нельзя.

— Верно, и карфагенский Совет Ста Четырёх — не римский сенат, и она сама — не Фецения Гиспала, — это я припомнил то давешнее маразматическое постановление сената о защите и "восстановлении репутации" прожжённой шлюхи, донёсшей о Вакханалиях.

— Ничего, раз там сработала хорошо, то и у нас я ей полезное применение найду — как раз сменит одну из спалившихся в Бетике, — пояснил Васкес, когда мы отсмеялись.

— Так погоди, она же по-турдетански наверняка ни бельмеса. Ни за турдетанку не сойдёт, ни за бастетанку, ни за бастулонку. Кто же в Бетике турдетанским не владеет?

— А мы и не будем её ни за турдетанку, ни вообще за испанку выдавать. Так и будет африканской финикиянкой, только не из Карфагена, а из малоизвестной дыры, но какой-нибудь дальней родственницей переселяющейся к нам бастулонской семьи.

— Но ведь бастулоны же обычно морем к нам перебираются, а не сушей?

— Да, морем. Есть жалобы и на нашего вербовщика в Малаке.

— Млять! Куда ни плюнь, всюду сволочь!

— В том-то и дело.

— А с тем-то нашим карфагенским уродом что?

— Уличили, судила наша "тройка", приговорили к лишению нашего гражданства и выдаче карфагенским властям для суда и кары по их законам. На косом кресте они его распяли, камнями побили или львам скормили — я не интересовался. Я сперва хотел к нам его вывезти и у нас судить, но в Карфагене такой скандал по этому делу был, что сам твой тесть через Фабриция — ну, он на нас не давил, но очень просил о выдаче преступника. Ты бы видел, сколько там всего всплыло! Работорговцы — не наш, правда, а те, карфагенские — обнаглели настолько, что для продажи за море или нумидийцам начали похищать уже и коренных горожанок. Среди проданных нумидийцам обнаружились очень даже непростые девицы — например, внучатая племянница верховной жрицы Танит. Было ещё несколько, я не запомнил, откровенно говоря, степеней их родства с членами Совета Трёхсот, но тоже что-то вроде этого. Хоть и седьмая вода на киселе, но всё-таки — сам понимаешь...

— Нехило! — я аж присвистнул, — Танит, говоришь? — мало того, что в Карфагене она почитается побольше самой Астарты, так вдобавок, она ещё и богиней-девственницей у фиников числится, а ейные жрицы в этом смысле — своего рода финикийским аналогом римских весталок, так что цинизм расшалившихся работорговцев невольно внушал.

— Именно — я поэтому только и запомнил. Представляешь, какой скандал? Наш безобразник там и десятой доли всего этого не наворотил, но тоже попал в стремнину, а страсти кипят шекспировские — это же Карфаген! Наш суверенитет они уважают и силой нашего сукиного сына не отбивают, но выдачи на суд и расправу требуют настоятельно. Ну и твой тесть частным порядком уже как бы от себя. Мы с Фабрицием тут подумали и поняли, что официальный отказ нашего правительства его тоже устроил бы, главное — он попытался и уже этим очки себе в Совете заработал. Но пока мы размышляли, я раскопал, что у подсудимого здесь есть влиятельные родственники, так что под виселицу его у нас подвести с высылкой семьи в Бетику было бы нелегко. Я доложил об этом Фабрицию, подумали мы с ним, да и решили в выдаче карфагенянам не отказывать. А раз дело уже международный и внешнеполитический характер приняло, то и за семейку покровители вступиться уже не рискнули — у них самих теперь таким родством репутация замарана. Вот, на днях высылать будем — опять буду этой... как её?

— Кровавой гэбнёй, — машинально подсказал я, — Ничего, зато доходчивее будет для прочих ущербных уродов, раз по-хорошему не понимают. Так что крепись и держись — работа у тебя такая.

— В том-то и дело. Так это ещё, заметь, нам мозги выносятся только временами, а каково им? — испанец имел в виду Володю, которому Наташка проедала плешь и дома, ну и Серёгу, потому как и Юлька тоже периодически включала недовольную "античным зверством" современную гуманистку, — Знал бы ты только, как я рад тому, что сам женат на уроженке этого мира и этих времён!

— Так ведь прекрасно знаю. Сам рад тому же самому и по той же самой причине, — и мы с ним рассмеялись.

Дома — нагляднейшая иллюстрация нашей с ним правоты. Велии, конечно, пока она свои уроки в школе вела, Юлька с Наташкой все ухи на переменах прожужжали, дабы на меня в "правильную" сторону повлияла, но хроноаборигенка есть хроноаборигенка. И даже не в патриархальном воспитании тут дело, а больше в общем менталитете эпохи. Что спешка хороша только при ловле блох, моей супружнице объяснять не нужно, и довода о достоверном обнаружении означенных блох пока-что только на юге Италии по вопросу о бездействии Васькина в карантинных мероприятиях оказалось вполне достаточно. В ладах она у меня и с географией и прикинуть, где тот юг Италии, а где мы, вполне в состоянии. Мнительности же повышенной, для некоторых баб характерной, у неё в роду не водилось, так что и ей самой подобной дурью страдать было просто не в кого. Ну а по депортациям семей безобразников обратно в Бетику у неё и раньше вопросов не возникало, потому как резоны для античного менталитета самоочевидны, и никакой нынешний голод в Бетике их не отменяет. Поэтому и теперь вопрос у неё возник только один — каким боком суровость принимаемых мер связана с сапёрным делом. Это — по самому обсуждаемому делу, а до кучи — почему Юлька с Наташкой ей на него внятно не ответили, а развизжались на тему античной жестокости и почему-то всеобщей чуть ли не поголовной занятости сапёрными фашинами, гы-гы! Я поржал от души, представив себе всю эту картину маслом в цвете и в лицах. Фашио, фасция, фашина — технически одно и то же, но ассоциации они вызывают разные. И хотя дуче в нашем историческом реале, говоря об итальянском национальном единстве развесившим ухи макаронникам, имел в виду скорее уж фашину, чем римскую ликторскую фасцию из розог, в которую на войне или в чрезвычайной ситуёвине ещё и секира вставлялась для рубки провинившихся голов, для самой своей партии, от которой требовалась знаменитая римская дисциплина, он ставил в образец именно фасцию, сделав её партийной эмблемой. А уж с учётом того, что хоть и обошлись его чернорубашечники без этнических чисток и концлагерей, ни с политическими противниками, ни с уголовной шантрапой они не миндальничали, ассоциация жёстких расправ с той античной римской фасцией для Италии вполне логична, оправдана и правомерна. Но то для Италии, а мы-то тут каким боком? Мы на другом полуострове вообще-то обитаем и не романизированы ни разу, и римских магистратов, которым ликторы положены, среди нас как-то не завелось, так что абсолютно не в ходу у нас по этой причине и ликторские фасции, а в ходу только фашины у нашей лёгкой пехоты, когда она на сапёрных работах задействована.

Отсмеявшись, я объяснил супружнице, "при чём тут сапёры", а когда уже и она нахохоталась вволю, мы с ней прикинули, что ведь и дети в школе наверняка хоть краям уха, но услыхали, а нет, так услышат уже в ближайшие дни от услыхавших, и непонятки среди молодняка нам как-то тоже никчему. Поэтому я велел позвать и их и ввёл их в курс — не об итальянских фашистах, конечно, а исключительно в пределах их текущей "формы допуска", то бишь об ассоциации жёсткого обращения с провинившимися не с фашиной, а с римской фасцией как с символом карательной функции носящих её римских ликторов. В этом смысле ликтор сродни палачу, и именно так я и объяснил это детворе — что фашист, то бишь ликтор, носящий и применяющий по прямому назначению фасцию — принятый у гуманистов иносказательный ярлык для любого, кто по их мнению слишком жесток. Пока для нашей нынешней школоты этого достаточно, а те, кто дорастёт до "формы допуска" повыше, поступив после школы в кадетский корпус, в котором будут изучать и "историю ещё не предрешённого будущего", на лекциях по ней узнают больше...

Если кто-то полагает, что вечер в кругу семьи для простого античного олигарха — отдых от праведных и неправедных дневных трудов, то прав он будет лишь отчасти. Ну, от рутинных-то домашних хлопот я свободен, слуги на то имеются, но млять, в прежние времена, будучи простым турдетанским солдатом-наёмником, а затем простым гадесским и карфагенским гангстером, я был вечерами — ну, в те вечера, когда не моя очередь была тащить службу — куда свободнее, чем теперь, когда "вышел в люди". Слово "клиентела" никому ни о чём не напоминает? Она не только у римлян, она и у греков, и у фиников, и у нас, и хотя называется иначе, суть абсолютно та же самая. У всех "больших и уважаемых" она заводится, потому как без неё в античном мире никак. До бога высоко, до царя далеко, как говорится, и маленькому простому человечку от не жалующего его царского псаря нужна защита поближе, желательно — в шаговой досягаемости. Да и если в хозяйстве беда какая, и деньги нужны позарез, то не к ростовщику же идти, который закабалит по самое "не бвлуйся", потому как живёт он и кормится именно с этого, верно? Ну а большому и уважаемому человеку, у которого и проблемы иногда возникают не маленькие, не будет лишней опора в окружающем социуме — и тоже не где-то вдали, а желательно бы прямо под боком, чтоб только свистнуть, и она тут как тут. И социальный механизм образования нашей турдетанской клиентелы — тот же самый, что и у римлян. Крестьяне-соседи, хоть и организованы они в общины со своими старостами во главе, и вождь у них свой тоже есть, но в жизни ведь всякое бывает, и там, где не всегда помогут ни староста, ни вождь, ну или могли бы, но не хотят, и управа нужна как раз на них, может иногда помочь влиятельный и вхожий в высокие инстанции сосед-латифундист.

Например, мой старый знакомый Курий — мужик толковый и в своей деревне авторитетный, но уж очень по характеру прямой и из-за этого не ладивший с тогдашним старостой общины, парочку раз обращался ко мне за поддержкой в конфликте на правах сослуживца по военным кампаниям — тоже, кстати, действенный механизм. А к кому ещё обратиться в случае чего бывшему солдату, как не к бывшему начальству по службе, и чем это отличается от чисто соседской клиентелы? Ну, теперь-то он уже и центурион, и новый староста общины, и об этом я, кажется, уже упоминал, а вот как он в те старосты выбился, я не рассказывал? Ну, значит, не пришлось к слову. Прежний-то староста — ну, совсем уж гнидой он, конечно, не был, раз уж люди его выбрали, и в целом был на своём месте, но где-то в чём-то, особенно с неугодными ему, говнюк был ещё тот. Обломавшись на Курии, он переключился на других, в числе которых оказался и один из друзей Курия — то на общественные работы не в очередь распределит, то налог в неслужебный год не по справедливости разверстает, то в законной помощи откажет, а того куриевского другана ещё и на службу повадился отряжать не через два года на третий, как у нас уже успело в стране устаканиться, а через год, и управы на самодура не находилось, потому как старый вождь его поддерживал. Я того бедолагу и не знал-то толком, разве только мельком его и видел, а по делу пересечься как-то ни разу и не довелось, но когда Курий попросил меня принять мужика и выслушать, то как говорится, скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Пришли оба, я их принял, выслушал, обезьяной куриевский друг не выглядел, да и по делу не просил большего, чем положено по справедливости. Ну, за нормального человека отчего же и не вступиться, когда возможность есть? Но порядок есть порядок, и хорошо ли при живом и трезвом вожде прыгать через его голову? Поэтому я сказал им, чтоб они требовали суда у вождя, а как тот назначит день для разбора дела, так известили меня. Ну и подъезжаем мы с Васькиным в назначенный день к назначенному времени, дабы на суде поприсутствовать — ага, мы типа просто так в качестве простых зрителей, никаких чинов, мы тут просто посидим и послушаем, что умные и справедливые люди скажут, так что не обращайте на нас внимания и чините правосудие как исстари заведено. Чинов-то никаких, да только кто ж не знает, откуда мы взялись, и что мы за птицы? Да и помимо нас народу в общественный дом собраний набилось немало, от всех окрестных общин представители были, и вид у старого вождя при выносе справедливого приговора был довольно кислым. Ему ли не понимать, что мы же ещё и проверим, как вынесенный приговор исполняется, а пожаловаться нам — и уже не "без чинов" — на ненадлежащее исполнение найдётся кому?

Впрочем, своего любимчика старосту вождь тогда отмазал от уже неминуемых, казалось бы, перевыборов достаточно ловко и умело. Там, правда, сказалось и то, что и у самой общины не было ещё единого мнения, кого выбрать вместо него. Но тут в прошлом году старый вождь помер, а с новым вождём скандальчик небольшой вышел. Я о нём тоже не рассказывал? Так и не о чем было особо-то. Но про случай со смещением Априлиса и скандалом по этому поводу в Большом Совете я ведь точно рассказывал? Дело давнее, ну так оно того стоило, а это — пустяки по сравнению с ним. При выборах нового прокатили, короче говоря, представители общин традиционного наследника, а предложили общинам выбрать совсем другого — тоже сын старого, что самое-то интересное, да только вот не от законной жены, а от наложницы. Формально тоже типа "блистательный", но уже второго сорта, обычно не котирующегося, но тут общины кандидата рассмотрели и решили, что не беда это, раз третий сорт — не брак, то второй и подавно, а парень хороший и им нравится, ну и выбрали хорошего парня новым вождём. Но это уже в конечном итоге так вышло, а сперва ещё интереснее кино наметилось — я аж в осадок выпал, когда те представители ко мне зарулили и меня попросили в их новые вожди баллотироваться.

Отказался я не оттого, что в "блистательные" меня это не выводило, потому как для этого надо быть потомком древних тартесских царей по прямой отцовской линии. Да и хрен ли мне та "блистательность" хвалёная? Чего я не имею и без неё? "Блистательных" и без меня как грязи, если и второй сорт считать вместе с третьим, который тоже не брак. Тут честь стать вождём нескольких близлежащих к столице общин гораздо серьёзнее, и не могу сказать, если начистоту, что отказывался совсем уж без сожаления. Но когда же мне теми общинами рулить? Член правительства, главный буржуин-промышленник, включая и хайтек, не главный, но один из главных сельскохозяйственных латифундистов, препод в школе, вояка на войне и путешественник-колонизатор в мирные для метрополии годы — ну и куда мне тут ещё и этот груз? Вездесущий я, что ли? Так что прикинул я хрен к носу, да и отбрыкался от этой чести, посоветовав ходокам выбрать кого-нибудь "подостойнее", то бишь из родни "блистательного" покойничка. Вот тогда-то, перебирая варианты, о том хорошем парне и вспомнили. Молод? Неопытен? В "блистательном" кругу недостаточно известен и авторитетен? Ничего страшного, всё это — дело наживное, а в первые трудные годы — и поможем, и поддержим, говно вопрос.