Он кивнул на выдвижной бар, но я покачал головой,
— Когда мы были молоды, и наша печень была железной, мы не могли себе позволить пить виски, — сказал он. — А теперь у нас так много виски, но печень требует сельтерской. Присаживайся, дружище.
Я опустился на мягкую софу, а он сел в кресло.
— Всю прошедшую ночь и весь сегодняшний день я только и слышу о вашем парне.
— И что вы думаете, Макс?
Он пожал плечами.
— Заявление это одно. Но есть у вас что-нибудь стоящее? — Он вытянул руку: — Без имен, пожалуйста.
— Это значительное дело, Макс. Будут проведены слушания в Конгрессе. Мы хотим, чтобы он работал в комитете.
— В каком?
— В подкомитете Джоунса по проблемам городов и коррупции.
Он откинул голову назад и взвыл, как будто его скрутила боль.
— Джоунс! Этот идиот! Со своими фальшивыми слушаниями о пистолетах, которые могли купить по почте и с рассказами, почему детишки принимают наркотики!
Он стукнул кулаком по руке.
— И никогда никто не скажет, что, может быть, вонючие трущобы, грязная работа и преступные боссы — это и есть ответ. Так нет! Они показывают карты с заштрихованными зонами, а Джоунс красуется, как Соломон, и говорит, что знает ответ!
— Макс, я знаю, что он болван, — произнес я, — но нам срочно был нужен комитет с вакансией.
Он подошел к бару и налил себе выпить:
— Скажи мне, слушания будет вести ваш парень?
— Его учит Джош. У нас достаточно материала, чтобы получать каждый день огромные заголовки.
— Да кому это нужно? — спросил он, усаживаясь. — Как насчет телевидения?
— Сенатор гарантирует ежедневное освещение, причем по всей стране.
— А если свидетели поднимут шум?
— Мы поступим с ними как люди Костелло. Уберем свидетелей со своего пути. Показания могут быть важными.
— В самом деле?
— Очень важными.
— Он произвел на меня впечатление той ночью в Лоуренсе. Я рассказал об этом кое-кому, и им понравилась эта история.
— Ты рассказал тем, кто имеет вес?
— А как же?
— Раскрою тебе один секрет, Макс. Келли и его сестра Лейси жили некоторое время в Лоуренсе.
— Жили в Лоуренсе? — спросил он, хмурясь. — Зачем?
— Они жили в трущобах.
— Ради трюка? — спросил он. — Для рекламы?
— Конечно, нет. Он отказался взять фотографа.
— Но это же трюк! — запротестовал он. — Сын и дочь одного из богатейших людей мира, бывшего председателя сенатского комитета по иностранным делам! — он недоверчиво развел руками. — Брось, дружище...
— Видимо, после стольких лет в политике нам уже трудно распознать искреннего человека, Макс, — заметил я.
Он некоторое время изучал меня, потом покачал головой.
— Я знаю тебя много лет, и если ты говоришь, что это правда, может, так и есть. Но тебе никогда не удастся убедить моих людей.
— Может, они забыли, как пахнут трущобы, Макс?
— Возможно, их жены и ходят в норке, а их башмаки сделаны на заказ, друг мой, но они никогда не забудут запах трущоб. Эта вонь будет оставаться в памяти до самой смерти.
— Что ж, тогда пусть поговорят с Келли, он может рассказать, как лучше всего бороться с крысами, а его сестра — как использовать керосин против клопов.
— Керосин, — повторил он. — Когда я закрываю глаза, я вижу, как его применяла моя мать. — Он резко поинтересовался: — Зачем ему это было нужно?
— Он сказал, что желает узнать из первых рук, что такое нищета. Он говорил, что это не узнаешь по книгам и памфлетам.
— Здесь в городе есть миллионы людей, которые могли бы ему все рассказать.
— Но в Лоуренсе он обнаружил нечто более важное, чем крысы и клопы.
Макс поднял руку.
— Это связано с политикой?
— Да.
— Не говори мне ничего. Если это секрет, а что-нибудь просочится, ты не сможешь мне доверять по-прежнему.
— Я меня нет причин не доверять тебе, Макс...
— То, чего я не знаю, мне не повредит. Это станет известно?
— Станет.
— И нам это понравится?
— Очевидно.
— Ну что же, оставим это пока. Когда вы все обнародуете, я свяжусь с вами.
Он плеснул в свой пустой стакан немного сельтерской.
— А как насчет Маллади?
— Келли не желает иметь с ним ничего общего. Он называет Барни позором американской политики.
— Ваш парень все более и более интересен. Предположим, старик захочет получить помощь от Маллади.
— Келли никогда не согласится.
— Этим он от него отличается...
— От сенатора?
— Мои люди его не выносят. Они говорят, он чуть было не уничтожил госдепартамент во время своих слушаний и расследований.
— Я могу тебя уверить, Макс, не все они там в госдепе были святыми и патриотами.
— Может, и не были. Но при всех неприятностях, что у нас были, нам не следовало действовать словно полицейский, который шныряет вокруг платной стоянки, мечтая оштрафовать кого-нибудь!
— Сенатор не использовал даже половины наших материалов. Обстановку нагнетал Так Ларсен.
— Может быть. Но люди забыли подробности — они помнят лишь заголовки!
Он помолчал.
— Ваши люди займутся Лоуренсом?
— И основательно, могу тебе это обещать.
— Там живет немало людей из моего профсоюза.
— Им должно понравиться, как действовал Келли. Вспомни, никто не просил его ехать туда. Он сделал это абсолютно добровольно. Это я и имел в виду, когда говорил о его искренности, Макс.
— Хорошо-хорошо. Он искренен. Согласен.
— Думаю, следовало напомнить это твоим людям.
— Но их не было там ночью. Все, что они знают — это то, что он сын сенатора. Очень богатый. И ничто в Конгрессе.
— Тогда посоветуй им смотреть телевизор.
— Да кто же его не смотрит? — сказал он с кривой улыбкой. — Джош Майклз, Финн, это сила.
— Это еще слабо сказано.
— Скажи, — неожиданно заговорил он, — что я такое слышал о какой-то организации в Лоуренсе?
Теперь была моя очередь соблюдать осторожность.
— Организация? Какая?
— Брось, дружище. Ты же осведомленный человек.
— Это ты у нас самый осведомленный человек, Макс.
— Ваш парень знает об этой организации? — его глаза впились в мои. — Некоторые из моих людей говорят, что Маллади беспокоится.
В политике всегда есть время, когда приходить, и когда уходить. Мне пора было уходить. Макс был на крючке, и я намеревался оставить его там.
— Макс, ты поддержишь нас или нет?
— Да я бы поддержал просто на основании того, что видел в Лоуренсе. — Он пожал плечами. — Но в комитете много и других людей. Некоторые из них просто плюются, услышав имя Шеннон. К тому же, мы маленькая группа, Финн. Ты это знаешь. Перед решением мы должны оглядеться. Что будет, если мы поставим не на ту лошадь? Опять придется четыре года ждать возможности позвонить в Вашингтон. Вы выигрываете, чудесно. Все вас любят. А меня называют Максом Делателем Королей. Но, если мы проиграем, как они назовут меня — Макс Простофиля?
— Мы расходуем деньги, как будто они фальшивые, Макс.
— Разве я не знаю? Но неужели вы думаете, мы сможем использовать средства сенатора в своей кампании? Либералы и болтовня, болтовня. Спросите их о деньгах, и что вы услышите? Слова, слова, слова.
Он глубоко вздохнул.
— В политическом комитете было собрание. Некоторые хотят поддержать Джентайла, другие желают выдвинуть собственного кандидата...
Новость была плохой, и мне стоило огромных усилий не выдать себя голосом.
— Если вы выдвинете своего человека, это будет означать, что вы оттянете триста тысяч голосов. И поражение наверху приведет к тому, что демократы потеряют контроль в Сенате и в конституционном собрании. Будет лучше, Макс, если вы никого не поддержите.
— Сейчас очень много говорят о поддержке Джентайла, — мрачно заметил Макс. — Когда я сказал "нет", они спросили, так кого же другого.
— Ты упомянул имя Келли?
— Один из парней сказал, что я должно быть накурился марихуаны, — и он сердито плеснул в стакан сельтерской. — Ты не можешь винить их, дружище. Когда они спросили: "Что он для нас сделал?" — что я мог ответить?
Он сделал глоток и причмокнул губами, как будто никогда не пил такой вкусной воды, но я видел, что он взвешивает каждое слово.
— Но если у вашего парня есть что-то на Маллади и он возьмется за него, тогда что-нибудь получится.
Он взмахнул рукой.
— Но кто сможет повредить старому вору? Когда у тебя есть машина, дающая голоса, чего им там волноваться в Вашингтоне? Они политики, и они хотят побеждать.
— Многое может случиться в следующие несколько месяцев, Макс. Почему бы тебе не попросить политический комитет придержать решение до конца слушаний? — И я добавил: — Даже с Маллади что-нибудь может случиться, кто знает?
— В делом центре всякое болтают, — заметил он. — Что-то ты учитываешь, над чем-то смеешься. А я слышал историю о Лоуренсе.
Глазами он измерял свою выпивку, как аккуратный фармацевт.
— Ваши люди занялись Маллади?
— Скажем, возможны некоторые сюрпризы.
— Если вы взялись за Маллади, вы взялись за тяжелую работу.
— Я знаю Барни лучше, чем кто-либо, Макс. Он весь стеклянный. — Я не мог не добавить: — Удивлюсь, почему вы, Великие Либералы, не пытались это выяснить.
Макс протестующе замахал рукой.
— Помнишь окружного прокурора, которого мы избрали пять лет назад? Кто был его главной мишенью? Сначала большая пресс-конференция, потом большие заголовки. А потом ничего. Кто будет говорить? Никто. Что делали свидетели, представ перед Большим жюри? Расхваливали Барни Маллади. Конец расследованию. Но Барни Маллади ничего не забыл. Ему потребовался год, чтобы найти человека в прокуратуре, которому до того хотелось стать судьей, что он продал своего босса. Барни в конце концов нашел то, что хотел. Не много. Окружной прокурор рекомендовал, чтобы один старик в деле о мошенничестве получил условный приговор. Но никто не знал, что этот старик был в родстве с боссом профсоюза гравировальщиков, который к тому же был значительным человеком в нашей партии. И так получилось, что у губернатора был законопроект, который ему очень хотелось провести. И кто, по-твоему, мог провести этот законопроект? И что хотел взамен Барни? Отставки прокурора или обвинения были бы переданы в юридический комитет.
— Я всегда удивлялся, почему он ушел в отставку.
— У окружного прокурора давно был больной желчный пузырь. "Ляг в больницу и брось все", посоветовал я. А что я мог сделать? Они взяли нас за горло.
Теперь я знал, что необходимо уходить.
— Ну что же, друг мой, — сказал я, вставая, — скажи этому парню, чтобы смотрел телевизор. Это будет очень интересно.
— Я провожу тебя до Шестой авеню, — неожиданно заявил он. — Сегодня мне все равно страдать, так пусть уж это будет с куском солонины на ржаном хлебе и с соленым огурцом.
Макс понимал, что я знаю, что он на крючке. Я подождал, пока он оденется, потом мы пошли к Шестой авеню. Прогулка была чудесной, не только из-за хорошей погоды, но и потому, что я подцепил на крючок хитрого старого профессионала, и я должен был пользоваться этим. Я умышленно дал ему несколько крошечных самородков, а потом прикинулся наивным и откровенно туповатым. Макс был слишком умен, чтобы выйти из себя; он просто отступал при каждом вопросе, осторожно зондируя почву, потом вновь принимался за вопросы. Когда я оставил его, он знал, что впервые с тех пор, как Барни Маллади взял на себя роль вершителя судеб политиков, против него возможно будет выдвинуто серьезное обвинение.
Я был уверен, оставив его, что проблема столь же тяжело легла в сознание Макса, как кусок солонины в его желудок. Сколько у нас материалов на Маллади, и как далеко мы зайдем в борьбе с ним? И должен ли он, Макс, уговаривать либералов запрыгнуть в наш вагон? Он знал, что если мы уничтожим Маллади или просто основательно расшатаем его организацию, у Келли будет сильный голос на конвенте, и будет очевидно, что мы с симпатией взглянем на либералов, если они присоединятся к нам, когда мы еще формируем свои силы, а не после того, как поле битвы будет покрыто ранеными и умирающими.
Но, с другой стороны, если он уговорит либералов присоединиться к нам, а этот обаятельный, замечательный молодой человек выйдет из горнила кампаний как обаятельный нуль — что тогда? Макс знал, что тогда ему придется заниматься только пластмассой. Не будет никакой поддержки его партии, а ответ с Пенсильвания Авеню будет прост, но категоричен: "Не звоните нам. Мы позвоним сами".
* * *
Джош по-прежнему был в Вексфорде, когда я его нашел. Начав описывать встречу с Максом, я ощутил его нетерпение: он оборвал меня на середине рассказа.
— О Дрегне мы позаботимся потом, Финн. Сейчас есть более важные проблемы. С этим мальчишкой-репортером ничего не вышло.
— С тем, что напал на след Джелло?
— Да. Он отверг предложение Люка о работе. Они даже дошли до 500 долларов. Парень не дурак. Он знает, что делает. "Дейли Ньюс" поместила на первой странице заметку из 120 пунктов. Включи сегодня новости в одиннадцать часов и увидишь.
— А как Бенни?
— Как только мне позвонил Люк, я отправился туда. Он здорово напуган. Этот сукин сын, начальник тюрьмы, открыто называет его осведомителем Шеннона. Бенни сообщил, что один из людей братьев Сингеров швырнул ему послание, оно было написано на спичечном коробке. "Помни, доказано, что подсадные голубки долго не живут".
— Ты показал это начальнику тюрьмы?
— Он устроил целый спектакль, позвонил главному охраннику и заявил, что желает, чтобы Джелло охраняли все время — ты же знаешь, это для вида. Если с Бенни что-то случится, он сможет представить мне свидетеля, чтобы доказать, что принял меры безопасности.
— Разве мы не можем вытащить его оттуда?
— Я трижды звонил Джоунсу. Боже мой, да я охрип, общаясь с этой глухой курицей, но все же заставил наше правосудие пошевелиться. Они отправили судебных полицейских, чтобы перевезти его в федеральную тюрьму предварительного заключения на Вест-стрит. Потом пришлось повозиться с Келли. Он хотел отвезти туда Молли, но я сказал, что там слишком много репортеров. Но, в конце концов, я отправил туда Лейси.
— Да, это победа.
— Интересно с этими Шеннонами; яростно ругаются между собой, но как только нападает кто-то извне, становятся плечем к плечу.
— Как Молли?
— Она на взводе. Поэтому я и держу ее подальше от репортеров. Она никогда не была в подобной ситуации. Но когда Лейси закончила с ней беседу, она пришла в норму. Несколько минут назад Лейси звонила нам из тюрьмы. Она сообщила, что Бенни дрожал, как лист на ветру, но, поговорив с Лейси, взял себя в руки.
— Не забудь о Сисси.
— Боже, да разве ж о ней забудешь! Она звонила каждые двадцать минут. Сказать, что она счастлива, значит, ничего не сказать. Сегодня утром ей сообщили, что внимание к передаче было фантастическим. Я сказал ей, что не хочу, чтобы Келли сообщал слишком много, но я запланировал для нее два хороших вопроса к пресс-конференции. Я надеялся, что ты придешь пораньше, Финн, и проверишь приглашения. Убедись, что Сисси села впереди. Я буду там рано, но хочу, чтоб сначала Лютер прикрыл нас. Не стоит показываться раньше времени.
