Зверь лютый Книга 14. Прыщ

Смысл: запрещается самовольно отнимать краденые вещи, предлагается идти на свод. Свод заключался в том, что владелец украденной вещи должен указать, у кого он ее приобрёл, тот возвращает первому деньги и указывает на третьего; на третьем свод кончается. Третий отдаёт деньги второму, второй — первому, украденное — опознавшему.

На третьего, пусть бы он и купил вещь у неизвестного лица, "татба снидеть", он и будет отвечать за кражу. Да ещё и со штрафом:

Статья 28: "Аче кто конь погубить, или оружье, или портъ, а заповесть на торгу, а после познаеть въ своем городе, свое ему лицемь взяти, а за обиду платити ему 3 гривны".

Закличь или заповедь на торгу запрещает принимать краденую вещь или беглого раба.

Картинка получается такая: разбойники Ярёмы Зуба — "краеведы", разбойничали в здешних местах, примерно — от Мологи до Ржева. Завтра Гвездонь вынесет награбленное Зубом на торг. Местные, может быть, опознают что-то своё. Пойдёт этот пресловутый "свод".

Гвездонь укажет на меня, я — на Рыксу, она — на покойника Зуба. Гвездонь продавать будет не своё — моё, на продажу даденое. Фактически — он приказчик. Рыкса — почитай, голая, Зуб — мёртвый. Кроме как с меня — ни с кого ничего взыскать нельзя.

Так ли, иначе — а на меня "татба снидеть", шмотки отберут, да ещё "3 гривны за обиду" по каждому случаю. Просто потому, что с других взять нечего. Это — не по закону, это — по жизни.

Причём, "Правда" так интересно толкует, что компенсировать нужно не только конкретную украденную вещь, а все, которые были вместе с ней украдены или испорчены, хоть бы их у меня и не было.

Круто. Попал. То-то Рада так радостно улыбается. Вот же зараза...

Только... "эксперт по сложным системам" — это тебе не хрен собачий! И я начинаю радостно улыбаться ей в ответ.

Умный я, соломки подстелил. "Акт купли-продажи" — называется.

Навык социалистического общества эпохи застоя — иметь бумажку. Закреплён и развит в условиях демократии.

Как говаривал Жванецкий: "— А вот справка. — Тьфу! — Плевательница".

— Ох, и умна ж ты боярыня, светлая головушка у тебя. Светлая, да не всё высветила. По осени пришёл в ту усадьбу её хозяин, муж бедняжки Рыксы. С дружиной своей боярской, с вещичками разными. Его там разбойники убили. Муж стал покойником, майно его — Рыксино. Она — наследница. А уж она, не разбойнички, имущество — мне отдала. В оплату. За защиту да заботу, за труды мои разные. Об чём есть грамотка. Вот это, от Рыксы имение, мой человек завтра на торг и понесёт. На тех вещах — татьбы нет.

Принцип простой: сегрегация. Отделяем вещи грабленные неизвестно где от вещей грабленных у боярина. Последние мною у разбойников отняты и честно-благородно возвращены законной наследнице. Которая в благодарность заплатила ими за мои... м-м-м... услуги.

Хорошо, что сказала — а то влетел бы. Чистое от криминала Гвездонь здесь толканёт, сомнительное — за Зубцом, в Смоленских землях. В чужой волости — свода нет.

Мой ответ ей... туфта, лепёж. Да, грамотка есть. Но документ имеет силу при наличии двух свидетелей. У меня там был один Сухан. Только она этого не знает.

Есть ряд тонкостей при вступлении в права наследования юной вдовы с маленьким сыном. Но в таких мелочах... она не уверена.

"Наезд"... завис. Улыбка у Рады как-то увяла. Лобик нахмурила, морщинка появилась. А я продолжаю дальше... разочаровывать.

— Вот говоришь ты, что меня тут не знает никто. Ан нет. Есть у меня поручитель. Земляка на торгу встретил. Гвездонь из Елно. Мы там с ним дела вели, подтвердить мои слова он может. А он здешним купцам давно знаком. Что ж ты, Рада, честнАя боярыня — видишь, да не разумеешь? Мы ж с ним на твоём дворе полдня в крик рядились, а ты и не заметила?

Моя куча узлов и баулов не позволяла ей просто извиниться и закрыть тему.

Жаба-то — многих за горло берёт. Такое богачество, на собственном дворе... а не взять!

Способность признавать собственные ошибки, отдавать схваченное, хоть бы и чисто в виртуальных рассуждениях — не является сильной стороной рода человеческого. Как, впрочем, и человекообразных предков наших. Про неизвлекаемый кулак с кашей — я уже...

"Я не херувим, но чту уголовный кодекс" — поэтому стараюсь в нём понимать. Но боярыня упорно пыталась капитализировать свои собственные познания в юриспруденции.

— А остальное-то?! Оно ж татями да душегубами у людей взятое!

— Всё может быть. Шишы ж речные. Только... А закличь на торгу был? А? Да и как человеку узнать вещь свою, когда она у меня в рогожку завёрнутая лежит? А на торг это майно не понесут. По крайней мере, здесь, в Твери. Или ты княжеских ярыжек на свой двор звать будешь? Так тебе с этого прибыли... бабушка надвое... А вот убыток образуется точно.

В довольно обширной пустой и тёмной трапезной осталось четверо: мы с Радой и Резан со старухой-служанкой на другом конце стола. Рада судорожно пыталась придумать какой-то ход для спасения своего плана отнятия у меня товарных активов, нервно кусала губы, теребила какую-то блестящую ладанку у себя на груди.

Надо помочь женщине. Дать выйти из тупика "без потери лица". А то она упрётся, "понесёт по кочкам" как взбесившаяся кобыла. Просто сдуру, "назло", себе в ущерб.

— Дозволь глянуть. Экая занятная вещица.

Я наклонился к ней, разглядывая взятую в ладонь ладанку. Цепочка была довольно длинной, но боярыне пришлось наклониться ко мне навстречу. А я, перекинув цацку из одной руки в другую, и продолжая чуть-чуть тянуть к себе, просто малость провёл ладонью. Вправо и вниз. За отворот богатого летника. Туда, где из-под ткани одетых на ней рубах, чуть выступал крупный сосок.

— А-ах!

Чуть слышно. Мне в лицо. На том конце стола — слуги сидят. Но они видят только мою левую. Темновато, далековато.

Хозяйка с гостем ведут добрую беседу. Без крика, без драки. Наклонились друг к другу, видать — приязненно разговаривают. Что у нас общение уже не только в акустике да мимике, но и в моторике с тактильностью....

Она рванулась, но цепочка держала в натяг. Резко накрыла своими ладонями мои. Но её же — сверху! И ничто не может мне помешать широко, ладонью охватить снизу её грудь, крепко, без дёрганий, уверенно, "как так и надо", сжать. "Ты — в руке моей". Чуть потянуть вверх и на себя. Не давая отшатнутся и заставляя выпрямиться. Пропуская через зажим между большим пальцем и ладонью всю эту... женскую прелесть. И, затягивая и усиливая прикосновение, вдруг сорваться. С самой вершинки.

Она смотрела на меня... удивлённо, чуть приоткрыв рот. Потом, когда я ей улыбнулся, на лице появилось возмущённое выражение, но начать ругаться я не позволил:

— Боярыня Рада, знаю я об чём душа твоя печалуется — об бронях да об оружии для сына твоего Лазаря. Людишек-то набрать можно, а вот оружие им дать — неоткуда. А цены на все эти дела нынче стоят втрое, никакого серебра не напасёшься. У меня полный набор всякого от мужа Рыксы и его бойцов. Лазарю твоему — все заботы решило бы.

Намерение громко и зло обругать наглого недоросля, осмелившегося облапать, чуть ли не прилюдно "дёргать за сиськи" пожилую хозяйку дома, сменилось надеждой на получение желаемого:

— Да. Надобна вся эта... сброя воинская. Край надо. Вот я и толкую: отдай, что для боярской дружины. А я про... разбойничье майно не вспомню. А?

* * *

Слишком быстро для неё меняется ситуация, скачет её эмоциональное состояние.

В начале, уверенная, что я испугаюсь показаний Рыксы, была деловита, энергична, уверена в себе.

Когда провалился "план А" — она, хоть и смутилась и рассердилась, но не запаниковала. Предвидела, предусмотрела и вытащила "план Б". Вполне уверенно улыбалась мне: не шиш, который с ножом может кинуться — можно не бояться. А простой честный человек, чужак пришлый, против местной опытной боярыни, опирающейся на закон, на её дворе... не тянет.

Но я не испугался, сам продемонстрировал некоторые познания по теме. У неё возникли сомнения: закон мало знать, надо знать правоприменительную практику. А был ли закличь по вещам взятыми не клетными татями, а речными шишами? А во что станет разборка местных вирников моего майна на её дворе...?

В этот неустоявшийся ещё букет сомнений, туманных вариантов и исходов, вдруг пришедший на смену столь приятной уверенности, вклинилась нотка человеческих отношений. Ей вдруг напомнили, что она не только "хозяйствующий субъект", но и женщина. Способная нравиться, вызывать чувства, привлекать мужское внимание.

Полгода вдовства, явно, не прошли для неё легко. Смерть мужа, с реальными или придуманными подробностями о "жаркой сударушке", с которой его сняли перед смертью, управление рассыпающимся хозяйством, юность сына, которому ещё нужно получить подтверждение своего статуса боярина после похода.

А в поход-то надо ещё собрать — ей, бабе, собрать в поход боярскую дружину! Как не ошибиться-то?! А ведь сынок может с той ошибки и погибнуть... тогда... вотчину-то заберут. А меньших куда? Дочек-то скоро и замуж надо...

Энгельгард отмечает:

"Мужик надеется на свой ум, на свою силу, способность к работе. Баба не надеется ни на ум, ни на силу, ни на способность к работе, баба все упование свое кладет на свою красоту, на свою женственность, и если раз ей удалось испытать свою красоту — конец тогда".

Именно это здесь и произошло: оказавшись во главе хозяйства, она вытягивала его, надеясь на свой ум и умение работать. Попыталась "умом" взять очень нужную "дружинную справу". И тут я показал, что "надежда на ум" — ложная. То, что она сама, похоже, чувствовала всё время своего вдовства. И напомнил о том, что она "самая обаятельная и привлекательная".

"Упование на красоту" — для неё естественно, в этом она воспитана и уверенна с самого детства.

То, что ей пришлось, оказавшись, по сути, "первым лицом" в семействе и в вотчине, "надеяться на ум" — несчастье, тяжкое испытание. Моё "тактильное" напоминание легко сбило её в обычную, нормальную, по всей жизни проходящую, колею. Вот на этом "поле" она знает, понимает, умеет.

Конечно, была б её воля... я для неё отнюдь не "венец мечтаний". Чужак мутный. Не "принц на белом коне". Так, юнец-недоросль. У неё свой сын таких же лет. Но...

"Младший лейтенант, мальчик молодой,

Все хотят потанцевать с тобой

Если бы ты знал женскую тоску по сильному плечу...".

Плечи у меня... нормальные. Бывают и шире. Но почему бы и нет? Поиграть, пококетничать с молоденьким мальчиком, "покрутить динамо"... А цель-то... а сумма-то...

И снова Энгельгард:

"За деньги баба продаст любую девку в деревне, сестру, даже и дочь, о самой же и говорить нечего. "Это не мыло, не смылится", "это не лужа, останется и мужу", рассуждает баба... А проданная раз девка продаст, лучше сказать, подведет, даже даром, всех девок из деревни для того, чтобы всех поровнять. Охотники до деревенской клубнички очень хорошо это знают и всегда этим пользуются. Нравы деревенских баб и девок до невероятности просты: деньги, какой-нибудь платок, при известных обстоятельствах, лишь бы только никто не знал, лишь бы шито-крыто, делают все".

В "Святой Руси" о невестах частенько говорят — продали. Ибо брак есть сделка, "рукобитие", результат торга. "А проданная раз девка... о самой же и говорить нечего".

Тем более, что стоимость вооружения боярской дружины, даже в усечённом — для лодейного похода — варианте, тянет от полсотни гривен. А уж при нынешнем троекратном росте... "лишь бы шито-крыто", "делают все".

"Бабы скорее берутся за всякое новое дело, если только это дело им, бабам, лично выгодно. Бабы как-то более жадны в деньгах, мелочно жадны, без всякого расчета на будущее, лишь бы только сейчас заполучить побольше денег. Деньгами с бабами гораздо скорее все сделаешь, чем с мужчинами".

Забавно. Прошло полтора века. За тысячи вёрст от поместья Энгельгардта, в другой стране, в другую эпоху, за обеденным столом в моём доме, в частной дружеской беседе старых знакомых, вдруг звучат для меня показания очевидца:

— Тамошние бабы очень Энгельгардта не любили. Он мужикам, мужьям их, более водкой платил, а не деньгами.

Не знаю, врать не буду, может, и сплетни злые. Но услышать через полтораста лет чьё-то личное мнение... Не записанное, а передаваемое в устной традиции...

* * *

Впрочем, "делают все" не означает "всё и везде". Звать меня в опочивальню... это вряд ли.

"Со свиным рылом — в калашный ряд".

Рада некоторое время пристально разглядывала меня, потом решилась, окинула взглядом трапезную, велела слугам собрать и унести посуду. Едва Резан со старухой-служанкой удалились, и мы остались одни, как она, многозначительно улыбаясь и неотрывно глядя в глаза, снова наклонилась ко мне, прогибая спину, нависая, вдруг ставшей особенно видимой, отяжелевшей, грудью над столом. Потом чуть провела рукой по отвороту летника, чуть сдвигая его в сторону, так, чтобы мне был снова хорошо виден выпирающий, сквозь одежду под тяжестью отвисшей груди, сосок.

Чуть воркующий, сразу обрётший глубину и бархатность голосок, произнёс:

— Ну и как же мы, мил дружок Иванушка, эту нашу заботу порешаем?

Пальчики левой её руки легонько скользили по краю летника. Чуть задевали, сдвигали, приподнимали грудь. Она слегка колыхалась, намекая на нечто восхитительное, скрытое там. Под тонким слоем ткани, из-под которой выступает только вершинка, да иногда проявляется движение мягких округлостей. Эта скрытость, таинственность, невидимое, но явно обозначаемое присутствие... всего этого... действовало затягивающее и возбуждающе.

Мои мозги — вышибало совсем.

Умом, остатком, краешком разума я понимал, что меня просто соблазняют, просто "имеют". Для достижения своих, сугубо имущественных целей. Вот уже и забота о вооружении дружины стала "наша". Но остановиться... я протянул руку и ухватил её за подставленную, сдвинутую её собственной рукой мне навстречу, грудь. И сжал.

Её "ах" был почти неслышным и имел совсем другую интонацию, чем только что прежде: не удивления, а наслаждения. И глаза её не распахнулись, как давеча, в изумлении, но медленно закатились от удовольствия.

Я постепенно менял "хват" и ускорял "жим". Её "немой вскрик" становился всё более частым и всё менее "немым". Понятно, что она начала это дело, "предложилась" — исключительно в надежде "продинамить", решить проблему с воинской экипировкой и свалить. Но "игра" была ей приятна, затягивала и увлекала. Уже и правая её рука отдёрнула далеко в сторону другой край летника и, сжав вторую грудь, подставила, "протянула" мне её.

"Маска" — прирастает. Начав имитировать страсть, она постепенно заводилась сама, переходя от изображения — к сущности. От доставления удовольствия "нужняку" к получению удовольствия самой. От проституции к бл...ству? "Возлюби имеющего"...

* * *

Станиславский — прав. Примите вид изображения эмоции, и вы ощутите эту эмоцию.

Когда на вас напала депрессия — подойдите к зеркалу и начните строить самому себе гримасы. Если за первые 30 секунд вы не повесились, то через четверть часа будете хохотать. Главное — начать, заставить себя делать. "Делать" здесь — чувствовать. Давний вопрос: "Влюблён по собственному желанию" — возможно ли?