— Видите ли, сэр Сирил, — я постарался состроить на лице максимально доброжелательное и дружелюбное выражение, — сии джентльмены возлагали слишком большие надежды на герцога Курляндского, в прямой ущерб казенному интересу. И не они одни: в Петербурге приходил ко мне Липман... Знаете его?
— Да, конечно.
— Так он плакал и жаловался, что разорен: дескать, ссудил герцогу триста тысяч, кои теперь не знает, как вернуть. Намекал на солидную долю от этой суммы, в благодарность за содействие.
— Но Вы, вероятно, отказали?
— Разумеется. По русскому закону, долги государству имеют приоритет перед частными. Более того, ходатайствовать в пользу Липмана означало бы навлечь на себя высочайший гнев...
— Императрица не любит евреев?
— А кто в этом виноват? Не он ли сам, который открыл неограниченный кредит герцогу, а бедной девушке не давал ни пенни? Ее отношение к нему персонально и к его народу в целом под этим обстоятельством и сложилось. Еще год назад все можно было исправить. Но сейчас — поздно. Вот и почтенные наши железоторговцы точно так же просчитались, уповая на благосклонность Бирона. Мне вывозная привилегия обошлась вдвое дороже, чем Шифнеру с Вульфом — а если ее пустить на вольные торги, плата была бы еще выше. Мечты о возвращении к прежним условиям абсолютно бессмысленны. При нынешней нужде в деньгах, порожденной шведскою войной, щедрость на счет казны граничит с изменой.
— Но, Excellency, привилегия на вывоз русского железа была предоставлена бессрочно...
— Я смотрел бумаги в Коммерц-коллегии. Никаких обязательств со стороны государства не обнаружил, а неуказание сроков означает, в данном случае, что привилегия может быть отозвана в любой момент. Несмотря на это, Вашим соотечественникам позволили спокойно вести дело до конца года — безусловно, самого выгодного для них года, ибо масштабы торговли заметно возросли, а те суммы, кои прежде приходилось давать герцогу Курляндскому лично... Уверен, в Пелым их не отсылали. Если они достались кому-то иному — пожалуйста, просветите меня на сей счет.
— И все же, нет ли возможности каким-то образом компенсировать потери сих уважаемых негоциантов?
— Мой нынешний чин побуждает больше беспокоиться о потерях казны, достигших за время действия сей привилегии весьма значительных размеров. Главная вина лежит на герцоге, но и негоцианты — не без греха. Впрочем, с них взыскивать ущерб никто не будет. Я даже готов принять их ассоциатами в новое и весьма многообещающее дело.
— То, которое Вы начинаете на юге?
— А от кого Вы узнали?
— Многие говорят. Выделка чугуна по колбрукдельскому способу, если не ошибаюсь? Известно, что Вы интересовались этим, будучи в Англии, обучали своих мастеров, а теперь вызвали их в Россию.
— В том нет секрета. Прожект обещает большие выгоды, однако первоначальные затраты весьма велики. Даже для меня велики. Поэтому всякий, кто захочет стать компаньоном и вложить деньги, будет принят мною наилучшим образом. Полагаю, сие возместит господам Вульфу и Шифнеру утрату торговой привилегии. Ну, если они, конечно, согласятся.
— Вы желаете, чтобы я довел эту пропозицию до их сведения?
— Если не затруднит. В самых общих чертах, разумеется. Выкажут заинтересованность — начну с ними переговоры уже напрямую. Нет — стало быть, в компенсации не нуждаются.
— Непременно им сообщу, в самое ближайшее время. А долю Вашего Превосходительства в Уилбуртаунской компании Вы не намерены продавать?
На ловца и зверь бежит! С большим трудом сумел удержать чувство торжества от явного проявления на лице. Британцы знали о моих планах многое — но не всё. С началом навигации корабельное железо из Тайболы пойдет в Европу, загнав Уилбуртаун в безнадежные убытки. Чтобы своевременно сбросить оставшиеся акции, измышлен был целый ряд афер в духе маркиза Коломбо, знаменитого биржевого дельца и бывшего моего соседа по венецианской тюрьме. Но теперь... Возможны варианты, которые будут и проще, и выгодней. Жаль, что положение сенатора и приближенного императрицы заставляет блюсти приличия. Впрочем... Помешает ли оно мне этих ассоциатов по миру пустить, пока еще не знаю. Надо подумать.
— Готов обсудить. Возможно, стоит вывести средства, потому что деньги, вложенные здесь, при верном расчете принесут гораздо большую прибыль. Россия, сэр Сирил, — страна огромных возможностей. Причем, возможностей совершенно не развернутых и глубоко скрытых. Немногие умеют их видеть. В Европе, затеяв серьезную коммерческую операцию или колониальный прожект, непременно наткнешься на соперника, и не одного; три четверти времени и сил уйдет на взаимную борьбу. Здесь — простор! Столь же неограниченный, как протяженность этой страны. Можно расширять дело, словно в пустоте. Конечно, если дружишь с властями.
— Полагаю, Ваше Высокопревосходительство не имеет ограничений, связанных с этим условием. Всем известно, насколько Ее Величество Вам благоволит.
— Если бы султан Махмуд благоволил в равной мере, было бы совсем хорошо.
— Султан? На что Вам милость турецкого монарха?
— Вы, как британец, должны понимать значение морской торговли для процветания причастных к ней провинций.
— О да, это общеизвестно.
— В России сим благотворным влиянием осенена едва ли десятая часть страны, считая по народонаселению. Внутренние губернии и весь юг — заперты, словно узник в тюрьме. Доступ к южным морям, вернее отсутствие оного, составляет нашу главную проблему. Подобное положение не может быть терпимо. Его султанское величество позволяет вести черноморскую торговлю только через своих подданных. Вы, полагаю, знаете меру их коммерческих способностей и можете судить, много ли такой режим отличается от прямого запрета.
— А переговоры в Константинополе? Генерал Румянцев ничего не добился?
— Сначала Румянцев, потом Вешняков лишь тщетно испытывали турецкое упрямство. Магометане слишком презирают сословие торговцев, чтобы считаться с его интересами. Переговоры все еще длятся, однако продвижения нет.
— Вероятно, русского посла не хотят слушать, пока русская армия занята на севере.
— Конечно, война влияет. И французские интриги при дворе султана — тоже. Но с этим скоро будет покончено.
— С войной или с интригами?
— Отучить смертных от интриг даже Всевышний не в силах. Разве истребит человечество и создаст новое на его месте. А война долгой не будет. Вижу, что сомневаетесь — но убеждать не стану. Увидите. Сейчас речь о другом. Свобода мореплавания и торговли есть правое дело в глазах британцев, не так ли?
— Несомненно. И что из этого?
— Если сэр Эверард Фокенер, представляющий короля Георга Второго при дворе султана Махмуда, окажет содействие в сем деле и добьется успеха... Вопрос о плавании через Проливы касается не только русских: английская нация, в таком случае, вправе рассчитывать на справедливую долю в эксплуатации колоссальных богатств. Уверяю вас, императрица умеет быть благодарной.
— Вы, Excellency, прекрасно знаете, что сей вопрос далеко превышает мои компетенции.
— Конечно, знаю. Однако написать о том в Лондон Вы не откажетесь, верно? И еще спросите, пожалуйста, мнение министерства о возможной посылке в Медитерранию нескольких наших линейных кораблей, для совместного действия с Royal Navy и для демонстрации флага. Речь о новых 66-пушечниках, из состава архангелогородской эскадры. Вижу, Вы удивлены?
— Весьма неожиданное предложение. Зачем это Ее Величеству?
— Вам, сэр Сирил, должно быть из опыта ведомо, что присутствие военного флота у берегов чужой страны весьма позитивно влияет на сговорчивость ее дипломатов. Переговоры с визирем о торговле и мореплавании зашли в тупик. Турки усердствуют не пропустить нас через проливы — полагаю, вид русского флага перед Галлиполи заставит их сильно сбавить тон. Мы отнюдь не собираемся воевать с ними: просто хотим продемонстрировать, что те моря нам и так доступны.
— Да, это может возыметь эффект. Только... Вы понимаете, надеюсь, что не вправе располагать содействием нашего флота: в столь сложное время корабли не могут быть отвлечены для демонстраций, тем более против державы, с которой подданные Его Величества ведут выгодную коммерцию.
— Мы знаем вашу дружбу с султаном и на прямую военную поддержку не рассчитываем. Эскадра должна быть русской — но дело в том, что для содержания ее в дальнем море необходимы порты, доки et cetera... У России там ничего нет. Со стороны турок заход нескольких кораблей на Менорку или в Гибралтар вряд ли будет поставлен в предосуждение Британии. Взамен — можем обсудить совместные действия против испанцев или французов, не доходящие, однако, до вступления Российской империи в войну.
— С Францией мы пока в мире.
— Вряд ли надолго. Кто конвоирует испанские военные транспорты, прикрывая оные от Royal Navy? Кстати, возможно взять за образец для русских моряков действия адмирала Лабрюйера и придуманный французами статус не воюющей, но 'помогающей' союзнику державы. Как скоро и в насколько значительных размерах мы сможем участвовать — зависит от хода шведской войны; однако приготовиться к сему почитаю нужным заблаговременно. Вообще, союз Британии и России может открыть обеим державам грандиозные горизонты, если с самого начала поставить его на широкую и правильную основу. Мне кажется, Northern Department смотрит на эти возможности слишком узко. Там, похоже, не видят разницы между Российской империей и ландграфством Гессенским, и желают всего лишь недорого купить войско для защиты королевских владений на континенте. Сэр Сирил, такое намерение близоруко.
— Ваше Сиятельство, обширные горизонты — это прекрасно, но почему бы не начать с предоставления военных сил за субсидию?
— Хотя бы потому, что моральные принципы не позволяют императрице торговать жизнью подданных. Во всяком случае, одного золота тут недостаточно. Проливать русскую кровь за английские интересы возможно лишь при условии, что английская кровь равным образом будет литься за русские. Готово ли новое министерство в Лондоне к такому подходу?
Витч довольно успешно скрыл удивление чрезмерной и неуместной, по его разумению, претензией и ответил почти безо всякой задержки:
— Если речь о действиях флота в поддержку Российской империи, сие возможно. Только не в нынешней войне против короля шведского.
— Ну, а против кого тогда? Столкновение с Портой Оттоманской тоже, как я понимаю, вы за casus foederis считать не готовы?
— Совершенно верно.
— А кроме турок и шведов, у России неприятелей не обретается. Таких, на которых нужна помощь, особенно флотом, точно нет. С подобными ограничениями, союзный трактат будет односторонним. Без каких-либо выгод для нас.
— Поддержание политического равновесия в Европе составляет общий интерес всех держав. Исключая, конечно, врагов мира и общего блага. Вообразите, что соседственные с вами страны сплошь оказались под пятою французов. Российское государство обнаружит себя в смертельной опасности!
— Денег не хватит. У французов, разумею. Чтобы сие совершить, Людовику пришлось бы сделаться аскетом, а также принудить к умеренности не только придворных, но и все благородное сословие. Судите сами, насколько это вероятно.
— Вы недооцениваете силу и могущество сей державы. Примите во внимание союз ее с родственным испанским двором, за которым — богатства обеих Америк!
— Пустое. Испания поражена расточительностью и казнокрадством, словно корабль гнилью. Американские сокровища разворуют. Блас де Лезо у них был один, другого не найдут. Собственные ресурсы Франции велики, но расходуются бездарно и бесплодно. Роскошь, бабьи тряпки, галантерея... Оперная труппа обходится дороже, чем полк инфантерии! Ничего у них не выйдет. Чтобы всерьез претендовать на европейскую гегемонию, Франция должна превратиться во вторую Пруссию. А это, как Вы понимаете, невозможно. Иной дух, иные привычки. Аристократия устроит новую Фронду, государство попросту рухнет.
— Не забывайте, что есть еще первая Пруссия, состоящая в союзе с Францией. И она значительно ближе к вашим ливонским владениям! Король Фридрих когда-то сочинил критику на Макиавелли; теперь же далеко превзошел итальянца в цинизме и вероломстве! Вы не находите, что он опасен?
— Опасен? Несомненно. Только — кому? С нами он не соседствует, а прямо у себя под носом имеет предметы вожделений гораздо более ценные и одновременно более доступные, чем Ливония. Взять, к примеру, Данциг. Или шведскую Померанию. Или Богемию — Силезию он уже проглотил. Будь я на месте Фридриха, тоже избрал бы направлением экспансии юг или запад, а не малонаселенный нищий восток. Кстати: если Всевышнему будет угодно продлить жизнь кардинала Флери сверх его нынешних восьмидесяти восьми лет, сей министр очень скоро поймет, какую глупость сотворил, поддержав пруссаков. Когда в Священной Римской империи получит авантаж деятельный и беспринципный монарх, который построит курфюрстов, как прусский фельдфебель — новобранцев, французы увидят, что зря согнали Габсбургов с теплого места, ибо династия эта представляет для них меньшее зло. Они принуждены будут сами разрушить свое начинание, а европейский эквилибриум получит превосходные шансы восстановиться без русской помощи. Поэтому, сэр Сирил, доказывать, что к сопротивлению франко-испано-прусскому альянсу нашу империю побуждают собственные интересы, не нужно. У меня на сей счет иное мнение.
В глазах посла мелькнула на мгновение злоба и скрылась под отполированной маской светской любезности: обнаруживать истинные чувства дипломатам не положено. Упрямый сукин сын! Делает вид, будто не догадывается, что еще у него спросят в оплату за русскую гарантию для Ганновера. Я улыбнулся самым ласковым и приятельским образом:
— Согласитесь, дорогой друг, что Россия вправе ставить вопрос о вознаграждении за оборонительный союз.
— Никто сего права не отрицает. Субсидия на содержание дополнительных воинских контингентов обязательно будет предоставлена.
— Мы с Вами уже пришли к выводу, что этого недостаточно. Что же касается взаимственной поддержки на морях...
Витч старательно пытался выглядеть хладнокровным и даже беспечным, но его напряженная поза выдавала волнение. Как тут избежать соблазна затянуть паузу и немного помучить собеседника?
— ... То хотелось бы, чтобы наша дружба распространилась также на южную гемисферу и на все воды к востоку от Бона Эсперанца.
— Зачем? Какой смысл?! Ваша империя не имеет заморских владений!
— Вы отстали от жизни, сэр Сирил: уже имеет. Императрицей подписан и на днях будет обнародован указ о принятии под высочайшую руку Ее Величества колонии на африканском берегу, в заливе Алгоа. Порт святой Елизаветы — можете сообщить это название лорду Картерету.
— Ах, так Вы подарили государыне свою факторию?
— И тут же получил обратно, под управление Камчатской компании. Прежнее положение оказалось ненадежно, ибо сим пунктом пытались овладеть голландцы. Пока без успеха: лишь сожгли пару дюжин убогих лачуг, да вытоптали посевы колонистов. Единственным следствием стал перенос поселения в более удобное к обороне место. Однако повторение попыток, с лучшею подготовкой, весьма вероятно. Возможность пригрозить репрессалиями против их торговли в России отнюдь не помешает.