— Опять голова раскалываться будет... хотя чего не вытерпишь ради просвещения. Только высокий готик?
— Много чего, на самом деле. Но начнем с этого, потому что все необходимое под рукой. Остальное — когда разберемся с текущими делами и вернемся на базу, — Герман вдруг нахмурился. — Слушай меня внимательно. Господин Тор отдал такие приказы потому, что считает тебя ценным инструментом. Будто ты хранишь в себе дух Старой Земли, которого нам якобы недостает, и что этот дух можно направить на благие цели. Но он стар и сломлен бесконечными битвами, а я считаю иначе. Я вижу в тебе человека, который до сих пор не понял, что находится не у себя дома. Твои возвышенные речи и стенания по утраченному прошлому никак не отразят нашествия ксеносов и не выжгут культ хаосопоклонников. На это способна только вера в наших сердцах и оружие в наших руках. Может быть, Империум дряхл. Может быть, он истощен и прогнил. Но нашими усилиями он выстоял десять тысяч лет, и выстоит и впредь.
— Ты слишком близко к сердцу воспринимаешь личное горе ничтожного в масштабах Империума человека, — Вертер отвел взгляд. — А даже если бы я мог сделать что-то, хоть что-нибудь... вам бы это все равно не помогло. Вы ведете войну, непрерывно, на сотнях фронтов. И война сжирает все. Я многое почерпнул из этого архива и понял, что мои рецепты вам не подходят. Старая Земля процветала, потому что потенциал производственных мощностей опережал потребности многократно, и единственной угрозой себе были мы сами. Любой избыток, появившийся у вас, мгновенно будет изъят для нужд войны, плюс постоянное разорение, не поспевающее за восстановлением. А это значит...
— Что надо выиграть войну, — закончил за него Герман. — И раз ты осознал задачу, направь свою ненависть на врагов Императора.
— Пытаться одолеть этих врагов лишь грубой силой столь же осмысленно, как рубить мечом ветер. Нет, здесь нужен иной подход. Нет ничего абсолютного, всегда есть контрмеры. Просто их нужно найти, — Вертер покачал головой, осматривая разложенные на столе книги, будто куски несобранной мозаики. — Хорошо, тогда я к Хаддрин. Не вижу смысла тянуть. Варез, тут ничего не убирай, ладно? А то потом опять все по углам и полкам искать.
Путь много времени не занял, всего-то пришлось подняться на одну палубу выше. Келья Хаддрин располагалась точно над архивариумом, а точнее, являлась его продолжением. Сестра-диалогус не особенно тесно контактировала с 'Пальцем', ее таланты обслуживали в первую очередь самого инквизитора, а во вторую — капитана 'Таласы Прайм'. Лингвистика была лишь малой частью ее обязанностей, в первую очередь Хаддрин Мальфум являлась высококлассным криптографом.
Основой работы Инквизиции, как бы ни лукавили некоторые на счет твердости веры и силы воли, являлась информация. Просеивание бесчисленных радиопереговоров, перехват варп-шепота астропатов, поиск в банках данных и архивах, банальное вскрытие почты — все это позволяло обнаруживать угрозы и изыскивать средства для их нейтрализации. И все требовало дешифровки.
Единого стандарта шифров в Империуме не существовало, и Инквизиция физически не могла иметь у себя все ключи, чтобы видеть и слышать все, что заблагорассудится. Все, кому требовалось кому-то что-то сообщить, придумывали свои собственные способы сохранения тайны, от простейших сленгов до 'машинных духов', способных не только менять кодировку при попытке взлома, но и контратаковать в ответ. И к каждому замку требовалось подобрать ключ.
Именно этим и занималась Хаддрин. Ее работа у Вертера вызывала симпатию, напоминая о доме, где информационные системы были неотъемлемой частью жизни. Но вот она сама... до своей вербовки в Инквизицию, Хаддрин была послушницей Адепта Сороритас. И если требовалось дать этому женскому боевому ордену исчерпывающую характеристику, то достаточно сказать, что в сравнении с ними мусульманские фанатики, с которыми Вертер воевал дома, были людьми рассудительными, скептичными и до крайности рациональными. Слово 'фанатизм' не могло вместить в себя и малой толики той исступленной, пылкой и яростной веры, которой отличались Сороритас. Хаддрин, в силу рода своей деятельности, была женщиной замкнутой и молчаливой, но маска спокойствия слетала, стоило в поле ее зрения оказаться Вертеру, и дело было отнюдь не в его мужском обаянии.
После Рислы-IV криптограф отчего-то вбила себе в голову, что Вертер является ни много ни мало, а самым настоящим святым. И любые его попытки разубедить лишь укрепляли ее в этом заблуждении. Ведь согласно учению Себастьяна Тора, лишь отрицающий свою божественность является истинно божественным. Наконец Вертер, доведенный до нервного тика столь назойливым вниманием, обратился за заступничеством к инквизитору Тору. Но даже он лишь смог запретить Хаддрин беспокоить объект своего почитания в каюте и за ежедневными занятиями. В приватной беседе он пояснил, что не более глупого способа навлечь на себя неприятности, чем пытаться встать между Сороритас и ее верой. Также он посоветовал относиться к этому спокойнее и воспользоваться подвернувшейся возможностью, чтобы глубже вникнуть в тонкости имперской религии. К совету Вертер отнесся скептически, и по возможности старался вообще с сорориткой не связываться, но тут другого выхода не оставалось.
Он постучал в дверь и не дожидаясь ответа, потянул ее на себя. В отличие от архиварума, обитель Хаддрин больше напоминала обычную серверную. На глаз, восемьдесят процентов пространства занимали собой массивные когитаторы, наполнявшие воздух еле слышным гулом. Десятую долю отсека отхватила себе конструкция, напоминающая помесь операционного стола и стоматологического кресла — гипноиндуктор, с помощью которого в память оперативников внедрялись необходимые знания. Еще восемь процентов отводилось единственному терминалу с множеством экранов, креслу перед ним и нише, в которой неподвижно стоял единственный сервитор. Последние два процента занимала собой узкая жесткая койка и небольшой сундук. Комфорт криптограф явно считала вредным излишеством.
— Добрый день, — поздоровался он и шагнул через порог. — Прости что отвлекаю, инквизитор кое-что поручил.
Хаддрин как ужаленная вскочила с кресла и торопливо сделала знак аквилы. Вертер сдержал гримасу и подошел ближе.
— Высокий готик, — произнес он, стараясь сохранять невозмутимый вид. — Без уточнений.
— Да-да, конечно, — криптограф торопливо застрясла головой и принялась суетиться вокруг гипноиндуктора.
Вертер вздохнул. Он был рад, что о его истинном происхождении знает очень узкий круг людей, и что разглашать эту информацию запрещалось строжайше. В противном случае ему бы пришлось терпеть не только Хаддин, но и всех священников и жрецов 'Таласы Прайм' в количестве нескольких десятков человек. В лучшем случае.
— Кажется, я тебя отвлек, — он подошел к терминалу и попытался выловить в бесчисленных строках текста, таблицах и формулах что-нибудь знакомое. — Это данные с Рислы?
— Не стоит беспокойства, — ответила женщина. — Это меньшее, что я могу сделать для проводника воли Императора. Да, данные из когитаторов Арбитрес, которые подвергались взлому.
— Тор говорил, что никаких улик против Корвения Тейра найти не удалось. Все еще есть шансы что-то откопать?
— Улик и правда нет, но Варнак смог извлечь остаточный код логического вируса, а я пытаюсь вычленить алгоритм шифрования. Если удастся, его можно будет использовать в дальнейшем, если опять столкнемся с чем-то похожим.
Вертер еще раз осмотрел содержимое экранов, и со стыдом был вынужден признать, что не понимает ровным счетом ничего. Не хватало не только профильных знаний, но даже знания математики, которой он владел на уровне двух курсов университета. Интересно, как далеко шагнула эта наука за тысячелетия?
— Если бы Император действительно сделал меня проводником своей воли, — сказал он, — то Он бы наверное послал какое-нибудь откровение, чтобы быстрее разыскать этого негодяя и покарать его.
— Это лишь твои заблуждения, дозволительные для слабого человека, — Хаддрин обернулась к нему и откинула прядь волос, закрывающую левый аугметический глаз. — Свет Императора озаряет тебя, я вижу это также отчетливо, как собственные руки. Твой путь лежит к великим свершениям, твоя жизнь ярко вспыхнет и быстро сгорит, но разгонит своим пламенем тьму. Так жили все, отмеченные Его прикосновением, такая же судьба ждет тебя. Ибо грядет Конец Времен, и избранные воины Его встанут одесную, чтобы сокрушить навеки врагов Его.
— Не сравнивай меня со своими современниками, жившими, когда Император уже обрел божественность. Он просто ненадолго задержал на мне взгляд, только и всего. С тем же успехом можно считать священной реликвией одежду, которую он носил в те времена, или наземный транспорт, на котором перемещался. Да, он был невероятно сильным псайкером, вдобавок иммунным к порче варпа. Да, интеллектом и жизненным опытом он превосходил любого человека на порядки. Но богом он тогда не был. Не могу отрицать оставленный им отпечаток на мне, как и защитный эффект... но речи о намеренном вмешательстве не идет. Просто случайность, — Вертер горестно вздохнул и развел руками.
В различных вариациях, этот разговор повторялся уже много раз. Он всеми силами старался переключить внимание Хаддрин на собственно Императора. Раз уж ей так не терпелось на кого-то молиться, пусть это будет общепризнанный идол, но похоже, она привыкла относиться к Императору как некой трансцендентной недосягаемой сущности, а вот Вертер был очень даже досягаем, и любые его аргументы, просто игнорировались.
— Долго еще? — спросил он, чтобы уйти от осточертевшей темы.
— Почти готово, — ответила криптограф. — Можешь устраиваться.
Вертер улегся в ложемент гипноиндуктора и попытался расслабиться. Эту процедуру он проходил не в первый раз, но привыкнуть не получалось. Гипнообучение имело мало общего с обычным гипнозом, который на Земле практиковался психотерапевтами. К нервной системе подключались многочисленные электроды, которые с помощью токов специально подобранной частоты приводили мозг в состояние максимальной восприимчивости. Инъекторы тем временем впрыскивали в кровь небольшие дозы смеси жирных кислот, глюкозы и протеинов, стимулировавших образование новых нейронных связей. А в глаза и уши заливался нескончаемый поток информации, который невозможно было бы переварить в нормальном состоянии. Процедура приятностью не отличалась, но другого способа быстро впихнуть в голову такой немыслимый объем знаний, не существовало. Даже машинная память тут помогала слабо, поскольку язык мало было знать — на нем нужно было свободно говорить и писать.
— Высокий готик — это язык науки, верно?
— Язык высшего общества, — поправила его Хаддрин. — И если господин Тор велел обучить тебя ему, значит, он тоже понимает твое предназначение.
— Предназначение... — проворчал Вертер, так, чтобы криптограф не услышала. — Интересно, тут хоть кого-нибудь волнует мое собственное мнение?
Гипноиндукция заняла весь остаток дня, и на том закончилась: высокий готик, в силу своей элитарности, не отличался чрезмерным словарным запасом. Свет в коридорах уже погас. Вертер несколько секунд колебался между чувством голода и желанием поскорее доползти до койки, и сделал выбор в пользу второго. Только сделал небольшой крюк до лазарета, чтобы закинуть в рот пару анальгетических пилюль.
Еще одна толика знания. Еще один инструмент, врученный теми, кто ждал грандиозных деяний, тому, кто был начисто лишен честолюбия. И их будет еще больше. И будут восторженно-молящие взгляды непосвященных, уже сейчас преследующие Вертера со стороны членов команды. И будет затаенная надежда, нет-нет, а мелькающая в непроницаемых глазах инквизитора и его свиты. Сколь же отчаянно положение этих людей и Империума в целом, если они готовы возложить свои чаяния на чужака, чья единственная заслуга — мимолетная беседа с богом?
Вертер ввалился в каюту и прислонился лбом к холодной переборке. Мозг кипел от влитых знаний, и требовался долгий спокойный сон, чтобы дать ему приспособиться к ним.
'В конечном счете, мне все равно приходится влезать в чужую войну. Не из-под палки, так из-за чужих надежд, из-за того, что не в силах отвернуться от бедствий, постигших мой вид. Было бы дело в нациях, в религиях и прочих искусственных формациях — смог бы. Но отвернуться сейчас значит предать собственную человечность'.
Он тяжело опустился на койку и закрыл глаза. В тишине злобный шепот из-за завесы, преследующий его повсюду, стал отчетливее. Вертер сложил на груди аквилы и принялся шептать ставшую привычной Литанию Вакуума. С каждым произнесенным словом внутри словно разгоралось пламя, мысли охватывал жар, а призрачные голоса затихали. Покончив с молитвой, Вертер облечено расслабился.
'Эй, Император! — подумал он шутливо. — Вот видишь, все кругом думают, что я твое доверенное лицо. А ты сам-то что думаешь? Да ничего ты не думаешь, ты же все равно что мертвый. Мне отец рассказывал, что одного правителя тоже вот так после смерти в мавзолее в центре столицы положили и полтора века не трогали, а как вынесли — так и конец стране настал. Ну, хоть намекни как-нибудь, что еще помнишь про своего бывшего сотрудника'.
Ответа, как всегда, не последовало.
Вертер пожал плечами, перевернулся на бок и уснул.
* * *
Еще пару недель спустя
Если бы кто-то еще пять лет назад сказал Алисии Боррес, как повернется ее жизнь, она бы рассмеялась ему в лицо. Об Инквизиции она знала столько, сколько полагалось знать при ее должности — то есть ничего, кроме того, что носителю инсигнии следует повиноваться беспрекословно, ибо он прямой исполнитель воли Императора. Она точно знала, как будет развиваться ее жизнь и карьера, знала свое место в мире, и совершенно точно знала, что Император всесилен, власть его вечна и благодатна, а зловредные чужаки — детские страшилки. Теперь она сама носила на своей руке татуировку в виде литеры 'I' с черепом посередине — своего рода клеймо, потому что, в отличие от Арбитрес, слуги Инквизиции в подавляющем большинстве уходили в отставку посмертно. И все отчетливее понимала, что не знает ничего вообще.
То был великий груз, выдерживать который было тяжело, и в то же время, великая честь, сносить которую было еще тяжелее. Алисия продолжала считать, что не заслужила места в свите. Ее умения и таланты еще в бытность арбитром не возвышали ее над сослуживцами. Она не выделялась психической мощью или пылкостью веры, не была прирожденным бойцом, не блистала гениальным интеллектом. Он была хороша в своем деле — но не более.
Но каждый человек имеет свое место в божественном порядке Императора, и место Алисии оказалось здесь. Небольшая, но отдельная каюта — само по себе признак привилегированного положения в тесноте боевого корабля. Здесь не было места для роскоши и вообще сколько-нибудь разнообразной обстановки. Кровать, сундук для небогатого личного скарба, стойка с оружием, стойка для брони да икона Императора на стене — вот и все. Агенты Трона не привязывались к вещам.
