Он повернулся и усмехнулся как сумасшедший.
— Как тебе это понравится, старик?
— То, что он спал с девушками по вызову, не может являться предметом расследования комитета Конгресса, Вилли, — заметил я.
— Но это преступление, если он занимался сводничеством для китаез и черных комми! — крикнул он. — Так они и получают секретные данные — с помощью шлюх и пьянства.
Он указал пальцем на Сити-Холл.
— Скажешь Джошу, что я хочу его видеть. Скажешь ему, что я раздобыл материалы, которые пригвоздят этого парня к стене. Скажешь, понял?
— Хорошо, Вилли, — согласился я, — скажу.
Он зашагал к двери так, что пол сотрясался.
— Скажи ему еще кое-что, старик... скажи, если он не использует мой материал, может, слушаний и не будет.
— Не глупи, — произнес я, — все уже назначено.
Он вновь усмехнулся.
— Может, все можно и отменить.
— Где ты оставил автобус, Вилли? — спросил я в надежде, что он побыстрее уберется. — Ты ведь не любишь ходить днем.
— В здание можно попасть не только через главный вход, — ответил он, потом рывком распахнул дверь. — Скажи Джошу.
Он ушел. Я подбежал к окнам, попеременно глядя то в окно, выходящее на Бродвей, то в окно, смотрящее на Парк-Плейс. Но Вилли не появлялся. Неожиданно я вспомнил, как он хвастал, что может путешествовать по всему городу от Бэттери до Кони-Айленда, ни разу не выходя на поверхность.
* * *
За день до открытия слушаний Бенни Джелло в сопровождении двух полицейских министерства юстиции был доставлен в вашингтонскую тюрьму, где мы с Джошем встретились с ним. Он явно похудел и сильно нервничал.
— Я был идиотом, что связался с вами, — нервно сказал он. — Уж лучше быть брошенным в реку.
Он оглядел комнату и прошептал.
— На прошлой неделе я получил три предупреждения. А один человек все время твердит, что меня отравят. Он говорит, что я и не узнаю, кто это сделает, просто один глоток и меня отправят в морг.
Джош взял карандаш.
— Назови его имя, Бенни.
— Вы что, спятили? — ужаснулся Джелло. — Пожалуйста, не причиняйте мне неприятностей! Вы не знаете, что такое тюрьма. Меня доставили сюда сегодня утром, и кое-кто уже заявил охранникам, будто надеется, что они будут приглядывать за мной, поскольку им не хочется за меня отвечать. Что это значит? Я помогаю комитету, подвергаю опасности жизнь, а меня даже не могут защитить?
— Минутку, Бенни, — произнес Джош. — Когда мы впервые разговаривали с тобой, ты извивался как змея. Единственно, чего ты хотел, это громко выболтать все, чтобы тебя не могли бросить в реку.
Бенни пожал плечами.
— Река — это, пожалуй, не самое страшное.
— Итак, — прямо предположил Джош, — ты хочешь сказать, что будешь молчать.
— Я буду говорить, — запротестовал Бенни. — Я буду говорить целую неделю, но вы должны гарантировать, что мне не причинят зла.
— Гарантирую, — быстро ответил Джош. — Тебя будут охранять лучше, чем президента.
— И еще, как насчет обвинения? Его снимут, правда?
— Конечно, — ответил Джош. Потом, демонстрируя сердечность, он хлопнул Бенни по спине. — Забудь, Бенни. Мы обо всем позаботимся. После слушаний ты получишь условный приговор, женишься на Молли и отправишься в путешествие, идет?
Бенни смягчился.
— Что я могу сказать? Я в ваших руках. — И он нервно добавил. — Вы уверены, что здесь достаточно охраны? Эти братья Сингеры просто ненормальные. Да и Сондерс имеет контакты с очень крутыми ребятами.
— Забудь о нем, — приказал Джош, — давай пробежимся по твоему рассказу с самого начала.
Мы провели с Бенни четыре часа. Джош заставлял его повторять свою история вновь и вновь, внезапно задавал ему вопросы, словно въедливый окружной прокурор, потом перекручивал ответы, старался запутать его, пока на белом лице Бенни не выступил пот.
— Хватит! — наконец закричал он. — На чьей вы стороне?
— Полегче, Бенни, — устало произнес Джош. — Я только хотел убедиться, что это все.
Уходя, мы остановились в коридоре тюрьмы у автомата кока-колы и выпили стакан. Напиток был сладковатый, но очень холодный.
— Я и не знал, что комитет добился от окружного прокурора рекомендовать условный приговор, — произнес я.
Джош покачал головой.
— Не добился. Один из следователей сообщил, что прокурор горит желанием засадить Бенни до конца жизни. А начальник тюрьмы получил два ордена из Иллинойса и Нью-Джерси. Они обвиняют Джелло в крупном мошенничестве.
— Боже, — вырвалось у меня, — а ты обещал...
— Что ты от меня хочешь, — спросил он, — чтобы я сообщил ему, что после его показаний они ключи от тюрьмы вышвырнут?
— Келли знает?
— Нет! — рявкнул он. — И, ради Христа, отвяжись от меня.
Я был оглушен. Он никогда так со мной не разговаривал. Конечно, мы часто яростно спорили, но это было совсем по-другому. А теперь между нами легла ложь, и мы оба понимали это. Вечером он извинился и просил обо всем забыть.
Я чувствовал себя как Бенни Джелло. Что я мог сказать?
* * *
Слушания проводились в новом здании Сената, памятнике потрясающей посредственности стоимостью в 5000000 долларов.
Комитет размещался за полукруглым столом, а свидетельский стол был расположен прямо перед ним.
Секция прессы была запружена, все стулья заняты. Я видел знакомые лица, среди них Сисси Саутворт, и — что заставило меня вздрогнуть — Так Ларсен. Да, можно не сомневаться, что его колонка "Вашингтонские новости", которую читают все политики и официальные лица Вашингтона, включая джентльмена на Пенсильвания авеню*, не сообщит о нас ничего хорошего. В прежние времена Ларсен был колючим, маленьким человечком, который всегда носил свой отличительный знак — синий в горошек галстук-бабочку. Он до сих пор носил такой галстук, и хотя волосы его поседели, он сохранил свою прежнюю злость.
* Т.е. президента.
Я умышленно подошел к нему, чтобы узнать, помнит ли он меня. Он помнил.
— Привет, Маккул, — бросил он. — Вижу, ты по-прежнему служишь Шеннону.
— А я вижу, ты обладаешь прежним великодушием, — ответил я. — Намереваешься опять охотиться на нас?
— Ничто не доставит мне большего удовольствия.
— Надо будет мне вновь пересмотреть наш список свидетелей, — произнес я.
Он бросил на меня озадаченный взгляд.
— Зачем?
— Так ведь в прошлый раз, когда ты нас преследовал, твой друг был свидетелем. Он по-прежнему живет в Ливенворте?
За это-то я и любил этот большой и красивый город, размышлял я, когда он развернулся на каблуке и пошел прочь, преисполненный доброй воли и любви к стране.
В комнате слушаний, справа от возвышения, находилась секция телевидения и радио с их обычными переплетенными черными толстыми кабелями, с камерами, штативами, отражателями, и молодые нервные продюсеры. Люди с радио спокойнее. Казалось, они были удовлетворены тем, что шептали в свои микрофоны и играли с черными коробочками, на которых было нанесено много делений.
В коридоре, с момента открытия здания, выстроилась очередь. Были установлены телевизионные камеры, и репортеры брали интервью у зрителей, которых бросили, как только появились Келли, Джоунс и Граймес. Джоунс зачитал заявление и дал импровизированные комментарии. Граймес был короток, а Келли просто заявил, что основной целью слушаний является освещение ситуации в городах, и если будет установлена преступная деятельность, то факты будут быстро переданы властям города, штата и федеральным властям, в чьей юрисдикции будут эти правонарушения.
Потом, по предложения Джоша, он закончил, сообщив, что на слушаниях присутствуют "наблюдатели" из Бюро налогов, окружные прокуроры всех пяти районов Нью-Йорка, люди из ФБР и министерства юстиции.
Джош, сенатор, Люк и Лютер расположились в запертой комнате внизу, где стояли два огромных телевизора.
— Джош во всю развернулся сегодня, Финн, — тихо произнесла Лейси, когда мы выходили из "телевизионной комнаты", как мы ее назвали, чтобы пройти по коридору на слушания.
— Такова политика, Лейси, — произнес я. — Мы только хотим быть уверенными, что Келли Шеннона видят, слушают и любят как можно больше людей.
— Келли это может причинить беду.
— Ну, он может только потерять политическую наивность, Лейси, но не думаю, что это причинит ему большие неприятности.
— А я вовсе не хочу, чтобы они у него были.
— Это невозможно, ни в жизни, ни в политике.
— А как насчет окружающих его людей? Вы не можете сказать, что они не будут страдать. Я знаю. Я чувствую это с того момента, как увидела перепуганную Молли. И этот маленький человечек, который так сильно дрожал, что не мог держать стакан.
— Здесь будет очень много охраны, которая будет присматривать за Бенни. Через пару недель для него и Молли все закончится.
— А что потом?
Я заколебался, она остановилась и посмотрела на меня.
— Что потом, Финн? — настаивала она. — Запомните, я не Молли. Я не поверю в эту сказку, которую рассказал Джош о том, что закон отступится от него, и они поженятся, и на всю оставшуюся жизнь у них будут розы и антиквариат.
— Комитет даст прокурору прекрасные рекомендации, Лейси, — слабо произнес я. — Я вам это лично гарантирую.
— И вы можете также гарантировать, что обвинения будут сняты и его освободят?
Я попытался подтвердить это, но не мог. Слова застряли у меня в горле.
— Об этом я и говорила, Финн, — печально заметила она. — Вы с Джошем создаете для Келли имидж с помощью жизней других людей. И вы еще говорите мне, что это не причинит ему вреда и не изменит его внутри?
Она шла в печальном молчании. У дверей комнаты слушаний я остановился и взял ее за руку.
— Я старый человек, Лейси, и ходил по этим залам и работал над слушаниями дольше, чем могу припомнить. Но никогда не забывайте, мы можем быть средством, а Келли — это цель.
— Но вот будет ли это стоить того, Финн? — спросила она. — Вот в чем вопрос.
— Откровенно говоря, я не могу ответить на этот вопрос, Лейси, — признался я. — Мы еще не получили счетов.
— Надеюсь, они не уничтожат всех нас, — сказала она, и мы вошли внутрь.
* * *
Как только они вошли, Келли, Граймес и Джоунс были немедленно окружены прессой, включая Сисси Саутворт. По настоянию "пишущей братии" была проведена краткая пресс-конференция, на которой Келли — тоже по совету Джоша — дал им еще маленький кусочек информации, чтобы осчастливить их и завоевать на нашу сторону: комитет обнаружил факты взяточничества и коррупции в тюрьме, где был заключен Джелло, а начальник и охрана будут вызваны местными Большими жюри.
Это был небольшой удар по начальнику тюрьмы, что в некоторой степени отомстило за потерянный вес Бенни Джелло.
Слушания в первый день всегда требуют некоторого времени, чтобы все устроить. Телевизионщики должны разобраться с пишущими журналистами, зрители должны сесть, первый свидетель — сейчас это был Бенни Джелло — должен успокоиться в комнате свидетеля, бумаги надо рассортировать, помощникам Джоунса обратиться к соответствующим материалам, окна открыть или закрыть.
Потом Джоунс в качестве председателя зачитал заявление, закончив его следующим образом:
— Сегодня утром на слушаниях будет председательствовать конгрессмен Келли Шеннон от штата Нью-Йорк.
Джоунс, далеко не дурак, понимал, что Джелло свидетель Келли. Вместо того, чтобы запинаться, он всегда мог следовать лидерству Келли в задаваемых вопросах.
— Сейчас мы начинаем первую серию слушаний в Вашингтоне, — объявил Келли. — Дальнейшие слушания будут проведены в городе Нью-Йорке и на севере штата в городе Лоуренсе.
Репортеры не упустили это замечание: тот самый город, о котором говорил Келли в Палате Представителей, был Лоуренсом... Я мог видеть, как репортеры АП и ЮПИ торопливо строчили свои бюллетени. Через несколько минут губернатор в Олбани проведет пресс-конференцию, отрицая, что прекрасный город Лоуренс является болотом коррупции, как описал его Келли.
Потом Келли приветствовал представителей нью-йоркских окружных прокуратур, Бюро налогов и других агентств.
— Позвольте мне повторить то, что отметил председатель Джоунс, — произнес он. — Этот комитет не является следственным органом. Свидетели, которые предстанут перед комитетом, не должны рассматриваться как обвиняемые. Роль комитета заключается в изучении того, что освещает силы коррупции в нашем городском обществе. В случае, если будут установлены факты уголовных преступлений, отчет и стенограммы, относящиеся к этим фактам, будут немедленно переданы соответствующим правительственным органам, касается ли это федеральной власти, властей штата или города. Вы готовы, джентльмены? — спросил он Джоунса и Граймеса. Когда они кивнули, он спокойно произнес: — Вызовите первого свидетеля.
Справа от помоста открылась дверь, и Бенни Джелло, мигающий, бледный, очень маленький между двумя рослыми охранниками, подошел к столу свидетеля. Он был всего-навсего вором, но я испытывал к нему жалость, и жалость к нам самим, использовавшим его. Лейси была права.
Он принес присягу и настороженно сел. Отвечая на спокойные вопросы Келли, он начал описывать свое детство, первые правонарушения, сурового отца и тяжелые времена. Постепенно, казалось, все в помещении расслабились. По природе Бенни был очень остроумен, и некоторые его остроты заставляли аудиторию сгибаться от хохота. Я видел, как репортеры смеялись и толкали друг друга локтями. Джоунс утроил грандиозное шоу, стуча молотком, но никто по-настоящему не обращали на него внимания.
Все утро ушло на воспоминания Бенни. Перед дневным перерывом я заметил несколько зевков, а телевидение, казалось, больше внимания обращало на Джелло как на комедианта, а не свидетеля. Джош был в ярости. Он прислал мне записку: "Взвинтите его. Пусть переходит к клубу и преступности. Опросы только что показали, что домохозяйки стали переключаться на мыльные оперы. Я говорил Келли, мы должны захватить издания Уолл-стрита чем-то грандиозным".
На ланч у нас были сандвичи и безалкогольные напитки в "телевизионной комнате". Она напоминала мне редакцию газеты в миниатюре. Телефоны звонили, не переставая. Люк и Лютер, совершенно задерганные, то делали заметки, то передавали наши предложения Шиа и Шорту в Вашингтоне и Чикаго. К концу ланча Лютер дал наш мрачный отчет об утреннем телевизионном освещении слушаний. Первоначально нас смотрели все, но к полудню домохозяйки со Среднего Запада переключились на "Ричарда Арлингтона, доктора графства" или на "Салли Винтерс". Как сообщили из Чикаго, там мы состязались с Салли Винтерс, у которой родился ребенок, или она переживала какой-то другой кризис в своей слезливой, выдуманной жизни.
— Боже, — только и сказала Лейси.
Джош посмотрел на нее и допил соду. Откровенно говоря, я был рад, что Келли отправился провести пару минут с Бенни Джелло. Потом пришел клерк, и мы вновь погрузились в кровавую гонку.