Я подхватилась с лавки и чуть ли не по пояс высунулась из окна, надеясь углядеть вожделенную влагу. Моему алчущему холодной воды взору предстал небольшой огород медленно переходящий в пожелтевший луг, который в отличии от грядок никто водой не поит. Чуть в стороне темнела скособоченная сараюшка, позади которой виднелась будочка для послеобеденных размышлений, окружённая зарослями малины и крапивы. Вокруг кроме целебных трав зеленели мурава и сорняки, примечательные своей невыводимостью, чуть дальше начиналась песчаная насыпь. Речной песок красиво золотился в свете полуденного солнца, кое-где лениво шелестел редкий тростник. Старые, но всё ещё справные мостки сильно возвышались над песчаной отмелью, в нескольких метрах от конца настила едва заметно плескалась узкая и мелкая речушка, про которые принято говорить "курице по колено".
— И это вы называете рекой? — более возмущённо, чем удивлённо охнула я, отходя от окна.
— Называем. Только лето жаркое, дождя уже несколько седмиц не было, вот речка и обмелела, — печально вздохнула девушка, вслед за мной выглядывая в окно. — Да волхв говорит, что раньше Купальской ночи дождя и не будет.
— Он у вас тут что, почётный синоптик?
Ответить травница не успела.
Громкий весёлый напев мы услышали задолго до того, как в избушку вбежала Настасья. На растрёпанных волосах зеленел венок, похожий на воронье гнездо, подол голубого сарафана был весь изгваздан в грязи. Любава взглянула на девушку и всплеснула руками:
— Опять! Ну ответь мне, солнышко моё ясное, где ты на этот раз умудрилась грязь найти?! В такую-то жару!
Волхида только безмятежно улыбалась, скромно потупив глазки, явно не в первый раз выслушивая такие нотации. Да и сама Любава сердилась, скорее, по привычке, не злясь на непутёвую воспитанницу. Пожурив для виду девчушку, знахарка сунула ей в руки довольно внушительный чугунок и послала к речке за водой. Легко перехватив даже на вид тяжёлый горшок, Настя поймала мой взгляд и как бы между прочим сказала:
— Знаешь, у тебя на руках белая паутина.
И легко ускакала за водой, снова насвистывая что-то легкомысленное.
Любава, в этот момент переливавшая кислое молоко из горшка в кувшин вздрогнула и резко взглянула на меня через плечо, не замечая, что молоко тонкой струйкой льётся мимо кувшина на пол, где образовавшуюся белую лужицу подлизывает довольно мурлыкающий Разбойник. Я с некоторой брезгливостью внимательно осматривала руки, пытаясь найти паутину, которую углядела зоркая волхида. Знахарка наконец спохватилась и, обругав кота нехорошим словом, оттеснила его ногой в сторону, вылив оставшееся молоко куда положено (только не с точки зрения усатого-полосатого). Дождавшись, пока травница убежит за грязной тряпкой, валяющейся у порога, Разбойник быстро принялся ликвидировать молочную лужу, громко урча от удовольствия. Поэтому когда вернулась хмурая девушка, на полу остались только белесые разводы, а сытый кот победно вылизывался под лавкой.
— Почему ты нам ничего не сказала?! — враждебно спросила Любава, вытерев пол. Я замялась, не зная, что ответить на этот неожиданный вопрос. Мрачная, как папа с большого бодуна, знахарка стояла надо мной скрестив руки на груди и требовательно сверлила меня колючим взглядом. — Ответить нечего? Так признаться стыдно?
Я удивлённо взглянула в зло прищуренные глаза травницы и поёжилась, как на пронизывающем ветру.
— В чём признаться? — тихо произнесла я, не отводя взгляд. Знахарка со спокойной яростью по-змеиному улыбнулась. В этот момент она со своим милым именем абсолютно не пересекалась.
— Вот только не говори, что и этого не знаешь! — с издевкой рассмеялась травница.
Я зло скрипнула зубами, не понимая, от чего Любава вдруг так разозлилась.
— Белая паутина — знак убийцы, — холодно пояснила она.
Я виновато потупила взор и так сжала кулаки под столом, что нестриженые ногти больно впились в ладонь.
— Да, я убийца, — сквозь зубы процедила я. — Но это же ещё не значит, что я убивала для удовольствия или наживы! На моём месте ты бы тоже небось не дифирамбы всяким ублюдкам пела! Я, знаешь ли, не люблю смотреть, как на моих глазах подругу убить пытаются! И ещё больше не люблю, когда пытаются убить меня!
Травница смутилась, но извиниться не успела, да и я не стала бы её слушать. По крайней мере, сейчас. Дверь распахнулась на этот раз как-то слишком величественно, словно вела она не на маленькую кухню в небольшом теремке, а как минимум в сияющий тронный зал какого-нибудь сказочного дворца. На пороге появился волхв, за его спиной маячила волхида с горшком воды.
Не обратив внимания на наши не слишком радостные физиономии, волхв аккуратно пристроил свой посох в углу и величественно сел напротив меня. Настя лишь бы куда бухнула чугунок и бросилась к столу. Не дожидаясь, пока Любава разольёт большим половником окрошку по тарелкам, волхида нырнула ложкой в котелок, за что другой ложкой по лбу от знахарки и получила. Я тихонько посмеивалась над этой картиной: уж больно это было похоже на наш большой семейный обед лет десять назад. Я тогда твёрдо была уверена, что ложка — это маленькая катапульта, и пользовалась ей только в этом качестве.
— Ну, Лиса, как, не обижаешь нашу знахарку? — добродушно посмеиваясь с наигранной суровостью осведомился волхв.
— Такая сама кого хочешь заобижает! — фыркнула я, ненавязчиво показывая, что не настроена сейчас шутить. Любава бросила на меня быстрый виноватый взгляд, но я снова сделала вид, что ничего не заметила. Волхв задумчиво наклонил голову, словно разглядывая меня под другим углом, его глаза чуть потускнели и стали печальнее. Я опустила глаза в тарелку, размешивая островок жирной сметаны, плавающий среди мелко порубленной зелени. Большую часть трав я распознала: обыкновенная петрушка, зелёный лук и мята, непонятно, правда, зачем засунутая в окрошку. Присмотревшись и припробовавшись, в остальном нежно-салатном месиве я с удивлением опознала чищенные огурцы, судя по виду, пропущенные через электрическую мясорубку с десятилезвийной насадкой на пятой скорости.
Воспользовавшись относительной тишиной, прерываемой лишь довольным причмокиванием волхиды, уже втихомолку подтащившей к себе тарелку волхва, на которую он и не глядел, Любава поведала старцу мою историю. Я старательно делала вид, что "когда я ем, я глух и нем", но на самом деле внимательно прислушивалась к словам травницы, по интонации и стилю изложения пытаясь определить, как она теперь ко мне относится. Девушка излагала факты скупо, не приправляя их сентиментальными охами и вздохами, как это свойственной многим барышням, но умудрялась всем своим видом продемонстрировать своё желание мне помочь. Про белую паутину она и не заикнулась. Да наверное, волхв был вполне способен увидеть её и сам.
Выслушав пересказ знахарки, старец повернулся ко мне. Я вскинулась, ожидая его слов.
— Сочувствую тебе, Лиса. Сегодня я буду говорить с дубами Перуновой Рощи. Я испрошу у громовержца ответа для тебя, но это может занять много времени. — Я торопливо опустила глаза, чтобы скрыть досадливое и одновременно облегчённое выражение. — Пока я буду ждать ответа, надеюсь, Любава согласится помочь тебе.
То есть, перевела я, волхв тонко намекнул, что куковать мне у знахарки... хотя бы до тех пор пока не помиримся или язык общий не найдём.
Закончили мы есть в молчании, даже Настя как-то незаметно погрустнела. Просить добавки я как-то постеснялась, ведь после лечебного голодания то у пиратов, то у вампира, тарелка прохладной окрошки в такую жару казалась мне амброзией. Волхв, просидевший неподвижно всю трапезу, степенно встал и, велеречиво поблагодарив всех за обед, вышел, небрежно прихватив посох.
Я проводила старца недоуменным взглядом. Заметив моё ошалелое выражение лица, Любава улыбнулась:
— Волхв редко ест с нами, ему нравится просто сидеть вместе с нами, разговаривать... Он уже давно считает нас своей семьёй. Меня он воспитывал, Настасью мы уже вместе обучить хоть чему-то пытаемся. Да видно, девице на судьбе так написано, что знать ей лишь природу надобно, да и не раньше срока положенного.
Я машинально кивнула, смахивая со стола крошки и убирая посуду. Настю снова погнали за водой, и чтобы единственной не сидеть без дела, я пыталась помочь по мелочи, надеясь, что не сильно мешаю. Такое впечатление у меня появилось после того, как Любава, отговариваясь тем, что я гостья, попыталась выхватить у меня из рук блюдо с хлебом, которое я и так не знала куда приткнуть, и насильно усадить на лавку. Я никогда особым трудоголизмом не отличалась, но сейчас бездельничать мне было от чего-то очень противно.
Вернувшаяся волхида играючи держала расписное коромысло с покачивающимися полными вёдрами, но знахарка всё равно помогла ей вылить воду в кадушку, вытащенную на середину комнаты. Аккуратно повесив коромысло на стену, Настя воровато огляделась и, заметив, что Любава отвернулась, быстро смылась, пока её ещё чем-нибудь не озадачили. Травница с умиротворённой улыбкой начала полоскать тарелки в речной воде. Искоса взглянув на меня, она недовольно поджала губы. Я нагло усмехнулась, понимая, что она никуда меня не выгонит.
— Сегодня к портному схожу, пусть одёжки тебе нормальной подберёт, — пообещала она. — До колдовской ночи тебе точно у нас жить, а там уж видно будет, как медяк ляжет, да как боги скажут...
Я согласно прикрыла глаза, едва не застонав. Я же в такой жаре не доживу до это ночи колдовской! Хотя, можно трав пособирать, чистых, а не отравленных благами современной цивилизации.
Размечтавшись о пополнении своего гербария, я не заметила, как травница начала мурлыкать себе под нос незамысловатую песенку. От нечего делать я прислушалась к тихим и мягким словам странной песни:
Я смотрю в темноту,
Там вдали есть огонь.
В тишине слышу звук,
Воспевающий боль.
Воспевается страх,
В тишине за полночь.
Развевается прах
И уносится прочь.
Я стою в тишине,
За спиной темнота,
Всё погибло во мне,
И в душе пустота.
Ухожу в никуда,
Неизвестность неся.
Смерть за мною идёт
По лесам и весям.
Не узнает никто,
Как погибла звезда.
Не увидит никто,
Что ушло в никуда.
Исчезает в глазах
Уходящая ночь.
Обернувшись назад,
Унесу смерть я прочь.
И распустится свет,
Как лилейный цветок.
В темноте белый свет,
Словно жизни исток.
Но в душе не поёт
Птицы утренней трель.
Впереди меня ждёт
Лишь подруга-метель.
Я прикусила губу и отвернулась. Вряд ли Любава хотела этой песенкой обидеть меня. Просто мне надо стать менее мнительной.
(1 Волхида — дочь человеческой ведьмы и духа природа, обладает колдовской силой, основанной на потустороннем знании трав и земли).
Хель
Смех, конечно, лучшее лекарство. Но не при поносе.
Из личного опыта доктора.
Мы сидели в рубке управления, как мыши под веником. То есть боялись пошевелиться, но шёпотом переругивались (Рейдж и капитан) или тихонько хныкали, жалея себя (это уже я). И внимательно прислушивались к зловещему скрежету и лязгу. По заверениям капитана, которого звали Крис, там всего лишь пытались открыть люк аварийного выхода. К нему вёл короткий коридор из капитанской рубки, и попасть снаружи через этот люк внутрь корабля можно только через рубку. Что нас совсем не радовало.
Мрачная Рейдж нарезала круги по комнате, неразборчиво шипя себе под нос, как я догадываюсь, не дифирамбы неизвестным. Крис пытался достучаться до высшего разума — бортового компьютера, подключив к нему аккумуляторы от карманного экранчика. Я, конечно, никогда не была техническим гением, но как-то догадывалась, что четыре маленьких серебристых шарика не смогут обеспечить работу "высшего разума" хотя бы на пол-минуты.
Я худо-бедно притерпелась к слабому и далёкому сиянию звёзд за окном, дававшему жалкие крохи света и не позволяющие погрузиться звездолёту в абсолютную тьму.
— Ничего, как только до них доберутся мои дубли... — мстительно прошипел Крис, в раздражении пиная пульт управления.
— То ничего не будет, — цинично подытожила Рейдж и поспешила уточнить. — То есть будет. Очень плохо. Твоим дублям. Без твоего приказа эти шкафы ничего не смогут сделать. Извилин в голове не хватит.
Крис громко выругался, признавая правоту ликвидатора и совсем позабыв о конспирации. Моё заклинание ещё действовало, и я первая слышала уверенные шаги, гулко разносящиеся по коридору, и немного приглушённые голоса людей.
— Слышите? — трагическим шёпотом спросила я. Ребята временно прекратили переругиваться, выясняя будет ли нам плохо, и если да, то как именно. Рейдж осторожно подкралась ко мне и внимательно прислушалась.
— Ничего, — спустя несколько секунд покачала головой она. — Тебе, наверное, показалось.
Я прикусила язык, вспоминая, что даже самый хороший слух не сравнится с магически обострённым. Впрочем, скоро слышно стало всем.
Тайная дверь, не снабжённая надписью "аварийный выход", скрывалась под серой панелью, которыми была обшита изнутри рубка. И теперь кто-то пытался эту дверь взломать. Естественно, что никаких навороченных замков, во много раз усложнявших процесс открывания и превращавших взлом в увлекательную головоломку, на ней не было. Действительно, зачем? Дверью должны были воспользоваться только в крайнем случае, когда не до набирания десятизначного кода, поворота ручки ровно на семьдесят шесть градусов и нажатия незаметной на фоне панелей кнопочки.
Дверь отрывалась элементарно. Только вот открывалась она внутрь рубки, и к распахиванию из коридора не была предназначена — мешала металлическая панель.
Мы переглянулись, и начали дружно баррикадировать её всем, что попадалась нам под руку. Крис даже попытался пульт управления придвинуть, но у него ничего не вышло. А так как вся обстановка в комнате ограничивалась только этим самым пультом, тремя нашими стульями и хлипким стеклянным столиком с блестящей статуэткой, собранной словно из лишних запчастей, то и баррикада вышла не слишком внушительной.
Рейдж уже во весь голос завернула замысловатое ругательство, поминая в нём Криса, не додумавшегося обставить рубку чем-нибудь более тяжёлым, его родственников и родственников незваных гостей. Сосредоточенная возня за дверью на несколько мгновений стихла, словно люди за ней увлечённо прислушивались к ругательству, а потом оттуда раздался не шибко уверенный мужской голос:
— Рейдж?
Девушка подпрыгнула от удивления и радостно завопила:
— Ларк? Твою мать, ты что тут делаешь?!
— Тебя спасаю, любовь моя! — не менее радостно воскликнул искомый субъект. Рейдж не высказала бурной радости от такой формулировки и, набрав в лёгкие побольше воздуха, заорала, в красках расписывая, какой он идиот, что накурился перед таким важным делом, как вытаскивание её сиятельства Рейдж из загребущих рук эсбешников. Чтоб этот счастливый миг поскорее настал, она даже начала расшвыривать баррикаду. Крис застыл соляным столбом, не зная, то ли облегчённо переводить дух в надежде договориться с гостями, то ли спешить заныкаться куда подальше, учитывая, что на этом звездолёте мы присутствуем в качестве заложников, и он только что силой склонял Рейдж к сотрудничеству. А я пристроилась в сторонке, заняв удобную наблюдательную позицию и, ожидая гарантированный балаган, тихонько хихикала. Судя по комментариям ликвидатора, с нашим неведомым спасителем Рейдж находилась в довольно странных отношениях.
