Дурные законы и военная опасность мешали трудам по превращению Дикого Поля в благоустроенную земледельческую область, но отнюдь их не останавливали. Хлеботорговая компания, составленная нежинскими греками, извлекла немалую выгоду из турецко-венецианской войны и вызванного ею затруднения подвоза в Константинополь. Огромный город жрал в три горла; сильно выросшие провиантские цены обернулись денежным дождем, пролившимся на южную Россию. Кое-что досталось и ханским подданным: еще лет десять назад разоренные Минихом и лишенные летних пастбищ кочевые ногаи начали с голодухи обращаться к землепашеству; теперь сия перемена привела их к нежданному богатству. Вполне можно было надеяться на дальнейшее умножение в Крыму оседлого народа и, как следствие, склонности к миру. Посевы — не стада, их от врага в горы не угонишь.
Крымский берег, взятый у турок, удалось полностью утвердить в русской власти посредством расквартирования в его важнейших пунктах регулярных войск. Следующий шаг — постепенную замену их дополнительными ландмилицкими полками — предполагалось выполнить в течение пяти лет. Указ о расширении штата прошел все инстанции без малейшей задержки; деньги в казне тоже нашлись. Примерно половина военных поселенцев переводилась с Азово-Днепровской линии, остальные набирались из вольницы. Изрядную долю составили беглые, употреблявшие всем известную хитрость: прикинуться малороссиянами, лучше всего — польскими выходцами. Достаточно пробраться в Речь Посполитую через почти не охраняемую границу, набраться местных интонаций и словечек, добыть здешнюю одежду — и пожалуйста, выходи обратно в Россию, назвавшись на заставе каким угодно именем, да и записывайся охотником в крымские полки. Формально розыск в Богородицкой и Очаковской провинциях действовал, иногда крепостных людей для отчета ловили: но только самых глупых или неосторожных. Ровно столько, чтобы при случае избежать прямых обвинений в потворстве. А уж в Крыму... Была оказия, бесстрашный ловец ревизских душ как-то раз на полуостров заехал. Да и пропал без следа. Все, кого спрашивали, только пожимали плечами: 'татары шалят...'
Валахи, греки, армяне, крещеные черкесы, — этих я тоже брал охотно, главным образом для передачи русским колонистам нужных на юге хозяйственных умений. Но желающих находилось немного: слишком строгий порядок поддерживался в ландмилицких войсках. Не всякий регулярный полк мог по этой части с ними равняться. А ежели кто не готов терпеть воинскую дисциплину, так и нечего ему делать в строю. Вон, на торговых судах — вечно матросов не хватает. Правда, у хорошего капитана тоже не забалуешь, но это только в плавании. Сойдя на берег — отведешь душу на воле.
Торговый флот и впрямь рос стремительно. Хлебный ажиотаж породил судостроительную горячку. Анненхафенские плотники работали столь же напряженно, как в войну, и все же не справлялись с заказами. Когда ко мне явились купцы, желающие устроить на Днепре, ниже порогов, приватную верфь, я всячески прошение их поддержал, поручив верным людям сопровождение оного в Коммерц-коллегии и Сенате, и даже отписал самой императрице. Азов, Керчь, Кафа и возрожденный Очаков быстро превращались в значительные вывозные порты. Таможенный тариф на Черном и Азовском морях был установлен весьма льготный. Лишь на вывоз хлеба — солидная пошлина, дабы в погоне за наживой не оголодить ненароком пол-страны. Все равно, оборотистый торговец мог за один сезон утроить капитал. На запах золота потянулись евреи с польской Украины, повезли зерно из шляхетских имений. Помня упорное нежелание государыни допускать сей народ в пределы империи, я постарался выстроить систему коммерции таким образом, чтобы оставить за ними скупку хлеба, доставку оного к речным пристаням и сплав по Припяти и Днепру до устья Ирпени, где проходит граница; но хитрых негоциантов удержать в узких рамках было сложно. Пошли в дело крещеные приказчики, всяческие подставные лица, кредиты купцам-христианам, ставящие сих последних в полностью зависимое положение... На мой взгляд, бороться с этим вовсе не имело смысла: преследуя собственную корысть, сыны израилевы играли на руку России, отводя часть польского экспорта в наши порты и, соответственно, лишая сих прибытков Данциг. Более того, не стоит забывать, что политическая ориентация идет очень часто следом за торговыми связями. Открыв торговлю через Черное море, мы создали все условия для коммерческого протектората над правобережьем Днепра, бассейном Припяти и прилегающей частью Литвы. Что в государственном смысле это пока еще Речь Посполитая — не беда. Чем больше оборот, тем прочнее будет сидеть Варшава на русском крючке. Незначительное изменение наших таможенных правил сможет обернуться радостью или горем для изрядной толпы шляхтичей и магнатов, обладающих в сем непорядочном государстве большим влиянием, нежели король.
Сам я хлебом не занимался, имея более выгодные товары. Чугунное литье с южного завода шло и в Константинополь, и в Трапезунд. Котлы расходились от Белграда до Багдада. Чугун в слитках турки тоже брали, пока шла Морейская война. Понятно, что для изготовления пушечных ядер и мортирных бомб, но меня это не смущало. Если б еще Венеция купила, было бы совсем хорошо: нет лучше, чем торговать оружием и нужными в военном обиходе материалами с обеими сражающимися сторонами (если, конечно, вы не заинтересованы в победе одной из них). Османо-венецианское замирение освободило архипелагский путь и открыло для русской посуды и печного литья все медитерранские рынки, кроме Испании, где англичан потеснить не удалось, потому как дальность перевозки имеет значение. В видах расширения сбыта в Персии (котлы и сковороды людям нужны, даже если государство распалось) поручил своим инженерам вновь изучить возможность устройства канала, соединяющего Волгу с Доном. Впрочем, итог был негативным. Чудовищный объем земляных работ: при нынешних размерах торговли канал не окупится и за тысячелетие. Дорога от Пятиизбянской до Царицына, отсыпанная и замощенная по древнеримским образцам и годная для использования в любое время года, в перспективе могла быть выгодной, если бы к персидским товарам прибавить уральское полосовое железо, пустив его к черноморским портам. Но меня это не устраивало: не затем держу Тайбольский завод на Ладоге, чтобы его оставить без сырья. К тому же, отсутствие дорог гораздо больнее сказывалось в ином месте. Путь от чугунолитейных мастерских до морского берега, длиною примерно в сотню верст, временами становился совсем непроезжим. Весной и осенью приходилось ждать месяцами, пока удастся перевезти тяжелый груз до торговой пристани в Анненхафене. Доменные печи производили горы шлака, так что материал для отсыпки имелся в изобилии. Вот на это и пустили доход, оставшийся после выплаты дивидендов.
Еще одна важная дорога, и тоже на приватные средства, построена была на берегу Днепра, для перевозки товара в обход порогов. Рассмотрев прожекты устройства шлюзов или углубления русла, я нашел их неисполнимыми и предложил сделать по-иному. Поскольку тяжело груженые дощаники провести через Ненасытец не выйдет даже по высокой воде (это вам не казачьи чайки), перевалки все равно не избежать. Так почему бы не сделать так, чтобы возить товары с наибольшим удобством и с наименьшими издержками? Учредили компанию на паях, построили в Богородицке и неподалеку от Хортицы две пристани с большими 'журавлями' для грузов, как в Копенгагенском порту, проложили мощеный путь, окопанный по краям канавами, поставили на въездах стражу и сборщиков платы за проезд. Все с расчетом на миллионы пудов. Возчиками подряжали жителей, со своими воловьими упряжками, но плату за прогоны опять же назначала компания. Никаких привилегий, никаких запретов. Хочет купец сплавиться через пороги — вольно ему свой товар топить; желает в обход компанейской дороги тащиться по буеракам — никто ему и в этом не указ. Однако серьезные, крупные торговцы довольно-таки скоро убедились, что услуги сии отнюдь не разорительны, а с учетом сбережения времени представляют выгоднейший способ миновать пороги. С речными судами хозяева поступали по-разному. Одни нанимали казаков, чтобы провели вниз пустыми, другие продавали, третьи возвращали вверх по реке, чаще всего — с попутным грузом. А ниже порогов корабельщиков хватало; приходилось только следить, чтобы они не стакнулись между собою для чрезмерного повышения платы.
Морская торговля между затаившими вражду государствами открывает много возможностей для шпионства. У меня в каждой таможне был человек, специально назначенный для ведения тайных дел с купцами. Турки еще менее стеснялись. Любой османский чиновник, даже мелкий, способен причинить торговцу такие убытки, что бедняга на все пойдет для избежания оных. Если кто не попал в паутину, причиной тому — не его собственная ловкость, а извечная турецкая лень. Ввиду таких обстоятельств, держать военный флот в портах, используемых для коммерции, представлялось не весьма разумным. Тем более, близ южной оконечности полуострова скучали без употребления две превосходные бухты: Инкерманская и Чембальская. Первая из них имела то неудобство, что северный ее берег по договору остался за татарами; все пространство было доступно вражескому взгляду. Вторая могла быть легче защищена от возможных набегов, а при довольно скромных затратах -сделана неприступной с моря и суши. Там и начали строить военную гавань.
Непобедимая скудость русской казны самым обидным образом ограничивает наши морские возможности. Во время недавней войны за габсбургское наследство бюджет Royal Navy превосходил бюджет всей Российской империи. Учитывая долю Адмиралтейства в государственных расходах, легко подсчитать, что Британия 'правит морями', тратя на флот в шесть раз больше денег, чем мы. Дешевизна корабельных материалов и провианта, в сочетании с голландским займом, позволила России сократить отставание от островитян по числу кораблей до трехкратного — но долго удерживать сию пропорцию без народного разорения не вышло бы. Сразу по замирении с турками эскадра Бредаля осталась, в финансовом смысле, на мели. Анненхафенскую верфь спасли приватные заказы, иначе бы все плотники разбежались; а поддержание в годном виде имеющихся линейных кораблей обратилось в задачу трудноразрешимую. Вице-адмирал докладывал, что едва ли не половина их нуждается в тимберовке; требовался вместительный сухой док. В России оных вовсе не имелось: на острове Котлин еще Петр Великий когда-то начал строить такой, рассчитывая окончить дело за три года. С тех пор почти тридцать лет прошло — и что? Извольте видеть, все еще строят! Мне подобные сроки не годились. Сие сооружение надобно было не тоько для военного флота, но и для компанейских судов. Ежели ходить в Кантон и Банкибазар, то после каждого плавания надо вынимать корабль из воды, чистить обросшее моллюсками днище и менять источенные червями планки. До сих пор я это делал в Гамбурге или Бристоле. Дорого, а куда деваться? Ради нескольких корабликов собственный док заводить неприбыточно. Теперь же, с ростом коммерческого судоходства на юге, подобный прожект вполне мог себя оправдать — особенно, если строить на паях с казною, условившись о порядке совместного пользования.
Сие последнее оказалось не так-то просто. Выше я упоминал, что после кончины фельдмаршала Долгорукова должность президента Военной коллегии осталась не замещенной; так вот, Адмиралтейств-коллегия разделила ту же участь! Когда Головин умер в Гамбурге, авторитетные Мишуков и Бредаль начальствовали над эскадрами в дальних морях, а в Петербурге достойных не нашли. Почему не нашли? Скорее всего, и не искали: Бестужеву не нужны были при дворе равные по чину сановники, с коими пришлось бы делить доверенность и внимание императрицы. Вот и вышла такая нелепость, что во время войны (разумею Рейнский поход) обе коллегии, ведающие военными делами, оказались, по сути, обезглавлены. Впрочем, у государства Российского ум, наверно, находится не в голове, ибо отсутствие оной на деятельности сих учреждений почти не отразилось. Только в моем деле возникли трудности, потому что вице-адмирал князь Белосельский, служивший Елизавете докладчиком по морским делам, подобным вздором не интересовался и посвящал служебное рвение иным, подлинно великим свершениям: введению во флоте белого мундира и запрещению флотским чинам ходить в караул в партикулярной одежде. Лишь неоднократные мои письма на высочайшее имя привели в движение заржавелый механизм Адмиралтейства; окончательная же резолюция последовала за возвращением из Персии и назначением в сие ведомство Михаила Голицына-младшего.
Раздражающая адмиралтейская волокита не принесла, впрочем, большого вреда. Пока она тянулась, определили место постройки и провели тщательные изыскания. Бредаль сначала хотел строить в Чембало; я возражал старому приятелю, указывая на неподходящий рельеф и каменистый грунт. Кроме того, сия бухта являет собой, в стратегическом плане, далеко выдвинутый аванпост — а вытащенные из воды корабли весьма уязвимы. Тимберовкой лучше заниматься в глубоком тылу. В итоге, согласились на Анненхафен. Там и земляные работы выходили много дешевле, и верфь уже имелась. Кто наилучшим образом выполнит переборку подгнившего корабельного корпуса, если не тот, кто его делал? Помимо прочего, в сотне с небольшим верст наследники Фомы Гриффита пережигали для меня уголь на кокс, получая при этом изрядное количество смолы; а смола каменноугольная для защиты дерева от гнили оказалась очень хороша. Все выгоды, кроме одной: в Чембало климат теплей, зимою удобнее работать.
После ратификации Ахенского трактата и совершенного вывода нашх войск из турецких владений, во всей Европе воцарился мир. Санкт-петербургский профессор Ломоносов сочинил на сей предмет прекрасную оду:
Царей и царств земных отрада,
Возлюбленная тишина,
Блаженство сел, градов ограда,
Коль ты полезна и красна!
Вокруг тебя цветы пестреют,
Колосья на полях желтеют;
Сокровищ полны корабли
Дерзают в море за тобою;
Ты сыплешь щедрою рукою
Свое богатство по земли.
Мария Терезия в упорной борьбе сохранила отцовское наследство — исключая Силезию и три небольших герцогства в Италии: Парму, Пьяченцу и Гуасталлу. Замечательная женщина! Видел я раз в Неаполе ее портрет, писанный с юной принцессы: этакое нежное создание, хрупкое, как фарфоровая куколка. Кто бы догадался, что нападение врагов разбудит в этой красотке сильный ум и твердую волю, такие, что иным мужчинам на зависть. При этом и женский долг она не оставляла пренебреженным, рожая каждый год по ребенку. Рассказывал один воеводинский серб, как Ее Величество изволила поднимать на войну венгерское дворянство — верхом на коне, с саблей, в гусарском мундире, месяце на пятом беременности... Тяжела ты, доля императрицы! Муж ее гораздо бледнее. Не скажу, что он плох — просто зауряден. Раз уж Lex Salica не дозволяет женщине самой носить императорскую корону, требуется некое тело с мужскими причиндалами и головой, на которую любимая женушка эту самую корону наденет. Несмотря на территориальные потери, цесарцев можно считать победителями уже за то, что сумели уцелеть под напором превосходящих сил.
