— Но я...
Тим собирался сказать, что у него несколько иные планы, однако его голос потонул в дружном вопле радости, вырвавшемся из глоток сектантов. Не хотелось ему становиться одним из них. Таким, как они. Не хотелось принимать власть над собой болотного чудовища, пожалуй, самого жуткого из всех обитателей Полигона. И не хотелось оставаться здесь навсегда.
Впрочем, возникшая заминка пошла на пользу, дав возможность обдумать свои дальнейшие действия. Что будет, если он сейчас вот так запросто, в открытую сообщит о том, что он отказывается от столь высокой чести стать одним из них ? Пожалуй, ничего хорошего. Вряд ли Учитель примет отказ. Вряд ли его одобрит Великая Матерь. Вряд ли его выпустят живым с островов. Поэтому, когда снова воцарилась тишина, он решил промолчать, и последовал за Учителем, который увлек свою паству за собой. Последние несли тело Борзого и его мешок. Проходя мимо того места, где умер Борзой Тим увидел в траве кинжал, который не заметили сектанты. Подумал, что оружие лишним не бывает, тем более, такое, и, подняв его, спрятал в колчан со стрелами...
Трудно сказать, что именно и в большей степени так раззадорило сектантов — приближение великого праздника или радость за Госпожу, — но готовились они к торжеству с завидным энтузиазмом. Еще недавно это были хмурые молчаливые люди, ведущие неторопливую, размеренную и в чем-то скучную жизнь. И вот они бегают по лагерю, искренне радуются и тарахтят без умолку. С наступлением ночи темно в лагере не стало: развели костры, зажгли факелы и даже какие-то лампадки. Украсили деревушку неказисто, но с любовью: тряпичными лоскутками, резными косточками, деревянными игрушками. Организовали шведский стол, на котором появилось много мяса, фруктов и овощей. А еще — ритуальный напиток, приготовленный совместными усилиями Каргой и Лидой. Что это было на самом деле — спиртное или наркотик — бог весть. Скорее второе. Потому как, пустив чашу по кругу и выпив по глотку, сектанты оживились пуще прежнего. Тиму тоже пришлось глотнуть. И уже через минуту он почувствовал не только небывалый прилив сил, но и рвавшуюся наружу удаль. Голова, как и тело, стала легкой, распиравшая изнутри радость требовала выхода. Захотелось сделать еще глоток этого бальзама жизни, этой амброзии духа. Но когда чаша пошла по второму кругу, Тимофей смог сдержать порыв и только сделал вид, что пьет. Было у него такое чувство, что еще один глоток, и крышу сорвет окончательно. А ему нужна была ясная голова, так как время неумолимо уходило, а еще столько всякого нужно было сделать.
Одно хорошо — никто его особо не контролировал. Это в самом начале сектанты подходили один за другим, благодарили его за то, что он сделал. Да и Борзому отдавали дань уважения, подходя к его мертвому телу и отвешивая поклоны. Потом, правда, о Тимофее забыли, а он и не возражал. Он посматривал по сторонам и только и дожидался удобного момента, чтобы тайком улизнуть из лагеря. Да как-то не получалось: то Учитель крутился рядом, отдавая последние распоряжения, то Лидия...
Лида...
То ли она окончательно прониклась сектантским бытом и идеологией, то ли причиной тому был ритуальный напиток, девушка радовалась вместе со всеми. И восхваляла Великую Матерь, ее мудрость, ее опыт, ее человеколюбие. Не зря ведь говорят, что религия — опиум для народа. Вот и Лиду накрыло религиозным угаром, да так, что жалко было на нее смотреть. Проблема в том, что и изменить Тим ничего не мог. Оставалось два дня. И один идентификатор. А она сама выбрала свой путь и с наступлением полуночи должна будет вместе с Большаковым пройти ритуал обращения, после которого станет полноправным членом этого общества. Кроме того она получит дары от Великой Матери. И это грядущее событие воодушевляло Лидию настолько, что говорила она об этом с придыханием и нескрываемым нетерпением.
А Тимофей всячески хотел избежать ритуала обращения, понимая, что назад дороги не будет. Особенно после того как узнал, что после обряда он не сможет воспользоваться идентификатором. И не сможет покинуть Полигон. Теперь была понятна реакция Борзого на гаджет, ради которого остальные Претенденты готовы были грызть друг другу глотки. Для почитателя Великой Матери он был бесполезен. А вот если скормить его чудовищу, то можно было получить всевозможные блага класса люкс. Например, новый Талант или что-то другое, равнозначное. Но как-то не срослось у Борзого: с приближением кульминации праздника его тело отнесли на ритуальный остров, и Большаков догадывался — зачем.
И вот, с наступлением полуночи экзальтированная от зелья и предстоящего события толпа сектантов под предводительством Учителя решила нанести визит Великой Матери Гоа. Тиму так и не удалось сбежать, и от лицезрения чудовища ему, похоже, тоже не отвертеться. Как ни крути, но он невольно стал ключевым персонажем истории, и снова оказался в центре внимания.
— Великая Матерь хочет видеть того, благодаря кому она сегодня станет полноправной Хозяйкой Полигона,— сообщил Учитель.— Она лично хочет тебя отблагодарить. Гордись! Не каждому выпадает честь быть обласканным Госпожой.
— Горжусь,— буркнул Тим и поплелся за старшаком ...
В отличие от главного острова, освещение ритуального оставалось скупым. То ли в сакральных целях, то ли чтобы скрыть уродство Гоа. Еще недавно буйствовавшие в приступе экзальтации сектанты, ступив на святую землю, мгновенно прониклись царившей здесь атмосферой и заткнулись. Глядя на них, Тим мог с уверенностью сказать: они до усрачки боялись Великую Матерь. Исключением был разве что Учитель, но даже он, ступив на помост, вдруг стал каким-то маленьким и ничтожным. Тима, чего уж тут скрывать, тоже потряхивало. Не столько от того, что ему предстояло увидеть, сколько от грядущей неизвестности. Он понятия не имел, что вскоре произойдет? Чем закончится ритуал и в целом эта ночь? Внутренний голос — или выпитый напиток — успокаивал: что ни делается, все к лучшему. Его шансы проникнуть в Сокровищницу и добраться до идентификатора были исчезающе мизерны. Не было никакой гарантии того, что ведьмино зелье поможет. Еще больше он сомневался в том, что Доброжелатель не устроил на пути к главному сокровищу Полигона еще одну — а может, и не одну — подлянку. А времени оставалось совсем мало. Пройдет день, другой, и на Полигоне произойдет откат к заводским установкам . Большаков понятия не имел, как это будет и как такое в принципе возможно, но ничуть не сомневался в том, что это произойдет. И тот самый внутренний голос увещевал его выкинуть из головы глупые идеи и смириться с действительностью.
Все, что ни делается — к лучшему.
К воде приблизились трое: Учитель, Большаков и Лидия. Но так, что старшак , державший в руках круглобокий глиняный сосуд, стоял все же чуть-чуть впереди, тем самым показывая, что основная заслуга в произошедшем принадлежит именно ему. Жаден был Учитель до милости Великой Матери. И хотя регламент мероприятия не оглашался, вне всякого сомнения, первым действием должно было стать возвышение Гоа...
Но нет, Тим ошибся. Сначала был ужин. Тело Борзого поднесли к краю помоста, раскачали и бросили в воду без всякого пиетета, как мешок с компостом. Не успела гладь успокоиться, а носильщики вернуться на свои места, как вода забурлила, а потом на поверхность всплыло то немногое, что осталось от шпиона Великой Матери.
Вроде все на этом, но нет. На воде вздулся пузырь, а когда он лопнул, над помостом прокатилась искрящаяся волна. Тим не успел — да и не смог бы — отшатнуться. Впрочем, он ничего не почувствовал. В отличие от остальных сектантов. Те радостно восприняли Дар повелительницы — чем бы он ни был. Особенно лучился Учитель — такое впечатление, будто ему перепало нечто превосходившее его ожидания.
Ну а потом, собственно, наступила его очередь.
— Великая Матерь!— крикнул он с придыханием.— Сегодня свершится то, чего мы с нетерпением ждали не один день, а некоторые из нас и не один год. Сегодня — день торжества справедливости, день великих перемен. Мы все перед тобой в долгу. Мы получили от тебя больше, чем смогли дать сами. И сегодня мы дадим тебе то, что принадлежит тебе по праву. Это знаменательный день! Сегодня наша Госпожа станет безусловной владычицей Полигона. Возрадуемся же, братья!
Дружный — а главное, искренний — гвалт прокатился над островом. Лидия радовалась вместе со всеми, и только Тим стоял непричастно, плотно сжав зубы. Но никто не обращал на него внимания.
— Жаль, что твои враги не могут стать свидетелями твоего торжества, ибо все они мертвы. Все, кроме одного! Но сегодня и ему придется покинуть Полигон, так как порвется последняя нить, связывавшая его с этим миром. И наступит время Великой Матери!— заорал он в исступлении.— Время всемогущей Гоа!!!
Под радостные вопли сектантов появилось болотное чудовище. С тех пор как Тим видел его в последний раз, краше оно не стало. Большакова передернуло от смеси страха и отвращения. Руки чесались схватить лук и выпустить стрелу в уставившийся на него большой глаз. Да что толку? Вряд ли обычная стрела сможет покончить с Великой Матерью — легендарным чудовищем Полигона и без пяти минут его Хозяйкой. Тут и спрятанный в колчане кинжал будет бессилен. Почему-то Тим в этом не сомневался. Неспроста же помалкивал Доброжелатель, в данный момент терявший бразды правления на Полигоне. Похоже, жидковат он был против Гоа. А значит, не всемогущ. Но даже если и предположить, что кинжал сработает, и тварь сдохнет, что будет потом с Большаковым? Сектанты попросту разорвут его на части голыми руками, потому что со смертью Гоа исчезнет единственная возможность пережить Перезагрузку.
Они ему этого не простят.
Поэтому и не оставалось Тиму ничего иного, как наблюдать за тем, как Учитель протягивает Великой Матери сосуд. Наверное, в нем было то самое зелье на основе содержимого яйца Аркосарха, о котором однажды говорил Учитель. Одна из шей выгнулась, в нетерпении подалась вперед, лязгнули зубы, принимая дар и едва не оттяпав вместе с ним руки сектанта. Большаков видел, как проглоченный сосуд заскользило вниз по пищеводу. Честно сказать, несколько иначе он представлял себе считывание информации с флешки . Все оказалось одновременно проще и сложнее: информацию, оказывается, можно было проглотить, правда, замутив сперва из нее какое-то зелье. Тварь довольно заурчала и погрузилась в пучину.
Вот и все. Оставалось только присягнуть новой повелительнице, а потом облобызать новых братьев и сестер.
Водная гладь взорвалась океаном брызг, разлетевшихся во все стороны. Стоявшую на помосте толпу окатило зловонным душем. На поверхность снова вырвалась туша Великой Матери. Ее трясло, словно в лихорадке, большие глаза бешено вращались, покрывшись сеткой капилляров, шеи раскачивались из стороны в сторону, клацая зубами. А потом болото огласил многоголосый вопль боли, сбивший с ног сектантов. Тимофея и Лидию невидимая волна почему-то не задела. Так они и стояли, ошарашенно поглядывая то на корчившуюся в судорогах Гоа, то на ползавших и не в состоянии подняться с помоста сектантов. То, что им неслабо досталось, было видно с первого взгляда. Похоже, они разделили часть боли, которую испытывала Великая Матерь. Они морщились и стонали, из их ушей и носов текла кровь. Но хуже всех выглядел Учитель. Татуировки на его теле горели огнем, и это доставляло ему ни с чем несравнимую боль. Он скрежетал зубами и, не в силах сдерживаться, ревел, как раненый зверь. Его затуманенный взгляд шарил по сторонам, пока не наткнулся на корчившуюся Каргу. Взгляд был достаточно красноречив: он винил в произошедшем тетку, допустившую ошибку в приготовлении зелья.
— Я не могла ошибиться!— заверещала она сквозь боль. И тут же перевела взгляд на Тима.— Это он!
И Учитель ей без промедления поверил. Может быть, еще и потому, что Тим, в отличие от остальных, не только не корчился от боли, но и довольно улыбался, сам того не замечая.
— Ты-ы-ы...— зарычал он.
Никогда прежде Тимофей не видел в глазах человека столько ненависти. Вот только вины его в случившемся не было. Это не он зарядил яйцо какой-то гадостью, вирусом, если уж уподоблять его флешке. Это Раска отправила последний привет своей ненаглядной сестрице. А Борзой принес его в лагерь. Но и ведьма, и шпион были мертвы, а отвечать за несварение желудка у Великой Матери кому-то было нужно. И не только за это. Того, как корежило самого Учителя, врагу не пожелаешь. Вот и хотелось ему на ком-то отыграться. А тут он стоит и лыбится во весь рот.
Учитель нашел в себе силы подняться, выставил перед собой скрюченные пальцы, встряхнул руками и...
...ничего не произошло. А, наверное, должно было разорвать Тима в клочья, стереть с лица земли так, чтобы и следа не осталось. Но ничего не вышло.
То ли от бессилия, то ли он удивления Учитель заревел пуще прежнего. С помоста начали подниматься и другие сектанты. Они тоже хотели выместить свою злость на Большакове, однако и у них ничего не получалось.
Магия, дарованная Великой Матерью, перестала действовать.
Но не обычное оружие. Тимофей почувствовал опасность, краем глаза заметил подозрительное движение слева, услышал скрип натягивающегося лука, даже успел повернуть голову. И в этот самый момент с тетивы сорвалась стрела. Противник стоял шагах в десяти от него, и невозможно объяснить, как он мог промахнуться с такого расстояния. То ли штормило его знатно, то ли...
Был у Тима с некоторых пор особый Талант, Мимо Цели, гарантировавший промах противника, даже если тот будет стрелять в упор. Правда, особых Талантов это не касалось — Борзой вынес его из дома ведьмы одним бесконтактным ударом. А стрелок из лука промахнулся с десяти шагов.
Испытывать судьбу Тимофей не стал. В лагере сектантов его больше ничто не задерживало. Разве что... Он посмотрел на Лиду. Девушка так и стояла в полной прострации. Почувствовав на себе взгляд, она повернула голову и посмотрела на Большакова. И было в ее взгляде всего понемногу: удивления, непонимания, раздражения, злости и даже немного ненависти. А вот от прежней теплоты не осталось и следа. И надежды тоже не было. Не удивительно — только что Большаков приговорил ее к смерти.
И все же он сказал:
— Ты со мной?
А она едва заметно покачала головой.
И Тим побежал, расталкивая все еще обессиленных, но очень злых сектантов, тянувших к нему свои руки. Еще одна стрела пролетела мимо, когда он прыгнул на мостки. И тут уж трудно сказать, то ли Талант помог, то ли ему просто повезло. Он решил не рисковать и, раз уж власть Гоа закончилась, мысленно активировал Отвод Глаз. Сам он, как и прежде, не заметил никаких перемен, но то, что трюк удался, подтвердили крики сектантов:
— Где он? Куда он делся?
У Тима было пять секунд относительной невидимости, и он не терял времени даром. Он быстро бежал по мосткам, перепрыгивал с островка на островок, сбивал в воду факелы. Позади продолжала вопить от боли Великая Матерь, бесновался в ярости Учитель, расталкивавший сектантов и бросавший их в погоню, пугая при этом карами небесными. И только Лидия стояла на месте, провожая Тима взглядом, полным разочарования.
