Да, работа предстояла довольно утомительная. И главное при этом — не попасть под ответный удар. Это Тиму нужно было постараться, чтобы прикончить чудовище. Его же противнице достаточно было одного единственного контакта.
Ваншот. Так это, кажется, называется?
А еще она могла неожиданно использовать какой-нибудь Талант, и все. Но то ли Гоа решила вначале с ним поиграться, то ли еще что.
Следующие несколько минут Тим действовал однотипно: отходил на безопасное расстояние, стрелял в глаз, вызывая у Великой Матери секундный ступор, а потом налетал с тесаком и подрубал ближайшую из шей. Гоа тоже не отличалась изобретательностью, преследовала Большакова и при малейшей возможности атаковала противника единственным доступным ей способом.
Но были в этой тактике и свои минусы. Заканчивались стрелы, а их возобновление происходило слишком медленно. За все это время к Тиму вернулось всего две стрелы: та, которой он ранил Учителя, и первая, посланная в глаз Великой Матери. Да и самих глаз становилось все меньше, и цели при этом мельчали, так как Тим разумно начинал с самых крупных и более доступных. Однако через пять-семь минут он выбил десяток целей, оставшись при этом с единственной зачарованной стрелой. Хорошо еще, что у него имелись в наличии обычные. Поэтому он смог продлить свой танец со смертью еще на пять минут. Правда, на этот раз он вернул тесак на пояс и использовал каждое сближение с Гоа для того, чтобы выдернуть из ее тела стрелу. За шесть подходов ему удалось пополнить боезапас на четыре снаряда. Два из них он тут же пустил в дело, и на этот раз подрубил-таки одну из шей. Нет, полностью отделить ее от тела не вышло. Но рана получилась настолько большая, что шея обвалилась под собственным весом, упав на тело ее хозяйки.
Гоа дико заверещала. То ли боль оказалась настолько нестерпимой, то ли потеря настолько чувствительной, то ли сработал один из ее Талантов. Крик ударил Большакова по ушам кувалдой, пронзил мозг тысячью игл, лишил сил и подкосил ноги. Выронив лук, Тимофей рухнул на колени и зажал ладонями уши, из которых потекла кровь.
Впрочем, и для Гоа применение Способности не прошло даром. Разложение тела как будто ускорилось — во множестве появились новые язвы, сочившиеся тошнотворным гноем, гнилое мясо начало отваливаться кусками, обнажая крупные почерневшие кости скелета.
Только это спасло Тима от верной смерти. Пока он пребывал в беспомощности, Гоа тоже зализывала раны почти в буквальном смысле слова: она склоняла шеи над язвами и пыталась залить их внутренним соком. Попадая на плоть, он противно шипел, а Великая Матерь оглашала окрестности новыми криками боли, правда, не шедшими ни в какое сравнение с тем, что поверг на землю Большакова. Раны при этом покрывались плотной коркой, предоставлявшей чудовищу дополнительную защиту.
К тому моменту, когда Гоа пришла в себя, оклемался и сам Большаков. Он все еще был слаб, но смог подняться, заметив, как на него надвигается неповоротливая туша Великой Матери. Хотел поднять лук, но к нему его не подпустила одна из пастей. Пришлось отступить, держа в руке тесак. Правда, уйти далеко не удалось: Гоа прижала его к воде, еще немного и...
Великая Матерь почти добралась до Тима, но наползла на частично срубленную шею и тем самым причинила себе новую боль. Позабыв о Большакове, она занялась более насущной проблемой. Пасть, готовая атаковать противника, принялась грызть собственную плоть для того, чтобы избавиться от досадной помехи. Удовольствие то еще. Гоа ревела и содрогалась всем телом, пока рывком не оторвала обрубленную шею.
Тим в это время ухитрился обойти тушу сбоку и выбраться на открытое пространство. Когда совсем рядом моргнул глаз, он не упустил возможности и вонзил в него тесак.
Гоа снова заверещала, ее тело заколыхалось, пасти заклацали, пытаясь схватить противника, но Тимофей был вне их досягаемости. В ходе сражения он лишил чудовище большей части глаз, тем самым частично его ослепив. Поэтому и металась Великая Матерь, поэтому хватала зубами воздух, потеряв из виду Большакова.
То ли на нервной почве, то ли по какой-то другой причине, но разложение Гоа ускорилось до фатального значения. Плоть уже не отваливалась, а оплывала. Было такое впечатление, будто Великая Матерь тает, как снеговик со всех сторон окруженный огнем. И тут уже ей стало не до Большакова. Она дрожала, как холодец, верещала в предчувствии скорого конца, и оплывала на землю. Ручейки слизи стекали в болото. Тим же стоял в стороне и наблюдал за происходящим, морщась от удушающего зловония.
И вот настал момент, когда на месте Великой Матери осталась лишь куча бесформенной плоти. Какое-то время она продолжала шевелиться, но больше не кричала — было нечем. Шеи сами отвалились и растаяли, смешавшись с остальной разложившейся плотью.
Глядя на то, что осталось от Великой Матери, Тим не верил, что ему удалось прикончить самого серьезного противника на Полигоне. Да основную работу сделала Раска, но и он приложил к этому свою руку. И дело тут не только в везении.
Что ж, осталось только забрать идентификатор и покинуть Полигон.
Большаков невольно поежился, представив, как ему придется копошиться в зловонной массе в поисках гаджета. Но иначе никак.
Он подошел к останкам Гоа, прикрыв нос рукой, и нехотя начал ковыряться в густой слизи тесаком, в надежде найти искомое хотя бы к утру.
Масса вздрогнула неожиданно и резко. Она словно взорвалась, отбросив Тима назад. Он инстинктивно зажмурился, потом, уже лежа на спине, еще какое-то время протирал глаза от облепившей лицо слизи. И когда ему это удалось, увидел новую ипостась Великой Матери. Сбросив с себя все лишнее, она предстала перед Большаковым в виде скелета, собранного из черных, будто обугленных костей. Она стала меньше, но все еще подавляла как габаритами, так и массой. Головы у нее, как и прежде, не было и в помине. Зато имелось шесть лап, похожих на паучьи. Само тело представляло собой эдакую клетку из ребер, внутри которой бился в подвешенном состоянии кожаный мешок диаметром до полутора метров.
Краше Гоа не стала, но стала понятнее.
И опаснее. В отличие от себя прежней, эта была очень подвижная. Не давая Тиму опомниться, она набросилась на него, пытаясь забить похожими на шипы лапами. Атака была настолько ошеломляющая, что Большакову не оставалось ничего иного, как уклоняться, быстро перемещаясь по клочку суши. Принцип прежний — не попасть под удар. А вот с ответными действиями было не так просто. Лук в данной ситуации казался совершенно бесполезным. Вряд ли обычная стрела могла причинить урон набору костей разной величины. Да и не успевал он не то, что прицелиться — даже лук натянуть. Поэтому стрелковое оружие было отброшено в сторону за ненадобностью, и Тимофей остался с тесаком. Правда, и от него не было особого толку. Улучив момент, Большаков нанес рубящий удар, попав по промелькнувшей мимо лапе. Раздался звон — такое впечатление, будто клинок угодил по камню. Впрочем, почерневшие кости даже внешне походили на древнюю окаменелость, так что ничего удивительного. Возможно, положение исправил бы боевой молот или хотя бы обычная кувалда, но где ж их взять?
Вот и приходилось Тиму скакать, уходя от разящих со всех сторон лап и искать уязвимые места у новой Гоа.
Возможно, таковым являлся кожаный мешок, определенно не пустой. Однако заключенный в решетку из ребер, он был не самой доступной целью. И все же именно на нем сконцентрировал Тимофей свое внимание — другого выбора у него все равно не было.
Чтобы добраться до мешка, нужно было рисковать, подходя не то, чтобы вплотную, а даже между лап чудовища. А как раз это проделать было очень сложно. Несмотря на отсутствие глаз, как таковых, Гоа каким-то образом видела своего противника, причем, не важно, с какой стороны он подходил. К тому же атаковала она одинаково четко и быстро не только по фронту, но и с флангов, и с тыла. Попробовав один раз, Тим нарвался на прямой удар. Лапа ударила в грудь, угодив в синтетическую пластину. Пробить ее не смогла, но сила удара была такова, что Большакова отбросило назад, и он растянулся на спине на самом краю острова. Великая Матерь решила этим воспользоваться и в мгновение ока оказалась рядом, нависнув над Тимом и задрав обе передние лапы над поверженным противником.
Понимая, что не успеет ни подняться, ни переместиться в сторону, за секунду до этого Большаков активировал Отвод Глаз. Гоа, собиравшаяся нанести серию молниеносных ударов, потеряла Тимофея из виду, замерла на миг, а потом начала вертеться на месте, гадая, куда исчез противник. В этот момент кожаный мешок оказался прямо перед носом Большакова. Недолго думая, он просунул тесак между ребер и, обхватив рукоять обеими руками, с силой вонзил его в податливую массу. Острый клинок с легкостью распорол кожаную преграду, а потом на всю длину погрузился в противно чавкнувшее содержимое мешка. Хлынула дурно пахнущая жижа, заливая лежащего Большакова. Гоа забесновалась, заметалась, расплескивая содержимое мешка по земле. Одновременно с этим начал разваливаться и сам скелет. Сначала отпадали отдельные косточки. В течение нескольких секунд чудовище лишилось большей части ребер и половины лап. Но Гоа продолжала свой неуемный неуклюжий бег, словно в этом заключалось ее спасение. При этом из мешка доносилось глухое отчаянное подвывание, сопровождаемое цокотом лап и грохотом костей. Наконец, потеряв еще одну конечность, тварь осыпалась на площадку, и в последнюю очередь лопнул мешок, разбросав по сторонам лоскуты кожи и ошметки внутренностей.
Вой вырвался наружу, и среди останков костяка Тим заметил обнаженное, скрюченное тело старухи с мокрыми косматыми патлами, облепившими ее лицо.
Ворска, сестра Раски.
Она дрожала всем телом, выла и пыталась подняться, но ей не хватало сил.
Сжимая в руке тесак, Тим встал с земли и приблизился к ведьме. Увидев его, Ворска заткнулась. Теперь она сверлила взглядом ненавистного врага и натужно сопела.
— Думаешь, ты победил?— спросила она. Голос у нее был глухой, сиплый, как у астматика, каркающий.— Не-ет... Нет! Меня нельзя убить. Два раза взойдет солнце, и я вернусь. Так было. И так будет всегда. А ты... Тебя я заберу с собой.
Она замолчала. И в тот же миг Тимофей почувствовал ни с чем несравнимую боль, вспыхнувшую в тысяче местах одновременно. Сначала подкосились ноги, и он рухнул на колени. Потом завалился на бок и принялся кататься по земле, оглашая окрестности диким ревом.
Боль была внутренней, и чтобы добраться до нее, нужно было содрать с себя кожу. Большакову безумно захотелось это сделать, и он не мог сопротивляться этому желанию. Но прочный доспех не дал свершиться безумию. Ногти скользили по прочной поверхности синтетических платин, не оставляя на них ни малейших следов.
Ворска сначала просто довольно улыбалась, потом начала смеяться. Дуэт — крик боли и хохот безумия — не просто разлетелся по болоту — он наполнил весь мир и звучал теперь даже в самых его отдаленных уголках. А мир затаился в напряжении, натянутом, как струна, готовая порваться. И никто не мог с уверенностью сказать, что произойдет, если — когда — она лопнет.
Тиму было больно. И обидно. Обидно проиграть в тот момент, когда до цели оставался всего лишь маленький шажок. Обидно проиграть безобразной крикливой старухе, да, ведьме, но лишившейся большей части своей силы. И даже смерть его огорчала гораздо меньше, нежели тот факт, что он исчезнет навсегда, а ОНА вернется после Перезагрузки.
И вот последнего он никак не мог допустить. Поэтому, превозмогая боль, он потянулся скрюченными пальцами к Ворске, схватил ее за тощую шею, обтянутую дряблой кожей, и принялся душить.
Но и ведьма не осталась в долгу. Ее корявые пальцы тоже сомкнулись на горле Большакова и надавили на кадык. При этом Ворска продолжала смеяться, хотя уже не так громко. А через минуту, когда перед глазами поплыли разноцветные круги, Тим понял, что старуха снова берет верх. Он же теряет силы и медленно умирает. Его пальцы разжались, ее же, напротив, сомкнулись еще сильнее. Тим попытался оторвать их от себя, но быстро понял, что легче разогнуть подкову, нежели освободиться от стальной хватки ведьмы. И тогда его рука потянулась за спину, нащупала сначала колчан, а потом и рукоять кинжала. Еще через несколько секунд клинок пронзил бок Ворски. Ее безумный смех резко оборвался, а потом болота огласил протяжный, резонирующий, нечеловеческий вой. Тим вырвал кинжал и снова загнал его в бок. Потом еще раз и еще.
Старуха продолжала выть.
Правда пальцы на горле Большакова разжались, и он постарался отстраниться от ведьмы. Но встать не смог — вой старухи не только резал слух, но и отнимал у Тима последние силы. И тогда он выхватил пистоль и выстрелил Ворске в лицо. Голова взорвалась переспевшей тыквой, смех резко смолк, тело дернулось несколько раз и, наконец, замерло.
Все...
Больше всего на свете Большакову хотелось расслабиться и упасть на землю, отдышаться. Но тело ведьмы начало разлагаться на глазах, и Большакову пришлось отползти в сторону, подальше от растекающейся лужи, в которой растворялись даже кости. Впрочем, вскоре едкая субстанция впиталась в землю, исчезнув без следа, а на месте смерти болотной ведьмы остался лежать...
...идентификатор.
Тим пополз назад, взял прибор в руки. Да, это он и есть, идентификатор. Последний на Полигоне. Билет в другой мир. Спасение. Жизнь.
Как там дальше?
Тим припомнил, как это делали другие — Наталья, Эдик, Алиса. Он поднес гаджет к запястью...
...и в этот момент раздался приглушенный стон.
Тим отчаянно завертел головой, и его взгляд замер на подарке Учителя. С позиции, в которой находился Большаков, теперь было видно, что это клетка. И внутри нее кто-то шевелится.
Сунув идентификатор в удобный кармашек на груди, Тим осторожно приблизился к клетке. С Учителя станется — приготовить прощальный сюрприз. Тимофей медленно стащил циновку, и теперь отчетливо видел скрючившееся за прочными деревянными прутьями тело.
Тело Лиды.
Гамма чувств нахлынула на Большакова. Радость — ведь он считал, что она погибла вместе с остальными, пойдя на корм Великой Матери. Настороженность — как так могло случиться, что выжила лишь одна она? Почему Учитель ее пощадил? Что она делала в клетке? Сюрприз? Какого рода? И, наконец, сожаление — идентификатор был один, а значит...
Лида была жива и сквозь прутья смотрела на Тима. Взгляд ничего непонимающего человека. Как будто она только что проснулась и не могла понять ни где она, ни что происходит.
Замка на дверце не было. Она была туго привязана к основанию прочной веревкой. Тим разрезал ее кинжалом, откинул дверцу и помог девушке выбраться из клетки.
— Ты как?— спросил он ее.
Она ничего не ответила, медленно повела головой сначала направо, потом налево.
— А где... Она?
Голос у нее был слабый, хриплый.
Тим сразу понял, кого Лидия имеет в виду.
— Ее больше нет.
Девушка уставилась на него с недоверием и... кажется, это было осуждение?
