— Не нравится.
— А зачем вообще менял? — люфс растерялся. — Придумал! Надо просто сделать их обычного стального цвета и поубавить режущие свойства. Вот так.
Серо-синеватый шифер с чернью выцвел до стального. Умело взмахнув правым по другую сторону от ствола и подальше от люфса, не вкладывая силы в размах. Парочка рядовых когда-то за подобное схлопотала по зуботычине и наряд на закапывание сортира. Лезвие вошло всего на палец, издав неправильный звон, исправленный при ударе вторым после краткой паузы.
— Угу, — облегченно вздохнув, возвращая к первоначальному варианту, обесцвеченному.
— Только вот еще гарду и эфес надо поменять вот так. И ножны с поясом.
Почему ксифос, а не гладиус, Алик плохо представлял. У первого обычно не делали ни канавки, как у поясного, ни грани, как у второго. Разве что из-за листовидной формы, пересеченной гранью, и гарды. Но вот регулирующийся баланс, изначально соответствующий обычному прямому клинку... Алик был доволен, что сообразил не вносить кардинальных изменений: если тренироваться, так ведь с одним, а не двумя разными. А кислой физиономии Йомиэля было все равно, он не заморачивался такими тонкостями.
— Стоп! А как мы все за раз унесем? — обкорнав половину ствола. Алик делал чурбанчики, а Йомиэль при помощи кинжала рассекал на полешки, меч висел на поясе и постоянно ему мешал.
На что напарник только пожал плечами, грустно вертя головой от дорожки из поленьев до оставшейся основной кроны, успевшей окончательно свалиться, отцепившись.
— Не помнишь, как точно звучало задание?
— Надо все полешки, готовые к попаданию в небольшой костер, принести за один раз, а там не должно остаться даже пня, — дословно процитировал люфс нужную часть.
— Хы, про ствол и ветки ничего. А ты все это сможешь левитировать?
— Я пока только одну Воздушную руку могу контролировать, и на диск Плинга много не положить, — подпинывая бруски.
— Мда. Был бы плащ, завернули бы часть.
— Угу.
— А если представить его как элемент одежды? — смекнул парень.
Йом вскинул брови, но последовал примеру.
К костру подлетел один тюк, битком набитый деревяшками, и подошли двое учеников, вдвоем тащивших горку, наваленную на квадрат плаща.
— Мрщщ! — тут же зашипел раэкапу на впереди идущего незнакомого человека, высоко подняв свой изогнутый хвост.
— Шшш, Интеграл! Свои! — представитель кошачьих сел, так и не опустив хвост, кисточка которого блекло светилась в сумерках.
Надо отдать должное обоим — не уронили, но из-за секундной дрожи парочка поленьев упала.
— Ручной!? — удивленно, без страха.
— Ой! Моя прелесть!
— Кладите ношу.
— Мы выполнили задание, Ариэль.
— Интеграаальчик... — за щеки облапив довольную соскучившуюся морду, позволившую себя тискать под косые переглядывания с Аликом.
— Здесь явно не все дерево, — кивая в сторону принесенного.
— Ствол и ветки остались, — попытался он как можно непринужденнее пожать плечами.
— Действительно. Сай, разберись с остальным, пожалуйста. Разложишь костер, Алик?
— Сейчас, — принялся он сооружать сердцевину и запаляя ее искрой.
— Йомиэль, не хочешь помочь?
— Я устал, Ариэль. Можно не буду?
— Хотя бы зачаруй, — люфс молча повиновался.
— А зачем их чаровать?
— Дабы сами прыгали в костер.
— Ясно.
При помощи клинка Йом справился достаточно быстро, просто проводя кончиком по поленьям. Заодно показал результат. Нечто подобное я и ожидал, иначе бы не избежали они каверзных вопросов.
— Алик, приготовь потом спальное место. Активацию ОСМО лучше лежа проводить. Она...
Пока я рассказывал, дрова сложили в хорошую поленницу. Пока Йом расстилал, часто отвлекаясь на Интеграла, Алик уже все закончил и сидел у костра прямо на траве слева от меня. Вскоре пришел Сай, увеличив поленницу, сделав рядом кучку из веток.
— Ясно. Лучше сразу, не надо долгих болей, а тем более мигрени на целые сутки. Мне просто лечь?
— Да. Пока суть да дело, Сай ужин приготовит. Йом, аппетит ведь отобьешь.
— Эм-м, — отрицательно промычал он с набитым крыжовником ртом.
Алик лежал с каменным лицом и вздрогнул, когда я, сев рядом с его головой, мягко положил на нее свои руки, большими пальцами на лоб. Глаза, как требовалось, он закрыл, а тело я придержал при помощи инфэо из-за резкой боли.
Вживлять кристалл я ему не собирался, как и перестраивать мозг, только отправить на перезагрузку, собственно, из-за кратковременной потери контроля с последующим восстановлением и возьмутся все болевые ощущения. А нужно это для того, чтобы загрузилась ОСМО из памяти чебро, в которую я сейчас и сливал урезанную версию с постепенным задействованием заложенного.
На Йоме я уже успел убедиться, что лучше предоставить обобщенный пример и научить базе, а индивид впоследствии сам будет развиваться в соответствии со своими особенностями мышления и восприятия окружающего. В некоторых ситуациях свое лучше. Тем более естественное развитие может затянуться на года.
Алик мыкнул с расширившимися глазами и обмяк. Физический контакт да плюс предоставленное право вмешательства... Да, острая и запредельная боль только коснулась выключающегося сознания, осталось дождаться, когда он сам очухается.
— Ничего не вижу, кроме черного прямоугольника, — все еще кривясь и морща потираемый лоб.
— Я замедлил процесс, за ночь подсознание освоится, а завтра и сознание начнет, — проговорил я со старого места, поедая обжаренные макаронные ракушки с зеленью, макаемые в сметанный соус.
Как ни странно, но кошак благотворно повлиял на Йоми, первым поужинавшим и уже в легкой дреме смотрящим в огонь и с мурлыкающим Интегралом, пристроившим свою верхнюю половину у него на груди.
— Я к ручью, — зажег Алик маленького Светляка при помощи мысли и жеста, запомнил-таки что-то из книги.
Он сказал просто в воздух, не глядя ни на кого. И ушел.
— Йом, ложись нормально, отоспись.
— Хорошо, — зевнув, переложив пушистого и начав раздеваться.
— Полностью.
— Ззачем?
— Мы наверняка будем купаться вместе, посещать бани. Ты ведь вроде справлялся со стыдом перед мужчинами.
— Угу, — сказала морковка, стягивая последнее и еле удерживаясь от того, чтобы прикрыть или быстро залезть в спальник. Чебро берегла его от холода. Глаза в глаза, но я видел все его тело, и во мне разгорелось нешуточное желание, грозящееся стать заметным во взгляде, пришлось отвернуться к огню.
— Спать так не обязательно, а в лесу лучше и не раздеваться, чебро проследит за комфортом.
— Угу, — одежда тут же оказалась на нем, быстро улегшимся в обнимку с не возражающим раэкапу. Он задремал почти сразу.
А я подглядывал за Аликом. Тот к этому времени дошел до ручья. Поколебавшись, оголился разом, потом вновь оказался в одежде, а затем снял рубашку, которая через мгновение исчезла с земли, окажавшись на нем. Хмыкнув, он вновь разом убрал лишнее, поставил ноги на берега, расставив их шире плеч, поежился, и стал энергично растирать себя, наклоняясь, чтобы набрать воды в ладоши и выплеснуть ее на себя.
Вид сзади оказался неимоверно эротичен. Плавные изгибы, высокая точка раздела пухлых полушарий с перекатывающимися мышцами, широкие плечи, работающие мышцы спины. Метр сто семьдесят, ниже всех в отряде.
Легкий волосяной покров мешочка, так зазывно свисающего между ног... Колебался недолго. Мой эрегированный член оказался у него между полушарий, левая рука легла на пушистый лобок, не давая тазу отстраниться, правая перечеркнула грудь. Инфэо отогнало прохладу.
Алик дернулся и сглотнул, а руки, умывавшие до этого лицо, напряглись, опустились вниз с зажатыми кулаками. Он открыл мне поток своих эмоций, полностью убрав все щиты.
Я застал остатки ненависти, растворившейся в гневе. Брезгливость и отторжение, неприятие. Едва заметная надежда, ушедшая, когда я стал елозить между напрягшимися ягодицами. Решимость, разочарование и горечь обиды, эти превалировали. Слова он посчитал ненужными, не яркими, не способными донести.
— Ссс!
Одна рука сильнее прижала, вторая надавила на плечо, возвращая вставшего на цыпочки из-за без всякой подготовки протаранившего его сопротивляющийся анус моего члена, достаточно смазанного.
Боль, ничем не приглушаемая. Микроразрывы уже появились. Ровность дыхания давно пропала. Костяшки побелели. Я начал активно вдалбливаться почти сразу, без подготовки. Ладонь накрыла его чресла, начав тискать и залуплять, при этом блокируя эрекцию. Я вилял тазом, меняя угол входа в его девственно тесный проход, напряженный для его боли и моего удовольствия, дважды полностью выходя и возвращаясь. Большие махи, сильные удары, громкие шлепки. Долго и с разным ритмом. Правой властно двигал по мускулистой груди, задевая острые сосцы, пару раз поднимаясь к шее и проводя пальцем по плотно сжатым губам.
Боль была не только физическая, но и душевная. От унижения и непонимания. Он все вытерпел, ведь так и не смог расслабиться до самого моего финала с шумным выдохом ему в затылок и шею. Мне самому было горько после содеянного, но так было надо.
Алик вернулся на поляну только через два часа и сразу лег, спиной к костру. Интеграл, аккуратно отлип от спящего Йоми и прошествовал к улегшемуся и застывшему, боящемуся шелохнуться из-за шумного чиха в затылок и щекотания усами оного. Перепрыгнув, котяра уселся напротив. Судя по позе, первым расслабился Алик, и уже потом Интеграл опустил хвост, кончик которого заколотил по земле, заставив юношу вздрогнуть. Насмешливо мявкнув, животное ловко и бесшумно скрылось в темной чаще, ее собой высвечивая.
Хищник возвращался вразвалочку и с огромным отвисшим пузом. В начале он схрустел пару ужиков, а потом ежа, оставив кучку обледенелых игл и породив среди его сородичей жуткую легенду о не в меру мстительном отмороженном заживо замороженным. Оставшиеся в живых свидетели драпали далеко и быстро, больше не мешая спать своим фырканьем вокруг стоянки двуногих.
Интеграл вместе со мной успел вовремя: избирательное инфэо скрыло от слуха еще не заснувшего парня полукрик спящего, следующего не последовало. Любимец властно положил одну лапу на Йоми, потом вторую и улегся, мурлыча, прекратив начавшиеся было метания и стоны вошедшего в глубокую фазу сна. А я поменялся местами с Аней и повторно провел Капру, забывшего прошлый раз, в подсознание его старшего брата по проторенной дорожке, теперь накрепко запомненной волнующимся фамильяром, жаждущим помочь всеми силами.
Последнее, что помнил Йомиэль — это поляна и костер. И вот он очутился в кошмаре, все в том же, на клочке у покосившегося моста, стоя боком к нему, видя и противоположный серый и безжизненный берег. В первые мгновения он только и мог, что безмолвно закричать от давящего ужаса. Ноги подкосились сами собой, тело завалилось набок. Однако страшного не случилось, наоборот — ошеломление затмило все остальное — он не полетел в темень бездонной бездны, а был пойман мягким широким матрацем, дугой охватившим островок, на котором разлегся мирно вылизывающий лапу радужный кот, излучающий тепло и надежность, внушая незыблемость опоры.
И Люфс с ревом облегчения стиснул не возражающего кота. Нескоро он выплакался, а кот все терпел, впитывая слезы, утешая своим теплом и мягкостью, щекоча усами и мокрым шершавым языком, проходящимся по подбородку и нижней челюсти с шеей. Не сразу Йом заметил веселую рожицу-спасителя, а когда увидел, разулыбался и окончательно успокоился, выпустив, наконец, любимого пушистика из своих крепких объятий.
Долго мирок люфса оставался суженным до рожицы, кота и мягкой площадки. А когда он, вслед за рожицей, поднял голову и увидел окружающую разруху и ощутив спиной слабые дуновения со стороны мертвой серости из-за моста, то уже не впал в панику, только передернул плечами и очень сильно захотел туда, на луга и рощи, миражом парящими на горизонте.
Подплывший откуда-то сбоку небольшой камень с кулак Йом долго не решался хотя бы коснуться. Потребовались усилия рожицы, превратившейся в копию, висящую рядом, и кота, вставшего на задние лапы, поймавшего дубликат, опустившего его вниз, и показавшего, что после этого опора получилась надежнее, не пружинит.
Первое касание вызвало боль и Йом отдернул руку. Но настойчивые тычки пушистой морды и усилия рожицы таки увенчались успехом. Преодолевая странные ощущения, при повторном касании уже не показавшимися такими уж больными, Йомиэль долго пытался пристроить булыжник, пока нехотя не вернулся на клочок у моста и не приставил к показавшейся подходящей выемке. Островок расширился. Вымотавшийся облегченно вздохнул, прикрыл глаза и тут же выпал из кошмара.
Я поменялся с Аней местами до самого утра, дав ей отдохнуть от меня. Исследовал астрал, будучи почти целиком в нем, не считая малой частицы в своем слое подпространства категории Мот, продумывал инфэо, наблюдал за разными далекими сущностями, питался разлитым морем энергии и мелкими, подобными океаническому планктону и ракообразным.
Алик все еще ощущал резкие болевые уколы, пронзающие тело, ощущал тень мерзостных прикосновений на груди и в паху. Сим давно уже доложила, что активная болевая фаза регенерации поврежденных тканей завершена, он уже доковылял до своего лежака, и все же память была свежа и не хотела отступать, пока ее не прогнало жаркое дыхание и щекотка на затылке.
Раэкапу!? Этого еще не хватало... Алик зажмурился, а когда открыл глаза встретился с завораживающе радужным взглядом, неожиданно проницательным на молодой мордочке. Жизнь полетела перед внутреним взором, из головы все вылетело: и Сима, и тренированные реакции, и прирученность конкретного этого экземпляра. Когда стали пролистываться недели в гимназии, Алик как очнулся. По-хозяйски быстро навел порядок в сознании. Выругав себя последними словами, юноша расслабился. В конце-то концов, мужик он или б... тряпка? Стало горько, но терпимо и контролируемо. Расслабившись, он зло сощурился на животину, нагло ухмыльнувшуюся в ответ и сбежавшую в лес.
Отчего же с ним так!? Добровольно никто на такую боль бы не согласился, а ведь некоторые сами себя предлагали ему в качестве подстилки. Не получай такие удовольствия, так и не было бы... Тьфу, мерзость! Алик чувствовал себя униженным ниже плинтуса и незаслуженно наказанным. Он знал о чрезмерной свободе нравов в родном городе и о порочной практике драть провинившихся подмастерьев или рекрутов, даже подростком случайно стал свидетелем подобных действий над его ровесником, кричащим и молящим не делать этого снова, что он больше не испортит материал.
Алик знал, когда соглашался, но даже не предполагал и не мыслил, с какой жестокостью столкнется. А главное, за что!? Сам же, ялов гад, поддерживал и поощрял!.. Еле сдержался, чтобы не шмыгнуть. Нет, такое не вытерпеть! Цена непомерно высока, но и высоты знаний колоссальны...
Беспомощность перед обстоятельствами и обида еще долго полыхали, не давая уснуть, как и униженное достоинство, опущенное в самую грязную лужу, не хватало только на глазах у остальных, хоть тут... Ых! Йейль... Нет, Он не увидит моих слез и не услышит плача, никогда! Но как же ловко поймал в ловушку: лишенный памяти об этом дне — и если бы только о нем! — и вернувшийся ни с чем к родным да с еще большим долгом, буду обычным ремесленником, остаток дней терзающимся об упущенном, строящим бесчисленные догадки о произошедшем; или вот так вот с неизвестно какой частотой!
