Жгучая боль как от удара по нервам — всего лишь щелчок ногтем. Непроизвольно зарычал — от боли физической. И от боли моральной — разочарование в жизни. Предательство Лара — так, пустяк. По сравнению с предательством в квадрате.
— Ничего, я не тороплюсь.
Щелчок в два раза сильнее. Рев ярости.
— Ярись, трус.
Серия быстрых ударов.
— Вылезай мстить.
Запредельная боль. И желание избавиться от обидчика любой ценой.
— Не сегодня — так завтра. Виси, божок-сосунок...
— Хи-хи!
Он с каким-то хлыщем ушел, оставив пустоту. Не так — Пустоту. Нет, это не своды пещеры, не треугольник из кусочков Сабонэта, Олисанны, Амсофеля и октагон из Зазела, Микрану, Оллаку, Жогеца, Алоллэи, Фиерайкуц, Озварга, Врезеня, не мое бывшее тело в центре адской фигуры кучкой белого пепла, не присвоенные Асацио и Аюуо. Ради спасения я убил свое творение. Второй Ани больше нет.
Она испытывала радость, умирая за меня, раздираемая по волоскам, сцепившимся с путами Асколя. Их хватило почти впритык — последним стал обрывок нашей с ней пуповины. И Зефира тоже... Нет, нельзя так думать! Он с Интегралом остался там, с гребаным друидом...
— Все артачишься? Может, бантик перевязать?..
— Неужели поверил сольфскому вельможе?..
— Эльфы — лучшие игроки...
— Со своим бы Нордрасиллом...
— Испортил...
— Раздвоение личности...
— Вдруг сам решился...
Хотел спрятаться в симбионте, но не ожидал и даже не предполагал, что из-за внезапного удара в астрале мое Вместилище вышибет в тварный мир, а симбионт станет моим телом. Телом, которое испытывает боль. Меня ударяли, сжимали в тисках, терли о наждачку, шкурку, шерсть, клали под пресс, в кислоту, сжигали. Гиперхасэнад создавался неразрушимым в астрале, воздействия по законам тварного мира для него не более чем пшик. А я? Из чего сделан я, невольник собственного творения?
Вывод первый. Хранитель Башни оставил на мне божественную печать, поскольку свою частичку при мне забыл. И Боги не лгут, только играют правдой. "Это мое влияние, оно полностью исчезнет после твоего выбора" — и нет основания к недоверию.
Вывод второй. Асколь обладал как минимум двумя телами, как и у меня была аватара.
Вывод третий. Сольфский принц не мог пройти мимо такого трофея, как божественная печать. А лицемерить, интриговать — это его хлеб и вода, он это с пеленок впитал.
Вывод четвертый. Только от моей воли зависит проявление свойств высшей сущности, путь к которой мне случайно указали, подтолкнув.
Пытки — хорошие учителя. Долго ль, коротко ль — проблески сознания позволили выстроить мыслительный процесс, исключивший боль, основанный на принципе работы обычного глаза — двадцать четыре кадра в секунду воспринимаются единой сценой, только время в часах, динамически изменяющееся.
Асколю не нужен был слабак. Он мастерски обдурил меня, искусно создав закладку на будущее. И отпустил дозревать. Я чудом сумел сбросить марионеточный аркан. А судя по его поведению, этим и было ограничено. И слава Арасу! Он мог следить за мной лишь косвенно. Ни чтения мыслей, ни просмотра памяти, но и побуждений со стремлениями с лихвой достаточно, чтобы направлять куклу. Плод созрел, но на чужом дереве. Эх, Лар... Прикрыться чувствами моих же порождений. Асколь обыграл тебя. Но вы оба проиграли, сопернички, помешав друг другу. Один излишне тихарился, другой пер танком, вот и врезались.
Йейль, и ведь сам же строил для сольфа путь!.. Навязаны ли чувства к Миэ? Будь благославенна боль! Глуши прочие... Использован вслепую как рычаг или трамплин? Бездна с ним.
Боль пожрала все чувства, съела все, что могла, а потом исдохла, безмерно обрадовав мучителя. Впрочем, не прекратившего свои исследования.
Плохо, что дойдя до языкового заклиняния, я остановился. Не напряг воображение, не предположил обратное влияние. Область тонких материй, где даже мысль о ком-то вызывает отклик, доступный мастеру... Бездна б пожрала этих спесивых эльфов. Ходит с каменным лицом и смотрит как на экспонат.
Когда есть боль и ты, сложно не потерять себя. Я стал хотеть расщепиться, раствориться в ней.
Внезапная кромешная тьма своей неожиданностью выбила из колеи. Лодка черпанула воды, стала тонуть. Откуда-то бросили спасательный канат. Рефлекторно потянул. И покрывало сдернули, явив двум парам глаз аквариум со светящимся мной.
— Вот, дорогой коллега, все приходит вовремя, если люди умеют ждать. Технология давно отлажена.
— Хи-хи! Давно им не являюсь, вы же знаете. Хи-хи! А без заминки все ж не обошлось, уважаемый коллега.
— Исключение подтверждает правило. Не суть важно, как узник оказался в клетке. Главное, что в растворе осаждается адамантий...
Жидкость вскипала слишком медленно, дав шанс запомнить диалог. Больше тьма ни разу не радовала меня своими объятьями — после третьего проблеска все в том же аквариуме я понял бессмысленность ожидания... и попыток расстворения в боли — она успела первой.
Ко всему привыкаешь. Вот и я привык мыслить, в аквариуме, под колоссальным давлением и температурой.
Не однажды в этом Мире мне приходилось страдать. Знал источник, знал цели. Когда-то. Не сейчас. Я хотел запереться в бункере, но оказалось, что построил клетку.
Внезапная полоснула адская резь, во сто крат хуже старой знакомой. Яркая вспышка. И расчет на рефлекс оправдался — не знаю, как и из чего, но из меня брызнули слезы.
— Хи-хи! Осыпающиеся на дно адамантиты, коллега?
— Опыт удачен — камень плачет. У каждого есть особенности, состав суспензии вариативен.
— Форму и формулы мы уже с вами обсуждали, коллега.
— Вы все еще хотите его душу и не смирились с неудачей. Чувства мешают делу, коллега.
— О, мой антогонист, оставим спор досужий. Хи-хи! Мое время придет.
Особенности формы! Благословенная мысль взорвала ад изнутри. Я провалился к остальным.
Там, где время не властно. Там, что создавалось до. Там я обрел себя, капитан своего корабля, хозяин своей судьбы.
Под другим углом, из другой точки зрения, через призму прожитого проанализировал все произошедшее, ничания с испытания.
Дерево не смогло преодолеть инстинкты, сговорилось с братом. Вася... Ты поставил на меня, спутав с игральной костью. И перешел грань фола. Не мне тебя судить, не мне тебя прощать. Арьяна, чистая душа, Апостол, твой ангел-хранитель, твоя дочь. Ты не мог не начать достраивать до цельного тот инфопакет-образ, что я передал тебе когда-то. Я дал тебе много больше, чем новые рынки — я свел тебя с Ларом, и вы спелись. Дерево зашло так глубоко ко мне не без тебя, гном. Растворение — лишь аллегория, далекая от сути. Мне не дали времени на осознание. Тогда.
Атом и в космосе лишен покоя. А меня насильно заливают энергией. Я еще подумаю над тем, каково было Хранителю Башни, но не сегодня, не спустя месяц после начала пыток. Я свершаю Выбор. Что я тогда говорил та-Вастину про эмоции? Мучители вскрыли запекшуюся корку, а Вместилище остановило миг, напомнив о сокрытой под ней радуге, о Пепле и Фениксе. Когда-то через кристаллы Ламбады я сцеживал черную жижу, теперь мне самому предстоит стать фильтром для зведных искр. Мое спасение в завершении намеченной ранее цели. Обнадежившись валидностью стража, капитально скрывающего за собой Вместилище, поверив в себя, замещающего стража, прервал контакт-озарение.
Второй раз я брызгал — виртуально или фигурально не суть важно — кое-чем другим. Перенаправление оправдало чаяния, боль вернулась к прежнему порогу. А мучители вновь облажались — подготовились к слезам, а молучили мочу.
В третий раз я умирал от наслаждения, едва успев применить аффимацию с опорожняющимся кишечником.
— Асалы, хатти-адамантий, хатти-адамантит, коллега. Это много больше расчетного.
— Хи-хи! Вся соль в оскверненности. Признаю Ваше мастерство, дорогой коллега.
Следующие попытки оказались более продуктивными для всех. Я избавлялся от опрометчиво затихаренного запаса проклятой жижи, остатков хатти и всего того хлама, что скопился в запасниках, отягощая, взамен получая квинтессенцию Энергии, голую Силу, не имеющую вектора приложения.
— Хи-хи! Он еще помнит, что такое речь?
— Процесс стабилизирован точно в сроки. Дождитесь фазы катарсиса после пика фрустрации, коллега.
— О, да. День осеннего Равноденствия, лучше только дни Солнцестояния. Хи-хи!
И лабораторию, оказавшуюся всего лишь палаткой, разобрали, подарив мне запрещенный мир. Горные вершины, голубое безоблачное небо полуденного Ра, покров сосновых, а не верхушках курганов подобные мне пилоны рядом с карликовыми уродцами, в которых смутно угадыввались на порядок усохшие мэллорны, рнамэлло и, как рядом со мной, нроллэмы, корчащиеся в опаляющих лучах. Все воспринималось разом с четким осознанием факта плена.
Пилон, стоящий в корнях дерева, представлял собой пирамидку с вогнутой площадкой спиленной макушки, на которой был водружен мой сферический аквариум так, чтобы воображаемая макушка точно совпадала со мной-узелком, центром изящного бантика, сплетеного из разноцветной нити. Ручеек смолянистой жидкости, вытекающей из низкого дупла, запруживался вокруг пирамидки, вместе с постаментом, испещренном мельчайшими рунами, складвающимися в дивный узор, частично в нем утопающей. Руны мерно светились, а жидкость уносила куда-то во внутрь кургана образующиеся на утопленном в ней фундаменте маленькие тягучие бугристые капли металлически черного цвета или багряные кристаллики, фурункулами растущие на стенке. Процесс был медленным, но не прекращался ни на секунду.
Дествительно, видеть все и не мочь удовлетворить желание вырваться на свободу — та еще пытка. Если бы не ранний опыт созерцательного состояния. А без него я бы в Ашчате и не оказался. Так стремился, и так обломался, обложался... Здесь все такие, стремившиеся в сказку. Сильные — источают, слабые — питают, курган.
Первостепенной задачей стало поддержание уровня колебаний, фиксируемых контролирующей системой постамента. Меня не застали врасплох, все в рамках прогноза. Депрессия должна длиться как можно дольше, с тенденцией затухания и локальными пиками.
День сменялся ночью, сутки поначалу летели незаметно, пока я не подстроился. Через неделю я уже воспрнимал кадры с пятиминутным интервалом.
Самыми частыми и единственными гостями были только волки да вороны, таращащиеся умными глазами на нового постояльца. Крутилась какая-то связанная с ними мысль, но в область осмысления не попадала — ее не звали — не до нее.
На кону мое существование, в который уже раз. Все испоганено, все оболгано, все предано... Прах к праху, пыль к пыли. Леонард Алексеевич Тарасов скончался от сердечного приступа, в одиночестве. Арье разорван в клочья. Ариэль — преданная горка пепла.
Летящие дни склеивались в недели, недели в месяцы. Три года я "депрессировал", не желая пользоваться встроенными "ушами", "кожей", "носом", кроме "глаз" для отвода этих самых "глаз", вот такой вот каламбур. Пока не обрел контроль над своим положением. Вернулась полнота восприятия, включая астрал и подпространство. Обуздан эмофон. Сотни раз прокручен момент пленения, проанализирован каждый оттенок цвета, звук и прочие характеристики, обработан лог, выстроены графики, заполнены таблицы. Ситуация ясна как дважды два. Самоограничение спасло от более тяжкой участи.
Теперь главное продумать переход — все, что было в кармане, вот-вот закончится. Тонны превращены в килограммы. В сырье, невесть на что ушедшее. Оружие, как пить дать. Против раженьской экспансии, наверняка, или потив замкнувшегося Горграпа. Плюс исторгнутые, обретшие свой оплот.
Я достаточно гнал бросувую энергию, чтобы вызрело семь оставшихся бутонов, пора их поливать иным нектаром. Пришло время "фазы катарсиса", смены полюсов, знаков, деятельности.
Не знаю, насколько удачно выглядела имитация извне, но мне удалось вновь скользнуть в сон для общения с остальными потоками. Очень плотно-информативного. Да, я все сделал правильно, я подставил вместо себя куклу-обманку, марионетку, которой стал привязанный к до селе усыпленному симбионту фантом. Заложенного в нем достаточно для правдоподобия — интеллектуальных бесед он не сможет вести, но от него и не потребуют их сразу. "У каждого свои особенности". Все будет в пределах расчетного.
— Очнулся, залетный? Хи-хи.
— Ммм...
— Очнулся. Я — Престог. А ты?
— М?..
— Хи-хи. Ничего-ничего. Начнем с малого. С алфавита...
Престог Багод де Оаеуа, барон бац`Лиолиль. Собственной метаморфской персоной. Появлялся по теневому пути(*), собираясь из клочков отбрасываемых теней.
Он долго сокрушался, что я выбрал жалкое существование в кристалле. Часто намекал на возрождение в другом теле, сильнейшем, с навыками, лучшем. Олисанна или Амсофель, на выбор. Для него это такой пустяк... А ему отдать текущее.
— Хи-хи. Право слово, разница очевидна!
Он приходил целый год, не реже одного раза в три дня. Были и другие. Психологи-учителя, объяснявшие разницу между заклинателем, волшебником и магом, выуживающие из меня знания и тут же их "корректирующие" на свой лад.
Через меня все так же прокачивали энергию, выращивая только фурункулы адамантитов. Ненавситные? Благостные? Чепуха, я выше этого. Или стараюсь таковым быть, примеряя маски.
Я все еще глава огромного, пусть и счетного, духовного объединения. Вот в чем смысл познания себя — каждая духовная частичка должна быть сонаправлена с соседями. Мало осенять своим светом, капитанским, команду корабля, она должна быть сплоченой, спаянной, действовать как одно, сохраняя уникальность. Так и тонут корабли, когда старпом, боцман и матрос как лебедь, рак и щука. А капитан... Он никогда не одинок: в тварном мире, где его корабль — это огромный окенский фрегат, большой, с виду неповоротливый, в астрале — шустрая яхта. Аналогия верна лишь отчасти, но смысл передает. Это не эгоцентризм, не самолюбие. Это единение с самим собой, чувство самодостаточности, целостности, внешние факторы не могут это разрушить.
— Все вы приходите с несчитываемой памятью... — Как-то бросил Престог, сокративший визиты до раза-двух в месяц. — Но ты уникум, хи-хи.
— Откуда приходим?
— Хи-хи, интересный вопрос, Леонардо. Сила имриксовской воронки такова, что на Угэреж исторгаются с разлетом по времени. Из прошлого гости не редки, из будущего дальше года никого еще не было. А уж из-за Муэра еще драгоценнее. Последний известный — более тысячи трехсот лет назад. Его звали Жакхомз. Он любовался теми же видами. Хи-хи-хи!
— Зачем вы все это расказали?
— Мы же договорились на "ты". Ай, как нехорошо, — активируя хлыст. — Ты должен все помнить, мальчик.
Экзекузия, как обычно, длилась полтора часа.
— Так вот, Леонардо, ты в том Мире все равно умер, а в этом... так и не прижился. Тебе надо избавиться от груза прошлого, начать жить заново. И я могу тебе дать тело, плоть от плоти этого Мира, который более не станет тебя отвергать, причинять боль. А со старым позволь управиться более опытному...
— А кому отдал тело Жакхомз?
