— Вот они и наблюдают, — Бел прищурился, — тот, что поближе, на парапет облокотился и любуется представлением. Можешь осчастливить его ещё одним воплем.
Имперец не шутил — со своего места я видел крошечную фигурку с ярко-рыжей, почти красной шевелюрой, стоящую на опоясывающей башню площадке. Позу и тем более выражение физиономии я рассмотреть не мог, но, даже если более глазастый Бел приврал про любование, нет сомнений, что наблюдатель на башне пялится именно на нас. Больше просто не на что. Уйти мы не сможем, а двое ворот надёжно закрывают путь в Сигильскую башню. Чем не развлечение для заскучавшего часового? Полагаю, созерцать окрестные пейзажи не так интересно. Особенно, если видишь их изо дня в день.
Кстати, о пейзажах — отсутствие пути наверх, к вратам на Нирн, подтверждает предположение Мартина о том, что это просто "якорь". Штурмовые отряды находятся в другом месте, более пригодном для наступления.
— Так что же мы стоим? — взвился Фарвил. — Вперёд! Во славу Чейдинхолла! Ура-а!
— Поори ещё громче, — посоветовал я, не скрывая раздражения. — Зрителям плохо слышно.
Ролианд одобрительно хмыкнул. А Белизариус смерил нас обоих задумчивым взглядом и неожиданно поинтересовался:
— Ксарес, признайся — до нашего знакомства ты тоже был таким вот избалованным засранцем? Нет, что ты вообще был еще тем... — он запнулся, подбирая приличную замену характеристике меня тогдашнего, — поганцем, я и сам помню, но... — он замолчал и вопросительно поднял брови.
— Открою тебе тайну, — ухмыльнулся я. — Я до сих пор засранец. Это отличительная данмерская черта.
Ролианд негромко рассмеялся:
— Точно. Если данмер не засранец, то это не данмер.
Что? А, ну да, он же скайримец... не удивлюсь, если он процитировал какую-то нордскую поговорку насчёт моего народа. Надо будет при случае вспомнить что-нибудь похожее про нордов.
— Но! — продолжил я, обращаясь к ухмыляющемуся имперцу. — В отличие от... нашего нового знакомого, я — умный засранец.
— В смысле — не гадишь против ветра, — не преминул поддеть тот. — Буду знать.
Смеялись все, кроме Фарвила, который недоуменно хмурился, переводя взгляд с меня на Белизариуса. Наверное, по его мнению, я должен был оскорбиться и полезть бить имперцу морду. Или вызвать его на поединок. Впрочем, если бы это сказал не Бел, возможно, я бы так и сделал.
Фарвил может бить копытом сколько влезет, подумал я, наблюдая повторное побурение младшего Индариса, сообразившего, что все плевать хотели на его приказы и, по большому счету, на него самого. В смысле, на его родство с графом Чейдинхолла. Сам мальчишка, к сожалению, нужнее нам живым. Впрочем, это не обязывает нас терпеть его выкрутасы и выполнять дурацкие прихоти. Пока Ролианд не закончит с бретоном, мы никуда не двинемся. Да и после того, пожалуй, тоже. А сам данмер не побежит. Он, конечно, гордый донельзя, но, надо полагать, некоторую часть врожденной дури Обливион из него все же вытряхнул... Так что он может топать ногами, орать, менять цвет лица, но никуда от нас не денется. Не столько от нас, конечно, сколько от последнего оставшегося в живых друга, но, принимая во внимание состояние бретона, от нас тоже. Бросить приятеля Фарвилу не позволят те крохи совести, что у него имеются. А мы не можем себе позволить бросить их обоих.
Нет, я конечно, могу подлечить Бреммана... Но не буду. Если не попросят. Кстати, сам бретон и не рвётся продолжать "священный поход против дэйдра". И я более, чем уверен, он давно, если не сразу, сообразил, кто такие Бел с Ролиандом. Их, в отличие от меня, можно узнать не только по оружию, подумал я, невольно погладив "Северный Ветер" — своенравный Умбра остался в Храме, под присмотром Мартина и Джоффри, упрятавшего его куда-то в тайное подгорное хранилище, вместе с короной Неналаты, откуда одушевлённый меч не дозовётся ни до кого из братьев.
Кстати, только отдав клинок Мартину, шокированно уставившемуся на меня, едва он понял, что я оставляю ему на хранение, я ощутил, насколько он все-таки на меня давил. То, что мой разум в силу неких обстоятельств стал для него недоступен, не означало, что Умбра, осознав этот факт, перестал пытаться меня подчинить.
Бремман, заметивший моё движение, присмотрелся к "Северному ветру"... и изумлённо уставился на меня. Я кивнул и, сделав знак помалкивать, дождался ответного кивка. Фарвил ничего не заметил, зато северянин одобрительно хмыкнул. Да, акавирское вооружение в Сиродииле — прерогатива Клинков. И жрецов Мотылька-Предка, но о тех никто не знает. Я и то с ними столкнулся случайно. Большинству вообще известно лишь то, что они существуют. Если бы не Джоффри, которого я все же сподобился расспросить, я бы знал немногим больше.
— Ну, что? — закончив возиться с перевязкой, произнёс Ролианд. — Давайте думать, как будем выбираться отсюда...
— Ты в своём уме? — завопил Фарвил. — Рыцарь Колючки никогда не вернётся домой, не выполнив свою задачу! По-другому мы не можем! От имени моего отца, графа Индариса Чейдинхолльского, я приказываю вам провести меня к этому сигильскому камню!
— Фарвил, не смей! — воскликнул бретон, приподнявшись. — Это Клинки! Они все трое — Клинки! Что им твой отец?
— Мой отец — один из Совета Старейшин, — не сдавался Фарвил.
— Клинки не подчиняются Совету. Им только Император может приказывать...
— Императора больше нет!
— Это ничего не меняет, — хмыкнул я. — Есть глава Ордена Клинков. В отсутствие коронованного Императора мы подчиняемся только его приказам.
Фарвил побледнел, став пепельно-серым. Потом снова побурел. В который уже раз.
— В-вы... — заикаясь от гнева, выдохнул он. — Вы... вы не рыцари... К-какие-то простолюдины... насмехаться над благородным рыцарем Колючки... Вы — позор Империи!
Бремман испуганно охнул, торопливо переводя взгляд с Ролианда на Бела. Я напрягся. Графский сыночек и без этого успел достать своим идиотизмом и спесью всех, но настолько не думать головой... Ляпнуть такое Клинкам, когда каждый встречный легионер считает своим долгом высказаться насчёт гибели Императора Уриэля, великолепного планирования Рассветом убийств императорской семьи и беспомощности телохранителей...
Белизариус переглянулся с северянином и, выпрямившись, навис над ним во весь свой немалый рост. По себе помню — впечатляет. А уж когда они проделывают это вдвоём... да ещё с такими лицами... Фарвил, конечно, повыше меня, но ненамного, так что незабываемые мгновения ему обеспечены. Как бы не припозорился со страху...
— Повтори-ка это ещё раз, мальчик, — ласково произнёс имперец.
А братья, похоже, настроены серьезно...
— Фарвил, ты идиот... — безнадежно простонал Бремман. — Ну, посмотри же — акавирские доспехи... Их только Клинки носят.
— М-да, — я, изображая раздумье, демонстративно почесал бровь. — Это неизлечимо. Остаётся надеяться, что граф Андел проживёт достаточно долго.
— Для чего, — озадаченно спросил Фарвил.
— Для того чтобы зачать и вырастить ещё одного сына. С тобой ему явно не повезло, — любезно пояснил Белизариус, неожиданно успокоившись.
Повернулся и отошел.
— И что теперь делать? — растерянно спросил младший Индарис.
Кажется, он так и не понял, что только что избежал серьезной взбучки. А может, учитывая, что на шпильку имперца он не отреагировал, все-таки понял...
— То, зачем пришли — и вы, и мы, — ответил я.
— А как?
— А вот это мы сейчас будем решать, — как ни в чем не бывало, ответил северянин.
Полчаса спустя я неторопливо шагал к воротам. Которые, к слову, при моем приближении даже не шелохнулись. Впрочем, глупо было бы ожидать, что дремора почешутся их открыть ради одного меня. Точнее, ради удовольствия со вкусом надрать мне задницу. По меньшей мере. Что эти ублюдки могут придумать еще, я даже представлять не хочу. Слишком уж богатое у меня воображение, особенно с учетом того, что я уже повидал.
Я подошел вплотную, уже привычно отслеживая ауры бродящих по мосту дремора — на случай, если кому-то на привратной башне вдруг захочется открыть створы — и, задумчиво обозревая окрестности, начал постукивать латной перчаткой по изъеденному металлу. Просто так. Тихий, но гулкий и низкий звон думать не мешал, скорее, даже наоборот, зато, как мне хотелось надеяться, раздражал рогоносцев. А что там они подумают, мне было безразлично. Хорошо было бы, если бы у кого-то из них сдали нервы... но открытие обоих врат это все равно не гарантирует. Так что надо, как изначально намеревались, продолжать искать обходной путь.
Вот только где он?
План, который нам удалось составить после долгих споров и воплей — вопил, естественно, Фарвил — предполагал, что в башню я пойду сам. Бросать Бреммана было нельзя, за графским сынком тоже нужен был присмотр... поэтому братья поворчали и согласились. Младший Индарис попытался было закатить истерику, но почти сразу получил от Белизариуса затрещину и заткнулся. Нет, когда шок прошел, поганец, конечно, попытался качать права, но имперец что-то нашептал ему на ухо и он мгновенно присмирел и оставшееся время тихо сидел в сторонке со скорбной рожей, стеклянными глазами уставясь на меня. Кажется, он даже порывался что-то спросить, но так и не решился.
На мост я попёрся по двум причинам — во-первых, обозревать возможные подступы к Сигильской башне удобнее именно оттуда, несмотря на риск быть обстрелянным часовыми. А во-вторых, существовал исчезающе малый шанс, что дремора не утерпят и все-таки откроют ворота. Особенно если их подзадорить. А уж что-что, а хамить я умею.
— Эй, данмер! — раздался откуда-то сверху гортанный возглас.
Подняв голову, я увидел давешнего красноволосого, который, по словам Бела, любовался представлением, устроенным — при нашей посильной помощи — Фарвилом за мостом, свесившегося через ограждавшие площадку перила.
— Чего тебе, рожа?
Дремора, пропустив мой эпитет мимо ушей, довольно осклабился.
— Головой постучи, — посоветовал он. — Вдруг получится открыть? И посильнее колоти.
— Непременно, — невозмутимо кивнул я. — Если ты хорошо попросишь. А еще лучше встретишь и проводишь.
Он загоготал:
— Обязательно, — и жестами изобразил мне, чем именно намерен заняться при встрече. Если она состоится. Обстоятельно так показал, с чувством. А главное, доходчиво. Даром что вниз башкой висел, высунувшись за перила аккурат по вот то самое, что мне жестами изображал. И как только не свалился, пока руками на манер двемерского паука-центуриона размахивал? Осталось только поднатужиться и облако ядовитого газа выпустить для полного сходства...
В общем, на просьбу это было мало похоже. Зато ясно показало, что у рогатого слишком давно нет подружки, если даже я вызываю у него вполне определенный интерес. И еще — что он нашел бы достойного собеседника в лице Фалану Хлаалу.
Ну, тут он от меня сочувствия не дождется...
Я подумал, изучая довольную рожу рогоносца. А потом так же обстоятельно и наглядно изобразил, какие мысли меня посетили от его кривляний, и куда он свои пожелания может засунуть. С комментариями. Конечно, чтобы кого-то разозлить, глотку драть не обязательно, но так будет доходчивее. Раз уж у меня нет возможности выпустить красноголовому уроду кишки, стоит попробовать оскорбить его так, чтобы свесившись в следующий раз через парапет, он забыл об осторожности и сверзился со своего насеста. Куда — не имеет значения. Даже если он свалится мне под ноги — что вряд ли — полёт с высоты в сорок локтей(2) на каменную поверхность моста вряд ли его обрадует.
Ответом на мое представление стал гневный вопль и здоровенный огнешар — рогоносец решил не мелочиться и под громкий гогот сородича, с интересом наблюдавшего нашу "беседу" со второй башни, запустил заклятьем с большой площадью действия. Торопливо призвав шлем, я отошел в сторону. Точнее, отбежал — врожденная огнеупорность это хорошо, но прическа в военном стиле мне вряд ли будет к лицу, да и возни с отрастающими волосами много, а стричься я никогда не любил. Впрочем, предосторожность со шлемом оказалась излишней, и я отменил заклинание.
— Отличное представление, смертный, — проорал второй дремора, не обращая внимания на брань и угрозы красноволосого, как в мой, так и в свой адрес. — Сдавайся и я позволю тебе станцевать для меня.
— Угу, — пробормотал я, разворачиваясь спиной к воротам. — Уже бегу сдаваться.
Все, что нужно, я уже увидел. Теперь надо как-то отступить и обдумать, как быть дальше. Прикрывшись щитовым заклинанием — на случай, если они начнут стрелять — я порысил обратно.
— Трус! — завопил второй.
Слева от меня высоко над краем моста возникло красное марево заклятия, а через мгновение очень удивленный дэйдрот, размахивая лапами и истерично квакая, полетел в лаву под раздосадованный вопль заклинателя. Забавно получилось — дремора вряд ли рассчитывал на такое. Хотя я бы предпочел, чтоб туда сиганул сам призыватель. Но увы... приходится довольствоваться тем, что есть.
— Что это было на мосту? — встретил меня посмеивающийся Бел. — Брачные пляски валенвудских имга?
— Они самые, — фыркнул я, присаживаясь на камень.
Вот ведь засада... Я и забыл, что ему все будет видно. А глазастый имперец, пока я общался с охраной ворот, наслаждался устроенным мной представлением. Хорошо хоть остальным не рассказывал — во всяком случае, Бремман изнывает от любопытства, а Фарвил, явно толком ничего не рассмотревший, недоуменно хлопает глазами. Спокойнее всех Ролианд, но это только потому, что северянин рассчитывает вытрясти подробности из меня и Бела потом, когда все окончится.
— Почему ты так себя ведешь? — не выдержал Фарвил. — Ты же данмер! Где твоя гордость?
— И что с того? — я посмотрел на него. — Да, я данмер. И гордость у меня есть. Но это не значит, что я должен носиться с ней, как с протухшим яйцом квама.
Хотя в его словах есть определенная правда. Больше, чем мы, данмеры, со своей гордостью носятся только альтмеры. Но на их закидоны, насколько я успел заметить, никто не обращает внимания. В смысле, не оскорбляется. И вообще, насколько я понял, имперцы относятся к этому, как к чудачеству — с некоторой снисходительностью. Хотя, возможно, мне это только кажется. Но если это так, то очень даже зря. Вспомнить хотя бы Умбакано.
— Почему же ты позволяешь ему насмехаться над тобой?
Я уж было собрался послать настырного придурка "на север", но передумал — все равно же не отвяжется.
— Почему? Причин много... Например, потому что он мой друг. Потому что таким образом он сообщил, что беспокоился. И считает, что я излишне рисковал.
— Тогда почему он смеется?
— А чего ему — плакать, что ли? Я жив, здоров и даже развлекся.
Я усмехнулся, вспомнив полет призванного дэйдрота, и переглянулся с посмеивающимся Белом.
— Ну, ладно, — не сдавался Фарвил, — он человек. Но почему ты ведешь себя, как он?
— Потому что мне приходится иметь дело, главным образом, именно с людьми. И друзья у меня — люди, — я кивнул на невозмутимых Клинков, что-то тихо обсуждавших между собой. — У них свои представления о гордости и чести. Очень даже правильные, надо признать, и не такие закостенелые, как у нас, данмеров. И я не хотел на их фоне выглядеть высокомерно-угрюмым придурком с кастрированным чувством юмора, несмотря на то, что мне почти полвека вдалбливали, что серьёзность есть высшая добродетель.
