— Устали, Финн? — спросила Лейси.
— Черти выдоили весь мозг из моих костей.
Она засмеялась. Это был первый смех, который я услышал за последнюю неделю.
— Вы всегда жили в Вест-Сайде, Финн?
— Пока не отправился в Вашингтон в мой первый комитет. Мы расследовали деятельность программ по общественным работам. Мы поймали многих боссов на том, что они вставляют в платежные ведомости мертвые души.
— И вы так и не женились?
— Никогда. Девушки от этого были только счастливее.
Она наклонилась и сжала мою руку.
— Я думаю, они были просто дурочками.
— Джош всегда пугает меня, что привезет мне молоденькую девчонку из резервации.
— Он рассказывал мне о ранчо пару недель назад. Я сидела здесь, а потом вошел он. Он рассказывал мне очень долго.
— Не говорите ему, что я передал вам, но он как-то признал, что вы единственная женщина, которую он приведет туда.
Ее рука нашла мою.
— Финн, он просил моей руки.
— Он очень любит вас, Лейси.
— И я люблю его, Финн, — ответила она. — По-настоящему люблю, но я боюсь...
— Боитесь? Чего?
— Его одержимости и старания усадить Келли в Белом Доме. Я не думаю, что вы, я ... кто-нибудь или что-нибудь значат для него так много.
Я догадался, как она улыбнулась в темноте.
— Полагаю, маленькая девочка, которая все еще жива во мне, всегда мечтала о Камелоте и ждала незапятнанного рыцаря.
— Ваш первый муж был таким?
— Он был самым нежным мужчиной, которого я когда-либо встречала, но нам не следовало вступать в брак. Во многом он был таким же, как и Джош, но только вместо голосов и кандидатов у него были раскопки и индейские захоронения. Однажды, когда я решила, что беременна — слава Богу, это было не так — я так и не рассказала ему...
— Почему? Разве он не любил детей?
— Да нет, он любил детей, но это был неудачный вечер. Я вышла на площадку, где они копали, и нашла его счастливым до сумасшествия. Они откопали поселение Зуни-пуэбло, которое имело какое-то отношение к происхождению танца дождя. Он говорил до рассвета, не думаю, чтобы он расслышал хотя бы одно мое слово.
— Надеюсь, вы не будете мечтать о безгрешном человеке, Лейси.
— Конечно, нет. Но само собой я мечтала о человеке, который обладает человеческим состраданием...
— Разве у Джоша нет сострадания? Бросьте, Лейси...
— Я не верю, что преданность политике является предпосылкой спасения, — сухо ответила она.
— Джоша не интересуют средства, Лейси, только цель.
— А я просто не могу поверить, что наша цель столь значима.
— А я верю.
— Тогда я содрогаюсь, думая об ответственности Келли.
— Я бы не тревожился о Келли, Лейси. В первый же день, как я познакомился с ним, я почувствовал, что он отличается от нас. Если хотите, называйте это романтизмом старика, но я верю: наша встреча была предначертана свыше.
— Полагаю, я никогда не пойму, что имел в виду Джош, когда говорил, что надо не просто хотеть высшего поста, а испытывать к этому страсть.
— Всему есть своя цена, Лейси. В конце вам придется сравнить цену и цель.
Я наклонился и взял ее за руку. Она была тонкой, но сильной.
— Берите его таким, как он есть, Лейси. Вы никогда не переделаете его, а если вам это удастся, вы не будете счастливы.
— Но не таким, как сейчас. Я не могу.
— Джош не из тех людей, что встанут на колени и положат голову вам на колени. В его мире осталось не так много времени для выполнения его работы. Он помогает кандидату выработать лучшую форму на будущее, Лейси.
— Я не хочу вечно жить будущим! — страстно сказала она. — Я хочу, чтоб он любил меня так же, как и я его. Больше, чем политику, высокие посты, слушания или конвенты. Или даже больше, чем моего брата!
— Вы так его любите, Лейси?
Она встала высокая и стройная, глядя на звезды.
— Вы знаете, что люблю.
— Тогда берите его, — сказал я.
— Я не знаю, что делать, — ответила она. — Всю эту неделю я боялась. Боялась за всех нас.
— На Келли будет смотреть вся страна, — заметил я.
Ее голос был полон смирения.
— Да, полагаю, это важно.
* * *
Клерк называл имена, и это был вызов осужденных. Ремингтон был первым. Он был полон нахальства, но вскоре присмирел, от его лица отлила кровь, а адамово яблоко прыгало туда-сюда, как насос.
Келли начал медленно, почти торжественно и серьезно. Он позволил Ремингтону зачитать заявление, описать свое образование, успехи, степени и, наконец, награды, развешенные по стенам его кабинета, все в качестве дани его политическому влиянию.
Потом Келли наклонился вперед и начал задавать вопросы, начиная с того первого вечера, когда Бенни Джелло договорился с ним уладить дело с лицензионным агентством. Сначала ответы были непринужденными, потом неуверенными, наконец, испуганными. Если на вопрос не было ответа, Келли повторял вопрос вновь.
К полудню графин с водой рядом с Ремингтоном наполнялся уже трижды. Он становился все более нервным. Келли теперь забрасывал его вопросами. Джоунс говорил мало. Как и все в этом тихом, переполненном зале, он чувствовал, что это было очень личным.
В. Вы говорите, что никогда не встречали Джелло?
О. Я сказал, что не помню.
В. Позвольте освежить вашу память. В 10:20 утра вы ответили на мой вопрос: "Я уверен, что никогда не встречался с ним". Где же правда?
О. Я не уверен.
В. Вот чек за ланч. Он подписан вашим именем. Это ваша подпись?
Ремингтон тщательно изучил чек, как будто никогда раньше не видел свою подпись.
О. Полагаю, моя.
В. Вы уверены?
О. Полагаю...
В. Никаких "полагаю", мистер Ремингтон. Я показал вам эту подпись. Это ваша?
О. Полагаю... да, моя.
Ремингтона отпустили, и был вызван обслуживавший их официант. Его свидетельские показания были короткими. Он просто опознал Ремингтона и фотографии Сондерса и Джелло, как людей, которых он обслуживал. Потом вновь был вызван Ремингтон.
В. Официант сказал, что обслуживал вас, Сондерса и Джелло. Что вы на это скажете?
О. Я не помню.
В. Он лжет? Готовы ли вы предстать перед большим жюри и повторить это?
О. (Крича) Не знаю! Я не уверен!
Келли был безжалостен. Он вызвал на свидетельское место Кеннета Биринга, главу торгового отдела "Делафилд Моторс", и подверг его жесточайшему перекрестному допросу. К тому моменту, когда он кончил, Биринг превратился в заикающегося, испуганного человека, который знал, что подходит к грани обвинения в лжесвидетельстве. Менее чем через полчаса после того, как он стал давать показания, репортер АП прислал Келли записку, цитируя сообщения своего бюро, что "Делафилд Компани" уволила Биринга. Келли медленно и отчетливо зачитал сообщение перед телезрителями.
Перерыва не было. На следующий день вновь был вызван официант, потом Ремингтон, его секретарша, водитель такси, который отвез Джелло в офис Ремингтона, и, наконец, Нудлз, которого нашли-таки после того, как Келли совершенно недвусмысленно объявил ФБР, что желает обнаружения этого преступника.
Он был именно таким, как Бенни его описал: высокий мужчина с густыми старомодными бакенбардами, подчеркивающими худобу лица. Он был профессиональным вором и не собирался отдуваться за других. Он рассказывал все просто и откровенно: он пришел к Джелло, чтобы уладить дело Сингеров. Бенни сказал, что это можно сделать за определенную плату. Он пошел к семье, собрал деньги и привез их к Бенни в портфеле, после чего они вместе пересчитали их. Потом они взяли такси ("Луи, парень с плоским носом, всегда возивший Бенни") до офиса Ремингтона, где портфель с деньгами был передан Ремингтону.
— Я дал Бенни деньги, он уладил мне дело, — таким был его ответ, сопровождаемый замысловатым пожатием плеч.
В. Вы видели, как Ремингтон брал портфель?
О. Конечно. Мы пришли в его офис, и Бенни передал ему портфель.
В. Что он сделал?
О. Вошел в свой кабинет, Бенни говорил, что он очень подозрительный парень и, возможно, захочет пересчитать деньги.
В. Потом он вышел?
О. Он вышел, и мы пожали друг другу руки.
В. Вы рассматривали это как взятку?
О. А как же иначе? Ребята позвонили и сообщили, что их выпустили.
В тот же день Келли вновь вызвал Ремингтона. Он задавал ему только три вопроса, пока адвокат не сломался и не поклялся, что говорит правду, и что действительно он и Сондерс уладили много дел. Они подкупали судей, продавали контракты. Он что-то лепетал, полностью разбитый человек. Но Келли продолжал давить, требуя новых свидетельств, имен, дат. Когда Ремингтон покинул свое место, он с трудом мог говорить и был на грани обморока. Были вызваны еще несколько свидетелей. Потом, прямо перед объявлением перерыва, Келли, мрачно улыбаясь, зачитал сообщение из канцелярии нью-йоркской окружной прокуратуры, что Ремингтон согласился подписать отказ от иммунитета свидетеля Конгресса и предстать перед большим жюри.
Это был первый большой прорыв. Замешательство от того, что могло последовать за показаниями Ремингтона, было потрясающим.
В этот день было еще несколько розочек на торте. Джентайл выпустил заявление, в котором сообщалось, что Сондерс прислал телеграмму с просьбой об отставке и заявил, что не намерен покидать страну, традиционно являющуюся пристанищем для беглецов от правосудия Соединенных Штатов.
Тем временем парад свидетелей продолжался. Городские чиновники, заключавшие контракты, управленцы из "Делафилд Компани", которые признавали, что манипулировали городскими контрактами с помощью взяток и роскошных вечеринок, мировые судьи, которые подползали к свидетельскому месту, чтобы признать, что они, возможно, делали ошибки в судебных решениях, когда раздавали условные приговоры гангстерам.
Это был большой парад. Как сказал Фрэнк Шиа, во всей стране не было ни одного телевизора, который не был бы включен.
Федеральный судья Таккер был жалкой фигурой. Когда он занимал место, то дрожал так сильно, что с трудом мог поднять стакан с водой. В течение двух дней он бессвязно и нечетко, заикаясь на каждом слове, излагал свои объяснения относительно Трансконтинентальной торговой корпорации, дрожащими руками надевал очки, чтобы прочитать свои собственные судебные решения, пока, наконец, не сел с опущенной головой, шепча, что ничего не помнит.
В конце второго дня Келли зачитал для занесения в протокол письмо судьи. Судья подавал в отставку, было собрано федеральное большое жюри, Бюро налогов начало перепроверять его доходы. Это были обычные действия гончих, преследующих удирающих общественных деятелей.
В среду мы прибыли в Лоуренс. Как я заметил, Келли теперь не нуждался в репетиторах. Казалось, он знал все нужные вопросы и все ответы.
Слушания в Лоуренсе начались с шефа полиции, того самого тупого моллюска, которого Келли и я встретили в ночь пожара на фабрике пластмассы. Его глупая улыбка вскоре исчезла под напором вопросами Келли.
В. Вы знаете о существовании публичных домов в вашем городе?
О. Да, мне рассказывали детективы. Но я не нашел ни одного.
В. Вы старались?
О. Да, я лет десять проводил расследования относительно одного подозрительного места.
В. Сколько раз вы проводили рейды?
О. Один раз. (Смех)
В. Вы производили аресты?
О. Нет.
В. Почему, нет?
О. Мы позвонили в дверь, но нам не открыли.
Раздался взрыв хохота. Келли швырнул шефу полиции подшивку узких листов бумаги — выписок с его банковского счета.
В. Эти выписки со счета показывают, что в банке Лоуренса у вас хранятся 8500 долларов и 5000 долларов в банке Олбани. Ваше жалованье составляет 5500 долларов. У вас есть какие-нибудь объяснения?
О. Я скопил их.
А потом к нашему полному удивлению, он выболтал, что у него есть еще пятнадцать тысяч, спрятанные в спальне жены в туалетном столике.
В. Почему вы держите их в таком месте?
О. Последнее время так много грабежей. Понимаете, наркоманы...
В. Почему вы не положили их в банк?
О. Наверное, мне не хотелось, чтоб об этом было известно.
В. И вы, конечно, никогда не подавали декларацию на эти деньги.
О. Возможно. Наверно, я забыл.
В. Откуда у вас эти деньги?
О. Я же говорил, я сэкономил. Доллар здесь, доллар там...
В. И эти деньги в туалетном столике вашей жены?
О. Вот именно. В коробочке.
В. Я могу назвать это традицией, не так ли, шеф?
Тот бросил на Келли пустой взгляд.
Келли постепенно перешел к вопросам о количестве арестованных негров по сравнению с белыми, а шеф полиции продолжал тупо утверждать, что причина в том, что негры заняты рэкетом. Келли показал, что в пятнадцати арестах, проведенных за три месяца до этого во время сидячей демонстрации, все арестованные были обвинены в нарушении законов о лотерее. Шеф полиции продолжал тупо пялиться.
Келли также представил отчет из больницы, который показывал, что десять демонстрантов, белых и негров, были госпитализированы после демонстрации, а шеф полиции тупо доказывал, что все они коммунисты, которых следовало бы выслать.
Келли спокойным серьезным тоном повел его по пути бессмысленного невежества, пока не почувствовал к нему жалость и не велел вернуться, когда его вызовут.
Задавая вопросы капитану, а позднее лейтенанту, Келли тщательно анатомировал полицию Лоуренса, раскрывая ужасающее невежество, фанатизм и классовую ненависть. Задавая вопросы, он показал, что все это было продуктом политической машины, которая продавала им работу и создавала условия жизни, которые заставляли человека содрогаться. Лейтенант упорно твердил комитету, будто уверен, что 90 процентов всех негритянских демонстрантов коммунисты или входят в организации, симпатизирующие коммунистам, и он считал, что "лучшее решение всех наших проблем — выслать негритянских лидеров в Африку".
Полагаю, этот человек был искренним, когда свидетельствовал, что не считал себя лжесвидетелем. Он гордо заявил, что среди его подчиненных были негры, и Келли согласился. Он представил документ на трех негритянских уборщиков, которые убирали участок, цветную матрону и старого сторожа. Но лейтенант упорно отказывался признать, что "инциденты" последних нескольких месяцев могли иметь расовый характер, но гордо сообщил, что полиция предпринимала все шаги для предотвращения серьезных неприятностей. Нет, они не назначали офицеров-негров в это место. Они купили несколько немецких овчарок и наняли проводника! После этого Келли занес в протокол все то, что, как мы знали, было одной из причин волнений, он разложил все по полочкам и распял полицейского лейтенанта, капитана и полицейского комиссара на кресте их собственной коррупции.
Заявления из местной ссудной компании показывали, как рекруты платили в рассрочку за свою работу. Три полицейских, которые раньше были ворами и грабителями, после назначения в полицию начали свой собственный отчет. По их данным, им пришлось заплатить за работу 15000 долларов! Отчет одного из полицейских также свидетельствовал, что когда-то он управлял публичным домом. Были представлены и занесены в протокол выписки с их банковских счетов. В конце концов, они остались сидеть безгласными и свирепыми, пока Келли с отвращением не отпустил их.
