— Не прибедняйся, — хмыкнул генерал-гауляйтер, — Чтобы ты, да не нашёл на чём заработать свой барыш — зная тебя, никогда в подобное не поверю. Вот скажи нам, Дамал, почему у тебя не пошла торговля с ближними из Островов Блаженных?

— Так финикийцы же тамошние разве дадут развернуться?

— Другим дали, а тебе не дают?

— Да что им там дали-то! Мелочь одну!

— Вот именно! Они удовольствовались этим и торгуют себе, а ты куда полез?

— Ну, где прибыльнее было. Не всё же финикийцвм в одно горло.

— Вот поэтому они тебя и выперли взашей, что полез туда, где и без тебя тесно. Вот истинно говорю, когда Дамал родился, кто-то из финикийцев точно заплакал! — это он уже нам прокомментировал, — Поэтому не прибедняйся, Дамал. Ты не мог не разнюхать и не найти, что там есть ценного. Ну вот не верю я, чтобы ты, и совсем не раздобыл "кровь дракона". Уж за железные-то ножи и топоры...

— Да, они рвут их с руками, досточтимый. Но даже за них я выторговал её лишь небольшой мешочек, да и то, береговые посылали гонца к вождю всего племени, прося у него дозволения на эту сделку. Говорю же, им мало смолы самим. Если бы не пурпурный лишайник, так зряшный вышел бы рейс. Вот только он, да эти нужные вам горные овцы.

— Вот оно! Что я говорил? — торжествующе вопросил наместник Горгад, воздев ввысь указующий перст, — Да один только говнопурпур с лихвой окупит весь твой рейс!

Речь шла, как мы поняли, о лишайнике орсель, из которого делался фальшивый пурпур. В принципе и цвет ткани, и блеск с ним получались не хуже, чем с тёмно-красной разновидностью настоящего, да и стирку он держал почти так же хорошо, но в отличие от настоящего, этот лишайниковый пурпур выцветал под солнечными лучами, становясь от них коричневым, отчего остряки в Бетике и у нас и называли его "говнопурпуром". Был, правда, способ стабилизировать его от выцветания путём дополнительной окраски другим красителем, устойчивым к солнцу, но это сказывалось на цвете, который гораздо заметнее, чем свежий не стабилизированный, отличался от настоящего красного пурпура. Ходили слухи, что спартанцам известен секрет лучшего стабилизатора фальшивого пурпура, чем и объясняются эти знаменитые спартанские пурпурные плащи вояк этого весьма небогатого полиса. В принципе — вполне вероятно. Растёт этот лишайник и в Средиземноморье, а не только на Канарах, просто повыбран он там за долгие века промысла, потому как ценится при дефиците добротных красителей и говнопурпур. Понятно, что не в высшем свете, там только покажись в нём, так у нас за это засранцем прозовут заглазно, а у греков и римлян — зассанцем. Это оттого, что в производстве говнопурпура моча применяется, если кто не в курсах. Самое интересное, что у нас прикалываются таким манером только над теми, кто стабилизированный говнопурпур носит, близкий по цвету к настоящему, а к выцветшему коричневому, как раз и напоминающему цветом говно, дышат вполне ровно. В качестве коричневого, для чего окрашенной ткани или пряже намеренно дают выцвести на солнце, краситель весьма добротен и популярен — в среднем ценовом диапазоне, конечно, который для среднего класса. Из-за относительной дефицитности лишайника в основном, но как раз на Канарах его полно, так что нуворишем наш купчина на нём, конечно, не станет, но приподнимется, надо думать, неплохо...

— А что ты продавал там? — спрашиваю торговца.

— Ну, здесь-то я после выгрузки тех мавританских коров и проветривания после них трюма загрузился кроме обычного набора для дикарей этими сладкими сушёными плодами и мешками с этим новым зерном. Им понравилось и то, и другое, особенно эти плоды. А почему зерно, кстати, дроблёное? Они очень просили привезти целое.

— Вот как раз поэтому — чтобы они не могли вырастить его сами и продолжали покупать у тебя. Скажешь им, что целого тебе не продают, а продают только вот такое.

— Разумно, — одобрил бастулон, — Теперь понимаю и запрет на финики.

— Повезёшь и их, когда у нас дойдут руки до их очистки от косточек, — пообещал генерал-гауляйтер, — Мы попробовали, но работа уж очень муторная — только пять мешков и насушили. С нового пополнения выделю на это ещё людей, тогда наделаем больше.

— Сушёные бананы им, значит, понравились больше кукурузы? Ты сможешь ему загрузить бананами полный трюм? — спрашиваю его.

— Полностью — нет, если не уменьшать поставок в Оссонобу. На следующий год смогу, и не на один рейс, а на два или три, но пока — только на две трети его загружу.

— Тогда грузи и эти пять мешков очищенных фиников — надо как-то наращивать ему торговый оборот с дикарями для основания постоянной фактории.

— Так толку-то с того! — хмыкнул купец, — Ну, набьёте вы мне, допустим, полный трюм товаров, от которых у дикарей только слюнки потекут, но как я их продам? Говорю же, они бедны. Снижать расценки — сами понимаете, не нужно ни мне, ни Тарквиниям, а по этим им нечего предложить на обмен. "Крови дракона" они мне и так продали, сколько могли, и больше не продадут. Лишайником я затоварю склад, и он будет лежать мёртвым грузом — опять же, чтобы не сбивать цен. Овец — ну, продадут они мне ещё три десятка на ближайший рейс, и больше у них лишних не останется. А козы — вы сами объяснили мне, почему их ввоз запрещён.

— У тебя хватит соли для заготовки козлятины впрок? — спрашиваю наместника.

— Чего хватает, хвала богам, так это соли.

— Тогда грузи ему и соль, да и у себя тоже держи наготове. Кончатся у дикарей лишние овцы — пусть везёт коз, а ты их сразу забивай на мясо и заготавливай. Я поговорю с Фабрицием, и на это он даст "добро", а пока — под мою ответственность, — распорядился я, — Но смотри, только под немедленный забой на мясо — полный запрет на разведение коз здесь остаётся в силе.

— И всё равно я сразу всё не продам, — напомнил Дамал.

— Именно это и нужно. Когда ты наторгуешь достаточно для погрузки, а своего товара будет ещё полно, ты предложишь им продать тебе землю — столько, сколько нужно под хорошую постоянную факторию. Для строительства их же и наймёшь, и на её складе оставишь непроданный товар, а при нём — своего приказчика и будущих переводчиков.

— Гм... Это возможно. Но чем я тогда сам расплачусь с Тарквиниями за товары, которые отдам дикарям за землю и за работу?

— Пока, конечно, ничем. Расплатишься за них с будущих доходов, а пока будешь должен. Это не надолго — ведь пока ты сам будешь занят перевозкой товаров, твои люди в фактории продолжат торговлю и наторгуют тебе груз на следующий рейс. А за счёт этого ты ускоришь свой товарооборот и увеличишь этим свои доходы.

— А чем дикари будут расплачиваться с моим приказчиком?

— Твои люди в фактории тоже могут заготавливать козью солонину. Козий сыр у них наверняка есть. А шкуры и кожи дикари ведь выделывают, раз сами одеваются в них?

— И прекрасно выделывают, надо отдать им должное. Нужны шкуры?

— Шкуры — нет. Кожи нужны.

— Да, у людей изнашивается обувь, — оживился генерал-гауляйтер.

— Тюлени, — подсказал Серёга, — Их там должны быть целые лежбища. Мясо их пусть сами лопают, а кожа — это непромокаемые сапоги для наших моряков и солдат.

— Точно! — признаться, я как-то и забыл о них, — Заказывай им выделанные кожи тюленей. Что не сбудешь здесь — сбудешь в Оссонобе.

В нашем современном мире средиземноморский тюлень-монах или белобрюхий тюлень — на грани полного вымирания. Кое-где на востоке Средиземноморья сохранился, кое-где у берегов Северной Африки, есть небольшая популяция на ейном атлантическом побережье и есть на небольших островах близ Мадейры. И везде редок, массовых лежбищ нигде не образует — несколько экземпляров от силы. Многовековой промысел отучил его от привычки кучковаться сотнями и тысячами голов, да и не набирается их уже столько в малочисленных разрозненных популяциях. В античном мире дела у белобрюхого тюленя обстоят значительно лучше, но в Средиземноморье он уже заметно повыбит — водится-то в принципе везде, но уже не многосотенными лежбищами. Имеющихся у нас мореманов обеспечить непромокаемой обувью из тюленьей кожи пока ещё удаётся, но уже не так-то легко, а то ли ещё будет, когда прибавится и кораблей, и экипажей? На Азорах, например, тюленей нет, и туда их кожи везутся с материка, где их добыть в нужном количестве уже проблематично. Мореманов же в Нетонисе прилично уже теперь, и в дальнейшем число их будет только возрастать. Нет тюленей и на Горгадах, а ведь и на них по мере развития колонии будет происходить то же самое. Собственно, как раз из-за их отсутствия на обоих архипелагах я о них и не вспомнил. Между тем в историческом реале Канары привлекали к себе средневековых европейцев далеко не в последнюю очередь и своими тюленьими лежбищами, о которых наш геолог напомнил весьма кстати...

— Они там всех своих тюленей для продажи нашим кожи не перебьют часом? — обеспокоился Володя, — Дурное ведь дело — разве хитрое?

— И десятой доли не перебьют, — заверил купец, — Финикийцы — пожалуй, могли бы, если бы дикари им позволили. Наши — ну, не я один, конечно, а если бы нас там таких много промышляло — тоже смогли бы. А сами дикари — ну как они это сделают? Большую охоту с забоем сотен зверей за один раз им не осилить. Это же суда нужны промысловые или хотя бы лодки, чтобы с моря к лежбищу подойти и всех тюленей на берег выгнать, не упустив большей части, а у них только тихоходные плоты, да и тех не так уж много — путь к бегству в море ими не преградить. Луков у них нет, даже дротиками пользуются не все, а копьями и камнями много ли успеешь набить на берегу?

В реале средневековые европейцы, начавшие исследование и завоевание Канар, не обнаружили у их аборигенов вообще никаких плавсредств. Но ежу ясно, что так было не всегда — хотя бы потому, что далековаты острова и от африканского материка, и друг от друга, чтобы добираться до них вплавь, да ещё и с домашней живностью. В канарских пещерах среди наскальных рисунков есть и изображения настоящих кораблей, дощатых, похожих на суда минойских критян и прочих средиземноморских "народов моря" эпохи бронзы, которых куда только не заносило с голодухи в ту самую Катастрофу бронзового века. Но сомнительно, чтобы именно на этих кораблях и прибыло на острова их туземное население. Во-первых, на таком транспорте переселенцы завезли бы и коров с быками, и их потомки не корячились бы с примитивным мотыжным земледелием. А во-вторых, они бы уж всяко не утратили связей с материком, с которого получали бы металлы и изделия из них, что позволило бы им в свою очередь строить новые корабли из той же канарской сосны. Словом, это был бы совсем другой образ жизни и совсем другой тип социума, хоть и примитивнее античных средиземноморских, но в пределах допуска, скажем так. То же, что вышло в реале, предполагает другой сценарий — заселение архипелага с материка шло в один конец без возможности обратных плаваний. По крайней мере — регулярных, а не случайных единичных. А это и тип морского транспорта предполагает другой — годный туда, но не годный обратно. А суда "народов моря" — ну, появлялись, конечно, привозя порцию завоевателей, вырезающих местную элиту и занимающих её место на верхушке покорённых социумов. Или гибнущих при такой попытке. Скорее всего, бывало и так, и эдак, но в обоих случаях прибывали вожди и вояки, а не кузнецы с корабелами и скотом, так что и деградация завоевателей до уровня завоёванных была неизбежной.

Исходя из этого, гораздо вероятнее представляется заселение людьми островов на камышовых лодках-плотах, которыми берберы-ликситы продолжали пользоваться и во вполне исторические времена. Скорее всего, это были аналоги обоих хейердаловских "Ра" и "Тигриса", больше плотов, чем лодок — мореходных, обтекаемых, но несущих слишком малый экипаж, чтобы двигаться его силами против течений и ветров. Этого ещё хватило на людей с козами и овцами, но уже не могло хватить на крупный рогатый скот. Ну, чисто теоретически можно было связать длинные лодки такого типа с большим числом гребцов, которые осилили бы и обратный путь на материк, но засада в том, что на Канарах камыш не растёт, и вязать такие лодки взамен вышедших из строя на них не из чего. В принципе, как показывают самые большие каноэ полинезийцев с наращиваемыми досками бортами долблёнок, можно освоить наборное дощатое кораблестроение и технологиями каменного века. Но у полинезийцев этому этапу предшествовали простые долблёнки, мореходность которых изначально обеспечивалась катамаранной схемой во всех их типоразмерах. Беда канарцев была в том, что остойчивость камышовой лодки-плота была достаточной и без этих ухищрений, в результате чего катамарана они так и не изобрели, и это закрыло им полинезийский вариант дощатого кораблестроения, а средиземноморский по образцу тех судов, что изредка попадали к ним, то бишь на вставляемых в пазы деревянных шпонках и нагелях, без металлического инструмента уже не осилить. Только и оставалось канарцам, что вязать тихоходные и неповоротливые плоты из брёвен канарской сосны, которую они могли рубить и обсидиановыми топорами. Дальние острова заселялись, скорее всего, уже на этих бревенчатых плотах, в лучшем случае представлявших из себя лишь примитивное подобие того хейердаловского "Кон-Тики"...

— Тогда — да, много за один раз не набьют, — прикинул генерал-гауляйтер, — Если за твой рейс на погрузку только и накопится — это будет шикарно. Но ты всё равно земли под факторию побольше у них выторговывай. Сразу всю, конечно, не выкупишь, но ты на будущее сразу с ними договорись, чтобы хватило потом территории и под хороший форт.

— Вроде вот этого вашего? — спросил бастулон, кивая на стройку у края гавани, на стене которой в одном месте выложили уже и зубчатый парапет.

— Даже побольше. У нас-то поселение рядом, так что за подмогой, если нужна — только свистни погромче. А там — нужен такой, чтобы мог в случае чего и штурм отбить, и осаду выдержать. А то мало ли, как сложатся отношения с дикарями?

— Особенно, когда их ПОНАДОБИТСЯ испортить? — понимающе кивнул купец, — Да, к этому времени нужен будет уже хороший форт...

Случайный инцидент, от которого никто не застрахован, может стать причиной для небольшого вооружённого конфликта, но серьёзные войны требуют веских причин и по пустякам не начинаются. Повод — другое дело. Ни один завоеватель никогда в истории не стремился выглядеть вероломной сволочью. Ну как тут прикажете поднимать и вести людей на соседа, если ты не в состоянии убедить их в том, что "наше дело правое"? А для этого надо, чтобы "они первыми начали". Поэтому и не обходятся войны без провокаций, дающих столь необходимый для их начала повод. Чувство собственной правоты — великая сила. Позже, конечно, правда один хрен вскроется, но победителей не судят и сам факт их неправоты всегда им простят. А вот жертвы ни в чём не повинных своих при провокации того повода их родня хрен простит, так что никчему они. Факта нападения — достаточно.

— А вам-то здесь этот форт зачем? — спрашиваю генерал-гауляйтера, — Лучше бы волнолом хороший из этих камней навалили.