-Троих? — переспросила я и тут же добавила, осененная догадкой. — Ах, троих! А, Гоше не рановато лезть во все эти хранительские штучки?
-Это его идея, — невозмутимо добавил Алек. — И его право!
-Я против! — сопротивлялась я.
-Том, ты опять лезешь в бутылку, — мягко погладил меня по руке Влад. — Все будет хорошо.
-Поздно уже, мы пойдем, — пресек мою тираду в самом ее зародыше Алек, вставая и помогая подняться Маше.
Следом засобиралась и Аня. Обнявшись со всеми, включая и брата Влада, к моему немалому удивлению шепнувшего мне на ухо "спасибо", но произнесено это было так тихо, что я призадумалась, не является ли это моей желаемой галлюцинацией, мы вновь остались с моим демоном наедине.
-Владь, — начала я.
-Эта тема закрыта, — немедленно отозвался он, поворачиваясь ко мне спиной и направляясь в ванную.
Я скрипнула зубами, но продолжила:
-Ты мне обещал кое-что.
Он замер, повернулся ко мне и засунув руки в карманы брюк, произнес:
-Могу я попросить об отсрочке до завтрашнего дня?
-Ладь, не оттягивай неизбежное. Я хочу знать! — с силой произнесла я. — Я люблю тебя! Я твоя жена! Ближе кажется уже некуда. Не надо, не отгораживайся от меня.
Он подошел ко мне вплотную, и мягко прикоснувшись рукой к волосам, пригладил их и поцеловал в лоб.
-Утром, обещаю.
И не дав мне даже слово вставить, поцеловал. Поцеловал так, как умел только он. Так, что какое-то время спустя я не могла вспомнить ни темы нашего разговора, ни причин приведших к нему, ни того, кто мы есть. Главное он был мужчиной, а я его женщиной и мы любили друг друга. И ничто в этом мире более не могло отвлечь нас от этой нехитрой истины.
Глава 25. "Предательство"
Кто прядет лен, кто прядет шерсть,
Кто прядет страсть, а кто прядет месть,
А я спряду твою смерть...
Мельница "Прялка"
Проснулась я еще засветло, потратив изрядное количество времени на освобождение себя из липких объятий сна. В первое мгновение я не смогла понять, где нахожусь. Сознание привычно подсунуло мне картинку бабушкиной квартиры, где я провела не одно темное утро, мучаясь от последствий горькой сладости, таящих с открытием глаз ночных кошмаров. Сейчас же все вокруг дышало тишиной и спокойствием и, самое главное, поперек талии меня обнимала мягкая рука моего любимого. Я невольно просмаковала это слово, одновременно прислушиваясь к ощущениям своего тела, чувствующего каждой клеточкой тепло и уют лежащего позади меня Влада.
Что-то такое неуловимо прекрасное было в этом моменте, что я невольно страстно захотела сохранить все чувства до последнего, наполнявшие меня сейчас, в самых укромных тайниках своей памяти. Поддавшись порыву, я, аккуратно, стараясь не разбудить, повернулась к нему лицом и невольно залюбовалась. Черты лица разгладились, придав ему легкий налет мальчишескости, беззаботности и умиротворения. И даже во сне на его губах играла эта так любимая мною полуулыбка, которая в сочетании с теплым сиянием его глаз, смотрящих мне в душу, всегда сулила гораздо больше, чем я заслуживала или могла себе вообразить.
Полюбовавшись этим некоторое время, я позволила себе легонько попробовать на вкус его улыбку и счастливая от того, что после этого она стала еще притягательнее и чуть шире, столь же осторожно, как и ранее, выскользнула из кровати и скрылась на кухне. Мне отчаянно захотелось сделать для него хоть что-то материальное и ничего умнее завтрака в мою голову не пришло. Рубашка с его запахом и тихая музыка примирили меня с тем фактом, что я, кажется, до сего момента никогда не задумывалась, а что, собственно, он любит есть по утрам. Причина была банальна и проста — готовил всегда он и почти всегда для меня. Анализ продуктов в холодильнике и собственных весьма ограниченных способностей привел меня к единственно верному решению — тосты, яичница с ветчиной и ... чай. Кофе на его кухне я не стала бы варить даже под страхом смертной казни, посчитав это кощунством. Или все же нашей? Призадумавшись на мгновение над этой мыслью, я не заметила, как оказалась в тесном кольце сильных рук, и сладкий голос прошептал мне на ухо:
— Нашей! — поцелуй в шею. — Сбежала?!
— Ничего подобного, — деланно оскорбилась я. — И ты испортил весь сюрприз.
— Прости, не удержался. Ужасно страшно просыпаться в пустой постели. В первое мгновения я даже решил, что весь вчерашний день не более, чем моя галлюцинация.
Развернувшись в его руках, я поцеловала его и произнесла:
— Тогда это сон на двоих.
— Что ж, меня устроит и этот вариант, главное, что сейчас ты здесь, — углубил он поцелуй. — И это все же не сон, потому что я чувствую запах паленого.
— Вот, черт, — вырвалась я из его объятий и поспешно стащила сковородку с конфорки. — Ну, вот. Все подгорело, — огорченно произнесла я, наблюдая за сизым дымом, поднимающимся от сковородки.
— Начнем сначала, — вновь поймал он меня за талию.
— Я бездарность, — расстроено произнесла я. — Даже завтрак приготовить толком не могу.
— Ну, это как посмотреть. С учетом того, что именно я сейчас хочу на завтрак — ты безупречна в своем вкусе и умении вызывать аппетит, — и он начал расстегивать пуговицы на моей рубашке.
— Ты маньяк, — рассмеялась я. — А есть ты не хочешь?
— Хочу, — поцеловал он мои ключицы. — В холодильнике еще полно пиццы. Ее можно подогреть.
— Пицца, — простонала я. — И как я ее не заметила. Одной паленой сковородкой было бы меньше.
— Купим новую, — справился он с последней преградой, лежащей на пути его рук и губ, распахивая края рубашки.
— Зачем? — таяла я под его прикосновениями. — Ее же можно просто отмыть.
— Как тебе будет угодно, — прижался он губами к моему солнечному сплетению. — "Можешь вообще всю посуду переколотить и купить новую, если хочется. Главное не отвлекай меня. То, что я хочу сейчас съесть, в сервировке не нуждается."
И он, подсадив меня на стол, припал губами к моей груди.
"Ну, это форменное расточительство. Я так не могу."
"Мы так и будем продолжать светскую беседу о кухонной утвари или займемся более интересными вещами?!".
Его желание меня было слишком очевидно, по тому, как он касался меня руками, как нежно проводил носом и губами по коже шеи, рук и груди, по тому, как нетерпеливо отбросил в сторону мой, в общем-то, единственный атрибут одежды. И я знала, что следующая фраза мгновенно увеличит расстояние между нашими телами и меня привычно настигнет легкий шлейф боли и сомнения, но я все же произнесла, как можно более твердым голосом:
— Владь, ты обещал!
Черные, пока еще от желания, глаза укололи взглядом, и, мгновение спустя, он, стиснув меня в объятиях так, что ребра затрещали, зарылся носом в изгиб моей шеи. Как можно аккуратнее я взяла его лицо в свои ладони и поцеловала.
— Пожалуйста, — как можно ласковее произнесла я.
Он прикрыл глаза, и шумно втянув носом воздух, отошел от меня на шаг и, подняв с пола рубашку, протянул мне. Сразу стало холодно и неуютно, но я хотела довести начатое до конца. Я знала, нет, скорее чувствовала, что эти воспоминания и есть один из кирпичиков той самой стены, что все еще стояла между нами. Я чувствовала его притупленные боль, страх и... сожаление. Я больше не могла видеть, как он неуловимым движением, едва дело касалось прошлого, мгновенно отгораживался этой стеной ото всех, выставляя на острие копья этих мрачных стражей. Я вернулась и решила, что чтобы ни случилось, я постараюсь изменить хоть что-то в наших отношениях. Он все равно не изменится, как бы мне этого не хотелось, но ведь я полюбила его именно таким, каков он есть сейчас. Я сказала те самые важные слова в жизни двоих, после которых ничто и никогда не бывает прежним. И раз мы оба не можем измениться, но мы знаем, что любим друг друга, нам остается хотя бы понять друг друга для того, чтобы жить дальше и не повторять прежних ошибок.
— Кофе? — донесся до меня его немного печальный голос.
— Владь..., — начала я, вновь закутываясь в запах и тепло его рубашки.
— Нет, так нет.
— Ладюш, — подошла я к нему со спины и, обвив руками, прижалась щекой к его обнаженной спине. — Я просто хочу понять тебя. Пожалуйста.
— Хорошо, я рассажу тебе, — произнес он, разворачиваясь в моих руках и пристально изучая мое лицо. Вот только взгляд выдавал его с головой. Он уже был в своем прошлом, и даже если бы я не проронила больше ни звука, он бы все равно продолжил.
— Сколько лет тебе было, когда это произошло? — решилась я подтолкнуть его немного, потому как молчание сейчас было невыносимо.
— Но не так, — его взгляд стал колючим и полным решимости. — Слова пусты. Позволь мне показать тебе все.
Я вздрогнула, мгновенно вспомнив предыдущий наш опыт возврата воспоминаний, но, тем не менее, неуверенно кивнула в ответ. Я не могла сейчас отступить, как бы страшно мне ни было.
Вместо ответа он склонил голову и, выведя мои руки из-за своей спины, немедленно припал к моей левой ладони губами. Я чувствовала его страх и неуверенность и целиком и полностью разделяла их. Его губы прижались к пульсирующей жилке на моем запястье, и я почувствовала, как шумно он втянул носом воздух.
"Прости, но мне нужно..."
— Хорошо, — прервала я его на полу слове. — Делай, что должен. Я здесь. С тобой. Сейчас.
Еще один острый взгляд, перевернувший мне душу, и моей руки вновь коснулись его губы. Энергия, чистая и неконтролируемая вновь пронзает мою плоть, как и прежде, когда он пьет мою кровь, но на этот раз в послевкусии, помимо легкого головокружения идет цунами. Еще краткий миг и приливная волна уносит меня, как пушинку, в прошлое, лишая собственной сути, лишая тела, лишая настоящего. Я теперь — это он девять лет назад. И, кажется, он... счастлив?
* * *
Тусклый свет ночника углублял тени, не давая четкости картинки и скрывая за ними эмоции и черты лиц двоих людей, сидящих в его сиянии.
— Зачем ты вернулся? — женщина с болью смотрела на мужчину средних лет. В ее глазах была боль и отчаяние. Не было того, что так хотел увидеть в них ее собеседник.
— Я лишь хотел предупредить тебя. Отдай его, пожалуйста. Он не остановится ни перед чем.
— Я не могу. Это значит уступить, поддаться, признать его силу.
— А разве это не так?
— Нет, — сила, прозвучавшая в ее голосе, была способна смести любое сомнение из сердца каждого, но не его.
— Подумай о сыне! На что ты его обрекаешь?
— Я защищу его! — ее взгляд говорил, что за ее словами стоит, по меньшей мере, ее жизнь.
— Не такой ценой! — боль в голосе мужчины была близка к безграничной. — Я люблю тебя!
Еще одно яростное отрицание и с щеки на мужскую руку, сомкнутую вокруг изящного запястья, падает слеза.
— Я сделаю все, что угодно, чтобы доказать это. Позволь мне...
— Уходи, — шепчет она.
— Он не остановится. Никогда. У него есть цель, и он просто следует согласно ей. Вы не сможете чувствовать себя в безопасности, пока у вас эта вещь. Отдайте ее. Слишком много людей она погубила, чтобы верить в то, что она способна нести благо.
— Дело не в обладании ею нами, а в не владении им. Она не должна попасть ему в руки.
Мужчина прикрыл глаза и выпустил руки своей собеседницы.
— Можешь хотя бы сказать мне, где приблизительно он находится? -настаивал мужчина.
— Нет! Незнание — лучшая защита против разрушения тайны.
— Сын знает?
— Нет. Пусть хотя бы пока он побудет вдалеке от всего этого.
— Потом может быть поздно.
— Возможно, — соглашается она, закрывая глаза. — Но это не то знание, что продлит ему жизнь. Пусть уж лучше оно сократит мою.
— Варя..., — аккуратное прикосновение к ее щеке, но она уворачивается от этой полу-ласки.
— Уходи, пока Алекс не вернулся. Он будет вынужден сдать тебя Ордену.
— Я знаю, — печально выдыхает он. — И не отрицаю своей вины.
— Зачем ты сделал это? — ее голос не обвинял, но и не дарил надежды на прощение.
— Судьба, — слабо улыбается он.
Тишина разрезает сумеречную атмосферу комнаты подобно тонкому лезвию. Есть время до нее и после. "До" сделало свой выбор и тем самым стало предтечей "после".
— Помни, я люблю тебя..., — печально роняет он напоследок и, разворачиваясь, уходит.
Она остается одна, с грустью глядя в спину своему единокровному сыну и брату. Ее близкому человеку, которого она любила всем сердцем, как любят родную кровь, струящуюся в жилах тех, кого любишь, просто потому что они есть на свете. Но ставшему однажды ей врагом. Граница света и тьмы слишком призрачна и неосязаема. Порой, чтобы понять, что ты перешагнул, ее надо обернуться назад. Он и обернулся, но было слишком поздно для возврата, и оставался единственный путь — вперед.
Но ни она, ни он, поглощенные силой эмоций, разрушающих хладный рассудок от силы предчувствия грядущего мрака будущего, не заметили темную фигуру в серой тени арки, которая, используя все свои возможности, старалась слиться с окружающим ее ландшафтом. Едва мужчина выехал со двора, растворившись в серой дымке раннего, августовского, питерского утра, как эта тень, их случайный слушатель, шагнула на свет и с болью, подняв голову вверх, вгляделось в алеющее на востоке небо серыми глазами. Отчего-то болело сердце, а внутри рождалось что-то темное и разрушительное, медленно поглощая властвующее там же всего пару часов назад чувство счастья и влюбленности в этот мир. И еще хотелось выть и рычать одновременно.
* * *
Спертый воздух, тонны пыли и грязи, устилающие воющие свою предсмертную песнь половицы, говорили о медленном, но верном умирании этого дом, вдали от человеческого тепла и заботы. Впрочем, этому умирающему не помогли бы уже полумеры мелкого ремонта, время было упущено. Не нашлось даже желающих проводить его в последний путь, грея косточки о его "погребальный" костер. Проклятое место.
— Странно, — вслух произнес посетитель этого печального склепа, перекрывая голосом скрип половиц, — я был уверен что не ошибся...
— Ты и не ошибся, — раздался из глубины, казалось, самой тьмы мужской голос, сотканный из холода и мрака этого места. — Вот только глупо было проверять свою догадку в одиночку.
— Я пришел поговорить, — обернулся посетитель.
— Ты принес его?
— Нет...
— В таком случае, ты мне не нужен. Да и твоя жена будет более сговорчива, убей я тебя сейчас.
— Он не даст тебе того, что ты хочешь! Одумайся. Это кровная реликвия и откроется она лишь наследнику рода, кому она и должна принадлежать по праву.
— Я знаю, — голос упивался силой и верой в свою правоту. — И у меня есть один на примете.
Гость шокировано умолк.
