"Так дело не пойдет", — одернула я сама себя, чувствуя, как к глазам привычным маршрутом вновь устремляются слезы. — "Так я никогда не выберусь отсюда и не узнаю... что все это значит."
— Надо что-то делать, а то точно крыша съедет, так что по черепушкам не соберу, — проговорила я сама себе. Шмыгнула носом, напоследок пообещав тому слабому существу, что сидело у меня внутри, отдать ему в распоряжение свое тело на самоистязание слезами и истериками чуть позже, и полезла в карман за платком. Пару раз смачно высморкалась, прикрыла глаза и шумно выдохнула. Ну все. Санитары меня дождутся, а пока...
— Том, — позвал меня Гоша. Уж не знаю, что я там выкинула зимой, но слушать его печальный голос было для меня равносильно возвращению анархии чувств и эмоций в отдельно взятом теле — моем. И та сила, что побеждала во мне разум пугала своей мощью и непримиримостью. Тело побеждало разум, не давая возможности последнему понять причины пробудившие данные изменения.
"Стоп! А откуда у меня платок?" — с тяжестью кирпича подающего на хрупкий лед, прорвалась в мое сознание, ведущее борьбу с так не вовремя взбунтовавшимся телом, запоздалая мысль — "Ох, ты... А куртку то с меня это привидение так и не сняло. Ну-ка, ну-ка..."
— Круть! Да будет свет! — чиркнула я колесиком зажигалки и тут же зажмурилась, настолько ярким показался мне трепещущий желтый огонек в окружающей тьме.
И тут же выругалась, не успев прикусить язык. Виртуозно и с упоминанием матерей, отцов, бабушек, дедушек, сестер, братьев, любимых хомячков и аквариумных рыбок Виллайнера. Потому как от взгляда на лучшего друга и окружающее пространство, мне захотелось перевести свои угрозы в жизнь. Гошка не просто плохо выглядел. Говоря мягко, он выглядел ужасно. Его внешний вид с налету наводил на мысли о зомби, жаль только без электропил.
— А это мысль! — произнесла я вслух и черные глаза лучшего друга, настороженно глянула на меня через пламя зажигалки. — Бинго! — Победно вскрикнула я, выуживая левой рукой из внутреннего кармана Шрей. Во взгляде Гоши (судя по которому я тоже выглядела не абы как) промелькнула надежда.
— Руки мне отпиливать не обязательно, — заметил он, когда после очередной попытки раскрутить слабо поддающийся винт сдерживающий браслеты на его руках в закрытом состоянии, я своим дыханием погасила зажигалку и случайно слегка провела лезвием вдоль кожи его запястья.
— Извини, — вернула я свет в наш мрачный подвал. — Это не я, это Шрей. Ты ему пришелся по вкусу.
Гоша хмыкнул.
— "Шрей" или иначе — "Крик". Кто ж ему такое имя дал?
— Понятия не имею, — сдула я с лица мешающую челку. — Он старше меня, — произнесла я и поняла что это правда.
Следующий отрезок времени, для меня лично не поддающийся никакому исчислению, даже относительному, прошел под эгидой моего высунутого языка, почти непрекращающегося потока непечатных букв, сосредоточенного молчания объекта истязания и глубокого взгляда черных глаз, наблюдавших за процессом моих мучений.
— Спасибо, — наконец обронил он. Мне показалось, что стоило упасть его оковам, как меж нами выросла иная преграда. Та, которой я всегда боялась, но знала что она неизменно когда-нибудь появится — отчуждение.
— Не за что, — столь же безразлично ответила ему я и, бросив последний взгляд на его лицо, погасила трепещущий огонек. В темноте так уютно прятаться. Странно, раньше я ее всегда боялась.
— Можно, — осторожно коснулся он моей руки и я вздрогнула от этого в общем-то знакомого жеста. И лишь покрепче сжала в руке кинжал, который так и не выпустила из дрожащих пальцев. — Том, дай пожалуйста зажигалку.
Пока Гоша осматривался, и проверяя углы и разгоняя тени по стенам, я уткнулась головой в колени и попыталась вернуть себе хоть каплю того пусть сумасшедшего, но в чем-то гораздо более разумного с точки зрения выживания состояния, что было в момент когда я оказалась в этой темноте. По-прежнему было холодно и пусто. Странно, но во мне что-то сломалось внутри в тот миг, когда он отвернулся.
— Том, подержи, пожалуйста, зажигалку, — вновь вернул меня в реальность голос Турбина. Как в прорубь нырять, право слово.
Послушно подойдя к Раде, оказавшейся платиновой блондинкой и коленопреклоненному Гошке, я столь же безразлично взяла из его рук зажигалку и невидящим взглядом вперилась в ее тонкую фигурку. Красивая. Нежная кожа, которую не портили даже грязные разводы по щекам и лбу, мягкие черты лица, длинные шелковистые волосы. Приоткрытые, хоть и обескровленные, едва розоватые губы, к которым так и тянуло прикоснуться. И ко всему этому великолепию фигура, с "выпуклостями" и "впуклостями" в исключительно в нужных местах и в нужном объеме. Короткий взгляд на сосредоточенное лицо лучшего друга, склонившегося над девушкой, и я понимаю, как жалко я выглядела в его глазах со своими так не вовремя давшими о себе знать гормонами. Трижды дура!
"Что я здесь делаю?" — во мне проснулось самолюбие. И где оно было раньше, чтоб его!
— Дай, пожалуйста, нож, — попросил Гоша, и я непонимающе глянула на него.
— Что? Зачем? — прижала я руку к карману, в котором лежал Шрей.
— Том, мне нужно, ненадолго, — протянул он руку ко мне. Прямой взгляд в глаза и я нехотя отдаю ему кинжал. И отстраненно наблюдаю, как мой лучший друг, невозмутимо, как будто делает это десять раз на дню, проводит лезвием по своему и без того исцарапанному мною запястью, ненадолго прижимает его к своим губам, чтобы в довершение всего поцеловать ... свою девушку. Он же мой друг. Просто друг! Ведь, правда?! Но почему мне тогда так неприятно видеть, как его губы касаются губ другой?! Ревность? Откуда? Где тот мир, в котором я сотни раз видела Гошу с другими девушками, с его теплом глаз направленных на них, с его нежностью рук, обнимающих их. Где я, что всегда искренне верила, что мой лучший друг нашел свое счастье и подтрунивающая над очередной его пассией, оказавшейся "не той". Где мы оба, что были друг у друга, не смотря на всех, кто были между нами. Кажется, там во тьме потерянной памяти осталось и кое-что еще, чем начинаешь дорожить, лишь потеряв безвозвратно.
— Гош, ты... она... поправится? — спросила я совсем не то, что хотела.
— Не знаю, — в его голосе прозвучало неприкрытое, искреннее отчаяние. — Она сильная, но у Изнанки свои законы. И, к сожалению, против некоторых из них я сейчас бессилен.
— Ты... ты... любишь ее? — выдавила я, наконец.
— Да, — не глядя на меня, произнес Гоша.
Что-то болезненно сжалось в груди. Что ж вполне закономерный, и не сказать, чтоб не ожидаемый итог. И я погасила огонек зажигалки.
— Том, как ты попала сюда? — не давая мне замкнуться на себе, спросил Гоша.
— На машине, — буркнула я.
— Том, не надо. Не закрывайся. Мы обязательно выберемся, и все будет как прежде.
— Ты сам-то в это веришь? — огрызнулась я. Меня вновь начала одолевать злость. Злость на Томаса, что притащил меня сюда. На привидение, втолкнувшее меня в этот подвал. На мифического Влада, за то, что рвал мою душу на части одним своим упоминанием. Аню, за то что бросила меня, так ничего и не объяснив толком. На Гошку, за то что позволил увидеть истинного себя так поздно. Но больше всего меня злила я сама, за то что меня злило все вышеперечисленное и я не знала как отстраниться от всех этих эмоций и начать, наконец, думать, что делать дальше.
— Нет, но иначе мы точно останемся в этом душном и мрачном подвале, — убежденно произнес Турбин. — Итак, начнем сначала — как ты сюда попала?
— Ух, ты! А ты точно Гоша?
— Укушу! — притянул он меня к себе, обхватив руками, отчего я непроизвольно вздрогнула. Моему телу только этого и не хватало, чтоб окончательно размякнуть и разнежено прижаться спиной к его подставленной груди.
— Меня Томас привез, — нехотя произнесла я. Все же как я не обманывала и не накручивала себя, именно этого пусть простого, но искреннего объятия мне и не хватало сейчас.
— А Аня? — не отступал он.
— Что Аня? Аня пала жертвой обаяния этого лицедея секунды через две после знакомства этого вот кинжальчика с его шей. Знала бы куда меня все это приведет, сама бы не прочь повторить ее фокус, но в законченном варианте.
— А потом?
— Потом мы ездили в какое-то "Яблочное зернышко". Там мы выпили кофе и..., — я порозовела, не зная как облечь в слова, не отдающие крайней степенью сумасшествия, то что я там вытворяла. — В общем был там один парень. Егором звали. Я его позвала и ... Томас сказал, что иначе я Влада его не найду. И что от этого зависят жизни нескольких человек. И... кажется я пила его кровь. И меня не вырвало. Я бы даже сказала наоборот... А потом я видела линии, много линий. И этот дом. И мурло это привиденистое. И кажется этого самого Влада, в кандалах и без сознания. И женщину, кажется его мать. Томас сказал, что убил ее, но потому что так требовал какой-то там обряд, что-то там с фортуной связано. И я поверила ему, а он... лишь хотел обменять меня на него. Он его брат! Он его любит, я видела. А кто я такая?! Пешка. Какая-то там эрго, знать бы еще, что за ругательство такое. Я так поняла это какой-то вид этих самых хранителей. Но я никакой не хранитель. Я никто. Я даже не знаю кто я. И никому теперь не нужна. Я даже тебе теперь не нужна...
Я все же разрыдалась, хотя держалась до последнего. Нервы ни к черту! То злюсь, то плачу.
— Ну что ты, Том. Ну не плачь. Том! Ну не надо, — развернул меня в руках, лицом к себе Гошка. — Все будет хорошо. Слышишь! Ты мне нужна! Всегда была нужна и будешь. Никто не отберет тебя от меня. Не плачь, пожалуйста. Не надо, малыш. Не плачь. Я здесь с тобой...
Он что-то еще шептал, гладил меня по спине и волосам, пока я, уткнувшись носом ему в ключицу, всхлипывала и отчаянно хватала ртом воздух. Я хотела успокоиться и взять себя в руки, но у меня не осталось, ни сил ни желания быть или даже просто казаться сильной. Я поняла, что мне не хватало в последние часы именно этого — возможности уткнуться в родное плечо и разделить все свои страхи и сомнения с родным человеком. С тем, с кем можно позволить себе эту слабость — быть той, кем я и была на самом деле — слабой девушкой и обычным человеком.
И растворившись всецело в этой, пусть осознаваемо минутной, но позволительной слабости, я вернулась в свое "я" лишь в момент, когда почувствовала, как нечто горячее и сладкое как патока вливается в меня, даруя тот самый вкус и ощущение полета и безграничного счастья, какое я чувствовала там, на Изнанке. Но теперь свет, окутывающий меня, был нежным, манящим и как бы ласкающим. Я отдалась всецело этому ощущению и... едва не ослепла, раскрыв глаза и не увидев ничего кроме непроглядной тьмы.
И лишь дыхание, все еще касающееся моего лица, жар кожи ото лба, прижимающего к моему собственному и рука, запутавшаяся в моих волосах, говорили мне, что я еще жива.
— Ого..., — как выдох.
— Да не то слово, — шепчу я, даже не пытаясь отстраниться.
— Ну, что, голубки, наворковались, — раздается от двери ехидный женский голос и я дернувшись от неожиданности, ударяюсь лбом о все еще склоненную ко мне голову Гошки. — Прошу на выход! И без глупостей. Я не Вил, церемониться не буду.
Разогнав звездочки перед глазами и выпрямившись, я замечаю в ярком прямоугольнике света, с непривычки режущим глаза, стройную фигуру очередного участника нашего шоу без конца. С мечом в руке.
— Великие Магистры, и куда делся наш привычный двадцать первый век?! — едва слышно произношу я, поднимаясь на ноги, опираясь на Гошину руку. — Средневековые нравы вкупе с не менее "просвещенными" носителями — видела бы меня бабуля, обзавидовалась бы. А она еще говорила, что у нас провинция, лишенная благ цивилизации. Одни дикари вокруг — на лицо ужасные, "добрые" внутри.
— Смотри, дотявкаяешься, такса, — поддела девица острием меча мой подбородок. — Твоя жизнь меня интересует меньше всего. А вот смерть очень даже.
— Квета, прекрати, — отвел рукой стальное лезвие от моего горла Турбин, встав передо мной. — Не думаю, что Кантария тебя по головке за это погладит.
Девица хмыкнула и махнула мечом в сторону выхода.
День для меня окончательно потерял пределы и надежду на окончание. Поднимаясь по грязным ступеням, я поймала себя на мысли, что не могу адекватно оценить, сколько прошло времени с момента, как я открыла глаза сегодня утром. Неделя? Месяц? Год? Сколько нужно времени, чтобы окончательно потерять свое я?! Оказывается для этого достаточно и суток.
За окном царил полумрак молодой питерской белой ночи, но и она казалась мраком поляной ночи в свете потолочного светильника со старомодной бахромой по краю, выхватывавшей край огромного круглого стола с... ох, ты ж ежик. Как же есть охота.
— Присоединитесь? — вяло махнул рукой на яства, коими был завален стол наш "гостеприимный" хозяин. В ответ я недоуменно похлопала ресницами и начала оглядываться. Неподалеку, спиной ко мне сложив руки за спину, стоял Томас. Я бы приняла его позу за расслабленную, не будь я внутри абсолютно уверенной в том, что у него под контролем каждый мускул. Понять бы еще его жертва. Больше никого в комнате я не заметила, но приметила дверь напротив и, судя по скользящему лучу света по полу, вела она определенно не на улицу.
— Что, трупы из подвала тащить неудобно? Решили тут травануть? Так вы этой своей востроносой поручите. Говорят, труд из обезьяны человека сделал, может, и ей чем поможет, — все же ляпнула я, и тут же получила тычок чем-то твердым под ребра. — Слыш, ты, валькирия недоделанная, больно между прочим.
— Квета, сядь, — коротко приказал хозяин дома.
Потерев рукой поврежденный бок, я глянула в глаза нашей сопровождающей, обошедшей меня по большой дуге и занявшей место у стола. Ух, хорошо, что взглядом еще не убивают, а не то лежать бы мне уже сейчас обугленной мумией. Девице я определенно не нравилась. И Гоша на ее взгляды, далеко не праздно-любопытные никак не реагировал. Даже в сторону ее не смотрел. А по имени знал. А вот это уже любопытно.
— Итак, — прервал поток моих не самых разумных мыслей блондин, поднялся на ноги и направился ко мне. — Я смотрю, ты зря времени не теряла. Значит, я все же не ошибся в выборе.
Остановившись в шаге от меня, Виллайнер приподнял кончиками пальцев мой подбородок, вынуждая посмотреть ему в глаза.
"А ведь красивый зараза...", — мелькнула непрошенная мысль. Четкие, симметричные черты лица, потрясающей глубины и чистоты серые глаза в обрамлении черных ресниц. В них можно было потеряться. И замерзнуть. Пустота, царящая там, завораживала, затягивая как в омут, и будила желание познать "насколько глубока кроличья нора". Не особо портили облик даже пара старых шрамов над правой бровью и как будто в продолжение на щеке, чуть ниже глаза. Напротив, было в них что-то притягательное, придающее законченность образу.
— Не трогай ее, — тихо, но четко произнес Гоша, заставляя меня отвлечься от созерцания своего палача.
— А не то что? — усмехнулся тот, к кому была обращена угроза, по-прежнему не выпуская моей скулы из своих пальцев. — Что ты сделаешь поступи я, скажем, так?!
