"Это не твоя боль! Пойми это и прими. НЕ. ТВОЯ. Найди его. Почувствуй его. Позови его. Я знаю, ты любишь его, и ваша с ним связь сейчас звенит в вас как струна. Струна боли и предчувствия неизбежного. Он знает это и потому боится. Но одному ему не справиться. Это знаю уже я. Поверь мне, будет только хуже, если мы опоздаем. Это никогда не отпустит. Ничто в этом мире не может быть хуже, чем разрыв связи. Осознанный или нет. Позови его! Он не может умереть, иначе..."
И это самое "иначе", пусть не озвученное, пусть оно так и осталось лишь словом с многоточием в конце, но именно оно заставило взглянуть на Томаса новыми глазами и понять, что та тьма, что мне померещилась в его глазах там, в реальном мире, здесь, на изнанке, так же была с ним. Она стояла размытой тенью за его спиной. Изящной тенью женщины. Не знаю как у меня хватило сил не вскрикнуть.
"Влад...", — вместо этого неуверенно произнесла я, и меня вновь прошиб озноб.
Еще пара неуверенных и пустых попыток, прежде чем я вновь не посмотрела на Томаса. И тут мне стало по-настоящему страшно. В этот миг я кажется всем своим разумом осознала, во что именно вляпалась. Поняла, что мир, состоящий из двух половин — реальности и своей же изнанки — это все есть на самом деле. Что я действительно вижу и главное чувствую эту самую изнанку. И что она чувствует меня. Иначе как еще объяснить то, что бессловесная тень за спиной у Томаса внезапно приобрела очертания женщины средних лет и мягко, даже любяще, улыбнулась мне.
"Не бойся, Омичка", — раздался мелодичный голос. — "Я помогу. Дай мне руку."
Я неуверенно протянула ей свою правую ладонь. И почти сразу же вслед за этим холод ушел.
"А теперь позови его еще раз", — мягко произнесла она. — "Но на этот раз скажи то, что он хочет услышать от тебя."
И я, поддавшись необъяснимому порыву, глядя в глаза этой странно притягательной женщины, произнесла:
"Я люблю тебя..."
Мир тут же вокруг меня распался на тысячи осколков, подобно разбитому зеркалу, вновь окружив тьмой. Сделав пару неуверенных шагов, я поняла, что у тьмы есть край. Еще шаг и я оказываюсь в доме. Странном доме. Все предметы на своих местах, но видно, что в нем давно никто не живет. Сыростью и пылью пропитан каждый квадратный миллиметр. Старинные часы в углу. Буфет с приоткрытой дверцей. Большая зала со сдвинутой к стенам мебелью. Древний как сама история шкаф с посудой у дальней стены стоит подобно исполину, взирая на окружающий его хаос и тлен. Круглый стол с резными ножками, задвинутый в угол, поверх него грудой навалены стулья. Зеркало на противоположной стене на миг отражает взгляд черных глаз. Но я не успеваю разглядеть лица, потому как все мое внимание уже поглощено фигурой, растянутой у моих ног во весь свой рост. Руки, скрещенные над головой, с неестественно вывернутыми запястьями прикованы толстой цепью к кольцу, закрепленному прямо в полу. Не менее впечатляющая по своим размерам цепь удерживает босые ноги мужчины. На глаза невольно наворачиваются слезы, когда взгляд упирается в полускрытое черными волосами лицо. Его глаза закрыты. В уголке губ запекшаяся кровь. Хочется прикоснуться, отвести непослушные пряди и поцеловать. Но вот ресницы вздрагивают, приоткрывая темный омут под ними, и меня вновь обжигает болью.
"Не смей...", — срывается с истерзанных губ, прежде чем я проваливаюсь обратно в бездну тьмы. И лишь смех, торжествующий смех вторит этому эху в моей голове...
...— Тома, — я чувствую, как меня касаются прохладные пальцы.
Открыв глаза, я обнаруживаю, что лежу на сиденье автомобиля под тяжелым взглядом своего напарника.
— Что ты видела? — Томас меня едва не трясет за плечи.
Перед глазами встает образ потерянного, старинного дома, фигура на грязном полу, пугающий взгляд в зеркале.
— Дьявол! Мог бы догадаться, — наконец разжимает он пальцы, одновременно разрывая наш зрительный контакт. Я лишь неосознанно потираю поврежденное плечо.
Машина буквально срывается с места, я же безразличным взглядом скольжу по проносящимся за окном пейзажам. После буйства красок Изнанки зелень парка, свинцовая тяжесть неба, полумрак парадных и арок, даже неон рекламы кажутся мне блеклыми и невыразительными. Не настоящими. Пустыми.
— Кто была та женщина? — после продолжительного молчания наконец произношу я, переводя взгляд на мужчину рядом со мной.
— Какая женщина? — интересуется Томас, не глядя на меня.
— Та, что была там, на изнанке.
— Там не было никого кроме нас, — заметно вздрагивает он.
— У меня и без того крыша похоже уехала — на болиде не догонишь, так что можете отнекиваться сколько угодно, но я уверена, что там была женщина. Чуть выше меня, каштановые волосы средней длины, серые глаза, руки с тонкими длинными пальцами и необычное кольцо на правой руке. Стояла у вас за спиной. Кто она? Вы ее знаете?
Машина ощутимо вильнула в сторону, и тут же в ответ послышался возмущенный звук автомобильного клаксона.
— Там никого не было! — вновь произносит хранитель, но по тому, как побелели суставы пальцев, вцепившихся в руль, я понимаю, что это видимое спокойствие дается сейчас ему с огромным трудом.
— Вам виднее, — вновь отворачиваюсь я к окну и считаю до десяти. На счете восемь до меня доносится:
— Она что-нибудь говорила?
— Очень немного. Сказала лишь, что поможет мне найти того, кого я искала.
— Помогла?
— Да.
— Ясно, — отрешенно произносит Томас.
— Ну, хоть кому-то из нас двоих что-то ясно, — не удерживаюсь я от замечания. Хранитель коротко смотрит в мою сторону, но вслух ничего не произносит.
— Томас, вы мне обещали рассказать, что произошло между вами и Аней, — вновь нарушаю я тягостную тишину.
— Тебе никто не говорил, что с тобой сложно договариваться о чем бы то ни было?!
— Не помню, — парирую я.
— Ладно, — вздыхает он. — Семь бед... С чего начать?
— Да с чего угодно, я все равно большей частью ничегошеньки не понимаю. Но проще будет с самого начала.
— С начала?! — задумчиво произносит мужчина. — Неплохая мысль. Знать бы только откуда именно пошло это самое начало.
Я терпеливо выжидаю, пока он принимает решение.
— Что ж, думаю, рождение меня как человека тебя навряд ли заинтересует, потому начну с вампиров.
— А оборотни будут? Я так, на всякий случай поинтересоваться. Чтобы знать, что еще кроме осиновых кольев и рубашки с длинными рукавами может мне пригодиться рядом с вами.
— А ты ехидина.
— Итак, что там было про вампиров, которых, конечно же, не существует.
— Так же, как и Изнанки, хранителей и собственно тебя.
— И вас.
— И меня.
В машине повисает пауза.
— Ну, хорошо, — вновь не выдерживаю я этой напряженной тишины. — Я обещаю, что буду держать рот на замке.
— Голодная ты мне нравилась больше, — замечает он. — Итак, началось все с вампиров, точнее одного вампира, на которого я имел несчастье нарваться в один из тихих осенних вечеров. На тот момент я не знал, что это не человек. Время было послевоенное, смутное. Вокруг нищета и разруха.
— Послевоенное? — все же не удержалась я от вопроса. — И речь идет, конечно, о той самой войне?
— Той самой и да, я старше, чем кажусь, — пресек он мои математические вычисления на корню. — Как я позже понял, это было тяжелое время не только для простых людей, но и для хранителей. Такого разгула вампирьей братии, что было на тот момент, история давно не знала. Кровь лилась рекой и без их участия, и было бы странно, не воспользуйся их вид такими явными преимуществами перед своими извечными противниками.
— Оборотнями?
— Тома!
— Все, молчу!
— Хранителями-охотниками! Мне в тот день повезло, если можно так сказать, родиться во второй раз. Не знаю, что углядела тогда во мне Варя, но без нее я бы так и остался в том грязном переулке навсегда.
Я прикусила губу, боясь задать новый вопрос, но что-то в его интонации, с которой он произнес это имя, сдержало меня.
— Она не только спасла меня, она сделал меня подобным себе. Я был мальчишкой, которому едва исполнилось четырнадцать. Родители погибли в блокаду. Я привык жить своим умом, но то, что я увидел тогда, испугало меня, и я сбежал в тот же вечер при первой же возможности.
Что было дальше, я до сих пор вспоминаю с трудом. Инстинкты брали верх над моим и без того еще неокрепшим разумом. Сколько прошло времени — неделя, месяц или больше, я затрудняюсь ответить, когда я уже думал, что так и буду жить подобно дикому зверю, она вновь встретилась на моем пути. И на этот раз не отпустила. Обращение слишком сложный процесс. Там нужно умереть, оставив все человеческое позади, и родиться заново. Новый мир как бы испытывает тебя на крепость, и не приведи Великие магистры, ты покажешь ему свою слабость. Она уже во второй раз спасла меня, взяв под свою защиту. Скорее всего, без этого меня убили бы уже свои.
— Вампиры?
— И они тоже.
Какое-то время в машине вновь установилась тишина, но в этот раз это была скорее передышка, нежели противостояние.
— И что же стало с вами дальше? — все же не выдержала я. — И главное, причем тут Аня?
— Дойдем и до этого, — коротко глянул он на меня. — И потом ты же сама просила начать сначала.
Я закусила зубами внутреннюю сторону щеки, чтобы не ляпнуть:
"Ну, не с ледникового же периода?!"
Томас усмехнулся.
— Мне понадобилось немало времени, чтобы принять тот мир, в котором я оказался, и еще больше, чтобы научиться жить в нем. Но в одном я уверен: без Вари я бы сдался намного раньше. Она усыновила меня. На тот момент своих детей у нее не было и, не смотря на то, что она никак не показывала окружающим, что это как-то задевает ее, я-то знаю, насколько сильна была ее боль по этому поводу.
Она до умопомрачения любила собственного мужа. Впрочем, не меньше, чем он ее. Они оба слишком многим пожертвовали ради того, чтобы быть вместе, и судьба просто не могла не дать им второго шанса. Я любил их обоих, Алекс был для меня примером для подражания и, что уж греха таить, тем самым отцом, которым хотелось гордиться. И я гордился. Но все же Варя была дорога мне чуточку больше.
А потом у нее родился сын. Не буду рассказывать, чего ей это стоило, но само его появление на свет довольно странно повлияло на меня. Я любил его, как брата. Он вырос на моих глазах. Казалось, не было более привязанных друг другу людей, чем мы с ним. Я видел и чувствовал на уровне инстинктов, как сильна была его привязанность ко мне. Но так же было нечто между нами, что мешало мне целиком и полностью отдаться этому чувству.
Я долго не мог понять, что происходит, пока в один "прекрасный" момент, не осознал с особой кристальной четкостью, что я просто люблю Варю. Не как сын мать, а именно как мужчина женщину. Это было настолько странно и ... неправильно, что я ... в общем свершил одну глупость. Катастрофическую, учитывая, что с того самого момента я больше не мог быть рядом с той, которую любил. И чтобы не подвергать их семью опасности, скрылся. Возможно, всем было бы проще, явись я сразу с повинной, но я достаточно хорошо изучил законы того мира, в котором жил уже не один десяток лет, и знал, что за мой проступок самое меньшее, что мне светило — лишение знака. Я слишком сильно привык жить в новом когда-то для меня мире, чтобы добровольно пойти на это.
Я разбил ей сердце этим. Она все же любила меня, пусть как сына, но любила. Ну, а Влад меня попросту не понял.
— Влад? — удивленно переспросила я. Я слушала его, по сути, исповедь, и все никак не могла связать одно с другим, но теперь все встало на свои места. — Так вы были влюблены в его мать?
— Почему был?!
Я глянула на его профиль, на тонкую линию сжатых губ, взгляд, устремленный на дорогу, и поняла, что мне ужасно жаль этого человека. В нем проскальзывали нотки ожесточения, грубости, безразличия, скрытые за ширмой сарказма и некоей самовлюбленности. Но, оказывается, все это было его маской: маской, скрывающей боль, под которой так удобно было прятать отсутствие смысла собственной жизни.
— Так именно за это он и его родные вас так и не простили?
— О нет, он так и не простил меня за то, что я ее убил.
Я думала, мне послышалось.
— Что?
— Я тот, кто вонзил этот проклятый "Шрей" в ее грудь, после чего ее сердце остановилось навсегда.
Как по мановению волшебной палочки на мгновение в его ладони вновь блеснул стальным лезвием тот самый замысловатый кинжал, который несколько часов назад он выбил из руки Ани. Не знаю, как мне достало силы воли усидеть на месте, а не выпрыгнуть из машины на полном ходу.
— Зачем? — выдохнула я. Это было большее, на что меня хватило в ту минуту.
— Орден хранителей, как и все ордены в истории человечества за время своего существования, помимо полезных вещей умудряются обрасти огромным числом немыслимых обрядов и правил, — кинжал вновь пропал из поля зрения и я непроизвольно вздохнула чуть свободнее. — Как правило, чем древнее считает себя то или иное сборище людей в смешной одежде, тем более обрывочны у них знания о том, откуда и что пошло. — Томас кинул на мою вжавшуюся едва ли не в стойку машины скорбную фигуру внимательный взгляд и продолжил. — Так было и с "Fortunae Verbera".
— Что это значит? — медленно, но верно я начала возвращать свой рассудок в рабочее состояние. И решила, что чтобы там ни было, убивать он меня пока все же не собирается, в противном случае давно бы уже добился желаемого, а потому нужно понять, что именно движет им сейчас. И как итог неутешительная, но, безусловно, уже хоть как-то смахивающая на логику, мысль — тянем время.
— Кажется, в переводе это означает "Удары судьбы", — как ни в чем, ни бывало, продолжил Томас. — Старый обряд, когда холодное оружие еще и, правда, могло создать видимость отстаивания чести и, что еще более немаловажно, жизни. Но в отличие от простой человеческой дуэли, тут секундантом и судьей выступает сама Ее Величество Изнанка. Когда противникам нечего терять, другими словами за спиной у каждого из них есть свое право на лишение жизни своего оппонента, с Изнанкой можно подписать контакт. На крови. Каждый из участников дает клятву, замешанную на ней, и выходит на бой не на жизнь, а на смерть. Роль Изнанки тут проста и неотвратима — в случае смерти одной из сторон, вторая пожизненно, под страхом собственной смерти, лишается возможности, как угодно вредить всем имеющим кровную защиту павшего противника.
— То есть, — протянула я.
— После дуэли все, у кого есть хоть капля крови умершего, будут пожизненно иметь защиту от посягательств на свою жизнь победителя и всей его родни. В случае нарушения этого правила, даже за попытку обойти контакт — смерть.
— Все равно не...
— ...понимаешь?! — я в ответ мотнула головой в знак согласия. — Варя вызвала на "Fortunae Verbera" своего врага, но тот обманул ее. Он ранил ее, сильно ранил, но не убил. А это значило, что бой не был окончен. Изнанка тогда была не более, чем наблюдатель. Варя не могла победить его, и с учетом разрыва связи это вообще с самого начала походило на суицид. Я слишком поздно нашел ее и не успел остановить. Она была истощена энергетически настолько, что было чудом ее нахождение в реальном мире, а не за его гранью. Все, что я мог сделать тогда для нее — это выполнить ее последнюю просьбу.
