— Какую? — автоматически произнесла я, заранее зная ответ.
— Убить ее...
Я почувствовала боль в ладонях и с удивлением поняла, что сжала кулаки с такой силой, что они оставили белые полукружья от ногтей на их внутренней стороне. Я вновь чувствовала жалость к этому человеку. Это был скверный знак. Невозможно поднять руку на того, к кому испытываешь хоть каплю жалости. Но в тоже время, если все, что он рассказал чуть ранее, правда... как же ему было больно, невозможно больно сделать то, за что его теперь ненавидят.
— Обряд был завершен. Ее сын, который опоздал всего ничего, чтобы уловить ее последнее люблю, адресованное исключительно ему, был с того момента в безопасности. Что, впрочем, не мешает ему уже добрый десяток лет меня счастливо ненавидеть и гоняться за мной, сломя голову, по всему свету.
— Если это правда, почему тогда вы ничего не рассказали ему? — не спуская внимательного взгляда с Томаса, спросила я.
— Он бы мне не поверил — это раз. Он ни за что бы мне не поверил, зная, как именно я любил его мать, и что, опять же, по его мнению, я из-за этого убил еще и его отца, — это два.
— Так вы и его отца..., — меня вновь прошиб озноб.
— Нет! — гневно глянул он на меня. — И это уже три! Я сам хотел найти и ... наказать убийцу Вари и Алекса. Влад и все хранители Ордена не могли помочь мне в этом. Это была уже моя "Fortunae Verbera"!
— Так вы знаете того, настоящего... убийцу?
— Да! И Влад теперь тоже, — но чуть тише добавил, — к его несчастью.
Что-то не сходилось. Но мой разум отказывался сейчас находить слабое звено, потому я поинтересовалась:
— А возможен бескровный вариант отказа от контракта?
— Нет.
— То есть один из противников обязан умереть?
— Да!
— Ну и зачем нужен такой ритуал?! — невольно всплеснула я руками.
— Просто бывают случаи, когда кроме собственной жизни ты больше ничем не можешь откупиться от судьбы.
— Вы хотите сказать, что смерть Вари была оправданна?
— Да, — несколько мгновений спустя и как бы через силу произнес Томас.
— Можно высказать мнение? — склонила я голову вбок, задумчиво глядя на своего собеседника.
— Хуже не будет, — как мне показалось, с деланным безразличием отозвался он.
— Вы оправдываете ее, потому что любили, но как по мне — это довольно жестоко: обрекать другого человека, да еще и фактически сына, на ту жизнь, что вы имеете сейчас. Уверена, она предвидела, чем все это может закончится для вас и, тем не менее, поставила вас перед выбором, которого в действительности и не было вовсе.
— Тома, ты не права.
— Я не права?! Возможно. Но я считаю, что жертвовать собой ради кого-то глупо, хотя не буду отрицать — со стороны, наверное, смотрится — просто глаз не оторвешь. Но вот жертвовать одним сыном ради другого — родительский эгоизм в чистом виде. И как бы умопомрачительно, я бы даже сказала душераздирающе красиво, не смотрелся ее поступок со стороны, я бы не стала воздвигать ее на пьедестал. Это была слабость, а не подвиг! И вы это должны понимать, как никто другой. Она бросила вас и его, потому что была слабой.
Потому как в машине вновь установилась тишина, я поняла, что в очередной раз перегнула палку. Лицо мужчины стало похоже на восковую маску с горящими угольями глаз, смотрящими прямо перед собой. Меня кольнуло легкое чувство вины.
— Томас, — прикоснулась я к его ледяной руке. — Простите, я не хотела...
— Скажи это Владу, — не глядя на меня, произнес он. — Если сможешь, конечно.
Мою грудь придавило чем-то безмерно тяжелым, мешающим сделать так необходимый в тот момент вздох, но я все же сумела выдавить из себя:
— Еще раз простите. Я уверена она... была замечательным человеком, но... мне жаль вас. — И тут же добавила. — Если конечно, хотя бы часть из рассказанного вами — правда!
Короткая пауза и салон наполняется... смехом?!
— Ты самое изощренное наказание, какое только могла послать судьба Владу, ты знаешь это?!
Попытка обидеться наложилась на остаточное чувство вины за резкость, помножилось на ноль, и я нашла в себе силы улыбнуться в ответ.
— Томас, не сочтите за назойливость, но нам еще далеко ехать? Город кончился уже часа пол как назад и что-то мне подсказывает, что еще столько же, и то же произойдет и с обитаемым загородом.
— Уже недалеко. Но куда мы едем, действительно нельзя назвать густонаселенным местом.
— И куда же мы едем? — тут же уточнила я.
— Ты уже видела это место изнутри.
— Та развалюха?
— О, уверен, она еще нас с тобой переживет.
— Ладно, оставим вечность сквознякам и пыли, спрошу о более важном — что нас там ждет? Судя по всему с гостями там особое обращение. Не то чтобы я против наручников, но предпочитаю сама выбирать партнеров для подобных игрищ.
— Интересно, ты ехидная от природы или это все же побочный эффект твоего недавнего обеда?!
— Вам виднее, — отмахнулась я.
Внутри я то знала, что, как правило, чем в более экстремальной ситуации я оказывалась, тем замкнутее и циничнее становилась. Без эмоций, как правило, по жизни бивших у меня через край, я быстрее находила верное решение. А то, что это решение влекло за собой чью-то боль... так по этому поводу никто не мешал мне поубиваться позднее.
— Томас, итак, вы сказали, что знаете, кто именно стоит за смертью Вари, и, судя по вашим туманным намекам, этот кто-то сейчас похитил и Влада. Что-то мне подсказывает, что вежливого приглашения на чай в его адрес тоже не было.
— Том, время для паники у тебя еще будет, — как бы между прочим заметил хранитель. — И поверь мне, оно еще не наступило. И да, я знаю, кто стоит за всем этим. Его имя тебе ничего все равно не скажет, но я все же назову его — Мечеслав. Он Эрго, как и ты. И то, что ранее он был одним из наставников Влада, не делает положение его бывшего ученика более комфортным. Ну, это ты и сама видела.
— Но если вы знаете, что именно он виновник всех ваших и не только бед, почему до сих пор не сдали его и не оправдали, хоть частично, себя? — наконец поймала я ускользнувшую ранее мысль, не дававшую мне покоя во время рассказа Томаса.
— Потому что я, как и все, кто его знал, считал все эти годы его мертвым.
Я обернулась и внимательно посмотрела назад.
— Что ты делаешь? — поинтересовался Томас, видя, как я попыталась вывернуть шею исследуя пространство автомобиля находящееся за моим креслом.
— Пытаюсь убедиться, что я все же сплю, и вы мне снитесь. Интересно, если умереть во сне — я проснусь?
— Во сне умереть невозможно по одной простой причине — сон это и есть смерть.
— Ага, слышала. Маленькая такая смерть. Но как по мне — это очередной набор звуков для внушаемых людей.
— А ты не такая?
— Такая, — кивнула я. — Потому и не верю во все это всеми фибрами души.
— Хорошо, давай отложим этот разговор на более позднее время. Я вижу, что сейчас ты просто не сможешь понять, что есть смерть для этого мира.
— Я вообще не люблю подобные разговоры, потому думаю на этом мы его и закончим, — отрезала я. — Лучше объясните, кто такой этот ваш Мечеслав и какого гхыра ему понадобилось от вашего Влада?
Томас едва заметно улыбнулся, но как-то странно — одними губами.
— Тут все до банального просто — ему нужен дневник.
— Дневник? Какой еще дневник?
— Аластаса конечно.
"Ну, конечно! Что же еще?! Укусила бы, честное слово", — зло подумала я. Какое время назад я заметила, что у меня в солнечном сплетении появилась тупая боль. И мои инстинкты, обострившиеся до невозможности (черт бы их побрал!) после посещения этого самого "Яблочного зернышка", говорили мне, что что-то происходит и происходит опять же не со мной. И это беспокоило. Да еще как!
— Не злись. Тебе это не идет, — как ни в чем не бывало, заметил Томас. — Из-за этого дневника и убили родителей Влада. В нем есть некий ключ, так необходимый Виллайнеру.
— Кому?
— Мечеславу.
— И где этот самый дневник и почему его нельзя ему отдавать?
— Догадливая, молодец, — усмехнулся Томас.
"Возьми с полки пирожок", — мысленно проворчала я и неосознанно потерла солнечное сплетение большим пальцем правой руки.
— Болит? Давно? — из его голоса мгновенно испарились смешинки, оставив взамен лишь каплю волнения и что-то еще, чему я пока не нашла определение.
— Нет, — надавив на эпицентр боли уже ребром ладони, скривилась я, но туту же уточнила. — В смысле недавно болит. Это плохо?
— Тебе правду?!
— Можете не продолжать, — сжала я зубы так, что челюсти только хрустнули. Глубокий вздох и я выдавливаю: — Так что такого примечательного в этом дневнике и где он сейчас?
— Где он — я не знаю, но вот зачем он ему нужен, могу лишь догадываться.
— Просто прелестно! — шумно выдохнула я, откидываясь на сидении. — Что-то мне подсказывает, что дальше чем "Откройте, милиция!" наш план тоже не простирается.
— Так сильно болит? — проигнорировал он мою шпильку мимо ушей.
— Как! Черт! Знает! Что! — просипела я между рваными вдохами. — Была бы хоть беременная, знала бы, что меня ждет впереди, а ... так... черт! — закусила я губу и, закрыв глаза, попыталась отгородиться от окружающего мира. Но куда там. Мне и дышать уже удавалось с большим трудом. Думать о том, что же происходит с тем, от кого собственно и приходят эти волны, рвущие нервные волокна в мочало, прошивающие низ живота огнем и останавливающие сердце, я откровенно боялась.
— Мы близко, — спокойно произнес Томас рядом со мной. Сил на то, чтобы открыть глаза и увидеть его выражение лица у меня уже не хватило. Боль штормовыми волнами накрывала мое сознание, где каждая последующая была сильнее и мощнее предыдущей. — И почему ты так уверена, что не беременна?
На этот раз у меня хватило сил на то, чтобы принять резко вертикальное положение и поднять непослушные веки.
— Так, отсюда поподробнее, пожалуйста, — прошипела я. Боль, заточенная в корсет страха, слабо трепыхнулась, но, встретив достойного соперника, на время отступила.
— Ты же не помнишь ничего из того, что было с тобой в последние полгода, если не ошибаюсь. За это время много чего можно было...
— Так, да или нет? — прервала я его.
Томас в ответ лишь широко ухмыльнулся.
— А какой из вариантов тебя устроит больше всего?
— Томас, — глухо произнесла я. — Это не смешно! Вы что-то знаете?
— Что-то я определенно знаю, но думаю, что наши понятия в отношении этого самого загадочного "что-то" немного отличаются. И кроме того...
— КАНТАРИЯ! — рявкнула я. Перед глазами уже плясали огненные демонята. — Считаю до трех. Раз...
— Что, больше ничего не болит? — участливо поинтересовалось это "чудовище", сидящее рядом со мной.
— Нет! — на полтона ниже, но как я надеялась все же грозно, отозвалась я.
— Интересная особенность, — как будто в никуда произнес Томас.
Я приглушенно прорычала.
— Побереги энергию, — спокойно произнес мужчина. — Ты не беременна и не скоро будешь. В отличие от своей подружки, ты еще не готова к этому шагу.
Нахлынувшее было облегчение, тут же на корню было убито осознанием с привкусом обиды (чего это не готова?), но после меня догнала новая тревожная мысль.
— Маша? Я про нее как-то позабыла. — Нахмурив лоб, я попыталась вспомнить, когда видела подругу в последний раз. Судя по абсолютной темноте в сознании, нежелательные воспоминания включили и ее в черный список с надписью "доступ закрыт". Пошарив рукой по сиденью, я внезапно осознала, что сумочка и ее содержимое, включая телефон, остались в другой машине. — Томас, могу я позвонить?
— Нет, — последовал короткий ответ.
— Почему? — как можно спокойнее произнесла я.
— Потому что, во-первых, у меня нет телефона...
— Я вам не верю! — прервала я его.
— И, тем не менее, это так, — не дал он мне продолжить мысль. — И, во-вторых, с ней все в порядке.
Ох, как же мне не понравилось его последнее замечание.
— Остановите машину.
— Зачем?
— Мне плохо.
— Еще немного, и мы на будем на месте.
— Остановите машину.
— Когда будет нужно, я это сделаю, — невозмутимо произнес он и ... прибавил скорости.
"Зараза!" — меня медленно, но неотвратимо стала душить злость. Забавно, но боль пока так и не вернулась в полной мере.
— С твоей подругой все должно быть нормально, — произнес он. — С Алеком будет сложнее, но думаю, она сумеет его переубедить.
"Алек? Это тот о котором говорила Аня? Ее брат? Черт, как же ужасно, когда твоя память похожа на решето. И некоторые этим безбожно пользуются!", — подумала я, но вслух не произнесла ни слова.
— Ей угрожала опасность, — вновь подал голос мой собеседник, не найдя во мне должного отклика. — Я счел оправданным риск и увел ее в безопасное место. К несчастью я вновь не оценил целеустремленности Влада. Признаться, я не думал, что он пойдет на такой риск, как ритуал распознавания.
Я коротко глянула на Томаса, но, как и прежде, не произнесла, ни слова. Я чувствовала себя в ловушке. Ловушке собственного страха, неопределенности рожденной как прошлым так и будущим, и боли. Не моей боли, но живущей во мне подобно вирусу и пожирающей меня изнутри. Причем инстинкт самосохранения и здравый смысл были сожраны первыми.
— Я наблюдал за ним, — продолжил Томас, видя мое упрямое выражение лица и сжатые в тонкую полоску губы. — Время от времени наведывался в город, проверяя все ли у него в порядке. Я видел, что ты стала много для него значить. Мне даже показалось, что он успокоился и, наконец, нашел новую цель в своей жизни. Но я недооценил его упрямства. А я так надеялся, что обретя тебя, он изменится. Я видел, что с ним было зимой, когда он думал что теряет тебя. И тем более болезненен для него должен был быть его выбор сейчас. Но он сделал его и... прости, девочка, он не в твою пользу.
Я прикусила язык, чтобы сдержать рвущийся на волю вопрос.
— Я могу снять блок с твоих воспоминаний, но я не хочу этого делать.
— Почему? — все же не выдержала я, поняв, что вновь оказалась для этого странного человека открытой книгой.
— Потому что за все ошибки в этом мире нужно платить. Я хочу, чтобы это сделал он сам.
В машине вновь повисла задумчивая тишина.
— Томас, что за обряд распознавания? — поинтересовалась я. Любопытство оказалось все же сильнее меня.
— Сложная вещь, — в брошенном на меня взгляде, отразилось сочувствие. — Не каждый хранитель способен довести его до конца. Да и не каждый способен на него в принципе. Как бы тебе объяснить, попроще?! Понимаешь, Изнанка она не спроста так называется. На ней видны все те линии связи, что как нам кажется в реальности попросту не существуют. Но каждый человек, живя в этом мире, связан с ним этими самыми невидимыми связями. Мы обмениваемся через них своей энергией и порой получаем в обмен часть такой же другой. Эта энергия, она часть нас самих, если хочешь, нашей души. Она не маленький комочек, скрытый где-то глубоко в сердце, как кажется. Она и есть мы. Мы соприкасаемся ею с миром вокруг нас. И мир, его часть и весь в целом оставляет на ней свой отпечаток. Явный или не очень.
