— Мы уже выяснили, что это ничего не изменит, а вот если ты хочешь проснуться завтра с чувством вины за смерть близкого тебе человека — организую прямо сейчас. Квета.
Да что ж такое?! Не вечер, а сплошное "dИjЮ vu".
— Мы вроде бы уже обсуждали вопрос ее умственного развития, и мне казалось, что таким как она оружие не выдают, — отвела я от своего лица клинок брюнетки, глядя в упор на Виллайнера. — Как бы себя не покалечила что ли, — острие уперлось мне в яремную впадину, и я с неудовольствием почувствовала, как по коже потекла небольшая струйка крови. Меня охватила абсолютная, чистая, безликая, и от этого не менее убийственная, апатия. Мои эмоции утонули в том самом бокале вина, потому я лишь подумала, что надави она чуть сильнее и я, наконец, избавлю себя от участия в этом театре абсурда.
— Твой выбор, Варун!
Гоша судорожно вздохнул и одним глотком осушил протянутый бокал. Лезвие напоследок как бы невзначай скользнуло у меня по ключице, но боль, как и ранее так и не настигла моего сознания. Мне бы удивиться, но меня уже занимало другое. Я вновь начала выпадать из мира реального, чувствуя, как меня вновь заворачивает в кокон из света. Света несущего холод. И я падала в эту бездну, лишенную теней. Я хотела остановиться. Я хотела вернуться. Я искала опору, любую хотя бы отчасти способную приостановить мой полет, но рядом был лишь свет, бесцветный и убивающий меня изнутри. Я растворялась в его сиянии и никого, никого рядом, чтобы напомнить мне кто я есть на самом деле.
"Так вот как выглядит одиночество!" — внезапно пришла мысль. — "Это когда некуда спрятаться от самого себя. Кому нужен свет без тьмы?"
"Многим", — прошелестело рядом со мной. Попытка обернуться ни к чему не привела.
"Кто здесь?" — усилием воли выдавила я, и до меня донеслось негромкий звук, который не будь я вне своего сознания в реальном мире, можно было бы принять за смех.
"Рано, еще слишком рано..."
"Рано что?" — еще одна отчаянная попытка оглянуться.
"ВОЗВРАЩАЙСЯ!" — громогласное и я, распахнув глаза, понимаю, что лежу навзничь, глядя в потолок и меня прожигают обеспокоенные глаза лучшего друга. О, а вот и боль вернулась. И почему сразу в голову?! Почувствовав движение справа от меня, я повернула голову и увидела серое лицо своего знакомого незнакомца. Плечи у него были едва не вывернуты назад, и я запоздало поняла, чем вызвано все неудобство его позы. Инквизитор, хренов! Привидение недоделанное! Ему бы этими кандалами да по ...
— Твоя точка зрения мне предельно ясна, — мурлыкнул откуда-то из угла Виллайнер, благо хоть не попадая в поле моего зрения.
"Ой, он, что меня слышит?"
— И видит! — еще больше развеселился этот гад так, что мне от души захотелось дать ему чем-нибудь тяжелым, чтобы и у него так же голова зазвенела, как и у меня сейчас.
С трудом, не без помощи Гошки, я смогла сесть и тут же ощутила на себе тяжелый взгляд Томаса. Никогда не думала, что от того, что кто-то на тебя просто смотрит можно настолько плохо ощущать себя физически. Затылок буравили глаза "незнакомца" и время от времени по мне лезвием прохаживался взгляд Кветы, со скучающим видом пощипывающей какие-то ягоды с тарелки на столе. "Идиллия" одним словом.
"Литературные чтения в кругу семьи прям! И чего мы опять ждем? Когда я копыта откину? Так отключили бы этой, острозубой блохастой остатки интеллекта, перекатывающийся у нее в голове, которой она исключительно ест, на манер одинокой горошины в трехлитровой банке, и все в ажуре."
Брюнетка перестала жевать и взялась за нож, который извлекла из изящных ножен на лодыжке и начала выводить его кончиком нечто на крышке стола. У нее видимо на холодном оружии сдвиг. Хотя ножны мне понравились. Сама такие же себе заведу... если выживу. Девица хмыкнула, но вновь промолчала. Меня же отвлек взгляд Томаса, ставший не просто тяжелым, он стал... печальным, сравнимым со вселенской скорбью. Я что-то опять не то сделала?
Додумать перемену в его настроении я не успела, потому как Мечеслав, на губах которого последние минуты и так гуляла гаденькая улыбочка, внезапно встал на ноги, и радостно хлопнув в ладоши, произнес:
— А вот, наконец, и мой гонец!
"И настал всему конец", — успела дорифмовать я, прежде чем дверь распахнулась и неясная шкафообразная тень за ее пределами отступила, выпуская из своих объятий тонкую, в сравнении со своими габаритами, фигуру мужчины, или скорее даже парня со светло-русыми до плеч волосами и взглядом, в котором жизни было не больше, чем в бочке с радиоактивными отходами.
— Алек... — лишь выдохнул Гошка рядом со мной и зачем-то стиснул мою ладонь, так что кости захрустели.
— О, а это имя я уже сегодня слышала, — зачем-то ляпнула я. Блондин скользнул по нашей живописной группке, а-ля "охотники на привале" безучастным взглядом, чуть дольше задержался на брюнете позади нас и медленно, как будто нехотя, достал из-за пазухи книгу в темно-коричневом переплете с металлическими уголками из желтого металла.
— Она жива, — глухо произнес "незнакомец" за моей спиной и я непроизвольно оглянувшись, посмотрела ему в глаза. И от огня, горящего в них, мне отчего-то срочно захотелось зарыться куда подальше, и желательно поглубже. И судя по заинтересованному взгляду одной женской особи, находящейся в это комнате, в этом процессе, по крайней мере, на первой ее стадии мне помогут куда как охотно. Что же я такого ей сделала то в своей "прошлой жизни"?!
— Молодец, мальчик. Ты сделал верный выбор, — почти нехотя принял из рук блондина Мечеслав его дар. И я бы поверила в намеренно ленивые движения хозяина дома, не дрогни в последний момент перед касанием с книгой его рука и не вспыхни глаза столь алчно. И вдруг стало холодно и страшно от чего-то. Внутри поселилась звенящая пустота, та которая ощущается как хрупкий сосуд, полый изнутри и сохранивший в себе лишь воспоминания о когда-то наполнявшем его до краев содержимом. Как едва уловимый ускользающий аромат. И еще желание вновь почувствовать эту самую наполненность и целостность. Обернувшись, я не удивилась, увидев устремленные на меня по-прежнему черные как смоль глаза. Черт возьми, как же его зовут?!
— Вил, — взвизгнула Квета.
— Что, уже пожалел о сделанном выборе? Поздновато спохватился! Процесс уже начался, — переключила свое внимание с книги на "незнакомца" привиденистая морда.
"Настроение у него явно улучшилось. Щаз последует какая-нибудь пакость, не иначе", — подумала я и льдистые глаза переключились уже на меня.
— Ну почему же сразу пакость, — и Виллайнер натурально улыбнулся во всю пасть и подмигнул мне.
"Если он мне еще и язык покажет, я его уже сама поцелую... Отравлюсь его слюной и, надеюсь, после этого проснусь. Всего этого не может быть, потому что не может быть никогда!"
— Том, прекрати, — начал было в полголоса Гоша, сжимая мою ладонь так, как будто она и была истинной виновницей нашего нынешнего положения.
— Ну почему же, я могу и удовлетворить столь скромное желание девушки перед ... началом, — и я опомниться не успела, как альбинос продемонстрировал мне свой язык.
"Жаль что он не синий", — отметила я и увидела как Томас за его спиной мало того что закатил глаза, но еще и погрозил мне кулаком, да еще и ударив его для пущего эффекта о свою же ладонь.
"Будут бить и возможно ногами!"
— Эй, — хихикнула отчего-то я, — у вас вино точно было без галлюциногенов? Или эта змеюка туда все же плюнуть успела?!
"Змеюка" качественно зашипела. Единственный, кто для меня все еще сохранял относительно логичное для данной обстановки, то есть близкое по цвету к предсмертному, был Алек. Он смотрел на меня с откровенным ужасом. С учетом того, что Гоша уже массировал лоб свободной рукой, что в его варианте означало степень крайнего недовольства происходящим, а брюнет в цепях едва заметно, но все же улыбался, взгляд блондина отчасти отрезвлял.
— И где же обещанный поцелуй? — навис надо мной Виллайнер. Я взвизгнула, не заметив, как он оказался так близко от меня. Лучший друг встрепенулся и попытался спрятать меня за спину.
— Какой еще..., — начала я, судорожно пытаясь припомнить, о чем вообще шла речь до сего момента.
— Вот как мы поступим, — щелкнул пальцами Мечеслав и в дверях тут же показались два амбала, — ты отдашь обещанное тому, на кого я укажу. Я слишком долго ждал всего этого — могу я под конец немного повеселиться, так сказать на дорожку.
— Вы вообще о чем? — пару раз для острастки хлопнула я ресницами, не без опасения косясь уже на вошедших. В сравнении с ними их хозяин выглядел как младший ребенок в деревенской семье, да еще и уроненный из люльки в младенчестве.
— Я хочу, чтобы ты поцеловала... его, — тонкий аристократический палец указывал на...
"Черт тебя побери, как же тебя зовут?" — с раздражением на лице я всматривалась в избранника не доигравшего в "бутылочку" иезуита.
— Совсем с катушек съехал? Вил, какого "гхыра" (уверяю вас, там было другое слово, я бы даже целая цепочка других слов, повторить которые я не осмелюсь, тем более в печатном виде) ты творишь?— снова подала голос Квета, вскакивая на ноги.
— Ого, — только и присвистнула я. — А повторить сможешь?
— Килар, не забывайся! — выбивая неуловимым моему глазу движением из ее руки "позабытый" кинжал. — Он и так будет в твоем полном распоряжении до конца твоих дней. Не понимаю, зачем тебе это надо, потому как убить после разрыва связи милосерднее, но это не мой выбор. Для меня лучшей мести сыну Алекса и представить сложно. Но я слишком любопытен, чтобы не дать им поглядеть в глаза друг другу так сказать открыто.
— Ты уверен, что после этого сможешь разорвать связь? Что у тебя хватит на это сил? — раздувая ноздри произнесла Квета.
— Хватит, об этом можешь не беспокоиться. В конечном итоге у нас есть еще маленькая мисс Егорова.
Рядом кто-то зарычал. Низко, раскатисто, по-горловому. У меня же все заледенело внутри. Машка...
— Ты клялся, что не тронешь ее, если я привезу тебе дневник! — с глухой и вполне ощутимой угрозой произнес Алек.
— А я и не говорил о твоей... невесте, — усмехнулся Виллайнер. — Я говорил о ее дочери. И относительно ее у нас как раз уговора не было.
Никогда ранее я не видела, чтобы человек бледнел настолько быстро до состояния цвета волос недоделанного привидения.
— Не смей! — еще более глухо произнес Алек. — Я тебя из лимба достану, разделю на атомы и отправлю обратно.
— Ммм, угрозы! Ты не можешь мне указывать. Все что мне было нужно, благодаря не в малой степени тебе — у меня уже есть, — Мечеслав покачал в пространстве книгой, на, что Алек качнулся так, как будто намеревался его ударить. — И на твоем месте, я был бы поосторожнее в своих желаниях... в будущем. Минг, Ронд, снимите с него наручники, а эту дикую кошку поставьте на ноги.
Пока от меня одна хозяйская горилла отдирала Гошу и легко, как пушинку возвращала в нежеланное мною полностью горизонтальное положение, вторая занялась кандалами (учитывая размер цепи идущей от них к крюку в полу, наручниками их назвать я не могла ни под каким углом рассмотрения) "незнакомца". Гошин порыв остановить это безобразие был на корню пресечен Томасом, неожиданно бодро переместившемуся к нашей скульптурной группке и блокировавшему все его передвижения весьма красноречиво приложенным к шее лучшего друга лезвием меча Кветы.
— Что ж, — елейным голосом произнес Мечеслав, когда меня сломавшую пару ногтей о непробиваемую даже лазером кожу кажется Ронда, придерживая за обе руки, заведенные за спину и шею подвели к брюнету, на диво спокойно стоящему перед говорящим. Священник у алтаря ни дать не взять. Даже лапки сложил в смиренном жесте, зараза.
— Дети мои, я знаю, что вскоре должна была состояться ваша свадьба. Безмерно жаль лишать вас этого незабываемого удовольствия. Длинных речей я произносить не буду, но вот на последний штрих, самый романтичный и запоминающийся, любой свадебной церемонии я, пожалуй, полюбуюсь. Итак, Тамара Михайловна Хомина-Дворжецкая, согласна ли ты в последний раз, в присутствии свидетелей и родственников поцеловать своего мужа, Гардинера Владислава Александровича и да Изнанка разлучит вас?!
— Вы все психи озабоченные, — вырывалась я из железных тисков гориллы Мечеслава. — А просто поговорить нельзя уже что ли?!
"Омичка, не сопротивляйся... пожалуйста", — услышала я в своей голове бархатный голос и замерла в растерянности.
"Так, уже звуковые галлюцинации пошли. Вино точно было отравлено", — смотрела я во все глаза на печальное лицо с определенно сомкнутыми губами, в обрамлении длинных, чуть вьющихся волос.
Глаза, вблизи оказавшиеся темно-серыми с черной радужкой по периметру притягивали, не позволяя даже ничтожной мысли просочиться в миг опустевшую голову. Лишь уже подзабытая боль в груди всколыхнула нечто таящееся за ее покровом, стоило Мечеславу произнести вслух имя. Вкупе с прикосновением, усилившим боль, но в тоже время привнесшим чувство особого рода наслаждения моментом, я смогла лишь прошептать: "Влад", — и потеряться в ощущениях и очередных потерях себя за гранью чувств, захлестнувших меня едва (в который раз уже за день?!) моих губ коснулись мужские.
Глава 30. "Пробуждение"
Прощай! Тебя удерживать не смею.
Я дорого ценю любовь твою.
Мне не по -средствам то, чем я владею,
И я залог покорно отдаю.
Я, как подарком, пользуюсь любовью.
Заслугами не куплена она.
И значит, добровольное условье
По прихоти нарушить ты вольна.
Дарила ты, цены не зная кладу
Или не зная, может быть, меня.
И не по праву взятую награду
Я сохранял до нынешнего дня.
Был королем я только в сновиденье.
Меня лишило трона пробужденье.
Уильям Шекспир. Сонет 87
(Перевод С. Я. Маршака)
Звон бьющегося бокала. Ночной город за окном машины. Смятые простыни. Кровь круглым шариком падающая с руки на белоснежный пол. Грязный снег с алыми пятнами. Черные глаза, убивающие ненавистью. И следом сияющий город в дымке тумана, белоснежные хлопья снега, ложащиеся на плечи и волосы, в которые сама по себе зарывается рука. Жажда прикосновения и одиночество, ощутимое, вымораживающее от осознания близости конца. Осень. Зима. Весна. Немое кино моей жизни. И лишь нарастающий гул в голове, чьим лейтмотивом стали картинки прошедших суток, вырвал меня подобно задыхающейся рыбе, выброшенной на берег, из плена ранящих душу событий потерянной жизни.
Я потеряла себя там в прошлом. Или сейчас, когда на меня смотрели, увлекая в омут небытия и невозможности, нереальности и счастья, черные глаза знакомые до боли в груди и слабости каждой клеточки тела?! Глаза способные даровать любовь и столь же виртуозно оттачивать это чувство, до состояния обоюдоострого клинка лишь для того, чтобы миг спустя вновь войти в сердце и разделить его на две не равные половины. Ни одна из них не может существовать без другой, но лишь часть способна оставаться у меня в полноправном владении после этого сладкого убийства, этой горькой нежности, коим было отравлено в данный момент все мое существо.
