Джедаи в Хогвартсе

— Ты такие вопросы задаешь, дядь Обик, неудобно отвечать, — Энакин по-прежнему был настроен шутливо.

— Напрасно не занимаетесь, — Кеноби определенно решил вызвать бывшего ученика на серьезный разговор.

— Дядь Обик, — сказал Энакин, садясь на ручку второго кресла, — ты что, совсем обалдел? Ну фехтовать ее учу, медитировать, использовать Силу без палочки, иногда кидаю мимо нее Авадой, чтобы звука не боялась. Ты вообще думай, что говоришь — из шестнадцатилетней девчонки делать боевую машину. На кой ситх?

— Будет война, Энакин, — мрачно предрек Кеноби, а такие его предсказания всегда сбывались. — Начинайте непрощенку, пока не поздно.

— Да разрулим как-нибудь с тобой вдвоем, — Энакин не хотел признавать правоту учителя. — У Дамблдора есть его люди. Есть авроры, ранкор их задери!

— Энакин, ты помнишь, зачем ты стал ее учителем? Никто ни с какими драными аврорами воевать не будет. Гарри, она, их друзья — бить будут по ним.

— Оби-Ван! — наконец вскипел Энакин. — Я с тобой на эту тему не хочу разговаривать и не буду! И с Гермионой об этом не говори, понял?

Энакин вышел, хлопнув дверью, словно шестнадцатилетний падаван, уязвленный мудростью учителя. Кеноби взял другую газету, но так ее и не открыл. Он смотрел в огонь.

До рождественских каникул оставалось чуть больше недели, когда Оби-Ван и Энакин обнаружили в своем классе странные зеленые ветки с белыми ягодами, плавающие в воздухе на расстоянии чуть более двух метров от пола.

— Кому-то очень хотелось их сюда повесить, — заметил Кеноби, смотря на ветки как сапер на растяжку. — Я защиту ставлю невсерьез, но все же не совсем детскую.

— Это омела, — сказал Энакин, вылавливая новое слово из мыслей школьницы, идущей по коридору метрах в пятидесяти от их класса. — О-ё-ёёёёй! Да пребудет с вами Сила, учитель! — с этим официозным прощанием Энакин скрылся в лаборантской.

На первом уроке был необычно оживленный седьмой курс. В конце урока Энакин услышал какую-то возню, хихиканье и аплодисменты, и через несколько секунд в лаборантскую ворвался растрепанный Кеноби.

Оби-Ван Кеноби не боялся Темной Стороны, смерти, шквального огня и превосходящих сил противника. Но сейчас он был глубоко потрясен. Несчастный магистр выпил из чайника добрый литр воды, кое-как пригладил волосы и рухнул на стул. Энакин просканировал Силу и мысли выходящих из класса учеников и чуть не засмеялся в голос.

— Дядь Обик, я потрясен твоей верностью Кодексу, — издевательски сказал Энакин.

— Ситх меня дернул под эту ветку подойти, — выдохнул Оби-Ван.

— Ну это не могло быть так прям ужасно, — произнес Энакин тоном старшего брата.

— Да они там втроем стояли! Не говоря уже о зрителях.

— Ну и ты? — Энакин все еще сдерживался, чтобы не сползти под стол.

— А что я, я краснеть и отворачиваться должен был? — ворчливо ответил Кеноби. — Ситх их молнией убей! Какая же распущенная здесь молодежь!

— А насколько именно распущенная? — ехидно спросил Энакин сквозь смех.

— Мне тебе схему нарисовать? — огрызнулся Кеноби. — Пойди вон на следующий урок и проверь, на нем шестой курс. Не хватало только с Дамблдором объясняться из-за их хулиганства.

Энакин благоразумно обходил ветки омелы весь урок, а под конец даже проявил крайнюю нечуткость к несчастью девушки, у которой порвался рюкзачок под одной из веток.

— Командир, разрешите неуставной поступок, — внезапно шепнула ему симпатичная брюнеточка из Армии Дамблдора, и Энакин вспомнил, что он-таки был среди форс-юзеров, причем с необычными способностями.

Ветка омелы, которой только что не было в радиусе двух метров, почти лежала у него на голове. Оби-Ван рассмеялся в Силе с некоторым злорадством. "Я не ты, и не страшусь Темной Стороны!" — нагло ответил Энакин, хотя раньше ему Темная Сторона в таких случаях не вспоминалась.

Класс одобрительно взревел, словно Энакин поймал на чемпионате мира решающий снитч тем же манером, что и Гарри на первом курсе. Ощущения были чем-то похожи на трепетание золотых крылышек, но намного мягче и игривее. Ситх их задери, дейстительно чертовски распущенная молодежь! Неизвестно зачем Энакин взглянул поверх обнимающих его рук на дверь...

Если бы Энакин не знал наверняка, что учитель всегда покроет все его грехи и никогда его не подставит, а также что Гермионка точно не умеет переговариваться в Силе, он бы подумал, что Кеноби решил помочь им с переходом к непрощенке. Такой ярости вполне хватило бы, чтобы выбить из лорда Вольдеморта все восемь жизней, а лорда Сидиуса вообще порвать в клочья. Взмывая вверх среди исчезающих в огненных облаках ветках омелы и отбивая летящие в него заклятия, Энакин подумал, что будь воплощение Темной Стороны всегда таким дьявольски прекрасным, он бы стал ситхом без колебаний.

Шестой курс вылетел из класса в облаке боевых заклятий как пробка из теплого шампанского. Ссылки на таинственные английские обычаи и практикум по Империо Энакину не помогли.

— Дядь Обик, — крикнул Энакин в Силе, отбивая невербальный Легилименс, что было теперь уже совершенно незачем, — если подслушаешь, разделаю тебя как графа Дуку.

Объяснение в любви под прицелом всегда было коронным Скайуокеровским номером.

— Ладно, на сегодня свободен, — сказал Кеноби в Силе, уловив по одному ему известным колебаниям Силы, что Энакин прощен. — Сейчас я для нее какую-нибудь отмазу на остальные уроки накалякаю.

Большая половина Ордена считала, что Оби-Ван и Энакин были самым опасным из всего, что случалось с Орденом, включая клонические войны. Энакин всегда считал, что ему невероятно повезло с учителем.

Когда Энакин нес смеющуюся счастливую Гермиону через сугробы к Хогсмиду, он вдруг вспомнил о никогда не оставляющем его подрагивании меча на поясе. "Еще неделю, — подумал Энакин как в далеком детстве на Татуине, когда он каждое утро жадно пытался урвать крохи сна, — еще хотя бы эту неделю."

В темноте за окном медленно кружился снег, как звезды перед потерявшим управление истребителем. Энакин распахнул окно, инстинктивно закрываясь от холода Силой, потом вдохнул морозный воздух и снял защиту.

Вспоминать порой было весело. Как он уронил на Йоду из рюкзака трактат Дарта Бейна. Как он искрил рукой на новогоднем вечере, втирая научно безграмотным магистрам про статическое электричество — такое малое возмущение в Силе они засечь не могли. Как тайком испортил меч Винду, чтобы он из фиолетового стал красным, а потом изменил цвет своего и доверительно шепнул: "Мейс, а мы с вами на одной стороне." Потом чуть из Ордена не выперли.

Были воспоминания с привкусом окалины. Первая победа над настоящей болью и страхом во время древнего ритуала на Илуме, принесшая ему меч. Первая самоволка, в которой он чуть не лишился уха. "Кончай стрелять по ногам!" — рычал на него Кеноби, и он поднял прицел. Первый спарринг, на котором Кеноби дрался всерьез.

Наверно, Энакин впервые пытался взглянуть на свое прошлое глазами учителя. Конечно, Совет Кеноби потрясал афоризмами типа "Я не сторож падавану своему". А что он думал на самом деле, вытаскивая еле живого ученика из очередной передряги или чувствуя, как ученик отчаянно цепляется за жизнь и за Темную Сторону? Однажды пятнадцатилетний Энакин разоблачил учителя, спросив его: "Сколько бы ты еще ждал, прежде чем мне помочь?" Сейчас бы он спросил: "Сколько ты ждал до этого?"

На Преситлине генерал Скайуокер с десантом вырезал вражеский штаб. После мясорубки в коридорах штаба, которую его отряд прошел с рекордно низкими потерями, он был живым воплощением Темной Стороны вплоть до желтых глаз. В космическом бою через час после этого Энакин пошел на смертельный таран флагмана — какая Сторона Силы выплюнула тогда его истребитель из облака огня, Энакин так и не понял. "Темная Сторона, Светлая... — сказал он тем вечером учителю. — Я так думаю, что мы скорее пожертвуем собой, а они другими. Вот и вся разница." "Я тут в Орден пишу, — сказал ему на следующее утро Кеноби. — Твое обучение закончено."

Падаван должен был уметь защищать себя. Рыцарь защищал других. Сегодня придется стать учителем. Собрать всю смелость и выдержку, чтобы отказать в защите тому, кого хочется защитить больше всего. Идти вперед каждый может только сам.

Гермиона хитро смотрела на Энакина. Какой смешной! Он действительно не знает, что такое Рождество — вчера она ему рассказывала детские сказки про волхвов и младенца и даже пела песенки. Энакин тогда положил ей голову на колени и притворился уснувшим под ее колыбельную. А потом она сказала ему, что бывают еще и рождественские каникулы, на которые студенты уезжают домой, и он надулся. Наверно, Оби-Ван правильно говорит, что Энька никогда не заглядывает в учебный план. Зато сегодня она ему скажет, что никуда не едет — что он тогда сделает? А если залезет завтра вечером в окно теперь уже пустой спальни — удастся ли его выгнать? И захочется ли?

Энакин скатал снежок из снега на подоконнике и взмахом палочки превратил его в ежа. Еж побегал по холодному подоконнику и обиженно свернулся в клубок.

— Рождественский подарок, — сказал Энакин, закрывая окно. — Хочешь, я его в чулок посажу?

Следующие десять минут они творили из мела разную еду, чтобы выяснить, что едят ежи. Еж подбегал к угощению, стуча коготками по столу, и недовольно фыркал. В Хогвартсе учили обращению с животными, держать которых дома мог только Хагрид. Ежи в программу не входили. Наконец Энакин из хулиганства превратил мел в каких-то жутких жуков, и еж быстро переловил их и съел.

— Спас меня, — сказала Гермиона ежику, беря его на руки. — Молодец какой!

Еж довольно и сыто пофыркивал. На ощупь он был совсем не колючий. Гермиона превратила крышку парты в подобие лукошка Косолапуса и посадила туда ежа, который тут же сунул нос в пузико и уснул.

Энакин глубоко вдохнул, как перед прыжком в ледяную воду. Стать учителем. Снять защиту. Признать наконец правоту Кеноби.

— У меня еще один подарок есть, — сказал Энакин и положил рядом с лукошком небольшую тяжелую коробку.

В коробке лежал меч с темно-красной рукоятью. Когда Гермиона нажала кнопку, из рукояти вылетела темно-золотая полоса света, вокруг которой тихо загудел воздух.

— Это боевой, — голос Энакина звучал серьезно и даже торжественно. — Попробуем?

Гермиона сразу почувствовала, что в стиле Энакина появилось что-то новое. Не то чтобы он изменил его, скорее, изменился сам. Стал холодным и чужим. Стал опасным.

— Зачем, Энька? — спросила она, задыхаясь, когда он выключил свой меч и картинно поклонился.

— Разводил я тут огонек старым номером "Прорицательской", — сказал Энакин с усмешкой, — и наткнулся на целую портретную галерею. Полторы дюжины милейших граждан. Остальные списком.

— И обязательно было сегодня?

— Обязательно, — новый Энакин не думал о Рождестве, вернее, просто принимал его во внимание. — Давай еще попробуем боевые заклятия... Хотя лучше бы мне поехать с тобой.

— Я никуда не еду! — крикнула ему Гермиона. — И не собиралась! А ты все испортил!

Сочельник прошел под вспышки Непростительных Проклятий и блеск мечей. Утром на Рождество они проснулись вместе и смеялись, глядя, как Косолапус осторожно катает по полу ежа, свернувшегося в клубок. Потом бежали по сугробам к Хагриду, чтобы узнать наконец, что едят ежики. Вернувшись, сушились у камина в пустой гриффиндорской гостиной. Перед обедом с тренировки вернулся мрачный Гарри, но, глядя на Энакина и Гермиону, постепенно развеселился. Под Новый год Гермиона подумала, что Энакин ничего не испортил. Просто с ним не могло быть по-другому.

— Круцио!

Держись, девочка. Ты сможешь. Ты сильнее боли. Только не надо ее терпеть. Я знаю, что ты умеешь, но сейчас тебе поможет только Сила. Нет, не так... Я все равно сильнее... к сожалению. В Силе есть покой, есть грань, за которой нет боли. Только сначала должно быть очень больно. Не пытайся это выдержать! Выдержать придется мне, мне-то никуда не деться. Потому что я люблю тебя.

— Круцио!

Вот так. Вот так. Это очень похоже на смерть, только потом мы всегда возвращаемся. Запоминай дорогу. А теперь посмотри на меня, малышка. Видишь, этот красный луч, упирающийся в твою грудь, ничего не значит. Совсем ничего. Просто он слишком яркий, и у меня слезятся глаза.

Оби-Ван сидел у камина и подсчитывал свой выигрыш на тотализаторе. Энакин в кресле напротив возмущался про себя, сколько берут домовые эльфы за проезд вдвоем до Лондона и обратно. Оби-Ван оторвался от газеты с хитрой улыбкой и глянул на бывшего ученика. Когда ученик явно собирался в самоволку, но молчал как партизан, Оби-Ван сразу угадывал, какое положение Кодекса будет в самоволке цинично и неоднократно нарушаться.

— Вот когда я рвану в Лондон за выигрышем, — мечтательно сказал Кеноби, — я с эльфом подскочу до "Башки Борова", а дальше сам.

Энакин подозрительно посмотрел на честную морду бывшего учителя.

— Слышь, дядь Обик, — решился попросить он. — Когда поедешь, разузнай у кого-нить, как эти паршивцы из Министерства отслеживают магию несовершеннолетних.

— А вы аппарируйте в обнимку, — невинно предложил Оби-Ван. — Не смотри на меня как падаван на ситхский меч, так тоже можно. Эээ-эх, если бы не учитель, ты б вообще не знал, что с девушками делать.

Оби-Ван вовремя успел встать с кресла, которое упало назад.

— Контролируй свои эмоции, юный Скайуокер, — порекомендовал он, отбиваясь от газеты, которая норовила обвиться у него вокруг головы. — Ну серьезно: если нарветесь на Пожирателей, что тогда?

— Отобьемся, дедушка Кеноби, — уверенно сказал Энакин, позволяя газете упасть на ковер. — Ты ж меня знаешь, я не таких валил.

— Раньше б это была моя головная боль, — заметил Кеноби — А теперь твоя. Отбиваться-то будешь не один.

— Прячься за моей спиной! — приказал Энакин, выхватывая одним движением меч и палочку и отражая сразу несколько заклятий, летящих в него с разных сторон.

Но шестнадцать лет и гриффиндорская смелость были не самым удачным сочетанием для первого серьезного боя. Гермиона выскочила вперед, пытаясь прикрыть Энакина слева, и прежде чем он успел остановить Пожирателей Смерти молниями, посылаемыми через ее голову, она пропустила сразу два заклятия в голову и в ребра.

Оби-Ван опоздал всего на полминуты. Первым, кого он увидел, был Энакин, наглухо отрезанный от Силы стеной своей ярости и боли. Его меч блистал в полумраке как карающая молния. Оби-Ван отступил в темноту у стены — на скотобойне, в которую Энакин превратил тихий лондонский переулок, его помощь была не нужна.

Энакин был не самым лучшим проводником по Силе, но он сумел передать ученице свою необыкновенную живучесть и способность к восстановлению. В тот момент, когда Энакин почувствовал на себе ее взгляд, Кеноби снова увидел его в Силе — словно обугленного, но почти прежнего. Энакин отбросил в сторону меч и сел на пятки рядом с Гермионой.

— Мне стыдно. За то, что я сделал. И за то, что ты это видела, — тихо произнес Энакин.

— Ты поступил правильно, — Кеноби показалось, что он услышал свой голос, как он звучал в медицинском отсеке рейса Геонозис-Корускант. — Времена меняются.