Опричник I I (дубль)

Опричник II

Господин арматор

Выборг пал в тот же день: залп полудюжины ракетных мин сделал свое дело. Нельзя сказать, что все попадания были удачными, более того из шести мин одна не разорвалась, и мне пришлось послать две дюжины бойцов на её поиски. Впрочем, это произошло уже после полудня, когда стрельцы на пару с даточными людьми из Новгорода выбили шведов из северной части города и взяли Новую ратушу.

Штурм начался на редкость удачно. Первая мина упала рядом со Скотопрогонной башней и повредила подъемный механизм ворот, вдобавок развалив часть стены. Следующие две легли практически рядом, причём одна угодила прямиком в кровлю Круглой башни и рванула в пороховом погребе. Не знаю, сколько там было пороха, но явно немало: от башен остались только груды развалин, а стены обрушились на протяжении дюжины саженей по обе стороны от них. ещё одна мина разорвалась в чистом поле, в двадцати саженях от городской стены и никаких повреждений не причинила. Пятая пробила кровлю на башне Локамунда и, пройдя через все перекрытия, упокоилась в подвале, так и не разорвавшись. Последняя ушла сильно в сторону и разнесла францисканский монастырь.

Пока поместная конница и татары собирали перепуганных лошадей, стрельцы и даточные люди пошли на приступ. Пушкари Григория Путятина тоже не оплошали: сказать, что шведы быстро опомнились, и попытались воспрепятствовать штурму, значило бы погрешить против истины. Они и через час не смогли собрать нужного количества народа для восстановления обрушенных участков стены, в то время как стрельцы уже минут двадцать хозяйничали в северо-восточной части города. Впрочем, в какой-то мере в этом была и заслуга русской артиллерии: интенсивный огонь по крышам домов и завязавшиеся местами пожары вынудили жителей спасаться бегством, добавив изрядно беспорядка и суматохи. В условиях единоначалия это привело к катастрофе — спустя всего пару часов после рассвета шансы шведов отразить штурм стали призрачными, и теперь вопрос стоял лишь о том, сколько они ещё продержаться. Я даже поспорил на бочонок пива с Путятиным, что шведы сдадутся ещё к обеду.

То, что шведам не выстоять я был практически уверен, все кто мог возглавить войска и противостоять штурму или погибли или оказались в плену. Особенно радовал тот факт, что одним из двух выживших шведских дворян, захваченных вместе с королем и его сыном, оказался ни кто иной, как командующий шведской эскадрой Якоб Багге. И хотя после пожара в порту от нее практически не осталось кораблей, адмирал мог бы и на суше доставить нам немало хлопот, потому как большая часть матросов гуляло в городских тавернах ещё с субботы. Несмотря на свою немалую численность без единого командования они не смогли оказать сильного сопротивления.

...

Как не странно, спор я проиграл...

Шведы не сдались. Но дело не в какой-то особой их стойкости, против нас сыграло то, что разрозненные отряды прекращали сопротивление сами по себе, в то время как другие продолжали сопротивление. Дольше всех продержались местные жители, удерживавшие Кафедральный собор и шведские моряки успевшие спастись с загоревшихся после нашего обстрела кораблей. Ворота Кафедрального собора ивангородцы под предводительством Дмитрия Шемяки выломали к вечеру девятого мая, после чего русские воеводы посчитали Выборг взятым. Моряки же обнаружили в башне Хакона приличный запас горячительных напитков и удерживали её ещё три дня. Впрочем, это лишь потому, что желающих их выбить оттуда не нашлось — спиртного хватало и в городе.

Мне же пришлось послать своих людей за проигранным бочонком. Пива у нас, конечно, не было, но после того как воеводы распробовали виски, оно пошло на ура. Один лишь батюшка, сопровождавший войско не притронулся к "латинянской скверне". Однако вино, купленное ещё в прошлом году на Москве, воспринял с благосклонностью, хотя, казалось бы, какая разница? Тем более что виски-то как раз было из отборного ячменя, выращенного под Выксой русскими мужиками, а виноград, для "вареного вина" наливался сладостью среди зеленых холмов Марке и Абруцо, и был превращен в благословенный напиток руками "проклятых латинян". Когда "святой отец" дошел до кондиционного состояния, я подсел к нему.

Дело было весьма деликатным. Ночной обстрел видели все, и хотя среди служилых никто толком не ведал что к чему, боярам я сообщил о нём заранее. К тому же, как люди для своего времени довольно образованные, они отлично поняли, что для разрушения стен и башен Выборга использовалось нечто необычное. Если слухи, которые могли пойти среди стрельцов и поместных дворян меня интересовали мало, то в случае с генералитетом русского воинства утечку информации желательно предотвратить любым способом. К счастью в это время к крестному целованию отношение очень серьезное и именно на проведение сего таинства я и начал уламывать батюшку, напирая на пагубу, которая будет сотворена супротив православных буде кто проговориться и о сем прознают лютеране али католики. Особенно настойчиво я указывал на то, что секрет "особливого зелья" выведал в далекой Индии, пути в которую контролируют как раз католические государи. На самом деле разговоры всё равно пойдут, но тут главное, чтобы те, кто пользуются реальным авторитетом, молчали хотя бы первое время. Потом всё это станет уже не особо важно, перейдя в область слухов и домыслов.

...

— Одного никак не уразумею, — сказал Иван Васильевич Шереметьев Меньшой, — Вроде латинянин ты, а о пользе вере православной печешься! Эвон даже серебра не пожалел, дабы к присяге нас всех привесть...

— Я русскому государю служу.

— Всё равно не понимаю, — развел руками воевода, — Брат писал, что ты за почестями не гонишься, вот и сейчас в сторонке, а кому как не тебе своего человека в Москву с сеунчем отправлять?

— Нешто без меня не справятся воеводы? — спросил я, — Али не найдут чем похвалиться?

— Найдут, — сказал Шереметьев, — Погоди ещё они и заместничают как стемнеет. Сейчас твой бочонок допьют, а уж опосля и языки чесать время настанет, всё одно после первой звезды считай что пост: не выпить, не закусить толком. Не будь батюшки, никто бы и не почесался блюсти, чай не среда али пятница, а так оно конечно...

— А хватит бочонка-то?

— Хватит, — сказал воевода, — Шибко крепко твое хлебное вино, аж слезу вышибает, но греет знатно, а то эвон ветер с залива экий стылый.

— Да место не самое лучшее, ладно хоть тут не болота как в устье Невы, — сказал я, — А вот скажи Иван Васильевич как мыслишь: государь сей град восстанавливать велит ли?

— Порт точно велит, — ответил Шереметьев, — Ежели шведы город отдадут.

— А куда им деваться-то? Разбить войско, что на подмогу из Або идёт, а опосля хоть до старой границы, хоть до самой Стекольны...

— А велика ли корысть, государю эти земли под свою руку брать? — усмехнулся Иван Васильевич, — Земли много, а не на вотчину не на поместье она не годна — хлеб-то плохо родится!

— А писал ли тебе брат, что мы с ним завод собрались ставить на реке Гусь?

— Было такое, и деньгами просил помочь по-родственному, — ответил воевода, — Дело доброе, железо нынче в цене...

— Вот в том и корысть! Ты подумай, сколько таких заводов можно на реках здешних поставить. Леса и руды в здешних краях в достатке!

Иван Васильевич задумался, запустил пальцы в бороду, а его братья оторвались от трапезы и подвинулись ближе. Остальные бояре заминки не заметили и продолжили пировать.

— Висковатый баял, ты за год завод поднял? — спросил государев дворецкий Семен Васильевич Шереметьев

— За полтора, если с лета считать...

— А много ль денег вложил? — заинтересовался ивангородский наместник Микита Васильевич Шереметьев.

— Так сразу и не счесть, а начинал с пятиста рублей, которыми государь пожаловал.

— Сукин говаривал за одни ядра четыре тысячи из казны прошлой осенью плачено, — сказал Иван Васильевич, — Дело выгодное, как ни крути!

— Это притом, что ядра восемь алтын и две денги за пуд, а железо у шведов казна по двадцать алтын покупает...

— Однако! — крякнул Семен Васильевич.

— Я так мыслю, надобно у шведов землицу под это дело отнять, покуда они слабы! — спросил ивангородский наместник, — Эх, знать бы, где рудой земля богата...

— За сим дело не станет: есть у меня люди, что в рудах сведущи, я их с вами отправлю, коли надобно, а пока хватит об этом, а то вон как остальные уши навострили...

...

Утро десятого мая тысяча пятьсот пятьдесят пятого года от Рождества Христова, оказалось для меня недобрым. И дело было не в похмелье, которое я снял привычным рассольником, благо, консервированные огурцы в стеклянных банках давно вошли в мой стратегический запас. И то, что пока так и не удалось найти потерянную мину, было совершенно не причём. Первое что я увидел, выйдя из шатра — хмурое небо, затянутое тучами и длинные нити дождя, хотя ещё вчера было ясно, как и всю предыдущую неделю. Но то, что я увидел минуту спустя, изменило все мои планы на сегодняшний день, да и на ближайшую неделю тоже...

Хмурый мужик вёл под уздцы чалую лошадь с волокушей, на которой лежало несколько голых детских трупов. Я видел войну во многих её проявлениях, изредка и такое встречал, но каждый раз сердце на миг замирало — не должно быть так...

— Откуда они?

— То служилые татары Григория Никитина сына Сукина полона нахватали, — вздохнув, ответил мужик, — Мужиков да девок продали, а этих кто возьмет? Покуда в возраст войдут, года три али четыре пройдет, а до тех пор их кормить потребно...

— И что ж их татары — всех в расход?

Мужик понял не сразу что я имею в виду, но потом догадался о чем я, и почесав затылок ответил:

— Господь спаси, они их и кормят... кониной. Токмо вот беда — мрут ребятишки, толи с непривычки, толи простыли в ямах, а может лихоманка какая...

...

Весь остаток дня я занимался тем, что выкупал у татар, оставшихся в живых ребятишек. За ценой служилые татары не гнались, отлично понимая, что завтра можно и вообще ничего не получить — многие могут и не дожить. К тому же полона нахватали столько, что цены рухнули до непотребства: взрослый мужчина стоил не более трёх алтын и двух денег, девок отдавали по пять, а за детей более алтына практически никто не просил. Тем не менее, к вечеру моя казна облегчилась на весьма солидную сумму, кроме восьми с лишним сотен детишек пришлось прикупить у татар дюжину тощих коров явно угнанных у местного населения, а так же изрядный запас толокна у поместных...

Спасенных я разместил в башне Локамунда и прилегающих к ней зданиях, благо к обеду мои бойцы таки нашли потерянный боеприпас, и сняв взрыватель, вынесли из подвали опасный "подарочек". Сначала мальцов отпаивали квасом, постепенно переводя на нормальную еду. Три полевые кухни едва справлялись с готовкой, так что пришлось спешно возводить большую кирпичную печь под четыре огромных чугунных котла. Последние, кстати, удалось купить у ладожских людей Бориса Зачесломского, втрое дороже нашей цены, по которой они были в свое время проданы в Нижнем Новгороде купчикам. В сумме на всё про всё ушло порядка шестидесяти рублей, причём дороже всего обошлись купленные на мясо коровенки. Пользуясь отсутствием конкуренции, сговорившиеся татары, наотрез отказались отдавать их дешевле полста алтын за штуку, притом что скотина, можно сказать, дышала на ладан: видать не особо её кормили, после того, как отняли у законных хозяев.

За ночь мы не досчитались тридцати семи человек. Впрочем, утром татары, с которыми я не успел переговорить ранее, привели ещё около шести сотен полоняников, причём более сотни взрослых. С натяжкой конечно, в это время принято взрослыми считать и пятнадцатилетних недорослей. Вот их-то мне пришлось выкупать втрое дороже, а за сестер-тройняшек татарин, захвативший их прошлым днем в Выборге, просил ни много, ни мало — шесть рублей, напирая на их красоту и невинность. Я бы послал его лесом в степь, но ладные девицы в сильно помятых платьях бросали на меня столь умоляющие взгляды, что пришлось их выкупить, тем более, что у меня уже созрел план как использовать этих немецких красоток. Весна, да и вторая молодость требовали своего, но и о деле я не забывал — а тут такая возможность совместить приятное с полезным.

Цену я всё-таки сбил на четверть, хотя девицы стоили своих денег. Кроме родного немецкого языка, они говорили по-шведски и по-фински, вполне сносно объяснялись на латыни и для купеческих дочерей были довольно образованы. Девственницами они, конечно, не являлись, шестнадцать лет — не тот возраст для XVI века. У всех у них до недавнего времени были молодые и нетерпеливые женихи. По большому счету это подарок судьбы, так удачно вписавшийся в мои планы относительно Густава Вазы и его сынка. К тому же зная меркантильность рижских немок, можно быть уверенным, что их легко будет уговорить ради будущей безбедной жизни помочь "растопить лед в сердце суровых шведских рыцарей".

Утром я послал гонцов на Выксу, с наказом строить жилье для ребятишек по тем наброскам, которые я готовил всю ночь при свете масляной лампы. Запас сухого леса у нас большой, опытных плотников много, так что к осени справятся. Кирпич для печей тоже в наличии, но тут другая беда: мало печников, поэтому печи придётся ставить чугунные, по две отопительные и одну поваренную с котлами, сковородами, съемными чугунными конфорками и духовым шкафом.

...

Спустя три дня, в четверг, мои ребята, наткнулись на шведских моряков, просидевших всё это время в башне Хакона и выползших теперь в город в поисках провианта. Похмельных "ходоков" оперативно повязали, несмотря на вялые попытки сопротивления. Остальных заблокировали в башне. Внутрь без моего приказа, рискуя нарваться на нож, никто не полез — железная дисциплина бойцам прививалась с самого начала. Я решил не торопить события, и просто велел подогнать к забаррикадированной двери одну из полевых кухонь и начать готовить прямо под носом у оголодавших мореходов. А затем поговорил с теми, что попались. Поскольку "на охоту за снедью" послали наиболее трезвых, если употребление подобного термина вообще возможно в отношении людей, не падающих наземь только благодаря навыку хождения по шаткой палубе в сильный шторм, часа через два мы пришли к полному согласию.

Некоторые из них вполне сносно говорили по-русски, а часть из них так и вовсе оказались немцами, так что довольно быстро поняли, что даже если я вдруг, по какой-то причуде, отпущу их на все четыре стороны, деваться, увы, некуда — уцелевших кораблей в порту не осталось. Другие вряд ли появятся на горизонте до заключения мирного договора между Россией и Швецией. Так что как минимум ближайшие полгода им придётся перебиваться случайными заработками, стараясь не умереть с голода, Поэтому предложение перейти из статуса пленников в разряд вольнонаемных они приняли с радостью, особенно если учесть что предложение это последовало где-то ближе к середине скромного, но весьма вкусного обеда. А по окончании оного, я предложил помочь принять мое, несомненно, выгодное предложение остальным, которые ещё не удосужились покинуть сырой подвал башни Хокона.