Опричник I I (дубль)

...

Отправив гонцов к черемисам, я занялся текущими делами. С домной за эти пару месяцев особых проблем не возникло, даже серьёзных происшествий ни с кем из работников не случилось — несколько привычных уже ожогов, да один перелом ноги по неосторожности, а вот производительность оказалось несколько выше расчетной. Так что, если не принять меры, мы рисковали, в какой-то момент, столкнутся с дефицитом топлива. Поэтому пришлось вводить в строй ещё пару ретортных печей по выжигания угля и увеличивать площади лесозаготовок. Впрочем, тут была и вторая причина: новую стекловаренную печь давно закончили, закупленное в Москве олово тоже привезли, сырья хватало, и мои мастера ждали только команды на запуск.

Для начала я решил не замахиваться на листовое стекло слишком больших размеров, хотя его можно продавать очень дорого, вот только потенциальных покупателей вряд ли будет много. С учётом опыта остекления теплиц ширину я решил ограничить дюжиной вершков или десятью с учётом подрезки, длина же зависит от мастерства работника, вытягивающего лист, потому как он постепенно начинает сужаться. Неплохо будет если выйдет вытянуть лист который после подрезки окажется в шестнадцати вершков длиной, но если нет то и двенадцать или даже восемь тоже неплохо. В первую очередь такое стекло удобнее для транспортировки, благо, установив его в каркас из деревянных рамок, в количестве двух дюжин листов, можно поместить всю эту конструкцию внутрь стандартной восьмипудовой бочки-селёдовки.

Запуск печи и последующая отладка технологии заняли у нас больше недели, но к вечеру четверга мы, наконец, добились вполне стабильного качества. Брак, конечно, был, но по большей части такой, который не мешал использовать его для остекления, к примеру, теплиц. Впрочем, если сравнивать получаемое стекло со стандартами моего времени, его практически всё можно было считать браком, но для XVI века это был реальный прорыв — относительно гладкое, с минимальным количеством мошки и свилей. К тому же я был уверен, что через пару лет, когда мы перейдем на более качественное сырье, а мастера получат необходимый опыт, качество резко вырастет. Сейчас же причин особо спешить нет, тем более что объемы производства листового стекла у нас пока составляют не более четверти от общего "стекольного дела". Цветное, же стекло, пока будем делать в малой печи буквально штучно на поддонах из магнезита...

Вся остальная продукция пойдет для своих нужд, но надо сказать, что благодаря невысокой стоимости бутылей на них таки нашелся спрос со стороны. Пока довольно робкий, но думаю, скоро будем их возить не только в Муром или Нижний Новгород, но и в Казань и даже в Москву. Пошло это дело с подачи Овтая: в свой последний визит он кроме всего прочего, закупил, и несколько дюжин бутылей. Без особой задней мысли, как полагаю. Но неожиданно купцам, понравилась возможность показать в своих лавках товар лицом. Сами бутыли пока не продают, да и берут их немного, но спрос уверенно растет. Если скинуть цену, то можно процесс подтолкнуть в нужное нам русло. Тем более, что это вполне реально, особенно если использовать металлические формы для дутья и уменьшить вдвое толщину стенки. Глядишь, лет через десять, сможем снизить цены многократно, соответственно нарастив объемы.

Разделавшись со стекольными делами, я занялся станками, но не тут-то было. На следующий день, в пятницу девятого июля, ближе к вечеру в Выксу прибыли государевы гонцы с чрезвычайными вестями. Гнали, что есть сил: не доезжая до Мурома один из них слег в лихоманке — так что добрались только двое. Кроме официального письма, скупо сообщавшего о победе над "Крымским Царем и его бесчисленными ордами", они привезли и написанный тайнописью приказ, по получению которого мне надлежало "не мотчая ни часу" прибыть в Москву "по государеву делу, о коем рекомому Лександру Торресову ведомо доподлинно". Почерк Висковатого на последнем документе, весьма однозначно намекал на важность и неотложность: даже жалованные государевы грамоты писали, как правило, обычные дьяки, а никак не сам глава Посольского приказа.

...

Выехали мы утром десятого июля и уже к вечеру тринадцатого были в Москве. Сразу прорваться к царю не стоило даже и мечтать: бояре, узнав о "великой победе православного воинства" буквально выстроились в очередь, оттерев всех остальных от государя. Не иначе в безмерной жажде не упустить своего в процессе "награждении непричастных". Надо сказать не особо они и просчитались: Иван Васильевич был щедр как никогда. Страшно подумать, сколько бесценных собольих шуб, богато отделанного оружия и доспехов, уплыло из царских кладовых в жадные загребущие руки этой кодлы. Детали этого "праздника жизни" мне пересказал поздно вечером Иван Михайлович Висковатый, сам щеголявший в обновке "с царского плеча".

Я же пока ждал его прихода, успел заскочить в Гостиный двор. На этот раз уже выступив не покупателем, как обычно, а потенциальным продавцом. Идея показать товар торговцу венецианским стеклом вполне себя оправдала. Однако вопрос цены я предложил обсудить позднее, потому что сначала должен представить товар государю и если вдруг казна весь его выкупит, то и говорить будет не о чем. Слукавил, конечно: не весь, только лучший, без свиля и мошки, которого пока будет откровенно немного. Я даже не поленился образцы подготовить, чтобы облегчить задачу дьякам: осталось только явить товар лицом, чтобы государь утвердил, какого сорта стекло по каким ценам будет казна брать, а какой можно и сразу в свободную продажу пускать.

Совершенно безупречного листового стекла, за которое можно ломить любую цену, у нас пока выходит, дай бог полпроцента, остальное из-за невеликого размера печи и малого времени нахождения в ней расплава, идёт со свилем и мошкой. Вот его-то мы и рассортировали на несколько вариантов в зависимости от количества дефектов на листе. Самое безупречное и первые два "сорта" думаю, казна будет забирать. Остальные уже не факт — качество уже "не царское" и даже "не боярское": если на "первом сорте" допустимы дефекты лишь в малом числе и лишь по краям, а на "втором" хоть и в центре, но малозаметные, то дальше куда как хуже.

Цену я за высший сорт и первый со вторым я планирую требовать с казны немалую, хотя в накладе государь не останется — её при продаже иноземным купцам не то что удвоить, а и учетверить не грех, но по объему очень скромно выйдет, не более трёх с половиной процентов. Самый, что ни на есть брак, у нас идёт только в самом начале после запуска выработки стекла, и если бы печь позволяла гнать листы без остановки, он бы вообще роли не играл. А так его примерно с четверть. Остальное стекло куда как лучше и цену на него пока можно запрашивать солидную. Брак же пойдет на теплицы, там красота не важна...

Собственно весь этот цирк с показом образцов итальянцу и был рассчитан на то, что он сразу пробежит к дьякам, чтобы застолбить себе первое место в очереди за товаром из казны. А я сначала с государем другие дела решу, а разговор о стекле и цене на него отложу, чтобы иноземцы успели потолкаться локтями, иначе дьяки наверняка постараются цену скостить. Естественно, ограничиваться одним купцом я не стал, потому, как в прежние разы уже успел присмотреться к местным торговцам и теперь дал команду своим людям посетить тех, кто мог заинтересоваться моим товаром и оставить каждому образцы стекла. Думаю, в ближайшее время Приказ Большого Дворца ждет натуральное паломничество.

Кроме листового стекла я решил заинтересовать иноземных и московских коммерсантов ещё одним товаром. За лето мои стеклодувы освоили все детали масляных ламп, и теперь можно было начать поставки, как дорогих, штучных изделий, так и дешевых, массовых. Последние делали ученики, из самого худшего по качеству стекла, в которое при повторной варке добавляли для получения матовой стекломассы тонкомолотую костную муку. При этом вся прелесть была в том, что в договоре со Строгановым была оговорена его монополия на выкуп у меня только железных и чугунных светильников, а про стеклянные не было ни слова.

Цену я установил самую, что ни на есть демпинговую: пять алтын за штуку, то есть вдвое дешевле, чем для Строганова. При этом себестоимость не превышала одной десятой от оптовой цены, да и то с учётом того, что в ней половину составляла доля, получаемая учеником и его мастером. Те, кто уже набрались опыта и смогли обучить хотя бы десяток других, теперь только с доли за ученичество получали с каждого изделия по денге, а сам ученик — копейку. Причём некоторые из учеников умудрялись делать уже по одной лампе за день, так что их заработок на четверть превышал оплату работавших на строительстве плотины. Всего за зиму одних только ламп изготовили на две тысячи рублей, если считать по оптовой цене.

Закончив со стекольными делами, я посетил персидских купцов, которые торговали драгоценными каменьями, и купил у них сотни две алмазов весом в треть карата. Цены конечно совсем не божеские, но в сравнении с другими камнями алмазы пока особо не котируются, и стоит такой камешек при размере в десятую долю вершка не дороже полутора рублей. В основном товар добротный, хотя и не сказать, что совсем уж безупречный. А вот окрашенные камешки с небольшими дефектами, но, тем не менее, вполне пригодные для изготовления стеклорезов, стоят прилично дешевле, однако их как раз не так много, как хотелось бы.

Самим нам столько алмазного инструмента пока не нужно, а вот покупатели стекла на стеклорезы разорятся обязательно. Хитрость в том, что большую часть листового стекла "третьего сорта" можно заметно "улучшить", если срезать по паре вершков на краях, после чего можно будет продать центральную часть дороже. Причём обрезки так же пойдут в дело, и могут быть проданы тем, кто большими деньгами не располагает: сделать для небольших стекол раму, в виде частой решетки, будет не так уж и сложно. Напоследок я зашел к персидским торговцам, торговавшим тканями. Скупил у них все кипы "хлопчатой бумаги", что они не успели распродать, убедив скинуть цену до рубля за пуд, заодно договориться о закупке хлопка-сырца в следующем году по той же цене. Брал понятное дело не доля текущих нужд, всё-таки тысяча двести сорок пудов. Это, по сути, запас на будущее.

Теперь, когда благодаря новой, недавно законченной мощной горелке Мекера-Фишера, с подогревом газа и подачей кислорода, у меня появилась возможность делать небольшие партии химической посуды из кварцевого стекла. И надеюсь, что в течение двух-трех лет мне удастся не только получить качественный пироколодийный порох, но и синтезировать дифениламин, хотя на первое время пойдет и камфара. После чего останется найти месторождения цинка, благо в Финляндии они точно есть, и освоить штамповку латунных гильз, без которых, все наши попытки создать полноценный пулемет или казнозарядное орудие с гильзовым заряжанием, просто бессмысленны. Сколько на это уйдет времени, я точно не знаю, но даже на всё это потребуется десять лет, то всё одно начинать нужно как можно раньше.

Попутно закупил шелка-сырца, тоже с дальним прицелом: для картузов пороховых зарядов, потому как у меня есть теперь возможность лить сталь, и рано или поздно встанет вопрос о разработке стальных казнозарядных пушек с раздельным заряжанием. И пусть это потребует немало времени, но результат стоит любых затрат, естественно в разумных переделах.

Выходя из лавки, я заметил краем глаза знакомый силуэт. Грек-толмач увлеченно шагал из лавки перса, и от его халата явственно пахнуло гашишем. Видимо опять зашел за вожделенной шкатулкой. Не подавая вида, окинул взглядом торговые ряды и вычислил тех, кто его вели: после моих советов люди Висковатого явно прибавили профессионализма, но как минимум троих я вычислил сразу, а когда грек свернул к воротам Китай-города, засветили себя ещё двое. придётся сегодня проинформировать их шефа, пусть погоняет, как следует. Впрочем, грех от них требовать большего, после одного данного через вторые руки урока: это я своих натаскивал от души, а тут их и оценить некому особо. Ну не самому же Ивану Михайловичу в боярской шубе бегать-смотреть, как они его же подчиненного "пасут"!

...

Вечером я заночевал у Висковатого, но легли мы уже сильно за полночь. Разговор был обстоятельный. Меня интересовали крымские дела, Ивана Михайловича — новости из Финляндии, но как обычно, разговор мы завели издалека. Глава Посольского приказа для начала обстоятельно рассказал все, что он знал о произошедшем в Диком Поле и в том числе в урочище Судбищи. Насколько были преувеличены потери крымцев, понять трудно, тут я предпочел бы дождаться возвращения "прикомандированных инструкторов", которые по моему настоянию сопровождали пушкарей и фиксировали все поломки в пути и в бою. На деле их функция по большей части состояла в моральной поддержке своих бывших учеников, потому как именно они проводили основную часть обучения присланной государем посохи и натаскивали их на высокий темп стрельбы картечью.

Висковатый сообщил, что ему велено писать иностранным государям, что в Крым утекла едва треть, а сколько добрались "в живе", о том де ему не ведомо. Пока что ясно было одно: после того как крымцы потеряли кош, они при попытке его отбить положили массу народа и потеряли несколько мурз, в том числе двоих Ширинских, пытавшихся вернуть захваченное русскими знамя своего рода. Но самое важное, достоверно известно, что погибли сыновья "крымского царя": Ахмед-Гирей и Хаджи-Гирей. Сам же Девлет-Гирей был взят в плен Шереметьевым, после того как тот атаковал разбитый ядрами нашей артиллерии татарский лагерь! К сожалению, крымский хан пытался уйти на своем резвом аргамаке, и Иван Васильевич вынужден был стрелять...

Рассказывая об этом Висковатый, сделал драматическую паузу, но я сразу понял, что пленному хану если и воздают сейчас в Москве почести, то явно последние! Так и оказалось: пуля попала в бедренную артерию, а зловредный "крымский царь" не желая оказаться игрушкой в руках русских, героически скрипел зубами до последнего вздоха, пока не истек кровью. Вот ведь паразит! Ну да ладно, и так вроде неплохо вышло, тем более что потерь у нас не так много как это было в реальной истории, особенно среди воевод. Разве что Степан Сидоров, в 1554 году ходивший на Астрахань первым воеводой сторожевого полка, буквально нынешним утром, уже в Москве, принял перед смертью схиму и скончался от ран.

Плохо другое — картечный боекомплект пушкари лихо помножили на ноль! То-то я ещё подумал, а с чего они по лагерю лупили ядрами, там же просто сдвинутые арбы, их даже средняя картечь в щепки разносит. Оказывается, они к тому времени даже дальнюю картечь извели! Хорошо хоть крымцы уже совсем не имели ни сил, ни желания идти в атаку, а больше думали, как унести ноги. И ведь унесли, не всё конечно...

Я думал, что Висковатый опять меня расстроит, но он продолжил, что де у Быстрой Сосны, как было уговорено, успели встать две малые расшивы, да ещё подоспели со своими людьми воеводы передового полка: окольничий Алексей Данилович Плещёев-Басманов и Бахтеяр Зюзин! Причём с дюжиной орудий, и тремя дюжинами зарядных ящиков, заполненными всем, что наскребли по сусекам, в том числе и зарядами, наскоро накрученными из собранных в поле картечных пуль и пороха захваченного в лагере противника. В результате остатки крымцев вынуждены были переправляться через брод под шквалом огня. Сколько их дошло до Крыма бог весть...