| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Мы сможем поддерживать этот цирк с огнем еще несколько часов. Не смотри так удивленно! Мы подготовились. Покрыли товары кое-где специальным порошком, который если вспыхивает, то кажется, будто весь трюм горит. Но на самом деле огонь горит всего несколько мгновений, чтобы отпугнуть любопытных храмовников. Пламя Гавриила, как же. Мои люди еще будут поддерживать видимость пожара, чтобы вы могли уйти отсюда. А лучше всего то, что я еще и смогла избавиться от шпиона. "Клянусь святым Себальдом Лотарингским", — передразнила она коварного матроса. — Этот пацан больше не поднимется ко мне на борт, и ни на один другой ганзейский ког. Впрочем, через час-другой даже такой болван, как Сигурт, сообразит, что мы не тонем, а плывем дальше. Но он уже не найдет, к чему придраться, потому что к тому времени вы будете далеко, и все здесь будут говорить, что вы в панике прыгнули за борт, чтобы присоединиться к водным ткачам. И все же я не очень понимаю, почему вы хотите отправиться в Британию к псам-язычникам. Ведь они так же позорно побеждены и изгнаны церковью, как и вы, Лотта Сарбрикская.
Ссора
Таинственные своды Кордовы, если вспоминать их здесь, в Вене, могут показаться относительно уютными. Алеандро однажды сказал ей, что нужно любить того, кто у тебя есть, если ты не можешь владеть тем, кого любишь. Но Изабелле Кордовской было трудно любить двух послов, Ксандра Афинского и Полония фон Ротмана Франкфуртского, когда их тщеславие сталкивалось и одно оскорбление следовало за другим...
— Несомненно, ты бы все обдумал и присоединился к нам, Полоний, только если бы ложный понтифик преклонил колени перед нами, его галеры были сожжены, а все его армии храмовников разбиты...
— О, конечно, и, конечно же, Бавос...
— Для тебя все еще Морской царь Бавос!
— Да чего мелочиться, — пробормотал глядя на рюмку франкфуртец, посланник Ксавера Меринга.
— Его Величество, Правитель Средиземноморья, Морской царь Бавос, ваш владыка, о благородный посланник...
Афинский посол самодовольно посмотрел на свое худощавое тело и погладил кожаную куртку, которую носил поверх изъеденной молью туники.
— ...Морской царь Бавос с его двумястами тысячами летающих кораблей и десятью миллионами непобедимых воинов.
Афинский посол выглядел озадаченным.
— Что ты несешь, Полоний? Неужели твоя тоска по Франкфурту лишила тебя того небольшого ума, который у тебя был, когда мать отправила тебя сюда, в Вену?
— О, так все же заметил? Я не ожидал, что ты обратишь внимание на мое маленькое преувеличение. В конце концов, Бавос, его Великолепие, Морской царь Бавос, всегда чрезвычайно ценил истину. Например, когда передал нам через тебя, что его корабли, оснащенные допотопными технологиями, потопили три галеры, полные наемников и храмовников Рамиила...
— И это чистая правда! — заорал афинянин, покраснев, и махнул сжатым кулаком исцарапанной руки в сторону Полония, у которого все еще был насмешливо-забавный вид.
Симпатичный бледный юноша с кудрявыми волосами подошел к Изабелле, издавая при ходьбе странный металлический шум и прошептал:
— Болен Ларис лжет о твоем отце в синей гостиной и оскорбляет всех, кто не согласен с ним. Стаубфессер из Мет-Нэнси объявил о своем немедленном уходе...
— Третий раз на этой неделе. Это становится скучно. Свяжись с Лерой и скажи ей, что я сейчас приду. Я хочу досмотреть это до конца.
Посланник Бавоса уже был в бешенстве и его слова были подобны выстрелам из мушкета:
— Да ты бы даже подал руку ложному понтифику и помог ему подняться на ноги, если бы он упал. Ты просто трус, Полоний.
В зале стало очень тихо.
— А ты, вероятно, просто утомил бы его описанием стратегии вашего Морского царя в третьем морском сражении при Саламине.
Сколько на самом деле ваш хозяин платит вам за распространение этой неуклюжей лжи? Неужели он действительно думает, что мы, жители земель Гавриила, забыли об уничтожении Ансбаха? Хотите запугать нас, видевших своими глазами падение Сарбрика и Лаутерна, пустым хвастовством? Я видел мужчин из Аугсбурга и вооруженных людей из Франкфурта, сражавшихся со служителями церкви в Лаутерне. Они плакали, когда поняли, что помощи больше не будет, а ты стоишь здесь, оскорбляя нашу разведку, утверждая, что Афины хоть однажды сделали что-то полезное под властью Бавоса, и даже одержали победу? Как ты думаешь, насколько мы глупы? Все, что ты хочешь сделать, это вытянуть из нас побольше манны для твоей гнилой маленькой помойки, где Бавос, которого я мог бы также назвать Промерзлым царем, потеет над своими любовницами за наш счет, а ты, Ксандер, помогаешь ему в этом, его маленький посол, его ручная шавка.
Вся кровь отлила от лица афинянина, когда он ответил:
— Я. Его. Сын!
— Гнилое яблоко от яблоньки недалеко падает.
Когда Ксандер и Полоний рухнули среди осколков стекла, как два уличных мальчишки, обмениваясь ударами кулаков и грубыми ругательствами, Изабелла закатила глаза, с громким стуком поставила бокал и вышла из комнаты. Вена была пропастью — не из-за безбожия, а из-за некомпетентности. С такими плохими союзниками действительно приходилось обращаться к любому, у кого были хоть какие-то навыки и опыт, независимо от того, насколько была плоха его репутация...
Особое блюдо
Ткань, смоченная душистым маслом, больше не могла сдерживать тошнотворный запах разложения. Медленно, как прорастающий корень, тот впился в его сознание, пока Дьюек по-прежнему рассеянно глядел на нелепый труп. Коронер вышел из комнаты, сообщив ему все подробности. Дьюеку, следователю комиссии по Семени Кошмара, потребовалось некоторое время, чтобы организовать и собрать воедино свои мысли, а также просто осознать, что он видел. Он слышал об этих существах, но не думал, что они вторглись в Свободные города. Все правила гигиены соблюдались с момента их составления. Он горько улыбнулся и покачал головой. Но не из-за Семени они принимались. Нашествие крыс и грызунов, болезни и эпидемии — вот подлинная основа для принятия правил.
Дьюек склонил голову, взял один из продолговатых ножей со стола рядом с собой и снова приподнял кожаный покров, лежавший на поверхности мокрой восковой пеленой. Он изучал черную паутину вен на теле, теперь уже беловатую, а не красную. Затем он снова обошел тело и встал рядом с открытым с левой стороны черепом. Кость черепа была распилена от носа до затылка, чтобы можно было увидеть ее содержимое. Он видел много трупов раньше. Особенно в ранние годы, когда исследовал жертв убийств, а позже также останки, оставленные тварями Семени после набегов на окрестные поселения. Дьюек много путешествовал, чтобы изучать трупы существ Повелителя Мух, которые порой можно было обнаружить в другом Свободном городе. Но это дело было чем-то новым, и оно обеспокоило следователя больше, чем тому хотелось бы признать. От передней доли головного мозга до основания позвоночника в черепе гнездилась личинка, ее лапки проникали глубоко в извилины головного мозга хозяина, а зубообразные выросты на голове впились в мягкий материал на уровне лба, ниже кости. Арген, придворный медик, сказал, что она еще была жива, когда он ее обнаружил. Дьюек вздрогнул. Его взгляд блуждал по телу мертвеца. Было ясно, что когда-то он был человеком, но тоже изменился. Кожа местами была покрыта следами, которые на первый взгляд выглядели как грязь или выступающие тонкие вены. Но это были черные сосуды, которые начали образовываться под кожей и местами давить на больную плоть.
Мужчина был каменщиком. Человек простой, загородного жилья по документам нет, иногородних родственников нет. Дьюек склонился над стопкой папок и просмотрел обстоятельства жизни покойного. Он возмущенно закрыл одну из них с едва сдерживаемым ворчанием раздражения и повернулся к трупу. Сегодня Арген показал ему четыре таких случая. Четыре, и абсолютно не видно ничего общего. Он провел рукой по волосам, погрузив в них кончики пальцев. Этого не могло быть. Он был уверен, когда осматривал труп торговца, что тот привез с собой личинку откуда-то еще, эдакий отвратительный сувенир издалека. Потом он увидел ребенка. Двенадцать лет, а черные кровеносные сосуды пробивались даже сквозь его большие голубые глаза. Потом был страж правопорядка, а теперь еще и этот каменщик. Все простые люди, но это было единственное сходство. Следователь беспокойно барабанил пальцами по столешнице. Его мысли слились в вязкую массу, вонь парализовала движения.
Поспешным жестом, не глядя, он схватил стопку папок и, сунув их под мышку, вышел из комнаты, бросив отвратительную клеенку в небольшой стальной контейнер у двери.
После Дьюек принялся бесцельно гулять по городу: для него это был лучший способ подумать. Сперва осмотреть место преступления, задуматься, проверить свои впечатления, а затем отправиться на улицы, где бурлит жизнь, где запахи и звуки соперничают между собой. Дьюек слушал коробейников, детей, новости, выкрикиваемые на углу рынка. Затем он прислушался. Количество загадочных смертей увеличилось. Люди начали замечать. Дьюек стоял и беспокойно внимал голосу глашатая, который читал вслух с большого печатного пергамента, чтобы заинтересованные могли слышать его сквозь шум базарной толкотни. Распространители новостей становились все более и более провокационными. Этот хотел узнать, почему милиция ничего не делает, нет ли в стенах города сумасшедшего и почему люди диадоха будто бы вообще ничего не делают. Дьюек огляделся. На лицах прохожих в основном выражалось согласие. Проклятая свобода информации. Что он должен сказать, когда очистители придут спрашивать о причинах смерти? Должен ли он быть честным и ответить, что эти люди были заражены паразитом Семени Кошмара и что диадох на самом деле уже в курсе?
Он покачал головой и пошел дальше, чуть приподняв воротник жилета. Это вызвало бы у людей панику, и, хотя такая паника была бы оправдана, диадох решил не раскрывать причин смерти, и Дьюек разделял его мнение, хотя оно и раздражало его. Пока они не узнали, как личинки проникали в тело, обнародовать ничего не разрешалось. Он не хотел знать, сколько подобных смертей проглядели коронеры, прежде чем закономерность стала очевидна. Похоже, паразит со временем адаптировался. Поведенческие проблемы у последней жертвы проявились только в последние дни перед смертью. Как, во имя всех архангелов, эта личинка попала в тело? Этот вопрос мучил Дьюека, когда он пробирался сквозь толпу к старому повару, который на другой стороне города каждый день предлагал на продажу свое рагу.
— Как всегда?
Мужчина, похожий на старого толстого кота, израненного многочисленными драками, посмотрел на Дьюека с широкой ухмылкой, обнажив немного зубов.
Дьюек просто кивнул, так как стал более молчалив в результате событий последних нескольких недель.
— Но я также могу предложить вам сегодня мое особое блюдо. Оно дешевле.
— Нет, спасибо. Как всегда.
Чаша наполнилась с чавкающим звуком, и Дьюек взял ее в руки, прежде чем обернуться и посмотреть на толкотню и суету на рынке. Повар, пожав плечами, повернулся и вошел в свой дом, что находился позади прилавка, чтобы начать готовить свое особо рагу. Он улыбнулся, когда вошел в теплую влажную темную комнату и окунул горшок в желеобразную жидкость, усеянную маленькими белыми личинками, которая капала из воронкообразного брюшка многолапой матки...
Шпионаж
Старуха с нетерпением ожидала Абеллинию в полумраке за дверью. Тот факт, что та вела прямо в вестибюль, едва ли был заметен при данном освещении. Если бы она не знала наверняка, то предполагала бы, что войдет в дверь из ценных пород дерева и попадет в простой городской дом. Свет масляной лампы освещал только ветвистые пальцы владелицы дома и рукав синего великолепного одеяния гильдии, красочная вышивка которого была едва различима узором в мерцающем свете.
— Он у тебя, малышка?
Голос пронесся всего несколько шагов и проник, как мягкое дуновение ветра, под широкий капюшон только что вошедшей. Она ответила кивком, тонкий шелк бледно-голубого платья сопровождал этот жест возмущенным шорохом.
— Да. Я не думала, что это будет так легко... Алебастровая рука с грацией танцовщицы потянулась под струящуюся ткань и вытащила темный прямоугольник размером с ладонь.
Перед тем, как женщина напротив приняла то, что было предложено, ее рука по-матерински протянулась к щеке пришедшей. Холодная и с торчащими суставами, она легла на податливую, светлую кожу и любовно погладила ее нежный изгиб.
— Я знала, что ты не разочаруешь свою Мать.
Она медленно откинула капюшон молодой женщины и посмотрела на нее доброжелательным взглядом красавицы, чей блеск померк много лет назад.
— Отец заметил тебя?
Девушка, известная всем как Бриллиант Палермо, покачала головой. Маленькие металлические проволоки, которые соединяли темно-каштановые пряди ее светло-русых волос в танцующие линии на ее голове, вспыхивали в отблесках света и бились друг о друга, как струны музыкального инструмента.
— Он был подозрительным, но в конечном счете слишком гордым, — торжествующе рассмеялась она. — Но я не смогла поговорить с Сапфиром. Вчера она вернулась из Метрополитена, но с тех пор ее никто не видел. Отец немедленно позвал ее к себе, и сейчас в его покои никто не смеет войти, даже я. Он допускает туда только своих самых старых и верных слуг. Я сомневаюсь, что Сапфир просто отдыхает после трудного путешествия, Мать.
Старая хозяйка задумчиво кивнула. Если Отец отделил только что вернувшуюся Кубину от остальных, значит, ему есть что скрывать. Ее предположение (а она знала Отца достаточно давно) заключалось в том, что либо он в этот момент получает от хорошо обученной Сапфир какую-то весьма интересную информацию и на это требуется время, либо состояние, в котором она вернулась, было весьма неприятным. Согласно дошедшим до нее рассказам о диадохе Мета, возможно даже, что оба варианта могли быть правдой одновременно. Улыбаясь, она изогнула бровь и поцеловала девушку в лоб.
— Уходи. Он не должен заметить твое отсутствие. — Глаза Абеллинии заблестели, и она бесшумным движением натянула капюшон на волосы. — Торопись, но действуй осторожно. После того, как за девушкой закрылась дверь, старая Бриллиант выверенным жестом потушила свет лампы и посмотрела в соседнюю комнату, отделенную полупрозрачными занавесками.
— Ты можешь снова включить свет, Саджан.
Она привычным жестом собрала развевающуюся ткань своего халата и вошла в светлеющую комнату. Та была заполнена подушками и низкими столами, на которых стояли фрукты, как маленькие сокровища, в чашах разных размеров, и пахло чаем и тяжелыми, сладкими духами старухи. Ее когда-то светлые волосы свисали до плеч и были ослепительно белыми, и их украшала только серебряная цепочка с бриллиантом в центре ее лба. Ее возраст лишь робко уменьшил изящество ее шагов, она шла так, как будто не решалась подойти ближе. Юношеским, почти грубым жестом она протянула книжку молодому человеку, который как раз отворачивался от выключателя. Он быстро повертел его в руках, а затем вернул ей. Она улыбнулась его отсутствию любопытства и села на одну из подушек.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
