| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Проклятая свинья! — крикнул Мориц домовладельцу, который невольно вздрогнул, но вскоре вернулся к высокомерной ухмылке. — Господом Богом ты поклялся не предавать нас! — темные глаза послушника сверкали гневом, когда он угрожающе поднял руки в сторону трактирщика. — Провались ты к дьяволу, к дьяволу...
— Мальчик лжет, герр. Я вообще ни в чем не клялся.
Сурден притянул к себе Морица и прикрыл его рот. Монах почти не чувствовал диких ударов мальчика, обрушившихся на его предплечья. Вместо этого он продолжал завороженно смотреть на лидера еретиков, который холодными глазами смотрел на Морица.
— Хозяин?
Низкий голос высокого человека в мерцающих голубых доспехах заставил коренастого хозяина таверны нетерпеливо взглянуть вверх.
— Принеси мне веревку.
Когда хозяин поспешно вышел из комнаты, Сурден почувствовал, как страх смерти сжал ему горло.
— Пожалуйста, не надо, пожалуйста, хотя бы дайте ему жить ... он еще ребенок! — прошептал монах.
Через несколько мгновений хозяин вернулся с желаемой веревкой, которую тут же перекинули через прочную балку крыши. Трактирщик потянул табурет, на котором сидел Сурден несколько минут назад, под веревку и забрался на него, чтобы завязать петлю. Ноги испуганного монаха наконец перестали работать. Он упал на колени, его безвольные руки освободили дрожащего Морица. Послушник не двинулся с места, просто уставился на петлю, которая должна была положить конец его жизни.
— Достаточно ли стабильна балка? — голос Ансбахера (Сурден был уверен, что это не может быть кто-то другой) был совершенно спокойным. Его глаза встретились с тускневшим взглядом монаха.
— Да, очень стабильна, герр, — крикнул домовладелец со стула.
— Достаточно крепкая, чтобы повесить лживую собаку?
Сурден услышал свой тихий стон.
— Послушайте, герр, я думаю, ее вполне достаточно, — ответил хозяин и налег на веревку всем своим весом, чтобы доказать это.
Все последующее произошло очень быстро. Высокий еретик бросился вперед, схватил хозяина и набросил петлю ему на шею. Резким рывком он вырвал табурет из-под ног трактирщика. Приглушенное бульканье, за которым последовал громкий треск, когда мужчина сломал себе шею, положил конец быстрой последовательности действий Ансбахера. Хозяин еще несколько секунд подергивал ногами, а затем стал неподвижно болтаться над полом чердака. Удивленное выражение на замершем лице мертвого хозяина ни в чем не уступало выражению Сурдена.
— Постарайся немного поспать. Впереди еще долгий путь до Нюрнберга. И передай своим лживым хозяевам, что в отличие от них, я не проливаю кровь детей.
Ансбахер кивнул Морицу и повернулся, чтобы уйти. Его шаги и шаги его последователей затихли на скрипучей лестнице. Через некоторое время глухой топот лошадиных копыт стих на юге. Но прошло некоторое время, прежде чем Сурден и Мориц снова смогли пошевелить своими конечностями, застывшими от испуга.
К содержанию
Рафаилиты
Не столь прекрасная земля
Спустился на землю
Исцеляющая рука Господа
Слава Ему, пой свои песни
Он благоволит людям.
Но где живут дети, которых Он любит больше всего?
Где много еды и питья!
В саду Рафаила
Где ждут сладкие цветы
В саду Рафаила
Где ягнята никогда не голодают.
С вершин высоких гор
Прохладное море до волн
Расширяет плодородную землю
Нежно размахивая ветром.
Там живут дети, которых Он любит больше всего!
Где самые добрые ангелы!
В саду Рафаила
Где ждут сладкие цветы
В саду Рафаила
Где ягнята никогда не голодают.
В безопасности в Его благодати
Он ведет нас в рай
Через неизвестное утро
Из земной темницы.
Где живут дети, которых Он любит больше всего?
Где больше нет забот и печали!
В саду Рафаила
Где ждут сладкие цветы
В саду Рафаила
Где ягнята никогда не голодают.
Как всегда, когда кардинал Жиль слышал этот гимн из тысяч глоток, он украдкой вытирал слезу из уголка глаза, прежде чем та успевала скатиться по его жирной щеке. Он никогда не понимал, что обидело некоторых критиков из других орденов, которые утверждали, что песня возвышает людей земель Рафаила над другими. Жиль взглянул на Корнелиуса, своего ближайшего помощника, но последний, похоже, не заметил эмоций кардинала. Своих эмоции по поводу пылкой преданности его милым агнцам было нечего стыдиться, но сегодня, наконец, был День Восторга, когда радость должна царить повсюду и когда не было времени для слез.
Жиль скользнул взглядом по толпе, которая собралась перед его официальной резиденцией в ярком свете заходящего солнца, чтобы вместе с ним отпраздновать самый важный праздник в честь Рафаила. Владыка Марселя знал, что за отполированными до блеска воротами дворца монахи и бегинки готовы в любой момент начать раздачу тех кусочков, которые люди охотно растворяют во рту, стремясь впасть в состояние развязанного опьянения, которое так приятно архангелу Рафаилу.
Когда пришло время, жители Марселя не двинулись вперед, как стадо диких коров, а образовали непрошеную цепь, которая бесчисленными кольцами обвилась вокруг дворца. Один за другим люди получали благословенный дар святой матери церкви, и один за другим они начинали буйно танцевать и петь.
Жиль улыбнулся. Вскоре весь город превратится в одно счастливое празднество, как это было принято в День Восторга. Уже появились первые пары, жадно припадавшие друг к другу губами. Церкви нужны были бойцы в неутомимой борьбе с происками противника, и именно в такие ночи они и зарождались.
— Ваше высокопреосвященство!
Озабоченный оттенок в голосе Корнелиуса показал кардиналу, что должно быть его подчиненный уже несколько раз пытался привлечь внимание своего хозяина, который был поглощен созерцанием мирской суеты.
Жиль жестом попросил его заговорить.
— Ваше высокопреосвященство, мое сердце разбивается, когда я так грубо прерываю ваше созерцание, но мы только что получили плохие новости, — сказал Корнелиус, склонив голову и теребя вышитый на его одеянии знак целителя.
Жиль вздохнул.
— Что случилось, Корнелиус?
— Вы наверняка помните флот помощи, который мы отправили на север несколько дней назад, ваше преосвященство, — Корнелиус тяжело сглотнул. — Он был потерян. Кардинал Жиль глубже погрузился в подушку своего кресла.
— Все корабли?
— Вместе со всеми людьми и мышами на них. Согласно первоначальному расследованию, виной всему могут быть только разбойники на службе у распутного мусорного владыки. Я советую немедленно принять ответные меры по отношению...
— Довольно, Корнелиус, — прервал его Жиль. — В такую ночь я не хочу беспокоиться о злых негодяях, мешающих нашей работе. Делай то, что считаешь нужным, но не порть мне больше радость праздника!
Эти слова не допускали двойных толкований. С волчьей ухмылкой Корнелиус удалился, его мысли уже вертелись вокруг того, какую наиболее подходящую кару обрушить на пиратов за их дерзкое преступление.
Едва легкие шаги его советника затихли, как Жиль склонил голову и горько зарыдал. Он не оплакивал потерянные корабли и те души, которые были потеряны вместе с ними. Жиль плакал, потому что не хотел понимать, как Господь смог создать столь двойственный мир, в котором радость и печаль были не только близки друг к другу, но и казались почти неразрывно связанными.
Родное место
Мудриил изо всех сил старался не отставать от Ирваниил, которая летела в воздухе все быстрее и быстрее, ловко и уверенно взмахивая крыльями, как будто ей не терпелось вернуться домой, а ведь их совместная прогулка длилась едва ли больше полдня. Используя всю свою силу, он сумел догнать сестру, которая была рядом с ним, давая советы и помогая с тех самых пор, как он стал плотью.
— Подожди, Ирваниил! Не так быстро!
Она на мгновение повернулась к нему своим красивым лицом, вокруг которого ее черные волосы танцевали на летящем ветру, а затем направилась к скалистому гребню, недоступному для смертных, высоко между пиками двух гор. Мудриил был более чем благодарен за короткий отдых, потому что он еще не привык к длительным перелетам.
Одной рукой защищая глаза от солнца, Мудриил настороженно огляделся, а Ирваниил сначала расправила крылья с громким шуршанием перьев, а затем сложила их на спине.
— Еще далеко?
Ирваниил покачала головой.
"Но я еще совсем не вижу Химмеля", — подумал Мудриил.
— Потому что ты смотришь не в ту сторону, — засмеялась Ирваниил, тыча большим пальцем себе за спину.
Действительно, за камнями виднелось что-то огромное.
— Могу я спросить тебя кое о чем, Ирваниил?
Ангел пожала плечами.
— Для этого я здесь.
— Кто это построил? Я имею в виду Химмель, — спросил он и сел у ее босых ног.
— Люди. По велению нашего Небесного Отца после того, как Он явил Себя им, чтобы спасти их. — Ирваниил нежно погладила свои волосы. — Они построили Химмель, чтобы почтить Его.
— А потом, когда Он увидел, что мы им нужны, то послал нас. Ирваниил было приятно слышать голос своего прилежного ученика.
— Да, это так, — кивнула она. — Мы нужны людям, чтобы защитить их от козней врага.
Некоторое время они молчали, и Ирваниил заметила, что ее протеже, похоже, все еще обдумывал заданный им вопрос.
— Я слышал одну историю, — наконец начал он. — Монах рассказал ее бегинке. Она была о других людях.
— Каких еще людях? — спросила Ирваниил.
— О тех, кто раньше жил в нашем Химмеле, — смущенно сказала Мудриил. — И я ничего не понял из этой истории. Это были люди, которые построили Химмель? Тогда почему они ушли?
Ирваниил вздохнула.
— Это действительно непросто понять, брат. Люди, построившие Химмель, и первые ангелы, которых послал им Господь, действительно ушли.
Мудриил поднял небольшой камень и швырнул его изо всех сил в долину.
— Но почему?
Взгляд Ирваниил следил за камнем, пока она не потеряла его из виду.
— Они не были Рафаилитами. Они были другими, они отличались. Так же, как слуги Гавриила и Михаила отличаются друг от друга. А те, кто жили вне Химмеля, не понимали их. Потому что те люди закрылись от мира. Если сегодня врата нашего Химмеля открыты для всех, то тогда они почти всегда были закрыты. Но люди хотели испытать славу нашего Небесного Отца на себе и продолжали стучаться в ворота, и поэтому тот орден решил уйти далеко на север, в уединение.
— Это ужасно, — воскликнул Мудриил. — Разве мы не должны быть рядом с людьми, чтобы защитить их, как сказал нам Бог?
Ирваниил внимательно посмотрела на своего подопечного.
— Бог дал каждому архангелу отдельную задачу, Мудриил. Нам нужно быть рядом с людьми, это верно. Но слуги того другого архангела защищали людей по-своему. Не нам их судить.
— А что мне следует понять из этой истории? Ведь я должен чему-то учиться из каждой истории, верно?
Мудриил поднялся и уставился на мерцающую точку света, которая указывала ему путь к Химмелю.
Ирваниил расправила крылья.
— Делайте то, что велит нам делать Господь. Вы должны любить людей, чтобы они любили вас. В любви мы можем познать Бога, хотя мы намного дальше от Него здесь, на земле, чем в то время, когда мы еще не были прикованы к плоти.
Она оттолкнулась от острого гребня, на котором они задержались, и полетела.
На последнем отрезке пути Мудриил обдумывал слова своей сестры, и чем дольше он думал об этом, тем теплее становилось у него на сердце и тем больше он осознавал глубокую мудрость, заключенную в словах Ирваниил. Ибо, хотя он был небесным существом, которому Господь дал земное тело, чтобы оно могло выполнять Его работу в этом мире, Мудриил желал, чтобы его любили и уважали хрупкие, бренные существа, населявшие этот мир.
Искушение
Вначале всегда присутствует опьяняющее чувство власти, контроля. Я слышал много историй о других себе подобных, которые пристрастились к нему, и которые хотели полностью погрузиться в это чувство. Большинство из тех, кто находит обратный путь, утверждают, что таким образом они чувствовали себя невероятно близкими к Богу, ближе, чем во время своих полетов в выси. Но это ложь. Их интересовал не Господь, а только они сами.
Я не могу видеть, что происходит в теле человека. Мои ощущения, когда мой дух вливается в смертного, не имеют ничего общего с глазами. Они исходят из более широкого смысла, который дал мне Творец для выполнения Его работы на земле.
Независимо от этого, я использую изображения, чтобы описать другим, что я переживаю во время своих путешествий через инородные тела. Я скрываю тот факт, что в основном внутри тела ничего не видно, потому что в людях слишком темно. Я намеренно прибегаю к этому обману, потому что многих смутила бы господствующая тьма, поскольку где-то внутри человеческого тела должна мерцать божественная искра. Возможно, мне следует посоветовать им залезть в тело мертвого быка, потому что, хотя бык является такой же частью творения, внутри царит такая же тьма, как и в человеческом существе.
Я проглатываю эти впечатление, точнее их проглатывает моя оболочка. Я в жилах бедной маленькой девочки. Там тепло. Тепло и влажно. Мне не нужно тщательно нащупывать свой путь, потому что я знаю человеческое тело лучше, чем любой смертный целитель. Я влетаю, как стрела, в ребенка, останавливаясь тут и там. Острые осколки сильно повредили ее кожу. Если бы к ней допустили старого шарлатана, которого жители далекой альпийской деревни называют мудрым травником, она осталась бы изуродованной до конца своей жизни.
Я же все делаю куда лучше и быстрее. Я умело стягиваю ее эпидермис, пока края зияющих трещин не соприкоснутся и не сольются. Это почти не тратит мою энергию. Для более плотной ткани и поврежденных органов требуется немного больше усилий. Тем не менее, это не может сравниться с тем, что мне предстоит дальше. Ожоги все еще являются проблемой. Как ни странно, тепло заставляет тело наполнять водой каждую клетку, так что тонкие мембраны растягиваются до точки разрыва. Каждое мое действие нужно тщательно продумать. В работе с этой девочкой я могу положиться только на свои чувства и наставление Господа.
Один из ее товарищей по играм был достаточно глуп, чтобы вытащить длинный шип, что застрял в ее груди между ребер. Конечно, при этом он порезал себе пальцы, но об этом я позабочусь позже. Если только я не решу рассматривать боль мальчика как урок, который нужно усвоить. Беспечность и неосторожность иногда убивают быстрее, чем острые когти Семени Кошмара. Я подхожу к сердцу девочки, части которого пробиты осколками. В безжалостном неудержимом равновесии большая умирающая мышца давит, сжимает и выдавливает кровь в грудь малышки. Я останавливаюсь, завороженный. Есть что-то обнадеживающее в том, как сердце постепенно теряет свою силу, удар за ударом. Чувствую сомнения. Я знаю, как были бы потрясены мои братья и сестры, если бы они знали природу этих сомнений. Это не потому, что я сомневаюсь в своей способности остановить смерть девочки. Подобное предположение просто смешно. Скорее, мне интересно, стоит ли мне вообще вмешиваться. Создатель дал мне силу побеждать смерть, и все же в конечном итоге я сам должен решать, когда и где использовать эту силу. Стоит ли ангелу спасти этого ребенка? Что, если она вырастет после исцеления и встанет на темные тропы Повелителя Мух? Что, если она присоединится к девиантам, которые захотят оборвать мою жизнь? Даже если этот ребенок чист сердцем, почему я должен удерживать ее от получения своей праведной платы на Небесах?
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
