| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Осмотрев свою рану, которая была болезненной, но не очень опасной, Джодро вытащил мертвого грабителя за острие стрелы в его шее на платформу. Хвала бдительности Уриила! Животное было почти такой же длины, как сам Джодро, а его тело в два раза толще его мускулистого бедра. Если бы не Уриилит, Джодро, вероятно, не смог бы спастись от ужасной участи рыбьего корма.
Джодро перевязал свою окровавленную ногу куском веревки, которую достал из одной из ловушек. Когда он снова с благодарностью посмотрел на две стрелы, которыми Уриилит обезвредил хищную рыбу, его взгляд упал на икру, сверкавшую в свете звезд, что цеплялись за нижнюю часть щуки. Животное, должно быть, была самкой. Джодро на мгновение задумался, как старейшины и деревенский священник интерпретируют этот знак, но он не мог представить, что он может сулить что-то хорошее. Неужели его жизнь была спасена только для того, чтобы Господь мог объявить, что многие люди в других местах скоро потеряют свои?
Сгнившая тень
Задумавшись, Джука бродил между деревьями-великанами в Лесу Слез. Некоторые из них защищали тайну, хранить которую седовласый монах считал своим благочестивым долгом. Были ли правы он и другие члены тайного общества, к которому он принадлежал почти двадцать лет, раскрыв существование Чаши Вечности другому потомку Уриила?
Что они знали о Тесатииле? Что ж, они знали истории, которые слышал почти каждый обитатель Химмеля. Умбро [Самоназвание храмовников Уриилитов, буквально "тени" — прим. переводчика] восхваляли ангела, чье очищение было уже не за горами. Тесатиил храбрый. Тесатиил неутомимый. Тесатиил мстящая рука Уриила. Но что на самом деле было правдой из этих хвалебных слухов о натуре ангела? Было ли ошибкой обращаться к нему так откровенно? В конце концов, может вернутся в Мон-Салвидж, чтобы спросить совета у аба? А что если это неправда, что Гийом равно знал о Чаше Вечности и одобрял ее планы?
Джука тяжело вздохнул и остановился перед деревом, в котором спал один из самых смелых и закаленных в боях храмовников Уриила. Монаху всегда было легче сделать умбро предложение, которое он сделал Тесатиилу несколькими часами ранее. В конце концов, умбро были людьми. Совсем другое дело — обратиться к небесному существу, чьи мысли и мотивы никогда не понять смертному. И все же Тесатиил дал понять Джуке, что рассмотрит его предложение.
Сложнее всего в любом разговоре такого рода было найти правильные оправдания, когда один из героев ордена, которому Чаша Вечности намеревалась дать сон праведника, начнет задавать острые вопросы, ответы на которые не знали даже члены данной ложи. Когда наступит ночь, чтобы пробудить самых верных защитников Уриила? Накануне решающей битвы между ангелами и Семенем Кошмара? Когда именно это будет? Через десять лет? Через сто? Никто не знал, хотя новости с остального континента заставили многих членов Чаши предположить, что прежде чем Господь перестроит Свое творение, пушки заговорят в последний раз, и это будет раньше, чем ожидалось. Говорили, что Рамиилиты скоро вернут себе то, что когда-то было владениями Рагуилитов, которыми управляли Уриилиты после падения Химмеля в Тронхейме. Гарбалеро [Наименование диадохов среди Уриилитов — прим. переводчика] по всей Европе, по-видимому, начали общаться друг с другом более тесно, чем когда-либо прежде. Из Коридора Выжженных земель на востоке поднимались демоны Семени Кошмара одни за другими. Гигантский мост в Африку не строили и не хотели достраивать, а теперь еще и решительный бросок на Британские острова. Предзнаменования, несомненно, становились все яснее.
Но даже если вербовщикам Чаши Вечности удалось задобрить выбранных ими защитников Уриила, оставалась другая, еще более насущная проблема. Если действительно было так, что Ночь Возрождения была неизбежна, то ложа должна была сделать все возможное, чтобы наконец усовершенствовать ритуал возрождения, который не был полностью передан по наследству, а также провести его на избранных бойцах. Это было величайшим бременем на душе Джуки, и в то же время он скрывал от всех тех, кого ему удалось убедить отдохнуть в прохладных камерах в стволах самых старых деревьев, что пробуждение не столь безопасно, как сон тех, кто будут разбужены, когда это станет необходимо.
Старый монах почувствовал что-то прохладное и влажное между пальцами ног. У подножия огромного дерева, перед которым он остановился, образовалась глубокая лужа странно вязкой и вонючей жидкости, вонь от которой заставила Джуку подумать о котелке с рыбными отходами. Нет! Сердце Джуки колотилось. Он знал наизусть места на коре ствола, до которых нужно было дотронуться, чтобы открыть доступ к внутренней камере. С почти незаметным шипением и скрежетом трещина в коре сначала разошлась на щель шириной с палец, прежде чем почти вся кора передней части ствола как бы исчезала в задней части. Если раньше Джука благодарил Господа за непостижимый вид, когда открывалась капсула, то теперь он не чувствовал ничего, кроме явного ужаса. Синий, холодный свет, который обычно исходил из капсулы, погас, а отчаянье, наполнившее его, заставило задуматься, не поддавался ли он все эти годы искушению врага, вместо того чтобы исполнять волю Уриила.
Спящий умбро, которого он сам привел сюда много лет назад, теперь был отвратительной карикатурой на самого себя. Когда-то натянутая бледная кожа, вечно удерживаемая божественной силой капсулы, стала темной и опухшей. Из одной из глазниц сочилась масса, напоминавшая Джуке свернувшийся яичный белок. Рука храмовника Уриила, десятилетиями сжимавшая древко гарпуна, превратилась в комок гниющей плоти и желтоватой кости.
С дрожью, прошедшей через его постаревшее тело, Джука оторвался от ужасного зрелища. Никто не имел права ничего об этом знать. Сегодня вечером ему придется открыть другие священные деревья, чтобы убедиться, что неудача в этой капсуле была всего лишь несчастным случаем. Джука молил Бога и Уриила, чтобы это было так. Любое другое положение дел было бы ударом, который не только разбил бы Чашу Вечности, но, возможно, и стоил бы войскам Святой Матери-Церкви победы в предстоящей последней битве между добром и злом.
Смерть на деревьях
Пьеро никогда не любил джунгли. Душный, липкий зной, жужжание и шум больших крылатых насекомых, тревожные крики вонючих обезьян и птиц, густая душная зелень в ее бесчисленных оттенках. Всякий раз, когда дела заносили его в глушь, мускулистый плотный человек ощущал погружение в чужой мир, чья постоянная кишащая и суетливая жизнь наполняла его отвращением, которое не могла вызвать в нем даже самая старая шлюха.
Ночью отвращение Пьеро переходило в откровенную ненависть к лабиринту деревьев и кустов. Жара сохранялась, а шум из джунглей, казалось, становился только громче. Вероятно, это было из-за того, что лунного света, проникающего сквозь навес, было едва достаточно, чтобы разглядеть стволы гигантских деревьев, не говоря уже о обитающих в джунглях чудищах, издающих странные звуки в темноте.
Ветеран перелетных птиц испытывал не более чем презрение к напуганным торговцам с пухлыми лицами, которых он и его люди должны были защищать, когда те пробирались через иберийскую пустошь. Будь его воля, они бы не остановились посреди ночи, устали те или нет. Было достаточно плохо, что хилые плаксы отказались путешествовать днем, посчитав это слишком утомительным, а пот лил с их лица. Однако Пьеро слишком хорошо знал, что ночь не даст им ни малейшей защиты или преимущества. Наоборот: эти проклятые верные церкви дикари почти всегда наносили удары по ночам.
В конце концов, капитан наемников настоял на своем, так как любая дальнейшая задержка каравана вызвала бы неудовольствие короля Лариса. Владыку Мадрида не заботили соль и специи, которыми были нагружены мулы. Скорее всего, гарбалеро с тоской ждал прихода того изможденного человека, вечно бормочущего себе под нос, который брел по грунтовой тропе через зеленый ад в нескольких шагах от Пьеро. Он был представлен перелетной птице как Люмен, и, как говорили, и вроде был в состоянии исполнить желание короля — наконец вернуть ему жизненную силу и радость его юности. Пьеро не имел ни малейшего представления о том, как Люмен планировал это сделать, но надеялся на то, что этот человек не просто хвастливый шарлатан. А иначе голова того вскоре украсит зубчатые стены городских ворот.
Слабый, почти незаметный шорох и скрежет слева вырвал Пьеро из раздумий. Он ругал себя за невнимательность, хотя, по всей вероятности, это был звук змеи или другого безобидного лесного зверя. Затаив дыхание, он прищурился, пытаясь прочесть путаницу теней и форм впереди каравана. Не было ли движения, суеты, как будто кто-то прыгает? Свистнув сквозь зубы, он остановил караван. Вьючные животные беспокойно фыркали и рыли копытами влажную землю.
Что-то с шипением пронеслось по воздуху мимо Пьеро, сбив стоявшую позади него перелетную птицу с ног: из плеча того торчало древко копья. Крик раненого, казалось, еще больше раззадорил лесных зверей, которые тут же разразились стрекотом, ревом и визгом. Сильный рывок сбил с ног тело перелетной птицы, и человека, отчаянно махавшего здоровой рукой, стащили с тропы вниз, в чащу ночных джунглей, словно того схватили невидимые руки. "Гарпуны! Эти животные ловят нас, как рыбу!" — подумал Пьеро и вспомнил, как он, будучи мальчишкой, бегал к ручью, чтобы проткнуть колюшку заточенной бамбуковой палкой.
Пока трусливые торговцы укрывались за телами мулов, которых едва могли сдерживать их загонщики, подчиненные Пьеро подняли оружие, не зная, куда им то направить. Внезапно крик человека, которого, казалось, поглотили джунгли, оборвался влажным, задыхающимся бульканьем, и среди испуганных приспешников гарбалеро с деревьев упали смертоносные тени, с почерневшими лезвия цвета, похожего на перезревшие плоды...
Конец мечты
Печаль охватила сердце Катулиил, когда она увидела то, что так долго охраняла и что теперь представляло реальную угрозу самому существованию ее ордена. Она задавалась вопросом, что может быть такого опасного в этом месте, что аб Гийом и Уриил решили отправить умбро сюда, в Нормандию, прогнать жителей маленькой деревушки. Арматура сказал ей, со всем почтением к созданию с небес, что также никто не должен знать, что эта деревня, где люди жили долго и счастливо, вдали от всех бед, которые терзали остальную Европу, когда-либо существовала.
Катулиил была готова признать, что поначалу она тоже была озадачена образом жизни деревенских жителей, так радикально отличавшимся от всего, что она видела раньше в других регионах Европы, за исключением глубокой и искренней веры в слуг Уриила и благодать Владыки, которой обладали жители деревни. Тем не менее, после уничтожения второй группы ангелов, с которыми она верно и честно служила своему Создателю, она была счастлива найти такой источник мира и духовной силы, как это село на окраине территории, управляемой Святой Матерью-Церковью. Ей потребовалось некоторое время, чтобы приспособиться к отношению жителей деревни к тому, что, согласно учению ордена, было отягощено грехом, и что без колебаний сочли бы ересью в других местах. Например, огромная шумная машина, которую ее подопечные использовали для уборки урожая, и длинные столбы с лампами, горящими без масла вдоль зеркально-гладкой черной деревенской улицы. Она давно догадалась, что они принадлежат одному из проклятых гарбалеро из Иберии, но когда Катулиил поняла, что эти инструменты и устройства не умаляют преданности жителей деревни Богу и Уриилу, то постепенно возникла определенная гордость за трудолюбие и усердие тех, кто находился под ее опекой.
Она хорошо помнила интересный разговор с бегинкой в Химмеле в Мон-Салвидже, которая впервые рассказала ей об этом месте, а поскольку Катулиил всегда любила людей, она быстро приняла предложение, чтобы больше не летать в сонме, а наблюдать за жителями деревни и следить, чтобы те не сбились с пути. Сейчас Уриилитка была сильно поражена тем, что деревня опустела, хотя у нее никогда не было ни малейшего повода для беспокойства или жалоб.
Катулиил уставилась на факел в своей руке, полыхающее белое пламя которого не мог потушить даже свежий западный ветер. Отсюда заброшенная деревня, площадь которой не превышала размерами большой площади в Монте, выглядела такой мирной, как будто люди просто спали в своих домах, ожидая, когда после захода солнца можно будет возобновить свою ночную работу. Умбро собрали в колодце все предметы ночного использования, транспортные средства и инструменты, испорченные технологией, и облили их маслом. Арматура не осмелилась отказать Катулиил в желании быть той, кто предаст очищающему огню деревню, которую она так полюбила.
Теперь она кружила высоко над домами со странными плоскими крышами из блестящей серебряной черепицы, снова и снова задавая себе один и тот же вопрос: что же такого опасного в этом месте и в том, что здесь проживало меньше двухсот человек, что его невозможно было сохранить? Должен ли весь ордена Уриила или лидеры других орденов ангелов когда-нибудь узнать об этом? Катулиил почувствовала, как что-то влажное стекает по ее щекам, и с изумлением обнаружила, что плачет.
Стоп! Не было ли только что движения на окраине села? Сила Уриила, наполнившая телесную оболочку Катулиил, придала взгляду ангела такую остроту, что никто не мог долго прятаться от нее — даже изможденный мужчина, прижатый к стене дома, недоверчиво глядящий на костер, который соорудили умбро из технических приспособлений сельских жителей. Руки мужчины были мозолистыми, а на поясе висели молот и еще один инструмент, названия которого Катулиил не знала, но много раз видела среди корабелов Средиземноморского побережья. Ветер на крыльях Уриила донес до нее обрывки слов на диалекте, которые идентифицировали человека как незнакомца для слуха Катулиил. Худощавый мужчина, по-видимому, долгое время гулял в одиночестве, потому что у него вошло в привычку постоянно разговаривать с самим собой, чтобы сделать свое одиночество более терпимым.
Катулиил смотрела, как мужчина идет, сначала нерешительно, а потом все быстрее, к площади у колодца, чтобы поближе осмотреть то, что там было собрано. Из его болтовни Катулиил догадался, что этот человек, должно быть, один из корабелов, которых Ангельская церковь в Бресте собрала для окончательной отделки построенного там массивного корабля, необходимого для подготовки его к долгому путешествию на восток, к Британским островам. Видимо, в какой-то момент он решил, что работа для него слишком тяжела, и отправился в глушь, по которой, должно быть, бродил, пока не нашел эту деревню.
Мужчина только что заметил что-то в вонючей нефтяной куче, что привлекло его внимание. Он тянул и дергал за ручку массивного орудия, которое жители деревни использовали, чтобы опылять свои фруктовые деревья тонким белым туманом. Печаль Катулиил сменилась гневом. Она не могла позволить этому бездельнику осквернить память ее деревни, и если человек с артефактом сбежит, есть риск, что другие узнают о существовании этого места.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
