Только сейчас, спустя почти год с момента осознания, что он находится в абсолютно другой вселенной, Оби-Ван нашел время выдохнуть и немного подумать. До прилета взявших контракт мандалорцев оставалась неделя, и Оби выделил целых два дня из семи на самого себя.

Ему хотелось подумать в тишине и относительном спокойствии обо всей этой дикой ситуации, а также разобраться в себе — буквально. Ведь он мало того, что в абсолютно другом, чужом для него мире, так ещё и в совершенно другом теле.

Начал он с того, что впервые за все эти дни и месяцы выживания рассмотрел себя со всех сторон, ведь даже готовясь к визиту на Набу особенно не гляделся в зеркало: чистый? Прилично выглядит? Этого достаточно.

А теперь, после подобия горячей ванны — что-то вроде маленького бассейна из пластика, в который лично натаскал горячей воды, — и отскребания с себя пота и грязи после очередной тренировки, он подошёл к длинному узкому зеркалу, и принялся рассматривать так загадочно доставшееся ему новое вместилище души.

Если честно, зрелище оказалось душераздирающим: Кеноби был подростком, вырванным из сытой и безопасной жизни в Храме, перешедшим на попечение равнодушного, постоянно придирающегося мастера. Память покойного он усвоил полностью, не отделяя от собственной, и отлично знал, что злоключения Кеноби начались не на Мелида-Даане, а гораздо раньше. Если уж быть совсем откровенным и честным, то задолго до становления падаваном Джинна.

Кеноби по меркам джедаев обладал огромными недостатками, нивелирующими его многочисленные достоинства. Что с того, что пацан был невероятно умен, умел логично и четко мыслить и высказывать свои мысли, обладал огромным запасом знаний, пусть пока часть из них была сплошной теорией, летал как настоящий ас и отменно фехтовал? Он был лучшим в своей возрастной группе во всем Храме, на минуточку, но это никого не интересовало.

Все перекрывали импульсивность и привязчивость.

Как в любой группе разумных, в джедайских яслях тоже имелись свои хулиганы, Кеноби был постоянной и любимой мишенью одного такого — Брука Чана. Тот дразнился, делал пакости в меру своих сил... Увы, любая попытка дать отпор наталкивалась на осуждение взрослых. Взрослые почему-то считали, что дети должны быть спокойными, уравновешенными и невозмутимыми как Будда, с пелёнок. Хотя сами зачастую таким поведением похвастать не могли, особенно забавно было слышать обвинения в жестокости, злобности, резкости и неумении вести себя от Джинна. Который вдобавок в лицо повторял, что Кеноби падёт, свалится во тьму, это лишь вопрос времени — когда. Каково ребенку, пусть и выросшему в Храме, воспитываемому в достаточно твердой дисциплине и определенном мировоззрении, такое слышать? Особенно, когда время идёт, и все ближе настает тот момент, когда его отправят в Корпус Поддержки? И хорошо, если б к пилотам, учителям, хоть в архив! Но парня — отличного мечника, будущего ученого — имелись все признаки и задатки, обладающего выраженными склонностями к Объединяющей Силе, пнули в Агрокорпус. Это того, у кого руки не стояли на огород и сады. Абсолютно.

Оби-Ван ещё раз прокрутил воспоминания о храмовом периоде жизни Кеноби, и нахмурился: незамыленный взгляд стороннего наблюдателя видел очень настораживающие вещи.

Естественно, Кеноби от переживаний был сам не свой, один сплошной стресс, кроме того, он относился к тем людям, которые от переживаний теряют аппетит. И весь последний год перед отправкой на картошку бедолага питался недостаточно для начавшего расти организма.

Дальше — больше.

Поездка на Бендомир, воспринимаемая как конец жизни — как же, фермер, не рыцарь-дипломат! — обернулась катастрофой. Сначала конфликт с хаттом, который едва не задушил настырного мальчишку, пытающегося что-то доказывать и вообще поступать по-джедайски. Потом пленение Ксанатосом, законопатившим мальца в глубоководные шахты. А этого боялись даже самые отмороженные и строптивые бунтари... Побои, каторжный труд, ошейник с бомбой на шее и кандалы — следы остались до сих пор! — жалкая пародия на еду. Стресс. Освобождение и принятие в падаваны только добавили переживаний: теперь Кеноби был перманентно виноват.

В принципе, совершивший акт невиданной щедрости Джинн имел к своему третьему ученику всего две претензии.

Ксанатос, его второй падаван, бросивший Орден после катастрофической миссии на Телосе и смерти своего отца, Криона, губернатора планеты, от рук Джинна, падший и ставший минимум Темным джедаем, считался гением, а лично Джинном ещё и Избранным. Очень уж любил эту тему Квай-Гон, прям обожал и зациклился. Ксанатосу все давалось легко, просто... Самомнение, подогреваемое Джинном, переросло шпили Храма. Результат... Ну, был закономерен. И впавший в депрессию Джинн опасался, что и следующий ученик падёт.

Поэтому первая претензия была проста, как кредит. 'Ты похож на Ксанатоса'.

Кеноби пахал как проклятый, рвал жилы и трудился до изнеможения. Он брал свое не только талантами, но и невероятным упорством, желая показать, что лучший, что идеальный... Для Джинна, сравнивающего всех с так нехорошо кинувшим его Избранным, Кеноби был таким же: потенциальным Падшим.

Кеноби проявлял чудеса послушания, кротости и прочих положительных джедайских качеств, и тут Джинн выкатывал вторую претензию: 'Ты не похож на Ксанатоса'.

Не самоуверенный, не резкий, не Избранный, не...

В общем, с какой стороны ни посмотри, Кеноби Джинна не устраивал. И поделать тут пацан ничего не мог. Какая разница, в шапке он или без шапки, как заяц в анекдоте? Волку-Джинну это не нравилось в любом случае.

После Бендомира Кеноби нормально в Залах Исцеления так и не побывал: Джинн Залы терпеть не мог. Все болячки и травмы переносил на ногах: Сила обеспечит, как любил говаривать мужчина. Ел от случая к случаю. Плохо спал и нервничал постоянно. А потом была Медида-Даан. И война.

Кеноби почти не спал, сам не ел, отдавал другим, был несколько раз тяжело ранен, лёгкие травмы исчислялись десятками. Оби-Ван смотрел на тощее, с торчащими ребрами и мослами тело, и ужасался. Шрамы. От ошейника с кандалами. От ран. Истощенное — какой, к черту, набор массы, когда они только-только начали питаться чем-то дополнительно к привычным пайкам? А ведь ему четырнадцать стукнуло, сейчас организм должен начать делать рывок. Расти.

Мальчишки жрут больше саранчи, он это по себе и своим ушедшим в небытие сыновьям помнил, однако тут и начинали вылезать уже замеченные странности.

Дети постоянно хотят есть, особенно растущие. Кеноби с лёгкостью голодал, живя на жиденьком чае и подножном корме. Оби-Ван не мог понять, это Сила так влияет, какая-то техника, или присущие лично Кеноби особенности? Потому как перетряхнув память, с изумлением обнаружил почти полное отсутствие информации о происхождении мальчишки.

Обычно дети знали, откуда они. В Храме это не скрывали, даже немного поощряли поиск знаний о своих корнях. Мириаланцы, к примеру, носили национальную одежду и татуировки. Тогруты летали на Шили для прохождения обрядов инициации. Вуки тоже летали на Кашиик и что-то там проходили... Кеноби от корней был оторван. В глубоком детстве мальчик попытался спросить, получил крайне равнодушный и сухой ответ-отмазку: 'Тебя нашел на Стьюджоне рыцарь такой-то, он тебя привез и все. Родителей нет, ты сирота, рыцарь помер. До свидания'. Напоминало дешёвую мыльную оперу и теории заговора с душком. Следующие две попытки найти хотя бы планету в рамках учебного проекта натолкнулись на невероятную скудость информации, а потом как-то все само собой заглохло.

Понять такую секретность Оби-Ван не мог. С чего вдруг? Да и вообще Кеноби считал, что касаться этого... Стыдно. И не подобает настоящему джедай. Он вообще чувствовал себя постоянно виноватым: за то, что смеет чувствовать, что не идеален, не соответствует.

А вот Оби-Ван видел в этом нечто другое. Более настораживающее.

Шрамы были... Но они очень хорошо зажили: регенерация этого тела явно превосходила человеческую на пару порядков. Это Сила? Никаких кожных болезней, раздражений, прыщей и прочих признаков жизни впроголодь в канавах и начала пубертата. Никаких следов от неизбежных язв и нагноений — жизнь в канализации способствует. А ещё имеющие явный металлический отблеск волосы.

Он заметил это только сейчас — медные волосы действительно были медными, словно тонкая, только вытянутая проволока. С первого взгляда от человеческой рыжины соответствующего оттенка не отличить, но вот на свету... Было. Хотя легко можно принять за блеск здоровых, отменно ухоженных волос.

В остальном — все человеческое. Светлая, с редкими веснушками чистая кожа, серо-голубые штормовые глаза. И подозрительная выносливость, сила, рефлексы... Джедаи обладали всем вышеперечисленным, вот только Оби-Ван хотел четко знать, на что способно его тело, а что даёт Сила. Очень не хотелось неприятно удивиться в самый интересный момент, как на Бендомире. А ведь Кеноби и в ошейнике выдавал норму сильного взрослого мужика. И вставал после тяжелейших побоев.

Айболит стоял наготове, но Оби немного дергало от напряжения. Предчувствия были... Не плохими, но странными. И вообще поднималось некое недоверие, боязнь лечения. Оби-Ван даже не знал, как правильно назвать это: опасение врачей? Лечения? Недоверие к медицине? Все сразу.

И основывалось это отношение на банальном недоверии к взрослым, которые не спешили заниматься нуждами покойного мальчишки. Понятно, попадать в больничку никто не любит, но тут прослеживалось ещё и основанное на чем-то нехорошем личное.

— Айболит. Вперёд.

— Конечно, — прогудел дроид, начиная брать пробы и проводя первое сканирование. Закончив процедуры, дроид погрузился в себя, перерывая каталоги и ища соответствия в базах: пусть люди расселились по всей галактике, на каждой планете имелись особенности. Было валом экзотов — мутировавших под воздействием внешней среды бывших Хомо Сапиенс, как те же чиссы, посиневшие в своих снегах. Имелись гуманоидные виды. Негуманоидные. Прорва смесков всех мастей. В общем, галактика поражала разнообразием жизни.

Конечно, нельзя ожидать, что меддроид имеет шаблоны для совершенно всех видов и рас, но Оби надеялся на совпадение.

И пока Айболит искал, Оби оделся, съел пару пайков и одно лежалое яблоко, заварил остаток калишского чая, и теперь наслаждался в ожидании вердикта.

А потом получил его и просто обалдел.

* * *

Кимаен гневно рычал, сжимая кулаки. Он просто не знал, что делать. Ям'рии, эти мерзкие хаки, которых практически удалось выдавить с планеты, решили пойти вабанк, и направили петицию в Сенат. Сопроводив ее взяткой, естественно. И теперь к ним летел какой-то урод, имеющий полномочия и ещё Сновидец знает что. И что теперь?

Калишец отлично сознавал, что все попытки что-то пояснить, показать правду, потерпят провал. Их народ и так понес неисчислимые потери, на планете нет запасов полезных ископаемых или ещё чего дорогостоящего, а на то, что калишцев угоняют в рабство... Так Республике всегда было плевать на такое. Выхода, кроме ожесточенного сопротивления, он не видел. Но пытался найти.

Сжавшая плечо рука вырвала из мрачных и полных отчаяния размышлений. Рондеру, едва не погибшая на ступенях храма, вся в бинтах, обеспокоенно заглянула ему в лицо, сейчас не скрытое маской.

— Что?

Кимаен неопределенно взмахнул рукой, не в силах выдавить ни слова. Душу рвали на части долг и привитые понятия чести. Он хотел броситься на врага в честной схватке, но ям'рии неведомы понятия чести, они угоняли менее технически подкованных калишцев в рабство, они... Они были бесчестны. И не ценили ни милосердия, ни благородства. А значит... Пора отнестись к ним так, как они заслуживают: не как к равному или превосходящему противнику, не как к сильному хищнику, а как к вредителям и паразитам. Надо сделать так, чтобы Республика в лице летящих люда наблюдателей на собственной шкуре ощутила их мерзость и осознала, что иметь дел с ям'рии нельзя.

И он это сделает. Это его долг... И честь, как вождя.

* * *

— М-дя... Вот просто М-дя! — Оби-Ван взъерошил волосы, машинально дёргая так и висящую на виске прядку. Напоминание о коротком падаванстве Кеноби берег, так и не найдя в себе сил избавиться. Сейчас длинная прядка немного выделялась в отросших за год с мелочью волосах, но не слишком сильно, если не присматриваться — вообще не видно.

По правилам, эту косу Кеноби должен был вырвать с корнем. Сам. Не отрезать — отрезали косу только при окончании ученичества, — а именно вырвать, как и положено отвернувшейся от Ордена паршивой банте. Кеноби на это не то, чтобы духу не хватило... Бедный ребенок не мог никак забыть свой дом и друзей, коса, которую он так и продолжал заплетать до самой своей гибели, служила напоминанием о хорошем, давала силы, сцепив зубы, ползти вперед. Иногда бедолага даже порывался позвать джедаев на помощь... И потом со слезами отбрасывал эту идею, пришедшую в минуту слабости.

А вот Оби-Вана эта прядка, которую он с самого своего попадания так ни разу не заплел в косу, немного... Нельзя сказать, что раздражала. Просто... беспокоила.

Тишина и спокойствие, отсутствие активности — пошедшая на поправку Сераси бросилась в пучину дел, позволив ему краткий отдых, — подействовали разлагающе. В голову тут же полезли философские мысли и прочая чепуха, особенно актуальные в свете обнаруженного.

Посидев некоторое время в ступоре над вердиктом Айболита, Оби-Ван погрузился в медитацию, переваривая свалившееся на него откровение, которая перешла постепенно в гораздо более глубокую, называвшуюся кратко и емко: Познание.

Кеноби никогда в такие дебри не лез, но ему и не надо было, а вот для Оби-Вана эта теория, изученная обладавшим поистине энциклопедическими знаниями предшественником, оказалась жизненно необходимой вещью. Пусть со своим физическим состоянием он немного разобрался, для сильного и обученного пользователя Силы гораздо важнее бренной плоти психика. А вот тут все оказалось гораздо запущенней.

Начать стоило с самого элементарного: первое, что почувствовал он после осознания себя в новом теле — головная боль. Голова болела постоянно. Не сильно, не мигрень, от которой сознание теряют и блюют на пол, не в силах доползти до унитаза, но постоянная, непрекращающаяся боль. Ныло и дергало в правом виске, пульсировало во лбу, за глазами, стискивало затылок. Постепенно, за несколько месяцев, боль поутихла, но до конца так и не пропала, ощущаясь где-то там, на периферии сознания.

Кроме того, наблюдались сильные вспышки раздражения и ярости, сменявшиеся апатией, впрочем и эти качели перестали его мотать туда-сюда после того, как Оби плотно занялся медитацией, очищая сознание. По капле, по крошке ему становилось легче, постепенно раскрылись знания, он переходил от простого успокоения к более сложным методам, и сейчас то, что он наблюдал, окончательно определило его дальнейшие планы.