— Ты это, не злись на меня. А если еще яблок захочешь — приходи, не стесняйся — у меня их много! Да и расценки мои уже знаешь...
Пробурчав что-то непонятное но, несомненно, очень обидное, Хорек скрылся среди палаток, баюкая пострадавшую руку.
— А я уж думал, что это я самый невезучий вор в этом кабрровом городишке, — усмехнулся Айвен и схватил следующее яблоко. Машинально. С торгового лотка. Подняв голову, он увидел дородную торговку, с подозрением рассматривавшую его. Поросячьи глазки ее, едва выглядывавшие из складок жира, так и сверлили незадачливого вора.
— Семь медяков! — заявила она.
— Эй-эй, имей совесть, красавица! Несомненно, любой плод из твоих ласковых рук будет стократ слаще и нежнее, но не на семь же медяков!
Услыхав такое количество комплиментов, "красавица" весьма натурально хрюкнула от удивления. Взгляд ее стал еще более подозрительным, а в рыхлой огромной ручище появился крохотный серебряный колокольчик со знаком пчелы — магический "гудок", вызывающий городскую стражу.
— Ненавижу пчел! — простонал юноша, кладя яблоко на место, — Ладно, успокойся, о прекраснейшая, ведь печать злобы усыпает морщинами твое дивное лицо. К тому же, я и не собирался ничего покупать...
— Тогда зачем ты яблоко взял? — пробасил кто-то сзади.
Вор оглянулся: судя по всему, сегодня на какой-то ферме, где разводят свиней, был день открытых ворот. Стоявший позади громила был на голову выше Айвена, а в обхвате и вовсе втрое. Скорее всего, это был брат жирной торговки.
— Я просто... Просто я искал способ начать разговор с этой прекраснейшей леди! Когда я шел мимо, то не смог не заметить — ее вообще трудно просмотреть — столь утолщенной... То есть, конечно же, я хотел сказать утонченной! Столь утонченной особы, чьи глаза прожгли меня до самого сердца, породив настоящий пожар любви!.. Как-то вот примерно так, — выдохнул юноша остатки воздуха из легких.
— Э... А... — "утонченная особа" словно рыба открывала рот, не издавая не звука. Похоже, столько комплиментов, как сейчас, она не получала за всю свою жизнь.
Айвен бросил быстрый взгляд на левую руку торговки и с удовлетворением отметил, что на безымянном пальце ее блестит обручальное кольцо. Точнее, обручальный браслет, если судить по толщине этого самого пальца.
— Увы и ах, но что я вижу! На хрупкой ручке сверкает серебро! Ты отдана другому, любовь моя? Мое сердце разбито! Я унижен, я в отчаянии, я погибаю от неразделенной любви! Пойду, повешусь и напьюсь...
Закончив свою тираду, он резко развернулся на каблуках и зашагал прочь отсюда. Но с удивлением заметил, что сдвинулся с места всего лишь на фут, да и то — не в перёд, а вверх. Обхватив его своими ручищами, громила приподнял юношу над землей, не позволяя ни уйти, ни вытащить оружие.
— Ты трогал его, сопляк! Ты обтискал яблоко, и теперь его никто не купит даже за полцены, — человек-боров развернул Айвена к себе лицом и поставил на землю, крепко придерживая при этом за плечо.
— Можно подумать, я первый! Да за семь медяков я себе несколько золотых эрийских яблок куплю! А на этом яблоке рота мух именины справляла, вон, засиженное какое!
— Плати! — сжал его посильнее громила, и ребра начали легонько потрескивать.
— Сколько? — обреченно вздохнул вор, понимая, что избежать платы не удастся.
— Четыре медяка.
— Я правильно расслышал? Потрогать вот это гнилое яблоко стоит четыре медяка?
— Мало? Могу накинуть, — ухмыльнулся гигант, демонстрируя дыру на месте двух передних резцов.
— Эх, Иноша на тебя нет. Ладно, вот твои деньги, — юноша повернулся к торговке, — Наше счастье было таким недолгим, таким скоротечным, любимая. Я ухожу, оставив с тобою свое сердце и эти четыре монеты. Не забывай меня, о прекраснейшая!
Громила отпустил его, и Айвен припустил восвояси, стараясь как можно быстрее покинуть свою "возлюбленную".
Отдышавшись, он снова неспешно двинулся между палаток, вскользь осматривая лотки, заваленные товарами, и вслушиваясь в столь привычный и ласкающий слух базарный гул.
— Сладости! Хешемские сладости! Такие сладкие, что сами к рукам липнут! Раз укусишь — целую седьмицу рта не раскроешь!
— А кому хлопушки-веселушки? Есть простые, есть заморские гномьи-алхимические, а есть и настоящие хеонские, волшебные!
— Череп люркера! Настоящий череп болотного люркера! Толченый исцелит от мужского бессилия, а заваренный — от женских дней!
— Дурак ты, Серемин, от мужского бессилия не череп, а рога люркерские нужны!
— Толочь, или заваривать?
— Приматывать, балда деревенская!
— Снимаю сглаз и порчу, гадаю по руке, по деньгам и потрохам. Потроха и деньги — ваши, предсказание — мое!
"Райское место и целая куча нереализованных возможностей!" — мысленно улыбнулся Айвен.
"Только не для такого неудачника, как ты!" — услышал он вдруг чей-то голос.
— Ой, приятель, зря ты меня обидеть пытаешься, — злобно прошипел юноша и резко обернулся, выхватывая нож.
Но позади никого не было. Лишь в пяти шагах о чем-то спорили две молодухи, не обращая на него никакого внимания. Айвен осмотрелся в поисках наглеца, но он стоял совершенно один у высокой стены, ограждающей рынок.
"Не там ищешь... Неудачник", — хихикнул голос.
— А ведь когда найду, хихикалку вырву, — пригрозил вор и посмотрел сперва вверх, а потом вниз. Прямо у его ног лениво копался в останках рыбы голубь.
— Попался! Сейчас я тебе перышки-то по одному и повыдергиваю, — обрадовано воскликнул юноша и спрятал нож.
"Дурак ты, Айвен", — снова услышал он.
— Эй! Ты чего обзываешься? Я, между прочим, в самом настоящем сколярии учился!
"А разве это что-то меняет? Нормальные люди, они с птицами не разговаривают..."
— Так ведь больше и не с кем. Ладно, сдаюсь, вылезай. Небось, опять Инош свои шутки шутит? Неужели все еще злится, что я из его жаб суп сварил? Супчик-то отменный вышел, зубодер сам за обе щеки уплетал да нахваливал! Между прочим, деликатесное заморское блюдо! Ну, где ты?
"Вопрос неверный. Лучше спроси, кто я!"
— Хорошо. Итак: кто ты?
"Я — это ты. Твое второе Я, твой внутренний голос..."
— Вон оно как... — задумался Айвен. — Нет. Не можешь ты быть моим вторым Я, — уверенно заявил он.
"Почему это?"
— Ну во-первых, у меня голос не такой противный. И вообще я даже в менестрели хотел однажды податься, правда, меня тогда с краденой мандолиной на месте и повязали... И, во-вторых, я бы сам себя не обзывал, а вовсе даже наоборот, всеми силами стремился бы поднять самооценку.
"Мда. Всего два года в сколярии провел, а уже каких слов успел нахвататься. Не хочешь, не верь, но я и в самом деле твой внутренний голос".
— Ладно. Допустим, я тебе поверил. Зачем пожаловал-то?
"Ну, вообще-то я всегда был рядом. Точнее, внутри тебя. Просто как-то поводов для беседы не было".
— Ага. А сейчас, значит, повод появился?
"Больно стало смотреть, как ты таланты свои на ветер пускаешь. Какой знатный вор мог бы из тебя выйти, если бы за ум взялся! А ты? Несчастное яблоко стащить не смог!"
— Да если бы этот боров-переросток не появился, то я бы корзинку яблок задаром уволок. Видал, как эта толстуха на меня смотрела? Еще немного, и я бы покорил ее огромное, но хрупкое сердце.
"Я просто смотрю на факты. Яблоко осталось, где и было, а ты еще и четыре медяка заплатил. И кто ты после этого? Неудачник и есть..."
— Так. Мне все это надоело. Не хочу тебя больше слушать. И вообще, тебя нет, ты мне просто кажешься. Наверное, у того историка яблоки гнилые были, вот я и отравился.
"Тем не менее, я здесь, а ты и деньги заплатил, и без яблока остался".
— Сто кувшинов эля стояли на столе. Один кувшин упал, разбился, и осталось их девяносто девять! Девяносто девять кувшинов эля, стояли на столе!.. — начал орать Айвен, одновременно прикрыв уши ладонями.
"Извини, но я не снаружи, а внутри. Так что не поможет. Хотя, должен признать, песенка забавная. Хочешь, я буду тебе напевать ее ночами? И, кстати, голос у тебя действительно противный".
— Чего тебе нужно от меня! — заорал взбешенный юноша. Проходивший мимо старик отшатнулся, осенил себя знаком Чистого Ио и быстро поковылял прочь.
"Хочу, чтобы ты показал, чего стоишь!"
— Показать тебе, значит? Да проще простого! — Айвен зашагал в сторону ближайшего торгового ряда, где продавались фрукты.
Особо не присматриваясь, он выбрал самый крайний навес. На лотке стояли корзины со всевозможными спелыми фруктами: груши, яблоки, виноград, крупные дыни и даже редкие в этот сезон фарюки источали просто невероятный аромат.
— Смотри и учись! — сам себе фыркнул юноша и выхватил яблоко прямо из рук зазевавшейся торговки. В последний миг, рука вора вдруг сама собою дернулась, и вместе со спелым плодом стащила одно из колец, во множестве украшавших изящную дамскую ручку.
— Ой, мамочки, меня кажется грабят! — в приятном женском голосе слышались нотки страха.
— Я не граблю, я обворовываю, поправил ее Айвен, поднял голову и... просто утонул в омуте прекрасных зеленых глаз.
Девушка была невероятно красива. Про таких слагают баллады, из-за таких начинаются и прекращаются войны, и из-за таких Айвен теряет дар речи. Правда, совсем ненадолго. Мысли проносились в его голове с безумной скоростью: "А она хороша. Очень хороша, а значит устала от банальных комплиментов", — прикидывал он, — "Значит, обычный вариант не годится..."
— Госпожа! Я больше не могу таить этого в себе, слова и чувства мои рвутся наружу! Признаюсь, что я вами просто покорен. Покорен вашим умом и безграничной мудростью, которую я вижу в ваших прекрасных глазах! Что значит красивая оболочка, если она пуста? Но вы — во совсем другое дело, о несравненная. Свет ваших глаз, это свет мудрости, свет тайных знаний. Мне не доводилось беседовать с вами, но я уверен, что ум ваш столь же гибок, сколь гибок и этот дивный стан...
— Госпожа Урс, что случилось? — двое запыхавшихся стражников выросли возле палатки.
— Ничего особого, — ослепительно улыбнулась девушка, — просто вот этот молодой господин имел наглость вырвать из моих рук яблоко и украсть кольцо!
— А ты украла мое сердце, — прошептал юноша.
— Понятно, — усатый стражник бережно вынул из руки вора яблоко и украшение, и передал их красавице. Схватив юношу за воротник, он подтащил вора поближе и злорадно прошептал: — Ну и влип же ты, приятель. Это надо же, попытаться ограбить единственную дочь начальника городской стражи!
— Ну, и что делать будем? — обратился Айвен к своему внутреннему голосу, но тот молчал, словно его никогда и не было.
— Известно что, — усмехнулся усатый, — в холодную тебя бросим, за кражу. Извините за беспокойство, госпожа Урс.
Раскланявшись, стражники крепко ухватили юношу под руки и потащили к выходу. Бросив прощальный взгляд на роковую красотку, Айвен увидел сияющие в прекрасных глазах озорные огоньки и печально вздохнул. Он начал оглядываться по сторонам, надеясь отыскать лазейку и вырваться из рук стражи, но тут вдруг его запястье словно огнем обожгло. Юноша окончательно поник: стражник поставил ему "клеймо арестанта" — особую магическую метку, увидев которую любой стражник знал, что перед ним преступник, который должен находиться в тюрьме. Теперь бежать было бесполезно, потому что обладателя такой метки отыщут, где бы он ни находился. До сих пор колдуны воровской Гильдии бились над этой меткой, но управы на нее не нашли.
Доставили на дознание и оформили его быстро: по факту задержания на месте преступления при свидетелях и с усугубляющими обстоятельствами. Эти самые "усугубляющие обстоятельства" в образе прекрасной дочери главы городской стражи настолько заняли мысли юноши, что он словно в тумане наблюдал за суетою вокруг своей персоны и утвердительно отвечал на любые поставленные вопросы, даже толком не вникая в них. Приговор — штраф в сто серебряных монет и полгода холодной ямы. Срок, конечно, немалый, но хорошо хоть, без воровского клейма отделался, с такими-то "усугубляющими обстоятельствами".
Глядя на не совсем нормальное состояние пойманного вора, приговорщик и вовсе хотел решить дело одним штрафом, сославшись на действие пыльцы фей или камня-дурманита, но простейший служебный артефакт-анализатор показал, что юноша чист. Но, пошептавшись со стражниками, со вздохом шлепнул печатью по арестной бумаге.
Наконец, все формальности были улажены, и строгий конвой повел юношу в городскую тюрьму. Собственно, Айвен здесь бывал уже не раз, но как и всегда, при виде этого мрачного сооружения у него сжалось сердце. Не от внешнего вида тюрьмы, а при воспоминаниях о ее мрачной истории и дурной славе.
...Для такого небольшого и малозначительного городка, как Кияж, местная тюрьма была слишком хороша. Впрочем, это и не удивительно — триста лет назад она за три месяца целиком и полностью была возведена здесь по указу короля Маркуса для того, чтобы содержать одного единственного заключенного. Имя его, согласно тому же указу, было предано забвению, равно как и деяния, за которые негодяй удостоился такой чести. Опасный государственный преступник — вот и все, что было о нем известно. Все остальное было лишь домыслами да слухами, Если верить самым популярным из них, то в тюрьме более двухсот лет содержался закованный в адамантовые цепи внебрачный сын самого короля, рожденный от безумной суккубы. На завтраки он жрал исключительно невинных младенцев и пил свежую кровь праведников, доставляемых ему под видом преступников.
Как бы то ни было, но одна из самых надёжных тюрем королевства находилась именно в Кияже. Шестигранное каменное здание высотой всего в два этажа, она могла содержать до двух тысяч преступников. В этом не было никакой магии, просто большая часть Боргарда, так называлась тюрьма, находилась под землей. Разветвленная сеть казематов больше походила на самый настоящий лабиринт, в котором немудрено было запутаться даже держа в руках карту. А вот в этом уже была виновата именно магия. Боргард был построен при непосредственном участии Карема Архитектора и его лучших учеников. Прославленный архимаг потратил немало сил при строительстве, и тюрьма почти не уступала Торнгарду, тюрьме-крепости имени Семи мятежных королей, расположенной в столице Арлании.
Многорукий Гаррет, наставник Айвена и вот уже более десяти лет бессменный глава Гильдии Воров Кияжа, утверждал, что каждую ночь расположение камер в Лабиринте Боргарда менялось непостижимым образом, и любая сколь угодно точная карта оставалась правдивой в течение одного лишь дня. А еще, пройдя не одну тысячу шагов по прямой и прокопав подземный ход, ты мог запросто оказаться всего в двух шагах от тюремных стен. Обладатель же "метки узника" и вовсе не способен покинуть стены Лабиринта, снова и снова возвращаясь к своей камере. Зачарована тюрьма была на совесть и на Гексакулум Запрета, а это значит, что любое заклинание в ее стенах теряло свою силу, делая Боргард отличной тюрьмой и для чародеев.
Старый вор, проведший две трети своей жизни за стенами Боргарда, прославился еще и тем, что стал одним из немногих, кому удавалось оттуда сбежать. И был единственным, кому удавалось проделать это трижды. Как ему удалось выбраться из камеры, пройти Лабиринт, минуя стражей — в том числе и далеко не человеческого происхождения — и многочисленные ловушки, избавившись при этом от "метки узника"? Эту тайну Гаррет хранил и по сей день...
