Змеиное варенье

— Господин желает перевернуться на спину и продолжить?

Господин очень желал, поэтому даже не открыл глаза, жмурясь от удовольствия. Масло, капнувшее мне на живот, показалось очень горячим, почти обжигающим, и я не сдержал шумного выдоха.

— Простите, господин, масло слишком сильно нагрелось, простите, — виноватый шепот слуги, а потом его рука легла мне на грудь и стала втирать горячее масло в кожу, двигаясь в сторону живота мучительно медленными, тягучими движениями, от которых становилось жарко.

Когда руки слуги наконец добрались до живота и стали ласково и сильно растирать кожу, спускаясь все ниже и ниже, смутная и сладкая тревога овладела мной. Это движения были слишком чувственны и неприличны для массажа... Я заставил себя открыть глаза... и задохнулся от возмущения и ужаса. Вместо слуги надо мной склонилась невольница, чья невесомая муслиновая вуаль скрывала лицо, но не полную нежную грудь, непозволительно близко белеющую у меня перед глазами. Руки девушки уже забрались под полотенце, плоть под которым вздыбилась в ответ на бесстыдную ласку. Я перехватил тонкое запястье и рявкнул, сбрасывая томное оцепенение:

— Прекрати! Что ты делаешь? — я рывком сел на лежанке, но девушка проворно отпрянула. Ее запястье из-за масла легко выскользнуло из моих пальцев вместе с краем полотенца, которое она ухватила. Невольница отшатнулась, потянув за собой ткань, я в ужасе вскочил и дернулся за ней, пытаясь удержать свой единственный покров. Но поскользнулся на разлитом на полу масле и чуть не полетел, в последний момент ухитрившись поймать девушку за плечо и найти в ней опору.

— Дай сюда! — я вырвал из ее рук полотенце и торопливо обвязал его вокруг бедер. — Кто ты такая? Что тебе приказали?

— Какой большой... — восхищенно выдохнула она, не отводя взгляда от предательски взбугрившейся ткани. И это уже был не шепот, обезличивающий голоса. Не узнать этот хриплый грудной тембр было невозможно... Я обреченно шагнул к ней и сорвал с ее лица маску, чтобы убедиться. Лидия даже не подумала поднять глаза, она продолжала бессовестно пялиться туда, где низ живота свело мучительной судорогой, а потом потянулась к полотенцу.

— Хватит! Вы что творите! На меня смотреть! В глаза смотреть! — я встряхнул ее, удерживая на расстоянии и лихорадочно раздумывая, что делать. Мысли путались, в голове было пусто и звонко, только знакомый лавандовый аромат кружил сознание.

— Мальчишку-слугу мы, значит, не стесняемся, — невнятно забормотала она и облизнула губы, — а меня стесняемся... А что вам меня стесняться? Вам совершенно нечего стесняться, я бы даже сказала, совсем наоборот, можно гордиться, да... И уж поверьте, я знаю, о чем говорю...

— Прекратите! Как вы здесь оказались? Зачем? В глаза смотреть!

Лидия наконец оторвала взор от созерцания полотенца, уставившись на меня абсолютно пустыми от похоти глазами, в которых светлой радужки почти не было видно от расплывшейся темноты зрачка. Я сдержал горестный стон и желание влепить ей пару хороших затрещин, чтобы выбить всю дурь из ее башки.

— Куда вы дели слугу? Вы понимаете, что вас не должны здесь застать? Лидия, да очнитесь же уже! Господи, какой позор... Это же скандал!

Ее взгляд так и норовил соскользнуть вниз, она едва ли меня слышала.

— Это ваше тело скандал... — опять пробормотала она. — Вы — жадный засранец, лишающий других удовольствия его попробовать...

Я отвернул Лидию от себя, придерживая за плечо.

— Остыньте уже!

Пока она так глазеет и накручивает себя, достучаться до ее здравого смысла невозможно. Когда она подменила слугу? Когда он разогревал масло? Но почему он смолчал? И как Лидия вообще оказалась на охраняемой территории посольства? Почему нарушила обещание? Но больше всего меня сейчас интересовал другой вопрос.

— Где моя одежда? Куда вы ее дели? Куда дели слугу? Говорите уже! — я встряхнул ее за плечо, стараясь не обращать внимания на изящную линию шеи, бесстыдно обнаженную легкомысленным нарядом и пышным головным убором, скрывшим золото ее волос. Лидия попыталась обернуться, но я лишь крепче сжал ее плечо и не удержался, проведя большим пальцем по хрупким шейным позвонкам. Она шумно выдохнула:

— Вам же понравился массаж, господин инквизитор? Так почему же вы лишаете меня ответной малости? Дотроньтесь до меня, приласкайте, и я скажу вам все, что захотите...

У меня перехватило дыхание, и закружилась голова. Я вдруг сообразил, что дурман мог быть в подогретом масле, чей запах был мне неизвестен. Единственным знакомым ароматом оставалась горчащая на языке лаванда, источаемая Лидией. Я склонился ближе и прошептал, едва касаясь губами нежного атласа ее кожи:

— Где моя одежда?

— Полагаю, — ее голос был хриплым и тихим, — вам ее собирались предъявить вместе с мертвым мальчишкой, после вашего пробуждения рядом с его истерзанным телом...

— О чем вы? — кровь в висках стучала все сильней.

— Вас не удивило, что юный невольник не гаяшимец? Они заказали его в "Храме наслаждений" специально для вас... для ваших особых предпочтений... чтобы исключить любые сомнения в вашей виновности... Вы бы стали таким послушным после его смерти... ммм... и их милостивой помощи в ее сокрытии... Он вам понравился? Он красив... Но неужели он красивей меня? Почему вы такой болван? Почему вас на минуту нельзя оставить без присмотра... чтобы вы не влезли в очередную ловушку... Почему?

Лидия резко повернулась ко мне, освобождаясь от моей хватки. Я потрясенно смотрел на ее побледневшее лицо и закушенную до крови губу, из которой змеилась тонкая струйка крови, но ответить ничего не успел. Двери распахнулись, и в комнату вошел маш-ун вместе с вооруженными охранниками.

Я толкнул Лидию себе за спину и шагнул вперед.

— Что здесь происходит, достопочтимый Тиффано?

— Это я у вас хочу спросить, что происходит. Где посол? Я требую с ним встречи.

Уль Джен что-то вполголоса спросил у охранника на гаяшимском, но тот отрицательно покачал головой в ответ. Маш-ун повысил голос, теперь уже обращаясь к спокойно стоящей Лидии. Она выступила у меня из-за спины, успев вновь закрыть лицо полупрозрачной маской и послушно склонив голову вниз. К моему удивлению, она ответила гаяшимцу на его родном языке, но от ее слов маш-ун побледнел и отпрянул. У меня на мгновение закралась предательская мысль, что Лидия заодно с гаяшимцами. Маш-ун кивнул охранникам и вышел, а те заступили двери непреодолимой преградой и замерли. Лидия беззаботно устроилась на лежанке, явно примериваясь к свежему румяному яблоку на столике. Я подошел к ней, сел рядом и отобрал фрукт.

— Вы с ума сошли? Не смейте ничего есть! Что вы сказали маш-уну? — я старался говорить шепотом, чтобы нас не услышали охранники.

— То есть вам можно, а мне нельзя? Отдайте.

— Что за ребячество? Я ничего не ел и не пил...

— Угу, вы только развесили уши на льстивые речи узкоглазого святоши, а потом позволили себя лапать этому потаскуну из борделя...

— Хватит. Что вы сказали маш-уну?

— Чтобы он позвал посла, как вы и просили. Отдайте яблоко.

Дверь распахнулась, вернулся маш-ун вместе с послом. Его я сразу узнал, поскольку сомнений в том, кто этот дородный мужчина в роскошном шелковом одеянии цвета небесной лазури и пышными длинными усами, даже не возникло. Властная уверенность и жестокость оставили неизгладимый отпечаток на его лице, узкие глаза из-под тяжелых век смотрели брезгливо и устало. Я поднялся на ноги и поклонился, чувствуя себя перед ним до крайности уязвимо, будучи прикрытым одним лишь полотенцем на бедрах. А вот Лидия явно не смущалась своего полуголого вида и даже не подумала встать. Она все-таки отобрала у меня яблоко, покрутила его перед маской, скрывающей ее лицо, а потом раздавила фрукт в руке и небрежно обронила на пол. У меня потемнело в глазах.

— Встать! — Уль Джен повысил тон всего немного, но лед в его голосе был смертельным. — Достопочтимый Тиффано, извольте приструнить свою спутницу, иначе...

— Иначе чё? — я вздрогнул от неожиданности. Голос Лидии изменился почти до неузнаваемости, он стал высоким и детским, в нем появились развязные нотки.

— Иначе вы отсюда живыми не выйдете, — Уль Джен продолжал игнорировать ее, обращаясь только ко мне, однако я различил в его глазах тщательно скрываемую тревогу.

— Да ну? — протянула Лидия. — Тогда ваш потаскунчик из борделя расскажет все, а сверху еще подробностей приплетет про Гук Чина... Эка вас перекосило, достопочтимый... как вас там?..

— Достопочтимый Уль Джен, — подсказал я.

— Понятия не имею, о чем говорит ваша спутница, — лицо церковника сделалось злым. — Представьте ее и потрудитесь дать объяснение ее присутствию здесь. И пусть откроет лицо. Иначе...

Одного движения бровей маш-уна хватило для охранника, который шагнул к Лидии. Я проворно заступил ему дорогу, понимая, что та не просто так закрыла лицо.

— Гаш-и-ман Сы Чин, — еще раз поклонился я молчащему послу, — смиренно прошу вас вмешаться и позволить моей спутнице покинуть посольство. Я останусь здесь и приму ваши условия, как только она...

— Ой да ладно, — Лидия хлопнула меня по плечу и отодвинула в сторону. — Сейчас сниму. И так голова чешется от этих дурацких повязок... И эта... я же сказала, да? Святой Престол в моем лице смиренно... тьфу! Не умею я так заковыристо. В общем, знайте, шалунчик ваш давно покинул посольство и сейчас уже наверное сидит в каком-нибудь монастыре под охраной... Ну и если чё с нами случится, то молчать он не будет, сами понимаете. Посол, а достопочтимый хан сильно гневаться будет, если прознает, как ваш сынок с этим мальцом кувыркался, а?

Я забыл, как дышать, остальные, похоже, тоже. В комнате воцарилось страшное ледяное молчание, в котором было слышно, как безумица разматывает шелковые повязки на голове.

— Вот демон, забыла же представиться! — последняя полоска ткани упала на пол, и я задохнулся от ужаса, уставившись на страшную лысую голову Лидии. — Нишка Чорек, инквизитор. Если чё, я его сопровождаю, — она обернулась и тыкнула в меня пальцем, незаметно подмигнув.

Говорят, отчаяние загнанного в угол может превратить его в опасного противника. Надо признать, Лидии удалось поставить меня в безвыходное положение.

— Правда, она восхитительна? — кивнул я в сторону лысого чудовища, задумчиво щиплющего ягоды винограда на блюде. — Достопочтимый Уль Джен, ваши охранники же обыскали посольство и не нашли этого прелестного юношу, которого вы собирались мне подложить? Думаю, он уже предстал перед монсеньором. Поэтому не стоит делать резких движений. Поговорим спокойно. Распорядитесь принести одежду мне и моей спутнице. И поторопитесь, в ваших же интересах, чтобы мы с госпожой Чорек не опоздали с докладом монсеньору, а то случится еще одно досадное недоразумение...

Посол, не проронивший за все время ни слова, неожиданно обратился к Лидии:

— Ваше лицо мне кажется знакомым... Где я мог вас видеть?

Она беспечно пожала плечами.

— Так знамо где, в Восточном квартале, я там у ваших частенько покупаю рисовое печенье, уж больно вкусное. Только я вас не припомню, простите, вы для меня все на одно лицо... Кстати, а у вас печеньки такие есть? Вы поищите, вдруг найдете...

Я сосредоточился на том, чтобы сохранить невозмутимость, чтобы не случилось, даже если Лидии вдруг вздумается голышом поплавать в бассейне. Что с ней делать, я буду думать позже, когда мы отсюда выберемся.

Расторопные слуги уже успели принести чайные принадлежности и усадить посла. Уль Джен остался стоять рядом с повелителем, его взгляд был темным и непроницаемым. Специально для Лидии раздобыли то самое рисовое печенье и подали другие сладости. Я лихорадочно соображал, что делать. Разумней всего было прямо сейчас покинуть посольство или хотя бы выпереть отсюда безумицу, которая уже нацелилась на тарелку с печеньем. Но надо было решить вопрос с гаяшимцами и не допустить дипломатического скандала.

— Великородный гаш-и-ман Сы Чин, — начал я, — смиренно прошу вас простить и меня, и мою спутницу. Святой Престол южного обряда ни в коем случае не хотел оскорбить вас, просто некоторые меры предосторожности, предпринятые нами, должны были послужить исключительно на благо общему делу. Кстати, когда придет профессор Адриани, рекомендую незамедлительно проводить его сюда, чтобы он смог меня увидеть и убедиться, что все в порядке. Иначе... у него может сложиться превратное представление о ситуации, которым он незамедлительно поделится с монсеньором...

— Чё? — оторопела Лидия, не донеся печенье до рта.

— Вы второй раз смогли меня удивить, достопочтимый Тиффано, — неожиданно мягко проговорил Уль Джен и кивнул в сторону лысого недоразумения. — И, кажется, не только меня...

— В этом мире никому нельзя доверять, поэтому я позаботился сразу о нескольких путях отступления. Но давайте приступим к делу. Я еще раз прошу прощение за поведение моей спутницы, увы, госпоже Чорек не хватает воспитания, но уверяю вас, она не хотела вас оскорбить...

— Действительно, что возьмешь с глупой женщины... — протянул маш-ун, испытующе глядя на Лидию.

Та засопела и завозилась, угрожающе нахмурив брови, даже печенье в сторону отложила.

— Одну минуту, я все-таки сделаю внушение своей спутнице, чтобы она нам больше не мешала, — я поднялся и потянул за собой под локоть Лидию, отводя ее в сторону.

— Если вы только посмеете еще раз открыть рот, то я... — зашипел я, притянув ее к себе.

— То чё?

-Хватит чёкать! Вы переигрываете, это уже не смешно. Молчите и просто улыбайтесь, иначе, Единым клянусь, когда выберемся отсюда, я вас придушу... и в ближайшем сугробе прикопаю.

— Силенок-то хватит, а? Тоже мне, нашелся...

— А если вы будете умницей и не пророните ни слова, то я... — замялся я, с отчаянием вглядываясь в серебро ее глаз, — то я вас поцелую. Сразу, как выберемся. Так что вам решать.

Я отпустил Лидию и вернулся на место, не дожидаясь ее ответа. Маш-ун снисходительно заметил, не сводя с нее глаз:

— Ваша спутница, кажется, растерялась.

— Она нас больше не побеспокоит, уверяю вас. Итак, я бы хотел вернуться к делу, — я решил более не размениваться на любезности. — Святой Престол южного обряда ведет дознание по факту смертей нескольких человек. Ваш сын, достопочтимый посол, стал одной из жертв колдовского воздействия неизвестной природы, поэтому я сейчас обращаюсь к вам, гаш-и-ман Сы Чин не как к послу великого ханства, а как к отцу. К отцу, который потерял сына. Помогите мне найти его убийцу. Я уверяю, что память вашего сына не будет запятнана грязными слухами и домыслами, однако здесь и сейчас мне нужна вся правда о нем. Без увиливаний, недомолвок и двойных смыслов. Пожалуйста, прошу вас.

Я замолчал, и молчание длилось достаточно долго, нарушаемое лишь хрустом печенья, которое упрямо уплетала Лидия, словно в отместку за вынужденное молчание.

— Что же вы хотите услышать, достопочтимый Тиффано? — наконец очень тихо сказал посол, но его голос звенел от злости так, что было слышно в дальнем углу Чайного павильона, где мы сидели. — Как я мечтал, что мой сын станет правителем Сайшинских владений? Как я согласился скрепить союз между нашими странами и принять в невестки чужеземку, вашу княжну, неприученную к нашим обычаям и покорности мужчине? — его взгляд презрительно скользнул по Лидии, которая перестала жевать печенье и сидела молча. — Как в ответ ваш князь вероломно обманул нас, тайно устроив помолвку обещанной моему сыну княжны с одним из северных воягов? Как моего сына убили, а потом еще посмели обвинить в мужеложстве? И после этого вы обращаетесь ко мне, как к отцу? Я — политик, и как политик, я признаю, что проиграл. Но как отец... Мне нечего терять, все, ради чего я жил и работал, уничтожено, растоптано, смешано с грязью. Мой род некому продолжить. Назовите хоть одну причину, по которой я должен оставить вас в живых...