И придет ночной ужас на землю вашу, в дома ваши и души ваши, и будете искать спасения, но не найдете его, пока не обратитесь ко Мне
И устрашатся все, услышав о Всадниках, скачущих в ночи, потому что придут они собрать свою жатву. И не смогут укрыться от Всадников сих за стенами городов своих и за дверьми домов своих, потому что Всадники эти — суть грехи ваши, облеченные плотью, ложью и безумием вашим порожденные.
Возрыдайте, Вестрия и Вендаланд, ибо не будет вам мира!
Возрыдайте, земля Хагрист и земля Йор, ибо Всадники опустошат вас!
Возрыдайте, Кревелог и Кастельмонте, ибо застонете в муках под тяжестью черных копыт!
Возрыдайте, Равнины и Лоулас, ибо Всадники сокрушат вас!
Возрыдайте, Алмана и Сардис, ибо Всадники принесут вам погибель!
И когда вопли ваши дойдут до Меня, отвечу вам: 'Вините себя, гордыню вашу, чернокнижие ваше и мерзость вашу, потому что пришло время заплатить за нечестие свое высокой ценой. Не Мной, но вами пробуждено Зло, от которого страдает ваша земля — так почему взываете ко мне, а не к сердцам вашим, в которых нет больше ни света, ни любви, ни веры?
Или ждете, что пошлю вам Спасителя, который защитит вас и спасет от Всадников и ночных теней?
Или не видели вы прежде лжи и скверны, вползшей в дома и храмы ваши, подобно гаду ядовитому? Или были вы слепы и глухи, а теперь прозрели и стали слышать?
Вот слово Мое к вам, устрашенные и раскаивающиеся злочестия своего — молите о Спасителе, который встанет за вас на великую битву, молите денно и нощно. Молите о том, кто явится вам и мертвое вернет во прах, а живое сохранит. Молите о том, кто, подобно мечу, рассечет небо на золотых крыльях и вернет вам надежду.
Я же предвижу приход Спасителя и молюсь о нем, чтобы не наступил конец времен, и не поглотила Бездна день грядущий. Я, Арагзан, изрек сие, и сам Господь говорил устами моими...'
Брат Джакино дочитал перевод и хмыкнул. Отложил пергамент, протер воспаленные глаза пальцами и тряхнул головой. Теперь, когда весь текст сложился в единое целое, у него больше нет сомнений, что это не подлинное бейанское пророчество, а какая-то сектантская подделка. Не мог пророк, живший три тысячи лет назад, так точно угадать названия всех десяти имперских провинций. И еще, текст явно незакончен. В конце листа несколько строк состоят из фрагментов рун, и сложить их во что-то читаемое невозможно. Видимо, исходная надпись была повреждена. Целый вечер и большая часть ночи потрачены впустую. И это он обязательно скажет Кланену.
— Брат Джакино! — Молодой послушник Харрод влетел в скрипторий без стука и с прытью, неподобающей служителю церкви. — Брат Джакино!
— Ты отрываешь меня от работы, — недовольно сказал переписчик и тяжело посмотрел на юношу.
— Простите, брат Джакино. Там... там...
— Ну что?
— Не знаю. Я был на колокольне и...
— Ну что?
— Я вас прошу, брат Джакино, идемте со мной!
Джакино, недовольно ворча, накинул овчинный плащ, и они вышли из скриптория на монастырский двор. Мороз сразу пробрал до костей. Ночное небо было наполнено звездами, а воздух был тихим и звонким, как стекло. Яркая комета, появившаяся в небе несколько ночей назад, пересекала западную часть небосвода сияющей дугой.
— Слышите? — прошептал Харрод, дрожа то ли от холода, то ли от страха.
Джакино прислушался. Мороз обжигал лицо и руки, ледяными пальцами гладил тело под плащом и суконной рясой, не давая сосредоточиться, но переписчик услышал то, о чем говорил Харрод — и волосы его под капюшоном плаща встали дыбом.
Звук шел из-под заснеженных плит, покрывавших монастырский двор. Далекий, глухой, тяжелый, угрожающий.
Звук, в котором нетрудно было узнать топот подкованных копыт.
— Что это? — прошептал Харрод.
— Где-то неподалеку проходит обоз или отряд конницы, — ответил Джакино. — И ради этого ты вытащил меня на мороз?
— Я... я испугался, — признался мальчик. — Мне показалось с колокольни, что я не только услышал, но и увидел что-то. Я видел...
— Иди спать, — велел переписчик и пошел к себе.
* * *
Настоятель не спал. Он прочел перевод Джакино, а потом отпер ларец на своем столе и сложил туда оба пергамента — с оригинальным текстом и с переводом.
— Прекрасная работа, сын мой, — похвалил он. — Я доволен вами. Давайте отпразднуем ваш успех.
— Я думаю, святой отец, что...
— Что же?
— Что этот текст — простите, конечно, что осмеливаюсь говорить такое, — что этот текст не бейанский.
— Почему? — Кланен с интересом посмотрел на монаха.
— Мне так кажется. Предсказания, которые содержатся в тексте, уж очень детализированы. Воистину, если бы это писалось в бейанскую эпоху, прорицатель мог бы считаться величайшим пророком всех времен!
— Всадники! — Аббат усмехнулся презрительно. — Какая чушь! Однако ты прав, сын мой. Теперь любой увидит, как безумны эти, с позволения сказать, пророчества. Этот пергамент Серые братья нашли у одного из арестованных колдунов. Ужасную, нелепую ересь распространяют враги веры. Мы снабдим твой перевод комментариями и разошлем по всем обителям, дабы все узнали о лживости еретиков.
— Истинно так, святой отец, — брат Джакино подумал было, что надо рассказать настоятелю о странном шуме, который они с Харродом слышали на дворе, но решил все же, что не стоит говорить о таких вещах ночью. Пусть лучше Кланен узнает об этом утром и от послушника. — Вы позволите мне уйти?
— Не раньше, чем мы с тобой выпьем по глотку доброго вина, сын мой.
С этими словами Кланен похлопал переписчика по плечу, достал из шкафчика у кровати бутылку в оплетке и налил густого красного вина в две чаши. Одну взял сам, вторую подал переписчику. Брат Джакино был удивлен и обрадован. Удивлен, потому что устав категорически запрещал монахам пить вино где-нибудь помимо общей трапезной. Обрадован, потому что после долгого сидения в нетопленном скриптории и объятий морозной ночи стакан вина был как нельзя кстати.
— Ты незаменимый человек, сын мой, — сказал Кланен. — Твое знание языков и искусство каллиграфии вызывает восхищение. Я доложу о тебе в Капитул. Твои дела должны быть вознаграждены.
— Вы очень добры, отец настоятель.
— Во славу Божью! — сказал Кланен и выпил вино. Брат Джакино отпил глоток — вкус вина был восхитительным. Ему очень хотелось растянуть удовольствие, но он боялся, что аббат упрекнет его в чревоугодии, и переписчик в два глотка допил чашу.
— А теперь иди, отдохни, — велел настоятель, взяв у него чашу. — И пусть Господь позаботится о тебе.
Брат Джакино поцеловал пастырское кольцо на руке настоятеля и отправился к себе. Лицо у него горело — то ли от пребывания на морозе, то ли от вина, то ли от радости. На лестнице у него внезапно закружилась голова. Джакино остановился, пытаясь побороть накатившую дурноту, но не удержался на ногах и упал на пол. Он даже не успел понять, что с ним случилось.
Аббат видел, как умер переписчик. Когда агония закончилась, и жизнь оставила брата Джакино, Кланен вернулся к себе, достал из шкафа кожаные перчатки, расшитые странными знаками, осторожно взял со стола чашу, в которой был яд для Джакино, и бросил в камин.
— Во славу Божью! — произнес он, протянул руку и огненным заклинанием превратил злополучную чашу в кучку пепла.
* * *
Самая трудная часть пути была пройдена, и гонец был этому очень рад.
Город древних он увидел еще засветло — да его и невозможно было не увидеть, путешествуя по древней дороге, когда-то проложенной через Равнины, эти бескрайние пустынные степи, высушенные за лето солнцем так, что на них не осталось никаких признаков жизни. Тут в глаза бросаются даже корявые кусты колючки, торчащие из снега. Городом это сооружение называли по привычке: на самом деле никто не знал, что это такое. Гонец подъехал к сооружению и огляделся. Неведомые строители расположили крестом на равном расстоянии друг от друга огромные ворота из необработанного серого камня, такие высокие, что сидя в седле нельзя было дотянуться до верхнего перекрытия рукой. На пересечении образованного воротами воображаемого креста возвышалась груда камней в человеческий рост. Конечно, никакой это не город, явно что-то другое. Но гонец обрадовался так, будто и впрямь добрался до настоящего города. Теперь не было никаких сомнений, что все эти дни он ехал в верном направлении, и очень скоро доберется до берега Мица, а там уже начнутся безопасные края, где можно будет наконец-то забыть о своих страхах, получить обещанную награду, а главное — всласть выспаться.
Гонец был немолод. Он прослужил в почтовой службе империи семнадцать лет, выполнял самые разные поручения и благополучно доставил десятки важнейших депеш в самые разные уголки мира. Благодаря таким людям, как он, разбросанные по дальним рубежам имперские форты и поселения никогда не теряли связи друг с другом. Ему приходилось доставлять самые разные письма и посылки. Но порядок отправки гонца был всегда один и тот же — герольда вызывали в канцелярию, и там он получал запечатанный пакет, деньги и подписанный главным почтмейстером приказ, в котором позже адресат обязан был сделать пометку о доставке пакета.
На этот раз все было по-другому. Гонца вызвали не в канцелярию, а к самому Хаберту, лорду-инквизитору цитадели Серых Братьев в Орлигуре, главном городе Равнин. Хаберт вручил ему сверток, туго перевязанный кожаным ремешком и два непромокаемых мешочка. Сверток надлежало доставить трибуну Теодорику в крепость Роскард, расположенную северо-западнее Равнин, на самой границе с Кастельмонте и Йором.
— Пакет должен быть в Роскарде не позже, чем через девять дней, — сказал Хаберт при этом. — Если ты опоздаешь хоть на час, будь уверен, что головы тебе не сносить.
— Девять дней? — Гонец был поражен: от Орлигура до Роскарда даже одвуконь ехать не меньше двух недель. — Мессир, я не ослышался?
— Нет, не ослышался. Это приказ. Тебе придется не спать по ночам. Загляни в мешки, которые я тебе дал.
Гонец подчинился — в мешочках был серый тонкий пахучий порошок, похожий на молотый перец.
— Содержимое каждого мешочка следует растворить в кварте вина, — продолжал Хаберт, — и пить постоянно. Это зелье полностью прогонит сон, и ты сможешь ехать день и ночь без ущерба для себя. Да, возьми эту грамоту. Там указано, что Теодорик должен выплатить тебе пятьдесят стрейсов за доставку пакета, но только в том случае, если ты успеешь в срок. День и час доставки Теодорик впишет в лист сам. Сменные лошади ждут тебя в Канне, Ролдере и в форте Илистер. Отправляйся немедленно.
— Мессир, я..., — гонец запнулся, он осознал, что в этот раз ему платят так, как не платили еще никому из имперских герольдов.
— Возьми у моего кастеляна деньги на лошадей и дорогу, — продолжал Хаберт, не глядя на гонца. — Помни, ты жизнью отвечаешь за доставку этого пакета. Ступай.
Гонец покинул Хаберта со смешанными чувствами. Сама дорога по пустынным зимним степям его не пугала. Все герольды хорошо вооружены и обучены некоторым очень полезным боевым и исцеляющим заклинаниям. Почтовые лошади имперской службы всегда были достаточно быстроногими и выносливыми, чтобы унести седока от любого противника, будь то дикий зверь, нежить или шайка изгоев из какого-нибудь варварского клана. Последних на Равнинах стало поменьше после победоносных походов Велария Второго, но вероятность нежданной встречи оставалась. Немного смутило гонца то, что брат Хаберт велел ехать по ночам — именно в ночное время разные чудные твари вылезают из своих тайных логовищ, коих немало еще в этих землях осталось с языческих времен, и рыщут по земле в поисках добычи. После войн на Равнинах осталось лежать немало непогребенных мертвецов, которые до сих пор никак не упокоятся в мире. В Орлигуре гонец не раз слышал рассказы очевидцев о бродячих мертвецах, о целых отрядах нежити, которые проносятся по степи на конях-скелетах в вое ветра, и о более опасной нечисти, чем эти неупокоенные души — о вампирах. Впрочем, в степях вероятность натолкнуться на опасного хищника или бродячую нежить меньше, чем где-нибудь в северных землях: в голой степи для чудищ просто нет достаточной поживы и укрытий, но риск все равно оставался. Что ж, к опасности ему было не привыкать: имперские герольды всегда рискуют, даже когда их путь лежит через имперские земли. А вот награда, обещанная братом Хабертом, была неслыханной. Пятьдесят золотых монет — это огромные деньги, этих денег хватит, чтобы до конца жизни ни в чем не нуждаться. Но с другой стороны, в такой щедрости было что-то пугающее. Что-то случилось в мире, и свидетельство тому в свертке, который ему предстоит доставить в Роскард.
Порошки брата Хаберта и в самом деле оказались чудодейственным средством — они придавали силы и невероятную бодрость. Кроме того, он совершенно не чувствовал холода. Благодаря их действию гонец за первые двое суток пути проделал почти триста миль, продолжая путь и днем, и ночью. Менял лошадей и ехал дальше. Но, покинув форт Илистер и проехав еще с сотню миль в сторону восточной границы, гонец стал чувствовать, что силы начинают его покидать. Мышцы начали деревенеть и затекать, появился озноб, тошнота и головокружение не проходили ни на минуту, глаза воспалились, и дневной свет резал их, будто острый нож. Лишь с наступлением темноты гонец чувствовал некоторое облегчение — и ехал дальше, торопясь быстрее покончить с этой мучительной пыткой. Днем, когда угрозы не было, он иногда засыпал ненадолго в седле, но такой сон не давал ему желанного отдыха и больше походил на болезненное забытье, в котором его посещали кошмары. Ему мерещились ужасные кровавые картины, полные отвратительных чудовищ, слышались мерзкие нечеловеческие голоса, и гонец, вздрагивая, приходил в себя, и гадал потом, пригрезился ли ему весь этот ужас, или видения приходили к нему наяву.
Но, слава Всемогущему, мучиться ему осталось недолго. Завтра он вручит проклятый сверток кому надо, получит свои пятьдесят золотых, снимет комнату в лучшей таверне, и будет отсыпаться в тепле и безопасности. От этой мысли гонец повеселел и шутливо хлопнул ладонью обомшелый серый камень древних ворот, точно приветствовал старого доброго друга, с которым не виделся много лет. Даже донимавшая все последние дни ноющая боль в спине сразу прошла, мысли прояснились, и на душе стало спокойно и хорошо.
Над головой гонца сияли яркие звезды — множество звезд. Хвостатая звезда, появившаяся на небе неделю назад, висела над самым горизонтом, напоминая полупрозрачный белесый мазок, оставленный гигантским пальцем на угольной поверхности неба. Гонец вспомнил, как перед его отъездом из Орлигура в одной из таверн тощий менестрель с пропитой рожей рассказывал о худых знамениях, которые предвещают большую беду. Может, это и в самом деле худое предзнаменование, но гонцу было все равно. Он всего лишь герольд, и он выполняет свою работу. Главное сейчас — доставить сверток кому следует и после лечь в постель, и даже наступление конца света не заставит его вылезти из-под одеяла...
Гонец сориентировался по звездам и поехал на север, но отъехал от ворот всего на сотню локтей. Что-то с шелестом вылетело из ночной темноты и коротко и больно ударило его под левую лопатку. Гонец вскрикнул, звезды над его головой завертелись в сумасшедшем хороводе, и миг спустя он понял, что лежит на земле. Чалый конь, освободившись от наездника, с ржанием рванулся во мрак, разбрасывая копытами снег. 'Что со мной?' — подумал гонец, с удивлением осознав, что двигаться уже не может. Секундный ужас прошел, изболевшееся натруженное тело наконец-то перестало напоминать о себе. Все кончилось даже раньше, чем он ожидал.
