К одной и той же цели можно прийти разными путями. Можно пойти на союз со злом, чтобы послужить добру. Спасти этот мир, раз и навсегда покончить с появлением Всадников, пусть даже ценой крови Спасителя — разве это не достойная цель? Когда-то Маро вмешался в ход событий и спас мир от нашествия нежити — чем он, Эдан Гариан, хуже? Маро пролил кровь тысяч, он же позволит пролиться крови только одного человека, пусть и отмеченного Творцом.
Гариан вспомнил, как еще юношей ему довелось прочитать древний свиток, хранившийся в монастырской библиотеке. На свитке была записана история пророка, посланного Творцом, чтобы спасти мир от скверны. Пророк добровольно пошел на смерть, дабы его пролитая кровь очистила людей от грехов — и мир был спасен. Если Творец допускает смерть одного человека, чтобы спаслись тысячи, более того — предопределяет ему такую страшную участь, то почему Братство не может сделать то же самое? Спаситель умрет, но мир будет жить.
Пришло время действовать. Темный хочет, чтобы Гариан выполнил его волю, убил императора, все его войско и умер сам, отравленный эликсиром — что ж, значит, нужно обмануть презренную нежить. Заставить императора действовать немедленно. А для этого у Серого братства есть все возможности. Немного магии и страх смерти собьют с императора весь гонор. Император захочет мстить. И никакие Всадники не смогут помешать будущему владыке этой земли войти в святилище и окропить птицу Джейр эликсиром Маро...
Инквизитор вновь ощутил, как шевелятся на его голове волосы. Потом посмотрел на узкий и острый нож, которым очинял гусиные перья для письма. Тот самый, которым он порезал себе руку для создания Кровавой пуповины.
— Артон Веларий? — пробормотал инквизитор, глядя на нож. — Или Марий Ателла? В сущности, какая разница...
* * *
Антоний Госсен был ошеломлен. Не столько словами командора, сколько тем выражением лица, с которым Гариан сказал их.
— Отец мой, я..., — тут накатившая слабость подломила колени Госсена, и заклинатель упал к ногам Гариана. — Умоляю, не губите меня!
— Что? — Гариан вопросительно поднял бровь. — Ты испугался, брат мой? Ты отказываешься выполнить мой приказ из страха за свою жизнь?
— Отец мой, я всегда служил братству верой и правдой. Но я не могу!
— Чего же проще, брат Госсен? Убей Ателлу, который насмехается над нами и стоит у нас на пути. Пусть он умрет.
— Отец мой, — губы Госсена затряслись, слезы градом покатились по круглым щекам, — не губите!
— Ты отказываешься выполнить волю Братства? Что это значит, Госсен?
— Эта кровь... она пугает меня, отец мой. Убить... нет, нет, умоляю вас, отец мой! — Тут Госсен разрыдался. — Не могу так, нет!
— Брат мой, — инквизитор опустился рядом с Госсеном на колени, обнял его, — на тебе нет греха! Твой грех на мне, ибо я посылаю тебя свершить суд. Его кровь падет не на тебя, а на меня. Никто не осудит тебя, и в анналах Братства ты будешь почитаем вовеки. Возьми этот нож и ступай!
Госсен закивал, глотая слезы, протянул руку. Пальцы у него тряслись, по тучному телу волнами пробегали нервные судороги. Но Гариан не вложил в его протянутую руку нож.
— Впрочем, ты прав, брат мой, — сказал он, с презрением глядя на Госсена. — Ты не готов пожертвовать собой ради Братства. Слышал ли ты эти слова: 'Есть ли смысл жить, если тебе не за что умереть?' Их сказал один мудрый человек, умерший много веков назад. Я вижу, что ты не способен выполнить волю Божью и войти в историю. Ты слаб и ничтожен, брат мой.
— Да, да! — всхлипывал Госсен, качая головой. — Я слаб! Я ничтожен! Отец мой, я... я боюсь смерти!
— Я мог бы легко избавить тебя от страха смерти, брат, — Гариан подошел к походному сундуку, отпер его и достал бутылку с монастырским вином и две простые оловянные чашки. — Но сначала я покажу тебе пример истинной веры.
Гариан вытащил пробку из бутылки, налил немного вина в одну чашу, всыпал в нее порошку из мешочка, и позвонил в колокольчик. В шатер тут же вошел прислуживающий командору послушник, юноша лет семнадцати. Смиренно поклонился иерархам и замер, ожидая приказа.
— Сарин, ты готов потрудиться во славу Братства? — спросил командор.
— Да, отец мой, — ответил послушник.
— Хорошо, — Гариан взял чистый листок бумаги, свернул его в трубочку и подал юноше. — После полуночи отнесешь это послание его светлости Ателле во дворец Грейамсвирт.
— Слушаюсь, отец мой.
— Это не все, Сарин. Когда он возьмет послание, ты ударишь его ножом. Ударишь так, чтобы он умер. Ты понял меня?
— Да, отец мой.
— Прекрасно. Вот, выпей, — верховный инквизитор протянул юноше чашу с вином. — Пей.
Послушник выпил. Госсен ощутил липкий темный ужас. Этот юноша уже был мертв.
— Во славу Божью! — сказал Гариан и знаком отпустил послушника. — Видишь, Антоний, этот послушник лучше тебя и меня. Он не рассуждает, и в нем нет страха. Такие как он спасают королевства и создают легенды. Встань же и прекрати дрожать!
— Отец мой, но все знают, что Сарин ваш слуга! Император все поймет, он...
— Император! — Гариан презрительно усмехнулся. — Император не подозревает, что произойдет в ближайшие дни. То, что совершит Сарин, не бросит тень на братство, напротив, послужит нашей славе.
— Ваша мудрость безгранична, отец мой, — Госсен понял, что другой пошел за него на верную смерть, и на смену паническому ужасу пришли великое облегчение и радость.
— Помнишь, мы говорили с тобой о словах пророка Аверия, о башне, которую строит каждый из нас? Мне осталось положить в мою башню лишь несколько камней, и очень скоро она засияет над миром. А твоя башня рухнула сегодня на моих глазах, Госсен, и едва не погребла тебя под своими обломками. — Гариан наполнил вином чистую чашу и ту, из которой только что пил послушник. — Но я прошу у тебя прощения за то, что искушал тебя. Давай выпьем вина в знак нашей любви, а потом ты созовешь братьев в мой шатер для молитвы.
Госсен с готовностью схватил чашу, жадно выпил вино. Гариан лишь пригубил вино. Поставив чашу на стол, верховный инквизитор обнял Госсена и поцеловал в обе щеки.
— Ступай, созови братьев, — шепнул он. — Я буду ждать вас...
Когда заклинатель ушел, Гариан вылил остатки вина из бутылки на снег в углу шатра, спрятал чаши и бутылку обратно в сундук, а после вытащил из поясной сумки несколько темных болюсов и проглотил их.
Эти болюсы были противоядием от растворенной в вине некромантской пудры Серого Братства.
* * *
На закате было ветрено и морозно, а к ночи началась настоящая пурга. Сильный ветер трепал полотно армейских шатров в имперском лагере у стен Йорхолма, вбрасывал внутрь клубы снега, раздувал угли в жаровнях, и солдаты бранились, разбуженные его ледяными прикосновениями. В завывания ветра вплеталось громкое заунывное пение псалмов на неведомом языке — бывшие в войске Серые Братья собрались в шатре командора и молились.
У главных ворот лагеря закончилась смена постов. Двенадцать закоченевших на ветру солдат едва дождались смены. Разводящий этой смены сержант Бариус Туро слышал, как они между собой переговариваются:
— Ну и погодка!
— Настоящий ад, клянусь Творцом! И это второй месяц весны.
— В Вестриале уже, наверное, стало теплее, а тут... И еще святые отцы что-то распелись не к добру...
— Тихо! — Бариус поднял руку. — Разговоры в строю. Сейчас отогреетесь в шатрах.
Они отошли от ворот не более, чем на двадцать шагов, когда изматывающий ветер внезапно стих. Бариус был удивлен — только что бушевала пурга, ветер сбивал с ног, и ничего невозможно было разглядеть в пяти саженях от себя, а тут вдруг режущая слух тишина, чистое усыпанное звездами небо над головой и полное безветрие. Он оглянулся и увидел, что ворота лагеря, от которых они отошли несколько мгновений назад, распахнуты настежь.
— Что это? — Бариус достал из ножен меч, но каждое движение давалось ему, как во сне. Между тем в створе ворот показалось что-то бесформенное, темное, жуткое.
Сотник хотел крикнуть 'Тревога!', но его горло будто сдавило петлей. Новый порыв ветра, куда более свирепого, чем минуту назад, хлестнул его по лицу. Лагерь накрыла волна плотного летящего снега.
Один из солдат, которых Бариус сменил и вел отдыхать, остановился за спиной командира, медленно, будто в раздумье, вытянул из ножен меч и молча ударил сотника в шею. Клинок вошел на пядь в тело, рассекая сосуды, и Бариус, захлебываясь кровью, рухнул в снег.
Убийца тут же упал рядом с ним, сраженный ударами своих же товарищей, однако караульные, бросив посты, кинулись на них, и начался бой. Солдаты легиона 'Вестриаль' дрались друг с другом.
В шатрах началась суматоха. Воины хватали оружие, щиты, надевали доспехи, выбегали в ночь, ища глазами напавшего на лагерь противника — и в клубах колдовской метели начинали драться со своими же однополчанами, ослепленные ужасным наваждением. Вьюга становилась все свирепее, и под ее пронзительный вой на снег падали все новые и новые жертвы этой необъяснимой резни. Умирали от ран, от кровотечения — и тут же поднимались с забрызганного кровью снега и нападали на своих товарищей, тех, кто еще был жив. Перевернутые жаровни рассыпали горячие угли, от которых вспыхивал пропитанный варом холст шатров, и ветер перебрасывал пламя дальше, превращая лагерь имперской армии в бушующее пожарище.
Аврий Лулла выбежал на шум из своей палатки: вокруг него тут же начали собираться воины легиона 'Вестриаль', оказавшиеся поблизости. Выстроив их клином, Лулла приказал двигаться к воротам, туда, откуда доносились вопли и где метались огни факелов.
Наместник Аврий Лулла был отважным человеком. Но то, что он увидел в свете пылающих шатров, оледенило его сердце. А еще Лулла заметил среди мечущихся, изуродованных, окровавленных фигур несколько монахов из Серого Братства, которые вместо того, чтобы биться с нежитью, нападали на его солдат вместе с ожившими мертвецами.
— Назад, к обозам! — скомандовал Лулла.
Пехотинцы, сомкнув щиты, окружили своего командира, и клин начал отступать.
* * *
Ателла вздрогнул. Что-то вошло в его забытье, наполнило утомленное любовью и похмельной слабостью тело неприятным ознобом. Ему будто снился дурной сон — но пробуждение наступило, а ощущение кошмара осталось. Кузен императора посмотрел на лежавшую рядом с ним Аллейвр — она крепко спала и чему-то улыбалась во сне. Ателла наклонился к ее лицу, убрал тяжелые пшеничные локоны со лба и коснулся губами ее губ. Ежась от предутреннего холода, Ателла встал с постели, набросил на плечи теплый плащ и подошел к заиндевевшему окну.
Морозные узоры не позволяли разглядеть, что происходит за окном, но Ателла ощущал все большую тревогу. Творится что-то непонятное и нехорошее. Надо позвать начальника охраны.
За спиной императорского кузена раздался скрип открывающейся двери. Командующий гвардией обернулся. Темная фигура вошла в спальню. Ателла узнал Сарина, слугу инквизитора Гариана.
— Чего тебе надо? — сухо спросил вельможа.
— Вам письмо от отца Гариана, господин, — послушник протянул Ателле свиток. Командир гвардии протянул было руку за свитком, и в это мгновение Сарин ударил его ножом под ребра.
— Королевская кровь, — сказал юноша, и это был не его голос. — Я чувствую ее. Ты станешь шестым воином Последней Хоругви.
Ателла еще успел услышать, как страшно закричала Аллейвр, увидеть, как ворвавшиеся в спальню керлы Альрика набросились на его убийцу, кромсая его мечами. В ушах его зазвучали страшные вопли — мужские, женские, детские. А миг спустя он ощутил Прикосновение, и мир погрузился в бесконечную тишину.
Дворец Грейамсвирт исчез. Все исчезло. Он стоял на равнине, покрытой лиловым снегом, под черным небом, рассеченным надвое пылающей кроваво-алой кометой. И пять всадников окружали его. От них шел холод смерти, и Ателла всем телом ощутил этот жуткий холод.
Мгновение спустя он очнулся и застонал от боли.
— Жив! — Капитан охраны ярла легко, будто маленького ребенка, поднял Ателлу, понес к двери. — Скорее, зовите лекаря!
* * *
Конный отряд влетел в ворота разоренного лагеря, промчался к форуму мимо тлеющих остатков шатров и поваленных оград, мимо разбросанных на запятнанном кровью снегу застывших трупов и частей человеческих тел. На форуме всадники осадили коней: несколько воинов, узнав в предводителе отряда императора Артона, тут же бросились к нему, чтобы помочь спешиться, но император сам соскочил с седла и, растолкав воинов, бросился в шатер командующего.
Наместник Лулла лежал на кушетке — он был бледен, редкие седые волосы на лбу слиплись от пота. Два лекаря пытались извлечь стрелу, навылет пробившую руку наместника чуть ниже локтя.
— Государь, — сказал Лулла.
— Можешь ничего не говорить, — Артон шагнул ближе. — Я все видел своими глазами. Рана опасная?
— Кость цела, ваше величество, — ответил один из лекарей, — но возможно заражение. Надо отрезать руку.
— Никогда! — прохрипел Лулла. — Делайте что-нибудь со стрелой, прокляни вас Создатель, но руку оставьте в покое!
— Где Гариан? — крикнул император.
— Государь, я предупреждал, что противостоящее нам зло слишком сильно, — верховный инквизитор вышел в круг света от ламп. — Наши враги вызвали из неназываемого мира Морозные тени, чтобы уничтожить нас.
— Моего кузена, Гариан, ранили не тени, — медленно, со злобой в голосе ответил Артон. — Его пытался убить твой слуга. Это видели охранявшие покои гвардейцы и керлы правителя Йора, и я своими глазами видел его труп с ножом в руке. Твой слуга вошел и ударил Ателлу ножом. Ты можешь это объяснить?
— Могу. Я послал Сарина передать вашему кузену, что в Йорхолме оставаться опасно. Демонские духи вселились этой ночью во многих людей. Наверняка, и мой слуга оказался одержимым. Демоны, насланные язычниками, завладели им, как и телами сотен других несчастных. Нынче ночью я потерял половину собратьев. Великий заклинатель Госсен тоже мертв. Я сам чудом остался в живых, но это не радует меня. Моя вина велика — я должен был предвидеть это.
— Хватит! — крикнул в ярости Артон. — Мне не нужны твои покаяния, Гариан. Мне нужны объяснения.
— Помните, государь, я говорил вам, что как только весть о приходе императорской армии разнесется по всему Йору, язычники силой черного колдовства попытаются остановить нас. То, что случилось этой ночью, ясно говорит — они уже проникли в святилище птицы и пробудили великое зло.
— О какой птице речь, Гариан?
— О птице нового дня, рунной птице Джейр, некогда созданной Творцом. В конце времен птица должна ожить и спеть свою песню, и мир будет спасен, — Гариан вытер ладонью выступивший на лбу пот. — Захватив святилище, язычники приближают конец света, о котором написано в их богомерзких пророчествах. Лишь Спаситель может их остановить. Вы, ваше величество.
— Как я ненавижу эти разговоры о пророчествах! — Артон в ярости хлопнул ладонью по столу. — Сегодня ночью мы потеряли десятки воинов. Мой кузен тяжело ранен и может умереть. Мои солдаты дрались друг с другом, Гариан! Что я должен делать, говори!
