— Именно.
— Зная тебя, всё понятно, — опять глаза сеются, — не всё ещё потеряно, вместе же сегодня едем. Не забыла, куда?
— Куда прикажет Верховный.
— Ос-сень! Глупую из себя не строй. Тебе не идёт совершенно... Что, правда не знаешь, куда собираемся?
— Имя, должность и титул знаю. Что ещё?
— На этих осенних приёмах самые важные браки заключаются. Там все лучшие женихи и невесты Империи. При Дворе такого нет. А ты, Мелкая не переживай, приёмов ещё много будет, ма собиралась всех туда повытаскивать.
Когда к портнихам ходила, опасалась насмешек. Ну да, от них же. Языкастых там хоть отбавляй, все замковые ранги знают лучше всех. Но нет, не удивились, что пришла. Ни шуточек, ничего не было.
Именно с платьями меня смущало одно: праздничные узки, на них в боевом седле ездить нельзя, а на женском седле я просто ездить не умею. Госпожа всегда одевается по-мужски, я же такого позволить не могу.
Оказалось, слишком уж не слежу, кто в чём ходит. Знала же про 'юбку казначея', она придумала покрой, позволяющий ездить в боевых сёдлах не нарушая приличий. Сама уже несколько лет только в таких и ходит. И теперь такой покрой считается допустимым хоть где. Только её старшей дочери в подобном не видела. Казначей одевается пышно, но если память напрячь, чаще, чем Кэретту, в броне я видела только Госпожу. Обе они оружие не для красы носят.
В общем, всё у меня к вечеру готово, даже украшений у Динки одолжила, тем более, она охотно подсказывала, что в каких случаях носят.
Верховный окидывает нас взглядом с головы до ног. Кажется, осталась довольно. У дочери Верховного платье — алый цвет материнской брони, у меня — желтого осеннего листа. И то, и другое без рукавов, но у Динки, как всегда не прикрыто куда больше, чем принято. Да и покрой подчёркивает всё, что можно и нельзя, да с учётом стремящегося к полупрозрачности материала.
— Хороши! Обе! Тебя-то видели уже, а вот ты... Если за вечер несколько раз не примут за наследницу Дома, не будет пары предложений о браке, да и не подерутся из-за тебя — считай, зря жила до сегодняшнего дня, — Мечи обе взяли. Догадливые.
Вот так впервые иду с Верховным. Вроде, и чуть позади, но всё равно, словно рядом. Так же и по городу едем.
Будет завтра разговоров. Ползамка меня видело, а мнений будет — четыре на троих.
Хозяин с сыновьями встречает нас во внутреннем дворе. Знаю уже, это когда о деле речь идёт, Верховный прибывает первая, если же просто хотят красиво отдохнуть — будет самая последняя, без разницы, в какое время собираются.
Мнение Казначея под данному вопросу пропускается мимо ушей обеими Динами.
Вежливое приветствие на книжном языке. В жизни слово почти не используется, зато можно использовать как обращение к любой незнакомой женщине, чей статус непонятен.
Отвечаю, как учили.
Приём не самый пышный, зато первый в этом году, и первый после императорского указа 'О всеобщем мире и процветании', после которого считаются недействительными все запреты на роскошь в военное время.
Всё тихо и мирно, они, что не знают, где-то здесь Динка? Несмотря на небольшой рост и хорошие формы, везде где появляется становится невообразимо много именно её. Не знаете, с кем связываетесь? Вам же хуже будет.
Ловлю себя на мысли, молодых мужчин не знаю никого, только по гербам отличаю принадлежность к Домам, узнаю почти всех кто лет от двадцати пяти и старше. Офицеры Армии Север, крупные армейские поставщики — все бывали у Госпожи.
Меня тоже узнают, приветствуют, хотя Динки поблизости уже нет. Они знают если герба и нет, но часто вблизи Верховного, человек может очень непростым оказаться.
С женщинами сложнее — знаю только двух немолодых, одна рис поставляет, другая конным заводом владеет, обе в компании столь же пожилых.
Молодые мне просто не известны, понять герб можно только приглядываясь к украшениям. Они все друг другу известны, и можно не сомневаться, змеятник тут куда хуже нашего. Не заметить, обдать холодным презрением тут каждая мастерски умеет. Знаю же, сильнее всего женщину будет ненавидеть только другая женщина.
Пока легко выделяю только таких же как я, появившихся на приёме впервые. Почти все держаться вблизи матерей или других старших родственников. Некоторые смущены похлеще, чем голая Кэрдин в бане недавно. Точно, ещё краснее бы были, не будь у них, по придворной моде, столько белил на лицах.
Мужчины, женщины все с оружием. Из женщин только у Верховного, Динки да меня настоящие боевые клинки. У всех остальных меч — просто ценное украшение, рукоятки и ножны отделаны всем, чем только можно придумать — драгоценные камни всех видов и размеров, золото, серебро, лаки, слоновая и моржовая кость, дорогие ткани, змеиная кожа, шкура акулы. Зато сами клинки, если Динке верить, в большинстве хуже армейских низшего разряда.
С теми, что у мужчин всё по-другому. Просто обратная пропорция. Те, кого часто у Верховного видела — все с короткими, а то и вовсе с кинжалами. Зато, чем хуже я его помню — тем длиннее и массивнее меч. Самые тяжёлые — у тех, кого и вовсе не знаю.
Волнения насчёт платья прошли. У Казначея на самом деле лучшие в городе портнихи. Мое платье — действительно подходящее для первого появления на людях дочери полноправной Госпожи. В ценах на ткани и хорошую работу разбираюсь, так что вижу, у меня подороже, чем у многих. И красивее, чем у всех.
Взглядов привлекаю поменьше, чем Динка, но с той состязаться попросту глупо.
Динка ведь такое заказала, что не столько прикрывает, сколько открывает. Причём, разрезы есть в самых неожиданных местах и много чего мелькает при ловких поворотах хозяйки.
Чтобы такое носить — надо быть Динкой. Ходить в таком по городу — только с десятком телохранителей, причём, скопцов.
Жаль, не узнать, как Госпожа в молодости одевалась? Общество своим поддоспешником дразнит не хуже, чем дочь откровенным платьем.
Немолодые женщины уже несколько раз очень вежливо спрашивали имя, откровенно пялиться воспитание не позволяет, но я-то вижу, присматриваются. Подбирая сыну невесту, или оценивая нового врага из соперничающего Дома — не знаю.
Ведь на первом приёме года просто нет даже средних людей, только крупные и даже очень, величины. Значит, дело друг с другом предстоит иметь ещё многие года.
Ох, Осень, не страшно тебе? Вон как высоко забралась. Упасть не боишься?
Даже есть жалко, настолько всё изящно сделано. Лакированные ящички, тарелки и чашечки тончайшего фарфора.
Читала, одним из источников богатства Погибшего Архипелага была торговля фарфором. Никто не мог делать подобного. Хотя пытались почти все. Даже поговорка осталась про нечто, чего быть не может 'материковый фарфор'.
Теперь весь фарфор только на материке и делается. Выражение осталось.
Плохо помню, какие блюда должны подавать на таких приёмах, но здесь всё подобрано с учётом вкуса одного человека — Верховного. Обожает она приморскую кухню, где преобладают блюда из рыбы с рисом и острым соусом, мастерски готовится вся обитающая в море живность.
Танцующего осьминога есть просто жутко. Лежит на рисовой горке вроде мёртвый, особым соусом полили — пляшет, как живой.
Кое-что повара готовят прямо пред гостями, демонстрируя своё умение.
Я опять считаю, всё, что должно быть свежим, тут свежее, чтобы всё это быстро привезти из Приморья, надо хорошо потратиться. Тут есть некоторые рыбы, живущие только на юге. Ладно, дороги на север безопасны. Но с юга-то как привезли?
Читала, на погибшем Архипелаге мяса почти не ели, питаясь дарами моря и рисом. К мясной пище пристрастились только после разгрома прибрежных государств. Уже через поколение стало заметно — рост и сила тех, кто с детства ел мясную пищу, в первую очередь, расселившихся на завоёванных землях, значительно выше оставшихся жить в Приморье, и продолжавших питаться дарами моря и изделиями из риса.
Наши предки были куда ниже нас, легко судить по старым доспехам. Из тех, что есть, только мелкой Кэрдин и впору, а ведь когда-то их носили мужчины. Даже не вериться, что такие низкорослые люди с лёгкостью разгромили множество армий куда более рослых людей. Низкий рост прекрасно дополняли лучшие на свете клинки и доспехи. Те же бодроны по звёздам гадали, наши предки — курс в океане прокладывали. Исход столкновений был предрешён.
Хотя даже сейчас можно услышать, 'рослый, как бодрон'. Почти все высокие люди, кого знаю, либо бодроны, либо с большой примесью их крови.
Во время бодронских войн также стали есть изделия из пшеницы, ржи и овса. Рис во многих местах было просто невозможно выращивать.
Как по мне, самый ценный продукт, добытый в бодронских войнах — бобы, служащие основой для выделки конфет. Причём, сами бодроны пили напиток из растёртых бобов с перцем. Сахар и молоко додумались добавлять уже наши предки. А уж масло из бобов отжимать и из порошка всякое вовсе Чёрная Змея придумала. Результат всем очень понравился. Мне в том числе.
Кажется, поняла, почему некоторые имеют такое предубеждение к мясу. Бодронское влияние. Нет, сами они мясо любили. Даже слишком. Далеко не все государства военным путём покорили. С кем-то и договаривались. И на пирах почётным гостям подавали самое дорогое и ценное мясо — человечину. Особо ценным считалось мясо принесённых в жертву пленных.
В мирное время богачи ели рабов. Это считалось особой роскошью. Их император чуть ли не каждый день ел суп из новорожденных младенцев. Считалось, силу мужскую повышает. При наличии тысячи ста жён где-то его даже можно понять.
Говорят, бодроны и люди с примесью их крови и сейчас могут у умирающего врага печень вырезать и тут же съесть, сырой или слегка обжарив.
Динка говорит, Рэндэрд по молодости так делал, потому до сих пор в бою и непобедим. Правда, на вопрос, какую часть тела надо съесть, чтобы от пули увернуться, ответа не придумала.
Хотя, от знающих бодронские обычаи, приходилось слышать, вырезать и есть печень умирающего — как раз старый грэдский обычай, ужасавший бодронов. Они только мясо убитых жертв ели
Маленькое Чудовище говорит, сама бы не отказалась попробовать, да вот беда, тела ей всё попадаются под материнскую картечь да бешеный огонь попавшие, а там либо уже не поймёшь, где голова, где задница, либо вообще угольки сплошные. Кого сама свалила — возвращаться да искать смысла нет, она без промаха бьёт.
Врага же надо непременно сразить самому, у пленного резать — не то.
Невольно любуюсь Динкой. Ей идёт красное. На пламя, на костёр похожа. Огонь алого платья. Густой дым чёрных волос. Пламя, что может обогреть. Может и сжечь.
Замечаю, не только я на неё любуюсь. Недалеко стоит молодой член Великого Дома. Года на два постарше Яграна. Пожалуй, принца покрасивее. Он ловит мой взгляд.
Улыбнувшись, подходит. Церемониально кланяется, будто я леди. Хотя, почему бы и нет? Играть, так играть!
— Позвольте узнать ваш герб?
Его-то на наплечнике вышит. Я уже заметила, тут у многих одежда так сшита, чтобы чем-то походить на доспехи. Надо думать! Самые почётные гости из любителей доспехи носить.
— Осень.
— Простите, не помню, к какому Дому он принадлежит.
— Угадать попробуйте. Ваш-то я легко определила, — называю, кажется, лицо слегка вытягивается. Герб редкий, дом древний. Особых заслуг в последних войнах нет, но и Южанам никто не служил, — Теперь мой угадать попробуйте. Указание есть, — не вру. Динка одолжила подвеску в виде спящей змейки. Гремучника.
Усмехнувшись, начинает рассматривать. Долго на заколки в причёске смотрел. Я и в самом деле два стилета в волосы вставила. Там же, где и змейка, взятые. У неё много таких с рукоятями вроде как у обычных заколок. Ничего не высмотрел. На серьги глянул мельком, тоже не догадался, хотя мог бы с 'гербом' сопоставить. Листья. Подразумевается — осенние. Вот змейку долго рассматривал. Явно с куда большим интересом стал бы разглядывать то, что ниже. Но не стал.
Кольца и браслеты тоже ничего не сказали. Правда, заметил, что один совсем простой. Другой такой в этом зале разве, что у служанки найдёшь, и то вряд ли. Они ведь тоже друг пред дружкой выделываются, чтобы все видели, в каком Доме она служит. Это Дом не из бедных, мягко говоря. Платье без узоров вообще хмуро промолчало.
В задумчивости трёт подбородок.
— Вроде хорошо знаю геральдику. Сегодня у писца домоправителя ещё раз проверил список приглашённых. Все гербы знакомые. Хотя... Вы, вероятно, гостите у кого-то из родственников, с кем и пришли, и приехали издалека.
— И правда, я приехала, только живу здесь уже давно. И вряд ли когда-нибудь вернусь в родные места.
— Вы Южанка. Тогда понятно. Прошу меня простить, ваши гербы я знаю плохо.
Что-то в отношении ко мне изменилось. Что, показной южаноненавистник? Непохоже, что на войне был. И точно, никого из них не свалил.
— Я только родилась на Юге.
Думает, оправдываюсь. Решил, бедная дальняя родственница, приживалка при Великом Доме? Ну-ну, посмотрим, что ты сейчас запоёшь.
— Но большую часть жизни прожила в этом городе. Мой герб хотели узнать — ну так вон там Глава Дома стоит. С вашим отцом, если не ошибаюсь, разговаривает.
Их там семь человек. Четверо — из числа почётных гостей.
На лице — откровенное недоверие.
— Ну да, вон та невысокая женщина в поддоспешнике.
— Вы неумны и лжёте! Вынужден вас...
Не договорил. Как из-под земли появляется Динка. Глазки горят, улыбка злая-презлая. В лицо ему как глянет. Даже я испугалась бы, знай маленькое чудовище похуже.
Он тут же склоняется в придворном поклоне. Хотя в настоящем придворном платье тут и нет никого.
— Приветствуй вас, сиятельная принцесса!
— Привет-привет. Что, сестрица, весело тебе тут?
Я-то думала, 'побелел, как мел' просто выражение такое. Вот, теперь увидела, так и на самом деле бывает. Стоит, глазами хлопает. Рот, как рыба на песке разевает. Кажется, начинает пошатываться. Динка взгляд с меня на него перекидывает. Казначей ужасно злится, Динка и её дочь, и Линки зовёт одинаково.
— Плохо, что ль? Может, слугу позвать? Пусть на воздух или проблеваться отведёт.
Умудряется выпрямиться. Даже осанку восстановил.
— Нет, всё хорошо, принцесса.
Динка склоняет голову на бок.
— Нас тут двое.
— Прошу меня простить, сиятельные принцессы, за допущенное недоразумение, и принять мои искренние и глубочайшие извинения.
Снова придворный поклон. Динка тяжко вздыхает. Знаю, с трудом удерживается, чтобы не расхохотаться. Я, впрочем, тоже.
— Меня-то вроде, пока ничем не обидели. Как, Осень, прощаешь его?
— Прощаю.
— Вот и чудненько. Иди, пока погуляй.
Рукой направление указывает, куда именно.
Жму Динке руку.
— Спасибо.
Она отмахивается.
— А, плевать. Видела, как он на меня пялится. Услышала, как вы говорили. И решила немного помочь. Который раз уже говорю: Весело с тобой, Осень! Старшего сына Главы Дома в та-а-акую лужу посадила! Бедненький! Как же он страдать теперь будет, думая, кто ты такая?
