— Понять можно. Сам когда-то думал первым через реку шагнуть.
— Этой чести Кэрдин никому не уступила бы.
— Это верно, но я тогда был молод.
— Почему-то старухой чувствую себя именно я.
Старик хохочет. Госпожа ему во внучки годится. Вот только, двух великих женщин уже пережил. Да и о тяжелом ранении Верховного совсем недавно явно известно.
Видела только как она страшно хромала. Но показательным для меня, как была напугана бесстрашная Динка. Ещё Чудовище говорила, в каком ужасе пребывал казначей. Вот на это я бы не отказалась посмотреть, при всей сложности тогдашней ситуации.
Сама тоже ни о чём хорошем тогда не думала. Смерть Верховного после только-только выигранной войны в кое-как замирённой стране.
Казначей первой бы признала Динку Верховным. Вот только той материнские доспехи откровенно маловаты. И так считают очень многие.
Стала бы она ссориться из-за подруг с ценнейшим соратником?
'У Верховных друзей не бывает'.
Я в детстве боялась казначея. Её все в нашей части Замка боялись, кроме Динки. Чёрная Змея была где-то там, слишком высоко, чтобы туда заглядывать. Да и я просто мала слишком была ещё в её бытность Верховным.
Вот Госпожа была рядом, живая и настоящая. И в случае её смерти вряд ли меня ждало что-то хорошее. Мелкая фигурка в слишком больших играх. Пожалуй, тот удар кинжалом повысил мои шансы уцелеть. Или, наоборот.
Динка сказала, следы того покушения вели за Линию. Выделила 'того'. Про заказчиков других не дознались.
— Теперь, как говориться, что выросло, то выросло. Бодроны, твои нелюбимые, в человеческих болезнях да лекарствах разбирались получше, чем те, что за Линией живут, сейчас. Хотя, и жрали людей временами... — говорит, глаза прикрывая и плотоядно облизываясь.
Генералы громче жеребцов ржут.
— При таких вкусах, неудивительно. Сейчас, за Линией, тоже, вроде употребляют? Человечинку, в смысле?
— Боговятину, что ль? Не, её на всех не хватит, замену пекут, страшно между собой ругаясь, какая правильная, из пресного или дрожжевого теста.
— Давно их жизнью не интересовался. По-прежнему топят половину новорожденных, к вере приобщая?
— Ты их слишком уж их зверьми считаешь. Топят, скорее, по недосмотру. Просто в воду макают. Целиком. Вскоре после рождения. Зимой тоже. Вот детки и помирают. Где-то жалко, а где-то и хорошо — вон сколько наших врагов не выросло.
— Старая Змея хотела под корень их извести. Пустыню до Океана устроить.
— Умная была, но пить столько не стоило. Чтобы страну завоевать, воинов перебить мало. Иногда и вообще не нужно. Дети тем и ценны — их учить можно. Тому, что нужно нам.
— Это не ко мне. Я только от плеча до седла могу... Мог когда-то.
— Для этого и помоложе кого хватает. Да и дорого и долго таким ударам учить. Сам знаешь, клевцом броню пробить легче, чем мечом. Вот дырки делать и будем. Издали.
Усмехается. Старик задорно подмигивает в ответ. Сейчас рядом с молодыми, будто один из них. Он словно сам помолодел. Заинтересованно на нас посматривает. Динка ржёт, Роза хихикает.
А я? Что я? Почему, если где-то веселье, всегда в стороне оказываюсь? Даже сейчас сама себе брюзжащей старухой кажусь.
Нет, не понимаю людей, кто по стране разъезжает только для рассматривания всяких диковинок. Сказываются годы, прожитые в самой большой диковинке.
Тут же. Дорог, за исключением Великой нет, что-то похожее на архитектуру встречается нечасто. Представлено чем-то похожим на изуродованные пристройками наши старые здания городских судов. Судя по толщине стен, и обилию подпорок снаружи и внутри, расчёты стен и сводов тут делать не умеют.
Примерно семьдесят пять процентов каменных зданий с упавшей, а то и вовсе не начатой, крышей, пострадали не от наших обстрелов и штурмов, а от рукозадости строителей. Трещины в стенах говорят о том же, хотя по-настоящему старых построек тут нет вовсе.
Предназначение за гранью моего понимания. Здания для восхваления бога. Если он так велик, что весь этот мир создал, то зачем какие-то постройки? Глупцы думают их кто-то слышит? Говорят, если лбом об пол биться, мольбы ещё лучше доходят.
Входя в храмы эти, зачастую перешагивая через тела защитников и с взведённым пистолетом, даже начинала высматривать на полу отметины от стучания лбами. Не находила. Может, именно из-за относительной новизны зданий? Хотя, известняк довольно мягкий камень.
Убранство убого прежде всего по отделке. Фрески до ужаса и скуки однообразны. Бородатые фигуры в полный рост, сцены казней. Изредка конные да рожи с собачьими головами.
Строить в первую очередь надо нужное живым людям. Те же дороги или водопровод.
Убивали редко. Перепуганные женщины и дети, пусть и грязные хуже свиней, особой ненависти при малых потерях не вызывали.
Всегда убивали только бородатых тварей в чёрном, обычно среди них прячущихся. Заплывшие жиром свинячьи глазки, или наоборот, горящие хуже чем у пьяной от боя, Динки.
Вроде, по их вере, ищущих защиты в храмах убивать запрещено. Срать нам на их веру! Не убиваем совсем по другим причинам. Впрочем, баранам знать мотив пастуха совсем не обязательно.
Дверь разбита, можно идти.
— Так оружие наизготовку, но никого не трогать, пока я с ними не поговорю.
Всё как обычно, сбившаяся у противоположной от входа стены, толпа. Бросается в глаза, на этот раз только женщины с детьми и явно небоеспособные мужчины. Пред ними стоит очередной урод на голову в чёрном. Смотрит безумными глазами. Госпожа вразвалочку направляется к нему. Хм. А идея украсить рога лакированными красными пятнами оказалась хорошей. Куда страшнее стало смотреться.
— Ты не посмеешь коснуться меня.
Сжимает, выставив вперёд усыпанный не самыми дешёвыми камнями, крест.
— Да ну?
Идёт вперёд вразвалочку, на ходу расстёгивая перчатку. Резко отшвырнув, поднимает вверх руку.
— Лови!
От удара он валится. Низенький, но довольно широкоплечий уродец с красным пятном в половину рожи. Из тех, кому нравится, когда перед ним унижаются. Такой хлипкий или трусливый?
Госпожа уже сидит на нём, вцепившись руками в шею.
— Не посмею? Не посмею, говоришь?
Пытается разжать. Угу. Вперёд и с песней. Дина намного сильнее, чем выглядит. И с размерами этого попика я бы была последним человеком, кто полез проверять.
Держу пистолет наведённым на толпу. Если я что-то в людях понимаю, на выручку не кинется никто.
Верховный встаёт, смачно плюнув, бьёт тело сапогом в висок. По-моему, излишне.
— Эй, вода есть на руки полить?
День жаркий, фляжка пуста. У остальных, похоже, тоже.
— Если вас устроит, вон сосуд со святой водой.
Один из храатов, пришедший к нам ещё до перехода через реку. В броне нашей, волосы короткие, бороду, правда, коротко подстриг, но не сбрил.
— Бери и лей.
Достав перевязочный пакет, вытирает руки.
— Так! Ты тут всем чем можно и нельзя в верности клялся. Так докажи. Режь ему голову.
Крик младенца.
— Что встал? Выполняй. С этим сама разберусь.
Направляет 'молнию' на держащую ребёнка женщину. Вокруг неё пустота, все расползлись и совсем уж в стены вжались. Тишина аж звенит.
Госпожа подходит ближе. Зря они расползаются. С такого расстояния Дина, даже если хочет только ребёнка убить, всяко сожжёт человек тридцать.
Негромкий свист, почему-то не перерастающий в рёв и крики. Хохот Верховного. Оружие поднято стволом вверх. Всё как-то замедленно. Только сейчас соображаю. Свистела не 'молния', свистела Дина.
— Про меня много всего говорят, вот только младенцев я вовсе не жру. Ни сырых, ни жаренных. Другое мясцо предпочитаю. Понежнее.
Вижу её со спины, но уверена, сейчас плотоядно ухмыляется наподобие дочери, совсем непристойно проводя языком по губам.
— Вот. Голова. Что делать с ней?
— В сосуд этот положи. Засуши. И в замке в обеденном зале поставь в том углу, где иконы раньше были. Как-нибудь загляну — проверю.
Солдаты выгоняют всех из храма. На выходе грубо обыскивают, отбирая всё ценное. Интерес к женщинам — нулевой. Их грязь и вонючесть вызывают омерзение. Почти все солдаты перевязочные пакеты вскрыли и лица замотали. Слышать уже приходилось про местных женщин — 'свиньи и то чище'.
На площадь влетает Динка во главе десятка.
— Где Верховный? — орёт обращаясь неизвестно к кому.
— Чего орёшь? Тут я. — ловко у неё получается столбом прикинуться.
Динка спешивается. Идёт к нам. По походке видно, как недовольна.
— Докладываю. Потерь нет. Особых ценностей нет. Скотину ещё не посчитали.
Верховный хмыкает.
— Двуногие живые-то есть хоть?
— Есть. Но не с собой.
— Ладно. Их пока хватает.
— Нам где останавливаться?
— Да вон там, — кивает в сторону храма, — все поместиться должны. Даже мыть почти не надо, разве от мочи да дерьма пол протереть. Свободна!
Динка злобно смотрит ей вслед.
Замечает меня. Гримаска становится менее враждебной.
— Здорово! Пошли поболтаем. Там внутри не сильно насрано?
— Нет. Там вообще-то убрали уже.
Стулья искать не стали, как в старину было принято, на полу уселись.
— Знаешь, тупых видала, но таких... Тебе расписками вместо денег расплачиваться приходилось?
— Конечно. Иначе зачем мне печать?
— Читали их?
— Ну да. Иногда имена или цифры правила.
— То есть, все кому ты расписки давала, читать умели?
— Ну да. К чему здесь это? Всё же берём по праву военной добычи.
— Ну да, грабим попросту, но я не про это. Выпотрошили тут один городок, обыкновенный самый, где на каждом углу насрано. Но храм здоровый, местный богатей во искупление чего-то, или просто соседу похвастать, строил. Согнали к прятавшимся пленных, вздёрнули пару попиков, и захотелось мне проверить, правда ли, что тут только они читать умеют.
Сначала храм со всем содержимым о двух ногах взорвать хотела, но поняла, пороха мало.
Захотелось поразвлечься. Сначала рассказала, у нас вот из-за войны волки расплодились. Так наместники старый указ вспомнили, и стали за убедительное доказательство смерти волка, голову там, хвост или всю тушу, награду платить. Причём волк там, волчица или щенок — все в одну цену шли. Ну, и у нас сейчас за головы или иные убедительные доказательства, тоже платят, причём, без разницы, чья голова была. Мне тут, кстати, Живодёр подсказал недавно одно доказательство убедительное, не знала — кожу кругом с головы срезать, возни меньше, а места занимает сильно меньше. Он, тем временем, с повешенных всё срезал уже, и члены им отрезал...
Всё сказала и показала, что им предстоит.
Потом добавила: отпущу любого, кто сможет хоть как своё имя накарябать.
Молчат. Тупо. Ну ясно, деток жалко.
Ладно, надбавила. Любой, имя написавший, может уйти с детьми и супругом или супругой. Правда, только одной.
— У них на людях по две не бывает.
— А неважно. Всё равно только вой. Добавила ещё. Представилась, и сказала, всем написавшим выдам охранную грамоту от своего имени, и больше их никто не тронет.
— Выдала бы?
— Да. Слово Еггта имеет определённую ценность. Но умеющих не нашлось. Ни одного на почти двести человек. Им повезло, я в хорошем настроении была, а то знаешь же, как я тупость людскую ненавижу. Велела всем из храма убираться. Подожгла потом и пяток домов поближе, да уехала.
Шуточка вполне в её стиле, вот только вероятность того, что люди на момент поджога были снаружи, а не внутри пятьдесят на пятьдесят. Да и после, пальнуть по толпе картечью тоже могла. С такой же вероятностью.
Хорошо, я не Змей, и не обязана у солдат узнавать, что было, а что Чудовище придумала.
— К Верховному!
Бегу вдоль рядов. Лучи ламп дальнего света шарят по тьме. Насколько я понимаю, они уже уяснили, застать врасплох нас не удалось. Для полноценного боя их явно маловато. Наши стреляют в основном потому, что приказа 'Прекратить!' не было.
— По вашему приказанию...
Резко оторвавшись от трубы, поворачивается ко мне.
Становится жутко. Эту личину с преувеличенно перекошенными глазами и ртом я видела. Но тогда глазницы не были прикрыты стёклами и не горели золотым светом. Только свет, глаз не видно.
Понятно, откуда слухи берутся, будто Верховный не совсем человек.
— Испугалась? — болезненно-злой смешок, столь знакомый по Динке. Но у той так само собой происходит, а у Верховного это наиграно.
— Немного, -честно признаю.
Привыкла, в замке полным-полно всякого такого, чего больше нигде нет. Почти всё создано Чёрной Змеёй или её младшей дочерью. Оказывается, я ещё не всё видела.
— Я их потому так близко и подпустила. Думаю, уцелевшие меня хорошо рассмотрели.
— Всё-таки, вы слишком рискуете, — замечает Рэндэрд.
— А кто в рукопашную полез без шлема? Одной дыры в голове мало?
— Кому суждено быть повешенным, тот не утонет. Я знаю, они не ударить в этом святом месте не могли. Вы это знаете лучше меня.
— Признаться, не рассчитывала, что они так легко попадутся. Всего-то надо было лагерь устроить там же, где этот неудачливый вождь сто лет назад. Этот и купился. Всё как у великого предка! Ночь, знамение, знак креста на щит, 'сим победиши', ночная атака, враг разбит и в речке утоп.
А я даже не враг, я демон, меня одним словом божьим да водичкой святой прогнать можно.
Вокруг хохочут. Мне тоже смешно. Повторить подвиг древнего героя сама бы не отказалась. Вот только не учитывать при этом наличие у оппонента картечи, ружей, ракет и прожигающей металл 'молнии' у командира — это даже глупостью назвать — похвалой будет.
Начинаю убеждаться — Динкино определение противника как 'свинячьего корма' основано не на пустом бахвальстве.
Вот и сама Динка. Верхом. Без шлема. У седла болтается пять свежеотрубленных голов.
Мать в прямом смысле сверкает глазами на неё. В ответ хохот.
— Глянь, каких хорьков гладеньких придушили. Молодые, да наглые!
Обращаю внимание — головы привязаны за длинные волосы, а не за почти отсутствующие бороды. Молодые, хотя и старше меня или Динки.
— Надушены, аж блевать тянет. Правда что ль в духах основа не только амбра китовая, но и моча кошачья?
— Ещё что надумала? Откуда они такие красивые взялись, да ещё на конях свежих?
Плохо скрываемое раздражение слышу не только я. Голов да и прочих частей становится всё больше. Вот только не всем их нравится на пиках таскать.
Опять проверку дочери устраивает? Вот и понятно, зачем меня позвали. Если Динка не ответит, в кого первым ткнут, тот же вопрос повторяя?
А я? Что я? Пусть, в седле куда меньше Динки болтаюсь, донесений выслушиваю и читаю куда больше. Да и карты смотрю куда внимательнее.
Мне понятно, и кто они, и, примерно откуда. И в знании уверена. Но что скажет Динка?
— Эти петухи неоперившиеся? С гнезда выпали, — заметив, Верховный шутку не оценил, продолжает уже нормальным тоном, — Сидят где-то недалеко в одном из замков, рабынь да друг друга сношают, вино пьют, и думают, на войне они. Набеги на пути снабжения, если по-нашему уставу.
