— Ложный Царь?
— Именно так, Батей.
— А Всадники?
— Они убьют настоящего Спасителя и вернутся в Бездну. Всадники всего лишь нежить, они несвободны в своих действиях — исполнив пророчество, они уйдут навсегда. Спаситель будет убит, но птица Джейр оживет и споет свою песню. Цикл будет окончательно закончен. Конец света не наступит, но Спаситель не придет в мир. С его смертью закончится трехтысячелетнее противостояние Жизни и Нежизни, и Серые Братья будут править миром вечно. Ничто не будет угрожать их власти. А мы... Ты понимаешь, что станется с нами всеми.
— Как страшно! — прошептала Сигран. — И мы ничего не можем сделать?
— К счастью, можем. Пока можем. Иначе я бы не сообщал все это вам в твой день рождения, сестра. Сейчас Всадников только трое, и пока их не станет шестеро, Капитул Серых не начнет исполнение задуманного плана. Помнишь, Батей, мы говорили с тобой об Аштархате — наверняка Серые братья все это время не прекращали с ним тайных контактов.
— То есть, ты считаешь, что за Всадниками стоят Серые братья?
— Они пытаются использовать древнее противостояние в своих интересах. Чтобы пророчества исполнились, три темных короля должны найти своих собратьев — трех воинов царской крови, умерших и воскрешенных магией, которые станут их соратниками и оруженосцами. Шесть царств было в год прихода первого Спасителя, шесть королей должны бросить ему вызов, чтобы мир лишился спасения. Возможно, маги Серых братьев все эти годы пытались облегчить им эту задачу. Как бы то ни было, Всадникам предстоит собраться вместе для последней охоты. Это займет какое-то время, и мы сможем приготовиться.
— Что нужно сделать, Зерре? — сказал Батей. Он сразу изменился, помрачнел, глаза его сверкали. — Я готов согласиться с любым решением.
— Мы уже предупредили Кенинга и Алеру, и они соберут наших собратьев в Алмане, Сардисе и Лоуласе, — ответила Шаста. — Мы сделаем то же самое в наших землях. Соединив наши усилия, мы сможем до поры защитить святилище птицы Джейр мощным магическим щитом, который не пропустит туда наших врагов. А вам предстоит найти ответ для Всадников. Они ищут трех мертвых воинов, и вы ищите своих воителей, чтобы уравновесить Силу.
— Ты говоришь о Варнаке и Кайлани?
— О Варнаке. Он не просто охотник — он возрожденный. Сигран знает, о чем я говорю.
— Варнак родился мертвым, все верно, — сказала Сигран, чувствуя дуновение холода в спину. — Это значит...
— Это значит, что Варнаку предстоит стать одним из тех, кто остановит Всадников. Только тот, кто однажды умер и вернулся к жизни снова, может сражаться с Всадниками на равных. Это символ — только Жизнь победившая способна противостоять Неупокоенным. На наше счастье, наш друг Бьеран нашел второго воина. Это юноша из Йора. Бьеран отправил его к вам, и скоро этот воин будет в Оплоте.
— Отлично, — Батей почувствовал некоторое облегчение. — А кто третий?
— Думаю, очень скоро мы узнаем его имя, так же, как и имя Спасителя.
— Что же нам теперь делать, Зерре?
— Найти Спасителя и при помощи воителей, на которых указывают пророчества, защитить святилище птицы от Темных. Варнак и Кайлани с вами?
— Они еще не вернулись, но думаю, очень скоро будут здесь.
— Как только вы будете готовы, сообщите нам. Мы будем ждать. Милость Митары с вами, дорогие наши! Берегите себя.
Сияющие фигуры начали тускнеть, и в несколько мгновений растаяли в воздухе. Батей обнял жену. Он видел, что Сигран испугана.
— Мы ведь знали, что это неизбежно случится, любимая, — шепнул он. — И как прекрасно, что это мы, а не кто-нибудь другой, остановим отродье из легенд. Не каждому выпадает счастье жить на рубеже эпох и решать судьбы мира.
— Я бы предпочла другую судьбу, — Сигран уткнулась лицом в плечо мужа и тяжело вздохнула. — Не люблю я свой день рождения, Батей. И никогда не любила.
— Для меня это главный в жизни праздник. Пойдем, выпьем вина. Я хочу наконец-то поднять за тебя кубок.
* * *
Глосгэмский пирог был восхитителен. И форель, сваренная в белом вине, и сырные рулеты с тмином и травами. И старое цветочное вино, которое они пили за столом, сегодня казалось особенно вкусным и пьянящим — может быть, потому, что пили они его из одного кубка. После обеда они взялись за руки и поднялись в спальню, где пробыли до самого вечера, доставляя друг другу радость. А когда Батей заснул сладким сном счастливого мужчины, убежденного, что боги дали ему самую прекрасную и любящую жену, Сигран оделась и осторожно, чтобы не разбудить мужа, отправилась в алхимическую лабораторию.
Первым делом она зажгла толстые свечи в медных шандалах. Одну из свечей поставила на стол, среди алхимических инструментов и лабораторных склянок. Перед свечой установила глиняную миску и наполнила ее водой из кувшина. Свет свечи падал так, что Сигран могла видеть в этой воде свое отражение. Протянув руку, наставница взяла с полки берестяную коробку, в которой лежали кусочки желтоватой прозрачной смолы, похожей на живицу. Сигран положила один из комочков в рот и начала жевать. Рот наполнился горечью, в ушах зазвенело. Очень скоро Сигран отчетливо услышала далекий звук рога и тяжелый топот скачущих во весь опор коней.
С замирающим сердцем она глянула в воду — и увидела черное бездонное небо в ярких звездах. И комету, которая кривым клинком пересекала эту звездную россыпь. Ослепительно-белая вначале, комета быстро меняла свой цвет — сначала на розовый, потом на красноватый, и так далее, пока ее хвост не налился кровавым пурпуром. А после комета исчезла в клубах черного дыма, и сквозь дымную пелену, застилавшую взор, Сигран увидела маленькую фигурку, бредущую сквозь свирепую пургу, освещенную лишь зловещим сиянием кровавой кометы, оставляющую за собой цепочку следов, которую тут же заметал снег. Зимняя ночь была полна призраков: черных безмолвных фигур — они, шатаясь и стеная, брели по заметенным пургой дорогам, — и белесых бесформенных теней, которые мелькали в клубах снега и с горькими воплями исчезали прочь. Сигран чувствовала мертвый холод этих теней, их ужас, их отчаяние, осознание постигшей их безвременной страшной смерти, и понимала, что видит новый мир, в котором не осталось ничего живого. Мир льда и смерти, в котором затерялась крошечная беззащитная фигурка, несущая в себе последнюю искру жизни.
За гигантскими сугробами показались квадратные каменные башни, несущие на себе печать невообразимой древности. Их зубцы раскрошились, как гнилые зубы, их ворота истлели, их каменную кладку источили время и бури. Они слепыми глазницами бойниц смотрели на терзаемую ледяным ветром фигурку, которая шла к ним сквозь вьюгу, проваливаясь в снег. Над башнями полыхало северное сияние — призрачный занавес, разделяющий мир живых и царство мертвых. Древняя цитадель, построенная в начале времен самим богами, скрытая в недоступных горах, в вечном тумане, полном колдовства — Предопределение и последняя буря Финем Миллениум развеяли магический туман, и путь к воротам был свободен. И сквозь завывания бури Сигран вновь услышала топот коней, от которого задрожали даже древние башни цитадели.
Фигурка вошла в провал ворот, миновала бесформенные руины, торчащие из снега, а потом исчезла в черной дыре, открывшейся в заледенелых стенах. Душа Сигран последовала за ней — и оказалась в лабиринте узких коридоров и тоннелей, в которые уже сотни лет никто не входил, населенных древними шорохами, освещенных бледным свечением истлевших костей, разбросанных на земле. Двигаясь за одинокой фигуркой, Сигран оказалась в последнем зале, у полуразрушенной стены с проступившими на ней невидимыми письменами, доступными лишь духовному зрению посвященных. Теперь она смогла прочесть последние строки из пророчества Арагзана:
'В час, когда вернутся ушедшие и займут дома ваши и города ваши, вспомните слова Мои. Трое придут к трем, те, в чьих жилах течет королевская кровь, кто погиб и был пробужден ото сна. Их поступь ужаснет вас, их сила наполнит вас страхом. Ибо они Всадники, и не будет от них спасения. Вижу — грядет муж, могущественный и исполненный праведного гнева, оживляющий и прогоняющий смерть от лица моего. Но истинна ли сила его, от Господа ли она? Или же вновь примете белое за черное, а черное за белое, прах горький за хлеб, а воду за кровь? Лишь молитва откроет ваши глаза, потому молитесь о Спасителе дни и ночи ваши. И если дойдет мольба ваша до Господа, исполнит Он Слово свое, и увидите вы истинного Спасителя, не царя в силах, и не мага в знании, и не купца в золоте. Правда его победит ложь, а любовь его победит смерть. Услышит весь мир в вое смертной бури пение, полное скорби и любви, и узнает, что трижды отступила смерть, посрамленная в зените силы своей, и навеки для вас пришло время жизни. И душа моя в покое моем возрадуется, и подивлюсь я непостижимости воли Создателя, решающего судьбы мира сего. Наступит время тишины, и боль уйдет, и Всадники исчезнут в ночи, дабы не вернуться никогда, и не будет более ужаса в глазах ваших, ибо вопреки ожиданиям увидите свет утра, который не чаяли увидеть. И возблагодарю я Господа за милость Его и скажу: 'Возблагодарите Его и вы, маловеры, цари сильные и гордые, мужи славы, ибо не вы, а малая душа избавила вас от смерти, выполнив Его волю!'
Сигран успела дочитать эти строки до конца, когда в чертог ворвались клубы снега, и бешеное ржание боевых коней оглушило ее. Она видела, как судорожно дернулась маленькая фигурка у подножия стены Пророчества, как упала на колени и закрыла руками голову. Черные тени упали на нее, а снег у ее ног закипел от крови. А потом глаза Тьмы увидели ее, и невидимый меч ударил в грудь Сигран.
Наставница с криком отшатнулась от чаши. Схватилась за грудь. Боль была невыносимой, у нее перехватило дыхание, глаза ослепила черная пелена. Падая в бездну, раскрывшуюся, чтобы принять ее, Сигран услышала голоса. Мужской и женский. Они звали ее, и Сигран узнала их.
— Мама, ты где? — спрашивал ее женский голос. — Где ты? Мама, мне плохо!
— Мама, а я знал, что ты все-таки придешь, — сказал мужской.
Падение во мрак завершилось ударом и беспамятством. Когда Сигран очнулась, она поняла, что лежит в своей лаборатории, на полу у алхимического стола. Она с трудом поднялась на ноги и увидела, что вода в миске замерзла, превратившись в темный неровный лед. Стол вокруг миски блестел от осевшего на него инея.
— Умерли! — прошептала Сигран, и глаза ее наполнились слезами. — Все умерли! Нет! Не хочу! Нет!
Она так и не увидела в своем видении, что же случилось со Спасителем. И не смогла разглядеть его лица.
Глава 2
Иган чувствовал нетерпение. Ему казалось, что слуги, помогавшие ему облачиться в парадные одежды, делают все невыносимо медленно. Князь мог видеть в зеркале лица людей из своей свиты, стоявших за его спиной — Бог ты мой, что за каменные рожи! О чем они думают? О том, что их господин, который станет сегодня великим герцогом Кревелога, может отказаться от услуг некоторых из них?
— Ваша светлость, — шепнул ему камердинер Болак, — соблаговолите поднять волосы, чтобы я мог надеть на вас цепь!
Иган с усмешкой запустил руку в свои завитые кудри, но тут же перестал улыбаться: на шее виднелась царапина, покрытая подсохшей коркой. Как раз там, где проходит яремная вена. Князь ощутил неприятный холодок в животе. Цирюльник. Брил его сегодня утром и случайно порезал — случайно ли? Не решился нажать на бритву чуть сильнее?
— Болак, — сказал князь, — моего брадобрея взять под домашний арест. После церемонии я поговорю с ним.
— Слушаюсь, ваша светлость. — Болак гибкими нервными пальцами поправил массивную герцогскую цепь на груди Игана, отступил на шаг и с видом художника, наложившего последний мазок на картину, провозгласил. — Туалет его светлости окончен!
Иган оглядел себя в зеркале. Так и должен выглядеть великий герцог — великолепно. Черный бархат, шитый серебром и украшенный алмазами (все-таки траур по несчастному погибшему братцу, ха-ха!) ему очень к лицу. Креповая повязка на рукаве камзола, конечно, немного не вписывается в ансамбль, но приличия надо соблюдать. Пусть выборщики видят, что принц Иган скорбит. Хотя — какое это теперь имеет значение?
Иган еще раз коснулся пальцами царапины на шее. Она отозвалась слабой болью. Цирюльник был неосторожен — или...?
Плевать, не стоит обращать внимания на такие мелочи, когда впереди один из лучших дней его жизни. День, в который его назовут великим герцогом. Отличное продолжение восхитительной ночи, проведенной в объятиях Сони...
Улыбнувшись, Иган развернулся на каблуках. Придворные немедленно склонились в низких поклонах.
— Идемте, господа, — самым милостивым тоном сказал принц. — Наши добрые подданные ждут нас.
Зал Совета, ярко освещенный утренним солнцем, был полон. Семьдесят пять выборщиков со всего Кревелога уже ждали его, рассевшись на лавках. А еще Серые братья во главе с Абдарко, клирики и шестьдесят человек депутатов от горожан, купцов и пахарей — по одному от каждого города и повета.
— Его высочество принц Иган, князь Свирский, граф Борович и Ренич! — провозгласил маршал совета и ударил посохом в пол.
Иган прошествовал к креслу в центре зала. Наступившая в зале гробовая тишина показалась ему хорошим знаком. И еще подумал князь, что не испытывает к этим людям ничего, кроме презрения. Выбрались из своих медвежьих углов, где спали в одном зале с курами и свиньями, трескали мерзкие соленые грибы и вонючую чесночную похлебку, да мылись от бани до бани, а теперь вот по дурацкому древнему праву приехали в Златоград герцога выбирать. Милостиво позволить ему, Игану, воссесть на трон, который и так ему принадлежит по справедливости. Еще вчера многие из них голосовали бы против него. Воистину, покойный Рорек в своих смазных сапогах и с вечной косматой бородой был бы костью от кости этого сброда. Но теперь Рорека больше нет, и этим мужланам придется смириться с тем, что новый герцог будет совсем непохож на них самих.
Ему навстречу двинулись сразу двое — седоволосый бородач в крытой атласом куньей шубе поверх дорогих доспехов и совсем еще молодой человек с черными усиками, стриженный под горшок, в кафтане из серебристой парчи. Иган знал обоих — старого Банаша, графа Крешинского, и юного Лаща из Поймы. Банаш был сторонником Игана, а вот Лащ был из тех, кто поддержал бы Рорека...
— Позволь принести от имени всего собрания самые наши искренние соболезнования, князь, — сказал Банаш. — Горько нам было услышать о гибели князя Трогорского и всей его фамилии. И все мы едины в пожелании своем — чтобы ты нашел и покарал подлых убийц, совершивших это черное дело!
— Смерть убийцам! — крикнул кто-то в зале, и собрание зашумело. Иган ожидал, когда стихнет шум.
— Благодарю вас, ваши милости, за соболезнования, — сказал он тихим голосом, но потом заговорил громче. — Благодарю за то, что не оставляете меня одного с моим великим горем, сочувствуете мне и поддерживаете. Пока неизвестно мне, кто совершил это черное злодейство, но кровь моя стынет, когда я думаю, что вместе с несчастным моим кузеном были убиты и его безвинные дети. Только последний лиходей без чести и совести мог совершить такое, и я клянусь, что сполна отомщу за это преступление. Именем Всемогущего клянусь в том перед вами, господа!
