А еще чаще — повитухи. Повитухи-знахарки, которые, приняв дитя, с ног до головы поросшее волосами, или дитя с глазами, в которых вертикальных зрачок, дитя с перепонками между пальцами или с зачатками крыльев на спине, говорили роженице, что ее ребенок мертв, а сами уносили его в лес и призывали тех, кто мог переправить полукровку-фэйри в Яблоневый Приют.
...Яблоневый Приют, огромный дом, стоящий среди бескрайних яблоневых садов, и эти сады урожайны даже в самые скудные годы, и яблони дают самые вкусные яблоки, Приют не бедствует, тогда как в других приютах дети зачастую голодают.
Яблоневый Приют, где по покровительством пары-тройки монашек работают странные тихие няньки, которых никто из простых людей никогда не видел.
Яблоневый Приют, на территории которого любой человек и нечеловек испытывает покой и радость, и все что было дурного на сердце — гнев, сомнение, подозрение — все исчезает... Чтобы вернуться, едва он покинет эти земли.
Яблоневый Приют, словно хранимый светлой силой.
Руководит им всегда священник, так что для подозрений, вроде бы, причин нет. И церковь там есть. Только вот в этой церкви нет колокола. Но сиротки и без колокола регулярно ходят на службы. И Яблоневый Приют ни у кого не просит помощи. И никому, вроде бы, не мешает...
Сегодня падре Лазар, нынешний руководитель Яблоневого Приюта, и сестра Ортанс, одна из монахинь, приглядывающих за сиротами, должны забрать малышку Мари-Анжель, хорошенькую, как куколка, нелюбимую матерью малышку, дочь водяного-никса и очередной соблазненной им девицы — которой по счету за все сотни лет его жизни?
Дети никсов самые милые, с ними не бывает проблем, они вырастают прелестными юношами и девушками. Лучше, чем другие полукровки, адаптируются среди людей. Всех юношей-полуниксов из Яблоневого Приюта неизменно пристраивали секретарями к знатным вельможам, а потом — как-то само собой! — вельможи начинали питать душевное расположение к милым и доброжелательным мальчикам, и выдавали за них своих дочерей, а у кого не было дочери — тот усыновлял юного полуникса, обеспечивая ему благополучное будущее. А с девушками-полуниксами было еще проще: их выдавали замуж за еще более знатных вельмож. И всегда это были счастливые браки по любви, ведь не любить полуниксу невозможно. Сами же полуниксы — ласковые, добрые, нежные существа. Ровно как и их родители-никсы. Они даже смертных-то соблазняют не ради забавы, а потому что влюбляются!
Только бы крестьяне не успели расправиться с малышкой...
Если фэйри-полукровка растет в волшебной стране, среди фэйри, — что случается редко, потому что фэйри не любят принимать к себе полукровок, — то развитие получает его магический дар, и с возрастом полукровка все больше похож на фэйри той разновидности, от которой произошел. Если же, как чаще всего случается, полукровка остается среди людей, со временем магический дар ослабевает, фэйри все больше становится похожим на человека, к тому же приучается притворяться. Но новорожденная девочка еще не может притвориться. Она еще на границе двух миров. И люди ощущают ее — чужой. Все, кроме доброго и истово верующего деревенского священника, для которого любое дитя — Божье... что, собственно, соответствует истине.
3.
В деревеньку Мадо они прибыли очень вовремя. Возле дома священника стояла угрюмая толпа. А над толпой несся хриплый визг женщины, дошедшей до предела отчаяния:
— Это дитя дьявола, говорю я вам! Оно лишило разума нашего падре! Ломайте двери! Сожгите ребенка! Иначе мы все погибнем!
Падре Лазар спрыгнул с мула, передал повод Ортанс, тихо сказал:
— Следуй за мной.
А затем громким, ясным голосом, к которому невозможно было не прислушаться, сказал, нет — провозгласил:
— Расступитесь! Дайте дорогу служителю Господа!
Крестьяне расступились.
Лазар пошел вперед.
Ортанс — за ним, с осликом и мулом.
Возле двери стояла молодая женщина: измученное лицо, затравленный взгляд, сальные волосы распались из-под криво надетого чепца, вся одежда в беспорядке, и запах... Пахло от нее ужасно. Болезнью и грязью. Ортанс вгляделась в нее магическим зрением и ужаснулась: разум несчастной женщины представлял собой круговерть ужасающих видений, какие-то монстры плясали, щерились, плевались, и чудовищный младенец размером с колокольню ревел басом и протягивал руку, чтобы стереть с лица земли деревеньку Мадо... А вместо сердца у женщины была дыра. Пустота. Она вырвала из своего сердца любовь к никсу и теперь там уже ничего не прорастет. Да и разум к ней не вернется.
— Они посланники Сатаны! — завизжала женщина. — Убейте их! Убейте падре! Убейте младенца!
— Бланш, перестань, — усталым голосом сказал пожилой мужчина, стоявший с топором наготове и, видимо, собиравшийся высаживать дверь.
Ортанс увидела розово-золотую нить, оплетавшую этого мужчину и безумную юную женщину, и двоих испуганных девочек в стороне, и угрюмого парня, и исхудалую старуху, и еще одну женщину, которая сидела на земле и плакала — все они были одной семьей, все они были связаны родством и любовью. Значит, мать ребенка зовут Бланш. А это — ее отец.
— Ты разве не видишь, что они демоны? Ты разве не видишь, что их красивая оболочка создана, чтобы обманывать таких, как мы?! — Бланш уже осипла от крика.
Наверное, эта юная женщина кричала тут много часов, призывая односельчан убить ребенка, которого она родила.
— А ты не видишь, что у них обоих четки со святыми распятьями? — огрызнулся отец, — Да и все знают, что демоны не выносят самого вида сутаны...
— И колоколов. Они не выносят колоколов, — робко сказала одна из девочек-сестер. — Может, попросить звонаря позвонить в колокол?
Смертные считали, демоны не выносят звона церковных колоколов, священных предметов, а так же самого вида сутаны священника.
Ортанс не знала, правда ли это — насчет демонов. Но вот фэйри действительно не выносят, когда звонит колокол... От этого звука фэйри охватывает паника: кажется, разрывается голова, лопаются сосуды, каменеет сердце... Чем слабее фэйри, тем труднее им выдержать этот звук. Могущественные сидхэ могут вынести все, не утратив самоуверенности и изящно наведенного гламора, но младшие фэйри впадают в панику, а крылатые феи-крошки от звона колоколов падают без чувств среди цветов... Селки, мерроу, роаны — все обитатели моря оставляют свои жилища и отплывают на глубину, если на берегу строят церковь с колокольней. Хорошо еще, звон колоколов не убивает, чего не скажешь о холодном железе!
Сутана священника — это просто одежда. Священные предметы — что ж, полукровки чувствуют их силу и видят, как они светятся. Но это светлая сила и она не причиняет полукровкам боли. А вот звон церковных колоколов причиняет боль. Но можно привыкнуть. Притерпеться. Потому что это не яд холодного железа, это просто усиленный во много раз, грохочущий голос иной силы, воцарившейся на земле. Силы, которая сделала людей способными противостоять фэйри. Когда пришла эта сила — на земле сменилась власть. И начался исход фэйри...
Только брауни притерпелись к колоколам. Потому что не могут жить без людей, потому что суть их жизни — служение семьям, и если брауни обитает в добром доме, где хозяева любят друг друга, чтут стариков и ласкают детей, где уважают самих брауни, не забывая оставлять им угощение — плошку сливок или кусок хлеба с медом — там они с легкостью претерпеваются к чему угодно. Ну, а если в доме скверно, так и безо всяких колоколов брауни страдает и сходит с ума. Хотя колокола усугубляют дело. Кстати, здесь, во Франции, брауни называют не брауни, а эспри фолле... Но это не меняет дела. На самом деле они те же брауни — невысокие, хрупкие, с темной кожей, длинными шелковистыми темными волосами, с огромными прекрасными золотистыми глазами, со странными личиками без носа и губ: нечеловеческими, но удивительным образом привлекательными. Брауни, от которых чудесно пахнет свежим хлебом, яблоками, медом и летним днем. Брауни, которые служат не только людям, но прежде всего — высшим фэйри. Семьям любых высших фэйри. Хлопочут по хозяйству и нянчат детей. Нет лучших нянек, чем брауни! Особенно если ты — сирота... А тем более — сирота-полукровка. Рожденный от союза человека и фэйри. Выросший в Яблоневом Приюте.
Сидхэ отбыли на Авалон. Морские уплыли на глубину. Все остальные фэйри укрылись в полых ситхенах: так называли незримые для смертных изгибы, лакуны вселенной... Простой холм, внутри которого — целое царство. Гору, под которой — страна. Дерево, в дупле которого таится часть огромного древнего леса, населенного крылатыми феями.
Некоторые фэйри остались в этом мире, но держатся подальше от городов и от церквей. Некоторые — перемещаются между мирами. Но даже гордые сидхэ не против навестить оставленный ими мир. И все фэйри любят посмеяться над смертными и соблазнить их женщин... А в результате покидают в этом мире свое дитя.
Женщины-фэйри тоже любят соблазнять смертных мужчин. Но они своих детей редко оставляют. А если оставляют, то находят хорошую семью и подменяют новорожденного — своим ребенком. Судьба похищенного человеческого младенца зависит от того, кем была мать подменыша. Если из гоблинской породы — он будет убит и съеден. Если кто-то менее жестокий — заберут с собой, воспитают себе слугу. Быть слугой в ситхене — не худшая участь.
И оказаться в Яблоневом Приюте — тоже.
Хуже всего тем полукровкам, которого примет обычная суеверная повитуха, рядом с которым не окажется священника, знающего о сидхэ и их детях, и которого отвергнет его мать... Такого ребенка могли бросить в костер или живьем зарыть в землю. Даже сейчас. В просвещенные времена.
Люди привыкли защищаться от демонов крестом и святой водой... В большинстве своем они забыли, как защищаться от чар фэйри. Забыли, что красноплодная рябина, ясень и зверобой не позволят околдовать вас, а четырехлистный клевер разрушает гламор, с помощью которого фэйри притворяются людьми или как-либо еще обманывают смертных. И про холодное железо, про то, что прикосновение его для фэйри — яд, а оружие из него почти всегда — смертельно, — про это люди не забыли, хоть и забыли обо всем остальном... Ангелы и демоны подчинили себе их мысли, надежды и страхи.
— Уведите эту женщину. Она безумна. Это случается с беременными и после родов. Я не раз видел такое, — спокойно сказал Лазар. — Возможно, через месяц она придет в себя. И тогда ей будет стыдно за свое злое безумие. А вам всем должно быть стыдно уже сейчас. Падите на колени и покайтесь перед вашим добрым и мудрым падре, который не допустил детоубийства. Дитя мы забираем в приют.
В его голосе было столько успокаивающей, нежной силы, что Ортанс почувствовала, будто прохладный голубой туман опускается на пылающие головы селян, принося покой, облегчение и легкую сонливость... Уже никто не хотел крушить и убивать. Никто, кроме Бланш, которая с воем кинулась на Лазара, но он схватил ее, завернул руки ей за спину, ловко связал ее же фартуком — и оставил лежать на земле, визжащую, проклинающую, богохульствующую, на вид — совершенно безумную. Ортанс знала, что Лазар мог успокоить Бланш одним прикосновением. Но Лазар был разгневан на нее. На мать, отвергнувшую свое дитя.
Когда-то его мать, родившая его от сидхэ, хотела бросить его в огонь, и спасла его оказавшаяся в толпе монашка... Непосвященная, ничего не знавшая о сидхэ и полукровках, но считавшая, что младенцы невинны.
— Заберите свою дочь, — сказал он мужчине с топором.
А сам шагнул на порог дома священника.
Дверь открылась.
Священник смотрел затравленно и прижимал к себе крохотный сверток: малютка Мари-Анжель размерами была поменьше обычного младенца. Полуникса, они все в детстве миниатюрны.
Рядом со священником стояла его служанка. У нее в руках был старинный мушкет. Заряженный.
— Благодарю вас, падре Лазар, за то, что приехали так быстро. Возьмите дитя и увезите ее. А я усмирю свою паству. Теперь, когда девочки не будет, они, полагаю, смогут меня услышать, — пробормотал священник.
— Они будут вас слушать, — уверенно ответил Лазар. — Прикажите звонарю бить в колокол и пусть все пойдут в церковь. В доме Господа они избавятся от остатков зла. И выйдут очищенными.
Ортанс взяла малютку. Какое хорошенькое личико, прямо куколка! Конечно, человеческие детки редко бывают такими хорошенькими...
Когда они покидали деревеньку Мадо, послышались удары колокола. Малышка проснулась и принялась кричать, выгибаясь всем тельцем, сжимая кулачки. А Ортанс и Лазар просто терпели эту боль. Ортанс — привычно. Лазар — с наслаждением. Это был голос его Бога. И он с радостью принимал страдания, получаемые от него.
4.
В Яблоневый Приют они приехали поздно ночью.
По пути за ними увязался Пэдфут: тоже фэйри, но не из тех, которые принимают человеческий облик. Пэдфут предстает в обличье лохматой черной собаки с горящими глазами. Или просто комка шерсти, катящегося по дороге. Обычно Пэдфуты увязываются за смертными путниками, если те припозднились. Смертные знали, что встреча с Пэдфутом предвещает грядущее несчастье. Но даже они не слишком боялись этих мохнатых фэйри. Знали: если не обращать на Пэдфута внимания, на рассвете он растает. Если бросить ему кусок хлеба — он тут же исчезнет, а добрый путник на неделю будет обеспечен удачей. Если же попытаться отогнать его или ударить — Пэдфут исчезнет, но его обидчика постигнет тяжелая, неизлечимая хворь.
Обычно Пэдфут к другим фэйри, а тем более полукровкам, не пристает. Он питается эмоциями смертных — их страхом или их добротой. Испугается смертный большую черную собаку или пожалеет беспризорного пса — Пэдфут в любом случае будет сыт. Хотя для смертного, конечно, имеется разница — получить в награду за доброту неделю удачи или же слечь с тяжелой болезнью...
Иногда пэдфуты, ровно как и другие младшие фэйри, служат старшим — сидхэ. Но полукровкам — никогда.
— Что угодно тебе, родич? — вежливо спросил Лазар.
Младшие фэйри всегда радовались, когда старшие — или даже дети старших — называли их "родичами". Это была высшая степень уважения. А за уважение фэйри платят равным почтением. И добрыми услугами.
Пэдфут тоже решился заплатить, хотя многие младшие так же презирали полукровок, как и старшие фэйри.
Он забежал вперед, перегородил путь, так что мул Лазара забил копытом, а ослик встал, как вкопанный, и Ортанс почувствовала, как он дрожит.
— Беда! Грядет беда! Берегитесь! — пролаял Пэдфут.
Сердце Ортанс сжалось. Пэдфут не мог ошибиться. Это была его природа: предупреждать о беде. Как природа Баньши — петь песню смерти...
— Я погибну? Или мы оба? — спокойно спросил Лазар.
— Возможно.
— Нынче ночью? На дороге?
— Нынче ночью — возможно. Не на дороге. В конце пути.
— Мы сможем спасти это дитя?
— Возможно... Ничто не решено. Но беда придет. Она откроет ей дверь, — Пэдфут взмахнул когтистой лапой, указывая на Ортанс. — Но впустишь беду ты. Твое сердце, полное жалости. Оно станет источником беды.
— Мы можем как-то избежать?..
