Уже через несколько минут низенький пухлый человечек очень ловко обработал его рану и, видимо, желая поглумится, рекомендовал Лоррену покой и продолжительный сон. Филипп лежал рядом, подперев ладонью голову, и смотрел на новообретенного любовника с жадностью, какой уж тут сон?
А потом — вместо того, чтобы предаться чувственным усладам, они говорили о проигранном сражении. И Лоррен, видя, что Филиппу это интересно, рассказывал все, что думает об обороне фламандцев и о том, как можно с ними поквитаться.
— Я знаю, как мы могли бы взять этот город, не привлекая дополнительных сил, — сказал он, — У меня есть план.
Еще через четверть часа они уже были в комнате с гобеленами, изображающими осаду древней крепости, где на столе была расстелена подробная карта местности. Склонившись над ней, голова к голове, они до утра спорили и чертили стрелочки, разрабатывая хитроумный план грядущего реванша над подлым врагом.
6.
Французы взяли город на следующий день. И повесили его мэра на главной площади перед ратушей вместе с отловленным накануне шпионом. И это было так весело, сражаться плечом к плечу с богом войны, в самом деле, казалось, что они неуязвимы и непобедимы, словно вырвавшиеся на свободу демоны, жаждущие крови. Летя в атаку во главе отряда кавалеристов, Филипп был так счастлив, как не был еще никогда в жизни. Никакие развлечения не шли в сравнение с рукопашной, жаль только, что сражения всегда заканчиваются лишком быстро.
Эффиа больше не делал попыток отговорить Филиппа от сближения с Лорреном, он не был настолько глуп, чтобы в открытую вставать у него на пути. И потом — он знал Филиппа, тот всегда отдавался новому увлечению целиком и безрассудно, пытаться взывать к его разуму или иным чувствам в такие моменты всегда оказывалось бесполезным. Да он и не видел смысла особенно переживать. В кругу близких друзей принца не было строго ограниченного количество мест. Филипп мог кого-нибудь из них выгнать из дворца и повелеть больше никогда не показываться ему на глаза, но очень скоро начинал скучать и приказывал опальному фавориту вернуться. Филипп был привязан к своим друзьям и ни с кем из них не мог расстаться надолго. Они были его собственностью, его игрушками, с которыми он обращался порой как капризный ребенок, но это всех устраивало, потому что когда его высочество имел намерение мириться, он бывал очень щедр. И он относился ко всем своим фаворитам одинаково, в иные моменты приближая к себе то одного, то другого.
Только вот c Лорреном с самого начала все было как-то иначе. Филипп не мог с ним расстаться ни на минуту, и будто не видел никого вокруг кроме него. Это было похоже на одержимость. Он даже спал с Лорреном вместе всю ночь в одной постели, хотя доселе никто не удостаивался такой чести: во время сна Филипп любил простор и терпеть не мог, если во сне кто-то дотрагивался до него.
Несколько лет назад дворецкий суперинтенданта Фуке, знаменитый Ватель, на вопрос принца, не надоела ли ему его жена и как вообще можно столько лет любить одного человека, ответил Филиппу:
— Ваша неразборчивость в связях, ваше высочество, это поиск совершенства. Когда-нибудь вы его найдете, так же, как нашел его я, и больше никто не будет вам нужен.
Почему-то Филипп запомнил его слова. Ему даже показалось, что Ватель прочел в его сердце то, чего он сам о себе не знал и что без него никогда бы не увидел.
— Боюсь, совершенство недостижимо, — сказал он тогда Вателю, скептически взглянув на его довольно невзрачную женушку, — Но я, пожалуй, продолжу искать его. Как знать, может быть, и найду.
Лоррен, безусловно, был тем совершенством, которое искал Филипп. И даже если бы Эффиа был прав, и если бы Лоррен на самом деле не представлял собой ничего особенного, — это уже не имело значения. Он был совершенством в глазах принца. И это невозможно было объяснить и обосновать.
Филипп помыслить не мог, что может потерять Лоррена. Это было бы слишком неправильно и несправедливо. Принц привык верить в свою неуязвимость и неуязвимость своих демонов. Он позабыл, что на войне, случается, убивают...
7.
Королевские войска, наконец, взяли Лилль и двинулись дальше. Окрыленный победами, Людовик намеревался полностью захватить Южные Нидерланды и к концу года направил войска к Франш-Конте.
В январе 1668 года обеспокоенные победами французов Англия, Голландия и Швеция заключили союз и поставили Франции ультиматум, грозясь объявить ей войну, в том случае, если она не свернет военные действия в Нидерландах. Людовик был в ярости, особенно он негодовал из-за предательства Голландии, которой некогда союз с Францией помог обрести независимость. Но он был вынужден уступить. Несмотря на всю свою мощь, Франция не смогла бы противостоять союзу трех государств.
Военный поход, продолжавшийся без малого год, завершался, очень скоро войска должны были возвращаться домой, и Филипп заранее впадал в тоску от одной только мысли об этом.
— Только на войне я по настоящему живу. Мы вернемся в Париж и снова будем умирать от скуки, — жаловался он друзьям, но те не очень разделяли его скорбь, тяготы походной жизни уже порядком всех утомили.
Пока еще не был подписан мирный договор, французы продолжали свое шествие про Франш-Конте, захватывая города и селенья и почти не встречая сопротивления. Но сколь бы слабым ни был отпор фламандцев, порой все же случались стычки и довольно жестокие. В одном из сражений Гиш получил колотое ранение предплечья и эта пусть не серьезная, но довольно неприятная рана угрожала подвижности его руки. В другой стычке едва не погиб сам Филипп. И, возможно, погиб бы, если бы не отменная реакция Лоррена, закрывшего его собой.
По несущейся на приступ коннице стреляли с одного из городских укреплений и, вероятно, стрелявший был достаточно зорок, чтобы приметить среди нападавших командира и достаточно меток, чтобы суметь достать его. Лоррен то ли успел заметить направленное в их сторону дуло мушкета, то ли действовал по наитию, — ведь понять, куда именно полетит пуля, было совершенно невозможно. Он бросил лошадь вперед, одновременно хватая под уздцы лошадь Филиппа и останавливая ее на ходу, отчего принц едва не вылетел из седла. Подняв свою лошадь на дыбы, Лоррен рассчитывал прикрыть Филиппа ее крупом. Но ему не повезло. И вместо лошади он поймал пулю сам. Пуля вошла в бедро в опасной близости от артерии и, хотя раненого тут же доставили в лагерь и передали на руки врачам, жизнь его долгое время была в серьезной опасности.
Филипп был вне себя от ужаса и горя, он едва не вытряс душу из своего врача, пригрозив ему пытки всеми муками ада, если его милый Лоррен умрет. Врач, еще не совсем понимая, что произошло, просил отпустить его к раненому, пока тот и вправду не умер. А увидев, что дело действительно серьезное, он выставил Филиппа из лазарета взашей и, несмотря на все его вопли и проклятия, не допустил к возлюбленному до той поры, пока не убедился, что жизни раненого на данный момент ничего не угрожает.
С тех пор Филипп сидел у постели Лоррена сутки напролет, мешая врачам работать постоянными расспросами и угрозами. Он сам кормил раненого бульоном и лекарствами и поминутно щупал ему пульс. Он поругался с королем, который, узнав о случившемся, приехал в лагерь брата, чтобы в очередной раз попенять ему на неосторожность, и, увидев, что тот находится в совершенно невменяемом состоянии, посоветовал ему отправится спать, доверив своего драгоценного Лоррена заботам врачей. Филипп запустил в короля медным тазиком, после чего заявил, что никуда не уйдет. Разгневанный король пригрозил ему, что отправит под арест, но предпочел оставить безумца в покое. Филипп временами был страшно утомителен для всех окружающих.
Лоррен, говоря по правде, тоже был бы непротив, чтобы Филипп отправился спать и позволил бы выспаться ему самому, он потерял много крови, к тому же рана воспалилась, и его мучил жар. Филипп клал мокрые тряпочки Лоррену на лоб и развлекал разговорами. Периодически проваливаясь в забытье, Лоррен терял нить его повествований, но принц, к счастью, и не требовал от него никакой реакции. В полубреду Лоррену виделись какие-то сцены черных месс и кровавых жертвоприношений, рогатые демоны пили кровь из ритуальных чаш, а колдун, облаченный в черную сутану священника, обещал Филиппу, что владыка Ада исполнит все его желания. Почему-то Филипп считал, что Лоррен и есть этот подарок из Ада, и по этой причине совершенно точно не умрет. Он так пытался его утешить? Впрочем, и это могло придуматься Лоррену в бреду. Несмотря на всю свою кажущуюся инфантильность, Филипп был слишком рационален для того, чтобы нести подобный бред, это шевалье уже успел понять.
Глава 4
1.
По возвращению в Париж Филипп посвятил своего возлюбленного в Темный Круг. Хохоча в душе, Лоррен подписал кровью договор с Дьяволом. Он не очень-то верил во всю эту муть. Зато обряды у Темного Круга и впрямь были забавные, Филипп умел веселиться с размахом. О развлечениях его ходило много слухов при дворе, но Лоррен и представить себе не мог, что принц увлекся черной магией. Это было не особенно разумно, это было опасно. Инквизиция все еще существовала, и король, пусть и был всесилен в своей стране, мог бы и не суметь замять скандал, ежели таковой разразился бы. Филипп уверял Лоррена, что никто и никогда не узнает об их шалостях, Лоррен отвечал на это, что дворец и без того полон слухов. Впрочем, после того, как он сам поучаствовал в черной мессе, Лоррен перестал призывать своего сюзерена к осторожности. Ему понравилось. Было во всех этих смешных и несуразных на первый взгляд ритуалах что-то завораживающее и лишающее разума, обостряющее чувства и доставляющее особенно острое удовольствие от, казалось бы, обыденных вещей. Лоррен подозревал, что мнящий себя колдуном аббат подмешивает какое-то зелье в воск свечей. В ядах он, по крайней мере, разбирался очень неплохо.
Со временем положение де Лоррена при дворе герцога Орлеанского делалось все прочнее, какие бы предположения не строились относительно продолжительности нежных чувств Филиппа к новому фавориту, ни одно из них не оправдалось. Лоррен стал неотъемлемой второй половиной принца, и вскоре даже начало казаться, что он был ею всегда. Сам шевалье быстро привык к своему статусу и, убедившись, что Филипп ни в чем не может ему отказать, нагло этим пользовался, выпрашивая поместья себе, и выгодные должности своим многочисленным родственникам.
Такое положение вещей ужасно раздражало Генриетту. Формально, будучи хозяйкой Пале-Рояля, на деле она не имела во дворце совершенно никакого влияния. Ее желания значили меньше, чем прихоти любого из фаворитов ее мужа, они получали роскошные подарки, ей же доставались какие-то жалкие крохи, и даже их приходилось выпрашивать. Генриетта терпеть не могла всех фаворитов Филиппа, но Лоррена она ненавидела от всей души. Тот распоряжался в Пале-Рояле, как у себя дома, вел себя высокомерно и даже не пытался изображать почтительность, будто жена его сюзерена была всего лишь какой-нибудь бедной родственницей, которую терпят по доброте душевной. Шевалье нарочно издевался над Генриеттой, отменяя ее распоряжения, даже те, которые совершенно его не касались, только для того, чтобы лишний раз обидеть и унизить ее. Он так развлекался.
Какое-то время Генриетта устраивала скандалы мужу, взывая к его совести или же пытаясь спекулировать детьми, но на Филиппа ее истерики не действовали, он или смеялся над ней или был груб, и жизнь молодой женщины постепенно превращалась в кошмар. Филипп не любил ее. Но в то же время злился и бешено ревновал, если ему вдруг казалось, что она по-особенному посмотрела на какого-нибудь мужчину. Он не хотел ее. Но в то же время регулярно являлся в ее покои и исполнял свой супружеский долг, потому что ему нужен был наследник. Генриетта постоянно была в тягости, но в силу слабости здоровья часто беременности ее заканчивались выкидышами, да и из тех детей, которых ей удалось выносить, выжили только две дочери. Ее милый сыночек, счастье, радость и надежда Филипп-Шарль прожил всего три с половиной года, и умер от лихорадки. Общее горе на миг сблизило принцессу с мужем, в церкви во время отпевания они оба не могли сдержать слез, но после Филипп совершенно отдалился от Генриетты и злился на нее, будто это она была виновата в смерти ребенка. Жаловаться на Филиппа королю тоже не было особенного смысла, Людовик хорошо относился к своей невестке и часто действительно вступался за нее, но ничем хорошим это не заканчивалось. Братья ссорились, громко ругались, после чего король, кипя гневом, покидал Пале-Рояль и все шло по-старому, — Лоррен получал очередной подарок, а Генриетта лишалась и того малого, на что могла бы рассчитывать. К тому же, разругавшись с королем, Филипп неизменно устраивал скандал и своей жене, и тут дело не ограничивалось просто воплями и истериками, Филипп швырялся разными предметами, однажды в клочки изорвал скатерть, а под конец пригрозил Генриетте, что отправит ее в Англию.
Всякому терпению есть предел, взбешенная Генриетта отправилась в Лувр и рассказала об этой угрозе королю. Как раз в то время Людовик особенно нуждался в хороших отношениях с невесткой, она выступала посредником в тайных переговорах между ним и своим братом Карлом II, королем Английским, в деле подписания союзнического договора против голландцев. Гнусная выходка Филиппа привела короля в ярость. Генриетта воспользовалась моментом и заявила, что виной всем ее бедам шевалье де Лоррен, который строит против нее козни. Ко всему прочему, как раз в тот же день король узнал, что Филипп вознамерился подарить любимому фавориту богатейшее аббатство Сен-Бенуа, находившееся на его землях, и это было последней каплей. Или скажем так — это послужило поводом избавиться от де Лоррена.
Людовик запретил Филиппу разбазаривать имущество, тот по обыкновению своему, не собирался подчиняться, но, на сей раз, король проявил твердость. Филипп обиделся, хлопнул дверью и уехал в свой дворец, в ответ на это Людовик отправил в его дом гвардейцев, с целью арестовать надоевшего всем де Лоррена и препроводить его в крепость. Все было исполнено в точности, Лоррена можно сказать вытащили из постели принца и, взяв под стражу именем короля, увели в неизвестном направлении.
Филипп был вне себя от возмущения, и посреди ночи отправился к брату выяснять отношения, освещая себе путь факелом. По пути он едва не поджег дворец, но следовавшая за ним команда фаворитов сумела предотвратить распространение пламени, пострадали только пара гобеленов.
Разыскав своего брата в постели любовницы, Филипп прямо там устроил скандал и, заикаясь от избытка чувств, просил Людовика вернуть ему Лоррена. Но король оставался непреклонен. Он выставил Филиппа из спальни и приказал убираться из дворца. Филипп заявил, что так и сделает, вернулся домой и, перебудив всю челядь, велел всем немедленно собираться в Виллер-Котре. Генриетту он прихватил с собой, что, говоря по чести, очень раздосадовало короля, который все еще нуждался в ее услугах. Однако Людовик был так рад хотя бы на время избавиться от общества брата, что не стал ему препятствовать с отъездом, пусть даже тот забирал с собой жену.
