— Ты не понимаешь, глупый фэйри, — сказал он, — Мне плевать теперь на все, что будет с этим миром. На что он мне сдался? Пусть катится к дьяволу в ад...
— Ты должен... — начал Тиалон, но Филипп перебил его:
— Я никому ничего не должен!
Сидхэ несколько мгновений смотрел на него печально, потом произнес:
— Нам нужно уходить отсюда, Филипп, нужно вернуться домой. Я ничего не понимаю в человеческих пророчествах, но твою судьбу видели владычицы. Сейчас ты ослеплен горем, но пройдет время и ты изменишь решение, ты убьешь Леавана, пусть только ради того, чтобы отомстить. И спасешь мир.
— Я не буду этого делать, — сказал принц, — Не хочу.
Филипп сел на пол, прислоняясь спиной к обломку сталактита.
— Все эти пророчества и разговоры о судьбе, полнейшая чушь. Знаешь, какой еще есть верный способ спасти мир? Прикончить тебя. Твоя тетка обещала начать священную войну, если ты умрешь.
— В самом деле? — удивился Тиалон.
— Удобно было свалить Леавана на меня, но, увы, ничего не вышло. Думаю, Совет очень скоро найдет новое решение проблемы.
— А что будет с тобой?
— А ничего.
Филипп взял в руки череп Лоррена и поставил себе на колено, нежно провел кончиками пальцев по кости скулы.
— Я останусь здесь до рассвета. Похороню его. А потом отправлюсь следом, в самое пекло. Ты думаешь, я могу отпустить его туда одного? Давай, Тиалон, прыгай в лужу и убирайся к чертовой матери в свой фэйрилэнд, твоя миссия здесь закончена... Я освобождаю тебя от службы. И не переживай, все будет хорошо. Может быть, ебанутая Кассандра уже увидела новые пророчества, и нашла Совету еще какого-нибудь идиота на роль спасителя мира.
— Кстати, Кассандра... — пробормотал Тиалон.
Он вдруг опустился на колени рядом с костями, словно высматривая там что-то, потом запустил руку между ребер и вытащил подаренный прорицательницей амулет. Тот был цел, не треснул от жара и даже почти не закоптился.
Несколько мгновений фэйри вглядывался в него, с опаской поднеся ближе к глазам.
— Амулет изменился, — с удивлением проговорил он, — Я чувствую в нем магию, какую-то очень темную магию, которой в нем раньше не было... Посмотри сам.
Тиалон осторожно протянул амулет Филиппу.
— На что там смотреть? Амулет не сработал. Эта дрянь должна была уберечь Лоррена от смерти, но он, как видишь, мертв!
Говоря это, принц все же взял амулет и положил его на ладонь.
Тиалон был прав, амулет изменился, раньше он был пустой и легкий, он был всего лишь камушком на цепочке и вызывал странное ощущение какой-то затаенной угрозы, тоскливого ожидания, тянущей пустоты, а теперь он был наполнен магией, очень темной, непонятной магией, древней, мощной и пугающей.
— Ты чувствуешь? — спросил Тиалон, — Как, по-твоему, что это может быть?
— Не знаю. Да и какая разница? Вампир сгорел, рассыпался прахом. Ничто на свете не сможет его воскресить.
— Ты уверен?
— Я уверен.
— Ты не можешь быть уверен. Ты не можешь знать все. Продумай сам, к чему Кассандре было предупреждать тебя о возможной гибели Лоррена и предлагать амулет, который не сработает, тогда как она могла просто об этом умолчать? Здесь что-то не сходится. И это было бы глупо, очень глупо с твоей стороны — не выяснить все до конца.
— Глупо? — протянул Филипп, криво улыбнувшись, — Знаешь, что было глупо? Верить буйно помешанным прорицателям. Принимать у них амулеты, не выяснив заранее, как они работают. Лезть с закрытыми глазами в западню, просто потому, что кто-то сказал, что все будет зашибись. Я никогда раньше не поступал так. Не вел себя, как слабоумный... Я должен был умереть сегодня, я это заслужил. Но вместо меня умер он, потому что он привык прикрывать меня всегда, не раздумывая.
— Ты ошибаешься, — сказал ему Тиалон, терпеливо, будто упрямому ребенку, — Ты все делал правильно. Я знаю, людям часто свойственно винить себя в том, за что они не несут ответственности. Немного странно, но... Мне кажется, я это понимаю. Ты знаешь, что прорицательница не лгала, ты знаешь, что владычицы не ошибаются, это просто невозможно. Тебе суждено спасти мир. По-другому быть не может.
— И как ты собираешься меня заставить?
— Не в моих силах тебя заставить. Моя роль не настолько велика. Просто ты послушаешь меня и поймешь, что я прав. И вернешься со мной в Париж, чтобы выяснить все насчет амулета. Ты не сдашься, пока есть хоть крохотная надежда на то, что Лоррена можно вернуть.
— Надежды нет.
— Загляни в свое сердце и скажи это еще раз. И тогда я уйду и оставлю тебя одного здесь до рассвета, как ты хочешь.
Филипп молчал, и Тиалон улыбнулся.
— Нам нужно собрать останки, чтобы позже достойно их упокоить... Если они не понадобятся для чего-то еще. Ночь на исходе, надо торопиться, иначе мы не успеем вернуться в гостиницу до рассвета.
— Если бы ты знал, как ты мне надоел, — проговорил Филипп, поднимаясь, — И ты, и все фэйри на свете. Прорицательницы, Совет, охотники и прочее дерьмо... Зачем мне все это было надо?
— Я думаю, что...
— Заткнись, Тиалон, мне плевать, что ты думаешь!
Филипп осторожно положил амулет в нагрудный карман, потом положил череп Лоррена на пол. Скинул куртку, рубашку. Надел куртку на голое тело. А в рубашку принялся собирать кости, стараясь не упустить ни единой, даже самой маленькой.
— Может быть, нужно собрать все? И пепел тоже? — спросил он, — Но это вряд ли получится...
— Не знаю, — сказал Тиалон, — Возьми то, что сможешь. Пока ты следуешь пророчеству, ты делаешь все как надо.
Филипп обреченно застонал и выругался сквозь зубы.
— Еще раз услышу слово "пророчество" и врежу тебе, так и знай.
— Хорошо, — согласился фэйри. — Я больше не буду его произносить.
В гостиницу они вернулись перед самым рассветом. Филиппу пришлось самому вести машину, а делал он это плохо, поэтому пару раз они едва не упали в пропасть и еще пару раз ободрали бока о скалы.
Филипп сложил кости Лоррена в его гроб, а потом отправился к Клоду и разбудил его, заявив, что они уезжают в Париж прямо сейчас, чтобы прибыть туда к ночи.
Клод был безмерно шокирован растерзанным видом принца, но, разумеется, не отважился ни о чем спрашивать, ни о том, что произошло, ни о том, где месье Лоррен. По глазам принца он видел, что задавать вопросы не стоит.
Он поместил два гроба в кузов фургона и сел за руль. Фэйри устроился с ним рядом на пассажирском сидении. Его Клод тоже расспрашивать не решился. Так они и ехали до самого Парижа молча.
5.
Теодолинда встречала их у порога.
Она снова была одета в длинное бархатное платье и в меховую накидку. И на голове ее была эта ужасная диадема со шмелями.
Вид у воительницы был соответствующий наряду — величественный и суровый.
И в руке она держала меч, явно древний, кое-где поржавевший и выглядевший каким-то обгрызенным.
— Ты знала. Ты с самого начала все знала! — со злостью сказал ей Филипп.
— Да, я знала, — торжественно согласилась Теодолинда, — И он тоже знал, когда уходил с вами... Он принял свою судьбу.
Филипп смотрел на нее, стиснув зубы, и было видно, какого труда ему стоит удержаться от чего-нибудь необратимо разрушительного.
— Как думаешь, у меня есть хоть одна причина не убить тебя?
— Вы не сможете, — произнесла воительница, — Я сильнее вас.
— Ты очень удивишься, если я скажу, что не собираюсь вызывать тебя на поединок?
Теодолинда усмехнулась.
— Нет, не очень. Вы можете приказать меня убить. Но не станете делать этого: вы же хотите узнать, как действует амулет и как вам вернуть вашего друга.
— Его действительно можно вернуть?
— Да, но сначала нужно спасти мир. Так суждено.
— Ни слова больше о том, что суждено! Я не желаю об этом слышать!
— Так суждено, — сурово повторила Теодолинда, — Вам суждено спасти мир. А Лоррену было суждено умереть за вас. Кассандра это предвидела и потому прежде послала нас к жрецам Анубиса за амулетом. Который мог задержать его душу на мосту.
Филипп, который собирался сказать ей все, что думает о том, что "суждено", при этих последних словах замер от удивления.
— К жрецам... Анубиса?! — выдохнул он, — Анубиса?!
Теодолинда медленно кивнула.
— И я полагаю, — продолжила она, — что нам следует уединиться, чтобы я рассказала все, что вам предстоит сделать, без свидетелей. Не стоит, чтобы это слышали многие... Кстати, вот меч. Десятый век. Ничего старее не нашла. Но если его перековать и заточить, им можно сразить сидхэ.
— Нужно перековывать? — пробормотал Филипп.
— Он стал слишком хрупким от старости. А плоть сидхэ — это все же плоть. Она не подается под мечом так легко, как плоть вампира под серебряным клинком или осиновым колом. Я взяла на себя смелость договориться с цвергами. Если отослать им меч до рассвета, они вернут его к следующему рассвету. Лучших кузнецов в этом мире вы не найдете.
— Цверги... И Анубис... Как это все... волшебно. Что ж, пойдем, поговорим приватно!
— Цвергов в Париже мало, — продолжала Теодолинда, следуя за ним в кабинет, — Изначально это была группа бунтарей-изгнанников. Но со временем они примирились со своими сородичами, однако решили не возвращаться в горы, потому что довольны своей жизнью в вашем городе. Здесь у них нет конкурентов в оружейном мастерстве и ювелирном искусстве, и их работы очень востребованы у колдовского ковена. Кстати, цверги не запросили платы, когда узнали, для чего нужен меч, а ведь обычно цверги очень высоко ценят свое искусство. Вы видите, принц, взоры всех живущих устремлены на вас с надеждой.
— Я польщен. Весьма... К черту цвергов, Теодолинда! Я хочу знать, что вы там устроили с Анубисом!
Филипп пропустил воительницу в кабинет и захлопнул дверь. Та положила меч на письменный стол, так осторожно, будто он был стеклянным, и стояла, пока Филипп жестом не позволил ей сесть.
— Так что с Анубисом? Рассказывай!
— Вы ведь знаете, кто он такой? — осторожно спросила Теодолинда.
— Все это знают. Египетский бог смерти с головой шакала. Проводник умерших.
— Старым богам поклоняются до сих пор. Культ Анубиса в Египте очень силен. Его жрецы могут многое... В частности, они умеют направлять души по дороге Анубиса. С тех пор, как пришел новый бог — так они называют Спасителя нашего — души после смерти идут другим путем. Но их можно направить на былые пути, что и делают жрецы Анубиса и жрецы Аида, и жрецы иных старых богов смерти. Я не знаю, что становится с этими душами дальше. Возможно, они всего лишь проходят иной дорогой, а после оказываются там же, где все. Жрецы Анубиса не открывают этой тайны. Возможно, и сами они тоже не знают. Для их бога главное — чтобы по его дороге продолжали проходить души, и он мог брать с них дань. Сжирать какую-то часть энергии души. А еще жрецы умеют останавливать души на пути... Прежде, чем они встретятся с Анубисом и перейдут в невозвратное. Для этого человеку, который обречен погибнуть, дают амулет. Изготавливают его специально для этого человека. И в миг его смерти душа останавливается на границе между миром живых и миром мертвых. И остается там, пока ее не позовут обратно.
— Вот с этого места становится интересно. Жрецы вернут Лоррену жизнь? Каким образом? Пробормочут заклинания и кости снова покроются плотью, и он встанет, будто не умирал?
— Не совсем так. Нельзя восстановить уничтоженную плоть. Но можно вселить душу в иное тело. Для этого тот, кто хочет вернуть покойного, должен избрать новый сосуд... Кого-то, кого он любит больше всех прочих. Кого-то из живых, кто ему дороже всех. И тут важно не пытаться обмануть Анубиса. Он не примет несовершенную жертву. Нужно оторвать от своего сердца кого-то дорогого и любимого, чтобы вернуть другого дорогого и любимого с путей смерти. Душа жертвы будет вырвана из тела, а на ее место будет помещена душа того, для кого был создан амулет. В данном случае — душа Лоррена. Вы сами призовете его. И он вернется к вам. Только в другом теле... Но это же не важно. Он будет по-прежнему он, — Теодолинда печально взглянула на Филиппа. — Я сама хочу, чтобы он вернулся. Он великий воин. Он не утратил способность наслаждаться бытием. Я сожалела о неизбежности его гибели.
Филипп смотрел на нее каким-то остекленевшим взглядом.
Смотрел молча довольно долго.
— Как можно было придумать такое? — спросил он потом, — Как это все могло придти вам в голову? Неужели нельзя было устроить что-то попроще, что-то... менее извращенное?!
Теодолинда смотрела на него, не понимая.
— Кассандра видела все, что произойдет, — продолжал Филипп, — в подробностях, в мельчайших деталях. Почему нельзя было найти защиту от магии фэйри? Хотя бы попытаться! Сказать мне об этом! Я бы попробовал что-то... хоть что-нибудь...
— Вы не хотите понять! — сказала Теодолинда с досадой, — Существует неизбежность. Лоррен должен был умереть! Мы не могли пытаться изменить то, что предначертано, это могло бы все испортить! Кассандра сделала все, что было в ее силах и даже больше, — она придумала, как его вернуть!
— Вы делаете из меня какого-то сказочного персонажа, — пробормотал Филипп, — он идет, куда ведет его судьба, он приносит жертвы: отдай то, что тебе дорого, чтобы получить что-то, что еще дороже...
— Схема всегда примерно одинакова, — согласилась прорицательница, — Вы же знаете законы магии, их никак невозможно обойти.
Филипп посмотрел на нее с горечью.
— В какой момент я встал на этот путь, Теодолинда? В какой проклятый момент своей жизни?! Когда решил стать принцем города? Когда принял сокровища фэйри?
— Полагаю, это произошло в момент вашего рождения на свет.
— На свет? Я был рожден на тьму, а не на свет...
— Мы все рождаемся на свет, — возразила Теодолинда, — Но потом можем выбирать.
— Выбирать... — Филипп усмехнулся — Это, видимо, не в моем случае... Ладно. Я все понял. Я иду дальше, теперь уже поздно рыпаться.
— Так я передам меч цвергам?
— Да, пусть они его перекуют...
И он вдруг рассмеялся, словно вспомнил что-то... нет, не веселое, скорее курьезное.
Теодолинда смотрела на него с недоумением.
— "Зола обратится огнем опять, В сумраке луч сверкнет, Клинок вернется на рукоять, Корону Король обретет!" Знаешь, откуда это?.. Это "Властелин колец", история, которая преследует меня в последнее время. Там тоже перековали древний меч для Истинного Короля. Но только обошлось без жертвоприношений. Хотя... Это как посмотреть.
Теодолинда кивнула ему очень серьезно.
— Вы думаете, я не понимаю, какая тяжелая ноша легла на вас? Я понимаю. И сожалею. Но высшие силы не дают непосильной ноши, вы справитесь. Вы хороший король, Филипп. Никогда не думала, что скажу это...
— И не надо было, — оборвал ее Филипп, — Неси меч к цвергам, Теодолинда. Но перед тем, как ты уйдешь, хочу сказать тебе еще одно: вы должны вернуть мне Лоррена до того, как я пойду спасть мир. Это мое условие. Я отныне принимаю оплату вперед, только так и не иначе.
Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, и Теодолинда вдруг согласилась.
