Браско, как и Освальд, тоже вспоминал о семейном очаге, но только о своем собственном. В маленькой деревне у самой столицы его ждали жена и трое детишек. Мечник думал о них с нежностью и хотел непременно свозить на праздничную ярмарку по возвращении. Никогда бы он не отпустил своих детей в такое жуткое место, как Горелый лес, пусть бы даже они к тому времени завели свои семьи, а он бы уже сделался седым дедом.
Лекена в тот вечер занимали весьма любопытные мысли. Он слышал ранее об одном молодом человеке, внешне походящем на найденного ими в лесу, и теперь ему стало любопытно, был ли это вправду он. И если да, то как же такое могло случиться, что с ним вот так справился медведь? А если это вовсе не медведь напал на него, то что за страшная сила вырвалась на волю в этих краях? И что за тайна заставила того человека поехать столь опасной дорогой?
Когда луна сдвинулась на четверть своего пути, Грут повернул голову и внимательно оглядел спящих. Никто не шевелился, все дышали ровно. Кнэф опустил руку и медленно отстегнул от пояса флягу, затем отошел к краю стоянки и осторожно пролил немного жидкости на снег. По сугробу расплылось темное пятно, из которого в лунном свете выпорхнула прозрачная птица. Она села на руку Груту, и он шепнул что-то, наклонившись к её маленькой голове на изящной шейке. Затем он тряхнул рукой и птица взмыла вверх, почти незаметная в ночном воздухе.
Когда приблизилось время будить Освальда, кнэф опять подошел к сугробу и засыпал темное пятно снегом. Птица уже должна была доставить послание.
Глава 2 ↑
Утром путники собрались быстро. Поднявшись незадолго до рассвета, они наскоро поели хлеба и холодного мяса, запив их водой. После забросали снегом тлеющие в костре бревна, убрали навесы, а лапник сложили в кучу — вдруг кому пригодится. Скрывать следы ночевки они не стали — это отняло бы время, да и лошади все одно продавливали снег копытами, указывая, куда направились всадники. Вдобавок не похоже было, чтобы кто-то преследовал отряд.
Небо еще до полудня затянуло ровной светло-серой пеленой, воздух потеплел, и странники уже не дрожали от холода. Дорога поначалу шла через поле, а затем по обе стороны выросло заснеженное чернолесье. Деревья в нем были не такие высокие, как в Горелом лесу, но зато стояли чаще.
Освальд опять ехал во главе отряда и снова оказался самым зорким. Он приметил, как впереди с правой стороны дороги качнулись ветки небольшого куста лещины, и с них легкими хлопьями осыпался снег. Мечник тут же осадил свою кобылу, однако Тесса позади него растерялась и проследовала дальше, а когда наконец попыталась остановиться, то чуть не вылетела из седла. Следом за ней строй сбился, кони кружили по дороге, мешая друг другу.
— Что на этот раз? — раздраженно спросил Гайтус?
Вместо ответа Освальд указал на орешник, который теперь, ко всеобщему изумлению, исторг клуб пара. Грут и Браско схватились за мечи, но тут же поняли, что от арбалета было бы больше толку, если б у кого-то рука поднялась совершить такой дикий поступок — из кустов на дорогу выбрался великолепный жеребец.
Степные лошадки, пусть даже выносливые и неприхотливые, явно не были ровней тому скакуну, на которого все в отряде, даже лорд Гайтус, теперь взирали с восхищением. Прекрасное животное впечатляло крепостью и мощью: под кожей на широкой груди четко обозначались бугры мышц, гладкая черная шерсть лоснилась в дневном свете и оттеняла гриву и хвост чуть темнее цвета золы. От жеребца шел пар, как будто он был разгорячен скачкой.
— Смотрите, — вдруг очнулась Тесса, — там, на седле!
К задней луке была пристегнута дорожная сумка, наполовину скрытая плащом, перекинутым через седло и одним концом заткнутым за подпругу. С другой стороны седла выступали две одинаковые рукояти мечей в ножнах.
— Это того мертвого торговца! — в возбуждении воскликнул Браско. — То-то у него плаща не было.
— Что-то не верю я, чтобы простой торговец прихватил для защиты два боевых меча, — с сомнением сказал Освальд.
— А он их на продажу вез! Оно и видно, что не воин — даже не подумал от медведя мечом отбиться. Небось и конь не его, сторговать хотел.
— Может быть, по вещам в сумке и плащу мы что-то узнаем о владельце? — предположил Лекен.
Освальд немедленно с ним согласился. Если это действительно конь того несчастного, то судьба предоставила им возможность узнать о нем побольше.
— Ваша Светлость, — обратился к лорду мечник, — позвольте попытаться изловить.
Гайтус снова посмотрел на животное. Теперь уже хмуро, как на очередную задержку.
— Что ж, — промолвил он без особой радости. — Попробуйте. Но затем его все же придется отпустить. Он лишь задержит нас и привлечет внимание.
Освальд тут же спешился и сделал несколько осторожных шагов в направлении коня. Черный красавец повернул морду, посмотрел на него большими, умными глазами. Затем внимательно оглядел остальных и махнул хвостом, словно раздумывая.
Мечник подошел ближе и начал подманивать коня, стараясь сделать голос помягче. Жеребец не спеша переместился на левую сторону дороги, затем отошел подальше от отряда, не выказывая желания знакомиться с толпой вооруженных всадников. Освальд причмокивал губами, говорил ласковые слова, даже посвистел, но ничего из этого не возымело действия. Напротив, конь внезапно присел и прямо с места сорвался в стелющийся галоп. Через несколько мгновений он скрылся из вида.
— Ну вот, — разочарованно сказал Браско, — а мечи могли бы пригодиться, раз уж коня нельзя оставить.
Освальд тоже ощущал досаду, но лишь по той причине, что ответы снова от него ускользнули.
— Может, он нам еще встретится, — утешительно заметил Ламберт.
Всем, однако, в это верилось с трудом: жеребец так смотрел на странников, что теперь если б и показался им, то лишь издали.
Мечник, скрывая свое недовольство, вернулся в седло. Чуть погодя по команде Гайтуса отряд снова выстроился вереницей и двинулся по снежной полосе дороги, продолжая путь.
Больше ничто их не отвлекало, и они долго скакали — сквозь перелески и поля, вдоль леса и через небольшой ручей по деревянному мостику. Привал сделали всего один раз, и тот краткий.
Наконец, когда солнце, сияющим полукругом выглянувшее из-за туч, уже клонилось к закату, путники увидели с невысокого холма столбики дыма, выдающие деревню. Гайтус подъехал ближе к Освальду:
— Что там? — спросил он.
Мечник помнил, но все же достал карту и указал лорду на один из знаков.
— Вот здесь, Ваша Светлость. Краминка. Небольшая деревушка.
— Не так уж она и мала, — Ламберт, вытянув шею, считал струйки дыма. — Полтора десятка дворов там найдется, а может, и больше. Карта ведь старая.
— Хорошо бы заехать, — просительно сказал Освальд. — У нас все мясо вышло, из припасов только крупы остались. А впереди еще день пути.
— И под крышей на обычной постели переночевать бы неплохо, — чуть слышно пробурчал Лекен в воротник.
Гайтус помолчал и подумал. С одной стороны, при мысли о склизкой каше со вкусом кострового дыма ему становилось дурно. Годы жизни в замке изнежили его больше, чем он предполагал, хотя ему удавалось производить впечатление обратного. С другой стороны, ему не хотелось привлекать к отряду излишнее внимание. В этот день они проделали большой путь, Гайтус был доволен. Дорога оказалась легче, чем он ожидал, и отдых этим вечером позволил бы продолжить путь с новыми силами, но цель их путешествия все же требовала хранения тайны.
— Так и быть, — решил лорд. — Остановимся в деревне на ночь, но никто из вас не должен распускать язык. Я назовусь другим именем — представлюсь как командир Левин. Это начальник моего гарнизона, вряд ли его имя известно в этих краях. Кто бы ни спросил, отвечайте, что мы смотрим земли по поручению королевского казначея, — он бросил взгляд на помятый и надорванный пергамент в руках Освальда. — А то старые карты уже никуда не годятся.
Спустившись по склону холма в белую пустыню полей, отряд отправился к Краминке. Дорога теперь была наезженной, и на ней остались свежие следы тележных колес. Крестьяне, видно, брали дерево на постройки и дрова из ближайшего леса и запасали сосновые ветки к празднику.
Вскоре тропа уперлась в деревенские ограды, заметенные высокими сугробами. Всадники проехали мимо колодца, а потом их глазам открылась улица из пяти дворов, стоявших особняком друг от друга. Ставни в низких бревенчатых хижинах с соломенными крышами были плотно закрыты, из труб к небу поднимался белый дым. Где-то на другой улице негромко лаяла собака. По дороге шел мужичок в тулупе и затертой заячьей шапке, нескладный в плечах, но все же крепкий на вид. Освальд дружелюбно обратился к нему и спросил, найдется ли им где переночевать в этой деревне.
— Отчего же не найтись, — ответил крестьянин, с любопытством оглядывая странников и их лошадей. — Вы, случаем, не за королевскими шкурами приехали? Они на дворе у Врана.
— Какими шкурами? — вырвалось у Тессы, ибо слова крестьянина для неё прозвучали ужасно: как будто кто-то содрал кожу с их величеств и бросил на каком-то Врановом дворе.
— Ну, как же — королевскими, — повторил мужик, глядя на нее, как на неразумную.
— В этом году в подарок к празднику Его Величеству изо всех деревень присылают куньи или беличьи шкурки, — подсказал ей Освальд.
Тессе стало очень стыдно за свое незнание. Она опустила глаза и даже отвернулась. Её уши запылали под капюшоном плаща.
— Мы не за шкурами, — вернулся к разговору мечник. — Мы из столицы, проводим смотр земель по приказу королевского казначея. Карты в замке совсем старые, там ваша деревня всего в восемь дворов.
— Да уж, с деревни побольше и налог побольше, — проворчал крестьянин, но дальше испытывать судьбу не стал и махнул рукой в сторону высокого забора, за которым виднелось жилище побогаче, чем другие хижины: верно, у хозяина хорошо шли дела. — Вот Вранов дом, там спросите. Он у нас обыкновенно с господами общается, да и двор у него самый большой. Еще в лавке места хватает, в ней и кабак заодно. Увидите дальше за поворотом.
Поблагодарив, всадники последовали к указанному дому, а мужик хотел остаться и посмотреть, что случится, но, встретив хмурый взгляд Грута, внезапно передумал и отправился своей дорогой, хоть и оглядывался несколько раз.
У больших створчатых ворот Освальд спешился и постучал по ним кулаком. На гулкий звук откликнулись собаки, забренчала цепь. Затем хлопнула дверь, во дворе послышались шаги по скрипучему снегу. Створка ворот приоткрылась, и из-за неё выглянула полноватая крестьянка лет сорока в короткой шубке, наброшенной поверх платья из грубоватого некрашеного полотна.
Ламберту женщина не понравилась. Он заметил алчный огонек, вспыхнувший в её глазах, когда она увидела важных гостей. Смотрела она с каким-то прищуром, а морщины возле ее губ говорили о частых недовольствах. Для путников, однако, женщина изобразила осторожное гостеприимство.
— Чем мы понадобились господам? — спросила она, глядя на Гайтуса, которого безошибочно выделила как самого знатного. За лорда ответил Освальд, повторив выдумку про казначея.
— Не пустите ли переночевать? — добавил мечник.
Ламберт увидел, как крестьянка чуть заметно скривилась, оценив число всадников. Со слуг короля не принято было брать денег за постой, но их полагалось кормить.
— У нас тесновато, — будто бы винясь, сказала женщина. — Все больше хозяйство строим. Сами в одном покое спим, другой моя сестра занимает. Но она теперь в городе, так что для двоих место найдется.
— Что, даже на полу не поместимся? — с большим недоверием спросил Освальд.
Ламберту было весьма любопытно послушать, что крестьянка придумает в ответ, но тут вдруг вмешался Гайтус:
— Нам нет нужды ютиться в тесноте. Мы с Лекеном останемся здесь, а вы поезжайте в лавку.
— Верно, верно, — поторопилась сказать хозяйка. — Микен вас разместит в своей лавке, у него места полно.
Освальд обменялся взглядом с лордом, понятливо кивнул и снова вспрыгнул в седло, уводя лошадь от ворот. Крестьянка широко распахнула одну из створок, и Гайтус с Лекеном проследовали во двор, где виднелись порожняя телега и прислоненный к ней хомут. Остальные путники смотрели, как за ними закрылись ворота.
— Правду говорят, что нет лорда, который бы себя обидел, — проворчал Браско.
— Во всей деревне этот дом самый сохранный от чужаков и воров, — пояснил Освальд. — Забор высокий, ворота запираются, на ночь собак спускают. Лучше хранить что-то в таком месте, которое труднее обокрасть, а милорду ведь есть, что хранить.
— Мог бы и я подсобить.
Ламберт фыркнул. Мечнику со всей очевидностью хотелось к живущим в достатке крестьянам, а не в какую-то лавку.
— Мог бы, но не подсобишь, — отрезал Освальд. — Нечего нам всем тесниться в одном покое, когда можно устроиться получше. А то и впрямь люди подумают, что непомерное богатство везем.
Давая понять, что пререкаться с ним дальше бесполезно, он направил лошадь по дороге, ведущей на соседнюю улочку. Здесь, как и вдоль первой, расположились пять хижин, опознать в одной из которых лавку оказалось не так-то просто, настолько мало они отличались друг от друга. Только заметив у двери пару пивных бочонков, путники вспомнили, что им говорили также про кабак.
Освальд сделал остальным знак подождать его, спешился и зашел в лавку. На то, что она действительно была таковой, указывал деревянный прилавок, весь в щербинах и царапинах. За ним на стене висели в связках деревянные ложки, головки лука и заячьи шкурки; на полках стояли глиняные плошки, свечные огарки и другая утварь, не новая и покрытая пылью. Торговые дела у хозяина не ладились, потому как в деревне крестьяне часто мастерили все сами и относились к хозяйству бережно, а городские товары для них были роскошью. Так что со временем лавочник стал привозить только пиво из соседней деревни, где его варил и потихоньку продавал на сторону зажиточный селянин, снабжавший местного землевладельца.
Пол в лавке был земляной, какой обычно и бывал в таких хижинах. Помимо прилавка, на котором хозяин теперь разливал из бочонков хмельной напиток, здесь чудом уместились два стола и три скамьи. У одной из стен был сложен очаг, и там что-то кипело в котле. В правом от двери углу примостился сундук, где хозяин хранил свои пожитки.
Сам лавочник сидел под прилавком на принесенном туда березовом чурбаке и топориком щепал лучины из смолистого соснового обрубка. Подняв голову на звук открывшейся двери, он очень удивился, увидев незнакомого мечника. На просьбу о ночлеге, изложенную Освальдом, он ответил:
— Я бы и рад всех пятерых приютить, да негде. Я ведь сам в лавке живу, скотину держу в хлеву во дворе. Сами глядите — хижина старая, пол земляной, по нему холод от двери тянет, от ставней. Я сам-то обычно на скамье сплю у той стены, где теплее. Но, так уж и быть, потерплю на сундуке ночку, если втроем захотите остаться. Вы бы к Врану сходили, у него места хватит, и полы из дерева настланы.
— Так мы аккурат оттуда. Хозяйка сказала, что сами в тесноте живут, всех не уместят.
