Четыре судьбы одной короны

Оглавление:

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Сноски

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

Это была большая земля. Если бы кто-то мог, как боги, выглянуть из-за пушистых облаков и окинуть её взором, то увидел бы необъятные поля, заросшие пшеницей, клевером или дикой травой; леса с проторенными тропами и непроходимыми чащами; широкую реку, в которую стекались ручьи со всего королевства, и небольшие озера на границе. А над всей этой щедростью природы на западе и юге высились горы со снежными шапками и предгорьями с россыпью хвойных деревьев.

Если бы какой-то отважный, а то и отчаянный путешественник, рискуя жизнью, взобрался на западную каменную гряду, то почувствовал бы силу ветра, порывисто завывающего на высоте; вдохнул морозный прозрачный воздух; восторженно залюбовался бы небом на горизонте, окрашенным в мягкие цвета закатным солнцем. А потом этот странник нашел бы ровный кусочек на горном склоне, развел костер из того, что смог раздобыть вокруг, и съел часть своих скромных запасов у огня. А не повезло бы ему, так просто пытался бы согреть руки дыханием, а сердце — глотком вина, приберегаемым на крайний случай. И он бы видел, как после заката земля погружается в сумерки, как темнеет небо, заполненное серыми плотными облаками, пеленой нависшими над заснеженным лесом у подножия горного хребта. А в том лесу внимание зоркого странника привлекли бы несколько трепещущих огней. Там, под кронами стройных сосен и меж могучих елей, далеко от жилья и тепла домашнего очага, кто-то шел сквозь лес, преследуя тайную цель.

В том лесу, прозванном жителями окрестных деревень Горелым и пользующимся дурной славой, по узкой, давно нехоженой дороге двигался конный отряд. Шесть дней назад он выехал из столицы и теперь возвращался с бесценным грузом, который надлежало доставить в королевский замок как можно скорее. Лорд Гайтус, знатный дворянин и землевладелец, возглавлял отряд и непрестанно подгонял его, полагая, что от успешности похода зависела судьба всего королевства. По меньшей мере, в это верили король и королева-мать.

На первую часть пути ушло четыре дневных перегона по хорошей дороге. Обратно же решили двигаться окольными тропами, чтобы не привлекать лишнего внимания. Накануне праздника Излома зимы[1] на трактах стало слишком людно: королевские гонцы стремились доставить подношения крестьян вовремя; лорды-землевладельцы посылали слуг собрать праздничный налог; кнэфы[2] съезжались в стольный Брадос, чтобы как следует погулять, а то и получить случайный заработок во время всеобщего веселья.

Хотя в отряде было два мастера магии, Гайтус приказал ехать через Горелый лес. Освальд и Браско — королевские мечники — старательно изучили единственную карту, полвека хранившуюся в родовом замке лорда, и осторожно вызнали у местных жителей, нет ли удобного и безопасного пути.

Два солнечных года назад в лесу случился странный пожар: горели только стволы деревьев, а ветки и кроны оставались нетронутыми. При этом те перепуганные крестьяне, которым случилось оказаться неподалеку, рассказывали, что не было ни треска огня, ни дыма. Пламя поднялось по стволам, вычернило их и схлынуло, а животные бежали из леса. Теперь там было тихо и по-особому пустынно, обожженные деревья выглядели зловеще. Поговаривали также, что в лесу пару раз пропадали люди, но противоречия и скудность подробностей в таких историях делали их больше похожими на сплетни, чем на истину.

Лорд Гайтус всегда презрительно отзывался о подобных селянских суевериях, поэтому теперь, нахмурившись, раздраженно сообщил, что если два королевских воина и два мастера магии считают себя достойными этих званий, им следует вести себя надлежащим образом и не позорить ряды своих соратников. Освальду, как старшему в отряде после Его Светлости, пришлось прокладывать путь по своему разумению, полагаясь на неточные сведения, полученные от крестьян, старую карту и собственное чутье.

В первый день, держась южного направления, странники преодолели два лесных завала, где сухие деревья, отжив свой век, перегородили тропу, а также неглубокий, но стремительный ручей, неожиданно появившийся среди сугробов. Ночевали на небольшой поляне у самого предгорья в окружении низеньких елочек и нескольких валунов. На вторые сутки хлопьями пошел снег, небо оставалось серым, ветра не было, однако к вечеру снег прекратился, и воздух стал морознее. Никаких происшествий в пути пока не случилось, в лесу всадникам никто не встретился. Даже звериные следы не попадались на глаза, делая молву об этом месте всё более правдоподобной.

Освальд сумел вывести отряд на узкую дорогу, о которой ему рассказали в деревне, хоть и начал уже опасаться, что пропустил её, выбрав не то направление. К его удаче, лорд Гайтус, поджав губы, терпеливо ждал, когда они выберутся из хвойной западни. Но он все же не мог позволить отряду потерять более двух дней в лесу, и потому теперь они продолжали путь даже в поздних сумерках при свете факелов.

Земля была покрыта ровным слоем снега, только изредка под лапами елей темнели круги мерзлой почвы. Кони неохотно переставляли ноги, оставляя борозды в белом рыхлом полотне, и время от времени недовольно фыркали, утомленные долгим переходом. Всадники не переговаривались друг с другом, и самым громким звуком в лесу был шелест пламени, пока Освальд вдруг не поднял руку в толстой кожаной рукавице и не крикнул через плечо:

— Стой!

Его голос подействовал на остальных словно пробуждающий колокол, вырвав их из оцепенения, навеянного однообразной дорогой. Странники натянули поводья, на Освальда устремились недоуменные и настороженные взгляды. Лорд Гайтус молча ждал объяснений.

— Там кто-то лежит, — мечник указал вглубь леса в сторону низенькой разлапистой ели. — Хорошо бы проверить. Кажется, человек раненый.

Браско, рыжебородый воин с веселыми глазами, привстал в стременах, поднял факел повыше и прищурился, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь, кроме деревьев в темном лесу.

— Да нет там никого! Вон, рядом ветки на земле — тебе показалось.

— Я тоже никого не вижу, — вставила Тесса. Это был ее первый поход, и, хотя мастеру магии не пристало опасаться зловещих слухов, она испытывала тревогу.

— Не туда вы смотрите, — Освальд терпеливо доказывал свою правоту. — С другой стороны — у сосны, которая рядом.

Браско проехал вперед, поравнявшись с собратом по оружию, и вгляделся получше. Ламберт, еще один молодой маг, честно смотрел во все глаза, но ничего особенного различить не мог. У старого лекаря Лекена зрение было уже не то, Гайтус даже не пытался, а наемник Грут был слишком далеко, чтобы что-то высмотреть в сумерках. Все ждали, что скажет Браско.

— А и правда! — удивленно воскликнул он. — Кто-то лежит!

По отряду пробежала волна оживления. Первая мысль, посетившая всех, была о ловко подстроенной засаде, ведь за прошедшие дни они не встретили никаких препятствий, кроме естественных, а это подчас способно лишь усилить подозрительность.

Освальд, однако, оставался спокойным. За всю свою долгую службу он никогда не видел такой нелепой засады, и сомневался, что увидит её теперь. Место и время для нее были бы крайне неудачными. Гораздо удобнее напасть на путников у опушки или на поляне во время ночной стоянки, предварительно найдя их по следам или свету костра. Вдобавок всадники могли и вовсе пропустить эту дорогу или не заметить лежащего под деревом человека. Так что мечник высказал свои соображения вслух и предложил удостовериться, что в лесу лежит раненый или убитый путник, который не сумеет выстрелить им в спины, когда они продолжат путь.

— Ты и Браско — проверьте, но только быстро, — приказал Гайтус. Потом, обратившись к Груту, велел ему на всякий случай держать арбалет наготове, а сам положил руку на дорожную сумку, привязанную сбоку к седлу и полускрытую плащом.

Мечники спешились, отдали один факел Тессе, и, освещая себе путь вторым, сошли с дороги и углубились в лес по правую сторону от неё. Снегу намело до середины голени, приходилось высоко поднимать ноги, чтобы не спотыкаться и не натрясти в сапоги, хотя последнего Браско все же избежать не смог и теперь сердито сопел, чувствуя, как холодная масса понемногу сбивается за шнуровкой.

Они проделали шагов тридцать, когда свет факельного пламени выхватил из полутьмы фигуру мужчины, лежащего на спине у подножия сосны. Одна его рука покоилась на выступающем из земли корне дерева, вторая была неловко подогнута под левый бок. Освальд поднес факел ближе, и стражники увидели глубокие порезы на груди человека, будто оставленные когтями крупного животного. Края ран расползлись, в некоторых местах наружу выпирала рваная плоть, виднелись реберные кости. Весь левый бок мужчины был залит кровью, красные брызги были и на снегу вокруг.

— Это ж кто мог такое сделать? — полушепотом спросил потрясенный Браско.

— Если только медведь, — тихо отозвался Освальд, — да и то очень большой. Ну-ка проверь, может, он жив еще.

— Да какое там! Смотри, он уже синий весь. Небось замерз, лежа на снегу и на морозе. Или еще раньше умер от ран — столько крови вытекло!

— Проверь, чтобы совесть была спокойна, — повторил мечник.

Браско опустился на корточки и приложил палец около гортани неудачливого путника. Затем наклонился ближе и послушал, есть ли дыхание. Потом повернулся к соратнику:

— Говорил же тебе, он мёртвый.

На дороге громко всхрапнула лошадь, и послышались голоса, один из которых — недовольный — принадлежал лорду Гайтусу. По кивку Освальда Браско проковылял десяток шагов в ту сторону и крикнул:

— Тут человек мёртвый! Его зверь задрал! Вроде как медведь.

Гайтус поморщился и бросил взгляд в чащу леса, словно проверяя, не бродит ли там и сейчас голодный, озлобленный шатун, но стояла тишина. Сумерки почти превратились в вечер, и нужно было ехать дальше, чтобы не располагаться на ночлег в опостылевших всем дебрях. Хорошо хоть это оказалась не засада, а просто какой-то несчастный, которому они уже ничем помочь не могут.

— Пусть возвращаются, и едем дальше, — сказал лорд, обращаясь к Тессе. Кричать мечникам он счел неподобающим.

Девушка немедленно передала его слова Браско. Ей хотелось скорее покинуть это гнетущее место, где лежал растерзанный человек, и, возможно, обитало огромное животное, убившее его. Однако Освальд что-то сказал своему соратнику, и тот, вернувшись к отряду, донес его просьбу:

— Освальд говорит, похоронить его надо. Негоже так оставлять, богов гневить.[*]

— Глупости! — возмущенно отверг эту идею лорд. — Мы даже не знаем, кто это, да это и неважно! Как вы себе это представляете? Что мы сейчас разожжем костер посреди дороги и проведем ритуальное погребение? Вы, кажется, забыли, что у нас нет времени.

— Ну, не костер, так хоть еловых веток обломаем и накроем его, — попытался прийти к обоюдному согласию Браско.

— А вы уверены, что он действительно умер? — неожиданно вмешался Лекен.

— А как же! — откликнулся мечник. — Я и сердечное биение проверял, и дыхание слушал.

— Этого не всегда бывает достаточно, — нравоучительно заметил старик. — Древним лекарям были известны случаи, когда человек впадал в забвение и спал долгие годы. При этом сердце билось так медленно, что поначалу таких людей также принимали за мертвых. Исключительно редкое явление, вправду сказать.

— Ах, оставьте ваши поучения, Лекен! — раздраженно перебил его Гайтус. — Его загрыз медведь, он истек кровью и умер. Или замерз и умер. Такая у него судьба, и мы ничего уже с этим поделать не можем. Пусть Освальд возвращается.

— Ваша Светлость, — взмолился Браско, — храмовники ведь так не велят. Мы быстро обернемся, вот увидите! Только веток срежем да накроем его.

Гайтус сердито стиснул зубы, и на лице его выступили желваки. Он чувствовал, что остальные члены отряда поддерживают мечников. Разве что Груту все равно. Лорд, вне сомнения, мог приказать двигаться дальше немедленно, и никто бы его не ослушался, но ему не хотелось остаток пути ощущать на себе косые взгляды, полные неприязни. Хоть Гайтус и облачился в холодность и отчуждение, как в броню, а все же его задевало злословие челяди и перешептывания за спиной.

Решив прекратить этот принижающий его спор и проявить милосердие, Гайтус молча сделал повелительный жест рукой, означавший, что Браско может вернуться в лес, где они с Освальдом должны позаботиться о теле неизвестного странника. Мечник просиял и быстро сошел с дороги, стараясь попасть в свои прежние следы, однако в сумерках и без факела это ему плохо удавалось. За его спиной Лекен с некоторым усилием спешивался с лошади.

— Хочу сам убедиться, — пояснил он спутникам. — А то похороним заживо.

— Как хотите, — отрывисто бросил Гайтус, понимая, что запрещать что-либо теперь уже бессмысленно. Пусть идет, если так в седле засиделся и хочет чувствовать себя полезным.

Когда Лекен добрался до лежащего на снегу мужчины, стражники уже срубили мечами достаточно веток, из-за чего стоявшая рядом елочка — свидетельница кровавой расправы медведя над человеком — значительно поредела. Старик наклонился над телом и при свете факела внимательно изучил раны, даже нажал на грудную клетку в паре мест. Повторил действия Браско, проверяя, бьется ли сердце, а также достал из кармана маленькое зеркальце и убедился, что дыхания нет. Затем поднял убитому веки и осмотрел зрачки. Глаза у человека были остекленевшие, темные и тусклые. По левой щеке от рассеченного лба тянулись замерзшие струйки крови.

— А ведь молодой совсем, — с сожалением вздохнул Лекен, отступая назад и заканчивая осмотр, подтвердивший печальную правду. — Годов двадцать пять ему было.

— Да, вряд ли больше, — согласился Освальд. — Я рассмотрел его, пока ждал. Одежда ношеная, но добротная, полотно хорошее. У бедных такого не найдется.

— Не думаю, что он простолюдин, — задумчиво произнес лекарь. — У него тонкие черты лица. Наверное, из купеческих рядов, раз путешествовал.

— Что же ему, молодому да ладному, в Горелом лесу понадобилось? — задал Браско наиболее занимающий его вопрос. — Торговать здесь не с кем, и добром не разживешься. И зачем в одиночку сюда забрался?

— Может, не в одиночку, — Освальд, подавая пример, начал укрывать тело ветками. — Ехал со спутниками — тут медведь из чащи. Лошади понесли, он вылетел из седла, рванулся в лес, тут его и...

— А где тогда следы копыт?

— Снег же шел полдня, — напомнил Лекен. — Вполне могло следы занести. Медвежий след вы тоже не нашли?

— Нет, — озабоченно отозвался Освальд. — Хотя вокруг тела снег истоптан, будто был здесь кто-то после снегопада. Звериных следов я не видел, как и человеческих, чтоб от дороги шли или в лес уходили. Хотя в сумерках поди разбери. И что еще странно — коли следы замело, то почему на теле снега нет? Словно кто-то его нашел, снег стряхнул, вокруг походил, да и канул как в воду.

— Что и говорить, весьма странно, — пробормотал старик. — Неладное тут стряслось.

Поежившись, будто от холода, он пошарил опасливым взглядом по лесной темени и заключил:

— Давайте-ка возвращаться.

Уговаривать мечников не пришлось. Даже Освальду теперь чудилось нечто необъяснимое и опасное в Горелом лесу. Браско же и вовсе был суеверен побольше иного крестьянина. Летом на привале он, бывало, бродил по полю, пытаясь найти клевер с четырьмя лепестками, а если находил — так непременно съедал его на удачу, за что терпел насмешки от соратников. На шее он всегда носил бирюзовый камешек на шнурке, якобы защищающий от дурного глаза, а когда один раз в таверне во время веселой попойки кто-то из вояк в шутку сорвал с него эту безделушку, Браско даже в драку полез, возвращая свой оберег. Теперь же ему чудился огромный медведь, затаившийся в темной чаще и ждущий случая, дабы покарать людей, проезжающих без позволения через его, здешнего хозяина, лес. Встречи с обычным животным мечник бы не побоялся, но предстать перед зверем, несущим справедливое возмездие, ему не хотелось. Вслух он, конечно, ничего подобного не сказал, но тайком приложился рукой к бирюзовой висюльке, вытащив её из-за ворота, а затем спрятав обратно.

На дороге их с нетерпением ждали остальные путники. В душе у Гайтуса зрело раздражение из-за вынужденной задержки, но и ему не чуждо было любопытство. Когда мечники и лекарь вернулись к отряду, он с напускной небрежностью осведомился, не ясно ли, кем был человек, найденный ими в лесу.

— Не узнали, Ваша Светлость, — ответил ему Освальд. — Бумаг при нём не нашлось, печатей тоже. На одежде никаких знаков не вышито. По всему, вроде не простолюдин, но и за знатного я бы его не принял.

— Что же, он и без поклажи путешествовал?

— Наверное, у него лошадь была, да испугалась медведя и убежала со всем добром. На нём даже плаща нет.

— Ну что ж, — произнес лорд, — больше нам незачем терять здесь время. Надеюсь, ваша совесть успокоена окончательно — пора уже покинуть этот лес.

Освальд склонил голову в коротком поклоне и спешно вернулся в седло, ожидая, пока Браско, подсадивший Лекена, не займет место в строе. Цепочка всадников снова двинулась вперед, освещая путь факелами и оставляя позади окруженную темнотой могилу. На покрывавшие её еловые ветки время от времени бесшумно и как будто нежно осыпался снег со стоящих рядом деревьев.

* * *

Вечер уже наступил и решил одарить путников морозом покрепче. Облака на небе поредели, за ними угадывалась луна, ночь обещала быть холодной.

Лошади и ездоки устали, хотели тепла и отдыха. От трапезы тоже никто бы не отказался, но она ждала путников лишь за пределами Горелого леса. Гайтус в своих расчетах отвел на эту часть пути два дня, и они почти истекли. Уже на следующее утро отряд собирался продолжить путешествие по малолюдной сельской дороге, идущей через поля и перелески в направлении столицы. Земля там была ненаезженной, но ровной, и всадники вполне могли добраться до Брадоса не к последнему, третьему дню празднеств, а ко второму, чтобы наверняка обеспечить успех Его Величества. Заслуги самого Гайтуса в таком случае сделались бы еще более заметными.

Они проехали не так уж и много, когда лес внезапно закончился, и перед ними предстало заснеженное поле. Где-то в середине должна была пролегать та самая дорога, однако от края леса её видно не было.

Освальд обернулся и поймал взгляд лорда, тот ответил кивком.

— Ночуем здесь! — громко огласил мечник.

Браско и Грут сноровисто спешились и принялись расчищать место для стоянки двумя лопатками, прихваченными с собой в поход. Лекен и Тесса в это время держали лошадей, лорд Гайтус — факелы, а Ламберта Освальд поманил с собой в сторону двух сосенок, растущих на самой окраине.

— Можешь повалить? — спросил он.

Ламберт задрал голову и оценил высоту деревьев, потом приблизился к одному и постучал кулаком по стволу.

— Думаю, получится, но только выверну с корнем.

— Хотя бы так, — согласился мечник. — А то рубить долго.

Маг отошел по косой линии назад, увязая в снегу, и заботливо оттащил Освальда за собой. Затем снял рукавицы, потер ладони друг о друга и подышал на них, чтобы немного согреть. Это не слишком помогло ему, но на сей раз от задубевших пальцев особенной гибкости не требовалось. Притоптав снежный покров вокруг, Ламберт убедился, что стоит надежно, примерился и сделал резкий выпад в сторону дерева, вынеся вперед сжатую в кулак правую руку, будто отрабатывал удар на древесном противнике. Сосна содрогнулась, а на четвертом выпаде оглушительно затрещала и рухнула на растущий рядом молодняк. Вторую сосенку маг уложил таким же образом.

Освальд обрубил топориком ветки и корни и вместе с кнэфом и Браско перенес бревна на стоянку, где их сложили в зимний костер. Он должен был отдавать тепло всю ночь, не требуя хвороста. Обтесанные сучья приспособили в устройстве навесов из лапника.

Пищу приготовили на другом костре, поменьше. Браско сварил кашу из ячменной крупы и нарезал в неё вяленого мяса. Весь хлеб и сыр они уже съели, и лишь круп оставалось достаточно. Мяса им еще хватало на утро, но затем неплохо было бы пополнить припасы.

Лошади бродили вокруг лагеря, разгребали снег мордами и копытами, добывая из-под него прошлогоднюю траву. Морозы их не пугали, и круглый год они питались подножным кормом. Табун таких лошадей по приказу предыдущего короля пригнали из степных земель, что к востоку от королевства, и пользовались ими в походах, где нужны были выносливые кони.

Пока варилась, а затем остужалась каша, Тесса и Ламберт набрали снега в котелки и поставили их у огня, чтобы после напоить рысаков. Лекен присел к костру рядом с мастерами, погреться. Освальд примостился там же, и только Грут и Гайтус держались обособленно по разные стороны другого, большого костра, где тлели бревна. Лорд всегда предпочитал уединение обществу простолюдинов, а кнэф как будто ко всем относился с недоверием. Разговаривал он редко, нехотя разжимая зубы, и особого дружелюбия не выказывал, хотя работу свою выполнял исправно.

Небо уже значительно расчистилось от серого полога, и ничто теперь не затмевало яркую луну. Рассыпавшиеся по темному своду звезды подмигивали с небес всем, кто смотрел на них, и говорили что-то редким людям, умеющим читать созвездия. Тесса подняла голову и устремила взгляд туда, где скоро должна была появиться Эрнэ — самая крупная из звезд, возвещавшая об изломе зимы и о скорой перемене к теплу.

— Лекен, расскажите нам про Эрне, — внезапно попросила девушка, хотя неплохо помнила легенду. Ей захотелось услышать что-нибудь ободряющее.

— Да вы и так наверняка все знаете, — засмеялся лекарь. — Каждому сызмала знакома эта история.

— Вправду, Лекен, — неожиданно вмешался Освальд, — я бы тоже охотно послушал байку, пока каша доходит.

— Какая же эта байка, — погрозил ему старик. — Звезда ведь появляется, а за ней и весна приходит. Не на пустом месте легенда появилась.

Немного покряхтев и положив рукавицы на колени для просушки, он начал рассказывать:

— Много-много веков назад, когда верховный бог Вейран только вступал в свою силу и первый раз сотворил зиму на земле, выпустил он табун своих прекрасных снежных скакунов размять ноги и порезвиться на воле. Кони разбежались во все концы, тряся гривами и вызывая снегопады, мчась быстрее ветра и неся вьюги. Люди закрылись в своих хижинах и думали, что не переживут ту зиму. Когда их дома занесло чуть не до крыш, а детей кормить стало больше нечем, бог наконец-то услышал их молитвы и принялся созывать лошадей, чтобы запереть их до следующей зимы. Но те и не думали возвращаться, радуясь свободе. Только одна кобылица пришла к Вейрану. Она была его любимой и самой красивой лошадью в табуне. Она низко склонила голову, коснулась земли своим дыханием, и в том месте появился ослепительный камень, сверкающий ярче тысячи звезд. Вейран вставил его в оправу своего посоха и поманил им лошадей — повинуясь неведомой силе, они вернулись все до единой. Тогда и зима стала подходить к концу. С той поры каждый год верховный бог достает свой посох, чтобы созвать снежный табун, а люди видят на небе камень в его навершии — яркую звезду, названную по имени той кобылицы, которая дала её миру. И появление Эрне знаменует собой излом зимы и грядущее тепло.

Лекарь замолчал, окончив рассказ, и его задумчивый взгляд остановился на углях, тлеющих в костре.

— Красивая легенда, — сказал Ламберт. Он слушал внимательно, подперев щеку рукой, а глаза его светились любопытством. — Но откуда тогда взялись другие звезды? Это тоже волшебные камни, хоть и не такие яркие?

— Что тебе и сказать-то, не знаю, — растерялся Лекен. — Храмовник из Брадоса как-то уверял меня, что тех, кто лучше других служил Вейрану при жизни, после кончины верховный бог превращает в звезды, чтобы люди помнили о них и следовали их примеру. А один гадатель сказал мне, что звезды — это божественные знаки, по которым избранные могут прочитать судьбу мира, и ни для чего более они не служат.

— А как же падающие звезды? — не отставал Ламберт. В своем стремлении к знаниям он бывал весьма дотошным.

Старик открыл рот, собираясь ответить что-то, но Браско опередил его:

— Каша давно готова! Потом меня честить будете, что застудил!

Сам он зачерпнул ячменное варево ковшом и отнес лорду Гайтусу.

Голодные желудки на какое-то время заставили путников позабыть про звезды, богов и зимние сказки, так что разговоры поутихли, уступив место скромной трапезе. Котелок с кашей сняли с костра, затушив пламя, и поставили под одним из навесов, чтобы всем было теплее и удобнее доставать ложками, рассевшись по кругу.

Грут перешел на общее место, а Гайтус остался на своем и ел в одиночестве. В самом начале путешествия мечники опасались, что их простой стряпней он будет брезговать, но лорд оказался на удивление неприхотлив. В отряде никто не ведал, что он воспитывался не в роскоши, а в простоте и строгости: его отец приказал командиру своего гарнизона учить сына военным искусствам и дисциплине наравне с гвардейцами. Гайтусу исполнилось двадцать четыре года, когда он стал полноправным владетелем родового замка и начал вести образ жизни, более подобающий знатному землевладельцу. Однако с тех пор он все так же был воздержан в пище, сам запрягал коня, смазывал свой меч, объезжал владения, хотя другие лорды частенько посылали слуг делать это.

При дворе Гайтус считался нелюдимым человеком. Большую часть времени он проводил в своих землях и мало с кем общался. Друзей он себе не завел, семьи у него не было. Его дни протекали в чтении книг, составлении смет, управлении землями — иными словами, в упражнении ума. Простолюдинов Гайтус не любил за то, что они, казалось, не думали ни о чем, кроме своих наделов, скотины и народных гульбищ. Когда он в юности учился среди отцовских ратников, те сторонились его. Затем он стал знатным господином и тем более возвысился над крестьянами и стражниками. Когда бы до него ни доходили разговоры селян, они либо жаловались на налоги, либо радовались урожаю и приросту скота. Говорить ему с ними было не о чем, и он только отдавал приказы. Лорда в его владениях не любили, и он знал об этом, считая такую неблагодарность порождением невежества.

На людях Гайтус по обыкновению сохранял каменное выражение лица, чтобы кто-то из крестьян не вздумал к нему обратиться, но на деле его задевали угрюмые или боязливые взгляды. Как-то раз он увидел, как одна деревенская женщина загоняет своих детей в хижину, чтобы они не попались на глаза проезжающему мимо лорду. 'Дура', — подумал тогда Гайтус, и на душе у него остался неприятный осадок. Но этот случай оказался не самым худшим. Однажды лорд услышал, как на его счет травят байки замковые ратники, развлекая себя на посту. Тогда он понял, что про него, по всей вероятности, рассказывают нелепые сплетни и пьянчужки в тавернах, и нищие на улицах, и деревенские мужланы, и в душе его проснулась горькая злость. Теперь, возможно, даже Вейран не смог бы уверить Гайтуса в том, что простолюдины не безнадежны.

Королева-мать, однако, разглядела в нелюбезном лорде человека, на которого можно положиться, и от имени короля повелела выполнить важнейшее поручение. Отказывать их величествам было не принято и попросту опасно, что вынудило Гайтуса ответить согласием. А чуть погодя он даже подумал, что это ему на руку: неплохо было бы заткнуть за пояс неучей из дворцовой свиты, позволяющих себе насмешки по поводу его привычек. К тому же, выезжая из столицы во главе отряда, он вспомнил, что когда-то давно мечтал овеять свое имя славой.

Покончив с трапезой и отпив глоток вина из фляги, Гайтус посмотрел на черный бархатный мешок, лежащий рядом с ним и скрывающий от любопытных глаз нечто невероятно ценное, и подумал, что ждать признания осталось недолго.

* * *

Когда содержимое котелка было съедено без остатка, а сам он — отчищен водой и снегом, путники разошлись по своим лежакам. На землю уже опустилась морозная ночь. Луну окружал бледный ореол, и она походила на начищенную печать, какие знать обычно носила на шейных цепочках. Вокруг стоянки спокойно бродили лошади, выдыхая пар. Под навесами накопилось тепло от тлеющих бревен, и спать на лапнике, укрывшись плащом, было ничуть не холодно.

На страже остался Грут, затем его полагалось сменить Освальду. Кнэф сидел у костра с угрюмым лицом, на которое падала тень от капюшона, и коротал время, о чем-то раздумывая. Мысль о найденном в лесу теле, однако, не посетила его ни разу, в отличие от его соратников.

Ламберт, к примеру, жалел, что не подошел ближе и не осмотрел труп человека, которого задрал медведь. Ему казалось нелишним узнать, как выглядят подобные раны, и вдобавок он мог заметить важные мелочи, упущенные мечниками и лекарем. Из-за того, что маг редко покидал столицу, его опыт путешествий был скуден, и теперь он хотел исправить этот недостаток.

Тесса, напротив, пребывала в растерянности. Они с Ламбертом многие годы обучались на мастеров вместе, часто стояли в паре в тренировочных боях и разделяли мечты о приключениях, хотя друг, скорее, казался Тессе домоседом. Сама же она верила, что создана для опасных походов и сражений, однако в большом мире за крепкими стенами Брадоса всё оказалось не так, как она ожидала. В отряде пользы от неё пока было даже меньше, чем от Лекена, чье целительство, к счастью, до сих пор не понадобилось. Человек, найденный в лесу, заставил Тессу понять, что в любой момент она может столкнуться со смертельной опасностью, и неизвестно, сможет ли защитить себя, как её этому учили.

Освальд засыпал неожиданно долго, хоть и привык за долгую службу к подобным ночевкам. Его терзала мысль о том, что найденного в лесу опознать не удалось. Неизвестно, кем он был, откуда родом. Мечник хотел бы разыскать его родных и сообщить им о его печальной участи. Сам он был одинок и оттого ценил кровные узы еще сильнее. Он с грустью думал, что лесная могила навсегда заберет путника в безвестность, ведь у духов нет имен и семей.

Браско, как и Освальд, тоже вспоминал о семейном очаге, но только о своем собственном. В маленькой деревне у самой столицы его ждали жена и трое детишек. Мечник думал о них с нежностью и хотел непременно свозить на праздничную ярмарку по возвращении. Никогда бы он не отпустил своих детей в такое жуткое место, как Горелый лес, пусть бы даже они к тому времени завели свои семьи, а он бы уже сделался седым дедом.

Лекена в тот вечер занимали весьма любопытные мысли. Он слышал ранее об одном молодом человеке, внешне походящем на найденного ими в лесу, и теперь ему стало любопытно, был ли это вправду он. И если да, то как же такое могло случиться, что с ним вот так справился медведь? А если это вовсе не медведь напал на него, то что за страшная сила вырвалась на волю в этих краях? И что за тайна заставила того человека поехать столь опасной дорогой?

Когда луна сдвинулась на четверть своего пути, Грут повернул голову и внимательно оглядел спящих. Никто не шевелился, все дышали ровно. Кнэф опустил руку и медленно отстегнул от пояса флягу, затем отошел к краю стоянки и осторожно пролил немного жидкости на снег. По сугробу расплылось темное пятно, из которого в лунном свете выпорхнула прозрачная птица. Она села на руку Груту, и он шепнул что-то, наклонившись к её маленькой голове на изящной шейке. Затем он тряхнул рукой и птица взмыла вверх, почти незаметная в ночном воздухе.

Когда приблизилось время будить Освальда, кнэф опять подошел к сугробу и засыпал темное пятно снегом. Птица уже должна была доставить послание.

Глава 2 ↑

Утром путники собрались быстро. Поднявшись незадолго до рассвета, они наскоро поели хлеба и холодного мяса, запив их водой. После забросали снегом тлеющие в костре бревна, убрали навесы, а лапник сложили в кучу — вдруг кому пригодится. Скрывать следы ночевки они не стали — это отняло бы время, да и лошади все одно продавливали снег копытами, указывая, куда направились всадники. Вдобавок не похоже было, чтобы кто-то преследовал отряд.

Небо еще до полудня затянуло ровной светло-серой пеленой, воздух потеплел, и странники уже не дрожали от холода. Дорога поначалу шла через поле, а затем по обе стороны выросло заснеженное чернолесье. Деревья в нем были не такие высокие, как в Горелом лесу, но зато стояли чаще.

Освальд опять ехал во главе отряда и снова оказался самым зорким. Он приметил, как впереди с правой стороны дороги качнулись ветки небольшого куста лещины, и с них легкими хлопьями осыпался снег. Мечник тут же осадил свою кобылу, однако Тесса позади него растерялась и проследовала дальше, а когда наконец попыталась остановиться, то чуть не вылетела из седла. Следом за ней строй сбился, кони кружили по дороге, мешая друг другу.

— Что на этот раз? — раздраженно спросил Гайтус?

Вместо ответа Освальд указал на орешник, который теперь, ко всеобщему изумлению, исторг клуб пара. Грут и Браско схватились за мечи, но тут же поняли, что от арбалета было бы больше толку, если б у кого-то рука поднялась совершить такой дикий поступок — из кустов на дорогу выбрался великолепный жеребец.

Степные лошадки, пусть даже выносливые и неприхотливые, явно не были ровней тому скакуну, на которого все в отряде, даже лорд Гайтус, теперь взирали с восхищением. Прекрасное животное впечатляло крепостью и мощью: под кожей на широкой груди четко обозначались бугры мышц, гладкая черная шерсть лоснилась в дневном свете и оттеняла гриву и хвост чуть темнее цвета золы. От жеребца шел пар, как будто он был разгорячен скачкой.

— Смотрите, — вдруг очнулась Тесса, — там, на седле!

К задней луке была пристегнута дорожная сумка, наполовину скрытая плащом, перекинутым через седло и одним концом заткнутым за подпругу. С другой стороны седла выступали две одинаковые рукояти мечей в ножнах.

— Это того мертвого торговца! — в возбуждении воскликнул Браско. — То-то у него плаща не было.

— Что-то не верю я, чтобы простой торговец прихватил для защиты два боевых меча, — с сомнением сказал Освальд.

— А он их на продажу вез! Оно и видно, что не воин — даже не подумал от медведя мечом отбиться. Небось и конь не его, сторговать хотел.

— Может быть, по вещам в сумке и плащу мы что-то узнаем о владельце? — предположил Лекен.

Освальд немедленно с ним согласился. Если это действительно конь того несчастного, то судьба предоставила им возможность узнать о нем побольше.

— Ваша Светлость, — обратился к лорду мечник, — позвольте попытаться изловить.

Гайтус снова посмотрел на животное. Теперь уже хмуро, как на очередную задержку.

— Что ж, — промолвил он без особой радости. — Попробуйте. Но затем его все же придется отпустить. Он лишь задержит нас и привлечет внимание.

Освальд тут же спешился и сделал несколько осторожных шагов в направлении коня. Черный красавец повернул морду, посмотрел на него большими, умными глазами. Затем внимательно оглядел остальных и махнул хвостом, словно раздумывая.

Мечник подошел ближе и начал подманивать коня, стараясь сделать голос помягче. Жеребец не спеша переместился на левую сторону дороги, затем отошел подальше от отряда, не выказывая желания знакомиться с толпой вооруженных всадников. Освальд причмокивал губами, говорил ласковые слова, даже посвистел, но ничего из этого не возымело действия. Напротив, конь внезапно присел и прямо с места сорвался в стелющийся галоп. Через несколько мгновений он скрылся из вида.

— Ну вот, — разочарованно сказал Браско, — а мечи могли бы пригодиться, раз уж коня нельзя оставить.

Освальд тоже ощущал досаду, но лишь по той причине, что ответы снова от него ускользнули.

— Может, он нам еще встретится, — утешительно заметил Ламберт.

Всем, однако, в это верилось с трудом: жеребец так смотрел на странников, что теперь если б и показался им, то лишь издали.

Мечник, скрывая свое недовольство, вернулся в седло. Чуть погодя по команде Гайтуса отряд снова выстроился вереницей и двинулся по снежной полосе дороги, продолжая путь.

Больше ничто их не отвлекало, и они долго скакали — сквозь перелески и поля, вдоль леса и через небольшой ручей по деревянному мостику. Привал сделали всего один раз, и тот краткий.

Наконец, когда солнце, сияющим полукругом выглянувшее из-за туч, уже клонилось к закату, путники увидели с невысокого холма столбики дыма, выдающие деревню. Гайтус подъехал ближе к Освальду:

— Что там? — спросил он.

Мечник помнил, но все же достал карту и указал лорду на один из знаков.

— Вот здесь, Ваша Светлость. Краминка. Небольшая деревушка.

— Не так уж она и мала, — Ламберт, вытянув шею, считал струйки дыма. — Полтора десятка дворов там найдется, а может, и больше. Карта ведь старая.

— Хорошо бы заехать, — просительно сказал Освальд. — У нас все мясо вышло, из припасов только крупы остались. А впереди еще день пути.

— И под крышей на обычной постели переночевать бы неплохо, — чуть слышно пробурчал Лекен в воротник.

Гайтус помолчал и подумал. С одной стороны, при мысли о склизкой каше со вкусом кострового дыма ему становилось дурно. Годы жизни в замке изнежили его больше, чем он предполагал, хотя ему удавалось производить впечатление обратного. С другой стороны, ему не хотелось привлекать к отряду излишнее внимание. В этот день они проделали большой путь, Гайтус был доволен. Дорога оказалась легче, чем он ожидал, и отдых этим вечером позволил бы продолжить путь с новыми силами, но цель их путешествия все же требовала хранения тайны.

— Так и быть, — решил лорд. — Остановимся в деревне на ночь, но никто из вас не должен распускать язык. Я назовусь другим именем — представлюсь как командир Левин. Это начальник моего гарнизона, вряд ли его имя известно в этих краях. Кто бы ни спросил, отвечайте, что мы смотрим земли по поручению королевского казначея, — он бросил взгляд на помятый и надорванный пергамент в руках Освальда. — А то старые карты уже никуда не годятся.

Спустившись по склону холма в белую пустыню полей, отряд отправился к Краминке. Дорога теперь была наезженной, и на ней остались свежие следы тележных колес. Крестьяне, видно, брали дерево на постройки и дрова из ближайшего леса и запасали сосновые ветки к празднику.

Вскоре тропа уперлась в деревенские ограды, заметенные высокими сугробами. Всадники проехали мимо колодца, а потом их глазам открылась улица из пяти дворов, стоявших особняком друг от друга. Ставни в низких бревенчатых хижинах с соломенными крышами были плотно закрыты, из труб к небу поднимался белый дым. Где-то на другой улице негромко лаяла собака. По дороге шел мужичок в тулупе и затертой заячьей шапке, нескладный в плечах, но все же крепкий на вид. Освальд дружелюбно обратился к нему и спросил, найдется ли им где переночевать в этой деревне.

— Отчего же не найтись, — ответил крестьянин, с любопытством оглядывая странников и их лошадей. — Вы, случаем, не за королевскими шкурами приехали? Они на дворе у Врана.

— Какими шкурами? — вырвалось у Тессы, ибо слова крестьянина для неё прозвучали ужасно: как будто кто-то содрал кожу с их величеств и бросил на каком-то Врановом дворе.

— Ну, как же — королевскими, — повторил мужик, глядя на нее, как на неразумную.

— В этом году в подарок к празднику Его Величеству изо всех деревень присылают куньи или беличьи шкурки, — подсказал ей Освальд.

Тессе стало очень стыдно за свое незнание. Она опустила глаза и даже отвернулась. Её уши запылали под капюшоном плаща.

— Мы не за шкурами, — вернулся к разговору мечник. — Мы из столицы, проводим смотр земель по приказу королевского казначея. Карты в замке совсем старые, там ваша деревня всего в восемь дворов.

— Да уж, с деревни побольше и налог побольше, — проворчал крестьянин, но дальше испытывать судьбу не стал и махнул рукой в сторону высокого забора, за которым виднелось жилище побогаче, чем другие хижины: верно, у хозяина хорошо шли дела. — Вот Вранов дом, там спросите. Он у нас обыкновенно с господами общается, да и двор у него самый большой. Еще в лавке места хватает, в ней и кабак заодно. Увидите дальше за поворотом.

Поблагодарив, всадники последовали к указанному дому, а мужик хотел остаться и посмотреть, что случится, но, встретив хмурый взгляд Грута, внезапно передумал и отправился своей дорогой, хоть и оглядывался несколько раз.

У больших створчатых ворот Освальд спешился и постучал по ним кулаком. На гулкий звук откликнулись собаки, забренчала цепь. Затем хлопнула дверь, во дворе послышались шаги по скрипучему снегу. Створка ворот приоткрылась, и из-за неё выглянула полноватая крестьянка лет сорока в короткой шубке, наброшенной поверх платья из грубоватого некрашеного полотна.

Ламберту женщина не понравилась. Он заметил алчный огонек, вспыхнувший в её глазах, когда она увидела важных гостей. Смотрела она с каким-то прищуром, а морщины возле ее губ говорили о частых недовольствах. Для путников, однако, женщина изобразила осторожное гостеприимство.

— Чем мы понадобились господам? — спросила она, глядя на Гайтуса, которого безошибочно выделила как самого знатного. За лорда ответил Освальд, повторив выдумку про казначея.

— Не пустите ли переночевать? — добавил мечник.

Ламберт увидел, как крестьянка чуть заметно скривилась, оценив число всадников. Со слуг короля не принято было брать денег за постой, но их полагалось кормить.

— У нас тесновато, — будто бы винясь, сказала женщина. — Все больше хозяйство строим. Сами в одном покое спим, другой моя сестра занимает. Но она теперь в городе, так что для двоих место найдется.

— Что, даже на полу не поместимся? — с большим недоверием спросил Освальд.

Ламберту было весьма любопытно послушать, что крестьянка придумает в ответ, но тут вдруг вмешался Гайтус:

— Нам нет нужды ютиться в тесноте. Мы с Лекеном останемся здесь, а вы поезжайте в лавку.

— Верно, верно, — поторопилась сказать хозяйка. — Микен вас разместит в своей лавке, у него места полно.

Освальд обменялся взглядом с лордом, понятливо кивнул и снова вспрыгнул в седло, уводя лошадь от ворот. Крестьянка широко распахнула одну из створок, и Гайтус с Лекеном проследовали во двор, где виднелись порожняя телега и прислоненный к ней хомут. Остальные путники смотрели, как за ними закрылись ворота.

— Правду говорят, что нет лорда, который бы себя обидел, — проворчал Браско.

— Во всей деревне этот дом самый сохранный от чужаков и воров, — пояснил Освальд. — Забор высокий, ворота запираются, на ночь собак спускают. Лучше хранить что-то в таком месте, которое труднее обокрасть, а милорду ведь есть, что хранить.

— Мог бы и я подсобить.

Ламберт фыркнул. Мечнику со всей очевидностью хотелось к живущим в достатке крестьянам, а не в какую-то лавку.

— Мог бы, но не подсобишь, — отрезал Освальд. — Нечего нам всем тесниться в одном покое, когда можно устроиться получше. А то и впрямь люди подумают, что непомерное богатство везем.

Давая понять, что пререкаться с ним дальше бесполезно, он направил лошадь по дороге, ведущей на соседнюю улочку. Здесь, как и вдоль первой, расположились пять хижин, опознать в одной из которых лавку оказалось не так-то просто, настолько мало они отличались друг от друга. Только заметив у двери пару пивных бочонков, путники вспомнили, что им говорили также про кабак.

Освальд сделал остальным знак подождать его, спешился и зашел в лавку. На то, что она действительно была таковой, указывал деревянный прилавок, весь в щербинах и царапинах. За ним на стене висели в связках деревянные ложки, головки лука и заячьи шкурки; на полках стояли глиняные плошки, свечные огарки и другая утварь, не новая и покрытая пылью. Торговые дела у хозяина не ладились, потому как в деревне крестьяне часто мастерили все сами и относились к хозяйству бережно, а городские товары для них были роскошью. Так что со временем лавочник стал привозить только пиво из соседней деревни, где его варил и потихоньку продавал на сторону зажиточный селянин, снабжавший местного землевладельца.

Пол в лавке был земляной, какой обычно и бывал в таких хижинах. Помимо прилавка, на котором хозяин теперь разливал из бочонков хмельной напиток, здесь чудом уместились два стола и три скамьи. У одной из стен был сложен очаг, и там что-то кипело в котле. В правом от двери углу примостился сундук, где хозяин хранил свои пожитки.

Сам лавочник сидел под прилавком на принесенном туда березовом чурбаке и топориком щепал лучины из смолистого соснового обрубка. Подняв голову на звук открывшейся двери, он очень удивился, увидев незнакомого мечника. На просьбу о ночлеге, изложенную Освальдом, он ответил:

— Я бы и рад всех пятерых приютить, да негде. Я ведь сам в лавке живу, скотину держу в хлеву во дворе. Сами глядите — хижина старая, пол земляной, по нему холод от двери тянет, от ставней. Я сам-то обычно на скамье сплю у той стены, где теплее. Но, так уж и быть, потерплю на сундуке ночку, если втроем захотите остаться. Вы бы к Врану сходили, у него места хватит, и полы из дерева настланы.

— Так мы аккурат оттуда. Хозяйка сказала, что сами в тесноте живут, всех не уместят.

— Уж она-то скажет! — захохотал мужик. — На Врановой супружнице весь дом держится, она своего вовек не упустит. Видать, кто-то познатнее с вами ехал, кого она к себе приняла, а вас отвернула.

— С нами командир приехал, — подтвердил Освальд.

— Ух, тетка, — досмеявшись до слез, лавочник теперь вытирал их рукавом. — Беда одна.

Про себя он, однако, отозвался о вредной бабе покрепче, ибо она не в первый раз отправляла к нему путников победнее и поскромнее чином, а сама выслуживалась перед королевскими гонцами и сборщиками налогов — те за пару серебряных монет могли прикрыть глаза на излишки хозяйства, которые Вран возил на продажу. Лавочнику же и от небогатых странников капали лурры[3], но иногда, как и в этот раз, приходилось давать приют слугам короля, а те могли рассчитывать на дармовое угощение.

— Так что, будете втроем оставаться?

— Будем, — сказал мечник, понимая, что лучше так, чем всем пойти по деревне, просясь к кому-то еще. — Лошадям сено найдется?

— Найду, — скрепя сердце, подтвердил мужик, мысленно записывая сено в длинный список долгов Врановой жены. — Только щепу приберу и выйду к вам, приму лошадок.

Освальд вернулся к ожидающим его соратникам и рассказал все, как есть.

— Придется кому-то пройтись по деревне, — признал Браско, — если нет охотников мерзнуть, как лавочник говорит.

— Я пойду, — вызвался Ламберт, которому интересно было посмотреть, как живут крестьяне. Лавки и кабаки он в и столице видел, хотя в последние заходил реже, а вот в селянских хижинах бывать не приходилось.

Тесса подумала, что её, наверное, уже все считают обузой. Лучше ей теперь самой о себе позаботиться, чем снова принять готовое из рук мечников.

— Я тоже пойду, — решительно сказала она.

Лицо у неё при этом сделалось такое, будто она собралась охотиться на стаю голодных волков. Браско это позабавило.

— Да уж не покусает вас там никто, — хохотнул он. — Разве что собака какая с цепи сорвется. Вы скажите, что мастера — любой пустит и вопросов не задаст.

— И держите в уме, что наше дело тайное, не сболтните лишнего, — добавил Освальд. — Завтра на рассвете встретимся у Вранова дома и продолжим путь.

Оставив лавку позади, маги двинулись по улочке, разглядывая крестьянские подворья.

— Знаешь, — вдруг предложил Ламберт, — давай разделимся. — Смотри, какие маленькие эти хижины. Там, наверное, большими семьями живут, как у крестьян принято. Сами ютятся, и нас двоих взять не смогут. Поедем по разным улицам.

— Хорошо, — храбро согласилась Тесса. — Сделаем так.

Ощутив прилив сил, она подумала, что наверняка сумеет быстро найти себе приют.

Послав коня быстрым шагом, девушка снова оказалась на околице, проехала мимо колодца и вдруг увидела, как по тропинке среди сугробов, идет женщина лет тридцати, а вокруг нее снует мальчишка. У крестьянки в руке была бадья с водой, и она несла её осторожно, стараясь не расплескать. Наверное, за деревней была речка, хотя Тессе чудились повсюду только белоснежные поля.[4]

— Я смогу нести! — уверял мальчик. — Она не тяжелая!

— Это она без воды не тяжелая, — смеялась женщина. — Я видела, видела, как ты её по вечеру на руке мерил. Думал, я не смотрю.

— А ты и не смотрела, — ошарашено сказал мальчишка. — Ты же спиной ко мне была!

— А мне колотун[5] сказал.

— Не стучал вчера никто, — насупился упрямец.

— Отчего же ему стучать, коли ты и так его впустил, когда ночью вставал звезду смотреть. Зачем только на цыпочках крался? Холода напустил, дверью хлопнул. Ты бы еще песню спел, чтоб я вернее проснулась, — ласково улыбаясь, крестьянка потрепала мальчугана по голове свободной рукой. — Не взошла еще звезда, но скоро уже. Потерпи.

Тут они вышли на деревенскую улицу и заметили Тессу. Женщина опустила глаза, не считая приличным в открытую разглядывать незнакомого человека, которого это могло обидеть. Мальчишка же восхищенно уставился на коня, принадлежащего девушке. Крестьянке даже пришлось шепнуть ему, чтобы перестал глазеть.

Тесса подумала, что женщина кажется очень доброй и уж точно не откажет ей в гостеприимстве, а провести время в её хижине будет приятно.

— Доброго дня, — обратилась к ней Тесса. — Я ищу ночлег в вашей деревне. Может быть, вы приютите меня?

Женщина слегка растерялась, и по лицу её скользнула смущенная улыбка. Если бы Ламберт был сейчас рядом со своей соратницей, он несомненно указал бы ей на изношенную, заплатанную одежду крестьян, на худобу мальчишки, на морщины на лбу женщины, путь которым туда проложили частые заботы и тревоги. Но юная Тесса, не вполне привыкшая заботится даже о себе самой, бывала еще нечуткой к нуждам других людей.

Крестьянка хоть и жила в бедности, но была женщиной незлой. Вдобавок она не хотела отказывать путнице, признавая, что ей трудно в одиночку растить сына. Вот и праздник скоро, нужно готовить угощение на деревенское гуляние, а они и так не едят досыта, хоть сын и убеждает её, что ему просто не хочется много есть. Гостью ведь тоже не должно голодом морить с дороги. 'Когда-нибудь станет лучше, — подумала женщина. — Вот бы только поскорей'.

Улыбнувшись на этот раз решительно, она посмотрела Тессе в глаза и ответила, что ей в радость принять гостью в своем скромном жилище.

— Меня зовут Мелья, — прибавила она. — А это мой сын, Ритт.

— Мое имя — Тесса, — в свою очередь сказала девушка, спешиваясь. И тут же поправилась, позабыв с непривычки важное слово. — Мастер Тесса.

— Мастер! — ахнула женщина.

Маги считались сильными воинами и опасными людьми. Дар у каждого из них был свой, и порой непредсказуемый, а мечами они все, как правило, владели хорошо. Через Краминку они проезжали в высшей степени редко — к счастью, как думали местные жители. Всякий знал, что магам покровительствует Вейран, а идти против верховного бога никому не хотелось.

Мелья, однако, быстро справилась с волнением и показала мастеру свою хижину, стоящую на краю деревни. Тесса увидела бревенчатый сруб, усеянный трещинами — неглубокими, но придающими дереву ощущение ветхости. Посеревшая соломенная крыша по краю желтела широкой полосой: хозяева отчего-то выдергали верхний слой настила.

Толкнув тяжелую, скрипучую дверь и зайдя внутрь, девушка поняла, куда делась солома. У боковой стены за низенькой перегородкой примостилась коза. Тессе никогда не приходило в голову, что кто-то может держать скотину в доме. Она почувствовала запах, какой бывает в хлеву, но быстро к нему притерпелась. Хозяйка все же старалась держать загон в чистоте, чтобы в хижине было легче дышать.

Под ногами Тесса обнаружила земляной пол, что несказанно ее удивило. В остальном же хижина равно не отличалась богатым убранством. У задней стены был выложен очаг, возле него стояла лавка, а перед ней — прялка. По другую сторону от очага расположился сундук, выглядевший ярче и новее остальных вещей. Под закрытым ставнями окном стояли стол и еще одна лавка. В углу взгляд девушки выхватил из полутьмы большую бадью, предназначенную для купания и стирки белья. Семья Тессы держала в доме такие же.

Крестьянка заметила, куда смотрит мастер, и дружелюбно сказала, разжигая лучину для света:

— Вы, пожалуй, помыться хотите с дороги. Я согрею воду. Вот только добегу до реки, а то колодец у нас замерз — там с осени воды на самом дне. Вы снимите плащ и присядьте на лавку. Ритт разведет огонь.

— Не нужно, — Тесса замахала руками. Ей очень хотелось понежиться в теплой воде, но было совестно взваливать столько хлопот на Мелью. Пару мгновений она боролась с сомнением, а затем ее вдруг посетила простая мысль. — Я... я сама схожу за водой. К реке — это по той тропе?

Крестьянка удивленно посмотрела на неё. Странно все же — мастер магии, а хочет тяжелые бадьи с водой носить. Она попробовала отговорить девушку, но та настояла на своем.

— Я дам вам вторую бадью, — наконец сдалась Мелья и принесла её из загона с козой. Затем вышла с Тессой на морозный воздух и показала рукой, куда идти. — Тропинка хорошая, утоптанная, только вниз идет, а возвращаться вверх будете. Ступайте осторожно, а то не дай боги оскользнуться.

Девушка послушно отправилась вперед по узкой тропе, слушая, как под ногами скрипит снег. Деревня стояла на вершине пологого холма, и тропинка все бежала и бежала вниз, увлекая мастера за собой. Временами, чтобы не потерять равновесие, Тессе приходилось спускаться боком, и бадьи в ее руках только мешали ей, но возвращаться без воды она не собиралась.

Наконец, одолев половину пути, Тесса различила белую ленту реки в ложе берегов. Где-то в ее середине темнела прорубь, издалека показавшаяся мастеру очень маленькой — как бы бадья поместилась! Поглядывая на русло, девушка уже принялась раздумывать, не вернуться ли ей сперва с одной бадьей — обе разом нести тяжело — когда вдруг заметила, что на реке есть кто-то еще.

То была молодая женщина, светловолосая и стройная, но отчего-то одетая в одно лишь тонкое платье, несмотря на мороз. Она ступала по снегу медленно, а руки ее безвольно покачивались, словно она грезила или находилась под властью чар. Тесса с ужасом осознала, что незнакомка идет прямо к чернеющей во льду проруби.

— Эй! — закричала мастер, ускоряя шаг и сжимая в кулаках плетеные ручки бадеек. — Осторожно, там прорубь!

Женщина как будто не слышала обращенных к ней слов. Она не убавила шаг и не поглядела под ноги — только продолжала идти к воде.

"Утопиться хочет", — с ужасом подумала Тесса, уже выбравшись на берег и бросаясь к проруби изо всех сил.

— Стойте! Не нужно! Эй!!

Оскальзываясь и спотыкаясь, она подоспела к проруби в тот самый миг, когда незнакомая крестьянка шагнула вперед и погрузилась в воду, тут же скрывшись в ее глубинах. Она так и не посмотрела в сторону Тессы.

В проруби всколыхнулась вода, выплеснулась на лед и омыла мастеру сапоги. В лицо Тессе полетели холодные брызги. У нее бешено стучало сердце.

"О боги, что мне делать? — в отчаянии подумала она. — Позвать на помощь?"

Обернувшись, она посмотрела на деревню, словно плывущую над холмом среди закатного неба. Никого из крестьян не было видно.

"Она ведь тонет, тонет, — лихорадочно билось в голове у Тессы. — Что мне делать?"

"Пусть тонет, — шепнул подлый голосок. — Она хотела. Ты ничего не можешь сделать. Как ты вытащишь её из-под корки льда? Ты прыгнешь в ледяную воду? Прыгнешь?"

"Я не знаю, — призналась себе самой Тесса. — Не знаю!"

И все же ей невмоготу стало просто смотреть. Ей казалось, она еще видит очертания женской фигуры в воде, светлый ворох волос. Внезапно, она поняла, что все еще глупо держит пустые бадьи. Отшвырнув их в стороны, девушка с последней надеждой обернулась на деревню, но там по-прежнему не было ни души. Крестьяне сидели в своих домах, топили очаги и готовили себе пищу.

Мало понимая, что делает, Тесса сбросила рукавицы и начала расплетать завязки, стягивающие плащ. Зло швырнув его на снег, она подумала: "Хотела приключений? Вот тебе, дурная! На, прыгай!"

И она прыгнула. Её тело обожгло так сильно, будто она провалилась в кипящее масло. Дыхание остановилось, все мышцы скрутило разом. В уши плеснуло таким холодом, словно туда вбили клинья, которые вот-вот расколют ей голову. Тесса сразу ушла под воду, и в этом леденящем насквозь мире на несколько мгновений мысли начисто покинули её. Ей лишь казалось, что время течет невообразимо медленно, и что река сжигает её, как бы странно это ни звучало.

nbsp; Затем Тесса будто ощутила толчок. Что-то вывело её из оцепенения, обжигающий холод навалился с новой силой, но она вспомнила, что хотела спасти человека. Она заставила себя открыть глаза и сразу подумала, что, верно, лишится их, так больно ей сделалось при этом. Маги переносили боль лучше других людей, и Тесса теперь цеплялась за эту мысль, как за единственное спасение. Ей показалось, что рядом она видит ту самую девушку, парящую в темной воде как в воздухе. Тесса протянула к ней руку... и вдруг вспомнила, что не умеет плавать.

Она была настолько огорошена этой мыслью, что сперва не поверила в собственную забывчивость. Она бросилась спасать кого-то, хотя сама не умела плавать! Тут же вместе с осознанием пришел дикий страх. Тесса забыла про все на свете и так испугалась, что даже холод перестал страшить ее. Ей показалось, что она пробыла под водой слишком долго, и что дышать ей скоро станет нечем. Внезапно припомнив про ноги и руки, она начала отчаянно барахтаться. Она чувствовала себя так, будто ее сковывает льдом, будто река сознательно топит ее, будто горло сдавливает все больше, а воздуха в груди остается все меньше.

В последнем порыве надежды она вытолкнула руку вверх, хватаясь за пустоту...

* * *

Ламберт объехал почти всю деревню, разглядывая крестьянские хижины, но каждый раз что-то заставляло его следовать дальше. Он то слышал детские голоса, доносящие из-за двери; то видел сгорбленную старуху, тяжело идущую к хлеву, или мужика, несущего в дом охапку дров и крепко прижимающего её к груди одной рукой, ибо вторая заканчивалась посреди предплечья. Странным казалось мастеру, что он встречал лишь женщин, стриков, детей и калек, как будто все здоровые мужчины либо прятались по домам, либо ушли из деревни.

Наконец, он свернул на самую первую улицу и, проезжая мимо хижины, соседствующей с Врановой, уловил знакомый запах — пахло кожей. "Сапожник? — подумал Ламберт. — В такой глуши?"

Маг спешился и, без труда открыв калитку в низкой ограде, завел лошадь во двор. Под ногами у него захрустели стружки, во множестве усыпавшие снег. Кое-где лежали и щепки, куски древесной коры, а недалеко от входа в хижину ее хозяин кучей навалил березовые и липовые чурки. В одну из них был воткнут топор.

Ламберт поморщился, видя подобный беспорядок, но все же подошел к двери и громко стукнул по ней кулаком несколько раз. Запах кожи уже ощущался явственно, и к нему примешивался другой, дышать которым было неприятно. Верно, сапожник хранил в хижине не столь давно продубленные шкуры.

На стук никто не вышел, однако мастер проявил настойчивость, и наконец дверь с шумом распахнулась — да так, будто кто-то ударил по ней ногой изнутри. Ламберт, едва успевший отскочить в сторону, увидел на пороге взлохмаченного кучерявого мужика с обвислыми усами. Лет ему было около сорока, и на лице его уже пролегли глубокие морщины, хотя седина еще не тронула темных волос. Мужик щурил мутные глаза, и Ламберт понял, что разбудил его.

— Извините, — начал он, — я ищу, где переночевать...

— Ну заходи, — безразлично пожал плечами мужик и отошел в сторону, пропуская путника в дом.

Затем, почесываясь и зевая, он натянул засаленный, разорванный в нескольких местах кафтан и сел на лавку у стола. Тот был завален обрезками кожи, ножами с прямыми и загнутыми лезвиями, иглами, шильями, лекалами, наперстками и прочими сапожными снастями. Рядом на полу лежала груда обувных колодок различных форм и размеров. Одну из них сапожник взял в руки и, заложив в сапог, еще не законченный, принялся выправлять швы.

Не зная, что ему делать, Ламберт топтался у двери, оглядывая хижину. Везде царил беспорядок: земляной пол был засорен сухими листьями, клочками кожи и кожурой тыквенных семечек; на камнях в очаге выстроились грязные котлы и горшки, а у стены источали кисловатый запах козьи, овечьи и телячьи шкуры. Вдобавок маг приметил большой сундук и широкую лавку, на которой поверх набитого соломой тюфяка лежал тулуп. Видно, там спал хозяин.

Сапожник продолжал заниматься работой, не обращая внимания на гостя, и чуть погодя Ламберт, прочистив горло и чувствуя себя неловко, спросил:

— А вас как зовут?

— Гобан, — бесстрастно отозвался мужик, внимательно осматривая сапог.

Маг немного подождал, но больше сапожник не сказал ничего. Тогда неловкость молодого человека начала перерастать в легкое раздражение.

— А меня — мастер Ламберт, — мстительно сказал он.

Подобные сведения произвели впечатление на мужика — он поднял голову и удивленно воззрился на гостя. С любопытством изучив лицо мага, он затем медленно скользнул глазами вниз и остановил взгляд на носках высоких, кожаных сапог. Очевидно, увиденное позабавило Гобана, так как он усмехнулся и сказал:

— А ты не слишком ли зелен для мастера?

— Это чем же я зелен? — вспыхнул Ламберт.

— Ну сколько тебе годов?

— Зачем вам это?

— Сколько?

— Да какое вам дело?!

— Ну ответь наконец — сколько?

— Двадцать четыре!

— Надо же, а вроде как и взрослый, — продолжил глумиться мужик. — Небось всю жизнь в столице прожил?

— Да, в замке короля, — буркнул Ламберт, начиная сердиться по-настоящему. — И весь двор мне в пояс кланялся.

— Можно подумать, я не знаю про ваши казармы, — оскалился Гобан. — Брат моей тетки тоже как-то вздумал в маги податься. Добрался до Брадоса[6] на попутной телеге, пришел к вашему доблестному Гевлину, тот решил потешиться и отправил его Руны проходить. На седьмой мой дядька с ума и сошел. А на тетке трое детей осталось. И на кой вы нужны, маги? Что, али война какая?

— А если будет война, ты своим шилом защищать всех пойдешь? — разозлился мастер. — Или наперстками врагов закидаешь?

— Я, видишь ли, в вояки не гожусь, — спокойно заметил мужик, возвращаясь к сапогу. — Охромел десять лет назад.

— Небось по пьяни в драку влез? Кто-то кости пересчитал?

— Нет, жену соседа из горящего хлева вытащил. Упал, правда, неловко, когда искал её в дыму.

— И к чему тут я и мои годы? — с сарказмом спросил Ламберт.

— А ни к чему, — хладнокровно бросил Гобан и тут же оживился: — А какой у тебя дар? Что можешь?

Глядя ему в глаза, маг сжал правую руку в кулак до того, что костяшки побелели. Колодка в сапоге треснула и развалилась на несколько частей. Гобан присвистнул:

— Полезное умение! Не подсобишь ли мне чурбаки в сарае на щепу расколоть?

Ламберт задохнулся от возмущения и собирался было разнести на куски лавку, на которой сидел нахальный сапожник, но тут в дверь стукнули три раза, а затем она открылась, впуская средних лет женщину, одетую в небрежно завязанный тулуп, широкие юбки и пуховый платок, из-под которого выбивались растрепанные волосы. Увидев молодого человека, незнакомка хихикнула и заулыбалась полными губами.

— Ой ли, у тебя гости? — игриво пропела она Гобану.

— Путник попросился на ночь, — объяснил ей сапожник, откладывая свою работу в сторону. — Если еще не передумал.

— Не имею такого намерения — с ядовитой улыбкой отозвался Ламберт, глядя на его насмешливое лицо.

— А как же мы... — будто бы смутилась женщина. — Неужто втроем?

И она опять захихикала.

— А это как мастеру угодно, — сапожник обхватил её руками за талию, когда она присела к нему на колени. — А, мастер?

Ламберт не сразу понял, о чем речь, а когда осознал, в лицо ему бросилась краска. Он неприязненно посмотрел на крестьянку, плотнее запахнул плащ и спросил:

— Сено есть для лошади?

— В сарае рядом с домом, — небрежно ответил Гобан и принялся развязывать пояс, схватывающий тулуп женщины.

Маг, не глядя на них, вышел во двор, подвел лошадь к сараю и принес ей охапку сена. Пока кобыла брала его со снега, он расседлал ее, снял сумки и отвязал ножны с мечом, застегнув их у себя на поясе.

Обдумывая, чем занять время, мастер затем толкнул калитку и снова оказался на улице. Над его головой закатное солнце уже золотило небо, воздух по-прежнему был морозным. Он решил сходить в лавку и, может, даже выпить кружку пива с Освальдом, Браско и Грутом.

Осуществить это намерение ему помешали звуки, неожиданно привлекшие его внимание. За деревней будто кто-то кричал. Ламберт замер, силясь понять, откуда доносятся голоса, и ему показалось, что идут они с полей на окраине деревни. Пару мгновений он колебался, но все же решил посмотреть, что там приключилось.

Спускаясь по тропе вниз, он понял, что деревня стоит на холме, у основания которого протекает река. Зимой ее очертания скрадывал снежный покров, но Ламберт различил прорубь, возле которой происходило непонятное движение. Он пригляделся и узнал давешнего мужичка с косыми плечами, показавшего им на дом Врана, однако на реке тот был не один. Со второго человека стекала вода, он судорожно цеплялся за руки и штанины крестьянина, выбираясь на лед из проруби. Внезапно Ламберт узнал в промокшей, дрожащей фигурке Тессу и кинулся ей на помощь.

Когда он выбежал на берег, девушка уже сидела на льду, стуча зубами. По её телу то и дело пробегала судорога. Говорить она не могла из-за холода, да и страх все еще не отпустил её. Едва её вытащили из проруби, она начала плакать.

— Что случилось? — спросил Ламберт.

Тесса не смогла ему ответить, поэтому заговорил крестьянин, а маг тем временем расстегивал на девушке мокрую куртку.

— Я за водой спускался. Смотрю — деваха ваша плащ скидывает и, по всему, хочет в воду прыгать. Мало ли, конечно. Иные любят в ледяной воде здоровьем укрепиться. Только вот она прямо в одежде туда и сиганула. Я ей до того покричал, рукой помахал — как не видела меня и не слышала, хотя — готов об заклад биться! — голову поворачивала. Когда прыгнула, я уже на берегу был, скоренько до проруби добежал, а она не выплывает, под водой барахтается. Потом только рука показалась, я схватил и вытащил.

— Неправда! — вдруг прорезался голос у Тессы. Ламберт закутал её в плащ, который она оставила на снегу. — На берегу никого не было!

— Да как не было? — растерялся мужик. — Я ж за водой шел, вот и бадья моя. И кричал, и рукой махал.

— Не было никого! Я два раза смотрела, все как сквозь землю провалились!

— Тесса, зачем ты прыгнула в прорубь? — задал более насущный вопрос маг. Он пытался согреть соратнице плечи и спину, быстро водя по ним ладонями.

— Я... — девушка всхлипнула. — Я спасала кого-то.

— Кого? — удивился Ламберт.

— Какую-то женщину. Она просто шла, а потом вдруг прыгнула в прорубь. Я подумала, она топится, хотела вытащить её. Какая-то крестьянка, наверное...

Тесса все еще плакала и дрожала. Из-за судороги она не могла встать.

— Не видел я никакой крестьянки, — зашептал мужичок магу. — Одна она была у проруби.

— Вовсе не одна! Та женщина... она в платье простом была, и волосы у нее светлые, и шла она оттуда! — Тесса махнула рукой на русло реки.

Мужик озадаченно посмотрел на неё:

— Да нет у нас таких, чтоб со светлыми. А откуда ей еще взяться, как не из нашей деревни?

— Она была, — жалобно сказала Тесса. — Я видела её! Там должны быть следы.

Ламберт отошел в сторону и изучил снег, покрывающий русло за краем проруби. Верхний слой его был нетронутым, насколько хватало взгляда.

— Тут нет следов, — уверенно сказал мастер.

— Как нет? — Тесса испуганно повернула к нему голову. — Я же видела её!

Крестьянин и маг переглянулись.

— Ламберт, я бы не прыгнула в воду просто так! Я ведь даже плавать не умею, — сгорбившись, она плотнее закуталась в плащ и попыталась встать.

— О боги, — ошарашено произнес ее друг. — Зачем ты прыгнула, если не умеешь плавать?

Вместе с крестьянином он держал её под руки, помогая подняться.

— Я забыла, что не умею, — Тесса снова захлюпала носом.

У мужчин одновременно вырвался смех, но девушке было так холодно, что она не обратила на них внимания.

— А это что? — маг указал на две бадьи из дома Мельи.

— Я шла за водой, — пояснила Тесса.

— Тебя послали за водой?

— Я сама. Я хотела помыться... — совсем сникла девушка.

Ламберт кивнул мужику, чтобы тот забрал бадьи.

— Уж помылась, так помылась, — вполголоса посмеялся крестьянин.

— Мы отведем тебя в хижину, тебе нужно согреться, — маг заставлял ее идти, хоть ей и было холодно и противно в насквозь промокших штанах и сапогах, хлюпающих при каждом шаге.

— Постой! — Тесса судорожно ухватилась за его руку. — А та женщина? Её нужно вытащить! Ламберт, я не сошла с ума и не грезила! Я вправду ее видела!

— Ну, мы точно не полезем за ней в воду, — твердо сказал мастер.

— Да ее уже должно б течением унести, — добавил мужик. Подойдя к проруби, он наклонился и всмотрелся в темную воду. — Не видать. Нет там никого.

— Вдруг она просто на дно опустилась, — волновалась Тесса. — Ведь нельзя ее так бросать.

Крестьянин неловко пожал скошенными плечами:

— Коли желаете, я до хижины добегу за рогатиной, пошарю в воде.

Девушка закивала, потом оперлась на руку Ламберта, и он повел ее к тропинке, бегущей назад на холм. Мужик шел следом за ними, неся пустые бадьи.

— А что у вас так малолюдно в деревне? — обернулся к нему маг. — Дворов много, а жильцов как будто не хватает.

— Это лорд наш мужиков созвал, — тяжело дыша от подъема, объяснил крестьянин. — Объявил, что работы нужно в замке сделать. В кузницу помощники требуются, к кожевнику, в конюшни, на постройки. Уж два месяца, как ушли. Меня вот не взяли — косой в плечах. Хотя что кожевнику до моих плеч? Или вон Гобан — хромой, так он все одно работу сделает.

— И вправду, — отозвался мастер. — А что лорд до лета не подождал?

— А этим лордам когда в голову стукнет, тогда и гонят народ. Хоть обещались работников кормить, на том спасибо. А тут в деревне их дитям и женам больше достанется.

— А вдруг разбойники заявятся в деревню?

— Да что у нас грабить? Сено? Кур? Поди, уже всем разбойникам известно, что в Краминке брать нечего. Какое золото у крестьян?

— У Врана, — предположил маг.

— Да нет у него золота, — устало отверг эту идею мужик. — Серебро — да, есть. Врановой женки сестра как-то видала, как хозяйка доход считает. Потом разболтала бабам у колодца, что серебро ажно горками лежало. Может и приврала, конечно, но работникам Вран платит исправно и товары в город отправляет на новой телеге. И лошадку еще одну недавно прикупил. Работников-то его к лорду не погнали.

— Почему это?

— Дык ясное дело, почему, — усмехнулся крестьянин. — Уплатили кому надо пару монет, и на пару калек в деревне стало больше. Так и лавочник откупился.

— И когда же они назад вернутся? Весна не за горами.

— К весне, дай боги, вернутся. Милорд-то наш сам себе не враг. Если мы хозяйство вовремя не зачнем, то вовремя ему и не уплатим.

Ламберт немного помолчал, потом спросил о другом:

— А этот Гобан... Он отчего такой злобный?

— Гобан-то? А вы никак уже повстречались где?

— Он пустил меня на ночлег.

— Невеселое соседство, что сказать. Он, в общем-то, мужик незлой, просто жизнь у него тяжелая была. Хотя кому легко? Вон, у лорда и того с хозяйством неладно. А у Гобана родители рано умерли, один он с сестрой остался. Их по доброте душевной тетка взяла, сама жила в другой деревне. У ней мужа не было, они с братом хозяйство держали, и уже был у них один ребеночек подобранный, а стало трое. А потом что-то брату ее в голову ударило, и он решил в мастера пойти. За ним вроде и раньше замечали, что есть у него какая-то сила врожденная. Долго-то он ждал — за тридцать годов ему было, когда отправился в столицу.

— Никого не учат в таком возрасте, — встряла Тесса.

— То-то и оно. Говорила ему сестра — не ходи. Да небось вся деревня отговаривала, а он все равно пошел. Ну и что-то у него так не срослось, что он умом тронулся, когда Руны проходил. А домой так и не вернулся, сгинул куда-то. Может, и по сей день где бродит, но с тех пор больше никто его не видел. А сестре его одной тяжело было хозяйство удерживать, пришлось и детям работать во всю мочь. Только трудно это, так они и обеднели со временем.

— А как Гобан оказался в Краминке? — спросил Ламберт.

— Женка его отсюда. Он ее в городе на ярмарке встретил. Сестру он к тому времени уже замуж выдал, вот и сам решил семьей обзавестись. Переехал в женкин дом, она одна жила. Только по правде — была она какая-то непонятная. Говорят, что из кочевников происходила. Может и не так, только лицом она была темнее здешних, и какая-то чудная. Они недолго вместе пожили — убежала она от него.

— С кем? — полюбопытствовала Тесса.

— А, неизвестно. Может, и одна. Гобану тогда дом остался. Он мужик рукастый, все сам умел делать. Вроде как и не слишком огорчился, когда женка сбежала. Хлев построил, скотину завел, жил в достатке. А потом — лет десять назад, как раз в годину восстания на юге — приехал мастер в деревню. Тогда маги по всему королевству проверяли, чтоб никто не вздумал за оружие браться. Вот и у нас по домам ходил, смотрел, есть ли у кого мечи или луки боевые. У Гобанова соседа как раз в сундуке отцовское оружие лежало. Отец его мечником был, еще в последнюю войну этим мечом сражался. Маг то оружие и хотел забрать, да только Гобанов сосед не дал — память, видишь ли, от родителя. Ну, и повздорили они, да так, что драка началась, а куда крестьянину против мастера. Маг его и убил. Потом хотел дом спалить со злости, но передумал и заместо этого хлев поджег. А в нем соседова женка пряталась, вот Гобан и бросился ее спасать. Споткнулся, видать, обо что-то в дыму, упал неловко. Так ногу подвернул, что до сих пор хромает. Оттого и сапожником стал — хромому большое хозяйство трудно держать. Мастеров он с того времени очень не любит.

— Да, я заметил, — бросил Ламберт.

— Ты мастер, что ли? — поразился крестьянин.

— Мы оба.

— Великие боги! — у мужика от неожиданности перехватило дыхание. — Неужели опять война?

— Да нет же, — быстро разуверил его Ламберт. — Сказали ведь, что объезжаем земли, чтобы карты поправить.

У крестьянина на лице отразилось явное облегчение, однако, словоохотливость тут же покинула его. В присутствии мастеров ему показалось надежнее держать язык за зубами, чтобы невзначай не сболтнуть лишнего. Только у самой хижины Мельи он услужливо спросил, не нужна ли магам иная помощь, на что Ламберт, поблагодарив, отказался, а Тесса напомнила про поиски утопленницы. Откланявшись, мужик побежал за рогатиной.

Выглянувшая на звук голосов Мелья охнула, увидев, что приключилось с девушкой, и засуетилась вокруг нее. Вся робость оставила крестьянку, и теперь она вовсю хозяйничала. Усадив Тессу у очага, она помогла ей снять сапоги и раздеться, в то время как Ламберт, старательно отворачиваясь, закрывал подругу плащом. Вслед за этим Мелья поставила на огонь котел с водой, чтобы позже согреть мастеру ноги, а потом отправилась доить козу. Молока та давала немного, но Тессе и Ритту хватило бы на вечер. Коза требовательно блеяла и хотела пить, так что крестьянка решительно вытолкала Ламберта за дверь, вручив ему все те же бадьи, чтобы он набрал в них снега.

Затем, наморщив лоб, Мелья оглядела свои скромные запасы муки и зерна. После праздника ей придется идти по соседям, занимать. Меда для продрогшей гостьи у Мельи, к несчастью, не было, а мяса они с сыном и сами не ели уже давно, но в плошке еще оставалось немного свиного сала.

Поразмыслив, крестьянка решила сварить овощную похлебку и приготовить отвар из трав, которые она собирала летом и хранила в мешочках в сундуке. Тесса выпила его без остатка, чувствуя, что купание в ледяной воде не прошло для нее даром. В носу у нее было щекотно, горло першило, глаза слезились, а голова стала тяжелой, и девушку клонило в сон. Ламберт хотел привести Лекена, но Тесса воспротивилась.

— Мне просто нужно поспать, — сказала она. — И мне будет очень стыдно, если кто-то узнает, что случилось. Лучше ты полечи меня.

Маги обладали способностью снимать воспаление, хотя обыкновенно это относилось лишь к ранам и ушибам. Ламберт подержал руки у горла и на лбу Тессы, однако не был уверен, что это поможет. Когда совсем стемнело, ему пришлось вернуться в хижину сапожника, но беспокойство и там не оставило его. Он все же думал о том, чтобы позвать лекаря.

Его также волновало другое. Крестьянин, обшаривший прорубь с рогатиной, уверял, что достал до самого дна, но ничего не нашел, как и следовало ожидать. Он даже поспрашивал в деревне, не приехала ли к кому девица со светлыми волосами, однако никто не припомнил такую гостью. Так кого же видела Тесса на реке?

Глава 3 ↑

В лавку после захода солнца заглянули работники Врана. Им хотелось выпить пару кружек пива и перемыть косточки своему хозяину, а заодно и местному лорду, который снова поднял праздничный налог.

Помянуть недобрым словом они желали и короля — за куньи и беличьи шкурки. Излом зимы был временем, когда тяжелые испытания морозами, вьюгами и голодом оставались позади. Народу в эти дни полагалось веселиться и смеяться над уходящей зимой, а также отдавать часть своих запасов лордам и посылать подарки королю — в знак того, что холода потерпели поражение. Знати и Его Величеству в ответ полагалось устраивать празднества в своих владениях, но в деревнях вроде Краминки — далеких от замков и столицы — тех гуляний никто не видел.

Мужики стучали кружками, бросали кости, играя на лурры, и громко обсуждали Врана, его жену и свояченицу. Его Величеству, однако, повезло больше, ибо в лавке теперь сидели два королевских мечника и кнэф на службе у казначея. Они бы скорейшим образом укоротили язык тому, кто осмелился распустить его против короля и королевы-матери.

Освальд, Браско и Грут тоже взяли по кружке пива, которое оказалось весьма сносным, так что после им разлили по второй. Мечники при этом заплатили, за что лавочник проникся к ним самыми дружескими чувствами. На скупого же и мрачноватого кнэфа он старался обращать поменьше внимания и надеялся, что скряге для ночлега выпадет ближняя к окну скамья — самая холодная.

Присутствие в лавке незваных гостей особенно не радовало конюха Врана, звавшегося Имином. Он угрюмо смотрел на них, сидя на краю скамьи и небольшими глотками опустошая уже третью кружку. Дома его ждали жена и двое детишек, но конюх к ним не торопился. Сегодня он заливал свою злость, оставляя в кабаке последнюю часть заработка.

Ему было на кого злиться. К примеру, на хозяина, который знатно отругал его после полудня за то, что мало дает овса лошадям. "Сгубить их хочешь?" — кричал Вран. Имин молча терпел и слушал вполуха. Он потихоньку уносил домой свертки с овсом, пряча их под тулупом. Жена делала из зерен толокно.

К вечеру злость конюха вспыхнула с новой силой — в деревню приехали королевские слуги. Двоих познатнее хозяйка поселила в сестриных покоях, и Имин знал, что их будут вкусно кормить даром. Как же несправедливо, думал он, что кто-то рождается в богатом доме, а кто-то — в бедной крестьянской хижине. А потом и дети его рождаются и живут не в достатке, хоть и работает их родитель как проклятый на деревенского богатея. Семья Имина не бедствовала, имела свое хозяйство и припасы, пусть и скромные. Но конюх, работая у Врана, видел, как бывает у других. У более удачливых, как он думал, и к таким же везучим причислял слуг короля.

Лавочник принес мечникам и Груту куски хорошо прожаренной свинины, а затем еще пива и сухариков в плошке. Имин злобно смотрел, как они ели, пили и беседовали. Голоса их постепенно слились с речью и хохотом работников, и наконец конюх совсем перестал различать слова. Опьяневший, он глядел вокруг осоловелыми глазами, а мысли его становились все темнее. Он вдруг вспомнил про горы серебра, о которых рассказывала свояченица Врана. Что бы он сделал с таким богатством? Да уж нашел бы ему применение. Имин уже видел, как нанимает крестьян, чтоб подновили ему хижину, а лучше — построили большой дом! Как он покупает себе молодую, крепкую лошадь и новую телегу. Как привозит жене из города красивую, теплую шубку, а детям — сладкие карамельки на палочках. У Врановой свояченицы ни деток, ни мужа, а ведь наверняка и она в бедности не живет. В столицу ездит, помогает сестре торговать, обновки привозит. Небось прикопила уже достаточно. И на что ей одной столько серебра?

"А ведь она теперь в городе, — внезапно подумал Имин. — А монеты, поди, в покоях спрятала. Не станет она их при себе держать".

Думы его переметнулись на Вранов дом. Если принести лестницу, то можно взобраться на крышу конюшни, а оттуда спрыгнуть во двор на кучу навозной соломы, присыпанной снегом. Двор Имин знает хорошо, в темноте не замешкается. Собаки хоть и спущены на ночь, но к нему привычные, лаять не будут. Дверь, верно, одним поленом подперта, пока нет никого...

"Эх, там же служки королевские", — вспомнил конюх. Вот не ко времени, чтоб им на день позже явиться! Ведь никакого от них толку, одни неудобства. А расплодилось-то их как в последние годы... Дуракам бы лишь мечами помахать.

Имин мысленно бранился на мечников, лордов и иже с ними, пока на дне его кружки не осталось всего несколько капель. Один из работников уже ушел, но конюх даже не заметил этого. Он раздумывал, не пойти ли ему наконец домой, когда осознал, что гости Врана ему только на руку. Завтра они уедут, а деньги как будто пропадут вместе с ними. Если б их не было, так Вран бы первым делом стал искать вора среди своих работников. А с королевских слуг какой спрос? Поди докажи, поди догони.

Если Имину удастся их не разбудить, тогда все должно сладиться. Ступени не скрипят, щеколду можно поднять щепкой. И с чего тем двоим просыпаться? Дорога, верно, выдалась долгой, откушали они знатно, да и спать завалились. Старику и вовсе плохо слышать полагается. А второй господин небось думает, что спит в полной сохранности. Как тупицам крестьянским в голову придет покой грабить? Забор высокий, собаки бегают — спи себе и спи.

"Пусть спят, — конюх оскалился в пьяной ухмылке. — А о монетках я, так и быть, позабочусь".

Нашарив за поясом последние медяки, Имин бросил их на стол и с усилием крикнул лавочнику:

— Еще пива!

* * *

Вернувшись в хижину сапожника, Ламберт застал его в хорошем расположении духа.

— Уж думал, ты не вернешься, — усмехнулся Гобан. — Я вроде лишнего сболтнул. Случается, языком полощу сгоряча. В деревне уж все притерпелись. Соседушка, вон, знает, как оно бывает. Живо меня в чувство привела.

Посмеиваясь, он гремел плошками, отмывая их в бадье с водой, над которой поднимался пар. На земляном полу у очага стоял котел с горячей перловой кашей. Крестьяне обычно ели пищу более простую, но Гобан в порыве добродушия разыскал среди своих запасов зерно, достойное купеческого стола. Маг искренне надеялся, что сапожник также отчистил котел перед тем, как заняться стряпней. Ему не хотелось найти в каше остатки предыдущей трапезы.

Позже, когда Гобан опять сидел за работой, вырезая из кожи кусок нужной ему формы, он спросил своего гостя:

— Никак там утонул кто-то в проруби? Велес бегал по дворам, справлялся про светлоголовую девицу.

— Тесса видела, как девушка бросилась в воду.

— Тесса — это из ваших?

— Да, тоже мастер.

Сапожник насмешливо скривил губы, но на этот раз ничего не сказал. Подойдя к наваленным у стены шкурам, он выбрал одну из них и вернулся на свою лавку. Затем задал еще один вопрос:

— А что, когда коронация? Охота поглядеть, даже в город бы съездил на такую потеху.

— Неизвестно, — вздохнул Ламберт. — Королю в этом месяце пятнадцать исполнилось, вскоре должны бы короновать. Говорят, правда, что корону ему еще не сладили. Камни ищут подрагоценнее.

— Мальчишка, а все туда же, — проворчал сапожник, орудуя иглой. — Камни ему подрагоценнее. Лучше б налогов поменьше требовал! Легко ли было хромому да перекошенному на пару куниц ловить? Хоть бы и капканами.

— Что ж их лавочник не ловил? — удивился маг. — Или Врановы работники?

— А у лавочника всякий раз в нужное время то спину прихватит, то шею надует. Только пиво разливать он всегда здоровый. А Врановы работники Врану и самому нужны. Хотя шкурки, видишь ли, у него на дворе хранятся, там надежнее. Это сапожник на все горазд — и господских ратников обуть-одеть, и капкан соорудить.

— Эти шкуры все на ратников пойдут?

— Такой указ. Лорд как будто весь свой гарнизон обновками побаловать решил. Не могло ж за раз столько износиться! Еще и торопиться велел, работаю от темна до темна. Эти-то шкуры последние, их много больше было, да и не единственный я сапожник у лорда.

Ламберт только подивился причудам местного землевладельца. То ли запасливый такой, то ли скупой, раз на воинах все уже износилось.

Далее, однако, размышления мастера вернулись к здоровью Тессы и, устраиваясь ко сну на сундуке, он опять мучился мыслью позвать Лекена. Вспоминая нежелание девушки рассказывать о случае с утопленницей, он не решался пойти против ее воли и боролся со своей совестью.

Вдруг, припомнив еще кое о чем, он повернулся к Гобану и спросил:

— А та женщина... которая приходила сегодня, соседка, она одна живет?

— Теперь одна, — спокойно ответил сапожник, — пока мужик ее в крепости на лорда спину гнет.

— И зачем же вы с ней? — вспыхнул Ламберт.

— Говорю ж тебе — зелен еще.

— Как хотите, — пробурчал маг, отворачиваясь к стене и накрываясь плащом.

Гобан ухмыльнулся и, сменив иглу, продолжал свой труд, пока не сжег три лучины, после чего отправился спать на свою лавку. Вскоре его дыхание выровнялось и стало перемежаться легким похрапыванием.

Ламберт, все это время тихо лежавший с закрытыми глазами, так и не смог уснуть, хоть и гнал от себя мысли о лекаре. Напрасно он убеждал себя, что Тессе к утру станет лучше, ведь она выпила настой, согрелась, и он сам снимал воспаление. Мастеру все же казалось, что этого мало, что от Лекена будет больше помощи. Поворочавшись немного, он решительно сел и натянул сапоги, затем надел плащ. Пусть Тесса и будет злиться, но он все же сходит за лекарем, даже если вся деревня уже спит.

У порога Ламберт вспомнил, что не взял меч. Он помедлил, раздумывая, однако решил, что при необходимости положится на магию.

На улице было темно. Облака неслись по небу серым туманом, то и дело разрываясь в клочья и снова сгущаясь. Луна бледным пятном светилась за этой завесой, иногда пропадала совсем. Уже привыкший к темноте маг вышел за ограду и остановился. Он снова начал колебаться. Ему представилось, как он стучит в ворота, начинают лаять собаки, просыпаются хозяева, Гайтус, Лекен, и все они злы на него. Лекарь, конечно же, поможет Тессе, но придется обо всем рассказать лорду.

Посмотрев по сторонам и послушав, все ли тихо в деревне, мастер все-таки отправился к дому Врана. Приблизившись к воротам, он услышал, как во дворе засуетились сторожевые псы, залаяли и начали скрести лапами створки. Ламберт снова с надеждой взглянул на небо, на закрытую серым пологом луну, но боги ничего не сказали ему. Вздохнув, он уже поднял руку, чтобы постучать по воротам, как вдруг услышал возгласы и шум, идущие откуда-то из покоев. Вслед за этим раздался лязг металла, будто несколько раз схлестнулись мечи.

Тогда маг понял, что время раздумий прошло, отскочил от ворот и вскинул руки. Левая створка с треском слетела с петель и, перевернувшись в воздухе, шумно упала посреди двора. Собаки немедленно кинулись на мастера, громко лая и яростно скаля зубы: большая серая псина вцепилась зубами в его плащ, другие нацелились на ноги. Ламберту ничего не оставалось, как разбросать животных по сторонам, словно щепки. Серый пес подвернул лапу и, поджав ее, отбежал в сторону. Другой остался лежать на снегу, слабо поскуливая, а остальные рычали на расстоянии и теперь не осмеливались подойти ближе.

Бросив взгляд на дом, маг заметил, что он разделен на две половины. Дверь в одну из них была приоткрыта, и внутри трепыхался свет от свечи или лучины. Оттуда доносились голоса.

Без промедления Ламберт пересек двор, взбежал по деревянным ступеням и в этот самый миг снова услышал невнятные восклицания и шум борьбы. Достигнув, наконец, двери, он широко распахнул ее... и застыл на пороге, немало удивленный открывшимся его взору зрелищем.

* * *

Гайтус и Лекен провели вечер без особенных волнений. Когда они спешивались во дворе крестьянского дома, к ним вышел хозяин — крепкий мужик с выпирающим животом, лысоватый и с сединой на висках. Его привычка потирать руки отчего-то сразу не понравилась лорду.

— Имин! — крикнул хозяин куда-то в сторону. — Возьми лошадей!

Конюх с мрачноватым лицом и бегающими глазами тоже не вызвал у Гайтуса одобрения, однако внимание его быстро вернулось к Врану — тот пригласил гостей пройти в дом. Лорд сам нес дорожную сумку, в которой лежал столь оберегаемый им мешок из черного бархата, и когда хозяин протянул руку, чтобы отнести пожитки, не утруждая господ, Гайтус лишь холодно посмотрел на него и прошел мимо.

Поднявшись по невысокой деревянной лестнице, он и Лекен вошли в небольшой покой, сложенный из бревен и покрытый односкатной соломенной крышей. Эта половина дома была меньше той, где жил Вран, и построена она была позже, когда Вранова жена подселила свою сестру к себе и мужу. В покое стояли несколько широких лавок, резной стол, два кованых сундука и большие пяльцы с белоснежным полотенцем, на котором красовалась неоконченная еще вышивка. Полки рядом с очагом украшала расписная посуда и горшочки с приправами. Деревянный пол был чисто выметен и не скрипел.

Место для ночлега показалось Гайтусу весьма сносным. Лекен же сразу примостился на лавке у стола и выразительно поглядел на очаг хитро прищуренными глазами. Вран понял, чего желают гости, и сам развел огонь, а жену послал за кушаньями. Она принесла их из другой половины дома, приготовленные, верно, для хозяйской трапезы: мясо, тушеное с овощами и дразнящее вкусным, сытным запахом; румяные пирожки с капустой, ароматную ковригу и мед. В высокие кружки гостям из кувшинов налили овсяный кисель и пиво.

Хозяева откланялись, чтобы не докучать господину и его спутнику, но позже вернулись. Вранова жена принялась убирать лишнее со стола и, прежде чем уйти, бросила суровый взгляд на мужа, который замялся было у порога.

— А что, господин, — нерешительно начал Вран, — не нужна ли помощь моя? Я б вам подсказал про любой двор в деревне. Сколько домочадцев, голов скота, какой налог — все знаю.

Гайтус властно кивнул и нехотя вытащил из сумки карту, взятую им у Освальда. Раз уж представились они помощниками королевского казначея, придется лорду любопытствовать о делах этой деревни.

— Сколько всего дворов? — хмуро спросил он.

— Десяток и семь сверху, — живо отозвался крестьянин.

Лорд выжидательно посмотрел на него, перебрав в воздухе пальцами правой руки.

— Командиру Левину нужны перо и чернила, — подсказал Лекен.

Вран охнул и поспешил к одному из сундуков, откуда извлек небольшую шкатулку. Поставив ее на стол перед господином, он поднял крышку: внутри оказались глиняная чернильница и несколько стареньких перьев. Гайтус взял одно, обмакнул его в чернила и поморщился: они были на саже с примесью песка. Сам он обычно использовал чернила много лучше.

Велев Врану рассказывать о деревенских хозяйствах, лорд занес руку над картой и начал делать нужные пометки, перечеркивая старые. Королевские слуги частенько поступали так, и, когда записи накапливались, писцы рисовали им новые карты. Гайтус же пользовался старинной, хранившейся у него в замке. Она вполне годилась для их похода — ведь все дороги там были указаны верно. Лишь Горелый лес явился исключением, но вряд ли во всем королевстве нашлась бы его подробная карта.

Крестьянин благоговейно смотрел, как господин уверенно ставит скрипящим пером чернильные знаки. Сам он умело вел хозяйство и знал, как получить прибыль, но грамоте обучен был плохо. Лорд, в свою очередь, чувствовал удовлетворение от того, что вел дела в своих землях, не полагаясь на слуг, и имел твердые знания о наделах, налогах и всех видах дозволенных работ.

За то время, пока сгорели две лучины — в светцах над столом и на стене напротив — хозяин поведал гостям о всех жителях деревни, их хлевах, скотине и урожае. Свой надел он намеренно приуменьшил, как и число голов скота. Гайтус, сохраняя невозмутимое выражение лица, что-то записывал в нижней части карты, где оставалось место для пометок, а Лекен, подперев голову рукой, не произносил ни слова и, похоже, подремывал. Наконец, лорд спросил, какой налог поставил местный землевладелец.

— Одну десятину[7], господин, — ответил крестьянин.

— Так мало? — Гайтус поднял брови в искреннем удивлении. Ему еще не приходилось слышать, чтобы лорд взимал меньше двух десятин.

— Так ведь королевский налог вырос невозможно! Три десятины королю отдаем, хоть наш милорд нас пожалел.

— Три десятины?

— Истинно.

Гайтус нахмурился. Ему было хорошо известно, что королевский налог составлял одну десятину урожая и одну десятину денежного дохода, коли таковой имелся. И порядок этот король назначил для всех земель

— Кто объявил о таком налоге? — полюбопытствовал он.

— Королевский гонец приезжал, едва только осень началась. Прошлый урожай уже по-новому разделили.

— А что к празднику стребовал ваш лорд?

— Древесину, господин. Работники мои в лесу рубили сосны. Нынешним утром в замок и отвезли, одна телега уж назад вернулась.

Гайтусу такое положение дел определенно не понравилось. По всему выходило, что местный землевладелец обкрадывал короля, заплатив кому-то из гонцов. Лорд решил, что по приезде в столицу непременно доложит об этом королеве-матери в обход главного казначея — вдруг он тоже в сговоре? А что до древесины, то, верно, в здешнем замке строили новые амбары для хранения краденой доли урожаев, поняв, что прежних уже не хватает.

Впрочем, в тот вечер лорду не было дела до чей-то алчности: главной его целью оставалось привезти королю то, за чем его послали. Следуя этой мысли, он подумал, что время для сна уже подходящее, и отложил перо. Вран же переминался с ноги на ногу, ожидая, не спросит ли господин еще о чем-то. Молчание тянулось до тех пор, пока Гайтус наконец не понял — недогадливый крестьянин сам не уйдет.

— Я записал все, что нужно, и теперь нам требуется отдых, — строго сказал он.

— Быть может, чем другим помочь? — хозяин в волнении потирал потные руки. — Про приплод скотины я ведь не все сказал. У Ашки скоро...

— Довольно! — отрезал лорд. — Мы услышали достаточно.

— А про праздник... — заикнулся было Вран, однако быстро скис под взглядом Гайтуса и торопливо откланялся, пожелав гостям доброй ночи.

Во дворе он шумно выдохнул и недолго постоял, дыша приятно холодящим воздухом. Он надеялся, всей его болтовни хватило, чтобы командир не отправился проверять лично, сколько у них с женой земли и скота.

Лекен также пожелал лорду хорошенько выспаться и улегся на одном из сундуков. Вскоре и Гайтус, затушив лучины, устроился на лавке против лекаря. Бархатный мешок он вытащил из сумки и положил между собой и стеной, а меч достал из ножен и оставил на полу. Заснул он быстро и, засыпая, думал, чем его наградят по возвращении.

Лекену, наоборот, не спалось. Он начал уже замечать, что сон его становится более чутким, и виной тому — возраст. Лишь немало поворочавшись и поразмышляв о самых разных вещах, он уснул, но, как оказалось, ненадолго.

Чуть позже полуночи его разбудил негромкий стук. Осторожно приподнявшись на локте, лекарь прислушался и различил чье-то сопение снаружи. Кто-то теперь возился у двери, и когда странный звук повторился, Лекен внезапно понял, что человек этот хочет поднять щеколду.

Испугавшись, старик открыл рот, чтобы разбудить Гайтуса, однако не успел — дверь вдруг тихо отворилась и через порог шагнула темная фигура. Лекарь замер, притворившись спящим, и попробовал было наблюдать за незваным гостем, но в покои едва проникал лунный свет, а глаза у старика были слабые. Ему оставалось только слушать и ждать, что, может быть, лорд проснется сам.

Вошедший при этом вел себя весьма странным образом. Он, казалось, неплохо видел в темноте, однако действия при этом совершал непонятные. Опустившись на четвереньки, он принялся обшаривать пол руками, особенно стараясь в углах и вдоль стен.

"Вор! — внезапно осознал Лекен. — Кто-то из деревенских думает, что тут спрятаны монеты!" И все же как вор не побоялся грабить покой, в котором ночевали слуги короля? Лекарю мнилось, что уже вся деревня знает о гостях Врана и их спутниках.

Чуть погодя старик ощутил хмельной запах, идущий от вора, и догадался о причине его смелости. Верно, некий крестьянин перебрал пива в кабаке и отправился грабить местного богатея, пока сестра того в отъезде и покой ее свободен. Небось от хмеля забыл начисто про посланников короны.

Поняв, что к ним вторгся всего лишь деревенский пьяница, Лекен решил напугать его грозными криками, а заодно разбудить лорда, но волею случая участие старика опять не понадобилось: вор, запускающий пальцы в горшки на полках, нечаянно задел один из них, и тот звонко ударился об пол, разбившись на глиняные черепки.

Гайтус мгновенно проснулся, вздрогнув всем телом, и со словами "Что? Кто здесь?" схватил с пола меч. Темная фигура издала низкий стон — вполовину испуганный, вполовину разочарованный — и рванулась к двери. При этом вор запутался, нужно ли ее толкать или тянуть на себя, и стал беспорядочно шарить по ней руками, задев при этом щеколду и отрезав себе путь к отступлению. Когда он все же сообразил, что нужно сделать, и уже начал было открывать дверь, то почувствовал, как ему в лопатки уперлось острие меча.

— Ты кто такой? — зло спросил Гайтус, часто дыша. — Что тебе надо?

Вор промямлил нечто невнятное, и это рассердило лорда еще больше. Он схватил человека за шиворот и с силой бросил его на пол посреди покоя. Лекен тем временем нащупал у очага корзину с лучинами и разжег одну от углей, все еще тлеющих в очаге под слоем пепла. Слабый огонек осветил лицо, где-то уже виденное Гайтусом.

— Кто ты такой? — жестко повторил лорд и снова направил на вора меч.

— В конюшне...я... — забормотал тот, с трудом пытаясь подняться.

— Он пьян, милорд, — заметил Лекен.

— В...в конюшне... — у вора заплетался язык.

Тут Гайтус вспомнил его.

— Это конюх! — с неприятным удивлением воскликнул он. — Уводил сегодня наших лошадей в конюшни Врана! Эй, ты! Что ты пытался украсть?

Имин все же поднялся, дотянувшись до сундука и опершись на него. Стоял он нетвердо и тупо моргал мутными глазами.

— Что ты здесь искал, я спрашиваю?

— Милорд... командир, — поправился Лекен, — быть может, лучше запереть его до утра, а расспросить после, как хмель выветрится?

— Ничего, не такой уж он и пьяный. Хватило же ума щеколду поднять, а потом шарить тут. Что ты искал? Отвечай!

— Я...жене шубу...детям... — по щекам Имина потекли слезы. Он вытер лицо рукавом, а затем вдруг злобно выкрикнул во весь голос:

— А у него все есть!

Вслед за этим он кинулся к очагу, схватил большую чугунную сковороду и бросился с ней на Гайтуса. Лорд от неожиданности отшатнулся, взмахнул рукой и меч скользнул по металлу. Вторым ударом он все же смог попасть по ручке и выбить сковороду из рук конюха. Та со звонким гулом упала на пол.

— Я тебя на куски порежу, пьяный урод, — сквозь зубы гневно прошипел лорд.

Тут со двора внезапно донесся громкий треск, а затем грохот, словно нечто тяжелое упало на землю. Гайтус повернул голову на шум, отвлекшись на мгновение, а конюх, который весь остаток внимания бросил на лорда, в каком-то неистовом порыве отчаяния кинулся на него, выворачивая руку с мечом. Он оказался довольно силен, и Гайтус даже вскрикнул от боли, да вдобавок ударился спиной о скамью, когда вор повалил его на пол. Стараясь одновременно отпихнуть от себя противника и подняться, лорд упустил тот момент, когда руки конюха сомкнулись на его шее, сжав ее железной хваткой. То ли хмель играл в крови у Имина, то ли наконец вылилась вся накопившаяся злость, но действовал он так, словно ему больше нечего было терять.

Гайтус вцепился в руки конюха, пытаясь разжать их. Он уперся коленом Имину в грудь, чтобы оттолкнуть его, но тот просто наваливался на лорда всей своей тяжестью. Будучи неспособным сделать даже самый маленький вдох и напрягая руки изо всех сил, Гайтус вдруг ощутил пустоту в голове. Он не мог сосредоточиться на какой— либо мысли и чувствовал лишь желание освободиться.

Неожиданно послышался глухой удар, и конюх, обмякнув, повалился на пол рядом с лордом. Гайтус судорожно вздохнул и, подняв глаза, увидел Лекена с чугунной сковородой в руках. От головы вора по полу уже расходилось темно-красное пятно.

Вслед за этим дверь распахнулась, и в проеме появился Ламберт. Глаза его расширились, когда он увидел на полу лорда, а рядом с ним человека, по всей видимости убитого лекарем.

— Что здесь произошло? — выдохнул маг.

Гайтус сердито стряхнул руку Имина, лежавшую у него на груди, и поднялся, опираясь на скамью.

— Нас пытались ограбить, — хрипло ответил он.

Руки Лекена, сжимавшие сковороду, бессильно опустились. Вид у него был опустошенный.

— Я ж не хотел, — тихо и горестно сказал лекарь. — Она тяжелая, вниз всем весом потянула. Не удержал.

— Поделом ему, — резко отозвался Гайтус. — Он хотел меня убить! Вы все сделали правильно. Это его вина, и только. Неизвестно еще, что он здесь искал.

Лорд наклонился над скамьей и пошарил рукой под плащом. Нащупав мешок, он вытащил его, убедился в его сохранности и положил обратно.

Ламберт все еще стоял на пороге.

— Может, он не умер? — спросил он с надеждой.

Лекен опустился на колени рядом с телом и прижал кончики пальцев к шее конюха. Сердце не билось, а лужица крови на полу все еще росла.

Лекарь вздохнул, и мастер понял, что еще один человек погиб во время их похода. Если верить Тессе — уже третий.

Мысли его оборвал Гайтус.

— Ты зачем здесь? — обратился он к магу.

— Я... — Ламберт замялся, не считая теперь уместным рассказывать о случае с Тессой. — Я вышел на воздух и услышал звон мечей, так что поспешил сюда.

— Меч был один, — произнес лорд. — И звенел он о чугун.

Он пихнул ногой сковороду.

— Вышел на воздух? — удивился Лекен.

— Я ночую у сапожника, — пояснил молодой человек. — Он живет рядом, и у него в хижине гора пахучих шкур.

Со двора вдруг послышался разъяренный вопль хозяина:

— Это кто сотворил?! Разбойники! Руки поотрываю!!

К его крикам присоединилась ругань жены, а псы снова начали лаять. Ламберт вспомнил, как попал во двор, и взгляд его, сорвавшись с лекаря, поплыл по комнате.

— Что там еще? — раздраженно спросил Гайтус и вышел на крыльцо. Заметив лежащую посреди двора створку ворот и Врана на том месте, где она была раньше, лорд понял, что за громкий шум они слышали.

— Твоя работа? — через плечо спросил он мастера.

— Моя, — смущенно признался маг. — Я еще и собак... немного...

Лорд издал неопределенный звук, который все же больше походил на неодобрение, чем на похвалу. Вран, бранящийся у ворот, заметил его и кинулся к нему за объяснениями:

— Это что же, господин, делается? Мы с вами по доброте души ночлегом и пищей поделились, а от мастера вашего нам столько ущерба? Это за что ж нам такое?

Гайтус устало посмотрел на крестьянина. Ему хотелось поскорее спровадить его, и чтобы кто-нибудь унес тело конюха. В то мгновение он даже пожалел, что рядом нет его слуг.

— Такое? — переспросил он. — А вот это что?

Лорд ткнул пальцем вглубь покоя. Вран поднялся по деревянным ступеням, не понимая, что там могло стрястись, а затем увидел Имина, лежащего на полу в кровяной луже.

— Батюшки! — хозяин в ужасе застыл на месте, прикрыв рот ладонью. Его глаза широко раскрылись и не могли оторваться от неподвижного тела. — Великие боги!

Жена Врана, по счастью, занималась собаками, так что от ее причитаний гости были избавлены.

— Это ваш конюх, уважаемый хозяин, — ледяным голосом сказал Гайтус. — Если я верно припоминаю.

— Мой, — растерянно кивнул Вран.

— Он пришел нас ограбить этой ночью.

— Вернее, вас, — быстро добавил Лекен и переглянулся с лордом.

— Именно так, — исправился Гайтус. — Но денег он не нашел, а затем бросился на меня — командира гвардии королевского казначея! Нам пришлось убить его, ибо он не оставил нам выбора.

— Я к тому не причастен! — тут же заволновался Вран. — Кто его знает, что ему в голову стукнуло? А жена его и дети — не моя забота! И что я теперь людям скажу?

— А может, его подослал кто-то? — вкрадчиво вклинился Ламберт. — Скажем, некто побогаче, чем он сам? К примеру, самый богатый крестьянин в деревне?

Гайтус и Лекен устремили взоры на Врана.

— Да зачем оно мне? — крестьянин выставил вперед руки, отгораживаясь от них. — Это ж свояченицы моей добро, от моего хозяйства и полученное! А на королевских слуг буйного вора насылать — это ж какой дурак надоумится?

— А с чего бы ему по собственной воле лезть в покой, где спят слуги короля? — допытывался маг. — Как же ловко совпало, что именно в эту ночь в нем пробудилась такая алчность!

— Да я не... — Вран снова хотел возмутиться, но вдруг понял, чего от него ждут. Мастер на это старательно намекал, а господин не мешал ему. Продолжил крестьянин уже по-другому: — Стоит ли добрым людям ссориться из-за вора? Да он, небось, ополоумел от чего-то.

— Он был пьян, — подсказал Лекен.

— Вот в нем хмель и взыграл! — с облегчением нашел лазейку хозяин. — Каюсь, что не доглядел: он у нас известный пьяница. Из жалости ему работу дали. А о детках его и жене я, так и быть, позабочусь. Считайте, уже сделано.

Повернувшись лицом вглубь двора, он крикнул жене, чтобы принесла бадью с водой и половую тряпку. Потом схватил одно из полотенец свояченицы, обмотал голову конюха, чтобы кровь не капала, и поволок его из покоя, тяжело дыша и багровея от усилий. Гости услышали испуганные возгласы хозяйки, когда она увидела, что тащит ее муж. После, с бледным лицом, и не говоря ни слова, она оттерла окровавленный пол, ожесточенно водя по нему тряпкой, так что остался лишь мокрый след. Затем, откланявшись, она ушла, и слуги короля, наконец, остались одни.

— Нам нужно поспать, — каким-то пустым голосом сказал Гайтус, поднимая плащ со скамьи и садясь на нее.

Ламберт поклонился ему, хоть лорд и не смотрел в его сторону, и направился к двери. Лекен проводил его, чтобы закрыть щеколду, но остановил на пороге, тронув за плечо.

— Так зачем ты приходил? — спросил он.

— Я... — магу стало неловко от того, что старик оказался таким догадливым. — Мне кажется, Тесса заболела.

— Ох, — расстроился Лекен, — ну что ж... Теперь, пожалуй, не время, но перед дорогой я справлюсь о ее здоровье. Доброй тебе ночи!

Маг поблагодарил его и отправился обратно к сапожнику. Проходя сквозь зияющую пустоту в том месте, где раньше была створка ворот, он подумал: "Ну, хоть что-то я сделал верно". Мысль эта была про Тессу и принесла с собой чувство исполненного долга.

Глава 4 ↑

Встретившись на рассвете у дома Врана, путники покинули Краминку и двинулись дальше. Уезжали они не в лучшем расположении духа.

Освальду и Браско спутники поведали о неудавшейся краже и убитом конюхе, и мечники теперь испытывали досаду, оттого что не были рядом с лордом в нужное время и не смогли защитить его. Вместо королевских мечников это сделал старый лекарь.

Гайтуса сердило, что его чуть не удавил какой-то деревенский конюх. Как же так получается, что можно провести в казарме с оружием в руках десяток лет, а полученных навыков хватит лишь на то, чтобы отбить мечом чугунную сковороду? И ведь если бы не Лекен, то неизвестно, как все могло бы обернуться. Лорд чувствовал, что годы затворничества в замке не пошли на пользу его телу. Он усердно упражнял ум, однако при встрече с опасностью этого оказалось мало, его реакция притупилась. А ведь он когда-то мечтал о воинской славе!

Лекен тоже выглядел расстроенным. Он видел утром жену Имина, она приходила к Врану. Глаза у нее были красные и опухшие — верно, плакала всю ночь. Лекарь сожалел о печальной участи, постигшей эту женщину и ее детей, ведь они не виноваты были в безрассудстве конюха. Это Имин совершил роковую ошибку, явившись в покой, где почивал лорд Гайтус, охраняющий большую ценность.

Сам же лекарь равным образом ошибся, когда дважды с его губ сорвалось обращение "милорд", применимое лишь к людям благородной крови[8]. А ведь Его Светлость представился слугой короля, не могущим носить такой титул. Имин был пьян и вряд ли заметил подобное почтение, либо вскорости забыл бы о нем, но Лекен не решился идти на риск, грозящий оставить за отрядом след из череды опасных слухов. Он исправил свою оплошность, как мог. Благо, ему представился случай убить конюха.

Ламберт, в свою очередь, ощущал неудовлетворенность от нерешенной загадки. Проснувшись утром, он снова начал размышлять об утонувшей женщине. Если не было ее на реке, то зачем бы его соратнице прыгать в ледяную воду? А если и впрямь она пришла к проруби, то почему не оставила следов на снегу и как отвела глаза крестьянину? Маг решил на привале расспросить Лекена — старик знал много легенд, вдруг и о странных утопленницах что-то найдется.

Тесса все же не выздоровела за ночь. Она чувствовала себя простуженной и несчастной, старалась помалкивать и не привлекать к себе внимание. Перед тем, как они отправились в путь, лекарь осмотрел ее, дал выпить настой из трав и заставил пожевать некие целебные листья, но девушке от них не сделалось лучше. Ее утешало лишь то, что Ламберт, казалось, поверил в ее историю и не считал свою соратницу безумной. Ей страшно хотелось, чтобы это путешествие скорее закончилось и она снова оказалась бы в тепле и уюте родительского дома.

Даже Грут был недоволен тем, как все сложилось. Он не смог отправить птицу прошлой ночью, оттого что луна пряталась за облаками и не давала ровного света, должного питать магическое создание. Кнэф надеялся, что предыдущего послания хватит для скорой встречи с человеком, которому оно предназначалось.

* * *

В довершение ко всему, погода тоже не баловала путников в тот день. Мороз спал, но ему на смену пришел холодный ветер, гнавший по небу редкие темные облака, опустившиеся ниже бледно-серой пелены, закрывающей солнце. Дорога шла через поля и вполне годилась для быстрой езды, так что отряд преодолел верхом немалое расстояние, прежде чем сделать привал.

Привалом это, впрочем, назвать было трудно, ибо по обе стороны пути тянулись обширные земли, покрытые толстым слоем снега. Костер развести было негде и не из чего, так что путники поели прямо в седлах — благо в Краминке лавочник и Вран снабдили отряд съестными припасами. Вина уже не осталось, а пополнить его запас в деревне странники не смогли, посему согреваться им пришлось пешей ходьбой. Заодно и ноги размяли.

Ламберт воспользовался передышкой, чтобы спросить Лекена о том, что занимало его мысли. Он подождал, пока лекарь уделит время Тессе, а затем отвел его в сторону и спросил, не известны ли ему легенды о разумных созданиях, живущих под водой.

— Признаться, я что-то такое слышал давным-давно, — ответил старик, озадаченный подобным вопросом. — То была история о женщине, которая носила чешую и жила в ручьях и реках, пока однажды не влюбилась в охотника, увидев его на берегу. Она сбросила свою рыбью кожу и последовала за ним к его дому. Помнится, он сделал ее своей женой. Они даже зачали ребенка и пару годов прожили вместе, но однажды она все же покинула их и вернулась в реку...

— Почему она ушла? — удивился маг.

— Не знаю, — пожал плечами Лекен. — Видно, сила воды была больше, чем сила любви к мужчине и кровные узы.

Мастера так впечатлил этот рассказ, что он даже не задал других вопросов и вернулся к своему коню.

— Откуда такое любопытство? — крикнул лекарь ему вслед.

Но Ламберт лишь покачал головой и не сказал ничего. Продолжил путь он в большой задумчивости, даже не спросив у Тессы про ее здоровье.

После полудня ветер усилился. Небо затянуло тяжелыми тучами, и всадникам казалось, будто их придавливает к земле. Пошел снег — крупными хлопьями, которые порывами бросало путникам в лицо. Ехать становилось все труднее.

С приходом сумерек началась настоящая вьюга. Кони передвигались медленным шагом, а седоки плотно закутались в плащи и пытались уберечь глаза от резко налетающего снега. Смотреть на дорогу сделалось невозможно, и вдобавок все промерзли до костей. Особенно худо было Тессе, чувствующей озноб и слабость.

Гайтус гнал всех вперед, сколько мог, но затем и он понял, что ехать дальше не удастся: надежда вернуться в столицу тем же вечером истаяла.

Теперь, однако, встал вопрос о месте для ночлега. Вокруг, насколько можно было разглядеть что-то в полутьме и слепящей заверти, по-прежнему расстилались снежные равнины. Освальд направил свою лошадь к лорду и прокричал ему:

— Милорд, где-то впереди должна быть таверна!

— Сколько ехать? — так же громко спросил Гайтус.

— Не знаю, милорд! Но должно быть близко.

Лорд стиснул зубы, стряхнул снег с рукава и вытер лицо. Оно так и осталось мокрым, но хоть тающей каши на нем стало меньше. Оставаться в поле нельзя, подумал Гайтус. Метель, похоже, продлится всю ночь, и им нужна крыша над головой.

Приняв решение, лорд сам занял место во главе отряда, и путникам снова пришлось бороться с ветром, терпеть холод и надеяться, что таверна где-то поблизости. Вокруг уже сгустилась тьма. Хорошо хоть дорога не была извилистой — кони шли прямо, рыхля копытами свежевыпавший снег. Завывания ветра лишь добавляли уныния и вызывали у всадников мысль об укрытии, где можно сжаться в комок и согреться.

Наконец впереди появился неяркий свет. Уповая на то, что там их ждут жаркий очаг, горячая еда и удобные постели, всадники принудили лошадей ускорить шаг. У всех закоченели ноги, и пальцы рук почти не сгибались, но пятно света будто придало странникам бодрости и принесло толику тепла.

Когда же они, растратив последние силы, добрались до нужного места, то в самом деле увидели таверну. Ее нижний ярус покоился на каменном основании, утопающем в сугробах, а верхний покрывали плотные ряды соломы, из которой среди снега выступало несколько дымовых труб. За слюдяными оконцами ставней виднелся желтоватый свет. Наверху тоже теплился огонек — верно, над лестницей для удобства гостей. Вдобавок рядом с крепкой дверью висел масляный фонарь, а над ним покачивалась на ветру вывеска с названием "Кладовая тролля[9]".

К таверне прилегало низенькое строение, и, судя по донесшемуся оттуда запаху, там была конюшня. Из нее вскоре выглянул конюх — парнишка лет восемнадцати, держащий в руке еще один фонарь. Он одел его на крюк у входа, как только увидел прибывшую компанию, а после, когда путники спешились и отвязали дорожные сумки, увел за собой двух лошадей. Остальных пока держали Грут и Освальд. Их соратники тем временем отряхнули одежду и вошли в таверну.

В "Кладовой тролля" было тепло и просторно. Большой очаг согревал весь зал, и вдобавок от него шел вкусный запах. Там на вертелах с особыми крючками поджаривалась рыба, начиненная кашей и приправами. С левой стороны от очага расположился прилавок, за которым хозяин разливал по высоким глиняным кружкам разнообразное пиво и квас. Имелось и вино, вот только кубков для него недоставало.

В одной части зала, подальше от очага, заседала шумная компания кнэфов. Они ели дымящуюся похлебку, шутили, смеялись, а один из них, стоя и опершись ногой на скамью, точил широкий нож. Среди этой толпы выделялась девушка с русыми волосами и веснушками на щеках. Перед ней стояла тарелка с обглоданными куриными косточками, а рядом из колец, монет и кусков хлеба было выложено некое подобие карты. Девушка тыкала пальцем в разные ее части и оживленно обсуждала что-то с остальными кнэфами.

За тремя другими столами сидели путники потише и не столь многочисленные. Пара торговцев, двое крестьян, возвращающихся из города, сборщик налогов и купец из столичной гильдии. Свободным был только один стол в правом от очага углу.

Между путниками сновала улыбчивая и бойкая девчушка. Она приносила кружки, уносила объедки и смахивала крошки на каменный пол, выложенный из гладких булыжников. Когда у нее выдавались свободные мгновения, она убегала наверх по деревянной лестнице: там находились жилые комнаты, где приходилось следить за огнем в малых очагах.

Гайтус подошел к тавернщику и бросил на прилавок задаток в несколько серебряных монет. В подобных местах, как правило, никто не любопытствовал, откуда и куда следуют гости, так что лорд предпочел не прибегать к байке про королевских слуг, а заплатить за еду и ночлег.

— У вас найдутся комнаты для семерых? — спросил он хозяина.

Тот вздохнул и развел руками.

— Одна осталась, с двумя постелями. Гостей нынче много, сами видите — такая непогода до утра простоит. А у нас все ж не постоялый двор. Но если кто захочет на скамье ночевать или на полу, то милости просим, всем место найду, даже тюфяков пара имеется. И за лошадьми вашими хороший уход будет, не тревожьтесь. Вы присядьте на скамью, погрейтесь у огня. К вам вскорости работница моя подбежит, справится, что желаете кушать и пить.

Гайтус последовал его совету и занял место за столом, где уже разместились его соратники. Чуть погодя пришли также Грут и Освальд, и стало ясно, что всем путникам на скамьях будет тесновато.

— Эй, Витка! — зычно крикнул разносчице хозяин. — Принеси-ка табурет к столу да накорми гостей.

Приветливая девчушка тут же усадила Освальда на низкое деревянное сиденье на трех ножках и выспросила, чего путникам хочется отведать в их таверне. После она сноровисто обнесла их напитками, добавила ковригу ржаного хлеба и пообещала вскоре вернуться с жарким и похлебкой.

Кнэфы все так же шумели, теперь перекидываясь в кости на монеты. Каждый ставил по десять лурров, а кто проигрывал их все, тому придумывали наказание. Один паренек уже скакал вокруг стола на босой правой ноге, подзадориваемый улюлюканьем и свистом остальных.

Другие путешественники мирно беседовали, а Гайтус и его отряд устали так, что им даже языками ворочать не хотелось.

Внезапно дверь распахнулась и впустила еще одного гостя. Порыв холодного ветра забросил в таверну рой снежинок, но вошедший снова затворил дверь за своей спиной и лишнего тепла не выпустил.

Гостем оказался молодой человек, довольно высокий и хорошо сложенный, с темными волосами и приятными чертами лица. Что-то в нем привлекало внимание — такого не пропустишь взглядом в толпе. Одет он был в темный плащ с капюшоном, синюю куртку, черные штаны и сапоги до середины голени, пошитые из мягкой кожи. Пожитков он с собой не принес.

Увидев незнакомца, Освальд почувствовал себя так, словно в жилах у него замерзла кровь. Зрачки его глаз расширились, и он сжал руками край стола.

— Это он! — выдохнул мечник. — Тот человек из леса!

— Точно, — слабым голосом подтвердил Браско, бессознательно накрывая ладонью бирюзовый амулет, — это наш мертвяк.

Заявление было поистине поразительным, так что весь отряд воззрился на вновь прибывшего гостя. Даже Гайтус, сидевший спиной к прилавку, развернулся и смотрел на путника, так же, как Тесса и Грут по обе стороны от лорда.

Молодой человек уверенным шагом подошел к хозяину, и тот встретил его широкой улыбкой, как давнего знакомого. Когда гость махнул рукой на полки с бутылями, тавернщик плеснул ему в кружку вина.

— Это не может быть он, — убежденно сказал Гайтус. — Того человека мы нашли в лесу мертвым, у него были страшные раны. Вы обознались.

— Нет, — покачал головой Освальд. — Это точно он, милорд. Я хорошо запомнил его лицо.

— Он, он! — вторил Браско дрожащим голосом. — Как же такое может быть, великие боги!

— Но тот человек умер, — напомнил Ламберт. — Вы сами в этом убедились.

— Лекен, — обратился к старику старший мечник, — вы тоже видели человека в лесу. Это он?

— Да мне не шибко-то видно отсюда, — признался лекарь. — Глаза ведь слабоваты уже. Вроде и похож, но у того жуткие раны были, как человек может оправиться от таких за два дня? Никогда я не слышал о чем-то подобном. Тот несчастный в лесу уже не дышал, много крови вытекло. Не верю, чтоб это был он.

— Нет, это точно он, — с непоколебимой уверенностью произнес Освальд.

— Но тот был мертвый, — снова попытался вразумить его Ламберт. — А этот — вполне себе живой и здоровый.

Тут молодой гость у прилавка слегка поморщился и приложил руку к груди, словно что-то причинило ему боль. Путникам стало не по себе. Даже Грут напрягся и сжал пальцами рукоять меча.

Только Гайтус оставался спокойным. Если не считать богов, он всегда верил лишь увиденному своими глазами, так что по-прежнему полагал, что мечники обознались.

— Вот бы еще коня его посмотреть, — вдруг сказал Освальд. — Неужели тот самый, что нам по дороге встретился?

— Вдруг он пешком пришел, — возразил маг.

Все, кроме Тессы, засмеялись, ибо мысль о тяжелораненом человеке, на ногах проделавшем двухдневный конный путь в морозы и пургу, звучала еще более дико, чем ходячие мертвецы.

— А ты бы проверил наших лошадок в конюшне, — предложил Браско собрату-мечнику. — Заодно посмотрел бы там черного жеребца.

Освальд, движимый желанием убедиться в своей правоте, начал подниматься со скамьи, но вдруг встретился глазами с загадочным гостем и замер.

Незнакомец беззастенчиво, с любопытством рассмотрел каждого из отряда поочередно, а затем остановил взгляд на черном бархатном мешке, лежащем на столе перед Гайтусом. Гость так смотрел на него — завороженно, широко раскрытыми глазами, — что лорд поспешил переложить мешок к себе на колени. Лишь тогда молодой человек вздохнул, улыбнулся и отвел взгляд.

Тут же его окликнула русоволосая девушка из кнэфов. Он обменялся с ней парой слов, пожал ей руку, а после кивнул хозяину и легко взбежал по лестнице, исчезнув из вида.

Путники в отряде Гайтуса настороженно переглянулись, а Освальд все же встал и отправился в конюшню.

Глава 5 ↑

Кристиан открыл дверь и шагнул из вьюги в тепло таверны "Кладовая тролля". Последний раз он побывал там не так давно — перед тем, как отправиться в Горелый лес. Он сразу пошел к прилавку, не слишком глядя по сторонам, и тавернщик по-дружески улыбнулся ему, как обычно делал при встрече.

— Хой, Корнуш! — поприветствовал хозяина Кристиан. Голос у него был звучный и приятный для слуха. — Как таверна? Как здоровье?

— Не жалуюсь, — добродушно ответил тот. — Сам-то как поживаешь? Вернулся, гляжу, из леса? Как прошло?

Кристиан оперся обеими руками на прилавок, задумчиво посмотрел в глаза Корнушу и серьезно ответил:

— Не так, как я ожидал.

Хозяин бросил на гостя взгляд, в котором читалась забота, вздохнул и снял с полки кубок.

— Знатное нынче вино привезли. Из южных земель. Отведаешь?

— Мне, пожалуй, того, — мужчина махнул рукой в сторону старой бутыли, покрытой пылью.

— Как всегда, — усмехнулся тавернщик. — Только его и пьешь, когда из опасного похода возвращаешься. В прошлый-то раз едва тебе руку не оттяпали. Как теперь обошлось?

— Лучше не спрашивай.

— Неужели так плохо?

— Еще хуже.

— А выглядишь вполне себе цветущим, — Корнуш поставил перед гостем кубок, наполненный вином.

— Вот видишь, — с иронией отозвался Кристиан, — даже тебя провел.

Он неловко вздохнул, и в груди его отозвалась боль. Поморщившись, он приложил руку к ребрам с левой стороны.

Хозяин посмотрел на него с легкой укоризной и спросил:

— Подкрепиться не желаешь? Стряпни много, Витка тотчас все принесет.

— Позже, — отозвался гость и с любопытством бросил взгляд вглубь залы. — Смотрю, приезжих нынче много.

— Да, кому ж охота в такую метель в поле мерзнуть? Всех непогода застала. Вон та компания незадолго до тебя появилась. Господин у них больно знатный, аки лорд какой. Хоть и не представился, а по нему все одно догадаешься.

Кристиан окинул путников наметанным глазом, отмечая множество мелочей. Он заметил выправку и полускрытые туниками кольчуги двух мужчин, что выдавало в них мечников. У того, что постарше, в волосах уже белела седина, но он еще казался крепким и сильным. Второй был на десяток лет моложе соратника, рыжеволосый и с такой же огненной, не шибко ухоженной бородой, левша. Против него сидел кнэф с черными, коротко остриженными волосами, смуглым лицом и темными царапинами на правой щеке. На краю лавки у стены примостился благообразный старик, щуривший живые, умные глаза — мыслитель[10] или лекарь.

Еще при отряде путешествовали два мастера. Девушка с каштановыми волосами тяжело опиралась на стол, глаза ее слезились, а щеки окрасил яркий румянец — верно, от болезни. Другим магом был молодой мужчина с открытым, честным лицом.

Последний путник, вне сомнения, являлся лордом. Происхождение его читалось в манере держать себя, в некоей властности. На столе перед ним лежал черный мешок, и Кристиан невольно удивился — неужели он так неосторожно носит с собой кучу золота? Присмотревшись, однако, внимательнее, мужчина понял, что спрятанный в мешке предмет ему знаком. Видел он его совсем недавно, тогда и теперь испытывая схожие чувства. Вот и подтверждение тому, что не зря он отправился в Горелый лес.

Когда лорд накрыл мешок рукой, а после переложил его к себе на колени, молодой человек осознал, что слишком загляделся на чужую тайну. Он снова повернулся к Корнушу и отпил глоток вина.

— Все жду, когда твоя спина меня заметит, но прозревать она никак не желает, — раздался позади знакомый голос.

— Реда! — улыбнулся Кристиан.

Девушка-кнэф с русыми волосами, янтарно-карими глазами и веснушками на щеках весело смотрела на него.

— Развлечет ли меня беседой мой магический друг?

— Непременно, — пообещал мужчина, тепло пожимая ей руку. — Навести меня, как гости начнут расходиться.

Реда понимающе ему моргнула и отошла к своим соратникам, а Кристиан подхватил кубок с прилавка, кивнул хозяину и пружинящими шагами начал подниматься по лестнице.

— Эй, а пожитки-то твои где? — спохватившись, крикнул ему вслед Корнуш.

— Лейн принесет, — раздалось сверху.

Услышав звук хлопнувшей двери, тавернщик покачал головой, еще раз вздохнул и принялся протирать столешницу старым полотенцем.

* * *

Всем путникам, не по своей воле запертым в таверне в тот вечер, казалось, что время тянется необычайно медленно. Вот и Кристиан лежал на покрытой соломенным тюфяком постели, скрестив ноги и положив руки под голову, и ждал, когда наконец придет Реда. Ему не хватало разговора с другом.

Витка уже приносила ему жаркое, пирог с сушеными яблоками и горячую наливку, которую делал сам Корнуш и очень ею гордился. Кристиан съел все до последней крошки, смакуя. Ему все еще не верилось, что он до сих пор может ходить, пить, есть, говорить с людьми. Одним словом, может жить дальше.

Спасся он каким-то чудом. Вернее сказать, кто-то спас его, ибо сам маг отчетливо помнил, что умирал в лесу от ран и сознавал это, хоть и цеплялся за жизнь изо всех сил. А потом он вдруг очнулся в маленькой хижине на стоянке дровосеков у опушки леса. На нем не было даже повязок, раны затянулись и почти зажили. В очаге еще горел огонь, но вокруг не оказалось ни души, только конь Кристиана стоял снаружи. Все вещи в сумке, мечи и плащ остались нетронутыми.

У мужчины было лишь одно предположение о том, кто мог оживить его столь чудесным образом, однако он пытался убедить себя в его неправдоподобии. Тот, о ком он думал, не стал бы вмешиваться. Он считал, что если люди умирают, то им суждено умереть, и нельзя для кого-то сделать исключение. Он бы оставил Кристиана в лесу, не стал бы помогать. Ведь маг тоже когда-то покинул его.

И все же тень сомнения оставалась.

Кристиан встал, подошел к очагу и разворошил угли железным прутом. Они все еще давали хороший жар.

Кроме очага и постели в комнате стояли два стула, скамья, стол и сундук. Все добротное, но простое, без роскоши. Сперва Корнуш пускал туда гостей на ночлег, но после того, как маг проявил, по мнению хозяина, истинные добросердечность и благородство и оказал таверне небольшую услугу, комната перешла в его пользование на неопределенный срок. Даже если Кристиан отсутствовал месяцами, возвращаясь каждый раз неожиданно, его встречали порядок, чистота и дружеский прием.

Корнуш открыл свою таверну чуть более пятнадцати лет назад. До той поры он был странствующим забавником[11], а затем получил весть о том, что его единственный брат — зажиточный крестьянин — скончался, оставив ему дом в небольшой деревеньке, знатное хозяйство и полгоршка монет. Жена его еще до того умерла от болезни, а дочку выдали замуж.

Корнуш, совершенно отвыкший от сельского бытия, продал дом, скот и землю и решил, что с таким состоянием можно и осесть — но только так, чтобы не заскучать. Поразмыслив, он вспомнил об одном местечке, где на просторах Веллуры[12] пересекались королевский тракт и сельская дорога, идущая через земли нескольких лордов до самой столицы. Забавником он проезжал там много раз, знал, что место это людное, и потому все не мог взять в толк, отчего раньше никто не додумался поставить там таверну.

Все до последнего камешка и соломинки Корнуш построил сам. Купил лошадь и телегу, привез из окрестных деревень бревна и брусья. Таверна вначале вышла одноярусной с земляным полом. Корнуш сразу сделал ее просторной, с большим очагом, широкими скамьями и высоким прилавком. Стряпал он сам, сам же и разносил еду, да успевал при этом перекинуться парой приветственных слов с гостями. Беседуя с крестьянами и торговцами, он узнавал лучшие цены и покупал зерно, мясо, овощи и пиво.

Со временем дело Корнуша разрослось, пошло в гору. Гости просились на ночлег, хотели поставить лошадей в стойла, ждали развлечений, так что тавернщик снова принялся строить. В "Кладовой тролля" добавился второй ярус, появились комнаты для постояльцев, пол вместо земляного стал мощеным из камня. Корнуш нанял работников, и они построили ему конюшню и хлев, где он теперь держал кур, козу и корову. В таверне также появилось вино, а пиво стали привозить из разных земель.

Хозяин перестал справляться в одиночку и начал подыскивать помощников. Конюхов сменилось несколько. Они то воровали, то пьянствовали, то просто сбегали. А вот работница Витка прижилась надолго. Восьми лет отроду она осталась сиротой, и кнэф, проезжавший через ее деревню, взялся продать ее какому-нибудь купцу — а то и дому утехи[13] в Брадосе. На пути в столицу они остановились в таверне, чтобы утолить голод, и Корнуш сразу приметил девчонку. Он выкупил ее, не пожалев денег, отвел ей комнатушку, заказал одежду в городе. Витка сразу взялась помогать, хоть никто не заставлял ее. К хозяйству она была привычная, стряпать тоже выучилась. Так и росла, почитая тавернщика за родного дядьку.

Потом в таверну заглянул Кристиан, который то появлялся, то исчезал, но все же стал неизменно возвращаться. А пару лет назад откуда-то пришел Лейн, паренек шестнадцати лет. Рассказал он о себе самую малость, но Корнуш не стал допытываться и определил его в конюхи.

Последней переменой, которая произошла в "Кладовой тролля", стали новые ставни со слюдяными оконцами. Хозяин ими несказанно гордился, а Кристиан видел в них мало пользы, потому что из-за мутного стекла видно сквозь них было плохо. К счастью, он пока не знал о тайной мечте тавернщика заменить и эти оконца на цветные.

* * *

Реда все не шла, поэтому маг решил изучить свою находку, чуть не стоившую ему жизни в Горелом лесу. Он потянулся к дорожной сумке и достал нечто похожее на жезл, выкованный из необычного сплава металлов и украшенный узорами. К одному его концу крепилась тончайшая золотая цепочка, и когда Кристиан наугад сильно потянул за нее, оказалось, что жезл, подобно сосуду, закупорен пробкой. Внутри лежали старые пожелтевшие листки пергамента, исписанные мелким почерком. Молодой человек вытряхнул их на разостланный по постели плащ, разгладил и взял в руки тот листок, где руны указывали на заглавие.

Начав читать, Кристиан уже не в силах был остановиться. Разбирать написанное чужой рукой оказалось непросто, но он понял почти каждое слово, осознав при этом несомненную ценность открывшейся ему тайны. Она могла поставить под угрозу правление Никлоса[14], внести смуту в народ и стравить между собой лордов. Немудрено, что Гредвир, оставив для чего-то такой след, предпочел надежно его спрятать.

Дочитывая руны на третьей странице, маг настолько увлекся, что не заметил, как догорела свеча. Лишь когда в комнате неожиданно потемнело, он отложил рукопись. Снимая с полки над очагом оставленный там до лучших времен свечной огарок, он услышал за дверью голос Реды: она шутливо желала кому-то доброй ночи под песню зимнего ветра.

Кристиан метнулся к своей постели, ухватил плащ за концы, стянул их и спрятал получившийся узел с листками в сундук. Затем он зажег огарок от уголька, поставил его на стол, а сам улегся на свое ложе в небрежной позе.

В дверь постучали условным стуком — три раза. Тут же, не дожидаясь ответа, вошла Реда. Она сразу приблизилась к магу и помахала ему руками:

— Ну-ка, подвинься!

Кристиан послушно отодвинулся к стене, а девушка улеглась рядом. Стало тесновато, зато можно было говорить очень тихо — на случай, если кому-то взбредет в голову подслушать их разговор.

Реда положила голову на плечо друга.

— Мы давно не виделись. Какой была твоя зима?

— Разной, — честно признался ей молодой человек. — Я много путешествовал, как всегда. Заглянул в Гривин[15] по делам, вернулся, побывал в паре деревушек, в столице, повидался с Ровериком. Завтрашним утром снова отправлюсь к нему в замок. Еще поохотился на волков во втором месяце Вейрана.[16]

— Охотился? Не замечала за тобой страсти к охоте.

— Да и нет ее. Просто волки средь бела дня нападали на крестьян в одной деревне.

— А с Ровериком у тебя какой-то секрет, — убежденно сказала Реда. — Не просто так ты обитаешь в его замке.

— Я там живу. Изредка.

— Ты и в "Кладовой тролля" изредка живешь. А еще в Салнире.[17] И, может быть, в другом месте, о котором я не знаю.

— Реда...

— Да я ведь не против, — вздохнула девушка. — А в родном доме ты так и не был?

— Ты спрашиваешь каждый раз.

— А ты каждый раз объезжаешь его стороной! Ну вот скажи — как часто ты пересекаешь те земли?

Маг призадумался.

— Нечасто. Этой осенью, правда, довелось пару раз.

— Пару раз за осень, а сколько за двадцать лет? Да тебя, небось, там и не узнают теперь. Еще придется доказывать, что сын родной.

— Значит, нечего туда и ехать, — попробовал отшутиться Кристиан.

— Неужели самому не хочется?

— Хочется, — теперь уже серьезно ответил мужчина. — Но меня гонит, скорее, вина, чем чувство привязанности. Я лишь хочу знать, прощен я или лишен титула и забыт. Хотя титул мне, по правде говоря, и не нужен. Хватило бы примирения.

— Боишься, — понимающе заметила Реда.

— Ты права.

Они немного помолчали, слушая, как снаружи завывает ветер, а потом маг сказал:

— Довольно обо мне. Расскажи про свою зиму.

— О-о... — загадочно начала Реда.

Она умела рассказывать и любила описывать свои походы, как увлекательные приключения. Свечной огарок сократился до совсем уж скорбного ошметка, пока девушка посвящала друга в подробности похищения винодела, которое любовник его жены щедро оплатил кнэфам. Кристиан слушал и заразительно смеялся. Реда всегда умела его рассмешить и чувствовала, когда он нуждался в этом.

Закончив с рассказом, она спросила:

— Видел большую компанию внизу? Головы соратников даю на отсечение, они везут какую-то ценность! Два мечника, два мастера и кнэф для подмоги. Тот старик — наверняка лекарь. А важный с ними, должно быть, из знати.

— Я знаю, что они везут, — неожиданно произнес маг. Реда от возбуждения и любопытства вцепилась ему в руку. — Священную корону короля Гредвира.

— Ту самую? — удивилась девушка. — Кому она понадобилась? Она столько лет пылилась в храме.

— Королю исполнилось пятнадцать, он в полную силу вступает во власть. Для нас с тобой ведь не секрет, что Никлоса при дворе многие считают неспособным править. Я слышал, некоторые лорды даже платят забавникам, чтобы те рассказывали байки про глупого, жадного или слабого короля.

— Говорят, эти черты недалеки от истины, — вставила Реда и, спохватившись, добавила: — Мне это поведали надежные люди.

— Потому и неудивительно, что королева Систения выбрала для сына бывшую корону своего мужа. Гредвира короновали ей после победы над беспощадными врагами. По всей Веллуре еще много стариков, которые помнят те дни и рассказывают о них своим внукам. В глазах народа эта корона является святыней, объединяющей всех в благоговейном трепете: как раз то, чего теперь не хватает Никлосу, чтобы добиться признания от лордов и любви простолюдинов.

— Я слышала о священном значении короны, но никогда не могла взять в толк — почему Гредвир отказался от нее? Он ведь добровольно принес ее в Храм Близнецов.[18]

— Есть слух, — Кристиан понизил голос, — что Гредвир получил эту корону из Цагры.[19]

— Из Цагры? — ахнула девушка. — Но ведь она враждебна к Веллуре! С чего бы Гредвиру получить оттуда корону?

— А вот это самое занятное. Многие отчего-то забывают, что Гредвир и его войско — не веллурцы. Они пришли из других земель, и некоторые говорят, что они явились с востока.

— Да зачем бы им проливать свою кровь, защищая чужое королевство?

— Так ведь теперь оно им не чужое! В те времена в столице была смута, король погиб, королева бежала с малолетними детьми. Лорды боролись за власть и вдобавок отбивались от варварского войска. И тут неожиданно появились вожди из дальних земель, ведущие за собой тысячи воинов, и принялись, как ты сказала, проливать кровь за Веллуру. И в глазах народа они стали освободителями. А затем Гредвир, как самый искусный полководец, захватил власть и раздал другим вождям титулы и земли. Вот и получается, что он явился невесть откуда и сделался нашим королем.

— Значит, Гредвира прислали из Цагры, чтобы он получил веллурский трон? Кристиан, это звучит в высшей степени странно! Зачем Лексе[20] власть над Веллурой?

— Насколько позволяют мне судить мои знания, Лексе нужно только одно — Руны.

— А они находятся в Брадосе, — закончила мысль Реда. — Но зачем ей Руны? Ты упоминал когда-то, что она прошла их давным-давно.

— Я не знаю, — искренне ответил маг.

— Отчего ты тогда решил, что ей нужны именно Руны?

— Я слышал об этом от надежного человека.

— Ты прикрываешься моими же словами!

— А что делать? — засмеялся Кристиан. — Ты загнала меня в угол! Это тайна, которую лучше пока не раскрывать. Оставим ее до нашей следующей встречи.

Реда сердито засопела, но потом успокоилась и снова спросила:

— Так почему Гредвир отказался от короны и отдал ее храму? Он выступил против Лексы?

— Получается, так. Он не захотел служить ей, подчиняться ее приказам. Может, ей нужны были только Руны, а может — и все королевство, но Гредвир решил, что она не получит ничего. Вероятно, его толкнула к этому корона.

— Каким это образом?

— Магический дар Лексы — зачаровывать камни. Ты видела корону в храме?

— Да, и камни там хороши.

— Что если она зачаровала корону Гредвира? Тогда она смогла бы управлять им, даже если бы он предал ее.

— Но Гредвир начал догадываться об этом и отослал корону, заменив ее на другую, — поняла Реда.

— Именно. Хотя все это только слухи.

— Но ведь ты видел корону сегодня! Она зачарована?

— Ты поистине преувеличиваешь мои силы. Я видел черный мешок, лежащий на столе.

— Перестань, — девушка пихнула его кулаком в плечо. — Ты наверняка видел корону в храме. Я знаю, ты бывал в тех краях.

— Ничего-то от тебя не скроешь, — Кристиан повернулся на бок, лицом к подруге. — Корона не зачарована. Такова правда.

— О, так это и в самом деле слухи, — в голосе Реды отчетливо слышалось разочарование.

— Как видишь.

— А зачем ты побывал в Горелом лесу? — внезапно перешла на другое девушка.

— Откуда ты знаешь? — удивился маг и тут же сам ответил: — Тебе сказал Корнуш.

— И прибавил, что тебя там знатно отделали. Хотела бы я посмотреть, кто способен на такое.

— Поверь мне, Реда, тебе совсем не хочется смотреть... на то, что я там встретил.

— Это что, не человек был? Зверь какой?

— Именно зверь, только я таких раньше не видел. Похож на волка, но раза в три крупнее. И очень быстрый. Даже верхом на Регене я не мог оторваться от него.

— Почему он напал на тебя?

— Спроси что попроще. Не думаю, чтоб он был голоден. Во всяком случае, меня он есть не стал, только полоснул когтями. Может, он травил моего коня, когда я потерял сознание, но догнать так и не смог.

— Ты потерял сознание от пары царапин?

— Реда! — возмутился маг. — Эта тварь была размером с доброго медведя! Она располосовала мне бок, и кровь оттуда текла ручьем.

— Как же ты добрался до таверны? — изумилась девушка. — Да и выглядишь неплохо.

— По всему, кто-то нашел меня и залечил раны, но я совершенно не представляю, как это возможно, да еще за столь малое время.

— Неужели полностью зажили?

— Следов почти не осталось, хотя боль в ребрах еще не ушла до конца.

— Ну-ка, покажи! — Реда в порыве восторга села на кровати, сноровисто расстегнула застежки-крючки на куртке мага и задрала рубаху под ней. Взору ее открылись три длинные, тонкие царапины.

— Ты что делаешь? — с упреком спросил Кристиан.

Девушка-кнэф протянула руку и осторожно провела пальцем по теплой коже вдоль царапин.

— Кровь ручьем, говоришь? Кто же так чудесно исцелил тебя?

Маг пожал плечами и принялся застегивать куртку.

— На такое, пожалуй, способны только боги, — задумчиво сказала Реда.

Кристиан не ответил. Врать он не хотел, а поделиться своими мыслями в этот раз не мог.

В комнате снова стало темно — свечной огарок наконец истаял. Маг хотел сходить за новой свечой, но подруга остановила его.

— Время уже за полночь, а я и мои молодцы уезжаем с восходом солнца. Тебе, поди, тоже рано вставать?

— Я еду с восходом, как и вы.

— Вот и славно. Значит, еще свидимся.

Низко наклонившись, девушка прошептала Кристиану на ухо:

— И помни, ты обещал раскрыть мне тайну при нашей следующей встрече.

— Эй! — вскричал маг. — Я не имел в виду завтра утром! Это слишком скоро!

Реда звонко засмеялась и вышла из комнаты, плотно затворив за собой дверь. Ее смех быстро растворился в ночной тишине.

Кристиан встал с постели и вытащил из сундука свой плащ. На ощупь он собрал все листки, свернул их и снова поместил в сосуд, вернув на место пробку. Затем он спрятал жезл на дно дорожной сумки и наконец-то улегся спать. Заснул он быстро, и сновидения не тревожили его.

* * *

Пока маг спокойно почивал в своей постели, под деревянным полом его комнаты и — еще ниже — под балками и чуть закопченным потолком трапезной залы на скамьях не спалось двум мечникам.

Освальд все же наведался в конюшню и обнаружил там среди других скакунов черного жеребца, виденного ими по дороге к Краминке. Конь даже признал его, фыркнул в его сторону пару раз и отвернул морду.

Когда мечник рассказал о нем своим соратникам, Гайтус немедленно предположил, что жеребец попросту добежал до таверны без седока и прибился к людям, потому что был голоден. А хозяин его, растерзанный диким зверем, так и лежит в лесу. Остальные путники, не знали, что и думать.

После плотного ужина отряд разделился: Гайтус, Лекен, Грут и Ламберт поднялись наверх в отведенную им комнату. Лорд и лекарь улеглись на кроватях, а двум другим постояльцам хозяин притащил тюфяки, набитые соломой.

Тесса осталась внизу и спала на скамье у самого очага. Голова ее весь вечер была тяжелой как чугун, а голос сделался хриплым. Лекен напоил ее целебным настоем на ночь и заставил съесть несколько ложек меда, но ей не верилось, что это поможет. Заснула она, впрочем, довольно быстро и дышала ровно.

Браско накрылся плащом по самые уши и какое время мучился мыслями о восставшем мертвеце, пока его не озарила внезапная догадка. Тогда он повернул голову к Освальду и прошептал:

— А вдруг это медведь его исцелил?

— Что? — мечнику показалось, что он ослышался.

— Ну, хозяин леса. Понял, что совершил ошибку, и вернул бедолагу к жизни.

— Медведь вернул? — уточнил Освальд.

— Да, а кому ж еще?

— Меньше надо суевериями страдать! — сердито зашипел мечник. — Медведь его чуть не убил, а исцелил кто-то другой!

— Как же не убил? Он мертвый был, я сам удостоверился! И Лекен тоже.

— Видно, плохо удостоверились, потому как он живой сел на коня и добрался до таверны.

— А, может, это труп поднялся из могилы! Мы ж его не погребли, как подобает, вот он и отправился за нами, чтоб отомстить.

— Где ты этого вздора понабрался? — совсем осерчал Освальд. — Я такого даже от самых полоумных песенников[21] не слышал.

— Мне моя древняя бабка рассказывала, — признался Браско, — когда еще ребенком был. Ей соседка говорила про мужика, который...

— У вас, видать, в семье всех на голову со скамьи роняют, — пробурчал старший мечник, накрываясь плащом с головой.

Он был сильно раздосадован тем, что найденный в лесу человек оказался такой трудной загадкой. Ведь и не знаешь теперь — глаза подвели, чудо произошло, или и вправду несчастный за отмщением вернулся. Давно Освальд не чувствовал себя таким дураком, особенно при лорде.

— Что говоришь? — не понял Браско.

— Спи, говорю, а то всех тут перебудим. Вон, уже ворочаются. И вставать нам рано.

Рыжебородый мечник посопел носом, поворочался, устраиваясь поудобнее, и все-таки уснул. А Освальд долго еще думал о таинственном путнике из Горелого леса.

* * *

Глубокой ночью, когда Гайтус, Лекен и Ламберт уже крепко спали, Грут поднялся и тихо вышел за дверь, осторожно прикрыв ее за собой. Там его уже ждал человек в темном плаще и с масляной лампой в руках. Лицо его скрывалось в тени капюшона. Он молча сделал кнэфу знак следовать за ним.

Зайдя в одну из комнат, они остановились в шаге друг от друга, и незнакомец заговорил, понизив голос едва не до шепота:

— Ты принес ее?

— Он не выпускает ее из рук. Даже спит с ней в объятиях.

— Проклятье! — человек в плаще раздраженно сжал пальцы в кулак. — Королева выбрала самого преданного пса во всей Веллуре! Корона нужна мне до Брадоса, иначе мне и вовсе к ней не подобраться.

Он немного помолчал, а затем снова обратился к Груту:

— Завтра произойдет нечто, о чем тебе следует знать заранее. Я расскажу тебе о своей задумке, но не смей подавать виду. Если все пройдет гладко, то корона попадет в Брадос, сперва побывав в моих руках.

Под трепыхание огонька от масляного светильника кнэф слушал и молча кивал. Когда он вернулся в комнату, его соратники все так же спали, ничем не потревоженные.

* * *

Наутро от метели не осталось следа. Снегу насыпало знатно, и теперь он поблескивал в первых лучах солнца. На небе не было ни облачка, и ничто не мешало любоваться ярко горящей белой звездой, нависшей низко над горизонтом.

— А ночью-то Эрне показалась, — сообщил Корнуш Кристиану, когда маг проходил мимо прилавка. — Говорят, дурной это знак, когда в первую ночь звезды непогода.

— Опять суеверия? — пожал плечами молодой человек.

— Может, и так, хотя в прошлый год, когда такое приключилось, была страшная засуха во втором месяце Диллы.[22]

— Не говори мне про лето теперь, — Кристиан распахнул дверь и шагнул за порог, вдыхая свежий холодный воздух. — Я все же люблю зиму.

Он постоял на месте, глядя на звезду вдалеке и растирая в ладонях горсть снега. За его спиной просыпались другие постояльцы, ночевавшие в зале.

— Эй, дверь-то прикрой! — окликнул его хозяин. — Все тепло выпустишь!

Маг усмехнулся, отряхнул ладони и вернулся в таверну.

Наскоро перекусив, он принес из комнаты свои вещи и оружие. От съестных припасов, предложенных ему в дорогу Корнушем, он отказался. Кристиан предпочитал путешествовать налегке.

Реда спустилась вниз со своими спутниками, уже готовая к отъезду. Остановившись расплатиться с хозяином, она подмигнула магу, приветствуя его, и кивнула в сторону Освальда и Браско, беседующих о чем-то в ожидании лорда Гайтуса:

— Они вчера с тебя глаз не сводили и теперь глядят.

— Я заметил, — озабоченно отозвался Кристиан. — Вчера засмотрелся на тот мешок, верно, им это не понравилось. Может, думают, что украсть хотел.

Краем глаза он заметил, что мечники снова бросают взгляды в его сторону, и отвернулся. Затем, махнув рукой Корнушу на прощание, он вместе с Редой вышел наружу, где его уже ждал оседланный жеребец. Увидев мага, конь начал нетерпеливо перебирать копытами.

— Ове[23], Реген, — Кристиан погладил его по морде. Он до сих пор чувствовал огромное облегчение от того, что конь оказался цел и невредим, убежал от страшного зверя, хоть и не хотел тогда оставлять хозяина. Магу даже пришлось прогонять его.

— Ну что ж, — произнесла Реда, садясь верхом на свою кобылку, — я уже велела моим собратьям объезжать стороной Горелый лес. По счастью, и мне там ничего не нужно.

— Да нет в том лесу ничего особенного, — с досадой отозвался маг. — Все это выдумки.

— И волк величиной с медведя тебе привиделся?

— Реда, я проезжал через тот лес десятки раз, и впервые со мной что-то приключилось.

— Вот это и странно, — каким-то непонятным голосом произнесла девушка, словно догадывалась, что друг рассказал ей не всю правду.

Заметив, что Кристиан бросил на нее внимательный взгляд, она послала кобылу шагом вслед за Регеном и добавила, чтобы сгладить впечатление:

— Видать, Корнуш прав. Непогода в первую ночь Эрне — не к добру.

Выбравшись на дорогу, всадники пожали друг другу руки на прощание.

— Ты все также на запад? — спросила Реда. — Не передумал?

— Дела ждут, — бодро ответил маг. — Заодно встречу праздник в замке Роверика.

— Тебе бы только повеселиться да живот набить, — упрекнула его девушка.

Увидев на лице Кристиана искреннее недоумение в ответ на ее шутку, она засмеялась и повернула лошадь на запад. За ней следовали еще трое кнэфов.

— Береги себя, дружок! — крикнула она. — И не надейся, что я забуду про обещанную тайну!

Пустив лошадей рысью, кнэфы покинули перекресток. В другую сторону от него удалялся Реген, стремительным галопом несущий своего хозяина к восточным землям королевства.

Глава 6 ↑

В то утро отряд собирался неспешно и оставил таверну позади, когда солнце уже выплыло из-за горизонта. Путники пребывали в хорошем расположении духа, ведь к полудню они должны были добраться до столицы.

В здоровье Тессы перемен не было. Хоть Лекен и старался помочь ей, в дороге это выходило нелегко. Верховая езда утомляла девушку, а холодный воздух не давал как следует согреться. Ей становилось легче лишь при мысли о Брадосе.

Путь всадников все так же пролегал через поля по сельской дороге, идущей к столице. Даже в непраздничные дни она бывала весьма людной, но отряду отчего-то никто на пути не встретился, и следов на свежем снегу они увидели мало.

Когда впереди выросла лесная полоса, отряд замедлил ход, памятуя о реке, широкой линией обозначенной на карте перед самым лесом. На деле, однако, глазам путников открылся лишь бурный ручей, несущий свои темные воды на восток. Он оказался слишком широким, чтобы перепрыгнуть его на лошади, и слишком глубоким, чтобы перейти вброд. Так как дорогой пользовались часто, то через ручей был перекинут деревянный мостик, но теперь перед путниками предстали лишь его разрушенные опоры.

— Так вот, почему дорога вдруг обезлюдела, — произнес вслух общую догадку Освальд. Он обернулся к лорду, ожидая дальнейших указаний.

Гайтус даже не пытался скрыть свое разочарование. Меньше всего он ожидал, что именно эту часть пути осложнит препятствие. До Брадоса оставалось совсем немного, но если ехать в обход, то придется возвращаться к скрещению дорог, менять направление и тратить столь ценное время, которого и так не вдоволь из-за давешней метели. Почему боги так немилостивы? Гайтус редко взывал к ним в молитвах, но теперь, с досадой глядя на ручей, просил Вейрана подарить ему мост.

Его размышления были прерваны руганью, долетевшей со стоящей у берега телеги. Двое крестьян, также попавших в ловушку собственного незнания, громко спорили, ехать им обратно к хозяину или все же добраться до города по окружному пути. Один из мужиков дожевывал хлеб с ломтиком сала, а второй уже стряхивал с бороды крошки. Их спор, верно, начался лишь после того, как они уважили свои желудки.

Гайтус, разозленный неудачей, растерянный и сжимающий поводья до боли в пальцах, хотел было прикрикнуть на деревенских мужланов, чтоб скорей убирались прочь, но вдруг разглядел, что они везут в своей телеге. Милость богов снизошла на него, понял он. Нужно лишь узнать ее цену.

Пнув кобылу в бока, лорд направил ее к крестьянам и без церемоний указал на брусья, лежащие в телеге.

— Сколько хотите? — спросил он.

Бородатый мужик, прерванный на полуслове, застыл с открытым ртом и удивленно посмотрел на Гайтуса, впервые его заметив. Второй крестьянин оказался сноровистее и осведомился, чтобы внести ясность:

— Что господин желает знать?

— Я желаю знать, какую цену вы хотите за эти брусья, — нетерпеливо повторил лорд.

— Они не продаются, — очнулся бородатый. — Мы их в город везем.

— И для чего же вы везете их в город?

— На продажу, — вырвалось у мужика, и он тут же понял, какую сказал глупость.

— Так вот я и хочу их купить! — раздраженно воскликнул Гайтус. — Назовите цену!

Мужики зашептались, что-то считая на пальцах и в возбуждении бранясь друг на друга. По долетевшим до него словам лорд догадался, что они хотят запросить побольше, а прибыль сверх положенного оставить себе.

Наконец, крестьянин посмышленее повернулся к лорду и объявил:

— Пять серебряных.

— Даю два золотых и беру вместе с телегой.

Гайтус никогда не отличался расточительностью, однако теперь ему захотелось избавиться от деревенских тупиц как можно скорее. Пусть они верхом назад добираются или пешком, если к лошадиным спинам непривычные. Лишь бы убрались сразу и не мешали делу.

— С телегой нельзя, — испугался бородатый. — Наш лорд ругаться будет.

Другой крестьянин, у которого при упоминании о золоте в глазах заиграла жадность, толкнул его локтем, и они снова пошептались, еще яростнее, но ответ все же остался прежним — телегу продать никак нельзя.

Чаша терпения Гайтуса уже переполнилась, и он отъехал в сторону, кивком велев Освальду продолжить за него и передав ему мешок с монетами.

Мечник согласился на пять серебряных, отсчитал их и протянул крестьянам. Те с великой осторожностью, будто держали в руках огромное богатство, опустили монеты по одной в кожаный мешочек и слезли с телеги, чтобы не мешать путникам снимать с нее брусья.

— Что ж вы и не поможете? — укоризненно обратился к ним Лекен.

— А мы... — бородатый наморщил лоб, силясь придумать отговорку, пусть и самую завалящую.

-... лошадь подержим, — нашелся второй из лентяев и схватил запряженную в телегу смирную кобылку под уздцы.

Гайтус издал хриплый негодующий звук и отвернулся, насколько шея позволила. Мечники спешились, принялись перекладывать тяжелые брусья на снег. Ламберт и Грут присоединились к ним, и рабочих рук стало больше. Лорду же пришлось вместе с Тессой держать лошадей — одна она не справлялась, а просить Лекена было совестно.

В углу телеги на брусьях обнаружились мешок и веревка. Мешок Грут небрежно бросил на землю, как вещь ненужную, а вот моток крепкой веревки задержался в руках у Освальда. Он потер ее пальцами, подергал, проверяя на прочность, и предложил за нее крестьянам пять медяков, которые они радостно приняли без всяческих раздумий.

Когда все дерево оказалось на земле, старший мечник объяснил своим помощникам, что требуется делать: брусья решили перекинуть через ручей по одному, затем связать веревкой для прочности. Путники тут же взялись за работу, а крестьяне, и так уж порядком утомившие глаза, наблюдать за строительством не стали. Они спешно развернули телегу и двинулись прочь, поговаривая что-то о таверне. Мешок они, впрочем, прихватить со снега не забыли.

Переправу путники соорудили не слишком быстро, зато надежно, рядом со старыми опорами. Освальд перешел первым, ведя за собой коня — брусья чуть прогибались под ними, но все же держали хорошо. Вслед за мечником с осторожностью перебрались и другие путники.

Время уже близилось к полудню. Солнце вовсю сияло на бледно-голубом небе, по черной воде ручья плясали блики, словно поток нес в восточные земли россыпи алмазов. Вернувшись в седло, Гайтус поднял голову и бросил взгляд на далекую Эрне, не столь яркую днем, но равно притягательную. Вспомнив о посохе Вейрана, он возблагодарил и самого верховного бога за брусья, купленные у крестьян. Воистину, молитвы лорда были услышаны.

Радость его, однако, не продлилась долго. Когда отряд, растянувшись вереницей, уже приготовился двигаться дальше, на Гайтуса, как внезапный порыв ветра, налетело странное чувство потери. Там, где раньше находилось нечто важное, лорд теперь ощущал пустоту.

Резко повернувшись в седле, он тут же ощупал дорожную сумку, пристегнутую к задней луке. Рука его не нашла, что он искал, и он отказался ей верить. Рванув сумку к себе, он нетерпеливо раскрыл ее и принялся ворошить содержимое. Освальд, обративший взор на лорда в ожидании команды продолжить путь, вдруг увидел, как побелело его лицо. Мгновение спустя Гайтус схватил сумку за днище и вывернул вещи наружу. Они осыпались на дорогу, брызнув свежим снегом. Черного мешка среди них не было.

— Корона пропала, — лорд едва смог вытолкнуть эти невероятные слова в воздух.

Теперь уже все путники растерянно обернулись к нему.

— Как пропала? — испуганно спросил Лекен. — Милорд, вы хорошо поискали?

Гайтус спрыгнул с лошади и встал над разбросанными по дороге вещами. В снегу лежали запасная рубаха, охотничий нож, туго завязанный мешок с монетами, пустая фляга для вина и прочее добро, требуемое в походе. Присев, лорд снова поворошил свою поклажу рукой в тонкой кожаной перчатке, что-то перевернул, что-то отбросил. Однако, всем было видно, что короны там нет.

Не глядя на соратников, Гайтус оставил лошадь и пешком вернулся к ручью, внимательно осматривая дорогу и сугробы вдоль нее. Затем перешел мостик, оглядел другой берег, но черного мешка нигде не оказалось. Наконец, тяжело дыша, лорд остановился на том месте, где торговался с крестьянами. Его напряженный взгляд скользнул вдоль горизонта, заметался по дороге и, наконец, замер на носках его сапог. Он словно пытался найти ответ, но не находил.

Все путники теперь спешились и снова пересекли ручей, столпившись неподалеку от Гайтуса. Освальд отдал поводья Браско и подошел к воде, пытаясь увидеть хоть что-нибудь в ее глубинах.

— Корона была в сумке. Я помню это, — раздался голос лорда, негромкий, но четкий и хорошо слышный посреди заснеженного поля.

— Ваша Светлость, может, выпала она? Мы все обыскали, только ручей остался, — старший мечник отчего-то чувствовал себя виноватым, хотя за все путешествие Гайтус не дал ему даже притронуться к злополучному мешку.

— Неужели вы думаете, что я допустил бы подобную оплошность? — разозлился лорд. — Ремень на сумке хорошо затянут, корона не могла выпасть даже во время скачки. Когда мы только прибыли к ручью, она была на месте. Я нащупал ее рукой.

Отряд ответил ему задумчивой тишиной. Не могла ведь корона попросту истаять, как дым. Неужто это злая шутка духов[24]? Но ни в одном поверье не говориться о пропаже вещей. Бестелесная рука не может унести мешок.

Освальд все так же стоял у ручья и глядел в воду, не зная, чем еще быть полезным. Тесса отняла у него и это занятие.

— Корона тяжелая, — сказала она. — Мы бы услышали, как она упала в воду. Да и шли друг за другом, кто-нибудь заметил бы.

Разгадка пришла внезапно и с самой неожиданной стороны — от Грута.

— Это кнэфы! — вырвалось у него.

Под удивленными и требующими объяснения взглядами соратников ему пришлось все же прибавить слов, что он делал в самых редких случаях.

— Мы так работали, — через силу начал рассказывать он. — Это называется клетка. Нужно не меньше трех кнэфов: двое отвлекают, один прячется. Клетка — это такой деревянный ящик с крышкой на петлях. Его заранее в землю вкапывают, потом ждут несушку[25]. Телегу чаще всего используют, с ней легче. Петухи[26] громко спорят или о помощи просят, чтоб все внимание на них было. А цыпка[27] выбирается из клетки незаметно и берет добычу. Хорошо, конечно, знать, кто ценность везет, чтобы не ошибиться зря. Когда телегу разворачивают, то пятятся сначала. Цыпка шмыгает туда, а сверху ее укрывают плащом или мешком большим. Ну, и уезжают потом скорей, пока пропажу не обнаружили.

— Что же ты раньше молчал?! — гневно воскликнул Гайтус.

— Да откуда я знал? — не принял упрек Грут. — Мы мосты не рушили, а клетку ставили только по теплу. Кому охота мерзлую землю ковырять? А ночью вьюга была, поди доберись в такой заверти!

— Все ж кто-то добрался, — сквозь зубы процедил лорд.

— Это те кнэфы из таверны! — осенило Освальда. — То-то их вечером семеро было, а утром всего четверо уезжало.

— Но как они узнали про корону? — вмешался Ламберт. — Мы не болтали, а кроме нас некому. Королева-мать свою тайну разглашать не будет.

Про короля вслух не сказал никто, но в мыслях в нем усомнился даже Гайтус. Что, если мальчишка похвалился кому-то или не отличил врагов от союзников? Его не так уж трудно обвести вокруг пальца.

— Тот мертвяк из леса вчера на мешок пялился, а потом с кнэфкой разговор вел, — вспомнил Браско.

Лорд тоже припомнил, как завороженно незнакомец смотрел на корону, скрытую черным бархатом.

— Это должен быть он, — с убеждением сказал Гайтус. — Если о походе стало известно, то кто-то нанял его для этой кражи. А он подыскал кнэфов и заплатил им.

— А вдруг он не знал, что в мешке? — предположил Ламберт. — Просто подумал, что большое сокровище, раз его сильно берегут.

— Даже если так, то корона теперь все равно у него, — лорд крепко сжал кулаки в негодовании. — Мы должны вернуть ее и доставить в Брадос не позже Королевского пира.[28]

— Где же мы будем искать его? — удивился Браско. — Он как ветер унесся на восток еще с рассветом.

— Восток, — невольно повторил Гайтус и требовательно спросил у старшего мечника: — Что там на востоке?

— Вдоль тракта лежат земли короля. На границе — Восточный сторожевой пост. А если брать от тракта южнее, то там земли лорда Роверика.

— Лорд Роверик не очень-то поддерживает короля, — заметил Лекен. — Всякий раз, как я видел его при дворе, мне казалось, что он соглашается с Его Величеством лишь на словах, а в мыслях свое думает. Однако же я мог ошибиться. Он обыкновенно сдержан и остается в тени.

— Мы не можем обвинить лорда бездоказательно, — нехотя признал Гайтус. — Придется сперва найти того вора и вытряхнуть из него правду. Он должен вернуть нам корону или привести к ней.

— Может, еще удастся догнать кнэфов? — выразил надежду Ламберт. — Не могли они далеко оказаться с телегой на такой дороге.

Грут покачал головой:

— Они наверняка телегу бросили, как только из виду скрылись. А дальше — верхом.

— Как же они без сбруи? — удивленно спросила Тесса.

Грут усмехнулся.

— Кнэфы к такому все привычные, — ответил он.

Гайтус снова сел в седло.

— Выбора у нас нет, — начал он решительно. — Корону необходимо вернуть любой ценой и доставить в Брадос завтрашним днем до захода солнца. Раз ее украли кнэфы, то наверняка ее получит тот, кто заплатил за кражу. Мы поедем сперва по следам телеги, но если даже они бросили ее, то всяко добрались до скрещения дорог. Спросим в таверне, а ничего не узнаем, так повернем на восток и будем справляться у всех, кто попадется нам на пути. Нутром чую, что след приведет нас в земли Роверика и к тому хозяину черного жеребца. И уж тогда мы с него стребуем по своему счету.

— А если это все же не он? — осторожно спросил Освальд.

— Он что-то знает, — убежденно сказал лорд. — Я это чувствую.

Глава 7 ↑

К полудню Кристиан уже въезжал в Ровенэль — небольшую деревушку у подножия замка Роверика. Жеребец его мчался стремительным галопом от самой таверны, но лишь разгорячился и мог продолжать путь. Реген был создан для зимы и длительной скачки, летя по земле словно черный вихрь. Магу нередко приходилось сдерживать его, но понукать — никогда.

Ровенэль с приходом праздника охватило заметное оживление. Крестьяне оделись наряднее и украсили свои жилища ветками сосны с повязанными на них разноцветными лоскутами. Мужчины расхаживали по улице, навещая соседей; мальчишки устраивали шумные поединки на палках, сопровождаемые победными кличами; женщины несли крытые корзины, короба и горшки к замку, где развернулась ярмарка.

Кристиан пустил Регена медленной рысью, чтобы не задеть кого-то ненароком, и вскоре копыта коня застучали по деревянному мосту, перекинутому через ров.

Анжен[29] относился к тем немногим веллурским замкам, которые отличало некое изящество. Он был удачно расположен на каменистом холме, омываемом рекой Шленой[30], и стоял недалеко от восточной границы королевства. Дороги, проходящие мимо замка, связывали его и со столицей, и с Гривином.

Через ворота, широко раскрытые в праздничный день, Кристиан проследовал во внешний крепостной двор, защищенный стеной из серого камня. Стражники лишь едва заметно кивнули ему, не докучая вопросами.

Двор был заполнен людьми — замковыми, жителями тамошней деревушки и приезжими — и все они прохаживались вдоль торговых рядов, сооруженных по случаю праздника. Лорд Роверик обыкновенно приглашал на ярмарку купцов со всей Веллуры и даже из Салнира. Цены ставили вдвое ниже обычных, чтобы крестьяне и слуги замка не ушли с пустыми руками, а за нераскупленный товар щедро платил сам лорд.

Спрыгнув с коня на камни, которыми замощен был двор, маг с готовностью окунулся в запахи и звуки, наполнявшие ярмарочный воздух. Там пахло смолой и сосновой хвоей, пирогами, принесенными на продажу крестьянками, дымом от жаровен, кожей, деревом и сладостями. Из кузницы доносился звон металла, из конюшни — всхрапывание лошадей, от складов — гулкий шум и поскрипывание телег, и отовсюду — людской говор.

Взяв Регена под уздцы, Кристиан направился к каменной галерее, где располагались хозяйственные постройки и стойла, в которых он намеревался оставить коня. Проходя, однако, мимо ведущей во внутренний двор арки, он увидел, как из нее выходит хозяин замка, и остановился.

Лорд Роверик заметил гостя и с приветливой улыбкой приблизился к нему легким, размеренным шагом. Тридцати семь лет отроду, он долго уже правил землями, доставшимися ему в наследство от отца, в то время как сам замок был выстроен еще по приказу его прадеда.

Лицо Роверика, чуть вытянутое и худое, почти не тронули морщины. Его короткие темно-русые волосы лежали ровно, и он не носил ни усов, ни бороды. Роста он был высокого, а телосложения — худощавого, но отличался при этом плавными движениями и упругой походкой.

В тот день лорд облачился в темно-синий плащ из дорогого сукна с позолоченной застежкой, белую тунику и поверх нее — кафтан из серой и коричневой ткани с вышивкой. Ноги его закрывали штаны в тон плащу и высокие кожаные сапоги. На пальцах обеих рук, в которых он держал перчатки, виднелись перстни и кольца.

— Добро пожаловать, — поприветствовал лорд мага.

В голосе его чувствовалась теплота. Он погладил Регена по морде, затем подал знак двум сопровождавшим его слугам. Один из них подхватил вещи Кристиана и удалился с ними за ворота в глубины замка, а второй взял повод из рук мага и увел жеребца в конюшню.

— Наш второй гость еще не прибыл, — сообщил Роверик. — Но мы ожидаем его к вечерней трапезе. Не желаешь пока пройтись по ярмарке? Или, быть может, отдохнуть с дороги? Я велю приготовить купальню и накрыть стол в твоих покоях.

— Я, пожалуй, задержусь у торговых рядов, — решил молодой человек. — Взгляну, чем теперь купцы промышляют.

— Не пропусти кожевенный ряд, — посоветовал ему хозяин. — Из Салнира привезли прекрасную сбрую.

Он помолчал мгновение, но все же не смог унять любопытство и спросил:

— Твое путешествие вышло удачным?

— Я узнал, что было нужно, — кратко ответил Кристиан. — Но о подробностях расскажу... чуть позже?

— Разумеется, — незамедлительно отозвался Роверик. — Мы поговорим позднее в залах паласа[31]. Если вернешься туда раньше меня, проси Хорина обо всем, что тебе будет угодно. Впрочем, ты это уже знаешь.

Он еще раз улыбнулся и, проходя мимо мага, положил руку ему на плечо. Обернувшись, Кристиан увидел, что лорд направился к галерее, заговаривая попутно с приезжими купцами.

Ярмарка в этот раз удалась на славу, и молодой человек плыл в людском потоке, как рыба в Шлене. Сперва он намеревался пойти прямиком к торговцам кожей, но и в других рядах любопытного было немало. Внимание Кристиана привлекли фонари с коваными витками и цветными стеклами, резные шкатулки из темного дерева для хранения перьев и чернил, бронзовые кубки с искусной гравировкой. Хватало и добра, подходящего для крестьянских нужд: всяческих форм и размеров корзины; расписные горшки, плошки и иные сосуды; рогожи, льняные и пеньковые веревки, топоры, железные ножи и лемеха для плугов.

Дойдя до кожевенного ряда, маг принялся искать то, за чем пришел, однако и там он отвлекся не единожды. Наконец на одном из прилавков он заметил пристяжные ремни для ножен и остановился, чтобы рассмотреть их получше. Кожа была не слишком жесткая и не слишком мягкая — самая подходящая для ношения оружия. Ремни были сработаны на совесть, с ровными стежками и надежным креплением.

— Долго прослужат, не сомневайтесь, — послышался дружелюбный голос торговца. — У нас в западных землях умеют с кожей обращаться. Есть пояса, коли желаете, куртки, сапоги, упряжь, дорожные сумки. Ремни вы славные выбрали. Те кожи дубил кожевенник, который трудился в замке нашего лорда.

— Вашего лорда? — рассеянно переспросил Кристиан, прощупывая товар пальцами.

— Истинно так, — подтвердил хозяин прилавка. — Тот мастер три десятка лет оттачивал свое умение. Лорд Кэмли всегда бывал доволен его работой.

Руки мага дрогнули при упоминании имени, но он быстро совладал с собой и спросил о цене.

— Каждый идет по четыре серебряных, но пару отдам за семь, — уступил торговец.

Кристиан отвязал от пояса мешок с монетами и расплатился. Забрав ремни, он решил, что с этим настала пора и вовсе уйти от ярмарочной суматохи. Он только теперь заметил, что солнце начало уже клониться к закату, хотя людей во дворе едва ли убавилось.

Пробираясь к арке, ведущей во внутреннюю часть замка, он вдруг выхватил взглядом из толпы знакомое лицо и воскликнул, махнув рукой:

— Кайт!

Человек, названный этим именем, немедленно повернул голову и, увидев, кто обращается к нему, приблизился с приветливой улыбкой.

— Рад вас видеть, мастер, — сказал он.

— И я рад встрече, — не покривил душой молодой человек. — Раз ты здесь, то, верно, и господин твой уже в замке?

— Я оставил его в малой зале. Он отдыхает с дороги, а Его Светлость распоряжается по поводу ужина.

— Что ж, мне стоит поторопиться, — признал Кристиан и кивком указал на торговые ряды: — Ярмарка нынче хороша. А если пойдешь по подвесному мосту и прямо, то найдешь таверну.

Кайт слегка поклонился в знак признательности. Маг успел сделать несколько шагов, когда снова услышал за спиной его голос:

— Милорд!

Кристиан обернулся. В напряженном взгляде Кайта скользило волнение.

— Вы только скажите — что-то опасное намечается?

— Думаю, для твоего господина никакой опасности не будет, — честно ответил маг.

— Благодарю вас, — командир мечников еще раз согнулся в полупоклоне, и в словах его действительно прозвучала искренняя благодарность.

Оставив двор позади, Кристиан проследовал во внутренние пределы замка, тоже мощеные камнем и окруженные низкой стеной, но малолюдные. Здесь царила приятная после ярмарки тишина, лишь изредка нарушаемая звуками замкового быта и торопливыми шагами слуг.

Приближаясь к паласу, маг высоко поднял голову и окинул его взором. Серый камень в лучах закатного солнца приобрел теплый коричневатый оттенок, а из-под устилающего кровлю снега выглядывала красная черепица. Стены величественного строения украшал несложный орнамент. Узкие, стрельчатые окна были закрыты ставнями с искусно выкованными решетками и оконцами из тонкого стекла, за которыми кое-где виднелись огоньки горящих свечей. По витражам можно было отличить парадную залу.

Две сторожевые зубчатые башни паласа скрывали от любопытных глаз находящихся на посту стражников. По другую сторону высились еще три башни, крытые черепичными остроконечными крышами. В тех, что пониже, располагались гостевые покои, а в самой высокой — комнаты лорда.

Массивные резные двери привели Кристиана в помещение с колоннами и низким сводчатым потолком. Оттуда по широкой лестнице из белого мрамора он поднялся в верхнюю часть паласа, где находились залы для приемов и трапез. Там он прошел мимо замкового распорядителя Хорина, наставлявшего девушку с бронзовым кувшином в руках. Слуги почтительно замолчали и низко поклонились ему, продолжив разговор, лишь когда он отдалился на десяток шагов.

Свернув в неширокий боковой проход, маг затем пересек залу с доспехами, фамильным оружием и реликвиями и наконец, толкнув створки арочной двери из темного дерева, вошел в малую залу, где Роверик по обыкновению принимал гостей, с которыми хотел побеседовать уединенно.

В очаге посреди выложенной мозаикой стены ярко горел огонь. На другом конце покоя расположились многочисленные полки с книгами, свитками и картами. Место в центре залы занимал стол с темной гладкой поверхностью, а вокруг него стояло шесть стульев с высокими спинками. На одном из них сидел, упираясь сапогом в сиденье и положив руку на колено, тот, кого Кристиан стремился увидеть. То был его близкий друг, а когда-то и соратник, ради которого он поставил под угрозу свою жизнь и честь — Моэри, король Салнира.

Увидев мага, Его Величество поднялся и приветственно обнял его, похлопав по спине. Последний раз они видели друг друга еще до наступления зимы.

Королю прошедшей осенью исполнилось тридцать три года, но он казался моложе Кристиана, хоть и родился на шесть лет раньше. В нем ощущалась какая-то чудесная легкость и живость, а в сердце его еще горело пламя юности.

Волосы Моэри цветом напоминали карамель, только с золотистым отливом. Они падали на лоб, закрывали шею, закручиваясь на концах. В светло-карих глазах короля частенько проглядывало озорство, но они смотрели на мир внимательно, не упуская нужного. Лицо у Моэри было открытое, и он вызывал расположение, даже когда хмурился, а когда улыбался, у него на щеках проступали ямочки. Глядя на него, Кристиан вспоминал, как однажды в столице Салнира услышал звонкий голос одной девчушки, донесшийся из открытого окна: 'Матушка, к нам солнце закатилось!'. Она, должно быть, смотрела на блики, игравшие на стене хижины в ясный день.

Моэри посетил Веллуру в первый раз со времени восстания в Салнире, случившегося десять лет назад. Узкая граница между двумя королевствами, ограниченная Птичьими горами и Западной грядой, до сих пор охранялась сотней воинов с обеих сторон. Его Величество решил путешествовать тайно и через Гривин, жители которого относились к нему благосклонно. Сопровождение он сперва и вовсе не хотел брать, но Кайт — командир столичных мечников — наотрез отказался отпустить своего короля в одиночестве во враждебную Веллуру. Он даже в отчаянной попытке вразумить Митдара[32] осмелился горячо воззвать к его совести в присутствии некоторых Мастеров[33] и дворцовых слуг, на что Моэри от души посмеялся и взял его с собой. Их путешествие прошло спокойно, а в замке Анжен за покой короля отвечали стражники Роверика.

Сам лорд теперь тоже был в малой зале и, дав гостям время поприветствовать друг друга, сделал знак ждущему за распахнутой дверью слуге, чтобы принесли ужин. Вскоре стол накрыли узорчатой тканью, и на нем появилось говяжье мясо, нарезанное ломтями и пропитанное ароматной подливой. К тому прибавили жаркое из кролика, блюда с копченой рыбой и солениями, пышный пшеничный хлеб, вино и ягодный квас. Позже подали орехи в меду, тыквенный пирог и печеные яблоки.

Когда хозяин и его гости закончили трапезу, слуги очистили стол, оставив только кубки и кувшин с вином, и удалились, чтобы не мешать беседе. Лорд Роверик встал, заложил руки за спину и подошел к окну. Он ощущал сильное волнение, и ему трудно было начать столь важный разговор, но отступить он уже не мог. Моэри и Кристиан проделали большой путь, чтобы прибыть к нему в Анжен и теперь глядели на него, ожидая услышать, зачем он позвал их.

— Дорогие гости, — наконец начал Роверик, — я пригласил вас для того, чтобы обсудить грядущие события, которые, если свершатся, могут погубить и обречь на страдания многих людей. Я говорю о заговоре против короля Веллуры.

Моэри выпрямился, и взгляд его наполнился изумлением. Маг, напротив, не пошевелился, и выражение его лица не изменилось — он догадывался, о чем пойдет речь.

— Пожалуй, — продолжил лорд, обращаясь к королю — я сперва расскажу Вашему Величеству о положении дел в королевстве и о тех сведениях, которые дошли до моих ушей. Кристиан затем дополнит мой рассказ.

Помолчав несколько мгновений и собравшись с мыслями, он снова заговорил, медленно расхаживая по зале:

— Три года назад, как вам известно, умер король Гредвир, и трон занял его сын Никлос, а к королеве Систении перешло регентство. С тех пор в Веллуре сохраняется лишь видимость спокойствия. Никлос проводит дни в развлечениях, а занятиям с наставниками не уделяет должного внимания. Королева, желая оградить его от забот, пытается править сама, но ей не хватает умения и твердой руки. Она чувствует, что поддержка лордов слабнет, а народ не видит в Никлосе достойного правителя, потому она раздает знати земли и новые привилегии, а для простого люда устраивает увеселения, до нелепого пышные и частые. Королевская казна за эти годы сократилась на две трети. При этом королева не хочет повышать налоги, чтобы народная молва не чернила короля, но если траты продолжатся, то ей придется это сделать.

Бывая в столице, я видел и слышал достаточно, чтобы понять: среди части лордов зреет недовольство. У корней его те, кто много лет назад привели свои войска в Веллуру, как и Гредвир, а затем были вынуждены покориться ему, когда он силой пришел к власти. Лорд Аэзель и лорд Виберт уже стары, и они лишь сеют зерна смуты, используя свое влияние. Лорд Виллен, однако, много моложе их летами и полон сил, он собирает вокруг себя противников короля и способен возглавить войско. Его отец был одним из полководцев, соперничавших с Гредвиром за трон и, верно, до конца своих дней так и не смирился с поражением.

— Позвольте мне теперь, Ваше Величество, показать вам положение вещей на карте, — Роверик аккуратно снял с одной из полок длинный свиток и развернул его на столе. — Веллурские земли разделены между шестнадцатью лордами и королем. Единственным крупным поселением является Брадос, где находится средоточие королевской власти. В своих же землях лорды правят, как им вздумается. Налог у Виллена, к примеру, составляет четыре десятины с крестьянского двора. Ходят слухи, что даже часть королевского сбора оседает в амбарах некоторых землевладельцев, ибо они подкупили сборщиков от казны. Деревни всюду маленькие, дороги плохие, вести из столицы приходят медленно, и крестьяне порой толком не знают, что делается за соседним лесом.

Я нередко беседую с торговцами из других земель, с гонцами и придворными в столице и слышу, что лорды увеличивают поборы, укрепляют свои замки, снаряжают войска и обучают новых рекрутов. В нынешнее неспокойное время это может означать, что грядет восстание, предназначенное свергнуть Никлоса.

Королева же многого не знает, а на ухо ей шепчут льстецы-советники, обитающие в замке Сокта[34]. Но какой бы несведущей она ни была, накануне праздника все же появились разговоры о скорой коронации — ведь королю уже пятнадцать. Говорят также о некоей особенной короне, должной поразить всех и быть достойной Никлоса.

Систения, несомненно, хочет для сына долгого правления, каким было время ее супруга. Мыслители в Брадосе подсказали мне занятную догадку: что если она вспомнила о короне Гредвира, пожертвованной храму как священная реликвия? Такая драгоценность, почитаемая народом, придала бы крепости непрочной власти короля.

Для лорда Виллена и его приспешников такой оборот крайне неприятен. Если они выдвинутся против Никлоса, простому люду полагается провожать их криками одобрения и призывать богов им в помощь. Недаром во многих землях лорды выдают свои поборы за королевские и этим очерняют имя короля. Но если Никлоса коронуют священной короной, волнения среди крестьян могут стать помехой для заговорщиков.

Я боюсь, однако, что даже реликвия не остановит войну, а лишь явится отсрочкой. К тому же, молва о ней может оказаться слухом, и Никлосу найдут другую корону, или мятежники постараются завладеть ей и избавиться от нее, не допустив коронации. Кристиан оказал мне услугу, отправившись в Северный храм, чтобы выяснить, хранится ли там реликвия и по сей день, и теперь я прошу его поделиться тем, что он узнал в своем путешествии.

Утомившись от долгой речи, Роверик опустился на стул во главе стола и положил руки на колени. Они слегка дрожали, так как волнение все еще не отпустило лорда. Он боялся, что когда Моэри узнает об отведенной ему роли, то отвергнет замысел, и тогда все сделается сложнее.

— О-о, — начал Кристиан, почти бессознательно подражая Реде, — мне поистине есть, что вам поведать. Сперва, поговорив с нашим лордом-хозяином, я действительно направился в Северный храм, где увидел корону. В тот день она была еще там, и я говорю так, потому что знаю — теперь она на пути в Брадос. Но я расскажу вам все по порядку. Когда я оказался вблизи короны, то ощутил нечто, о чем и подумать не мог, настолько мне этого не хотелось. Корона, вне сомнения, побывала в руках Лексы.

Роверик издал удивленное восклицание, но посмотрел на мага с недоверием. Моэри, привыкший слышать от друга только правду, пораженно выдохнул и наклонился ближе к нему.

— Оправа короны украшена белыми камнями, на которых есть следы чар Лексы, — продолжил рассказывать Кристиан. — У меня нет ответа, отчего так происходит, но ее магия не остается для меня незамеченной. Теперь корона безвредна, в ней нет магической силы, но когда-то Лекса прикасалась к тем камням.

Мне стало любопытно, и я начал разыскивать тех, кто сохранил еще память о прошлых событиях. В храме мне поведали, что корону из рук гонца принял храмовник, который уже не служит по причине своей старости и слабого здоровья и живет в деревне неподалеку. Я навестил его, и он, как оказалось, хорошо помнит посланника короля. Тот все расспрашивал храмовника, какой тропой добраться до озера в Предгорном лесу. Что ему там понадобилось, он не сказал и уверял, будто у него там свои дела.

Слишком странной мне показалась эта история, и я отправился в Горелый лес — ведь после пожара он перестал называться Предгорным — к единственному тамошнему озеру. Объехав берег, я ничего примечательного не заметил, но к тому времени уже успел поразмыслить, что если бы я тайно послал гонца в такое место, то, верно, хотел бы спрятать нечто подальше от глаз людских. И где же еще, как не на дне озера?

Озеро покрывал слой льда, но при помощи магии я растопил его, а затем поднял воду и обнажил дно. Без чар, ясное дело, пришлось бы долго искать то, что спрятал там гонец по приказу Гредвира, поэтому секрет его хранился вполне надежно.

Среди камней и водорослей я нашел позолоченный жезл на цепочке, к которой привязан был груз. Позже я изучил находку, и оказалось, что жезл внутри полый и содержит в себе страницы рукописи, отмеченной именем короля. Я успел прочесть немного, но мне и того хватило, чтобы убедиться — Гредвира в Веллуру прислала Лекса. Он подробно повествует, как она пришла к нему и как рассказывала, что творилось в королевстве в то время. Сговор между ними все же существовал.

— Невероятно, — прошептал Роверик, когда Кристиан остановился, — Гредвир всех нас обвел вокруг пальца. А ведь в годы его правления людей казнили за измену при малейшем подозрении! Сам-то он, выходит, равным образом не был воплощением благородства и верности.

— Но он ведь отказался от короны, отослав ее храму, — заметил Моэри.

Голос у него был мягкий, но слова он произносил с салнирским говором — излишне отчетливо и отлично от того, как они звучат в Веллуре. Маг, бывая в королевстве Митдара, изредка пытался подражать речи его жителей, но не преуспел. Таким же образом Моэри в веллурских поселениях сразу узнали бы как салнирца.

— Это так, — согласился лорд, — но Лекса помогла ему выиграть ту войну и захватить трон. Ведь она предложила ему что-то, Кристиан?

— Я не знаю, — признался молодой человек. — Я прочел лишь три страницы из четырнадцати, и в них не говорится об условиях соглашения. Но я уверен, что она предложила ему магическую помощь в обмен на Руны. Именно они нужны ей.

— Зачем бы ей понадобились Руны? — удивленно спросил Роверик, глядя на мага, но вместо него ответил Моэри:

— Об этом наверняка говорится на остальных страницах. Что важнее — теперь вы обладаете доказательством того, что Гредвир пришел к власти обманным путем, и притязания Никлоса, как его наследника, не вполне законны.

— Доказать это не так и просто, — возразил лорд. — При дворе мне некому довериться, а королева, несомненно, и слышать о таком не захочет. К тому же, Кристиан упомянул, что корона уже на пути в Брадос.

— Верно, — отозвался маг. — Я случайно встретил охраняющий ее отряд в таверне вчерашним вечером. Теперь они должны быть в столице.

— Я отправлюсь туда, как только взойдет солнце, — решил Роверик. — Через день король дает праздничный пир, и это прекрасная возможность провести коронацию.

Митдар согласно кивнул. В Салнире было теплее, чем в Веллуре, и если зима считалась суровой, то только от холодных ветров, налетавших с Песчаного моря. Излом зимы там не праздновали, но король все равно знал, как хлопотны и затратны народные гуляния. Провести коронацию в один день с традиционным пиром гораздо удобнее, чем снова опустошать казну какое-то время спустя.

Лорд встал и вновь принялся ходить по зале, со сложенными за спиной руками.

— Если Никлоса все же коронуют священной короной, то Виллен на этом не остановится, — убежденно сказал он. — Заговорщики лишь отложат восстание и ударят, когда молва поутихнет, а сами они соберут большие силы. Я, честно признаться, не сторонник короля и не нахожу его подходящим для правления. Однако, я боюсь, что если лорды свергнут его, то начнут спорить между собой за право занять трон, и тогда все королевство поглотит война. Сейчас плетутся интриги и раздаются обещания, но, подступив ближе к власти, противники короля будут вырывать корону друг у друга. Вот если бы нашелся тот, кто усмирил бы их всех...

Роверик многозначительно замолчал, скользя взглядом по спинкам стульев.

— Это вы о ком? — с любопытством подался вперед салнирский гость.

— Моэри, мне кажется, он говорит о тебе, — произнес Кристиан с холодком в голосе.

Лорд не говорил ему, что намеревается вовлечь его друга в веллурскую междоусобицу. Не иначе как потому, что маг отсоветовал бы ему приезжать в Анжен.

— Ну ты и выдумщик! — засмеялся Митдар. — Мне ли геройствовать на чужой земле?

Никто не ответил ему, и в повисшей напряженной тишине он посмотрел на Роверика. Лорд не отвел глаза, и Моэри наконец понял, чего на самом деле хочет от него веллурский лорд.

В то же мгновение облик короля неуловимо переменился. Во всей его манере теперь ощущались твердость, сила и осознание собственной власти. Он провел пальцами по кубку с вином, стоявшему перед ним, и заявил с серьезностью, которая не оставляла места для сомнений:

— Это неприемлемо. Салнир не будет участвовать в этой войне.

— Ваше Величество, — взмолился Роверик, — нам нужен король!

— У вас есть Никлос, и ваша преданность должна принадлежать ему.

— Он ничего не делает для блага королевства! — теперь, когда Митдар уже услышал об истинных мотивах их встречи, лорд не боялся открыть свои мысли и говорил страстно. — Вассалы обкрадывают его и готовятся к мятежу, народ страдает под тяжестью налогов, а этот мальчишка веселится на пирах, прогоняет наставников и, не глядя, заверяет приговоры своим именем!

— Этот мальчишка — ваш король! — веско сказал Моэри, сверкнув глазами. — Если вам не нравится, как он правит, имейте смелость сказать ему об этом или возглавьте восстание сами.

— Восстания нельзя допускать вовсе! Но мы не сможем удержать мир без помощи извне.

— Введение салнирского войска в Веллуру вы называете помощью? — усмехнулся Митдар. — Междоусобная резня попросту сменится войной двух королевств. И тогда ваш народ точно будет страдать.

— Крестьяне с радостью примут власть Салнира, — отмахнулся Роверик. — Многие из них слышали о том, что южное королевство движется к процветанию.

— В том-то и дело! — в порыве чувств Моэри встал и теперь смотрел лорду в лицо с высоты своего роста. — Зачем менять короля, если вашим крестьянам все равно, кто ими правит? Когда у нас в Салнире поднялось восстание, не было ни одной безразличной души. Я помню, мой отец возвращался со службы и в волнении рассказывал, как к нему на улицах подходили женщины с грудными детьми, пастухи, даже нищие и желали хоть чем-то помочь воинам! Все наши соседи запасали оружие, из самых далеких деревень в столицу приходили крестьяне. Мы победили, потому что все готовы были биться до конца и сбросить гнет веллурского короля. Пока ваш народ не захочет лучшей доли, менять им одного правителя на другого бессмысленно!

— Ваше Величество, — с горечью произнес Роверик, — я же показал вам карту, вы все видели своими глазами. Наши крестьяне живут так разрозненно, что, порой, навсегда прощаются с родичами, когда те переселяются в соседнюю деревню. Нам нужен мудрый правитель, способный принести в королевство порядок и создать разумные законы. И у нас нет времени ждать, пока Никлос повзрослеет. Виллен постарается снять с него корону в скорейшем будущем, а другие лорды затем начнут оспаривать его права.

— Лорд Роверик, — Митдар все еще стоял, но дыхание его уже сделалось ровнее и глубже, — я, знаете ли, не хотел быть королем, когда меня выбрали. После нашей победы в Салнире на столичную площадь пришли сотни людей, которых мой отец вел за собой во время восстания. Они все знали его как храброго и достойного человека. Он всего лишь служил мечником и предал своего короля, но соратники его хотели, чтобы он занял трон. К несчастью, отец до того дня не дожил. Вместо него на подмостки площади вытащили меня и попросили принять корону, веря, что я окажусь не хуже, чем он. И в глазах людей, которые смотрели на меня тогда, я видел надежду на лучшую жизнь. Потому-то судьба Салнира занимает меня теперь много больше, чем Веллура, король которой угнетал моих подданных годами. Если ваши лорды передерутся между собой, и от этого будут страдать крестьяне, то мы примем беженцев. Если на нас пойдут войной, то мы будем сражаться. Но ваше королевство мне не нужно.

Какое-то время в зале царило молчание. Моэри все так же стоял и смотрел на лорда. Роверик видел, что он непреклонен, и в душе его серым облаком расползалось отчаяние. Всего десять лет назад Веллура и Салнир были одной землей, а теперь Митдару есть дело только до своего народа, о его благополучии он заботится. Вот бы Никлосу хоть каплю подобной заботы!

Быть может, маг способен повлиять на решение друга? Ведь он знает Моэри с самого восстания, а лорд встретился с королем впервые.

— Кристиан, скажи нам, что ты думаешь, — обратился к нему Роверик.

Молодой человек, до того наблюдавший за беседой задумчиво, и положив подбородок на сцепленные руки, откинулся на спинку стула и спокойно ответил:

— Я полагаю, Моэри прав. И мы не можем требовать от него больше, чем он уже сделал, приехав сюда. Ты знаешь, Роверик, что мне небезразлична судьба Веллуры, хоть я и сражался тогда в Салнире против Гредвира. Но я бы не отправился в храм, если бы не хотел. Я много странствую и вижу, что людям нашим живется непросто, но Моэри прав — им недостает желания изменить свою жизнь.

— Будто это так легко! — воскликнул лорд. — Вы оба твердите о переменах, но каково будет крестьянам бросить свои дома, поля, жен с детьми и взяться за оружие, хотя они его сроду в руках не держали?

— Тогда ты позвал не тех гостей, — улыбнулся Кристиан. — Моэри сделал свой выбор, поддержав отца в дни восстания. Я сам покинул дом в семилетнем возрасте, потому что хотел обучиться магии. Мы оба стремились к переменам и достигли их, потому что желали этого и боролись с препятствиями.

— Не все могут быть такими сильными, — с грустью сказал Роверик.

— Вашим крестьянам и не нужно браться за оружие, — заметил король. — И войны может не быть, если все сделать правильно. Для этого всего один человек должен быть сильным — вы сами.

— Что вы имеете в виду? — в голосе лорда слышалось неподдельное удивление.

— Если вы отправитесь в Брадос с той рукописью, что нашел Кристиан, вы можете принудить королеву повлиять на сына. Лучше, конечно, взять часть страниц, чтоб вас не бросили в темницу по обвинению в измене.

— Остальные могут храниться у меня, — предложил маг. — Как залог твоего возвращения.

— Предупредите королеву о надвигающемся мятеже, — продолжил Моэри. — Пригрозите, что если король не возьмется за ум и не осознает опасности, нависшей над ним, то вы предложите свою помощь Виллену и его сторонникам. Пусть Никлос наконец возьмет правление в свои руки, а его мать призовет к готовности королевские войска и, возможно, найдет союзников. Ведь есть же лорды, чья верность все еще принадлежит ей?

— Есть, — отрешенно ответил Роверик, — но большинство из них редко появляются при дворе. Мне пришлось бы посетить их в принадлежащих им замках. И у меня нет уверенности в том, что я не ошибаюсь по поводу их намерений.

— Может статься, что и число врагов короны вы преувеличили, — резонно отметил Митдар.

Кристиан кивнул, разделяя мнение друга, и отпил из кубка сладкого вина.

— На пиру после коронации тебе выдастся прекрасная возможность шепнуть королеве, что ты обладаешь сведениями, имеющими огромную важность для их величеств, — подсказал он лорду. — Затем ты попросишь ее о частном приеме и тогда сможешь сделать то, что предлагает Моэри. Разумеется, к тому времени мы должны полностью изучить содержание рукописи Гредвира.

Роверик испытал прилив беспокойства и отошел к окну, на краткое время повернувшись к гостям спиной, чтобы они не увидели разочарование и сомнение на его лице. Проведя рукой по лбу и обнаружив на нем капельки пота, он вытер его платком.

Совсем неожиданным образом повернулся для лорда этот разговор. Он прежде надеялся на поддержку Моэри, но все думы короля были лишь о Салнире. От мага Роверик скрыл свой замысел из опасений, что тот отправит другу послание и отговорит его приезжать в Анжен. Теперь Кристиан, несомненно, сделается более сдержанным и осмотрительным в общении с хозяином замка. Размышляя об этом, Его Светлость находил чрезвычайно несправедливым, что стремление принести пользу и благо своему королевству встречает столько препятствий.

Предложение Моэри пригрозить королеве обескуражило Роверика. Он долго не решался обратиться к Митдару, по многу раз представлял себе их беседу, и был растерян от постигшей его в конце концов неудачи. А теперь еще рукопись Гредвира стала чем-то столь новым и непредвиденным, что лорд совершенно сбился с привычного ему хода мыслей. Ему требовалось время подумать, но такая роскошь являлась непозволительной — коронация должна была состояться со дня на день, и пир в самом деле предоставлял благоприятный случай просить Систению о встрече. Роверик попросту не хотел признаться себе, что ему недостает смелости сыграть значительную роль в грядущих событиях. Он предпочитал делиться догадками, развивать стратегию, призывать к борьбе, но сам не вступал в активные действия. Такие люди, как Моэри и Кристиан, считал он, подходили для этого гораздо больше.

— А ведь не так давно мы делили одну землю, — с грустью сказал лорд, все так же глядя сквозь оконца ставней на заснеженную долину реки.

— Не возьмусь писать историю Веллуры, — отозвался Митдар, — но благодарю вас за приглашение в Анжен и за то, что поделились своими опасениями. Я прикажу усилить гарнизон на границе.

Роверик обернулся и посмотрел на Моэри. Ему мучительно хотелось продолжить спор, убедить короля в собственной правоте, но слова Его Величества прозвучали как окончание беседы, поэтому лорд не решился настаивать. Он поклонился гостям, и тогда они направились к выходу из залы, пожелав хозяину замка доброй ночи.

У дверей маг остановился и спросил Роверика, следует ли ему передать в его владение рукопись.

— Чуть позже, — после некоторого промедления произнес лорд. Затем, подумав еще мгновение, он добавил: — Сможешь ли ты прочесть ее до наступления утра? Хорошо бы нам обоим знать, что написал Гредвир.

Молодой человек ответил утвердительно, затем распахнул створки из темного дерева, первым покидая залу. За его спиной Роверик задал королю последний вопрос:

— Ваше Величество, а если бы Кристиан попросил вас помочь Веллуре, вы бы согласились?

— Он бы не попросил, — заявил Моэри без малейшего колебания и отправился в отведенные ему покои.

Глава 8 ↑

Весь день отряд провел, двигаясь по следу воров-кнэфов. Перед тем, как отправиться в погоню, мечники и Грут все же осмотрели покрытую снегом землю у ручья и нашли вкопанный в нее деревянный ящик — клетку.

— Как он дышал там? — не поняла Тесса.

— Крышка поднимается, — кнэф показал ей, легонько приподняв за железное кольцо сколоченные и посаженные на петли доски.

— Заметят же.

— Так всего-то щелка и нужна.

— Но как он выбрался незаметно?

— Неуклюжие кнэфы долго не живут, — ухмыльнулся Грут.

Затем, повернув коней обратно к скрещению дорог, они вскорости обнаружили брошенную ворами телегу. На нее была небрежно свалена упряжь.

Освальд спешился и внимательно осмотрел отпечатки подков. Клейма кузницы на них не было, такими часто подковывали крестьянских лошадей. На большой дороге эти следы не отличались от множества других. Отпечатков сапог мечник разглядел три пары, что еще раз подтвердило догадку Грута.

— Неловко им будет вдвоем на одной лошади, — заметил Освальд. — Труднее уйти от преследования. Может, они оставили коня в таверне и вернутся за ним?

— Так просто мы их не догоним, — со знанием дела произнес кнэф.

— Стоит ли мне сомневаться в вашей преданности и вашем рвении? — холодно спросил его Гайтус.

— Нет, милорд, — Грут нахмурился. — Мы несомненно вернем корону.

Пару мгновений он и лорд пристально смотрели друг на друга.

— Эх, а ведь мы им даже заплатили, — вздохнул Освальд, пытаясь ослабить разлившееся в воздухе напряжение. — Пять серебряных и пять лурров.

— Наглейшие нынче пошли воры! — сердито откликнулся Лекен. — Ограбили нас, работать заставили, да еще деньги за это взяли!

Браско фыркнул, ибо случившееся, описанное подобным образом, теперь представилось ему довольно забавным. Остальные путники, однако, его веселье не поддержали.

— Доберемся до перепутья, тогда оглядимся еще раз, — приказал Гайтус и пустил лошадь рысью, а затем и галопом, заставляя других следовать за ним.

По обеим сторонам дороги снова потянулись заснеженные поля, сверкающие в лучах солнца. Замершая над горизонтом Эрне теперь казалась далеким костром, у пламени которого грелись небесные пастухи, ждущие табун Вейрана. Лорд слабо верил в легенду о посохе верховного бога, а теперь и от молитв видел мало проку. Он был человеком дела и предпочитал направлять события вместо того, чтобы уподобляться лодке, оторванной от берега и уносимой течением.

В пылу погони до скрещения дорог они добрались довольно скоро. Ламберт даже подумал, что они будто на охоте, какие часто устраивали лорды в своих лесах. Вот только вместо соболя или оленя они преследуют трех кнэфов, посягнувших на священную корону. На какое-то время маг ощутил себя героем одной из сказочных историй, которые он слышал в детстве. Там рыцари в горящих золотом и драгоценными камнями латах сражались на турнирах и влюблялись в прекрасных дам. Они совершали подвиги во имя короля, являлись образцами доблести и чести, завладевали сокровищами троллей и женились на леди. Злодеи в тех легендах непременно терпели поражение или раскаивались в содеянном. Сам Ламберт хоть и не стремился к неслыханной славе, но все же надеялся, что поход Гайтуса окончится благополучно.

По пути к перекрестью отряду встретились два крестьянских воза. Ездоки их на вопросы Освальда подтвердили, что видели трех всадников на двух конях без седел: они резво неслись в сторону тракта, понукая скакунов окриками и свистом. Узнав от мечника, что мост через ручей разрушен, крестьяне с бранью повернули телеги обратно.

У самого перепутья отряд остановил двух деревенских мужиков, пешком идущих в столицу.

— Мы по прямой, господин, мимо таверны, — сказал один из них. — Таких всадников, как вы ищете, не видали.

Освальд снова спешился и походил по дороге, вглядываясь в изрытый и истоптанный снег, но следов там было слишком много, и определить, куда отправились кнэфы не представлялось возможным.

— Отчего нам никто не встретился на пути к ручью? — спросила Тесса у Грута. — Зато теперь, когда мы возвращаемся, туда устремились странники.

— Если б до нас кто-то не смог переправиться, то мы бы узнали об этом и поехали другой дорогой. Тут еще до рассвета наверняка ждал кнэф и отваживал других путников. Скрылся, когда мы показались.

— Какая слаженная работа! — невольно похвалил Ламберт. — Каждый свою часть выполняет, и вместе ловко получается.

— И правда, как чудесно они над нами поглумились! — ворчливо встрял Лекен.

Восхищаться ворами он, разумеется, не намеревался, да и вовсе охаживал их колкими словами при любом подвернувшемся случае. По мнению Ламберта, лекарь после пропажи короны вел себя странно. Казалось, он обеспокоен кражей даже больше, чем Гайтус, хотя причины этого оставались неясными.

Заходить в таверну путники повременили. Сперва Освальд заглянул в конюшню — и не прогадал. Юный конюх поведал мечнику, что кнэфы в самом деле забрали лошадь совсем недавно и отправились по королевскому тракту на восток. Он смотрел им вслед, стоя в дверном проеме.

Лорд воспринял эти сведения с затаенным торжеством. Они придавали вес его уверенности в том, что отряду нужно двигаться к восточным границам. Гайтус почти не сомневался, что поиски приведут их к замку Роверика, и ему, признал он, даже хотелось этого. Он видел лорда земель Анжен при дворе короля во время своих редких визитов в столицу и был о нем невысокого мнения. Сам Роверик, однако, со всей очевидностью полагал себя человеком мыслящим и хитрым, держась среди придворных как сторонний наблюдатель. Он словно выказывал этим свое умственное превосходство над ними. Говорил он со всеми понемногу, больше слушал и что-то себе примечал. Гайтусу совершенно не нравилась такая манера. Сам он если и участвовал в разговоре, то выражался четко и недвусмысленно, как военный, хотя среди знати некоторые считали подобную прямоту признаком высокомерия и неучтивости.

Отпив воды из фляги, которую наполнил в таверне Освальд, лорд подал команду продолжить путь. Отряд оставил позади 'Кладовую тролля' и устремился к той части горизонта, откуда по утрам приходило солнце. Снова перед глазами всадников пролетала белая земля, соединяясь где-то впереди с бледным небом. Весь мир казался каким-то бесцветным, покрытым толстой коркой сугробов. Изредка среди снега вырастали деревеньки, как островки размеренной жизни в зимней пустоши. На дороге теперь то и дело встречались пешие и конные путники, повозки и даже обозы. Несколько раз отряду приходилось останавливать странников и справляться о преследуемых кнэфах, чтобы ненароком не пропустить какую-то из сельских дорог, ответвлявшихся от тракта.

До путевого камня, указывающего на Анжен, Ровенэль и другие поселения в землях Роверика, всадники добрались уже в сумерках. На том месте им пришлось потерять время, ибо поблизости не оказалось никого, кто мог бы подтвердить, что воры не поскакали дальше в сторону границы и в ракханские[35] степи.

Наконец, отряду повезло — мимо проследовал гонец, везущий свитки с донесениями от Восточного сторожевого поста в столицу. Он был раздосадован тем, что его потревожили, но все же остановился и ответил путникам. По его словам, они были первыми, кто встретился ему на тракте тем вечером.

Гайтус был настолько доволен правдивостью своих догадок, что приказал от развилки отправляться сразу в Ровенэль. В мыслях он уже видел корону в Анжене в руках Роверика, осмелившегося на заговор против короля, и начал обдумывать, как скорейшим образом вернуть ее. Он даже рассудил, что боги, верно, осознали свою ошибку и теперь оказывают ему содействие в поисках.

К деревушке у замка отряд подъехал, когда королевство уже погрузилось в вечернюю темноту. В самом Ровенэле, впрочем, света было достаточно: по приказу лорда на каждой улице поставили по паре жаровен; стражники прохаживались с факелами в руках и следили, чтобы не было драк или слишком буйного веселья; крестьяне оставляли на порогах хижин горящие лучины либо тлеющие угли в горшках, а кое-где и маленькие свечи. Пахло сосной и дымом, отовсюду слышались голоса, смех, иногда доносились звуки песен.

Всадники направились к таверне, освещенной двумя фонарями. Им нужно было подкрепить силы, найти приют на ночь и поспрашивать о кнэфах. Лошадей им пришлось оставить у коновязи, потому что конюшни возле таверны не оказалось. Хорошо хоть какой-то мальчишка заправлял ясли сеном, доставая его из плотно набитого короба, который он тащил за собой. Мечники, спешившись, не поленились обойти всех коней, но принадлежащих ворам не приметили. Однако они и не ожидали, что все разрешится так просто.

Внутри бревенчатого строения было тепло — едва ли не жарко — и шумно. Все столы и скамьи заняли приезжие и местные жители. Люди сидели даже на низеньких табуретах, березовых чурбаках или попросту стояли с кружкой пива в руках. Тавернщик не успевал разливать напитки, разносить харчи и принимать плату. Вместить еще семерых таверна, пожалуй, могла, но им пришлось бы расположиться возле самой двери и провести вечер на ногах, если только их не прельщал деревянный пол.

Гайтус, разумеется, посчитал подобное недопустимым и, протянув Освальду две серебряные монеты, указал на небольшой стол у самой стены, где вели оживленный разговор шестеро крестьян. Те с радостью согласились уступить место путникам и выпить за их здоровье — пусть бы и снаружи, зато вдоволь.

Лорд, не мешкая, сбросил плащ и перчатки на скамью и, как только хозяин подошел справиться, чего желают гости, потребовал у него перо, пергамент и чернила. Пока соратники Гайтуса утоляли голод после долгого путешествия, сам он аккуратно, но быстро заполнял лист рунами. Сидящий рядом Ламберт заметил, что они какие-то чудные, с множеством завитков.

Закончив с письмом, лорд подержал над свечой кусок сургуча, заранее принесенный предупредительным тавернщиком, а затем пролил красное вязкое вещество на свиток. К нему он приложил круглую, литую из серебра печать с фамильным гербом, однако постарался, чтобы оттиск вышел слабым. Потом, не дожидаясь, когда сургуч застынет, Гайтус взял ложку Лекена — старику пришлось просить другую — и заостренным черенком начал подправлять получившийся отпечаток. Остальные путники следили за его действиями с недоумением. Никто не мог понять, кому предназначалось послание.

Наконец, лорд отложил пергамент в сторону, подозвал хозяина и велел принести хлеб, жаркое и вино, если таковое имелось. Когда тот выполнил его желание, Гайтус положил на стол пару монет задатка и словно невзначай спросил:

— Скажите, любезнейший, а не проезжал ли через вашу деревню молодой человек на черном жеребце? Высокий, темноволосый, хорошо одет.

— Да тут таких немало побывало, — весело откликнулся тавернщик. — Ярмарка ведь нынче, господин.

— В том и дело, я и сам занимаюсь товарами. Развожу лошадей, ищу повсюду племенных жеребцов и кобыл. В дороге я видел превосходного коня — резвого, мощного. Шерсть у него черная, а грива и хвост — чуть светлее. Мне показалось, хозяин его направлялся в Ровенэль. Хотелось бы купить у него этого жеребца.

— Вы, похоже, про Кристиана говорите, господин, — вдруг вспомнил хозяин и сразу засмеялся: — Только он вам своего коня не продаст, дорожит им сильно.

— Он не знает еще, какую цену я готов предложить, — Гайтус произнес это так, чтобы не возникло сомнений — он даст за жеребца никак не меньше целого горшка с серебром.

— Ну что ж, спросите его сами. Только здесь вы его не найдете, он обыкновенно ночует в замке.

— Он родственник лорда?

— Нет, господин. Скорее друг ему или помощник какой. Он раз в половину года приезжает, да что-то зачастил перед праздником.

— Благодарствую, — изобразил улыбку Гайтус и подвинул держателю таверны еще несколько монет. — Это вам за труды.

— Мне, право, не в тягость... — смутился тавернщик, но монеты все-таки взял.

Когда он ушел, лорд все же изволил объяснить своим спутникам происходящее.

— Я полагаю, следы кнэфов затеряются здесь, — сказал он. — Вряд ли воры случайно спешили к замку, хозяин которого устроил ярмарку. В толпе легче скрыться и проще встретиться с кем-то вроде этого Кристиана, по чудесному совпадению оказавшегося помощником Роверика, — в голосе Гайтуса проявилась ирония. — Они, верно, думали сбить нас с толку, но теперь мы их переиграем. Мы вернем корону этой же ночью.

Он понизил голос, вынуждая остальных наклониться к нему.

— В любой замок проникнуть непросто, но тысяче воинов это сделать труднее, чем двум, вооруженным хитростью.

При этих словах лорд посмотрел на мечников.

— Мы, милорд? — удивился Освальд. — В чем же наша хитрость?

— В этом свитке, — Гайтус накрыл пергамент рукой. — Вы поскачете к воротам замка и представитесь посланниками королевского двора. Сообщите стражникам, что везете приглашение для Роверика на коронацию.

— Но ведь ее еще не назначили, — без особой уверенности вставил Браско.

— Это неважно. Вернее, это нам даже на руку. Если вы везете в Анжен столь важную весть, то вас непременно пропустят. Стражники могут потребовать, чтобы вы показали им свиток. Я поставил на него свою печать — наш фамильный герб схож с королевским. Потертости должны прикрыть истину, и при одном лишь свете факелов сложно будет усомниться в подлинности послания. На случай, если вас все же заставят сломать печать, я написал Роверику письмо от имени распорядителя церемоний в манере, принятой при дворе. Главное, не выдайте себя сами — вы гонцы, а не мечники.

— Гонцы не путешествуют по двое, — снова возразил Браско.

— Это необычайно ценный кусок пергамента! — рассердился лорд. — Коронация у нас не является простой забавой.

— Что нам делать в замке, милорд? — спросил Освальд. — Искать Кристиана?

— Именно так. Он либо захотел корону для себя, либо, что более вероятно, состоит в сговоре с Ровериком. Так или иначе, он знает, где находится украденный у нас черный мешок. Придумайте, как найти этого вора, и он приведет вас к короне. Можете принудить его любым угодным вам способом.

— А назад вы вернетесь тем же путем, что и вошли, — добавил Лекен. — Страже объявите, что лорд принял вас и велел накормить после трудной дороги, вот вы и замешкались.

— Есть еще одна малость, — поморщился Гайтус. — Королевские послания повязываются красной лентой, и ее необходимо раздобыть.

Все посмотрели на Тессу, вызвав румянец на ее щеках.

— У меня нет красной ленты, — сдавленно произнесла она. Девушка все еще не выздоровела, и говорить ей было трудно.

— Неужели ни одной? — огорчился младший мечник.

Она помотала головой.

— Здесь полно торговцев и местных крестьян, у кого-нибудь да найдется лента, — обратился лорд к Освальду. — Только непременно красная. Как найдете ее, снимайте кольчуги, садитесь на коней и отправляйтесь в замок. Мы будем ждать вас здесь.

Поднявшись со скамьи вслед за мечниками, он добавил:

— И помните: если так случится, что вас поймают — вы поклялись служить королю даже ценой своих жизней.

* * *

В теплой воде купальни каждая мышца на теле Кристиана расслабилась и получила приятное успокоение. Маг потерял счет времени, и ему показалось, будто он уснул ненадолго. На стенах и потолке шевелились тени от пламени свечей в двух канделябрах, иногда кто-то из слуг неслышно приходил и подливал горячую воду, а молодой человек все бродил в лабиринтах своих мыслей, большую часть которых он после не смог бы и вспомнить. Когда он открывал глаза, взгляд его скользил по гладкому камню вокруг. Когда он закрывал их, тепло усиливалось, напоминая коже о простых жизненных радостях.

Раны его полностью зажили, боль не появлялась с самого утра, а царапины на груди еще не пропали, но были едва заметны. Кто бы ни исцелил Кристиана, столь искусного врачевателя земля еще не видела. Вдобавок, ему случилось посетить Горелый лес именно в тот день, когда маг отчаянно нуждался в его помощи. Вмешательство таинственного лекаря вызывало у спасенного самую искреннюю благодарность. Кристиан не знал, суждено ли ему получить ответы на свои вопросы, но сохраненная жизнь уже явилась для него достаточным даром.

Покидать купальню молодому человеку не хотелось, но за стенами паласа уже давным-давно стемнело, стоял поздний вечер, а его все еще ждала не прочитанная до последней руны рукопись. Он вышел из воды и обтер широким льняным полотенцем капли, ручейками стекавшие по его телу. Затем облачился в чистую одежду, не забыв при этом о длиннополом кафтане, пошитом для него в Ровенэле.

Поднявшись по ступеням узкой каменной лестницы в свои покои, Кристиан приблизился к арочному окну и отворил ставень. Стекло скрадывало очертания, а ему хотелось полюбоваться горящими на улицах деревни огнями. Из башни можно было различить и хижины, и таверну, но фигурки людей сливались с темнотой. Маг обвел взглядом и оба замковых двора, освещенных факелами. Они были пусты, только стражники несли свою службу у ворот и обходили бойницы.

Наглядевшись и подышав наполненным морозной свежестью воздухом, мужчина закрыл ставень и собирался достать из дорожной сумки жезл с листками, когда в дверь негромко постучали, и вошел Моэри.

Волосы короля еще не полностью обсохли после купания, и на нем была новая рубаха — белая, свободного покроя, с рукавами до локтя, обшитыми коричневой тесьмой, и пятиугольным воротом, принятым в Салнире. Мужчина затворил за собой дверь, но затем в нерешительности остановился около нее и сказал:

— Если ты занят, я не буду мешать.

— Я рад, что ты заглянул, — Кристиан подошел к небольшому круглому столу на резной опоре, подвинул себе стул и указал Митдару на второй. — Хотел поблагодарить тебя за то, что выручил меня с ответом про Руны. Не хотелось врать Роверику, а рассказывать ему правду, пожалуй, хочется еще меньше.

— Ты не доверяешь ему?

— Я понимаю его мотивы, — маг задумчиво подпер щеку рукой, — и отчасти разделяю их, но в этот раз он решил действовать за моей спиной, и мне это бесспорно не по нраву. Я ведь предупредил бы тебя о его затее с Салниром, если б знал.

— Я догадался, что он не сказал тебе. По правде, как король я одобряю его желание помочь своей земле и принести благополучие людям. Может быть, на его месте я поступил бы так же. Только теперь у меня есть заботы, которые занимают меня гораздо больше волнений Роверика. Странно все же, что он не ожидал от меня такого ответа. Я видел в нем надежду на мое согласие и такое удивление при отказе, словно он не верил.

— Роверик, если уж говорить начистоту, не в первый раз ждет, что кто-то возьмется творить за него великие дела. Я встретил его случайно лет семь назад, когда впервые проезжал через Ровенэль. Его тогда окружила толпа крестьян на улице. Они были очень взволнованы и спрашивали, что им делать, когда замок разрушится, а их собственные хижины уйдут под воду. Я спросил, в чем беда, и мне объяснили, что река Шлена сильно разлилась и подмыла берега, а в подвалах Анжена наружу стали выходить подземные воды. Тогда стояла дождливая осень, жители боялись лишиться своих домов, а замок мог просесть в скором времени. Роверик же тянул с необходимыми работами. С тех пор началось наше знакомство. Я изменил русло реки — к слову, тяжело пришлось поработать, — а источники в подземельях запечатал либо направил в колодцы. В благодарность лорд выделил мне покои в этой башне, и я волен приезжать, когда захочу.

— Часто здесь бываешь?

— Раз в половину солнечного года наведываюсь. Обсуждаем с Ровериком события при дворе, деяния короля и лордов. Он многое мне рассказывает. Я упоминал, что знаком с тобой и помог во время восстания.

— Отчего же он до сих пор не знает про Руны и Лексу? — во взгляде Моэри появились лукавые смешинки. Он почти предвидел ответ.

— А ты вспомни, с каким лицом сам выслушал от меня ту историю, — засмеялся Кристиан. — Я такого изумления вовек ни у кого не видел. У тебя глаза были что два салнирских персика — такие же огромные и круглые.

— Еще бы! — король умело изобразил ярое возмущение, подобно тому, как это делали забавники. — Ты мне тогда поведал настоящее богохульство! Я все пытался понять, зачем ты выдумываешь такую странную шутку, что тебя учил в Золотой Долине[36] сам Вейран, а до того он был наставником злобной чародейки Лексы.

— Больше я об этом никому не рассказывал. Ты единственный живой свидетель моих слов, — зловеще заметил маг.

— Если тебя вдруг не станет, я и вовсе сделаюсь единоличным обладателем этой тайны, — с опасной улыбкой произнес Митдар.

Маг ухмыльнулся. Ему редко удавалось победить короля в словесных поединках — десять лет на троне не прошли для Моэри зря.

— Кстати, о богохульстве, — вспомнил салнирский правитель. — Кое-что беспокоит меня в последнее время. Храмовники в нашем королевстве обрели невиданную до нынешней поры силу. Они повсюду преподносят людям какую-то новую легенду. Мол, не все души после смерти равно попадают во Мглу. Те, кто исправно поклонялся богам при жизни, попадут в Золотую Долину к Вейрану или в Лунную Долину[37] к Верене, а уж остальные — в холодную, темную Мглу. А чтобы хорошо служить богам, нужно почаще носить в храм подношения и жертвовать побольше монет. Храмовники так затронули этим людские сердца, что уже нашли себе богатых покровителей и требуют разрешить им постройку огромного храма в Брантисе.[38] Я и хотел спросить тебя: о чем-то подобном говорил Вейран?

Кристиан нахмурился:

— Он не упоминал о таком. Не припомню, чтобы хоть однажды слышал о духах в Долине. Хотя десять лет обучения для меня словно окутаны дымкой. Казалось, прошло не больше года.

— И духов в этой дымке не видно, — уточнил Митдар.

— Тебе известно, как они выглядят? — в ответ насмешливо осведомился маг.

Вопрос поставил Моэри в тупик, и какое-то время он молча и сосредоточенно раздумывал, изредка моргая.

— Нет, — наконец признался он. — Я не имею ни малейшего понятия, как выглядят духи. Во всех историях те, что вырываются из Мглы, бестелесны и невидимы. Выходит, я глупый вопрос задал.

— Это вовсе не глупо, — легкая усталость Кристиана при занятном разговоре начала сменяться оживлением. — Наоборот, власть храмовников может быть основана лишь на преподносимых ими историях, которые до них никто не сумел выдумать. Или духи действительно населяют Долины, но я неспособен был их увидеть. Мне жаль, прости. Мы с Вейраном действительно не говорили об этом.

— Ты был занят, — король улыбнулся, а потом очень внимательно посмотрел на друга. — Когда дело касается магии, ты как будто ненасытен. Словно пытаешься раскрыть какую-то тайну, секрет. Меня не оставляет ощущение, что ты все время что-то ищешь.

— Странно, не замечал за собой, — удивленно откликнулся Кристиан.

Моэри видел его искренность. Давно он хотел обсудить с другом свои наблюдения. Что-то волновало Митдара в его поступках, в постоянных странствиях, непонятной связи с королевой Лексой. Он решил обязательно продолжить эту беседу, но позже, когда Кристиан снова посетит Салнир.

Стремясь направить разговор в иное русло, король спросил:

— Как поживает Реген? Скоро весна. Ему, верно, не хочется возвращаться в стойло.

— Боюсь, ничего с этим поделать нельзя. Жара для него губительна, да я и сам не смогу усидеть на его спине, когда придет тепло. Как только в Веллуре начнет таять снег, я отправлюсь в твое королевство и оставлю его в пещерах.

— Поторопись, — предупредил Митдар. — У нас к тому времени будет сильно греть солнце. Вам обоим придется нелегко.

— Совсем забыл! — маг вдруг выпрямился, и глаза его загорелись нетерпением. — Я ведь не упомянул, что случилось после того, как я нашел жезл с рукописью!

Подобная перемена в его манере вызвала у Моэри живейшей интерес к истории, которую ему предстояло услышать. Он приготовился впитывать каждое слово.

— Сначала не происходило ничего особенного, — тут же начал рассказывать Кристиан. — Вокруг стояла тишина, я спрятал жезл в сумку, вернулся в седло, и Реген пошел рысью, огибая озеро. Я, кстати сказать, снова заморозил его.

Когда мы оказались на лесной дороге, сзади неожиданно послышался громкий рык — грудной и низкий, как у крупного зверя. Обернувшись я увидел, что нас преследует жуткое создание. Больше всего оно походило на волка, но только величиной с матерого медведя. На его морде что-то посверкивало, и бежало оно стремительно, без труда нагоняя нас.

Я послал Регена галопом, но мы никак не могли оторваться. Наконец я понял, что придется дать бой. Мне удалось прогнать Регена с сумкой и оружием, хотя он отчего-то не хотел уходить. Затем я бросил в зверя облако ледяной пыли и ринулся в лес, чтобы ему труднее было преследовать меня между деревьями, но я недооценил его. Он оказался гибким и очень проворным, а я на несколько мгновений упустил его из виду, потому что по глупому недосмотру разбил лоб о сосну.

Когда я поднял глаза, зверь уже стоял передо мной и скалил зубы. Драка была весьма скоротечной — моя магия проходила через него как лезвие сквозь масло. Вот когда я пожалел об оставленных мечах! Вскоре он полоснул меня когтями, да так, что чуть половину бока не отхватил. Я упал на снег, а он обнюхал меня и вдруг отступился, скрывшись где-то в лесу. Помню, я хотел хоть как-то закрыть рану, но даже свой плащ я оставил на седле. Случилось это три дня назад — а теперь я вполне здоров.

— Как это вышло?! — изумленно воскликнул король. — Как ты исцелился?

— Похоже, это известно лишь деревьям в Горелом лесу и моему спасителю, пожелавшему остаться в тени. Кто-то перенес меня в хижину дровосеков и залечил раны. Когда я очнулся, меня за дверью ждал Реген, и к моим вещам никто не прикасался.

— Невероятно странный случай, — признал Моэри. — Ты уверен, что гнался за тобой не волк?

— Ну, знаешь ли! — отмахнулся Кристиан. — Частенько мне доводилось видеть волков и охотиться на них, но таких чудищ среди них нет, хвала богам.

— Может, там вырос особенный волк. Ты говорил раньше, о тех местах ходит недобрая молва.

— Я отчетливо помню, что добавлял — это слухи и ничего больше.

Воображение короля уже разыгралось:

— Или то был страж озера, в котором хранилось немыслимое сокровище. Постой, он стерег жезл!

— Но почему он сперва дождался, пока рукопись не окажется у меня? Почему не догнал Регена, хотя мог? И кто поставил его стражем?

— Лекса! — выпалил Митдар. — Ей доступны все руны, она способна на многое.

— Она не имеет власти над животными, и в Цагре не выращивают подобных существ.

— Тогда Гредвир? — уже менее уверенно предложил король.

— Ну, он-то совсем не обладал магической силой.

— Загадка, — Моэри сцепил руки и заложил их за голову. — Но излечил тебя, конечно, Вейран. Больше некому.

Кристиан опустил глаза и потер переносицу. Его усталость снова дала о себе знать.

— Ты прав — больше, кажется, некому. Но я не думаю, что он бы так поступил. Он не вмешивается в дела людей.

— Он десять лет был твоим наставником! Ты жил в его Долине, он подарил тебе мечи, привел Регена. Ты говорил, он хорошо к тебе относился.

— Да, только потом я покинул его, не простившись. И я не верю, что ради меня он изменил бы заведенному у богов обычаю. Он дал бы мне умереть в том лесу.

Король не нашелся, что ответить, и наконец заметил тяжесть в движениях друга.

— Прости, ты устал, — сказал он, вставая. — Отдых определенно пойдет тебе на пользу после таких событий. Не вздумай проводить ночь за чтением этой рукописи. Роверик обучался грамоте, справится и сам.

Маг не смог сдержать улыбку:

— Я обещал помочь ему. Придется следовать собственным словам, а ты пока наслаждайся его гостеприимством.

— В этом замке? — притворно ужаснулся Моэри. — Темная каменная глыба, а хозяин — хитрый лис. Небось уже ножик на меня точит. Мой-то замок куда лучше!

Веселый смех Кристиана мелодичным эхом отразился под сводами покоя.

— Нет, ты просто не слышал последние вести из Салнира, — продолжал Митдар. — Их Народ[39] поделился с нами одной великолепной штукой: теперь у нас в каждую хижину столицы по полым деревянным трубкам приходит вода! Я не запомнил, как это делается — там и мыслителю худо станет — но удобство очевидно. Правда, салнирская казна теперь вызывает жалость даже у меня.

Маг вдоволь насмеялся и поздравил правителя с удачным приобретением.

— А ведь ты половину дня в седле провел, — заметил он, — но тебя ничто не берет! Бодр и свеж, как бриз с Песчаного моря.

— Темный ты, — сочувственно сказал Моэри. — Я король солнечного народа, взращенный на персиках. Вашему унылому королевству не одолеть меня.

— Пошел-ка ты вон, повелитель персиков! — Кристиан надеялся, что напутствие это прозвучало как пожелание доброй ночи, ибо иного салнирский наглец совершенно не заслуживал. — Удались в свой охраняемый покой.

Митдар усмехнулся:

— Да, Роверик поклялся, что меня будет защищать вся его гвардия. Кайт, уходя, очень нехорошо на него посмотрел. Лорд не вызвал у него большого доверия.

Подойдя к двери, он развернулся и спросил с любопытством:

— Как ты думаешь, зачем Гредвир оставил доказательства, спрятав рукопись? Он ведь подвел под удар своего сына. А если он надеялся, что никто не найдет жезл, для чего тогда все эти труды?

— Ответы, наверное, в самой рукописи, — пожал плечами маг.

Моэри согласно кивнул и ушел, плотно затворив за собой дверь. Когда его шаги на лестнице стихли, Кристиан бросил взгляд на свою сумку и подавил вздох. Ему хотелось, чтобы ночь сжалилась над ним, подарив чуть больше времени на сон.

* * *

Поначалу, под влиянием разговора с Митдаром, маг взялся за чтение рукописи с неохотой. Вскоре, однако, он увлекся разбором замысловатых рун, написанных рукой Гредвира, и одолел четвертую страницу, на которой Лекса манила будущего правителя речами о славе и королевской власти. Кристиан читал внимательно, не отрываясь, и словно перенесся на сорок семь лет назад во времена жестокой, кровопролитной борьбы с северными племенами-завоевателями. Замок вокруг потускнел и окутался тишиной, и маг слышал только голоса Гредвира и Лексы — уверенных, спорящих, с иронией бросающих друг другу в лицо обвинения и не принимающих ответных упреков.

Картина эта оказалась до того занимательной, что Кристиан почти не заметил слабый звук, раздавшийся в его покоях: как будто камешек прокатился по полу. Маг взял в руки следующий лист пергамента и лишь тогда поднял голову, посмотрев по сторонам. Ничего необычного он не увидел, все оставалось на своих местах, за дверью было тихо. Все обитатели замка, похоже, уже спали.

Вернувшись к рукописи, молодой человек снова заскользил взглядом по руническим знакам. Глаза у него слипались, и он часто моргал, борясь со сном. Работа его вдруг сильно замедлилась. Он едва прочел пару строк, как ему пришлось выпрямиться и потереть глаза руками. Кристиан сидел на краю широкой мягкой постели, покрытой шелком, и у него появилось почти непреодолимое желание опуститься на нее и дать необходимый отдых телу и разуму.

Широко зевнув, маг с сожалением снова взял одну из страниц, но вдруг осознал, что с ним творится неладное. Мысли его путались, обрывались на середине, ускользали прочь. Открывать глаза становилось все труднее, а рука бессильно разжалась и выронила лист на пол. Память отчего-то принесла мужчине воспоминание о тусклом солнце на белесом небе, виденное им пару лет назад. Вокруг тогда был лес, пахло елью, поход выдался спокойным, а зима — теплой. Вслед за этими образами сознание Кристиана затопила темнота, и он упал на постель, раскинув руки. Часть страниц от этого движения смялась, а жезл со звоном упал на каменные плиты и докатился до ножки стула. Через несколько мгновений маг уже крепко спал.

Чуть погодя дверь отворилась, и в покои вошла высокая женщина. Она была очень красива: с тонкими бровями, длинными ресницами, изящной линией губ. Ее пышные волосы орехового цвета опускались до самой талии. Темно-зеленый плащ с капюшоном распахнулся и открыл платье нежно-зеленого оттенка, с широкими рукавами и поясом из ажурного кружева. Складки одеяния струились при ходьбе, и ткань мягко шелестела.

Женщина двигалась плавно и уверенно. Она приблизилась к ложу под балдахином и с улыбкой посмотрела на спящего мага. В ее зеленых глазах вспыхнул огонь успеха, а уголки губ изогнулись в легкой усмешке. Она протянула руку в темно-серой бархатной перчатке и откинула пряди со лба Кристиана, провела пальцами по его щеке. Затем женщина обернулась, отыскала взглядом жезл и подняла его. Туда она сложила все листы рукописи Гредвира, убедившись, что не забыла ни единого. Окинув комнату прощальным взглядом, она вышла, оставив дверь приоткрытой, и в щель потянуло холодом с лестничных ступеней. Во всей башне снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь сонным дыханием мага в верхнем покое.

Глава 9 ↑

Когда улицы деревни опустели, а в таверне Ровенэля остались лишь приезжие, Освальд и Браско пересекли ров по перекидному мосту и оказались у ворот замка Анжен. Ночь выдалась морозная, ясная. На небе холодным светом горела луна, звезд высыпало великое множество, и белая Эрне среди них заставляла сердца трепетать в ожидании весны.

Стражники появились не сразу. Мечникам пришлось кричать и даже бить по воротам. Наконец, показались двое ратников, один из которых был опоясан ножнами с мечом, а второй держал арбалет. Они не спеша приблизились к всадникам и спокойно осведомились, что им нужно.

— Мы гонцы короля, — уверенно ответил Освальд. — Нам велено доставить важное послание лорду Роверику.

— Что за вести-то? — словно из чистого любопытства спросил стражник с мечом.

— Приглашение на коронацию в замок Сокта, — поспешно отозвался Браско.

Второй ратник присвистнул, а первый сказал лениво:

— Дайте, что ли, на свиток взглянуть.

Повертев пергамент в руках и потрогав красную ленту, он небрежно глянул на печать, вернул послание Освальду и махнул в сторону опущенной железной решетки:

— Проезжайте!

Мечники пустили коней шагом, но сразу вынуждены были осадить их, ибо ворота все еще оставались запертыми: наверху кто-то на редкость неисправно нес свой пост у подъемного механизма. Стражники покричали ротозею, побранились и отправились поднимать решетку собственными силами. Освальд заметил, что при ходьбе их пошатывало, и они чуть не столкнулись.

— Да они, похоже, пьяные! — удивленно зашептал Браско, когда они въезжали во внешний двор. Эхо разносило по нему цокот лошадиных копыт.

— Распоясались в праздник, — неодобрительно заметил старший мечник.

Хоть задача их и сделалась теперь проще, как командир десятка воинов он с осуждением думал о подобной распущенности стражи. Чувство это вскоре усилилось, потому что и во внутренний двор всадники попали почти беспрепятственно.

— Эдак нетрудно и замок захватить, — недоумевал Браско. — Что же, вся гвардия пьянствует? Роверик, видать, вовсе никого не боится.

Спешившись и оставив лошадей у коновязи, они внимательно оглядели палас. В каждой из жилых башен теплился свет, но мечники знали, что в самой высокой находятся покои лорда, и там у них нет никаких дел.

В десятке шагов перед ними темнели парадные арочные створки. За ними наверняка выставили караул, а попадаться ему на глаза воинам лишний раз не хотелось, потому они сперва подергали за кольца боковых дверей, которыми обыкновенно пользовались слуги. Лишь найдя их запертыми, мечники поняли, что легкого пути им не отыскать.

Они вернулись к арке и несколько раз ударили кулаками по темному дереву. Прошло немного времени, но к ним никто не вышел. Постучав сильнее, они снова ничего не добились и тогда, порядком рассерженные, сами распахнули створки и ступили в залу с колоннами. Взорам их открылось поразительное зрелище: четверо стражников спали на посту, прислонившись к каменным опорам, и под сводчатым потолком разносился их звучный храп. Кроме них вокруг не было ни души.

— Вот тебе и караул, — вымолвил Браско. — Хоть сейчас бери их голыми руками, а потом можно и за лордом податься.

Освальд осмотрел залу, не двигаясь с места.

— Уж больно легко все получается, — с сомнением сказал он. — Как будто нас сам Вейран за руку ведет. Не может такого быть, чтобы гарнизон спал и баловался хмелем, а замок стоял беззащитным.

— Твои глаза видят то же, что и мои, — возразил младший мечник. — А уж храп такой даже забавникам не повторить. Раз удача этой ночью на нашей стороне, пойдем-ка разыщем вора.

Поднявшись по мраморной лестнице, воины зашагали к переходам в замковые башни. Они старались ступать осторожно и переговаривались только шепотом.

Далеко уйти им все же не удалось — откуда-то сбоку внезапно послышались тихие шаги, и из темноты появился Хорин, совершающий последний вечерний обход. Он не ожидал увидеть незнакомцев и на мгновение испуганно отпрянул, но быстро совладал с собой и, заметив свиток с красной лентой, учтиво предложил господам скромные услуги провожатого.

Мечники переглянулись, а затем Освальд стремительно выхватил из-за пояса кинжал, скрытый под плащом. Браско толкнул Хорина в темный боковой проход, крепко прижал к стене и закрыл ему рот ладонью. Его соратник приставил оружие к животу слуги и грозно заговорил, понизив голос:

— Если вздумаешь вырываться или позвать на помощь, умрешь тут же. Скажешь нам, что хотим услышать — останешься жив и невредим.

Хорин заморгал, выражая согласие, и помычал тихонько. Он хорошо понимал, что такому старику как он ни за что не справиться с двумя мужчинами в цвете лет. Сердце его колотилось от страха, но он решил послушать, что скажут напавшие на него люди. Если захотят, чтобы он предал своего лорда, так пусть даже убьют его, а не получат ничего.

— Мы ищем человека по имени Кристиан, — продолжил Освальд. — Расскажи нам, как найти его покои, и мы тебя не тронем.

Слуга почувствовал некоторое облегчение. Коли им понадобился молодой мастер, так он охотно подскажет им дорогу. А там уж они сами пожалеют, что спросили.

Дрожащим голосом старик объяснил, как пройти в башню Кристиана и подтвердил, что там нет стражи. После этого Браско оттащил его в первую попавшуюся залу, оказавшуюся архивом замка, сорвал с него пояс и связал ему руки. Отпоров вдобавок пару полос от гобелена, висящего на стене, мечник затянул одну из них на щиколотках Хорина, а второй завязал ему рот, использовав в качестве кляпа рукав, оторванный от куртки слуги. Чистосердечно извинившись напоследок за столь преступное деяние, Браско оставил старика лежащим на полу и вернулся к Освальду.

По пути к нужной башне им больше никто не встретился. Как и сказал Хорин, эти покои не охранялись стражниками. Башенную лестницу освещали факелы, закрепленные на стенах, и теперь вслед за мечниками крались их вытянутые тени. Звук шагов явственно раздавался в окруженной камнем пустоте: хотя мужчины пытались легко ставить ноги на ступени, все же сапоги их мало годились для подобных усилий.

Мечники остановились, как только увидели дверь, ведущую в покой. К их удивлению, она оказалась приоткрытой. За ней трепыхался свет, замеченный ими со двора. Браско вытащил свой кинжал, поймавший отблеск факельного пламени, и посмотрел на Освальда в ожидании команды. Тот приложил палец к губам и осторожно двинулся вверх. Оказавшись у самой двери, он прислушался, а затем заглянул в широкую щель. Взгляду его открылся кусочек комнаты с гладким полом, стрельчатым окном и высоким ложем, на котором кто-то лежал под балдахином. Лица человека видно не было, но он не шевелился, и ничто не нарушало тишину.

Заключив, что он спит, Освальд сделал Браско знак следовать за ним и осторожно вошел в покой. Мечники медленно приблизились к постели, держа кинжалы наготове. Оказавшись в паре шагов от спящего, они убедились, что это разыскиваемый ими вор. Он дышал ровно и глубоко, не чувствуя грозящей ему опасности. Должно быть, его сморил сон, когда он ждал кого-то или попросту размышлял, ибо он не удосужился даже снять кафтан и сапоги. На кованом сундуке у стены Освальд увидел дорожную сумку и два меча в ножнах и понял, что человек этот, по всей вероятности, безоружен.

Браско предупредительно тронул соратника за локоть, и в следующий миг они повторили действия, явившиеся столь успешными при нападении на слугу. Молодой человек, однако, остался совершенно безучастным к происходящему. Он не открыл глаза, и ни один мускул не дрогнул на его теле, хотя младший мечник зажимал ему рот рукой и с силой давил на грудь, а Освальд держал клинок чуть пониже его ребер.

Прошло несколько мгновений, показавшихся томительно долгими, но состояние спящего так и не переменилось. Мужчины переглянулись недоуменно, и Браско потряс Кристиана за плечо, что равным образом не привело мечников к успеху. Затем уже Освальд схватил его за ворот и как следует встряхнул несколько раз, а после хлестнул по щекам, но вор спал словно зачарованный. Браско вдруг резко отодвинулся от него, когда ему пришла в голову ужасная мысль:

— Да он опять мертвый!

— Какой же он мертвый? — сердито возразил старший мечник. — Посмотри, он дышит. Он просто спит.

— Спит, как же! Коли так, то уж давно бы проснулся. И что за напасть такая? — пожаловался рыжебородый воин. — Дважды его находим бесчувственным, как бревно. Не знаю, кто он такой, но горазд же умирать! Пару раз сумел за три дня!

Освальд раздраженно пихнул Кристиана кулаком в бедро, но тот и не думал просыпаться. Удача все же изменила мечникам, и положение их сделалось весьма неблагоприятным: невозможность разговорить вора отдаляла от них корону, а ждать его пробуждения в замке всю ночь они не могли.

Размышляя в растерянности, старший мечник снова наткнулся глазами на сумку спящего и велел Браско обыскать ее, а заодно и сундук. Соратник его взялся за это дело весьма охотно — чем дальше от Кристиана, думалось ему, тем сохранней. Без особого стеснения поворошив рукой вещи вора, он нигде не обнаружил ни короны, ни черного бархатного мешка и расстроенно покачал головой. Освальд стиснул зубы. Даже если корона где-то в замке, им не найти ее без подсказки, а нужный им человек спит в самой бессовестной манере!

— Вдруг Роверик отравил его, а яд так действует? — высказал предположение Браско. — Захотел избавиться от помощничка, чтобы тот секрет не разболтал. А корону у себя в покоях припрятал или в подземельях.

— Напасть на лорда мы не можем, — устало отозвался старший мечник. Ему все сильнее хотелось отдохнуть с дороги, но боги отчего-то не желали оделять его такой роскошью. — Ждать, пока этот вор проснется — тоже. Найти корону без указаний в огромном замке не получится. Только одно нам остается, — он посмотрел на Кристиана и вздохнул, — взять его с собой.

Браско аж передернуло, когда он представил, как тащит на своих плечах таинственного мертвеца, временами оживающего не иначе как под влиянием злых чар.

— Да как мы его вынесем? — заартачился он. — Как провезем мимо стражи?

— Ты сам видел ту стражу, — возразил Освальд. — К нашему возвращению они небось с трудом на ногах держаться будут. А уж кого мы везем, и внимания не обратят. Скажем, что помощник лорда с нами до таверны едет, чтобы пива хлебнуть и новости обсудить. Ну-ка, давай сюда его плащ, да помоги мне!

Рывком подняв спящего человека за отвороты кафтана, мечник усадил его на край постели и велел соратнику набросить плащ на плечи вора и застегнуть пряжку. Руки у Браско меленько дрожали, и он продолжал увещевать:

— Пусть бы он тут и оставался! Если ж он не просыпается, то на что он нам сгодится? Еще надрываться будем зря.

— А что ты Его Светлости скажешь? — осерчал Освальд. — Простите, милорд, мы в замке побывали, ворюгу нашли, но он спал, бесстыжий! Никак не могли добудиться, сердечно о том сожалеем! Он нам, разумеется, поверит на слово, да еще благодарность выскажет, что жизнью рисковали и находчивость проявили.

Браско против своего желания представил, какую хвалебную речь они услышат от лорда, и понял, что такой позор отмывать придется долго. По возвращении их, верно, понизят в званиях и назначат какое-нибудь мерзкое наказание, чтобы от стыда сгорели и научились приказов слушаться. И как он тогда семью кормить станет?

— Думаешь, Лекен сможет его разбудить? — спросил он.

— Не знаю, — с сомнением в голосе ответил старший мечник. — Он его и живого-то с мертвым спутал. Хотя все мы тогда обманулись, но он все же лекарь, должен бы понимать. А может, вор и сам проснется, это одним богам известно.

— Или чародею какому, — пробормотал Браско чуть слышно.

В его суеверной душе росла уверенность, что дело нечисто — без мага не могло обойтись. Только магия тут холодная, недобрая, какую столичные мастера и отличить не могут.

Освальд взвалил Кристиана на плечо и осторожно встал, привыкая к тяжести. Вор весил немало, как и полагалось здоровому молодому мужчине, однако мечник тоже слабостью не мучился. Ногой распахнув дверь пошире, он принялся спускаться по лестнице со своей ношей, а его соратник задул пламя в светильнике и отправился следом. Тени на стене башни теперь казались Браско зловещими: руки спящего мертвеца покачивались при ходьбе, будто порывались дотянуться до него. Рыжебородый воин вовсе не был трусом и в бою на мечах сражался ловко и с удалью, но когда речь велась о вещах необъяснимых и жутких, словно из мира духов или из устрашающих преданий, храбрость его давала трещины.

Достигнув перехода в парадную часть паласа, мечники остановились и прислушались. Из боязни зайти в тупик, они решили возвращаться прежним путем. Браско выглянул из-за угла, прищурился, но не увидел ни стражи, ни слуг. Им, похоже, снова начало везти, ибо до самой мраморной лестницы они добрались без малейшего препятствия. Затем, однако, их положение осложнилось — из залы с колоннами доносились голоса. Похоже, кто-то из распорядителей замка или командования гарнизоном обнаружил караульных спящими и остался весьма этим недоволен. Полусонные стражники еле шевелили языками, пытаясь оправдаться, а кто-то строгий отчитывал их громко и негодующе.

Освальд выругался шепотом и поискал глазами, где бы еще спуститься вниз. В паласе было немало темных проходов, но разглядеть, есть ли там ступени, не удавалось. Отступив в один из них, мечник опустил Кристиана на пол и сказал соратнику:

— Придется переждать или отыскать другой путь. Ты постой у лестницы, а я осмотрюсь.

Вора оттащили подальше в темноту и накрыли плащом, чтобы его не увидела случайная прислуга. Вслед за этим Освальд тихо двинулся назад вдоль дверей и арок паласа, а Браско замер у перил, внимая звукам, доносящимся снизу. Когда порицание караула закончилось, он услышал шаги, удаляющиеся от сводчатой залы в глубины нижнего яруса. Должно быть, все же кто-то из старших слуг бранил нерадивую стражу, а теперь отправился получить заслуженный отдых в своей постели. Спустившись на полтора десятка ступеней, воин увидел ноги караульных, переминающихся на месте и стряхивающих сон. Вскоре могли подоспеть сменные, потому он надеялся, что Освальд найдет дорогу менее приметную.

Наверху мечники опять встретились. Браско помотал головой, что означало опасность. Его соратник указал куда-то за спину: там ему встретилась узкая лестница, ведущая вниз к небольшой боковой двери — по счастью, запертой изнутри на засов.

— Как только выйдем, — зашептал Освальд, — веди сразу лошадей, а там уж сумеем разместиться. Остерегайся стражников, не навязались бы с вопросами раньше положенного.

Договорившись на том, они вернулись в проход, где оставили спящего, но их ждало пренеприятное открытие — вор исчез. Не веря своим глазам, мечники бросились к тому месту, где еще недавно лежало бессознательное тело, и начали озираться по сторонам. Из-за темноты они даже опустились на колени и ощупали руками пол, а потом и ниши в стенах. Наконец, раздосадованный Освальд догадался принести факел и вместе с соратником обошел с полдесятка арочных проемов, но Кристиан словно уподобился бестелесным духам, уйдя сквозь каменную кладку. Или неслышно проскользнул мимо мечников, когда они ненадолго обделили его своим вниманием.

— Что? — шепотом возмутился Браско под полным упрека взглядом своего командира. — Ты же велел наблюдать у лестницы!

— Надо было хоть изредка на арку поглядывать! — за собой Освальд вины не чувствовал — он-то бродил по паласу в поисках и совсем не мог стеречь вора.

— Откуда же я знал, что он убежит? Ты сам его нес, он на мертвого походил. Ожил, небось, быстрее прежнего. Помяни мое слово — еще окажется, что Роверик его из могилы чарами призвал!

На этом старший мечник не выдержал, отшвырнул факел и схватил Браско за грудки.

— Если ты продолжишь нести чушь своим суеверным языком, я тебе все нутро отобью, — с истинной угрозой в голосе пообещал он. — Чтоб больше заикнуться не смел о ходячих мертвецах! Он ушел, потому что проснулся, а ты его упустил, и об этом ты сам расскажешь лорду Гайтусу. Ясно тебе?

Он еще сильнее сжал в кулаках куртку Браско, и тот закивал, стараясь дышать как можно незаметней. Мечнику уже доводилось видеть Освальда в гневе, хоть и весьма редко, но впервые подобная вспышка оказалась направленной против него. В кулачных боях командир всегда одерживал над ним верх, а в сражениях на мечах был медленнее, но опытнее и не уступал в выносливости и силе. И никогда не угрожал впустую.

Отпустив соратника, старший мечник мрачно произнес:

— Может статься, он и вовсе притворялся спящим по какому-то своему умыслу.

Гнев его ушел, но досада осталась, и он даже плюнул на пол в расстроенных чувствах. С самого похищения короны все повернулось вверх дном! А то и много раньше — с того самого мгновения, как Освальд заметил раненого в лесу и остановил отряд. Долгие годы мечник славился среди воинов своим острым зрением, однако теперь даже пожалел об этом. У него появилось слабое, но неотвязное ощущение, что молодой вор еще выйдет им боком и они натерпятся от него бед.

Из сводчатой залы снова донесся шум. Топали сапоги, звучали голоса, раздавался грубый смех, и все указывало на то, что сменился караул. Из глубины башен как будто послышался звон колокольчика, и тишина замка теперь сменялась далекими шорохами, неясными восклицаниями и торопливыми шагами, разносимыми эхом.

— Нужно уходить, — с горечью поражения сказал Освальд. — Придется возвращаться с пустыми руками. Наверняка, он уже поднял на ноги хозяина и стражу.

— Стоило с собой Грута взять, — посетовал Браско, спускаясь по узкой лестнице в темноту вслед за командиром. — Были бы королевский гонец и гвардейцы в сопровождении. Кнэф бы пригодился за вором присмотреть. Вот только милорд приказал вдвоем идти...

Старший мечник загодя снял засов, и воины без помех шагнули в студеный воздух под полукруг звездного неба. Накинув капюшоны, они с выверенным спокойствием вернулись к лошадям, а затем покинули двор. У внешних ворот они увидели все тех же стражников, но никак не пьяных, а хмурых и настороженных. От их былой небрежности не осталось и следа.

— Вы кто такие? — сурово окликнул всадников стражник с мечом.

— Мы гонцы короля Никлоса, — растерянно отозвался Браско, не ожидавший такого обращения. — Доставили важный свиток лорду Роверику.

— Что за свиток? — подозрительно осведомился второй ратник, твердо держа в руках арбалет.

— Приглашение на коронацию Его Величества, — удивленно ответил Освальд. — Мы ведь уже сообщили вам об этом.

Стражники недоуменно переглянулись.

— Это когда ж такое было? — спросил один из них.

— Ранее, когда вы пропустили нас в замок.

Подобное замечание сильно озадачило ратников, и они подняли решетку, позволяя гонцам покинуть Анжен. Направив коней медленной рысью, Освальд и Браско преодолели перекидной мост и лишь тогда вздохнули с облегчением. Они чувствовали себя как мыши, побывавшие в лапах кота, но отпущенные на волю. Вот только в таверне их по-прежнему дожидался Гайтус, а на его снисхождение им надеяться не приходилось.

* * *

Кристиан открыл глаза, но в голове его еще стоял туман. Мысли приходили как всполохи света, поочередно сменяя друг друга. Щеку ему холодил твердый камень, да и лежал он, похоже, не на мягкой постели, а на замковом полу.

Вокруг было темно и душно. Пошевелив рукой, молодой человек нащупал мягкую ткань, потер ее в пальцах и вдруг понял, что укрыт плащом. Выпутавшись из его складок, он приподнялся на локтях и осмотрелся, щурясь после крепкого сна. Находился он в одном из узких, темных переходов замка, а настенный рельеф, выступающий под факелом чуть впереди, указывал на верхний ярус паласа.

Потерев лоб, Кристиан стал гадать, как же он добрался до столь неподходящего ночью места, да еще, похоже, в помутнении рассудка, ведь дорога не оставила отпечатка в его сознании. С усилием вернувшись к событиям вечера, маг вспомнил разговор с Моэри, жезл, рукопись, нарастающую сонливость и вдобавок то, что он ощутил с таким досадным опозданием. 'Лекса!' — имя это зазвенело у него в мыслях, заполняя собой все его внимание и ошеломляя. Не успев подумать ни о чем другом, мужчина стремительно вскочил, подхватил плащ, и ноги понесли его кратчайшим путем до башни. Он преодолел каменную лестницу, прыгая через три ступеньки, ворвался в свои покои и бросился к ложу под балдахином. При свете луны, падающем в окно, Кристиан увидел, что листы пергамента исчезли.

Часто дыша, маг замер на месте. Взгляд его заметался по комнате, но жезла нигде не было видно. Вдобавок что-то мешало ему, раздражало и отвлекало от поиска. Глянув на лунную дорожку под ногами, молодой человек осознал, что в покое слишком темно — кто-то погасил светильник. В нетерпении он подошел к раскрытой двери, затем широко махнул рукой. От факела на стене башни отделился сгусток пламени и рассек воздух со скоростью выпущенной стрелы. Фитиль в чаше с маслом вспыхнул, а оттуда огонь сверкнувшей дугой перебрался на свечи стоящего на столе канделябра.

При свете Кристиан сразу заметил, как что-то поблескивает у порога. Наклонившись, он подобрал красный камешек с отполированными гранями, и лицо его потемнело от такой находки. На краткий миг в душе мага развернула крылья ярость. С самой первой их встречи Лекса распоряжалась им, словно тряпичной куклой, опережала его на десяток шагов. Он будто слышал ее смех вдалеке. За что и вовсе она забавлялась с ним? Что ей было нужно?

Злясь на себя и на чародейку, Кристиан сжал камень в кулаке и поспешил в покои лорда. Мимо стражников он прошел с таким решительным видом, что они не осмелились окликнуть его. Роверик спал, но от звука распахнутой двери проснулся и торопливо зажег светильник. Увидев бледного и напряженного мага, он понял, что хороших вестей ждать не приходится.

— Лекса украла рукопись! — без лишних церемоний выпалил молодой человек.

Лорд посмотрел на него ошарашенно, его брови взметнулись вверх. Он не сразу нашелся, что сказать.

— Как? — наконец спросил он.

— Подбросила мне это, — маг показал красный камень на вытянутой вперед ладони, — усыпила и забрала жезл со всеми страницами. Роверик, она была в замке!

К своему стыду, хозяин Анжена ощутил, что теперь, когда он не мог угрожать Никлосу и Систении и собственными усилиями остановить восстание, ему дышалось легче. Тяжкое бремя ответственности больше не давило на него.

— Я отряжу поиск, — вслух произнес он. — Быть может, она еще здесь.

Кристиан подавил усмешку, прикусил губу и отвернулся. Лекса приходила не за тем, чтобы ее поймали. Вряд ли им суждено снова увидеть эту рукопись.

— Вы правда в это верите, Роверик? — Моэри стоял на пороге, появившись неслышно вслед за магом. Ирония в его вопросе не звучала явственно, но друг его знал — она пряталась в глубине.

Лорд принял сомнение короля за истинное:

— Как же ей уйти незамеченной? В замке слуги, караулы, стража у каждых ворот...

— Тогда, верно, она появилась в стенах Анжена из воздуха.

На сей раз насмешка в голосе Митдара оказалась заметной всем. Лорд недовольно поморщился: Его Величество высмеял то, как ловко чародейка обвела вокруг пальца его ратников и взяла, что ей хотелось.

После слов короля все на некоторое время замолчали, но потом Кристиан, застывший подобно изваянию с камнем в руке и не сводящий с него глаз, воскликнул в сердцах:

— Не понимаю!

Не став объяснять, что он имел под этим в виду, мужчина швырнул камень под ноги и раздавил сапогом, отчего на устилавшем пол ковре осталось алое пятно. Роверик посмотрел на него с опаской, словно боялся, что магическая пыль внезапно оживет, заползет в щель у дверного проема и затаится там.

Чтобы отвлечься от подобных мыслей, лорд обратился к салнирскому королю:

— Отчего вы здесь, Ваше Величество? Вас разбудила стража?

— Кайт вернулся, — ответил Моэри. — Тавернщик сказал ему, что какой-то торговец спрашивал про Кристиана. Хотел купить его коня.

— Кто-то с ярмарки? — удивился маг.

— Наверняка. Но Кайт на то и командир моих мечников, чтобы хлопотать о моей бесценной жизни. А тут еще под боком мастер, известный лихостью своей и тлетворным влиянием...

Кристиану захотелось сердечно пнуть правителя Салнира в знак дружбы и уважения, но в присутствии Роверика он сдержался и лишь попытался воздействовать на него сердитым взглядом исподлобья. Он вполне догадался, что Кайт ничего подобного не помышлял, зато король его опять творил измывательства своим наглым языком.

Митдар, в свою очередь, ничуть не смутился и вернулся к повествованию о командире мечников:

— Охваченный подозрениями он отправился в замок, и там — представьте себе! — у ворот его встретили пьяные стражники.

— Невозможно! — вырвалось у лорда. — Я даже в праздник не позволяю им...

— Они не были пьяны, — осенило Кристиана. — Это чары Лексы!

— Но ведь она свою силу на камни расходует, — заметил Роверик. — Ты говорил, у каждого мага лишь один дар.

— Она не маг. Она волшебница.

— А в чем отличие? — удивленно спросил Моэри.

— Волшебники могут затуманивать разум, — объяснил его друг. — Они рождаются с такой силой. Приблизившись к человеку, Лекса может одурманить его, если пожелает. На многих, видно, этих чар не хватает, поэтому меня она усыпила камнем.

Митдару стало стыдно. Он-то вправду поверил, что гвардейцы пьянствовали и чуть не очернил их.

— В сводчатой зале караул тоже спал, — признался он. — Кайт разбудил их.

— Эта женщина опасна! — взвился Роверик. — Она ведь так и короля может подчинить своей воле!

Слова эти увели мысли Кристиана в новое русло. Он шумно вдохнул и поделился своими опасениями:

— А если именно это она и затевает? Рукопись теперь у нее, а значит, никто не усомнится, что Гредвир был освободителем, а корона — священна. Никлоса все же коронуют, а Лекса отправится в Брадос, зачарует камни в оправе, и веллурский король будет править не своим умом.

— Он ведь не станет носить корону так уж часто, — усомнился Моэри. — Лишь во время приемов и торжеств.

— Возможно, чаще и не потребуется...

В покое снова наступила тишина, но ненадолго. Вскоре Кристиан громко заявил:

— Я тоже поеду в столицу. Посмотрю, что случится. Если встречу там Лексу — попытаюсь остановить ее.

'Поезжай-ка лучше в Салнир, там нет ни одной злобной чародейки', — хотелось сказать Митдару, но он смолчал. Не ему принимать это решение и не ему жить на веллурских землях.

— Чудесно! — обрадовался лорд. — Ты единственный в этом королевстве, кто сможет узнать ее.

'И снять заботы с твоих плеч', — кисло подумал Моэри.

Не удержавшись, он прибавил щепоть яда к восторгу Роверика:

— Что ж, Ваша Светлость, это прискорбно, однако теперь вам придется удвоить усилия. Борьба предстоит и против заговорщиков, и против королевы Цагры.

Такой взгляд на положение лорда у самого хозяина Анжена вызвал прилив не слишком приятных чувств. Король с затаенным злорадством наблюдал, как вытянулось его лицо, а на укоризненное покашливание мага лишь невинно хлопнул глазами.

— А ведь какая странность, — вдруг вспомнил Кристиан. — Очнулся я не в своей постели, а на полу в одном из переходов верхнего яруса. Но если я уснул, не мог же я сам туда дойти.

— Неужели Лекса тебя несла? — развеселился Митдар. — Что за сильная женщина! Вот только для чего ты ей сдался?

— Сие мне, темному, неизвестно! — вспыхнул маг. — Посему жду от вас хоть одной мудрой мысли, мой солнечный король!

Моэри фыркнул, а потом крикнул за дверь:

— Эй, стража! Позовите караульных от внешних ворот!

Вспомнив вдруг, что он распоряжается не своими ратниками, да вдобавок в чужом замке, салнирец осекся и посмотрел на Роверика. Лорд повторил его приказ, не понимая, впрочем, к чему он, затем наспех оделся и вместе с королем и Кристианом спустился в другой покой, где обыкновенно проводил время за книгами и сметами.

Караульные, явившись, поклонились господам и доложили, что замок покидали только королевские гонцы.

— Что за гонцы? — в изумлении спросил лорд. — Я никого не принимал. Какое послание они доставили?

— По их словам — свиток с приглашением на коронацию Его Величества, милорд, — ответил один из гвардейцев.

В полном недоумении Роверик обратился к слуге, стоящему у дверей:

— Позови Хорина. Пусть придет немедленно.

Повернувшись к ратнику, он задал другой вопрос:

— Когда они приехали в Анжен?

— Мы не помним, милорд, — честно признался тот. — У всего караула будто что-то с памятью приключилось. Но уехали они совсем недавно. Двое их было: один постарше на десяток лет, второй с рыжей бородой. Оба крепкие, больше на воинов похожи, чем на гонцов.

Лорд призадумался, потом отпустил стражу и посмотрел на своих гостей.

— Если свитка нет, то, возможно, это помощники Лексы? — предположил Моэри. — Кто-то ведь утащил Кристиана из покоев.

— А потом бросил за ненужностью, — буркнул маг. — Зачем и вовсе понадобилось кому-то уносить меня?

— Уверен ли ты, что не своими ногами дошел? — Митдара ужасно забавляли события этой ночи. Он уже не жалел, что посетил Анжен: нечасто он оказывался замешанным в подобной череде нелепостей.

— Совершенно не помню, чтобы я это сделал. И неужели я бы улегся спать на камнях и с головой накрылся плащом?

— Беседовать нам нужно совсем о другом, — вдруг сказал Роверик. — Как Лекса узнала, что Кристиан нашел жезл и привез рукопись в замок?

Ответа не знал никто. Маг поймал на себе вопрошающие взгляды и помотал головой.

— Я в неведении так же, как и вы, — произнес он.

— Ну, что ж, пока ясно только одно — записи Гредвира нам более не доступны, — хмуро заключил лорд. — А под видом гонцов в праздничный день вполне могли заявиться обыкновенные воры...

— И Кристиана украли в довесок к серебряным ложкам, — засмеялся Моэри.

— ...и неплохо бы осмотреть залы, не было ли кражи, — невозмутимо закончил Роверик. Он снова позвал слугу: — Где же Хорин? У меня для него поручения.

— Никак не можем найти, милорд.

— Да что же такое?! — возмущенно воскликнул хозяин замка. — Быть может, мне теперь и спать воспрещается? Потому как у гвардейцев беспамятство, гостей обворовывают, а слуги разбегаются, и за всеми пригляд нужен!

— Вдруг Хорина тоже воры унесли? — трясясь от смеха, предложил Митдар. — А раз его с нами нет, он им больше мага понравился!

— На полу рядом со мной никто не лежал, — уверил Кристиан и внезапно начал смеяться под стать другу. Давно он не попадал в столь дурацкие переделки. Подобное даже забавникам выдумать трудно.

— Доброй ночи, — холодно пожелал им Роверик и с каменным лицом направился к выходу из покоя. Прежде чем слуга затворил дверь за его спиной, он услышал, как гостей сразил приступ хохота.

Какое-то время веллурский маг и салнирский король продолжали веселиться, а затем последовали примеру их любезного хозяина. Прощаясь с другом на ступенях лестницы, Моэри заметил, как он потирает щеку.

— Отчего-то зубы болят, — пожаловался ему Кристиан. — Верно, от пола застудил.

— Или воры тебя не добудились, подумали, что мертвый, да и бросили, — усмехнулся король.

— Послушай, — с ехидным подозрением спросил маг, — а нет ли у тебя сестрицы, с которой вы разлучены с детства? Ибо знаю я одну милую девушку с дурным языком, и как будто вы с ней одной крови.

— Ну, если милую, то, пожалуй, мы родня, — заявил салнирец, легко взлетая по ступенькам. — Доброй ночи, и не забудь-ка ты сундуком дверь подпереть, а не то опять унесут. Постой! — тут же прервал он сам себя. — А ведь тогда твой конь мне достанется.

В то мгновение Кристиан горько пожалел, что у него есть меткий глаз, но нет в руке персика.

Глава 10 ↑

Время в таверне Ровенэля тянулось до того медленно, что утро, казалось, никогда не наступит. Местные крестьяне давно разошлись по домам, а приезжие, которым некуда было податься, разлеглись на скамьях или прямо на дощатом полу. Сам хозяин почивал там же — на тюфяке за прилавком. Сон у него, однако, был весьма чуткий, и охотники хлебнуть пива даром в своих надеждах обманулись.

В ожидании Освальда и Браско их соратники маялись от мучительной неизвестности и скуки. Лорд Гайтус спал, сидя на скамье и прислонившись спиной к стене, но часто просыпался. Лицо его оставалось бесстрастным, однако от самого его присутствия в воздухе чувствовалось напряжение. Грут тоже дремал, а вот маги и лекарь хоть и были измотаны дорогой и погоней, не могли сомкнуть глаз, пока мечники не вернутся с короной или без нее.

Тесса раскраснелась, ее щеки пылали, и ей было жарко. Собственная голова казалась ей тяжелой как чугунный обрубок, и все тело ломило от усталости, но все же спать ей не хотелось. Ламберт сидел против нее, между Гайтусом и Лекеном, и уныло ковырял щепкой щербатую поверхность стола. Рука его двигалась лишь вполовину осознанно, а мысли бродили где-то далеко от деревенской таверны, пока он внезапно не вспомнил о тайне, неразгаданной ранее. Тогда он поднял голову и тихо спросил у лекаря, разломив сонную тишину:

— Лекен, а как звали ту женщину, которая жила в ручье и сняла с себя кожу?

Старик вздрогнул от неожиданности, покашлял в кулак, чтобы не хрипеть горлом, и ответил:

— Имени-то я ее не знаю, память не сохранила. А может быть, и в саму легенду оно не попало. Зато говорилось, что существ, подобных ей, называют сэлки.

— Сэлки, — завороженно повторил мастер шепотом.

Лекарь на сей раз не отстал от него и дал волю своему любопытству:

— Ну-ка, не таись. Зачем оно тебе понадобилось?

Вздохнув, маг глянул на Тессу и с ее молчаливого согласия поведал Лекену о случившемся на реке в Краминке. Тот поохал удивленно и осведомился в конце рассказа:

— Ты веришь, что это была сэлки?

— Я верю, что это престранная история, — отозвался Ламберт, подбородком опершись на сложенные чашей ладони. — Как по мне, так не могло обойтись без магии. Не стала бы Тесса в ледяную воду прыгать, если бы не увидела девушку, желавшую утопиться. Но шедший позади крестьянин ничего не заметил, и даже следов на снегу не осталось. Что-то необычное стряслось в тот день: боги ниспослали нам видение или водное существо вернулось домой.

— Никто не встречал сэлки уже сотни лет, да и легенды о них столь редки, что только одну мне и довелось услышать, — задумчиво возразил старик.

Ламберт ничего не сказал ему в ответ, и на том беседа вовсе закончилась, ибо путники были слишком изнурены, чтобы делиться догадками, а правдивых знаний о водных жителях у них в достатке не имелось.

Вечер медленно перетек в ночь, и молчание сохранялось еще долго. Нарушил его снова молодой мастер, перебравший в уме все возможные дороги, которыми, кроме как в Анжен, могли отправиться воры-кнэфы, и безрадостно предположивший вслух:

— Вдруг они кружным путем отправились к восточной границе, а мы зря ищем корону здесь?

Лекарь покосился на Гайтуса, все так же сидящего с закрытыми глазами, и возразил:

— Что бы им там понадобилось? Ракха, конечно, стеной не отделена, любой добраться может. Только теперь в степях нетрудно замерзнуть насмерть.

— Кнэфы знают, как выживать в снегах, — не сдавался Ламберт. — Они бы и в ледяной пустыне не пропали.

— Зачем же им везти корону в Ракху? Неужели кочевникам продать?

— Переждать, — неуверенно предположил маг. — Укрыть ее и сорвать коронацию.

— За Ракхой лежит Цагра, — внезапно подала голос Тесса.

Переведя взгляд на нее, мастер не заметил волнение, на короткий миг полыхнувшее в глазах Лекена.

— А что такого в Цагре? — спросил он.

— Не знаю, — безразлично пожала плечами девушка. — Просто вспомнилось.

Ламберт повернулся к Лекену и задал ему тот же вопрос. Старик сказал осторожно:

— Я слыхал, земли там неплодородные, почва сухая, а все богатство в драгоценных камнях. В тех краях живут дикари, и правит ими королева Лекса.

— Гевлин говорил нам о Лексе, — припомнил маг. — Говорил, она непредсказуема, опасна и владеет сильным магическим даром, с помощью которого сеет сплошные несчастья.

— Неужели главный мастер убедился в этом воочию? — испуганно справился лекарь.

После недолгой заминки Ламберт ответил:

— Пожалуй, нет. О личной встрече с ней он не упоминал. Наверное, передавал дошедший до него слух.

— Цагра далеко, — покачал головой старик. — Недосуг нам о ней беседовать, когда и в своем королевстве забот хватает.

Молодой человек хотел возразить — мол, от скуки можно и о дальних землях потолковать, — но отступился и вскоре опустил голову на руки, надеясь немного вздремнуть. На это раз молчание так и тянулось до возвращения мечников.

Когда наконец хлопнула дверь и послышались быстрые, четкие шаги Освальда и Браско, их соратники проснулись, пришли в движение и обратили на них исполненные нетерпения взоры. Гайтус застыл в напряженной позе, пронзая мечников взглядом, под которым им сделалось вовсе неуютно. Мешка они с собой не принесли, корону перед лордом не положили, и по лицам их стало ясно, что вернулись они с позором.

Старший воин, выступив вперед, хриплым от волнения голосом поведал о случившемся в замке. Он заставил себя ничего не утаить и пару раз поглядывал на Браско, чтобы тот подтвердил его рассказ.

Лорд хоть и слушал, не перебивая, но побелел от гнева и кусал губу, едва сдерживаясь. Он испытывал сильное желание броситься на обоих мечников и придушить их собственноручно за столь сокрушительный и глупейший провал. Похоже, командир королевских ратников посмеялся над ним, когда предложил ему таких бестолковых воинов. Быть может, им и мечи держать в новинку? Какими нужно оказаться никчемными людьми, чтобы не суметь разбудить спящего, а затем вдобавок потерять его?

Мысли свои Гайтус скрывать не стал и высказал их вслух. Он мерил шагами пол и злобно бранился вполголоса, что сердило его еще больше, однако против этого он ничего не мог поделать: в таверне было полно приезжих, и некоторые уже недовольно ворочались, разбуженные его грозными речами. Знать о короне и краже им, разумеется, не полагалось.

Мечники слушали его, опустив головы и ссутулившись. Из-за гневных слов лорда они чувствовали себя самыми никудышными помощниками, с какими ему приходилось иметь дело. Освальд, которому принадлежало старшинство, злился на себя, на Браско и даже на Гайтуса. Он уже начал подумывать, что лорд ошибся — в Анжене короны никогда не бывало, и найти ее им теперь не удастся.

Выговорившись, лорд изнуренно опустился на скамью. Он понимал, что хоть их и постигла неудача в эту ночь, все же без короны им нет пути в Брадос. Придется ему совладать со своей злостью, как следует поразмыслить и действовать с осторожностью, но надежно.

Приказав спутникам занять себя сном до рассвета, Гайтус подошел к окошку со слюдяным ставнем и стоял, глядя в темноту, так долго, что соратники его и вправду задремали, не дождавшись новых указаний. Когда небо посветлело на востоке, лорд снова разбудил их и с твердостью, не приемлющей возражений, изложил им свою задумку.

— Мы по-прежнему не можем открыто обвинить Роверика в заговоре, ибо у нас нет доказательств, — начал он. — Нашей единственной возможностью уличить лорда остается похищение и допрос его помощника. Теперь они оба в Анжене, но этим утром Роверик, вероятно, отправится в столицу: насколько я осведомлен, он всегда посещает королевский пир. Сомнительно, чтобы он взял с собой этого Кристиана. Скорей уж он прикажет ему стеречь корону в замке до своего возвращения или спрятать ее в сохранном месте. Взять ее в Брадос лорд побоится, а простым стражникам не доверит. Наша главная беда в том, что нам не известно — будет ли вор гостить в Анжене и дальше, либо он этим утром или позже покинет его...

Увидев, что тавернщик уже проснулся и хлопочет у очага, лорд неожиданно прервал свою речь.

— Милорд, — хладнокровно произнес Грут, — мы наверняка не успеем попасть в Брадос к началу пира.

— Я знаю, — отрезал Гайтус и поднял руку, чтобы подозвать хозяина. Едва тот приблизился, лорд приказал ему принести для всех холодные закуски и горячий ягодный настой.

Когда он расплачивался, держатель таверны вдруг наклонился к нему и спросил:

— Господин, вы еще любопытствуете о черном жеребце? Хозяин его утром снова в путешествие подается, вам бы поспешить.

Гайтус посмотрел на него как коршун на добычу:

— Вы это от кого услышали, уважаемый?

— Из замка вчерашним вечером человек захаживал местное пиво распробовать. Проговорился, что Кристиан нынче всего на день задержится.

— Благодарю вас, — ответил лорд и отослал его прочь, хотя тавернщик и на этот раз не отказался бы от пары монет за оказанную услугу.

Повернувшись к соратникам с хищным выражением на лице, Гайтус уверенно заявил:

— Удача снова на нашей стороне. Мы подстережем вора и нападем на него из засады.

— Как же устроить засаду? — не понял Лекен. — Нам ведь не ведомо, какой дорогой он поедет.

— Из Анжена расходятся три дороги... — лорд сердито посмотрел на Освальда. Тот поспешно вынул из сумки карту и развернул ее. — Первая идет всего через одну деревню в сторону Восточного поста. Сомнительно, чтобы вор воспользовался этой дорогой. Там негде спрятать корону или укрыться самому. Второй путь идет до тракта, мы следовали по нему вчера. А третий — через лес к озерам и Гривину на юге. Там места людные, но и от короны избавиться легче.

— В Лошене[40] всегда полно торговцев и перекупщиков, — хмуро проговорил кнэф.

— Неужели он захочет продать корону? — не поверил Ламберт.

— Чтобы он ни вздумал с ней сделать, мы доберемся до нее раньше, — прервал его сомнения Гайтус. — Роверик вполне мог задумать утопить корону в озере и отправить для этого своего слугу.

— На какой же из двух дорог мы будем ждать его? — снова спросил Лекен.

— На обеих, — просто ответил лорд. — Мы разделим отряд. Одна его половина поедет в лес, а вторая будет подстерегать вора на тракте. Нас будет трое или четверо против одного человека, должны управиться.

— Все же боюсь я, не поехал бы он на восток или вовсе не передумал бы уезжать, — заметил лекарь. — Что если нам поступить иначе? Пусть два отряда расположатся, где вы и сказали, милорд, а кто-то один останется в Ровенэле и посмотрит, куда вор направится. Остальных он затем птицами известит.

— Гарли![41] — воскликнул Ламберт, удивляясь, как сам не додумался до такого. — Но они полетят лишь при свете солнца. Вдруг небо затянет облаками?

— Вчера день отстоял хороший. Может быть, и сегодня нам повезет.

— А если мастер прав? — возразил Гайтус. — Нависнут тучи, пойдет снег? Да и зачем слать птиц? Не верится мне, что вор засядет в замке, и на восток ему двигаться ни к чему.

— Тогда послания пригодятся, чтобы один отряд пришел на помощь другому. Вот здесь, — старик показал пальцем на карте, — от тракта ответвляется проселочная дорога и полукругом идет до самого леса. Если поторопиться, вполне можно успеть на подмогу соратникам. А не успеем к нападению, все равно польза выйдет. Заартачится вор — напугаем его подкреплением, поведет к укрытой в замке короне — не сумеет удрать, побоится попасть в клещи погони.

Обдумав предложение Лекена, лорд заключил, что в нем определенно есть толк. Единственное препятствие могла учинить погода, но небо пока радовало путников. Браско вызвался проверить и, выйдя из таверны, не увидел нигде ни облачка.

После возник спор о том, кому наблюдать за дорогами у Анжена. Поначалу выбирали между Ламбертом и Тессой, ведь отправлять птиц сподручнее всего мастерам. Гайтусу, однако, хотелось использовать магов в засаде: в бою они явились бы хорошим подспорьем, да и одним своим присутствием могли обескуражить противника. Затем лекарь вдруг вспомнил, что для создания гарли не обязательно быть мастеру рядом. Он видел, как птиц посылали люди без малейшего чародейского дара.

— Так ли это? — подняв бровь, спросил лорд у магов.

— Да, милорд, — подтвердил Ламберт, поморщившись. — Для этого одному из мастеров нужно собрать кровь в сосуд и зачаровать ее.

Тесса съежилась от неприятной мысли. Маги не любили подобный способ — он требовал большего количества крови, потому что часть его оседала на стенках вместилища. Проще было накапать из раны прямо на снег или землю, мгновенно накладывая чары, но для этого отправить гарли пришлось бы самому мастеру, а не другому человеку.

— Значит, решить нам теперь гораздо проще, — понял Гайтус. — По одному магу на каждый отряд, а в Ровенэле пусть останется Лекен.

Это показалось всем вполне разумным, но Освальд добавил:

— Милорд, неплохо бы вам побыть у Анжена вместе с лекарем. Негоже человеку столь высокого положения участвовать в преступном деянии. Мы ведь не станем убивать вора, и он после сможет опознать в вас лорда.

Соратники мечника поддержали его. Лекен посоветовал Гайтусу прислушаться к словам Освальда и воздержаться от участия в засаде и нападении.

— Так и быть, — неохотно согласился лорд. — мы с лекарем останемся в деревне и отправим птиц. Тесса, Освальд и Грут будут ждать в лесу, а Ламберт и Браско — на той сельской дороге, не отдаляясь слишком от тракта. Как только мы увидим, куда следует вор, то оповестим об этом оба отряда, чтобы один поспешил на помощь другому. Если вор будет ехать быстро, а подмога — запаздывать, надейтесь на свои силы и не упустите его. Ни в коем случае злодей не должен ускользнуть на этот раз. Как станет ясно, упрямится он, ведет вас к короне или держит ее при себе, пусть кто-то из мастеров пришлет мне птицу, и мы с лекарем будем осведомлены обо всем. После встретимся. Отправляться вам нужно немедленно: рассвет уже наступил, а многие начинают путешествие с восходом солнца.

Получив такое наставление, отряд стал спешно собираться в путь. Ламберт со вздохом опустошил свою флягу, чтобы сохранить в ней кровь — более подходящего сосуда он не нашел. Заставить Тессу резать себе руку ему не позволила совесть. Да и недостойно было мужчине взваливать такие тяготы на девушку, не находящуюся к тому же в полном здравии.

Стиснув зубы и полоснув кинжалом пониже локтя, маг накапал во флягу достаточно, как ему показалось, крови и накрыл сосуд ладонями, применив чары. Затем он объяснил Лекену, как сотворить гарли и передать послание. Старик тщательно закупорил флягу, бережно завернул ее в тряпицу, найденную в сумке, и спрятал за пазухой. После он перевязал Ламберту рану и смешал целебные порошки для Тессы.

Освальд, Браско и Грут в это время проверяли оружие, укладывали в дорожные сумки запасы воды. Вдобавок они договорились о том, как двум отрядам встретиться в лесу или у тракта.

Когда путники наконец вышли к коновязи, Гайтус отвел мечников в сторону и повторил им:

— Любой ценой вы должны добиться от вора короны. Я разрешаю вам применять силу во всякой мере, в которой потребуется. Раскаяние негодяя или наказание ему меня не беспокоят. Пусть лишь вернет корону и держит язык за зубами, а не то лишится его.

Понятливо кивнув, Браско и Освальд присоединились к остальным всадникам, и через пару мгновений небольшие отряды, возглавляемые мечниками, двинулись на юг и запад, чтобы опередить хозяина черного жеребца и дождаться его в засаде. Гайтус и Лекен, в свою очередь, покинули таверну, расположившись на окраине деревни возле оставленных приезжими купцами телег. Оттуда видны были все три дороги, идущие от Анжена, а сами соглядатаи не слишком бросались в глаза.

С восходом солнца деревня начала оживать. Захлопали двери хлевов, замычали коровы, на улицах раздавались голоса соседей, приветствующих друг друга. К намеченному на общинном поле месту крестьяне понемногу несли поленья и смолистые чурки. В последний день праздника после заката деревенские жители по обыкновению собирались у большого костра. Считалось, что если сжечь в нем старую, ненужную более вещь, то вместе с ней из дома уйдут несчастья, а хозяину будет сопутствовать удача. По всей Веллуре в эту пору народ пел песни, провожая Эрне, которая должна была исчезнуть на целый год до следующего Излома зимы.

Едва только дневное светило утвердилось над горизонтом, как Гайтус и лекарь заметили лорда Роверика, покидающего замок в сопровождении слуги и пары гвардейцев. Они миновали таверну и направились по сельской дороге в сторону тракта. Такой путь до столицы являлся наиболее удобным, и всадники вполне успевали прибыть в Брадос до начала королевского пира.

Чуть погодя Анжен покинули еще два путника, незнакомые ни Лекену, ни Гайтусу. Они проследовали к лесу, и лорда охватили сомнения — не стоит ли оповестить соратников птицами, — однако, он решил повременить и дождаться вора, чтобы помощники его действовали наверняка.

Кристиан показался из ворот замка около полудня, когда лорд и старый лекарь уже начали отчаиваться, что им и вовсе не суждено увидеть его. Он неспеша повернул на ведущую к лесу дорогу, с любопытством посматривая на занятую праздничными заботами деревню и улыбаясь каким-то своим мыслям.

Гайтуса до того возмутило его расслабленное спокойствие, что он не отказался бы пустить ему стрелу в спину. Не мешкая, он велел Лекену достать сосуд с кровью Ламберта. Несколько капель упали на снег, и из алого пятна выпорхнула полупрозрачная птица, радужными красками переливающаяся в солнечном свете. Лорд нашептал ей послание, и она тут же взмыла в небо, где быстро затерялась в бледно-голубом просторе. Лекарь восторженно проводил ее взглядом, подумав, что совершенно заслуженно она зовется грацией. Вторая птица понесла весть другому отряду, и крови во фляге больше не осталось.

— Если мы не вернем корону, нас всех казнят, — вдруг отчужденно сказал Гайтус. — И королеве под ноги бросят наши головы.

— Милорд, она доверилась вам не для того, чтобы принести в жертву, — возразил Лекен. — Вы привезете ей корону и заслужите благодарность.

Лорд не ответил. Он угрюмо подумал о том, что не сумеет выполнить повеление королевы в назначенный срок, а, значит, награды большей, чем милостивое прощение, ему не стоит и желать.

Глава 11 ↑

Прощания в замке были краткими. Роверик уехал с восходом солнца, перед отъездом пожелав Моэри доброй дороги. Маг еще спал в своих покоях, и тревожить его лорд счел неподобающим — ведь не пристало хозяину распоряжаться временем гостей, будто они слуги в Анжене. К тому же оставался между ними холодок, вызванный действиями Роверика. Это к лучшему, что не встретятся они утром лицом к лицу, а в дороге неприятным мыслям легче развеяться.

Митдару подали завтрак в одной из малых зал, и он разделил его с Кайтом. Затем король отправился в комнаты прислуги, чтобы побеседовать с Хорином, которого отыскали незадолго до рассвета. Старик замерз, лежа на каменном полу, затекшие руки и ноги плохо слушались его. Роверик велел распорядителю остаться в постели и восстановить силы, но упрямый Хорин отогнал от себя сон и, хоть не вставал пока со своего скромного ложа, раздавал указания слугам, рассылая их во всевозможные уголки замка.

Когда перед взором его предстал Моэри, правитель Салнира, старик поначалу решился дара речи, а после замахал на мужчину дрожащей рукой и стал молить его вернуться в парадные залы, чтобы соблюсти должные приличия. Он даже сам попытался встать и проводить короля, но Митдар воспрепятствовал этому и наотрез отказался уходить. Присев рядом с Хорином, он выслушал его рассказ о двух чужаках, напавших на слугу прошлым вечером. По описанию он понял — это были люди, выдавшие себя за гонцов. Моэри обеспокоило то, что искали они покои Кристиана, но, похоже, не являлись провожатыми Лексы, а значит, проникли в Анжен со своей, оставшейся неизвестной целью.

Раздумывая, не оставить ли магу письменное послание с предупреждением об опасности, король вернулся в башню и принялся собираться в путь. Вскоре Кристиан сам показался в дверном проеме, избавив друга от необходимости браться за перо. Взъерошенный и заспанный, он стоял, прислоняясь к стене, насилу размыкая веки и украдкой позевывая в кулак, пока Митдар рассказывал ему об ищущих его притворщиках. Слова короля маг как будто постарался запомнить, однако взгляд его оставался мутным, и он пришел только затем, чтобы попрощаться.

Моэри не стал добиваться большего. Он похлопал друга по плечу и отправил его продолжать прерванный сон, попросив лишь не подставлять себя под мечи и стрелы ради одного только благополучия Роверика.

Митдар и Кайт, не задерживаясь более, покинули замок, а Кристиан наказал кому-то из слуг разбудить его ближе к полудню и снова крепко уснул. Проснулся он все же сам, первым делом увидев пятно солнечного света на полу. Под кожей у мага теперь зудело желание выбраться за пределы замковых стен, и он намеревался ему последовать. Мужчине приятно было проводить время в Анжене, но с отъездом лорда и Моэри снежные веллурские просторы манили его все сильнее.

Он быстро собрался в дорогу, не взяв ни воды, ни съестного, сам оседлал коня и вывел его за ворота, однако стоило ему пересечь перекидной мост, как спешка его удивительным образом исчезла, сменившись чувством покоя. Небо в тот день подернула белесая дымка, из-за которой ласково светило солнце — не греющее, но вселяющее бодрость духа — и все вокруг казалось сказочно мирным. Даже предпраздничные дела в деревне как будто совершались плавно и степенно.

Ровенэль вскоре остался позади, и Кристиан окунулся в тишину леса — только копыта Регена глухо шумели по наезженной дороге. Конь изредка похрапывал, но, похоже, поддался настроению хозяина и с медленной рыси перешел на шаг. Маг не стал его подгонять. Ему хотелось подумать в одиночестве, а уж затем Реген резво домчал бы его до столицы. Путь через лес мужчина выбрал намеренно, чтобы не следовать трактом: иначе он мог ненароком нагнать Роверика, и тогда им обоим пришлось бы чувствовать себя неловко до самого Брадоса.

Солнце в это время уже перевалило за середину своего дневного пути, стволы и ветви деревьев, стоящих по обе стороны дороги, отбрасывали слабые тени на снег. Магу вдруг захотелось услышать пение птиц, но для этого пришлось бы запастись терпением — даже для токования глухарей и тетеревов время еще не наступило.

Мысли в голове мужчины протекали слаженно, одна за другой, а вот вопросы постепенно сгрудились в подобие пчелиного роя. Главной заботой, мучавшей Кристиана, стало появление Лексы в замке. Как, во имя богов, она смогла узнать, что маг нашел рукопись и привез ее в Анжен? Даже если допустить на миг, что по ее указке совершил нападение тот страшный зверь в Горелом лесу, дальнейшие события все же теряли смысл. Отчего Лекса не завладела жезлом сразу? К чему вовсе травить путника зверем, когда можно остановить его, опутав чарами, и забрать рукопись? Да и после — для чего сама она добралась до замка Анжен, а не прислала слуг? Слишком уж много странного произошло за последние дни. Верно, корона Гредвира была тому виной — подобные реликвии имели свойство воздействовать на умы людей, побуждая их совершать непредсказуемые поступки. Особенно если люди эти стремились обладать сокровищем или извлечь из него выгоду.

Предупреждение Моэри о мнимых гонцах выплыло следом из закоулков памяти мужчины. Тут же к нему примостились слова стражника: 'Двое их было, один постарше на десяток лет, второй с рыжей бородой... Больше на воинов похожи...'. Кристиан как будто видел таких совсем недавно. Вот только где?

На ярмарке мага окружала немалая толпа, но эта догадка показалась ему неверной. Мысленно он вернулся еще раньше и вспомнил, как разглядывал странников в 'Кладовой тролля'. Были среди них и два мечника, подходящие под описание. А ведь они и их спутники сидели за столом, на котором в черном мешке лежала корона!

На мгновение Кристиана бросило в жар, и спина его покрылась гусиной кожей. Вся эта история обернулась столь же запутанной, сколь опасной. А он невольно замешан в ней из-за того, что согласился помочь Роверику. 'Уж скорей бы Никлоса короновали!' — подумал мужчина и тут же усмехнулся: до нынешней поры он и сам хотел для Веллуры другого короля, а теперь вот как все повернулось.

Мысль о мечниках породила новый вопрос — что им понадобилось от мага? Пусть он засмотрелся на охраняемое ими сокровище, но ведь дар не написан у него на лице чернилами. Откуда им знать, что магия Лексы посылает теплую волну по его телу, заставляя определить ее безошибочно, как прикосновение чужих рук. Неужели они разделили отряд и отправили воинов за Кристианом, чтобы тот не вздумал проговориться об их путешествии? Так ведь корона теперь в столице, и скоро всему королевству станет известно об этом. Вдобавок, если мечники задумали похитить мага из его покоев, то почему оставили в одном из переходов замка? Может быть, они не смогли разбудить его и решили отказаться от похищения? Подумали, что мертвый, да и бросили, как сказал Моэри. Шутка короля все больше походила на правду.

Ко всему прочему, для мужчины оставалось тайной, кто спас ему жизнь в Горелом лесу и какими средствами удалось это сделать. Кристиан даже головой покачал: если бы каждый занимавший его вопрос превращался в монету, у него бы уже полные горсти набрались, впору в мешок ссыпать. Так, пожалуй, было бы сподручнее. Затянул завязки — и спрятал в сумку с глаз долой. А понадобится поразмыслить, так достаешь мешок и по одной перебираешь монетки.

Справа уже показалась большая поляна, окаймленная кустарником, а это означало, что впереди, вслед за вывернутым с корнями деревом, скоро появится развилка. Одна дорога от нее уходила на запад и вела через пару деревенек во владениях Роверика. Из тех краев лежал прямой путь до столицы, вот только хороших троп там не было — одни лишь дикие земли. Регену, впрочем, сугробы не являлись помехой, а хозяин его в тот день хотел избежать людского общества.

Погруженный в размышления Кристиан едва миновал просвет между деревьями, как вдруг послышался тонкий, свистящий звук — в ствол одной из ближайших осин воткнулась укороченная арбалетная стрела. Мужчина мгновенно напрягся и бросил пристальный взгляд вглубь леса, выискивая стрелка, однако занятию этому неожиданно помешал Реген. Он резко присел на задние ноги, раздраженный опасностью, и хозяину его пришлось схватиться за луку седла, чтобы удержаться на спине жеребца.

Не давая магу опомниться, Реген тяжелой рысью двинулся на поляну, выбрасывая снег из-под копыт. Почему он не ринулся вперед по дороге или не вернулся обратно, Кристиан не понял, но решил довериться чутью коня и бросил поводья, оглянувшись назад — не прилетит ли другая стрела. Вокруг пока было тихо, никакого движения мужчина не заметил. Возможно, арбалетчик затаился или со всей осторожностью пытался сменить позицию. Кто знает — кинься Реген вперед к развилке, и, быть может, маг уже лежал бы на земле, убитый в спину невидимым противником.

Жеребец остановился и замер как вкопанный, позволяя хозяину действовать дальше на свое усмотрение. Кристиан решительно спрыгнул на снег, провалившись в него чуть не по колено. Медленно и внимательно оглядывая лес вокруг, он стянул перчатку и принялся разминать пальцы. Если в него полетит еще одна стрела, ему удастся ее отразить. Главное — увидеть, с какой стороны ее пошлет арбалетчик.

Некоторое время ничего не происходило, а затем из-за деревьев на поляну неторопливым, уверенным шагом вышел сам стрелок. Маг мгновенно опознал в нем кнэфа, виденного им в таверне рядом с мечниками. В руках он держал взведенный арбалет, и кончик стрелы был направлен прямехонько Кристиану в грудь.

Кнэф остановился в десяти шагах от мага и застыл, не сводя с него глаз и не говоря ни слова. Несколько мгновений мужчины выжидательно смотрели друг на друга в напряженной тишине. Затем на поляне появились четыре всадника. Один из них вел в поводу лошадь без седока. Лица их были знакомы Кристиану: всех их застала непогода в 'Кладовой тролля'. Они так же молча спешились, оставив коней бродить по поляне, а после выстроились рядом с кнэфом. Мечники при этом достали мечи из ножен, а мастера сняли рукавицы. Все они глядели на мага так, будто он повинен в страшном злодеянии. Кристиан решил не заговаривать первым и послушать, что они скажут. Убивать его, похоже, пока никто не намеревался.

— Становись на колени, — наконец произнес кнэф. Голос его прозвучал бесстрастно, а взгляд был холодным и острым, как нож.

Магу захотелось спросить 'А что же случится, если я откажусь?', но вместо этого он спокойно опустился на снег, сложив руки так, чтобы их могли видеть напавшие на него люди. Спину он держал прямо и смотрел на противников без страха. Казалось, он посеял в их душах сомнение. В горделивой позе, окруженный складками темного плаща и выказывающий достойное похвалы хладнокровие, он походил никак не на купеческого сына, а, скорее, на знатного господина.

Колебания враждебных путников, однако, не продлились долго. Мечник постарше вышел вперед, направил на Кристиана острие меча и жестко бросил:

— Верни корону, вор!

Брови мага изумленно взметнулись вверх от столь необычной просьбы, ведь ни одного подобного сокровища он в своем владении не имел. Не вполне понимая, что от него требуют, он высказал вслух свою догадку:

— Вы говорите о священной короне короля Гредвира?

Его противники разом вздохнули и торжествующе переглянулись. Похоже, теперь они окончательно утвердились в своей правоте.

— У меня ее нет, — тут же невозмутимо разочаровал их Кристиан.

Ответ его не пришелся по вкусу мечнику-командиру. Он приблизился к магу, почти коснувшись лезвием его шеи.

— Лжешь! — уверенно заявил он. — Ты глазел на нее в таверне, а потом сговорился с кнэфами украсть ее!

— Украсть? — поразился маг. Наконец-то в происходящем забрезжил смысл: оказывается, они не довезли корону до Брадоса и теперь ищут ее. — Вы ошиба...

Но закончить он не успел, ибо в следующий миг события приняли новый, совершенно неожиданный оборот. С лесной дороги донеслись пронзительный свист и гиканье, и на поляну вихрем ворвался десяток всадников, окружая тех, кто по несчастью оказался там раньше. Все они старались как можно громче шуметь, чтобы сбить путников с толку. Лошади ржали и вставали на дыбы, а их ездоки издавали боевые кличи, но вскоре гомон поутих, и Кристиан вместе с мечниками, мастерами и кнэфом оказался зажатым в кольцо наездников, каждый из которых держал в руках арбалет. К тому стоило прибавить мечи, кинжалы и несколько боевых топоров, и становилось ясно, что перевес в силе и оружии склонялся в сторону разбойничьей банды.

Чуть погодя, один из всадников заставил коня выступить вперед, прислонил арбалет к плечу и весело крикнул:

— Хой, какая славная встреча! Боги милостивы к нам сегодня, раз свели со столь щедрыми людьми. Вы так красноречиво просите обчистить ваши сумы, что мы не смеем отказать!

Замечание главаря остальные разбойники поддержали глумливым хохотом, а он добавил:

— Не серчайте, любезные. Кто-то всегда остается в проигрыше, и нынче такая участь выпала вам.

Глава 12 ↑

После того, как двое разбойников по приказу главаря спешились и отправились ловить чужих лошадей с поклажей, пленникам на краткий миг представилась возможность обдумать свои действия. Ламберт с негодованием обвел грабителей взглядом, и рука его непроизвольно сжалась в кулак. Он подумал, что легко мог бы выбить нескольких всадников из седла. Большего ему, однако, сделать бы не удалось: в него тотчас бы полетели арбалетные стрелы. Тесса была способна защитить соратников от такой опасности, но стрелки расположились по кругу, и девушка не сумела бы закрыться от них со всех сторон одновременно. Арбалет с собой захватил только Грут, мечникам пришлось бы рубиться, чтобы участвовать в битве. По всему выходило, что у разбойников заметное преимущество.

Мастер глянул на Освальда, и тот покачал головой, призывая к осмотрительности. Рядом с ним Браско крепко стиснул пальцами рукоять меча, но лезвие склонилось к земле, указывая на то, что мечник предпочитает не атаковать противника. Разбойники смотрели на них и ухмылялись, негромко переговариваясь друг с другом. Судя по их довольным лицам, они шутили по поводу неудачливых путников и хорошо понимали, что сопротивления им не окажут.

Кристиан, прищурившись, внимательно оглядел тех грабителей, на которых ему хватало обзора, и пришел к заключению, что они хоть и искусно, но все же притворялись разбойниками. Дружба с Редой приносила свои плоды, и маг, как правило, безошибочно отличал кнэфов в толпе, на поле боя или где-то еще и видел их теперь вокруг себя. Одеты они были в грубые меховые накидки, на головах носили причудливые шлемы, чепраки под седлами украсили кистями[42], но все же разбойничьего духа и ухваток в них недоставало.

Нападение тоже показалось Кристиану странным. Всадники появились внезапно, будто до того осторожно подкрадывались к поляне, стараясь застать путников врасплох. А раз так — им было известно, что там они найдут нужную добычу. Вот только как такое возможно, если и маг, и обвиняющие его в воровстве люди едва начали разговор? Видно, разбойники расположились где-то неподалеку и сперва выслали разведчиков. Те, в свою очередь, заметили мечников, мастеров и кнэфа, поджидавших Кристиана, а затем привели к ним всю шайку. Но если маг прав, и разбойники эти мнимые, то происходящее походило скорее на тщательно сработанную засаду и разыгранное ограбление. Что-то требовалось грабителям от путников. Что-то весьма ценное, раз они вложили столько труда.

Вспомнив, что он все еще стоит на коленях, Кристиан хотел подняться, но тут его окликнул главарь разбойников:

— Эй, ты! Что уселся-то на снегу? Или дружкам своим не угодил, и они задумали порешить тебя на этой поляне?

— Они меня грабят, — с долей иронии отозвался маг. — Так что вы опоздали, уважаемые. Придется подождать, за ними будете.

Всадник хмыкнул, с любопытством поглядывая на Кристиана, а потом махнул арбалетом в сторону Освальда и его соратников:

— Встаньте-ка тоже на колени, чтобы дурные мысли вам в головы не лезли. И поживей! Получается, мы грабим воров, — он повысил голос, чтобы его слышали все разбойники. — Да мы доброе дело затеяли!

Люди его заухмылялись и одобрительно загоготали. Разбой, похоже, доставлял им истинное удовольствие.

— Мечи в ножны! — велел пленным один из всадников — плечистый мужчина с усами и бородой пшеничного цвета. Верно, он был следующим по старшинству после главаря. — И бросьте оружие в сторону! Да становитесь на колени живо!

Освальд, скрипнув зубами, повиновался, и его примеру последовали остальные путники. Отвязав ножны, они со злостью кинули их под ноги грабителям.

— И кинжалы пожалуйте! — не забыл предводитель банды. — А не то мы их сами отыщем на ваших бездыханных телах.

У мастеров боевых ножей не оказалось, но у мечников и кнэфа нашлось несколько, и теперь они тоже упали на изрытый снег. Освальд, Браско и Ламберт опустились на колени, с опаской заметив, что арбалеты в руках всадников двинулись вслед за ними, по-прежнему готовые выстрелить. Тесса осталась стоять. Раскрасневшаяся от гнева и обидного унижения, она не желала подчиняться оскорбительному требованию. За ее спиной высился Грут, на лице которого вздулись желваки. Он, как и девушка, не спешил угождать наглецам.

— Эй, девка! — крикнул неприятного вида грабитель со щеками и подбородком, покрытыми черной, жесткой щетиной. — Что застыла? Лучше садись сама, пока стрела не помогла.

— Я не девка! — огрызнулась Тесса.

— Ну, баба, — безразлично пожал плечами разбойник. — Не мужик ведь.

Другие всадники противно засмеялись, и девушка зло посмотрела на них. Сообразив все же, что разумнее будет делать, как ей велят, она опустилась на снег и оглянулась на Грута. Тот стоял, не двигаясь.

— Тебе что-то непонятно, кнэф? — жестко спросил главарь, убирая улыбку со своего лица. — Или слишком гордый?

— Я перед всякой дрянью бродяжной на коленях стоять не буду, — бесстрастно ответил мужчина.

Среди разбойников немедленно послышались злобные ругательства, и они схватились за кинжалы, не выпуская, впрочем, арбалетов. Вожак их, напротив, едко хмыкнул и спрыгнул на землю, направившись к Груту. Подойдя к нему, он остановился, и какое-то время мужчины пронзали друг друга взглядами, а затем главарь стремительным выпадом ударил кнэфа в живот рукой, покрытой рукавицей со стальными шипами. Грут согнулся от боли, и из горла его невольно вырвался хрип. Разбойник ударил его повторно — на этот раз ногой снизу в челюсть — а затем схватил за шиворот и швырнул на снег. Остальные грабители загомонили, поддерживая своего предводителя. Под этот ор вожак сжал ворот кнэфа, приставил ему кинжал к горлу и сердито зашипел:

— Куда вы провалились? Мы ждали вас вчера на условленном месте за ручьем.

— Корону украли, — сдавленно вытолкнул из себя Грут. — Мы отправились в погоню.

— Кто украл? — на лице разбойника отразились недоверие и удивление.

— Какие-то кнэфы поставили клетку. Они отправились на восток.

Про Кристиана и Роверика Грут намеренно умолчал. Не стоило все же главарю бить его с таким правдоподобием. Пусть убирается ни с чем.

— Это кто такой? — вожак кивнул на Кристиана.

— Еще один ворюга, — мрачно соврал кнэф. — Украл у Гайтуса родовую печать в Ровенэле.

— А где сам лорд? — в голосе главаря будто бы скользнуло сомнение. Неясно было, поверил он Груту или нет.

— Остался в таверне со стариком расспрашивать местных. Нас послал вернуть печать.

Разбойник недовольно поморщился и с шумом выдохнул, послав облако пара в холодный воздух. Он с досадой осознал, что все старания его соратников пропали даром. Они не только напрасно выслеживали путников и затеяли ограбление в лесу, но и корону не смогут привезти тому, кто их нанял. И нельзя теперь попросту увести шайку, не продолжив притворства. Задание их должно остаться тайным, и завершить его поэтому придется достойно.

Оттолкнув от себя кнэфа, вожак сплюнул на землю и крикнул разбойникам, собиравшим в кучу дорожные сумки путников:

— Ну-ка посмотрим, чем нас порадуют эти гордецы!

— Тот черный стервь нам не дается, — пожаловался один из его помощников, указывая на Регена. — Только зыркает на нас и отбегает.

Главарь посмотрел на жеребца, стоящего на краю поляны, убрал кинжал в ножны за поясом и сам двинулся к нему, подняв руки и выказывая мирные намерения.

— Пойди сюда, — говорил он. — Мы тебя не тронем. Только от хозяйской поклажи избавишься.

Когда до коня ему оставалась пара шагов, Реген вдруг захрапел и встал на дыбы, взвившись над головой разбойника и едва не достав его копытом. Из ноздрей его вырвался пар, а глаза засверкали дикой яростью. Не позволив человеку ухватиться за узду, он мощным рывком развернулся и скачками понесся в лес, вскоре скрывшись за деревьями.

— Да ну его к духам, — ошеломленно выдавил вожак и вытер со лба выступившие на нем капельки пота.

Позади него Кристиан едва заметно усмехнулся.

— Безумная животина! — недовольно воскликнул усатый помощник главаря. — А ведь к седлу ножны с мечами были пристегнуты, и сума не самая тощая. Эта скотина все на себе унесла!

— Чей это конь? — обернулся к пленникам предводитель разбойников.

— Мой, — ответил Кристиан, и в глазах его блеснули смешинки. — Он не любит чужаков.

— Неужели? — главарь упер правую руку в бок и внимательно посмотрел на путника, слегка прищурившись и поджав губы. — А ты ведь, кажется, сетовал, что тебя грабят эти люди. Что же такое они от тебя хотят?

Маг равнодушно пожал плечами и перевел взгляд на Освальда и его соратников:

— Спросите у них. Им-то лучше известно.

Разбойник подошел ближе к пленникам и заскользил взором от одного лица к другому, ожидая объяснений. Освальд ощутил беспокойство. Как старшему в отряде, вести разговор с грабителями полагалось ему, и теперь он лихорадочно придумывал, что бы им могло понадобиться от вора. Знать о короне разбойникам совершенно не следовало, но и обмануть их байкой о мешке с золотыми монетами ему вряд ли бы удалось. Лорд бы не послал отряд за такой малостью, а им самим трудно было скопить такое богатство.

В затылок старшему мечнику напряженно смотрел Грут. Он-то успел солгать вожаку про печать. Начни Освальд плести другую историю, это осложнило бы их положение.

— Он украл нечто ценное у нашего лорда, — наконец промолвил мечник, будто бы нехотя признавая правду перед грабителями.

Главаря, как ни странно, столь неопределенный ответ удовлетворил, и, снова повеселев, он крикнул помощникам:

— Давайте-ка поглядим, что за добро они везут!

Те начали развязывать ремни на дорожных сумках и выворачивать содержимое на снег. Вещи они ворошили небрежно, не стесняясь громко обсуждать их и пренебрежительно отбрасывать ненужное. Все монеты, принадлежащие путникам, переместились в разбойничьи карманы, а оружие — в холщовые мешки. Вдобавок грабители прихватили две фляги, придирчиво выбрав самые прочные и не дающие лишней тяжести, топорик Освальда и связку арбалетных стрел, найденную среди запасов Грута. Остальные пожитки оказались перемешанными и раскиданными по поляне. Время от времени разбойники нечаянно наступали на них или намеренно поддевали ногами, чтобы отшвырнуть в сторону.

Наблюдать, как своевольно обходятся помощники вожака с чужим добром, оказалось для путников непростой задачей. Старший мечник боролся с гневом, клокочущем у него в груди. Только одно утешало его — конь Кристиана скрылся в лесу, а значит, корона, если она при седле, не попадет в руки грабителей. А когда эти всадники насытят свою жадность и подадутся прочь, Освальд и его отряд все же одолеют гнусного вора, и тогда ему сильно не поздоровится за все их злоключения.

В том, что разбойники не станут убивать пленных, он почти не сомневался. Обыкновенно те, кто принимал свою участь с покорностью, оставались целы и невредимы и впоследствии с негодованием рассказывали о встрече с дикарями. Неприятнее всего мечнику думалось о потере оружия, так как до самого Брадоса сражаться путникам, возможно, будет нечем. Но их пятеро против одного вора, и на этот раз им просто должно повезти.

Кристиан, в свою очередь, все больше убеждался, что грабят их кнэфы. Где это видано, чтобы разбойники не обыскали пленных, а довольствовались теми мечами, кинжалами и арбалетом, что им бросили под ноги? Маг не испытывал сомнений в том, что у враждебно настроенных к нему путников за голенищами или под одеждой припрятана еще пара ножей. А ведь они могли и монеты в пояса вшить, но этим разбойники тоже отчего-то не озаботились. Истинные вольные всадники, не колеблясь, раздевали пленников донага, если подозревали их в укрывании ценностей. Вдобавок, они частенько связывали им руки, потому как среди захваченных людей мог затесаться мастер магии, и никому не дано было предугадать, каким даром он обладает. Однако путники, с которыми Кристиан теперь находился рядом, по какой-то причине не вызывали опасений у грабителей. Словно разбойников предупредили, чего стоит ожидать. Сам же маг, вероятно, занимал их мысли в весьма незначительной степени, и они считали его случайным человеком.

Когда помощники главаря делили цветные камни на шнурке, найденные в поклаже Браско, и обсуждали, как приладят их на свои шлемы, младший мечник не выдержал:

— Это все ты виноват! — сердито бросил он Кристиану.

— Позвольте? — удивился маг подобной наглости. — В чем же здесь моя вина? Не помешай вы мне, я бы уже давно покинул этот лес.

— Если б твои воровские лапы... — возмущенно начал Браско, но Освальд с силой дернул его за полу плаща, и слова получились незаконченными. Зато мечника внезапно поддержала Тесса.

— А ведь его даже не ограбят, — с досадой сказала она. — Конь убежал со всей поклажей. Лучше б нам посчастливилось вместо него!

— Такая юная, а уже бессовестная, — глумливо попрекнул ее вожак разбойников, слушавший их разговор. — Нет бы порадоваться, что не все пожитки грабителям достались.

— Злая девка, — подтвердил его помощник. — Ишь, как смотрит исподлобья, разобиженная вся.

— Она не девка, — напомнил им Кристиан. В голосе его вместе с желанием внести ясность послышалась легкая насмешка.

— А тебя и вовсе никто не спрашивал! — сорвалась на него Тесса. — Обойдусь без подсказок грязного вора!

— Грязного?! — мужчина до того забавно изумился, что разбойники, ранее лишь ухмылявшиеся, теперь расхохотались. — Я, похоже, настолько грязен, насколько вор. А у вас, уважаемая, острый, несдержанный язык.

— Да как ты... — девушка хотела выплеснуть на него остатки гнева, но главарь грубо прервал ее, заметив, что шайка его уже собрала добычу:

— Шевелитесь с мешками! — крикнул он. — И живей по коням!

Спрятав за пазухой карту, найденную среди вещей Освальда, он и сам вскочил в седло.

— А что с их лошадьми? — его старший помощник указал на степных рысаков, с которых разбойники сняли дорожные сумы.

— Оставим тут, — решил вожак. — Нам не к спеху, еще свои хороши. Гнать на продажу и то не к кому: все торговцы в праздник на ярмарках или в столице.

Усатый грабитель кивнул, принимая ответ, а Кристиан с восхищением отметил старание кнэфов. Он не знал, досталось ли им то, зачем они нагрянули, но начатое дело они стремились закончить как полагается.

Вожак первым покинул поляну, уводя за собой шайку, но несколько разбойников с арбалетами отстали, прикрывая спины остальных. Когда же и они скрылись за деревьями, а глухой перестук копыт стих вдалеке, мечники, мастера и Грут наконец поднялись с колен, пристально глядя на Кристиана. Маг тоже не замедлил оказаться на ногах и, в свою очередь, сосредоточенно наблюдал за противниками, пытаясь угадать их грядущие действия.

Сердца всех стоящих на поляне людей теперь забились быстрее, а внимание обострилось. Путники ждали, когда их затекшие конечности вновь станут подвижными, и заодно обдумывали, как им половчее поймать вора: нельзя было позволить ему бежать и звать своего коня. Держать совет в присутствии Кристиана воины не могли, а оттого опасались помешать друг другу в его поимке.

Общие сомнения разрешил Грут. Кинувшись вперед, он растолкал соратников и потянулся рукой за спину, доставая что-то из-за пояса. Маг тут же сорвался с места — бросился в сторону, чтобы обойти противников сбоку, а затем отгородиться от них кустами и стволами деревьев. Позади он услышал свистящий звук, и ногу его вдруг обвил крепкий кнут. Кнэф с рычанием дернул рукоять, и Кристиан, не удержав равновесие, упал лицом в снег. Отплевываясь, он приподнялся и оглянулся: Грут угрожающе приближался к нему, натягивая кнут, а в руках у Освальда очутился кинжал, сокрытый им от разбойников. Ламберт тоже пожелал участвовать в битве и махнул кулаком в направлении мага. Кристиан вновь распластался по земле, услышав, как над его головой затрещало дерево, принявшее на себя магический удар. На этом терпение мужчины закончилось.

Решив, что достаточно его противники себя проявили, молодой человек вскочил и выдохнул тепло из легких в зимний воздух. Пар мгновенно сгустился и начал твердеть. Не мешкая, Кристиан сделал резкое движение кистью, и кнут покрылся льдом до самых пальцев кнэфа. Грут немедленно остановился, потрясенно глядя на мага, и остальные путники как один замерли в изумлении. Никому из них до сих пор не приходило в голову, что вор может оказаться чародеем, да еще таким сноровистым. Воспользовавшись заминкой, Кристиан выпростал ногу и отбежал на несколько шагов, готовясь совершенно переломить ход битвы в свою пользу. Краем глаза он заметил, что мастера неуверенно посмотрели на Освальда, а сам старший мечник перехватил кинжал понадежнее. Пустить в ход это оружие он, однако, не успел.

В следующий миг поляна преобразилась самым невероятным образом. Кристиан вскинул руку к небу, и весь снег послушно взмыл вверх, обнажив слежавшуюся траву и затмив солнце. Сероватый покров застыл вровень с верхними сучьями деревьев. Сквозь него вниз осыпались пожитки путников, небрежно разбросанные грабителями. Тут же маг снова выдохнул изо рта белое облако, и парящий над поляной снег вдруг превратился в воду, обрушившуюся на мечников, мастеров и кнэфа.

Спрятаться от такой напасти им было негде, да и ловушку мужчина сотворил знатную. У самой земли вода обернулась льдом, по грудь замуровав путников в огромной глыбе. Тела их сковало холодом словно алмазными цепями — лишь плечи и головы остались свободными. Пять пар глаз теперь взирали на Кристиана с растерянностью, страхом и ненавистью, а он спокойно потирал ногу, задетую кнутом Грута.

Когда молодой человек наконец приблизился к своим пленникам, остановившись в трех шагах от них, Ламберт поспешил выразить досаду и непонимание.

— Что ты делаешь? — воскликнул он. — Мастерам запрещено нападать друг на друга!

Знание этого закона являлось обязательным для магов, и Ламберт не мог поверить, что чужак столь безрассудно его нарушил. Воины с магическим даром, обученные в Брадосе, считались собственностью короны, и любые поединки между ними провозглашались невозможными. Тех, кто намеренно применял свое искусство против собратьев по оружию, карали смертной казнью. Вор, однако, не выказывал ни малейшего волнения по этому поводу.

— Я не мастер, — ответил он. — И моего имени нет в королевских свитках.

Такое признание показалось Ламберту еще более странным. Даже если маг оставлял обучение и не получал воинского звания — что случалось весьма редко — имя его и родословная, коли таковая имелась, становились известны главному мастеру Гевлину и королю с самого первого дня, проведенного новобранцем в казармах. Поэтому Ламберт подумал, что вор пытается обмануть его, но не преуспел в этом.

— Тебе все равно не уйти безнаказанным! — негодующе выкрикнул Освальд.

На грудь ему давила толща льда, затрудняя дыхание. Он не мог пошевелиться и чувствовал себя беспомощным, однако униженно просить врага об освобождении не собирался.

Кристиан встретился с ним взглядом.

— Я полагаю, между нами происходит некое недоразумение, — сказал он. — Вы обвиняете меня в краже священной короны, но я не брал ее. И пока мы не обсудим все разделяющие нас неясности, я вас не отпущу, потому что мне не хочется и дальше терпеть ваши нелепые упреки и преследования.

Старший мечник хотел что-то возразить, но вдруг глаза его расширились, увидев нечто занятное за спиной мага. Тут же в шею Кристиана под самым подбородком уперлось лезвие меча, и чей-то властный голос произнес:

— Лучше освободи моих людей, вор, иначе я заставлю тебя сильно пожалеть о содеянном.

— Милорд! — обрадовался Браско. — Вы не остались в таверне?

— Мы увидели скопище сомнительно обряженных всадников на лесной дороге, и я сразу подумал, что вы снова совершите ошибку, а затем преподнесете мне свои оправдания вместо короны, — холодно объяснил Гайтус. — Как видите, я оказался прав.

— На нас напали разбойники, — с раздражением проговорил Освальд. Легко же было лорду объявлять о своей прозорливости, когда всю черную работу отряд делал за него. Появился бы он на поляне чуть раньше, сам бы обращался к чародею из ледяной глыбы.

— Я знаю, — бросил Гайтус. — А затем вы впятером не смогли поймать вора. Но теперь-то он не уйдет, — лорд чуть повернул лезвие, вынуждая Кристиана запрокинуть голову, иначе меч оцарапал бы ему кожу. — Немедленно освободи этих людей из западни!

— Нет, — со смешком прошептал молодой маг. Сталь неприятно холодила ему шею под челюстью, и смотреть теперь приходилось в небо, по которому плыли рваные серые облака.

— Ты не понимаешь, что проиграл? — с издевкой спросил Гайтус. — У тебя нет выбора. Если ты не отпустишь моих помощников, то...

— То что? — резко перебил его Кристиан. — Ты убьешь меня? И тогда вы расспросите о короне мой труп?

— Я могу отрубить тебе руку, — предложил лорд. — Или отрезать ухо. Да и кнут на что-нибудь сгодится.

— Ничто из этого не поможет развязать мне язык. Против своей воли я говорить не стану. А когда ты отнимешь меч, чтобы сделать замах, тебе в горло вонзится ледяной осколок.

Маг медленно повернулся и посмотрел Гайтусу в лицо. Взгляд у него был волевой, дерзкий, полный достоинства. Лорд понял, что ему встретился непростой соперник, и призадумался, как следует с ним поступить. Кристиан же почувствовал его замешательство и не преминул подсказать решение:

— Но если мне не будут угрожать мечом или иным оружием, и Его Светлость соблаговолит отступить на пять шагов назад, я сниму свои чары и отвечу на ваши упреки о краже.

Манера и речь мужчины указывали на то, что он, похоже, не собирался убегать. Да и положение Гайтуса в самом деле выходило незавидным. Лишать вора жизни было нельзя, тогда бы вся их погоня потеряла смысл. Калечить его равным образом бесполезно — такой предпочтет откусить себе язык, но не сломается. А если маг не выпустит путников из ловушки, то лорду придется привязать его к дереву, оставить под надзором Лекена, а самому возвращаться в Ровенэль и нанимать крестьян с молотками и зубилами, чтобы разбили лед. 'Придется поверить ему, — заключил Гайтус. — Но случится так, что он обманет нас — я убью его, и пусть Роверик платит за его злодеяния'.

Лорд нехотя опустил меч и отдалился от Кристиана на несколько шагов, оглашая таким образом свои намерения. Маг едва заметно вздохнул и принялся выполнять свою часть уговора. Глядя куда-то вглубь ледяной корки, он замысловато перебрал пальцами, и глыба сперва пошла мелкими трещинами, а потом и вовсе снегом осыпалась под ноги путникам.

— Так-то получше будет, — проворчал Браско, выбираясь из сугроба, доходящего ему до колен. Потрогав одежду, он удивился: — Сухая!

— Хоть одна нам радость, — мрачно отозвался Освальд.

Постучав сапогами по мерзлой земле, чтобы стряхнуть с них остатки снега, мечники примкнули к своим соратникам, уже стоящим рядом с Гайтусом. Над поляной повисла неловкая тишина, маг поймал на себе настороженные и недоверчивые взгляды. Кинжал Освальда был погребен в сугробе, и мечнику страстно хотелось отыскать его, но он не смел двинуться с места. Посмотрев на Грута, он увидел, что левая ладонь кнэфа напряжена и прижата к ноге. 'У него за голенищем нож', — догадался воин, и его тревога чуть схлынула. Пусть только вор даст малейший повод, тогда Грут не промахнется.

— Что ж, говори, — от слов лорда веяло холодом как от зимнего ветра. Он вкладывал в них всю свою неприязнь к магу. — Ты обещал ответить на наши упреки, так вот тебе один — мы обвиняем тебя в сговоре с кнэфами и краже мешка с короной короля Гредвира!

— А я заявляю, что ваши упреки несправедливы, — парировал Кристиан. — И было бы славно, если бы вы просветили меня, отчего моя вина кажется вам настолько явной.

— Раз тебе изменяет память, я охотно подскажу, — Гайтус уперся рукой в бок и подчеркнуто небрежно тронул острием меча носок правого сапога. — В таверне под названием 'Кладовая тролля' ты позапрошлым вечером засмотрелся на черный бархатный мешок, в котором хранилась корона. А после беседовал с девицей, принадлежность которой к кнэфам выявил бы даже крестьянин. Сколько ты заплатил ей? Или ей досталось золото твоего нанимателя?

— Вы обвиняете меня в краже из-за того, что я смотрел на черный мешок? — насмешливо воскликнул маг. — Да мало ли на свете таких вещиц!

— Ты утверждаешь, что ничего не знал о короне? — лорд произнес это с вызовом, он совершенно не верил в такую вероятность.

— Я... догадался о ней, — неожиданно смутился Кристиан. Гайтус вспыхнул, собираясь бросить ему в лицо новые оскорбления, но мужчина упреждающе выставил вперед ладонь и торопливо сказал: — Позвольте я опишу вам события, какими они предстают с моей стороны. Полагаю, вам занятно будет послушать.

Лорд нахмурился, но все же кивком подтвердил свое согласие. Вор доказал им, что не собирается сбегать. Вдруг он ощутил муки совести и добровольно поведает, где находится корона? Только вздумал вначале покаяться и вызвать в сердцах путников сочувствие.

— Я действительно слышал о скорой коронации и короне Гредвира, — признался маг. — И для полноты рассказа мне придется вернуться к тому дню, когда до меня дошли эти слухи. Незадолго до праздника я посетил Анжен по просьбе лорда Роверика, и он поделился со мной своими опасениями. У него нет сомнений в том, что против короля зреет заговор.

Брови Гайтуса взметнулись вверх, и его соратники изумились подобному заявлению не меньше. Чтобы говорить такое, нужно либо обладать неоспоримыми доказательствами, либо быть безрассудным глупцом, ведь пустые подозрения и досужие сплетни все равно никто не примет на веру, зато они навлекут опасность на клеветника.

— И кто же заговорщики? — поморщившись, с сомнением спросил лорд.

— Роверик назвал мне лордов Виберта, Аэзеля и Виллена. Последнего он считает главным противником короля. Но есть и другие знатные господа, поддерживающие его.

'Виллен — надменный выскочка, но умен', — подумал Гайтус, вспоминая виденного им однажды при дворе человека. — 'И твердостью духа боги его не обделили. Он мог бы повести за собой войско'.

Вслух он спросил:

— И чем же Роверик подтверждает, что заговор — это не плод его собственного воображения?

— Налогами, — просто ответил Кристиан, а затем добавил: — Укреплением родовых замков, набором рекрутов в гвардии мятежников. Все это лорд слышал от купцов и придворных.

Гайтус раскрыл рот, чтобы возразить, но тут ему вспомнился зажиточный крестьянин из Краминки, убеждавший его, что королевский налог составляет три десятины вместо положенных двух. Да еще к празднику владелец тех земель запросил от подданных древесину. Лорд тогда подумал, что ее пустят на строительство амбаров для собственных нужд, но ведь если заговорщики готовятся к восстанию, им нужно кормить новых работников и воинов.

— Вдобавок, — продолжил маг, — по Брадосу пополз слух о скорой коронации Никлоса. Кто обмолвился об этом первым, мне неизвестно, но поговаривают также о некоей особенной короне, которая укрепила бы королевскую власть. Роверик толковал со столичными мыслителями, и они вложили в его голову догадку: Его Величество остановил выбор на священной короне своего отца.

— Что ты болтаешь?! — раздраженно вскричал Гайтус. — О том, что королю доставят особую корону, знают только Его Величество и королева Систения! И они не желают разглашать эту тайну раньше срока!

— А как же ваш отряд, милорд? — резонно заметил Кристиан. — Вас семеро, и все вы знаете, что было в черном мешке.

Лорд вспыхнул, но маг не дал излиться его гневу:

— Пусть бы Ваша Светлость не вымолвили о короне ни слова даже под пытками, но в одном лишь вашем отряде есть еще шесть языков.

— Думай, что говоришь, вор! — разъярился Освальд. — Даже если милорд смилуется над тобой, мы найдем тебя после и растолкуем, что такое верность!

— Теперь вам ясно, каково терпеть несправедливые обвинения? — хмыкнул молодой человек. — Я не брал корону точно так же, как вы не предавали своего короля.

— Он и твой король, — веско сказал Ламберт.

Кристиан не ответил, только глаза его сделались серьезными, и в них появилось отчуждение. Немного помолчав, он произнес:

— Как видите, тайна не была такой уж всеобъемлющей. Кто-то допустил неосторожный намек, заплатил соглядатаю или выдумал иную хитрость, а затем и мыслители Брадоса не стали утаивать свои догадки. Вероятнее всего, кражу короны затеял кто-то из заговорщиков и нанял для этого кнэфов.

— И тебя заодно, — вырвалось у Браско.

— А меня лорд Роверик попросил отправиться в Северный храм и подтвердить либо опровергнуть слухи, — внешне мужчина сохранял незыблемое хладнокровие, однако это стоило ему немалого труда под натиском столь редких упрямцев. — Я побывал в храме, полагаю, незадолго до того, как там появились вы. Увидев корону, я собирался вернуться в Анжен и рассказать об этом, но... но в пути меня задержали.

— Медведь, — выдохнул младший мечник.

— Что? — удивился Кристиан.

Браско стушевался и посмотрел на Освальда, ища поддержки — ведь командир запретил ему упоминать про живых мертвецов, и рыжебородый воин боялся сболтнуть лишнее.

— Мы нашли тебя израненным в Горелом лесу, — нехотя сообщил старший мечник. — Ты был... как мертвый. Мы подумали, что тебя задрал медведь.

— О-о... — маг не нашелся, что ответить. Неудивительно, что в таверне путники взирали на него, как на наводящую ужас диковину. Верно, решили, что он возвратился из самой Мглы.

— Зачем ты поехал через Горелый лес? — не утерпев, спросил Браско.

— Попросту хотел побыть в одиночестве, — солгал мужчина. Не мог же он поведать им про жезл. — На дорогах слишком людно в праздник.

Вытянувшиеся лица собеседников дали Кристиану понять, что им не представлялось менее подходящего места для уединения, чем овеянный жуткой славой лесной край.

— В том лесу нет ничего ужасного, — поспешил заверить их маг. — Я пересекал его разными тропами множество раз. И только теперь там появился... медведь.

Путники, как он видел, все же остались при своем мнении, а Ламберт полюбопытствовал:

— Как ты исцелился от ран за столь малое время?

— Не знаю, — признался мужчина и почувствовал облегчение от того, что хоть в этом он может остаться полностью честным. — Я очнулся в хижине дровосеков, когда мои раны зажили. Потом я добрался до таверны, где уже пережидал метель ваш отряд. Как только я увидел мешок, то сразу подумал о короне.

— И ты рассказал о ней той девице? — в негодовании догадался Гайтус.

— Она спросила сама, — смущение вновь одолело Кристиана, хоть он и пытался отогнать его. — Она мой друг, я доверяю ей уже много лет.

— Настолько, чтобы делиться важнейшим из секретов королевства?

— Если не ошибаюсь, вы намеревались достичь Брадоса на следующий же день, — язвительно заметил маг. — Простите мне скудность воображения — я и помыслить не мог, что вы потеряете свое сокровище!

Рука Гайтуса с мечом взметнулась вверх, и Кристиан непроизвольно отклонился, хотя лезвие не достало бы его. Несколько мгновений лорд простоял в угрожающей позе, тяжело дыша и пристально глядя на молодого человека суженными глазами. Совладав с собой, он все же опустил оружие.

— Что было дальше? — глухо спросил он.

— Я прибыл в замок Роверика и описал ему, что случилось со мной в дороге. Этим утром он отправился в столицу, будучи уверенным, что на пиру состоится коронация. Да еще в Анжен нагрянули королевские гонцы с приглашением. Вот только свиток затерялся... — добавил мужчина, посматривая на мечников.

На лицах воинов отразилось замешательство, однако признаваться в несостоявшемся похищении они не торопились: Гайтус неодобрительно нахмурился, не позволяя им посвящать мага в тайные дела отряда.

— Дальнейшее вам известно, — закончил свой рассказ Кристиан. — Но мне непонятно, почему вы преследуете меня, а не укравших корону кнэфов. Разве они не заслуживают большего внимания?

— Мы шли за ними до самого Ровенэля, — нехотя ответил лорд.

Он все еще не верил чужаку, но уже чувствовал, что в чем-то ошибся. Воры не ведут себя так, как держался мужчина, стоявший перед ним и его соратниками. Могло ли притворство быть настолько правдивым? Или Его Светлости попросту застилало разум отчаянное стремление найти корону?

— До Ровенэля, где им не составило труда затеряться среди ярмарочной толпы, — подхватил Кристиан. — А затем кто-то обмолвился, что в замке видели путника, встреченного вами в таверне... — он внезапно осекся, немало удивленный посетившей его мыслью, а после воскликнул: — Неужели вы подумали, что Роверик тоже участвует в воровстве?

Гайтус угрюмо промолчал, не желая доказывать, что его подозрения имеют под собой твердую почву. Теперь он тоже начал в этом сомневаться.

— Ты ведь сам предположил, что кнэфов нанял один из лордов, — заметил Ламберт. — Вот и мы так решили.

Вспомнив, как Роверик увещевал Моэри занять веллурский трон, маг осознал, что основания для подобных подозрений все же существуют.

— И ночью мечники отправились в Анжен, чтобы вытряхнуть из вора правду и заставить его вернуть корону, — хмыкнул он. — Вам ведь казалось, что она в замке, не так ли?

— Как ты догадался, что мы были там? — встревожился Браско.

— Стражники вас описали. А еще старый слуга, которого вы связали и оставили прозябать на каменном полу. Его нашли довольно нескоро, и все утро он провел в постели по настоянию лекаря.

— Что нам было делать? — щеки младшего мечника покраснели: так он устыдился своего злодеяния. — Он бы сразу к караульным отправился или к своему господину.

— Угрожали убить старика, — укорил его Кристиан.

— Но я ведь попросил прощения! — не выдержал Браско.

Маг неожиданно рассмеялся, на пару мгновений прикрыв лицо рукой. Напряжение оставляло его. На смену ему приходили спокойствие и деловитость.

— Почему вы бросили меня тогда? — спросил он, сдерживая улыбку. — Чем я вам не угодил?

— Мы не покидали тебя намеренно, — возразил Освальд. — Найдя путь в обход караула, мы вернулись, но ты уже исчез.

— Я проснулся и ушел, — фыркнул молодой человек. — Вы меня знатно озадачили своими похождениями. Но лучше нам побеседовать о краже. У вас нет сомнений в том, что ее учинили кнэфы?

Гайтус с неудовольствием отметил про себя, что чужак сумел переменить свое положение: теперь именно он направлял разговор и задавал вопросы. Лорд хотел напомнить вору, какое место ему отведено до тех пор, пока они не убедятся в его честности, но ему помешал Грут.

— Они поставили клетку, — сухо произнес кнэф. — Мы нашли ее.

— Они разрушили мост над ручьем, а сами ждали нас на телеге, — добавил Ламберт. — Мы купили у них брусья и сложили переправу, а потом выяснилось, что корона пропала.

— Да, это кнэфы, — задумчиво подтвердил Кристиан. Он не раз слышал о подобных проделках. — И ведь той ночью была страшная вьюга, но это не стало им помехой. Немало им, должно быть, заплатили.

— Это все та девица из таверны и ее прихвостни, — с неколебимой уверенностью заявил Освальд. — Они вчетвером поутру уезжали, а до того их семеро за столом горланило.

Маг вспомнил, как Реда подтолкнула его к разговору о короне. Сперва отвлекла его и позабавила, в подробностях изложив историю об одном из своих зимних походов. Затем изобразила полное неведение относительно черного мешка и окольным путем заставила друга подтвердить, что путники охраняют реликвию. А уже после девушка настойчиво любопытствовала, не зачарована ли корона. Вероятно, для того она и затеяла беседу. Ведь если на сокровище наложено опасное заклятие, то лучше узнать о нем заранее.

'Вот плутовка!' — подумал маг. В душе его окрепла уверенность, что кражу совершила с помощью своих подручных именно Реда. Всех соратников девушки, расположившихся в тот вечер в 'Кладовой тролля', он помнил по именам и лицам, но близко знаком с ними не был. Кнэфы частенько работали сплоченными отрядами по десятку человек, чуть больше, чуть меньше. Все они умели держать язык за зубами, и Кристиан, привычный к этому, не стал расспрашивать Реду, что за дела у нее на западе, куда она отправилась королевским трактом. Получается, она все ловко разыграла, чтобы бросить подозрение на друга, который так некстати для себя засмотрелся на корону. Наверняка, она уже отпраздновала удачно расставленную и захлопнувшуюся западню.

Несмотря на столь отталкивающие обстоятельства, мужчина все же не мог рассердиться на Реду. Он чувствовал, что девушка не направила бы по его следу путников, будь у нее сомнения в сохранности его жизни. Они сражались не единожды бок о бок, и она была прекрасно осведомлена о его магическом даре и боевых навыках. Для Реды все сложилось наилучшим образом: свою работу она исполнила гладко, отряд пустился в ложном направлении, а Кристиан мог постоять за себя, оправдаться, да и развлечься вдобавок.

— Соглашусь с вами, пожалуй, — сдержанно сказал маг. — Это кнэфы из таверны.

— И ты так спокойно об этом заявляешь? — рассвирепел Гайтус. — Мы вправе приписать тебе сговор с ними! Твоя болтливость...

— Милорд, — мужчина вновь без всякого стеснения перебил его, — их кто-то нанял, а значит, им было известно о короне и без моих слов. Они, вероятно, прибыли в таверну много раньше вас и намеревались тем же вечером вкопать клетку. Когда случилась снежная буря, они поняли, что вы неминуемо окажетесь под той же крышей и останетесь на ночлег. Если бы я не подвернулся им под руку, роль приманки взял бы на себя один из кнэфов. С той лишь разницей, что хозяин Анжена не пригласил бы его в замок. Неужели вас не насторожило хоть на мгновение, как приметно воры двигались к Ровенэлю? Они вынудили вас упереться носами во владения Роверика, а сами исчезли, когда подошло нужное время.

— Как ты позволяешь себе разговаривать с Его Светлостью? — рыкнул на молодого человека Освальд. — Ты ему не ровня!

— Откуда вам знать? — уязвлено спросил Кристиан, неосознанным движением еще больше расправляя плечи.

— Какой лорд захочет притворяться торговцем? — выразил удивление Ламберт.

— Я похож на торговца? — поразился маг. — Это чем же?

Путники в растерянности переглянулись, и внятного ответа мужчина не получил.

— Невероятно! — насмешливо восхитился он. — Вначале вы приняли меня за мертвого, потом — за вора, теперь — за торговца. При этом я пока еще жив, ничего не крал и в купцы не записывался. Вы так шутить изволите?

— Какие тут шутки! — вспылил Освальд. — Говори, где корона, или Его Светлость покалечит тебя за дерзость!

С большим трудом Кристиан удержался от колкости. Его так и подмывало осведомиться, за что же он в конечном счете понесет наказание — за непочтительность или воровство. Вместо этого он, однако, терпеливо предложил:

— Я не вижу иного способа убедить вас в своей невиновности, кроме как помочь в поисках короны. Я приведу вас к той девушке-кнэфу.

Его заявление застало отряд врасплох. Готовясь к нападению на мага, путники вполне ожидали, что он не признается в соглашении с кнэфами, и тогда им придется заставить его поведать им правду и привести к короне. А теперь выяснилось, что он сам желает сопроводить их, да еще подводит под удар давнего друга — ведь они не оступятся, пока девушка не отдаст им содержимое черного мешка или не укажет на своего нанимателя.

— Чем ты можешь доказать, что заранее не условился с ворами потратить наше время и повести по ложному пути? — жестко осведомился Гайтус.

— Если вы поразмыслите, то поймете, что я оставляю преимущество за вами. Мне известно, где и как искать тех кнэфов, и когда мы доберемся до столицы — а именно туда нам и нужно отправиться — вам не составит труда обзавестись новым оружием, которым вы вольны будете угрожать мне, сколько вздумается. К тому же, на вашей стороне в случае надобности выступят столичные мечники и мастера. Наконец, я отдам в ваши руки свою дорожную сумку, и вы сами увидите, что короны у меня нет.

Под тревожными взглядами соратников лорд некоторое время сосредоточенно раздумывал. Приняв решение, он коротко велел магу:

— Зови своего коня.

Кристиан с облегчением вздохнул, повернулся к лесу, и по воздуху тут же разлился мелодичный свист, напомнивший птичью трель. Чуть погодя, издалека донеслось ржание — жеребец ответил на зов хозяина.

Пока Реген черной тенью скользил между деревьями, приближаясь к поляне, Освальд подошел к сугробу и поворошил снег ногой. Он надеялся отыскать там свой кинжал, но вскоре понял тщетность этой затеи — даже с лопатой в руках ему пришлось бы нелегко. Тогда он выразительно посмотрел на чужака, предлагая ему подтвердить свои добрые намерения. Маг послушался, мягко повел ладонью, и высокие сугробы разошлись по земле тонким, сыпучим слоем. В двух шагах от себя Освальд увидел сверкнувшее на солнце лезвие кинжала и поторопился вернуть оружие в ножны. Благодарить мужчину он не стал, однако и прежней враждебности уже не ощутил.

Реген вбежал на поляну, застыл возле Кристиана, потянувшись к нему мордой. Пальцы мага плохо гнулись из-за растраты сил, и ему пришлось потрудиться над ремнями сумки, но он все же отстегнул ее от седла, неловко сбросив на землю. Подбирая ее, старший мечник заметил, как маг задержал взгляд на рукоятях своих мечей. Освальд мгновенно насторожился и по привычке протянул руку к поясу, но его собственный меч вместе с ножнами забрали разбойники, а о том, чтобы отбиваться кинжалом, не стоило и помышлять.

Молодой человек, однако, сдержал порыв и отвернулся от седла. Как подумал Освальд — решил дождаться более благоприятной возможности для нападения или действительно не лгал путникам, хотя веры в последнее у мечника было меньше.

Вещи из сумки Кристиана вывернули на снег, и все они явились совершенно обыкновенными. Не обнаружив среди них черного мешка с короной, Гайтус и его отряд снова испытали разочарование, несмотря на то, что мысленно готовились к такому исходу. Надежда истаяла, лишь когда Браско показал всем пустое дно.

Кристиан стоял рядом и молча наблюдал, пока путники не убедились окончательно — при себе у него короны не имелось. Лорд пристально взглянул на него, словно пытался прожечь глазами насквозь, но маг излучал лишь бесконечное спокойствие. Гайтуса оно несказанно раздражало. Он вдруг представил, как вор обманом заводит их в глухой столичный проулок, и между ними завязывается борьба, в пылу которой Его Светлость побеждает и пронзает негодяя мечом. В следующей вероятности он не отказал себе в удовольствии оглушить мерзавца, чтобы того заточили в темном и вонючем подземелье королевской темницы, крепко — до крови — связанного.

Подобные мысли несколько приободрили Гайтуса, и он отдал приказ собираться в путь, а затем крикнул ожидавшему невдалеке Лекену привести коней. Путники спешно набили сумы разбросанными по поляне пожитками и водрузили их на спины голодных рысаков. Сами бы они тоже не отказались подкрепиться, но лорд объявил, что привал устраивать рано — сперва его нужно как следует заслужить.

Подавая пример, он взобрался в седло и направил коня к дороге. За ним двинулись остальные, при этом мечники будто бы невзначай держались около Кристиана. Браско, не утерпев, спросил его:

— Кто же ты все-таки такой? Если и не мастер, и не торговец.

— Странствующий маг, — ответил мужчина без раздумий. Видно, не в первый раз ему досаждали этим вопросом.

— Так не бывает, — тоном знатока возразил Ламберт. — Каждому человеку с магическим даром, прошедшему Руны, дается военное звание мастера, и он служит королю. Если только его не изгоняют с позором за какое-либо непотребное деяние.

— Каждому, кто обучался под надзором Гевлина в Брадосе, — уточнил Кристиан.

— А иначе нельзя, — удивленно покосился на него молодой воин. — Руны доступны лишь тем, кого набирают в казармы. Другой возможности нет. И имена их заносятся в королевские свитки.

— Хорошо, — привычно сдался маг. — Пусть я буду мастером.

— Но нам нельзя сражаться друг с другом, — рискнул напомнить Ламберт. — А не то... нас ждет встреча с палачом.

— Боишься, что мне раньше времени отрубят голову и я не приведу вас к кнэфам? — усмехнулся Кристиан. — Как это трогательно.

— Да нет же! — возмутился мастер и добавил смущенно: — Я ведь тоже использовал силу против тебя.

— Ты не знал, что я маг, и твои соратники подтвердят это, тебе опасаться нечего. А моего имени нет в записях Гевлина, хоть это и кажется тебе невероятным. Если я не стану чародействовать перед королем и стражей, никто не докажет, что я обладаю даром.

— Имя твое скрыто, но ты все же мастер, — заключил Браско.

Кристиан вздохнул и принудил коня вырваться вперед. Пусть думают, что хотят. Главное, ему известно — мир намного больше, чем они воображают.

Глава 13 ↑

Возвращаться через Ровенэль всадники не стали — выбрали кружную дорогу, по которой ранее Ламберт и Браско присоединились к своим соратникам, ожидавшим появления вора в лесу. Подгоняя коней, отряд довольно быстро добрался до тракта и какое-то время продолжал путь, пока Гайтус не разрешил остановиться в придорожной деревеньке, чтобы утолить голод.

Собственные запасы путников снова истощились, поэтому Освальд постучал в дверь ближайшей от дороги хижины. Когда на пороге показался хозяин — добродушный худощавый крестьянин лет сорока, — мечник обратился к нему с просьбой приветить странников в праздничный день и поделиться с ними пищей. Тот лишь развел руками, с улыбкой посетовав:

— Я бы и рад поделиться, да только самую малость назад двое птичников к нам заглядывали, мы им съестного и отжалели. Даже сена охапку продали за пару монет. Вы к соседу моему проситесь, у него женка впрок заготовила.

Освальд хотел было последовать его совету, но вдруг в душе его всколыхнулись подозрения, и он спросил:

— А что, те путники птицу на телеге везли?

— Вовсе нет, — удивился мужик. — Конные оба. И лошадки у них ладные: одна — каурая, а вторая — черная со звездой на морде.

У мечника перехватило дыхание, и он едва сдержался, чтобы не схватить крестьянина за ворот и не встряхнуть.

— Отчего ты решил, что это птичники? — сурово потребовал ответа он.

— Дык ведь болтали все о петухах, цыпке и клетке, — оробел хозяин, — я и подумал...

— Куда направились, видел?

— К столице поскакали, — совсем растерялся мужик.

— Двое их ехало?

— Истинно!

Развернувшись, Освальд оставил его и поспешил принести важную весть лорду Гайтусу:

— Милорд, — взволнованно сообщил он, — кнэфы, обокравшие нас у ручья, не так давно проезжали эту деревню. Лошади у них те же, но воров теперь двое, цыпки с ними нет.

Гайтус весь подобрался в седле и сжал в руках повод. Прежде чем он успел что-либо произнести, Кристиан выразил свои мысли вслух:

— Цыпку они наверняка ссадили в Ровенэле — там легко затеряться в дни ярмарки.

— Низкорослый в глаза бросается, — возразил Браско. — Такого сразу приметишь.

— Что-то я не разглядел в таверне карликов в тот вечер, — не согласился маг. — А вот юношу среди кнэфов помню. Невысокий и щупловатый, что еще нужно, чтобы в клетку поместиться? И внимания на такого в толпе никто не обратит.

Остальным путникам тоже вспомнился невзрачный паренек, пережидавший вьюгу вместе со своими соратниками кнэфами. Он наравне с другими участвовал в беседе и прихлебывал пиво из высокой кружки.

— А ведь следующим утром он уже не появился, — заметил Освальд. — Ни в таверне, ни у ручья. Верно, и вправду он в клетке прятался.

— Куда отправились воры? — наконец раздался властный голос Гайтуса, словно ножом перерезавший общий разговор.

— В Брадос, милорд, — живо отозвался старший мечник. — Если только не повернут с тракта.

— Не повернут, — с уверенностью заявил Кристиан. — Отчего им разъезжать по деревням? В столице праздничные забавы, угощения, да и наниматель их, весьма вероятно, присутствует на королевском пиру, а после завладеет короной и укроет ее в своих землях.

— Нужно догнать злодеев! — Лекен воинственно стукнул сухим кулаком по луке седла. Под обратившимися на него изумленными взглядами путников он смутился и пояснил: — Ни сна, ни отдыха уже не знаем со времени треклятой кражи. Нагоним воров, расспросим, а там можно и привал устроить. Пустой живот успеху не содействует.

Мечники и Ламберт усмехнулись. Лорд же презрительно поморщился — сам он почти не ощущал голода — и приказал воинам обойти другие хижины, чтобы пополнить припасы. Обернулись они быстро, сноровисто распределив съестное по дорожным сумкам. О чужом маге решили не хлопотать и предоставили ему добывать собственные харчи, однако Кристиан и не думал спешиваться. Он лишь терпеливо дожидался продолжения похода, хотя странники знали — даже фляга в его суме пуста.

Вернувшись на тракт, всадники пустили лошадей быстрой плавной рысью, и Реген не отставал от них, держась в середине отряда. Дорога, которой они теперь следовали, была широкой, прямой и наезженной, изредка поднималась на невысокие холмы, а затем снова спускалась в белые просторы полей, чередовавшиеся с перелесками. Отряду встречались подводы, другие путники, но все же в тот день тракт отличался спокойствием и малым числом людей.

Когда рысаки начали уже уставать, а их наездники исполнились нетерпения, Освальд увидел впереди два пятна — рыжеватое и черное. Он приподнялся на стременах, чтобы убедиться, а затем крикнул Гайтусу:

— Это они!

— Они! — эхом откликнулся Ламберт, тоже высмотревший воров.

Лорд несколько раз ударил коня в бока окованными железом каблуками, и скакун, захрапев, поднялся в тяжелый галоп. Примеру Гайтуса тут же последовали остальные всадники, вновь ощутившие возбуждение от погони. Теперь они стремительно приближались к кнэфам, а те не спеша двигались по тракту, не подозревая о скорой расправе, пока один из них случайно не обернулся на глухой шум скачки. Немедленно сообразив, что к чему, он крикнул что-то своему соратнику, и они, понукая лошадей, принялись уходить от столь ловко обманутых ими накануне путников.

Несколько долгих мгновений расстояние между отрядом и ворами оставалось неизменным, но затем стало ясно, что кнэфы отдаляются все больше. Кони их были свежее, да и сами всадники не успели еще утомиться, а вот Гайтусу и его людям становилось все труднее продолжать преследование. Они отчаянно подгоняли своих выносливых степных лошадок, не давая им остановиться, но отчетливо понимали, что продолжать такой бешеный бег им не под силам. Скакуны Браско и Ламберта, уже показавшие свою прыть давешним утром, отстали первыми. Лекен сам придержал своего коня, едва уняв дрожь в руках.

Лорд, стиснув зубы, решил, что не сдастся, пока его лошадь не падет замертво. Освальд и Грут все еще держались около него, а Тесса — чуть позади. Всем им казалось, что под ними горит земля, и жар этот оплавляет ездоков и коней, делая их все менее резвыми и крепкими.

Неожиданно Реген сравнялся со скакуном Гайтуса, и Кристиан поймал взгляд его хозяина: глаза лорда слезились от холодного ветра, но сверкали отчаянной решимостью. Маг задумался на краткий миг, а потом чуть приспустил поводья, и Реген ринулся в галоп всей своей мощью, легко вырываясь вперед.

Жеребец понесся по дороге будто вихрь, без труда оставив отряд позади. Он словно наращивал скорость с каждым мгновением. Плащ Кристиана трепетал на ветру, и мужчина почувствовал, что пряжка душит его. Он нетерпеливо рванул ее, дотянувшись до шеи, и темное полотно взметнулось в воздух, после опустившись на сугробы.

Кнэфы окриками подгоняли лошадей в тридцати шагах от мага, а отряд выбивался из сил на равном расстоянии за его спиной. Мир словно замер, ожидая исхода неистовой скачки. В ушах Кристиана стоял гул от перестука копыт, и его собственное сердце отбивало удары в висках. Холод не касался всадника. Напротив, по спине его стекали капельки пота, а голени обжигала нагревшаяся кожа Регена. Маг знал, что жеребец вскоре нагонит воров, но, поразмыслив, понял, что остановить погоню таким образом ему не удастся — кнэфы просто поскачут дальше. Тогда мужчина решил устрашить противника.

Он резко натянул поводья, осаживая коня — тот взвился на дыбы, вставая поперек дороги. Не дожидаясь, пока Реген опустит передние ноги на землю, Кристиан оттолкнулся от седла и спрыгнул на снег. Сделав несколько шагов вслед за мчащимися галопом кнэфами, он поднял руки на высоту плеч и развел их в стороны ладонями вниз. Какое-то время все вокруг оставалось неизменным, а потом маг медленно повернул ладони к небу. Сугробы зашевелились, и по полю мимо мужчины будто скользнули снежные змеи. Затем все стихло, но через мгновение далеко впереди в воздух вознеслись потоки снега. Струями они вырывались из земли, становясь все выше, и под конец горизонт заслонила огромная снежная волна, вызвавшая ужас даже у мастеров магии. Освальд же, глядя на нее, подумал о Мгле: должно быть, именно так она накрывает души, когда приходит пора унести их из людских пределов.

Волна обрушилась на дорогу, брызнув снежной пылью, и в белых клубах проявились очертания кнэфов верхом на испуганно взбрыкивающих лошадях. Пронзительное ржание разносилось по окрестностям. Кристиан хотел вернуться в седло, чтобы нагнать воров, в растерянности остановившихся перед завалом, но ему не пришлось брать на себя труд. Кнэфы, верно, решили, что тягаться с магом — дело в высшей мере опасное, и вскоре приблизились сами. Обменявшись напряженными взглядами, они пришли к некоему заключению, и тогда один из них — с бородкой цвета спелого каштана — осторожно сказал:

— Зачем же так чародействовать, господин? Коли желаете что-то знать, достаточно лишь спросить.

— Хо! — язвительно восхитился им в ответ Браско. — Да если б не чародейство, вы бы уже из виду пропали!

Весь отряд собрался теперь позади Кристиана и выглядел весьма внушительно, несмотря на то, что только у Гайтуса имелся меч. Маг все так же стоял на земле, а рядом с ним высился Реген, бьющий копытом снег. Повернувшись к лорду, мужчина молча посмотрел на него, испрашивая разрешения беседовать с кнэфами от лица всадников. Гайтус едва заметно кивнул.

— Вам известно, почему мы преследуем вас? — Кристиан произнес это ровным голосом, но отчего-то становилось ясно, что врать ему не следует.

Кнэфы не стали отпираться.

— Вы ищете корону, — пробурчал другой вор — с вихрастыми русыми волосами.

— Реда говорила обо мне?

— Говорила, — нехотя подтвердил бородатый. — Достаточно, чтобы не вступать в бой.

— Вот и славно, — невозмутимо отозвался маг. — Биться и мы не желаем, а потолковать необходимо. Где вы оставили цыпку?

— В Ровенэле, у него там родичи. Нам все одно был приказ разделиться.

— Куда вы отправились после?

— По дороге к Восточному посту, заночевали на холмах. Погоня бы туда не сунулась.

Освальд чуть слышно крякнул с досады, а Ламберт торжествующе посмотрел на Лекена — случайная догадка молодого мастера, высказанная им в таверне, оказалась верной.

— Оттуда вы этим утром двинулись в столицу?

— Именно так, — проворчал второй кнэф. — Кто же мог подумать, что отряд нагрянет в Брадос без короны. Верно, твоих рук дело?

Кристиан усмехнулся:

— Признаюсь, в том есть моя заслуга. Корона уже в Брадосе?

— Вчерашним днем доставили.

— Как смогли? — удивился Освальд. — За вами мы шли по пятам, а соратники ваши еще в то утро подались восвояси.

— Они вернулись в таверну, — объяснил первый вор. — А уезжали, чтоб вас с толку сбить. Мы от ручья до 'Кладовой' добрались, оставили для них мешок с короной у хозяина, забрали лошадь для цыпки и пустились на восток. Когда вы справлялись о нас в таверне, сокровище ваше еще там хранилось, а уж после Реда с братцами[43] о нем позаботились.

Рассказ кнэфа заставил путников скрипеть зубами от злости. Получается, вся затеянная ими охота на воров прошла впустую. В самом начале пути, проявив прозорливость и настойчивость, они могли обыскать владения тавернщика и потребовать у него корону — тогда не случилось бы им зря путешествовать до самого Ровенэля, проводить в той деревне бессонную ночь, устраивать засаду в лесу и терять свои пожитки при нападении разбойников.

— Кто вас нанял? — жестко спросил Гайтус.

Кнэфы посмотрели на него в недоумении.

— Имени нам никто не назвал, — откликнулся бородатый. — А и назвал бы, так мы подобные тайны храним больше жизни, а не то свои же голову с плеч снимут.

— Я должен этому поверить? — разозлился лорд. — Вы хотите, чтобы королевские мастера развязали вам языки?

— Серчайте сколько угодно, Ваша Светлость, да только вам это не поможет, — с нахальной уверенностью ответил вор. — Реда получила задаток за найм, она же обменяет корону на остаток монет, и реликвия ваша исчезнет, как и не было ее.

— Когда обмен? — осведомился Кристиан.

— Нынче с заходом солнца. Вам не успеть.

Маг обернулся к отряду:

— Я знаю, как отыскать Реду, на случай, если желаете справиться о нанимателе.

— Разумеется, желаем! — с возмущением воскликнул Гайтус. — Корону должно вернуть королю!

— А иначе нас всех казнят, — угрюмо буркнул Браско.

Он не слишком старался быть услышанным, однако слова его все же достигли ушей остальных путников. Мрачное молчание, последовавшее за этим, подтвердило, что каждый из них опасался того же исхода.

Тишину нарушил Освальд, кивнув в сторону кнэфов:

— Что прикажете с ними делать, милорд?

— Связать и передать столичной страже, чтобы над ними вершили правосудие, — зловеще ответил Гайтус.

— Они задержат нас в пути, — возразил Лекен. — Не лучше ли оставить их здесь?

— Мы не сдадимся вам в плен, — заявил второй вор. — Пусть даже ваши маги попытаются принудить нас, мы будем сопротивляться.

— В ледяной глыбе ваши потуги потеряют значение! — разгневался лорд. — Вы останетесь прозябать в ней, пока королевские ратники не соблаговолят освободить вас.

На лицах кнэфов отразилось уныние. Они настороженно посмотрели на Кристиана, понимая безысходность своего положения, если тот поддержит знатного господина.

— Зачаруй их! — приказал Гайтус магу. — Чтоб не могли шелохнуться!

— Они замерзнут насмерть, если надолго сковать их льдом, — не согласился мужчина.

— Право, невелика потеря!

— Я не стану, — покачал головой Кристиан.

— Ты что о себе возомнил? — нахмурился лорд. — Не забывай, что ты еще не убедил нас в своей честности. Тебе представилась возможность изменить наши суждения, воспользуйся ею!

— Я провожу вас до столицы и укажу на девушку, укравшую корону. По моему мнению, этого довольно.

— Не тебе решать! — пришел в ярость Гайтус. — Зачаруй их, или остаток пути сам проведешь связанным!

— Попробуй заставить меня! — рассердился маг. — Только вспомни сперва, что на семерых у вас один меч и пара мастеров, которые цепенеют от ужаса при мысли о битве с себе подобными! Воистину, я едва удерживаюсь от того, чтобы не замуровать вас вместе с ворами и не отправиться после по своим делам!

Кнэфы теперь открыто ухмылялись, неожиданно получив защитника, а путники с тоской подумали о потерянном оружии. Лорд же взирал на молодого человека с возрастающей неприязнью — он совершенно не привык к столь непочтительному обращению.

— Что ж, осени нас своей мудростью, будь добр, — ядовито предложил он Кристиану. — Какую участь отвел бы ты этим ворам?

— Попросту отпустил бы.

— Они участвовали в заговоре против короля, похитили бесценную реликвию, оказывают сопротивление королевским мечникам, а нам полагается отпустить их с миром?!

— Хоть с миром, хоть с проклятиями — это как вам угодно. В дороге они нас бесспорно задержат, а мне показалось, вы спешите. Сковывать их льдом я не возьмусь, и заставить меня вам не удастся. Стало быть, выбора у вас нет. Да и на что вам эти кнэфы? Пусть убираются восвояси, хлопот меньше. За что вы будете их судить? Королева дала вам тайное поручение, а вы совершаете одну оплошность за другой и хотите предать это огласке?

Больше всего на свете в то мгновение лорд желал отстегнуть пояс с ножнами и придушить им мерзкого чужака, дерзящего ему и его соратникам. И особенно ярился Гайтус от того, что речи мага хоть и ощеривались подобно бродячим псам, а все же отличались явной разумностью. Ведь если поразмыслить, во всем он выходил правым, вот только Его Светлость не признался бы в этом даже под пытками.

— Милорд, — Лекен постарался скрасить колкости Кристиана, — к чему нам и вправду беспокоиться об этих кнэфах? Главная для нас забота — найти воровку в Брадосе и скорейшим образом вернуть корону. Не стоит распалять себя понапрасну, добиваясь покорности от этих потерянных людей.

В груди лорда клокотал гнев, однако, он не опустился до брани и принудил себя мыслить ясно. Приняв властную, отчужденную манеру, он произнес:

— Поскольку превыше всего я ценю покой и благополучие их величеств, я последую совету лекаря. Само ваше присутствие, — он с презрением посмотрел на воров, — нанесет оскорбление всему отряду, поэтому убирайтесь прочь. Но если впоследствии на вас вновь падет даже малейшее подозрение в преступном сговоре, вас казнят без всякого дознания.

Кнэфам подобное решение пришлось вполне по душе. Под враждебными взорами путников они, подгоняя лошадей, сорвались с места, обогнули отряд и понеслись по тракту на север, удаляясь от столицы.

Лорд глядел им вслед с бессильной злобой, втайне надеясь, что их поразят насланные богами удары молний. Усталость вдруг навалилась на него тяжким грузом, испытывая на прочность волю и выдержку. Гайтус ощутил горькое сожаление от того, что не проводит дни Излома зимы в родовом замке, и даже не сможет присутствовать на пиру у короля. Вместо этого ему суждено скитаться по дорогам Веллуры в поисках украденной короны.

Остальные всадники уважительно молчали, ожидая приказов лорда. Кристиан тем временем расчистил завал на дороге, а после лекарь, спохватившись, тихонько передал ему плащ, подобранный им со снега. В конце концов, Браско не утерпел и шепотом спросил у старшего мечника:

— Когда же привал?

Освальд шикнул на него, хотя и сам был голоден. В следующий миг у Ламберта предательски громко заурчало в животе. Молодой мастер смутился, а Лекен осуждающе посмотрел на Гайтуса. Его Светлость походил на грозовую тучу, но все же уступил соратникам и вымолвил:

— Пустим коней шагом и поедим в седлах.

С некоторым разочарованием путники потянулись к дорожным сумкам, снимая рукавицы. Тесса, успевшая ранее достать флягу с водой, неловко отхлебнула из нее и закашлялась. Кашель получился хриплый, идущий из самой груди. Кристиан, уже поставивший ногу в стремя, остановился и повернулся к девушке:

— Вы больны?

Тесса не смогла ответить, борясь с приступом. Горло ее словно щекотали изнутри пером, и кашлять от этого хотелось все больше.

— Развести бы костер, да приготовить отвар, — расстроенно сказал старый лекарь. — И полежать бы ей в постели, а не скакать против холодного ветра.

— У вас есть травы, чтобы заварить их? — спросил маг.

— Травы имеются в достатке, но без огня толку не будет.

— Смешайте их в холодной воде, об остальном я позабочусь.

Лекен удивленно покосился на мужчину, но не стал противиться и вытащил из своей сумы мешочки с нужными травами. Глиняную плошку и флягу ему протянул Освальд. Отмерив сухих веточек на снадобье, лекарь перемешал их с желтоватым порошком, залил водой, а затем отдал сосуд Кристиану. Другие всадники с любопытством наблюдали за их действиями. Маг немного подержал плошку в руках — и от нее внезапно потянулись струйки пара, хорошо различимые в зимнем воздухе. Осторожно касаясь сосуда, будто из боязни обжечься, он передал его Тессе.

— Горячий! — воскликнула девушка и аккуратно отпила отвар, стараясь не пролить ни капли.

— Однако, ты умелец! — присвистнул Браско. — Чаруешь почти без передышки, и все с пользой — врагов в лед заковал, лавину обрушил, без огня воду согрел. А ведь отпирался, что не мастер.

— Сколько Рун ты прошел? — со смешанным чувством восхищения и опаски осведомился Ламберт.

— Три десятка и еще шесть, — бесстрастно ответил Кристиан.

Мастера бросило в жар, и ему показалось, что на голове у него зашевелились волосы. Простые воины обыкновенно не вмешивались в дела магов, и тонкостей их ремесла не знали, поэтому, заметив его изумление, Освальд спросил:

— Это много?

— Мне не известен ни один мастер, изучивший хотя бы три десятка Рун, — в смятении отозвался Ламберт. — Даже главному мастеру Гевлину не хватило двух до этой цели.

Мечники уставились на диковинного чародея, обдумывая столь невероятные сведения. Чуть погодя, Браско осведомился с любопытством:

— Сколько же всего этих Рун?

— Ровно четыре десятка.

— Ему, выходит, всего четырех не хватило...

— Если он не врет, — вставил Грут, нарезающий кинжалом вяленое мясо.

— Вряд ли, — не согласился Ламберт. — Все мы видели ту снежную волну, такое слабому магу не под силу. И ведь он даже не поморщился!

— А отчего ему морщиться? — не понял младший мечник.

— Магия причиняет боль, — объяснил мастер. — Чем крепче чары, тем больнее. Бывает, после немалых усилий тело судорогой сводит, слезы выступают, или все тело как иглами колет. Если вовремя не остановиться, можно и сознание потерять.

— Я-то по глупости жалел, что без дара родился, — протянул Браско. — И зачем тогда вовсе в мастера идти?

Маг замялся, подыскивая слова. Вместо него ответил Грут:

— Почета больше, и плата за услуги выше. Потерпишь за такое.

Ламберт смущенно промолчал, не став добавлять, что и работа занятнее, чем у обычных мечников.

Тесса наконец допила отвар, вернула плошку Освальду и не забыла поблагодарить лекаря. Кристиану она не сказала ничего, и, похоже, была в замешательстве на его счет.

После того, как она справилась со снадобьем, Гайтус снова велел всем трогаться в путь и побыстрее закончить трапезу, однако чужой маг при этом не сдвинулся с места и неожиданно предложил Тессе поменяться конями.

— Зачем это? — удивилась девушка.

— Вот прокатишься на Регене, тогда поймешь мой замысел, — загадочно отозвался мужчина.

Тесса собиралась отказаться, но маг выглядел столь таинственно, а жеребец отличался такой крепостью и красотой, что она решилась на обмен. Пока она спешивалась, молодой человек обнял ладонями морду Регена и зашептал ему что-то, поглаживая. Ламберт, напрягший слух, узнал язык друидов, однако слов не разобрал.

— Он довезет тебя до столицы, — сказал девушке Кристиан и помог ей взобраться в седло.

Тесса чуть покрутилась в нем, привыкая. Жеребец повернул голову, и ей показалось, что он смотрит на нее с осуждением, не выказывая восторга от близкого знакомства.

— Я ему не нравлюсь, — заметила она.

— Возможно, его мнение улучшится, — двусмысленно бросил мужчина, взлетая в седло лошадки, выданной девушке в казармах Брадоса.

Тесса не стала спрашивать, что он имел в виду, и взяла поводья. Не дожидаясь других команд, Реген стронулся с места, рысью догнал лошадь Гайтуса, а затем перешел на шаг. Изредка он недовольно фыркал и прядал ушами, но не смел ослушаться хозяина. Тессе мнилось, что жеребец снисходительно терпит ее на своей спине и что направлять его не нужно — он сам найдет дорогу.

Когда путники подкрепили силы — Кристиан при этом держался отстраненно и, по всей видимости, не мучился от голода, — лорд объявил, что теперь они не остановятся до самого Брадоса.

— Быть может, мы успеем вернуть корону до окончания пира, — с надеждой сказал на это Освальд.

— Если нам повезет, — откликнулся Гайтус каким-то пустым голосом. Его вера в успех похода словно растворялась в приближающихся сумерках.

Глава 14 ↑

В парадной зале королевского замка Сокта царила праздничная суматоха. Приготовления к пиршеству начались загодя, еще ранним утром, когда стражники пропустили во внутренний двор телеги со свежими ветками сосны, распорядитель разбудил слуг и отправил тех, что порасторопнее, к колодцу за чистой водой, а в подвальном ярусе кухарь растопил огромный очаг, после наведавшись со своими помощниками в кладовые и погреба. К закату служанки украсили залу сосновыми венками и гирляндами, переплетя их лентами и повесив на них нити с золотыми монетами. Принесенные столы накрыли белоснежной тканью, уставили серебряными приборами и хрустальными чашами. Сотни свечей в канделябрах давали достаточно света, и можно было сколь угодно любоваться сводчатым потолком, узорчатым полом из гладкого камня, изысканными гобеленами и помостом, где стояли массивное сиденье с резной спинкой для короля и другое, чуть поменьше, для королевы-матери.

Вдали от этой суеты королевские покои казались особенно пустынными и наполненными тишиной. Воздух там словно пропитался тревожным ожиданием, а о предстоящем пире напоминал лишь праздничный наряд Его Величества, который держал в руках один из пажей. Сам король стоял у большого — во весь рост — мутноватого зеркала и глядел на свое отражение. Собственное бледное лицо сердило его — он не хотел поддаваться волнению, однако не умел еще справляться с приливом чувств. Он ждал вестей от Гайтуса, а они все не приходили, и потому Никлосом овладело беспокойство.

Оно появилось еще на рассвете, когда король проснулся с сильно бьющимся сердцем — от увиденного им ночью сна. Он лежал в постели и широко раскрытыми глазами смотрел на складки балдахина над головой, пока не пришли слуги, чтобы помочь Его Величеству одеться. Никлос не решился отослать их, хотя с радостью остался бы в одиночестве: он боялся, что о его причуде тут же доложат королеве-матери, и она встревожится. Юноша не желал прибавлять ей хлопот — ведь и за короной она послала ради благополучия сына.

Королю подали роскошный завтрак, однако он почти не притронулся к закускам и лишь чуть пригубил вино. Позже слуга сообщил ему, что занятия с наставниками в тот день были отменены по приказу Систении. Юношу обрадовало это известие: чтение книг, письмо и долгие беседы выпивали из него силы, вызывали головную боль и рассеянность. Иногда ему становилось невыносимо продолжать урок, и тогда он прерывал его под вымышленным предлогом. Никлос чувствовал, что слабость его болезненная, глубоко засевшая, но все же к лекарям не обращался из боязни расстроить мать и из затаенного страха перед отцом, воспоминания о котором отчетливо проступали в его памяти.

Образ Гредвира неуклонно следовал за Никлосом, куда бы тот ни направился и какому бы делу ни посвятил себя. Юноша помнил отца, как человека грозного, решительного, с суровым лицом и таким же нравом. Он учил сына крепнуть телом и духом, не ждать от окружения помощи или сочувствия. Он никогда не одобрял жалоб. После его смерти Никлос начал принимать заботу матери, старавшейся смягчить для него тяготы власти, но до конца ей так и не доверился.

Около полудня Его Величество отправился в купальню и, погрузившись в горячую воду, смягченную ароматными маслами, вспомнил свой ночной сон. Ему приснилась Луана — девушка, которую он считал самым красивым и обворожительным созданием из когда-либо виденных им. У нее были прелестные медового цвета локоны и восхитительные серо-зеленые глаза, обрамленные длинными ресницами. Королю нравились ее задумчивость и сдержанность, ум и даже некая величавость. Она чудесно играла на лютне, грациозно танцевала, непринужденно поддерживала беседу. Особенным же достоинством Луаны, как полагал Никлос, выступало ее умение слушать. Она слегка склоняла голову набок, опускала взор, и Его Величество мог раскрыть ей величайшие секреты, не сомневаясь, что с ней они будут пребывать в полной сохранности.

Отец девушки, лорд Виллен, неизменно поощрял встречи Луаны и Никлоса. Зимой им приходилось ограничивать себя прогулками по галереям паласа или разговорами в тронной зале, но король был счастлив и этим. Именно у подножия своего трона, он, понизив голос до шепота и наклонившись близко к Луане, поделился с ней тайной — о том, что королева-мать отправила лорда Гайтуса в Северный храм. Никлос долго сомневался, стоит ли говорить о походе, но ему хотелось произвести впечатление на обычно спокойную, вплоть до холодности, девушку, и она заверила его, что ни одной живой душе не передаст слова короля.

Во сне же Луана была сердита на Никлоса, хотя он не мог припомнить причины этого. Они как будто беседовали о короне, а потом девушка вдруг разгневалась, начала упрекать его, говорила обидные слова. Теперь юноша опасался, что сон этот послан ему не зря. Неужели боги предупреждали Никлоса о грядущей неудаче?

* * *

Примеряя одеяние, пошитое королевскими портными для пира, Его Величество внимательно оглядывал себя в зеркале. Сколь ни хотелось ему казаться старше, черты лица и телосложение выдавали в нем юный возраст. Луане же в прошедшем году минуло восемнадцать, и Никлос боялся, что она предпочтет ему более зрелых молодых людей.

Один из пажей поставил перед зеркалом стул с бархатной подушкой и, как только король опустился на сиденье, принялся укладывать его белокурые волосы костяным гребнем. В то же мгновение другой паж распахнул двери королевских покоев и объявил о визите главного мастера Гевлина. В ответ Его Величество лишь вздохнул, безропотно принимая свою участь.

К появлениям мастера Никлос относился как к досадной необходимости, покорно терпя слетающие с его уст донесения, прошения и советы. Этот неприветливый мужчина отчего-то вызывал у короля беспокойство. Присутствие Гевлина всегда отличалось некоей навязчивостью, а манеры его были подавляющими, будто он выступал строгим наставником, а его правитель — неопытным и неумелым учеником. Маг нередко высказывал вслух, насколько его заботят сохранность и благополучие Его Величества, и всячески убеждал Никлоса пополнить свое окружение мастерами из столичных казарм. Но, несмотря на похвальное рвение Гевлина, король чувствовал себя увереннее и свободнее именно в его отсутствие.

Главный маг Веллуры коротко приветствовал короля и остановился чуть в стороне от него. Он был довольно высоким мужчиной, крепким в плечах, с темными волнистыми волосами, тронутыми сединой, и резкими чертами лица. Распознать в нем воина не составляло труда. Он не растерял выправку с годами, ловко управлялся с оружием, и молодые маги съеживались под его пристальным взглядом. Гевлин главенствовал над мастерами королевства более двух десятков лет, и уже долгое время никто не мог превзойти его в магическом искусстве.

Никлос повернул голову и вопросительно посмотрел на мужчину, позволяя ему обратиться к королю.

— Ваше Величество, — тут же произнес Гевлин низким и сухим, как песок в лекарских часах, голосом, — все приготовления к пиру завершены. Я удвоил стражу на постах и лично обошел дозорных.

— Разве не командир гарнизона должен выполнять эту работу? — удивился юноша.

Главный мастер презрительно скривился, вспомнив нерасторопного ратника с круглым животом:

— Он очень занят, Ваше Величество, и я предложил ему свою помощь.

— Чем же он занят, если не своей службой? — не понял король.

Гевлин замялся, подыскивая ответ. Командир гарнизона относился к магам с боязнью, и главный мастер с легкостью установил над ним свою власть, отдавая стражникам те приказы, которые считал нужными. Его Величеству об этом, пожалуй, знать не следовало.

— А впрочем, — продолжил Никлос, рассматривая в отражении золотую цепь на своей шее, — меня сейчас занимает другое. Я хочу одарить лорда Виллена альтийским[44] клинком, который я нашел среди ценностей королевской казны. Вот только ножен при нем не было. Я велел изготовить их, но позабыл отправить за ними слугу. Вы окажете мне большую любезность, если принесете эти ножны в мои покои, мастер Гевлин. Право, так лучше всего: только вам я могу доверить столь ценную вещь.

Во взгляде мага сверкнула злость, но он заставил ее потухнуть и затаиться на время.

— Ваше Величество оказывает лорду Виллену большую честь, — бесстрастно сказал он.

— Я хочу наградить его за преданное служение короне, — улыбнулся Никлос. — Лорд Виллен всегда поддерживает королевские указы и щедро жертвует на обустройство столицы.

— Как будет угодно Вашему Величеству, — поклонился Гевлин.

Стремительно развернувшись, он вышел. В груди его кипела ярость. Широко шагая и стуча каблуками, подбитыми железом, маг мысленно поносил короля последними словами.

'Ничтожный мальчишка! — думал он. — Что за тупица! Сколько еще мне терпеть его скудоумие, пока он не догадается пожаловать мне земли и титул? Уже три года я гну на него спину, как до того служил Гредвиру, а он наделяет альтийским мечом лицемера и предателя! Виллен только и ждет, чтобы захватить власть и втоптать в грязь короля и его дрянную матушку. И о чем только помышляла эта курица, когда обратилась за помощью к Гайтусу? Разве не главному мастеру надлежало отправиться в поход за священной короной?'

Сердито раздувая ноздри, Гевлин шел по галереям замка. Он намеренно выбрал самый долгий путь до мастерских, чтобы не облагодетельствовать Его Величество своей расторопностью.

'Этот дурень так увлекся дочерью Виллена, что глупая любовная лихорадка застилает ему глаза! — продолжал негодовать маг. — Лорд, разумеется, извлечет из такого положения всевозможные выгоды. Верно, сам потрудился свести голубков. И чем только король приятен этой девице? Еще бы чуть худобы, и был бы поистине тщедушным, а кожа так и вовсе болезненной бледности. Придворные лгут ему в глаза, обкрадывают, а у него нет ни ума, ни твердости, чтобы напустить на них страху. Его отец хоть и не проявлял особенной мудрости, а все же правил жесткой рукой'.

Мастер шумно дышал от гнева и совсем не глядел по сторонам, пролетая через замковые арки и переходы, как черная тень. Пересекая галерею с колоннами, разделявшую два внутренних дворика, он поднял голову и едва не вздрогнул: у одной из каменных опор, сложив руки на груди, стоял лорд Виллен и наблюдал за ним.

На мгновение Гевлин растерялся, сбавив шаг, но затем направился вперед с прежней решимостью. Ему нисколько не хотелось беседовать с ненавистным любимцем короля, и он лишь поприветствовал его кивком. Виллен, однако, был в хорошем расположении духа, что обычно прибавляло ему дерзости и самомнения, а потому не отказал себе в удовольствии задеть гордость мага.

— Вы так спешите, мастер Гевлин, — с тончайшим намеком на насмешку сказал он. — Верно, Его Величество дал вал необычайно важное поручение.

— Именно так, — процедил воин, неохотно останавливаясь.

— Король очень ценит вас. Известно ли вам это? Он говорил мне как-то за вечерней трапезой, что у нет более покорного и проворного слуги, чем мастер Гевлин.

Маг испытал жгучее желание вцепиться Виллену в горло, но лишь растянул губы в кислую улыбку и ответил:

— Стремлюсь поддержать Его Величество в это нелегкое для него время.

По лицу лорда вдруг скользнула настороженность, будто Гевлину удалось отгадать его сокровенные мысли.

— Что вы имеете в виду? — спросил он.

— Я имею в виду кончину короля Гредвира, разумеется, — разъяснил мастер, внимательно глядя на Виллена.

Тот немедленно совладал с собой и с лицемерным радушием произнес:

— Ваше рвение весьма похвально. Королевству всегда требуется помощь магов, пусть даже в годы долгого затишья.

— Враги короля порой имеют дурную привычку затаиваться и ударять в спину, — ядовито улыбаясь, подхватил Гевлин. — Работа мастеров не заканчивается с завершением войн.

— Ваши слова вселяют в меня полную уверенность в сохранности Его Величества, — слегка поклонился ему Виллен, словно бы в благодарность за хорошую службу.

Маг тоже изобразил поклон, подчеркнуто вежливый и тщательно отмеренный, и поторопился покинуть галерею, погрузившись в раздумья еще более черные, чем те, что одолевали его до встречи с лордом.

Высокомерие Виллена, размышлял он, становилось нестерпимым. Если бы только король прозрел на его счет, но, похоже, мальчишка был совершенно на это не способен! Придется все же Гевлину подсобить ему. Магу лишь требовалось на краткое время завладеть короной, когда Гайтус отыщет ее и доставит в замок. Как и вовсе этот остолоп упустил ее? Одурачен парой алчных кнэфов! Мастер не отказался бы поглядеть, как лорд падет ниц перед Систенией и примется вымаливать прощение за свою оплошность.

Впрочем, услышать о его нынешних успехах Гевлину было бы занятно. Гайтус отличался таким упрямством и напористостью, что непременно вернул бы корону, однако к пиру он успеть не мог. Зря только мастер уплатил за кражу той шайке кнэфов. Единственный прок от их разбойничьей забавы — это вести о пропаже короны. И как некстати молчал Грут! Должно быть, растратил всю магическую кровь, а без нее птиц не отослать. Ожидание и неведение раздражали Гевлина, но он напомнил себе о награде: немного чар на венце не повредят Его Величеству, зато сам маг обзаведется землей и станет называться лордом, а Виллен поплатится за свой длинный язык.

С подобными мыслями Гевлин добрался до замковых мастерских и принял из рук кузнеца великолепные ножны, над которыми вдобавок потрудился кожевенник. Узорчатые пластины из серебра украшали верхнюю часть и оконечник. На черной коже, обтягивающей деревянную форму, сияло золотое тиснение. Маг завистливо провел по нему пальцами, затем поднял ножны к глазам и рассмотрел искусную гравировку. Кузнец окликнул его и осведомился, не нужно ли господину что-то еще, но мастер досадливо качнул головой, повернулся на каблуках и устремился обратно в королевские покои, на сей раз избрав кратчайший путь.

Никлос прохаживался перед зеркалом, изучая в отражении, как движутся при ходьбе складки его королевской мантии, обшитой белым мехом горностая. Гевлин поклонился королю и, принудив себя к безраздельной учтивости, сказал:

— Позвольте, я вложу клинок в ножны, Ваше Величество.

— О да! — воскликнул юноша. — Я же не дал вам полюбоваться на сам меч! Ужасное упущение, ведь это прекрасный клинок.

Позвав слугу, он велел тут же принести альтийский меч. Когда это было исполнено, маг сжал оружие в ладонях и притворился, что внимательно разглядывает его, восхищаясь тонкой работой. На самом же деле, клинок занимал Гевлина лишь потому, что сделан был из превосходной податливой стали, на которую беспрепятственно ложились чары главного мастера.

Застыв на месте и не переставая касаться меча, маг припомнил всю свою ярость и ненависть к Виллену и приказал оружию в бою не слушаться лорда, отводить в сторону его удары, а при случае даже покалечить или убить своего хозяина. Угрызения совести ничуть не беспокоили Гевлина при этом. Долгие годы неблагодарной, не отмеченной наградами или благоволением короля службы заставили его прийти к заключению, что каждый человек должен сам ковать свое счастье и пользоваться любой возможностью обрести почет и богатство.

Наложив заклятие на меч, мастер с поклоном передал его Никлосу, а тот, окинув одобрительным взглядом ножны, препоручил клинок заботам слуги и приказал не выпускать его из виду.

Чуть погодя дверь в покои снова отворилась и появившийся из-за нее старший распорядитель замка доложил о скором начале пира.

— Уже? — вдруг встревожился Никлос.

— Солнце заходит за горизонт, Ваше Величество, все гости собрались в парадной зале, — степенно ответил слуга.

Гевлин увидел замешательство короля и тревогу, которую тот не в силах был скрыть. Чувства эти явились для мага вполне понятными — Никлос полагал, что на пиру состоится коронация, но никаких сведений об успехе Гайтуса он все еще не получил. Мать короля оставалась в своих покоях в эти дни, однако не преминула бы поделиться радостью с сыном.

Самого же Никлоса ужаснул подобный поворот событий. Неужели с отрядом лорда Гайтуса приключилась беда? Ему бы не хотелось, чтобы кто-то умер из-за его прихоти. Быть может, мать скрыла от него возвращение лорда и намеревалась приятно удивить сына на пиру? Ведь и Луана выказывала нетерпение в беседах о коронации — неужели Никлосу придется сделаться лгуном в ее глазах?

Вздохнув, Его Величество призвал себя к спокойствию и в сопровождении Гевлина отправился в парадную залу, изо всех сил желая увидеть там лорда Гайтуса.

* * *

На королевском пиру собралось множество гостей: от лордов и их леди до состоятельных купцов, отобранных главой городской гильдии. Перед появлением короля они прохаживались по зале, приветствуя друг друга, занимая время разговорами об охоте, наследных отпрысках и снежной зиме. Залу наполняли пустые речи и натянутые улыбки.

Когда старший распорядитель торжественно объявил о прибытии Его Величества и королевы-матери, знатные гости замерли в низких поклонах. Никлос и Систения вошли в залу через широкую арку, над которой висели гербы всех землевладельцев королевства. Неторопливо прошествовав к помосту, возведенному в средней части залы, они расположились на своих тронах, а по правую руку от них встал распорядитель, чтобы громко произносить имена и титулы гостей, поочередно представляемых королю и преподносящих ему праздничные дары. Лишь затем им позволялось опуститься на скамьи за пиршественным столом.

Улучив краткий миг до начала церемонии, Никлос взглянул на мать, но она только печально покачала головой, признавая отсутствие благих вестей.

Худоба Систении, всегда отличавшая ее сложение, теперь сделалась еще более заметной. От волнения королева уже несколько дней не могла принимать пищу, хотя верные прислужницы и умоляли свою госпожу отведать пусть самую малость из приготовленных для нее яств.

Облачилась Систения в богатый наряд из красного бархата с золотистой оторочкой и свободными рукавами из расшитого узорами розового шелка, однако ключицы ее слишком выдавались вперед, указывая на истощение. Ожерелье из ярких драгоценных камней подчеркивало бледность королевы, а убранные за спину светло-русые волосы открывали заострившиеся скулы. Никлос перенял ее черты и болезненность, лишь глаза у него были от короля — зеленые, а не голубые, как у матери.

Систения ждала Гайтуса с короной до последнего мгновения. Приготовления к коронации проходили тайно, даже приглашенного храмовника из Брадоса укрыли в одной из галерей до начала пира, и теперь недоставало лишь самой реликвии, но лорд не вернулся в назначенный срок. В отчаянии Систения подумывала остановить празднование, если он все же явится до того, как с небосвода исчезнет звезда Эрне и гости разойдутся.

Незадолго до Излома зимы королеву-мать посетил казначей, горестно умолявший ее не предаваться расточительству. Согласно его донесению, казна неумолимо опустошалась, а доходов недоставало. Систения же не хотела повышать королевский налог до страдной поры, а то и до самой осени, чтобы снискать для Никлоса народную приязнь. Пусть бы ее сын славился как щедрый и милостивый правитель.

Королева хорошо помнила время, когда случилось восстание в Салнире. Гредвир сильно гневался, немедля отправился к южным границам, а когда возвратился, потерпев поражение перед лицом салнирской отваги и находчивости, сказал, что если королевство подгниет с самых низов, то величие правителя обратится в прах, и он не сможет удержать даже стены собственной крепости. С этой правдой Систения жила после кончины супруга, стараясь расположить к сыну и крестьян, и господ. Раздавая вознаграждения и милости, она едва не навлекла на себя и Никлоса нужду, и теперь необходимо было приурочить коронацию к одному из празднований, чтобы избежать лишних растрат. К несчастью королевы, ее надежды на Излом зимы не оправдались. Оставалось лишь дожидаться весеннего Праздника Цветения, когда народ привечал вступление в новый год.

Гости тем временем подходили к трону, кланялись и предлагали подношения королю и королеве-матери. Лорд Роверик, представленный их величествам одним из первых, передал в королевские погреба бочки с вином, которые он купил у приглашенных на ярмарку в Анжен торговцев. От внимания мужчины не ускользнули подрагивающие от напряжения губы короля и крепко стиснутые руки Систении. Все это удивило лорда. Ему думалось, что после приветственной церемонии начнется коронация, а ей полагалось вызывать у их величеств радость вместо беспокойства. Лорд вспомнил и о том, что не встретил Кристиана в столице, хотя маг обещал навестить его перед пиром. Все эти события так насторожили Роверика, что ему захотелось поскорее возвратиться в свой замок.

Виллен, вопреки ожиданиям короля, приветствовал его одним из последних среди знатных владетелей земель. Луана ступала подле него, и, по общему признанию, девушки красивее нее не нашлось бы в парадной зале в тот вечер. Мать ее в молодости тоже считалась красавицей, но умерла, произведя на свет наследника — брата Луаны — а новой жены Виллен брать не стал.

Его Величество в ответ на дар лорда преподнес ему альтийский клинок в ножнах, чем вызвал изумленное перешептывание в рядах гостей. Виллен произнес благодарность королю, но Роверику, сидящему неподалеку, почудилось, будто лорд усмехнулся. Никто, впрочем, не приметил, с каким злобным презрением смотрел на Виллена главный мастер Гевлин, уже предвкушающий скорые вести о несчастье, произошедшем с лордом.

Когда все до единого гости разместились за столами, началась праздничная трапеза, за которой короля и лордов развлекали музыканты, забавники и песенники. В Веллуре для каждого праздника народ пел особые песни, и в такие времена, как Излом зимы, по всему королевству вокруг вечерних костров собирались звучные хоры. На пиру в Сокте песенники услаждали слух господ в размеренной и ненавязчивой манере, а за стенами замка те же песни громко и весело распевали горожане на улицах и площади Брадоса.

Гости пили вино, переговаривались, смеялись. Никлос же на своем троне походил на дух, прибившийся к миру людей. От неопределенности и ожидания его бросало то в жар, то в холод. Изредка у него начинала кружиться голова, и он сделался очень рассеянным, будучи не силах долго удерживать взгляд в одной стороне или размышлять о важных вещах. Он едва прикоснулся к пище, несмотря на увещевания королевы-матери, которая, впрочем, тоже не испытывала голода.

Столь странное их поведение не могло укрыться от гостей, и те осторожно обменивались друг с другом догадками о возможных причинах. Роверик, так и не увидевший коронации, решил, что тем и озабочен правитель. Верно, в пути с Гайтусом случилось нечто неприятное, иначе он присутствовал бы на пиршестве, и на челе Никлоса блистала бы священная корона.

Виллен, в отличие от короля и Систении, казался весьма довольным. Он отпускал многочисленные шутки, беспрестанно обнажал в улыбке белые зубы и прикладывался к своему кубку. Никлоса это отчего-то обижало, хотя подобное поведение лорда и указывало на сдержанность Луаны, не выдавшей ему королевский секрет — а иначе, по мнению юноши, Виллен был бы опечален.

Сама девушка всего дважды взглянула на Его Величество с самого начала пира, что беспокоило юношу наравне с отсутствием Гайтуса. По счастью, король не слышал разговора, состоявшегося между Вилленом и его дочерью утром того же дня в одной из галерей Сокты, а не то сердечные муки и вовсе стали бы для него невыносимыми.

— Отец, — говорила тогда Луана, — сколько еще мне терпеть мучения в беседах с Никлосом? Он довольно мил и любезен, но не пора ли вам подыскать мне достойного супруга? Мне хочется владеть своим замком и землями и получить в мужья лорда, имеющего влияние при дворе.

— Как это славно! — захохотал Виллен. — Ибо я желаю для моей прелестной дочери того же. Однако сперва нужно проявить терпение. Вскоре наступят смутные времена, Никлосу и его матушке придется уступить трон по закону силы, а мне, вероятно — подавить недовольство некоторых лордов. Когда сражения поутихнут, ты выберешь себе супруга и земли по душе — королю никто не посмеет отказать.

Держа в уме обещание отца, Луана на пиру украдкой рассматривала знатных господ — землевладельцев и их сыновей — и едва ли вспоминала о Никлосе.

Пиршество продолжалось до полуночи, пока звезда Эрне не пропала с небосвода до следующей зимы. Его Величество в расстроенных чувствах повернулся к матери, и отчаянная горечь в ее глазах больно уколола его в сердце.

Слуги с канделябрами в руках уже провожали гостей до покоев, отведенных им в замке на эту ночь, за стенами Сокты еще раздавались песни и горели огни, а Гайтус так и не появился, с короной или без нее.

Глава 15 ↑

Отряд, возглавляемый лордом Гайтусом, добрался до столицы уже в темную, вечернюю пору. На небе горела луна, изредка застилаемая лоскутными облаками, которые ветер гнал на восток. Эрне по-прежнему светила ярким белым светом, и другие звезды блекли в сравнении с ней, а горожане то и дело задирали головы, выискивая ее взглядом среди крыш.

Около Брадоса примостилась небольшая деревушка, однако, путники миновали ее, не придерживая коней. Только Браско с грустью посмотрел на приземистую, крепкую хижину, выпускающую из каменной трубы серый дым. Он шел из очага, сложенного дедом и братом мечника, и вокруг него, должно быть, собралась за вечерней трапезой семья Браско.

Городские ворота все еще были открыты, и за ними повсюду ощущался праздник. Узкие улицы заполнились людьми всякого рода: ремесленниками, подмастерьями, купцами, кнэфами, воинами, слугами из домов побогаче, бродягами. Все они стремились к площади или от нее, заглядывая в таверны. Торговцы прохаживались с лотками, предлагая карамель и печеные яблоки на палочках в обмен на пяток медных монет. Встречались и женщины с корзинами — помощницы пекарей, которые разослали их продать оставшиеся в пекарнях пироги, сработанные после полудня.

На стенах нижних ярусов домов крепились факелы, разгоняющие тьму, но их все же недоставало, и пятна света на улицах перемежались полосами черноты. Пахло смолой, дымом, копыта лошадей цокали по мостовым, откуда-то доносилось пение. Вдалеке выбрасывал в воздух искры костер, разведенный на площади. Каждый год он устраивался на том же месте, а сажа от него после смывалась тающим снегом и дождями.

Едва Гайтус и его соратники оказались в стенах города, им пришлось замедлить ход, чтобы влиться в людской поток. Направляя лошадей друг за другом, они двинулись к казармам магов, расположенным в полусотне шагов от площади. Оружие мечники, мастера и Грут могли раздобыть только там, ибо строения, отведенные под нужды простых королевских гвардейцев, находились во внешнем дворе Сокты, в опасной близости от короля и пребывавшего на пиру Гевлина. Освальду не слишком хотелось объяснять командиру гарнизона, для чего им с Браско понадобились лишние мечи и арбалеты, и куда они подевали свои собственные. Ламберт, в свою очередь, не был уверен, что в оружейной мастеров их с готовностью одарят подходящими клинками, но отсутствие Гевлина внушало надежду на благополучный исход.

Пробираясь верхом через толпы охваченных весельем горожан, путники старались не выпускать из виду Кристиана, хотя, вопреки их ожиданиям, молодой человек вел себя вполне миролюбиво и даже на зависть остальным разжился большим пирогом, начиненным кроличьим мясом. Он предложил купить еще один для Тессы, но девушка отказалась, чтобы не обидеть соратников. Браско пробурчал нечто вроде 'мог бы и меня спросить', однако маг его будто бы не услышал. Тогда мечник мстительно заметил, что сухой кусок скорее в горле застревает. Кристиан и бровью не повел, а просто достал свою флягу и вытянул руку в сторону колодца, мимо которого проезжал отряд. Оттуда выскользнула струйка воды, и вскоре маг уже сделал несколько глотков из нагретого сосуда. Браско только крякнул от неудовольствия.

Ворота в казармы мастеров охранялись стражниками, набранными из гвардии Его Величества. Узрев знакомых магов, они пропустили их, не расспрашивая ни о чем. Во дворе Ламберт спешился и немедля отправился к оружейнику, который обыкновенно ковал мечи и ладил арбалеты для наделенных магическим даром воинов. Вскоре выяснилось, что тот кузнец — сердитый, жилистый мужчина, уже в летах, но по-прежнему могущий поднять молот — наотрез отказался оделить молодого мастера сразу пятью клинками без приказа Гевлина. Отчаявшись договориться с ним, Ламберт привел его к отряду, где сварливый оружейник высказал остальным путникам, что он думает об их неразумной просьбе.

Некоторое время продолжалась перебранка, и воины остались бы с пустыми руками, если бы Гайтус в сердцах не предложил написать для главного мастера бумагу, заверенную родовой печатью. Лишь тогда кузнец недоверчиво посмотрел на него и проворчал, что лорд, хоть он и не маг, может выбрать себе оружие, да только меч у него уже имеется — стало быть, пусть укажет на арбалет, какой ему по нраву. Мастера же получат свои клинки, но другим странникам следует отправиться в казармы при замке и попытать счастья там.

Произнеся такую речь, мужчина обвел отряд гордым взглядом. Устав препираться, Гайтус уже намеревался пригрозить ему мечом, но тут дошло до нелепого: вмешался Кристиан, хотя всем было ясно, что полученное оружие не замедлит обратиться против него в случае обмана или опасности. Молодой человек наклонился к оружейнику и что-то тихо сказал ему, от чего тот изменился в лице, пожевал губами, поразмыслил немного, и кивком пригласил мага пройти за ним к одному из строений.

Кристиан спокойно спешился и отвязал от седла ножны с мечами: он не решился оставить их рядом с Тессой, когда усаживал ее на Регена. На возмущенный окрик Освальда он насмешливо ответил, что скоро вернется с оружием для путников, а если вздумает бежать, то они несомненно увидят, как он взбирается на крыши казарм, и успеют снарядить погоню. Скрывшись из виду, он, конечно, не слышал нелестных слов, какими отозвались о его дерзости лорд и его соратники, однако догадался о них.

Прошло некоторое время, прежде чем маг возвратился. Мечники уже начали проявлять беспокойство и высказали намерение последовать за Кристианом, чтобы сопроводить его на обратном пути, когда мужчина внезапно появился из скрытого темнотой дверного проема. Ножны он перебросил за спину, а в руках нес холщовый мешок, в котором что-то бряцало при ходьбе. Оружейник не отставал от него, держа на весу два больших, хорошо отлаженных арбалета.

— Пожалуйте, — кратко вымолвил маг и опустил свою ношу на землю. Оружейный мастер остановился рядом с ним.

Освальд переглянулся с лордом, торопливо спешился и заглянул в мешок. Присвистнув от удивления, он извлек оттуда меч в добротных деревянных ножнах, обтянутых тонкой коричневой кожей. В свете факелов мечник изучил клинок и одобрительно цокнул языком — сталь вполне годилась для битвы.

В неожиданном порыве щедрости оружейник отрядил им пять мечей, как они и просили, да еще связку арбалетных стрел. Теперь все, кроме Лекена, не обученного военному ремеслу, могли сражаться. Арбалеты взяли себе Грут — взамен украденного разбойниками — и Браско.

Простившись с оружейником, досадливо отмахнувшимся в ответ на их благодарности, путники покинули казармы. Когда они проезжали через ворота, младший мечник спросил у Кристиана:

— Отчего это старик так раздобрился? Ты ему заплатил?

— Предложил честный обмен, — неясно поправил маг.

— Мечи свои, что ли, после похода решил отдать?

— Вот еще! — засмеялся мужчина. — Они мне и самому нужны. Уж ради вас я бы с ними не расстался.

— Ведь не одежду свою? Или коня?

— Упаси боги! — ужаснулся Кристиан. — Уж лучше мечи, чем коня.

Браско хотел продолжить расспросы и добиться правды, однако ему помешал Гайтус, движимый более важными соображениями.

— Куда теперь? — жестко осведомился он. — Где нам искать кнэфов?

— На площадь, — маг указал направление, небрежно тряхнув головой. — Там найдутся те, кто подскажет.

Грут хмыкнул. Он знал, о ком говорит чужак. У бродяг глаза острее, чем у воров, и слышат они о многом, собирая вести по крупицам, как воробьи выискивают зернышки среди камней. Кнэфы частенько приходят к ним, звеня монетами, и не обманываются в своих ожиданиях. Бродяги чуют выгоду издалека, а обретаются как в самых людных местах, так и в забытых всеми подворотнях, где можно стать свидетелем убийства или тайной встречи.

На площади Брадоса между тем вовсю веселился народ. Ловкие забавники глотали огонь, поджигая обмотанные ветошью тонкие железные прутья. На деревянном помосте их собратья устроили другое зрелище, стараясь перекричать шумную толпу. Краем уха Кристиан услышал, как один из забавников, изображавший праведного странника, размышляет в дороге об ужасах Мглы и о прекрасных долинах богов. Возведя руки к небесам, он клялся неустанно посещать храм и жертвовать храмовникам, чтобы те попросили для него заступничества у Вейрана.

'Однако Моэри был прав, — подумал маг и, поморщившись, отвернулся от помоста. — Все же как бы удивился сам Вейран...'.

Придержав лошадь и спешившись, молодой человек забросил повод на переднюю луку седла и уже сделал несколько шагов, погруженный в свои размышления, когда его сердито окликнул Гайтус:

— Куда это ты направился так вольно? Затеряешься среди зевак, а нам останется плутать по закоулкам в поисках той девицы?

— Мы все заплутаем, если я не справлюсь у тулаков[45], где теперь Реда, — терпеливо объяснил Кристиан. — Вдобавок, оружие и коня я не брошу.

— Один не пойдешь, — отрезал лорд, кивком велев Освальду следовать за ним.

Маг только пожал плечами и зашагал дальше, не оборачиваясь. Освальду пришлось нагонять его.

Петляя между горожанами, Кристиан обогнул по дуге разведенный на площади высокий костер. Несколько раз мужчину случайно толкали или задевали руками — разгоряченные хмелем и бурным весельем люди не особенно глядели по сторонам. Сам же маг двигался к погруженной во тьму улочке, на углу которой его внимательный взор приметил старуху, сидящую на низкой, покосившейся деревянной лавке, расщепленной с одного конца. В своем ветхом сером тряпье женщина почти сливалась со стеной дома, и только глаза ее сразу выделялись на морщинистом лице. Цепкие, проворные и не скрывающие живой ум, они обшаривали площадь. Даже издалека мужчина видел, как в них играют отблески жаркого пламени костра.

Освальд чуть приотстал, испытывая желание понаблюдать со стороны. Он вовсе не боялся, что маг убежит. Не менее десяти шагов разделяло их, но мечник вдруг преисполнился совершенной уверенности, что догонит Кристиана, как бы быстро тот ни бежал. Праздничный воздух, казалось, влил в жилы воина особенную бодрость, да и оружие в руке придавало ему сил.

Молодой человек тем временем склонился над старухой и начал что-то говорить ей вполголоса, а она закивала с улыбкой. Освальд на мгновение отвел взгляд: зубы у нее были неровные, желтые и бурые, и вместо пары из них зияла пустота. Мага это, казалось, нисколько не смущало. По его движениям мечник заключил, что он задает вопросы. Старуха с готовностью отвечала, а потом и вовсе хлопнула Кристиана ладонью по колену. Мечник содрогнулся и понял, что диковинный чужой мастер когда-то завел с этой женщиной знакомство, и не в первый раз она нашептывала ему любопытные слухи и вести.

Напоследок маг отвязал от пояса мешочек с монетами и протянул одну старухе. Освальд оторопело моргнул: ему почудился золотой отблеск. Ратникам жалованье платили серебром и медью — даже королевские мастера редко владели золотом, все больше оседавшим в сундуках купцов и лордов. И уж никто бы из них не вздумал одаривать золотыми монетами бродяг, даже за щедрый рассказ о потаенных сокровищах. Мечник решил, что Кристиан либо сердоболен до глупого, либо задолжал старухе за былые заслуги. А то и вовсе Освальду примерещилось.

Когда воин и маг вернулись к отряду, Гайтус нетерпеливо спросил:

— И что же?

— Они в таверне, — отозвался Кристиан. — Той, что около мельника. Их четверо, и они прибыли в город вчера после заката.

— Все ж те кнэфы не солгали, — усмехнулся Браско. — Продали братцев с потрохами за свои жизни.

'Будто им что-то угрожало', — хмуро подумал молодой человек, но вслух этого не произнес.

Гайтус потянул коня за узду, заставив его развернуться.

— Немедленно отправляемся в ту таверну, — приказал он. — И держите оружие наготове.

Покинув площадь, они вновь погрузились в путаницу узких полутемных улочек. В Брадосе было две сотни домов, пара десятков таверн с постоялыми дворами, полдюжины кабаков, пекарни, кузницы, рынок и ремесленные мастерские для разных нужд. Все эти строения умещались в пределах городских стен, налезая друг на друга, и вместо улиц порой встречались лишь глухие закоулки. Соломенные крыши домов в иных местах едва ли не соприкасались, и непривычному человеку, ищущему взглядом хотя бы Храм Близнецов, заплутать в столице не составляло труда. К счастью, весь отряд, кроме разве что Гайтуса, хорошо знал тамошние окрестности, и теперь всадники уверенно двигались к распутью, возле которого жил и вел торговлю один из брадосских мельников. Ветряную мельницу он держал за городом, в той самой деревне, куда жаждал поскорее возвратиться Браско, а муку оттуда привозил в столицу на продажу.

Таверна, к которой устремились путники, находилась против мельникова дома. Она стояла там давно, и никто бы уже не вспомнил ее истинное название, написанное когда-то белилами на деревянной вывеске и истрепавшееся со временем до неразличимых мазков. Завсегдатаи окрестили ее 'У мельника', и под этим именем она становилась известной приезжим.

Нижний ярус таверны был выложен из камня, а над ним надстроен еще один — из дерева. Наверху располагались комнаты, которые хозяин сдавал гостям за умеренную плату. Обстановка, кушанья и напитки не отличались богатством, но и особенных упреков таверна не заслуживала. Гайтус счел ее годной, простым же людям и вовсе не стоило гнушаться подобного крова.

При таверне находилась небольшая конюшня, однако появившийся из нее конюх объявил, что для всех лошадей там места не хватит, и указал на коновязь у кузницы, освещенной тусклым фонарем шагах в тридцати от перепутья. Туда Кристиан увел Регена, забрав его у Тессы. Рядом с черным жеребцом оставили лошадей Грут и Браско.

Собравшись на мостовой между домом мельника и таверной, путники принялись держать совет.

— По числу у нас преимущество, — сказал Гайтус, — но предстать перед противником с дорожными сумами будет верхом нелепости. Кто-то должен стеречь наши пожитки снаружи.

Добровольно вызвался только Лекен, однако всех посетила мысль, что если в переулок вдруг нагрянут воры или осмелевшие от хмеля горожане, то беззащитный старик не сможет им противостоять. Мастеров, мечников и Грута лорд хотел сохранить для боя, ведь он вполне ожидал, что кнэфы вздумают оказать сопротивление. Только положение Кристиана было неясным: Гайтус опасался, что он переметнется на сторону врагов. Пусть лучше сторожит сумы на улице, чтобы соблазна не появилось.

Едва лорд остановил на молодом человеке надменный взор и открыл рот, чтобы отдать ему повеление, как маг опередил его и твердо произнес:

— Нет уж, благодарствую. Заботиться о вашем добре я не подряжался. Укажу в таверне на девушку, а дальше поступайте, как вам угодно.

— Вдруг тебе взбредет в голову сражаться против нас? — возразил Гайтус.

— А что, если я солгал вам, и пока вы разыскиваете в таверне воров, я обкраду вас и исчезну? Уж лучше, я сделаю, что обещал — приведу вас к Реде.

— А после? — настороженно спросил Браско. — Если мы будем биться с ними?

Кристиан неопределенно пожал плечами.

— Поклянись, что не предложишь им помощь, — сурово потребовал лорд. — Иначе мы заклеймим тебя заговорщиком.

— У Вашей Светлости столько притязаний на мою свободу, что удовлетворить их все совершенно не представляется возможным, — процедил маг. — Я теперь же зайду в эту таверну, заплачу за пищу и ночлег и вашей судьбой больше не обеспокоюсь.

С этими словами он подхватил свое оружие и дорожную сумку и отправился прямиком к низкой рассохшейся двери, ведущей во владения тавернщика.

Понимая, что нельзя отстать от него, а не то он испортит все дело, Гайтус мгновенно принял решение — повернувшись к кнэфу, он велел:

— Останься здесь! Заряди арбалет и стреляй в каждого, кто минует нас и бросится бежать, да не впускай никого.

Остальным лорд приказал обнажить мечи и следовать за ним. Дверь еще не успела захлопнуться за Кристианом, как ее снова толкнула сильная рука Освальда, и пятеро путников, шумно стуча сапогами, вошли в таверну.

В просторной зале с дощатым полом было не слишком тепло и до неприятного пусто, что становилось особенно заметно при обильном свете масляных светильников. На стенах не висели связки чеснока, зверобоя или мяты, не говоря уж об оленьих рогах, звериных шкурах и даже сосновых ветках к празднику; не сновали разносчицы, поленья в очаге уже прогорели, и всего четверо гостей посетили обитель тавернщика в тот вечер. Двое из них стояли близко к тлеющим углям, согреваясь. Двое других расположились за ближайшим к очагу и прилавку столом. Они не вели разговор, не забавляли себя играми, и весь их вид говорил о том, что они как будто проводили свое время в ожидании.

Одного взгляда хватило Гайтусу и его соратникам, чтобы узнать Реду и ее братцев. Русоволосая девушка с россыпью мелких веснушек на щеках казалась утомленной, но сохраняла хладнокровие и лишь чуть выпрямилась, увидев вошедших людей. Ее собратья-кнэфы подняли головы, тоже не выказывая особенного удивления. В установившейся тишине пару долгих мгновений воры и погоня не сводили друг с друга глаз и не шевелились. За прилавком хозяин испуганно теребил потрепанный край полотенца.

Наконец голосом, в котором слышалась усталость, Реда произнесла:

— Мы, признаться, вас заждались. Отчего так долго?

— Ах, ты... — яростно прошипел лорд, покрепче перехватывая меч и делая шаг вперед. За ним угрожающе двинулись остальные путники, но кнэфы вдруг тоже ощетинились острыми клинками, с невероятной быстротой выхватив их из ножен. Только Реда осталась сидеть, вытянув правую ногу и положив ее на незанятый стул.

Лязг освобождаемой стали, растревоживший слух, утих через мгновение и продолжения не получил. Воины с обеих сторон застыли, нетерпеливо поглядывая на своих предводителей, которые не вполне еще решили, так ли необходим этот бой. Противникам недоставало самой малости, чтобы броситься друг на друга. Тяжелое дыхание выдавало их злобу, а руки, готовые наносить удары и защищаться, надежно сжимали рукояти мечей. Гнев и желание вступить в схватку почти ощущались кожей.

Кристиан посмотрел на стены клинков, замершие по бокам от него — острые, поблескивающие холодной сталью — и вдруг во всей полноте осознал нелепость происходящего. Ведь насколько проще путникам и кнэфам договориться, перемолвившись парой слов, чем растрачивать силы попусту!

Как и сам маг очутился в этой глупейшей истории, затеянной во благо короля? Уж он-то не желал этого, хоть и помог Роверику, отозвавшись на его просьбу. Странно все же, что его — оказавшегося на пути отряда случайно — настойчиво не отпускал и толкал к действию вихрь событий, а Гайтус все больше увязал в зыбучих песках ошибок и медлительности, пусть даже и жаждал достичь цели со всей искренностью!

Распаленный подобными мыслями, Кристиан в неожиданном для себя сердитом порыве бросил сумку под ноги, и она громко ударилась о дощатый пол, заставив кого-то из воинов вздрогнуть. Стиснув зубы так, что на лице его заиграли желваки, маг решительно приблизился к прилавку и с размаху хлопнул по нему ладонью, оставив на потертой столешнице серебряную монету.

— Комнату на ночь и горячую похлебку, — повелительно сказал он хозяину. — Да жаркое из цыпленка, и побыстрее!

Затем, развернувшись, он подошел к ближайшему столу, пустующему и проходом отделенному от Реды, выдвинул один из шести грубо сколоченных стульев с невысокими спинками и уселся на него. Путники и кнэфы ошарашенно наблюдали за мужчиной, не решаясь теперь начать бой, и охваченные сомнениями.

Молчание сохранялось недолго. Кристиан после краткого раздумья вытянул руку, ткнул пальцем в направлении девушки-кнэфа и раздраженно обратился к Гайтусу:

— Вы признаете, что это она?

Реда заметила, что маг не взглянул на нее даже вскользь, и досадливо прикусила губу.

— Она, — хрипло подтвердил лорд.

— Великолепно, — мужчина откинулся на спинку, чтобы расстегнуть пряжку плаща. — Извольте убедиться в моей полной невиновности и оставить меня в покое касаемо ваших злоключений от потери короны.

Гайтус промолчал, но дальнейших подтверждений Кристиану и не требовалось. Он резкими, точными движениями снял плащ и перекинул его через сиденье одного из стульев, а сверху положил оружие. Присутствие кнэфов и соратников лорда его, по всей видимости, теперь совершенно не заботило.

Пару мгновений маг нетерпеливо постукивал пальцами по столешнице, без особенного увлечения разглядывая щели в каменной кладке. Затем тавернщик поставил перед ним большую плошку с дымящейся похлебкой и блюдо с ломтем ржаного хлеба. Подрагивающим голосом хозяин смог вымолвить, что скоро подоспеет жаркое, и поспешил откланяться.

Кристиан взял ложку и помешал ею похлебку, взболтнув со дна лук и перловые зерна. Зачерпнув немного, он бросил косой взгляд на путников и кнэфов, в недоумении глазеющих на его беззастенчивую трапезу, и холодно произнес:

— Можете начинать зрелище. Только не залейте похлебку кровью, это испортит мне удовольствие.

Вслед за этим он спокойно отправил ложку в рот и, казалось, предался каким-то своим размышлениям.

На краткий миг тишина в таверне стала совсем уж опасной — нахальство мага только добавило путникам злости. Все же никто из них не стронулся с места, и Гайтус первым опустил меч, поняв, насколько глупым будет сражение после выходки Кристиана, когда подходящее время уже безвозвратно упущено. Его примеру последовали другие воины, хотя в ножны оружие так и не вернулось. Взаимное недоверие не позволяло противникам безрассудно отдать преимущество друг другу.

— Где корона? — отрывисто спросил лорд у русоволосой девушки.

Реда ответила с готовностью, будто только и ждала вопроса:

— У тех, кто заплатил нам за работу. Я отдала им мешок на закате.

— Мы слышали об этом. Где корона теперь?

— Доподлинно мне неизвестно, — на сей раз девушка колебалась, и ответ вышел уклончивым. Было ясно, что она могла бы прибавить к своим словам нечто достойное внимания, однако ожидала последующих речей Его Светлости.

Гайтус вздохнул, с усилием сдерживая волну тупого, бесполезного негодования. Он чувствовал себя изнуренным, и недовольство подпитывало его, заставляя кровь быстрее течь по жилам, но для беседы с кнэфами ему требовались самообладание и трезвый ум. Лорд вложил меч в ножны, сделал несколько шагов вперед и опустился на стул против Реды, чтобы занять более соответствующее своему знатному положению место. Остальные путники расположились за его спиной подобно кнэфам, стоящим позади девушки.

Со стороны, вероятно, это могло выглядеть забавно, так как от стола Кристиана донесся звук, напоминающий смешок. Взгляды воинов, молниеносно обратившиеся на мага, впрочем, не обнаружили в его чертах веселости. Напротив, мужчина увлекся похлебкой со всей серьезностью и ел с таким смаком, что Браско завистливо сглотнул слюну, а голодные кнэфы с упреком посмотрели на свою предводительницу: ведь это она отчего-то предложила им повременить с вечерней трапезой.

Кристиан же подумал о том, что воины в этой зале в точности походили на две разбойничьи шайки, забредшие в кабак. Главари словно присели сыграть в кости, а их приспешники собрались позади криками и свистом выражать свое одобрение. Гайтусу подобное сравнение, конечно же, не польстило бы. Его грозная и надменная манера, проявлявшаяся от досады или неуверенности, и вовсе вызывала у мага смех. Моэри, будь он свидетелем событий, наверняка бы отпустил какую-нибудь шутку на этот счет.

Не догадываясь о мыслях Кристиана и не придавая более значения его поступкам, лорд продолжил расспросы:

— Кто вас нанял?

Реда тяжело облокотилась о стол, придвинувшись ближе к Гайтусу. Ее друг маг частенько замечал за ней привычку держаться так близко к людям, что им порой становилось неуютно.

— Он не назвал нам свое имя, но мы потрудились узнать его сами. Если вам угодно, я поведаю о наших находках.

Гайтус хмуро кивнул, выражая согласие.

— Он пришел к нам в тот день, когда вы отправились в поход. Мы провели немного времени в столице, подыскивая годную работу, и он, верно, услышал об этом. Статью и одеждой он походил на обыкновенного ратника, но нечто едва уловимое заставило меня усомниться в этом. Лишь прошлым утром я догадалась, что повадками он, пожалуй, напоминает разбойника. Ведь случается, вольные люди прибиваются к замковым гарнизонам и выполняют для господина такие поручения, которые он бы не доверил или постыдился дать другим воинам...

— И этот вор тоже из разбойников? — нетерпеливо осведомился лорд.

Реда недовольно поморщилась. Она не любила, когда ей мешали вести рассказ.

— Проявите терпение, — сухо сказала она, — и я все вам открою.

Слегка повернув голову, она сделала знак другим кнэфам вложить мечи в ножны — они с неохотой повиновались, — а затем продолжила повествование:

— Тот воин, что нанял нас, был резковат в манерах, а я и мои братцы не жалуем грубых людей. От предложенной работы мы не отказались, но решили полюбопытствовать, кто он таков и из каких краев прибыл. Случай представился нам, когда мы вернулись с короной в столицу. Я обменяла ее на пару мешков с монетами, а затем мои братцы тайно последовали за тем воином. У него приметные черты, даже в толпе не упустишь: кожа темноватая, волосы коротко острижены, на лбу шрам, а глаза такие светлые, что как будто белые. Он сперва заглянул в таверну, а оттуда отправился на северную окраину к амбару купца Мулеха.

Купец зимой ведет торговлю в Лошене, потому его хозяйство в Брадосе пустует. В его амбаре воины и засели — видно, неохота на постоялые дворы тратиться. У Мулеха остались помощники в городе, но они вовсе не заглядывают на окраину в отсутствие хозяина или пошли на сговор с шайкой.

На ратников те воины все же не слишком походят. Разве что одеты под стать — даже кольчуги носят. Повадки их бесспорно не воинские, к строгому порядку они не приучены. Мы их окрестили разбойниками и готовы об заклад биться, что не ошиблись. А ратников они из себя изображают, чтобы стражу с толку сбить.

К самому амбару подобраться непросто: разбойники выставляют дозор. Ходят в него по двое и залегают на крышах ближайших хижин. Наш братец наблюдал со всей осторожностью, глядел, кто наружу выходит и возвращается, и высмотрел две дюжины воинов...

Гайтус и его спутники шумно выдохнули, неприятно удивившись числу врагов. Отряду не одолеть их даже с двумя мастерами.

— ...но после заката, когда главарь возвратился в амбар с короной, четыре разбойника покинули город, — прибавила Реда.

— Остальные еще в Брадосе? — живо спросил лорд.

— Именно так. По-прежнему пользуются гостеприимством Мулеха. Наверняка их привлекает праздник, а затем они исчезнут. Торопитесь, если желаете потолковать с ними.

— Но для чего им нужна корона? — осведомился Освальд. Ему не полагалось заговаривать с девушкой самовольно, выступая наравне с Гайтусом, однако он не сдержался.

Встретив взгляд лорда, Реда ответила:

— Сомнительно, что корона нужна им для себя. Разбойники промышляют для других нужд и не гонятся за особенной добычей вроде этой реликвии. Кто-то поручил им выкрасть корону, но избрать хитрый способ, не выдать себя или господина. От этого они заплатили кнэфам, чтобы те проделали грязную работу. Наши собратья обыкновенно не докучают вопросами и не выдают тайн, а если бы и проболтались, то где тех разбойников сыщешь после праздника? Рассеются по дорогам и вернутся к хозяину поодиночке, поди отличи от простых путников. Вот только думается мне, что короны в Брадосе нет уже теперь...

— Как?! — воскликнул Гайтус, ужаленный этой мыслью в самое сердце.

— Те воины, что выехали за городские ворота в сумерках, могли забрать корону и отправиться с ней к господину. Ему, верно, не терпится получить ее.

— Это все домыслы, — с сомнением произнес лорд.

— Домыслы, — согласилась девушка. — Но они могут обернуться правдой.

Какое-то время Гайтус молчал, задумчиво похлопывая по столу ладонью. Положение путников, как ни крути, выходило скверным. Даже если короны теперь не было в столице — а об этом лорд и помыслить не мог, не погрузившись в отчаяние, — ему и его соратникам все же неизвестно, в какие земли поскакали разбойники и кто получит из их рук украденное сокровище. Договориться миром с ворами, пережидающими в амбаре эту ночь, не стоило и надеяться, а нападать на них безрассудно — полдюжины воинов не выстоят против двух десятков хороших бойцов.

— Ничто для вас не свято! — наконец злобно выкрикнул Гайтус, глядя на кнэфов. — Не знаете ни чести, ни долга! Как и вовсе вы посмели выкрасть священную корону? Вы все до единого заговорщики, раз намеренно предали короля и помешали коронации!

— Поначалу нам было неизвестно, что охранял ваш отряд, — заспорила Реда. — Кнол попросту уплатил нам за то, что находилось в черном мешке. Уже после, в 'Кладовой тролля', Кристиан открыл мне, что вы забрали корону из Северного храма и везете ее в столицу.

Путники недобро покосились на мага, но угрызения совести, со всей очевидностью, не мучили его. Он откровенно наслаждался цыпленком, принесенным ранее услужливым хозяином.

— Кнол? — лорд вопросительно изогнул бровь, услышав имя впервые.

— Главарь со шрамом, — объяснила девушка. — Так его окликнули дозорные.

Теперь, когда Гайтус уже получил главные сведения, его спутники могли присоединиться к нему в беседе с кнэфами. Освальд не преминул осудить Реду:

— Все ж вы не удержались от преступного деяния, когда убедились, что в мешке корона!

— Кто бы не взялся за такую работу? Их щедрость принесла нам сотню золотых!

— Сколько?! — ахнул мечник, а с ним изумились его соратники и даже лорд. — Сотню на семерых?

Реда кивнула, а стоящие за ее спиной братцы довольно заухмылялись. Отряд же оторопело обдумывал услышанное. Ведь золото ценилось дорого, и обыкновенно, если кнэфов нанимал человек побогаче, они получали десяток монет на всех. Награда же в сто золотых и представлялась-то с трудом! Из путников такие сокровища доводилось видеть лишь Гайтусу, взимавшему налоги со своих земель и обменивавшему серебро и медь на 'королевские монеты'[46] у заезжих и столичных менял. На подобную гору золота можно было купить трех породистых жеребцов или прожить несколько месяцев на постоялом дворе Брадоса, не лишая себя, вдобавок, самой лучшей пищи в тавернах.

— Столько монет заплатил бы только лорд, — убежденно сказал Ламберт. — Или купеческая гильдия, но им от короны проку нет.

Гайтус поежился, словно морозный ветер дунул холодом ему за ворот. Если среди знати действительно готовился заговор, то Его Светлости пришлось бы созвать своих ратников и привести их на помощь королю. Недостойно ему оставаться в стороне в такое время.

— Имеются ли у тех воинов гербовые знаки на одежде? — осведомился он.

Девушка-кнэф покачала головой:

— Нашивок на плащах или перчатках наш соглядатай не заметил. Да и непохоже, чтобы они служили при замке — воинских замашек им недостает. Они не ратники и не кнэфы — только разбойниками им и быть.

— И их два десятка... — отчужденно произнес лорд, ни к кому в особенности не обращаясь и выискивая в своих думах спасительное решение.

Неожиданно его выручил Ламберт.

— Мы, пожалуй, справимся с ними, если вы подсобите, — сказал он Реде.

Гайтус ожидал, что девушка возмутится или рассмеется им в лицо, однако она лишь переглянулась с собратьями по ремеслу. Верно, они догадывались, чем обернется дело, и успели прийти к согласию до встречи с путниками.

— Задаром не хочется жизнью рисковать, — осторожно ответила девушка. — Но за небольшую плату...

— Совсем стыд потеряли! — рассердился Освальд. — Такой куш сорвали, а все туда же!

— Мы свою работу выполняем честно, — обиделась Реда. — Потому от голода и не мрем, что за других руки мараем и от их благодарности кормимся. Оружие, лошадей и кров для ночлега нам боги не посылают при первой же молитве. Совесть надо иметь, любезные. Сами, небось, не бескорыстно взялись корону доставить.

На это путникам возразить было нечего. Гайтус и сам надеялся получить награду от королевы, а соратникам его посулили по пятнадцать золотых каждому.

Поразмыслив немного, лорд уступил. Все же его вина — не уследил за короной, оттого и начались беды для всего отряда. И лучше уж тайно заплатить кнэфам, чем униженно просить командира столичной гвардии отрядить ему ратников для поимки воров.

— По пять золотых монет каждому воину, кто сразится на нашей стороне, — предложил Гайтус.

— Годится, — откликнулась Реда. — Но есть у меня одно условие. Мы будем биться за вас, если он пойдет с нами.

При этом она указала на Кристиана, обтирающего пальцы и губы полотенцем, поднесенным хозяином таверны.

— За него не могу поручиться, — угрюмо сказал лорд.

— Он был бы хорошим подспорьем, — заметил Браско. — Знатно чарует.

Повернувшись, теперь все глядели на мага. В таверне снова стало тихо, только хозяин позвякивал тарелками, убирая их со стола.

Кристиан, разумеется, слышал, что говорилось о нем, но виду не подал. Он продолжал вытирать руки, раздумывая, как ему поступить. Насытившись и согревшись, он устыдился своей гневной вспышки и мысленно отругал себя за несдержанность. Обижаться на Реду ему вовсе не хотелось, однако он чувствовал себя задетым. Ведь не могла девушка предвидеть, что он окажется в той таверне в метель, и кто-то из кнэфов послужил бы приманкой вместо него. Но Реда выбрала иной путь, на котором Кристиану отводилась участь неудачливого охотника-чужака, принятого гончими за оленя.

Девушка-кнэф, в свою очередь, не сводила глаз с друга и корила себя за то, что не объяснилась с ним раньше. Пусть бы он знал, что затевали она и ее братцы, хоть это и против их порядка. Маг участвовал когда-то в походах кнэфов по просьбе Реды и наверняка не отказал бы ей на этот раз. Она и помыслить не могла, что расставила на друга столь опасные сети.

— Ну прости меня, — покорно обратилась она к мужчине.

Кристиан опустил голову, скрывая улыбку. Впервые он поссорился с Редой, и впервые она принесла извинения, а в голосе ее притом скользнула искренняя мольба. Отложив полотенце, маг обернулся к девушке, пристально посмотрел на нее своими темно-синими, словно сапфиры, глазами и произнес со смесью истинной серьезности и шутливой укоризны:

— Еще раз, любезная, ты сотворишь со мной такую подлость, и я вызову тебя на поединок, в котором буду глумиться над тобой и нашлю жуткие страдания!

— Ха! — радостно отозвалась Реда, чувствуя приятное облегчение, накатившее, как весеннее тепло.

— А вдруг и вправду вызовет? — спросил Браско настороженно, хоть и не ему пригрозили расправой.

— Не страшно, — махнула рукой девушка. — Даже если и сподобится, то мечом помашет, отругает, и на том дело кончится.

— А коли магией ударит? — не отставал мечник. — Он такие штуки выучил, что без натуги победит.

— На мечах он меня и без того одолеет, а чаровать против женщины не станет.

— Отчего это? — полюбопытствовал Освальд.

— Он из благородных, про которых в легендах рассказывают, — усмехнулась Реда. — На женщину нападать не будет. Только если она не мастер, — добавила девушка, бросив взгляд на Тессу.

Та вспыхнула и запальчиво воскликнула:

— И чем же мастера хуже других?

— Вовсе не хуже. Просто он думает, что они сильные, могут принять бой и защититься.

Тесса хотела возразить — мол, не все маги одинаково сильны и умелы, — но поняла, что так недолго и себя обесславить. Кристиан уже заковывал ее и Ламберта в лед, однако кнэфов он еще этой байкой не потешил, и девушка не желала намеренно очернять себя перед ними.

Маг тем временем крикнул тавернщику, чтобы тот принес вина. Затем подобрал свои пожитки с пола и уже намеревался занять место возле Реды, когда увидел затухшие, погребенные под сажей угли в очаге.

— Эдак мы до ночи замерзнем, — неодобрительно сказал он. — Эй, хозяин! Дровишек бы!

У мужика, бережно переливающего вино из кувшина в старенький, но трепетно хранимый им для почетных гостей кубок, предательски дрогнула рука, и по прилавку побежал красный ручеек. Проворчав себе под нос ругательство, тавернщик накрыл убыток пыльной тряпкой и, не мешкая, устремился в кухню, скрытую за узкой, крепко сколоченной дверью. Там у стены были сложены поленья, и, отсчитав дюжину, хозяин оттащил их в залу, а после принялся выгребать золу из очага в большую бадью.

Пока он усердно предавался этому занятию, путники, наконец вернувшие мечи в ножны, уселись по обе стороны от Гайтуса. Как и Кристиан, они сняли плащи и теперь надеялись на скорую трапезу. Ламберт внезапно вспомнил о Груте и Лекене, прозябающих за порогом при свете подвесного фонаря, и мечники поспешили освободить их от обязанностей стражей, а заодно прихватили с улицы сумы. Старик и кнэф подозрительно щурились на Реду и ее братцев, но Освальд кратко объяснил им, как все обернулось.

Когда тавернщик вычистил очаг и начал складывать поленья 'колодцем', Браско, тоскующий, как и его соратники, по горячей сытной пище, спросил:

— А что это, уважаемый, ты один трудишься? Неужели нет у тебя помощников?

Хозяин поморщился и ответил:

— Да как же не быть? Две девицы помогают: разносчицами, в кухне, комнаты убирают, чистоту наводят. Вот только на этот вечер госпожа... — тут он посмотрел на Реду, — ...просила отпустить их на праздник и чтоб других гостей тоже отворачивал. Девицы даже залу украсить не успели, зря только сосну на рынке прикупил.

Кристиан хмыкнул при слове 'просила', полагая, что кнэфы заплатили тавернщику за хлопоты или попросту пригрозили. Сама Реда смущенно покашляла и сказала хозяину:

— Ты уж извини, голубчик, но сперва мы свои дела обстряпаем в покое, а потом и ты к себе впустишь гостей. А пока ты лучше фонарь сними, чтобы сторонних людей не манил, и дверь на засов закрой. Да хорошо бы нам силы подкрепить похлебкой, мясом и пирогами.

— Вот бы ваши мастера мне еще лишних рук прирастили, — пробурчал мужик, смекая, что накормить такую ораву без помощниц — хоть и прибыльно, но труд немалый, до ломоты в спине. — Фонарь теперь же снимать, или обождете, пока за лучиной и огнивом для очага схожу?

— А не нужны ни огниво, ни лучины, — бодро отозвался Кристиан.

— Как так? — оторопел тавернщик. — А что тогда нужно, чтоб огонь разжечь? Ведь не из пальца я его высеку!

Реда фыркнула и сделала хозяину знак, чтобы тот отодвинулся дальше от очага. Едва он отступил на пару шагов, маг быстро провел рукой над одним из масляных светильников, будто хотел поймать мошку, а затем резко разжал кулак — оттуда вырвалось пламя, огненным сгустком устремившееся к березовым поленьям. Те вспыхнули в мгновение ока, и длинные рыжие языки, выбившись за каменную кладку, чуть не лизнули штанину тавернщика. Пламя, однако, тут же улеглось, и дрова принялись громко потрескивать, наполняя залу теплом и уютом.

Хозяин застыл с разинутым ртом, таращась в очаг, а Браско потрясенно выговорил:

— И огнем хлещет... Вот это диво!

— Отнюдь, — не согласился более опытный в магическом ремесле Ламберт. — Очень редко мастер повелевает одной стихией, все чаще двумя, а то и большим числом. Каких недр[47], кроме огня и воды, ты касаешься? — обратился он к Кристиану.

— Никаких, — легко отозвался мужчина. — Только воздух удается тронуть немного, но ветерок совсем слабый выходит. Земля мне и вовсе не отзывается.

— Тебе и нынешних умений с лихвой хватит, — убежденно заметил рыжебородый мечник.

Маг ухмыльнулся и промолчал, хотя в душе искренне полагал, что Браско прав.

Пока хозяин снимал уличный фонарь и запирал дверь на засов, Реда достала из дорожной сумки лист пергамента и обзавелась парой угольков, раздобыв их в бадье с золой, которую не успел еще унести тавернщик. Затем она взобралась с ногами на деревянное сиденье, приподнялась на коленях, возвысившись таким образом над путниками и кнэфами, и предложила начертать карту той окраины города, где среди неказистых домишек расположился подальше от глаз столичного казначея амбар купца Мулеха. Изобразив все с точностью королевских мастеров-зодчих, девушка велела одному из своих собратьев по ремеслу показать, какие укрытия выбрали на крышах дозорные разбойников.

— Тут и тут, — оставил на пергаменте две угольные метки молодой кнэф со светлыми кучерявыми волосами и пышными усами, навевающими мысли о пшеничных колосьях. — Но могут залечь и рядом, за трубой, да и на самом амбаре. Отовсюду обзор хороший, а дозорных с земли разглядеть трудно. Укрываются они овечьими шкурами и целят из арбалетов, чужаков не подпустят близко. Местные-то и не ходят, только воры забредают или пьянчуги дорогу путают. Первых никто не хватится, вторые чаще мимо ковыляют. Но вдесятером незаметно подобраться будет нелегко. Надо бы соглядатаев вперед выслать и дозорных попотчевать стрелами, чтобы шум не подняли.

— В амбаре за вычетом дозора останутся дюжина с полой[48] разбойников, — продолжила Реда. — Кто-то небось загуляет до утра или в доме утехи задержится, но полагаться на одну удачу нам нельзя. Следует ожидать, что битва предстоит со всей шайкой, и воины они умелые.

— На нашей стороне неожиданность, — веско сказал Гайтус, внимательно глядя на карту. — И воспользоваться ей необходимо в полной мере.

— Убьем дозорных, — тут же подхватил Освальд, стремящийся наконец показать лорду свою опытность и надежность, — а после Ламберт вышибет дверь. Покуда они сообразят, что творится, пару-тройку разбойников мы положить успеем. Есть у вас арбалеты? — обратился он к девушке-кнэфу.

— Найдутся, да только в темноте много не настреляешь, а в разгар боя можно и в своих ненароком попасть.

— Нам лишь в первую пору и нужно, — заметил Браско, — пока они не опомнились. А затем уж мечами придется, чтоб быстрее. У них, верно, тоже арбалеты имеются. Если засядем за порогом, они отстреливаться начнут, и дело затянется до той поры, пока нас не разнимет стража — в праздник ратники каждый угол объезжают. Так что нужно спешно управиться с разбойниками и самим ноги унести.

— Для чего нам и вовсе эта суматоха? — хмуро спросил Грут. — Ведь у нас есть маг, который может их в лед замуровать или огнем пожечь.

Кристиан спокойно встретил вопрошающие взгляды, замершие на нем, и ровным голосом произнес:

— Я, помнится, не давал согласия участвовать в вашей затее.

Брови Гайтуса поползли вверх, а его соратники удивленно ахнули. Реда же улыбнулась краешком рта, подумав, что маг действительно простил ее, но вот биться за лорда не нанимался.

— Это как понимать? — возмутился Браско, выражая общее недоумение. — Ты же будто оттаял и за наш стол подсел.

Мужчина, опершись локтями на столешницу, соединил кончики пальцев, подобно мыслителю, и терпеливо объяснил:

— Стол этот занимали кнэфы. С ними я примирился, к ним и перешел, чтобы одиночеством не маяться. А от вас извинений я еще не слышал.

— За что это мы должны просить тебя о прощении? — воспротивился столь чудовищной нелепости Гайтус. — Ты привел нас сюда, все обвинения с тебя сняты, и зазорно тебе требовать большего.

— Что ж, вполне предсказуемо, — усмехнулся Кристиан. — Вы заставили меня опуститься перед вами на колени в лесу, угрожали мечом, обозвали вором, перетряхнули мою сумку и пытались помыкать мной сообразно своему усмотрению, но извиняться вам и впрямь не за что. Сама Верена похвалила бы вас за такую добродетель[49].

— Ты сам виноват, — огрызнулся лорд, на миг растеряв все свое величие и позабыв о подобающем знатному господину хладнокровии. — Зачем трепал языком о короне? Такая догадка может стоить жизни, а на тебе и царапины нет — не приличествует жаловаться.

— Что с того, что я поведал кнэфам о короне? Вдруг бы это отпугнуло их от кражи?

— Так ведь они не отказались от воровства!

— И в чем здесь моя вина?

Мужчины сердито смотрели друг на друга, повысив голоса до опасного предела, за которым обычно следовали брань и взаимные оскорбления. Со всей очевидностью, между ними не было ни малейшей приязни, и оба они являлись людьми волевыми, не привыкшими подчиняться и одаривающими уважением лишь тех, кто по их разумению того заслуживал.

Предметом особого негодования Гайтуса выступало то, что Кристиан держался как равный ему, хоть и не предъявил родовую печать, а значит — причислил себя к простолюдинам. Ему бы полагалось выказывать почтение, а он спорил и дерзил, переча лорду при любом удобном случае. Самому магу, в противоположность, казалось, что Гайтус слишком высокомерен и способен без зазрения совести унизить тех, кто по положению ниже его. Он осаживал лорда ненамеренно, но и сдерживаться не желал.

— Впору ставки предлагать, какой из петухов меньше перьев растеряет, — съехидничала Реда, обрывая разладившуюся беседу. Когда оба мужчины наградили ее одинаково неприветливыми взглядами, она и вовсе в пику им рассмеялась.

— Так что же, — нерешительно спросил Ламберт, возвращая разговор в нужное русло, — ты с нами не пойдешь?

Лицо мага, к которому обращен был этот вопрос, снова прояснилось, и он охотно отозвался:

— Пойду, отчего бы не помочь. Пять золотых — и я к вашим услугам.

— И тебе монеты подавай? — вскричал Освальд. — Ты ведь мастер, а не кнэф!

Кристиан устало вздохнул, не в силах более повторять, что он ни Гевлину, ни королю служить не обязан.

— Мастера не задаром работают, — произнес он, — и мне равным образом требуются еда и ночлег. Я отправлюсь за вас, может быть, кровь проливать, а вам пяти золотых жалко, коих вы кнэфам обещали. Отчего только я должен вам содействовать без награды, да еще терпеть за это упреки? Мне от вас и так сплошные убытки — в столицу я ехать не намеревался и бродягам не поскупился монету бросить за сведения. Притом ни извинений мне не достается, ни золота.

Маг сумел изложить обстоятельства в такой манере, что теперь собственное поведение представлялось лорду и его спутникам весьма постыдным. И вправду получается: молодой человек им больше добра сделал, чем они взыскивали, а отплатили они ему неблагодарностью.

— Я заплачу тебе пять золотых, — уступил Гайтус. — Но будь добр отработать их честно, сражаться наравне с другими и действовать в лад с общим порядком.

— Как вам угодно, — беззлобно ответил Кристиан. — Вот только прибегать к магии я не стану, и в задумке своей учтите, что драться я буду на мечах.

— Почему не магией? — Реда тревожно взглянула на друга, опасаясь, что здоровье его еще не поправилось после нападения зверя в Горелом лесу — оттого и волшебствовать ему больнее обычного.

Мужчина молча вытянул над столом руку, и все заметили, как подрагивают его пальцы, как отчетливо под кожей проступают синие жилки.

— Много чаровал в нынешний день, — сказал маг. — Мог бы и сверх того, но превозмогать боль нет желания. Посему выбираю мечи.

— Ведь не корчило тебя до сей поры, — упрекнул его Браско. — Выходит, сумел бы с разбойниками управиться.

— Да что толку от моего умения на этот раз? Чтобы сдавить воров льдом, воды недостанет, а от огня амбар загорится. Припугнуть же их едва ли получится — сколько вам встречалось пугливых разбойников?

— У него и клинки пляшут словно живые, — вступилась за мужчину Реда. — Не разочаруетесь, любезные, у меня в том сомнений нет.

Браско недовольно пробурчал что-то неразборчивое, но Освальд утвердительно кивнул, принимая решение мага, а Гайтус лишь поджал губы и возражать не стал.

Тавернщик к тому времени унес в кухню бадью с золой, дважды протер прилавок влажной тряпицей и теперь переминался около него с ноги на ногу, не осмеливаясь помешать беседе. Наконец Реда вспомнила о вечерней трапезе и поманила хозяина. Порхнув к гостям быстрее иной птицы, он осведомился, какие кушанья и напитки подать, не скупясь при этом на похвалы своему кухарскому дару. Хоть бы и пришлось ему варить похлебку, готовить жаркое и печь пироги одному, а все ж он не хотел упустить ни монеты, могущей оказаться в его сундуке с выручкой.

Едва запомнив все, что испросили гости, и боязливо покосившись на Кристиана, тавернщик удалился в погреб, а затем принялся за работу в кухне, стуча ножом по разделочным доскам, помешивая с глухим звоном варево в большом котле и напевая под нос праздничную песню. Путники же и кнэфы, невзирая на голод, принялись обсуждать предстоящее нападение. Сошлись они на том, что лучше всего дождаться полуночи, когда гуляния поутихнут, и народ разойдется по домам и постоялым дворам. Вдобавок Реда уверила Гайтуса и его отряд, что те кнэфы, на которых они напали по пути в Брадос, непременно появятся в столице и примкнут к своим братцам и сестрице.

— Вас вперед пропустили, а сами следом отправились, — убежденно сказала она. — Уговор у нас был собраться в этой таверне, и они его не нарушат.

Весть эту путники восприняли с радостью. Выходило тринадцать воинов против двух десятков разбойников, из которых трех-четырех полагалось убить на месте арбалетными стрелами. Силы получались почти равными, да еще Гайтуса поддерживали мастера магии. Лекену лорд велел остаться в таверне, хоть старик и спорил яростно, что помощь его пригодится раненым, если, не приведи боги, таковые найдутся среди его спутников.

Разговор продолжился и за трапезой, когда запыхавшийся хозяин уставил соединенные столы блюдами и высокими кружками. Вино и пиво гости пить не стали, чтобы сохранить головы ясными — обошлись медовым квасом.

После еды путников, уставших от погонь и лишь немного подремавших в прошлую ночь, начало клонить в сон, и Гайтус отпустил их отдохнуть на верхнем ярусе до полуночи. К тому времени воины уже обговорили, какое место отведено каждому из них в нападении, и какова будет участь разбойников, засевших в амбаре. Оставалось дождаться кнэфов, которые задержались в пути. Тавернщику же позволили снять засов, вывесить уличный фонарь и чистосердечно поблагодарили его за труды, подкинув сверх должного десяток медных монет.

Вечер тянулся неспешно, но все же полночь неумолимо приближалась. Таверну заполнили горожане — по большей части завсегдатаи и соседи. То и дело кто-то приходил, подсаживаясь к знакомым, или расплачивался, после растворяясь в темноте улиц. Помощницы хозяина давно уже сновали между гостями, а сам тавернщик без устали разливал пиво, квас и вино.

Двое кнэфов, подручных Реды, появились среди общей суматохи почти незаметно, до того уместно они выглядели в старенькой трапезной зале. Их сестрица, впрочем, немедленно высмотрела братцев из угла, куда переместилась со своими соратниками, и вся компания, собравшись вместе, принялась оживленно делиться сведениями, заедая их жареной уткой и манным пирогом.

На другом конце залы расположились мечники, мастера и Гайтус. Лекен и Грут все еще спали в одной из комнат верхнего яруса, а спутники их, проснувшись, уже не смогли сомкнуть глаз из-за ожидания ночной вылазки и теперь наблюдали за шумными гостями, утоляющими хмельную жажду.

Ламберт, пребывающий в том вязком состоянии, когда череда событий выталкивает из уставшего разума все, кроме пустоты, попытался согнать его и обратился к Тессе с вопросом о ее здоровье.

— По правде сказать, мне намного лучше, — задумчиво ответила девушка. — Должно быть, целебный отвар помог. А еще...

Она замолчала, отчего-то смутившись, но Ламберт по-прежнему глядел на нее, и ей пришлось продолжить.

— Тот конь, Реген, какой-то необычный, — понизив голос, открыла другу свои подозрения Тесса. — У него горячая кожа. Клянусь богами, мне даже хотелось снять плащ, до того было тепло.

Пару мгновений молодой маг с искренним удивлением обдумывал ее слова, а затем недоверчиво осведомился:

— Вдруг это действие отвара? Что, если от него тебя бросило в жар?

— Я думала об этом, — серьезно кивнула девушка. — Но все же едва ли я ошиблась. Ведь для чего-то Кристиан одолжил мне своего коня. Тут кроется какая-то загадка.

От подобного заключения у Ламберта загорелись глаза, и он вознамерился позднее расспросить чужого мага о необыкновенных свойствах Регена. Пока же, зажав в пальцах пару медяков, он отправился к прилавку, чтобы наполнить кружку ягодным напитком.

Тесса, предоставленная самой себе, принялась от скуки размышлять о странном черном жеребце, и вскоре мысли ее перетекли на его хозяина. Он хорошо был виден ей с места, которое она занимала у стены, и впервые за уходящий день девушка внимательно рассмотрела Кристиана. Во время похода она не решалась в открытую изучать его черты, да и спешка к тому не располагала. Лишь теперь она могла удовлетворить свое любопытство.

Маг присоединился к Реде и другим кнэфам, шутил, смеялся, слушал, рассказывал что-то, и Тесса вдруг заметила, как он отличается ото всех. Была в нем какая-то особая искра, жизненная сила, уверенность. Вдобавок девушка увидела, что Кристиан довольно красив, строен, и в нем чувствуется ловкость опытного воина. Улыбка несомненно украшала его лицо, однако выдержанное спокойствие посещало его чаще. Глаза мужчины издалека казались черными, но Тесса знала, что это впечатление обманчиво, и что того темно-синего цвета, который на самом деле заполнял их, она больше ни у кого не встречала.

Пока она нескромно и с непонятной ей жадностью разглядывала мага, в нескольких шагах от нее сгорбленная, хоть и довольно высокая старуха ухватилась слабыми руками за тяжелый стул, подтянула его к себе и уселась в одиночестве, сложив сухие руки на столешнице, усыпанной хлебными крошками. Увидев, на кого столь пристально взирает девушка, гостья сперва похихикала украдкой, а затем негромко сказала, показывая в улыбке выщербленные желтые зубы:

— Зря смотришь, деточка.

Тесса изумленно повернулась к ней, не понимая, о чем речь. Что ей нужно, этой старухе?

— Что вы такое говорите? — переспросила девушка.

— Зря смотришь на него, — старая женщина наклонилась чуть ближе, выражая совершеннейшую охоту поделиться своим знанием с молодой гостьей, пусть оно и не доставило бы ей счастья.

— Отчего это? — Тессу так удивило предостережение старухи, что она даже не подумала возразить: мол, вовсе она и не на мага любуется, а следит за игрой в кости, затеянной кнэфами.

— Оттого, — снова хихикнула женщина. — Неужто сама не видишь? Несвободный он, занятый, не для тебя.

Речи старухи звучали убедительно, но ничего, подтверждающего ее слова, мастеру не открылось, и тогда она перевела взгляд на саму назойливую незнакомку. Та показалась ей немного пугающей и как будто посвященной в жуткие, ведомые только избранным, таинства древних. В ее седых волосах, раскиданных по плечам небрежными космами, на свету проскальзывала рыжина, а глаза были блеклые, но с лихорадочным блеском. Изношенное, заплатанное платье наводило на мысли о бедности.

Тессе почудилось, что женщина не вполне разумна, однако из вежливости девушка ответила:

— Я ничего подобного не вижу. Отчего же он несвободный?

— А вон там, — старуха вытянула сморщенный палец и ткнула им в воздух перед собой, — кольцо у него на пальце, погляди-ка получше.

Тесса уже собиралась проститься с надоедливой и, похоже, вполовину выжившей из ума гостьей и перейти за стол к мечникам, когда внезапно приметила на одном из пальцев Кристиана темный ободок. На нем не играли блики от пламени светильников, и он как будто сливался с кожей, но все же девушка не испытывала сомнений в том, что маг носит на левой руке кольцо.

Старуха, алчно наблюдающая за ней, усмехнулась и произнесла с неколебимым убеждением:

— Видишь.

— Что это? — спросила девушка. — И как возможно, что я не различила его раньше?

— Колечки эти зачарованные. Их носят те, кто соединил себя узами супружества и закрепил их магией, а увидеть их можно лишь по чьей-то указке. Где-то есть у того мужчины избранница, и он с ней крепко связан.

Тесса вдруг ощутила разочарование, но, чтобы скрыть его, обратилась к женщине:

— Кто же вам указал на эти кольца?

Гостья засмеялась надтреснутым смехом и осторожно поднялась на ноги, придерживая ладонью мешок у пояса.

— Кто захочет, тот все увидит своими глазами и поймет своим умом, — откликнулась она и с тем, подслеповато щурясь, заковыляла к выходу, оставив девушку в раздумьях.

Дверь за ее спиной хлопнула чуть слышно, словно ее обили мягкой тканью. Тесса покрутила головой по сторонам, но больше никому до странной незнакомки не было дела. Ламберт еще не вернулся, а за соседним столом мечники вели свой разговор.

Браско, неспособный позабыть о сотне золотых, измучил Освальда своими вопросами и мечтаниями. Сперва он ерзал беспокойно на деревянном сиденье, вздыхал на все лады, а потом не утерпел и воскликнул:

— Сто 'королевских'! Это ж какое богатство! Уймой добра можно обзавестись: дом построить или лавку открыть, приодеться знатно, детей обучить у лучших мыслителей. Вот ты, — он повернулся к старшему мечнику, — что бы сделал с этим золотом?

— Оно ведь им на семерых досталось, — напомнил Освальд. — Стало быть, разделить придется.

— А и пусть, — не унимался рыжебородый. — Но если бы вправду одарили тебя сотней золотых, для чего бы ты ее приспособил?

Мечник поразмыслил немного и нехотя признался:

— Скопил бы на альтийский меч.

Браско уважительно присвистнул, однако, тут же возразил:

— Эдак долго копить бы пришлось: самый простой клинок из Альты не меньше трех сотен стоит. Нам на такое оружие, пожалуй, до самой старости золотых не собрать, а там уж оно ни к чему.

— Вдруг бы мне еще две сотни чей-то щедростью достались, — отшутился Освальд, но подумал другое: даже и в старости желал бы он обладать альтийским мечом. К такому прекрасному оружию в любые годы притронуться приятно, да и жилище оно безмерно украсит. А у кого потомки имеются, тот может передать им такое наследство с гордостью.

Браско уже рассуждал о том, какое применение он нашел бы этому золоту, и без стеснения раскрывал старшему мечнику нужды и чаяния своего семейства. Освальд слушал вполуха, изредка поддакивая. Он не любил понапрасну желать того, что получил бы только чудом. Время от времени он окидывал взглядом залу и гадал, какие мысли одолевали Гайтуса, отчужденно сидящего на скамье в дальнем углу с непонятным, не присущим ему выражением на лице.

В душе лорда меж тем смешались разнообразные чувства, не дающие ему покоя. Награда от королевы уже не казалась ему такой заманчивой — да и не заслужил он похвалы. Впервые за многие лета Гайтус потерпел поражение, не сумел справиться с поручением в назначенный срок. Он продолжал поиск короны и намеревался найти ее вопреки всем препятствиям, но к празднованию Излома зимы он безнадежно опоздал.

С глубоким недовольством лорду пришлось признать, что он был о себе лучшего мнения до начала похода. В пути выяснилось, как подточили его замковая жизнь и уединение. Он привык к свежей, вкусной пище — пусть и простой, но умело сготовленной кухарем — подзабыл боевые навыки и городские ухватки, не уделял должного внимания дорожным картам, начал уставать больше прежнего в путешествиях. Теперь ему страстно хотелось вернуться в свои земли и заполнить все досадные пустоты знанием и упражнениями, но если против короля вынашивался заговор, то Гайтусу надлежало привести своих ратников на помощь их величествам.

Не мог поверить лорд и в то, что ему предстоит сражаться бок о бок с кнэфами, укравшими священную корону и тем самым вовлекшими отряд в злополучную погоню. Они предатели и преступники, однако их сила требовалась ему, чтобы достигнуть цели. Еще десять дней назад Гайтус посмеялся бы над подобной историей, как над нелепой выдумкой. Не иначе Вейран так озаботился проводами зимы, что отпустил судьбы людские на волю ветра, и кружат они беспорядочно в забвении. Или боги за что-то наказывают лорда? Неужели он где-то оступился столь непотребным образом, что теперь страдает из-за неудач? Следует ему, пожалуй, сходить в храм при первой возможности и пожертвовать храмовникам золотых монет, как призывали на площади.

Невеселые размышления Гайтуса оборвались внезапно, когда за стенами таверны раздался громкий крик 'Звезда пропала!', поддержанный шумом голосов, изъявляющих пьяную радость. Лорд взглянул на Реду, но она покачала головой, указывая, что придется им выступить позднее. Горожане и приезжие еще бродили по улицам, а стражники неустанно объезжали столичные пределы. Приняв решение ждать, путники и кнэфы запаслись терпением, ибо на сей раз ошибка могла обойтись им слишком дорого.

Глава 16 ↑

Воины отправились на северную окраину города, когда с мостовых наконец исчезли гуляки, утихли их песни и разговоры. Брадос спал, утомленный празднованием. На ближайших к площади улицах встречались лишь редкие прохожие, нетвердо стоящие на ногах или бредущие куда-то в темноту. В том краю, где стоял амбар купца Мулеха, и вовсе не было ни души.

Строение из деревянных брусьев и камня высилось над длинной, узкой улочкой, два факела у его массивной двери разгоняли светом ночную тьму. Звук шагов далеко разносился в тишине, и воинам пришлось долго подкрадываться, чтобы не привлечь внимание дозорных. Затаившись в маленьком закоулке, они теперь дожидались условного знака: двое кнэфов должны были приблизиться к стерегущим улицу разбойникам на расстояние выстрела, убить их на месте, не наделав лишнего шума, и зажечь лучины, показывая соратникам, что проход к амбару больше не охраняется и можно не опасаться вражеских стрел.

Небо затягивалось облаками, уже скрывшими луну, стало ясно, что вскоре пойдет снег. Мороз отступил, и никто из воинов уже не кутался в плащ с особым тщанием, чтобы защититься от холода. Кристиан, опустившийся на одно колено и упершийся в другое локтем, осторожно выглядывал из-за угла, стараясь различить очертания соломенных крыш: где-то там, слева над амбаром должен был появиться огонек, призывающий двигаться дальше. Пока же маг молча и сосредоточенно ждал, опираясь голой ладонью на шероховатую, покрытую известкой стену чьего-то жилища и чувствуя пальцами холодную сырость, идущую от земли. Сбоку от него в темноту всматривалась Реда, а за спиной мужчины напряженно застыл Освальд. Взгляд мечника, от неимения других целей, продолжал упираться в пару ножен, которые Кристиан носил не крест-накрест, как делали многие, а через правое плечо. Рукояти мечей, удобные даже на вид, призывно замерли, готовые служить в бою.

Тем временем двое кнэфов, вооруженных арбалетами, ловко взбирались на крыши домов по накинутым на печные трубы веревкам. Потревоженные пласты снега скользили по соломенным настилам и срывались вниз, глухо падая на твердую почву. От этого лезть приходилось неспешно, попутно разбивая снежные шапки.

Найти дозорных, укрепившихся на крышах под овечьими шкурами, ночью, пожалуй, было бы невозможно, если бы кнэфы-соглядатаи не узнали заранее, куда следует смотреть, да и Реда выбрала самых остроглазых братцев. Воинам повезло: разбойники не стали менять укрытие. Они залегали все там же — по обе стороны улицы вблизи амбара. Факельного света, трепыхавшегося внизу, недоставало, чтобы в точности рассмотреть дозорных, но все же у разбойников затекали конечности, и они шевелились под шкурами, подсказывая кнэфам, куда посылать стрелы.

Взобравшись по скатам, арбалетчики осторожно заняли позиции на крышах, используя трубы для опоры. Они подбирались к разбойникам с противоположных концов и не видели друг друга, однако вели про себя счет, чтобы действовать в меру слаженно. Каждый из них взвел арбалет, крюком натянув тетиву, вложил толстую укороченную стрелу в ложе и наметил цель — надежно, без излишней торопливости. Оставалось лишь нажать на рычаг спуска.

Наконец путники и кнэфы, примостившиеся в закоулке, услышали тонкий свистящий звук, а за ним — короткий хрип и шорох сползающего вниз бессознательного тела. Удара о землю не последовало: кровли домов располагались так близко, что разбойник, верно, распростерся между ними. Вторая стрела поразила мишень незамедлительно, но дозорный вдруг стал слабо шевелиться, пытаясь вытащить ее из спины, и кнэфу-арбалетчику пришлось сноровисто исправить досадную случайность.

Затем все стихло. Воины и стрелки выжидали, опасаясь, что подозрительные звуки привлекут внимание разбойников в амбаре. Благополучием дозорных, однако, никто не озаботился, и чуть погодя кнэфы пробрались по крышам к лежкам своих жертв. Убедившись в том, что разбойники мертвы, они аккуратно высекли искры на обмотанные промасленными тряпицами лучины.

Реда первой увидела яркое в ночи пятно огня, а после еще одно, и зашептала соратникам: 'Путь свободен!'. Затем скользнула на припорошенную снегом улицу. Кристиан отстал от нее лишь на шаг, обогнув угол дома так быстро, что складки его плаща прошелестели по каменному выступу. Остальные воины шли за ними по пятам, стараясь ступать как можно тише и не обнажая пока мечи, чтобы лязг металла не выдал нападавших раньше положенного.

Остановившись у дверей амбара, путники и кнэфы выстроились сообразно задуманному порядку. Посередине встал Ламберт, по бокам от него — Грут и двое кнэфов с арбалетами. К ним присоединился один из стрелков, спустившийся с крыши по веревке. Другой теперь нес дозор, и ему надлежало предупредить воинов о появлении стражи. Во втором ряду остались Гайтус, Тесса, младший мечник, Реда и двое ее братцев. Освальду и Кристиану предстояло встретить разбойников на улице, если те кинутся бежать, оттого они держались позади всех.

Из глубины амбара доносились тихие голоса. Вероятно, большинство воров спали, но кто-то припозднился и беседовал у догорающего костра — в воздухе слабо пахло дымом, и сквозь отверстие в крыше тянулась едва заметная на фоне неба серая струйка.

Ламберт снял рукавицы, заткнул их за пояс и тихо выдохнул. Вокруг него воины равным образом затаили дыхание, не думая уже ни о чем, кроме боя. Маг приготовился, а затем сделал резкий выпад, выбросив вперед руки с направленными на дверь ладонями. Обе створки вырвало вместе с петлями, и они с грохотом рухнули посреди амбара.

Внутри строения костер не давал много света, оттеняя только лица и плечи двух сидящих возле него разбойников, но глаза нападавших, закаленные ночным мраком и факельным пламенем, уже привыкли к полутьме. Они видели, как ошеломленные внезапной атакой воры вскакивали с лежаков, пытаясь понять, что происходит. Увидев незнакомых воинов, достающих клинки из ножен, разбойники в свою очередь хватались за мечи и кидались на противников. Двое воров, которые до того грелись у костра, теперь лежали на утоптанной земле, сраженные стрелами. Еще одного кнэф-арбалетчик настиг, когда тот тянулся к боевому луку, прислоненному к стене.

Едва завязался бой, Гайтус крикнул громко: 'Если вы сдадитесь добровольно, мы сохраним вам жизнь!', но ответом ему был лишь злой, обидный смех. Разбойники не собирались сдаваться на милость врага и ожесточенно пробивались к выходу, чтобы после уйти от преследования в путанице городских улиц.

Трое воров все же сумели в общей неразберихе подхватить арбалеты и стреляли из укрытий, коими служили нагроможденные друг на друга пустые деревянные ящики у противоположных стен амбара. Тут пригодилось умение Тессы: все стрелы разбились в воздухе о созданную ей невидимую преграду. Пока разбойники, бранясь, заново натягивали тетиву, к двоим из них с грозным кличем бросился Браско. Третьим вором занялся Ламберт. Мастер ударил в ящики магией, отчего те разлетелись в труху и щепу. Крупный, острый на конце кусок разломившейся доски вонзился разбойнику в грудь, и тот упал навзничь, хрипло и порывисто глотая воздух, а края его раны быстро обагрились кровью.

На Ламберта тут же бросился кто-то еще, и магу пришлось обороняться мечом. В нескольких шагах от мастера Браско бился со щупловатым вихрастым вором и сильно теснил его. Другой стрелок отшвырнул ставший ненужным арбалет, обнажил меч и ринулся к дверному проему. К нему прибавился крепко сбитый разбойник со шрамом на виске. Он остановил одного из кнэфов точным броском кинжала и с холодной расчетливостью устремился к свободе.

За стенами амбара беглецов встречали Освальд и Кристиан. Еще в таверне путники и кнэфы сговорились брать пленных, сколько возможно, для последующего допроса, однако тех, кто не оставлял воинам иного выбора, кроме убийства, щадить бы никто не стал.

На улице оказались сразу пятеро разбойников, так что мечнику и магу пришлось потрудиться. К Освальду бросились двое, занося мечи для удара, но натолкнулись на достойное сопротивление. Закипел жаркий бой, в котором мечник с успехом держал оборону и даже атаковал своих противников попеременно. Движениям его чуть недоставало скорости, отличавшей молодых воинов, но опытность и телесная крепость выступали на его стороне.

Один из ударов — рубящий, нацеленный под ребра — Освальд все же едва не пропустил из-за низкого, пробирающего до костей звука, раздавшегося вблизи. Это мелодично гудел один из мечей Кристиана, покинувший ножны. Даже разбойники повернули головы, чтобы посмотреть на такое чудо, однако быстро опомнились, и снова кинулись на мечника. Тот лишь успел подумать, что оружие у мага, должно быть, зачарованное.

Дрожащий звон меча утих, когда Кристиан принялся парировать удары. Он заслонял собой проход, и разбойникам требовалось сперва миновать его, чтобы пуститься дальше. Нападать втроем им было тесно и неудобно, поэтому мужчина бился каждый раз лишь с двумя противниками, оказавшимися в какое-то мгновение ближе к нему или чуть более умелыми, чем другие. Воры эти являлись давними соратниками Кнола, совершившими немало набегов вместе с шайкой — все средних лет, привычные к оружию и достойно им владеющие.

Поначалу Кристиан только оборонялся, уворачиваясь от зазубренных лезвий и с силой отбивая сыплющиеся на него удары. Разбойники, однако, выказывали такое упрямство и уверенность в грядущей победе, что вскоре мужчина рассердился, выхватил из ножен второй меч, во всем похожий на первый, и широко полоснул им воздух, отбивая у воров лишнюю охоту упорствовать.

Клинок угрожающе погудел и смолк так же, как его собрат, а маг тут же бросился на врагов с удвоенной прытью. Прогнувшись назад, он пропустил над собой чей-то меч, просвистевший на палец выше его головы, стремительно развернулся и рубанул лезвием владельца того оружия. Потом оттолкнулся от земли, поворачиваясь в прыжке, и обрушил мощный удар на другого разбойника, который смог отразить выпад, но только меч его от этого переломился посередине. Пока он ошеломленно взирал на две образовавшиеся половины, Кристиан толкнул его ногой в грудь — так, что вор приложился спиной к стене амбара, охнув от боли.

С третьим противником магу пришлось нелегко, ибо он весьма искусно использовал в бою как меч, так и окованные железом ножны. Несколько раз Кристиан скрещивал клинки, отражая нападение разбойника, и наконец все же сумел улучить мгновение для ответного действия. Скользнув мечом по лезвию в руке вора, маг отвел его вбок, локтем отбил ножны, ногой подломил врагу колено и, когда тот пошатнулся, рассек ему правое плечо, задев шею. Разбойник сипло выдохнул, слабо прикрыл руками рану, из которой толчками начала выходить кровь, а потом рухнул на колени и завалился набок. Больше он не шевелился.

Эта стычка отвлекла Кристиана, и он краем глаза заметил оставшегося позади разбойника, сжимающего рукоять с обломком лезвия, когда тот уже делал замах с намерением пробить магу шею насквозь. Мужчина с ужасом осознал, что не успевает уклониться или защитить себя, хотя время словно тянулось до невероятного медленно. Тело Кристиана невольно дернулось в сторону, по привычке пытаясь избежать опасности, но разум, совершенно ясный и более обыкновенного деятельный, подсказал хозяину, что вор непременно убьет его.

Далее произошло неожиданное: у самого лица мага просвистела стрела, едва не задев оперением его щеку, и вонзилась разбойнику в левый глаз. Тот выронил меч, неловко отшатнулся, а потом упал на спину, с хрустом ударившись затылком о мерзлую землю.

Кристиан вздрогнул, обернулся к мертвому вору, почти бессознательно отступив от него на шаг, затем пригляделся и понял, что стрела была пущена с крыши, расположенной против стены амбара. Бросив взгляд на соломенный настил, мужчина, однако, не обнаружил появившегося столь кстати стрелка, да и вовсе ничего не различил, кроме темноты. Тут же он вспомнил, что кнэф-арбалетчик оставался в дозоре по другую сторону улицы, и от этого все дело представлялось весьма странным.

Поразмыслить о случившемся Кристиану не пришлось — бой еще не окончился, и маг должен был держаться настороже. Посмотрев на Освальда, он увидел у его ног разбойника с кровавым пятном пониже ребер, а чуть поодаль — другого, лежащего ничком без движения. На мече воина влажно поблескивали красные разводы.

Освальд встретился с магом глазами, а после перевел взгляд на его клинки. Вне сомнения, их изготовили оружейные мастера Альты: никому иному не сотворить было столь чудесное оружие. Мечи эти казались сделанными из матового стекла, покрытого тончайшим слоем инея. Рукоятей вполне хватало на обхват обеими руками, но стальные утолщения с узорчатой резьбой под самыми навершиями позволяли сражаться, держа каждый меч в одной руке.

Освальд еще раньше — по их гудящему звону — понял, что клинки у Кристиана необычные, и оттого испытывал любопытство. Увидев же наконец оружие мага, он не смог заглушить въедливый шепоток зависти. Цена двум таким мечам, если они зачарованы вдобавок — не меньше тысячи золотых. Кем бы ни являлся Кристиан, с такими клинками он мог благополучно выдать себя за лорда.

Маг встряхнул мечи, и кровь каплями скатилась с лезвий на белеющую в свете факелов землю. 'В самом деле зачарованные', — мысленно подтвердил свою догадку мечник и с досадой отвернулся.

Остальные воины в амбаре тем временем сражались с разной степенью успеха. Гайтуса его противник сумел ранить в плечо, но лорд, стиснув зубы и прижимая руку к груди, продолжал защищаться и нападать, пока не убил скалящегося вора. Затем он опустился на оставшиеся ящики, чтобы зажать рану плащом.

Реда обезоружила разбойника, с которым вступила в бой, и заставила его сдаться. Еще одного пленника захватила Тесса.

Браско и один из кнэфов быстро разделались со своими противниками, уменьшив число врагов, а разбойник, напоровшийся на меч Ламберта, распростерся на земляном полу и все больше бледнел с каждым мигом. По тунике его расползался багровый след.

У Грута и дерущегося с ним вора — мужчины средних лет с загорелым, обветренным лицом — силы подобрались равные, и они кружили по амбару, упрямо обмениваясь ударами. Продолжал сражаться и один из кнэфов с кровоточащей раной на бедре. Его противник также был ранен, и оба они передвигались и орудовали мечами из последних сил.

Светловолосого усатого кнэфа, говорившего с путниками в таверне и стрелявшего в одного из дозорных в начале вылазки, сразил кинжалом тот самый разбойник, который ускользнул от Браско и едва не заколол Кристиана на улице. Еще один из соратников Реды потерял сознание от удара о голову сосновым поленом, не растраченным ворами на костер.

При восьми убитых разбойниках, двух раненых и двух пленных, противникам Грута и молодого кнэфа пришлось сдаться, ибо все уцелевшие воины, за исключением Гайтуса, обступили их и обещали расправу, если те не перестанут сопротивляться. После этого всех пленников заставили опуститься на колени у стены и сложить руки за головами. За ними надзирали Кристиан, Реда и Грут со взведенным арбалетом.

Ламберт и Освальд бросились к лорду, желая оказать ему помощь, но Гайтус нетерпеливо отмахнулся от них и приказал скорее допросить разбойников. Повинуясь, старший мечник приблизился к пленным и намеревался уже грозно заговорить с ними, когда понял, что среди них нет главаря.

— Где Кнол? — потребовал ответа Освальд, глядя как на воров, так и на своих соратников.

Реда обежала внимательным взглядом амбар и обнаружила главаря в темном углу в пяти шагах от лорда. Кнол лежал на спине, а из груди его торчал деревянный обломок, отколовшийся от разбитых Ламбертом ящиков. Распахнутые, застывшие глаза разбойника смотрели вверх. Воинам показалось, что он мертв, но Реда, подойдя к нему, услышала хрипловатое дыхание.

Склонившись над главарем, девушка-кнэф коротко спросила:

— Где корона?

Вор сипло втянул в себя в воздух, судорожно сглотнул и с усилием обратил на нее угасающий взор, не делая при том попытки говорить.

— Где корона, и кто вас нанял? — Реда требовательно тряхнула его за ворот кожаной куртки.

Губы разбойника искривились в злой усмешке, обнажившей зубы. Девушка сердито оттолкнула его, и голова Кнола от этого мотнулась на бок. Он, похоже, доживал свои последние мгновения, и сведения о реликвии собирался унести с собой во Мглу.

Ламберт мысленно отругал себя последними словами за то, что так оплошал, а потом выразил свое сожаление вслух.

— Это я напал на него, — сокрушенно признал он свою вину. — Если бы я ударил слабее...

— Он нам не нужен, — с твердостью и внезапным холодом в голосе произнес Кристиан и острием меча указал на ждущих своей участи пленных: — Лучше допросим их.

Освальд подумал, что он прав. Главарь шайки потому и ведет за собой других разбойников, что обладает большей волей, выносливостью и хитростью вдобавок к боевым умениям. Кнол бы не испугался пыток и молчал бы не из-за преданности своему нынешнему господину, а по собственному решению, чтобы не сломаться в угоду врагам.

Встав перед пленниками и пристально глядя на них, старший мечник сурово спросил:

— Кому вы служите, и где теперь корона? Да лучше отвечайте, а не то пожалеете о своем молчании!

Воры угрюмо смотрели в землю, не поднимая глаз на воина.

— Нужно их... — начал было Браско, но тут Кристиан в какой-то спокойной, однако пробирающей до жути манере, сказал:

— Вот здесь, рядом со мной, стоит мастер магии, который убил вашего главаря. Вы видели, что он сделал, и это лишь малая часть его дара. А теперь послушайте. Тот из вас, кто расскажет нам все, что мы хотим знать, останется в живых. Остальным этот маг размозжит головы.

— Не посмеет, — недоверчиво отозвался один из разбойников.

Ламберт странно взглянул на него, сжал пальцы правой руки в кулак, и земля у ног вора вдруг пошла трещинами. Пленник дернулся, прижался к стене, до того впечатляющим получилось проявление силы.

— Посмеет и не дрогнет, — заключил Кристиан. — Но, пожалуй, следует кого-то умертвить для верности. А ну-ка того, — показал он молодому мастеру на крайнего в ряду разбойника с неглубокой раной на предплечье, нанесенной ему кнэфом.

— Зачем же меня?! — выпалил тот в страхе. Ему вовсе не хотелось, чтобы голова его треснула, как тыква от удара молотом.

Кристиан кивнул Ламберту, и маг ступил вперед, потянувшись к вору.

— Я все скажу! — завопил пленник, отшатываясь в отчаянной попытке сохранить себе жизнь. — Убивайте их, а я все скажу!

Двое других разбойников, возмущенные подобным предательством, наперебой закричали, что это им все известно о короне, и они желают поделиться своим знанием. Только один вор, дравшийся до того с Грутом, не проронил ни слова и мрачно поглядывал на дверной проем.

Стремясь первыми откупиться от воинов, пленники, грубо обрывая речи друг друга, как на духу изложили им задумку Кнола. Они поведали, что шайка их жила на развалинах старого замка в предгорье Западных гор. Однажды, чуть меньше солнечного года назад, главарь их вернулся из Брадоса весьма довольный, звеня золотыми монетами в поясном мешке. Он рассказал, что встретил в столице одного знатного господина, которому нужны были лихие помощники для не вполне честных дел. С тех пор несколько раз разбойники выполняли для богатого незнакомца нужную работу, а он щедро платил им и даже одарил тюками с хорошей одеждой, похожей на ту, что носят ратники в замках.

Не все в шайке одобряли такое покровительство, губящее вольную жизнь, но Кнол усмирил своих противников. А недавно тот знатный господин нанял разбойников для кражи священной короны. Велел все обустроить так, чтобы подозрений не возникло, кто скрывается за этой затеей. Потому Кнол обратился к кнэфам — ловким, умеющим хранить тайны и укрываться от чужих глаз. Получив от них корону в столице, главарь передал ее своему побратиму и верному соратнику, по старшинству стоящему за ним в шайке, и приказал ему отправляться в путь. Нанимателю было угодно, чтобы корону спрятали в Каменной Роще[50] под алтарем Его Величества.

Напоследок пленники поклялись разбойничьей волей[51], что не знают имени того господина, который замыслил кражу. С ним беседовал только Кнол, и никто более из всей шайки не видел его.

Выслушав рассказ воров, Освальд задумался, затем посмотрел на Кристиана. Тот пожал плечами и сказал:

— Похоже на правду.

— И кого из нас вы убьете? — с тревогой осведомился молодой разбойник, взятый в плен Тессой.

Старший мечник глянул на него, поморщившись, а потом обратился к Гайтусу:

— Ваша Светлость, желаете спросить еще о чем-то?

Лорд устало качнул головой, призывая закончить допрос. Он чувствовал себя изнуренным. Рана его кровоточила, а головокружение то накатывало, то ослабевало, как морские волны.

Хуже всего, однако, Гайтусу становилось от мысли, что корона уже не в Брадосе, и поход необходимо продолжить. Начатое столь славно путешествие превратилось в нестерпимую гонку. А ведь в Краминке лорд запирался на засов, остерегаясь алчных крестьян или дикарей-разбойников! С конюхом бился, будто страшнее врагов не нашлось бы в королевстве! Прошлые опасения теперь вызывали у Гайтуса горький смех. Противник, с которым он на самом деле столкнулся, был умен, проворен и каждый свой шаг рассчитывал усердно.

Освальд, правильно истолковав переживания лорда, вложил меч в ножны и знаком велел Браско последовать его примеру.

— Свяжем их покрепче и кляпы соорудим, — сказал он. — Захотят, так выберутся, или стража под утро найдет.

— А как быть с ранеными? — выразила заботу Тесса. — Двоим нужен лекарь.

— На них все заживает, как на собаках, — буркнул младший мечник, разрывая плащ одного из убитых разбойников на полосы, чтобы после приспособить их под кляпы.

— Авось кровью не истекут и заразу не подхватят, — поддержал его Освальд. Он достал из легкой сумы, прихваченной Редой, обрывки веревок. — Если боги к ним будут милостивы.

Пленникам, похоже, казалось, что милость богов уже снизошла на них — ведь никому королевские мастера не станут наносить увечия, а из пут и вывернуться можно, или же до тех мертвых соратников докатиться, у кого всегда припрятан нож в голенище.

Мечники узлы затянули на совесть, но все же не сомневались, что разбойники освободятся довольно скоро. Воины связали их лишь для того, чтобы спокойно возвратиться в таверну, не боясь слежки или ответного нападения — воры, разумеется, не были так глупы, но могли пустить стрелу в спину.

Когда с путами и кляпами было покончено, отряд наконец изучил свои потери. Из путников врагам удалось ранить только Гайтуса. Освальду разбили нижнюю губу, но ни сам мечник, ни его соратники не обратили внимания на столь пустяковый ущерб.

Кнэфам повезло гораздо меньше. У одного из них была длинная рана на бедре, из которой сочилась кровь. Другой воин пришел в сознание после сильного удара по голове, но на ногах держался нетвердо и жаловался на шум в ушах. Светловолосый кнэф, сраженный кинжалом, еле дышал, и лицо его покрывала мертвенная бледность. У Реды сжималось сердце, когда она глядела на него: становилось ясно, что ему не суждено дожить до утра.

Все тела убитых разбойников воины сложили в амбаре. Пусть соратники их забирают, если им захочется. А оставят, так все одно стражники найдут — трудно не заметить пролом на том месте, где ранее располагались прочные дверные створки, а уж проверить, что там приключилось, городские караульные не преминут.

В оружии воров путники не нуждались, однако бросить его в амбаре не могли: разбойники воспользовались бы этим, чтобы перерезать веревки. Реда предложила забрать мечи и арбалеты, и никто не стал спорить. Отряду лишь хотелось возвратиться в таверну и как следует отдохнуть, а кнэфы пусть возьмут себе добытое оружие, раз оно принесет им выгоду.

Клинки и арбалеты Реда увязала в пару плащей, позаимствованных у разбойников, и тащила их сама, хотя видно было, что ей тяжело. Кристиан предложил свою помощь, но девушка ответила, что им не по пути. Раненому кинжалом кнэфу немедленно требовались теплая постель и лекарь, поэтому его братцы и сестрица решили перенести соратника в таверну неподалеку, которой владел знакомый им хозяин. Рана вышла глубокой, нанесенной у самого сердца, и положение кнэфа казалось безнадежным, однако Реда не привыкла сдаваться, даже не попытавшись изменить обстоятельства. Воина в пропитанной кровью одежде уложили на широкий плащ, за концы которого ухватились дозорный, спустившийся наконец с крыши, и один из братцев, вышедший из боя с разбойником без малейшей царапины. Остальные кнэфы брели вслед за ними.

Гайтус двигался с трудом, опираясь на плечо Освальда, но держался с достоинством. Все же он сильно замедлял отряд, да и помощь Лекена пригодилась бы ему как можно раньше, так что Кристиан посвистел немного, и вскоре на узкой улице появился Реген, неведомо как услышавший зов мага и нашедший его в путанице домов. Лорда усадили в седло, и он уцепился за переднюю луку, низко наклоняясь к лошадиной шее. Освальд повел жеребца в поводу, а Браско шел впереди с мечом в руке.

Город по-прежнему обволакивала тишина. Небо затянуло серыми тучами, и мир путников как будто уменьшился до проемов между крышами, откуда на темные улицы пробивался влажный ночной воздух. Изредка вдали проглядывала освещенная факелами глыба Сокты. Выстроенный из серого камня замок снаружи выглядел громоздким и невзрачным, не выдерживая никакого сравнения с Анженом или иными замками лордов. Этот недостаток, однако, скрашивался прочностью укреплений, толщиной стен и четырехугольных башен, глубиной подвалов и богатым внутренним убранством. Побывавшие в замке забавники, любили, засиживаясь в тавернах, рассказывать простому люду о золотых подсвечниках, мозаичных полах и гобеленах, поражающих яркостью цветов, тонкостью узоров и живостью картин.

Путникам же, следовавшим через переулки веллурской столицы, сгодились бы для ночлега и простые комнаты с жесткими постелями, лишь бы примостить на них свои ноющие от усталости тела. Исход вылазки никто не обсуждал, воины возвращались в молчании, только стучали копыта Регена. Мысль о том, что короны в Брадосе нет, наполняла разум горечью, и путники гнали ее от себя, надеясь позабыть обо всем до самого утра. Одно было хорошо — городская стража им так и не встретилась.

Глава 17 ↑

Когда воины уснули в комнатах над трапезной залой, а Лекен закончил хлопотать над лордом, зашив и перевязав ему рану, и задремал у его постели, Кристиан тихо спустился по деревянной лестнице на нижний ярус и вышел на улицу. Стояла глубокая ночь. С неба хлопьями падал снег, подбрасываемый ветром, и маг смотрел, как он кружит в свете фонаря. Все новые и новые, бесконечные снежинки летели к земле, накрывая мужчину белой сетью зимы, оседая на его плечах. Казалось, весь мир попал под власть снегопада, объединившего собой людей, сколько их было на свете.

В спокойствии и уединении Кристиан размышлял о происшедших ранее событиях — вернее, о том, что так поразило его. Откуда взялась та спасительная стрела? Что за неведомый стрелок сразил разбойника и скрылся? У мага словно появился невидимый защитник, умеющий исцелять смертельные раны и дарующий свою помощь в самое нужное мгновение. Вот только если принять возможным, что в лесу молодого человека нашел и излечил Вейран, то пробираться по крышам с арбалетом в руке он, вне сомнений, не стал бы. Оттого выходило, что Кристиану по случайности помогли два благодетеля или один, но уж точно не верховный бог.

Какое-то время маг старательно обдумывал, кто мог бы выступить его неизвестным покровителем, но так и не нашел правдоподобного ответа. Его думы прервались, когда из темноты возникла фигура, укрытая плащом, и плавно приблизилась к нему. То была Реда, и втайне оба друга надеялись на эту встречу.

У девушки горели глаза, однако в облике ее чувствовалась печаль. Она откинула на спину капюшон, поглядела на мужчину и грустно сказала:

— Лоф умер.

Кристиан опустил голову, вспомнив кнэфа, не менее пяти лет следовавшего за девушкой в ее походах. Жаль, что верные соратники могут уйти так внезапно, оставив после себя непонятную, тревожащую душу пустоту.

— То оружие, что я забрала у разбойников, мы продадим и заплатим храму за ритуальное сожжение, — продолжила Реда после недолгого молчания. — Обычные монеты для такого не годятся: пусть Лофу достанется добыча от честного боя, он ведь сражался вместе с нами.

Маг ничего не ответил. Просто стоял близко к девушке, смотрел на нее, и его тихое сочувствие она понимала без слов.

— Твои раны зажили? — спросила она чуть погодя, направив беседу по новому, прогоняющему тоску пути.

— Полностью, — отозвался мужчина. — Я, признаться, и забыл о них, столько всего случилось за минувший день.

— Прости, — вдруг страстно заговорила Реда, хватая его за локоть, — я не хотела никакой опасности для тебя, когда вовлекла в эту кражу! Я уже не единожды пожалела об этом! Но я бы никогда не совершила подобное, если бы сомневалась в твоем умении защититься. Ты прощаешь меня? Я знаю, ты обижен.

Кристиан вздохнул и улыбнулся устало:

— Невесело мне было думать, что ты мной воспользовалась и обманула. Ты уж больше не предавай меня. Это, знаешь ли, досадно.

— Больше ни за что! — серьезно подтвердила девушка, и ее искренность никто не посмел бы подвергнуть сомнению.

Когда не осталось между ними обид и недомолвок, Реде тут же полегчало, и она оживленно обратилась к другу:

— Ты ведь обещал поведать мне тайну. Рассказать, откуда тебе известно, что Лексе нужны Руны.

— Ах, да... — неохотно припомнил маг. — Я и вправду дал тебе такое обещание. Что нашло на меня тогда?

— Эй, даже не думай теперь отказываться! — девушка ухватилась за край его темно-синего плаща с белой стежкой и потрясла.

Кристиан поморщился, но когда Реда жаждала узнать какой-то секрет, спасения от нее не было, потому он стряхнул с волос снег и принялся за повествование:

— События, которые связали меня с Лексой и Рунами, произошли очень давно. Для тебя нет тайны в том, где я родился и с кем состою в родстве. Магический дар открылся у меня очень рано, а к тому времени, как я достиг семилетнего возраста, я уже твердо решил, что сделаюсь мастером магии. Мой отец, однако, питал недоверие и к самим чарам, и к королевским магам, считая их не особенно нужными в мирные годы. Он хотел, чтобы я обучился владению мечом и воинской науке, возглавил его гарнизон, а затем и вовсе взял на себя заботы о родовой земле. О том, чтобы я отправился в столицу в казармы Гевлина, он и слышать не желал. Несколько раз мы спорили об этом, но мне — тогда еще мальчишке — трудно было выступить против отца, к которому я должен был проявлять уважение.

Несколько месяцев прошло после моего первого разговора о Рунах с отцом, однако все оставалось по-прежнему. И вот однажды ночью я проснулся и увидел из своей постели, как в тонкую щель между ставнями пробивается лунный свет. Луна всегда привлекала меня, приводила в восхищение, и при ней я чувствовал, что магический дар готов служить мне безо всяких Рун. Я ошибался, разумеется, но тогда мне это казалось возможным.

В ту ночь я выбрался из замка и отправился на прогулку. До сих пор не понимаю, как никто не заметил меня — ведь я даже вывел свою лошадь из конюшни и через двор добрался на ней до садовых ворот, а затем повернул на пастушью тропу. Никто не задержал меня и не преследовал, хотя я оглядывался сперва через плечо, ожидая этого.

Стояла поздняя осень, трава побелела, и земля уже подмерзла. Я помню, как скакал через поле, залитое мягким и ясным лунным светом, как остановился и смотрел на чистую полную луну. То место и то мгновение казались мне совершенно волшебными, и меня не пугало одиночество — наоборот, ночное путешествие дразнило кровь, и я, пожалуй, уже ничего не боялся.

А потом совсем рядом послышался перестук копыт. Я так загляделся на луну, что не сразу заметил, как ко мне приблизились две женщины верхом на славных лошадях с длинными, шелковистыми гривами. Одеты путницы были весьма богато, и я решил, что это некие знатные дамы, путешествующие ночью. Тогда я не счел это странным.

Одна из них спросила, как я очутился в поле, и я объяснил ей. Посмеявшись, она пожелала узнать мое имя. Я назвал его, а в ответ осведомился о ее имени. И та женщина сказала, что ее зовут Лекса...

— О-ох! — изумленно выдохнула Реда. Никогда ей не приходило в голову, что Кристиан мог встретиться с королевой Цагры лицом к лицу.

— ...а ее спутницей была ее сестра Лейва.

— Сестра? — поразилась девушка больше прежнего. Ни один слух о чародейке не говорил, что она связана с кем-то кровным родством. — У Лексы есть сестра?

— Есть, — подтвердил маг. — Но ей не досталось от богов волшебной силы, вот Лекса и прячет ее ото всех.

— Что же случилось дальше? — Реда в порыве любопытства крепко сплела пальцы рук и прижала их к груди.

— Дальше мы принялись беседовать о самом для меня сокровенном — о магии. Лекса вдруг спросила, не обладаю ли я магическим даром, и я поделился с ней своей тревогой, рассказав о ссорах с отцом. А она затем предложила мне то, чего я никак не ожидал. Она обещала показать мне дорогу к умелому наставнику, когда-то и ее обучавшему магии. Взамен я обязался бы выполнить ее условие: вернувшись, я должен был соединить себя узами супружества с Лейвой по числу лет, проведенных в обучении.

Девушка широко распахнула глаза, и Кристиан мог поклясться, что ни разу ему не доводилось видеть Реду в такой мере удивленной.

— И ты согласился? — ужаснулась она.

— Сперва я задал вопрос о наставнике, но Лекса уверила меня, что я не пожалею о своем выборе и непременно стану искусным магом. И вот тогда я согласился.

Девушка-кнэф потрясенно молчала, не находя слов, и мужчина продолжил:

— Похоже, Лекса проверяла мою решимость или попросту изволила сыграть шутку с серьезным маленьким всадником. Так или иначе, я принял ее помощь и вызов, а дальше следовал словно в тумане. Я не помню пути отчетливо, не знаю, сколько времени добирался до наставника и как не умер от голода и не уморил коня, ведь припасов у нас с собой никаких не было. Я очнулся, лишь когда предстал перед ним — верховным богом Вейраном.

— Кем?! — вскричала Реда, и маг осознал, что ошибся: именно теперь ее удивление достигло предела.

— Тише! — шикнул на нее Кристиан. — Разбудишь путников в таверне, а нам это ни к чему.

— Да как же такое возможно! — шепотом возмутилась девушка. — Ты меня за неразумную держишь? Как простой смертный может ворваться в Золотую Долину к богам? Она ведь на небесах!

— Вовсе я не ворвался, а еле добрел, под конец отпустив коня, — возразил мужчина. — И Долина совсем не на небесах.

— А где? — Реда вперила в него взор, подозревая какой-то подвох.

— У Кошачьего Глаза.[52]

— В Птичьих горах?!

— Именно так.

— Брешешь, — с сомнением заявила девушка. — Почему же горные пастухи или открыватели путей до сих пор не увидели владения Вейрана?

— Будто к нему так легко попасть, — засмеялся Кристиан. — Боги отводят глаза путников от своих Долин. Я нашел дорогу только потому, что меня вели чары Лексы.

— И какой он из себя? — глаза Реды сияли любопытством. Такой замечательной истории она вовек не слышала. — Как он тебя учил? Ты видел других богов?

— Поумерь свой пыл, любезная, — маг шутливо погрозил ей пальцем. — Сейчас речь не о том. Как-нибудь после я непременно потолкую с тобой об обстоятельствах моего пребывания у Вейрана, а пока же позволь мне закончить рассказ.

— Бессовестный ты человек, — проворчала девушка, но более возражать не стала.

— Так вот, Лекса не соврала мне — Вейран действительно был ее наставником, и она прошла Руны полностью. Зачем они нужны ей, верховный бог мне не поведал, но предостерег, что она не остановится, пока не завладеет ими. Это та самая тайна, которую я обещал тебе в 'Кладовой тролля'. К тому могу еще прибавить, что в ночь, когда я встретил Лексу, я вовсе не собирался покидать отца и свой дом, но о содеянном все же не жалею.

Мужчина наконец замолчал, рассказав все, что счел нужным, и посмотрел на небо, подставив лицо падающему снегу. Белые хлопья покрывали его плечи. Реда протянула руку и стряхнула их на землю.

— Ты мне солгал, — чуть погодя отчужденно произнесла она.

— Когда? — изумился Кристиан.

— Когда сказал, что о Лексе и Рунах услышал от надежного человека. Вейран — бог, а не один из нас.

— Ты... неужели сердишься? — догадался маг, пытаясь увидеть подтверждение в чертах девушки, но та отвернулась.

— Отчего мне сердиться? — буркнула она. — Из-за того, что ты прячешь от меня невероятные секреты? Да дели их с кем захочешь, а то я ведь разболтать могу.

— Ты... ох, Реда... — мужчина начал смеяться, что вызвало у девушки еще большее негодование.

— Нет, ты до невозможного скрытен! — воскликнула она. — Все, что ты мне доверяешь, из меня даже пытками не вырвут, и все равно ты дразнишь меня и не открываешь занятнейшие вещи! Хохочешь небось втихомолку над моим неведением. Я-то по неопытности думала, что боги над облаками живут, чудеса творят и за миром наблюдают, а у них Долина — пожалуйте, люди добрые! И злобную чародейку облагодетельствуют, и дитя несмышленое. Вот только людские молитвы туда, должно быть, ветер не доносит. Да и к чему они, если можно ногами дойти и попросить? Наверняка после кружки пива Вейран раздобрится, выполнит пару желаний.

Кристиан согнулся от беззвучного смеха, да и губы Реды теперь предательски подрагивали, мешая ей сурово устыдить друга.

— Еще и с Ровериком о чем-то сговорился, — заключила она.

— А-а, вот, где корень зла! — тут же понял маг и ехидно заметил: — Ты неужели от ревности мучаешься, уважаемая? Где уж тут стерпеть, когда мы подло затеяли дело за твоей спиной!

— Вот подлецы и есть! — повысила голос девушка. — Небось заговор плетете против короля?

После этих слов у мужчины свело живот от веселья, и вдобавок заболели щеки. Ему даже пришлось опереться на стену таверны, чтобы устоять на ногах. Но смеялся он не только от забавных упреков Реды. Вся тяжесть ночной вылазки спадала с него теперь, уходила в воздух, в землю, оставляя после себя прекрасную легкость.

Переведя дух, Кристиан вымолвил:

— Весьма странно терпеть подобные обвинения от вас, любезная госпожа. Неужто не вы намедни предводительствовали над шайкой кнэфов, укравших священную корону Его Величества?

Реда фыркнула, признавая, что ей перед веллурским правителем похвалиться уж точно нечем.

— А ко мне лорд Роверик обратился с просьбой посетить Северный храм и справиться о судьбе короны, чтобы подтвердить или опровергнуть слухи о грядущей коронации, — охотно разъяснил маг.

Девушка выглядела разочарованной.

— Это, получается, тот самый секрет? — не слишком восторженно спросила она.

— Да, — кивнул мужчина. — В совершенной его полноте.

Реда нахмурилась и задумалась о чем-то, а затем решила проявить снисхождение.

— Хорошо, — сказала она. — Нынешней ночью я необыкновенно добра, и ты избежишь кары за все мои мучения, вызванные твоей неумеренной скрытностью. Но учти, милый друг, что такая доброта посещает меня весьма редко!

Кристиан учтиво поклонился, выказывая покорность.

— А что же с Лейвой? — вдруг вспомнила девушка. — Ты и вправду возвратился к ней, когда покинул Золотую Долину?

— Да, — снова подтвердил маг. — Я встретился с ней в условленном месте. У меня почти не было сомнений, что она давно забыла обо мне, однако она ожидала меня, когда я появился. Там также был храмовник из Цагры, который принес для нас зачарованные кольца. Я спросил у Лейвы, так ли нужно ей это замужество, и она ответила, что понимает причины, побудившие Лексу затеять подобное. К несчастью, она не пожелала раскрыть их мне.

— Сколько лет ты провел в обучении у Вейрана?

— Десять.

— И столько же лет продлится это супружество?!

— Верно.

Реда подсчитала в уме:

— Но ведь в этом году...

— В этом году срок выходит, — подхватил мужчина. — В третьем месяце Деона.[53]

— И как ты намереваешься поступить?

— Снова встретиться с Лейвой и избавиться от кольца, — хмыкнул маг. — Кроме него меня с ней ничто не связывает.

— Я ни разу не видела у тебя хоть какого-то украшения, — озадаченно отозвалась Реда. — Ты хранишь его в дорожной сумке?

— Вот оно, — Кристиан просто вытянул вперед левую руку, и девушка немедленно заметила необычное кольцо, словно сплетенное из тончайших древесных веточек с шипами и вросшее в средний палец. Она осторожно потрогала его и только хотела подивиться, что оно ускользало от ее внимания раньше, как мужчина угадал ее мысли и произнес: — На него наложены чары. Кольцо видят лишь те, кому на него указано. Вдобавок я не могу его снять.

— И что с него толку? — спросила Реда, хмуро поглядывая на цепкое плетение.

— Пока я ношу его, никакая женщина, кроме Лейвы, не родит мне наследников, будь то сыновья или дочери.

— Так ведь это удобство, — развеселилась девушка. — От лишнего беспокойства избавляет.

Кристиан широко улыбнулся:

— Соглашусь, пожалуй. Однако какая Лексе с того выгода? Я не желаю помогать ей ни в чем. Мне порой кажется, что она орудует мной по своему хотению.

Реда пожала плечами, не находя ответа. Да и кому понятны думы престранной чародейки?

— Расскажи мне теперь о другом, — вновь начала она. — Узнал ли ты, кто спас тебя в Горелом лесу?

Маг покачал головой:

— Загадка, как ни крути. Да еще этой ночью прибавился подобный случай в пару. Кто-то спас меня от верной гибели, убив стрелой разбойника. Я подумал сперва на дозорного кнэфа...

— Чужая работа, — уверенно заявила Реда. — Мой братец наблюдал за боем с крыши и сам на того разбойника арбалет направил, но кто-то опередил его. Только тень мелькнула, больше стрелок себя ничем не выдал. Некто прилежно опекает тебя, дружок.

— Что ж, я рад такой опеке, — откликнулся мужчина. — А если б обратное случилось, и за мной следовал наемный убийца? По мне, так неизвестный спаситель куда лучше.

— Твоя правда, — засмеялась девушка, а потом вдруг посерьезнела, снова неожиданно меняя предмет беседы: — Как же теперь коронуют Никлоса? Отряд доставит в Брадос корону, но церемонию придется отложить до Праздника Цветения?

— Наверняка. Говорят, казна страшно оскудела, и Систении выбирать не приходится — кроме как в Праздник коронацию провести не удастся.

— Гайтусу, должно быть, несладко, — с сочувствием произнесла Реда, плотнее запахиваясь в плащ, полы которого разметал порыв ветра. — В срок не вернулся, да еще рану в походе получил. Тяжело ему будет добраться до Каменной Рощи, если решится продолжить путь.

— Лекен запретит ему, и соратники отсоветуют. Он останется, потому что не позволит себе задерживать остальных.

— А ты? Отправишься своей дорогой?

— А я думаю проводить их до Каменной Рощи, — признался Кристиан, прибивая снег подошвой сапога. Удивленный взгляд девушки, тут же метнувшийся в его сторону, принудил его к объяснению: — Хочу убедиться в том, что они наконец завладели короной и не примутся вновь угрожать мне расправой или обвинять во лжи.

Реда хитро смотрела на него, словно нутром чуя истинную причину и побуждая мага к откровенности.

— И да, мне жаль Гайтуса, — сдался под ее напором мужчина. — Хотя он невыносимый, заносчивый лорд, его терпению и упорству стоит воздать должное. Не всякий проявил бы себя равно достойным образом. Довольно, впрочем, обо мне и этих путниках. Куда ты отправишься?

— Мы с братцами еще не решили, — задумчиво ответствовала девушка, качнувшись на каблуках. — Нам тоже нужно залечить раны, а там небось подвернется хорошее дело. Кнэфы, в отличие от Вашей Светлости, по королевству бесцельно не разъезжают.

— Что такое? — изумленно спросил Кристиан. — Я путешествую безо всякой цели?

— Неужели тебе это не заметно? — Реда устремила на друга внимательные, блеснувшие янтарем глаза. — Как по мне, так ты словно что-то ищешь, перебираясь с места на место. Знала бы тебя хуже, приняла бы за гонца.

— И ты туда же, — пробормотал маг. — Моэри, значит, не одинок в своих наблюдениях.

— Моэри? — немедленно вскинулась девушка. — Король Митдар?! У тебя и такие знакомства заведены?!

Мужчина запоздало сообразил, что упоминание о салнирском правителе опять навлечет на него гнев Реды — до сей поры ему не представлялся случай рассказать ей о своей дружбе с Моэри. Девушка тут же доказала ему, что его опасения правдивы.

— Доброта моя закончилась! — воинственно объявила она, правой рукой намечая удар Кристиану в грудь. — Ты заслужил наказание!

Маг ловко уклонился от ее кулака, но недооценил коварство кнэфов и получил ощутимый тычок под ребра, который Реда исподтишка нанесла левой рукой. Затем девушка ласточкой юркнула вниз, ухватила плащ Кристиана за край и шустро набросила полотно мужчине на голову, в следующий миг отдавив ему обе ноги. Из-под плотной шерстяной ткани донесся сдавленный стон, перешедший в неразборчивое ругательство.

Когда маг, выпутавшись из плаща, сердито воззрился на Реду и скрипнул зубами, она уже отбежала на пару шагов, не рискуя и дальше подначивать Кристиана на бой. Так они стояли некоторое время, грызя друг друга взглядами и покрываясь холодными хлопьями снега, летящими на них с небес. Напряжение схлынуло внезапно, разгладив лица и расслабив плечи двух людей. Тогда Реда приблизилась к магу, привстала на цыпочки и коснулась головой его лба, закрытого слоем мягких темных волос.

— Ты сложный человек, — прошептала она. — Но очень хороший.

Затем она быстро развернулась и зашагала прочь, проворчав себе под нос:

— И из-за твоих рассказов я эту ночь проведу без сна, скрытник.

Мужчина снова засмеялся, руками очистил одежду от снега и вернулся в таверну.

Глава 18 ↑

Вдали от королевского двора и столичных улиц праздновали Излом зимы и крестьяне в деревушке Краминка, которую незадолго до того проезжал со своим отрядом лорд Гайтус. Костер, должный по традиции собрать вокруг себя жителей, разожгли только на закате, а с утра и после полудня крестьянки навещали соседок, пекли угощения для вечернего гуляния и отыскивали среди домашней утвари старые, ненужные вещи, чтобы сжечь их в праздник на удачу. Оставленные без строгого надзора мальчишки шумной, веселой гурьбой бегали по улицам, состязаясь в снежных боях и меряясь силой. Мужчины, отозванные местным лордом для работ в замке пару месяцев назад, все еще не вернулись, что вызвало в деревне недовольство и пересуды.

Мелья — молодая женщина, у которой на ночлег оставалась Тесса, — упрямо закусив губу, перетряхнула все мешочки с сушеными ягодами, а в ларе с горстью муки на дне поскребла ложкой по каждой стенке, чтобы мучные остатки не пропали зря. Но даже при таком усердии крестьянке стало ясно, что испечь лепешки к празднику не удастся. Лишь одну тонкую — для нее и сына. В доме еще оставалось ячменное зерно, и они не умерли бы от голода, однако на деревенском празднике считалось постыдным появляться без крошки угощения.

Сперва Мелья рассердилась и решила вовсе не выходить вечером к костру. Затем все же подумала о сыне, который только и говорил, что о гулянии и песнях под звездами. Тогда она запрятала поглубже свою гордость и пошла просить муки, чтобы сделать лепешки на свином сале.

Сын ее, Ритт, тоже не терял времени даром до начала празднования. В отличие от других мальчишек он не резвился беззаботно, с криками и свистом проносясь мимо деревенских хижин, а сосредоточенно сломанным лезвием ножа вырезал из деревянного обрубка фигурку лошади. По местному поверью, если крестьянин сильно желал чего-то, он мог попытаться привлечь удачу в один из дней, когда в мире становилось чуть больше магии чем обычно — к примеру, на изломе зимы при свете Эрне, сияющей над горизонтом. Просящему дара у судьбы долженствовало самолично слепить из глины или вырезать из дерева подобие желаемого и поставить за воротами, чтобы удача не обошла крестьянский дом стороной.

Ритт трудился над обрубком с тех самых пор, как Тесса покинула их хижину, выведя со двора лошадь, на которой путешествовала. Сколько он себя помнил, ему хотелось иметь в своем владении коня. Пусть бы и не породистого скакуна, но крепкого и резвого. Такой и для работ на земле хорош будет, и до города на нем доберешься. А более всего Ритту пришлось бы по душе пронестись на его спине в галопе по заречным полям, почувствовать силу коня и его скорость, скакать так, чтобы ветер бил в лицо и развевал конскую гриву. Оттого мальчик и обтесывал деревяшку, коля руки лезвием и лишь изредка выбираясь из угла, где на земляном полу лежал кусок старой овчины, усыпанный свежими стружками.

На закате жители Краминки потянулись к околице. Место, на котором каждый год разводился праздничный костер, располагалось неподалеку от колодца и лежащей в низине реки. Работники Врана, коих зажиточный крестьянин ради Излома зимы с неудовольствием отрядил для общего блага, расчистили сугробы, тщательно сложили собранные всей деревней поленья и подожгли сперва смолистые лучины, а от них пламя начало разрастаться, потрескивая. Вверх потянулся светлый дым, изредка разгоняемый холодным ветерком.

С наступлением темноты костер уже горел ярко и давал много жара. Вокруг него теперь собралась вся деревня, даже Вран пожаловал с супругой и свояченицей. Крестьянки предлагали всем свои угощения, и Мелья, радостно улыбаясь, не отставала от них, обнося соседей теплыми поджаристыми лепешками. Одну из них получил Ритт и, стоя рядом с костром, набивал ею рот.

В толпе обсуждали последние события — нежданный приезд командующего казначейской гвардией, каковым крестьяне считали Гайтуса, и весьма странную выдумку молодого мастера про утопившуюся в реке девушку. Тело утопленницы так и не нашли, посему решили, что чародейке, верно, боги послали магическое видение, а то и вовсе что-то примерещилось ей после долгого пути. Между собой соседи переговаривались и о невезучем конюхе, который хотел поживиться серебром в доме Врана, но вместо того нашел себе погибель. При самом Вране и жене покойного Имина, впрочем, подобные разговоры не велись.

Немного позже раздались первые песни, а потом уже не смолкали. Умельцев играть на свирели или лютне в Краминке не было, да и по всей Веллуре нашлось бы немного, зато голоса народ королевства умел соединять слаженно, и в праздник без хора не обходились ни в одной земле. Песенники и певуньи, поющие сильно и чисто, ценились в каждой деревне и по летней поре приглашались в другие селения, усладить слух окончивших дневные дела крестьян.

Подходя к костру, жители Краминки бросали в него старые, ненужные вещи, сжигая этим разруху и призывая удачу подсобить им в то нелегкое время после Излома зимы, когда прежние припасы уже истощились, а новые предстояло еще заработать трудом. Мелья отдала Риту затертое до дыр ручное полотенце, когда-то вышитое ею к свадьбе, а ныне пестрящее прорехами на не единожды залатанных местах.

Во времена салнирского восстания муж Мельи среди других сносно управлявшихся с оружием крестьян отправился к южной границе Веллуры и там погиб в бою. Лорду, на чьих землях стояла Краминка, не захотелось отсылать на помощь королю Гредвиру своих лучших воинов, и он отобрал для похода ратников послабее, перемежив их едва обученным простым людом. Давно уже Мелья растила сына одна, а тот знал отца из ее рассказов. Повторное супружество помогло бы крестьянке поправить их с Риттом скромное житье, но любовь к погибшему мужу все еще теплилась в сердце женщины, да и подходящего супруга ей подобрать в небольшой деревне было трудно.

Когда мальчик, размахнувшись как следует, предал пламени костра старенький рушник, Мелья загадала, чтобы вдруг каким-то чудом получилось у них переехать в город и обустроиться там.

Рядом с Риттом крутились другие мальчишки, и у одного из них — крепко сбитого, рыжеволосого и годами постарше сына Мельи — в руках показалась деревянная фигурка лошади.

— Откуда у тебя?.. — испуганно выкрикнул Ритт, хватая воришку за локоть, но тот увернулся и противно оскалился.

Ребятня в деревне изредка обижала смышленого и упорного сына Мельи. Не потому, что сам он вызывал у них неприязнь, а из-за того, что их собственные матери и отцы нередко ставили им Ритта в пример. Никто не нападал на него открыто, но иногда ребята устраивали ему каверзы исподтишка. Особенную свободу мальчишки чувствовали от того, что не было у Ритта отца, которому он мог бы пожаловаться.

Вот и теперь сын одной полной грубоватой крестьянки утащил заветную фигурку от ограды хижины Мельи, чтобы потешиться над Риттом-неудачником — мол, не видать тому лошади, нечего и мечтать об этом. Другие мальчишки гурьбой окружили его и выражали свое одобрение гнусной затее: насмешник вознамерился жестоко подразнить хозяина обточенной деревяшки, бросив ее в огонь.

Взрослые вокруг пели песни, угощались пирогами, лепешками, веселились и не обращали внимания на детские забавы. Ритт стиснул кулаки, подступая к обидчикам:

— Отдай! — крикнул он рыжему. — Это мое!

Тот заухмылялся пуще прежнего и сжал фигурку кончиками пальцев, протягивая руку к костру.

— Не смей! — крикнул Ритт.

На глазах его выступили слезы. Он жалел не о том, что могла сгореть работа, над которой он тяжело трудился несколько дней. Больше всего мальчишка боялся, что если деревянная фигурка пропадет, у него никогда не появится свой конь. Все то время, пока Ритт строгал дерево, держал его в ладонях, он думал лишь о желанном скакуне и от мысли о возможной потере пришел в отчаяние.

Рыжий вор сделал шаг к костру, отворачиваясь от жара и все так же держа фигурку. Ритт резко выдохнул сквозь зубы, бросился к нему, но путь ему преградили другие мальчишки. Отбиваясь от их рук, он повернул голову и нашел взглядом мать в толпе. Глаза Мельи вспыхнули тревогой, она еще не понимала, что стряслось, но уже хотела прийти на помощь сыну. Однако было уже поздно.

Обидчик показал Ритту язык и бросил деревянную лошадку в огонь. Хозяин ее истошно завопил, с силой оттолкнул державших его ребят так, что они повалились на землю, а после подскочил к самому пламени. Рыжий мальчишка замахнулся плохо, и фигурка не попала в середину костра, а лишь ударилась о лежащие на краю тлеющие поленья и застряла между ними. За спиной Ритта взвизгнула какая-то женщина, послышались возгласы, на него теперь все смотрели, а он видел только заветную деревяшку, чернеющую на глазах.

На поленьях плясали маленькие языки синеватого пламени, а большой костер трещал и сыпал искрами в опасной близости от мальчика, но Ритт думал только о том, чтобы спасти свое сокровище. Часто моргая из-за дыма и жара, он голыми руками оттолкнул раскаленные поленья и подхватил фигурку — нагревшуюся, а потому обжегшую ему ладонь и пальцы. Огонь лизнул его куртку, рукав на предплечье загорелся, и мальчишка почти бессознательно сбил пламя вторым рукавом.

Почти сразу Ритт вновь услышал голоса за спиной и почувствовал, как кто-то из взрослых спешит к нему, намереваясь оттащить от костра, но в это мгновение он сам отпрянул от пламени, развернулся, и, сжимая в руках горячую фигурку, бросился бежать в темноту. Какой-то крестьянин попытался заступить ему дорогу, а Мелья кричала что-то, однако мальчик, обиженный, озлобленный и несчастный, убегал все дальше, стремясь остаться в одиночестве.

Так вышло, что ноги понесли его к реке, и теперь он, оскальзываясь и задевая сугробы, спускался по крутому берегу. Проем, вырубленный ранее во льду, совершенно скрывала темнота. Хоть луна и проглядывала сквозь тонкие клочья облаков, а все же глаза Ритта еще не оправились от яркости костра. О подстерегающей его воде он бы так и не вспомнил, если бы вдруг не споткнулся о какую-то ледышку и не растянулся во весь рост. Он больно ушиб колено, но самое страшное случилось с деревянной фигуркой: она выпала из руки мальчика и скользнула по льду в холодную и черную речную воду. Послышался короткий всплеск — лошадка пошла ко дну.

Ритту стало так горько, что он всхлипнул, и по щекам его потекли слезы. Он подполз ко краю проруби, всмотрелся в воду, напрягая глаза изо всех сил, но фигурки там не увидел, да и понимал, что надеяться ему теперь не на что. Его обожженные ладони и пальцы ныли, ворот куртки намок от слез, но тяжелее всего было чувство обиды, засевшее в груди. На краткий миг Ритт застыл в горестном оцепенении и даже представил себе, как скроется в ледяной воде навсегда. Там уже не побеспокоят его деревенские обидчики, бедность и зима, и только лицо матери, может быть, приснится ему, когда он окажется во Мгле.

На темном холме, откуда тропа вела на берег, глухо зазвучали голоса крестьян, затем что-то вспыхнуло — наверное, соорудили факел. Ритт же теперь видел гораздо лучше. Бледный, беловатый свет луны, пронизывал все вокруг и падал, казалось, прямо на прорубь, проникая в толщу воды.

Чуть погодя река вдруг и вправду посветлела. Она замерцала, задвигалась, и внезапно перед мальчиком, скользнув из речных глубин в зимний воздух, появилась женщина — столь необыкновенная, что о подобных ей Ритт не слышал даже из сказочных преданий. На теле ее не было одежды, а кожа походила на чешую — тонкую, но прочную на вид — и на зеленых и жемчужно-белых чешуйках играл лунный свет. Глаза странной женщины излучали слабое сияние, тяжелые, мокрые волосы опускались концами в воду.

Речная жительница высунулась из воды по пояс. Одной рукой она уперлась в лед, а вторую протянула Ритту — на ее ладони лежала деревянная фигурка лошади. Схватив талисман, мальчик радостно вздохнул от неожиданной удачи, но на том его везение не закончилось. Загадочная женщина потянула его за руки и опустила их в воду, накрыв своими. Ритт ощутил сковывающий пальцы холод и на мгновение испугался, что неведомое существо утопит его, однако вместо этого хозяйка реки исцелила его ожоги.

Черная вода озарилась мягким светом, наполнилась приятным теплом и обволокла ноющую кожу словно масло. Раны, полученные мальчиком у костра, пропали бесследно, и даже на душе у него сделалось легко. Он хотел поблагодарить добрую незнакомку, но она покинула его так же стремительно, как появилась. Короткий всплеск сопроводил ее исчезновение, и ошеломленный, но невероятно счастливый Ритт остался сидеть у края проруби в наступившей зимней ночи. От берега к нему уже бежали люди, а над головой далеко на востоке погасла звезда Эрне.

Глава 19 ↑

Утомленные ночной вылазкой путники проспали в таверне до самого полудня. Их разбудили голод и звонкие частые удары молота, раздававшиеся в кузнице неподалеку. На улицах запорошенной снегом столицы давно уже появились горожане, с рассвета дымили печные трубы пекарен, по воздуху плыл запах свежего хлеба. Стража покрикивала на бродяг и попрошаек, на рынке городские хозяйки торговались с купцами, по мостовым проезжали телеги, груженные мешками с зерном, мукой и сушеным горохом, ремесленники трудились в своих мастерских, храмовники обметали широкие каменные ступени Храма Близнецов. Сосновые ветки и украшения были убраны, и только кострище на площади напоминало о прошедшем празднике.

Как и предсказывал Кристиан, Гайтус принял решение остаться в таверне. Вести отряд к Каменной Роще теперь полагалось Освальду. Лекен и другие путники поначалу думали, что лорд заупрямится, пожелает отправиться в путь, но, к общему удивлению, Гайтус внял советам старого лекаря без видимой неохоты. В душе он даже порадовался возможности сослаться на свою рану и тому, что ему не придется вновь скакать по заснеженным дорогам, ночевать под открытым небом и есть пищу, приготовленную на костре.

Каменная Роща располагалась недалеко от столицы в западных землях Веллуры. Путники надеялись добраться до руин к вечеру того же дня и вернуться обратно к полудню следующего. Гайтус знал, что если бы собрался с силами, то вполне мог выдержать столь малый переход, однако на сей раз его терпение дало трещину. Когда Лекен зашивал его рану после боя с разбойниками, лорд и вовсе сердито размышлял, а не примкнуть ли ему к Виллену и его соратникам. Что толку служить неопытному ленивому мальчишке, который послал за короной сторонних людей, а не совершил путешествие самолично для большей надежности? Если уж он желает короноваться реликвией, то пусть бы и добывал ее, скитаясь по землям своего королевства.

Позже, когда голова у Гайтуса прояснилась, он осознал, что выбирать сторонников ему особенно не приходится. К Виллену он не питал приязни, и ему казалось, что надменному, жесткому лорду лишь хочется власти над прочей знатью, тогда как благополучие Веллуры его занимает мало. Никлос же получил трон по праву, как наследник Гредвира, и его свержение означало бы смуту в королевстве. После встречи с разбойниками Кнола Гайтус испытывал уверенность в том, что если Никлос немедленно не возвысится в глазах простого люда, придворных и лордов, то правление его в скором времени закончится самым решительным и кровопролитным образом. Вдобавок участие Виллена в заговоре еще требовалось доказать, ибо прямых свидетельств тому не было.

Награда от королевы-матери теперь не прельщала Гайтуса. Им овладело некое равнодушное спокойствие, и его привлекала лишь мысль о возвращении в собственный замок. От полученной раны и тяжелого похода он чувствовал себя слабым, совершенно изнуренным, да вдобавок ощущал гнет разочарования. О короне же Гайтус почти не тревожился. Весть об участии Кристиана принесла ему неожиданное облегчение. Дерзость мага лорд выносил с превеликим трудом, но молодой человек не единожды выручал отряд по доброй воле и сумел доказать, что в воровстве и заговоре не замешан. Корона при нем будет в полной сохранности.

Остальные же путники, получившие достаточно сна и отдыха, заметно повеселели, давешнее уныние более не давило на них тяжкой ношей. После обильной трапезы они пополнили припасы и налили во фляги не только воду, но и вино. Кристиан теперь тоже наполнил свою сумку, чтобы не голодать в дороге и не становиться в тягость остальным, вынуждая их проявлять учтивость и делиться с ним пищей.

Всех лошадей вдоволь накормили и оседлали, и вскоре отряд из шести всадников двинулся по улицам Брадоса в сторону городских ворот, поручив Гайтуса заботам королевского лекаря.

За пределами столицы по-прежнему расстилались белоснежные поля. На тракте, уходящем на северо-восток, поскрипывали повозки, с заплечными котомками шагали пешие путники. Отряд поехал другой дорогой — кратчайшей из всех, что вели к Каменной Роще. Она вилась мимо королевских владений и земель лорда Кэмли до самого перепутья, где гостей привечали в 'Кладовой тролля'. По ней Гайтус и его соратники возвращались в столицу в тот самый день, когда кнэфы устроили кражу короны и так некстати преуспели в этом недостойном деянии.

Воздух потеплел за прошедшую ночь, однако в нем ощущалась влага, заставляющая путников кутаться в плащи и покрепче стягивать шнуровку на куртках. Небо закрывали плотные серые облака, из которых падали на землю редкие снежные хлопья. Сельская дорога бежала вперед, кони шли неторопливой рысью, и путешествие протекало вполне мирно.

Порядком удалившись от столицы, всадники сделали привал. В десятке шагов от дороги они сложили небольшой костер, наломав сухих веток в стоящей поблизости роще, и Браско заглянул в свою дорожную сумку, чтобы достать огниво, но обнаружил только кусочек трута в кожаном мешке.

— Вот я дурень! — огорчился он. — Потерял на той поляне кремень и кресало и забыл про них начисто. Будь добр, — обратился он к Кристиану, — полыхни пламенем в костер, раз уж я такой беспамятный.

— Не могу, — развел руками маг. — Мне не дано создавать огонь, я лишь пользуюсь тем, что уже есть. В таверне я поджег поленья от пламени свечи.

— По-странному вас, мастеров, боги одаривают, — недовольно пробурчал младший мечник. — Самое-то важное укрыли.

— Так обыкновенно и случается, — Ламберт не удержался и встрял в беседу, чтобы внести ясность. — Маги управляют стихиями, но сотворить их не могут. Мастеров, которые способны создать огонь или воду, и пяток не наберется во всем королевстве.

Освальд тем временем порылся в своей дорожной сумке и отыскал то, что так опрометчиво забыл Браско.

— Держи! — крикнул он, перебрасывая младшему мечнику стальное кресало и кремень.

Вскоре путники уже грелись у костра, поджаривая на огне кусочки вареного мяса, купленного ими в таверне. Поначалу ели молча, но затем Кристиан поймал на себе исполненные любопытства взгляды и спросил:

— Что вы на меня так смотрите, уважаемые?

Освальд смущенно переглянулся со своими соратниками и нерешительно начал:

— Ну, говоря по правде, хотелось бы осведомиться...

— Как ты ожил в Горелом лесу? — сгорая от нетерпения, перебил мечника Браско. — Хоть и сказал, что не знаешь, а все ж отчего такое возможно?

Ламберт тут же прибавил, боясь остаться не у дел:

— Где ты обучался магии, если не в Брадосе? Кто был твоим наставником?

— И что за чудесный конь у тебя? — осмелилась наконец задать вопрос Тесса.

— ... кто ты таков и откуда родом, — Освальд, замерший до поры с открытым ртом, все же окончил свою речь и укоризненно покосился на Браско, пренебрегшего должным порядком, но младшего мечника так поглотил поиск истины, что он потребовал разъяснить и другую загадку:

— Да что вдобавок ты предложил тому оружейнику в столичных казармах?

Кристиан изумленно выдохнул и опустил прутик с нанизанными на него кусками говядины.

— Однако я не думал, что вокруг меня сгустилось столько тайн, — произнес он. -Придется мне, видно, развеять хоть самую малость.

Путники с готовностью воззрились на него, ожидая услышать нечто занятное. Только Грут ничего не спросил у мага, лишь блеск его глаз выдавал внимание кнэфа к разговору.

Молодой человек помедлил, собираясь с мыслями. Достал из сумы флягу с вином, отхлебнул из нее немного. Затем обернулся к Регену и убедился, что жеребец нашел себе корм под снегом. Снова обратив лицо к путникам, Кристиан решил сперва ответить Освальду:

— Мое имя вам уже известно, а родом я из западных земель — тех самых, по которым проходит теперь наша дорога. Отец мой все еще живет неподалеку, а мать умерла очень давно. Торговля, как я уже упоминал — не моя стезя, и из купцов я не происхожу.

— Но ты простолюдин? — пытливо справился старший мечник.

— А я похож на знатного? — маг намеренно уклонился от ответа, начиная сожалеть о затеянном разговоре.

— Это понять сложно, — заметил Ламберт, а Освальд и Браско согласно закивали. — Ты будто не привык подчиняться. В семьях крестьян или ремесленников такую манеру трудно обрести. По мне, так ты либо сын ратника, либо дальний родич местного лорда, однако при этом удивительно, что ты странствуешь и сам промышляешь себе на хлеб.

— Сожалею, — небрежно пожал плечами Кристиан, — но я и сам не знаю всей правды о моем теперешнем положении. Потому отвечу лучше на вопрос...

— О ранах и Горелом лесе, — живо подсказал Браско.

— Пусть будет так, — сдался мужчина, хотя до того намеревался удовлетворить любопытство королевских мастеров. — Но мне нечего прибавить к тому, что я уже поведал вам. На меня напал крупный зверь, нанес глубокие раны, а после кто-то исцелил меня таинственным образом. Мой спаситель так и не предстал передо мной.

— Ведь ты маг, да еще из сильных, — проявил настойчивость младший мечник. — Какова твоя догадка: зельем тебя из Мглы вернули или другими чарами?

— Я не... — молодой человек хотел отмахнуться от его назойливости, однако приметил, что воин поглядывает на него с неким подозрением и опаской, а потому спросил: — Уж не завелась ли у вас собственная догадка? Да к тому же такая, от которой мне дурно сделается?

— Куда уж мне о чародействе размышлять, — слукавил Браско, хотя в действительности мучился от суеверных раздумий с той поры, когда Кристиан невредимым появился в 'Кладовой тролля' и привел отряд в смятение. — Вот только если это чары, то как при них живого от ходячего мертвеца отличить?

Освальд при этих словах тихо выругался, раздосадованной тем, что так и не выбил дурную блажь из головы соратника. Ламберт фыркнул, а Кристиан округлившимися глазами посмотрел на младшего мечника, не веря своим ушам — его принимали за ведомый магией труп!

— Я слыхал, — воодушевляясь, продолжил рыжебородый воин, — что в таких случаях следует по крови сомнения разрешать. У кого она красная, тот истинно живой человек, а если темная...

— Еще чего вздумал! — рассердился маг. — Из-за глупых сплетен мне кровь пустить?

— Я осторожно ножичком ткну, — принялся оправдываться мечник. — Едва ли царапина будет, зато толк...

— Ткну ножичком?! — пришел в ярость мужчина. — А ну-ка постой, я свой нож достану...

Ламберт засмеялся, а Тесса прикрыла рот рукой, чтобы скрыть улыбку. Кристиан казался таким огорошенным и потешно возмущенным, что путники искренне развеселились — ведь до сей поры они видели лишь его дерзкую уверенность или хладнокровие. Браско, принимавший все дело с полнейшей серьезностью, сделал пару шагов в сторону мага, держа нож и уговаривая:

— Зато никаких сомнений не будет. Поверим, что живехонек безо всякого колдовства.

— Пошел прочь! — воспротивился молодой человек, вскакивая на ноги и отбегая от костра и мечника.

Тут уже хохотали не только мастера, но и Освальд. Даже Грут усмехнулся, пережевывая кусок мяса.

Браско непонимающе оглянулся на своих соратников, потом снова обратил взор на Кристиана, однако тот выставил перед собой опаленный прут в упреждающем жесте и грозно сказал:

— Даже не думай!

Мечник разочарованно остановился, а маг, сообразив наконец, что вместо оружия сжимает прутик с говядиной, закусил губу и топнул ногой от досады.

Путники, вдоволь насмеявшись, принялись наперебой убеждать Браско, что ходячих мертвецов в королевстве испокон веков не встречали, и попадаются они лишь в легендах, призванных пугать непослушных чад или наводить страх на простаков селян. После Освальд немногословно, но строго отчитал воина за глупейшие суеверия и велел помалкивать, раз уж разумные мысли в его голову не приходят.

Браско поворчал недовольно, не осмеливаясь открыто выступить против командира, затем хмуро спросил Кристиана:

— А что оружейник в столице? Его чем подкупил?

— Подкупа не было, — в вернувшейся к нему сдержанной манере ответил мужчина. — Я показал ему свои мечи.

Освальд кивнул с пониманием: каждый оружейник в Веллуре желал познать секреты альтийского мастерства и выковать клинок, похожий на те прекрасные творения, что создавались в суровом горном королевстве. Однако подобное оружие могло разорить и богача, а потому даже притронуться к нему случай представлялся редко.

— Откуда же у простолюдина такое сокровище? — нехорошо прищурился Браско. — Или ограбил кого?

— Ну зачем же! — в сердцах бросил маг. — Мне их Вейран самолично в руки вложил!

— Хороша шутка, — хмыкнул младший мечник, не ведая, что истину за байку принимает. — А по правде все ж украл?

— У вас, любезные, на ворах опасное помешательство, — процедил Кристиан. — Так и норовите невинных людей очернить. Эти мечи, да будет вам известно, мне подарил наставник, обучивший меня магическому ремеслу.

— А вот и для меня ответ, — обрадовался Ламберт. — Кто же тот наставник?

— Не позволишь ли на мечи взглянуть? — вдруг выразил просьбу Освальд. Сколь ни хотелось ему скрыть свои потаенные мечтания, а все же он не утерпел. Пусть и не скопить ему монет на альтийский клинок за все годы службы, но полюбоваться все одно не мешает.

Кристиан не отказал и потянулся за ножнами, снятыми с седла на время привала. Вынув один из клинков, он было протянул его мечнику, но внезапно отдернул руки с лежащим на ладонях лезвием и предупредил:

— Касаться их можно и на глаз оценить, но вот замах сделать на пробу я вам отсоветую. Мечи зачарованы, и подчиняются только мне, а чужака покалечат.

У Браско брови поползли вверх, и он даже отодвинулся от собрата по оружию, хотя мгновение назад намеревался наравне с ним изучать великолепный клинок. У Освальда же подобные слова не вызвали ни малейшего удивления. Нечто в таком роде он и сам ожидал.

С внутренним трепетом воин принял от мага меч, ухватившись за длинную витую рукоять и придерживая второй рукой конец лезвия. От клинка исходил слабый низкий звон, но вскоре он прекратился. Пока Освальд внимательно изучал чудесный сплав, разительно похожий на заиндевевшее стекло, Кристиан продолжил говорить:

— Наставника своего я встретил, пожалуй что, случайно. Он... — молодой человек запнулся, — ...странствующий маг, каким стал и я.

— Пусть так, — недоверчиво нахмурился Ламберт, — но как же он провел тебя через Руны? Неужели Гевлин позволил это?

— Он не позволял, — в глазах мужчины блеснула хитринка. — Он попросту не знал об этом. Мой наставник может пропасть из виду и других скрыть невидимостью, когда ему вздумается. Я проходил Руны, никем не замеченный. Одно неудобство — каждый раз в столицу путешествовать.

— Потому твоего имени нет в королевских свитках, — понял мастер. — Но отчего ты сразу не отправился в казармы? Вдруг бы твой наставник оказался обманщиком.

— В отличие от Гевлина, который усердно обирает подмастерьев в обмен на обучение, мой наставник не стребовал с меня ни единой монеты.

— Задаром учил? — поразился Ламберт. — А какой ему прок?

— А разве он вправе на этом наживаться? Дар магам посылают боги, и Рунами людей одарил Вейран. Как можно взыскивать монеты за щедрость Близнецов? Гевлин ведь не храмовник, чтобы просить о пожертвованиях, а он даже не просит — принуждает.

— Но это честный обмен, — возразил мастер. — Мы платим ему, а он приглашает для нас наставников по стрельбе и бою на мечах, учит, как применять дар, обращаться к Рунам.

— Почему же тогда казармы построены вокруг самих Рун? Пусть бы любой мог приобщиться к ним, а к Гевлину обращался лишь за советами в случае нужды. Но такой расклад главному мастеру и королю отчего-то не по душе!

— Неподготовленные ум и тело не выдержат прикосновения Рун! Гевлин поступает по совести, как и мастера до него.

— Гевлин хочет богатства и влияния, неужто не ясно? Магов вполне способны обучить и подготовить к прохождению Рун другие маги, передав свой опыт по наследству. Но тогда бы главному мастеру пришлось поделиться, упустить выгоду, а этого он стерпеть не может. Кому нужны его советы втридорога, если кто-то решит принять подмастерьев даром из бескорыстных побуждений? Да вдобавок разбредутся такие маги по королевству, и не собрать их будет, когда их величествам понадобится услуга вроде поисков короны. К тому же, сознавая риск и опасность для ума и тела, народ поостережется самовольно проходить Руны безо всякого Гевлина и его совести. Любой имеет право выбирать, но главный мастер снисходительно избавил всех от этого бремени.

Хотя Ламберту с малых лет внушали, что столичные казармы магов устроены единственно правильным образом и подчинение королю — это высокая честь, теперь он чувствовал себя так, будто его прижали к холодной каменной стене и вот-вот приставят острие меча к горлу. Кристиан опровергал весь сложившийся порядок и утверждал, что чародейство — это не преимущество избранных, а прирожденное право каждого, в ком есть хоть капля магической силы, и за попытку пройти Руны не нужно присягать кому-то на верность или развязывать мешок с монетами. Эта мысль была совершенно непривычной и ошеломляющей, однако Ламберт с ужасом понял, что подспудно она ему нравится. И вдобавок уразумел, отчего она столь неприятна Гевлину и Его Величеству.

Тесса не вступала в спор, и речи Кристиана показались ей очень дерзкими, но что-то важное шевельнулось в ее душе в тот день. Она и сама еще не ведала, насколько ей присуще свободолюбие, а потому твердо решила, что послужит королю при любых обстоятельствах, как того требовала ее клятва. Однако восклицания о том, что раз боги одарили людей Рунами, то и благодарность полагается скорее храму, чем Гевлину, запали ей в память.

— Так что же с твоим наставником? — спросил Ламберт мага после недолгого молчания. — Как он учил тебя? Ведь ты сумел одолеть много больше Рун, чем остальные мастера Веллуры.

Кристиан усмехнулся и покачал головой:

— Сила чародея не определяется числом Рун, которые он прошел. Ты уже теперь мог бы убить любого одним выпадом, если бы приложил должное старание.

— Я ли не старался! — воскликнул молодой мастер. — Но выше себя только кошки прыгают. Два десятка и две руны — это моя черта, за которую мне перейти не суждено.

— Чушь, — спокойно отозвался Кристиан. — И ты, и Тесса не достигли предела. Просто Гевлин не обладает способностью и желанием обучить вас большему. И позволь мне повторить — даже теперь твой навык слаб не из-за Рун, а из-за небрежности твоих наставников и твоего собственного незнания.

— И как же мне получить недостающее? — раздраженно осведомился Ламберт. Напор мага заставлял его шаг за шагом отступаться от своих убеждений.

— Мой наставник говорил мне так: чтобы научиться, сделай тысячу раз, а затем сделай еще тысячу, чтобы не забыть.

— Славное средство, — усмехнулся Освальд, возвращая Кристиану меч. — Волей-неволей науку освоишь.

— В том вся суть, — подтвердил маг. — Природный дар — только остов, на котором строится мастерство. Без усердной работы можно и с четырьмя десятками Рун проиграть в бою тому, кто едва преодолел две дюжины. Вы видели, как я чарую — не топчусь на месте, не собираюсь с мыслями. Мне хватает легких движений, и на вас с неба уже льется вода, превращаясь в лед. А все потому, что я сотни раз пытался и прислушивался к себе, чтобы понять свое умение. Так же учатся и владению мечом, рождая в теле уверенность, крепость, точность, а в разуме — привычку различать слабости и достоинства противника.

Ламберт глубоко задумался. Он и сам порой размышлял над тем, сколько Рун отмерено каждому магу. Боги ли определяют это, или главный мастер не желает дожидаться успехов подмастерья? Что если Кристиан прав, и Ламберт заперт в воображаемых границах, навязанных ему Гевлином?

— Как это сложно... — невольно произнес он, потирая пальцами лоб и ероша пряди своих темно-русых волос.

— Освоить трудно, чаровать больно. Отчего и вовсе люди в мастера подаются? — ворчливо спросил Браско, по неловкости ткнувший прутом в самые угли и теперь обтирающий с мяса золу. — Никакой почет и вознаграждения ваших мучений не искупают.

На том разговор застопорился, и Кристиан даже успел немного подкрепиться, но затем Тесса вспомнила про черного жеребца.

— Реген ведь необычный конь, верно? — обратилась она к магу, отрезающему ножом четверть ржаной ковриги.

Мужчина бросил взгляд на крепкого, широкогрудого скакуна, застывшего у кромки заснеженного поля, и ответил:

— Верно. Ведь ты и сама заметила, что кожа у него горячая, как будто по жилам огонь течет, а не кровь.

— Неужели это гарр[54]? — воскликнула девушка, вдруг осененная догадкой.

— Разумеется, нет, — рассмеялся Кристиан. — Гарры существуют лишь в легендах, и усидеть на них не смог бы ни один человек. Но мой наставник говорил, что Реген — их потомок. Это он привел мне коня, хотя про его породу мог и шутку выдумать.

— Все же изумительная щедрость, — заметил Браско. — И мечами альтийскими одарил, и чудного жеребца достал. Совершенно он в тебе души не чаял.

— Может быть, — глухо сказал маг и вдруг помрачнел.

— Признаться, я уже и в снежный табун Вейрана готов поверить, — присоединился к беседе Ламберт. — Огненные жеребцы, сэлки — кого еще мы встретим в этом походе?

— Что за сэлки? — удивился Кристиан. — Не слышал про таких.

Тут мастер кратко поведал ему и остальным путникам странную историю, приключившуюся с Тессой в Краминке. Девушка теперь не обязывала его держать все в тайне — события того дня значительно смягчились для нее. Упомянув самые важные обстоятельства, Ламберт заключил:

— Так Тесса заболела. А Лекен припомнил древнее сказание о водных жителях. Как знать, может, и вправду на реке появилась сэлки. Необыкновенные вещи нынче творятся.

Перед мысленным взором Кристиана вновь предстал жуткий зверь, напавший на него в Горелом лесу, и он втайне согласился с королевским мастером. Да еще раны мага залечил невиданными доселе чарами или зельем какой-то кудесник.

— Мир несомненно велик, — задумчиво произнес молодой человек. — Должно быть, где-то остались еще создания, населявшие эти места много веков назад. Далеко от нас или совсем рядом.

Слова эти прозвучали столь загадочно и заманчиво, что у путников перехватило дух. Им представилось, что в глубинах рек и озер, на вершинах гор и в чащах лесов от них прячутся причудливые существа с невероятными свойствами. На какое-то время над затухающим костром повисла тишина, и ощущение чего-то необъятного и сладостно опасного тронуло сердца воинов, но волшебный миг продлился недолго: в роще громко каркнул ворон, и с путников тут же спало оцепенение.

— Привал окончен, — объявил Освальд, вставая и бросая горсть снега на тлеющие угли. — Пора нам продолжить путь.

Соратники его разочарованно застонали, нехотя поднимаясь на ноги и подбирая со снега дорожные сумки. Им пришелся по душе привал без спешки, проведенный за занятной беседой, где каждый говорил свободно, а не с оглядкой на Гайтуса. Если бы не рвение Освальда, путники не отказались бы задержаться у костра чуть дольше.

Изловив коней, бродивших среди сугробов, мечники, мастера, кнэф и Кристиан вновь двинулись на север к Каменной Роще. Посматривая на небо, они не радовались увиденному: из тяжелых серых туч беспрестанно сыпал снег и вскоре повалил крупными хлопьями, будто и без того землю не покрывала холодная белая перина.

Дорога шла все больше прямо, изредка загибаясь дугой. Из-за серого света и снежной пелены трудно было сказать, закатилось ли солнце, наступили сумерки или еще слабо брезжил день. От непогоды и однообразного пути всадники попали в некое безвременье. Они не переговаривались друг с другом, не глядели особенно по сторонам, а лишь следовали за Освальдом, возглавлявшим отряд.

Снегопад, к досаде путников, все усиливался, не желая оказать им услугу и утихнуть до той поры, когда они доберутся до священных руин, или вовсе прекратиться, чтобы и ночь отряд провел складно. Снег падал такой плотной стеной, что наполнял собой все вокруг — даже дышать от него становилось трудно. Деревья и далекие хижины совсем пропали за белой завесой, и старший мечник теперь боялся сбиться с дороги, заплутав в полях.

Хотя каждый год с исчезновением Эрне в королевстве надеялись на скорый приход весны, зима частенько любила напомнить о себе, в последний раз проносясь по веллурским просторам метелями, снегопадами или трескучими морозами. Длилась такая непогода не более трех дней, и, перетерпев ее, народ получал долгожданные оттепели. Удалось бы путникам доставить корону в положенный срок, они бы не попали в столь незавидное положение. Теперь же они расплачивались за собственное невезение.

Кони уже не бежали рысью, а медленно брели, разгребая бабками наметенный снег. Всадники устали стряхивать холодный покров с одежды и зябко сжались под плащами с тяжелыми капюшонами. Освальд растерянно пытался высмотреть хоть какое-то жилье в снежном потоке, изредка разбиваемом порывами ветра, но вскоре отряд попросту остановился, и лошади сгрудились.

Кристиан добрался до старшего мечника и поднял над головой согнутую в локте руку. Снегопад начал огибать всадников, не касаясь их, как будто они находились внутри прозрачного кокона. Дышать стало легче, и можно было обсудить, куда направиться, если дорога пропала из виду.

— Я знаю эти места! — крикнул маг, напрягая голос, чтобы его услышали все. — Здесь неподалеку деревня при замке. Там есть таверна.

— А не заведешь ли ты нас в непролазные сугробы по ошибке? — усомнился Освальд.

Кристиан помотал головой:

— Я хорошо помню тропу и дорожные камни. Да и выбор у нас невелик. Поедем дальше — до ближайшего селения доберемся нескоро, если не свернем к той деревне.

— Пусть будет так, — согласился мечник. — Экая непогода на нас свалилась!

— Ты руку-то не опускай, — попросил мага Браско. — Дай хоть глаза просушить чуток.

— На первое время меня хватит, — ответил Кристиан, — но до конца пути не вытерплю, уж не обессудьте.

Порешив на том, они снова тронулись в путь, только теперь впереди оказался маг верхом на Регене. Укрывать отряд от снега ему удавалось довольно долго, меняя руки, но под конец они обе бессильно опустились, и мужчина бросил повод, предоставив жеребцу свободу в выборе дороги. Путникам опять мешал снегопад, однако черный конь так уверенно и резво двигался вперед, что все поверили в его чутье и крепкую память его хозяина.

Из-за летящего с небес снега всадники заметили высокую, сложенную из светлого камня крепостную стену, только когда подобрались к ней не далее, чем на двадцать шагов. К общему удивлению, Реген вывел отряд к самому замку, обойдя деревню стороной, и теперь она лежала по левую руку от путников.

Освальд ожидал, что Кристиан повернет на широкую тропу, ведущую к хижинам, и приведет соратников к таверне, но мужчина, снова взявшись за поводья, вдруг направил жеребца к опущенному перекидному мосту. Тот как будто лежал на ровной земле, однако путники поняли, что ров, выкопанный вокруг стены, попросту не стали осушать на зиму: он промерз до самого дна, а затем на его ледяную гладь опустились сугробы.

Решетка на воротах была поднята, и всадники беспрепятственно проследовали во внешний двор с караульными и мастерскими. Тут же навстречу им поспешили трое стражников в темных одеждах.

Так как Кристиан держался впереди, командир воинов караула приблизился к нему и обратился с вопросом. Он говорил негромко, и расслышать его слова путникам не удалось, но он, вероятно, осведомился, что им понадобилось в замке. Маг наклонился к стражнику, что-то ответил, а затем протянул ему руку ладонью вверх, давая разглядеть некий предмет. Действие это произвело на караульного немалое впечатление: он немедленно кликнул конюхов и велел одному из ратников оповестить слуг о прибытии гостей. Лошадей взяли под уздцы, всадникам помогли спешиться и объявили, что их сумы тут же перенесут в палас. Потом командир стражи повел путников через низкие арочные ворота во внутренний двор.

Открывшийся взору отряда палас уступал в размерах жилым строениям Анжена и Сокты и особым изяществом не отличался — как, впрочем, и излишней неприглядностью. Четыре зубчатые башни располагались в углах, одна была выше прочих. В узких окнах галерей из темного камня кое-где теплился рыжеватый свет, и, только увидев его, гости осознали, что уже сгустились сумерки.

Высокая и широкая дверь, ведущая в палас, была распахнута. Командир караула остановился подле нее, поклонившись путникам, а Кристиан молча и уверенно прошел мимо него внутрь строения. Продолжая удивляться, Освальд и его соратники последовали за магом и очутились в небольшой зале с низким потолком и факелами на стенах. Впереди виднелись каменные ступени, от которых в обе стороны тянулись слабо освещенные галереи. У подножия тех ступеней застыл главный распорядитель замка — невысокий и жилистый старик, весьма крепкий для своих лет. Он неотрывно смотрел на гостей, и во взгляде его читалось волнение.

Кристиан только тут обернулся и удостоверился, что никто из путников не отстал от других, а после голосом, в котором скользнула чуть заметная хрипотца, обратился к слуге:

— Здравствуй, Керен! Отец в своих покоях?

— Добро пожаловать, милорд, — низко склонился старик. — К несчастью, Его Светлость еще не возвратился из Брадоса, где присутствовал на королевском пиру. Мы ожидаем его в Тагринне[55] к завтрашнему полудню.

— Хорошо, — сдержанно бросил маг и указал на своих спутников. — Керен, это мои гости, они ни в чем не должны нуждаться. Завтра утром мы продолжим путь.

— Все будет исполнено, милорд, — снова поклонился распорядитель и отступил на шаг назад, пропуская своего молодого господина.

Кристиан взбежал по ступеням и пропал из виду, ни словом не обмолвившись с путниками, которые пребывали в столь глубоком изумлении, что даже не смогли его окликнуть. Мгновение спустя Керен учтиво предложил гостям отдохнуть с дороги в парадной зале, где слуги накрывали стол для трапезы. Туда и отправились мечники, мастера и кнэф, следуя за распорядителем по полутемным переходам паласа. Рядом с ними скользили в свете факелов их тени, звук шагов разносился эхом, а сам замок казался древним, подобно тем, что описывали песенники в легендах про славных рыцарей.

В парадную залу путники опустились по выглаженным временем ступеням из серого камня. Невысокий потолок с деревянными сводами украшали затейливая резьба и позолота, на стенах висели потертые рыцарские щиты с разнообразными гербами, мечи, секиры и боевые молоты. На невысоком помосте стояли массивные стулья для лорда и леди, владеющих замком, но в тот вечер они пустовали. В большом очаге ярко горел огонь, и трапезный стол слуги расположили вблизи него, чтобы гости согрелись.

Едва путники сняли плащи и уселись на широкие тяжелые скамьи, Керен велел помощникам принести блюда и налить в кубки вина. Замковый кухарь готовил весьма сносно, так что гости с удовольствием налегли на сочное жаркое, соления и пироги с яблоками и птичьим мясом.

Кристиан к своим соратникам не присоединился, и они не стали его дожидаться, справедливо полагая, что наследнику лорда кушанья подадут в любые покои, в которые он укажет. В отсутствие мага путники не преминули обсудить его родство с хозяином замка, открывшееся им столь внезапно. Освальд припомнил, что никогда ранее не слышал о сыновьях или дочерях лорда Кэмли, равно как и Ламберт, обыкновенно сведущий в таких делах и бывавший несколько раз при дворе в сопровождении знатных господ или Гевлина. Вещица, показанная Кристианом командиру стражи, по всей видимости, явилась родовой печатью, иначе караульные не сделались бы столь покладистыми. Нежелание мага причислить себя к лордам до сей поры вызвало недоумение отряда, а причины, побудившие его к тому, разожгли общее любопытство.

Путники согрелись, насытились и разговор, незаметно для них, тянулся много дольше положенного. Все же никто из слуг не побеспокоил их за это время, потому из-за стола они поднялись, когда за стенами паласа прочно укрепился зимний вечер. Весьма своевременно появился Керен и пригласил гостей отдохнуть в отведенных им покоях, куда путников сопроводили другие слуги, не забыв осведомиться, требуются ли им купальни либо бадьи с горячей водой.

Комнаты располагались в двух башнях и были не слишком просторными, но зато в них имелись большие постели, укрытые пуховыми перинами и украшенные балдахинами. В покоях царила прохлада, однако гости, разгоряченные пищей, вином и теплом очага в парадной зале, этого даже не заметили. Слуги оставили им подсвечники с восковыми свечами, помогли умыться, а затем удалились, пожелав путникам доброй ночи. Спалось Освальду и его соратникам прекрасно, и ни один из них не пробудился до самого утра.

* * *

Когда гости еще вовсю трапезничали в парадной зале, Керен отыскал молодого господина в покое, заполненном книгами, манускриптами и старинными гобеленами. Там, за большим дубовым столом, лорд Кэмли обыкновенно принимал решения по управлению замком, беседовал с торговцами и посланниками короля, сиживал у очага с супругой и сыном.

Теперь на стоящем у огня стуле расположился Кристиан. Вся его манера говорила об усталости и расслаблении. Маг откинулся на высокую спинку, опустил локти на резные деревянные ручки, вытянул ноги к очагу и запрокинул голову, медленно скользя взглядом по потолку. Он даже не потрудился снять плащ, и это, казалось, не имело для него ни малейшего значения.

Распорядитель приблизился к нему неслышной, обретенной за годы служения походкой, чуть подождал, пока молодой человек выйдет из своей задумчивости и заметит его, а после сказал:

— Милорд, разрешите, я помогу вам снять плащ.

По губам Кристиана скользнула улыбка. 'Ничуть не изменился, — подумал он о слуге. — Лишь постарел немного. Но все так же соблюдает во всем должный порядок'.

Со вздохом маг тяжело поднялся на ноги. Его охватило непонятное оцепенение — не хотелось шевелиться, а только замереть и праздно размышлять о чем-то. Возвышаясь над Кереном, он смотрел, как старик ловкими пальцами расстегивает пряжку его плаща и распускает шнуровку на куртке у самого ворота, чтобы господину было легче дышать. Глядя в заботливое морщинистое лицо слуги, Кристиан вдруг оттаял на мгновение и искренне произнес:

— Я рад тебя видеть, Керен.

— И я рад, милорд, — тепло ответил старик, бережно держа плащ мага на вытянутых руках. — Прикажете подать кушанья?

Мужчина по-доброму усмехнулся, в глазах его сверкнули веселые искры — быстро, впрочем, погасшие. Снова опустившись на сиденье, он неожиданно признался:

— Знаешь, я ведь не хотел тогда уходить. Так получилось.

— Как вам угодно, милорд, — грустно откликнулся Керен.

— Как... как отец это пережил?

— Его Светлости пришлось очень тяжело, милорд. Его ратники долго искали вас, а лорд Кэмли самолично побывал в Брадосе, однако в казармах магов о вас никто не слышал.

— Я там не был, — отрешенно прошептал Кристиан и тут же громко спросил: — А что мои письма? Отец получил их?

— Да, милорд.

— А что он решил... — молодой человек осекся, осознав, что если бы лорд Кэмли отрекся от него как от наследника, то главный распорядитель не обращался бы к нему словом 'милорд', указывающим на его принадлежность ко знати.

И все же тень сомнения оставалась. Что если отец мага втайне отказался от сына, но не захотел оглашать это перед слугами, ратниками и жителями своих земель? Насколько мужчина помнил лорда Кэмли, тот бы не поступил столь недостойно скрытным образом, но вдруг он переменился?

Керен почтительно молчал, ожидая новых речей от господина, и Кристиан, снедаемый внутренним беспокойством, не выдержал:

— Что с моим титулом? Отец оставил его или отрекся от меня?

— Ваша Светлость, — осторожно ответствовал слуга. — В точности мне это неизвестно.

— О, Керен, ведь ты хорошо знаешь отца, и ничто в этом замке не ускользает от твоего внимания. Поделись догадкой: я все еще сын лорда?

— Вы поистине преувеличиваете мои достоинства, милорд, — распорядитель поклонился, весьма польщенный и довольный, что молодой господин не забыл повадки старого слуги. — Но раз вы желаете услышать догадку, то осмелюсь сказать, что если бы наш лорд отрекся от вас, то по всей его земле гонцы непременно объявили бы об этом, как того требует обычай. Вдобавок страже было бы приказано отнять у вас родовую печать при встрече.

Кристиан почувствовал, что его волнение отчасти улеглось. Пусть он не нуждался в благородном титуле и родовом замке, но ему важно было услышать, что отец сумел отринуть обиду, а значит — не так уж и гневался.

— Отдыхайте, милорд, — ощутил настроение мужчины Керен. — Я велю принести кушанья в этот покой.

С тем он снова поклонился и вышел, а когда вернулся, его сопровождали слуги с серебряными блюдами, чашами и кубками. Для молодого господина перед очагом поставили небольшой стол с круглой столешницей, принесли больше подсвечников. Помощники распорядителя меняли блюда, а сам он наливал хозяину вино.

Удивляясь себе, Кристиан съел все без остатка, надолго, как ему показалось, утолив голод. Керен одобрительно посматривал на него, отмечая в статном, красивом человеке черты лорда Кэмли. От матери ему, пожалуй, ничего не досталось, а на отца он походил лицом, темными волосами и синими глазами.

Покончив с трапезой, Кристиан остался сидеть у очага. Все слуги ушли, и он теперь мог в полном уединении окунуться в свои думы. В покое стало очень тихо, лишь уютно потрескивало пламя, да из-за ставней изредка доносились завывания ветра. Плавно, ненавязчиво мага окутали воспоминания о тех уже далеких временах, когда он жил в этом замке, знал каждого работника и каждый укромный уголок, пил ледяную воду из колодца, смотрел на вечерние звезды из узких окон, объезжал поля вместе с лордом и впервые попытался удержать в руках отцовский меч в той самой комнате, где находился теперь. Заботы не тревожили его тогда, а мечты о странствиях и магии рисовали загадочный, прекрасный, но не лишенный опасности мир за пределами родных земель. В замке он был обласкан заботой, ощущал себя в полной сохранности, и свободы в поступках ему доставалось больше, чем другим. И все же этого ему оказалось мало. Отчего он желал получить нечто особенное сверх того, что имел? Излишнее себялюбие? Прихоть? Но ведь он достаточно потерял, ступив на путь, ведущий к магии. Обрек себя на преодоление трудностей, боль, скитания. Мог ли такое допустить себялюбивый человек? Или на решения эти толкала неприязнь к самому себе?

У порога что-то шевельнулось, и Кристиан невольно вздрогнул, повернув голову. В дверном проеме стоял мальчик, прислоняясь к стене боком, словно хотел войти, но не решался. На мгновение магу почудилось, будто время обратилось вспять в этом старом замке, и он видит собственное лицо, каким оно было многие лета назад. Разительная схожесть настолько ошеломила мужчину, что он не нашел приветственных слов и лишь разглядывал мальчишку.

Тот посмотрел на него серьезными синими глазами и спросил:

— Ты Кристиан?

— Да, — удивленно отозвался маг. — Ты живешь в Тагринне?

— Лорд Кэмли — мой отец, — последовал ответ. — Мы с тобой братья.

Кристиан изумленно глядел на него, не отрываясь.

— Так отец все же взял себе супругу во второй раз? Я советовал ему сделать это...

— Я знаю, — просто ответил мальчик. — Он позволил мне прочесть твои письма к нему.

'Как странно, — подумал мужчина. — Отец доверился ему. Он, должно быть боится, что младший сын испугается отчуждения и покинет его подобно брату'.

Мальчишка сделал пару шагов вперед, а после замер и ближе не подошел. Весь его облик пронизывали серьезность и сдержанное спокойствие, странные для его возраста. Кристиан, ощущая неловкость и смущение от встречи с братом, подбирал в уме вопрос, чтобы продолжить разговор, однако младший сын лорда Кэмли опередил его.

— Ты овладел магией, как намеревался? — спросил он, и в голосе его слышалось напряженное любопытство. — Ты писал, что нашел наставника.

— Он хорошо обучил меня, — отозвался мужчина. — Лучшего наставника я не мог бы представить.

— Если ты больше не с ним, ты вернешься в наш замок?

— Я не думал об этом, — растерялся маг, а потом признал: — Пожалуй, нет. Мое место теперь не здесь, я привык к жизни в странствиях.

— Я понимаю, — тихо произнес мальчик. — Но с отцом тебе увидеться следует. Он хочет этого, пусть и не говорит открыто. Завтра он возвратится, и если ты останешься...

— Я не могу, — покачал головой Кристиан. — Я дал обещание сопровождать отряд и должен отправиться с ними. Они спешат, и завтра с рассветом мы покинем замок.

На лице юного лорда отразилось разочарование. Мужчине вдруг показалось, что брат жаждет спросить его о чем-то важном, поделиться тайной или опасениями, но не осмеливается.

— Тогда... приезжай после, — вздохнул мальчишка. — Если пожелаешь.

Он повернулся, чтобы уйти.

— Постой! — крикнул маг. — Как тебя зовут?

— Таури, — ответил маленький лорд. Его как будто обрадовало подобное внимание, и он в нерешительности остановился на пороге. Однако, когда Кристиан уже приоткрыл рот, собираясь сказать что-то, Таури поджал губы, слабо улыбнулся и быстро вышел из комнаты, не дав мужчине возможности продолжить беседу.

Разговор этот оставил мага в еще большей задумчивости, чем прежде. Он чувствовал, что младший брат тянется к нему, но испытывает некий страх, ибо доверию между ними неоткуда было взяться. Мысленно Кристиан отругал себя за холодность, которую проявил. Пусть кровное родство с этим мальчиком открылось ему совершенно внезапно, все же стоило выказать больше радушия. И почему Керен не уведомил его раньше? А может, и уведомил, но мужчина в своем оцепенении пропустил это мимо ушей?

Размышления отняли у Кристиана последние силы, и он еще долгое время неподвижно сидел у очага, безучастно глядя на языки пламени. Думы его перемешались в невероятной путанице, блуждать по которой было невыносимо. Лишь одного хотелось магу: чтобы этот нестерпимо долгий день скорее подошел к концу.

Его чаяния угадал Керен, подобно доброму волшебству возникший в покое и осведомившийся, не желает ли господин отправиться в свои комнаты в Южной башне.[56] Разум Кристиана, однако, отторгал эту мысль: вернуться к прошлому ему представлялось невозможным.

Керен ничуть не удивился, когда мужчина объявил, что проведет ночь в архивной комнате отца, где пребывал до сей поры. Слуги принесли ему мягкую перину, уложив ее поверх широкой скамьи, взбили подушки, наполненные куриным пером и пухом. Распорядитель укрыл молодого лорда полотном из овечьей шерсти, но Кристиана охватил странный озноб, и ему принесли также медвежью шкуру. Вдобавок всю ночь в очаге поддерживали огонь, однако маг продолжал кутаться во сне, хотя на лбу его выступили капельки пота. Спалось ему поначалу тревожно, усталый ум наполнял голову тяжестью, но под утро лихорадка отступила, пришло приятное успокоение, и мужчине приснились легкие и стремительные скакуны из снежного табуна Вейрана. Они гарцевали среди падающих хлопьев снега, и от них веяло невыразимой свежестью, присущей лишь истинным созданиям зимы.

Глава 20 ↑

-Утром, когда Кристиан вышел во внешний двор замка, все его спутники уже были там и ожидали продолжения похода. Конюх подвел хозяину Регена, заранее приторочив к седлу дорожную сумку и ножны с мечами.

— Доброго утра, милорд, — с некоторым напряжением произнес Освальд. Он и его соратники теперь испытывали неловкость, не зная, как им следует обращаться к магу.

Молодой человек недовольно поморщился, взбираясь в седло.

— Вот только этого не нужно, — сказал он. — Избавьте меня от церемоний.

— Но вы же...

— Уж лучше тогда мастер! — перебил его Кристиан. — Мой титул в этом путешествии не имеет значения, но если уж выбирать, то магия мне ближе, чем владение родовой землей.

— Так не полагается, — заупрямился воин. — Все же в вас течет кровь знатного человека, так просто отказаться от этого нельзя.

— Людей должно определять по их поступкам, а не по крови, — отрезал маг. — А вам, Освальд, не надоело ли прогибаться под знатных господ? Я вас уверяю, если бы вы чаще оспаривали приказания, продвинулись бы по службе гораздо больше.

Путникам показалось, что мечник рассердится или оскорбится, но он лишь горько усмехнулся, будто признавая, что Кристиан прав.

— Такие услужливые и невзыскательные ратники в королевской гвардии вместо коней-водовозов, — безжалостно заключил мужчина. — Войско без воды пропадет, но коню почета мало, и только пользуются все для своего удобства.

Освальд смолчал, отвернувшись, а Ламберт впервые осознал, что существует на свете такая вещь как вопиющая честность.

'Лучше б он про коня не добавлял, — подумал мастер. — И так уж все догадались, к чему дело идет'.

Покидая двор, Кристиан кратко кивнул главному распорядителю, который вышел проводить отряд и своего господина. До последнего мгновения Керен надеялся, что молодой лорд одумается и останется в замке, но маг был тверд в своем решении отправиться к Каменной Роще. Он понял, что не готов еще увидеться с отцом, хотя первый шаг к тому уже сделан, а значит, когда-нибудь он снова вернется на эту тропу.

За стенами Тагринна уже поднялось над горизонтом белое солнце в желто-рыжем свете. Небо было закрыто легкой дымкой, сквозь которую проступала голубизна. День, похоже, предстоял ясный, и приметы говорили о том, что скоро тепло возьмет свое, снег растает, насытит землю, и придет долгожданная весна. Пусть и наступит сперва грязная, слякотная пора, а все же ее несложно вытерпеть.

Пока же повсюду лежали сугробы, выросшие больше прежнего после давешнего снегопада. Дорогу основательно замело, и кони двигались по ней с трудом, не считая одного лишь Регена. По правую руку от путников теперь тянулся заснеженный лес с соснами и елями, украшенными белыми шапками.

До Каменной Рощи всадники добрались к полудню. По наезженной дороге, да хорошим ходом они могли бы скорее достигнуть цели, но пенять на погоду не имело смысла.

Остановившись у кромки широкого поля, путники оглядели окрестности. Шагах в пятидесяти от тропы из снега выдавались каменные нагромождения: полуразрушенные арки и стены, отдельные валуны, побитая временем кладка. Сотни лет назад люди выстроили там дома, сгинувшие после от какой-то беды или попросту покинутые жителями. Вдали за руинами древнего города виднелась синеватая полоса Западных гор. Где-то у их подножия стояла сторожевая крепость. Несущие в ней дозор королевские воины, впрочем, не ожидали никакой опасности: ведь не через горные вершины враг переберется!

Поле покрывали непролазные сугробы. В иных местах путники рисковали провалиться по пояс. Вдобавок кто-то должен был остаться у дороги с лошадьми.

— И что эти храмовники к священным руинам тропу не расчищают? — проворчал Браско. — Вдруг странники помолиться желают в природном храме для удачного пути.

— Это не природный храм, — уверенно отозвался Кристиан. — Просто развалины, которые после слов храмовников исполнились благодати. Уж не знаю, к чему им это, но ничего особенного в этом месте нет.

— Это тебе Вейран в уши нашептал, равно как мечи в руки вложил? — насмешливо спросил младший мечник.

Ламберт и Тесса фыркнули в кулаки.

— Это любому, кто соизволит поразмыслить, сделается ясно, — язвительно сказал маг, задетый пренебрежительной речью Браско. Тот угадал правильно: именно верховный бог рассказывал ученику, как распознать средоточия природной силы. — Жители либо бежали из того города, либо его постигла неведомая нам ужасная участь, и все, кто в нем жил, погибли. Отчего еще появляются руины? В Веллуре больше не найдется заброшенных поселений. Даже в малых деревнях люди обитают давным-давно, а по этим землям наверняка прошло несчастье.

О таком ранее из отряда никто не раздумывал. Во всем королевстве каждый, от крестьянина до лордов и короля, с малых лет слышал о священном свойстве Каменной Рощи, на которую храмовникам указали сами боги, не иначе. Молитвы оттуда быстрее достигали небесных Долин, а приношения на алтарях сулили удачу возлагающим их. Этот порядок установили служители храмов многие лета назад, и никто не подвергал его сомнению — кто как не храмовники сведущ в подобных делах?

— Храм или нет, — вмешался Освальд, — а придется нам спешиваться и по колено в снегу ковылять, если только господин маг не соблаговолит помочь.

— Подсобишь? — повернулся к Кристиану рыжебородый мечник.

Мужчина немного подумал:

— Если снег в лед обращу — сгодится?

— Пусть, — согласился Освальд. — Пройдем осторожно и коней проведем. Все лучше, чем увязать в сугробах.

Молодой человек взглянул на поле и выступающие из снега руины. Сняв перчатку, он тихонько выдохнул изо рта теплую струю воздуха, отчего поверхность сугробов вдруг влажно заблестела на солнце, начав стремительно таять. Затем маг пошевелил пальцами, и между дорогой и Каменной Рощей тут же протянулась ледяная дорожка — гладкая, похожая на белый мрамор.

Кристиан первым покинул седло, взял Регена под уздцы и повел по льду. Тропа получилась прочной, ни разу не затрещала под ногами. Сами руины мужчина оставил нетронутыми, поэтому без холодной прогулки не обошлось — до королевского алтаря путники все же проделали полтора десятка шагов, увязая в снегу.

Наконец Браско подступил к умело обтесанным и уложенным в подобие замкового очага плитам из серого, ноздреватого камня. Подношения обыкновенно клали в узкую боковую нишу, где им не страшны были дождь, снег, ветра и солнце. От рук воров и нищих их, однако, никто не охранял, а потому самым важным в ритуальном поклонении богам считалось попросту самолично опустить в углубление монеты либо драгоценные камни, чтобы снискать благосклонность повелителей Долин. В церемониальные дни у Каменной Рощи проводились увеселения и состязания, и алтари стерегли королевские ратники. А уж когда знать и простой люд покидали священное место, подношения исчезали в котомках бродяг и воровских сумах.

Зимой это место было безлюдным. Редкие странники устраивали привал у Каменной Рощи — храмовники не одобряли этого, объявив, что таким поступком можно оскорбить богов. Воры и подавно не надеялись на большую добычу. Иные путники бросали в глубокие ниши пару монет для удачного путешествия, но едва древний город накрывали снежные заносы, подношения вовсе иссякали.

Браско присел, запустил руку в нишу королевского алтаря и начал ощупывать ее. Позади в тревожном ожидании замерли Освальд и мастера. Кристиан стоял чуть поодаль на низкой каменной кладке, а Грут приглядывал за лошадьми, чтобы не вздумали сойти с ледяной тропы в сугробы — еще чего доброго ноги подвернут и охромеют.

Младший мечник усердно обыскал нишу, потом воскликнул разочарованно и негодующе:

— Там ничего нет!

— Ты что такое говоришь? — не на шутку испугался Освальд. — И так нам несладко пришлось... А ну, уступи мне.

Оттолкнув Браско в сторону, он сам принялся водить рукой по холодным, с наледью стенам и дну ниши, но ничего не находил. За его спиной путники молчали, и от гнетущей тишины становилось еще горестнее.

В то мгновение, когда мечник совсем уже отчаялся, пальцы его задели нечто бархатистое, качнувшееся от движения его руки. Со внезапно вспыхнувшей надеждой Освальд придвинулся ближе и повторил попытку. Оказалось, ниша уходила не только вниз, но и вверх. Как от очага тянется к небу дымоход, так и пустота внутри каменного алтаря продолжалась на пару ладоней выше оставленного для подношений отверстия. Как только мечник понял хитрость камнетесов, он живо просунул в нишу руку до самого плеча и обнаружил вверху железный крюк, на котором был подвешен тяжелый мешок из бархата.

Вынув на свет свою находку, Освальд едва сдержал радостный возглас — бархат оказался черным, а под ним прощупывались зубцы королевского венца. Торопливо развязав мешок, воин встал и показал всем золотую корону, украшенную крупными белыми камнями. Вне сомнения, отряд снова обрел священную реликвию, дарованную Северному храму королем Гредвиром.

— Ну, наконец-то, — выдохнул Ламберт, довольно переглянувшись с улыбающейся Тессой.

Браско казался озадаченным.

— Как это странно! — развел руками он. — Кражу стерпели, погоню, лесной грабеж, битву с разбойниками, а под конец всего-то вынули мешок из ниши. Как будто все до того для шутки случилось.

— А чего тебе хочется? — ухмыльнулся Освальд. — Еще врагов? Или чудовищ каких?

— Нет, отчего же, — растерянно откликнулся мечник. — Только как будто неправильно это...

Кристиан хмыкнул и спрыгнул с каменной кладки в сугробы:

— И то верно. Небось вскоре какая-нибудь неожиданность приключится. К примеру, ходячие мертвецы из-под снега выберутся.

Браско тут же побледнел, глаза у него тревожно заблестели, а соратники его оглушительно расхохотались, и смех их разнесся по полю и за его пределы.

* * *

Обратно путники двинулись немедленно, окрыленные успехом. Пуская коней попеременно рысью и галопом, они снова пересекли владения лорда Кэмли, но теперь замок и деревня остались далеко в стороне. Решено было продолжать путь и после заката, в сумерках, чтобы добраться в столицу тем же вечером. Пока же при свете солнца отряд подыскивал место для краткого привала.

Когда после вереницы полей показался густой лес из сосен и елей, всадники решили остановиться на его опушке. Голод уже давал о себе знать, и им незачем было мучиться от него до самого Брадоса. Вдобавок в отсутствие Гайтуса путники вполне могли позволить себе маленькую вольность и поесть пищи, нагретой на костре.

Освальд спешился первым — у края леса, где лежала вывернутая с корнем сосна, поваленная непогодой. Кристиан, однако, предложил другое:

— Не хотите ли устроить привал в истинном природном храме? Ручаюсь, вы почувствуете отличие от Каменной Рощи.

Подобная затея, разумеется, звучала заманчиво, но старший мечник не преминул спросить:

— А далеко ли до того храма? Ведь по сугробам идти придется, лошадей вести в поводу.

— Вон за те ели, — показал маг вглубь леса на кучно растущие пушистые елочки.

Освальд покривился — далековато, — но Браско загорелся любопытством, да и остальным занятно стало поглядеть на природное благодатное место. Махнув рукой, старший мечник уступил и предоставил Кристиану вести за собой соратников.

Вскоре путники уже пробирались к заветному храму по сугробам, наметенным чуть выше колена. Покрытый свежим снегом наст оказался слишком тонким, чтобы выдержать воинов и их лошадей, а потому холодные белые крупицы набились в сапоги не одному только Браско. Лишь Кристиан ехал верхом, уверенный в силах Регена — тот на памяти мага ни разу не оступился среди сугробов. Чуть погодя, когда Тесса в сердцах выругалась, зацепившись носком сапога за корень, маг уступил ей черного жеребца, а сам пошел впереди, ведя в поводу и своего коня, и лошадь Тессы.

Поляна, к которой вел путников Кристиан, располагалась на три десятка шагов дальше упомянутых елочек — мужчина чуть слукавил, задавая направление. Но воины не пожалели о проделанном пути. Место, которое им открылось, заставило их ощутить нечто особенное — таинственное и в то же время несущее спокойствие.

По краям поляны стояли высокие сосны со стволами не уже, чем в три обхвата, и раскидистые ели. Вверху ветви расступались, позволяя любоваться голубым небом и тончайшими облаками, летящими в вышине легкой дымкой. Снега под ногами было заметно меньше, чем в лесу вокруг. Из него выступали несколько валунов и невесть откуда взявшееся длинное и широкое сосновое бревно.

— Вот те раз! — воскликнул Браско. — Будто только нас и ждали! И присесть можно, и кострище удобно устроить. Не иначе как и вправду боги здесь заправляют.

Кристиан только улыбнулся такой похвале. Он и сам когда-то произносил подобные слова, когда впервые попал в природный храм, сопровождая Вейрана в путешествии.

Хворост для костра нашелся быстро, и через малое время путники уже грелись у огня, обжаривая в нем куски баранины, которыми их оделили в замке Тагринн. Жир на них шипел, капал на угли, и мясной аромат смешивался со вкусным запахом дыма. Во флягах у отряда было красное вино, в походных сумах — мягкий еще хлеб, над головой светило солнце, и воины пребывали в прекрасном расположении духа, ведь вдобавок они сумели вернуть священную корону.

Разговор шел о вещах пустяковых и не касался всех трудностей, выпавших на долю путников за последние дни. Браско шутил, Освальд рассказывал байки про собратьев по оружию, Ламберт размышлял вслух о правдивости приметы об Эрне — мол, верно ли, что когда звезда появляется на небе в ненастный день, это сулит несчастливый год.

Кристиан ненавязчиво участвовал в беседе и заметно повеселел после отъезда из родового замка, но расспросить его о прошлом никто не осмелился, хоть и любопытно было воинам, отчего мог сын лорда отринуть житье в довольстве и знатности. Дети с магическим даром рождались и у господ, вот только не желали они, как правило, перебираться в городские казармы, выполнять приказы главного мастера и всецело подчиняться королю, отказавшись при этом от права на наследование земель, а потому королевских магов набирали все больше из простого люда. Кристиану, если он все же не соврал о своем наставнике, не пришлось выбирать между титулом и магией, однако что и вовсе сподвигло его оставить родные места? Неужто магию он ценит больше, чем родственные узы, богатство и влияние?

Когда Тесса взяла в руки плошку, чтобы приготовить в ней целебный отвар, маг осведомился о ее здоровье.

— Мне уже гораздо лучше, благодарю, — вежливо ответила девушка. На ее щеках играл румянец — от выпитого вина или, может быть, от той приязни, которую она теперь испытывала к молодому чародею. Даже его дерзости стали казаться Тессе проявлением природной решимости, хотя чувства свои она предпочла спрятать поглубже, как делала по обыкновению.

— Должен признаться, мне непонятно, почему Лекен не смог излечить тебя раньше, — заметил Ламберт. — Ведь ты не страдала от лихорадки, и порошкам лекаря полагалось укрепить твое здоровье гораздо скорее.

— Ей желания недоставало, — с хитрецой улыбнулся Кристиан. — Не хотелось силы возвращать.

— Вот еще! — возмутилась девушка. — Кому охота намеренно уступать болезни?

— Случается, — пожал плечами мужчина. — Ты, вероятно, так стремилась в Брадос, что излишне жалела себя и верила, что только в родных стенах тебе сделается лучше. Не так ли?

Тесса насупленно отвернулась, не ответив. Он и впрямь угадал правильно. Как ему удавалось выказывать подобную проницательность? Будто в самую душу смотрел и различал потаенные мысли.

Покончив с трапезой, путники не стали спешить в обратный путь и задержались у костра. Даже Освальд поддался ощущению умиротворенности, наполнявшему заветное место. Деревья, земля и воздух там словно придавали воинам сил, несли душевный покой. После такого отдыха пускаться в дорогу было в удовольствие.

Общая беседа продолжилась. Через какое-то время Грут встал и отправился дальше в лес, отговорившись нуждой, а Браско, примостившийся на сосновом бревне, блаженно потянулся, улегся в полный рост, закинул ногу за ногу, и спросил у Кристиана:

— Отчего же про эту поляну в народе слухи не ходят? Неужели никто не приметил ее чудесного свойства?

— А кому здесь примечать? — отозвался маг. — Эти земли принадлежат королю, но поблизости нет деревень, крестьяне не берут отсюда лес, не ходят по грибы и ягоды, не охотятся. Путники останавливаются тут редко, да и то на опушке, не заходя вглубь леса. Если кто и забрел сюда однажды, то попросту отдохнул, а потом отправился дальше и особого значения этому месту не придал. Ведь только храмовники определяют, где истинный храм. Священными они назначили древние руины, значит, там и следует искать милость богов. А этой поляне избежать бы встречи с топорами лесорубов, когда время придет.

— Нет у тебя уважения к храмовникам, — упрекнул мужчину Ламберт. — Они ведь к добру призывают, к милосердию. Нужно лишь богов почитать.

— Я не против храмовников выступаю, — покачал головой Кристиан, — а против лжи. Многие из них ведут себя так, будто частенько беседуют с самим Вейраном, да и другие боги к ним захаживают или во снах наставления посылают.

— Почему бы богам не посетить в сновидениях угодных им людей? — возразил Браско. — Они выбрали служение храму, к ним особое отношение.

— Кто же из богов посоветовал храмовникам объявить, что монеты, отданные храму, помогут в небесные Долины попасть вместо Мглы? Может быть, Близнецы из жертвенных чаш эти монеты самолично забирают и на благоустройство своих владений используют?

Браско открыл рот, но не нашелся, что сказать. Освальд, сидящий на краю бревна и бережно проводящий оселком по лезвию своего меча, только хмыкнул, оценив шутку.

— Храмы сами по себе не простоят сотни лет, — ответил Ламберт. — И служителям тоже нужны пища и одежда, как и простым людям.

— Правильно, — кивнул маг. — Но ведь за последний десяток лет храмовники запустили свои поля и все больше приношения для собственных нужд используют. Какой прок монеты на содержание храма жертвовать, если главный служитель велит своим помощникам каждодневно рынок обходить?

Мастер призадумался, внутренне начиная соглашаться с Кристианом. Тесса, сидящая рядом с ним, старательно отчищала плошку снегом, Браско ожидал продолжения разговора, а Освальд тоже прислушивался, хоть и молча.

— Раньше храмовники были другими, — снова заговорил маг. — Когда Вейран дал людям Руны, у него появились последователи — те, кто видел верховного бога и с кем он поделился своей мудростью. Они странствовали по разным землям, бескорыстно рассказывали встречным то, что узнали о Близнецах. Храмы появились много позже. А теперь служители вдруг принялись убеждать народ, что Мгла не для всех, а только для сраженных алчностью...

Освальд, внимательно осматривающий лезвие и легонько трогающий пальцами зазубрины, внезапно увидел, как на клинке что-то блеснуло. Озаботившись этим, он перестал вникать в беседу Кристиана и Ламберта.

— Отчего бы богам не наставлять храмовников в сновидениях? — спросил мастер. — Мы не можем бездоказательно обвинять служителей во лжи!

— Но ведь они тоже не могут подтвердить свои слова! — вмешалась Тесса.

— Именно! — подхватил Кристиан. — Так же и Гевлин заявляет, что ему известно, сколько Рун должен пройти каждый мастер.

Ламберт не согласился:

— Это не Гевлин. Обучение останавливается, когда маг больше полугода не может одолеть новые Руны...

Голоса спорящих путников смешались для Освальда в однообразный гул, до того он увлекся разгадкой радужных бликов на лезвии своего меча. Он вертел клинок в руках, и переливчатый блеск то появлялся, то пропадал, как будто меч отражал что-то в небе, однако на солнце это не походило.

Задрав голову, воин обвел взглядом верхушки деревьев и приметил крохотную радужную тень, взмывающую ввысь. Она казалась полупрозрачной и почти сливалась с воздухом, заставив Освальда моргать и сомневаться в верности своего зрения.

— Что это? — наконец громко спросил он, убедившись, что таинственный блеск ему не мерещится.

Соратники его замолчали и заметили, куда устремлен его взор. Через мгновение Кристиан произнес:

— Это солнечная птица. Гарли.

— Откуда? — вырвалось у Ламберта.

Браско в изумлении приподнялся, усаживаясь на бревне.

— Что-то Грута долго нет, — вдруг сказала Тесса.

Все немедленно уставились на суму и оружие кнэфа, оставленные на снегу.

— Да он просто искал место поукромнее, — отверг нелепые подозрения Освальд, с лязгом возвращая в ножны свой меч.

— Но откуда здесь взяться птице? — с нажимом обратился к нему Ламберт. — Ее можно сотворить лишь из крови мага. Мы с Тессой не отлучались, только Грут ушел.

— И задержался, ибо искал место, которое долго не затронет тень, — прибавил Кристиан. — На кровь должен падать свет солнца, иначе птица исчезнет и не доставит послание.

— Да где он взял эту кровь? — рассердился Освальд. — Он ведь подле нас был, не отходил ни на шаг.

— В Брадосе мы спали до полудня, — напомнил молодой лорд. — И в городе полно магов, готовых продать немного своей крови за хорошую плату.

— Мы ведь можем это проверить, — встрял Браско. — Когда Грут вернется, обыщем его и убедимся, что при нем фляга, запачканная кровью. Либо нет ее.

Такое предложение показалось всем весьма разумным, и теперь путники с нетерпением дожидались кнэфа.

Грут вскоре появился, с раздражением стряхивая снег, белевший на его плечах. Угрюмое лицо кнэфа ясно говорило о том, в какой мере ему досаждают высокие сугробы, деревья, раскинувшие ветви у него на пути, да и вся зима в придачу. Увидев настороженные взгляды соратников, он тут же остановился на краю поляны и нахмурился.

— Долго тебя не было, — с нарочитой веселостью начал Браско. — Заблудился, что ли?

— Нет, — бросил Грут с присущей ему резкостью.

— Значит, забыл, что нам следует продолжать путь? — в сдержанном и строгом голосе Освальда проявилось недовольство.

— Мы разве припозднились по моей вине? — дернул бровями кнэф. Его темные глаза обежали лагерь, и он сказал убежденно: — Вы уж точно не торопитесь.

— А мы видели птицу, — неожиданно и невпопад объявил Браско.

— Гарли, — уточнил Ламберт. — Она летела над лесом.

Грут, сделавший пару шагов в сторону кострища, снова замер на месте. Даже Тесса заметила, как он напрягся при этом.

— Откуда бы ей взяться? — бесстрастно спросил он.

— Вот и мы о том же толкуем, — бодрая речь младшего мечника столь разительно отличалась от тяжелых, отрывистых слов кнэфа, что все вокруг словно пропиталось ощущением притворства и недоверия.

Наконец Освальд не выдержал.

— Я тебе врать не буду, — вдруг решительно сказал он Груту. — Мы так думаем: в лесу этом кроме нас путников, верно, не найдется. Чародейскую птицу создают лишь из крови магов, но никто из нас от костра не отходил, а потому на нас подозрение не ложится. Только ты пропадал в лесу больше должного, и мы хотим знать, брал ли ты с собой флягу. Другого мы от тебя не требуем.

— Обыскать меня хотите? — рыкнул Грут.

— Уж извини, — развел руками Браско. — Однако если фляги при тебе нет, то и опасаться нечего. Сам, небось, понимаешь, отчего мы это затеяли. Королевское сокровище везем, и досталось оно нам нелегко. В таком походе никакая осторожность лишней не будет.

— А ведь флягу он мог и выбросить, — сообразил Кристиан. — Прикопал в снегу под кустом, а нам если только по его следам отправиться.

— Не поймали на краже — не вор, — напомнил ему народную мудрость Освальд. — Пусть покажет, что фляги при нем нет, я сам ему поверю и вам сомневаться запрещу.

— Верно! — подхватил рыжебородый мечник. — Дело ведь простое — снять плащ, да пояс ременный отстегнуть.

Грут, вопреки увещеваниям, не пошевелился и крепко стиснул зубы, с очевидной неприязнью глядя на соратников. Они не знали еще, что у бедра его действительно был приторочен сосуд, в котором оставалась кровь, наделенная магической силой. Оттого кнэф и не избавился от фляги в лесу — жалко стало такого добра лишаться: две серебряные монеты за нее уплатил и горсть меди сверху прибавил. Теперь он лишь ругался про себя яростно. Ведь зашел путникам за спину, а все равно птицу заметили! А пока обходил их по дуге, да солнечное место искал, да нашептывал упреждающее послание Гевлину, потерял время. Не повезло ему на этот раз.

— Ну же! — поторопил его Браско. — Ничего постыдного в том не...

Но Грут уже понял, что выбор у него невелик. Соратники его найдут флягу, и он на себе почувствует их злость.

Прежде чем мечник закончил говорить, кнэф сорвался с места и кинулся к лошадям, спокойно бродившим поодаль. С разбегу запрыгнув на своего коня, Грут схватил поводья — никто не успел помешать ему. Мечники бросились наперерез, однако кнэф с ожесточением пнул скакуна в бока, и тот, пронзительно заржав, устремился к деревьям. Остальные лошади испуганно шарахнулись в стороны, воины едва не попали под их копыта.

Кнэф остервенело понукал коня, и животное бросилось вперед, не разбирая дороги. Грут, видно, позабыл о коварстве сугробов и желал только оторваться от преследования. Все же, ему улыбнулась удача, и лошадь его не подвернула ноги, а от путников его теперь отделяла стена леса. Сосны и ели стояли редко, но уж лучше такая защита, чем вовсе пустота за спиной.

На поляне мастера тоже вскочили на ноги, осознав, что среди них скрывался предатель и что он вот-вот сумеет скрыться. Ламберт попытался выбить Грута из седла, но его магический удар пришелся на одно из деревьев. Высокий ствол содрогнулся, затрещал, с ветвей на землю полетел снег, однако кнэфу выпад мастера не повредил.

Мечники метнулись было к лошадям, но тут послышался окрик Кристиана:

— Эй!

Браско обернулся и поймал взведенный арбалет, брошенный ему магом. Уговаривать мечника не пришлось: он резво прицелился и выпустил стрелу. Из-за торопливости выстрел получился неточным — воин лишь пробил Груту левую руку. Кнэф согнулся в седле на пару мгновений, а после выдернул стрелку из предплечья, громкими, гневными возгласами подогнал коня и почти скрылся за деревьями.

Браско разочарованно опустил арбалет. Снова взводить оружие не имело смысла — Грут слишком отдалился, а пока мечник натянет тетиву и приладит стрелку, предатель и вовсе пропадет из виду.

— Почему сам не стрелял? — спросил он у Кристиана.

— Стрелок из меня никудышный, — признался тот. — Обращению с луком и арбалетом я учился мало. Наверняка бы промахнулся.

— Хоть бы магией хлестнул разок! — Браско от досады пнул сосновое бревно. — Ведь ушел мерзавец!

— Среди деревьев много не начаруешь, — вступился за мага Ламберт, и сам допустивший оплошность. Затем обратился к Освальду: — Что нам теперь делать?

— Продолжать путь, — жестко ответил мечник. — Вернуться в Брадос с короной. Грут кого-то предупредил о ней, и нам нужно спешить, а не то снова угодим в ловушку кнэфов.

Путники немедля принялись собирать свои сумы, затем забросали снегом тлевшие в костре угли. Ножны с мечами каждый пристегнул к поясу, чтобы сразу ухватиться за оружие в случае опасности.

Когда они возвращались сквозь лес к сельской дороге, заново преодолевая сугробы, Кристиан полюбопытствовал, обернувшись к Освальду:

— Отчего ты так заступался за Грута? Готов был поверить ему на слово.

— Это я привел его в отряд, — вздохнул мечник. — Он мне когда-то жизнь спас. Крепкого знакомства между нами нет, но как только Гайтус приказал подобрать умелого и надежного воина со стороны, чтобы в столичных казармах слухи о походе не плодить, я сразу на Грута подумал. Он внушал мне доверие. Ошибся я.

— Знаешь, в том лесу возле Анжена... — маг понизил голос, чтобы остальные путники его не услышали — ...на нас напали кнэфы, а не разбойники.

— Как так? — поразился Освальд. — У них и повадки лихих людей, и одежда под стать.

— Реда наставляла меня, как отличить ее собратьев по ремеслу. Да и сам поразмысли: взялись они словно из воздуха и прямиком на поляну направились.

— У главаря была стычка с Грутом, — вспомнил Освальд. — Разбойник что-то сказал ему, но я не расслышал. Вот же гадство! — рассердился он. — Мы все обманулись в нем!

— Главное в том, что его, как и тех кнэфов-разбойников в лесу, кто-то нанял, — предостерег мечника Кристиан. — И это не тот человек, по поручению которого Кнол уплатил Реде за кражу. Кто-то еще жаждет получить корону. Некто богатый и влиятельный, подобно Виллену или иному лорду, взявшему на службу Кнола и его шайку. Вам следует проявлять большую осторожность до самого Брадоса.

— Ты что же, не проводишь нас? — удивился Освальд.

— Мне не нужно в столицу, — спокойно ответил мужчина. — Но я проделаю с вами половину пути.

Отговаривать его мечник не стал, полагая, что теперь путники и сами управятся.

Вернувшись на дорогу, отряд снова поскакал через королевские земли к столице. Грута нигде не было видно, но время от времени всадники замечали на снегу пятна крови. По всему выходило, что кнэф тоже отправился в город — поспешил вслед за птицей к своему господину.

Солнце уже клонилось к закату. На обеих сторонах дороги изредка показывались деревеньки с рядами бревенчатых хижин. От соломенных крыш вверх тянулись струйки дыма. Отряд обгонял других всадников, купеческие подводы, крестьянские возы. Никто из тех людей, верно, и помыслить не мог, что рядом с ними странствует священная корона, которой предназначено опуститься на голову Никлоса, короля Веллуры.

У одной из сельских дорог — неширокой, но наезженной — Кристиан придержал коня. В пути Реген шел вровень с лошадью Освальда во главе отряда, а потому старший мечник и его соратники невольно повторили действия мага, натянув поводья. Мастера и Браско еще не понимали, что случилось.

— Дальше я с вами не поеду, — объяснил им молодой человек. — Моя помощь вам теперь не требуется, и собственные дела зовут меня в другие земли. Этой дорогой я быстрее доберусь до тракта.

— Ну что ж, как знаешь, — разочарованно произнес Браско.

Другие путники как будто тоже опечалились.

— Удачи тебе, — дружелюбно пожелал магу на прощание Ламберт.

— Доброго пути, — прибавила Тесса. Глаза ее блестели от выступивших слез.

— До столицы уже недалеко, — Кристиан махнул рукой на юг. — Надеюсь, ничто уже не воспрепятствует вашему возвращению.

Там, куда он указал, уже виднелись башни Сокты. За ними во всю необъятную ширь расстилалось закатное небо с тонкими облаками, окрашенными в золотые, рыжие и пурпурные цвета. От этого яркого, горящего словно костер простора замок короля почернел, попав в свою же тень. На вершинах башен, едва заметные глазу, горели факелы.

Освальд кивнул магу — коротко, но будто признавая, что Кристиан оказался достойным соратником.

— И все-таки живой ты лучше мертвого, — напоследок искренне заявил Браско, обращаясь к молодому чародею. — Умирай пореже, не тереби душу людям.

Маг от таких слов захохотал, запрокинув голову, потом развернул своего жеребца и поднял его в галоп, пустившись на восток.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 1 ↑

Весна в Салнире цвела и благоухала, прогнав скучную ветреную зиму изо всех уголков королевства. Нежная зелень с каждым днем становилась темнее и гуще, поля желтели одуванчиками, солнце неутомимо грело воздух с заполненного голубизной небосвода, на юге плескались синие волны Песчаного моря. Ветер то и дело приносил запах костров и звуки мелодий, что наигрывали пастухи на дудочках.

В королевском замке Кристиан лежал на широкой каменной ограде, окаймлявшей небольшую площадку на одном из верхних ярусов. Это место обыкновенно служило Его Величеству Моэри подобием дворика, в котором он мог уединиться и обозреть город под стенами своих владений. Теперь созерцанием занимал себя маг, рукой прикрывая глаза от солнечных лучей, почти по-летнему жгущих кожу.

Взгляду мужчины открывались внутренние дворы замка и украшающие их сады, еще ниже — крыши городских домов, улицы Брантиса. Повсюду, едва ли не у каждой хижины, цвели яблони и персиковые деревья. Их крупные цветки сбивались в пышные белые и розовые облака, плывущие по столице и источающие нежный, сладкий аромат. Даже с верхнего яруса замка слышно было гудение пчел.

Стоял второй месяц Деона.[57] В Веллуре, простиравшейся к северу от Салнира, еще лежал снег на лесных прогалинах, а кое-где — и ледяная корка. На полях темнела сырая земля, деревья простирали голые ветви к бледному небу, на дорогах хлюпала грязь, замерзающая только ночью. Праздник Цветения там наступал позже, и Салнир первым отмечал в летописях вступление в новый солнечный год.

Расставшись с отрядом среди медленно уходящей веллурской зимы, Кристиан сперва отправился в Анжен, чтобы объясниться с Ровериком и поведать ему о последних событиях. Когда он достиг замка, лорд еще не вернулся из столицы, потому несколько дней маг провел в ожидании. После от Роверика он узнал, что Освальд и его соратники благополучно доставили корону Гайтусу, а он передал ее королеве-матери. Большинству лордов и простому люду пока не объявили о коронации, но слухи о ней уже поползли по городу.

Роверик уговаривал своего гостя остаться в замке до весеннего праздника, но Кристиан решительно отверг его предложение и вскоре покинул восточные земли, держа путь на юг — в Салнир. Путешествовать по Гривину мужчине не захотелось, поэтому он проследовал вместе с купеческим обозом через Медные ворота [5]. Стражникам маг уже был известен, и они пропустили его за пару серебряных монет, не занося его имя в писцовую книгу. Такую вольность они позволяли себе не впервые, справедливо полагая, что большого вреда королевству не случится, а несколько монет в прибавку к жалованью не окажутся лишними. Салнирские же ратники уважительно приветствовали Кристиана, пожелав ему доброй дороги.

Пожелание их оказалось весьма своевременным, ибо чем дальше маг продвигался в южные земли, тем теплее становился воздух, и вскоре мужчине пришлось спешиться — даже без плаща сидеть на горячей спине Регена сделалось тяжело. Часть пути до Кравельских пещер[59], где молодой человек по обыкновению оставлял коня на весну и лето, он проделал пешим ходом и порядком утомился с непривычки.

Черный жеребец как будто чувствовал себя виноватым, изредка подталкивая хозяина мордой в спину и предлагая все же не отказываться от верховой езды. Кристиан хорошо понимал его: Регену скучно и одиноко было пережидать теплую пору в салнирских пещерах. Жара, однако, оказывала губительное действие на жеребца, заставляя его мучительно сгорать изнутри, а потому хозяин прятал его от летнего солнца в глубине пещер, где царил холод и свет факелов отражался на глади озер с ледяной водой.

Простившись с Регеном до осени, маг затем отправился в столицу Салнира — Брантис. Поначалу он шел пешком, ибо сменного коня в конюшне у пещер в нужный миг не оказалось, а ждать мужчина не пожелал. Наконец его нагнала повозка, в которой ехали в город крестьяне, и за несколько медных монет они нашли место для Кристиана. В столицу маг заявился весь покрытый дорожной пылью, голодный и посмеивающийся над собой и своими злоключениями.

Брадос и Брантис, хоть и названы были в честь двух братьев и несколько столетий принадлежали к одному королевству, разительно отличались друг от друга. Салнирская столица занимала пологий склон Птичьих гор, где когда-то находились лишь замок лорда-наместника и небольшая деревенька возле него. Поселение медленно разрасталось, в нем селились ремесленники, крестьяне приходили из других концов королевства, и со временем наместнику пришлось отдать приказ о строительстве новой крепостной стены, которая окружила город. Но и на том Брантис не остановился. Он все больше спускался к подножию горы, и ярус за ярусом к поселению прибавлялись улицы, словно зарубки на камне.

После разрушительной и кровопролитной войны, когда Веллуру, Салнир, Ракху и даже Альту наводнило воинство варваров, явившихся с севера, а Вейран создал для людей Руны, чтобы маги могли биться наравне с ратниками и отразить нападение, салнирскую столицу опоясала еще одна стена, крепкая и высокая. Теперь путь в город пролегал через Золотые ворота[60], известные тем, что хоть и стояли при них стражники, створки ворот оставались распахнутыми день и ночь и закрывались только в случае страшной опасности. Последний раз они смыкались в дни салнирского восстания.

От ворот в гору шла прямая и широкая дорога, пересекающая все улицы ярус за ярусом. Год назад Моэри распорядился вкопать вдоль нее тонкие кованые столбы из железа с подвесными фонарями, и теперь с наступлением темноты путь горожанам освещала вереница желтоватых огней. В самой верхней части города дорога упиралась в низкую крепостную стену, за которой высился замок короля — Корвут Банна[61].

Когда в Анжене Митдар шутливо говорил, что палас Роверика темен и подобен каменной глыбе в сравнении с замком самого короля, в том таилась немалая доля правды. Дворец Корвут Банна приводил в восхищение всех, кому доводилось видеть его. После освобождения королевства от тягот подчинения Веллуре и народ, и придворные Мастера призвали Моэри не жалеть денег из казны и потолковать с гонцами из Гривина. Горные умельцы почитались как славные строители, во всем проявляющие смекалку, и салнирцам хотелось, чтобы они создали в Брантисе удивительной красоты дворец взамен старого. Ему суждено было стать выражением гордости, свободы и богатства солнечного народа.

Гривинские камнетесы, плотники и мастера смет взялись за работу с жаром и спустя лишь одно полугодие воздвигли на скалах и горных уступах дворец из белого и бледно-желтого камня, мрамора и пещерных кристаллов, осколками которых выложили мозаику в тронном зале. Резные своды, узорчатые полы, стрельчатые окна выступали украшением для светлых галерей и зал. Дворец казался наполненным солнцем и воздухом, но в нем царила приятная прохлада. По стенам нижних ярусов поднимались виноградные лозы, в садах зеленели вишневые деревья и яблони. Весной там пахло сиренью, а летом — садовыми цветами.

По скалам за дворцом струилась и журчала вода. За толщей горной породы гривинцы нашли источники, и теперь десятки родников били из камня, ниспадая в мраморную нишу во внутреннем дворе, откуда вода снова возвращалась под землю. В солнечные дни — а дожди в Салнире выпадали нечасто — родниковые струи блестели на солнце, и не всякий человек мог подолгу глядеть на Корвут Банна, сияющий на вершине города.

Но не только вода украшала дворец подобно драгоценным камням. Неподалеку от источников Моэри приказал укрепить в земле три высоких и прочных шеста, на которых были подвешены большие тонкие кольца из чистого золота. Казалось бы, на них впору развеваться салнирским знаменам, но у короля имелась другая задумка. Южное королевство славилось тканями — льном, сукном из овечьей шерсти, конопляными полотнами — и по велению Его Величества лучшие творения салнирских ткачей каждые семь дней сменяли друг друга на золотых обручах. В Салнире люди по обычаю гордились своим трудом, и частицу их мастерства теперь мог узреть любой горожанин или путник, посетивший Брантис.

Сам король с приходом весны подолгу не появлялся во дворце, осматривая поля, виноградники, водоемы, из которых крестьяне брали воду для орошения посевов и плодовых деревьев. В Салнире не текли крупные реки, а соленая морская вода не годилась для хозяйственных нужд. Дожди же шли нечасто, и не один десяток лет живительную влагу привозили в бочках из Веллуры, пока один из наместников не приметил у гривинцев сероватые полупрозрачные кристаллы — горный народ клал их в морскую воду, после чего та становилась пригодной для питья. Теперь любой мог купить их у рыночных торговцев.

Когда Его Величество не разъезжал по своему обширному королевству, он неустанно расхаживал по столице, любопытствуя о довольстве горожан, беседуя с купцами, осматривая мостовые и ловко направляя работу Мастеров казны, строений и ремесел. Голова Моэри в ореоле карамельно-золотистых вьющихся волос появлялась в толпе и исчезала подобно дуновению ветра, обнаруживаясь каждый раз в новом месте — у кузниц, на площади, в толчее рынка, у Золотых ворот.

Кристиан, как уважаемый гость, проводил свои дни в Салнире праздным образом и с королем виделся редко, к их взаимному сожалению. Из-за частого отсутствия маг не слишком разбирался в делах королевства, и понимал, что лишь помешает Митдару, если примется следовать за ним всюду и неуклюже помогать. Вдобавок уже с началом лета суматоха в Салнире понемногу утихала, в работе крестьян и городских управителей появлялась некая размеренность, отлаженность, и у Его Величества прибавлялось свободных мгновений.

В тот день, когда Кристиан лежал на прогреваемой солнцем площадке, любуясь Корвутом Банна, крышами хижин и цветущими деревьями, Моэри неожиданно присоединился к нему, чтобы разделить с другом трапезу. Маг посмотрел на него с одобрительной усмешкой: король был неизменно бодр и легок в движениях. Сопровождающие его ратники или помощники, должно быть, совсем сбились с ног, и он отпустил их. Лицо и руки Митдара уже приобрели коричневатый оттенок от пребывания на солнце, на сапогах лежал слой пыли, но, похоже, Его Величество не имел намерения давать отдых разуму и телу сверх необходимого.

По знаку короля слуги принесли на площадку небольшой круглый стол и пару стульев с высокими спинками. Упав на сиденье одного из них, Моэри глубоко вздохнул и произнес:

— Устал!

Кристиан открыто засмеялся:

— Ваше Величество, да такое попросту не может случиться! Море выйдет из берегов и содрогнутся горы, если вдруг неувядающий солнечный король почувствует усталость.

— Завистник, — с нарочитым презрением бросил Митдар. — Завистник и побирушка.

— Твоя правда, — маг понурился, умело изображая стыд. — Ведь ничего у меня нет, нажитого своим трудом. Коней и оружие мне преподнесли в подарок, в замках и тавернах обитаю из милости благодетелей, кормлюсь беспрестанно из их рук... — тут мужчина замолчал ненадолго, а потом вдруг подался вперед и проговорил с полнейшей серьезностью: — Вот же... А ведь так все и есть! Получается, я подлинный попрошайка! Никогда не задумывался...

— Дурной ты, — выразил свое честное мнение король. — Я это в шутку сказал, а ты от безделья растравливаешь себя попусту. Пойди лучше в кузницу при конюшне, помоги лошадей подковать.

— Я?! — изумился Кристиан.

— Не умеешь? — хмыкнул Моэри. — Чему только обучают этих сынков лордов...

На лице мага отразилось непонимание. Митдар обычно не позволял себе таких слов.

Не дожидаясь, пока Кристиан обидится, король примиряюще взмахнул рукой и объяснил:

— Ты прости меня, все эти алмазные копи из головы не идут. Опять поутру беседовал с бесстыжим Квейденом — все равно, что молотом о стену ударять! Он-то и заразил меня своей желчью.

— Что стряслось? — осторожно спросил маг. — Квейден — это не тот ли, что владеет крупными копями на западе Салнира?

— О да, — мрачно подтвердил Моэри, теребя кисти, которыми заканчивалась шнуровка у ворота его рубахи. — Пренеприятный человек. Ты помнишь, наверное, что алмазы в нашем королевстве появились недавно? Это затея последнего наместника — того, что лишился власти после восстания. Он отправил работников добывать руду в Западных горах, а они нашли там драгоценные камни. Поначалу наш управитель, разумеется, ликовал и даже, как я слышал, велел кузнецам изготовить для него особенный сундук, чтобы хранить в нем сокровища. Однако алмазов оказалось мало, копи были скудными. Терпение он проявить не пожелал и продал большую часть рудников купцу Квейдену почти за бесценок, а тот нанял еще работников, и они трудились в копях, пока не стало ясно, что богатство там все же есть.

Теперь Квейден отстроил на своей земле едва ли не дворец и самовольно ведет торговлю алмазами с Веллурой, островами и даже Империей Розы[62]! Он скупает корабли и людей, а заодно жаждет власти, вмешиваясь в управление столицей. Это ведь он поощряет рассказы храмовников о небесных Долинах вместо Мглы и обещает оказать им содействие при строительстве храма в Брантисе.

Мне, по правде говоря, не слишком важно — если народ хочет получить храм, то быть посему, я позволю его построить. Меня лишь заботит пустеющая казна. Наша торговля с Веллурой все еще плоха, и я бы даже согласился на встречу с Никлосом, чтобы побеседовать об этом.

Для путешествий же на острова нам не хватает кораблей. Собственные суда мы создавать еще неспособны, и приходится торговать с островными купцами у берега, либо платить вольным морякам, чтобы они доставляли наши товары и торговцев в другие земли. Да и гавань в Шан-Тарисе слишком мала. Все эти зыбучие пески! Они отнимают у нас побережье![63] — в порыве чувств Моэри вскочил и принялся ходить по каменной площадке, все больше распаляясь.

Кристиан наблюдал за ним с удивлением. Митдар обыкновенно проявлял большую сдержанность, рассуждая о судьбе королевства. В этот раз, верно, его негодование было настолько сильным, что подавлять его король не захотел, предпочитая облечь злость в слова и вытолкнуть ее из себя.

— Так и выходит, — продолжал Его Величество, — что королевская казна истощается, и нет лучшей меры ее пополнить, чем с толком взяться за торговлю, однако для этого нам снова нужно золото.

И в такие нелегкие времена в столицу из своих прекрасных земель, весь в довольстве, с сундуком монет и слугами, приезжает Квейден и жертвует на постройку храма, хотя ему, вне сомнений, известно, что богатству его нашлось бы другое применение. Раз уж он жаждет способствовать процветанию Брантиса, пусть бы замостил улицы на нижних ярусах или построил новые конюшни. Я не говорю о том, как королевству пригодились бы корабли, которые он может преподнести короне. Вместо этого Квейден пользуется моей слабостью и попросту покупает себе сторонников! В глазах народа он щедр, великодушен и поклоняется богам едва ли не усерднее служителей храма. Лишь немногие догадываются о его истинных намерениях. Лжец! — Моэри в ярости топнул ногой, припомнив утреннюю встречу с Квейденом. — Он самодовольно ухмылялся мне в лицо, а после с благопристойным видом отправился в купеческую гильдию!

Бросив наконец взгляд на мага, король увидел, что друг смотрит на него широко раскрытыми глазами, застыв на стуле подобно каменному изваянию.

— Что? — с тенью смущения усмехнулся Митдар. — Страшен я в гневе?

— Я не привык к такому зрелищу, — признался Кристиан. — Мне, пожалуй, больше пристало выкрикивать гневные слова и сжимать кулаки. Твоя веселость неистребима — это всем известно.

Моэри засмеялся:

— Я и сам не терплю свой гнев. Злость мне противна, но что поделать? От мерзких поступков Квейдена у меня закипает кровь! Была бы у меня полной казна, мне бы и в голову не пришло сердиться на этого купца. Я бы счел его козни забавными, а сам бы вовсю строил корабли, мостил дороги и укреплял города. Но нет — у меня связаны руки, а он заботится лишь о собственном благополучии и, похоже, собирается отнять у меня трон.

— Так тебе следует благодарить его, — улыбнулся маг. — Сам ведь не единожды жаловался, как тяжело королевством править. Порывался искать преемника.

— Верно, — отозвался Митдар, снова опустившись на сиденье. — Королевская власть меня тяготит, и я не желал ее для себя, но уж лучше я уступлю трон достойному, чем у меня вырвет его через заговор и подкуп этот дрянной Квейден. Все же зря я послушался Мастеров и горожан: не стоило растрачивать казну на Корвут. Старый дворец был не так уж плох.

Вздохнув, Его Величество отвернулся и задумчиво посмотрел на россыпь белых хижин у подножия замка.

— В чем же сложность? — спросил Кристиан. — Ты король, отбери у богатого и раздай нуждающимся. Пусть Квейден делится своим добром.

— Последний наместник тоже отбирал, — фыркнул Митдар. — Показать тебе его могилу? Чахлое деревце на ней растет, никто за ним не ухаживает.[64]

— Но ведь он копил богатство для себя, а ты используешь алмазы на благо королевства. Созови мыслителей, найди лазейку, напиши указ...

— Видишь ли, у нас в Салнире есть один негласный закон, — Моэри откинулся на высокую спинку и принялся тихо постукивать по столу пальцами. — Здесь все принадлежит правителю. Он волен владеть землями, хижинами, стадами — любой вещью, которая придется ему по нраву. При этом, забирая что-то у подданных король объявляет, что отнимает это во имя короны и для общего благополучия. Однако если народ решит, что правитель взял слишком много или что его намерения неискренны, поднимется бунт, и каждый ратник королевской гвардии волен будет решать, поддержать ему короля или восстать против него. Вот потому я не могу лишить Квейдена копей из-за своей прихоти — они принадлежат ему по праву, и, забрав их силой, я переступлю опасную черту.

— К чему такие мысли? Твой народ не нанесет тебе удар в спину. Вдобавок, кроме алмазных копей ты не отнимешь ничего.

— Все-таки ты веллурец, — Митдар опять поднялся на ноги и подошел к каменной ограде. Разум его с приходом весны настолько привыкал к действию, что и тело, пусть утомленное, неосознанно требовало движения. — Ваши короли часто затевали войны, захватывали чужие земли, раздавали их своим лордам и отнимали обратно, и все притом склоняли перед ними головы. В Салнире другие обычаи. Здесь человеку отмерено столько уважения, сколько он сделал работы. Квейден выкупил рудники, сам добился своего богатства. Если я выступлю против него и отберу копи, то народ, наверное, поначалу поддержит меня, но после в умы людей начнут закрадываться опасения...

Не окончив говорить, король вдруг умолк и замер, глядя куда-то вдаль на узкую синюю полоску моря. Речь свою он продолжать не стал, хотя до того Кристиану казалось, что Митдар торопился поведать ему о своих заботах. Подождав немного, обеспокоенный маг окликнул друга:

— Моэри?

Салнирский король обернулся не сразу, а когда сделал это, Кристиан уже не увидел на его лице тревоги, задумчивости или злости. Митдар снова предстал перед своим гостем воплощением веселого, легкого нрава, хоть другу его и мнилось, что король прилагает к этому усилия.

— Почему не остановил меня? — спросил Моэри, улыбаясь. — Когда я досаждаю людям своими несчастьями, я становлюсь совершенно жалок. Король тебе, чай, не забавник, чтобы лорда за трапезой развлекать. Тем хоть монеты бросают.

— Держи! — у мага в пальцах блеснула золотая монета, невесть откуда взявшаяся. Он махнул рукой, и Митдару ничего не оставалось, кроме как поймать плату. Зажав монету в кулаке, король расхохотался.

— Кто здесь все же попрошайка? — укоризненно заметил Кристиан. — Да, вдобавок, где обещанная трапеза? Ненавижу наблюдать слезы на пустой желудок. Эй, любезные! — закричал он в глубину небольшого покоя, расположенного позади скальной площадки — как правило, там находился кто-то из слуг. — Его Величество голоден и просит подать блюда!

Послышались шаги, а затем из залы вышла высокая худая девушка с черными волосами и темными глазами. При дворе Моэри она служила распорядительницей. Особенной красоты в ней не было, и вдобавок в ее чертах из-за смешанной крови сквозило нечто дикое, чужое. Отец ее когда-то приплыл с островов на торговом корабле и остался в солнечном королевстве, а мать ее происходила из салнирской деревни.

Распорядительница отличалась резким нравом и строго следила за работой каждого слуги — от судомоек до садовников. Даже король нередко терпел ее наставления о порядке дворцовых церемоний, но при этом все же считал ее бесценной помощницей. Нэйла, казалось, не спала вовсе, не знала усталости и голода и слышала обо всем, что происходило в замке.

На лице девушки с его острыми скулами и поджатыми губами застыло неприветливое, недовольное выражение. Увидев мага, она презрительно сощурила глаза и скривила рот, словно только что выпила пару глотков кислейшей браги.

— Блюда готовы, Ваше Величество, — сухо сказала она. — Прикажете подать их теперь же?

— Да, пусть несут, — живо отозвался Митдар.

Распорядительница повернулась, собираясь уйти, но затем вдруг остановилась на пороге и с сомнением бросила косой взгляд на Моэри.

— Что-то стряслось? — спросил король.

— Слуги жаловались мне поутру, — хмуро ответила Нэйла. — Они не могут в должное время убрать покои мастера, потому как он спит до полудня, — девушка злобно зыркнула на Кристиана и прибавила: — В нашем дворце рады гостям, однако их лень мешает соблюдать порядок. У слуг хватает других дел, и им трудно обихаживать мастера, подавая ему завтрак, когда работники сходятся на обеденную трапезу.

Митдар покашлял в кулак, пытаясь спрятать смех и не слишком в этом преуспевая. Маг же прочистил горло, но не произнес ни слова. Он лишь заложил ногу за ногу и невозмутимо уставился на носок левого сапога, показывая таким образом, что происходящее к нему отношения не имеет.

— Я не оставлю ваши заботы без внимания, — наконец с усилием вымолвил король.

Девушка поморщилась, поняв, что других заверений от Его Величества ожидать не стоит, и, развернувшись, стремительно покинула каменную площадку.

Кристиан проводил ее взглядом.

— Она меня ненавидит, — со вздохом сказал он. — Вот бы еще узнать отчего. Уж точно не из-за моего безделья — она невзлюбила меня с того самого дня, как я впервые посетил Корвут. Не могла она сразу различить во мне праздного гостя.

— Мои наблюдения говорят мне, что она ненавидит всех мужчин, — ухмыльнулся Моэри. — С тех бедняг, что служат при замке, она спрашивает много больше, чем с женщин.

— Так выдай ее замуж, — посоветовал маг. — Быть может, она переменится?

— Или супруг ее прибежит умолять меня о пощаде, — пробормотал король, возвращаясь к столу и усаживаясь против друга.

На том разговор утих. Мужчины помолчали немного, греясь в лучах солнца и прислушиваясь к звукам, которые доносил ветерок. В саду от чьей-то шутки расхохотались слуги, невдалеке щелкали огромные ножницы садовника. Гудение пчел не умолкало и дрожало в воздухе, а во внутреннем дворе шелестела вода, бьющая из горных источников.

Кристиан первым нарушил молчание.

— Ты не закончил свою речь, — произнес он. — Ты говорил, что не хочешь переступать черту в деле с Квейденом и опасаешься...

— Знаешь, забудь об этом, — вдруг перебил его Митдар. — Я буду совсем неблагодарным хозяином, если взвалю на тебя свои тревоги. Я думал только... — тут он запнулся на полуслове, но, видно, не пожелал раскрывать свои мысли и небрежно пожал плечами: — Впрочем, это уже в прошлом. Я принял решение. Вскоре я сумею управиться с Квейденом, не сомневайся.

— В чем я не сомневаюсь, Ваше Величество, так это в том, что мне следует отвесить вам хорошенькую затрещину, — заявил молодой лорд, довольно потягиваясь и разминая затекшие от сидения мышцы. — Ты ведь хотел попросить меня о помощи, но уперся в свою гордость и передумал. И кто из нас дурной? Неужто тебе стыдно обратиться ко мне с просьбой?

— Ты мой гость, — напомнил Моэри. — И в Салнире ты вдобавок заслужил почет среди людей. Если бы не твоя магия, восстание бы, верно, окончилось неудачей. Мы обязаны тебе, и я не вправе обременять друга и прославленного воина тяжелой работой.

— В начале нашей беседы ты отправлял меня подковывать лошадей, — засмеялся Кристиан, — а теперь тебе совестно оказать мне честь, позволив разделаться с Квейденом. Ты и вправду утомлен, да еще путаешься в собственных мыслях. Ешь, пей вино и веселись — я позабочусь об алмазных копях.

Лицо короля просветлело, когда он услышал эти слова, и на сей раз стало ясно, что к нему истинным образом вернулись легкость и спокойствие.

Вскоре на площадке появились слуги с кувшинами и серебряными подносами, и тогда король и маг с готовностью принялись за трапезу, изредка обмениваясь пустяковыми или шутливыми замечаниями. Никто им не досаждал, вокруг царил приятный покой. Ветер шевелил листья деревьев в садах, и оттуда доносилось пение птиц. Небо еще больше расчистилось, обещая к ночи осветиться тысячами звезд, солнце передвинулось на закатную сторону небосвода.

Наконец, допивая вино, Кристиан сказал:

— Сегодня прилетела птица от Роверика.

— О-о, — с некоторым разочарованием откликнулся Моэри. — Что же он сообщает тебе?

— Довольно занятные вести. Лорд Виллен неожиданно погиб во дворе собственного замка, напоровшись на свой же меч.

Митдар с удивлением воззрился на друга и сцепил пальцы рук, что выдавало в нем особое внимание к происходящему. Маг продолжил:

— Да, престранный поворот событий, ведь лорда считали опытным мечником. Роверик говорит также, что замок и родовые земли перешли к сыну Виллена, который будет представлен королю и Систении не далее чем через день от теперешнего. Хранители архивов огласят его новый титул, и в честь молодого господина состоится небольшой пир.

— Потому как для пышного празднества у королевы-матери недостает монет в казне, — подхватил Моэри. — Признаться, я все больше проникаюсь к ней сочувствием!

— Роверик добавляет, что старый лорд Аэзель тоже скончался. Его старший сын разносит слухи, будто это случилось от болезни, но придворные подозревают действие яда. Новый лорд вступит во владение землями в тот же день, что и сын Виллена.

— Однако в Веллуре поднимается вихрь, — встревожено заметил король.

— Именно этого и опасается Роверик. Он убежден, что после пира сторонники почившего Виллена вновь соберутся и выберут другого предводителя. Неясно лишь, кто им станет, ибо между молодыми лордами вполне может возникнуть соперничество.

— Или уже возникло, — вставил Митдар. — Ведь Виллен и Аэзель погибли все же при весьма странных обстоятельствах. Что если их сыновья приложили к этому руку, надеясь после добиться большей власти?

— На церемонии представления лордов королю будет оглашена весть о грядущей коронации, но уже теперь не составит труда догадаться, что она пройдет в Праздник Цветения, — заключил Кристиан.

Вспомнив, что в Салнире весна наступает раньше, Моэри подсчитал:

— В Веллуре до назначенной поры остается... четыре декады?

— Пожалуй, того меньше, — маг поставил на стол пустой кубок. — У заговорщиков появилась последняя возможность ударить объединенными силами по королевским ратникам. В противном случае скоро народ станет приветствовать Никлоса, коронованного священной короной, и уверует в то, что его одарили благословением сами боги. Храмовники наверняка поддержат короля, и если лорды выступят против него уже после Праздника Цветения, простолюдины, из которых теперь заговорщики набирают мечников и копьеносцев, взбунтуются и побросают оружие.

— Значит, в ближайшую декаду, вероятно, все решится, — заключил Митдар. — Сдается мне, Роверик преследовал некую цель, отправляя тебе птицу.

Кристиан кивнул, подтверждая правоту друга:

— Он хочет, чтобы я возвратился в Веллуру.

— Ну разумеется! — усмехнулся Моэри, откидываясь на спинку стула.

— Он просит меня участвовать в защите Брадоса, если его осадят заговорщики.

— Я поражаюсь этому лорду! — насмешливо воскликнул король. — Он ведь попросту говорит тебе 'Вернись и умри по моему желанию!'.

— Нет, это разумная просьба, — возразил Кристиан. — Столица — самое большое поселение в Веллуре. Там обитают сотни людей, далеких от борьбы за трон. Стыдно мне прятаться в тени, оставляя защиту горожан подручным Гевлина. И да будет тебе известно — я не намереваюсь погибать в Брадосе во имя короля. Позабочусь, чтобы не было пожаров или бессмысленной резни, а затем покину город, и неважно, кому достанется корона. Люди зачастую получают именно тех королей, которых заслуживают.

— Ты, выходит, твердо решил ехать?

— Да.

— Ну что ж, — задумчиво произнес Митдар, — ты имеешь право выбрать свою дорогу. Однако я боюсь, что Роверик лишь пытается использовать дружбу с тобой. Наверняка есть нечто, о чем он сознательно не упомянул в своем послании. После его речей в Анжене я бы не стал ему слишком доверять.

— Это ведь просьба, — напомнил маг. — Я мог бы отказаться. Откуда Роверику знать заранее? Он не провидец, чтобы без сомнений вовлекать меня в свои замыслы.

— Та девушка-кнэф, укравшая корону, тоже не провидица. Она не ожидала встретить тебя в таверне, но все же не упустила случай направить отряд Гайтуса по твоему следу.

Моэри, конечно, говорил о Реде. Еще по возвращении Кристиан рассказал ему о своих веллурских приключениях, и король совершенно не одобрил действия кнэфов.

— Я убежден, что Роверик ожидает твоего приезда, — прибавил Митдар. — Ты не остаешься долго на одном месте и не устоишь перед соблазном тронуться в путь, особенно если при этом тобой движет благородная цель.

— Воистину меня окружают знатоки моей души! — вспыхнул маг. — Как будто уже шагу не ступаю без того, чтоб мной не помыкали! Теперь и ты изучаешь меня, словно древнюю рукопись. Уж поверь, для этого вполне достаточно Роверика, Реды и Лексы.

— Ох, ведь и о Лексе не следует забывать, — встрепенулся король. — Как жаль все же, что пропал тот жезл и вместе с ним записи Гредвира. Все могло бы обернуться иначе.

— Она не успокоится, — помрачнел Кристиан. — При любом короле Лекса будет стремиться к Рунам.

— При любом короле... — задумчиво повторил Моэри, и глаза его вдруг загорелись возбуждением от ранее не посещавшей его мысли. — Но постой! Гредвир рассказывает, что Лекса приходила к нему и говорила о войне, завоевателях и освобождении Веллуры. Однако те события случились полвека назад! К тому времени Лекса успела пройти Руны и поселиться в Цагре. Ей теперь должно быть не менее семи десятков лет! Бесспорно, она чародейка, но не слишком ли мы опасаемся старухи, живущей, вдобавок, в дальних землях? Ей, поди, трудно путешествовать, и магия много сил отнимает.

— Вовсе она не старуха. Отчего ты так решил? — удивился маг. Ему самому Лекса неизменно представлялась той прекрасной всадницей, какой она появилась перед ним в их первую встречу на залитом лунным светом поле.

— Как? — растерялся Митдар. — Сам посуди — старость всех находит, кто не умирает раньше от болезни или меча. Королева Цагры уже вовсе не молода. Остерегаться следует ее помощников, а сама она, верно, давно не покидает свои владения.

Кристиан не согласился:

— Но там, в Анжене, я ощутил ее чары! И она забрала рукопись!

— Лекса накладывает чары на камни, а их кто угодно способен подбросить и в твои покои, и под ноги стражникам. Странно лишь, что мы поняли это с таким опозданием.

— Однако я видел ее тогда в поле! — продолжал упорствовать маг. — Видел молодую, красивую женщину!

— То было двадцать лет назад, — не замедлил указать Моэри. — Да к тому же вы встретились ночью, а темнота скрадывает черты.

— Луна той ночью давала достаточно света, и я мог различить каждую травинку на земле. Пусть я был ребенком, но уж точно заметил, что Лекса молода. А ее сестра и через десять лет казалась такой, как прежде.

— Кристиан, — веско сказал король. — Сознаешь ли ты значение своих слов? Ты пытаешься убедить меня в том, что Лекса и сестра ее, Лейва, неподвластны времени. Что они не старятся вопреки единственно возможному порядку.

Маг шумно вздохнул, ошеломленный оборотом, который приняла его беседа с правителем Салнира.

— Я никогда не думал об этом, — признался он. — Я всегда принимал как должное, что Лекса едва ли старше нас с тобой, и лицо ее не меняется с годами.

— Быть может, волшебники живут дольше, чем другие маги и простые люди? — предположил Митдар. — Либо чародейка научила камни продлевать ее молодость?

— Кто знает, — тихо отозвался Кристиан, рассеянно скользнув взглядом по гладкой столешнице из красного дерева.

Королю сделалось ясно, что спор о Лексе его другу неприятен, и он предпочел отступиться, заговорив о более отрадных вещах:

— Завтра Праздник Цветения, повеселись как следует. В Веллуре тебя ожидают вовсе не народные гуляния. О Квейдене я позабочусь сам, а ты пройдись по ярмарке, загляни в таверны.

— Я обещал тебе помощь и сдержу слово, — маг стукнул ребром ладони по краю стола. — Завтра еще до наступления темноты я предложу тебе решение.

Моэри взглянул на него странно.

— Знаешь, ты мог бы многого добиться в своей жизни, — внезапно произнес он. — Но не добьешься.

— Отчего это? — опешил Кристиан. Он не стремился к великим свершениям, однако подобные речи друга обидели его.

— Оттого, что сам не желаешь. Твою храбрость и твое благородство я не подвергаю сомнению. В тебе есть огонь, заставляющий людей верить в успех твоих начинаний, ты борешься и обладаешь умением завершать задуманное. Вот только зачастую ты ждешь принуждения, чьей-то указки. Этой зимой, к примеру, ты приложил усилия к обретению короны, только чтобы опровергнуть настойчивые обвинения в краже. Теперь ты стремишься рисковать ради спокойствия Роверика, твердящего о благе Веллуры. В Салнире же ты не покидал замок со дня своего возвращения. Отправиться в город и разделаться с Квейденом тебя побуждает моя просьба. А посему я повторяю — тебе не суждено достичь высот, если в тебе не пробудится жажда действий.

Митдар умолк и посмотрел на мага в ожидании ответа. Кристиан, в свою очередь, не сводил с короля глаз, полных немого изумления. Он совершенно не понимал, что и как ему говорить после столь непредвиденного нравоучения. Он лишь моргал и неотрывно глядел на друга.

Моэри, не выдержав, рассмеялся.

— Ох, теперь я затеял мыслителя изображать, — весело сказал он. — Чем не потеха? Пожалуй, все же найду себе преемника, обременю его короной, а сам отправлюсь странствовать на телеге с толпой забавников.

Обтерев после трапезы руки небольшим полотенцем, он добавил:

— Выбрось из головы мое ворчание. Я завидую тебе просто — ведь ты можешь все. Однако я тобой недоволен, ибо ты не используешь этот дар в полной мере. Ты живешь для себя, а я живу для своего народа, но я, к сожалению, не всемогущ, и мне остается лишь с грустью наблюдать, как ты небрежно обходишься с духовной силой, данной тебе богами.

Вслед за этим король встал, потягиваясь.

— Вечер обещает быть прекрасным, — заметил он. — Небо совсем расчистилось.

Маг, потрясенный до глубины души необычной беседой с Моэри, наконец смог проронить растерянно:

— Да ты, похоже, пьян. А если не так — что на тебя нашло?

— Вспомни, к кому ты обращаешься, мой темный гость, — погрозил ему Митдар. — Тебе должно выказывать больше уважения к правителю солнечного королевства.

— Да вы, похоже, выпили излишнюю меру вина, Ваше Величество, — покорно проявил учтивость Кристиан. — Или вы нездоровы? Ах, вы ведь упоминали, что желчь Квейдена оказалась заразной. Эта болезнь ослабляет ум, как я погляжу.

— В кузницу! — король сурово ткнул пальцем в сторону внутреннего двора. — И если до полуночи не подкуешь лошадей, ночевать будешь в стойле!

Выразительно отряхнув одежду от крошек, Моэри развернулся и решительным шагом отправился по своим делам. Уже из глубины покоев до Кристиана донеслось:

— И подниматься теперь будешь на рассвете!

Маг негодующе фыркнул, передвинул к себе стул короля и положил на него ноги, устроившись со всем возможным удобством. Налив себе еще вина из кувшина, мужчина сделал пару глотков, лениво обежал взглядом хижины, поля и горы вдалеке, а потом усмехнулся и закрыл глаза, намереваясь вздремнуть немного.

* * *

На следующий день в столице гремел праздник. Улицы наводнились приезжими и горожанами. В теплом воздухе, пронизанном солнечными лучами и поднятыми с мостовой пылинками, разливалась музыка, слышались звуки флейты, бубна, пастушьих рожков.

Сквозь толпы прохожих Кристиан и Моэри пробирались к рынку. Над их головами проплывали облака персиковых и яблоневых цветов, скаты крыш, по сторонам мелькали лица людей, под ногами то и дело шныряли кошки или собаки.

Маг, разбуженный непривычно рано, не вполне еще сбросил с себя оковы сна, и оттого казался отрешенно спокойным. На нем были черная рубаха салнирского покроя с расшитым золотой нитью воротом, черные штаны и сапоги из мягкой кожи, изготовленные кожевниками Брантиса. Лицо и руки Кристиана покрывал загар, синие глаза как будто горели ярче обычного, а темные волосы растрепались на ветру, добавив облику мага простоты и легкости. Проходящие мимо девушки — все как одна румяные, веселые, в белых рубашках и пышных цветных юбках чуть ниже колена — так и тянулись взглядами к мужчине, ободряюще ему улыбаясь. Многие узнавали его, перешептывались, смущенно опускали глаза, а затем снова смотрели, но Кристиан оставался безучастным к подобному вниманию, сосредоточенно шагая к рыночной площади. Однако не успевали девушки разочарованно надуть губы, как улыбки снова украшали их лица: за магом следовал сам король, лучившийся теплотой и любезностью. Заметив его, девицы немедленно расправляли переплетенные лентами косы на плечах, памятуя о том, что Его Величество все еще холост.[65]

На рынке шла оживленная торговля, и, очутившись там, Кристиан и Моэри попали в людской водоворот, огибающий ряды. За прилавками расположились столичные купцы, островные торговцы, крестьяне и ремесленники, приехавшие на праздник из дальних салнирских деревень. Воздух наполняло бормотание, то и дело раздавались зазывные крики, звенели монеты. До мага доносились обрывки разговоров, и салнирская речь сбивала его с толку. Так близка она казалась веллурской, но все же звучала чуждо, напоминая Кристиану, что он лишь гостит в Салнире.

Митдар обогнал его и махал рукой, зовя за собой, не давая остановиться. Втайне Его Величество решил отвлечь друга от размышлений о Квейдене, сожалея о своих давешних жалобах и просьбах. Король неизменно находил среди товаров занятные вещи и указывал на них Кристиану, который, впрочем, проходил вдоль торговых рядов без особенного воодушевления.

Наконец, стоя у лотка с орехами, привезенными в Салнир морским путем, маг услышал позади зычный голос купца, разносящийся над толпой:

— Голицы, голицы! Полдюжины за полцены!

Мужчина почувствовал прилив любопытства и повернулся к королю, передающему торговцу несколько медных монет:

— Моэри, что за голицы?

— Ох, как же это по-вашему... — призадумался Митдар. — Рукавицы такие из кожи. Подойди, сам увидишь.

Кристиан хотел было забыть о тех голицах и двинуться дальше, но продающий их купец так нахваливал свой товар, что маг не удержался и подошел к его лотку. Торговец тут же кинулся на молодого человека коршуном, болтая без устали:

— Пожалуйте, господин. Что после зимы осталось, задешево отдаю. Вот голицы, коли желаете, а то и доху впрок подберу, — мужик вывалил на прилавок пару шубеек, подбитых изнутри мехом, и принялся трясти ими под носом у Кристиана. — Вы долонью-то по ней проведите, на плечи накиньте — легонькая, хоть и мех! А не желаете про запас, так и для тепла товар имеется. Только гляньте, какие кросенца! Наши мастерицы дюже баские сработали. Все ленные, телу приятные. Есть простые, с пельчатым воротом или тесмяным. Вам с ластками или без? — торговец замер с льняной рубашкой в руках, вопросительно глядя на покупателя.

— Ага, — ошарашено подтвердил маг, совершенно не понимая, что у него спрашивают.

Купец покосился на него с подозрением, однако продолжил заливаться соловьем:

— Или, быть может, вам не одежда требуется? Я и рушниками торгую, сумами ткаными, чепраками. Чепраки-то посмотрите — браные, в ведро очень славно на лошадках красуются. На такие любой годиться станет, а ежели в дар кому, то и дару каждый зарадеется...

Кристиан, не дослушав, ошеломленно отвернулся от прилавка и медленно пошел вдоль ряда туда, где виднелась золотистая макушка Моэри. За спиной мага купец всплеснул руками:

— Ну куда же вы!

К королю мужчина приблизился с таким озадаченным видом, что Митдар прервал беседу со знакомым купцом и удивленно осведомился у друга:

— Что такое? Ты поглядел голицы?

Кристиан неопределенно кивнул.

— Отчего же у тебя такое лицо? — недоумевал Моэри. — Что торговец сказал тебе?

— Что-то про доху... — магу вспомнилось обилие странных слов, которые обрушил на него мужик, торгующий платьем: никогда еще молодому лорду не приходилось ощущать себя таким невеждой. — И про мастериц, которые делают кросенца и браные чепраки. А что такое ластки? — вдруг спросил он, выходя из своей задумчивости.

Король засмеялся:

— Тебе, должно быть, попался торговец из какой-то деревушки в дальних землях. Они такого наболтают, что и у меня голова распухнет. Пойдем-ка лучше к лотошнице, по шаньге купим.

— Что? — изумился Кристиан, затравленно глядя на Его Величество.

Митдар расхохотался, а потом закашлялся от мучной пыли, взметаемой в воздух порывами свежего ветра.

— Экий ты неуч стал, — проговорил он, вытирая заслезившиеся глаза. — И немудрено — в Корвуте затворником живешь, к народу не выходишь. Эдак скоро и меня не поймешь. Ватрушки я тебе предлагаю, — он хлопнул мага по плечу, — сочные, не пожалеешь.

Отведав мягких, горячих еще лепешек и побродив по рынку вслед за королем, Кристиан наконец разгадал задумку Моэри. Маг объявил ему поутру, что собирается на следующий же день покинуть Брантис и двинуться к Веллуре, а потому Его Величество, верно, решил развлечь гостя напоследок, не оставив ему ни мгновения на мысли об алмазных копях. 'Хитрый упрямец, — подумал лорд, с упреком глядя королю в спину. — Однако я сделаю, что обещал'.

Они снова шли по улице мимо приземистых хижин, и когда Митдар остановился, чтобы раскланяться с кем-то из горожан, Кристиан шмыгнул в сторону и незаметно укрылся за спинами прохожих. Ему удалось обогнать короля на двадцать шагов, прежде чем тот хватился друга. Маг ясно представлял недовольный взгляд, летящий ему вслед, но так и не обернулся, а Моэри не стал окликать беглеца — лишь укоризненно покачал головой.

Обретя свободу, Кристиан отправился к пересечению все той же улочки с главной дорогой Брантиса. Там на углу располагалась таверна, а близ нее — небольшое каменное строение с черепичной крышей. Мудрецы-архивариусы хранили в его глубинах старейшие свитки и рукописи, коим не нашлось места в замке короля. Обыкновенно о них справлялись только мыслители, но молодой маг теперь питал надежду отыскать среди пыльных листов ловушку для Квейдена.

Переходя дорогу, которую жители города называли Фонарной, Кристиан вдруг почувствовал, что за ним кто-то наблюдает. Ощущение это неприятным холодом скользнуло по его шее, разбежалось по спине гусиной кожей и пропало, но маг тут же обернулся, чтобы оглядеть улицу и соседствующие с ней хижины. Ему даже показалось, что за углом одной из них мелькнуло нечто темное, как будто складки плаща или подол платья, но мужчина не испытал в том уверенности.

Внимательно обыскав глазами все доступное взору Кристиан все же решил, что ошибся. Или, быть может, Моэри послал за ним кого-то, приказав тенью следовать за магом.

Постояв немного и не заметив вокруг ничего странного или опасного, молодой лорд продолжил путь. Его вдобавок уже сердито окликал возница, погоняющий медленно идущих в гору лошадей-водовозов.

В строении, которое занимали теперь архивариусы Брантиса, Кристиан, к собственному удивлению, пробыл не слишком долго. Мудрецы сноровисто принесли ему нужные свитки, и магу пришлось потрудиться только над разбором рун. Когда солнце преодолело треть пути от полудня к закату, лорд снова вышел на залитые светом городские улицы, в этот раз прижимая рукой уложенный за пазуху листок пергамента.

По столице все так же расхаживали музыканты, наигрывая веселые мелодии. Песен слышно не было, но они в Салнире выступали за редкость. Народ солнечного королевства пуще всего любил танец — задорный или неторопливый, как душа попросит. С приходом тепла жители салнирских деревень частенько плясали вечерами под звуки рожков, дудочек, трещоток и бубнов. Столичные музыканты добавляли к ним флейты и обтянутые толстой кожей барабаны, привезенные с островов за Песчаным морем.

В праздник едва ли не на каждой улице нашлась бы толпа танцующих людей и тех, кто глазел на них. Стремясь поскорее найти Моэри, Кристиан старался огибать эти веселые сборища, но дважды чьи-то ловкие руки вовлекали его в хороводы, выбраться из которых ему удавалось не сразу. Вокруг все хлопали в ладоши, босые ноги девушек резво переступали по нагретой мостовой, стучали подметки юношей и мужчин, звенел бубен и пели флейты, и маг кружился и кружился в танце, покуда не вспоминал о найденном в архивах свитке.

Добравшись наконец до городской площади, где он надеялся встретить короля, Кристиан увидел высокий помост, на котором под бой барабанов кувыркались в воздухе и ходили на руках забавники. Из толпы раздавался одобрительный свист, восторженно кричали дети. У края площади маг заметил Кайта, с любопытством наблюдавшего за представлением. Митдар стоял неподалеку, у пустующей коновязи — в Праздник Цветения горожанам и странникам не разрешалось выводить лошадей на улицы. Конный путь проходил только по Фонарной дороге и по нижнему ярусу города, где на окраинах располагались конюшни.

Моэри, захваченный зрелищем, разглядел рядом с собой друга, только когда тот коснулся его плеча.

— Куда ты запропастился? — прокричал Его Величество, стараясь перекрыть голосом шум, разносящийся по площади. — Здесь так весело!

— Я должен показать тебе нечто важное! — крикнул в ответ маг, однако в это мгновение толпа бурно приветствовала забавников-глотателей огня, а потому Митдар лишь наклонился к другу, стараясь разобрать его слова и переспрашивая громко:

— Что?

Кристиан в раздражении ухватил его за рукав и потащил за собой, заставляя покинуть площадь. Кайт пустился было за ними, но король покачал головой, велев мечнику держаться в отдалении.

Пройдя немного по улице, маг беззастенчиво толкнул дверь чьей-то хижины и шагнул за порог, увлекая за собой Моэри. Внутри царила полутьма — ставни были закрыты неплотно. От глинобитных стен тянуло прохладой и сыростью, в воздухе разлился приторный запах, какой обыкновенно бывает в жилищах стариков. На верхний ярус хижины уходила потертая деревянная лестница с широкими ступенями, и через проем было слышно, как кто-то — верно, хозяин или хозяйка — гремит там плошками.

— Что ты затеял? — сердито зашептал Митдар. — Здесь кто-то живет, выйдем на улицу!

— Постой, — Кристиан, опускавший руку, чтобы затворить дверь, теперь снова сжал другу предплечье. — Нам нужно побеседовать с глазу на глаз. Тут никто не помешает.

— Хорошо, — уступил король, — только говори быстрее. Хозяин в любое мгновение может спуститься и выгнать нас. Ты догадался, как отобрать копи у Квейдена?

Лорд досадливо прикусил губу, уповая на то, что Моэри не увидит этого в темноте, однако тут же разозлился на себя — ведь правды ему все равно не избежать.

Помолчав немного, он изучил прищуренным взглядом глубокие тени под лестницей и в углах хижины, и убедившись, что нежелательных свидетелей их разговору нет, тихо спросил:

— Ты знаешь, как последний наместник получил алмазные копи?

— Просто завладел ими, наверное, — удивился Митдар. — Гредвир отчего-то не потребовал их для себя, хотя ему принадлежали все салнирские земли.

— Он не требовал их, потому что после войны с варварами преподнес их в дар своему первому наместнику в Салнире. Им он назначил одного из командующих гвардией. Ты помнишь, сколько наместников сменилось с тех пор?

— При Гредвире их было трое, а затем трон перешел ко мне, — ответил король и нетерпеливо осведомился: — Для чего ты обращаешься к тем временам?

— Я нашел некий свиток в архиве, — голос Кристиана звучал напряженно, будто слова давались ему с трудом. — Это королевский дарственный указ, заверенный печатью Гредвира. Он отдал рудники наместнику и в похвалу за верную службу приказал не облагать их налогом. Разумеется, если их владелец сам не пожелает пополнять казну королевства.

Моэри разочарованно охнул, однако терпеть поражение не намеревался:

— Но ведь теперь у Салнира свой король! Да и последний наместник отказался от рудников, когда продал их Квейдену!

— Он продал их, укрыв от Квейдена истину. Едва вступив в свои права, наместник, как и его предшественники, вписал в указ свое имя, подтверждая, что рудники принадлежат ставленнику короля и от налога свободны. Потерпев же неудачу в поиске алмазов, он согласился продать их купцу, но обманул его, умолчав об указе. И Квейден до сей поры платит налог в салнирскую казну.

— Я отменю этот указ! — решительно воскликнул Митдар, позабыв об осторожности. — И прикажу написать новый. Неужели я позволю Квейдену копить богатство, не принося никакой пользы?

— Я ведь спросил тебя, сколько наместников сменилось за правление Гредвира, — грустно заметил маг. — Они все оставили в указе свои имена.

— Их было... О-о... — осекся Моэри и выдохнул потрясенно: — Закон Трех Королей![66]

— Именно. Трое наместников, наделенных властью самим королем.

— О, боги! — Его Величество прижал ладони ко лбу, не веря в столь оглушительное невезение. — На стороне Квейдена кровные обычаи древних. Я не могу стребовать с него ни единой монеты!

Он умолк, тяжело дыша, а рядом виновато молчал Кристиан. Мага мучил стыд от того, что вместо помощи он принес плохую весть.

С площади по-прежнему доносились веселые крики, хлопки, бой барабанов. На верхнем ярусе хижины кто-то закашлялся по-стариковски, а после начал притопывать ногой, следуя за ударами музыкантов. Праздник Цветения продолжался, даже если для кого-то день выдался не слишком радостным.

Наконец король вздохнул глубоко и с сожалением произнес:

— Теперь придется вернуть Квейдену все, что он платил в королевскую казну. Вот как дело обернулось — я ему еще и должен!

Он сердито топнул ногой, а Кристиан сказал искренне:

— Это моя вина. Я прощу прощения за свою оплошность. Мне не следовало...

— Уж лучше ты расскажешь мне о такой беде, чем кто-то из Мастеров или этот лицемерный купец, — прервал его Моэри. — Это чудо, что свиток по сей день содержится в тайне. Если бы Квейден нашел его первым, он не преминул бы представить меня вором и мошенником перед всем королевством! Мы опередили его, хоть в этом нам повезло.

— Что ты будешь делать? — сочувственно спросил маг.

Митдар задумчиво поворошил рукой волосы, пропустив сквозь пальцы густые пряди.

— Сложно решить, — признался он. — Если я открою купцу правду, то потеряю доход с алмазных копей на веки вечные. И это при пустеющей казне, когда я не могу отказаться даже от медной монеты. А если промолчу, то пойду против совести, и каждый день меня будут донимать мысли о том, что я намеренно лгу и граблю подданного короны. Гордиться собой мне уж точно не придется. Кто-нибудь видел, как ты забрал свиток?

— Нет, я проявлял осторожность. Спрятал его, когда остался в архивной комнате один, а позже привлек внимание мудрецов к другим рукописям. Они принесли мне такой ворох пергаментных листов, что вряд ли хватятся одного из них. Ты хочешь хранить свиток у себя? Или мне...

— Да, — быстро отозвался Моэри. — Я заберу его.

Маг достал из-за пазухи свернутый листок с неровными краями, обвязанный красной тесьмой, и передал его королю. Тот укрыл его под одеждой, а затем сказал:

— Я убежден, что у Квейдена есть соглядатаи в Брантисе. Они, вне сомнений, постараются узнать, для чего ты посещал архив, но мне хватит времени поразмыслить.

— Я могу увезти свиток и избавиться от него, — предложил Кристиан. — Квейден не докажет...

— В Веллуре еще остались осведомленные об указе люди, — возразил Митдар. — Пожелай кто-то справиться у них о салнирских рудниках и наместнике, едва ли они откажут. И когда их гонцы принесут эту весть, всем сделается ясно, что я затеял обман. Да я и сам не стерплю подобную ложь. Я промолчу теперь, но вскоре все же придется положить этому конец, — он остановился на мгновение, а потом добавил: — Мне нужно подумать.

— Я останусь и помогу тебе. Ты советовал мне не возвращаться в Веллуру. Пусть Роверик...

— Нет! — отрезал Моэри. — Ты сделаешь, как решил. Ты вернешься в свое королевство, придешь на выручку мастерам Брадоса в случае восстания, а когда волнения улягутся, снова отправишься в Салнир. И тогда мы побеседуем об алмазных копях.

Маг открыл рот, чтобы произнести что-то, но Его Величество ему не позволил:

— А что до теперешнего разговора, то мы не будем продолжать его. В королевстве Праздник Цветения, Квейден уехал в свои земли, и я не спешу с поисками ответов. Вернемся на площадь, разреши мне настоять на этом.

Кристиан стиснул зубы, отчего на лице его дрогнули желваки, но подавил желание воспротивиться и отступился.

— Ты очень упрям, — укорил он друга.

— Ты наставляешь меня своим примером, — усмехнулся тот, указывая магу на дверь.

Не успели они достигнуть порога, как вдруг наверху что-то загремело, послышалось ругательство, и по деревянным ступеням лестницы застучал небольшой чугунный котел, с гулким звоном упавший на пол и подкатившийся к ногам короля и его веллурского гостя. Вслед за котлом появился хозяин хижины — высокий, костлявый старик, весь нескладный, с редкими косматыми волосами, серыми и сальными, и такой же бородой. Он яростно плюнул на ступени, а затем еще раз — в сторону, и, ругаясь самым непотребным образом, принялся спускаться по лестнице.

Увидев чужаков, он вздрогнул, резко остановился и замахал на них рукой, бормоча под нос что-то бессвязное.

— Доброго вам дня! — дружелюбно поприветствовал его Моэри. — Вот заглянули к вам в праздник, здоровья пожелать. Не требуется ли помощь какая?

Старик уставился на него выпуклыми безумными глазами, даже затаил дыхание ненадолго, а потом отчего-то стукнул себя кулаком по груди пару раз и внезапно завопил срывающимся голосом:

— Воры! Воры!

— Вовсе мы не воры, — попытался унять его Митдар, но хозяин уже бросился вниз, оскальзываясь и не переставая верещать 'Воры, воры!'.

Кинувшись в темноту под лестницей, старик схватил метлу и крепко сжал ее обеими руками в угрожающей манере. Когда он обернулся к непрошенным гостям и замахнулся на них, мужчины поняли, что лучшим для них будет немедленно удалиться, а иначе они подвергнутся позорному нападению.

Кристиан тут же распахнул дверь и резво очутился на уличной мостовой. Митдар шагнул за ним, но тут проворный старик подскочил к королю и мстительно огрел его жесткими прутьями по спине, хорошенько приложившись ко хребту.

— О-ёй! — воскликнул Его Величество и метнулся за порог, прикрывая рукой голову, чтобы ее, не дай боги, не разбил разъярившийся дед.

Оказавшись на улице, Моэри едва успел перевести дух и сказать 'Вот же напасть!', как выяснилось, что старик и не думал останавливаться. Метла со свистом рассекла воздух и ударила короля по ногам чуть выше коленей. Столь убедительная неприязнь заставила лорда и Митдара обратиться в бегство, а старик — к их общему изумлению — вдруг пустился за ними, надрывно крича:

— Воры, воры, воры!

Мужчинам пришлось расталкивать и огибать прохожих, вслед им полетели смешки. Старик же вскоре запыхался и отказался от погони. Прохожие шарахались от него, ибо теперь он стоял посреди улицы, извергал злобные ругательства и неистово плевался. Затем он внезапно начал колотить метлой по стенам других хижин, а после перекинулся на проходящих мимо горожан, одетых в светлые или темные рубахи, подобные тем, что были на Моэри и Кристиане. Все это время он выкрикивал лишь одно слово:

— Воры!

Люди на улице сперва разбегались, кто куда, девушки визжали испуганно, а те, кто наблюдал за происходящим издали — смеялись. В скором времени, однако, вокруг безумного старика появились недовольные, желающие силой отучить его досаждать честным, добропорядочным горожанам, и тогда он поутих, отступив к порогу своей хижины. Там он принялся остервенело бить метлой по земле, ломая прутья.

Король и его друг благополучно укрылись за углом одной из хижин, и теперь Митдар осторожно выглядывал оттуда, наблюдая за странными действиями старика.

— Дурной дед! — возмущался он. — Я ему здоровья пожелал, а он меня метлой по спине! Едва короля в калеку не обратил!

За его плечом Кристиан засмеялся, расслабленно прислоняясь к прохладной шершавой стене хижины. Моэри бросил на него сердитый взгляд и упрекнул:

— Это все твоя вина! Зачем повел меня к неразумному старику?

— Я ведь не ведал, кто кроется за дверью, — маг насмешливо развел руками: — Это боги ниспослали нам испытание, спрашивай с них!

— С глазу на глаз побеседовали, как же, — буркнул король. — К закату вся столица узнает, кого я навещал на пару с мастером. Славно мы людей повеселили!

— Пусть сплетничают, — пожал плечами Кристиан. — Но вот если старик слышал наш разговор...

— Что вы, милорд, он глух как пень! — Кайт приблизился к ним незаметно, и Моэри даже вздрогнул, когда в двух шагах от него раздался голос мечника. — Да и зрением слаб. Он и раньше, бывало, чудил, но безобидно. Верно, к старости совсем умом тронулся.

В подтверждение его слов с улицы донеслись крики старика, призывающего непременно казнить двух воров, посягнувших на добро почтенного горожанина.

Митдар запыхтел недовольно, а Кристиан прижал ко рту кулак и прикусил его зубами, чтобы сдержать смех. У мечника же подрагивали щеки — он равным образом боролся с собой. Заметив это, Моэри велел ему негодующе:

— Ну сделай же что-нибудь! Пойди, да скажи ему, что король всех покарает!

Кайт, старательно убирая с лица улыбку, тут же отправился выполнять поручение, а Его Величество покосился на друга и увидел, что тот повернулся к нему спиной, и плечи его трясутся.

— Чтоб тебя духи забрали! — от души пожелал ему Митдар, отчего маг и вовсе повалился на колени, хохоча. Люди, проходящие мимо них по мостовой, с удивлением поглядывали в их сторону.

Когда Кайт наконец уговорил старика вернуться в хижину, обещав ему, что король поступит по справедливости, Кристиан и Моэри продолжили путь, решив вернуться на площадь, где уже начались народные забавы и танцы. Музыканты там наигрывали задорные мелодии, привезенные ими в столицу из разных деревень, а детям раздавали сладости даром.

Пробираясь сквозь толпу вслед за другом, маг внезапно спросил его:

— Ты не посылал за мной Кайта или другого мечника, когда я отправился к архиву?

— Нет, я подумал, тебе не нужны надзиратели. Тебя что-то тревожит?

Кристиан лишь тряхнул головой и не ответил, показывая королю, что никакого беспокойства нет. Он и сам уже сомневался, что чувства не обманули его.

Время в охваченном праздником городе летело подобно птице. Улицы были заполнены людьми, их громкой, быстрой речью, музыкой. Когда красно-золотое солнце наполовину опустилось за горизонт, маг вспомнил о скором отъезде и отправился в Корвут, чтобы позаботиться о некоторых приготовлениях. Он собрал дорожную сумку, оповестил слуг о том, что не позднее завтрашнего полудня ему потребуются съестные припасы и оседланный конь. Затем он помылся в купальне, а после ему принесли легкие блюда и напитки. Моэри к трапезе не пришел, наверняка заглянув в одну из таверн, однако маг намеревался возвратиться на площадь, где ожидал встретить его снова.

Сумерки оказались скоротечными, и, выйдя на каменную площадку рядом со своими покоями, Кристиан увидел, что столицу уже накрыла темнота, в которой ярко горели фонари и факелы. Ветер усилился, стал свежее. Прохладный воздух неумолимо касался кожи, напоминая о середине весны, обманчиво похожей на лето. Маг поежился и набросил на плечи плащ.

Замковый двор, мощеный светлым камнем, пустовал. Молодой лорд пересек его и по длинным узким ступеням спустился ниже — к арке крепостных ворот. За его спиной чернели мастерские и караульные, над ними в теплых желтоватых огнях возвышался великолепный Корвут Банна. Еще выше загадочно светили россыпи звезд и молодой, растущий месяц. Ткацкие полотна, закрепленные на золотых кольцах вместо флагов, хлопали на ветру по левую руку от паласа.

Городские улицы бурлили в праздничном оживлении, и там Кристиану немедленно сделалось теплее. Он быстро шагал вперед, ощущая, как в душе его все больше разгорается возбужденное веселье. Вскоре он снял плащ, а достигнув площади, и вовсе оставил его на коновязи.

В стороне от танцующих людей у небольшого костра замковый кухарь и его помощники варили пряное вино, рядом стояли бочки, привезенные в дар городу салнирскими виноделами. Напиток разливали в глиняные кружки, которые горожане приносили с собой из дому, а потом разбивали о мостовую, надеясь привлечь счастье в грядущем году. Поутру осколки тщательно собирали и находили им применение в строительстве дорог.

Те, кто не принес с собой подходящий сосуд, покупали его у столичных гончаров, торгующих с лотков на краю площади. Кристиан отдал им три медные монеты и получил взамен высокую глиняную кружку, которую ему сноровисто наполнил вином кухарь. Подождав, пока напиток перестанет обжигать горло, маг выпил его большими, уверенными глотками. Затем размахнулся и без сожалений бросил кружку под ноги, превратив ее в груду осколков. 'За удачный год', — подумал он.

Танцы сменялись один за другим, на площади теперь собралось десятка три музыкантов. К лорду без стеснения подходили девушки, вовлекали в хороводы или плясали с ним в паре. Несколько раз Кристиан замечал в толпе Моэри, и король тоже увидел его однажды, приветственно помахав рукой. Его Величество частенько появлялся среди танцующих и, казалось, решил составить непременное знакомство со всеми девицами города, не состоящими в замужестве. Их отцы, впрочем, не возражали против подобной затеи.

Кое-кто из толпы носил маски — традиция, которой продолжали следовать островные жители, переселившиеся в Салнир. Говорили, что на самих островах каждый год проводились пышные шествия и празднества, в которых все скрывали свои лица, и даже королевская семья могла оказаться рядом с простолюдинами, сменив шелка на скромные одеяния.

В солнечном королевстве обычай перенимать не спешили, однако и порицания он не встретил. Такой забаве частенько предавались дети. Они упрашивали отцов и матерей вырезать им из дерева круглые маски с прорезями для глаз или сшить из старого тряпья волчьи и лисьи головы. Салнирцы постарше обряжались в изящные маски, привезенные купцами из-за моря.

Кружась по площади с хорошенькими девушками, Кристиан изредка наталкивался взглядом на подобных людей — тех, что прятали лица. От них магу становилось неуютно: ему мнилось, что из-за прорезей в масках за ним наблюдают внимательные глаза, не пропускающие ни единого шага. Лорд пытался убедить себя, что воображение играет с ним плохую шутку, что в крови его говорит выпитое вино, но все же не мог отделаться от уже знакомого ему чувства — словно кто-то втайне смотрит на него, лишь изредка отворачиваясь.

Только к ночи Кристиан сумел забыться и перестал уделять внимание обладателям масок. Он плясал, снова выпил вина, обменялся парой слов с Моэри. Никто не досаждал ему, не скользил за ним тенью. 'Должно быть, я слишком долго оставался в Салнире, — рассудил маг. — Я измышляю опасности там, где попросту ничего нет'. Решив подобным образом, он начисто выбросил из головы подозрения и всецело отдался празднику.

Наконец, танцуя в третий раз со стройной черноволосой дочкой городского лекаря, Кристиан заметил у края площади высокую фигуру в темном плаще и маске, закрывающей глаза и лоб. Тревога его вспыхнула снова с необъяснимой силой: ему неожиданно почудилось, что человек этот прибыл на праздник не случайно.

Ловко переступая ногами, маг постарался не выпускать его из виду и оказаться к нему поближе, чтобы лучше рассмотреть. Незнакомец стоял, не двигаясь, но понять, наблюдает ли он за кем-то, было непросто. Различить его взгляд мешали маска и наброшенный на голову капюшон, оставляющий лицо в тени.

Танец еще не завершился, когда Кристиан вдруг увидел, что человек в плаще пробирается сквозь толпу, намереваясь покинуть площадь. Мага охватило нетерпение — он осознал, что другой возможности раскрыть тайну незнакомца ему может не представиться. Он не конца еще испытывал уверенность в своей правоте — в том, что тот человек с некоей целью преследует его — однако упустить темную фигуру означало потерять всякую надежду на ответ, а потому лорд наспех принес извинения дочери лекаря, оставил ее среди танцующих людей и устремился туда, где виднелся капюшон незнакомца, проталкивающегося сквозь ряды горожан.

Не мешкая и особенно не церемонясь, Кристиан бросился в толпу и начал пробиваться вслед за человеком в плаще. Несколько раз он слышал недовольные восклицания, когда задевал кого-то плечами, но останавливаться и не думал. Всего несколько шагов отделяло его от загадочной фигуры и, преодолев их, он крепко схватил незнакомца за руку, а затем дернул, поворачивая его к себе.

От удивления маг едва не отшатнулся. Верхняя часть лица замершего перед ним человека все так же была скрыта маской, обтянутой бархатом, но линия губ и подборок явились отчетливо женскими, как и темные глаза, опушенные длинными ресницами и своим изгибом напоминающие миндальные косточки. Из-под капюшона выступали гладкие угольно-черные волосы, тщательно подвязанные тесьмой. Ростом женщина уступала Кристиану, однако среди других девушек столь же высоких нашлось бы немного.

Пару мгновений маг взирал на нее в изумлении, а потом незнакомка с силой вырвала у него свою руку и снова юркнула в толпу, стараясь затеряться среди пришедших на праздник горожан. Лорд клацнул зубами от досады, кидаясь за ней. Теперь он совершенно уверовал в правильность своей догадки — эта женщина скрытно наблюдала за ним и теперь желала остаться неузнанной. Он не хотел позволить ей этого.

Незнакомка двигалась с достойной похвалы сноровкой, и когда Кристиан выбрался из толпы, он увидел только полу ее плаща, мелькнувшую на узкой каменной лестнице. Выбитая в скалах тропа вела на улицу ниже ярусом, и маг, не раздумывая начал спускаться по ней, стремительно преодолевая неровные ступени, хоть и опасно это было в темноте. Холодные стены поднимались по обе стороны от него, эхом разносили звук торопливых шагов. Впереди высокая тень метнулась направо, исчезнув за углом, и маг испугался, что женщина сумеет ускользнуть от него.

Выбежав на улицу, где низенькие хижины перемежались садами, Кристиан остановился и не смог удержать в горле разочарованный стон. Незнакомка опередила его едва ли на десяток шагов, однако этого ей оказалось достаточно, чтобы найти укрытие. Теперь маг стоял на дороге, тяжело дышал и обводил взглядом раскидистые ветви садовых деревьев, очертания которых обрисовывал свет месяца. Сердце мужчины отбивало гулкие удары в груди, и он сознавал, что теряет время. Та женщина, верно, притаилась где-то за ближайшей оградой и попросту переждет в темноте или проскользнет за его спиной, когда он будет осматривать яблони. Она двигалась так ловко, что забор ей пришелся бы только в помощь.

Наугад подойдя к воротам сада, разбитого по левую сторону дороги, маг толкнул створки, но висячий замок преградил ему путь. Сажать деревья в Брантисе было хлопотным делом — приходилось возить из долины плодородную землю, платить за бочки с водой, а потому каждый хозяин окружал свои зеленые владения оградой и запирал их надежно. Двери хижин порой не затворялись, даже если горожане уходили на рынок, где подолгу выбирали товары. В садах же попадались и капканы от воров.

Не желая после мучиться угрызениями совести от проявленного бездействия, мужчина ухватился руками за верхний край ворот и подтянулся, заглядывая в сад. Тщетность попытки нисколько не удивила его. Деревья тонули в густой тени, и различить между ними человека не удалось бы самому зоркому лучнику. Перебираться же в сад Кристиану не хотелось — в подобной затее он не видел толка.

Опустившись на землю, маг в раздражении пнул ворота ногой. Та женщина пряталась поблизости, он знал это. Обидное чувство поражения от такой мысли становилось еще острее.

Он вдруг подумал о стрелке, спасшем его в бою с разбойниками. Арбалетчик тогда прятался на крыше, никем не замеченный, а ныне за лордом следовала незнакомка. Что, если кто-то нанял кнэфов оберегать жизнь Кристиана? Они охраняли его тогда в Брадосе и не оставили даже в салнирской столице. Неужели его подстерегает опасность, а он не ведает об этом? Но для чего кому-то выказывать подобную заботу? И как объяснить чудесное исцеление в Горелом лесу?

Кристиан рассеянно посмотрел на небо, где бежала Белая Река[67], в которой купались звезды. С таких вершин, должно быть, всех видно: и девушку в бархатной маске, и самого мага перед лицом потаенной угрозы, и Вейрана в Золотой Долине, и королеву Лексу, с ее красивыми зелеными глазами, пронзающими душу. Видны все судьбы и все ответы, каждый восход и закат человеческий. О боги, вдруг понял он, ведь это верная скука! Как пуста жизнь, если в ней нет ни одной загадки!

На плечо молодого лорда внезапно легла чья-то рука, и он содрогнулся всем телом, разом вырываясь из плена своих размышлений. Отступив на шаг в сторону и обернувшись, он разглядел перед собой Кайта.

— Любуетесь звездами, мастер? — растерянно спросил мечник, не ожидавший, что Кристиан отпрянет от него столь решительно.

Маг помотал головой, а губы его шевельнулись, как будто произнося: 'Нет'.

Кайт помолчал мгновение, немало удивленный замешательством лорда, затем окинул улицу быстрым любопытным взглядом.

— Король искал вас, — сказал он. — Если вы свободны...

Кристиан кивнул и первым стронулся с места, направившись к каменной лестнице.

За его спиной мечник еще раз обежал взором крыши хижин и кроны деревьев. Нагнав мага и взбираясь по ступеням вслед за ним, он осторожно осведомился:

— Быть может, вам требуется помощь, милорд? Я могу отрядить гвардейцев...

Кристиан обдумал его слова. Мечники, пожалуй, пригодились бы ему в поисках, однако что-то теперь сдерживало мага. Его уже наполняло некое чувство завершенности, словно он пресытился погоней, оставил незнакомку позади в темных садах Брантиса. В ту ночь ей больше не угрожало раскрытие тайны.

— Мне ничего не нужно, — спокойно ответил лорд. — Благодарю.

Кайт не осмелился проявить настойчивость, и на том разговор был окончен. Мужчины вернулись на площадь, где продолжался Праздник Цветения.

Кристиан танцевал в толпе до самого рассвета, опьяненный сладким салнирским вином и весельем, щедро льющимся на него отовсюду. Женщина в темном плаще пропала бесследно, и маг ничуть не тосковал по ее пристальному взгляду. Ему даже хотелось, чтобы она дала ему время насладиться покоем, ведь впереди его ждала Веллура, замершая в предчувствии грозы.

Когда небо на востоке значительно посветлело, а горожане начали расходиться по домам, Кристиан подхватил с коновязи свой плащ и отправился во дворец короля. Он шел быстро, не жалуя уставшие ноги, и вскоре миновал арку крепостных ворот, отделяющую Корвут Банна от затихающих улиц. Ни разу не замедлив шаг, он преодолел все лестницы, залы и переходы, ведущие к его покоям, распахнул дверь и бросился на высокую пышную постель, не в силах снять хотя бы сапоги. Он уснул мгновенно и крепко спал до полудня, пока Нэйла не разбудила его, напомнив, что во дворе его ждет оседланная лошадь.

Глава 2 ↑

В тот день, когда маг покинул Брантис, лорд Роверик прибыл в Брадос ко двору короля. Он казался обеспокоенным, и многие заметили бледность на его лице, однако он объяснил это следствием болезни. Истинная же причина его волнений крылась в решении, которое хозяин Анжена принял до отъезда. Оно тяготило его, но казалось бесспорно необходимым — с его помощью Роверик надеялся изменить судьбу королевства.

Отправляя послание Кристиану, лорд действительно умолчал о своей истинной задумке. Он по-прежнему полагал, что наилучшим правителем для Веллуры станет Моэри, и если сам салнирский король не видел этого, то долгом Роверика было оказать ему содействие в выборе правильного пути.

Рассудив, что лишь война побудит Митдара вторгнуться в Веллуру, лорд начал искать надежный способ развязать противостояние. Гибель Виллена пришлась ему на руку, случившись в подходящее время. Брейвен, сын Виллена, славился горячим нравом и любил похваляться своим воинским искусством, из чего Роверик теперь намеревался извлечь пользу. На королевском пиру в честь новых владетелей родовых земель он приблизился к молодому лорду и, источая любезность, обратился к нему с приветственной речью:

— Долгих лет здравия, лорд Брейвен. Как славно, что югом отныне будет управлять ваша твердая рука. Все эти беглые крестьяне...

— О чем это вы? — грубо спросил мужчина. Его утомили придворные учтивости, и пиршественную трапезу он нашел весьма скудной, а потому находился в плохом расположении духа.

Роверик изобразил удивление:

— Неужели вы не слыхали? Эти вести уже достигли столицы.

— Да не тяните же! — раздраженно вскричал лорд. — Говорите прямо!

— Как пожелаете, — Роверик слегка пожал плечами. — Я слышал, что крестьяне из южных земель самовольно покидают свои деревни и вместе с купеческими обозами отправляются в Салнир, искать там лучшей участи. Мне говорили, что среди них попадаются и крестьяне лорда Виллена — теперь, стало быть, ваши подданные.

— Что за чушь? — гнев Брейвена вспыхнул, как огонь. — Они не осмелятся! Кто распускает подобные сплетни?

— Некоторые купцы из городской гильдии. За пару из них я могу поручиться, я давно веду с ними торговлю. Если вам нужны их имена...

— Пожалуй, что нужны, — лорд зло стукнул пустым кубком о столешницу. — Я желаю задать им вопросы об этих слухах.

Роверик с готовностью произнес несколько имен, мысленно отмечая первую победу. Он сам подкупил тех торговцев, чтобы они поведали Брейвену о виденных ими беглецах. Еще ранее он послал в южные земли доверенных людей, которые под видом разбойников сожгли и разграбили две деревни, лежащие ближе других к Салниру. Вслед за этим один из ратников Анжена предстал перед горюющими крестьянами, назвавшись гонцом лорда Брейвена, и объявил, что новый господин не хочет отстраивать деревни из пепла. 'Здесь будут пастбища, — зычно сказал он столпившимся вокруг него людям. — Или конюшни для породистых рысаков. Хозяин отмерил вам серебра за ваши лишения и приказал убираться из этих земель'.

С этими словами ратник бросил на землю небольшой мешок с серебряными монетами и собирался ускакать прочь, но ропщущие крестьяне остановили его, вопрошая с отчаянием, куда же им податься. 'Господину о том заботиться недосуг, — презрительно бросил мнимый гонец. — Идите в другие края. Хоть в Медные ворота стучитесь, коли смелости хватит. Пусть король Митдар осеняет вас своим милосердием'.

Оставить свой замысел в столь непрочном положении Роверик, разумеется, побоялся — лишенные крова крестьяне должны были направиться в Салнир, и никак иначе. Велев ратникам собрать толпу бродяг, лорд наказал заплатить им, чтобы те брели к южной границе и призывали всех недовольных Никлосом и знатью присоединиться к бегству в солнечное королевство. Так Роверик все же сумел добиться своего — две сотни крестьян Брейвена, исполнясь храбрости, подхватили уцелевшие пожитки и повернули к Медным воротам, ведомые надеждой на то, что веллурские стражники не посмеют встать на пути у немалой толпы отчаявшихся людей.

События эти происходили в дни, когда Брейвен со свитой покинул родовой замок, проследовав в столицу. Оттого он еще не знал, что на окраинах его земель творятся непотребные дела. Уповая на горячность молодого лорда, Роверик ожидал, что тот, услышав вести с юга, немедленно возвратится в свои владения, обнаружит исчезновение крестьян и пустится в погоню. Если салнирские воины откажутся выдать ему беглецов, он созовет свою гвардию и потребует от короля Моэри возмещения убытков.

Расчет Роверика оказался верен, и Брейвен даже не стал дожидаться окончания пира, чтобы потолковать с купцами. Он немедленно отправился в торговую гильдию, забрав с собой половину свиты. К его счастью, король и королева-мать к тому времени уже возвратились в свои покои, сославшись на нездоровье, а потому оскорбления их величествам ранний уход Брейвена не нанес. Остальные же гости вполне могли стерпеть подобный поступок.

Едва лорд вышел из трапезной залы, к Роверику приблизился Его Светлость Хенрик, владетель южных земель, расположенных между Лошеном и Медными воротами.

— Отчего это, любезный друг, лорд Брейвен покинул нас в такой спешке? — снедаемый любопытством, спросил он.

— О, до него попросту дошли вести о беглых крестьянах, — отозвался Роверик. — По городу ходят слухи, что работники короля из южных краев укрываются в Салнире. Говорят, даже в землях Брейвена есть покинутые деревни. Быть может, это все пустые сплетни, однако молодой лорд пожелал убедиться в том самолично. Я, признаться, не слишком обеспокоен, но если дело обернется правдой, то у Брейвена появится возможность снискать расположение короля.

— Каким же это образом? — нахмурился Хенрик.

— Ну как же! Он вернет королевских крестьян и заслужит благодарность их величеств.

Погрузившись в задумчивость, лорд раскланялся с Ровериком и вернулся за свой стол, а на следующий день отбыл из Брадоса в собственные владения. Оставлять всю славу Брейвену ему не захотелось.

Роверик намеренно задержался в столице, якобы из-за торговых нужд, и вскоре снова праздновал успех, когда его пригласили ко двору Никлос и королева-мать. Систения выразила обеспокоенность разговорами о беглых крестьянах и попросила лорда развеять ее сомнения.

— Ваше Величество, — смиренно ответил ей Роверик, — я пересказываю лишь то, что слышал от других. Купцы в городе упоминали беглецов на юге, и лорд Брейвен, исполняя свой долг, решил выяснить правду. Лорд Хенрик присоединился к нему, кажется. Несомненно, королевские маги помогут вам получить от них известия. Может статься, вы напрасно изводите себя волнением.

В тот же день перед королевой-матерью предстал главный мастер Гевлин, обещавший немедленно отправить птиц с вопросом о крестьянах Брейвену и Хенрику. Ответа, однако, пришлось дожидаться некоторое время, ибо в южных землях не нашлось чародеев, способных сотворить послания. Свитки доставили конные гонцы.

Брейвен сообщал, что две деревни в его владениях были сожжены разбойниками, а крестьяне, жившие там, презрели власть своего господина и короля, бежав в Салнир. Лорд и его гвардейцы преследовали их, но безуспешно: Медные ворота открылись раньше, чем они прибыли.

Веллурские стражники сперва пытались удержать беглецов угрозами, а после — остановить силой оружия. Более трех десятков крестьян уже погибло от мечей и стрел королевских ратников, когда створки ворот вдруг разверзлись, и толпа хлынула в проем, преграждая путь торговым подводам, идущим из Салнира. Купцы тут же принялись сворачивать обратно, опасаясь попасть в гущу сражения, а оттого толчея лишь усилилась. Стражники короля ринулись в погоню, но салнирские лучники отбили у них охоту продолжать опасную затею. Медные ворота снова закрылись, оставив на стороне солнечного королевства веллурских купцов и крестьян, а лорду и его людям достались только трупы.

Согласно словам Брейвена, волнения на юге начались внезапно, и выяснить, кто в них повинен, ему не удалось. Теперь он намеревался созвать свое войско, разбить лагерь на южной границе Веллуры и потребовать у короля Моэри возвращения всех бежавших крестьян, грозя ему нападением на салнирскую сторожевую крепость.

Лорд Хенрик, в свою очередь, написал королеве-матери, что его работники не покидали свои наделы и промыслы, однако за королевских крестьян он поручиться не может. Ходят слухи об изменниках, но правдивость их все еще не доказана. Лорд также объявил о желании присоединиться к Брейвену, чтобы отстоять честь короля в противостоянии с Салниром.

Встревоженная полученными вестями, Систения собрала в замке Сокта небольшой совет. Прибывшие на него лорды не поддержали затею Брейвена, ставя бегство крестьян ему в вину — ведь именно в его краях поднялась смута. Они предложили королеве-матери отправить в южные земли часть королевского войска для восстановления порядка. Послушав их, Систения приказала ратникам выступать немедленно, а возглавить их поручила Гайтусу, который уже проявил себя верным и доблестным слугой короны. Рана, полученная им в бою с разбойниками, полностью зажила, и ничто не мешало ему выступить в поход, хотя втайне лорд совершенно не одобрял решение Ее Величества. Он опасался, что королева придала недостаточно значения его донесению о краже королевских налогов и назревающем мятеже.

На совете присутствовал и Роверик, торжествующий при мысли о собственной проницательности. Для него все складывалось до невероятного удачно, и только Кристиан оставался его главной заботой. Лорд надеялся, что молодой маг покинул Салнир прежде, чем крестьяне собрались у Медных ворот. Если он видел беглецов или Брейвена с его отрядом, то вполне мог заподозрить неладное и отправиться обратно в южное королевство. Роверику же хотелось, чтобы Кристиан был далеко от границы, когда столкнутся войска Моэри и веллурских лордов.

Сам хозяин Анжена возвратился в свой замок и стал ждать вестей. Он совершенно не подозревал, что Дэрвиг, сын покойного лорда Аэзеля, также не преминул воспользоваться неразберихой и тайно собирал сторонников. Гарнизон столицы был ослаблен, гвардейцам давно не выдавали жалованье, и они открыто поносили короля, Брейвен задержался на юге, и ничто теперь не мешало мятежным лордам ворваться в Брадос, чтобы свергнуть Никлоса. Только присутствие королевских магов вызывало у Дэрвига беспокойство, но вскоре он придумал, как разделаться и с этим врагом.

Глава 3 ↑

Когда Медные ворота остались позади, Кристиан решил, что намеренно не будет спешить. В Салнире он не придерживал коня, позволяя ему в стремительном галопе забыть о тесных конюшнях и выгонах, но на веллурских равнинах все же заставил его идти рысью и шагом.

Жеребца, на котором теперь путешествовал маг, ему подарила Лейва. Это случилось в день их престранной свадьбы многие лета назад, и с тех пор Дух — такое имя Кристиан дал коню — служил заменой Регену в теплые месяцы. Салнирские конюхи ухаживали за ним с особым тщанием, и если бы лорд вздумал продать жеребца, то выручил бы за него не меньше сорока золотых. Тонконогий, изящный и черный, как небо в безлунную ночь, Дух был покрыт гладкой лоснящейся шерстью, а хвост и грива его плескались по ветру. Силой и выносливостью он уступал Регену, однако мог обогнать многих лошадей в галопе и умел преодолевать самые высокие преграды, перед которыми остановились бы другие кони.

Приспустив поводья, Кристиан сперва двигался по королевскому тракту, а затем свернул на дорогу, ведущую к Лошену. Недалеко от развилки текла узкая речка, и на ее левом берегу мужчина увидел дым костров, а после разглядел то, что более всего походило на лагерь. Над ним, однако, не развевались знамена, и маг не приметил ни палаток, ни воинов. Вокруг костров сидели крестьяне: мужчины горбились и угрюмо молчали, женщины укачивали младенцев, дети постарше жались к отцам и матерям. На пожухлой прошлогодней траве лежали скромные пожитки, рядом бродили кони, коровы и козы, с пятнами сажи на боках.

'Погорельцы, — подумал Кристиан. — Что же лорд ваш не оказал вам помощи?' Вспомнив тут же, что земли вдоль тракта принадлежат королю, маг горько усмехнулся: Никлос, верно, и не слышал, что где-то на юге сгорела деревня, а беглецы спят на земле под одним только небом и любую пищу им заменяет коровье или козье молоко, которого по весне много не надоишь.

Привстав на стременах, мужчина обежал взглядом окрестности, но чернеющих остовов хижин не различил. 'Переселяются на новое место? — предположил он. — Небось король передал их в дар одному из лордов, чтобы не отстраивать деревню из своей казны'.

Впрочем, дорога, которой следовал Кристиан, уходила прочь от крестьян, а потому он повернулся к ним спиной и больше не оборачивался.

В Лошене маг провел ночь и половину дня, выспавшись на постоялом дворе, а затем прогулявшись по рынку, куда торговцы нередко привозили товары из Гривина. Наполнив суму съестным, лорд затем продолжил путь, минуя Синие озера и лес, где он в конце зимы встретился с отрядом Гайтуса. Еще одну ночь Кристиан переждал в таверне Ровенэля. Навещать Роверика в замке Анжен он не стал: ему хотелось побыть в одиночестве, избежав рассуждений о нуждах народа и заговоре против короля.

От восточных земель маг снова направился к тракту. Он сознательно совершал круг, огибая Брадос по широкой дуге. Ему вдруг захотелось помедлить и прибыть в столицу в свое время, без оглядки на желания Роверика. Вокруг все было спокойно, ничто не предвещало войны или восстания, и мужчина чувствовал, что Брадос вполне дождется его появления на запутанных городских улицах. Пусть бы даже чутье подводило Кристиана, он наслаждался дорогой, тишиной и свободой.

На десятый день неторопливого путешествия маг оказался у 'Кладовой тролля'. Он намеревался повидать Корнуша, расспросить его о делах в таверне и о слухах, облетающих Веллуру вместе с путниками.

Спешившись и оставив Духа заботам конюха Лейна, молодой человек бодро шагнул к крепкой деревянной двери, распахнул ее и вдруг замер на пороге, едва осмеливаясь верить собственным глазам от изумления. У стены на широкой скамье и за пустым столом сидел тот, с кем Кристиан расстался десять лет назад, уйдя украдкой и не сказав ни слова на прощание.

— Вейран, — пораженно выдохнул маг.

Верховный бог насмешливо улыбнулся, приветствуя ученика.

Он был в точности таким, каким Кристиан запомнил его — с ироничными серыми глазами, густыми каштановыми волосами и бородкой, тонкой линией опоясывающей рот и подбородок. Лорд знал, что Вейран обитает в Золотой Долине не одно столетие, но никто из простых смертных не отмерил бы ему свыше трех с половиной десятков лет. Он казался одаренным молодостью и настолько наполненным жизнью, что сам воздух будто менялся от его внутренней силы. Люди легко поддавались его уверенному обаянию, и Кристиан вполне понимал причины этого.

Медленными шагами маг приблизился к столу и остановился, не находя слов. Вейран смотрел на него с любопытством и, как почудилось мужчине, со скрытым одобрением.

— Вот и ты, — произнес бог, словно ждал его появления. — Давно мы не виделись. Как поживаешь?

Кристиан хотел ответить что-нибудь, но ничего не приходило на ум. Смущение путало его мысли.

Вейран усмехнулся, пронзая ученика взглядом, и указал на скамью по другую сторону стола:

— Присядь, выпей со мной вина.

Молодой человек сел, осторожно подобрав полы своего плаща, и спросил:

— Ты сердишься?

— Отчего? — левая бровь наставника скользнула вверх. — Из-за того, что ты ушел? Помилуй, я предчувствовал это заранее, потому и привел тебе коня.

Кристиан удивленно воззрился на него и воскликнул:

— Как ты догадался, что я оставлю тебя? Я ничем не выдал...

— Людские сердца читать легко, — бог махнул рукой тавернщику, подзывая. — У тебя же лицо отражало душу яснее зеркала. Такую тягу к странствиям трудно скрыть, хоть тебе и казалось, что ты в этом преуспел.

Маг нахмурился, снял перчатки и бросил их на стол, а после сказал с глубокой серьезностью:

— Я не понимаю. Уже не впервые я слышу о своей навязчивой страсти к путешествиям, однако сам не замечаю у себя подобной привычки. Что во мне заставляет людей говорить такое?

— Как ты нашел меня тогда? — вместо ответа спокойно осведомился Вейран. — Как добрался до Золотой Долины?

Кристиан опустил глаза и провел пальцами по трещинкам в столешнице. Ему вовсе не хотелось беседовать о Лексе и о той цене, которую она потребовала, указав ему путь.

Корнуш подошел к ним, широко улыбаясь, кивнул магу и устремил восхищенный взгляд на другого гостя, которого принимал за знатного странника из дальних земель.

— Принесите нам лучшего вина, любезный хозяин, — обратился к нему верховный бог.

Тавернщик поклонился и торопливо отправился в погреб. Тогда Кристиан заговорил снова:

— Раньше ты никогда не спрашивал меня, как я попал в твою долину. Почему теперь?

— Я испытывал любопытство поначалу, но решил, что особой важности в том нет. Затем, однако, меня посетила занятная мысль, и я едва ли сомневаюсь, что ошибся. Ты встретил Лексу?

— Да, — подтвердил маг после короткого молчания.

— Она что-нибудь передала тебе? Вещь, талисман?

— Я... плохо помню, — мужчина наморщил лоб, застигнутый врасплох подобным вопросом. — Да, она протянула мне небольшой камень. Синий, похожий на сапфир. Я, должно быть, потерял его в пути...

— Она объяснила, для чего служит камень?

Кристиан вздохнул:

— Это случилось двадцать лет назад. Я не помню всех ее слов. Она бросила его мне, что-то сказала. Она говорила, что я поеду через лес и еще один, что направляюсь к высокой горе...

Вейран качнул головой, показывая этим, что услышал достаточно.

— Она зачаровала для тебя тот камень, — невозмутимо произнес он. — Лексе всегда удавались чары, помогающие человеку в поиске. Вот только ты до сих пор что-то ищешь и потому не можешь остановиться.

— Но ведь я добился желаемого! — вскричал маг. Зрачки его темных глаз дрогнули и расширились от ужасного осознания: он долгие годы жил под влиянием волшебства, ни разу не заметив этого. — Я получил, что мне было нужно!

— Ты просил камень привести тебя к наставнику?

— Я просил его привести меня к магии, и я...

— Именно, — голос верховного бога прозвучал так веско, что Кристиан замер, не осмеливаясь продолжить свою речь. — Ты стремился найти не меня и не Золотую Долину, а саму магию, откуда она приходит в этот мир. Немудрено, что твой поиск еще не окончен. Даже мне неизвестно, отчего в Веллуре все еще рождаются маги, хотя в других землях больше не осталось людей с магической кровью. Они исчезли повсюду, но только не в этих краях.

— Я думал, ты знаешь о магии все, — лорд недоуменно посмотрел на Вейрана. Он впервые слышал, как его наставник признается в собственной слабости. — Ведь ты создал Руны.

Бог ухмыльнулся:

— Не один я трудился над их созданием. Деон помогал мне. Вдобавок, сотворение Рун не приблизило меня к разгадке тайны. Я попросту дал людям возможность приручить магию, но не сумел раскрыть ее источник.

— Но что же мне теперь делать? — Кристиан обеспокоенно поерзал на скамье. — Как мне снять чары Лексы?

— Отыскать то, что ты ищешь.

— Неужели? — с досадой бросил маг. — Не верится, до чего просто. Отыскать нечто, неведомое даже верховному богу. Да я к полуночи управлюсь!

Вейран засмеялся, а потом сказал с полнейшим спокойствием:

— По-другому чары не снять. Тебе придется смириться с этим.

— И всю свою жизнь подчинить заклятию Лексы?!

— Ведь до сей поры ты был доволен. Не скажи я тебе про тот камень, ты бы и вовсе не придал значения своим путешествиям.

Эти слова Кристиан оспорить не мог. Его наставник говорил правду.

Глядя на его расстроенное лицо, бог смягчился:

— Побеседуй с Лексой. Она подскажет решение, если таковое вовсе имеется.

На том он замолчал, ибо Корнуш вернулся из погреба и поставил перед гостями кувшин с вином, а также два высоких бронзовых кубка, которые тут же наполнил.

Вейран наблюдал за его действиями, как за чем-то весьма занятным. Маг же рассеянно смотрел в дальний угол, прикусив губу от разочарования и горящего внутри гнева. Лекса все больше представлялась ему воплощением истинного зла: наложила на него заклятие, промолчав об этом; предложила в шутку нелепое супружество, а после принудила выполнить уговор. А теперь из-за ее оплошности он должен переступить через свою гордость, по доброй воле встретиться с волшебницей и умолять ее разрушить ею же созданные чары.

Когда Корнуш удалился за прилавок, лорд поднял бокал и отпил немного вина. Затем, приказав себе на время забыть о Лексе, он обратился к наставнику:

— Отчего ты здесь? Я помню, обыкновенно лишь важнейшие дела заставляют тебя появиться среди людей.

Вейран хитро улыбнулся:

— Стало быть, не поверишь мне, мудрому старцу, что я попросту измучился одиночеством на своей горе?

Кристиан фыркнул в вино. Алые капли брызнули ему на подбородок, и он отер их ладонью.

— Ты столь же неуклюж, каким был в юности, — неодобрительно заметил бог. — Полагаю, это уже не переменится.

— Ты говорил, недостатки ученика — это недостатки его наставника, — задумчиво ответил маг, разглядывая красные отблески на дне кубка.

— Зато память у тебя хорошая, — с явным сожалением признал Вейран.

Отодвинув свой кубок в сторону, он пару мгновений хранил молчание. Лицо его при этом изменилось. Неожиданные морщины над переносицей сделали его напряженным, и подсказали Кристиану, что за безмятежностью старшего из Близнецов таится тревога.

Вскоре верховный бог произнес, чуть понизив голос:

— Есть у меня одно беспокойство... Я надеялся от тебя услышать, сколько в том правды. Ты ведь многое подмечаешь, и слухи людские до тебя доходят. Одним словом... не слышал ли ты рассказы про водных жителей?

В глазах мага полыхнула искра воспоминания:

— Сэлки?

— Тебе даже имя рода известно? — удивился Вейран. — Я пребывал в совершенной уверенности, что оно утеряно людьми. Что ты знаешь о водных сестрах?

— О сестрах? — Кристиан растерялся. — Мне лишь поведали историю о странной женщине, которую видели на реке. Она шагнула в прорубь, но не оставила следов на снегу, и тело ее отыскать не удалось. Один старик после упомянул легенду о сэлки, полюбившей охотника. Других свидетельств мне встречать не приходилось.

— Как давно это произошло?

— В последний месяц зимы.

Бог потер рукой шею и поджал губы, размышляя о чем-то. Не прерывая молчания, придвинул к себе кубок, отхлебнул вина, тщательно пробуя его на вкус. Наконец, он спросил у мага:

— Что ты слышал об Эрнэ?

Молодой человек пожал плечами:

— То же, что и другие — легенду о посохе Вейрана и снежном табуне. Говорят, ты назвал Эрне в честь своей любимой и самой послушной кобылицы.

Бог поперхнулся вином и закашлялся, хлопая себя по груди.

— Великие древние, — сдавленно вымолвил он. — В честь кобылицы! О, люди... Снежный табун... Изумительно!

Прочистив горло, он успокоился и сказал укоризненно:

— Кто разносит по земле подобные слухи? Вы, люди, все же искусные выдумщики!

— Наверное, это служители храмов, — точного ответа Кристиан не знал и никогда прежде не занимал ум белой звездой. — Вероятно, они черпают знания из старых рукописей.

Вейран шумно выдохнул, словно ощутив на своих плечах всю тяжесть глупости человеческой.

— Я, пожалуй, расскажу тебе правдивую историю, — медленно проговорил он. — Надеюсь, твой разум ее не отринет. Отчего-то мне кажется, это принесет пользу.

Он накрыл свой кубок ладонью, собираясь с мыслями, а после из его уст потекли слова, открывающие перед магом далекое прошлое:

— Люди верят, что боги-близнецы принесли в мир нынешний порядок. Будто до их появления человеческий род состоял из одних только дикарей, неспособных возделывать землю или разводить скот. Однако в том лишь малая часть истины. Человеческая кровь происходит из древней, магической крови.

Вы называете нас богами, но мы и сами творения божества. Мы почитаем богиню Лое, как создательницу всего сущего.

Наше знание гласит, что в те времена, когда не было еще этого мира, Лое путешествовала меж звезд. Она искала, где ей укрыться от одиночества, но края, через которые она проходила, не манили ее. Устав от долгого поиска, холода и пустоты, Лое наконец прилегла отдохнуть. Вокруг царила черная мгла, звезды давали мало света, и богиня не могла уснуть — к ней подкрадывался страх. Тогда она зажгла в темноте яркое солнце, чтобы оно оберегало и согревало ее.

Пробудившись, Лое поняла, что ей больше не следует искать пристанище. Она могла создать собственные земли так же, как сотворила солнце. Потому вскоре родился новый мир — тот, в котором мы обитаем до сей поры. Богиня передала ему все самое прекрасное, что хранилось в ее душе.

Прошло немного времени, прежде чем Лое осознала, что труд ее не окончен. Солнце палило нещадно и сжигало землю, превращая ее в сухую пустыню, где никогда не наступает ночь. Богиня решила сотворить другое светило — луну, чтобы дневной свет и ночная тьма сменяли друг друга.

Сперва Лое жила на просторах нового мира одна, но одиночество по-прежнему тяготило ее, и вскоре ей захотелось разделить землю с другими существами. В морях появились рыбы, в лесах — звери, в небе — птицы. Им, однако, недоставало речи, проявления чувств, а потому однажды по воле богини земля и магия соединились, чтобы впустить в этот мир первейших созданий с разумной душой — друидов.

Лое наделила их магической силой. Они умели подчинять себе растения и животных, повелевать стихиями, касаться чужого разума своими мыслями. Со временем, все же, богиня нашла их излишне простыми, не наполненными изяществом, духовным совершенством. Она позволила им остаться на своих землях и была к ним благосклонна, но в сердце ее таилось желание снова притронуться к магии, наделяющей жизнью.

Наконец ее замысел свершился. В один тихий вечер, когда солнце еще не закатилось, а молодая луна уже поднялась над горизонтом, Лое задумала создать свои лучшие, самые восхитительные творения из того, что представлялось ей воплощением красоты: она соткала новых существ из солнечного и лунного света. Опустившись в наш мир, они назвали себя ламуи. Друиды же нарекли их грациями, — Вейран выразительно посмотрел на ученика, завороженного рассказом, и продолжил: — Ламуи селились отдельно от друидов, и когда земной народ желал отправить им послание, он делал это при помощи магии. Тебе известно, о чем я веду речь.

— Гарли! — догадался Кристиан.

— Верно. В лучах солнца или луны птицы летели к назначенному народу. Столетие друиды и ламуи прожили вблизи друг друга, а затем случилось непоправимое — молодой друид, имевший необычайную власть над животными, дал свободу своему буйному, яростному нраву и натравил диких зверей на одно из племен детей света. Лишь богине удалось остановить кровопролитие. Разгневавшись, она сурово наказала земной народ за злодеяние того, кто принадлежал к их крови. Она объявила друидам, что в скором времени они лишатся магической силы и потеряют способность получать природные дары чародейством.

Так от детей земли начался человеческий род. Люди разбрелись по долинам, лесам, горам, уплыли на острова. Они разделились на народы, каждый из которых пытался выжить, как умел. Им пришлось учиться выращивать зерно, строить жилища и обрабатывать металлы без магии. Век могущества сменился веками упадка и разорения. Знания друидов мгновенно обратились в прах из-за кары, наложенной богиней.

К ламуи, однако, Лое была снисходительна. Она равным образом забрала у них магию, чтобы не допустить с их стороны мести врагам или высокомерного презрения, но при этом не отняла важнейшее свойство, присущее их народу — ламуи по-прежнему могли питать себя лунным или солнечным светом, который безмерно продлевал их жизнь.

Эту правду теперь помнят только верные слуги Лое, в нынешние времена почитаемые людьми как боги, — отрешенный взгляд Вейрана, до того скользящий по стенам таверны, замер на молодом лорде и внезапно сделался режущим, словно острие ножа: — И уж совсем смехотворны эти людские сказания о посохе и кобылице! Эрнэ была дочерью Лое, но пропала многие века назад. Даже мы не знаем, что с ней сталось. Люди же потеряли всякую память и о ней, и о богине, придумав взамен новые истории, — верховный бог глубоко вздохнул и умолк, позволяя Кристиану обдумать услышанное. В последовавшей тишине он снова отпил вина из кубка.

От мага Вейран ожидал восклицаний, передающих крайнее удивление, но мужчина не произнес ни слова. Он сидел, не шевелясь, подперев рукой подбородок, и смотрел за плечо наставника — туда, где в большом очаге трепыхались на обгорающих поленьях языки пламени. Веки лорда медленно опускались и поднимались, а в глазах его застыло умеренное любопытство, однако задавать вопросы он не спешил.

Потрясенный историей богини Лое, он старался дышать тише и ровнее и непроизвольно покусывал ноготь на одном из пальцев, чего не делал с раннего детства. Он размышлял о том, как ему относиться к противоречивому наследию людей, пока не понял — жизнь его особенно не переменится от былых поступков друидов. Он связан с ними лишь магической силой, текущей в его жилах, и более ничем.

Тишина тянулась довольно долго, а Кристиан все не торопился ее прервать. Тогда Вейран сам продолжил беседу, заговорив мягко:

— Я не рассказывал тебе о сотворении мира, ибо полагал это лишним. И если б не события, происходящие ныне... Они заставляют меня опасаться неведомой угрозы. Потому я расспросил тебя о слухах и хочу также предостеречь. И не молчи, сделай милость! Спрашивай, требуй ответы — ты теперь в своем праве.

Глаза мага живо заблестели, а его голос зазвучал напряженно и жадно:

— Почему ты сперва заговорил о сэлки? Об Эрнэ?

Верховный бог кивнул, принимая вопрос.

— Видишь ли, звезда эта занимает меня уже не одно столетие. В рукописях друидов, которые мне удалось сохранить, нет о ней ни единого упоминания. Я думал, быть может, это некий знак или послание от Лое, и все пытался его разгадать, однако внимание мое было поглощено в большей мере собственными делами.

Лишь в последнюю зиму другая тайна побудила меня к серьезным раздумьям. По земле поползли слухи о странных водных существах, и я вспомнил о сэлки. Они появились в те времена, когда друиды мучительно расставались с чародейской силой. От Верены я слышал, что они обратились с некоей просьбой к ламуи, а затем исчезли, и до последнего времени я считал их истребленными или утратившими смену ликов. Однако свидетельства — и среди них твое — подтверждают, что я ошибся.

Друиды оставили записи о сэлки, я тщательно прочел их. В них повествуется, что молодой тану впустил водных сестер в свой город, желая побеседовать с ними...

— Тану? — перебил Кристиан.

— Так ламуи называли своих вождей. Дети света жили племенами в городах, куда не допускались чужаки. Но однажды один из предводителей лунных ламуи пренебрег обычаем и разрешил водным сестрам ступить на свою землю. Говорят, он встретился с самой Великой Сэлки...

— Ты совершенно меня запутал, — признался маг. — Пусть тану встретился с сэлки, к чему здесь Эрнэ?

Вейран рассмеялся:

— Я поведал тебе о столетних событиях, не осушив и одного кубка вина, до того меня вынуждает спешка. Ведь не могу я поселиться в этой таверне и поучать тебя день за днем, а потому приложи старание, да приставь ум к работе. И внимательно слушай, мой рассказ о сэлки еще не окончен.

Водные сестры и ламуи пропали из мира так давно, что люди успели о них позабыть. Даже мне не довелось их увидеть. Я решил, что Лое все же обратила их в людей подобно друидам, а, значит, оба этих рода уже вымерли. Однако когда разговоры о водных жителях достигли моих ушей, я припомнил о них и о ламуи, и в душе моей всколыхнулись подозрения.

Друиды указали в летописях, что Эрнэ проявила к детям света большое великодушие, помогая оправиться от жестокого нападения. Она просила Лое не отнимать у них магию, а после обещала им свое покровительство. Могла ли она спрятать их от людей?

Я раздумывал над этим в дни Излома зимы, и, наконец, множество мыслей в моей голове сплелись в отчетливый узор. Почему белая звезда носит имя Эрнэ? Куда исчезли сэлки и ламуи? Зачем водные сестры возвращаются в мир людей? Не вытерпев, я отправился на восток, чтобы разрешить свои сомнения. Я хотел удостовериться, что вижу на небе звезду и ничто иное.

Мое путешествие привело меня в края очень далекие от Веллуры. Я миновал Ракху, Цагру, дикие земли и остановился на скалистом берегу океана, где убедился — Эрнэ сияет высоко над водой, но много ниже небесного свода. Едва ли бы истинная звезда замерла между землей и небом. Я смог подобраться ближе, однако все, что я узрел — это свет, струящийся из воздуха. Что питает его, мне в точности не ясно, но теперь моя уверенность окрепла — это вовсе не обыкновенная звезда. Что если это действие чар, оберегающих ламуи? Эрнэ воздвигла для них города среди воды и защитила, сделав невидимыми. В память об этом имя богини перешло звезде, а сама история превратилась в легенду, со временем стершись из людских умов.

Охваченный любопытством, я не удержался, двинулся дальше на восток — там есть другие звезды! Они такие же, как Эрнэ, но слишком далеки от нас, потому не появляются на горизонте. Неужто это не чары? Что ты думаешь? — Вейран пытливо взглянул на ученика. — Как бы ты рассудил на моем месте?

Кристиан слушал его рассказ потрясенно, закрыв нижнюю половину лица ладонями. Он ответил не сразу, сперва ему пришлось стряхнуть с себя оцепенение. Опустив руки, он прошептал:

— Это невероятно.

Верховный бог сочувственно улыбнулся ему, признавая — тяжело окунуться в омут прошлого с такой внезапностью. Затем он внимательнее присмотрелся к магу и заметил:

— Ты непривычно бледен. Быть может, продолжим разговор в другой раз?

Кристиан замотал головой:

— Да я попросту не дам тебе уйти! Ты ведь не объяснил толком. У меня копятся вопросы...

— Тебе не нужны мои ответы, — Вейран подлил в кубок вина, но пить не стал. — Ты все знаешь сам, я только что поведал тебе. Скажи, к примеру, почему я обеспокоился, когда зимой услышал о сэлки?

— Ты ведь считал их вымершим родом...

Бог бросил на лорда взгляд, полный насмешливой укоризны. Он призывал ученика добраться до сути вещей.

Кристиан устало потер висок пальцами и попытался снова:

— Ты вспомнил о том, что когда-то вождь ламуи пригласил сэлки в свой город, а затем оба народа бесследно исчезли. Похоже... — тут маг резко выпрямился, подхватив нить рассуждения, которая казалась ему правильной и весьма волнующей: — Похоже, они заключили некое соглашение, и если водные жители вдруг появились столетия спустя...

— ... то ламуи вполне могут последовать за ними, — подхватил Вейран. — Или они отправили своих союзниц на людские земли потому...

— ... потому что ими движет тайный замысел!

— Ну наконец, — с удовлетворением в голосе произнес бог. — Ты все же понял. Оттого меня и настораживает столь внезапное возращение сэлки. Вслед за ними могут прийти грации, и никому из нас не ведомо, что у них на уме. А о том, что их род жив, но скрывается, нам говорят их союзницы сэлки — ведь они-то выжили! Потому я и странствую теперь среди людей — я хочу убедиться в правдивости слухов. Одно дело, если женщина в рыбьей чешуе примерещилась завсегдатаю таверны, и другое — если о сэлки мне рассказываешь ты.

— Вдобавок на востоке ты наблюдал звезды, подобные Эрнэ, — маг сцепил пальцы в задумчивости, как часто делал его друг Моэри. — И полагаешь, что это чары, скрывающие ламуи. А почему не спросить совета у богини?

— Мне неизвестно, где и как ее найти, — признался Вейран. — Ни мне, ни другим слугам Лое не выпадала честь предстать перед ней или ее дочерью.

— Откуда же вы узнали про создание мира? — удивился Кристиан. — Про друидов и ламуи? Где вы услышали имена богинь, и почему называете себя их слугами?

— Ох, видишь ли... — наставник лорда смутился, что было ему отнюдь не присуще. — Мне в высшей мере трудно объяснить, где я почерпнул эти знания. Прошу тебя — поверь мне на слово. Я лишь намеревался расспросить тебя о людских сплетнях и предостеречь от возможной опасности. Для этого пришлось поведать тебе о сэлки, их встрече с ламуи, а, значит, и о самих грациях, друидах и появлении этого мира. Судьбы всех народов сплелись столь тесно, что в двух словах их не упомянешь.

— Позволь еще вопрос, — маг хмурился, пытаясь совладать с обуревавшими его чувствами. — Откуда у богини Лое дочь?

Верховный бог развел руками:

— Не имею ни малейшего понятия!

Его глаза вдруг заискрились смехом, а губы дрогнули, растягиваясь в улыбку. Он взглянул на ученика, несомненно осознавшего всю несуразность их разговора, и в следующее мгновение мужчины несдержанно, в искреннем порыве расхохотались. Кристиан смеялся звучно, до слез и низко согнулся над столом, едва не коснувшись лбом столешницы. В пару ему раздавался чистый, заразительный смех Вейрана. Бог прикрыл лицо рукой, его плечи сильно вздрагивали. Из-за прилавка на них глазел Корнуш, недоумевающе, но радостно улыбаясь.

— О-ох, — протянул Вейран, отсмеявшись. — Мне, пожалуй, следует чаще спускаться с Золотого Рога.[68] Я в своих речах и сам запутался.

— Немудрено, — поддразнил его маг. — Легенду о создании мира вылил на меня словно воду из кадки. Рассказом о сэлки, грациях и звездах вовсе чуть не утопил. А потом, упомянув добрую сотню раз богиню Эрнэ, объявил, что встречаться вам не приходилось, а рождение ее скрыто тайной. Давай уж, повяжи мне камень на шею. Одной истиной больше — и я с готовностью опущусь на дно.

— Ты сделался чувствителен с годами, — невозмутимо заметил бог. — В возрасте семи лет отроду ты не слишком изумлялся, явившись в Золотую Долину пред очи верховного бога. Тогда ты лишь желал магию и наставника, да поживей, а размышлять начал много позже, по случайному совпадению, вскоре пустившись в странствия. Верно, много ума людям иметь накладно, применить его толком не могут.

Кристиан посмотрел на него с насмешливым порицанием, склонив голову набок, однако ничего не ответил. Он не чувствовал уверенности, что может убедительно оспорить слова Вейрана.

Затем бог слегка нахмурился и произнес со странной для него серьезностью:

— У меня к тебе просьба имеется. Если уж слухи о сэлки обернулись правдой, нам следует быть настороже. Ты много путешествуешь, слушаешь, что говорят люди, обладаешь привычкой к наблюдению. Получишь вести о сэлки или, как уж богине угодно, о ламуи — пришли мне птицу.

Маг с готовностью кивнул и спросил, не скрывая любопытства:

— Как они выглядят — водные сестры и грации?

Вейран смущенно хмыкнул, почесав переносицу:

— Признаться, свидетельств о них осталось мало, и я сам не прочь осведомиться о том же. Тела сэлки покрывает чешуя, но лишь под водой. Выходя на сушу, они превращаются в самых обыкновенных женщин, и выделить их среди других невозможно. Истинный облик ламуи и вовсе не описан в летописях. Друиды указали, что появляясь перед ними, грации обретали людские черты, однако в стенах своих городов, где их не видели чужие глаза, они как будто меняли лица и цвет кожи.

— Стало быть, если я и повстречаю сэлки или ламуи, то не узнаю об этом, — с иронией заключил Кристиан. — Ибо не отличу их от людей.

Его наставник виновато улыбнулся, подтверждая правильность догадки.

Молодому лорду оставалось лишь вздохнуть и пожаловаться:

— Будто и без того не хватает бедствий на нашей земле — в Веллуре вот-вот разразится война, грядет борьба за власть.

— Все войны непременно заканчиваются, — спокойно отозвался верховный бог. — Но все же, как людям не наскучит биться за почести, возвышающие их над другими? Уж поверь, звезда — самая насущная ваша забота. Да еще, может быть, Лекса с ее непреложным желанием завладеть Рунами.

— Для чего ей нужны Руны? — Кристиан совершенно не мог понять загадочное устремление чародейки. — Она прошла каждую и других знаний от них не получит.

— Она хочет их разрушить, — просто ответил Вейран, как будто ничего предосудительного в том не было. Увидев неподдельный ужас в глазах мага, он усмехнулся и добавил: — Вот тебе и камень на шею.

— О боги! — воскликнул молодой человек, пораженный до глубины души такой вестью. — Не иначе как Лекса обезумела!

Вейран поморщился:

— Мой тебе совет — взывай лучше к богине, в том правды больше.

— Но как же... — от растерянности Кристиану едва удавалось подобрать слова. — Зачем ей избавляться от Рун? Какой в этом толк?

— Ты не забыл еще, как выглядят Руны? — спросил верховный бог неожиданно. — Ну-ка, будь добр, опиши мне их.

От подобной просьбы маг пришел в несказанное удивление, однако постарался выполнить ее:

— Ну что ж... Они вытесаны из камня. Рунные знаки высечены по кругу на возвышении, к которому ведут ступени. А вдоль них по обе руки стоят статуи мужчин и женщин, как и...

— Этого вполне довольно, — прервал его Вейран. — Ты уже сказал главное. Лексу прежде остального занимают статуи.

— Они важны? — изумился Кристиан. — Мне казалось, это простое украшение.

— Вот еще! — негодующе фыркнул бог. — Столько труда я потратил на Руны, каждый камешек приладил на должное место, а людям их первейшая по значению часть представляется украшением! Сидел бы ты чуть ближе, я бы тебя тумаком наградил!

— И незаслуженно! — вспылил лорд. — Ты не объяснял мне...

— Неужели ты сам не мог проявить любопытство? Десятки раз ты поднимался по тем ступеням, разглядывая статуи, но так и не пожелал осведомиться, какая от них польза! А ведь именно в них кроется сила, наделяющая Руны магическими свойствами!

Кристиан ощутил прилив стыда: его и вправду никогда не занимало устройство Рун — лишь их действие.

— Мне застилали глаза чары Лексы, — проворчал он. — Они затуманивают ум.

— Ну конечно! — со смешком откликнулся Вейран. — Как удобно обвинить теперь во всем магию какой-то женщины. Все твои беды и промахи, разумеется, исходят от нее.

— Послушай... — рассердился молодой человек, но бог упреждающе выставил вперед ладонь и улыбнулся, принуждая Кристиана унять свой гнев.

— Наконец пробудилась твоя природная горячность, — весело заметил он. — Ребенком и юношей ты был не в меру сдержан, порой я даже сочувствовал тебе. Такие перемены несомненно во благо. Если хочешь знать, для чего Лекса жаждет получить Руны, я расскажу, не утаивая, только в другой раз. И так уж моя откровенность пала на тебя тяжкой ношей. Выпей вина, отдохни после долгого пути и не забывай о сэлки. Я буду ждать от тебя вестей.

С этими словами Вейран привстал со скамьи, намереваясь покинуть таверну, однако его ученик торопливо крикнул:

— Подожди! Я должен спросить еще о чем-то. Ты заглядывал зимой в Горелый лес?

— В который лес? — удивился бог, вновь опускаясь на скамью.

— В Предгорный, — поправился Кристиан. — После пожара его окрестили по-другому.

— Нет, отнюдь. Отчего такой вопрос?

— Видишь ли... Меня там ранил крупный зверь. Я умирал, но кто-то исцелил меня, будто вернул из самой Мглы. У людей нет такой силы. Я думал, что если ты...

Вейран задумчиво покачал головой:

— Я давно не посещал те края. И тебе известно мое решение: после создания Рун я больше не вмешиваюсь в людские судьбы. Вы с Лексой нашли меня сами, потому я вам не отказал. Ты говоришь, кто-то залечил смертельные раны?

— Я бы не выжил без той помощи.

— Весьма занятно. Подобные чудеса не сотворить без магии, тебя исцелил сильный чародей или особенное зелье. Я помню, Лекса своими камнями и порошками из них залечивала раны, но неглубокие. Спасти кого-то от верной смерти она неспособна.

— Как мне одолеть ее, Вейран? — тихо спросил маг. — Так ли она сильна, как о ней рассказывают?

— Тебе не справиться с Лексой, — в голосе верховного бога не слышалось и тени сомнения. — Она одаренная и опытная волшебница, искусство которой отточено годами. Лишь пройдя Руны полностью, ты сможешь сопротивляться ей. И хорошо бы, тебе кто-то подсобил.

Кристиан разочарованно вздохнул, тяжело облокотившись о стол:

— Ну, раз так, надеюсь, после нашей встречи с Лексой ты впустишь мой дух в Золотую Долину, ибо во Мгле, должно быть, не слишком уютно.

Он подлил вина в кубок и, в отличие от наставника, сделал несколько глотков.

Теперь пришел черед Вейрана проявлять изумление:

— Что за странная выдумка! У меня нет власти над духами.

— А храмовники говорят, что есть, — невозмутимо заметил маг.

— Они бесспорно лгут! Мне даже лицезреть духов не приходилось, а уж повелевать ими...

— Мне не приходилось лицезреть сэлки и ламуи, — с нахальным хладнокровием произнес молодой человек. — Однако я поверил тебе на слово.

— Это совершенно другое дело! — сердито воскликнул бог. — Я раскрыл тебе истину о древних созданиях этого мира!

Кристиан небрежно пожал плечами, словно речи Вейрана не убедили его до конца.

— Да как тебе... — начал его наставник, но вдруг остановился и нехорошо прищурился: — Да ты шутить изволишь!

Маг прикусил губу, чтобы не засмеяться, и верховный бог увидел подтверждение своей правоте. Нахмурившись, он легко перебрал пальцами в воздухе, от чего вино в кубке Кристиана зашипело, обращаясь в пар. Сам лорд резво отдернул руку, едва не обжегшись.

— Не следует насмехаться над верховным богом, — поучительно сказал Вейран. — Что это за россказни про духов в Золотой Долине?

Молодой человек придирчиво осмотрел ладонь — не осталось ли ожогов — и объяснил:

— Храмовники всех наставляют творить добрые дела и побольше жертвовать храмам, чтобы снискать благосклонность богов и после смерти попасть в Золотую или Лунную Долину.

— Лунная Долина? — переспросил Вейран. — Не слыхал о такой.

— Неужели? — искренне поразился Кристиан. — Ведь это обитель Верены!

Верховный бог взглянул на него с жалостью, как на недалекого умом:

— Верена живет в замке у моря. Никаких долин в ее владениях нет.

Маг уже раскрыл рот, чтобы вступить в спор, когда припомнил, с кем ведет беседу, и промолчал.

— Все же вы, люди, питаете слишком большую любовь к нелепым байкам, — продолжил Вейран. — Ты, может быть, не знаешь, но в Империи Розы люди почитают Верену верховной богиней, а меня наравне с Деоном, Диллой, Нимэти и Рашкой называют ее подручными, вроде прислуги. Каждый верит в то, что ближе сердцу. У меня есть своя правда, и я не отступлюсь от нее, потому мне понятно, как трудно тебе отринуть собственную. Если тебе угодно — забудь наш разговор, однако мне хотелось бы получить от тебя послания о сэлки или грациях, когда слухи о них дойдут до твоих ушей.

С тем он опять поднялся на ноги, собираясь уходить. Указав Кристиану на кувшин с вином, он ухмыльнулся и назидательно произнес:

— Зачем пьешь вино на пустой живот? Захмелеешь, вдруг из седла вылетишь в пути.

— Ты же пригласил меня! — возмутился маг.

— А своим умом ты жить не привык?

Молодой лорд охнул от подобного измывательства, и брань его сдержал только Корнуш. Он приблизился к столу, чтобы осведомиться, не желают ли гости откушать чего-нибудь перед дорогой.

— Нет, любезный хозяин, благодарю вас, — добродушно отозвался бог. — Юноше подайте, что он попросит, а мне следует торопиться, путь предстоит долгий.

Тавернщик заметно опечалился и, кланяясь, пожелал от чистого сердца:

— Вейран вам в помощь!

Затем он удалился к прилавку, унося с собой кубок господина.

— Да, и вправду, — пробормотал верховный бог.

Кристиан засмеялся.

Покосившись на него, Вейран добавил:

— Заплати за вино, будь добр. Я не прихватил с собой ни монеты.

— Ты ведь даже золото способен сотворить из воздуха!

Бог укоризненно поцокал языком:

— Каким же, однако, скрягой ты сделался! Я тебя бескорыстно конем одарил, мечами альтийскими, а тебя жадность съедает за пару монет! Совестно должно быть!

Маг только рукой в ответ махнул, не в силах состязаться с наставником в острословии.

Вейран, проходя мимо ученика, хлопнул его по плечу и сказал:

— Встретимся еще когда-нибудь.

После он вышел за порог и скрылся из виду, а Кристиан смотрел ему вслед и надеялся, что слова его окажутся пророческими. Повернувшись снова к столу он увидел стоящего рядом Корнуша.

— Утку с подливой? — предложил тавернщик.

— Утку, — согласился маг, снимая плащ.

Глава 4 ↑

В позднюю вечернюю пору следующего дня Кристиан прибыл в Брадос. Все городские ворота заперли по приказу короля, и магу долго пришлось отвечать на назойливые вопросы стражи, которой велели не пускать в столицу праздных чужаков. Даже мелких торговцев прогоняли прочь. В раздражении молодой лорд предъявил родовую печать, и лишь тогда перед ним немедленно открыли ворота — ровно насколько, чтобы удалось проехать одному всаднику.

За стеной Кристиан увидел удвоенные посты у крепостных башен, пылающие жаровни, стражников с факелами, объезжающих улицы. В глубине города, однако, жизнь текла своим чередом, без особенного волнения. Из труб шел дым, не стояли пустыми таверны, в кузницах еще не остановилась дневная работа. Казалось, беспокойство охватило лишь короля, а горожане снисходительно посматривали на эту суматоху.

Маг слышал от Корнуша о волнениях на юге и беглых крестьянах, но не слишком занимал ум подобными разговорами — ему казалось, слухи наполовину лживы. Куда больше его заботили мятежные лорды, ведь близился третий месяц Деона, а с ним — Праздник Цветения и коронация Никлоса. Дожидаться ее Кристиан решил в Брадосе, чтобы по просьбе Роверика воспрепятствовать разорению города. Сколько продлится ожидание, он не знал, и его сердили неопределенность и бездействие, но он по доброй воле согласился помочь и теперь намеревался сдержать слово.

Сперва мужчина хотел отправиться на постоялый двор и заглянуть в таверну, никуда при этом не сворачивая, однако слова Вейрана не давали ему покоя. 'Ты должен пройти Руны полностью', — дал ему совет верховный бог. Мысль эта змеей вилась в сознании Кристиана, заставляя его тревожиться, сомневаться в себе. Как бы он ни боролся, Лекса одержит над ним победу — так думал Вейран, и в глубине души маг опасался, что наставник прав. Все же бесславно отступить он не желал. Он не пытался ранее одолеть оставшиеся ему руны, но наконец почувствовал, что время для этого наступило. Потому он миновал таверну, так и не утолив голода, и повернул коня к казармам мастеров.

У ворот несли дозор стражники, однако Кристиан не имел намерения обращаться к ним с просьбой. Вместо этого он направил Духа по темной улочке вдоль высокой стены, окружавшей казарменные строения. Остановившись позади трапезной, маг встал ногами на седло, размахнулся и набросил на трубу кухонного очага кнут, прихваченный с собой в дорогу. После он подтянулся вверх и взобрался на покатую соломенную крышу. Дух замер внизу, едва различимый во мраке улицы.

Во дворе ярко горел костер, а возле него грелись сменщики дозорных и несколько королевских мастеров — Гевлину, верно, приказали заботиться о том, чтобы бдительность его воинов не ослабевала. Стремясь избежать чужих глаз, Кристиан пригнулся, ухватился рукой за деревянный конек крыши и, тихо шурша плащом, осторожно ступал по соломе, пока не достиг ее края.

Впереди располагался навес, под которым хранились седла и прочая сбруя. Как и другие строения в казармах, он был невысок — лишь трапезная возвышалась над двором, словно палас, служа вдобавок парадной залой для приемов Гевлина. Кристиан знал, что дальше ему придется идти по стене, и теперь размышлял, чем отвлечь внимание стражи.

Рыжее пламя костра подсказало магу простое решение. Он пристально глянул на огонь, затем в одно мгновение сжал пальцы правой руки в кулак и разжал их, будто разминал кости. Тут же из костра брызнул немалый сноп искр, а дозорные и мастера с криками отшатнулись или вскочили на ноги. Пока они изумленно охали и обсуждали крупную головню, которая наверняка явилась всему причиной, лорд легко перебрался с крыши трапезной на каменную стену и медленно пошел вперед, стараясь удерживать равновесие.

Положение его сделалось вдвойне опасным, ибо случись караульным взглянуть поверх казарменного двора, задумка Кристиана обернулась бы прахом. Стражники не могли увидеть ясно черты его лица, но темную фигуру на стене несомненно различили бы.

По счастью, луна на две трети скрылась в лоне облаков и давала мало света, пряча мужчину в ночной тьме. Это же, однако, затрудняло ему путь — маг едва угадывал стену под ногами, больше полагаясь на чувства и память, чем на зрение. Да еще узкая полоса камня, по которой он двигался, поднималась на высоту в три человеческих роста. Неловкое падение оттуда сулило ему сломанную шею.

На середине пути Кристиан остановился, неспешно перевел взгляд во двор — дозорные все так же сидели у костра. Их беседа вернулась в былое русло, и любой из них мог заметить чужака, крадущегося к Рунам. 'Когда Вейран сопровождал меня, нас не тревожили преграды', — с досадой подумал маг и тут же усмехнулся: его наставник сумел бы воздвигнуть горы на ровной земле, пересечь долину одним шагом или одарить плодородием все королевство — что ему стражники да казарменная стена! Вот только теперь его не было рядом.

На краткий миг Кристиан ощутил манящую жажду риска — идти дальше, надеясь на удачу, — но не уступил ей. В ту ночь Руны были для него важнее, чем неоправданная дерзость, а потому из костра на дозорных снова полетели горячие искры. Послышались ругательства, кто-то отправился за вилами, чтобы разворошить тлеющие по краям поленья. Стена теперь едва ли занимала мастеров и стражу, и, пользуясь этим, мужчина продолжил путь.

Вскоре он миновал оружейную, кузницу и конюшни. Следом располагалась еще одна стена с крепкими воротами. За ней, в самой середине пустого двора, мастера скрывали ото всех Руны.

Кристиан шел вперед, пока не потерял из виду стражников. Лишь тогда он почувствовал себя свободнее, перестал торопиться. Внизу затихли безлюдные в ночную пору тупики и улицы, вокруг не было ни души, и маг позволил себе остановиться, чтобы окинуть взглядом город. Да так и замер на краю стены.

Его вдруг охватило странное, бурлящее в груди возбуждение — он словно стоял на вершине мира, неожиданно попавшего под власть одного человека. С небес эту землю освещал осколок луны, сияние которого отражалось от кучных темных облаков, придавая им таинственный, даже зловещий облик. Внизу в переулках Брадоса кое-где горели фонари и факелы, пятна слабого теплого света указывали на городские ворота. Под ногами мужчины жались друг к другу хижины, лавки, таверны. Люди в них безмятежно спали, распивали вино или пиво. Никто из них не ведал, что крыши над их головами обегает взором чародей, превзошедший в изучении Рун главного мастера Гевлина.

Кристиан ощутил прилив жизненной силы, а с ним — волнение, приходящее во время опасных дел. Он знал, что способен сжечь этот город, затопить его водой, обратить в ледяную глыбу, в пепел и черную пыль, но лишь смотрел с растущим нетерпением. 'Хорошо... — пронеслось в его мыслях. — Теперь я готов биться с любым врагом. Пусть даже с собственным страхом'.

Повернувшись, он взглянул на Руны, и по телу его растеклась жаркая волна. Творение Вейрана всегда внушало ему благоговейный трепет, поражало таящейся в нем невообразимой силой. 'Они не отвергнут меня, — подумал Кристиан. — Не этой ночью'.

Призвав всю свою решимость и глубоко вздохнув, он уже хотел шагнуть вперед и устремиться к Рунам, когда вспомнил — под ним одна лишь пустота. В порыве горячности он совершил нелепый промах: взобрался на стену, однако забыл, что его ожидает путь вниз.

От осознания столь глупой ошибки маг фыркнул и хлопнул себя по лбу, наказывая за недомыслие. Вряд ли нечто подобное могло случиться, к примеру, с Моэри. Король воспитал в себе привычку не поддаваться внезапным побуждениям и наверняка посмеялся бы над оплошностью друга. Кристиан же на этот раз повиновался велению души, а не разума, и сам чинил себе препятствия.

Покусав губу немного и покрутив головой, мужчина решил вернуться к кузнице. Труба над ее горном оказалась самой близкой к стене, и маг снова воспользовался кнутом. Всей его длины, впрочем, недоставало, чтобы опуститься на землю, потому Кристиан смело разжал руки и упал вниз, ударившись пятками о камни. Он боялся, что стражников встревожит шум, и какое-то время оставался неподвижным, морщась от ноющей боли в ступнях, но никто, похоже, не обеспокоился судьбой Рун. Ворота, ведущие к ним, не открылись.

Вокруг было темно и тихо, маг слышал свое дыхание. Тень от высокой казарменной стены накрывала его черной полосой, луна на небе почти скрылась, а Руны безмолвной скалой застыли в стороне. На мгновение Кристиан ощутил стыд от того, что крадется как вор — ведь магия по праву принадлежит не только слугам короля — но чувство это вспыхнуло и пропало. Чуть погодя он выпрямился и осторожными шагами направился туда, где начинались ступени Рун.

У подножия лестницы он снял плащ и сапоги, оставив их на каменных плитах. Отчего-то Руны отвечали лишь тем, кто касался их кожей, и Кристиан поежился от холода, ступив босыми ногами на широкие гладкие ступени. Он особенно не торопился, но и не мешкал, поднимаясь по лестнице, и чувствовал, как сильно бьется его сердце.

Сперва маг глядел под ноги, но вскоре отвел взгляд от темного с прожилками камня и поднял голову, чтобы посмотреть на лица статуй, взирающих на него в ответ пустыми глазницами. Луна вновь показалась из-за туч, и свет ее упал на бледный мрамор, сгладив черты изваяний, придав им благородства и таинственности. Кристиан не знал, кого изображают статуи. Они походили на обыкновенных людей, одетых в старинные одежды. Там были мужчины, женщины, юноши и девушки, крестьяне, воины в доспехах и знатные господа в меховых накидках. Некоторые из них стояли прямо, другие сложили руки в молитве, скрестили их на груди или простирали к небу. Каждому из них Вейран нашел свое место, создавая Руны.

'Для чего они Лексе? — отрешенно думал молодой лорд. — Что в них скрыто? Они будто живые и мертвые разом... Вейран говорил, их важность велика, но в чем же суть?'

Достигнув вершины лестницы, он уже дрожал от холода. Ступени Рун не становились горячими даже на летнем солнце. Над ними не шел дождь или снег, их огибали порывы ветра. Маг сомневался, что кто-то способен их разрушить, кроме самого верховного бога. Может быть, оттого Вейран с таким спокойствием упоминал о желании Лексы? Он попросту предвидел ее неудачу?

Подступив к магическому кругу из высеченных в камне рун, мужчина чуть помедлил, затем кратко вздохнул и вошел в темную воду, погрузившись в нее по щиколотки. Вода эта покрывала каменное ложе Рун, скрывая под собой магические знаки. Она ласково омывала кожу и дарила тепло, согрев Кристиана в одно мгновение. От шагов мага она колыхалась, и лунный свет красными бликами отражался в ее мутных недрах.

Лорд шел по кругу, не пропуская ни единой руны. Он не мог видеть знаки, но нащупывал их ступнями. Сколько раз ему придется пройти круг, он не ведал — такое знание было неподвластно даже Вейрану. Случалось, маги долгими месяцами каждодневно пытали счастье на Рунах и уходили ни с чем. Кристиан лишь надеялся на свое везение. Он уже одиннадцать лет не притрагивался к магическим письменам: неужто не накопил он за эти годы достаточно сил для успеха?

Чтобы отвлечься от томительного ожидания, он опять взглянул на статуи. Они и здесь окружали его, нависая над ним и отбрасывая длинные тени. Незамеченные им ранее черты теперь привлекали его внимание: цепь с драгоценными камнями на шее мужчины, перстень на тонком женском пальце, книга в руке...

Наблюдения Кристиана прервались внезапно, когда его сразил резкий приступ боли. Он пошатнулся и упал назад так, что едва не сломал запястье руки, на которую ему пришлось опереться. Вода всплеснулась, по ней пробежали волны, но одежда мага не намокла. Впрочем, он бы этого не почувствовал. В ноги ему словно вбили колья, ступни обжигал незримый огонь, а под ними светился рунический знак, не позволяя мужчине отодвинуться прочь. Время словно пропало из мира, и Кристиан, стиснув зубы, терпел, терпел, терпел...

Постепенно боль утихла, и тогда маг запрокинул голову, жадно и шумно дыша. Свечение руны угасло, вода потемнела. Мужчина слабо шевельнул ногами, подтягивая их к себе, хотя понимал — этот камень уже безвреден, для него он никогда не пробудится вновь. Ему стало жарко, и он поднялся, ощущая странную легкость и головокружение. Одну руну он одолел и по-прежнему хотел большего.

Дергая плечами, чтобы избавиться от крохотных уколов под кожей, Кристиан упрямо побрел вперед. Выпрямиться он сумел лишь на третьем круге, когда наступило расслабление, встреченное им с благодарностью. Воспоминание об испытанной боли гадким червячком засело в мыслях, но молодой человек скорее отрубил бы себе пальцы, чем поддался страху. Он подгонял себя и успокаивал, стараясь не думать о Рунах.

Следующие пять кругов маг проделал с легкостью — знаки не отзывались на его шаги. Он даже начал поглядывать по сторонам и прислушался к ночной тишине, как будто уловив голоса стражников за стеной, однако они быстро стихли, и Кристиан рассудил, что сам вообразил их или ветер донес до него звуки с городских улиц.

Испытание продолжилось на восьмом круге, на сей раз без особенной боли. По телу мужчины растеклось напряжение, колени будто одеревенели. Казалось, они с хрустом разломятся, если маг качнется самую малость. Все же, хоть подобное чувство и было неприятным, он выдержал его без труда. Когда под водой погасла вторая руна, отпустив его на волю, Кристиан наконец решился на истинный риск.

Мастера магии нечасто проходили более двух знаков за один солнечный день: обыкновенно это удавалось им лишь в первые лета обучения, когда принять силу Рун оказывалось проще. Вейран не одобрял этого. Он велел Кристиану не торопиться и касаться магического круга в свой срок. 'Что ж, — в мыслях усмехнулся молодой лорд, — его теперь здесь нет, однако он похвалил мою горячность, и нынче я ей противиться не стану. А если я буду неугоден Рунам, и они накажут меня, туда мне и дорога'.

Пройдя еще три круга, он пожалел о своем решении. Третий знак со всей внезапностью полыхнул огнем под его ногами, прожигая его насквозь, пригибая невидимой тяжестью к земле. Мужчина упал на колени и на руки, пронзаемый стрелами безжалостной боли, сжавшей его нутро в тугой ком. Он хотел закричать, но не сумел: даже хрип не вырвался из его горла, ибо он не мог сделать вдох или вытолкнуть воздух из груди.

Голова мага будто наполнилась пламенем, по щекам потекли горячие слезы, падая на губы и солью стекая на язык. Вскоре в глазах у Кристиана потемнело, и он потерял сознание, упав на левый бок.

Сколько он пробыл в забытьи, он в точности не знал, но, верно, недолго. Очнулся он в ужасе, не разобрав сразу, что с ним творится: он лежал лицом вниз в мутной красной воде, однако не тонул, и вода не стесняла его дыхание.

С криком маг рванулся вверх, вскочил на ноги и еле устоял на них. Во всем его теле билась тупая боль, он чувствовал себя едва ли не калекой. Все кости ныли, во рту появился привкус крови, а зубами он словно пережевывал песок.

'Никогда больше... — ошеломленный и разъяренный, подумал Кристиан. — Пусть духи раздерут на части эту клятую последнюю руну — я больше не притронусь к ним! Чтоб тебя, Вейран...'

Постояв немного, отдышавшись и собравшись с силами, он нетвердым шагом покинул магический круг. По лестнице он спускался медленно, с трудом: колени его дрожали, а в теле отзывалась ломота. Он смотрел лишь на ступени под ногами и старался ни о чем не думать.

Мужчина почти достиг основания лестницы, когда услышал знакомый старческий голос:

— Славная работа, милорд. Она будет довольна.

Кристиан тут же вскинул голову и настороженно сузил глаза от непредвиденной встречи. Внизу его ожидал Лекен. Он миролюбиво улыбался, однако что-то в его чертах неуловимо переменилось со времени похода. Добродушный лекарь уступил место мудрецу, в чьей манере маг прочел твердость и острый ум. Глядя ему в лицо, он вдруг со страхом начал понимать, о какой женщине говорит старик.

Не желая верить своей догадке, маг глухо спросил:

— Кто ты такой?

Улыбка Лекена сделалась еще теплее:

— Я королевский лекарь, милорд.

— И какому же королю ты служишь?

— Королеве, — с полнейшим спокойствием поправил старик. — Только ей.

— Ты служишь Лексе, — слова эти Кристиан произнес с обличающим убеждением и неприязнью, однако смотрел на лекаря так, будто по-прежнему искал подтверждения.

Лекен не ответил. Он помолчал, а взгляд его сделался задумчивым. Наконец он сказал заботливо, подобно тому, как отец наставлял бы сына:

— Не следует вам противиться ей, милорд. Ее дело — благое.

В глазах мага вдруг отразилась злоба, идущая из самого сердца. Он шагнул к старику, вытянул правую руку и пальцами коснулся горла лекаря, бесстрастно его обхватывая. Умом он понимал, что не оправился еще от испытания, и гнев его в немалой мере вызван влиянием Рун, но принудить себя к хладнокровию ему было слишком непросто.

Лекен, однако, остался спокоен. Он только упер палец Кристиану в грудь и нажал слегка, призывая молодого лорда отступить назад.

Маг неохотно подчинился здравомыслию. Он отнял руку и холодно заключил:

— Вот, кто привел Лексу в Анжен. Ты послал ей весть о рукописи Гредвира.

— Ну что вы, милорд, — лекарь по-доброму усмехнулся. — Знание о рукописи перешло к Ее Величеству по воле случая. В Анжен она прибыла, чтобы наложить чары на камни в оправе священной короны. Нам ведь казалось, что вор держит ее в замке.

— Гайтус взял в отряд предателя Грута и старика-соглядатая, — язвительно заметил маг. — Мне тошно думать обо всей мерзости, которая творилась в пути.

— Не судите строго, милорд. Вы не знаете...

— Как она получает твои послания? — перебил его Кристиан. — Не из своей же крови ты создаешь птиц?

Лекен отвел в сторону складки своего плаща и потянул вниз ворот туники. На его морщинистой шее молодой человек увидел тонкую золотую цепочку с красноватым полупрозрачным камнем, под гранями которого застыли пузырьки воздуха. Он ощутил далекое, едва уловимое волшебство Лексы. Она и вправду была искусна, столь умело скрыв свое заклятие.

— Королева дала мне его, милорд. Мне нет надобности посылать птиц — Ее Величество знает, где отыскать меня, и в должное время слышит мой зов.

— И для чего ты только служишь ей? — прошипел Кристиан. — Что она обещала тебе за твою покорность?

— Я доволен тем, что у меня есть, и ничего не прошу. Я отдаю свою судьбу в руки королевы, так как верю в ее правоту.

— Ты слеп и глух? — изумился маг. — Она хочет разрушить Руны! Это безумие, а не правота!

— Вы поможете ей, милорд, — на сухих губах Лекена снова показалась улыбка. — Она желает обрести в вас союзника, а госпоже удается все, на что она направляет свои силы.

— Никогда этого не случится! — сердито крикнул мужчина. — Она не получит от меня ничего!

— Не торопитесь, милорд. Решение это вы примете позднее. Я лишь встретился с вами, чтобы напомнить: принцесса Лейва будет ожидать вас на прежнем месте и освободит от супружеской клятвы. Теперь же Вашу Светлость должны занимать другие дела...

Лекен вдруг повернулся и указал на казарменные стены, над которыми бушевали языки пламени. Только в это мгновение Кристиан заметил пожар, услышал треск горящего дерева и вопли людей во дворе. Откуда-то издалека доносился звон мечей.

'Неужели восстание? — с тревогой подумал маг. — Так скоро?'

Внезапно он осознал, что все еще бос, и, не глядя на старика, сноровисто натянул сапоги. Затем подхватил с земли плащ, застегнул его на плечах и пожалел об оружии, оставленном при седле.

— Удачи вам, милорд, — искренне произнес лекарь. — Берегите себя.

Кристиан промолчал, лишь посмотрел на него с холодным осуждением, а после сорвался с места, устремившись к воротам. Лекен же остался позади, грустно провожая его глазами.

Сноски: ↑

[1] Излом зимы — праздник, предвещающий конец зимы и скорое наступление оттепелей.

[2] Кнэфы — наёмники, делающие разного рода работу за деньги. Слово произошло от имени персонажа народных сказок Кнэфа, который был мастером на все руки.

[*] Согласно учению храмовников, если странник нашел тело погибшего человека и оставил его без погребения, в пути с таким странником может приключиться большое несчастье. Этим учением, однако, часто пренебрегают из-за недостатка случаев, в которых путники были бы "наказаны богами".

[3] Лурр — медная, самая мелкая в обороте монета королевства

[4] В канун и во время праздника Излома зимы считается дурной приметой растапливать снег, чтобы пить и мыться — такую воду дают только скотине. Для своих же нужд крестьяне наполняют бадьи в ручьях и реках.

[5] Колотун — по народному поверью, существо, летом живущее в лесу, а зимой в стужу стучащееся в дома людей, чтобы его впустили погреться. Однако, считается, что пригревшись, колотун не захочет уходить и может пошаливать в доме.

[6] Брадос — столичный город королевства.

[7] Десятина — десятая часть натурального дохода одного крестьянского подворья.

[8] Благородная кровь — королевский род, лорды-землевладельцы и их семьи. По традиции, они не нанимаются на королевскую службу, каковая является уделом людей менее знатного происхождения.

[9] Тролли — мифические существа, одни из героев народных сказок. Их внешний вид описывается крайне смутно, но известны некоторые черты их характера. К примеру, тролли необычайно запасливы, хозяйственны и скупы. Они стараются накопить побольше добра в своих жилищах, при этом ни с кем не делясь. Потому считается, что нашедший кладовую тролля баснословно разбогатеет.

[10] Мыслитель — мудрец; человек, занимающийся науками.

[11] Забавник — актер, лицедей. Забавники изображают на уличных подмостках картины из жизни крестьян, купцов и даже знати, частенько высмеивая недобрые черты характера. За это в народе их также прозывают глумарями.

[12] Веллура — королевство, в котором происходит действие.

[13] Дом утехи — бордель, публичный дом.

[14] Никлос — пятнадцатилетний король Веллуры, взошедший на трон после смерти своего отца, короля Гредвира.

[15] Гривин — горная область, примыкающая к Веллуре на юге. Условно разделяется на Биленсар и Жессел.

[16] Второй месяц Вейрана — второй месяц зимы, январь. Верховный бог Вейран считается покровителем зимнего времени года.

[17] Салнир — королевство, граничащее с Веллурой на юго-западе. Столетиями находилось под властью веллурских королей, но отделилось за десять лет до описываемых событий в результате восстания.

[18] Храм Близнецов — один их двух веллурских храмов, прославляющих богов-Близнецов: Вейрана, Верену, Деона, Диллу, Нимэти и Рашку. Храм, в котором хранилась корона короля Гредвира, называется Северным. Второй располагается в столице и известен как Храм Близнецов в Брадосе.

[19] Цагра — королевство далеко на востоке от Веллуры.

[20] Лекса — королева Цагры, обладает магической силой. Народная молва рисует ее как могущественную и недобрую чародейку.

[21] Песенник — странствующий певец и музыкант, менестрель.

[22] Второй месяц Диллы — июль. Дилла — богиня, сестра-близнец Деона; считается покровительницей летнего времени года.

[23] Ове — 'спокойно', слово из древнего языка друидов, доступного магам после прохождения Рун.

[24] Духи — души умерших людей. Народы, населяющие Веллуру и сопредельные королевства, верят, что после смерти человека его душа попадает в великую Мглу, где очищается от всех земных воспоминаний и чувств. Изредка духов вырывает из Мглы в мир людей, где они остаются бестелесными и невидимыми глазу созданиями. Такие духи враждебны и творят злые дела — 'отмечают' человека несчастьем, приносят болезни и т.п. Изгоняют их особыми ритуалами храмовники.

[25] Несушка — жертва планируемого ограбления. Слово из жаргона кнэфов.

[26] Петухи — кнэфы, отвлекающие внимание при ограблении, либо другом преступном деянии.

[27] Цыпка — цыпленок; кнэф, который прячется в клетке. Обычно это человек невысокого роста или подросток.

[28] Королевский пир — торжественный ужин, который король дает в честь третьего и последнего дня празднования Излома зимы. На пир съезжаются лорды со всего королевства, особенно, если хотят добиться расположения Его Величества.

[29] Анжен — замок лорда Роверика. Название происходит от древнедруидского слова 'анжа' — 'рой'. По традиции замкам Веллуры дают грозные имена, так как считается, что они отпугивают врагов. 'Анжен' буквально означает 'в пчелином или осином рое'.

[30] Шлена — на древнем языке друидов означает 'шипучая'. Самая широкая и полноводная река королевства. Берет начало из Синих озер у подножия Гривина.

[31] Палас — главное строение на территории замка, где находятся жилые покои, залы для трапезы и приема гостей, подземные склады, темницы и т.п.

[32] Митдар — имя, данное Моэри при коронации служителями дворцового архива и используемое для официальных церемоний. Его точное значение известно лишь мудрецам-архивариусам.

[33] Мастер — должность в Салнире, равнозначная министру.

[34] Сокта — замок короля и его семьи, расположенный в Брадосе. На древнедруидском языке его название означает 'оскал'.

[35] Ракха — земля, граничащая с Веллурой на востоке. Покрыта степями и пустошами, населена кочевым народом. Находится в сильном упадке из-за последнего нашествия врагов с севера, которое остановил Гредвир.

[36] Золотая Долина — по преданию, недоступное простым людям место, где живут верховный бог Вейран и богини Дилла и Нимэти.

[37] Лунная Долина — дом богинь Верены и Рашки и бога Деона. Считается, что путь в обе долины не найти никому, ибо Старшие Близнецы Вейран и Верена надежно отводят от них глаза.

[38] Брантис — столица Салнира. Брадос и Брантис получили свои названия от имен двух братьев-рыцарей, сотни лет назад правивших империей, в которую входили земли Веллуры, Салнира, Ракхи, Цагры и ряда других королевств.

[39] Их Народ — жители Гривина. По причинам, хранимым ими в тайне, они отказываются дать имя себе и своему государству, называя себя просто Наш Народ. В Веллуре и Салнире за ними закрепилось прозвище 'гномы', произошедшее от древнедруидского слова 'гном' — 'небольшая пещера'. Гривинцы не любят это название.

[40] Лошен — 'в лощине', крупное веллурское село у подножия Гривина. Растет благодаря удачному расположению — туда съезжаются горные торговцы и купцы из Салнира.

[41] Гарли — магическая птица, созданная из заклинаний и крови любого мага, прошедшего Руны. Переносит послания при солнечном или лунном свете. На древнем языке друидов 'гарли' означает 'грация'.

[42] Разбойники считаются лихими, вольными людьми и живут по обычаям кочевников. Они часто меняют места стоянок, редко обустраивают логова и почти все свое время проводят под открытым небом. Осенью и зимой у них в ходу изделия из меха, обычно грубо сработанные, но хорошо удерживающие тепло.

Шлемы у разбойников являются боевым украшением. Добывают их, как правило, в набегах, и носить их почетно, так как они, в основном, относятся к экипировке стражников или королевских воинов: достать шлем означает победить или заставить сдаться подготовленного бойца. Подобные трофеи разбойники украшают на разные лады, высекая на них узоры, метки, крепя хвосты из конского волоса и т.п.

Некоторые разбойничьи банды используют чепраки и нашивают на них кисти, таким образом приравнивая себя к знатным богачам, которые разъезжают на чепраках расшитых золотой нитью или шелком.

[43]Кнэфы частенько называют друг друга братцами и сестрицами.

[44] Альта — королевство к югу от Веллуры. Граничит с Гривином и по морю — с Салниром. Издревле альтийские мастера занимаются изготовлением оружия, никому не раскрывая своих секретов. Сталь и клинки из Альты славятся во всех сопредельных королевствах и продаются по высочайшей цене. Главного оружейника альтийцы почитают больше, чем особ королевской крови.

[45] Тулак — бродяга; скиталец, не имеющий своего дома. Это иноземное слово пришло в Веллуру из Салнира, а в Салнир — с Исдарских островов, лежащих за Песчаным морем. Оттуда на купеческих кораблях бродяги и беглые преступники прибывают в материковые королевства, попытать счастья. В самой Веллуре слово 'тулаки' чаще всего употребляют путники, нередко бывающие в салнирских землях, а среди народа оно не прижилось.

[46] 'Королевские монеты' — расхожее среди простолюдинов название золотых монет.

[47] Недра — внутренняя суть стихий, веществ и предметов, которой по своему усмотрению могут управлять маги.

[48] По́ла — половина дюжины, шесть.

[49] Богиню Верену людская молва почитает как самую добрую и милосердную из Близнецов.

[50] Каменная Роща — руины древнего города, расположенные в западной части Веллуры. Храмовники объявили это место природным храмом, дарующим благодать богов, и раз в год во второй месяц Диллы туда прибывают король, лорды, их свиты, служители храмов и простой люд, чтобы почтить Близнецов. Неподалеку от Рощи проводятся бои на мечах, состязания стрелков и представления забавников. Для короля и каждого из лордов выстроены особые алтари, в нишах которых знатные господа оставляют золотые монеты, чтобы боги ниспослали им удачу и благополучие.

[51] Подобная клятва среди разбойников имеет наибольший вес, так как не связанная подчинением воля ценится ими превыше всего.

[52] Кошачий Глаз — самая высокая вершина Птичьих гор, расположенных между Салниром и Гривином. На закате этот пик так освещается солнцем, что напоминает кошачий глаз, поглядывающий за стаями птиц, которые обитают в предгорьях.

[53] Третий месяц Деона — май. Бог Деон — брат-близнец богини Диллы, покровительствует весне.

[54] Гарр — мифическое существо, обликом более всего напоминающее лошадь, однако кожа его раскалена, и при беге его охватывает пламя.

[55] Тагринн — замок лорда Кэмли. Название на языке друидов означает 'утес, скала'.

[56] Южная башня — одна из башен замка Тагринн, обращенная на юг.

[57] Второй месяц Деона — апрель.

[58] Медные ворота — массивные ворота в четыре человеческих роста, сбитые из окрашенных в красно-бурый цвет деревянных брусьев и укрепленные железными и медными полосами. Ворота находятся в стене, разделяющей Веллуру и Салнир в узком месте, где почти соприкасаются Птичьи и Западные горы. По одну сторону стены располагается веллурский сторожевой пост, по другую — хорошо укрепленная салнирская сторожевая крепость. Проходить через ворота из-за трудных отношений между королевствами могут лишь купцы из столичных гильдий и гонцы.

[59] Кравельские пещеры — природные пещеры в основании Западных гор, расположенные в северо-западной части Салнира.

[60] Золотые ворота — единственные городские ворота Брантиса. Створки сбиты из дерева, укрепленного железом. Ворота венчает высокая резная арка, покрытая позолотой, оттого их называют Золотыми.

[61] Корвут Банна — замок правителя Салнира. Название на древнем языке друидов означает 'кинжал, украшенный резьбой'.

[62] Империя Розы — крупное западное королевство, отделенное от Веллуры и Салнира дикими землями известными как Великий Разлом.

[63] Значительная часть побережья в Салнире покрыта зыбучими песками, из-за чего выход к морю сильно ограничен.

[64] В Салнире принято высаживать на могилах рябиновые деревья с серебристыми листьями.

[65]По традиции незамужние девушки в Салнире забирают волосы в две косы, а замужние — в одну.

[66]Закон Трех Королей — древний салнирский закон, по которому указы, действительные во времена правления трех и более королей, уже не подлежат отмене. Закон этот долгие столетия почитался как кровный (его несоблюдение каралось смертной казнью) и уважаемый всем народом, поэтому нарушить его непросто.

[67]Белая Река — Млечный Путь.

[68]Золотой Рог — гора Кошачий Глаз. Боги назвали ее отлично от людей.

(C) Сергеева С.В., 2014г.