Срок исполнения неделя.
Сталин.
Из секретной записки секретаря личной канцелярии Верховного правителя России Сталина председателю ВЧК Дзержинскому от 12 июля 1919 года
Дорогой Феликс. Необходимо провести в Москве несколько громких показательных процессов связанных с финансовыми преступлениями крупных фабрикантов и землевладельцев. Всё это необходимо устроить до сентября месяца, когда Алексеев намеревается объявить наш земельный манифест.
Сталин.
Глава V. Из жизни кондотьеров (продолжение).
Бывший полковник русской армии, а ныне трёхсотенный Азиатской дивизии барона Унгерна, господин Покровский внимательно рассматривал в бинокль раскинувшуюся перед ним столицу Монголии Ургу. Холодный ноябрьский ветер тянул по земле легкой снежной поземкой, словно пытаясь, замести следы былого штурма. Выйдя к Урге после долгого марша, барон решил использовать фактор внезапности и атаковать город, с ходу не дожидаясь подхода отставшей артиллерии. Развернув основные силы своего воинства в боевой порядок, барон ринулся в атаку, скача в его первых рядах. Одетый в желтый халат с русскими погонами генерал-майора, Унгерн был прекрасно виден на сером фоне остальных движущихся всадников.
Возможно, сама идея мгновенной атаки на Ургу была и неплоха, но гамины (солдаты республиканской армии) генерала Суй Шучженя, ждали появление барона, заботливо отрыв несколько рядов окопов на северных подходах к городу. Туда же они перебросили большую часть имеющихся пушек и пулеметов. Не заметь дозорные китайцев приближение дивизии Унгерна к Урге, атака кавалеристов вполне могла увенчаться успехом, но фортуна отвернула от барона свой лучезарный лик. Сильным пулеметным огнём передние ряды атакующих были скошены в течение трех— четырех минут, образовав перед китайскими позициями завалы из людских и лошадиных тел.
Столкнувшись со столь сильным сопротивлением противника, подкрепленного густым ружейным огнем кавалеристы, вынуждены были развернуть своих коней, и устремились прочь от губительного огня гаминов.
Во время этой атаки барону просто повезло. Он скакал на правом фланге конной лавы, и против него было всего один пулемет, который от неопытности расчета бил короткими очередями и не смог заставить атакующих монголов повернуть назад.
Засевшие в окопах китайские пехотинцы открыли беспорядочную стрельбу по желтому халату, но к их огромному ужасу пули не брали этого человека. Рядом с ним от выстрелов гаминов один за другим падали лошади и всадники, однако сам барон стремительно приближался к линии обороны противника, ведя за собой поредевшие ряды кавалеристов.
Птицей, перелетев через проволочное заграждение, Унгерн сразу устремился к пулеметному гнезду, яростно вращая в руке обнаженную шашку и гортанно крича свою победную песнь мстителя. Увидев живое воплощение монгольского Махагалы, китайцы с ужасом уткнулись в землю, стараясь спрятаться в ней от стального клинка всадника в желтом халате, но все было напрасно. Дважды просвистел в воздухе смертоносное лезвие, и две головы откатились в сторону, окропляя белый снег алой кровью.
Видя отчаянное положение своего воинства, барон молниеносно спрыгнул с коня и, схватив пулемет, ударил по стоявшим в окопе китайским солдатам, не ожидавшим от него такой прыти. Уперев тяжелый "Льюис" в бедро, длинными очередями Унгерн за считанные минуты перестрелял опешивших гаминов и, не теряя ни секунды времени, перенес свой огонь в глубь вражеских позиций.
Казалось, что судьба начинает улыбаться храбрецу, увидев, что огонь вражеских пулеметов стал слабее, монголы вновь устремились в атаку, но в это время по всадникам Унгерна ударила артиллерия гаминов, унося с каждым взрывом снаряда по пять-десять человек.
Рядом с самим Унгерном так же стали рваться вражеские снаряды и обеспокоенный ординарец, державший под уздцы лошадей громко выкрикнул: — Ваше превосходительство уходить надо! Барон гневно метнул на него яростный взгляд, но взметнувшийся рядом разрыв снаряда полностью подтвердил правоту его слов. Стоявший во весь рост ординарец рухнул на землю сраженный осколком, но повод из рук не выпустил и тем самым сохранил командиру возможность к отступлению. Сейчас же к телу подскочили два личных телохранителя барона и перехватили поводья из ослабевающих рук. Унгерн не стал дожидаться продолжения обстрела. Было ясно, что китайцы пристрелялись, и дальнейшее пребывание здесь становилось опасным. Подложив под пулемет гранату, барон вскочил в седло и уже через минуту скакал прочь от непокоренной Урги.
В результате неудачного штурма, дивизия Унгерна потеряла убитыми и ранеными свыше двести пятидесяти человек, что было очень ощутимым уроном для двух тысячной армии монгольского освободителя. После столь внушительной потери, барон к удивлению засевших в Угре китайцев не отступил, а приказал стать лагерем возле Богдо-улы, священной горе вблизи монгольской столицы. Не желая признавать своего поражения, Унгерн разослал по всем вблизи лежавшим монастырям и стойбищам монголов гонцов с требованием вести его армии продовольствие и новых воинов.
Покровский не участвовал в этом штурме, поскольку во время одного из переходов простыл и по предписанию врача, в это время находился в обозе. Едва болезнь отступила, он вместе с ординарцем Ерофеевым отправился посмотреть китайские позиции, желая составить личное представление о силе врага.
— Любуетесь видами Урги, господин капитан? — неожиданно рядом раздался голос барона Унгерна. Полковник опустил бинокль и внимательно посмотрел на своего командира. Очень неординарным человеком показался ему собеседник, за всё то время пока Азиатская дивизия совершала переход от Акши до Урги. Такого командира, Покровский не видел за все годы своей службы, как до войны, так и после. Барон проявлял фанатичную требовательность ко всем тем, кто согласился следовать за ним в этот поход. Каждое его приказание должно было исполнено точно в срок и без всякой задержки, провинившегося ждало жестокое наказание, самым слабым из которых было двадцать ударов по телу наносимые бамбуковыми палками или шомполами.
Так уже на второй день он приказал повесить двух купцов осмелившихся поставить дивизии некачественный провиант. Несмотря на мольбы и предложения откупиться деньгами, оба были повешены в назидание всем остальным торговцам, рискнувших идти вместе с бароном в надежде получить хороший куш в Урге. Та же судьба постигла несколько человек уличенных в саботаже и не исполнивших в точности приказы барона.
И одновременно Унгерн демонстрировал удивительную простоту общения с любым участником похода, будь то простой казак или офицер, русский или монгол. Каждый мог обратиться к нему с просьбой о помощи, и каждый её получал, если, по мнению барона, она ему была нужна.
— Да, Роман Федорович. Обозреваю фортификацию противника — ответил Покровский, удивляясь, как это Унгерн смог так незаметно приблизиться к нему. Впрочем, зная, о его странствиях в одиночку по тайге, этому можно было не удивляться.
— И каково ваше мнение?
— Учитывая численность наших сил то, скорее всего взятие Ургы может затянуться на неопределенное время.
— Выражаетесь, господин Васильчиков как прирожденный штабной, общо и обтекаемо. И где вы только научились этому академизму? — хмыкнул барон и прильнул к окулярам своего бинокля висевшего на груди — ну, а каковы наши шансы с точки зрения простого капитана пехоты?
— Простому капитану трудно судить господин генерал, не имея данных о численности противника — буркнул Покровский, задетый за живое.
— У противника двенадцать тысяч человек, плюс три тысячи поставленных под ружьё местных китайцев, плюс четыре полевые батареи. О наличии пулеметов вы уже догадались. Извольте решить задачу.
— Откуда такие точные сведения господин генерал?
— Мои монгольские шпионы исправно снабжают меня информацией обо всём, что происходит за этими глинобитными стенами. Так каков будет ваш вердикт?
Покровский снова вскинул к глазам бинокль, внимательно созерцая длинную груду приземистых домов, посреди которых словно утесы в море возвышались купола главного монгольского монастыря Индан Тэгчинмир и дворец Богдо-Гэгэна Шаро-орда. Унгерн не торопил своего собеседника с ответом, но при этом не спускал с него хитрого взгляда, человека знающего ответ на все вопросы бытия.
— Если данные разведки верны то, имея семикратное отставание от противника в своей численности идти повторным штурмом на эти укрепления полное смертоубийство.
— И это всё, что вы можете сказать? — с горечью молвил рыжебородый собеседник.
— Смертоубийство, если действовать по шаблону и вновь атаковать в лоб, однако у всякой крепости есть своё слабое место, как говорил Наполеон и я с ним полностью согласен — неторопливо говорил Покровский.
— Это уже лучше капитан, гораздо лучше. И в чем вы видите слабое место Урги?
— Слабое место, я вижу в том, что китайцы, засевшие за её стенами, являются для основного населения города чужаками, захватчиками. И у них есть, постоянна угроза, получить удар в спину от монголов во время штурма. Если ваши разведчики столь свободно курсируют между Ургой и нашим лагерем, то вам не составит большого труда организовать заговор, и совместными усилиями взять город.
— Браво капитан, браво! — воскликнул Унгерн — я право, не ожидал от вас такого поворота мысли, не обижайтесь. Ваш вариант хорош собой и возможно Наполеон так бы и поступил, окажись он на нашем месте. Но, бросая дивизию на повторный штурм, вы тем самым обрекаете часть солдат на гибель, и какие потери будут наши потери, никто не знает.
А ведь нам ещё предстоит сражаться с конным корпусом генерала Бао Линя, находящегося во Внутренней Монголии. И который немедленно бросят на Ургу, как только в Пекине станет известно о падении крепости?
— Падение Урги приведет под наши знамёна многих монголов, которых можно будет вооружить из арсенала крепости. Пополнив ими наши ряды и под прикрытием захваченных пушек, мы сможем отстоять Ургу от конного корпуса Боа Линя — уверенно ответил Покровский, но Унгерн тут же осложнил задачу.
— Ну а если кроме взятия Урги вы собирались идти дальше на юг и понесенные вами потери при штурме и защите города, не позволяют вам сделать это. Что нужно сделать для сохранения своей живой силы?
— Тогда нужно полностью деморализовать китайский гарнизон крепости и заставить его сдаться на милость победителю, но я сразу говорю, что не знаю, как это сделать Роман Федорович.
— Прекрасно капитан! Вы мне начинаете определенно нравиться. Вы прекрасно поняли всю задачу и почти добились правильного ответа. Внести полную ясность вам помешало незнание местной специфики, но это не мешает мне поставить вам четверку с плюсом или пятерку с минусом, как вы сами пожелаете — произнес Унгерн, и при этом, его глаза горели ярким азартным огнём.
— Сейчас моя главная задача деморализовать сидящих в крепости китайцев, которые сами того не подозревая, активно помогают мне в этом. Каждый день они арестовывают, либо творят насилие над монголами, тибетцами или русскими живущими Урге. Вы были правы капитан, говоря о заговоре недовольных, он уже есть и готов вспыхнуть в любой момент по моему приказу. Но мне очень дороги мои люди и поэтому я добьюсь полной капитуляции китайского гарнизона и городских ключей от губернатора Чен И. вот тогда, я сохраню своих солдат и смогу без боязни притворять все дальнейшие планы.
— А как вы собираетесь деморализовать такое огромное войско, Роман Федорович? — с удивлением спросил Покровский, потрясенный замыслами генерала.
— Страхом, господин капитан. Только он за короткое время превращает храбреца в жалкую трясущуюся тварь — ответил Унгерн и, дернув поводья лошади, затрусил прочь от собеседника. Отъехав с десяток шагов, барон неожиданно обернулся и крикнул всё ещё стоявшему Покровскому: — Вы мне в этом можете помочь, господин капитан.
— Почту за честь Роман Федорович! — ответил тот, и Унгерн удовлетворительно кивнув головой, поехал дальше, бросив через плечо: — ловлю на слове. — Чем поверг полковника в полное недоумение.
Так закончилась столь необычная рекогносцировка укреплений Урги господином Покровским, и началось невидимое покорение крепости.
Барон оказался человек дела. С этого дня, все его лазутчики принялись усиленно распространять по городу слухи, о прибытии к стенам Урги нового рыжебородого воителя, ипостаси великого Чингисхана. В этом его полностью признали местные шаманы и в знак этого на священной горе каждую ночь горят костры бога Огдэ. Каждый новый костер в ночи на склонах Богдо-улы, это новый шаман признавший в белом воине ипостась Чингисхана и готов ему служить.
Услышав это, китайские солдаты со страхом и ужасом, каждую ночь из своих окопов и укреплений наблюдали за кострами, загорающимися на склонах горы. Тайные шпионы барона Унгера с фанатичной убежденностью рассказывали, что монгольские шаманы свершили древний обряд над душой и телом русского генерала и отныне он полностью заговорен от пуль и снарядов.
Этому охотно верили те китайские солдаты, что находились в передних окопах во время неудачного штурма и лично стрелявшие по желтому халату Унгерна. Вчерашние крестьяне, они легко верили в магическую силу шаманов и переселения душ и тем самым, незаметно для себя становились легкой добычей нового Чингисхана.
Унгер очень внимательно следил за обстановкой в городе и когда по его мнению китайцы были уже достаточно напуганы, барон сделал опасный, но очень эффектный ход. Это было в самом конце ноября, тогда ночью Унгерн нанес личный визит в осажденный город
Была уже поздняя ночь, когда полог юрты, где обитал Покровский, неожиданно поднялся и внутрь, не спеша, прошел барон Унгерн.
— А, что Алексей Михайлович, не нанести ли нам визит к господам гаминам? — спросил хозяина гость, так просто и обыденно, словно предлагал Покровскому увеселительную прогулку в соседний кабачок.
— Простите куда? — изумленно переспросил Покровский, хотя в душе давно ожидал какого-либо неожиданного хода со стороны своего командира.
— Видите ли, в чем дело, господин капитан. Я решил этим вечером навестить господина Чен И., не желаете ли составить мне компанию? — непринужденно пояснил барон, с некой хитрецой смотря на собеседника.
— К господину Чен И поедем только мы вдвоем?
— Вы совершенно правы, мы вдвоём, или этот факт вас несколько пугает? — с иронией спросил Унгерн Покровского.
— Нет, Роман Федорович. С вами хоть на край света.
— Вот и прекрасно. Через десять минут я жду вас у себя Алексей Михайлович.
Медленно, точно во сне собирался Покровский на эту прогулку. "Надо отказаться, надо отказаться! — твердило полковнику его внутреннее благоразумие — к черту этого сумасшедшего барона, подумай о себе и Наталье". Всё было правильно но, дав своё согласие на участие в этой авантюре, Покровский уже никак не мог отказаться и поэтому, заткнув благоразумие, он взял с собой два нагана. Один револьвер он положил запазуху зимней шинели, другой в кобуру, две гранаты в карманы и, перекрестившись, вышел на мороз.
