Этот план был одобрен японскими военными советниками, и теперь успех всей кампании зависел от быстроты китайской пехоты и расторопности Рокоссовского.
Даже зная намерения врага, было очень трудно сорвать его замыслы, имея в своем распоряжении столь скудный запас времени, коим обладал Константин Константинович. Задача была архи-сложной, но только не для человека, за плечами которого было почти десять лет боевых действий.
С момента получения приказа о введении на территории Куаньчэнь особого положения, станция жила, что называется "на колесах", в ожидании возможной эвакуации. Это порождало массу бытовых неудобств, и не было дня, чтобы начальник станции Добрюха не плакался в жилетку Рокоссовскому, прося послаблений, но тот был неумолим.
— У меня приказ Москвы и я обязан его выполнить.
— Но ведь возможны некоторые разумные отступления от этого приказа. Ведь их, как правило, сочиняют кабинетные деятели, полностью оторванные от жизни и потому, занимаются чистой перестраховкой! — не унимался Добрюха.
— Когда вражеские полки стоят в двух верстах от станции, никаких отступлений от приказа быть не может. Я никогда не прощу себе, если Куаньчэнь попадет целехоньким в руки врагу, как некогда японцам достался порт Дальний — отрезал штабс-капитан, и Добрюха на время от него отстал.
Теперь же, когда этот решающий час настал, все гражданское население Куаньчэни по достоинству оценило деятельность коменданта. Да был страх и тревога в сердцах людей, но не было паники и хаоса, полностью парализующего любую деятельность. Каждый из людей знал, куда ему бежать и что делать, тревожные чемоданы уже стояли в углу и ждали своего часа.
Тревожно засвистели разводящие пары паровозы, загрохотали передвигаемые вагоны, теплушки, платформы, распахнули свои двери железнодорожные склады.
Зная все особенности "переобувки" железнодорожники грузили на платформы все, что только могло помочь врагу в решении его рельсовой проблемы. Решительной рукой, мастеровые и выделенные Рокоссовским пограничники опустошал станционные склады. Все, что можно было вывезти, грузилось в эшелон, все остальное было обреченно на уничтожение.
Вслед за железом и всевозможными припасами, в вагоны и теплушки грузились семьи железнодорожников вместе с их нехитрым скарбом. Вместе с ними хозвзвод грузил имущество самих пограничников. Оружие, боеприпасы, амуниция и конная упряжь все было сложено в одном из станционных складов и только ждало отправки.
Очень много важного сделал Рокоссовский в ожидании тревожного часа но, не смотря на это, он смог снарядить и отправить на север только один эшелон. Сделать больше, у него не хватило времени. Эшелон с беженцами ещё не покинул Куаньчэнь, а станционные депо и пакгаузы уже охватило рыжее пламя пожара.
Из раскрытых нараспашку складских дверей вырывали жаркие языки огня, с жадностью поглощающие все до чего они могли только дотянуться. Облитые керосином вагоны и теплушки, что были вынуждены оставить пограничники, ярко вспыхнули в утреннем рассвете наступившего дня. С грохотом рухнула поврежденная взрывом водонапорная башня, вслед за ней взлетела на воздух электростанция.
— Пора, господин штабс-капитан! — обратился пограничник к шагающему по опустевшему перрону командиру — Матвеев доносит, что китайцы будут на станции с минуту на минуту.
— Ничего, Лаврушин, — успокоил бойца Рокоссовский, — кони наши быстры, китайцы идут пешком, значит, время у нас ещё есть. Сейчас только гостинец на главной ветке заложим для маршала Чжана, и можно будет отправляться. Сходи-ка лучше, помоги товарищам с фугасом.
Так в огне и дыму, покидали свою станцию русские пограничники, по древнему обычаю оставляя после себя врагу, только развалины и пепелище.
Выполняя приказ командования, Рокоссовский вел свой отряд к станции Таолайчжао, что находилась на крутом берегу Сунгари. Опираясь на этот природный рубеж, вставший во главе обороны Харбина генерал Зайончковский, собирался задержать врага на дальних подступах к городу. По приказу Слащева, Андрей Медардович прибыл в Харбин в средине марта, где вступил в командование отдельного Харбинского отряда.
В его подчинение перешли все воинские соединения, дислоцированные на КВЖД, которые в случаи конфликта преобразовывались в особую армию. Первоначально, в планах Генштаба она носила название Маньчжурская, но перед самым отъездом Зайончковский настоял на её переименование Харбинскую, помня о неудачах 1904 года.
Вслед за Рокоссовским, к рубежу Сунгари пришли пограничные застав со станций Бухай и Яомынь, в результате чего общая численность их сводного отряда достигла трехсот пятидесяти человек. Взяв в руки лопаты, они принялись возводить траншеи и пулеметные гнезда сразу за железнодорожным мостом, пересекавшим главный водный поток Маньчжурии.
Только через полуторо суток на противоположном берегу Сунгари появились китайские разведчики. Обманутые оставлением русскими своих станций, они утратили бдительность и попытались сходу пересечь реку по неповрежденному мосту.
Укрывшиеся в окопах пограничники позволили китайцам подойти до последнего мостового пролета, а затем плотным ружейно-пулеметным огнем всех их уничтожили. Побросав тела убитых в реку, они вновь сели в засаду и стали ждать нового появления врага.
Противник не заставил себя долго ждать. Уже через полтора часа к реке подошел отряд численностью в пятьдесят человек, которые повторили ошибку своих предшественников. Нестройной толпой они устремились на противоположный берег в надежде первыми пограбить брошенную русским станцию, благо над ней не развивались клубы дыма, и не было видно огня.
Как и в первом случае, пограничники позволили врагу дойти до выбранного ими рубежа атаки, а затем открыли ураганный огонь. Боеприпасов у трех застав было вдоволь и потому, патронов не жалели. Пулеметчики выкашивали передние ряды, а стрелки добивали обратившихся в бегство врагов.
Мост через Сунгари был не особенно длинным, но ни один из солдатов Чжан Сюэляна сумел пробежать его полностью. Последний из беглецов был убит буквально в двух шагах от будки смотрителя, в которой он надеялся найти укрытие.
Командующий центральным участком обороны Рокоссовский, сам лично вышел на мост вместе с командой охотников, чтобы подобрать раненых и, оказав им помощь допросить. Каково же было его удивление, когда команда не обнаружила ни одного живого человека. Пули заамурцев разили без промаха, а никто из китайцев не решился поднять руки.
Ближе к вечеру, к мосту вышел авангард войск неприятеля, но в третий раз китайцы не стали наступать на русские грабли. На противоположный берег был отправлен небольшой отряд, который и выявил ценой собственной жизни, присутствие там русской засады. В виду наступления сумерек, китайцы отложили боевые действия до утра.
Командующий авангардом подполковник Цо Си надеялся, что за ночь к берегам Сунгари подойдут дополнительные силы, с помощью которых он сокрушит русский заслон и захватит Таолайчжао в целости и сохранности. Но его ждало горькое разочарование. Не имея возможности воспользоваться железной дорогой, войска Чжан Сюэляна двигались в пешем строю, от чего первоначальный план наступления на Харбин был полностью расстроен. Подкрепление не подошло, и Цо Си был вынужден действовать самостоятельно.
Под прикрытием огня, две роты китайцев попытались прорваться на русский берег, но были отбиты. На этот раз пограничники отошли от прежней тактики и позволили противнику беспрепятственно дойти лишь до средины моста.
Напоровшись на заградительный огонь сразу из трех пулеметов, китайцы остановились, залегли, но это не принесло им большой выгоды. Не имея возможность укрыться на простреливаемом со всех сторон мосту, они понесли большие потери и были вынуждены отойти.
Новое наступление на позиции пограничников последовало через три часа, когда к Цо Си подошли долгожданные подкрепления. Тогда, разместив по обеим сторонам моста стрелков, подполковник бросил на железнодорожный мост целый батальон.
Не взирая на сильный огонь из русских окопов, китайские солдаты упорно шли вперед, не считаясь с потерями. Сначала они миновали средину ненавистного моста, затем вышли на последний пролет и под громкие крики своих офицеров приблизились к русским траншеям. Им оставалось пробежать чуть больше двадцати шагов, а затем переколоть защитников Таолайчжао штыками.
Крики радости и торжества уже были готовы вырваться из их глоток, но в это время в них полетели гранаты. Их взрывы разметали в клочья передние ряды китайских солдат, а на тех, кто уцелел, устремились с примкнутыми к винтовкам штыками пограничники штабс-капитана Рокоссовского.
Громкое русское "Ура" пронеслось по крутому берегу Сунгари, и это было достаточно, чтобы противник отступил прочь. Словно дикие лапифы устрашенные Эгидой Зевса, китайские солдаты обратились в повальное бегство при виде русских штыков.
Возбужденные боем пограничники были готовы атаковать неприятеля и на противоположном берегу, но ведущий их в бой командир остановил своих людей на средине моста.
— Стой! Назад! Отходим! — выкрикивал он приказы солдатам, которые те нехотя исполняли.
Отходя с моста, Константин все время пригибался к земле, внимательно разглядывая её, а затем подошел к сидящему в отдельной ячейке Свентицкому.
— Все в порядке, Виктор. Главный ход ещё за нами — успокоил штабс-капитан своего помощника.
— Слава Богу! Ведь столько трудов насмарку — обрадовался пограничник. С самого начала боев за мост, он был привязан к своему месту, не смея отойти от него без приказа.
— Хорошо положили косоглазых. Так глядишь, и до вечера продержимся — включился в разговор, подошедший с правого фланга обороны командир заставы Яомынь, капитан Гома. Вечер был тот минимальный срок обороны, до которого просил продержаться пограничников генерал Зайончковский.
— Продержимся, если только они артиллерию не подвезут. Против пушек тяжко нам придется, Семен Викторович — ответил Константин товарищу. Гома был старше его по званию и по возрасту, и потому по негласному уговору, считался главным офицером среди защитников Таолайчжао.
— Да, тяжко, но приказ на никто не отменял и не отменит. Какие у тебя потери?
— Трое убитых и пятеро ранено, причем двое тяжело. А как у вас и Трегуба?
— Только четверо легкораненых на два отряда. Вот что, Константин. Пока нет стрельбы, бери дрезину, и отправляй своих бойцов в Харбин. Так они быстрее и надежнее доберутся до лазарета, чем на двуколке.
— Слушаюсь, господин капитан — козырнул Рокоссовский и отправился исполнять приказ.
Артиллерии, которой так опасались пограничники, у господина Цо Си не было, но кое-что иное способное сокрушить русскую оборону у него появилось, благодаря японскому советнику.
Солнце уже стало садиться, и его яркие лучи слепили глаза русских стрелков, когда у железнодорожного моста появилась странная машина. С виду она представляла собой обыкновенный военный грузовик, но необычной конструкции. В кузове его, на треноге располагался крупнокалиберный пулемет и несколько солдат гранатометчиков. От вражеских пуль их укрывала баррикада, сооруженная из мешков с песком, а с боков и зада кузова, на цепях свисали толстые деревянные щиты, надежно прикрывавшие скаты колес.
Двигался этот импровизированный броневик только задом но, несмотря на всю свою неуклюжность представлял для защитников станции серьезную опасность. Под его прикрытием штурмовые колонны могли без особых потерь миновать мост и вступить с русским в рукопашную схватку.
Изобретение японского советника осторожно приблизилось к началу моста, въехала на него, а затем медленно поползла вперед. Едва только машина миновала средину моста, как сидевший в кузове пулеметчик открыл по русским окопам непрерывный огонь, но те почему-то молчали.
Чем ближе приближался китайский броневик к последнему мостовому пролету, тем радостнее становилось лица Цо Си, и тем мрачнел лик японского советника майора Комаци.
За время своей службы в императорской армии он уже имел дела с русскими и потому, интуитивно ждал, от вымерших траншей какой-то гадости. И предчувствие его не обмануло. Когда до конца моста осталось всего несколько метров, возле быка последнего пролета прогрохотал оглушительный взрыв. Высоко в небо взмыли столбы дыма и пламени, пролет качнулся, а затем с ужасным скрежетом и грохотом рухнул в Сунгари.
Вслед за ним упало в воду и изобретение японского майора, а также все те, кто в этот момент находился за грузовиком. В тоже мгновение, словно по взмаху волшебной палочки ожил молчавший до этого русский берег. Плотный огненный клубок ударил по заполнившим мост китайцам, безжалостно кромсая их ряды.
Один за другим падали солдаты Цо Си в студеные воды реки, так и не надевшей на себя ледяные оковы. Свинцовая гребенка стала методично вычесывать ряды китайцев, уже изготовившихся раздавить сильно поднадоевшую им горстку пограничников.
— О-о-о! — неслись крики несчастных, гибнущих на нескончаемо длинном для них мосту.
— А-а-а! — летело в ответ из оживших окопов защитников Харбина.
— Уа-уа-уа! — доносилось из рядов воинства Цо Си, пытавшихся своим огнем помочь товарищам, попавшим в смертельную ловушку.
Довольно долго, два воюющих берега изрыгали друг в друга огненный град пуль и длинных очередей. Сначала перестрелка звучала заливисто звонко, затем в ней появилась некая вялость, плавно превратившаяся в сварливую перебранку, подобной той, что ведут базарные торговки. Не имея сил и желания выяснять свои отношения, они хотят, чтобы последнее слово непременно осталось за ними.
Огневая дуэль ещё не утратила своей силы и напористости, а майор Комаци, чья душа жаждала реванша, уже поучал Цо Си, что нужно делать завтра.
— Продолжение наступления в сложившихся условиях возможно только с применением артиллерии. Немедленно отправьте нарочного в штаб полковника Го Ляо с просьбой доставить сюда две полевые батареи. Этого будет достаточно, чтобы отогнать русских от берега и высадить десант. Течение реки здесь не сильно, так что большой трудности для переправы я думаю, не будет. Вместо лодок можно будет использовать плоты. Пушки должны прибыть этой ночью, чтобы завтра утром уже можно было продолжить наше наступление на север. Вам, все ясно?
— Да, господин майор, но боюсь, что господин Го может отказать мне в этой просьбе. У нас очень строгий учет за расходами снарядов — обеспокоено молвил Цо, но японец только зло глянул на него, с досадой втянул воздух через стиснутые зубы.
— Господин Го сделает все, о чем вы попросите, если ваш посланец передаст мою записку. Он следует вместе со штабом полковника и сумеет его убедить предоставить в ваше распоряжение артиллерию.
Сила записки Комаци была действительно велика. Едва только она была прочитана, как уже вставшие на бивак артиллеристы, снялись с места и, глухо проклиная всё и всех на свете, понуро двинулись на север. Об этом Цо Си доложил нарочный, вернувшийся на берега Сунгари с ответом господина Го. Подполковник очень обрадовался, но как оказалось совершенно напрасно. Когда встало солнце, он так и не увидел в своем лагере долгожданной помощи, и причина была до невозможности проста и банальна.
