— Я не отказываюсь отвечать, я вам говорю — начал Савинков, но следователь прервал его.
— Борис Викторович, мне нужна цифра вашего дохода с акций. Вы либо говорите её, либо мы фиксируем отказ от сотрудничества и переходим к следующему вопросу. Давайте экономить время — проникновенно предложил Груббер. Савинков сначала пыхнул гневным взглядом, а затем нехотя выдавил из себя ответ: — около ста тысяч рублей. — Прославиться тем, что, занимая второй пост в государстве, он отказался сотрудничать со следствием, означало конец его политической карьеры.
— Прекрасно. Сто тысяч рублей приблизительно — подытожил чекист.
— Сколько издано ваших книг в России за прошедший и этот год?
— Всего одна книга. Предвосхищая ваш следующий вопрос, могу сказать, что она же была издана заграницей вместе с моими двумя прежними произведениями.
Груббер понимающе кивнул, а затем произнес: — Да, зарубежом вас больше читают, чем у нас.
— Да — с вызовом бросил Савинков — мое творчество там больше ценят, чем здесь.
— Конечно — сразу согласился Груббер — иначе как объяснить ваш счет на 192 тысячи в "Банк-Франсес".
— Что!? — затравлено, спросил Савинков. Груббер вновь не изменился в лице и спокойно достал из папки нужный документ.
— Вот, пожалуйста, выписка из банковского счета с указанием сумм и временем их поступлений.
— Откуда это у вас? Тайна банковского вклада неприкосновенна!
— Банковского вклада да — легко согласился следователь — но постоянно пополняемого счета нет. Это все ваши авторские гонорары Борис Викторович?
— Да — быстро произнес Савинков — гонорары.
— О которых вы забыли упомянуть в декларации?
— Это не ваш вопрос господин следователь. Допрашивая меня о них, вы явно превышаете свои полномочия. Я буду давать отчет о своих зарубежных счетах только представителям фискальной полиции — яростно бросил Савинков и начал подниматься со стула.
— Сядьте, пожалуйста, Борис Викторович, разговор ещё не окончен — остановил его следователь.
— Я охотно признал бы правоту ваших слов, если бы не очень интересный факт. Большинство ваши финансовые отправители, в той или иной мере замечены в сотрудничестве со спецслужбами Англии, Франции и Североамериканскими Соединенными Штатами.
— Что за чушь!? С какими спецслужбами!? Что за бредятину вы мне пытаетесь приписать!? Измену Родины!!? — взорвался Савинков, впившись гневным взглядом в невозмутимое лицо чекиста.
— Это данные главного разведывательного управления генерального штаба — уточнил Груббер.
— Да вы что там с ума посходили! Неужели вы не понимаете что против меня, вице-президента России организованная чудовищная провокация! И все эти переводы сделаны только с одной целью, опорочить мое имя! — метал громы и молнии Савинков.
— Видимо этим объясняется тот факт, что зарубежные издательства не прислали вам ни одного сигнального экземпляра?
— Не знаю. Хотя нет, были, были два экземпляра. Один из них я подарил господину Мережковскому, а второй передал в Румянцевскую публичную библиотеку. Можете проверить!
— Уже проверили — следователь отодвинул ящик стола и достал из него книгу — вот этот экземпляр вы передали в библиотеку?
— Да, этот — упавшим голосом произнес Савинков. Увидев книгу, он с ужасом ощутил, как серьезно за него взялись чекисты. От этого понимания лицо его побледнело, а в ногах разлился противный холод.
— Значит провокация? — уточнил Груббер.
— Да, провокация — усталым голосом произнес Савинков.
— Крепко же они взялись за вас Борис Викторович, если открыли счета на ваше имя в "Националь Банк" и "Леон кредит", а так же в швейцарском "Керстен и К". На сегодняшний день там лежат сто двадцать пять тысяч и семьдесят восемь тысяч франков и двадцать восемь тысяч долларов. Вот выписки — следователь вновь открыл свою папку, и аккуратно выложив бумаги на стол, констатировал — видно сильно вы им насолили, раз потратили на вас столько денег.
В голове у ошеломленного Савинкова лихорадочно забилась тоскливая мысль: "Это конец, это конец"! Словно лунатик смотрел он на свои тайные счета, оставшиеся еще с царских времен и аккуратно пополнявшиеся за счет продажи секретных сведений в течение последних лет.
— Значит, вы продолжаете настаивать, что это все политическая провокация против вас? — Груббер ткнул пальцем в банковские счета.
— Да, это провокация — сказал подследственный, словно утопающих хватаясь за соломинку.
— По нашим данным, вы обошлись врагам отечества больше полмиллиона франков — произнес чекист, любовно поглаживая папку, явно намекая на наличие новых документов.
— Очень даже может быть. Мое имя в политике стоит гораздо больше — сварливо заявил вице-президент.
— И так провокация? — в третий раз уточнил следователь.
— Провокация, провокация, что вы как тетерев долдоните одно и тоже? Да, провокация против меня как вице-президента страны, так и запишите — с вызовом бросил Савинков.
— Прекрасно. Тогда скажите Борис Викторович, где и при каких обстоятельствах вы встречались с господином Жервэ? О чем у вас была беседа, и что вы ему обещали сделать?
— О чем вы говорите!? Кто это такой!? Ваш подставной агент!? — вновь взорвался Савинков, отчаянно распыляя себя, чтобы выскочить из петли затягивающейся на его горле.
— Месье Жервэ, второй помощник французского посла — Груббер извлек из папки фотографию и положил на стол. На ней был изображен мужчина в форме подполковника французской армии.
— Вновь продолжаете утверждать, что не знаете его?
— Да, не знаю!
— У вас плохая память Борис Викторович. Вы встречаетесь с ним пятнадцатого и семнадцатого сентября этого года, вот взгляните.
Савинков бросил полный ненависти взгляд на разложенные фотографии на столе и стал лихорадочно думать. Не будь этих проклятых фотографий, факт знакомства с Жервэ можно было отрицать, но все говорило, что чекисты давно следили за ним, и неизвестно что еще лежит в этой чертовой папке Груббера.
— Мы обсуждали условия издания в Париже моей книги — осторожно произнес Савинков.
— Какой книги? Назовите название — быстро спросил чекист и Савинков прокололся.
— У неё еще нет названия, я только пишу её — устало бросил бывший социалист-революционер.
— А каковы сроки сдачи произведения?
— Издательство не обременило меня точным сроком, примерно год или полтора.
— И каковы условия гонорара ненаписанного произведения? — спросил следователь.
— Тридцать тысяч франков.
— И их уже естественно перевели? — многозначительно спросил Груббер.
— Возможно — ответил Савинков, косясь глазом на папку следователя.
— И сразу после этой встречи вы потребовали от господина Шевелева, решить положительно вопрос о передачи концессии на красноярский платиновый рудник французской компании "Франс жерминаль"?
— Нет! — яростно выкрикнул подследственный.
— Ну, как это нет, Борис Викторович? — укоризненно произнес следователь. — Вот показания господина Шевелева, где он полностью описывает два ваших разговора, можете почитать.
Чекист вновь открыл папку и вытащил из неё несколько тщательно сколотых листов допроса.
— Нет, значит, нет. Господин Шевелев оговаривает меня.
— Но вы их даже не посмотрели.
— Я не буду их смотреть. Я устал, у меня болит голова! Я требую прекращения допроса!
— Хорошо, но только скажите, вы признаете сам факт встречи с господином Шевелевым?
— Да, признаю.
— И то, что вы говорили с ним о концессии на сибирский платиновый рудник?
— Да, я его расспрашивал о нем, но больше ничего! Он оговаривает меня, ваш Шевелев! Я больше не буду отвечать на ваши вопросы!
— Хорошо. Как я и обещал, я больше не буду задавать вам не одного вопроса. Подпишите протокол беседы, и вы можете идти.
— Могу идти, прямо сейчас?
— Конечно. Гражданин верховный прокурор дал санкцию только на беседу с вами, а не на задержание.
— Где я должен подписать?
— Вот внизу, на каждой странице, мною прочитано, с моих слов записано верно. Только прочтите внимательно, чтобы потом не было претензий — с расстановкой произнес Груббер.
Савинков склонился над протоколом, и буквы вновь заплясали у него перед глазами. С большим трудом он осилил все листы протокола и внизу каждого из них вывел свою подпись. Следователь нажал кнопку звонка, и в дверь вошли два знакомых молодца.
— Проводите господина вице-президента — приказал чекист.
— Не надо я сам дойду, здесь не далеко — устало приговорил Савинков.
— До дверей проводите — уточнил приказ Груббер и один из чекистов вежливо открыл дверь кабинета. Собрав последние силы, на негнущихся ногах Савинков поднялся с кресла и двинулся к выходу, однако у самого порога чекист остановил.
— А ведь никакого платинового рудника нет, Борис Викторович.
— Как нет!? — упавшим голосом спросил несчастный политик.
— Так нет. Все это выдумка, хорошо составленная легенда. Так сказать капкан для агентов иностранного влияния, и вы в него попались, господин вице-президент. В готовящемся процессе над агентами иностранного влияния, вам будет отведено главное место на скамье подсудимых — учтиво пояснил Груббер — так, что расставание с вами у нас будет не надолго.
Молча, российский вице-президент испил свою чашу позора и как во сне покинул негостеприимный кабинет старшего следователя. Груббер, стоя у стола неторопливо перебирая листы протокола допроса, когда сквозь неплотно прикрытую дверь в кабинет ворвался приглушенный человеческий вскрик, а через некоторое время глухой звук падения.
Когда к распростертому на полу телу подбежали люди, все было кончено. Вице-президент России Савинков, покончил жизнь самоубийством путем выпрыгивания в лестничный пролет. Сопровождавшие его чекисты в один голос заявили, что господин подследственный перескочил через невысокие перила лестничного пролета, находясь в чрезвычайно взволнованном состоянии
Проведено по горячим следам следствие полностью подтвердило их слова. Господин Савинков действительно покинул кабинет в сильно расстроенном состоянии и видимо, опасаясь расплаты за свои прегрешения перед законом, решил покончить счеты с жизнью. Впрочем, официальная версия не устроила определенные круги русского общества и вскоре по Москве пошли гулять слухи, что Бориса Викторовича просто столкнули, благо перила верхнего этажа Лубянки, действительно не были высокими.
Так закончил свою жизнь человек, начавший свой мутный жизненный путь кровавыми актами против государства и закончив его вторым лицом. В этом была какая-то своя символичность ибо, находясь в гуще политических событий, Борис Савинков постоянно стремился быть первым, но его непременно обходили другие. Сначала Азеф, потом Керенский, Корнилов и, наконец, президент Алексеев.
Скоропостижная смерть вице-президента вызвало экстренное совещание у президента, на которое был приглашен весь кабинет министров во главе с премьером Парамоновым. Так же на нем председатель ГПУ Феликс Дзержинский с тремя сотрудниками. Появление в кремле офицеров ГПУ вызвало среди господ министров определенное волнение. Они знали, что утром прямо из Кремля на допрос на Лубянку был вызван вице-президент Савинков, и теперь каждый опасался за себя, грешки имелись.
Однако их страхи оказались напрасными. Присутствие сотрудников ГПУ имело лишь чисто психологическое воздействие на собравшихся министров. Молча, они ложили перед каждым из них принесенные с собой папки с копией банковских счетов покойного, донесений агентов, данные наружного наблюдения. Кроме этого, министрам было предложено ознакомиться с протоколом последнего допроса вице-президента.
При виде того, как глубоко копнули спецслужбы под покойного деятеля, очень многие из присутствующих министров, сильно испугались и потому без единого вопроса подписали обращение к русскому народу предложенное им президентом. В нём с прискорбием извещалось о скоропостижной смерти вице-президента и решении правительства похоронить усопшего на кладбище Донского монастыря. Для исполнения этого решения, была создана специальная комиссия во главе с господином Парамоновым. Похороны было решено провести согласно русскому обычаю на третий день после смерти.
— А кто же теперь будет исполнять обязанности вице-президента — скорее пролепетал, чем спросил министр торговли господин Шульдяков, когда все подписи были поставлены, и министрам было предложено разойтись.
— Не беспокойтесь господа. Мы постараемся найти достойную кандидатуру на этот пост — величественно изрек Алексеев и больше, вопросов не последовало.
Когда господа министры исполнили свой долг и стали покидать президентский кабинет, Алексеев попросил Дзержинского задержаться. Подойдя к окну и наблюдая за выходящими из здания министрами, президент спросили председателя ГПУ.
— Скажите Феликс, есть ли честные люди из числа одиннадцати господ находившихся в этом кабинете?
— Боюсь вас разочаровать Михаил Васильевич. У каждого из присутствующих имеется свой воз грехов. Двое; министр связи и министр здравоохранения имеют небольшие прегрешения перед законом. За министрами транспорта и торговли тянуться более солидные хвосты прегрешений.
— Больше всех у господина Парамонова? — быстро спросил Алексеев.
— Как не странно нет. По нашим сведениям он занимает промежуточную позицию в центре и больше берет "борзыми щенками".
— Кто же больше всех, министр внутренних дел, министр юстиции? — невинно произнес президент, с интересом ожидая реакцию Дзержинского на его скрытого конкурента и формального начальника — или министр финансов?
— Нет, господин президент. По нашим данным больше всех погряз в коррупции господа министры экономики и земледелия.
— А господин Кржижановский? Как дела у него?
— В отношении этого человека, могу с твердой уверенностью сказать одну лишь вещь, Глеб Максимилианович ни в чем порочащем его не замечен. Он целиком и полностью предан работе и своему плану по переустройству России.
— Да, этого и следовало ожидать — Алексеев отошел от окна и направился к столу — Вот, что Феликс, продолжайте наблюдать за господами министрами. Так сказать накапливайте материал, хотя после сегодняшней встряски они наверняка станут осторожнее.
— Навряд ли Михаил Васильевич. Сейчас они испуганы, но очень быстро этот страх пройдет, и они с удвоенной силой примутся наверстать упущенное.
— Успехов вам в вашей трудной, но благородной работе. Я надеюсь на результат.
— Я тоже, но нельзя ли увеличить денежное содержание нашим работникам. Большое количество моих сотрудников готово работать за идею, но малая зарплата по сравнению с остальными государственными служащими вызывают отток людей из органов. Ради прокорма семьи люди вынуждены брать взятки у подследственных, о чем впрочем, сразу извещают начальство. Михаил Васильевич, я прошу не за себя, за людей и за дело. Если мы не увеличим зарплату, то вскоре ГПУ превратиться в сплошную фикцию.
Алексеев внимательно слушал "железного Феликса" о нуждах его сотрудников и в душе хорошо понимал, прописные истинны, у крепкого государства должен быть крепкий аппарат власти.
