Страница произведения
Войти
Зарегистрироваться
Страница произведения

Труды Отечества


Опубликован:
08.07.2014 — 08.07.2014
Аннотация:
Вышедшая из мировой войны победителем, Россия во главе с президентом Алексеевым вступает в новый этап своего развития под названием "мирная жизнь", мирная только на словах. Непрестанное внешнее давление козни со стороны вчерашних союзников, череда приграничных конфликтов на Дальнем Востоке, внутренние интриги, неожиданные проблемы далекой Африки и Южной Америки сплелись между собой в описываемом четырехлетнем отрезке истории Русского государства.
 
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
 
 
 

Труды Отечества


ТРУДЫ ОТЕЧЕСТВУ.

РОЖДЕНИЕ НОВОГО МИРА.

Глава I. Мартовские иды победителей.

— О Париж, о Париж, ты столица всей Европы, дум могучий властелин. Всё твоей подвластно силе, даже светлый солнца лик — пелось в популярной французской песне средины девятнадцатого века, чьи поэтические корни уходили далеко вглубь истории, во времена славного короля Людовика XIV, вознамерившегося объединить под властью своей державной короны всю разношерстную европейскую нацию. Правда, из этой затеи у светлейшего короля ничего не вышло, как впрочем, не вышло у его идейного продолжателя императора Наполеона. Уж больно не хотели строптивые народы, живущие по соседству с великой Францией объединяться вокруг престола парижского властелина, и активно противодействовали этому.

Не добившись покорения соседей силой оружия, "король солнца" все же взял над ними реванш на другом фронте. Блеском и роскошью своего двора, Людовик XIV сумел заставить европейцев считать установленную им моду эталоном и всячески стремиться подрожать ей. Таким образом, хитрый король превратил Париж в законодателя европейской культуры и обеспечил ему громкий титул "столицы мира".

Поэтому, едва только было подписано перемирие с Германией, и гул военной канонады затих, как Париж уже на следующее утро сбросил с себя столь опостылую военную форму и стал стремительно возрождать на своих улицах признаки мирной жизни как, и подобает истинной "столице мира".

Сквозь въедливый серый налет военных будней, в городе пышным цветом новой весны расцвели закрытые на долгие четыре года знаменитые парижские бистро и кафетерии, варьете и рестораны, чьи огни и красочные афиши принялись наперебой зазывать к себе почтеннейшую публику со звонкой монетой в кармане.

Вновь азартно заколесили по улицам французской столицы такси, наполняя город громким шумом своих моторов, вперемешку с пронзительными гудками клаксонов. На время войны, когда враг уже стоял у ворот города, все таксисты специальным указом президента Франции, были мобилизованы и занимались извозом солдат с одного участка обороны на другой.

Вслед за таксистами, свои привычные места на площадях и улицах города заняли и знаменитые парижские жрицы любви, которые так же были неотъемлемой частью мирной жизни Парижа. Высланные за черту города на весь период военных действий, они терпеливо дожидались своего часа и теперь спешили наверстать упущенные ими доходы. Одним словом, большой город стремительно переходил к основам мирной жизни.

Однако не только статус непризнанной столицы Европы заставил французов при подписании общей капитуляции в Берлине, настойчиво требовать назначения местом проведения мирной конференции между победителями и побежденными именно Париж. Взяв долгожданный военный реванш за поражение 1870 года, Клемансо намеривался подобно императору Наполеону, раз и навсегда уничтожить вторую германскую империю. Это горестное для Франции, творение рук железного канцлера Бисмарка.

Тогда, разгромив под Седаном армию французского императора Наполеона III, прусский король Вильгельм по наущению своего канцлера, совершил невиданный шаг в истории двух соседних держав. Восемнадцатого января 1871 года, ровно в полдень в знаменитом Зеркальном зале Версаля, где ранее проходили торжественные приёмы французских королей, было объявлено о создании из разрозненных немецких земель, королевств и княжеств, новой германской империи. Так появился на свет Второй рейх Гогенцоллернов, во главе с кайзером Вильгельмом.

Подобный унизительный для Франции шаг, был свершен Бисмарком в отместку за роспуск Наполеоном в 1806 году "Священной Римской империи". Тогда, по воле императора французов, Первых германский рейх, просуществовавший почти тысячу лет, был разделен на Австрию, Пруссию, Баварию, Саксонию и множество других мелких княжеств.

Теперь же, по прошествию времени французы намеривались полностью смыть это позорное черное пятно со страниц своей истории. Перед началом мирных переговоров, Клемансо собирался торжественно заявить в Зеркальном зале Версаля о прекращении существования Второго германского рейха.

По настоянию президента Франции, был разработан тщательный ритуал этой "исторической" по мнению процедуры, которая должна была продемонстрировать долгожданное для населения их страны торжество исторической справедливости. Едва закончилась война, как государственные чиновники бросились разыскивать оставшихся в живых свидетелей тех дней, поднимая в архивах все описания давнего торжества врага над своей родиной.

В душу и жилы старого президента Клемансо эти приготовления влили новые силы, наполнив желтые глаза "французского тигра" ярким огнём азарта и блеском торжества, чего в них уже давно не было. Отложив на время составление длинного списка претензий и условий к своему поверженному соседу, Клемансо полностью погрузился в подготовку момента национального торжества своей страны, скрупулезно проверяя исполнение всех деталей этого проекта. С этой целью, специально назначенный секретарь, каждый день докладывал президенту, обо всём том, что было сделано и что предстоит сделать.

В отличие от своих союзников по Западному фонту, британцы не были зациклены на подобной символической мести. Владельцы контор и банков, заводов и фабрик собирались выставить проигравшей стороне умопомрачительный счет за всю битую посуду. В итоговую строку расходов, господа бриты, вписали весь свой ущерб, включая в него даже прибыль от возможного урожая плодовых садов, погибших в результате налётов немецких дирижаблей на Британию.

Кроме этого, с первых дней наступившего мира, британцы стали энергично сколачивать антирусскую лигу среди европейских стран, намериваясь полностью повторить ситуацию сложившуюся сто лет назад после разгрома союзниками императора Наполеона. Тогда, благодаря усилиям британцев из всего огромного наследства французского императора, русским досталось весьма неспокойное приобретение в виде Варшавского герцогства, в то время как Австрия и Пруссия, при покровительстве Англии, значительное прирастили свои владения.

Не желая видеть среди континентальных стран ни одного сильного для себя соперника, после окончания очередной большой европейской войны, британцы сразу начинали строить козни, натравляя на своего возвысившегося соперника его соседей. Так было с Россией Александра I после окончания Отечественно войны 1812 года, так было с Францией императора Наполеона III после завершения Крымской войны, так было и с Антантой после победы над кайзером Вильгельмом II. Методы работы британской дипломатии оттачивались годами и пока ещё никогда не давали сбоя.

Правда, на этот раз, положение дел несколько отличалось от всех прежних условий предшествующих мирным конференциям. Сегодня Россия никак не претендовала на приращение к себе европейских территорий, довольствуясь получением ранее обещанных Европой черноморских проливов вместе со Стамбулом и возвращением под свою власть Галиции. Незыблемость и законность приобретение всех этих земель русским государством было неоднократно подтверждено секретными протоколами подписанных во время войны правительственными кабинетами Лондона и Парижа. И любой намек на возможный их пересмотр, грозил британцам потерей лица и в первую очередь перед своими собственными гражданами.

В сознании рядовых британцев, русские являлись честными союзниками, неоднократно спасавших войска Антанты от разгрома со стороны германских армий и были достойны уважения. На кардинальное изменение мнения английского народа относительно России требовалось время, коим британские дипломаты не располагали. Ллойд-Джорджу очень хотелось посчитаться с русскими, изобразив их перед европейскими обывателями коварными захватчиками Александрии, Мальты и Гибралтара, но тут с точки международного права ничего нельзя было сделать. Гибралтар был сразу передан под юрисдикцию Испании, а на Мальте был проведен плебисцит и подавляющая часть населения острова, высказалась в пользу своей независимости, что и было оформлено самым надлежащим образом.

Что касается Египта, то он стал полностью независимым государством, правитель которого король Фарух, ловко лавировал между двух сил Россией и Англией. Хитрый араб предоставил Москве базу в Александрии и оставил в руках британцев контроль над Суэцким каналом.

Кроме возвышения роли России в Европе, британскую дипломатию сильно настораживала деятельность американского президента Вильсона, который, несмотря на проблемы со здоровьем, продолжал активно продвигать свою идею по созданию Лиги наций.

Наиболее осторожные и прагматично настроенные представители Лондона, усматривали в главном лозунге Лиги Вильсона "Праве наций на самоопределение" скрытый подкоп американского президента под устои британской колониальной империи, являвшейся краеугольного камня процветания английского государства. Старые львы имперской политики только снисходительно посмеивались над опасением своих молодых товарищей, но вместе с тем были вынуждены признавать сам факт американской активности на сцене мировой политики, вредом для британских интересов.

Из-за больших людских и материальных потерь в схватке с кайзером Вильгельмом, в 1916 году скрипя сердцем, англичане обратились за военной помощью к своей некогда мятежной колонии, в отношении которой продолжали питать далеко не теплые чувства в своей широкой британской душе. Вынуждено впуская американцев в европейские дела как равноправных партнеров, британцы страстно желали, что бы они, как можно скорее вернулись к своей доктрине Монро, основополагающим принципом которой, было невмешательства в политические дела европейцев и полная изоляция от них.

Тем временем, американский президент благодаря стараниям врачей пошел на поправку. Здоровье его значительно улучшилось, но некоторую часть своего времени, он был вынужден находиться в инвалидной коляске, из-за еще неполного восстановления функций правой половины тела, в частности ноги. Это, правда, не помешало Вильсону стать первым американским президентом, покинувшим территорию Соединенных Штатов и направившимся на мирные переговоры на пароходе.

Ранее подобные функции полностью возлагались на государственного секретаря, которого на этот раз, президент Вильсон энергично потеснил с переговорных позиций. Желание Вильсона заложить основы нового мира исключительно по американскому лекалу, заставило его прибыть в Париж, не дожидаясь полного умиротворения на юге своей страны. В опаленном революционным вторжением Техасе ещё продолжали греметь выстрелы и литься кровь. Лишившись немецкой военной поддержки и потеряв своего самого выдающегося революционного лидера Панчу Вилью, мексиканские отряды терпели от войск губернатора Старка одно поражение за другим.

Стремясь разгромить неприятеля до прибытия основных сил американской армии во главе с генералом Першингом, губернатор Старк атаковал отряды Эмилио Сапаты в течение января и февраля 1919 года. Руководимые отставными генералами, силы самообороны Техаса, сумели нанести несколько поражений мексиканским повстанцам, полностью вытеснив их с юга штата, и выйдя к водам Рио-Гранде начать осаду Эль-Пасо.

Атака на хорошо укрепленные позиции противника, не входила в планы губернатора Старка, который к концу боевых действий стал очень дорожить жизнями своих сограждан. Поэтому, не мудрствуя лукаво, он решил дождаться прибытия генерала Першинга и, передав его солдатам свои позиции у Эль-Пасо, вернуться в Хьюстон, где уже были назначены большие праздничные торжества по поводу успехов техасского ополчения.

Подобное проявление элементов сепаратизма Техаса, вызвало сильное недовольство в Вашингтоне. Першингу предписывалось скорейшее освобождение Эль-Пасо, дабы приуменьшить в глазах простых американцев триумф техасского ополчения, сумевшего самостоятельно отстоять свои родные угодья от посягательств коварного соседа. Тогда как федеральным частям это орешек оказался не по зубам.

Получив новое предписание, Першинг стремился как можно быстрее выполнить волю президента и Конгресса, но судьба в очередной раз горько посмеялась над пятизвездным генералом. За три дня до прибытия к Эль-Пасо частей федеральной армии, мир потрясло известие о неожиданном падении этого очага напряженности на американской земле.

Главной причиной сдачи Эль-Пасо, были внутренние разборки среди вождей мексиканских отрядов. Коварный Сапата не надолго пережил убитого по его тайному приказу Вилью. Прошло два месяца, и крестьянский вождь сам угодил в пулеметную засаду своих тайных конкурентов, из которой никто не вышел живым. Смерть Сапаты окончательно расколола ряды мексиканских революционеров, которые после недолгого выяснения отношений посредством стрельбы, покинули Эль-Пасо под покровом темноты, унося с собой многочисленные трофеи.

Освобождение Эль-Пасо армией губернатора Старка, стало новой звучной пощечиной для федеральных властей. В этот же день губернатор штата объявил о полной победе над врагом, оставив на долю армии Першинга уничтожение мелких мексиканских отрядов, оставшихся промышлять бандитскими набегами вдоль американской границы. Одновременно с этим, в ознаменования благополучного освобождения территории штата от врагов, губернатор Старк объявил об учреждении специальной техасской медали посвященной этому великому событию.

Эта новость сильно всколыхнуло конгресс США. В нём шли жаркие дебаты по поводу столь открытого проявления Техасом сепаратизма, но после долгих обсуждений конгрессмены все же решили одобрить инициативу Старка. Посчитав медаль меньшим злом для страны, чем дать повод жителям штата к открытому противостоянию Вашингтону в случаи его отказа поддержать инициативу техасского губернатора. Хорошо помня горькие уроки Гражданской войны, никто из вашингтонских конгрессменов не желал возрождения мятежной Конфедерации Юга.

Техасцы получили право на специальную медаль, и тлеющие угли сепаратизма, были, по мнению конгресса, основательно присыпанные песком и отодвинуты в самый дальний ящик стола. Южане шумно отпраздновали свою победу, пригласив на торжество всех, за исключением генерала Першинга, которому не нашлось места на этом празднике. Он громко протестовал, посылая в Вашингтон гневные телеграммы одну за другой, но президент заставил Першинга проглотить эту горькую пилюлю, ради сохранения единства американской нации.

Полковник Хаус, сильно обозленный на Вильсона за его пренебрежение к предсказанной им угрозе сепаратизма именно в Техасе, усиленно сколачивал антипрезидентское лобби в Конгрессе и демократической партии, ставя в вину Вильсону его увлечение европейскими делами в противовес внутренним. Одновременно с этим часть сенаторов с подачи Хауса создали специальную комиссию, которая затребовала все правительственные документы, касающиеся первичной позиции Соединенных Штатов по отношению к войне в Европе.

Тщательно подобранные, они отчетливо показывали, как менялась позиция президента Вильсона от скрытой поддержки Германии в начале войны и вступления Америки в войну на стороне стран Антанты. И хотя действия комиссии носили закрытый характер, часть информации всё же просочилось в прессу, и стала достоянием общественности. Подобные действия Хауса заметно подрывали позиции Вильсона в Конгрессе, а так же делали весьма проблематичным его переизбрание на новый срок президентства.

Кроме трёх китов мировой дипломатии, на мирной конференции в Париже свою игру намеривался вести и итальянский премьер-министр Витторио Орландо. Соблазненное щедрыми посулами Антанты, итальянское королевство вступило в войну против Австрии, честно проведя в одном строю с союзниками все три года то, победно наступая, то, спешно отступая, возвращая врагу занятую ранее территорию. Теперь, оказавшись в числе победителей, итальянцы с нетерпением ждали дележа австрийских земель и флота.

Вслед за Италией свою долю трофеев в Париже собирались получить так же греки и бельгийцы. Последние были насильственно втянуты в военный круговорот благодаря германскому вторжению и стали союзником Антанты вопреки своему желанию. Доблестно сражаясь против кайзера вместе с французами и британцами, бельгийцы в качестве достойного приза за пролитую кровь своих солдат и разорение их земель, хотели получить Люксембург, чья великая герцогиня запятнала себя сотрудничеством с Вильгельмом. Таковые были планы и намерения различных сторон собравшихся в марте 1919 года во французской столице.

Европейцы с опаской и определенным напряжением ожидали прибытия русской делегации во главе с Верховным правителем России генералом Алексеевым, унаследовавший этот пост от недавно скончавшегося генерала Корнилова. Он был совершенно неизвестной фигурой для европейских дипломатов. Оттесненный на задний план такими фигурами как Корнилов и Духонин, Алексеев был занят проблемами военных поставок фронту и внутренними делами тыла и не принимал участия в принятии политических решений на последнем этапе войны.

Многие из европейских дипломатов считали его более мягким и податливым западному влиянию политиком, в отличие от жесткого Корнилова и Духонина, проводивших свою внешнюю политику исходя исключительно из интересов России. Но были и такие, которые считали Алексеева достойным приемником почившего Корнилова.

Загадочный "русский сфинкс" как окрестили его европейские газеты, прибыл на поезде в Париж, 19 марта, за два дня до открытия мирной конференции. Вместе с ним, в составе русской делегации, прибыл и личный советник бывшего московского генерал-губернатора, господин Иванов, сделавший за последний год стремительную карьеру. Поднявшись по крутой чиновничьей лестнице от простого консультанта до уровня тайного советника генерала Алексеева. Многие чиновники из аппарата генерал-губернатора с пренебрежением косились в сторону Иванова, прекрасно зная, что под простой русской фамилией скрывается бывший эсдек Сталин. Но при всей своей классовой ненависти к нему, все они были вынуждены признать, что обозначенный господин получил подобное повышение исключительно благодаря своему трудолюбию.

Страстный трудоголик, он не сидел в кремлевском кабинете, куда переехал Алексеев после перевода столицы из Питера в Москву, а непрерывно разъезжал по всей необъятной России, выполняя то или иное поручение своего патрона. Всё, что ему поручалось, он выполнял в срок и качественно, не гнушаясь при этом применить силу мандата подписанного Верховным правителем страны, если это было необходимо ради пользы дела. Вместе с ним ездила специальная комиссия, имевшая право от Корнилова выносить любое решение, основываясь на законах военного времени, вплоть до расстрела.

Для этой цели в небольшом поезде Сталина находилась специальная расстрельная команда, которая могла моментально привести в исполнение смертельный приговор грозной комиссии. За всё время поездок, это пришлось сделать всего два раза, но зато слухи и рассказы о крутости и беспощадности посланца генерал-губернатора, моментально облетели все чиновничьи веси страны, обрастая по мере продвижения всё более страшными и ужасными подробностями.

Подобная слава как нельзя лучше помогала Сталину справляться с поручениями, поскольку, узнав о выезде в их сторону всесильного чиновника по специальным поручениям, местные властители теряли сон и аппетит, заранее боясь жуткого кавказского монстра и его расстрельный взвод, набранный из пленных мадьяров.

Помимо кровожадности и свирепости господина Иванова, чиновники так же знали, что в случаи необходимости он мог спокойно задержаться на целый месяц. Так было на южном Урале, где требовалось значительно увеличить добычу руды для нужд фронта. Кроме этого, господин Иванов имел скверную привычку внезапно возвращаться, через неделю-другую после своего отъезда, что бы на деле, а не на бумаге проверить выполнение его указаний.

Одним словом, господина Иванова боялись и ненавидели, но всё необходимое делалось и делалось в срок, что было очень важно для достижения победы на фронте. Эта способность пробивать любую преграду, которая удивительным образом уживалась с готовностью идти на компромисс и искать взаимоприемлемые точки согласия, заставили нового правителя России оставить бывшего эсдека в своей свите после окончания войны.

Более того, генерал Алексеев был вынужден просить своего советника остаться, когда тот в конце января 1919 года подал прошение об отставке, мотивируя его желанием учиться на филолога в московском университете.

— Чем действительно обусловлено ваше желание оставить государственную службу, Иосиф? — удивленно спросил Алексеев, быстро пробежав три строки поданной ему бумаги — я хочу получить от вас прямой и честный ответ.

— Все дело в том, что война уже закончилась, а в условиях мирного времени, я вам не буду особо нужен. Всё то, что было допустимо и хорошо работало в военное время, как правило, оказывается совершенно ненужным и недопустимым, после возвращения людей к мирной жизни. Кроме этого наличие в вашей свите бывшего эсдека, несомненно, будет бросать тень на ваш мундир, и постепенно вы будите тяготиться моим присутствием рядом с вами. Поэтому лучше вовремя уйти самому, чем со временем получить отставку. У меня есть семинарское образование, и я хочу продолжить его в Москве.

— И это всё?

— Да — коротко сказал собеседник и по его лицу Алексеев понял, что собеседник говорит правду.

— А как же все ваши проекты по индустриализации России одобренные генералом Корниловым? Как быть с ними, ведь они столь обещающие?

— Боюсь ваше превосходительство, что мои многочисленные "доброжелатели" из чиновничьего сословия не дадут мне их выполнить. Думаю, самой подходящей кандидатурой для этого дела, будет Глеб Кржижановский. Это очень дельный человек и совершенно не связан с политикой как ваш покорный слуга. Я самым настоятельным образом рекомендую вам эту кандидатуру.

Алексеев недовольно повернул головой и отодвинул от себя листок с прошением:

— Всё дело в том, что я совершеннейшим образом не знаю господина Кржижановского и его деловых качеств. Зато я знаю ваши качества и смею уверять вас, что в мирное время они будут так же пригодны для государственной службы, как и в военное. Война и революция, знаете ли, оказалась превосходной лакмусовой бумажкой выявившей полную непригодность многих государственных деятелей довоенной эпохи. Вы думаете, что революция случилась просто так? Нет, её семена упали на благодатную почву, взрыхлённую трудами господ чиновников, которые на первом месте видели только свою корысть, а не служение Родине. И сейчас есть отличный повод избавиться от них, оперевшись на молодые кадры порожденных военным временем.

Когда я согласился с предложением генерала Корнилова занять пост столичного генерал-губернатора и взвалить на себя всё бремя тыла, я и не представлял всей тяжести и опасности этого места. С каждым днём проведенном на этом посту я всё больше и больше проваливался в непривычные для себя дебри своей новой работы. Она была адской, но она была сделана и во многом благодаря вам.

С наступлением мира, её не станет меньше, и для её исполнения мне нужны проверенные делом люди. Поэтому я отклоняю ваше прошение и прошу впредь не подавать подобных бумаг.

Алексеев решительным действием сгреб лист бумаги в кулак и бросил его в корзину для бумаг.

— Сегодня, когда генерала Духонина нет, а сам правитель серьёзно болен, мне как никогда нужды преданные и проверенные делом государственные люди, а не корыстные попутчики, которых всегда хватало во все времена. В самое ближайшее время нам с вами предстоит дать ещё одно сражение. Теперь на дипломатическом фронте над господами вчерашними союзниками, дабы закрепить за Россией всё то, за что так обильно было заплачено солдатской кровью. Я не могу допустить, что бы повторился позор Венского или Берлинского конгресса, когда у нас были подло украдены плоды победы над Францией и Турцией. От результатов мирной конференции в Париже, во многом зависит завтрашний день России.

Всё это время Сталин хранил молчание, чуть прищурив свои желтые глаза, внимательно слушая слова генерала.

— Скажите Михаил Васильевич, что состояние Лавра Георгиевича так плохо и его участие в мирной конференции сомнительно?

— Увы, но Корнилов не может ехать в Париж. Таково мнение консилиума врачей во главе с доктором Бехтеревым. Они непреклонны в своём вердикте, несмотря на относительно хорошее самочувствие правителя. В любой момент с ним может случиться удар и случись это на переговорах такого масштаба, наши шансы заключить выгодный для нашей страны мирный договор резко упадут.

Глаза собеседника Алексеева полыхнули желтым огнем:

— И вы говорите такие слова, когда наши войска стоят на Рейне, в Вене и Белграде? Когда все, включая немцев, признают нас главными победителями этой войны? Не понимаю.

Алексеев снисходительно улыбнулся. Задор и пылкость его собеседника импонировали ему, но тяжкое бремя государственного долга не позволило разделить эти чувства.

— Вы абсолютно правы, указывая места дислокации наших армий, но ваш максимализм молодого человека искренне верящего во всесилие солдатского штыка мешает взглянуть на проблему с иной стороны. А её реалии таковы. Победа в войне, далась нам, очень большим трудом и кровью. Внутреннее положение России отнюдь не блестяще. Только благодаря старым ресурсам доставшиеся нам от царя батюшки и их умелое применение, революционного внедрения в армию новых видов вооружения армии, вместе с коренным изменением военной тактики и стратегии, позволили нам одержать вверх в нашей борьбе с кайзером. И если быть до конца честным, то в окончательной победе есть огромная заслуга солдат и офицеров первых трёх лет войны, которые перемололи лучшие части немцев и австрийцев, вместе с турками в придачу.

Разгромив Германию, мы приобрели новых противников в лице своих бывших союзников, Франции, Англии и США. Кроме этого не стоит забывать о Японии, которая приобрела большие территории, не понеся при этом больших потерь. Легкая добыча в Китае и южных теплых морях очень сильно взбодрила аппетит японского микадо и его военный кабинет. Если начнётся новая большая война со вчерашними союзниками, японцы обязательно вцепятся в наше Приморье и Сахалин, а новой войны, тем более на два фронта Россия попросту не выдержит.

— И все же положение наших армий в самом сердце Европы дают нам хорошие шансы диктовать свои условия — продолжал упорствовать Сталин.

— Они были ещё больше, когда наши войска стояли в Париже при императоре Александре, но вы прекрасно знаете результат Венского конгресса. Благодаря усилиям Англии против нас был заключён тайный четверной союз, и только бегство Наполеона с Эльбы, спутавшее англичанам все карты, позволило России получить польский трофей. Примерно то же самое намечается и на переговорах в Версале. Ведь не зря Ллойд-Джордж настоял на включение в число равноправных переговорщиков свои доминионы, Канаду, Австралию и Южную Африку. Явно готовят численный перевес для протаскивания своих предложений на мирной конференции.

Слова генерала вызвали новую волну гневных эмоций на лице кавказца, но он упредил его.

— Иосиф, всегда помните императора Наполеона, говорившего, что штыком можно сделать много великих дел, но на нём нельзя сидеть. На нужен мир, но мир достойный тех потерь, которыми мы заплатили за свою победу.

Включенный в состав русской делегации, весь путь от Москвы до Парижа, господин Иванов усердно штудировал массу различных документов полученных им от господ Сазонова и Бахметьева представляющих дипломатический корпус. С жадностью открывателя новых истин и знания, новоявленный дипломат поглощал одну бумагу за другой, прочно откладывая их содержимое в своей бездонной памяти. А положение дел было сложным.

Больше всех из союзников от войны пострадала Франция. Призвав под свои знамёна весь цвет митрополии в количестве 8,3 миллионов человек, она потеряла убитыми свыше 1,9 миллиона и ранеными 3,6 миллионов человек. Весь северо-восток страны, включая столичный округ, был полностью разрушен и опустошен, и требовались годы, что бы только поставить на ноги экономику этих земель, не говоря о приближении к довоенным показателям. Общий ущерб французов от войны, оценивался нашими финансистами никак не менее 100 миллиардов золотых франков. В противовес французам, германская промышленность полностью сохранила свою мощь, поскольку вся война велась на территории противника. Нетрудно было предположить что, одержав пиррову победу, Франция сделает всё возможное для максимального ослабления военного потенциала своего агрессивного соседа, полностью лишив его возможности проведения нового реванша.

Одновременно, опасаясь усиления позиций России в европейских делах, по прогнозам наших дипломатов, Клемансо будет делать главный упор на молодые страны Европы, образовавшиеся на развалинах австрийской империи. Франция уже признала Чехословакию, Венгрию и вместе с Англией делала многообещающие реверансы в сторону поляков, в плане создания собственного государства.

Британцы в отличие от своих союзников, на момент окончания войны выглядели более предпочтительными, несмотря на потерю, почти всего флота и разрушения на землях митрополии от воздушных налётов врага и высадки десанта. Главный торговый противник на континенте был полностью разгромлен и минимум десять лет как не сможет быть конкурентом британским товарам. Все германские колонии в Африке, Того, Юго-Западная Африка, Танганьика, Руанда и большая часть азиатских владений Османской империи полностью находятся под контролем британских войск, и делиться своими трофеями британский лев не собирался.

Конечно потери убитыми 1,1 миллиона граждан митрополии, вместе с 310 тысяч убитых жителей доминионов, 2,7 миллионов раненых, из призванных на защиту империи 7,8 миллионов человек, сильно портили победный итог развязанной Лондоном войны. Потери британской империей Египта, Мальты, Гибралтара и Тибета, так же не добавляли радужных красок в общую палитру.

Это, однако, не помешало всем газетам, сразу по заключения перемирия, объявить Ллойд-Джорджа героем нации и воспеть ему и его правительству победный фимиам, дружно сравнивая кайзера Вильгельма с императором Наполеоном. К огромному сожалению, британские военные не смогли явить нации нового герцога Веллингтона или адмирала Нельсона, ввиду отсутствия громких побед над врагом. Газетные страницы восхваляли отдельные подвиги солдат и моряков, искусно сплетая из них лавровый венок премьера.

Теперь, когда главная угроза вторжения на остров полностью пропала, англичане могли с облегчением вздохнуть и заняться своим излюбленным занятием плетением политических интриг и заговоров. Главная задача британских дипломатов не претерпела сколь существенного изменения за последние столетия и заключалась не допустить появления на континенте сильной европейской державы.

Поэтому действия британцев хорошо просчитывались, и при правильной дипломатической игре имелись шансы, обойти детей коварного Альбиона. Для этого было только необходимо делать правильные контр ходы в альтернативу британской инициативы и устоять под давлением собственных англофилов, свивших прочное гнездо среди русских дипломатов. Эта давняя беда со времён императора Павла вместе с застарелым страхом от позорного поражения в Крымской войне, позволяло им чувствовать себя вполне комфортно на поле русской дипломатии.

Американский президент Вильсон, подобно могучему ледоколу вторгнулся во льды европейской политики, имея перед собой две основный цели; выплату союзниками огромного военного долга в 3,5 миллиардов долларов и создания Лиги Наций. Золотой дождь от военных поставок воюющим странам, могучим потоком хлынувший на Америку за четыре года войны, с лихвой покрывал её потери за войну, равнявшиеся 280 тысяч человек. Продлись война, с её ужасными людскими потерями хотя бы ещё один год, и Соединенные Штаты смогли бы полностью подмять под себя Францию и серьёзно наступить на горло британцам. Столь могучий денежный задел, при полном отсутствии территориальных претензий, позволял американскому президенту попытаться сыграть по-крупному, сделав ставку на большую часть земного шара. Закусив удила, Вильсон настойчиво рвался к созданию своего любимого детища, с помощью которого, американский президент собирался контролировать мировые процессы.

Зная, что каждый англичанин читает по утрам "Таймс", Вильсон заранее познакомился с её владельцем лордом Хармсвортом, устроив ему пышные приём в стенах Белого дома. Этого было вполне достаточно, что бы через неделю, ведущая британская газета вышла с хвалебной передовицей об американском президенте, внёсшего большой вклад в общую победу, подразумевая в первую очередь помощь, продовольственные поставки терпящим острую нужду союзникам. Напечатанный в "Таймс" материал, был во многом правдив, американские продукты, позволили союзникам не затягивать потуже свои пояса, как это делали немцы или австрийцы, и вызвал бурную реакцию со стороны читателей. Узнав, что первой из европейских стран Вильсон намерен посетить их страну, британцы стали спешно раскупать портреты президента и украшать ими свои жилища.

От этой новости Вильсон сразу ощутил себя миссионером, призванным принести мир и успокоение в мятущиеся души европейцев. С этими радостными и благородными намерениями он покинул Америку на борту "Джорджа Вашингтона". Единственным, что отравляло душу президента в столь величественный момент его жизни, были его физическая немощь и вынужденный разрыв с полковником Хаусом, чьими старыми задумками, в частности маневром с "Таймс", он удачно пользовался.

Почти все европейские газеты писали о России, делая основной упор на своих страницах на внезапную кончину Корнилова, и широко освещали биографию нового русского правителя Алексеева, делая всевозможные прогнозы на его поведение на конференции. Так же широко писалось о нуждах страны, которые, по мнению западных аналитиков, могли привести к возникновению новой крестьянской революции в России. Очень обстоятельно и скрупулезно, газетчики подсчитывали людские потери своего восточного союзника. Они, оценивались в 1,4 миллиона человек, включая в себя свыше 300 тысяч солдат и офицеров, умерших в германском плену от голода и болезней.

Всё это, господин Иванов узнал из многочисленных отчетов, донесений и служебных записок русских дипломатов, подготовивших это обширный материал для своего руководства, за короткий отрезок времени, который понадобился литерному поезду для преодоления расстояния между Москвой и Берлином. Здесь, по просьбе немецкой стороны, состоялась неофициальная встреча между генералом Алексеевым и спешно избранного на пост президента германской республики господином Эбером. Выборы были проведены в конце февраля и были омрачены трагическими событиями в Берлине.

Едва только стали известны предварительные итоги голосования, как левые социалисты, получившие всего 16 % голосов, решили переписать эти результаты при помощи оружия. Посчитав положения Временного правительства шатким, левые радикалы во главе с Карлом Либкнехтом и Розой Люксембург рискнули пойти на самые крайние меры и вывели своих сторонников на улицы Берлина

Основным ядром левых, стали боевые отряды "Спартака", которые были заблаговременно доставлены в Берлин ко дню выборов. Восставшие очень надеялись на поддержку со стороны частей берлинского гарнизона, но их ожидания не оправдались. Солдаты остались верны своему командиру полковнику Райнхардту и дружно арестовали проникших в их казармы левых агитаторов. Менее устойчивыми оказались подразделения столичной полиции, которые почти полностью поддержала выступление спартаковцев по приказу своего командующего Эйхгорна.

Полем ожесточенных столкновений стали вокзалы Анхальтер и Потсдамер, здание агентства новостей Вольфа, Бель-Альянсплац. Здесь, вооруженным пулеметами и гранатами спартаковцам сопутствовал успех, но его оказалось недостаточным, что бы поднять за собой всё население столицы. Левые были отброшены правительственными войсками от рейхстага, Бранденбургских ворот и рейхсканцелярии, во многом благодаря русским батальонам находившиеся в Берлине. Так же левые не смогли занять телефонную станцию, благодаря чему, Райнхардт сумел вызвать по телефону подкрепление из полевых лагерей расположенных вблизи столицы. Так закончилось 21 февраля, а уже утром следующего дня, прибывшие в Берлин военные, принялись очищать столицу от бунтарей.

Спартаковцы оказывали упорно сопротивление, но силы восставших были основательно подорваны переходом на сторону правительственных частей, большого количества берлинских полицейских вечером 22 февраля. Это событие оказалось роковым для левого мятежа. Подтянув в столицу тяжелые гаубицы и немногочисленные танки, правительственные войска, 23 февраля взяли штурмом главный революционный оплот редакцию газеты "Роте фане" на Фридрихштрассе выбив мятежников в район пивоварен. Он оставался под контролем спартаковцев в течение всего дня, но к средине дня 24 февраля, район пал, одновременно с захватом солдатами редакции газеты "Форвертс".

Глава Временного правительства Эбер, запретил армейским офицерам вести переговоры с восставшими о сдаче, приказывая вести бои на полное уничтожение. Благодаря этому приказу, были убиты вожди немецкого пролетариата Карл Либкнехт, Роза Люксембург, решившие сдаться в плен. Два других руководителя восстания Вильгельм Пик и Клаус Эйхгорн бежали из столицы и были объявлены в розыск. В этих условиях, все лидеры политических партий получивших места в парламенте, дружно рекомендовали назначить на пост президента республики, господина Эбера.

Берлин ещё только-только отошел от кровавой встряски февраля и поэтому встреча между генералом Алексеевым и президентом Эбером, состоялась в литерном поезде правителя, прибывшего на Анхальский вокзал. Стоявший на запасных путях столичного вокзала, поезд русской делегации был оцеплен двойным кордоном русских солдат и немецких полицейских.

Переговоры велись в вагоне-ресторане поезда, специально переделанного для приема высоких гостей. С германской стороны присутствовали президент Эбер, канцлер Германии Шейдеман и министр иностранных дел Вальтер Ратенау, тогда как с русской сам Алексеев, Бахметьев и господин Иванов.

Обе стороны сознательно исключили из своего состава фельдмаршала Гинденбурга и министра Сазонова, двух человек столько сделавших для начала войны, и чье присутствие на встрече вызвало бы массу ненужных трений и неудобств.

В начале встречи, господин Эбер высказал глубокую благодарность России за существенную помощь в подавлении мятежа, оказанную русскими батальонами германской стороне в самый критический момент противостояния. Тогда, по словам Эбера всё решали часы и минуты, и не ударь русские пулеметчики по вооруженной толпе рвущейся к рейхстагу, не поддержи казаки малочисленную охрану рейхсканцелярии, неизвестно как развернулись события дальше. В ответ, Алексеев сказал, что был рад оказать любую помощь новому немецкому государству, но очень желал бы, что бы впредь их сотрудничество носило более мирный характер. Вся беседа согласно протоколу велась через переводчиков, хотя Алексеев и Бахметьев прекрасно понимали немецкий язык.

— Знает ли господин Эбер, что Англия и Франция заняли исключительно жесткую позицию в отношении Германии? В частности премьер Клемансо требует перенести франко-германскую границу за Рейн, а новый военный министр английского кабинета господин Черчилль настойчиво предлагает вообще вернуть Германию к состоянию 1870 года, разделив её на несколько независимых государств; Баварию, Саксонию, Пруссию и так далее.

От этих слов лица немецких собеседников генерала Алексеева заметно побледнели. Эбер с испугом откинулся на спинку стула и воскликнул:

— Это невозможно. Нет, это решительно невозможно.

— Мы так же считаем, что предложение господина Черчилля представляет собой слишком уж радикальный вариант, абсолютно не считающийся с нынешними реалиями. Для нас подобная постановка вопроса совершенно не приемлема и мы будем самым решительным образом противостоять этому господин президент — заверил Эбера Верховный правитель.

— Россия видим Германию исключительно единой страной, но не всё на переговорах будет завесить только от нас. Вы должны прекрасно понимать всю трудность и сложность нашего положения, поскольку нашей позиции будут противостоять три лидера мировых держав, а если считать с Италией то все четыре.

— Да конечно господин генерал, мы вас прекрасно понимаем и надеемся, что ваше видение нашего положения послужит краеугольным камнем дружеских отношений между нашими странами.

— как ни в чем не бывало, произнёс Ратенау. На него как опытного дипломата, известие о планах Черчилля не произвели такого уничтожающего воздействия как на Эбера и Шейдемана.

— Мы хорошо видим различия между прежней империей и нынешней республикой, но этого не хотят видеть наши союзники по Антанте и переубедить их будет очень непросто — сказал Бахметьев. — Понимает ли немецкая сторона, что при заключении мира, Франция и Англия однозначно потребуют от Германии значительных территориальных уступок и на это придётся идти, как бы не было больно, ради спасения страны?

— Что вы подразумеваете под словом значительные уступки? — нервно спросил Эбер.

— В первую очередь это немецкие колонии в Африке и Азии. Все они заняты либо британцами, либо японцами, я имею в виду Новую Гвинею и Циндао — пояснил дипломат. — Необходимо отдавать себе отчет, что все эти земли полностью утрачены для Германии, но торг вокруг них даёт вам хороший шанс уменьшить аппетиты Клемансо и Ллойд Джорджа.

Бахметьев сделал многозначительную паузу но, не встретив гневных протестов от собеседников, продолжил говорить.

— Что касается Европы, то здесь немецкому народу, безусловно, придётся расстаться с Эльзасом и Лотарингией. Это главное требование французов и по заявлению Клемансо этот пункт мирного договора не подлежит обсуждению.

Гнев и тоска разлились по лицам Эбера, Ратенау и Шейдемана, для которых вопрос об обозначенных землях был вопросом чести. Сменив название, флаг и конституцию, все трое в душе оставались гражданами великой империи и всяческое унижение её, больно отдавалось в их сердцах.

— Это единственная территориальная уступка, по которой мы согласны поддержать требования наших союзников. Все другие предложения о пересмотре границ Германии на западе, не получат нашего одобрения.

— Вы коснулись наших западных границ, господин Бахметьев, но разве у союзников есть намерения изменить наши восточные границы? Стоит ли нам понимать, что ваша прежняя позиции по отношению к нам изменилась, и у вас появились территориальные претензии? — испуганно спросил Эбер.

— Нет, господин президент. Хочу сразу успокоить вас, что позиция моей страны по территориальным претензиям остаётся прежней, но вот Англию и Францию имеют большие планы по изменению вашей восточной границы. Клемансо и Ллойд Джордж усиленно сколачивают себе новых союзников на развалинах австрийской империи и в первую очередь среди чехов и поляков — учтиво пояснил Алексеев.

— Согласно последним данным, полученным нашими дипломатами в Париже, по плану Клемансо к чехам должна полностью отойти Богемия и Моравия, а так же возможно восточная часть Тюрингии и Баварии. В противовес нашим польским владениям, из числа бывших австрийских земель англичане намериваются создать независимое польское государство со столицей в Кракове, к которому будут присоединены Силезия, часть Померании и полностью территория Пруссии. Таким образом, британцы стремятся создать вокруг на своеобразный кордон, который разъединит наши страны.

— Мы будем защищаться! Мы обратимся к армии и народу! — громко воскликнул Шейдеман, но Эбер только вяло махнул рукой и чуть слышно, обречено произнес: — бросьте Филипп, это бесполезно.

Из всех присутствующих немцев, один только Ратенау не потерял голову от страшной картины расчленения страны и вежливо произнес, обращаясь к Алексееву:

— Продолжайте господин генерал, мы вас внимательно слушаем.

Верховный правитель благосклонно кивнул головой дипломату и продолжил говорить:

— Всё это господа я говорю не из желания запугать вас, а только для того, что бы вы лучше представляли себе всё то, что могут потребовать от вас при заключении мирного договора. Мы, конечно, попытаемся противостоять планам господ Клемансо и Черчилля, реализация которых сразу отбросит Германию на сто или двести лет назад, а это не в наших интересах. Как было неоднократно заявлено нашими представителями, мы видим Германию исключительно дружественной нам страной, единой и не делимой.

Пока наши войска стоят в рейнских землях, ни какого выделения их из состава Германии в том или ином виде не будет, это я заявляю вам со всей твёрдостью и уверенностью. Мы согласны на изъятие у вас земель Эльзаса и Лотарингии и только, ни какие другие кардинальные изменения ваших западных границ мы не приветствуем.

Что же касается восточных границ, то здесь я не могу дать таких же твёрдых гарантий. Англии и Франции очень нужно независимое польское государство, с помощью которого они смогут давить как на вас, так и на нас. Воспрепятствовать созданию независимой Польши мы не в состоянии. Выпущенный кайзером Вильгельмом из бутылки дух польской вольности уже невозможно загнать обратно. Сменив одни питательные дрожжи на другие, даже после гибели Пилсудского поляки заставляют считаться с собой.

Единственное, что могу обещать вам, то, что мы приложим все усилия для уменьшения аппетитов ваших новых соседей. Однако, вступая в конфронтацию с интересами Англии и Франции, мы должны знать что, помогаем дружественной нам державе и своему деловому долгосрочному партнеру.

В вагоне повисла напряженная пауза, которую опытный переговорщик Ратенау поспешил разрядить:

— Что потребуется от нас, для получения статуса дружественной страны, ради которой вы готовы идти в разрез со своими союзниками по блоку? Назовите ваши условия господа.

Дипломат спрашивал Алексеева, но ответ неожиданно пришел совсем с другой стороны стола. Говорил черноволосый кавказец, всё это время только внимательно слушал говоривших, как младший слушает старших товарищей.

— После заключения мира, мы намереваемся начать строительство, новых производственных мощностей в стране. Нам нужна полная уверенность того, что господа Крупп, Тиссен и другие германские промышленники окажут нашей стране всестороннюю помощь в модернизации наших старых заводов и оснащении новых предприятий. Ваши заводы нисколько не пострадали от военных действий в отличие от Англии и Франции, и полностью сохранили весь свой довоенный потенциал, как в военной, так и гражданской промышленности, а значит, сможете сделать это без особых для себя затруднений.

Оказывая вам свою поддержку на мирной конференции, мы хотим иметь твердую гарантию немецкого правительства, что после подписания мирного договора, наша страна получит режим наибольшего благоприятствия в торговле с Германией. И в первую очередь приоритет русских заказов в исполнении при размещении их на германских заводах.

Свои слова Иванов говорил неторопливо, словно взвешивая каждое своё слово, перед тем как сказать, от чего они звучали очень веско и весомо. Одновременно с этим в тоне говорившего не чувствовалось превосходства победителя над побеждёнными, а создавало впечатление грамотного торга между двумя равноправными партнерами

— Готова ли германская сторона принять наши пожелания? — спросил Сталин, вперив свой прищуренный взгляд в Эбера.

— Да, думаю да господин..., господин Иванов. Ваши условия вполне приемлемы для нас, и мы готовы принять их — быстро произнёс немец, торопливо заглянул в бумажку протокола.

— Тогда думаю, стоит закрепить наши намерения торговой декларацией, которая надеюсь, будет тем краеугольным камнем, на котором мы выстроим свои новые межгосударственные отношения. Текст декларации мы уже подготовили заранее. Прошу ознакомиться господа, мне кажется, там всё учтено.

Кавказец проворно протянул немцам двойной сколотый листок, плотно усеянный машинописным текстом. Уже с первых строчек документа, стало ясно, что под благовидным предлогом, на время своего строительства русские намерены подчинить своему влиянию всю промышленность страны. Особым пунктом среди прочих выдвинутых русскими условий стоял параграф, ставивший выполнение русских заказов германскими заводами в плане первоочередности выше собственных немецких заказов, не говоря о заказах третьих стран.

Подобная ставка русских на немецкую промышленность в своих планах преобразования страны была вполне понятна. Во-первых, они в полной мере использовали право победителя диктовать побеждённой стороне свои условия, пусть даже скрытые под красивыми словами, а во-вторых, они попросту шли уже хорошо проторенной дорожкой своих предшественников. Учитывая давнюю связь концерна Крупп с русским военным ведомством, который за сорок лет сотрудничества изготовил на своих заводах большее количество пушек русской армии и флота. Это был вполне логичный ход, гарантировавший Алексееву качественные и быстрые поставки всего необходимого оборудования.

— Мы хотели бы, более детально и углублённо изучит столь важный для нашей страны документ — сказал Ратенау.

— Конечно — с готовностью произнес Бахметьев — в вашем распоряжении два часа господа. Я прекрасно понимаю, что этого может быть мало, но извините, большего дать вам не можем поскольку, ровно через два часа наш поезд должен отбыть в Париж.

Немецкая сторона прекрасно поняла весь скрытый намек в словах русского дипломата, и через полтора часа документ был подписан и оформлен самым надлежащим образом. Алексеев и Эбер церемонно раскланялись друг перед другом, и поезд верховного правителя отбыл на запад.

Париж встретил русскую делегацию, толпой газетчиков на перроне, пасмурной погодой и "испанкой" охватившей к этому времени все страны Старого света. Красные глаза, высокая температура и надсадный кашель, сотнями сводили людей в могилу ежедневно по всей стране. С этой напастью французы отчаянно боролись, воздвигая на пути опасной эпидемии один санитарный кордон за другим.

Клемансо, который как хозяин встречи автоматически получал в свои руки пост председателя, не желал получить отсрочку в проведение конференции, что грозило переносом её в Швейцарию, как того хотел президент Вильсон.

Первая встреча победителей состоялась 20 марта во французском министерстве иностранных дел. Ближе к обеду на Кэ д, Орсе, перед старым зданием министерства выстроилась огромная вереница машин, чьи капоты были украшены флажками многочисленных государств. Первыми прибыли представители Японии и Китая, появившиеся на свет из автомобилей под громкие крики толпы и яркие вспышки газетных фотографов. Представители Азии были молчаливы и немногословны. Одетые в непривычные для себя костюмы европейской моды, они только вежливо улыбались и не спешили удовлетворить интересы газетной братии.

Уделив детям востока, ровно пять минут своего внимания и, разочаровавшись в них, репортеры в полной мере отыгрались на австралийцах, новозеландцах и канадцев прибывших в Париж как самостоятельные представители доминионов Британского содружества. Не избалованные вниманием прессы, они полностью ответили на все вопросы шумным потоком упавшие на их головы. Затем последовали индийские принцы в британской генеральской форме с огромными тюрбанами на голове и изящными восточными кинжалами на поясе, опаленные жарким солнцем юга, посланцы Южно-Африканского Союза, чопорные представители Ньюфаундленда, а так же арабы в своих неизменных полотняных бурнусах.

Все они несказанно рады своему приглашению на мирную конференцию, хотя появлением на ней были непосредственно обязаны исключительно Британии, желавшей иметь в Париже, как можно больше своих сторонников.

Однако всё это было лишь разминкой; не успели фотографы зарядить свои аппараты, как из подъехавших машин появились бельгийцы, итальянцы, сербы, греки и румыны. Вслед за ними прибыли представители Латинской Америки в своих традиционных расписных костюмах и огромных сомбреро. Прибыв в Париж; никарагуанцы, уругвайцы, эквадорцы и бразильцы, не столько собирались вершить судьбы мира, сколько желали продемонстрировать Европе своё участие в большой политике.

Первыми из числа "великой четверки" как окрестили местные журналисты главных участников Антанты, прибыли англичане. Ллойд Джордж как истинный джентльмен, несколько минут позировал перед фотографами, позволил задать себе пару вопросов и вместе со своим секретарём скрылся в здании.

Вслед за ним прибыл американский резидент Вильсон, который пользовался большой популярностью у парижан. С обожанием и восторгом смотрели они на человека, который, несмотря на свою болезнь, олицетворял силу и мощь Америки. Одетый во фрак и в черные ботинки, Вильсон сидел прямо с высоко поднятой головой, и при этом старался мило улыбнуться публике. Рядом с ним постоянно находился доктор Грейсон, который и вёл президентское кресло.

Третьим прибыл Михаил Алексеев. Вместе с господином Сазоновым он неторопливо прошествовал мимо толпы зевак, освещенный многочисленными вспышками магниевых ламп. Оправдывая своё прозвище "северного сфинкса", Алексеев не спешил с заявлениями, все, что было необходимо, он сказал вчера на вокзале. Поблагодарив парижан за огромный интерес к своей персоне, русский правитель заявил, что прибыл сюда исключительно ради мира и свою главную задачу видит в создании такого мира, который полностью исключит всякую возможность повторения ужасов прошедшей войны.

Французский премьер Клемансо, на правах хозяина принимал высокопоставленных гостей стоя возле основания широкой мраморной лестнице, чьи массивные ступени вели на второй этаж, где находились высокие вместительные залы для совещаний.

Первое заседание прошло в кабинете министра иностранных дел Франции Стефана Пишона. Просторный зал с высоким потолком и огромными окнами выходил прямо на Сену. Само здание мало пострадало в результате немецких бомбежек, поскольку не представляло особого интереса для вражеских пилотов. Старинный зал, был богато убран старинными гобеленами и коврами времен Екатерины Медичи, заботливо привезенных сюда из Лувра по приказу Клемансо. Натертые до блеска дубовые колонны и тяжелые канделябры чинно блистали в лучах весеннего солнца, демонстрируя гостям вековую мощь и величие французского государства.

За покрытыми зеленым сукном столами сидели главы правительств и министры иностранных дел, эксперты, секретари и переводчики размещались за их спинами сидя на маленьких позолоченных стульях. Место председателя занимал Клемансо, за спиной которого располагался большой камин, щедро украшенный атрибутикой Второй империи. Из-за прохладной погоды в нём чуть слышно потрескивал поленья, стараясь прогреть всё пространство зала.

Ровно в двенадцать часов, Клемансо встал из-за стола и громко приветствовал всех собравшихся на французском языке, что сразу вызвало досаду в рядах англосаксов, которых было большинство. Так начались большие переговоры.

Совещание первого дня носило чисто ознакомительный характер. Лидеры "большой четверки" внимательно присматривались друг к другу, искали слабые места своих соседей, наводили мосты для заключения тайных объединительных союзов. Одним словом шла нормальная подковерная борьба, столь привычная для любых европейских конференций.

Единственным человеком кто сразу выпал из этого размеренного действия конференции был американский президент. Привыкшего решать быстро и конкретно, его сильно раздражало многословие европейских переговорщиков, в котором, по мнению Вильсона не было ничего полезного.

Американец мужественно вытерпел первую половину совещания, но после перерыва, Вильсон достал из кармана листок бумажки и громко зачитал пять пунктов, на которых, по его мнению, стоило сосредоточить проведение мирной конференции: Лига Наций, репарации, признание новых государств, границы и территориальные изменения, колонии.

Подобная нахрапистость заокеанского гостя сильно поразила и удивила европейцев, не привыкших к подобному ведению дел. Сбросив лайковые перчатки, Вильсон конкретно указал им, что необходимо рассматривать в первую очередь, а что можно не рассматривать вообще. Пораженные требованием американской стороны, дипломаты дружно взяли пятнадцатиминутный перерыв, гулко обсуждая инициативу Вильсона. Сидя в своём кресле, Вудро гордо взирал на результат своих действий, сравнивая гудящих европейцев с развороченным муравейником. Американец мог, позволить себе подобные вольности, поскольку Англия, Франция, Италия находились в финансовой зависимости от Америки.

Общая задолженность европейцев перед Вашингтоном составляла почти четыре миллиарда долларов, что по тем временам была астрономической суммой. Одна только Британия была должна Соединенным Штатам миллиард двести миллионов долларов. За Францией числился долг в 785 миллионов долларов, чуть меньше, 402 миллиона долларов были должны британские доминионы вместе взятые. Итальянцы и бельгийцы задолжали в общей сложности 365 миллионов, и чуть более пятидесяти миллионов долларов была должна своему восточному соседу Россия.

Расчет американского президента полностью оправдался. Выказав глухое недовольство, большинство собравшихся решили поддержать предложение Америки, не решаясь идти на открытую конфронтацию с могущественным кредитором в самом начале переговоров.

Поэтому, после возобновления заседания, когда Клемансо предложил согласиться с предложением господина Вильсона и поставил озвученные президентом Вильсоном пункты на голосование, лес рук дружно вырос над зелеными столами переговорщиков.

— Есть другие предложения или возражения? Принято, переходим к следующему вопросу о создании комитетов — нетерпеливым голосом объявил французский премьер, узаконивая важную победу американца.

Сама же мирная конференция была открыта на следующий день, 21 марта в Версале. Клемансо специально настоял на открытии конференции в этом парижском пригороде. В знаменитом Зеркальном зале, как и почти пятьдесят лет назад совершился государственный акт, но с совершенно иным знаком. Вместо вести о рождении новой империи, было торжественно провозглашено о бесславном крушении второго германского рейха и прекращение его дальнейшего существования.

Торжественную речь, на этот раз читал президент французской республики Раймонд Пуанкаре в отчаянной битве с Клемансо отстоявший своё право на похоронную эпитафию грозного врага. Между этими двумя знаменитыми деятелями французского государства никогда не было мира, и тот и другой считали своего оппонента вздорным человеком, ничуть не ставя в его достоинства прежние заслуги перед страной.

В своей торжественной речи, Пуанкаре напомнил присутствующим о злонамеренности и жестокости правителей германской империи с момента её создания. Были полностью отмечено всё зло, которое причинил каждый из кайзеров Второго рейха, как перед Францией, так и перед всем миром. В особенности Пуанкаре остановился на перечислении бед нанесенных западному миру, германскими агрессорами в прошедшей войне. Будучи умелым оратором, перечисляя свершенные преступления, Пуанкаре всё выше и выше поднимал точку накала страсти и негодования всем тем мерзостям, что сотворили немцы на землях союзников.

Достигнув апогея своей обличительной речи, Пуанкаре торжественно объявил, что правосудие восторжествовало, и теперь настал час возмездия. Германский рейх прекращал своё существование раз и навсегда.

— Теперь, господа, на каждом из нас сейчас лежит ответственность за то, что бы подобное никогда не повторилось впредь, ни под каким видом. Для этого, на поверженного агрессора, нужно надеть такие тяжелые цепи, что бы у него не было ни малейшего шанс возродиться, для взятия реванша за поражение. Помните, что вы держите в своих руках будущее нового мира.

Под звуки торжественных фанфар, в зал бы внесен манифест констатирующий, что германская империя Гогенцоллернов прекратило своё существование и её преемницей является германская республика с центром в Берлине. Первым под этим документом поставил подпись президент Франции, последним представитель Кубы.

Однако вся торжественность момента была смазана речью специально прибывшего на встречу из Германии графа Брокдорфа-Ранцау, которого по желанию Клемансо специально допустили на начало конференции, для принесения публичных извинений.

— Сейчас, когда наша армия разоружена и её боевые знамена лежат у ног победителей, от нас требуют признать, что только мы одни виноваты в начале войны и во всех её тяжких последствиях. Но признание такого факта в моих устах было бы ложью. Многие из тех, чьи послы находятся в этом зале, ничуть не меньше нас причастны к развязыванию этой войны, если не более. Не получи кайзер Вильгельм заверений, что Англия останется нейтральным государством в этой войне, мы никогда бы не решились на подобную авантюру. Есть масса документов свидетельствующих об этом и поэтому от лица своего многострадального народа, я не могу согласиться с обвинениями в свой адрес от господина президента и принести требуемые от нас покаяния, категорически отказываюсь.

Дружный гул и крики неудовольствия заставили замолчать представителя Германии, чьи последние слова, буквально потонули в возникшем шуме.

— Я лишаю вас слова, господин Брокдорф! Немедленно покиньте зал собраний. Эй, приставы, выведите на свежий воздух этого человека. У него явно не в порядке с головой. Он перепутал время, но не ошибся местом — прокричал негодующий Пуанкаре.

Подскочившие распорядители ловко подхватили под руки немецкого представителя и, не особенно церемонясь, вывели его вон. Когда Брокдорф проходил мимо сидевших британцев, яростно пожиравших глазами возмутителя спокойствия, Уинстон Черчилль, негромко, но очень слышимо произнес:

— После такой выходки никто не может обращаться с господами гуннами как с цивилизованными людьми.

Его тут же, одобрительным гулом поддержали французы с австралийцами, но русская делегация не проронила ни слова. Алексеев прекрасно знал истинную подоплеку начала войны.

Больше никаких инцидентов не произошло, после Пуанкаре, слово для выступления получили Вильсон, Ллойд Джордж, Орландо. Алексеев был самым последним из представителей Антанты, кому Клемансо предложил высказаться в начале встречи. Стараясь не замечать столь явной попытки принижения авторитета России, верховный правитель произнес хорошо выдержанную речь, в которой поздравил всех союзников с окончанием войны и заверил, что его страна видит будущее Европы исключительно мирным.

Вслед за ним слово потребовал представитель Канады, но председательствующий Клемансо решительным действием пресек его действия, объявив перерыв. От этих слов, чинно сидящее в Зеркальном зале собрание моментально превратилось в гудящий муравейник. Все общались со всеми, стараясь выяснить позицию собеседника по тому или иному аспекту и попытаться заручиться поддержкой "великой четверки" по важному для себя вопросу.

Сразу выяснилось, что единства среди собравшихся делегаций нет. Австралийцы выражали недовольство по поводу захвата японцами германских владений в Новой Гвинеи и Полинезии. Представители страны "Восходящего солнца" вежливо улыбаясь, с достоинством отвечали, что заняли германские колонии, выполняя свой союзнический долг, перед Антантой. Услышав подобное утверждение, австралийцы покрылись красными пятнами и гневно заявили, что весь союзнический долг японцев равнялся 320 убитых солдат. Ответ невозмутимого желтокожего союзника ещё больше распалил посланцев пятого континента. С невозмутимой вежливостью, господин Накамура разъяснил собеседнику, что столь низкие боевые потери говорят о высокой степени профессиональной подготовки их солдат.

Положение другого представителя великой азиатской страны Китая, было куда худшим. После падения империи Ци, страну раздирали революционные смуты и военные перевороты. Наследовавший верховную власть в стране, после отречения юного императора, генерал Юань Шикуй только на время смог притушить пожары сепаратизма. После его смерти в 1916 году потушенные очаги вспыхнули с новой силой, грозя окончательным развалом некогда могучей империи. Этим положением без зазрения совести воспользовались все великие страны.

Британия претендовала на верховья Янцзы, французы с территории Вьетнама ввели свои колониальные войска в приграничные провинции южного Китая. Японцы объявили Ляодунский полуостров своим владением и поддержали маньчжурского генерала Чжан Цзолиня объявившего о создании независимого государства со столицей в Мукдене.

Вслед за этим вновь забурлили сепаратисты Внешней Монголии и Синьцзяна тайно поддерживаемые русскими эмиссарами, главные центры которых были в Чите и в городе Верном. Оттуда на китайскую территорию поступали деньги и оружие.

Не отставали от своих союзников и американцы, которые облюбовали себе район Шанхая, куда отправили небольшую эскадру крейсеров для защиты своих сограждан и государственных интересов. Общую картину дополняли постоянные склоки между Пекином и китайскими генералами противостоявшие центральной власти в лице Сунь Ятсена.

Посылая свою делегацию в Париж, вождь китайского народа надеялся, что тем самым несколько остудит и притормозит захватнические планы великих стран по окончательному разделу своей страны. Представитель Поднебесной так же мило улыбался, как и его азиатский собрат, но в отличие от него он мог только предлагать заключение союза с Пекином, против других стран, твердо придерживаясь, старого как мир правила. Чтобы спасти слабое государство может только ссора сильных государств между собой. Пока особых успехов у китайцев не было, но они не отчаивались, видя отсутствие единства среди великих держав, что придавало им уверенность в успехе в будущем.

Разъединение между участниками конференции чувствовалось буквально во всём. Так греческая делегация выражала недовольство, что сербы, приглашенные на это торжество, имели большее число представителей, чем дети Эллады. Канадский премьер выражал недовольство присутствие делегации Ньюфаундленда как самостоятельного представительства британского доминиона, что сильно подрывало позиции Канады в этом содружестве. Итальянцы желали непременно войти в "великую четверку", говоря, что это было обещано им Клемансо перед самым открытием. Не отставали от них в своих желаниях и бельгийцы, повторяя то же самое слово в слово, только заменяя французского премьера английским. Президент Вильсон смотрел на всё это со стоическим терпением, с нетерпением ожидая завтрашнего дня, когда можно будет обсудить создание Лиги Нации.

Однако следующий день, принес ему сплошное разочарование. Мелко мстя американскому лидеру за его жесткое навязывание программы переговоров, Ллойд Джордж, Клемансо и Орландо, буквально утопили инициативу Вильсона в долгих и мелочных обсуждениях. Европейцы обсуждали и обсасывали каждую мелочь, каждый малозначимый пункт в проекте устава Лиги наций предложенной американской стороной, вызывая в душе Вильсона глухой гнев и горечь в своём бессилии перед европейскими крючкотворами. По несколько раз за день, он был вынужден покидать зал заседаний, удаляясь на свежий воздух, по настоянию своего врача.

В отношении американских предложений, русская делегация заняла выжидательную позицию. Напористость президента Америки в навязывании своих пунктов заседаний была неприятна Верховному правителю, но и играть на руку европейцам генерал Алексеев не собирался.

Разногласия продолжились и на следующие дни. Европейцы в принципе были не против создания Лиги наций, поскольку громогласно провозгласили лозунг о не допущении возникновения новой мировой войны. Все были за, но только с большим числом оговорок. Так большое негодование вызвал отказ американцев иметь в Лиге наций экономический отдел, главной задачей которого, по мнению британцев должно было быть оказание экономической помощи членам лиги.

На данный момент эта экономическая помощь виделась европейцам в списании их военных долгов. Англичане и французы очень надеялись на это, поскольку кроме своих долгов, во время войны они приняли основное бремя и русского долга, оставив Алексееву какие-то пятьдесят с хвостиком миллионов долларов. Эти справедливые пожелания с точки зрения европейцев вызвали у американской стороны бурный гнев. Экономический советник президента господин Дэвис, заявил, что эти долги священны, и он не позволит обобрать свою страну во имя высоких идеалов.

Столь резкое агрессивное заявление вызвало ответную реакцию со стороны европейцев. Уже на другой день во всех парижских газетах появилось развернутое интервью прибывший в составе британской делегации, директор Английского банка лорда Канлифа. В нем британец назвал примерные цифры головокружительной прибыль американцев от их военных поставок. При этом Канлиф, не преминул напомнить, что Америка захватила германских торговых кораблей общим тоннажем вдвое больше, чем потеряла от военных действий.

Подобная скаредность заокеанского союзника моментально снизило популярность Вильсона в Европе. Глухо заворчали парижане, ещё вчера так мило улыбавшиеся иностранным гостям. Ради бесперебойного снабжения участников конференции необходимыми продуктами, французские власти были вынуждены затянуть пояса, что в первую очередь сказалось на жителях столицы. На этом фоне беспроигрышным шагом было решение русской делегации отказаться от своего бесплатного снабжения. По приказу генерала Алексеева продукты для русской делегации закупались на столичных рынках, и из общего рациона были демонстративно исключены всевозможные деликатесы.

Парижские газеты сразу ответили статьями, в которых загадочный "северный сфинкс" к неудовольствию Клемансо был представлен в самом выгодном для России свете. Из-за взятого на себя огромного русского долга, французский премьер испытывал к восточному союзнику исключительно негативные чувства.

Кроме экономических противоречий, в проекте Лиги наций были серьезные политические разногласия вокруг права наций на самоопределение. Англичане первыми увидели, что этот пункт при умелом обращении может превратиться в огромный таран, с помощью которого можно будет расколоть британскую колониальную империю. Поэтому британская сторона всячески стремилась изменить этот опасный для себя пункт в проекте устава, что так же встретило яростное сопротивление со стороны президента Вильсона.

Французы незамедлительно поддержали англичан, поскольку имели свою колониальную империю и опасались того же, что и островитяне. Парируя выпады госсекретаря Лансинга на незыблемость американской точки зрения, Клемансо колко подметил, что принцип равенства среди людей не применим к неграм и желтым проживающих в самой Америке. Кроме этого премьер поинтересовался, распространяется ли доктрина самоопределения на индейцев, южные штаты, не говоря уже о филиппинцев, мексиканцев и пуэрториканцев, находившихся под протекторатом Штатов.

Все эти колкости и подковырки нагоняли на Вильсона скуку и уныние. Сторонник открытой дипломатии, он желал "реформировать мир" всего за несколько дней интенсивной работы и вернуться домой с победой, что бы заняться предвыборными делами. Вместо этого, американский президент все прочнее увязал в дипломатической говорильне.

— Собрать в одной комнате тридцать делегатов для обсуждения и споров в отношении деталей мирного договора является преступной тратой времени — возмущался Вильсон госсекретарю Лансингу после очередного неудачного, по его мнению, дня заседания конференции — они напоминают мне провинциальный американский клуб кройки и шитья.

— Я полностью согласен с вами господин президент. Не стоит ли вам вновь приметить экономический козырь, так хорошо сыгравший в самом начале переговоров.

— Право мне не хотелось прибегать к нему Морис, но упрямство наших партнеров не оставляет нам выбора. Однако повторное открытое давление окончательно обрушит наш рейтинг в Европе необходимо более тонко сыграть. Вы меня понимаете?

— Прекрасно господин президент. Думаю, стоит провести утечку информации через доктора Грейсона о вашем намерении перенести конференцию в Швейцарию. Клемансо очень не хочет этого и будет вынужден пойти на уступки.

Сделанный Лансингом ход оказался удачен; Клемансо сразу отказался от прямого конфликта сразу стал делать подачки заокеанским партнерам. Узурпировав власть председателя конференции, он предложил изъять проблему Лиги наций, из прямых обсуждений передав её судьбу в руки экспертов, а проблемой репараций и выработки мирного договора с Германией займется "Комитет десяти", среди которых будет доминировать, пять великих стран; США, Англия, Франция, Россия и Япония.

Вильсон остался доволен подобным исходом дела, абсолютно не подозревая, что активно льет воду на французскую мельницу. Тигру было очень важно, что подобная инициатива, вполне устраивающая Францию, шла не от него самого, а от американцев, новоявленных участников мировой политики.

Отдав на откуп вопрос Лиги наций экспертам, союзники приступили к более важным с их точки зрения вопросам, а именно к германским колониям, что больше всего волновало англичан и французов. Пока Вильсон присутствовал на заседаниях экспертов, европейцы через "Совет десяти" поручили державам, имеющим территориальные претензии, подать их шестидневный срок. При этом опытный адвокат британского колониализма Ллойд Джордж умело, играя на прежних заявлениях американцев, что им не нужны колонии, без особого труда добился от госсекретаря Лансинга согласия, что германские колонии Германии возвращены, не будут.

Как только это было зафиксировано на бумаге, европейцы вздохнули свободно. Пусть американцы настаивают на мандатном управлении захваченных территорий, эта демократическая вывеска ничуть не меняла сути дела. Одновременно с этим стали обсуждать будущее Германии и здесь возникли ощутимые разногласия среди союзников. США, Англия и Россия не желали того ослабления Германии, на котором настаивал Клемансо.

Его предложение созданию Рейнланда и ограничению выпуска германским заводами определенных видов продукции не встретило, понимая среди бывших союзников. Добившись перевода трофейных германских военных кораблей в Скапа-Флоу, Англия успокоилась, поскольку более не было силы способной угрожать ей новым морским вторжением.

Американцы были крайне против введения ограничений для немецкой промышленности, так как были пайщиками многих предприятий и заводов. Русские так же имели свои большие виды на Германию и не собирались потакать французам в их желании, обезопасить свои границы водами Рейна, которые, по словам Клемансо "должны стать тем барьером, за которым французская нация будет чувствовать себя спокойно".

Япония, не видя для себя особой выгоды в этом вопросе, полностью устранилась от игр европейцев. Аналогичную позицию заняла Италия и Греция, они были полностью сосредоточенны на новых территориальных приобретениях в Европе. Только Бельгия оказала Клемансо поддержку в германском вопросе, но этого голоса была крайне мало.

Не добившись понимания по этой проблеме, французский премьер перешел к вопросу о репарациях, где встретил ощутимую поддержку союзников. По докладу лорда Канлифа Германия была в состоянии выплатить репарации в сумме 38 миллиардов фунтов стерлингов, учитывая при этом в первую очередь золотой запас рейха, находившийся под контролем русских войск. Данная сумма очень впечатлила присутствующих, и было решено разделить репарации среди пяти стран пострадавших от германского нападения. Франция, как самая пострадавшая из союзников, требовала себе долю в 56 процентов, с чем категорическим не были согласны англичане, бельгийцы и русские, оценивающих ущерб своего боевого союзника максимум в 50 процентов.

Следующим особо пострадавшим была признана Бельгия, на долю которой приходилось 20 процентов общих репарационных выплат, остальное было поделено между Англией и Россией, оценив нанесенный им ущерб как 20 и 10 процентов, соответственно. Япония вновь поддержала англичан и русских в дележе репараций против позиции французов, получив от каждой из сторон заверение о поддержке японской стороны при дележе тихоокеанских немецких колоний. Встретив стойкое сопротивление, Клемансо предложил отправить вопрос на доработку экспертов и вновь занялся колониями, поскольку истекал срок подачи претензий на германское наследство.

К этому времени на заседание "Большого совета" вновь вернулся президент Вильсон, который, по его мнению, смог добиться главного в работе экспертов по проекту Лиги наций. Здесь он решительно отвергал создание армии Лиги, видя её главным рычагом воздействия экономику делая ставку на санкции, бойкот и т.п. Именно в этом американский президент видел прямую выгоду для своей страны, которая в начале 1919 года, благодаря своему могуществу могла одна противостоять всему миру.

"Европа ликвидируется и на её место должна прийти Лига наций, как полноправная наследница всего былого состояния", так писал он в письме жене упоенный достигнутым успехом по созданию своего любимого детища.

Возвращение Вильсона было ознаменовано конфронтацией с европейцами по поводу колоний. Согласившись на управление колониями посредством мандатов, англичане и французы объявили, что готовы считать такими только турецкие колонии в Азии; Палестину, Аравию, Сирию и Месопотамию. Все остальные земли, по мнению господ цивилизаторов, заселяли дикие племена, на которых принцип подмандатного управления не должен распространяться.

Вильсон холодно выслушал Ллойд Джорджа, а затем сказал, что подобный подход невозможен, поскольку он ведет к возвращению старой колониальной политики, которая и привели мир к столь глобальному конфликту. Если и делить зоны влияния то только через Лигу наций, с помощью которой будет выстроена упорядочная система сдерживания и баланса.

Заявление Вильсона буквально взорвали Клемансо, который, отбросив всякий лоск, нажал на самую неприятную для американца мозоль, тайные соглашения военных лет. Премьера распирал справедливый гнев, почему Франция должна доказывать свои права на то, ради чего было пролито столько крови. Согласно тайным соглашениям, она имеет заранее оговоренное право владеть захваченной добычей. Клемансо был готов зачитать заявленные бумаги, но его остановил отчаянный жест Ллойд Джорджа.

Клемансо вторил японский делегат, напоминая присутствующим, что согласно тайному договору германские владения в южной части Тихого океана принадлежат Стране восходящего солнца. Вслед за ним выступил представитель Австралии премьер-министр Хьюз.

— Я отдаю должное той роли, которую сыграла Америка во время войны, но эта роль не дает право президенту Вильсону становиться "deus ex machine" на мировой конференции и указывать всему миру, как ему следует жить в будущем. Соединенные Штаты не понесли никаких денежных затрат. Они даже не израсходовали тех барышей, которые получили за первые два с половиной года войны. Что касается людских потерь, то по ним Америка не может равняться с Австралией и Ново Зеландией

Опасаясь полного раскола конференции, Ллойд Джордж предложил закрыть дневное заседание совета и вернуться к вопросу о колониях завтра с более уточненными позициями по столь непростой теме, что было воспринято всеми с большим облегчением. Однако новый день не принёс успокоение в ряды делегатов. Идя на уступки европейцам, Вильсон предложил перенести решение вопроса о подмандатных территориях в Лигу наций, и к общему неудовольствию Клемансо его поддержали генерал Алексеев и южноафриканец Бота. Все остальные выказали своё несогласие с позицией Америки, чем вызвали гнев президента.

Откинувшись в кресле и гневно сверкая глазами, Вильсон твердым голосом он заявил, что США не изменят свою позицию, и открыто пригрозил оппонентам.

— Если мир не пойдет по пути указанному Соединенными Штатами, то американцам придется создать такую армию и такой флот, что бы их принципы уважали. Готовы ли вы увидеть эту силу на пороге своей страны господа? Подумайте об этом.

Слова Вильсона вызвали гробовую тишину в зале. Никогда прежде с Европой никто не смел, так говорить. Теперь же их заокеанский союзник прямо угрожал силой, отбросив в сторону экономические и политические рычаги.

От речи американца желтые глаза Клемансо загорелись ярким блеском, его грудь заходила ходуном, и он уже собирался броситься в бой, но его вновь опередил Ллойд Джордж. Упоминание о мощном американском флоте, в то время как английский флот переживал свои не самые лучшие дни, заставило британца искать компромисса и не доводить дело до крайности. Вновь остановив Клемансо энергичным жестом, он предложил вновь отложить рассмотрение вопроса о колониях на завтра. Все делегаты вновь согласились с предложением британца и разошлись, бурно обсуждая поведения Вильсона.

Два дня прошли в бурных дебатах и предложениях, но ни одно из них не привело к сближению позиций сторон. Вильсон упрямо стоял на своем, требуя сначала создание Лиги наци, и только затем обсуждения мандатов сторон. Желая сбить накал страстей, Америка пошла на уступку Франции и Англии, согласившись на право держать свои войска в захваченных ими колониях. Оппоненты воспрянули духом, но все испортил австралийский премьер-министр Хьюз. Он дал газетчикам развернутое интервью, в котором изображал Вильсона оторванным от жизни доктринером. В ответ Вильсон пригрозил, что если против него в совете будут блокироваться враждебные силы, то он сделает публичную оценку работы конференции, прервет переговоры и отправиться домой

Дебаты возобновились с новой силой, и ни одна из сторон не желала уступать. Когда новозеландский представитель заикнулся об островах в Полинезии, Вильсон язвительно спросил его, готовы ли британские доминионы с численностью в 6 миллионов человек, бросить вызову всему цивилизованному миру.

Положение спас Алексеев, предложивший обеим сторонам компромиссное решение. Англия, Франция и Япония сохраняли присутствие свои войска в захваченных ими странах до рассмотрения этого вопроса на заседании в Лиге наций. Едва только русский правитель кончил говорить, как Вильсон заявил, что это самая лучшая речь, которую он слышал за все время и готов пойти на такой компромисс.

Боясь упустить синицу из рук, оппоненты согласились на этот примирительный вариант, не желая окончательного срыва конференции. Вслед за этим, европейцы приняли проект устава Лиги наций, столь долго продавливаемый американским президентом. В этот день Вильсон торжествовал, его напористость была вознаграждена, одержав дипломатическую победу, он серьезно ограничил алчные аппетиты своих партнеров и одновременно добился своей главной цели, ради которой он пересек океан.

Казалось, что все налаживается, вот-вот пройдет некоторое время и большой проект под названием Лиги наций во главе, которой будут стоять Соединенные Штаты, войдет в жизнь. Полностью подмяв под себя разоренную Европу и закрепив этот, важный сдвиг мировой политики на бумаге, Вильсон готовился триумфально возвратиться на родину, навечно оставив свое имя на скрижалях истории, а США во главе мира. Так виделось Вильсону его ближайшее будущее, но жизнь преподнесла ему горький сюрприз, разом разрушив все планы президента.

Агрессивное противостояние с европейцами по вопросу колоний, отрицательным образом сказалось на здоровье президента. Его стали мучить головные боли и судороги в ногах, против которых было бессильно искусство доктора Грейсона.

— Господин президент, от столь больших эмоциональных нагрузок вы рискуете получить новый удар — чистосердечно предупредил его врач, и Вильсон был вынужден прислушаться к мнению медика.

Смирив гордыню, он решил покинуть Париж для лечения, оставив во главе себя Лансинга в способностях которого он сомневался. Куда с большей охотой и уверенностью он передал бы свое место полковнику Хаусу, но тень вражды навечно разделило двух бывших единомышленников.

Проведя, пять недель жестокого дипломатического противостояния, президент Вильсон отбыл домой. Перед отплытием, он вручил госсекретарю меморандум, в котором детально расписал главные пункты своей политики, первым из которых был запрет на обсуждение вопросов о колониях. Вильсон разрешал Лансингу обсуждать вопросы сокращения наземных и морских сил Германии, определение немцами сумм репараций и сроков их выплаты, определение границ новых государств в Европе и соглашение об экономическом положении Германии.

— Вам предстоит тяжелая работа Лансинг — напутствовал президент своего помощника, на что тот бодро заверил Вильсона, что управиться с этим за четыре недели. Заметив на лице патрона негативную реакцию на свои слова, госсекретарь поспешил поправиться, сказав, что имел в виду лишь предварительные договоренности.

Вслед за Вильсоном Париж покинули Алексеев и Ллойд Джордж. У английского премьера начались ожесточенные дебаты в парламенте, и его присутствие было необходимо. Русского правителя в Москве так же поджидала огромная куча дел, требующих незамедлительного решения. Покидая французскую столицу, как спецпредставителя он оставил господина Иванова, имевшего право на прямую связь с верховным в случаи, если он будет не согласен с действиями главы делегации господином Сазоновым.

Едва только гости покинули Париж, как из состава французской делегации неожиданно выбыл сам Клемансо, на которого совершил покушение французский анархист. Из трех пуль выпущенных в него Эмилем Коттеном, только одна поразила премьера, пробив ему плечо и застряв в легком. Воспользовавшись этим обстоятельством, главную скрипку мировой конференции захватил англичанин лорд Керзон, который с неукротимой энергией стал наседать на американского госсекретаря, стремясь с максимальной выгодой использовать временное отсутствие Вильсона. Тайные игры дипломатов вышли на новый уровень и уверенно набирали привычные обороты.

Документы того времени.

Из докладной записки Верховному правителю России Алексееву М. В. от председателя комитета безопасности при кабинете министров генерал-лейтенанта Щукина от 24 марта 1919 года

За пошедший месяц положение на временно оккупированных нашими войсками территориях бывших Германской, Австрийской и Турецкой империй остаётся стабильным, не смотря на ряд выступлений немецких социалистов. Благодаря слаженным действиям полиции Берлина и местных вооруженных подразделений фрайкора, полностью наведен порядок в основных городах центральной и восточной Германии. Из западных провинций страны, выступление социалистов отмечалось только в Баварии, где они были подавлены при содействии наших оккупационных войск. Все бунтовщики и сочувствующие им граждане, задержанные в ходе беспорядков, переданы в руки немецких властей. С нашей стороны при наведении порядка погибло 34 и ранено 58 человек.

Согласно ранней договоренности с господином Эбером золотой запас страны, захваченный нашими войсками в Оснабрюке в декабре прошлого года, под тщательной охраной перевезен в Берлин, где помещено в здание рейхсбанка, взятого под строгую охрану, специально выделенным подразделением.

На территориях заселенными поляками ранее входивших в состав германской и австрийской империи отмечен выступление польских националистов требующих провозглашения независимой Польши. Во главе этого движения стоит Игнаций Падаревский, деятельность которого согласно данным нашей разведки финансируется Лондоном и Парижем. Кроме этого, Падаревский лично знаком с президентом США Вудро Вильсоном, обещавшего помочь полякам обрести независимость.

Учитывая, что действие поляков происходят на землях не входящих в состав России, мы не имеем возможность, запретить их деятельность подобно тому, что мы сделали на своей территории. Все лица, уличенные в сотрудничестве с германской разведкой в период войны, благодаря спискам переданные нам полковником Николаи, были арестованные впервые месяца после окончания войны и интернированы в Россию. Благодаря этой профилактической акции, выступления поляков носит исключительно единичный характер без единого руководящего центра, в отличие от скоординированных действиё поляков в Кракове и Бреслау.

Движение чешского профессора Масарика на территории Чехословакии, носят исключительно мирный характер. Провозгласив независимость, он ведет активное сотрудничество с нашей оккупационной миссией в Праге во главе с полковником Фроловым. Все его публичные выступления носят призывы к недопущению беспорядков и разрешение конфликтов исключительно мирным путем. В прямых контактах с представителями Антанты профессор Масарик не замечен, хотя не исключена возможность тайной переписки с ними.

Наиболее взрывоопасная ситуация складывается в Трансильвании и в Воеводине, где часто возникают столкновения местного населения с румынскими и сербскими военными подразделениями, открыто претендующих на присоединение этих земель к своим государствам. Согласно донесениям главы оккупационного комитета этих земель фельдмаршала Деникина нашим властям удается держать обстановку под контролем. Столкновения особенно уменьшились после прямого обращения фельдмаршала к румынскому и сербскому королям, с угрозой применить силу оружия против зачинщиков беспорядков, не взирая на их национальность.

Сербский король Александр, находиться в постоянном контакте с военными представителями Антанты и под их влиянием требует от фельдмаршала Слащева ускорить вывод наших войск с территории Сербии. С королем была проведена встреча, на которой он повторил свои требование, обозначив срок пребывания наших войск в Сербии в три месяца.

Под Константинополем, наши войска продолжают удерживать город Эдирне, отказывая греческим войсковым соединениям войти в него, ссылаясь на отсутствие договоренности между странами. Положение греческого корпуса высадившегося в Малой Азии, плачевно. Разбитый Кемаль-пашой, он спешно отходит в направлении Измира, среди населения которого отмечается паника. В связи с тем, что большинство населения города христиане, адмирал Колчак предлагает послать в Измир корабли эскадры и занять город, для предотвращения массового кровопролития.

Силы английского корпуса, занимающие Анталью не в состоянии оказать грекам помощь в виду собственного тяжелого положения. Провиант и вооружение из Бейрута и Хайфы доставляется с большими перебоями. Английские войска несут большие потери не в результате столкновений с турками, а из-за болезней, в первую очередь холеры. Согласно прогнозам фельдмаршала Юденича, самым лучшим вариантом для англичан будет отступление, иначе в подобной ситуации корпус прекратит своё существование через полтора месяца.

Генерал-лейтенант Щукин.

Из секретного доклада председателя ВЧК Дзержинского Ф. Э. Верховному правителю России Алексееву М.В. от 2 апреля 1919 года

Проводя борьбу с экономическим диверсиями и саботажем в Москве и Петрограде, используя прежний материал, собранный генералом Батюшиным и дополнив его новыми данными собранные нашими сотрудниками, мною были санкционированы аресты в среде банкиров и промышленников. Так 24 -25 марта были взяты под арест господа Рубинштейн и Животовский о подрывной деятельности, которых я вам неоднократно докладывал, а так же господа промышленники Шапиро, Раухенберг, Шполянский, сахарозаводчики Бабушкин, Гепнер, Добрый.

Кроме этого были произведены обыски в фирме Нобеля, Внешторгбанке, Международном банке, благодаря которым были обнаружены документы, доказывающие их связь, как с германской разведкой, так и с британской разведкой и американским правительством, носящие сугубо подрывную деятельность.

Сразу после проведенных арестов и обысков, я подвергся сильному давлению как со стороны министра внутренних дел господина Савинкова, так со стороны вашего зама господина Рябушинского требующих немедленного освобождения арестованных, трактуя их арест как новые еврейские погромы. Прошу вашего срочного решения о моих дальнейших действиях.

С уважением, председатель ВЧК Дзержинский.

Секретная телеграмма от Верховного правителя России Алексеева М.В. заместителю правительства российской республики Рябушинскому от 2 апреля 1919 года Париж.

Категорически запрещаю вмешательства в работу следствия ВЧК каких-либо представителей правительства. Следствие по делу арестованных банкиров и промышленников ведет только Дзержинский и никто другой. Прошу уяснить это раз и навсегда.

Алексеев.

Секретная телеграмма от Верховного правителя России Алексеева М.В. председателю ВЧК Дзержинскому Ф.Э. от 2 апреля 1919 года.

Срочно подготовьте для опубликования в прессе материалы, неопровержимо свидетельствующие о сотрудничестве арестованных с германской разведкой. Они должны быть убойной картой против всех оппонентов как внутри страны, так и за рубежом. Возьмите это дело под свой личный контроль, срок выполнения четыре-пять дней.

Алексеев.

Из сообщения газеты "Московские ведомости" от 10 апреля 1919 года, не прошедшее цензуру:

Вчера в 2 часа 15 минут по полудни было совершено покушение на жизнь председателя ВЧК гражданина Дзержинского Феликса Эдмундовича. Как стало известно специальному корреспонденту газеты Николаю Соловьеву, покушение на гражданина Дзержинского было совершено, когда он находился в своем кабинете в здании бывшего городского банка на Лубянской площади, реквизированное год назад под нужды аппарата Чрезвычайной комиссии по борьбе с саботажем и экономическими преступлениями.

Кроме самого Дзержинского в момент покушения находился его секретарь и один из следователей ВЧК. Неизвестные люди, бросили в окно кабинета гражданина Дзержинского расположенного на втором этаже, две бомбы большой силы и скрылись с места происшествия на извозчике.

В результате мощного взрыва были выбиты все оконные рамы кабинета, внутри него начался пожар, а на фасаде здания появилась трещина, осыпалась лепнина. Когда сотрудники ВЧК ворвались в горящее помещение, они обнаружили, что помещение завалено обломками горящей мебели, сильно пострадал потолок и оконные проемы. Среди этого хаоса, чекисты обнаружили два сильно поврежденных тела, у одного из них была оторвана голова, у другого была разворочена грудь, и недоставало правой руки. Сам председатель ВЧК к удивлению прибывших чекистов не пострадал, за исключением белой рубахи, которая была обильно испачкана пеплом и сажей.

Как сумел выяснить корреспондент, это чудесное спасение председателя ВЧК состоялось лишь благодаря его хладнокровию, смелости, а так же огромному бронированному сейфу фирмы "Цейтлер и сыновья", оставшегося в кабинете Дзержинского от прежних хозяев. Едва только он увидел влетевшие в окно бомбы, как немедленно бросился в сейф, успев при этом закрыть за собой дверцу. Она то и спасла гражданина Дзержинского от неминуемой смерти.

Данное дерзкое покушение на государственного служащего такого уровня, несомненно, связано с недавними арестами проведенных чекистами Дзержинского среди банкиров и промышленников столицы и Петрограда.

Секретная телеграмма Верховному правителю России Алексееву М.В. от председателя ВЧК Дзержинского Ф. Э. от 11 апреля 1919 года.

Уважаемый Михаил Васильевич, от всего сердца благодарю вас за заботу о моем здоровье. Заверяю со всей ответственностью, что нисколько не пострадал в результате бандитского нападения. Это покушение нисколько не поколебало мою решимость продолжить начатое расследование и довести его до конца.

Полностью согласен с вашим решением, о введения временного чрезвычайного положения в стране для борьбы с террористами, бандитами и их пособниками различных мастей. Возложение этой борьбы на структуру ВЧК считаю честью, а не тяжелой обязанностью как вы считаете.

В самое ближайшее время будет проведен набор новых сотрудников чрезвычайной комиссии с обязательным привлечением демобилизованных солдат и унтер-офицеров, преимущественно рабоче-крестьянского происхождения.

Ваш Дзержинский.

Глава II. Смена вектора силы.

Америка встречала своего президента ненастной штормовой погодой. Пароход "Джордж Вашингтон" с трудом преодолевал сопротивление морской стихии не на шутку разыгравшейся у восточного побережья Америки. Сильно простывший во время морского путешествия Вильсон с нетерпением ожидал прибытия на родную землю. По рекомендации своих политических советников, президент решил высадиться не в Нью-Йорке, а в Бостоне, где было много сторонников Вильсона одобряющих создание Лиги Наций, против которой в Америке разворачивалась серьезная компания.

Президент прекрасно понимал, откуда дует ветер, и собирался дать бой с первых же шагов своего возвращения на американскую землю.

— Хаус, Хаус, зачем ты все это делаешь — говорил мысленно Вильсон, читая телеграммы и донесения из Вашингтона, доставляемые ему в Париж спец. курьерами. Его прежний друг и единомышленник за короткое время отсутствия президента в стране сумел создать сильное лобби, которое стремилось похоронить все мечты и планы Вильсона по созданию "Pax America".

Президент уже подготовил свою речь перед бостонцами в защиту Лиги Наций, но природа внесла свои коррективы. Штормовой волнение создало такое сильное течение при входе в гавань, что корабль чуть не опрокинулся под его давлением. Обеспокоенный возможной катастрофой, президент вознес молитву господу и приготовился к худшему.

Тревожные минуты шли одна за другой, пароход мужественно боролся со стихией, и все это время все пассажиры корабля отчетливо слышали непрерывный стук волн в борт корабля. Внезапно пошел густой снег, который под своей пеленой полностью скрыл очертания берега. Не желая рисковать своим кораблем и дорогим гостем, капитан Джон Бойл принял решение встать на якорь и дождаться утра.

Негодуя в душе, Вильсон был вынужден согласиться с этим решением. Многие суеверные американцы расценили это как плохой знак для президента, но никто из них не посмел сказать эти мысли в слух, опасаясь его гнева. Однако яркое солнечное утро 24 апреля заставило американцев разом позабыть все свои ночные страхи, уж так светло и приветливо сияло дневное светило на голубом небосклоне. На борт "Джорджа Вашингтона" поднялся губернатор Массачусетса Кулидж, который приветствовал президента с возвращением на родину. В Бостоне в честь приезда Вильсона были организованы шумные торжества. Все школы города были закрыты и жители Бостона высыпали дружной гурьбой на улицы на всем протяжении движения президентского кортежа.

Зная заранее о прибытии президента в Бостон, агенты охраны Белого дома доставили к трапу корабля просторный президентский "Роллс-ройс", на сидениях которого свободно разместился сам Вильсон, его жена Эдит и губернатор Кулидж с супругой. Стараясь произвести на Вильсона приятное впечатление, губернатор Массачусетса неудержимо сыпал в адрес президента одну похвалу за другой.

— Этот прием в вашу честь господин президент, еще более примечательный, чем прием, оказываемый жителями Бостона ранее генералу Вашингтону и более радушный, чем любой прием, продемонстрированный ими со времен Авраама Линкольна — щебетал Кулидж, Вильсону находясь в одном с ним автомобиле.

— Все достойное общество города полностью разделяет вашу позицию относительно создания Лиги Наций, сравнивая её по важности и величине с Декларацией независимости и Великой хартией вольностей — говорил губернатор, радостно помахивая рукой многочисленной толпе горожан из президентского автомобиля. Когда ему ещё выпадет такая возможность покрасоваться перед своими потенциальными избирателями.

Вильсону, конечно, приятно было слушать эти слова похвальбы но, будучи опытным политиком, он прекрасно понимал, что Бостон всегда был оплотом демократов, и его основные схватки с противниками республиканцами впереди

Президентский кортеж плавно подъехал к местному Капитолию, на ступенях которого была установлена высокая трибуна. Желая продемонстрировать собравшимся свою хорошую физическую форму, Вильсон самостоятельно вышел из автомобиля и поднялся на трибуну, и всем бостонцам сразу стало ясно, болезненный недуг президента остался в прошлом.

Глядя в восторженные глаза горожан, Вильсон буквально заряжался положительной энергией и в этот день он не мог ударить лицом в грязь. Твердо, стоя на трибуне, он голосом человека знающего чего хочет, начал свой монолог. Вильсон с первых же минут речи обрушился на своих противников, осуждая их узкий, эгоистический и некомпетентный подхода к делу по воплощению в жизнь великой американской мечты. Президент клеймил позором тех, кто не понимает все важности нынешнего момента в истории страны, ради которого были принесены жизни американских парней на полях Европы. Создание Лиги наций, вот главное завоевание Америки, которое нельзя пощупать руками, но благодаря которому можно полностью изменить мир, сделав невозможным проведение новых мировых войн.

Ощутив свое причастие к мировой политики, горожане дружно аплодировали своему президенту, жадно слушая каждое его слово и от этого, Вильсон заводился ещё больше.

— Во мне течет кровь воителя, и она не позволяет мне действовать иначе, чем я действую сейчас. Создавая Лигу нации, мы не ограничиваем наши цели и концепции сугубо провинциальными мерками. Мы освобождаем все человечество.

Вильсон сделал эффектную паузу, и толпа моментально разразилась свистом и бурными овациями.

— Если мы не сделаем этого, вся слава Америки увянет и вся её мощь рассеется. Думайте об этом американцы, думайте о том мраке, в который может погрузиться мир, если мы откажемся от наших целей и планов. Всякий кто подозревает, что Америка разочарует мир, не знает Америку. Я приглашаю вас присоединиться к чувствам нации и перестроить мир по новому образу и подобию.

Шквал аплодисментов был ответом Вильсону за эти слова. Собравшимся на площади святого Патрика американцам очень понравилась возможность переделать старый мир по своим американским лекалам. Раззадоренная речью властителя Белого дома, восторженная толпа горожан провожала американского президента до самого железнодорожного вокзала, на котором находился президентского поезда прибывшего в Бостон, что бы забрать Вильсона. Превознемогая легкий звон в голове, счастливый оратор поднялся по вагонным ступеням и из тамбура помахал рукой восторженным бостонцам, после чего отбыл в столицу, в легкой эйфории от своего первого успеха.

Видя, какую бурную реакцию, вызвала речь президента перед жителями Бостона, республиканцы не рискнули подвергнуть сомнению идею Лиги наций до выступления президента перед конгрессом. Видя успех противника, они решили затаиться в ожидании, когда Вильсон сам совершит какую-либо ошибку, с помощью которой можно будет разрушить весь его замысел относительно Лиги наций.

Вечером 26 апреля президент устроил в Белом доме банкет для тридцати четырех членов конгресса. Яркие огни впервые за время двухлетнего военного затишья осветили окна президентской резиденции. Вильсон с супругой лично встречал своих гостей, демонстрируя какое значение он предает их визиту. Гости с удовольствием отведали угощения, что впрочем, не помешало им обсудить между собой скудную выпивку, не высокое качество предложенных сигар и манеры поведения хозяйки Белого дома.

Когда трапеза была завершена, гостей пригласили в холл, где для них были расставлены мягкие кресла, перед которыми расположился сам Вильсон. Он изложил слушателям итоги заседания в Париже, а затем два часа отвечал на вопросы гостей, главный смысл которых сводился к тому, сможет ли Америка утвердиться в послевоенном мире в качестве лидера и не экономическая ли ловушка для страны Лига наций.

Вильсон старался, как мог, но в этот день его красноречие не смогло полностью развеять сомнение некоторых конгрессменов, для которых вместо эфемерной всемирной организации, требовалось материальное подтверждения правильности действий президента. Возможно, всему виной был талисман в виде дубового желудя, выпавшего из кармана президента в тот момент, когда он направлялся в зал к конгрессменам.

В этот же день бывший единомышленник президента, а теперь его самый заклятый противник полковник Хаус был приглашен в закрытый клуб нью-йоркских богатеев для встречи с людьми, которые считали себя истинными правителями Америки. Он располагался в одном из высотных зданий города, не попавшего под немецкую бомбежку прошлого года. Даже в этом, многие из членов этого клуба видели перст судьбы, охранившей избранных людей от военной напасти. Одетое в сталь и бетон, с большими зеркальными окнами, это многоэтажное здание олицетворяло могущество и мощь американского государства, уверенно шагавшего в будущее, семимильными шагами.

Широкий и просторный лифт, бесшумно вознес Хауса к небесам, где его встретили коридорные, которые своей гордостью и достоинством, ничуть не уступали британским аристократам в десятом поколении. С одного взгляда на них можно было понять, здесь, за наглухо закрытыми дверями царил дух денег, который и придавал всем присутствующим многократную уверенность в себе над всеми остальными людьми.

— Полковник Хаус? — надменно спросил коридорный и, дождавшись подтверждения, холодно кивнул головой в сторону богато инкрустированной двери — пройдемте, вас там ждут.

Мягко щелкнула витая позолоченная ручка под одетой в белую перчатку рукой коридорного, и Хаус очутился в просторном обеденном зале, из огромных окон которого открывалась поразительная панорама на Нью-Йорк ещё не совсем пришедшего в себя от немецкой бомбежки. Полковник так залюбовался этим зрелищем, что в первые секунды не заметил присутствие самих хозяев, которые сидели за большим круглым столом чуть в стороне от входа.

— Подойдите сюда, Хаус — раздался властный голос и мгновенно, оторвав взгляд от окна, смущенный посетитель засеменил к хозяевам жизни. Их было четыре солидно одетых человека, из которых Хаус знал лишь только одного, Пола Варбурга, вице-президента Федеральной Резервной Системы США. Никто не предложил Хаусу сесть, и он так и остался стоять перед четверкой банкиров, словно преступник перед трибуналом Верховного суда.

— Ваши предсказания относительно действий президента полностью оправдались полковник. Вудро закусил удила и как неистовый проповедник слова божьего пытается наставить Америку на путь праведный, который он видит только в Лиге наций — произнес седовласый господин сидевший в центре стола. Хаус позволил себе чуть улыбнуться, однако седовласый осек его холодным взглядом и лицо полковника, сразу затянуло маска полного внимания и почтения.

— Вильсон окончательно вышел из-под контроля, а ведь именно вы полковник рекомендовали его господину Максу Варбургу как выгодный проект вложения наших капиталов, не так ли? Вам поверили. В предвыборную кампанию Вильсона было вложены миллионы долларов, и что в конечном итоге получили? От первичных успехов у него помутилось в голове, и он возомнил себя новым мессией для Америки. Мы благодарны вам Хаус за столь удачное вложение наших денег, но возникает вопрос, не слишком ли дорого обошлось нам это приобретение

Воцарилась напряженная звенящая тишина, Хаус под холодными взглядами денежных воротил чувствовал себя крайне неудобно. Он мог привести множество доводов в свою защиту, но стоя перед этой четверкой, полковник прекрасно понимал, что все его слова не будут услышаны. Они им просто не были нужны, поскольку все уже решено и ему остается только услышать их вердикт, и чем, скорее, тем лучше.

— Я вижу, что вам нечего сказать в защиту своего блистательного плана полковник, который вы так яростно проталкивали в жизнь? — гневно спросил полноватый джентльмен сидевший рядом с Варбургом. — Только умоляю вас, не говорите, что все дело в президенте Вильсоне, что он сильно заигрался в большую политику, а генерале Корнилове, который оказался не совсем тем, за которого мы его принимали вначале?

— Но это так, сэр. — Хаус решил, что роль молчаливой половой тряпки ему не совсем подходит, и поэтому рискнул открыть рот — Президент свято верит, что его главная цель дать Америке мировое господство. Именно этого он добивается с помощью Лиги наций с одержимостью фанатика. Что касается Корнилова ...

— Хватит нести детский лепет Хаус — желчно оборвал его седовласый и в этот момент в дело вмешался третий незнакомец с моноклем в глазу — Джентльмены не стоит валить все беды только на одного человека. Мистер Хаус делал все, что только мог и бог тому свидетель — хищно улыбнулся говоривший и от этой улыбки, полковника пробила дрожь. Уж лучше бы это человек ругал его, чем так плотоядно улыбался.

— Мы попробовали качнуть мир в свою сторону но, он повернул в иную сторону, чем мы ожидали. Полковник честно играл с нами. Вспомните, что он сразу предостерег нас об опасности со стороны нефтяных тузов Техаса, которые при удачном стечении обстоятельств могли сделать то, что не удалось южанам в Гражданскую войну. Он пытался удержать президента от неверного шага, но тот не послушал его и сделал по-своему. С большим трудом нам удалось свести к минимуму техасскую опасность.

Хаус настороженно слушал оправдательную речь незнакомца, уж он то хорошо знал, что господа этого типа, начав свою речь за здравие, любят заканчивать за упокой.

— Совершенно с вами согласен Самуэль — вступил в разговор Варбург — сейчас не время искать виноватого. Сегодня наша задача уберечь Америку от вступления в Лигу наций, к чему так страстно призывает президент. Хотя мы и хорошо обогатились на этой войне но, к сожалению позиции Франции и Англии еще очень сильны, а доллар не является мировой расчетной единицей. Мы попробовали сыграть по-крупному но, к сожалению, у нас не всё получилось.

— Нам не нужна Лига наций Хаус — продолжал гневаться толстяк — этот проект оказался дерьмом, от которого смердит за целую милю. Вам это ясно!? Ясно я вас спрашиваю!?

— Да, сэр. Мне ясно — холодно выдавил Хаус, стараясь не смотреть в сторону говорившего банкира.

— Ну а раз ясно так извольте убрать за собой. И убрать так, что бы всё было чисто! — выкрикнул толстяк.

В зале вновь наступила зловещая тишина, которую вновь нарушил Варбург

— Нам не нужны излишние подробности того полковник, как вы это сделаете. В банке Мердока в Вашингтоне, на ваше имя открыт неограниченный счет. Сделайте своё дело, и мы забудем о вашей миллионной промашке. Все нужно сделать до отъезда президента в Европу. Вам все понятно?

— Да, сэр.

— Вот и отлично. Действуйте.

Бесшумный лифт быстро спустил полковника Хауса с небес на грешную землю, дабы тот тут же уехал на вокзал, что бы успеть на вашингтонский экспресс.

— Не слишком ли вы рьяно навалились на этого парня Джозеф? — добродушно спросил обладатель монокля толстяка — ещё минута и он наверняка надела бы в штаны.

— Ну что вы Самуэль, только самую малость для того, что бы он знал свое место, иначе с ними никак нельзя. Вот теперь он будет работать с удвоенной силой, поверьте мне на слово — и вся четверка заливисто засмеялась.

Результаты деятельности полковника не замедлили проявиться. Главный противник идеи Вильсона, ярый приверженец доктрины Монро и лидер изоляционистов сенатор Лодж выступил с антивильсоновской речью 30 апреля, в сенате. Прекрасно подготовленный Хаусом к бою, он постарался суммировать все имеющиеся в своем распоряжении контраргументы президентского проекта, стремясь доказать его опасность для страны.

Как истинный патриот американец, Лодж начал свое выступление с цитирования предостережений президентов Вашингтона и Джефферсона об опасности для Америки вмешиваться в европейские дела, в которых молодому государству нет никакой выгоды. Вслед за этим Лодж подкрепил заветы первого президента аргументами из "доктрины Монро", которой США придерживалось вот уже сто лет, ставя во главу угла, наращивания своего влияния в обеих Америках и благодаря которой, Штаты имеют свою нынешнюю мощь.

Посеяв сомнение в умах своих слушателей ссылками на основателей американского государства, сенатор Лодж приступил к критическому рассмотрению статьи 10 устава Лиги наций, которой его оппонент предавал особое значение. Она по своей сути, предусматривала для США полицейские функции во всем мире, легализовывая военное вмешательство Америки в военные конфликты вдали от американских берегов.

Лодж прямо назвал это обязательство американцев перед Лигой нации очень опасным обещанием, поскольку, подписав его, Америка связывала себя по рукам и ногам обязательным участием в любых мировых конфликтах, что являлось, по мнению сенатора, ненужной обузой для американского народа.

— Нас прекрасно устраивает политика "большой дубинки" Тэдди Рузвельта, твердо проводя которую сугубо в интересах нашей нации, мы за короткий срок заставили считаться с собой не только Европу, но и весь остальной мир — эти слова сорвали громкие аплодисменты присутствующих в зале лиц.

Ободренный поддержкой своих идей, сенатор стал разносить в пух и прах идею создание наднационального правительства, видя в этой идеи еще большую опасность для Штатов, чем обязательное участие Америки в военных конфликтах. Главную угрозу этой идеи Лодж видел возможности лишения Америки свободы маневра на мировой арене не только в военном, но так же и экономическом аспекте.

— Чужие, никому не ведомые люди будут диктовать нам, как вести нам бизнес, кому и в какой мере оказывать ту или иную помощь и по своему усмотрению будут распоряжаться нашими деньгами. Этот пункт устава требует немедленного исправления и переработки, поскольку таит в себе для Америки, явную угрозу потери независимости. Я не думаю, что интеллект создателей устава Лиги наций и их положение в мире столь преобладающие, что мы не можем внести изменение в этот проект — закончил свою речь Лодж и с видом победителя сошел с трибуны.

Речь сенатора была очень сильным ударом по проекту президента, но Вильсон был готов к подобному повороту событий. Его речь была так же полна весомых аргументов, которые должны были убедить американский сенат принять проект устава Лиги наций. Готовясь выступить с ответным посланием 5 мая, президент скрупулезно шлифовал свой текст, стремясь выстроить свои доводы в самом выгодном для себя порядке.

Однако его оппоненты не дремали. Сразу после выступления Лоджа, благодаря усилиям Хауса, вокруг сенатора сформировалась группа оппозиции политики президента. В неё вошли такие видные деятели сената как Хичкок, Маккамбер, Нокс, Брандиджи, которые имели те или иные претензии или несогласия относительно устава Лиги наций. Оппозиционеры говорили, что создание Лиги наций приведет к потере позиций США в Китае. Сенаторы ирландского происхождения утверждали, что Лига наций — это выдача Ирландии Англии, что было совершенно недопустимо.

Сколотив за два дня устойчивую антивильсоновскую группировку, Хаус подсчитал имеющиеся голоса и остался доволен. Для ратификации предложения о вступлении США в Лигу наций требовалось одобрение двух третей членов сената. Подсчет показал, что в оппозиции президенту находилось более трети сенаторов, а это ставило жирный крест на всех усилиях Вильсона.

В конце дня 3 мая, в доме сенатора Нокса, произошло последнее собрание оппозиционеров. Еще раз были подсчитаны голоса несогласных со вступлением страны в Лигу наций. Их оказалось ровно 37 человек из тогдашних 96 сенаторов. После этого гости разошлись, а перед ведущей пятеркой оппозиции выступил полковник Хаус, который коротко рассказал о своем плане дальнейших действий. Основной удар по президенту предполагалось нанести завтра, 4 мая, за день до выступления в сенате самого Вильсона. Все сенаторы полностью одобрили предложение полковника, заверив, что будут строго придерживаться его плана.

Роль главного застрельщика была отведена Лоджу, который с блеском выполнил её. В полдень 5 мая 1919 года, нарушая процедуру обсуждения, он начал высказывать с места аргументы против принятия резолюции об одобрении проекта президента по Лиге наций. Отвечать на подобные выпады с места не входило в обязанности выступающего оратора, но в наэлектризованной обстановке обсуждений случилось то на, что и рассчитывал полковник Хаус. Один из демократов вместо того, что бы пропустить мимо ушей устные протесты Лоджа, начал возражать с места, чем породил бурную перепалку, чего, собственно говоря, и довивались заговорщики.

Отвечая на возражение сенатора демократа Свенсона, Лодж потребовал зафиксировать голоса несогласных в бюллетене заседаний сената, после чего пораженный Вильсон, а затем и весь мир узнали, что сенат США отклонил устав Лиги наций.

Гневу опозоренного президента не было конца и края. Первыми его ощутили на себе сенаторы демократы, которым сразу после окончания заседания. Вильсон с гневом бросил в лицо, что их неорганизованность погубила дело всей его жизни.

В этот день выдержка изменила президенту, обычно сдержанный в выражениях, он наговорил кучу гадостей в адрес своих оппонентов, называя их черствыми эгоистами не желающих видеть дальше собственного носа. При этом губы его дрожали от негодования, и речь его постоянно переходила на патетические ноты.

Одним словом Вильсон крайне плохо держал удар судьбы. От сильных переживаний у проигравшего политика поднялось высокое давление, и он был вынужден заняться своим здоровьем, но ровно на два дня. После того как давление нормализовалось и Грейсон, подтвердил отсутствие угрозы для здоровья, Вильсон очертя голову бросился в новую схватку, несмотря на настойчивые требования первой леди. Теперь им владела новая идея, которая, по мнению президента должна была переломить сопротивление сената. Проведя два дня в непрерывных поисках выхода из сложившейся ситуации, Вильсон решил обратиться напрямую к общественности и, опираясь на её поддержку заставить сенаторов пересмотреть принятое решение.

Новая идея так сильно увлекла президента, что он решил приступить к реализации собственного плана немедленно. Филадельфия стала первым городом, где президент обратился к пятитысячной аудитории со своим воззванием. По сути дела, это была речь, приготовленная Вильсоном для выступления в сенате.

— Вспомните наших великих предков основателей прибывших на эти благословенные земли. Благодаря только своему мужеству и упорству ни смогли не только выжить на первых порах, но и удержать эти земли под своим контролем. То были истинные герои, потом и кровью которых были созданы основы американского государства и плодами чьего кропотливого труда наслаждаемся мы сегодня.

Все как один они были орлами, которые не боялись бросить вызов кому-либо на этой земле. Такими они навсегда останутся в нашей памяти их потомков. Казалось, мы должны были быть похожими на них, но слепой эгоизм и упрямство наших сенаторов, превращают нас, их потомков в жалких страусов, чей удел тихий угол.

Сегодня, сейчас я призываю вас сделать выбор, кем вы видите себя, орлами или страусами, и если орлами, то поддержите мои стремления не уронить чести наших отцов пилигримов.

Шквал оваций и оглушительного свиста был наградой Вильсону за это выступление. Окрыленный громким успехом, он едва бросил взгляд на своего новорожденного внука, незамедлительно отбыл в Нью-Йорк, где его поджидали одиннадцать тысяч слушателей. Всю дорогу президент посвятил дополнительной шлифовке своей речи. Обкатав её на жителях Филадельфии, Вильсон хотел добиться того же успеха у "островитян" как в шутку называли ньюйоркцев. По совету Эдит он заменил в своей речи страусов на индейку, поскольку данная птица была американцам ближе, чем африканские птицы.

И вновь аудитория поддержала своего избранника громкими овациями. Эффектность выступления усилило пребывание на митинге бывшего президента республиканца Тафта, который публично объявил свою поддержку идеям Вильямса.

— По моему глубокому мнению Америка уже созрела для выхода за пределы Западного полушария — сказал Тафт перед толпой журналистов, за что был удостоен президентского рукопожатия.

— Мы заставим их считаться с собой — произнес Вильсон, садясь в автомобиль, покидая митинг. На следующий день, президент должен был отбыть в Европу на "Джордже Вашингтоне", но судьба сулила ему иное. Ночью в президентском номере гостиницы "Метрополь", еще не отошедшего от возбуждения перед избирателями, посреди ночи Вильсона поразил новый удар. Вновь отнялась правая рука и нога, была нарушена речь. Только благодаря вниманию Эдит, президенту вовремя была оказана первая медицинская помощь, в виде обильного кровопускания. Ни о какой поездке не могло быть и речи и пораженного пророка, вместо Бреста повезли в ненавистный им Вашингтон.

Признавая свое поражение, Вильсон через день 11 мая, отправил госсекретарю Лансингу телеграмму: "Я временно выбыл, ведите переговоры, соблюдая данные ранее вам инструкции. Разрешаю некоторые отступления от них, если это будет выгодно Америке".

Известие о том, что Вильсон не приедет в Париж, вызвало вздох облегчения у всех участников конференции. Уж очень сильно своим напором и упрямством достал Вильсон всех участников конференции. За время отсутствия президента, Лансинг сумел наладить хорошие отношения со всеми тремя представителями "великой четверки".

Благодаря этому заработал старый принцип тайных союзов. Вместе с французами и англичанами, Лансинг интриговал против России, одновременно объединившись с британским премьером, он выступал против Клемансо, не забывая при этом одергивать британца, если тот, по его мнению, сильно зарывался. Одним словом шла нормальная тайная политическая жизнь. Отдав на рассмотрение общей конференции вопросы, касающиеся Лиги наций, проходившие после обеда, утром, делегации четырех стран, России, Франции, Англии и США, уединялись в огромном кабинете французского министра иностранных дел Пишона и в закрытом режиме обсуждали главные вопросы, касающиеся раздела своих трофеев.

Антирусская направленность союза трех держав проявиться в самое ближайшее время при обсуждении вопроса о статусе черноморских проливов. Признавая захват Россией Константинополя, французы и англичане не спешили подтвердить её право на Босфор и Дарданеллы. Словно принадлежность проливов не была оговорена в секретном протоколе от 1917 года, и там не стояли подписи послов Антанты.

— Наше правительство считает, что статус черноморских проливов, должен носить исключительно мирный характер. Проливы должны быть свободны для торговых судов любых стран, но правом прохода военных кораблей будут обладать только суда идущие под флагом причерноморских государств — ответил Сазонов на заданный вопрос и тут же получил яростный протест от британца.

— Извините господин министр, но правительство Его Величества не согласно с подобным положением вещей. В частности, британские войска продолжают вести борьбу с мятежным генералом Кемаль-пашой, и наши военные не исключают возможность нанесения удара в тыл его позиций со стороны Черного моря.

— Насколько мне известно, сейчас Дарданеллы нашпигованы минами, словно булка изюмом, а флот Его Величества находящийся в Средиземном море не располагает ни тральщиками, ни транспортными средствами необходимые для проведения такой широкомасштабной операции.

Что же касается статуса пролива озвученного мною, то появление в этом районе военных кораблей не черноморских государств, ещё до войны всегда расценивалось нашей державой как прямая угроза берегам России и эта позиция остается, неизменна и теперь — твердо заявил Сазонов.

— Подписывая протокол о согласии на переход в ваши руки черноморских проливов, мы давали только своё предварительное согласие, подразумевая проведения дальнейших переговоров об условиях морского движения через них — не унимался британец.

— Увы, господа, но это не отражено в документе — парировал его выпад Сазонов.

— Так давайте обсудим эту тему — встрял в разговор француз и его немедленно поддержал госсекретарь — мы так же считаем, что стоит рассмотреть предложение господина Хейга — многозначительно произнес Лансинг, ожидая, что русский стушуется и уступит тройному напору, но Сазонов не отступил.

— Господа — мягко произнес русский министр — единственным условием вступлением в войну России на стороне Антанты было передача черноморских проливов под наш полный контроль и ничей другой. Ваши страны полностью с этим согласились и неоднократно подтверждали это своим письменным согласием и государю императору и Временному правительству и Верховному правителю России генералу Корнилову. С вашего согласия мы заняли Стамбул и Дарданеллы. Теперь это наша территория и, следовательно, статус проливов определяется только нами и никем другим, как до этого делала Турция.

— Наши правительства соглашались лишь о передаче под ваш контроль Босфора и Дарданелл, не оговаривая статуса проливов — наседал британец — я не вижу препятствий, для обсуждения этого вопроса.

— Моё правительство так же считает, что морской статус Босфора и Дарданелл это предмет особого разбирательства — поддержал Хейга Пишон.

Сазонов молчал, подбирая весомы контраргументы против подлой коварности союзников, и в это время в разговор вступил господин Иванов, до этого молчаливо рассматривавший гобелены времен Марии Медичи, украшавшие кабинет мсье Пишона. Одетый в полувоенный френч, украшенный орденом Почетного легиона, он был для многих загадочной фигурой. Про него было известно, что он является доверенным лицом генерала Алексеевым, на время его отсутствия на переговорах.

Хейг и Пишон с опаской относились к этой темной лошадке. Они хорошо знали Сазонова, человека над которой постоянно витал рок Берлинского конгресса, заключавшийся в боязни вызвать сильное раздражение у своих западных партнеров, независимо от того будь то британцы, французы, немцы или австрийцы. Страх перед войной с Европой, всегда заставлял русских дипломатов искать компромисс, ещё не доходя до основной точки кипения.

Иванов же, был полностью лишен еврофобии. Человек совершенно иной формации, выходец из простого народа, в данный момент наблюдал самый обыкновенный торг, который ему неоднократно приходилось видеть за свою жизнь на многочисленных базарах Гори, Батуми, Тифлиса и Баку. Все было один в один, с той лишь небольшой разницей, что эти люди были одеты в богатые одежды и заседали в более комфортабельных условиях, чем кавказские менялы и торгаши. Поэтому, видя, что Сазонов завис, он без особого стеснения ударил по больной мозоли союзников, к чему господина министра могли подвигнуть лишь крайние обстоятельства.

— Мне кажется господин Сазонов, что вопрос о проливах нельзя рассматривать отдельно от других вопросов касающихся в целом всего этого многострадального региона. Я имею в виду подмандатные территории Сирии, Ливана, Месопотамии, Палестины и Аравии, а так же зон оккупации самой Турции.

Насколько я помню, наше соглашение по этим землям носило так же предварительный характер, что подразумевает возможность дальнейшего обсуждения их дальнейшей судьбы. И в первую очередь, это касается статуса средиземноморских портов Сирии, Ливана и Палестины.

— Это невозможно господин Иванов — вспыхнул Пишон — вы предлагаете пересмотреть слишком большой объем ранее достигнутых договоренностей, — француз умолк, всем своим видом показывая дикую некомпетентность своего собеседника. Кавказец, однако, ничуть не смутился от подобного выпада Пишона, и флегматично пожав плечами, неторопливо уселся за общий стол.

— Я и не призываю господин Пишон к быстрому решению этой проблемы. Объем работы действительно очень большой, давайте передадим все это дело нашим экспертам, и пусть они приходят к окончательному согласию по всем вопросам, медленно и не торопясь.

От этих слов, Хейг недовольно поморщился, как если бы попробовал дольку сочного лимона. Пересмотр договоренности по подмандатным территориям не входил в планы британцев. Они только, только сумели уговорить Лансинга отойти от жесткой позиции Вильсона, требовавшего предоставления независимости бывшим турецким провинциям занятые англичанами и французами. Потерпев фиаско с захватом самой Турции, британцы видели в подмандатных территориях утешительный приз, и вот какой-то дикий горец хочет помешать этому.

— Это окончательная позиция русской стороны — холодно спросил Хейг в упор, глядя на Сазонова, который сильно смутился от его взгляда.

— Да господин Хейг — невозмутимо ответил горец — таковы четкие указания оставленные нам господином Алексеевым перед его отъездом.

Хейг продолжал буравить взглядом Сазонова, но тот не проронил ни слова, не решаясь выступить против авторитета Верховного правителя. Затянувшуюся паузу нарушил Пишон, он глубокомысленно кашлянул, и как ни в чем не бывало, проговорил:

— Господа, я вижу, что стороны не совсем готовы к обсуждению этого вопроса и поэтому предлагаю перенести его обсуждение на завтра. Есть возражения?

— Ну, если вы хотите, то давайте на завтра, но за ночь позиция России не измениться — произнес Иванов, выбив в пепельницу, давно остывшую трубку. — Если господин Лансинг не против, тогда хотелось бы обсудить вопрос о справедливом разделе кораблей немецкого торгового флота, большая часть которого была задержана американской стороной в своих портах, с момента её вступления в войну.

— Я не уполномочен президентом, обсуждать этот вопрос господин Иванов — холодно произнес американец, но кавказец не отставал от него.

— Вполне вас понимаю, господин Лансинг, это действительно сложный вопрос, но все же, мы хотели бы узнать в каких пропорциях вы намерены делить трофейные корабли. Ведь это наш общий трофей и он подлежит разделу. Не правда ли господа?

— Конечно — быстро спросил Хейг — наше правительство понесло очень большие убытки от подводных лодок кайзера и рассчитывает на определенную долю германского торгового флота.

— Господа, господа, вы требуете от меня невозможного. Президент Вильсон не уполномочивал меня обсуждать этот вопрос. Я хорошо понимаю вашу заинтересованность в этих кораблях, но не могу сказать ничего определенного. Давайте дождемся его возвращения.

— Кстати, а как здоровье господина президента? — поинтересовался Сталин, демонстрируя искреннюю озабоченность болезнью Вильсона.

— Президент идет на поправку и вскоре приедет в Париж — заверил его Лансинг — все хорошо.

— Дай бог — тихо произнес горец. В этот день он больше не участвовал в обсуждении, только сидел и внимательно слушал дипломатов.

На следующий день Хейг вернулся к вопросу о проливах, спросив, готова ли русская сторона оставить неизменными прежние договоренности о разделе мандатов на турецкие провинции в Азии, если соглашение по проливам будет принято по российскому образцу.

— Да — с готовностью ответил Сазонов, удивляясь тому, как союзники быстро согласились на то, что ранее пришлось бы выбивать у них смертельным боем. Однако для Иванова подобная сговорчивость союзников была вполне ожидаема. Находясь в Париже, первым делом он наладил знакомство с Игнатьевым, генерал-майором русской разведки, который охотно поведал ему обо всех слабых сторонах союзников. Выяснилось, что главной головной болью британцев была их огромная армия, демобилизации которой усиленно добивалось министерство финансов. Война и морская блокада острова нанесли британской казне очень большие потери, которые требовалось если не возместить, то хотя бы уменьшить её затраты.

Французы тоже имели свою ахиллесову пяту. Разоренная больше всех своих союзников по блоку, Франция отчаянно напрягала свою экономику, испытывая острую нехватку в продовольствии и товарах первой необходимости. В некоторых провинциях страны отчетливо просматривался банальный голод, который в любой момент мог привести к бунту. Поэтому главным тайным желанием Клемансо было скорейшее заключение мира и получи возможность взыскать репарации с побежденного противника.

Знание слабых сторон противника, всегда позволяет удачно игра свою партию. Затронув вопрос об азиатских мандатах, Иванов решил дожать европейцев и допустил определенную утечку информации. Во время обеденного перерыва он невзначай обронил, что русская сторона в вопросах о проливах намерена идти до конца и в случаи крайней нужды готова опубликовать секретные протоколы царского правительства, если Босфор и Дарданеллы не будут признаны русскими территориями.

Видя бескомпромиссность и решительность кавказца при обсуждении статуса проливов, Хейг и Пишон сразу поверили в реальность этого шага. Открыв всему миру тайные протоколы, русская сторона в отличие от Запада ничего не теряли. Так как все они были подписаны не генералом Корниловым, а царем Николаем и Керенским.

Быстро просчитав все на совместных консультациях в английской резиденции Хейга, союзники решили уступить нажиму специального представителя генерала Алексеева. Ведь проливы не стоили таких огромных территорий, какими являлись азиатские провинции Турции. Правда, уступая в главном, Хейг английский аристократ в девятом поколении, тут же подобно завзятому лавочнику попытался обжать русскую долю от турецкого пирога.

— Господа — возвестил он, как только вопрос о проливах был улажен — говоря о Стамбуле, Босфоре и Дарданеллах мы забыли о восточной Фракии с городом Эдирне, Адрианополем. Включение его в сферу русского влияния не был предусмотрен ни одним секретным протоколом, а на него полноправно претендует Греция, наш боевой союзник. Мы хотели бы знать когда, русская сторона передать его Греции.

Это вопрос застал Сазонова врасплох. Радуясь решению проблемы проливов, он не успел быстро сориентироваться, и за столом возникла пауза. Видя заминку дипломата, Хейг ехидно посмотрел на кавказца, желая увидеть и на его лице тень беспокойства, но тот был совершенно спокойным. Изобразив на своем лице некоторое раздумье, Иванов заговорил, как бы размышляя вслух.

— Насколько мне известно, Верховный правитель России был не против передачи города Эдирне нашим боевым союзникам грекам. Они вместе с нами проливали кровь на полях сражений и вполне заслужили право на эти земли. Мы только за справедливость, но я не могу поручиться за то, что он был согласен вместе с этим на предоставлении Греции выхода к Черному морю. Боюсь господа, что это аспект придется уточнить по возвращению господина Алексеева в Париж. Давайте дождемся господина Алексеева и окончательно решим этот вопрос.

Хейг моментально ухватился за эти слова, хотя по сути дела, Иванов выражал только свою точку зрения, и в любой момент мог отступиться от нее, сославшись на свое неправильное понимание воли правителя.

Другой больной темой для русской делегации стал польский вопрос, за которой союзники стояли стеной. Сменяя друг друга, Пишон и Хейг блистали своим красноречием, убеждая дипломатов, что возрождение польского государства это проявление истинной демократии. Их действия активно поддерживал Лансинг, решив наглядно притворить в жизнь провозглашенные Вильсоном принцип о праве наций на самоопределение.

Русская сторона было совершенно не против образования независимого польского государств из бывших австрийских земель, но без Галиции, которую считала своей исконной территорией утраченной много лет назад. Французы, которые были основными зачинателями проекта новой Польши, пытались доказать, что на эти земли Россия уже давно утратила свои права, поскольку половина населения этих земель этнические поляки.

Выслушав речь Пишона, Сазонов резонно заметил, что пункт о Галиции уже стоял в тайном соглашении подписанного летом прошлого года, когда союзникам требовалось срочное русское наступление ради спасения Парижа. От такого упрека Пишон покрылся красными пятнами и звенящим от оскорбления голосом произнес, что за это наступление русским простили все их довоенные долги. За столом повисла напряженная пауза, которую нарушил глухой голос горца.

Заглянув в свою кожаную папку, он заметил, что в 1915 году население Галиции уже приняло русское подданство. По этому поводу во Львов приезжал русский император, и выборные лица подали ему прошение о принятии Галиции в российское подданство.

— Правительство Англии и Франции не возражали против этого и даже прислали поздравительные телеграммы — сказал Иванов, перевернув какую-то бумагу, и тут же добавил. — Возможно, этот вопрос следует отдать экспертам, так как возможно в тесты документов союзника вкралась ошибка.

— Я тоже считаю, что вопрос о Галиции следует передать экспертам — поддержал предложение Иванова Хейг и за столом переговоров вновь воцарило относительное спокойствие. Ссориться с русскими, когда не был решен главный вопрос для Лондона и Парижа, вопрос о репарациях и долгах перед Америкой, европейцам не хотелось.

Так откровенно торгуясь, и интригуя друг против друга, за закрытыми дверями проходили заседания большой четверки. Все остальные страны довольствовались лишь обсуждением тех проблем, которые поднимались во время послеобеденных заседаний. Для некоторых из них конференция преподнесла неприятные сюрпризы. Итальянцы давно покинули конференцию и демонстративно уехали в Рим, после того как стало ясно, что из всего обещанного им Антантой в 15 году, они могут рассчитывать лишь на полуостров Триест и Филуму. Все остальные земли, по мнению союзников должны были отойти Сербии, вернее сказать самопровозглашенному королевству сербов, хорватов и словенцев.

Вслед за итальянцами, Париж покинули и бельгийцы, чьи аппетиты были основательно урезаны. Уже видевшие под своим управлением герцогство Люксембург, бельгийцы с ужасом узнали, что союзники предполагают дать им микроскопические нарезки из германских приграничных земель. Это решение союзного комитета король Бельгии расценил как злую насмешку и в гневе отозвал свою делегацию из Парижа.

19 мая на конференции появился Клемансо, который покинул свою больничную койку и с головой ушел в переговорный процесс. Его возвращение в большую политику было отмечено яростной дискуссией по поводу судьбы бывшего германского кайзера Вильгельма II, который, по мнению французского премьера, был главным поджигателем войны. Сидя на председательском месте в просторном кабинете Пишона, Клемансо требовал принятия специального обращения к королю Голландии о немедленной экстрадиции находившегося в этой стране бывшего германского монарха.

— Кайзер Вильгельм, Фалькенгайн и Людендорф, вот главные вдохновители этой кровопролитной войны. Французское правительство требует их ареста и преданию суду специального военного трибунала, который должен рассмотреть все их злодейские замыслы и преступления и вынести справедливый приговор.

Французский премьер явно жаждал крови Гогенцоллерна, но неожиданно для себя встретил непонимание и сопротивление со стороны других союзных заседателей. Лансинг сразу заявил, что американская сторона отказывается принимать участие в обсуждении данного вопроса, так как видит в этом пережитки средневековья, что совершенно противоречит её основным принципам демократии.

После некоторой заминки, британцы объявили, что не согласны с требованием Клемансо публичного суда над Вильгельмом. Хейг не стал объяснять причины своего несогласия, но они и так были хорошо понятны. Молодой английский монарх не хотел публичного унижения и смерти своему близкому родственнику.

Русская делегация была не прочь свести старые счеты с германскими генералами, принесших их стране не мало горя и страдания, но сильно обозленные на антироссийскую позицию французской стороны, русские заседатели решили поступиться чувством мести и подставить подножку Клемансо. Как только стала ясна позиция США и Англии, Сазонов предложил, открыто проголосовать этот вопрос, в результате чего Франция осталась в одиночестве при двоих против и одном воздержавшимся.

Конечно, такие действия со стороны русских не были обусловлены простым мелочным желанием, подергать за усы старого тигра французской политики и насладиться минутами его яростного гнева. Все было гораздо серьезнее. Русским дипломам стали известны тайные замыслы французского премьера относительно роли Польши, Венгрии и Румынии в скором будущем Европы. Опасаясь явного усиления позиций России в европейских делах после громкой победы над Германией, Клемансо желал создать на её границах, мощный противовес. Малую антироссийскую Антанту из числа молодых государств созданных из обломков австрийской империи.

Это стало известно благодаря энергичной деятельности генерала Игнатьева, располагавшего хорошей агентурой в хозяйстве господина Пишона. Стесненный в средствах, один из французских чиновников согласился продать копию служебной записки, полностью раскрывавшей намерения Парижа по созданию антироссийского блока из трех приграничных стран.

Смелая инициатива Игнатьева, однако, по началу была воспринята Сазоновым в штыки. Как только дипломат узнал, какую сумму требует за свои сведения француз, он категорически отказался платить, сказав, что не желает принимать участие в сомнительной авантюре. Игнатьев с жаром доказывал правоту своей позиции, но Сазонов был непоколебим, твердя, что не может лично принять решение на расход такой суммы.

К чести разведчика он не опустил руки, а продолжил борьбу и обратился к Иванову, горячо поддержавшего его намерения. Пользуясь своей возможностью, открыто обращаться к Алексееву по телеграфу, условленной фразой он попросил разрешение использовать тайный денежный счет в Париже, и дело было улажено. Через тайник француз получил чек на предъявителя с требуемой суммой, положив взамен копии секретных бумаг.

Узнав о коварных планах Клемансо, Сазонов принялся демонстративно сближаться с Англией, в течение нескольких заседаний, всякий раз принимая британскую сторону, если её позиция шла в разрез с французской позицией.

Так Россия вслед за Британией, категорически отказалась рассматривать вопрос о создании из германских земель Рейнской республики. Напрасно Клемансо и Фош яростно доказывали о необходимости этого шага, который, по мнению французов навсегда обезопасит их страну от возможности военного реванша со стороны Германии. Признавая право Франции на Эльзас и Лотарингию, союзники сознательно не желали идти Парижу на встречу в этом вопросе.

Всякий раз, когда Клемансо пытался вернуться к идее создания Рейнланда, его собеседники осаждали рвение премьера обещаниями, что непременно придут на помощь Франции в случаи явной угрозы её границам со стороны Германии. Фош попытался воздействовать на позицию русских прямым обращением к генералу Алексееву, но не добился нужного результата. Вначале Верховный правитель не отвечал генералиссимусу, а когда его ответ все же пришел, то в нем содержалось лишь обещания союзной помощи в случае реальной опасности французскому государству.

Демонстрируя ещё большую неуступчивость в отношении Франции, Сазонов на заседании 22 мая, объявил, что Россия не признает права французов на обладание Сааром, на чьи угольные копии французская промышленность имела большие виды. Упреждая гневный выпад Клемансо, Сазонов предложил передать Саарскую область под управление Лиги наций, чем вызвал одобрение со стороны Лансинга и Хейга. Американец увидел в этом прекрасную возможность порадовать своего президента признанием нужности его детища, британец же ухватился за это предложение, поскольку уже стало ясно, что его страна будет обладать численным перевесом в этой новой всемирной организации.

Мужественно выдержав все гневные взгляды французского премьера в этот день, после заседания, вечером в приватной беседе с одним из французских дипломатов в отставке, в ответ на упрек в нежелании понять нужды Франции, Сазонов заявил, что его очень огорчает позиция Франции относительно русских притязаний на Галицию.

— Мне кажется, господин премьер полностью игнорирует прежние принципы французско-российской дружбы мсье Тибо. Если он хочет добиться нечто большего для своей страны, ему следует пересмотреть свою позицию. Вместе Франция и Россия за столом смогут противостоять интересам США и Британии по любому вопросу.

Крючок был, закинут, и оставалось только ждать реакции французов. Весь следующий день, шло обсуждение границ Чехословакии, к появлению которой на политической карте мира, Россия приложила значительные усилия. При рассмотрении этого вопроса, Сазонов занимал исключительно положительную позицию к предложениям французов, чем сильно удивил Хейга.

Как результат этих действий, на следующий день Клемансо заявил, что полностью согласен с тем, что Галиция это часть России и предложил поручить экспертам во главе с лордом Керзоном, определить новую польско-российскую границу. Делая ответный шаг, принимая во внимание опасение Франции за целостность своих границ, Сазонов предложил в качестве компромиссного варианта Рейнланда, объявить области по обоим берегам Рейна демилитаризированной, в которых немцы не могут держать даже полицейские части.

Хотя это было не совсем то, на что надеялся французский премьер, но это предложение выводило Рейн из-под немецкого контроля, и Клемансо принял данный вариант решения проблемы безопасности своей страны. Немедленно вопрос был поставлен на голосование и утвержден, несмотря на глухое противодействие Англии, опасавшейся слишком явного усиления своего континентального союзника.

Это была последняя, победа Сазонова, одержанная им на дипломатическом поприще,23 мая в Париж вернулся Алексеев, который вновь возглавил русскую сторону на переговорах. Сазонов намеривался активно помогать Верховному правителю, но госпожа судьба распорядилась по-своему. Через день после приезда Алексеева, у Сазонова случилось пищевое отравление в тяжелой форме, которое дало осложнение в виде прогрессирующего панкреатита и через четыре дня, не смотря на все усилия медиков, дипломат скончался вдали от Родины.

По пути в Париж, Верховный правитель России вновь сделал остановку в Берлине, где имел тайную часовую встречу с господином Ратенау. Одним из главных вопросов их переговоров был вопрос о продолжении поставок продовольствия из России. Ранее находившиеся в крупных немецких городах русские воинские соединения, честно оказывали продовольственную помощь, населению больших городов используя свои воинские запасы, но в связи с начавшейся демобилизацией и частичном выводе русских полков домой, вопрос о продовольствии вновь встал ребром.

— Мы неоднократно обращались к американцам с просьбой о начале поставок продовольствия, но всегда получали отказ — жаловался Ратенау своему собеседнику.— В начале этого не хотел президент Вильсон, теперь же этого не хочет американский сенат, своим решением вычеркнувший нас из списка европейских стран нуждающихся в помощи.

Продовольственная помощь ваших армий очень помогла нам. Только благодаря ей, в Германии нет тех голодных бунтов и столкновений между горожанами и жителями деревень, которые сотрясают Венгрию и Австрию. В борьбе за продовольствие мирные люди уничтожают друг друга. Читая сообщение о жертвах в этих странах можно подумать, что война там и не кончалась, и это в цивилизованной Европе — сокрушался Ратенау.

Алексеев сочувственно покивал головой дипломату, но в его ответном слове были только исключительно сухой официоз.

— Я, прекрасно понимая тяжелое состояние вашей страны, господин Ратенау, однако и в России с продовольствием не все так гладко как нам бы этого хотелось. Многие не добросовестные крестьяне не желают сдавать хлеб по установленным правительством твердым ценам и придерживают его в надежде сбыть его по высокой цене.

Скажу больше, хотя мы и победили в этой войне, внутреннее положение не столь блестяще как нам бы хотелось. Революционные бациллы, загнанные в глубь страны генералом Корниловым на время войны, в мирное время начинают возрождаться. Благодаря трехгодичному переходному периоду, мы еще можем сдерживать эти ядовитые всходы благодаря возможности принятия жестких мер военного времени, но рано или поздно все закончиться, и мы вновь столкнемся с подобными проблемами.

В качестве защитной временной меры мы уже ввели монополию на внешнюю торговлю, что не позволит крупным землевладельцам бесконтрольно вывозить продовольствие за рубеж. Это уже породило резкий протест с их стороны, но мои диктаторские полномочия позволяют пока справляться с их действиями. Поэтому о той продовольственной помощи, что была ранее, боюсь, вам придется позабыть.

— Но вы же прекрасно понимаете, проблемы с продовольствиями вызовут в Германии голодные бунты, что очень на руку левым. Хотя мы и обезглавили их движение, уничтожив Либкнехта и Люксембург, но они ещё представляют собой серьезную угрозу. Дайте нам хотя бы год, полтора спокойной жизни и наша страна сможет оправиться от последствий войны и сможет прокормить себя.

Будем честны между собой господин Алексеев, России не нужна разоренная и разрозненная Германия, на чьем промышленном потенциале вы собираетесь полностью перестроить свою страну. Мы ваш основной торговый партнер в Европе и мы можем вам дать то, чего никогда не дадут ни французы, ни англичане.

— Ну, раз вы заговорили о партнерстве господин Ратенау, то я бы хотел напомнить наш мартовский разговор, касающийся ваших обязательств относительно наших будущих заказов. Заводы господина Круппа выразили полную готовность к сотрудничеству с нами и подписали все необходимые для этого документы. К ним у нас претензий нет, как нет их к представителям компаний "Фоссет-Блом". Но вот господин Тиссен не желает проявлять добрую волю к подобному сотрудничеству. Директора его предприятий или затягивают подписание договоров на приоритет наших заказов, либо вовсе отказываются сотрудничать с нашими представителями. Подобную позицию трудно назвать дружественной, а ведь именно об этом мы и просили вас в марте.

-Я лично разберусь с этим вопиющим недоразумением господин Алексеев, но и вы должны понять, что подобное вполне может быть в послевоенном хаосе из-за недобросовестности чиновников.

— Вполне вас понимаю, господин Ратенау, нерадивые служащие есть везде, но мы хотели бы иметь твердые гарантии в этом деле.

— Моё честное слово вас устроит?

— Вполне, господин Ратенау. Я не буду требовать от вас подписания дополнительных протоколов, как это советовали мне некоторые мои помощники, вашего слова волне достаточно.

— Значит, мы можем рассчитывать на ваши поставки продовольствия? — радостно уточнил немец.

— В качестве первоначальной помощи мы передадим вашей стране все запасы, хранящиеся на наших продуктовых складах тех частей, что покидают Германию. Кроме этого, на днях в порт Любек прибудет пароход с продовольствием, которое направлено российским правительством немецким корабелам, за передачу российским властям линкора "Кениг", находящегося там на ремонте. И хотя англичане выразили протест, мы благодарны им за эту акцию. Зная английское крючкотворство, мы согласны были получить часть своей доли кораблей сразу, а не после его официального раздела в Скапа-Флоу.

Таким образом, по нашим предварительным подсчетам, это позволит вам закрыть продуктовую потребность на три четыре неделе. После этого, я думаю, мы сможем начать вам поставки продуктов напрямую. Для этой цели мне думается, следует создать временную совместную компанию "Германторг", что полностью избавит нас от посредников. Во главе этой кампании будут два представителя от каждой из сторон. Каково ваше мнение господин Ратенау?

— Я полностью согласен с вашим предложением господин Алексеев. Когда начнет работу эта компания?

— Думаю, что с завтрашнего дня — проговорил Алексеев, и встреча завершилась.

Одновременно с Алексеевым, в Париж из Лондона прибыл Ллойд-Джордж, где прошли промежуточные выборы в британский парламент. На этих выборах партия премьера понесла ощутимые потери в отданных за неё голосах британских избирателей, что ставило под большую угрозу будущее кабинета министров либеральной партии. Самое лучшее лекарство от этих проблем было скорейшее завершение мирной конференции, роспуск непомерно большой для метрополии армии и возвращению к мирной жизни.

Об этом с Ллойд-Джорджем говорили представители большого капитала, тайно финансировавшие его партию. Об этом премьеру говорил молодой король Георг во время их встречи в Виндзоре, куда временно переехала королевская семья, пока шло восстановление разрушенных немцами королевских дворцов. Об этом Ллойд Джорджу говорили простые избиратели, толпами осаждавшие его наспех отстроенную резиденцию на Даунинг-стрит. Премьер был со всеми очень любезен, стоически выслушивал пожелания собеседников и обещал закончить войну в самое ближайшее время, и при этом непринужденно сваливал всю вину за задержки на американского президента. Это была очень удобная позиция, поскольку во многом, Ллойд Джордж был действительно прав.

Выслушивая доклады министров о положении в стране, премьер поинтересовался о том, в каком состоянии находиться трофейный германский флот, переведенный англичанами после капитуляции из немецких портов на главную базу британского флота в Скапа-Флоу. Положение некогда грозной "владычицы морей" было плачевным. От прежнего морского могущества не осталось и следа, всего несколько крупных кораблей нуждающихся в основательном ремонте, вот все чем располагала на этот день Англия. Теперь на её славный морской титул с чистой совестью претендовали США и Япония, выбившаяся в морские лидеры только благодаря бедственному положению Британии.

Англичане очень рассчитывали на свои боевые трофеи, которые позволяли бы им, по количеству линкоров и главных калибров, чувствовать себя равными с французами и русскими флотами. Ни о каком дележе добычи Ллойд Джордж и не желал слышать, полагая, что американцам вполне хватит германских транспортных кораблей, французы могут довольствоваться кораблями австрийской империи, а с русских будет достаточно и одного линкора, доставшегося им в Любеке и спешно уведенного в Кронштадт.

На вопрос премьера о степени строгости содержания экипажей плененных кораблей, адмирал Боулз отвечающий за прибывшие в Скапа-Флоу корабли, горячо заверил премьера, что все находиться под полным контролем английских властей.

— Каждый корабль полностью изолирован от остальных кораблей эскадры. Командам полностью запрещено общение между собой как с помощью сигнальных флажков, так и посредством перепискою или личных встреч. Корабельные радиостанции были приведены к молчанию сразу по прибытию в Скапа-Флоу, путем полного демонтажа передающих устройств.

Команды кораблей не допущены к сходу на берег до подписания мирного договора, так, что возможность преступного сговора между собой с целью уничтожения судов полностью исключается.

Незадачливый адмирал, браво рапортующий высокому начальству, совершенно не представлял, что даже в таких драконовских условиях содержания на рейде, команды германских кораблей ухитрились наладить подпольную связь между собой и были готовы затопить свои корабли по условному сигналу своего флагмана контр-адмирала фон Рейтера. Тайное сношение между пленными кораблями происходило посредством английского парохода, который привозил на немецкие корабли продукты для экипажей.

Маленькие записки от адмирала Рейтера, ловко спрятанные среди продуктов, извещали экипажи кораблей о возможности затопления их кораблей, но без четкого указания срока. Экипажи всех кораблей прекрасно понимали, что рискуют своими жизнями, но среди них ни оказалось, ни одного предателя.

Возвращение к столу переговоров трех глав правительств, придало конференции мощный импульс к её скорейшему завершению. Отсутствие в Париже Вильсона, поразившего европейцев своим агрессивным упрямством в достижении поставленных целей, позволило оставшимся правителям оказывать активное давление на Лансинга с целью коррекции ранее непоколебимых позиций Америки в нужную европейцам сторону. Это в первую очередь касалось репараций и их военных долгов Америке.

Оказавшись между трех огней, госсекретарь отправил Вильсону телеграмму, в которой спрашивал о возможности его прибытия в Париж и описывал свои успехи относительно Лиги наций. Ободренный тем, что европейцы приняли его проект устава Лиги, Вильсон согласился на изменении американской позиции по репарациям, но отверг любой намек на списание военных долгов. "Долги это святое, этому учили нас наши отцы пилигримы" — было начертано в телеграмме Лансингу, и госсекретарь не преминул процитировать эту часть послания на очередном заседании большой четверки.

Как следствие нажима со стороны европейцев Лансинг согласился на передачу Японии прав на аренду и оккупацию Шаньдунского полуострова с портом Циндао, ранее принадлежащего Германии. Эти действия вызвали бурный протест со стороны китайской делегации, которая в знак протеста покинула конференцию, не признавая за европейцами право по своему усмотрению кроить земли молодой республики.

Правда, на этот демарш никто из большой четверки не обратил особого внимания, поскольку каждая из сторон имела свои взгляды на будущее китайского государства. Франция уже подчинила своему влиянию все приграничные с Вьетнамом земли вплоть до самого Макао и Гонконга. Англичане, лишившись Тибета, устремили свой взор на Нанкин и территорию, находящуюся вдоль течения Янцзы. Американцы прочно обосновались в Шанхае, объявив этот удобный порт, зоной английских интересов, твердо помня слова Рузвельта, что Шанхай это широкие ворота американскому капиталу и американским товарам на огромный рынок Китая. Обсуждая зоны влияния в Китае, Алексеев твердо заявил, что Харбин и вся территория северной Манчжурии остаются в зоне влияния России, которая не намерена изменять ранее подписанные соглашения в связи с революционным движением в Китае.

Большие державы могли позволить себе подобные разбойничьи вольности по отношению к другим странам. Это было право сильного и с этим, были вынуждены считаться все остальные государства.

Документы того времени.

Из секретного доклады председателя ВЧК Дзержинского Верховному правителю России Алексееву М.В. от 14 мая 1919 года.

За апрель месяц этого года, органами следствия при чрезвычайной комиссии, только по Москве и Петрограде по подозрению в спекуляции, саботаже и совершении иных экономических преступлениях, подпадающих под статью 35 специального уголовного кодекса переходного периода, было арестовано 1024 человека. Всего же по России работниками ВЧК было задержано 2784 человека. Во многих случаях арестованные проявили раскаяние и оказали действенную помощь следствию, что согласно дополнению с 35 статье расценивается как смягчающее обстоятельство.

Необходимо отметить положительный результат в плане проведения фискальной политики, которая позволила возбудить 56 уголовных дел, 21 из которых проходит по разряду крупных и особо крупных дел. После опубликования указа от 24 апреля о передачи лицам известивших органы ВЧК об экономическом преступлении 50% указанной суммы в случаи подтверждения сведений и освобождение их от уголовного наказания, число таких заявлений резко возросло. В связи с этим, считаю необходимым провести несколько показательных судов, сначала в Москве и Петрограде, а затем в других крупных городах страны. Эти меры, несомненно, поднимут авторитет властей и заставят основную часть населения проявлять политическую сознательность.

Кроме этого считаю крайне важным делом, по созданию в губернских и районных городах страны, частей особого назначения сокращенно ЧОН, в функцию которых входило бы оказание помощи продовольственным комиссарам отвечающих за изъятие зерна и муки у несознательных землевладельцев по твердым ценам назначенных правительством.

Недавние убийства продовольственных комиссаров в Тульской, Тамбовской, Орловской и Черниговской губернии землевладельцами у которых было конфисковано спрятанное зерно, заставляют принять самые решительные меры. Отряды ЧОН следует формировать, как можно скорее не дожидаясь пока не будут совершены новые убийства и прольется новая кровь. Необходимо наделить эти отряды полномочиями военного времени, а всякое покушение на их жизни или жизни продовольственных комиссаров должно безжалостно пресекаться.

Председатель ВЧК Дзержинский

Резолюция Верховного правителя: Полностью согласен с Вашим предложением о создание ЧОНа и чем, скорее тем лучше.

Секретная телеграмма Верховному правителю Алексееву из Ташкента от подполковника Арнаутова 18 мая 1919 года.

Согласно поступившим сведениям из Лхасы, 16 мая этого года, там, во время совершения утренней молитвы неизвестным фанатиком было совершено покушение на подданного российской республики Юрия Рериха. Несмотря на неоднократные предупреждения сотника Петренко о возможности покушения на его жизнь, господин Рерих полностью отказался от охраны, твердо веря, что его религиозный статус в этой стране исключает такую возможность.

Благодаря этому, покушавшийся смог свободно приблизиться к господину Рериху на близкое расстояние и произвести два выстрела, после чего был схвачен стоявшими рядом людьми и убит ими в припадке ярости. Тело нападавшего так сильно пострадало от рук верующих, что его невозможно опознать. Одна из пуль выпущенных фанатиком попала в шею Рериху, но не задела жизненноважные сосуды, вторая в грудь. Раненый в тяжелом состоянии был отправлен в главный госпиталь Лхасы, откуда постоянно поступают противоречивые известия.

Как только поступят новые сведения и ситуация проясниться, Вам будет отправлен более подробный доклад.

Подполковник Арнаутов.

Из секретного послания спецпредставителя Верховного правителя Сталина председателю спецкомиссии Молотову от 22 мая 1919 года.

Вячеслав, работа вашей комиссии по проекту о земельной реформе идет из рук вон плохо. Вместо четкого и ясного плана решения этой острейшей проблемы, масса предложений которые плохо стыкуются между собой и в конечном итоге не дадут ничего хорошего. Предлагаю взять за основу американский метод проведения земельной реформы, он в отличие от прусского и британского метода, на мой взгляд, наиболее подходит к нашему положению.

Ещё раз напоминаю, что окончательный вариант проекта должен быть готов к сентябрю, максимум октябрю, это крайний срок. В противном случае крупномасштабные крестьянские восстания на будущий год неминуемы, а это кровь и новое ослабление страны. Прошу так же соблюдать максимальную степень секретности, преждевременные потрясения общества нам категорически не нужны.

Сталин.

Срочное сообщение Верховному правителю России Алексееву от адмирала Колчака, командующего Средиземноморским флотом от 30 апреля 1919 года.

После повторного поражения греческой армии от войск Кемаль-паши 20 апреля, положение вокруг Измира стало критическим. Соединения генерала Караманлиса наводнившие город полностью деморализованы и имеют только одно желание поскорее сесть на пароходы и покинуть Измир. Сам генерал Караманлис в числе первых покинул обреченный город, фактически бросив греческое население Измира на произвол судьбы.

Преследуя отступающего противника, турки к исходу 28 апреля взяли город плотным кольцом, но не предприняли попыток штурма, решив дождаться его полного оставления греческими войсками. Согласно сведениям разведки, Кемаль-паша, тоже понес серьезные потери в сражении под Демирджи, которые не позволили ему штурмовать город, преследуя отступающих греков.

Видя, что с отступлением войск Караманлиса Измир обречен на межнациональную резню, а так же помня ваши прежние послания, я принял решение ввести русские войска в город, ради спасения множество христианских жизней. С этой целью, с Галлиполийского полуострова в Измир была переброшена вторая бригада из соединения генерал Свечина, а так же введены в порт корабли Черноморской эскадры. Находившиеся в этот момент в порту Измира французские военные корабли, после высадки десанта полконика Белоногова, снялись с якоря, и вышли в море.

Узнав о нашей высадке в Измире, Кемаль-паша от активных действий воздержался, и все турецкие войска остались на прежних позициях. Прошу дать срочное разъяснение относительно моих дальнейших действий.

Командующий Средиземноморским флотом адмирал Колчак.

Приписка рукой Алексеева: Действие Колчака полностью одобряю и поддерживаю. Продолжать удерживать Измир до полного разрешения конфликта мирным путем. На провокации не поддаваться.

Из письма леди Астон своей подруге миссис Чатарлейн от 2 мая 1919 года

... Рада тебе сообщить, что наконец-то свершилась историческая справедливость, этот несносный и вечно находящийся в легком подпитии Черчилль, утратил поддержку своего покровителя сэра Дэвида Ллойд-Джорджа. Постоянно призывая премьера оказывать непрестанное давление на русских, потомок Мальборо перешел все мыслимые границы. Не в силах пережить свою неудачу по захвату Дарданелл в 1915 году, он требовал от сэра Дэвида нив коем случаи не признавать право русских на Босфор и Стамбул. Измученный его непрерывными наскоками и поучениями, премьер исключил Черчилля из состава британской делегации со словами, "Ваша беда Уинстон, что вы не умеете играть в команде и всегда действуете только по своим правилам".

Очень надеюсь, что теперь политическая карьера этого выскочки закончилась раз и навсегда...

Глава III. Новый европейский атлас а, ля Версаль.

Американский президент Вильсон прибыл в Париж 5 июня, с большим трудом перенеся повторное плавание через Атлантику на борту верного парохода "Джордж Вашингтон". Благодаря совместным усилиям американской медицины в лице доктора Грейсона и жены президента миссис Эдит, болезнь вновь отступила от своей жертвы. Движение в правых конечностях восстановилось, но президент был, ещё очень слаб и поэтому был вынужден вернуться в оставленное им инвалидное кресло, в котором он проводил большую часть своего времени. Проявляя сочувствие к такому состоянию своего высокого гостя, Клемансо предложил Вильсону поселиться в бывшем дворце маршала Мюрата, что тот с благодарностью принял.

Прямо с вокзала, кортеж автомобилей украшенных маленькими звездно-полосатыми флажками, устремился по улицам и проспектам французской столицы, но нынешнее появление властителя Белого дома в Париже значительно отличалось от предыдущего. Если в марте, парижане приветствовали Вильсона восторженными криками и цветами, видя в нем человека способного экономически помочь изнуренной войной и страданиями Франции, то теперь от всего этого не осталось и следа.

Светлый образ заокеанского друга благодаря усилиям парижских газет полностью растаял подобно снегу под лучами горячего солнца. Теперь большинство парижан видели в Вильсоне упрямого человека, не позволяющего их стране взять с проклятых "бошей" их кровные военные репарации и присоединить новые заморские земли. Одним словом сегодня Вильсон выглядел если не явным недругом прекрасной Франции, то уж откровенным сквалыжником, которому успехи соседа застят солнце.

В двух или трех местах, американские автомобили группы молодых людей проводили громким свистом и непристойными выкриками. Но других более ярких проявлений не дружелюбия, таких как швыряния камней и отбросов, на что парижане согласно их истории были большие мастера, не последовало.

Эдит боялась, что увиденное непочтение к американскому флагу сильно заденет её мужа, но она полностью ошиблась. Вудро равнодушно принял подобную реакцию французов на своё возвращение в Париж. Все его думы и помыслы были там за океаном, где предстояла жестокая схватка с сенатским вето. Полностью отдавшись подготовке своего пропагандистского турне по городам страны, Вильсон по началу не хотел ехать за океан, решив отдать подписание мирного договора в руки Лансинга, но затем передумал. Он почему-то решил, что такой шаг даст в руки его противников дополнительную возможность в дискредитации его политики, а этого, при его нынешнем положении было крайне не желательно.

С появлением на мирной конференции Вильсона, всем сразу стало ясно, что окончание долгих переговоров и консультаций не за горами. Вильсон впервые, после вынужденного перерыва появился на общем заседании 7 июня и был встречен приветственной овацией, хотя в душе, многие из тех, кто хлопал американцу, считали, что на завершающей стадии его вполне мог заменить и госсекретарь.

Познав упрямый нрав Вудро, они считали, что с его прибытием хорошо отлаженная машина политического торга даст сбой и их опасения, полностью подтвердились. Отбросив в сторону страстное желание европейцев, заняться обсуждением суммы немецких репарации, американский президент, как и ожидалось, начал с проекта Лиги наций.

Идя на поводу у своих сенаторских оппонентов, Вильсон предложил исключить из проекта статью о создании международного правительства, чем надеялся устранить их самый главный козырь. Европейцы равнодушно приняли предложенные изменения, стремясь поскорее пододвинуть американца в нужную для себя сторону, но вновь потерпели неудачу. Добившись согласия от союзников на создание Рейнской демилитаризированной зоны, Клемансо вновь занял резкую антироссийскую позицию, направив всю свою кипучую энергию на возрождение Польши. Об этом он говорил на личной встрече с президентом Вильсоном сразу по приезду американца в Париж и получил со стороны последнего неожиданную поддержку, да ещё какую.

Едва только на встрече четырех держав был окончательно утвержден вопрос об уставе Лиги наций, как Вильсон в самой категорической форме заявил, что американская сторона считает вопрос возрождение Польши наипервейшим и до его окончательного решения не поставит своей подписи под договором о переходе черноморских проливов под юрисдикцию России.

Новый выверт Вильсона потряс европейцев, а Клемансо в особенности. Сам того, не ожидая, он неожиданно отодвинул рассмотрение столь важного вопроса о репарации в долгий ящик, поскольку столь агрессивный демарш президента Вильсона обещал бурные, а главное длительные дискуссии с генералом Алексеевым.

"Северный сфинкс" в отличие от американца уверенно набирал очки среди населения французской столицы. Едва вернувшись из России, Алексеев уже на другой день приступил к массовому награждению специально изготовленными георгиевскими крестами всех французских военных принимавших участие в боях против немцев вместе с "Русским легионом".

При этом русский правитель не делал особых различий между коренными французами и их колониальными подданными алжирцами, марокканцами и сенегальцами. Всем награжденным, генерал лично жал руку и прикреплял орден к груди, от чего у него к концу церемонии основательно затекла рука. Конечно, это было сделано Алексеевым с тайным умыслом, дабы лишний раз ущемить прижимистых на награды французов и на их фоне возвысить значимость русской стороны.

Однако, сменив привычный для себя военный мундир на штатский фрак, он продолжал мыслить военными категориями и когда Вильсон в категорическом тоне озвучил свою позицию по Польше, Алексеев оказался не готов к подобному форс-мажору. Лишенный присутствия за спиной, своего главного дипломатического советника Сазонова, он явно стушевался от столь неожиданного поворота событий, который впрочем, был неожиданным и для остальных членов большой четверки. Прекрасно помня наставление Сазонова, о недопустимости высказывания громких заявлений на конференции, Алексеев буквально разрывался от желания хлестко ответить американскому вымогателю и необходимостью подобрать достойный ответ.

Пауза затягивалась, а несчастный русский правитель подобно Буридановому ослу никак не мог справиться с этой задачей. Избежать неприятного конфуза, Алексееву неожиданно помог Иванов.

Сидя за столом переговоров по правую руку от Верховного правителя России, он все это время неторопливо вертел в руках карандаш, делая время от времени пометки в своем блокноте. Видя затруднительное положение генерала, он с невозмутимым видом поинтересовался, какие европейские земли господин президент видит в составе возрожденной Польши.

Выяснилось, что президент Вильсон видит в составе нового европейского государства все польские земли, входившие в состав австрийской империи, Силезию, часть Померании, всю Пруссию, а так же часть российских земель, о которых Вильсон и собирался договориться с господином Алексеевым.

От этих слов лицо Верховного правителя стало покрываться красными пятнами возмущения, Иванов поспешил сбить накал страстей, спокойно сказав:

— Как вы понимаете, господин президент, ваше предложение очень неожиданно и довольно сложно для принятия по нему быстрого решения. Русской стороне нужно время, что бы как следует его обдумать и дать на него свой ответ.

— Да нам нужно обдумать ваше заявление господин президент — поддержал мысль своего советника Алексеев, с трудом справившись с бурей эмоций клокотавшей в его душе.

Остаток переговорного времени этого дня, стороны провели в обсуждении европейских границ сербохорватского королевства, к которому отошли все балканские владения австрийской империи. Благодаря тому, что сербский король Александр занял примирительную позицию, как с Россией, так и с её западными союзниками, он получил столь щедрый подарок для своей страны. Обе стороны видели в Александре своего тайного протеже и поэтому при передаче ему тех или иных земель, протестов среди глав большой четверки не возникало.

Обсуждение балканского вопроса закончилось миром, но мира более не было в душе у Верховного правителя. Вернувшись в русское посольство, Алексеев отказался от обеда и вместе с помощниками покойного Сазонова Мишаковым и Зубко принялся энергично обсуждать заявление Вильсона.

Оба дипломата сразу поддержали мнение верховного правителя о недопустимости идеи идти на уступки требованиям американца. Вместе с тем, они прекрасно осознавали, что отказ России возрождать польскую государственность нанесет ей огромный политический ущерб. Сразу можно было ставить жирный крест на всех прежних договоренностях относительно проливов, англичане и французы никогда не упустят такую прекрасную возможность дезавуировать свои подписи под многочисленными документами признающих право России на эти земли. Кроме этого, западные газеты тут же объявят о недемократичности нового русского правительства, которая на словах ратуя за общечеловеческие ценности, на деле продолжает политику царского режима.

Около часа, Алексеев и дипломаты лихорадочно искали выход из создавшегося положения, перебирая одну идею за другой стремясь найти возможность оказания, давление на своих коварных союзников, однако все было напрасно. К огромному разочарованию, единственным контраргументом русской стороны, было громкое бряцание оружием, в надежде на то, что союзники одумаются и изменят свою позицию на переговорах.

— Извините меня господа, но я не думаю, что это нужный нам аргумент в этом споре — неожиданно вмешался в разговор Иванов, все это время не принимавший активного участия в разговоре, неторопливо прогуливаясь возле стола и время от времени, подавая короткие реплики вопросы.

— Я, конечно, не исключаю возможности того, что звон нашего оружия, может оказать давление на господ союзников, но случиться это может не так скоро, как нам этого бы хотелось.

— Значит, вы хотите отдать все эти земли, за обладание которых наши солдаты пролили столько крови? — гневно воскликнул Зубко и все трое сидящих, с гневом и презрением посмотрели на говорившего кавказца.

— Что, значит, отдать, господин Зубко. Я предлагаю уступить их союзникам по хорошей цене.

— Мы не торгуем своей землей господин Иванов! — пафосно воскликнул Мишаков — не торгуем и вам не позволим.

— Не надо кричать господин Мишаков, гнев плохой советчик — невозмутимо произнес горец и спокойно уселся за стол — позвольте ваше превосходительство я подробнее выскажу свою мысль — попросил Иванов Алексеева, по лицу которого вновь поползли красные пятна гнева.

— Сделайте одолжение — холодно бросил тот, всем своим видом показывая разочарование в том, что жестоко обманулся в своем личном помощнике.

— Благодарю вас. Вся история вхождения польских земель в состав России, это история двух восстаний и множества внутренних противостояний поляков русской власти. Как волка не корми, он все равно в лес смотрит, так говорят в народе и эта поговорка полностью верна, ваше превосходительство. Сколько бы хорошего добра русские цари не делали своим польским подданным, их главной мечтой всегда оставалось отделение от России.

Иванов внимательно смотрел на своих слушателей и с радостью отметил, что его слова, хоть и в малой мере, но все-таки находят понимание в их душах.

— Нет никаких сомнений, что в случаи срыва переговоров, нас ожидает третье самое мощное за все сто лет вхождение поляков состав нашей державы. Теперь на их стороне будет открытая моральная и экономическая поддержка не только Западной Европы, но и Америки. Создав независимую Польшу из лоскутов австрийской империи, наши союзники сделают все, что бы восстали наши территории, уж будьте уверены. А новый военный конфликт в центре континента обернется гибелью многих тысяч наших соотечественников с очень сомнительным исходом.

— Вы не верите в силу русской армии Иосиф? — гневно спросил Алексеев.

— Нет, я полностью верю в силу нашей армии ваше превосходительство но, подавив восстание у себя, со свободными польскими землями под боком мы получаем постоянную головную боль в виде непрерывных набегов через границу малых групп, которые будут постоянно подбивать наших поляков к новому восстанию. Разве это не так?

Вопрос повис в воздухе, и никто из оппонентов не рискнул опровергнуть сказанные слова.

— Значить Польшу придется оставить, так я понимаю ваши слова? — недовольно бросил Алексеев. — Что, значит, оставить, ваше превосходительство. Польша слишком хлопотное хозяйство и его нужно сбыть с рук с полной выгодой для себя — хитро улыбаясь, произнес черноволосый дипломат — при этом мы сохраним своё лицо, и будем иметь хорошие возможности выстраивать добрососедские отношения со своими новыми соседями. Согласно документам добытых господином Игнатьевым, Клемансо твердо стоит за выстраивание вокруг нас санитарного кордона, который не позволит нам жить спокойно.

— А нельзя ли оставить Польшу в составе нашего государства?

— Можно — легко согласился Иванов — можно, но для этого придется полностью выселить польское население из всех приграничных земель, заменив его русским.

Алексеев быстро оценил, во что это выльется русской казне, и быстро отбросил эту идею. Он все еще не желал соглашаться с доводами советника, но в глубине души, верховный правитель уже признал правоту кавказца.

— И как вы себе видите этот торг Иосиф?

— Точно так же как и на простом базаре, Михаил Васильевич, медленно и не торопливо. Вильсон хочет забрать у нас земли для новой Польши, что ж будем уступать ему по кускам, долго торгуясь за каждый. Посмотрим, у кого окажутся крепче нервы, главное не дать американцам упрекнуть нас в не желании к сотрудничеству.

— Пожалуй, вы правы. И с чего нам следует начать?

Выдержав паузу в два дня, за которые дипломаты обговорили основные правовые и экономические условия, Алексеев объявил, что русская сторона готова обсуждать польский вопрос. К этому времени уже были обговорены границы Греции и Болгарии, у которой была отобраны земли Западной Фракии, тем самым лишая болгар выхода к Эгейскому морю. Русская сторона согласилась с подобным урезанием некогда дружественной державы, но завела отчаянный торг вокруг передаче Греции и земель Восточной Фракии. Алексеев согласился уступить грекам Адрианополь, но категорически отказывал грекам в праве выхода к Черному морю.

В ответ на слова Клемансо о праве греков на эти земли, Алексеев заявил, что год назад, когда они были уступлены русскому правительству турецким султаном, то ни один из союзников по Антанте не оспорил это решение и не объявил о своих правах на эти земли.

— Единственная пострадавшая сторона в этом вопросе является Турция, но об её претензиях на эти земли я не слышал — говоря это, Алексеев ничем не рисковал. Последний турецкий султан Мехмед VI скончался два месяца назад в Дамаске, так и не дождавшись подавления движения Кемаль-паши, провозгласившего Турцию республикой.

— Если вы так хотите, мы можем продать эти земли греческому королю — продолжил Алексеев, чем вызвал улыбку на лице Ллойд-Джорджа. Все прекрасно знали, что у греческого короля не было денег на выплату жалования своим солдатам, что было одной из причин поражения армии генерала Караманлиса от турков.

Так закончились препирания вокруг Восточной Фракии и теперь, когда русские объявили о своей готовности решать польский вопрос, переговорщиков очень интересовало, как Россия готова уступить свои земли, которыми она по праву владела более ста лет.

— Господа, прежде чем мы приступим к обсуждению польского вопроса, я хотел бы обговорить некоторые нюансы, без уточнения которых этот разговор бесполезен. Мы полностью и всецело понимаем ваше желание дать полякам свободу, и в этом мы готовы идти с вами до конца. Однако хочу напомнить вам, что наша страна входит в число стран победителей, и мы не позволим никому диктовать нам условия относительно целостности нашего государства. Эта наша твердая позиция и отступать от неё мы не намерены.

Алексеев замолчал, давая возможность всем несогласным высказаться, но союзники молчали, и тогда Верховный правитель продолжил.

— Как вы сами понимаете, о безвозмездной передаче польских земель не может идти речи но, идя на встречу господину Вильсону, мы готовы уступить часть своих владений в обмен на иные территории германской или австрийских империй.

— Что вы конкретно имеете в виду господин Алексеев? — немедленно ответил Клемансо. На этом заседании Вильсон отсутствовал, его вновь подвело здоровье и поэтому француз без всякого смущения, несмотря на присутствие Лансинга взял на себя роль первой скрипки. — Мы хотели бы услышать конкретно, что вы согласны отдать и что просите взамен.

— Мы не просим, господин Клемансо, мы предлагаем произвести обмен — мгновенно отпарировал выпад француза Алексеев, не желая ни в чем уступать своему маститому противнику, в этом сложном поединке. Желтые глаза тигра сразу вспыхнули недобрым огнем: — мы вас внимательно слушаем месье.

— Благодарю — Алексеев чуть заметно кивнул и хорошо поставленным голосом начал говорить. Суть его речи сводилась к готовности уступить в пользу образуемого польского государства, свои земли, начиная от старой российско-германской границы до Лодзи. Северная точка отдаваемых земель был Торн, а южной точкой новой границы стал Краков. Взамен их Алексеев требовал передачу России Мемеля вместе с устьем Немана и территориальных послаблений для Германии, виде оставлений в составе германской республики Нижней Силезии.

Подобный альтруизм в пользу немцев был порожден очень простой, но очень важной причиной. На землях Нижней Силезии располагались важные промышленные заводы, на которых русское правительство имело свои скрытые интересы. Передача такого мощного потенциала в руки поляков было полностью недопустимым и поэтому Алексеев, и решил поступиться частью своих земель, действуя с дальним прицелом.

В собственность поляков переходило всё, за исключением железной дороги и ткацких фабрик, которые были объявлены собственностью России. Понимая всю важность их для молодого польского государства, русские были готовы вести дальнейшие переговоры об их продаже, но не о какой безвозмездной передаче не могло идти речи.

Предложение сразу поддержал Ллойд-Джордж, во-первых, британец был явно против передачи силезских заводов в руки поляков, поскольку это сразу снижало возможность немцев по выплатам репараций. А во-вторых, он просто не желал усиления польского правительства, которое было полностью под контролем французов.

Клемансо наоборот, стал энергично требовать передаче польской стороне Варшавы как главной столицы польских земель. На это, Алексеев заметил, что польское правительство уже назвало своей столицей древний Краков и он полностью согласен с таким подходом.

Напирая на Алексеева, Клемансо надеялся на поддержку Лансинга, но госсекретарь не проявил активности, посчитав предложение русской стороны хорошим компромиссом в столь сложном и запутанном для американцев вопросе. Лансинг плохо представлял себе, о каких землях идет речь и кто имеет на них больше прав поляки или русские. По большому счету ему было все равно, главное лед тронулся, и он может рапортовать президенту о появления прогресса в польском вопросе.

Оставшись в одиночестве, Клемансо был вынужден сдаться и первая договоренность о границах польских земель, была зафиксирована на бумаге, с маленькой пометкой что, понимая всю важность этого вопроса, договаривающиеся стороны готовы продолжить консультации. На ней настоял Лансинг, и как оказалось не спроста. Когда Вильсон узнал о результатах переговоров, гнев охватил его. Он обрушил на голову Лансинга град незаслуженных упреков и как результат, у него сразу зашумело в голове и доктор Грейсон, был вынужден пустить ему кровь. Когда он узнал о намерениях президента завтра присутствовать на заседании четверки, то сразу предупредил Вильсона об опасности его затеи.

— Вы конечно в полном праве распоряжаться собой господин президент, но со своей стороны я должен предупредить вас. Из-за какой-то Польши вы сильно рискуете своим здоровьем господин президент. Сейчас вы в положении стрелка, у которого один патрон и вы должны выбрать свою главную цель Европа или Америка.

Вильсон сразу понял, о чем говорил доктор. Проходи этот разговор в марте, Вудро, без всяких сомнений очертя голову, бросился бы в схватку с русскими, но на дворе стоял июнь, а впереди было трудное покорение мнения американского народа, а это было очень трудной задачей. Поэтому после недолгого колебания, Вильсон остался дома, дав Лансингу приказ не останавливаться на достигнутом рубеже и активными действиями не давать русскому медведю уползти в свою берлогу.

Новая встреча началась выступления американского госсекретаря, что позиция президента Вильсона подразумевало выделение полякам гораздо больше земельных уступок, чем это было зафиксировано ранее.

— Господин Лансинг — спросил Алексеев — я хотел бы уточнить, американская сторона принимает те договоренности, что были достигнуты вчера и просит расширить территорию Польши или президент Вильсон отвергает все то, о чем мы с вами договорились.

— Президент Вильсон видит новую Польшу в более широких границах, чем те, которые вы ей определяете мистер Алексеев.

— Извините, господин госсекретарь, но я хочу знать, остаются ли в силе те земельные обмены, что были зафиксированы на нашей прежней встрече? Я хочу услышать от вас только самый простой ответ да или нет, и более ничего.

— Да, но...

— Прекрасно господин Лансинг, российская делегация готова вести переговоры о новых изменениях наших границ с Польшей.

Клемансо и британский премьер мудро молчали. Они ещё в прошлый раз поняли, что русские готовы поступиться своими польскими владениями и поэтому снисходительно смотрели на Лансинга излагающего волю нелюбимого ими президента.

— Как далеко на восток вы согласны передвинуть свою границу господин Алексеев — поинтересовался Ллойд-Джордж. Убедившись, что русские не претендуют на изменение раздела турецкого наследия в Азии, прагматичный британец решил поддержать Алексеева в противовес Клемансо, исповедуя, подлинную английскую политику по стравливанию своих сильнейших соседей по Европе.

— Мы готовы передвинуть свои границы от Лодзи до Вислы господа, оставляя за собой Варшаву, — услышав эти слова, все сидящие за столом бросились к географическим картам, дабы оценить масштаб русского отступления.

— Как вы видите, это очень большое пространство и поэтому мы считаем, что требуемые нами за них уступки будут сочтены вами как приемлемые.

— Что вы хотите получить? — сварливо поинтересовался Клемансо.

— Как я понял, господин президент, намеривался полностью передать полякам прусские земли? — спросил Алексеев Лансинга.

— Да, это так. Президент Вильсон считает, что все зло германской империи взращено в Пруссии, и оно должно быть полностью искореню, что бы в Германии не было очага реваншизма.

— В таком случае мы хотели бы получить в свое владение город Кенигсберг и всю прилегающую к нему территорию.

Все присутствующие вновь уткнулись в карты, в полголоса оценивая земельные претензии русских.

— Мне кажется это вполне приемлемо господа — произнес британский премьер первым, оторвавшимся от разложенных перед ним карт — русская армия кровью заплатила за этот город, взяв его штурмом в кротчайшие сроки. Но мне кажется это ещё не все ваши претензии господин Алексеев.

— Вы правы господин премьер. Кроме Кенигсберга мы хотели бы получить ещё одно территориально приращение, но только на юге своей страны.

— Что вы имеете в виду — насторожился англичанин, для которого любое продвижение русских к югу воспринималось очень болезненно.

— Мы хотим передвинуть свою границу с Румынией с реки Прут по реке Сирет, и тем самым

оставив за собой столицу Молдавии, город Яссы.

— Это невозможно! — гневно воскликнул Клемансо — румыны наши боевые союзники господин Алексеев и мы не можем требовать от них никаких территориальных уступок.

— А, на мой взгляд, очень даже можем, если вспомнить их сепаратный мир с кайзером летом прошлого года, из-за чего я не мог снять с румынского фронта ни одного солдата — парировал русский правитель — они предали нас именно тогда, когда немцы вот-вот должны были взять Париж, господин Клемансо, вспомните те дни.

Тени гнева промелькнули по лицу француза, при упоминании тех трагических дней. Париж был спасен лишь своевременным русским наступлением, за которое пришлось списать все военные долги своего восточного союзника.

— Это очень жестоко по отношению к румынскому монарху — попытался урезонить Алексеева Ллойд-Джордж, но тот был неумолим.

— По моему мнению, он полностью скомпрометировал себя подобным сотрудничеством с нашим общим врагом, господин премьер и не заслуживает никакой жалости. Впрочем, если вы не согласны, мы можем снять это требование, но тогда будут уменьшены польские территории уступаемые нами.

— Но требуемые вами территории, вкупе гораздо больше того, что вы собираетесь уступить, месье Алексеев. На мой взгляд, это не вполне равноценный торг — произнес Клемансо голосом опытного лавочника.

— Не очень намного — без тени смущения тут же отпарировал верховный правитель — и кроме этого, предлагая подобный обмен, мы учитывали те земельные приращения, которые румынская корона получит от австрийцев. Я имею в виду Трансильванию и часть земель Баната. На мой взгляд, этого вполне достаточно для такого ветреного союзника как Румыния.

Если же вы не согласны с нашими расчетами, то тогда мы будем решительно против, такого огромного приращения румынских территорий и будем настаивать на передачи их Чехословакии.

Словесная перепалка за столом от речи русского правителя продлилась около получаса. Союзники пытались урезонить аппетиты Алексеева, но русский правитель твердо стоял на своём, говоря, что он предлагает полноценный обмен, а не требует себе чего-то сверх меры. Дав союзникам, возможность выпустить пар, по прошествии времени, Алексеев поставил вопрос ребром, и союзники были вынуждены принимать решение.

Ллойд-Джордж вновь поддержал русского правителя, видя, что его действия сильно раздражают Клемансо. Сам французский премьер так же согласился с предложением России, поскольку тем самым между нею и Румынией ложился раздор, а это было в его далеко идущих планах, по созданию санитарного кордона вокруг России очень на руку.

Американский госсекретарь вновь умыл руки, европейские территории его мало интересовали, а поручение президента об изменении польских границ он полностью выполнил. Вон сколько много земель уступил русский правитель и при этом на деле поддержал план Вильсона по уничтожению Пруссии. Лансинг нисколько не сомневался что, придя в Пруссию, русские начнут депортацию местного населения. Однако дома его ждали вновь упреки со стороны Вильсона.

— Как вы могли согласиться на то, что Варшава останется в руках русских Лансинг. Ведь она польская столица и является символом их государственности!?

— Извините сэр, но этой особенности я не знал. Сейчас их слишком много образовалось в связи с развалом австрийской и германских империй.

Услышав подобное признание Вудро ещё некоторое время, гневался на своего дипломата, хотя признаться честно, о Варшаве он сам узнал не далее как вчера, получив письмо от самопровозглашенного польского президента господина Падаревского. Заливаясь соловьем, польский президент умолял Вильсона довести дело о возрождении польского государств до конца с обязательным присутствием в новом польском государстве её столицы. Прося американца о помощи, Падаревский клятвенно заверял, что весь польский народ будет свято помнить всю ту доброту, что сделает господин президент для польской свободы.

Одним словом американский президент только недавно узнал о существовании Варшавы и её статусе для поляков. Конечно, Вильсон мог спокойно закрыть глаза на промах своего дипломата, главное, на что он делал упор в своей политике, свершилось и русские, отдали большую часть своих земель в Польше. На этом можно было бы успокоиться и более к польскому вопросу не возвращаться, но на сегодня Вильсону были очень важны голоса польских эмигрантов наводнивших Америку за последние десятилетия. Поэтому он в который раз приказал Лансингу продолжить переговоры с русскими, требуя возвращения полякам их столицу.

Проклиная в душе поляков и их требования о передаче им Варшавы, Лансинг на очередном заседании вновь поднял польский вопрос, чем вызвал тихое негодование лорда Керзона, возглавлявшего союзную комиссию по определению польско-русских границ. Из-за действий американской стороны, комиссии лорда Керзона приходилось только, и переделывать с таким трудом сделанную работу.

Желание американцев видеть Варшаву польской столицей, горячо поддержал Клемансо и британский премьер, в один голос, утверждая, что Краков никак не подходит для такой роли. Поднимая польский вопрос, союзники были готовы услышать яростные крики со стороны русской делегации, но к их удивлению Алексеев спокойно отнесся к заявлению американской стороны, и вновь начались торги.

Вопрос о возможности продолжения торга польской территорией, Алексеев обсуждал прошлым вечером с Мишаковым и Ивановым. И мнение сторон вновь разошлись; кавказец стоял, за то, что бы полностью сбыть польские земли, Мишаков ратовал за сохранение их в составе России.

— В случаи заключения мира мы и так получаем все, что нам было необходимо, Галицию, Молдавию, проливы и турецкую Армению. А поляки обязательно будут бунтовать — отстаивал свою точку зрения Иванов. — Всегда надо вовремя остановиться, а иначе это может выйти нам боком, как заворот кишок у человека, съевшего сверх меры.

— Но ведь Варшава это Европа — пафосом в голосе произнес дипломат — и лишаться такого важного элемента европейской дипломатии, это верх глупости, как вы этого не понимаете.

— Нам нужен не плацдарм, который все время придется оборонять и от удара с фронта, и от бунта в тылу. Сегодня нам нужен относительно дружественный сосед, с которым можно будет договориться миром, а не жаждущий реванша агрессор, готовый напасть на нас в любой момент по приказу господина Клемансо, ради чего он так хлопочет вокруг поляков и румынов. Ведь по своей сути они дешевое пушечное мясо для новой большой войны.

— Этого не может быть! — вспыхнул дипломат, но Сталин резко перебил его, — может, очень даже может. Вы плохо читали бумаги господина Игнатьева, а там все ясно и понятно сказано. Даже мне, не искушенному в дипломатии человеку ясно, что Польшу и Румынию, господин Клемансо готов использовать двояко не только против нас, но и против Германии и Болгарии.

— Хорошо — прервал их диалог Алексеев — допустим, вы правы Иосиф, но, что тогда нам требовать взамен? Вы сами сказали, что у нас все есть, а лишние земли могут вызвать заворот. Здесь вы противоречите себе.

— Ничуть ваше превосходительство. Конечно, можно предложить их продать, но господа союзнички откажутся обогащать нашу страну. Есть у меня одна идея. В числе трофеев господ союзников, есть один, который, по моему мнению, они согласятся обменять на Варшаву и прилегающие к ней земли. — И хитро подмигнув правителю, он ткнул пальцем в географический атлас. Наклонившись над широким листом атласа, Алексеев вначале удивленно хмыкнул, а затем произнес: — Это интересный вариант.

Новое заседание "совета четырех" Верховный правитель России встретил, что называется во все оружие, и начал не спеша торговаться, подобно опытному лавочнику, не желающего сбить цену своего товара. Как и в случае с Лодзью, вся железная дорога и варшавские заводы были объявлены российской собственностью, которая подлежала выкупу. Священная корова под названием частная собственность всегда было неприкасаема в мире капитала.

Едва только было достигнуто предварительное соглашение об уступке полякам Варшавы, как Клемансо тут же поднял вопрос о польских землях за Вислой, аргументируя тем, что польское население составляет там большинство. На, что получил довольно едкую реплику со стороны Алексеева: — В Африке негры тоже составляют большинство.

— Как вы можете сравнивать этих дикарей с цивилизованными поляками, неужели они для вас все едины? — взорвался французский премьер, явно подразумевая, что азиатская Россия ещё ой как далека от принципов европейской цивилизации.

— Ну что вы господин Клемансо — немедленно парировал Алексеев — я просто пытаюсь осмыслить недавно подписанный нами устав Лиги наций, один из пунктов которых является право наций на самоопределение.

Глаза Клемансо зажглись гневом, но вступить в дальнейшую полемику с русским он не успел. В разговор вмешался Лансинг, желавший получить точный ответ на вопрос о восточных границах польского государства.

— Мы готовы уступить часть земель зависленского края, естественно при получении соответственной компенсации — изрек Алексеев, внимательно глядя на своих собеседников.

— И что же вы желаете получить? — ехидно бросил Клемансо — по-моему, в Европе уже ничего не осталось, что могло бы удовлетворить ваши аппетиты.

— Это не аппетит господин Клемансо, а обычный обмен, который происходит, между прочим, с вашего же одобрения — парировал Алексеев — если желаете, мы готовы продать вам эти земли и разойтись миром.

Впалая грудь премьера заклокотала сухим кашлем, и Клемансо был вынужден выйти из-за стола, дабы справиться с охватившим его кашлем.

— Какой другой вариант, вы хотите предложить — мягко поинтересовался Ллойд-Джордж, всем своим видом демонстрируя, что вариант с покупкой земель не приемлем.

— Господа, не буду вас утомлять. Мои эксперты нашли территорию, которая, вполне сходна с той территорией, от которой мы готовы отказаться, идя на встречу пожеланиям господина Вильсона. Можете не беспокоиться, это не Европа и не азиатские владения Турции.

Мы просим передать нам в качестве компенсации одну из германских колоний в Африке захваченных союзными войсками в ходе войны. Речь идет о Того, германской территории в Западной Африке. Как видите джентльмены, это вполне приемлемый обмен.

— Какие земли вы готовы уступить в пользу поляков — быстро спросил британец, кося глазом в карту — это должен быть равноценный обмен.

— Мы готовы сдвинуть нашу границу на линию Перемышль, Холм, Брест-Литовск, Белосток, Осовец, Летцен, Гумбиннен — бесстрастным голосом перечисляя города Алексеев — Как видите это очень большая территория господа.

— Вы согласны оставить Ивангород и Новогеоргиевск? — удивился Клемансо. Он только что подошел к столу, но все слышал.

— Да, мы готовы — подтвердил Алексеев — изъявляя исключительно добрую волю к пожеланиям своих союзников.

За столом переговоров возникла долгая пауза, которой верховный правитель не преминул воспользоваться.

— Если ни у кого из присутствующих нет ещё вопросов, то тогда лорду Керзону остается в очередной раз скорректировать новые границы и на этом вопрос можно считать исчерпанным. Не так ли господин Лансинг.

— Да конечно мистер Алексеев, американская сторона полностью удовлетворена, достигнутой договоренностью и считает, что польский вопрос полностью исчерпан — ответил госсекретарь, радуясь что, наконец, сможет закрыть этот порядком надоевший ему вопрос.

— Британская сторона так же не возражает против подобного обмена — произнес Ллойд-Джордж. Он так легко согласился с предложением русской стороны, так как согласно предварительному распределению колониальных трофеев, Того отходило французам. От подобного предательства, Клемансо не мог сдержать гнев, который вновь выразился в сухом надрывном кашле. Он вновь вышел из-за стола и смог справиться с рвущимся из груди воздухом лишь с помощью специальной микстуры.

Премьер ещё некоторое время потянул время, желая тем самым досадить всем присутствующим, но те с невозмутимым видом продолжали ждать его последнее слово. Ох, как хотелось Клемансо досадить им всем вместе взятым, но тут он попал в собственноручно выкопанную яму. Поэтому бедному премьеру ничего не оставалось, как подтвердить согласие своей страны на передачу Того в пользу России, убаюкивая себя тем, что больше нет препятствий к решению вопроса о репарациях с Германии.

Однако и снова с обсуждением вопроса о репарациях пришлось ждать ещё один день по требованию России. Верховный правитель желал окончательно утвердить свои новые границы с Польшей, Чехословакией и Румынией. Здесь камнем преткновения стала узкая полоска Закарпатской Руси. Лорд Керзон отводя её во владение словаков, основывался на том, что эта Русь почти никогда не входила в состав России и, следовательно, претензии со стороны русских на неё не обоснованы.

Алексеев бурно возражал, говоря, что в Закарпатье всегда проживали славяне русины, чей язык и культура полностью схожи с русским языком и обычаями. Стороны никак не могли прийти к соглашению, пока Иванов не предложил решить эту проблему цивилизованным путем.

— Господа, у нас уже намечены плебисциты по Гольдштейну и части Верхней Силезии. Давайте и в этом вопросе решим все плебисцитом. Мы будем приветствовать любое воле изъявление русинского народа. Ведь это соответствует уставу Лиги наций.

Клемансо хотел возражать, но тут же понял, что помощник Верховного правителя говорит дело, а лишняя говорильня, только оттянет время с вопросом о репарациях. Европейцы очень долго готовились к нему, поскольку для них он был очень важен. Американцы упорно отказывались аннулировать военные долги и единственный способ покрыть их англичане, и французы видели только в немецких репарациях. Всего в общей сложности, британские финансисты определили немецкий долг в 50 миллиардов золотых марок, что в свою очередь равнялось 5 миллиардам английских фунтов стерлингов, самой устойчивой на этот момент мировой валюте.

Конечно, союзники хорошо понимали, что сразу Германия не сможет выплатить такую астрономическую сумму и поэтому кудесники из "Банка Англии" растянули срок выплаты аж до 1957-60 годов, оставив зазор в три года на случай инфляции и прочих непредвиденных обстоятельств.

Едва только эти расчеты были оглашены, как слово немедленно взял Клемансо, стремясь опередить прибывшего на заседание Вильсона.

— Господа, сегодня мы подошли к одному из главных вопросов нашей конференции взимания долгов. Война нанесла нашим экономикам непоправимый удар, который нужно возместить как можно скорее. Все мы сидящие внесли свою лепту в победу, в той или иной мере, все наши страны пострадали от немецкого оружия и понесли потери. Поэтому каждая из наших сторон должна получить причитающуюся ей долю репараций согласно своему ущербу.

Моя страна согласна взять 50 процентов общей суммы, хотя наши экономисты оценивают наш ущерб как 55 процентов. Надеюсь, к озвученной мною цифре ни у кого из собравшихся возражений нет.

— Нет, нет, нет — закивали остальные участники большой четверке и Клемансо, скорбно кивнул головой с видом человека, которого заставили платить за чужую разбитую посуду. Вслед за ним взял слово Ллойд-Джордж.

— Я хочу сразу оговориться, что американскую долю в репарациях согласно прежней договоренности с мистером Лансингом, мы считаем германский торговый флот, захваченный в американских портах и общая тоннажность которого составляет 654 тыс. тонн. Надеюсь, у американской стороны нет возражений.

— С тем только условием, что трофейный немецкий военный флот, будет по справедливости поделен между союзниками, по решению специальной комиссии — едко прокомментировал Вильсон британскую щепетильность.

— Естественно сэр, по справедливости — холодно произнес британец, уже считавший стоявшие в Скапа-Флоу корабли английской собственностью.

— Однако в связи с большими убытками казны его величества и высадкой германского десанта на территорию Англии, мы требуем увеличить нашу долю репараций до 30 процентов, против ранее обозначенной нам суммы.

— Вы хотите увеличить свой процент вдвое — уточнил Алексеев — ведь ранее вам полагалось всего 15 процентов.

— Совершенно верно. Ранее мы предполагали, что сможем обойтись ими, но последние события в Тибете и Индии заставляют нас требовать увеличения нашей доли в репарациях, сэр.

— А как вы намерены распределить оставшиеся проценты, надеюсь не за наш счет — спросил Алексеев.

— Да сэр, мы предлагаем уменьшить вашу долю до 5 процентов. Россия больше всех из союзников получила земельные приобретения, и мы считаем, что это вполне справедливо.

— Вы не можете требовать большего господин Алексеев, поскольку ваша страна не понесла такого разрушения как Бельгия, чей ущерб мы оцениваем в 10 процентов общей суммы — поддержал британца Клемансо.

— Куда же пойдут остальные 5 процентов — язвительно спросил верховный правитель.

— На них по праву претендуют Канада, Австралия, Новая Зеландия и Южно-Африканский союз — сказал британец — и не надо считать, что это лишний довесок нашим финансам. Названные государства вполне самостоятельны и тратили деньги из своей казны.

— Я этого не говорил. Это сказали вы — бросил Алексеев, откинувшись на стуле.

— Так вы согласны с этим или нет — потребовал ответа Клемансо, сверля глазами русского. Алексеев не торопился с ответом. Он сначала тихо обменялся несколькими словами с Ивановым, затем переговорил с Мишаковым, от чего кислотность в желудке у французского премьера моментально подскочила.

— Мы согласны, если в наших прежних договоренностях о границах и подмандатных территориях не будет изменено ни слова — холодно отчеканил Алексеев — если какая-либо из сторон, по каким-то причинам дезавуирует свою подпись, мы будем считать себя в праве ответить тем же в отношении процентов репараций и будем настаивать на 15 процентах. Именно в эти процентные соотношения оценивают наши специалисты нанесенный нам ущерб военными действиями.

Говоря так, Алексеев прекрасно знал, куда он бил. Благодаря продажности французских чиновников, Верховный правитель России прекрасно знал, какой сюрприз готовил русским Клемансо после утверждения сумм репараций. Континентальный гегемон, собирался отказаться от своего прежнего согласия об изменении русско-румынской границы и потребовать пересмотра режима проливов, с выделением Греции части Восточной Фракии, выходящей к Черному морю.

Все это господин Клемансо готовил в надежде, что ни Америка, ни Англия не встанут на сторону России, в которой они видели опасного соседа, сумевшего ухватить слишком большой кусок пирога. Поняв скрытое желание русских избавиться от хлопотных польских территорий, Клемансо хотел сыграть ва-банк, но Алексеев сильно ударил по рукам.

Зная природную скупость французов, русский правитель решил сыграть именно на самой трепетной и звонкой струне французского премьера, на деньгах. Согласившись на предлагаемые условия, Алексеев видел, что Клемансо уже реально ощущал руками немецкое золото, что явно облегчало его задачу. Обозначив свои требования в 15 процентов, он моментально перессорил между собой англичан и французов, из общей суммы репараций которых сразу убывало по целых пять процентов.

— Британская сторона согласна — произнес Ллойд-Джордж, для которого условия русского ничего существенно не меняли.

— Мы тоже согласны с господином Алексеевым — произнес Вильямс, поскольку претензии русского правителя не задевали его главного проекта Лиги наций.

Все собравшиеся обратили свои взгляды на французского премьера, в груди которого зарождался новый приступ сухого кашля. Какой лютой злобой пылали его глаза и яростно подрагивали его седые усы, но подобно обезьяне просунувшей в узкое горлышко кувшина лапу и, схватив в кулак горсть сладкого риса, он не мог и не желал разжать руку, плотно сжимавшую золотые рейхсмарки репараций.

— Франция согласна, месье Алексеев — глухо бросил Клемансо, сделав над собой неимоверное усилие.

— Вот и прекрасно — моментально произнес русский — значит, у нас больше нет вопросов для обсуждения, и мы можем пригласить немецких представителей для вручения им текста мирного договора. Надеюсь, возражений нет.

— Нет — первым сказал Вильсон, чья душа уже была в Америке.

— Нет — подтвердил британец, перед глазами которого уже маячил приказ о роспуске огромной армии, алчно пожиравшей бюджет его королевского величества.

— Нет — глухо бросил Клемансо, уже ясно осознавший, что сегодняшняя встреча, это лебединая песня его политической карьеры.

— Вот и прекрасно — подытожил Алексеев, и огромная комната наполнилась аплодисментами присутствующих лиц.

По настоянию Клемансо, немецкую делегацию вновь пригласили в Версаль, где 24 июня им был вручен для ознакомления текст мирного договора. Горя праведным гневом, французский премьер в очередной раз хотел унизить имперскую сущность поверженного врага.

Сам акт вручения условий мирного договора решено было провести во дворце Трианон, в его огромной северной столовой. По настоянию Клемансо, столы, за которыми должны были расположиться двадцать семь делегаций победившей коалиции, были выстроены в виде подковы, в центре которой был размешен стол для немецкой делегации.

Требуя именно такого расположения столов, господин Клемансо проявлял самый банальный плагиат, на свой лад, интерпретируя, сюжет картин посвященных тайной вечери, где предатель иуда изображался отдельно от праведных апостолов. Сам Клемансо как председатель сидел в центре подковы, справа от него расположилась американская делегация, слева британская. Российской делегации место между итальянцами и канадцами, было выделено с таким расчетом, что на противоположной стороне находилось место господина Падаревского первого польского президента. Располагая союзников, таким образом, старый тигр наносил русским свой очередной булавочный укол, стремясь хоть в этом, но уесть своего неуступчивого соратника по Антанте.

Все секретари и помощники глав делегаций, сидел непосредственно сзади своих глав правительств и делегаций. Кроме них в зале были размещены сорок пять журналистов и три кинохроникера специально отобранных и допущенных членами подготовительной комиссией.

В два часа дня громко пробили большие столовые часы и французский дворецкий в черной ливрее и бриджах по колено, украшенный внушительной серебряной цепью, торжественно возвестил: "Господа немецкие делегаты". Все кто находился в зале, молча, как один человек поднялись со стульев и в воцарившейся тишине, в зал вошли два человека; хорошо знакомый союзникам граф Брокдорф-Ранцау и его секретарь Эрих фон Кесслер.

Едва только немцы приблизились к столу, как Клемансо хладнокровно возвестил:

— Наступил час для полведения наших счетов. Вы просили о мире. Мы настроены, дать его вам. Сегодня мы готовы подписать с Германией второй Версальский договор, который раз и навсегда исправит всё то зло, которое причинил Европе, первый Версальский договор, навязанный в этих стенах канцлером Бисмарком.

Изливая весь свой гнев, злость и презрение на головы вошедших немцев, сам Клемансо в это момент находился в далеком 1871 году, когда он сам, будучи мэром Парижа, присутствовал при торжестве Бисмарка и кайзера Вильгельма над втоптанной в грязь Второй империей Франции.

С огромным упоением в душе, перечислял Клемансо пункты договора; утрата Германией Эльзаса и Лотарингии на западе и части Силезии, Померании и полностью Пруссии на востоке. Демилитаризация Рейнской области и оккупация Саара сроком на 15 лет, утрата всех колоний, запрет на сильную армию и флот, а так же 50 миллиардов золотых марок в качестве репараций странам победителям

Немецкий дипломат слушал перечисляемые Клемансо пункты договора с невозмутимым лицом. Почти все пункты ему были полностью известны благодаря регулярной информации получаемой из русского посольства в Берлине. Поэтому, понимая, что ждать милости о победителей не придется, воспитанный в лучших традициях дипломатической школы Бисмарка, Брокдорф-Ранцау ни на йоту не изменил своим принципам и продолжил демонстрировать агрессивное поведение к победителям. Всю патетическую речь Клемансо, он выслушал сидя в отведенном ему кресле. Так же сидя он держал ответную речь.

— Немецкий народ признает свою часть ответственности за развязывание этой ужасной войны, но по большему счету в её разжигании виноват империализм всех европейских стран, вместе взятых. Нет ни одной армии мира, которая бы не внесла свой вклад в грехопадении войны, впервые за историю войн, перешагнувшей порог дозволенности, отказавшись придерживаться кодекса военной чести.

С нашей стороны была допущена вопиющая несправедливость в отношении нейтральной Бельгии и поэтому мы готовы выделить средства для восстановления всего, что было разрушено войной. Вместе с этим мы готовы за свой счет восстановить города Северной Франции, которые сильно пострадали в ходе сражений.

Да, возможно военные преступления нашей армии трудно простить, но все они были совершены в борьбе за победу, тогда как войска наших противников предприняли против нашей страны тотальную морскую блокаду, захватив весь наш торговый флот, находившийся в нейтральных портах. В результате этого от голода и недоедания, в Германии погибли сотни тысяч мирных жителей, в основном старики, женщины и дети. Так, что на совести господ союзников тоже можно именовать хладнокровными военными преступниками.

Сидящая во главе стола троица слушала речь Брокдорфа с каменными лицами. Ллойд-Джордж постоянно вертел в пальцах нож из слоновой кости для резки бумаги и, в конце концов, сломал его. Клемансо с непроницаемым лицом барабанил пальцами по столу, всем своим видом выказывая полное презрение к говорившему дипломату. При упоминании о торговом флоте лицо Вильсона налилось красной краской, и он потребовал, что бы немец поднялся, но тот игнорировал требование американца, продолжая сидеть. Один только Алексеев не проявлял нервозности, Россия была полностью не причастна к этой блокаде и поэтому упреки германского посланца, верховный правитель не принимал на свой счет.

Когда Брокдорф-Ранцау закончил свою речь, не вставая с кресла, Клемансо холодно спросил:

— Не желает ли министр добавить что-либо ещё?

В ответ жестом указательного пальца немецкий дипломат дал понять, что ему более нечего сказать досточтимой публике.

— В таком случае, заседание объявляется закрытым — величественно произнес француз и властным движением кисти показал Брокдорфу, что тот должен покинуть зал.

С невозмутимым лицом германский посланник встал и, получив у секретаря свой текст мирного договора, под многочисленными взглядами, гордо направился к выходу. В полной тишине он достиг двери и, развернувшись лицом к сидящим союзникам, Брокдорф-Ранцау закурил сигарету, пренебрежительно выпустив в сторону Клемансо струю дыма.

Вечером 24 июня все требования союзников по заключению мирного договора были переданы в Берлин, который ровно через сутки дал свое согласие на подписание мира, хотя по большому счету этого и не требовалось. Немецкая армия была распущена по домам, флот уведен к вражеским берегам, а на территории самой Германии, находились союзнические войска.

Подписание мира было назначено на 26 июня в Версале, согласно требованию Клемансо. Вновь в Зеркальном зале версальского дворца установили белые столы, на которых были разложены экземпляры мирного договора. Вновь все представители коалиции победителей сели на свои места и занявший место председателя Клемансо взмахнул рукой стоявшим у входа гвардейцам. Те в свою очередь молодцевато обнажили клинки, и широко распахнув двери, прокричали в глубь коридора: — Ведите немцев!

На это раз согласно уговору, все представители стран победительниц не встали навстречу двум фигурам в черных одеяниях, которых гвардейцы, по приказу Клемансо, с клинками наголо отконвоировали к столу с текстом мирного договора. В нем уже стояли подписи всех представителей держав победительниц, скрепивших этот договор ранее без присутствия немцев, что считалось грубейшим нарушением дипломатического этикета. На этом особо настоял французский премьер, обозленный дерзким поведением немца днем ранее. Первым под договором поставил свою подпись президент Вильсон, последним представитель Кубы.

Сняв с руки белую перчатку, Брокдорф-Ранцау молча подписал нужную страницу каждого документа и пренебрежительно бросил перо прямо на бумагу. Фон Кесслер не обладал стальными нервами своего патрона и когда, настала его очередь подписывать договор, к великой радости Клемансо его руки тряслись а, поставив подпись, он шагнул прочь и на лице его, были видны слезы.

— Вы свободны господа — громко объявил Клемансо и вновь, как это было днем ранее, сделал пренебрежительный жест своей сухощавой кистью — надеюсь у Германии больше никогда не появиться желания воевать.

Едва только гвардейцы вывели немцев из зала, как Клемансо встал из кресла и, потрясая поданным ему экземпляром подписанного договора, поздравил всех с полной и окончательной победой. В ту же минуту раздался грохот праздничного салюта, и заработали фонтаны Версаля впервые за все время войны. Радостные гости вышли на зеленую лужайку, на которой уже были накрыты праздничные столы, и началось поднимание тостов за общую победу.

Торжество продлилось чуть более часа, после чего гости стали покидать Версаль, спеша на свои поезда. Клемансо лично отправился провожать президента Вильсона. Пожимая на прощание руку американцу, скупой на эмоции премьер произнес: — У меня сейчас такое чувство, словно я теряю одного из своих друзей.

Оба лидера остались довольны результатом конференции. Вильсон свято верил, что Лига наций вознесет Америку на вершину мирового могущества, а Клемансо был полностью уверен, что сумел создать все предпосылки для превращения Франции в континентального гегемона. Главный страх и ужас последнего пятидесятилетия наконец-то уничтожен, позор поражений смыт, и теперь можно вернуться к временам Наполеона III, когда страна не нуждалась ни в каких союзниках. С падением Германки надобность в России, как сдерживающего противовеса полностью отпала.

Теперь ей противовес нужно было создавать малую Антанту. Клемансо уже знал, кого кроме поляков и румынов он пригласит войти в неё. Конечно Швеция извечного русского врага она, правда, придерживается строгого нейтралитета, но если приложить нужные усилия, то машина завертится в нужном Парижу направлении.

Англия сильно растеряла свой главный козырь, морской флот и на ближайшие пять лет, она французам не соперник. И наглядный тому пример, служил тайный сговор между Клемансо, Вильсоном и британским премьером в обход России, о согласии на оккупацию французскими войсками Рейнской области сроком на 15 лет. Этот план должен вступить в силу сразу после ухода русских частей с Рейна.

— Все наши жертвы были не напрасны — так думал Клемансо, через час после расставания с Вильсоном, провожая на вокзале поезд британского премьера. В лучших традициях джентльменов, оба премьера публично пожали друг другу руки, приподняли котелки, и англичанин вошел в вагон, сдержано улыбнувшись Клемансо на прощание.

Своё негативное отношение к России, французский премьер не посчитал нужным более скрывать и немедленно продемонстрировал его, отправив на проводы русской делегации министра иностранных дел господина Пишона. Тот, собрав воедино всю французскую пылкость и шарм, проникновенно объяснил господину Алексееву, что премьер из-за полученного ранения сильно занемог и только поэтому, такая важная миссия как поводы русского союзника возложены на плечи господина министра. У верховного правителя России, на этот счет было несколько иное мнение и поэтому, при расставании он холодно пожал дипломату руку и, кивнув головой, вошел в вагон. Немедленно громко грянул военный оркестр и под его бравурные звуки "Прощания славянки" поезд русской делегации покинул перрон французской столицы, увозя с собой победные итоги, этой затяжной войны.

Конечно для Алексеева подобный демарш со стороны Клемансо, отозвался в душе глухим звоном, но ради торжества и величия Родины, он был готов стерпеть и это.

— Прав был генерал Игнатьев — размышлял усталый, но счастливый правитель, сидя в удобном кресле перед столом с бокалом холодной воды — отныне Франция нам не союзник, видя в нас своего потенциального врага, чудом уцелевшего после этой кровавой бойни. С этого дня, необходимо создавать себе новых сторонников и это в первую очередь Германия.

Сам будущий русский партнер по большой Европе бурно реагировал на извести о заключении мирного договора. Во многих городах Германии прошли стихийные массовые митинги разгневанных людей. В Берлине разгневанная толпа ворвалась в один из музеев страны и, вытащив на улицу трофейные французские знамена, принялась их жечь. Заранее стянутые подразделения армии и полиции не допустили перерастание эмоционального всплеска в погромы, но до глубокой ночи районы немецкой столицы были залиты светом факелов и множества костров, на которых жгли, что ни будь, что вызывало у немцев ассоциацию с победившей Антантой.

Однако самый весомы протест против заключения Версальского мира, выразил немецкий военный флот. Едва только стали известны условия мира, как на флагманском линкоре "Бадене" по приказу Рейтера взвился заранее обусловленный сигнал: "11 параграф сегодняшнего приказа — признание". Увидев его, немецкие матросы приступили к немедленному затоплению своих кораблей, открывая кингстоны и крышки подводных торпедных аппаратов. Вода с ревом устремилась внутрь кораблей, и один за другим они начали крениться. Весь германский флот четко исполнил приказ своего адмирала, исповедуя убеждение "Гибель лучше плена".

Англичане слишком поздно спохватились, направив свои сторожевые корабли к агонизирующим судам. Из всего флота им достался лишь один "Баден", который по требованию англичан находился возле берега и потому был затоплен своим экипажем на мелководье. Те из германских моряков, что оказались в воде, не успев спустить шлюпки, поплатились жизнью за свой героический подвиг.

Разъяренные столь подлым, по их мнению, поступком, британские моряки отказывались вытаскивать их из морской воды, а в некоторых случаях даже открывая пулеметный огонь по находящимся в воде людям. Как выяснилось позднее, от пулеметного огня и неоказания помощи утопающим погибло или утонуло 29 человек. Ещё одиннадцать человек матросов было предано военно-полевому суду и повешены в тоже день на берегу Скапа-Флоу.

Сам адмирал Рейтер избег наказания, хотя ни на одном из допросов не отрицал свое участие в подготовке затопления кораблей. Это моментально сделало его одним из самых популярных людей в Германии, вслед за Гинденбургом, публично объявившего, что ни о чем сделанном во время войны он не сожалеет.

Проезжая через Берлин, Алексеев вновь сделал остановку на Силезском вокзале, где у него состоялась встреча с Ратенау. Сдержанный более чем обычно, немец все же поблагодарил Алексеева за сохранение земель Верхней Силезии и части Померании в составе Германии, вопреки требованиям поляков.

— Боюсь, господин Алексеев, в ближайшие десять пятнадцать лет, польское государство будет для нас общей головной болью — произнес Ратенау, намекая на давнюю вражду двух славянских народов.

— Я с вами полностью согласен и вижу лишь один выход, в налаживании партнерских отношений. Наша страна очень нуждается в ваших технологиях, точно так же как сейчас ваша нуждается в рынке сбыта. Так давайте объединим наши усилия, и каждый получит то, за что он способен заплатить.

Этот Версальский мир, ставит Германию в положения изгоя из общей европейской семьи. Этого хочет Франция, этого хочет Британия, на это нацелены усилия американцев. Сейчас мы не можем, открыто противостоять их давлению на политической арене, слишком неравные силы, но вместе с этим ничто не может нам заключить торговый договор, который сможет легализовать все наши тайные договоренности.

Алексеев замолчал и Ратенау, опытный дипломат сейчас же подхватил нить разговора.

— Моя страна будет только приветствовать это. Торговый договор между нами это именно то, что поможет нашей экономике удержаться на плаву, для выплаты этих огромных репараций — Ратенау многозначительно замолчал и теперь Алексеев подхватил оброненную нить беседы.

— Я прекрасно понимаю, какая это обременительная ноша для Германии, но сделать ничего не могу. Единственное чем мы можем помочь вам, так это своим согласием получить свою репарацию не деньгами, а станками, машинами и прочими предметами производства вашей промышленности. Кроме этого, мы согласны предоставить вам трехгодичный мораторий на выплату нам нашей доли репарации.

Обрадованный немец встал с кресла и с чувством пожал руку верховному правителю.

— Я очень надеюсь, что с этого дня между нашими странами начнется новая страница взаимопонимания и сотрудничества. Когда, по вашему мнению, можно будет заключить торговый договор?

Алексеев кивнул головой Мишакова, и тот протянул ему заранее подготовленный документ в зеленой папке.

— Вот приглашение германской стороне для прибытия в Москву. Я думаю, самый подходящий момент будет средина августа, точную дату германская сторона определит сама. Всего доброго герр Ратенау.

— Всего доброго господин Алексеев.

Вновь были пожаты руки, и оба деятеля расстались, дав начало новому повороту развитий отношений между двумя странами.

Когда поезд покинул приделы Берлина, Алексеев вызвал к себе в купе Сталина, для доверительного разговора.

— Я ознакомился с вашей запиской относительно наших новых приграничных районов Иосиф. Я долго думал о той проблеме, которую вы поднимаете в ней, это ведь тысячи и тысячи людских жизней и судеб — произнес правитель, предлагая гостю сесть на стул.

— Да вы совершенно правы Михаил Васильевич, но поверьте, мне на слово, мною двигало только желание защитить свой народ от возможности нового кровопролития, а он настрадался за эти годы — негромко сказал кавказец, внимательно следя за лицом собеседника.

— Хорошо — произнес Верховный правитель после непродолжительного раздумья — кому поручим эту непростую миссию? Дзержинскому и войскам ЧОН, как вы и предлагаете.

— Да, для столь деликатной миссии использование обычных армейских частей, на мой взгляд, нежелательно. Могут возникнуть ненужные эксцессы.

— Что ж быть по сему — произнес Алексеев и размашисто подписал лежащую на столе бумагу. Российское государство обретало свои новые границы и новых подданных.

Документы того времени

Секретная телеграмма председателю ВЧК Дзержинскому и спец.представителю верховного правителя в Москве Молотову от 27 июня 1919 года.

Согласно секретному приказу Верховного правителя России, необходимо срочно создать специальную комиссию, в задачи которой будет входить подготовка к проведению массовой депортации лиц немецких национальностей из отошедшей в наше распоряжение части земель прусского королевства с городом Кенигсберг и прилегающих к нему территориями.

Так же подлежат депортации лица польской национальности, проживающие в Львове, Перемышле, Владимире-Волынском, Холме, Белостоке, Осовце, Августове и Сувалках. Кроме этого подлежат депортации лица румынской национальности, проживающие в городах Яссы и Галац.

Лицам немецкого происхождения будет предложено либо выехать в Германию, либо, приняв российское подданство переехать на постоянное место проживание в Саратовскую губернию, для чего им будет предоставлен железнодорожный транспорт.

Лицам польского происхождения будет предложено либо покинуть пределы России, либо выехать на поселение в землях Алтайского округа Томской губернии и Забайкалья. Лица румынской национальности подлежат полному выселению в Румынию.

Исполнение акций по принудительной депортации выше указанных лиц, возлагается на соединения ЧОН генерал-майора Маслаченко. Сроки начала депортации будут сообщены дополнительно.

Специальный помощник Верховного правителя России Сталин.

Из донесения командующего Средиземноморской эскадры адмирала Колчака Главковерху Алексееву от 14 июня 1919года.

Положение под Измиром полностью стабилизировалось. Силами высаженного нами десанта, вокруг города закончено возведение полевых оборонительных сооружений. За всё время работ, турки только один раз, 7 мая этого года, пытались проникнуть в город, но были остановлены заградительным огнём кораблей эскадры. Более попыток штурма города, за всё время нашего пребывания в порту Измира, противник не предпринимал и, по общему мнению, офицеров моего штаба, в ближайшее время не предпримет.

Поэтому, мною отдан приказ о проведении ротации кораблей эскадры и 12 июня в Измир прибыло три броненосца: "Георгий Победоносец", "Три Святителя" и "Иоанн Златоуст" и крейсер "Алмаз", тогда как находившиеся здесь ранее корабли отправлены в Александрию и Ла-Валетту. Главных калибров орудий прибывших броненосцев, вполне хватит для оказания огневой поддержки нашего десанта в случаи конфликта. Сам я держу флаг на "Трех святителях", проводя еженедельные учения и тем самым, демонстрируя туркам нашу постоянную готовность к боевым действиям.

Адмирал Колчак.

Глава IV. Из жизни кондотьеров.

На взгляд любого постороннего наблюдателя их встреча произошла абсолютно случайно. Так бы подумал и сам полковник Покровский, если бы не хорошо знал человека, с которым он столкнулся нос к носу у дверей московского отделения офицерского собрания теплым августовским днем.

Бывший личный адъютант Корнилова переживал не самые лучшие дни своего существования. После смерти своего могущественного патрона, полковник остался не у дел и, не имея властного покровителя, угодил под всеобщую демобилизацию.

Формально, с точки закона все было абсолютно правильным. В связи с упрощением должности адъютанта Верховного правителя и окончанием войны, Покровский автоматически вливался в ряды тех, кто становился откровенным балластом для мирного государства и без лишних церемоний списывался в запас. Единственным утешением для него было в том, что, помня о былых заслугах полковника перед Родиной, в личную собственность Алексей Михайловича была выделена маленькая двухкомнатная квартира на Остоженке, чему он был несказанно рад.

Выйдя в отставку, полковник моментально ощутил на себе все различия между военной и гражданской жизнью. Оказалось, что вся власть теперь полностью принадлежит презренным шпакам, которых раньше господин Покровский совершенно не замечал. Отныне его положение определялось тем денежным эквивалентом, которое государство милостиво отпустило на его содержание, а оно при учете инфляции и прочих финансовых прелестей переходного периода было скромным. Все деньги уходили на пропитание и содержание квартиры, ни о чем другом полковник и его молодая супруга и помыслить не могли.

Вот поэтому полный кавалер ордена святой Анны, обладатель двух Владимиров и одного Георгия, был вынужден два раза в неделю посещать офицерское собрание в надежде получить возможность устроиться на работу согласно профилю. Самой большой мечтой Покровского, успевшего вкусить жизнь отставника, было устроиться офицером-воспитателем в одно из военных училищ страны, но свободных вакансий не было, в связи с массовым наплывом в столицу демобилизованных офицеров. Полковника в канцелярии собрания учтиво встречали, предлагали стакан чая, внимательно слушали, но ничего стоящего, что не порочило бы честь офицерского мундира, предложить не могли.

Покровский прекрасно понимал, что всё это только дань его прежнего места службы. Будучи совершенно не практичным человеком, за всё время служения у Корнилова он не удосужился завести хорошее знакомство с канцеляристами, полностью уйдя в свою работу, справедливо полагая, что служение Родине превыше всего. Теперь же выброшенный в запас, полковник решился только направить прошение о помощи в восстановлении на службе в канцелярию нового правителя, но получил вежливый отказ. Неизвестный крючкотвор извещал Покровскому, что о нем помнят, но необходимо подождать.

Выходя из дверей собрания, Покровский краем глаза заметил черный автомобиль с открытым верхом стоявший возле тротуара и из двери, услужливо распахнутой шофером, выходил осанистый господин в великолепном черном костюме. Не удостоив шпака более внимательного взгляда, Покровский двинулся по улице, но был остановлен хорошо знакомым голосом:

— Господин полковник! Алексей Михайлович!

Покровский быстро обернулся и к своему глубочайшему изумлению узнал в осанистом господине, начальника разведки Корнилова генерала Щукина, на котором штатский костюм сидел так же великолепно, как и военный китель. С аккуратно подстриженной бородкой, в черном галстуке и черных ботинках на пуговицах, генерал Щукин мало, чем отличался от тех людей, которых Покровский постоянно видел в московских ресторанах.

Глядя на лощеного и полностью уверенного в себе господина Щукина, Алексею стало стыдно за свой порядком обтрепанный полковничий китель и сносившиеся сапоги. Мгновенно на него нахлынула злость и, не скрывая этого чувства, он холодно произнес: — Здравия желаю господин генерал.

Сказанные слова и тон не произвели на Щукина никакого впечатления, наоборот, он радостно заулыбался и, приблизившись к Покровскому, протянул руку и как равный с равным для себя человеком, участливо сказал:

— Рад видеть вас в добром здравии господин Покровский! Очень рад!

Не ожидавший этого полковник автоматически пожал протянутую руку и механически произнес:

— Взаимно, господин Щукин — после этого полковник напрягся, ожидая банального продолжения "Как живёте?", но Щукин вновь удивил его.

— А не отметить ли нам нашу встречу в одном милом заведении, господин полковник? Знаю вашу нравственную щепетильность, могу сразу сказать, что это вполне приличное заведение, ручаюсь.

— Но вы кажется здесь по делу, господин генерал?

— Ну что вы Алексей Михайлович, дела подождут. Они не важнее встречи двух боевых товарищей, не правда ли?

По ходу службы у Корнилова, Покровский не очень любил генерала Щукина из-за того, что он помимо воли полковника втянул его в шпионскую игру. Все закончилось хорошо и один из орденов Анны, был получен Покровским по представлению Щукина, но предубежденность к нему в душе у офицера осталась на всю жизнь. Появись Щукин месяца два назад, полковник незамедлительно отказал бы ему, но сейчас, тем более, когда собеседник предлагал отметить их боевое братство, сердце Покровского дрогнуло, и он согласился.

Не прошло у десяти минут, как они уже выходили из автомобиля Щукина, перед уютным рестораном с броским названием "Колизей". По тому, как принимали Щукина швейцары и метрдотели, было видно, что господин генерал здесь свой человек и пользуется большим уважением. Немедленно гостям был отведен маленький кабинет на втором этаже, из которого открывался прекрасный вид на сцену, которая в это время пустовала.

Сноровистые официанты быстро накрыли стол, после многозначительных слов Щукина метрдотелю: "Мы хотели бы достойно отметить встречу боевых товарищей".

Зная основной характер работы своего "боевого товарища", полковник нисколько не сомневался, с какой целью он посещает это заведение и за чей счет.

— За встречу, дорогой Алексей Михайлович! — задушевно произнес Щукин, поднимая наполненную водкой рюмку.

— За встречу, Николай Григорьевич! — эхом повторил полковник, и бывшие сослуживцы дружно сдвинули свои рюмки.

Водка оказалась не дурна, и Покровский не отказал себе в любезности закусить аппетитным балычком, аккуратно нарезанный на тарелке.

— Вы не поверите, уважаемый господин полковник, а я искренне рад нашей с вами встрече — молвил Щукин, в то время как стоявший на вытяжку у стола официант, проворно наполнил опустевшие питьевые приборы. — Такого прекрасного офицера как вы я на своём веку видел крайне мало. Я хочу, выпить за вас, за всё то, что вы сделали для нашей великой победы.

— А я выпью за вас господин генерал. На своём посту вы сделали гораздо больше иных генералов протиравших штаны в штабах — поддержал тост Покровский, и офицеры вновь опорожнили посуду. Не дожидаясь приказа, официант проворно подлил в рюмки и быстро отошел от стола, не мешая господам офицерам насладиться принесенной едой.

— Да на благо Отечества, мы с вами сделали не мало — подтвердил Щукин, неторопливо разделываясь с помощью ножа и вилки с поданным мясом. Делал он это легко и непринужденно.

— И все же повторюсь, что такого дельного и исполнительного офицера как вы, я за свою службу видел очень мало.

От обильного стола, накрытого по приказу Щукина, а так же от выпитого, в душе у Покровского взыграла злость и горечь. Со своим пенсионом, он не мог позволить себе подобную трапезу.

— Вы явно оторваны от жизни господин генерал. Офицерское собрание Москвы буквально заполнено боевыми офицерами, ничуть не хуже, а может быть и лучше чем я, подобно селедкам в бочке. Бери, не хочу.

— Зря иронизируете, господин Покровский. Не всякий из находящихся в первопрестольной столице господ офицеров, смогли столь плодотворно служить под началом генерала Корнилова. Кстати, третий тост за него.

Покровский не мог отказать выпить в светлую память своего шефа, служение возле которого было для него яркой, но короткой страницей жизни.

— Я кстати служил и под вашим началом Николай Григорьевич — ехидно напомнил Щукину, слегка захмелевший Покровский.

— Прекрасно это помню, Алексей Михайлович, точно так же как и вашу откровенную не любовь к моему ведомству. Хотя как боевого офицера, я вас прекрасно понимаю — ответил генерал, накладывая себе в тарелку крабового салата.

— Вы тоже покинули службу? — спросил Покровский, покосившись на костюм собеседника — где изволите пребывать теперь?

— Службу я действительно оставил — подтвердил собеседник — а пребываю в одном из кабинетов канцелярии Верховного правителя. С наступлением долгожданного мира, забот о безопасности родины ничуть не уменьшается, смею вас заверить господин Покровский.

— И в каком же чине вы там состоите?

— Это большой секрет, но вам Алексей Михайлович по старой дружбе скажу. Если переводить на отмененные классы, то я являюсь тайным советником, а по званию генерал-лейтенант — просто произнес Щукин.

— Да тайная служба никогда не пропадет — ехидно произнес Покровский — Что же, со звездой вас Николай Григорьевич.

— Благодарю. Но при желании можно найти службу и для вас.

— Снова в шпионы или ещё лучше в сыскари? Нет уж, благодарим покорно — громко произнес полковник, но тут же понизил голос, под укоризненным взглядом Щукина — не гожусь я для этого дела господин генерал. Тогда была война, а теперь другое дело.

— Ну, нет. В сыскари, да и в шпионы вы и в самом деле непригодны. А вот дело по вашему подлинному профилю, вполне имеется.

— По какому это профилю — сварливо уточнил Покровский.

— По самому, что ни на есть вашему, господин полковник, по-военному — проникновенно произнес Щукин и, заметив, как блеснули глаза собеседника, продолжил.

— Скажите, вы знаете барона Романа Федоровича фон Унгерна?

— Генерал-майор кавалерии. Успешно воевал на Северном фронте и был отправлен в отставку в конце прошлого года за избиение квартирмейстера, не предоставившего его кавалеристам место для постоя в Восточной Пруссии.

— Браво полковник, браво. Вы хорошо читали все сводки, перед тем как они ложились на стол генералу Корнилову. Да, именно о нем я веду речь. Получив отставку, Роман Федорович отправился в Забайкалье, где ранее служил и сошелся с атаманом забайкальских казаков генерал-майором Семеновым. Слышали о таком?

— Нет — честно признался полковник, чем вызвал понимающую улыбку на лице у Щукина.

— В одиннадцатом году, он способствовал восстанию монголов требовавших независимости от китайцев. Руководимые им отряды выбили циньские войска из монгольской столицы Ургы. Энергичная деятельность Семенова были сразу замечены всеми державами имеющие свои виды на Китай и под давлением Англии и Японии, мы вынуждены были отозвать атамана. Тогда нам было не выгодно затевать ссору с великими державами, восстание было жестоко подавлено, и Монголия вновь вошла в состав Китая, не успев насладиться свободой.

Полковник очень внимательно слушал своего собеседника, не забывая при этом про еду.

— Сегодня ситуация вокруг Китая несколько изменилась — продолжил Щукин отметив интерес. Покровского к обсуждаемой теме — Волнения в Тибете и Индии, независимость Египта и потеря баз в Средиземном море, все это самым серьезным образом ослабили британские позиции на Дальнем Востоке. Кроме этого почти полное уничтожение британского флота немцами, этого главного оружия английской колониальной системы, позволяют с чистым сердцем на несколько лет вычеркнуть наших "заклятых друзей" из борьбы за сферы влияния в неспокойном Китае.

Не сегодня-завтра, в Европе наступит долгожданный мир, и взоры ведущих держав вновь обратятся к такой лакомой добыче как Китай. После смерти генерала Юань Шикая, положение внутри страны резко обострилось. Наследники могущественного генерала стали грызться за власть подобно паука в банке и тем самым откровенно подталкивают соседние государства начать интенсивное вмешательство в китайские дела.

Вы прекрасно знаете, что в северной Манчжурии, согласно договору с китайцами нам принадлежит Харбин, железнодорожные пути и станции, а так же и вся земля, прилегающая к полотну на ширине двести метров. Благодаря умелому управлению, генерал Хорват смог свести к минимуму все те отрицательные моменты по управлению КВЖД, возникшие благодаря политике господина Керенского. Однако согласно договоренности с японцами, мы не имеем права, держать в северной Манчжурии большой воинский контингент, как в прочем, и не имеют этого права и японцы за исключением Ляодунского полуострова.

Щукин замолчал, давая возможность полковнику переварить услышанную информацию, ожидая реакции своего собеседника и. Покровский не подкачал. Он быстро сориентировался в сложном пасьянсе и спросил:

— Значит, в сложившихся условиях, мы можем только тайно поддерживать местных сепаратистов? И господа Семенов с Унгерном, о которых вы говорили, это наши скрытые эмиссары?

— Отдаю должное вашей сообразительности Алексей Михайлович. Вы сразу уловили главную особенность нашего положения в этом регионе. Да Семенов и Унгерн это наш большой проект по Манчжурии, но только в ответ на действия японцев. Пока мы были заняты в Европе, они сделали ставку на генерала Чжан Цзолиня, который с помощью их денег и оружия занял Мукден и стал полноправным диктатором Южной Манчжурии.

Генерал Хорват давно бил тревогу по поводу усиления этого китайского мандарина, но из-за войны мы не могли ничего предпринять против него. Теперь же в Харбин прибыл дивизион бронепоездов генерала Муромцева, и это отобьет у китайцев охоту к активным играм.

— Но если бронедивизион прибыл в Харбин и китайскому мандарину, противостоят наши регулярные войска, тогда нет острой необходимости в Семенове и Унгерне? Или у них иная задача?

— Вы абсолютно правы господин полковник. Задача этих двух людей гораздо больше, чем быть нашими тайными эмиссарами в Манчжурии. Они, наши если так можно выразиться современные кондотьеры, призванные для противостояния японской экспансии в этом регионе. Сегодня взгляды нашего южного соседа уже не ограничиваются только второй половиной Манчжурией, как это было до войны.

После бескровного захвата германской колонии в Циндао их аппетиты сильно разрослись. Теперь сынам восходящего солнца уже нужен весь Китай, Филиппины и Индонезия. Удачно повторяя английский опыт, японцы строят сильный морской флот и создают мощную сухопутную армию. Одним словом, дело идет к новой большой войне на Дальнем Востоке, и снова проиграть, мы не имеем права.

При упоминании о Порт-Артуре, Мукдене и Цусиме, на лицо Покровскому легла хмурая тень злости. Как истинный патриот, он горестно переживал бесславный позор тех поражений.

— Ну, это, слава богу, не самые ближайшие планы наших соседей — произнес Щукин, заметил отрицательную реакцию полковника на свои слова. — Самые ближайшие цели самураев, это

Монголия и сам Пекин, вместе со всей центральной частью Китая. Здесь им, конечно, будут противостоять французы и американцы, которые сами хотят утвердиться на юге и в центре страны, поддерживая своих китайских генералов сепаратистов, различными происками ослабляя, центральную власть Сунь Ятсена.

Атаман Семенов ещё по приказу Керенского в средине 17 года, начал формировать в Забайкалье конную азиатскую дивизию из местных казаков, бурят, монголов и корейцев, для отправки на фронт. Создание дивизии шло не шатко ни валко, но все же к концу 18 года, она насчитывала чуть менее двух тысяч человек. В январе этого года в Читу прибыл Унгерн, который и возглавил все это воинство. Приняли его там с восторгом, поскольку сам барон пользуется среди местных жителей большим авторитетом, благодаря личной храбрости и бесстрашию, которого у него в явном избытке. Так по крайне мере считает его бывший командир генерал Врангель.

Передача власти от Семенова к барону прошла на ура, и в начале апреля все воинство Унгерна спокойно перешло русско-китайскую границу. Сейчас дивизия находиться в Хайларе, где активно ведет переговоры с монгольскими князьями, обсуждая планы поднятие нового восстания против китайцев. Официально, с момента их перехода границы, мы не имеем к Унгерну никакого отношения и за все его действия никакой ответственности перед китайцами не несем. Барон вольный человек и в праве рисковать своей жизнью и жизнями тех, кто идет вслед за ним.

— И вы предлагаете мне присоединиться к барону?

— Естественно господин полковник. Иначе, зачем я столь подробно посвящаю вас в важный государственный секрет. Мне нужен свой человек в штабе барона, через которого можно будет проводить снабжение его дивизии деньгами и оружием. Как вы сами понимаете, простого человека с улицы на такой пост не возьмешь, а вот вы Алексей Михайлович очень подходите.

— А вы не боитесь, что моя деятельность станет, известна китайцам или японцам, что может породить крупный скандал?

— Нет нисколько, потому что в Манчжурию вы поедите под фамилией Васильчикова Льва Валериановича, пехотного капитана в отставке. На Дальнем Востоке вас никто не знает, а среди офицеров барона Унгерна никого из ваших сослуживцев нет, за это я вам ручаюсь.

Появление отставного русского офицера не вызовет ни у кого лишнего подозрения и любопытства, поскольку при формировании азиатской дивизии атаман Семенов использовал британский принцип сипаев, местной наемной пехоты. Нижние чины исключительно монголы, буряты или маньчжуры, а офицерские должности исключительно русские.

— И нет никаких трений?

— Вы зря иронизируете господин полковник. При всей своей вспыльчивости и агрессивности, барон Унгерн прекрасный командир, который отлично видит сущность своего подчиненного и правильно использует все его способности. Это слова генерала Врангеля, который отнюдь не благоволит к Унгерну. Именно по его рапорту, барона отправили в отставку с формулировкой за действия порочащие честь офицера. Кроме этого, многие монголы видят в нем легендарного Белого война, новой ипостаси Чингисхана, который согласно местным легендам должен освободить монголов от власти китайцев.

Скажу честно, наши люди приложили руку к этому делу, но они дали только толчок, а все остальное понеслось как снежный ком. С каждой неделей, в Хайлар прибываю, все новые и новые посланцы монгольских князей, которые с радостью находят в Унгерне черты легендарного Белого воина. С таким мощным религиозным знаменем успех похода барона в Монголию очень высок.

Щукин замолчал и подал знак стоявшему у входа в кабинет официанту нести чай. Всё время беседы, тот стоял вдалеке от собеседников и не мог слышать ни слова из их разговора.

Мерно помешивая ложечкой, чай в стакане, генерал ждал, когда они вновь останутся одни, после чего продолжал.

— Для Натальи Николаевны вы уедите в длительную служебную командировку в Приморье, где планируется строительство нового порта на реке Амур. Все ваши письма домой, будут иметь хабаровский штемпель. Денежный выплаты будет регулярно переводиться вашей жене согласно вашему воинскому аттестату. В дивизии же барона, оклад вам будет идти отдельно, согласно вашему капитанскому званию, этого думаю, вам хватит.

Связи и подробные инструкции вы получите перед самым отъездом от подполковника Осипова, которого вы прекрасно знаете. Орденов и медалей за это дело я вам не обещаю, но интересную работу и хороший заработок, гарантирую. Выезд через пять дней, так, что у вас еще есть время устроить домашние дела.

— Вы говорите таким тоном господин генерал, как будто заранее знаете, что я соглашусь.

— Ну что вы, Алексей Михайлович. В вашей власти полностью отказаться от моего предложения, я вас не неволю. Просто мне искренне будет жаль, что такой прекрасный боевой офицер, будет киснуть в Москве в поисках доходного места, тогда как есть возможность послужить Родине, хотя и тайно.

— Мне нужно подумать, господин генерал.

— Как долго? Извините, что говорю, но как вы сами понимаете, время не ждет.

— Прекрасно понимаю. Ответ я вам дам завтра утром

Так закончилась эта историческая беседа в ресторане "Колизей", и через пять дней новоиспеченный господин Васильчиков, отставной капитан пехоты уже ехал на поезде "Москва-Владивосток" с конечной станцией Харбин Китайско-Восточной железной дороги.

Официальная версия поездки господина капитана в далекую "Желтороссию", как её называли за глаза сами обитатели тех мест, было желание встретить родного дядю, который работал в Российско-Китайском банке и как не странно, тоже носил фамилию Васильчиков. Именно её озвучил Покровский своим попутчикам по купе, которые неоднократно менялись по пути следования экспресса, вынуждая кондотьера, повторять свою легенду снова и снова. При этом он старательно вспоминал, что говорил о себе ранее, что бы не вызвать недоумение у тех соседей которые еще продолжали ехать с ним.

— Слав богу, что хоть имя и отчество оставил моё, конспираторы чертовы! — в который раз злился на Щукина Покровский, выходя покурить в тамбур, но потом остывал, всячески убеждая себя, что именно за это он и получил от генерала хороший аванс, за который можно побыть и Акакий Акакиевичем.

Харбин встретил Покровского многоголосым гомоном русско-китайской речи, который несся буквально со всех сторон. По всему перрону энергично сновали китайцы носильщики, вперемешку с многочисленной толпой встречающих русских жителей Харбина. Этот русский форпост в степях Манчжурии быстро рос, с каждым годом все, хорошея и прибавляя в экономическом весе.

— Капитана! Капитана! — раздалось, едва только Покровский ступил на перрон со своим походным чемоданом.

— Твоя садись, моя поехала. Садися, садися — бойко лепетал по-русски малорослый китаец, цепким взглядом выхвативший Покровского из общей толпы прибывших на поезде пассажиров. Он проворно подскочил к полковнику и, ухватив его чемодан, побежал к двухколесной повозке стоявшей у каменной стены вокзала.

— Садися, садися! — бормотал китаец, ловко закрепляя за креслом сидения чемодан офицера.

— Бристоль — назвал адрес Покровский, и его попутчик быстро закивал головой, жестами призывая садиться. Тот с некоторой опаской уселся в двуколку, ожидая, когда хозяин запряжет в нее лошадь или другое гужевое животное. Однако к огромному удивлению полковника, китаец сам впрягся в двуколку, сдвинул её с места и проворно побежал вперед, требуя себе дорогу, громким протяжным криком: — Хэй-оо! Хэй-оо!

Так Покровский познакомился с рикшей, этой местной экзотикой Харбина, на которую жители Желтороссии давно перестали обращать внимание. Мимо бегущего рикши полковника проплывал вполне европейский город, с асфальтом и тротуарами, с добротными каменными домами и магазинами, банками и церквями, главной из которых был Свято-Николаевский храм. Недалеко от него и располагалась недорогая гостиница с громким названием "Бристоль", в которой господину Васильчикову и было приказано поселиться.

Был уже поздний вечер, когда в дверь номера негромко постучали, и в комнату вошел человек, в котором Покровский моментально признал капитана Пшеничного, доверенного офицера генерала Щукина, с которым Покровский ранее работал в Могилеве, где находилась Ставка Верховного правителя России Корнилова.

— С приездом Алексей Михайлович! — изобразил улыбку на лице Пшеничный.

— Добрый вечер господин ...

— Господин Скумбриевский — быстро произнес его гость — рад вас видеть в добром здравии.

— Взаимно, господин Скумбриевский — ответил Покровский, смотря как Пшеничный, быстро прошелся по комнате и распахнул дверь в ванную комнату, которая была общей с соседним номером. Там никого не было.

— Очень хорошо — имитируя протяжную речь китайцев, сказал гость — очень хорошо — он подошел к закрытому окну и поманил полковника к себе.

— А теперь давайте к делу, милейший господин Васильчиков. Барон Унгерн собирается активизировать свои действия в Монголии. Недавно в Хайлар, прибыл посланник от духовного лидера монгольских буддистов Богдо-Гэгэна. Командующий китайской армии в Монголии генерал Сюй-Шучжэн, опасаясь новых выступлений монголов, приказал взять их "живого бога" под домашний арест.

Пшеничный говорил тихо, но внятно, стремясь исключить всякую возможность чужим ушам услышать его слова.

— Этот шаг очень разозлил монголов, но они бояться китайских солдат, которые рубят их головы направо и налево. Сейчас Монголии нужен военный вождь, и они сделали ставку на барона. Монгольские князья присвоили ему титул ванна и объявили Унгерна "Белым батыром", который согласно легендам должен прийти с севера и освободить Монголию от власти китайцев.

— Все понятно, что делать мне?

— Вот саквояж, в нем две тысяч рублей золотыми николаевками, сорок тысяч ассигнациями по пятьсот рублей и три с половиной тысячи фунтов стерлингов. Рубли пустите для нужд дивизии Унгера, фунты для взяток китайским чиновникам, а золото, только если возникнет острая необходимость или непредвиденный случай.

— А они возникнут? — хмыкнул Покровский все еще не привыкший к своей новой роли.

— Не задавайте глупых вопросов Алексей Михайлович. Ясно же сказано, на всякий непредвиденный случай, а на войне все бывает. Сейчас внутреннее положение республики не ахти и поэтому, чиновники с большой охотой берут валюту для решения важных вопросов. Вспомните министра Ли-Шуня за два миллиона рублей продавшего нам земли для постройки КВЖД и Харбина. Ловко его тогда обработал покойный граф Витте, не к ночи будет помянут. Завтра в десять часов вам следует отправиться на вокзал и сесть на хайларский скорый поезд. На станции Разуваево, это предпоследняя станция перед Хайларом вас будут ждать.

— Ясно. Значит скоро в бой.

— Да, барон намерен выступить в самое ближайшее время. Должен вас сразу предупредить, барон весьма своеобразный человек. Он очень много знает о буддизме и считает себя новой мессией, новым воплощением Чингисхана, Цаган-Бурханом и говорит об этом абсолютно серьезно. Поэтому, постарайтесь избегать улыбок или других проявлений сомнений на этот счет. Роман Федорович очень вспыльчивый человек, а вам с ним работать — сочувственно сказал Пшеничный.

— Да господин Осипов проинформировал меня на этот счет.

— Вот и хорошо, но прошу еще раз учесть, здесь иные нравы, чем в Москве и Питере. Здесь люди простые, можно сказать дикие и уважают исключительно смелость и храбрость, подкрепленные кулаком или пулей. Что поделать Азия-с.

— Ладно, хватит меня пугать господин Скумбриевский, прекрасно знал куда шел. На кого из офицеров штаба Унгерна я могу полагаться?

— В том то и дело, что ни на кого. Начальник штаба дивизии полковник Резухин, поставлен барону лично атаманом Семеновым, но по нашим данным он мутный человек от которого возможно любые сюрпризы. Все остальные офицеры набраны лично бароном из числа местных казаков, знакомых ему по прежним делам или тех, о ком он имеет положительную рекомендацию. Кстати, вы дальний племянник хабаровского атамана Калмыкова, благодаря протекции которого и попали в эту компанию.

Через вас барон должен получить последний денежный перевод от уссурийского казачества, так сказать случайная оказия, которая должна строго отчитаться перед Калмыковым. О вашей истинной роли никто не знает. Имейте это в виду и не наделайте глупостей. Связь только по тому паролю полученному вами от Осипова. Ясно?

— Ясно господин шпион. Как вы мне надоели с вашими играми.

— Мои нотации сохранят вам жизнь милейший Алексей Михайлович, а это поверьте очень важная штука. Да, и ещё. Возле барона постоянно крутиться какой-то поляк Йозеф Калиновский. Якобы журналист и собирается написать о нем книгу. Темная личность, очень может быть, что работает на кого-то из наших друзей союзников. Будьте с ним внимательны — Пшеничный встал из кресла стоявшего у окна и вслед за ним поднялся Покровский.

— Постараюсь.

— Что передать Москве? — спросил гость, и полковник сразу понял, что тот подразумевает.

— Передайте, что добрался нормально, все хорошо. Обязательно черкану пару строк.

— Хорошо передам и благослови вас Бог — капитан крепко пожал Покровскому руку и быстро двинулся к двери, не забыв заглянуть в щель ванной комнаты специально оставленной приоткрытой.

Станцией Разуваево можно было назвать с большой натяжкой. Два десятка белых глинобитных домиков, крохотное здание вокзала и водокачка. Вот и всё, что представляла собой эта станция. Поезд стоял на станции всего две минуты, за которые Покровский успел выйти в тамбур и соскочить с вагонной подножки вместе с двумя рабочими железнодорожниками

Железнодорожная платформа, на которой возвышался каменный дом, гордо именуемый вокзалом, резко обрывалась пологим спуском, за которым начинались строения. Возле одного из них толпилась кучка верховых, в которых Покровский заподозрил своих встречающих. Это были казаки в потемневшей от дождя и солнца одежде, среди которых взгляд полковника сразу выделил одного всадника в грязном стеганом халате и стоптанных сапогах.

Казаки негромко переговаривались, терпеливо ожидая, когда Алексей Михайлович подойдет к ним. Когда Покровский подошел поближе, они разом замолчали, а обладатель грязного халата резко повернул свою голову и вперил в полковника пронзительный взгляд.

Покровский чуть смутился, но выдержал взгляд рыжеватого блондина, обладателя длинных усов и густой бородки. И еще что успел заметить полковник, это погоны генерал-майора русской армии, пришитые прямо на грязный халат. Перед ним был потомок древних крестоносцев, освободителей "Гроба Господнего", чей фамильный герб украшал девиз: "Его звезда не знает заката", Роман Федорович Унгерн, собственной персоной.

— Капитан Васильчиков? — спросил Унгерн — и тут же, не дожидаясь ответа прибывшего гостя, презрительно бросил — штабной? — вложив в это слово все презрение фронтовика к тыловым деятелям.

— Ошибаетесь, господин Унгерн, "железная дивизия" Антон Ивановича, Юго-запад — с достоинством проговорил Покровский, поставив на землю чемодан с саквояжем, и решительным движением одернул китель.

— Да? — с явным недоверием, спросил барон — а какое училище?

— Александровское — гордо объявил Покровский. Он действительно закончил его и был готов постоять за честь "альма-матер".

— А, александрон, а вот я павлон — с явным превосходством произнес Унгерн, намекая на свое учение в Павловском военном училище, всем выпускники которого шли в гвардию.

— Ну-с, господин капитан поехали — и барон указал на маленькую монгольскую лошадь стоявшую с пустым седлом.

Покровский сразу ощутил подвох в словах и движении Унгерна, и не торопясь, приблизился к животному. Внешне она была вполне миролюбивого вида, но характер лошадки моментально изменился, едва Алексей сел в седло. Громко заржав, она встала на дыбы и попыталась сбросить седока, и тому потребовалось продемонстрировать все свое умение верховой езды, полученное в училище и на фронте.

Не сумев избавиться от всадника, лошадь рванула стрелой и понесла полковника прочь от станции, не разбирая дороги. Вслед удаляющемуся офицеру несся свист и улюлюканье казаков конвоя Унгерна. Алексей не считал, как долго шел его поединок со строптивым животным, все слилось в одну огромную минуту, но вскоре конь смирился с присутствием седока и остановился.

Покровский немедленно воспользовался этим моментом и соскочил на землю, что бы проверить одну мысль, которая терзала его с самого начала. Придерживая рукой повод, он быстро ощупал края седла, и его предположение сразу подтвердилось, в седло был, воткнут небольшой гвоздь, чье острие впивающегося в кожу животного всякий раз, когда кто-либо садился на коня.

Это был старый прием, гадкий по своей сути, но довольно часто встречаемый среди кавалеристов, которые либо желают проверить умение новичка, либо хотят сбить спесь с зазнавшегося чужака. Судя по глубине царапин на шкуре животного, Покровского просто испытывали на мастерство, которое он с честью выдержал. Выяснив причину строптивости коня, Алексей быстро устранил железную занозу и, вскочив в седло, неторопливо поскакал в сторону барона, уже двигавшегося в его сторону.

Унгер ничем не выказал свое удивление или восхищение действиями Покровского, он только кивнул головой, как бы приглашая офицера следовать за ним. Чемодан и саквояж прибывшего везли казаки конвоя, лукаво кося в сторону Алексея Михайловича.

Так, не разговаривая друг с другом, они и прибыли в лагерь Унгерна, который представлял собой огромный кочевой лагерь, почти целиком, состоявший из монгольских юрт.

Миновав караульный пост, эскорт барона направился прямиком к центру лагеря. Юрта Унгерна, по своему виду отличалась от остальных юрт только присутствием возле нее белого знамени с изображением летящего кречета. Таким согласно легендам было знамя Чингисхана, инкарнацией которого объявлял себя барон.

— Знакомьтесь, начальник моего штаба полковник Резухин — представил Унгерн Покровскому появившегося из дверей юрты пожилого военного, так же без погон, как и все офицеры азиатской дивизии барона.

— А это наше последнее офицерское пополнение, капитан Васильчиков, александрон. Прошу любить и жаловать — сказав это, Унгерн соскочил с коня, бросив повод подскочившему казаку — господин капитан вы поступаете в полное распоряжение моего начштаба, а жить будите с поручиком Масловым. Свободны.

Отдав распоряжение, барон кивнул головой офицерам и скрылся в юрте, возле которой стояли два караульных казака.

Офицерский состав дивизии Унгерна был разношерстым, так новый начальник Покровского полковник Резухин не принимал участие в войне, а все это время провел в Средней Азии, в Ташкенте, где находился в свите генерала Куропаткина и отметился энергичным подавлении местного восстания 1916 года.

На всех низших чинов дивизии он смотрел, подобно истинному английскому офицеру на индийских сипаев. Совсем иным было отношение поручиков Маслова и Скакальского, которые в простых солдатах видели в первую очередь своих боевых товарищей, а не подчиненных, что хорошо просматривалось в их поведении к ним.

Сам Покровский старался занять промежуточную позицию, как фронтовик он прекрасно знал, что доверительное отношение к подчиненным это ключ к будущему успеху, но не спешил это демонстрировать, желая осмотреться.

Прошло два дня с момента появления Покровского и в лагерь барона прибыло монгольское пополнение, давно обещанное местными князьями, союзниками Унгерна. Состояло, правда, оно всего из двухсот клинков, но для барона и это было хорошим подарком, поскольку вмести с ними, общая численность его войска стало ровняться почти, что двум тысячам человек.

Заранее предупрежденный о прибытии подкрепления, барон встретил монголов у въезда в лагерь, сидя на белом коне, который по поверьям монголов был конем бога войны. Рядом с ним развевалось белое знамя с кречетом и завязанное по краю девятью узлами хвостиками.

— Все как у Чингисхана — с явно заметным скепсисом прокомментировал коня и знамя находившийся рядом с Покровским полковник Резухин — обожает наш барон потрясать воображения местных туземцев. Сейчас начнется.

И действительно началось. Монгольские всадники выстраивались десятками и в порядке живой очереди подъезжали к Унгерну для принесения личной клятвы на клинке. Дружно взмывали вверх обнаженные сабли степняков, которые затем всадники зажимали ладонью и, держа над холкой коня, громко и четко произносили на родном языке клятву верности своему новому повелителю.

Барон самым внимательным образом вслушивался в слова присяги, и как только воины замолкали, он поднимал правую ладонь и громко говорил по-монгольски: — Вместе и до конца — после чего десятка делала поворот налево и освобождала место новым новобранцам.

Когда все прибывшие всадники принесли клятву верности, громко затрещали церемониальные барабаны и из белой юрты, установленной неподалеку, вышли трое посланцев Богдо-Гэгэна. Старший монах, нес что-то в руках тщательно завернутое в желтую материю, держа таинственный предмет двумя руками. Он остановился перед бароном и почтительно склонил голову. Стоявший справа от него монах, проворно сдернул ткань и все присутствующие, в один голос ахнули. В руках монаха находился стальной меч, рукоять которого была обильно украшена различными самоцветами.

— Великий Богдо-Гэгэн, живой бог монголов, шлет тебе Белый воин своё благословение на свершения славных дел по освобождению нашей страны от ненавистных китайцев. В знак твоей избранности для этого великого дела, он приказал передать в твои руки древнюю реликвию монголов, меч Чингисхана. Владей им Белый воин, и да сбудутся древние предсказания.

Унгерн тронул коня и, подъехав к монахам, одной рукой поднял верх тяжелый меч, который заиграл всеми цветами радуги под лучами осеннего солнца.

— Да будет так! — воскликнул всадник, и многоголосное эхо повторило его слова. — Да будет так! — повторил барон, и вся дивизия дружно отозвалась ему.

— Да будет так! — прокричал Унгерн в третий раз, и в третий раз воины ответили ему.

— Хорошая постановка — снисходительно прокомментировал Резухин — сдается мне, что писал её господин Калиновский. Явно чувствуется его поэтическая рука.

Покровский благоразумно промолчал. Он с интересом наблюдал, как буддийские монахи с двух сторон подхватили под уздцы коня Унгерна и торжественно повели его вдоль монгольских всадников приветствовавшие своего предводителя громкими криками и потрясанием обнаженных сабель. Действие действительно отдавало изрядной долей средневекового ритуала, но было видно, что сам барон и многие воины его дивизии воспринимают всё происходящее в серьез.

Закончив объезд своих новых рекрутов, Унгерн положил меч поперек седла и поднял вверх руку, призывая воинов замолчать.

— Передайте Богдо-Гэгэну мою самую признательность за столь бесценный подарок. Скажите, что Белый воин обязательно прибудет к нему и освободит его из рук богомерзких китайцев. Скоро, очень скоро Монголия станет свободной, и её древняя слава вновь засияет в прежней красе.

— Интересно, помнят ли они эту былую славу или только узнали от просвещенных китайцев? — сардонически хмыкнул Резухин — необъяснимо, но факт, монголы узнали о деяниях Чингиза от китайцев. Мне это господин Калиновский поведал и как не странно я этому верю, хоть ты меня режь.

— Уж много есть чудес на свете, что и не снились нашим мудрецам — ответил Покровский сроками Шекспира, которому стало неудобно быть безмолвным слушателем реплик Резухина.

Тот явно обрадовался возможности развить наметившийся разговор, но в это время к стоявшим в стороне офицерам приблизился Унгерн.

— Господин Васильчиков, не желаете вы стать трехсотенным? — неожиданно спросил барон, остановив своего коня рядом с Покровским.

— В каком смысле господин генерал?

— В самом, что ни на есть прямом смысле, возглавив командование вновь прибывших воинов. В каждой сотне монголов есть свой сотник, ну а вы естественно будете трехсотенным. Ну, как господин капитан или штабная работа вам больше по душе?

— Как прикажите Роман Федорович.

— Я не приказываю, я спрашиваю — произнес Унгерн и в его глазах мелькнул хитрый огонек. Покровский моментально понял, что барон его вновь проверяет, ставя перед выбором места службы. По плану генерала Щукина предполагалось, что мнимый капитан будет помощником начштаба, но Покровский сразу понял, что ничего хорошего он у Резухина не высидит, и принял смелое решение.

— С удовольствием господин генерал — ответил Покровский.

— Тогда знакомьтесь — барон махнул рукой и к нему подлетел молодой монгол в полувоенном френче с кожаной кепкой на голове — это сотник Чойболсан, он понимает по-русски и будет вашим помощником и переводчиком в одном лице.

— Вот твой новый начальник сотник, капитан Васильчиков, но можешь называть его просто, господин капитан — представил Унгерн Покровского монголу, и тот сразу отдал рукой честь — прошу любить и жаловать.

Покровский так же отдал честь своему новому подчиненному, который изо всех сил старался быть невозмутимым, но по глазам было видно, что сотник доволен, признанием русского офицера его равным себе.

На следующий день после прибытия монгольских всадников, Унгерн отдал приказ сворачивать лагерь и двигаться к Хайлару. Это приказание вызвало большое удивление среди воинов дивизии. Никто не мог понять, чем он был вызван, поскольку Хайлар находился несколько в ином направлении, чем Урга, главной цели похода направлении. Все ломали головы и пытались расспросить барона, но тот только холодно переспрашивал ясень ли приказ, после, чего вести расспросы желающих не находилось.

Хайлар встретил приближение баронского воинства перезвоном колоколов местных церквей и огромной шумной толпой высыпавшей навстречу конникам азиатской дивизии Унгерна. Впереди всех двигался закрытый паланкин, который несли четыре китайца. Данное транспортное средство имело светло желтый цвет, что согласно прежним имперским градациям, означало его принадлежность к императорскому дому.

Пройдя некоторое расстояние, носильщики остановились, повинуясь приказу и поставив паланкин на землю, застыли каменными статуями. Покровский с интересом наблюдал за действиями китайцев, но еще больше его поразило поведение Унгерна, который развернул своего коня и, сделав знак конвою следовать за собой, поскакал в направлении паланкина.

Полковник отлично видел, как занавес песочного цвета раскрылся, и из него выскользнула молодая китаянка, одетая в национальное платье. Унгерн, не слезая с лошади, поцеловал ей руку, а затем махнул рукой и казаки конвоя, приветствовали китаянку громким криком. Барон вновь махнул рукой, китаянка скрылась в паланкине и носильщики, проворно развернув его, понесли своего седока обратно в город.

Вскоре все разъяснилось. Китаянка, ехавшая в императорском паланкине действительно занимала его по праву, так как являлась двоюродной сестрой последнего китайского императора Пу И, свергнутого генералами и находившегося под домашним арестом в Пекине. Прошествовав через весь Хайлар, барон вместе с циньской принцессой оказались возле местной церкви, где наконец-то была раскрыта главная интрига дня. Унгерн решил сочетаться браком с беглой принцессой и получил на это согласие её родственников.

Ранее китаянка приняла крещение в Харбине, где получила русское имя Елена Владимировна, в честь иконы владимирской богоматери находившейся в Никольском соборе. Теперь же, в сопровождении маленькой свиты и своей родни принцесса прибыла в Хайлар, для сочетания брачными узами с бароном, что бы вместе с ним участвовать в походе на Ургу. Шаг довольно рискованный, но родственники Елены Владимировны, соглашаясь на столь необычный брак твердо, ставили на барона Унгерна, видимо веря, что его звезда не знает заката.

Во время венчания одному из родственников принцессы стало плохо, или от избытка чувств, или просто подвел живот, но он покинул эту церемонию. Данный случай сыграл свою роль в судьбе Покровского. Когда молодожены покинули церковь и стали садиться на лошадей, вдруг возникла досадная заминка. Китайцы, которых было четверо вместе с принцессой, не хотели ехать, что-то, энергично доказывая Унгеру, который в знак понимания кивал головой. Барон цепким взглядом окинул площадь и, выхватив из общей толпы высокую фигуру Покровского, громко крикнул:

— Господин капитан не желаете присоединиться к нам?

— Почту за честь — произнес тот и быстро подъехал к молодоженам, после чего свадебный кортеж двинулся в сторону лагеря дивизии, который уже был разбит по приказу Унгерна.

Как выяснилось потом, пропавший родственник принцессы нарушил самую чтимую из всех примет у китайцев, уменьшив число эскорта с девяти до восьми. Цифра девять у них была особо почитаема, поскольку сулила успех всем задуманным планам и мероприятиям. Поэтому и так нужен был девятый участник свадебного кортежа, которым по случайности и стал Покровский.

Венчание Унгерна с китайской принцессой вызвало большой отклик не только в Хайларе и Харбине, но и в Дальнем. О ней майор Мацуоки доложил шефу японской разведки в Манчжурии полковнику Доихаре, как о очень важном событии. Доихара входил в ограниченное число лиц привлеченных к составлению секретного меморандума о дальнейших планах японской политики, для недавно вошедшего на хризантемовый трон императора Хирохито.

Этот тщательно составленный и логично обоснованный план развития японского государства, состоял исключительно из агрессивных замыслов по захвату новых территорий жизненно необходимых для дальнейшего существования Японии.

Согласно ему Япония должна продолжить территориальные приобретения, как в южном, так и в северном направлении. Здесь японским приоритетом был северная половина Сахалина, Камчатка, русское Приморье, а так же все побережье Охотского моря и Командорские острова. Вместе с этим, как территории японского интереса были обозначены Гавайи, Алеутские острова и Аляска, земли, находившиеся под юрисдикцией США и не имеющих статуса полноправного штата.

В южном направлении японскими должны были стать Тайвань, Филиппины, Вьетнам, Индонезия, Сингапур, Соломоновы острова и Новая Каледония. Так же зоной японских интересов была обозначена Таиланд, Бирма, Цейлон и Индия.

Первым пунктом этой обширной программы завоевания стоял Китай, с территории которого потомки великой богини солнца Аматерасу должны были начать своё торжественное движение в разные стороны света. Первой же целью японских милитаристов были выбраны южная Манчжурия, которая должна была стать независимым государством с прояпонской ориентацией.

Пока там хозяйничал генерал Чжан Цзолинь, имевшие агрессивные планы по захвату Пекина, свержение Сунь Ятсена и захвату центральной власти в стране. Опираясь на тайную помощь Японии, генерал энергично набирал новые полки для противостояния другим конкурентам из числа бэйянских ястребов окрепших после смерти их лидера, самопровозглашенного императора Юань Шикая.

Таковы были планы японских милитаристов, которых активно поддерживали члены императорского дома во главе с принцем Коноэ, оказывающие всестороннее давление на божественного микадо, который колебался и не торопился безоговорочно поддерживать их сторону. Данная позиция сто двадцать четвертого обладателя хризантемного трона была обусловлена не стольким врожденным чувством миролюбия по отношению к своим подданным и соседям, сколько ничуть не меньшим давлением на императора со стороны сторонников партии мира, которые призывали к укреплению позиции империи исключительно мирным, экономическим путем, растянутого на несколько десятилетий вперед. Банкиры и промышленники просили у Хирохито время для своих свершений, тогда как военная партия была готова достичь заветной цели, гораздо быстрее.

Зажатый с двух сторон силой денег и штыков, молодой Хирохито избрал самую мудрую тактику ничего не делания. Он подобно мудрой обезьяне, предпочел сидеть на дереве и смотреть вниз, наблюдая сверху за схваткой тигра и медведя, в ожидании, когда смертельная схватка закончиться, и оба противника уничтожат друг друга. Поэтому Хирохито не торопился, открыто поддержать ту или иную сторону, поощряя противников к более энергичным действиям своим вниманием того или иного проекта развития страны.

Полковник Доихара был не только глазами и ушами японской армии на Квантунском полуострове. Сидя в Дальнем он держал в руках множество невидимых нитей, с помощью которых пункты секретного меморандума должны были стать реальностью.

— Не ожидал такой прыти от барона Унгерна. Его женитьба на принцессе довольно неожиданный и неординарный шаг, который вполне может спутать нам карты. Что это Мацуоки ловкий ход русских или каприз судьбы? — спросил Доихара, едва только майор закончил свой доклад о положении в Манчжурии.

— Скорее стечение общих интересов господин полковник. Эта женитьба приносит выгоду, как китайским родственникам этой несчастной девушки, так и буддистскому фанатику возомнившего себя новым Чингисханом. Выгода, явная выгода и корысть, если учитывать, что родственники жены Унгера имеют недвижимость в Монголии, конфискованную генералом Сюй-Шучжэном — почтительно ответил Мацуоки своему могущественному шефу.

— И вы полностью отрицаете присутствие русской разведки за спиной Унгерна? Ведь его женитьба открывает русским широкие возможности для большой игры на нашем поле. Отныне Унгер помет теоретически претендовать на трон богдыхана, а это очень серьезная угроза всем нашим планам в Китае — полковник внимательно посмотрел острым взглядом на своего собеседника. Он очень ценил в Мацуоки ум и сообразительность, ради которой и сделал его своим помощником, добившись присвоения ему звания майора, в обход других работников своего шпионского аппарата.

— Вы сказали теоретически господин полковник, и я полностью с вами согласен. Что бы стать монгольским Цаган-Бурханом или претендентом на трон богдыхана, Унгеру нужно разгромить китайские войска в Монголии и взять Пекин, а с его войском в две тысячи человек это невозможно, согласитесь со мной.

— Да это так, но если большинство монголов встанет под его знамя?

— Даже если вся Монголия встанет под знамя Унгерна, это будет только плохо вооруженная толпа, которую китайцы всегда смогут разогнать при помощи пулеметов и пушек. Сейчас в распоряжении Сун Ятсена тридцать тысяч хорошо вооруженных солдат под командованием генерала Фэн Дзю, а это очень опытный полководец.

Доихара чуть склонил голову, не торопясь признавать убедительность доводов Мацуоки.

— Значит, вы не видите присутствие русской руки в действиях Унгерна?

— Нет, господин полковник. Наши источники по ту сторону Амура, в один голос характеризуют Унгера как человек помешенного на буддизме, с помощью, которого он намерен возродить древнюю империю монголов, отведя себе роль живого бога войны. Ни больше и ни меньше.

Вся его военная авантюра, начатая вместе с атаманом Семеновым, разворачивалась на наших глазах и под полным нашим контролем. Унгерн сам лично комплектовал состав своей дивизии, начиная от солдат и заканчивая офицерами. Будь русские заинтересованы в его действиях, он бы набрал своих волонтеров гораздо быстрее и в больших количествах. Хотя бы пять тысяч.

Доихара молчал и майор Мацуоки хорошо знающий все привычки своего начальника продолжал.

— Барон очень стеснен в средствах и существует полностью на помощи со стороны. Мы тщательно следили за всеми денежными поступлениями в казну барона, но ничего подозрительное не обнаружили. Последнее денежное поступление в размере пяти тысяч рублей, было от атамана Калмыкова. Он действительно собрал их у своих казаков и передал барону через офицера, капитана Васильчикова.

— Узнали, что-либо поподробнее о нём — живо спросил полковник и в его глаза вспыхнул охотничий интерес.

— Увы, нет господин полковник. Он точно прибыл с запада, никто из местных русских офицеров его не знает. Он какой-то дальний родственник атамана Калмыкова. Мы пытаемся уточнить, но пока безрезультатно. Главная причина, серьезно затрудняющая нашу работу, это большое количество русских офицеров демобилизованных из армии. Многие из них получили свои чины во время войны, и это откладывает подтверждение личности капитана на долгое время. Работа наших агентов в окружении атамана Калмыкова так же не дает пока результатов.

— Понятно — бросил Доихара знавший как трудно работать с уссурийскими казаками, которые понесли в прошлой войне ощутимые потери и особенно не любивших японцев — что сообщает наш источник в свите Унгерна.

— Васильчиков, несомненно, строевой офицер, господин полковник, а не сотрудник разведки, тайно внедренный в штаб Унгерна. Федор Федорович полностью ручается за это, и я думаю, что его слову можно верить. Ничем себя не проявил, отказался от места в штабе барона, променяв его на командование сотней монголов приведенных барону монгольскими князьями.

Обобщая все эти сведения можно предположить, что он не призывник, за время войны не сделал большой карьеры и, получив лишь штаб-офицерский чин, сильно пострадал от поведенной демобилизации. Не имея мирной профессии, по протекции Калмыкова он примкнул к барону в поисках своего места под солнцем. Таково мнение Федора Федоровича и я согласен с ним.

— Вы доверяете ему майор?

— Не в полной мере, господин полковник. Зная его тайную сторону, не удивлюсь, если узнаю, что такой человек как он работает ещё на англичан или янки.

Доихара чуть заметно улыбнулся, мнение подчиненного полностью совпадало с его собственным мнением.

— Вот поэтому любое движение вокруг опустевшего престола богдыхана меня очень тревожит Мацуоки, пусть даже в виде простого стечения обстоятельств. На кону очень большие ставки майор и мы никак не можем проиграть. Никак — жестко подчеркнул Доихара и, услышав эти слова, Мацуоки моментально подобрался и вытянулся, словно был на официальном приеме. Он хорошо знал своего шефа, который никогда не бросал слова попусту.

— Может быть, я дую на воду, ожегшись на молоке, но женитьба барона Унгерна мне совершенно не нравиться. Поэтому нам следует предпринять ответный шаг в отношении нашего главного китайского козыря Пу И.. Его пребывание под домашним арестом в Пекине слишком затянулось, и настала пора последнему богдыхану перебраться под крышу нашей миссии.

Пусть наши люди любыми средствами убедят наследника престола в необходимости этого шага. Сейчас на юге Китая идет усиление власти генерала Чан Кайши, который крайне негативно относиться к императорской власти, объявив о необходимости уничтожения всего дома Цинь. Пусть используют эту угрозу для сговорчивости богдыхана, говоря, что за его спиной стоит Сунн Ятсен.

— Будет исполнено господин полковник. Разрешите идти.

— Идите Мацуоки и не забывайте, что за результатом этой операции наблюдает сам принц Коноэ.

От такого громкого имени майор вытянулся еще больше и, идя спиной к двери, быстро покинул кабинет Доихары. Полковник любил держать своих подчиненных в тонусе, считая, что это значительно повышает их работоспособность.

Женитьба Унгерна не ускользнула и от всевидящего ока британской миссии находящейся в Пекине. Бригадный генерал Брукс с интересом прочитал донесение своего агента из Харбина о действиях отставного русского генерал-майора имеющего большие связи среди буддистов и обещавшего военную помощь Богдо-Гэгэну, арестованного китайцами.

— Что вы обо всем этом думаете Перкенс? — спросил Брукс своего помощника проведшего в Китае целых шесть лет в отличие от самого Брукса, занявшего пост главы британской миссии всего четыре месяца назад.

— Барон Унгерн и ранее был известен как странный человек, помешанный на буддизме. Его женитьба на китаянке новое подтверждение этому.

— Не надо недооценивать врага Перкенс. Мы проглядели Юрия Рериха и жестоко поплатились за это, потеряв Тибет. А ведь могли лишиться и Индии, останься он жив. Я считаю, что барон Унгерн это новая хитрая акция русских против наших интересов в Китае.

— Вполне возможно сэр — быстро согласился с мнением шефа подчиненный — но хочу заметить, что в отличие от Юрия Рериха, эта акция очень плохо подготовлена и больше всего похожа на чистокровную авантюру, чем хорошо продуманные действия.

— Что вы имеете в виду? — недовольно пробурчал Брукс — ваши аргументы.

— У барона Унгерна всего около двух тысяч человек, это подтвердил наш агент в Харбине. Главная цель его похода Урга, где расположен 12 тысячный китайский гарнизон. Согласитесь, что сражаться против врага имеющего шестикратное превосходство над тобой это авантюра. Кроме того, в случаи угрозы китайцы мобилизуют своих соотечественников проживающих в Урге, а это никак не менее пяти тысяч человек, оружия для этой акции у них хватит.

— Ну а если вопреки вашим прогнозам Унгерн одержит победу — продолжал не сдаваться Брукс — что тогда?

— Если все же вопреки здравому смыслу и логике — невзначай подчеркнул Перкенс — барон одержит победу, мы получим нового царька на троне страны давно входящей в сферу влияния России согласно секретному протоколу 1907 года.

— Но, женившись на принцессе, он получает право на императорский престол?! Вы не учитываете такую возможность.

— Вполне учитываю сэр, но для занятия престола Унгерну придется разгромить бэйянских ястребов и в первую очередь Чжан Цзолиня и Сунн Ятсена, а это гражданская война. Русские сейчас не могут позволить себе такой роскоши, поскольку за Чжан Цзолинем стоят японцы, а к новой войне господин Алексеев сейчас не готов. Как в прочем и все остальные участники Антанты за исключением Японии.

— Да, в ваших рассуждениях, безусловно, есть, доля истинны Перкенс, но все же подготовьте большую шифровку в Лондон с вашими аргументами.

— За вашей подписью сэр?

— Да за моей подписью Перкенс, за моей подписью — холодно произнес Брукс. Заняв место главы британской мисси благодаря своим связям, генерал основательно потеснил на задний план Перкенса, который сам давно стремился занять этот важный и ответственный пост.

Пока все заинтересованные стороны увлеченно обсуждали женитьбу Унгерна на китаянке, сам виновник этого переполоха уже стремительно продвигался к русской границе, что бы перейдя её, вторгнуться на территорию Монголии со стороны Забайкалья. Это был самый безопасный путь к Урге, позволявший барону выйти к своей цели без лишних потерь личного состава, которые были бы в его войске, решись он двигаться к Урге напрямую, через пустынные пески Монголии. Отправляясь в рискованное предприятие, барон очень дорожил каждый своим человеком.

Пока господин Покровский тянул лямку кондотьера, в условиях куда более комфортных и привлекательных, знаменитый революционер Камо, с удовольствием пил свой утренний кофе и изучал, свежую прессу, специально доставленную в асьенду сеньора Гусмана из Манагуа, столицы Никарагуа.

Благополучно покинув борт немецкого дирижабля на крохотной площадке посреди джунглей Центральной Америки, Камо вместе с экипажем воздушного корабля обосновался в поместье тайного агента германской разведки в Никарагуа. Сеньор Гусман за восемь лет пребывания здесь успешно натурализировался, женился и обзавелся массой нужными и влиятельными знакомыми. Теперь с помощью их, сеньор Гусман и собирался достать для беглецов надежные паспорта, с помощью которых они смогли бы вернуться в Германию.

Направив опустевший дирижабль в сторону Тихого океана, беглецы надеялись, что надолго обезопасили себя от возможной погони и поисков их со стороны янки, которым причинили столько беспокойства и горя. Камо несколько раз заводил разговор с фон Шреком о необходимости как можно быстрее покинуть гостеприимную виллу и окончательно сбить со своего следа ищеек. Он лучше других знал, что жаждущие возмездия янки ещё не скоро откажутся от поиска ненавистного дирижабля.

Читая привозимую из Манагуа прессу, Камо внимательно следил за событиями в Техасе и самой Мексике, в душе хваля себя за прозорливый уход с большой сцены. Наведя порядок на своей территории, американцы вторглись на север Мексики и полностью уничтожили остатки революционного движения Вильи и Сапаты. Президент Карранса только приветствовал подобную помощь северного соседа в наведении конституционного порядка в его стране.

Узнав от пленных революционеров о бегстве немецкого дирижабля, американцы начали розыски фон Шрека и его команды, объявив их беглыми военными преступниками. Самым логичным путем следователи из ФБР посчитали Карибский маршрут, тем более что поступили сведения о наличии тайной германской базы на одном из необитаемых островков Багамского архипелага.

Местные жители видели, как к нему подлетал для дозаправки германских дирижаблей бомбивших столицу Америки. Американцы спешно перебросили на Кубу и Гаити свои военные подразделения для поимки бежавшего из Эль-Пасо фон Шрека, но результатов пока не было. За голову немцев была обещана большая награда, однако и это никак не способствовало их поимки.

Камо понимал, что рано или поздно, но американцы откажутся от Карибского варианта и займутся другими направлениями, очертив по карте радиус возможного полета воздушного корабля. И вот тогда, новость о появление на асьенде большого количества белых людей не говорящих по-испански, может привлечь внимание персонала американского посольства в Манагуа. Подталкиваемый фон Шреком сеньор Гусман конечно активно занимался решением документов, но сразу легализировать всю команду дирижабля было не реально. Старый подпольщик с пониманием слушал оправдательные речи сеньора Гусмана, но сам потихоньку готовил личные пути отхода.

Ожидаемая Камо трагедия случилась в июле месяце, за несколько дней до получения паспортов. Так и осталось тайной, кто выдал гостей дона Гусмана, но для их захвата госдепартамент, специально перебросив из Доминиканской республики двести человек морских пехотинцев.

По иронии судьбы, большая часть экипажа дирижабля была захвачена в деревне, что располагалась в четырех километрах от асьенды синьора Гусмана. Отправившись поразвлечься на местном празднике в честь Марии Гваделупской, разгулявшиеся немцы были взяты, что называется теплыми. Никто из них не смог оказать никакого сопротивления из-за обильно выпитой местной пульке. Быстро проведя допрос, янки выяснили, что в асьенде Гусмана находятся всего четыре человека; командир дирижабля фон Шрек со своим помощником и двое его мексиканских товарищей.

Обрадованный достигнутым успехом, руководивший операцией майор Карстен, решил выделить на захват беглых преступников пятидесяти всадников. Казалось, что все шло прекрасно, однако насмешливая судьба, сдавшая американцам хорошую карту, сразу положила в прикуп Камо парочку козырей, тем самым, уровняв их возможности.

Пока раззадоренный своим успехом, майор Карстен вел допрос пленных, в сторону асьенды ускакал староста этой деревни, у которого с гринго были свои старые счеты. Нещадно нахлестывая плетью своего коня, он словно на крыльях прилетел всю дорогу до асьенды с печальной вестью о пленении друзей сеньора Гусмана. Именно благодаря этому поступку, фон Шрек и Камо не были захвачены врасплох. К глубокому удивлению старосты, они не бросились спешно седлать коней, а неторопливо стали готовиться к встрече с гринго.

Когда кавалькада всадников в синих мундирах появилась на подступах к асьенде, то застали там мирную картину. Ворота хозяйского дома были широко распахнуты, словно ожидали дорогих гостей, а на открытой балюстраде господского дома играл патефон. Ах, если бы синие кавалеристы знали, что их собирается встречать сама Фрэнки Майена, засевшая на втором этаже усадьбы, они были бы куда более осторожными. Однако это было им совершенно неведомо и поэтому, бравые кавалеристы с радостным криком ворвались во внутренний двор асьенды, усыпанный желтым песком.

Удобно сидевшая на кожаном кресле треноги станкового пулемета снятого в свое время с дирижабля, Фрэнки Майена, хладнокровно смотрела на всадников сквозь прицел, выжидая момента, когда они пересекут невидимую точку невозвращения.

Звонкая пулеметная очередь, выбив оконное стекло, хлестко ударила по плотным рядам ворвавшихся в асьенду всадников. Вслед за этим, к громкой трели пулемета присоединились винтовочные выстрелы с разных углов открытой террасы. Американцы опомниться не успели, как первые десять человек уже лежали на земле, окропляя золотистый песок алой кровью. Громко кричали люди, звонко ржали раненые лошади, а хищно оскалившаяся пулеметчица, неутомимо прошивала свинцовыми очередями мечущихся кавалеристов.

Напуганные грохочущей смертью и видом своих погибших товарищей, американские пехотинцы разом побросали коней и бросились врассыпную, ища спасительное укрытие от пуль Майены, но таких мест было очень мало. И потому, славные сыны дяди Сэма устилали двор асьенды своими телами, едва успев сделать ответный выстрел по врагу.

Когда губительный огонь пулемета наконец-то умолк, больше половины отряда синих мундиров осталось лежать перед домом. Первый раунд боя был за Камо, но на этом его везение закончилось.

Командовавший отрядом капитан Кук, был старым воякой и не потерял голову от неожиданной встречи с грохочущей смертью. Укрывшись за углом каменного амбара, он громким уверенным голосом отдавал приказы своим солдатам, вселяя в их сердца уверенность и изгоняя страх и робость перед врагом, чью численность капитан быстро определил. Имея под своим командованием девятнадцать солдат, Кук посчитал для себя большим позором отступить перед малочисленным противником. Да и как можно было отступать, когда кровь погибших товарищей требовала немедленного отмщения.

Быстро оценил обстановку и дав время своим солдатам прийти в себя, Кук решил атаковать усадьбу со стороны амбара, бывшего прекрасным укрытием от пуль безжалостной Фрэнки Майены. Повинуясь приказу капитана, солдаты оставляли свои укрытия и мелкими перебежками сосредотачивались за крепкими стенами амбара, от переднего угла которого до усадьбы было несколько десятков шагов.

Действия американцев не ускользнули от внимания защитников усадьбы. Они сразу поняли замысел Кука и в рядах маленького гарнизона, произошла рекогносцировка. Так как угол амбара находился в "мертвой зоне" для пулемета, Майена оставила свой пост и присоединилась к Камо.

Едва только последний пехотинец присоединился к общей массе солдат укрывшихся за кирпичными стенами амбара, как капитан приказал готовиться к решающему броску. Кук очень спешил, опасаясь, что немцы успеют перенести пулемет на нижний этаж, что сильно осложнило бы их атаку на усадьбу. Выплюнув кусок табака, что он все это время энергично жевал, капитан набрал полную грудь воздуха и громко выкрикнул: — Вперед!!!

Торопливо выбрасывая короткие сильные ноги, Кук бежал в первых рядах, яростно сжимая рукоятку своего кольта. Пересекая открытое пространство до ступеней террасы, капитан радостно отметил, что огонь из автоматических винтовок, велся только из двух мест, из дверей дома и каменного парапета веранды. Огонь по американцам был очень интенсивен. Несколько солдат, погибло от пуль фон Шрека и его товарища, но уже ничто не могло остановить наступающий порыв синих мундиров, под командованием бравого капитана.

— За мной ребята! Их мало!!! — выкрикнул своим солдатам Кук, и непрерывно стреляя из пистолета по засевшему на веранде противнику, бросился к лестнице. До её каменных ступеней оставалось менее десяти шагов, когда что-то неожиданно с силой ударило в правый бок капитана и к своему полному удивлению, он безвольной куклой покатился прочь от дома. Единственное, что он успел заметить в эти секунды, так это как немец, по которому он стрелял на бегу, вдруг уткнулся головой в каменный парапет и выскользнувшая из его рук винтовка, упала на клумбу с петуниями.

Увлекшись атакой, капитан совершенно упустил из вида два боковых окна, за которыми притаились Камо и Майена. Подпустив атакующего врага поближе, они забросали американцев ручными гранатами, коих у немцев было в большом количестве. Сильные взрывы гранат разметали бегущих в атаку солдат в разные стороны, а тех, кто уцелел от осколков, добили защитники усадьбы.

— Барон надо уходить — крикнул немцу Камо, едва стало ясно, что победа одержана полностью, но тот не слышал слов кавказца, прискорбно стоя на колене возле тела, сраженного Куком своего помощника.

— Пауль, Пауль! — с горечью в голосе выкрикивал он имя убитого то, гладя товарища по светлой голове то, начиная трясти его обмякшее тело.

— Ладно, пусть утешается, а мы пока нанесем визит к господину Гусману — сказал Камо Фрэнки, и они устремились к дверям спальни, за которыми на время боя, укрылись хозяева асьенды. С легкостью былого экспроприатора, Камо вытащил из сейфа хозяина дома кожаный дорожный саквояж, в котором находилась вся походная касса немецкого дирижабля. Вместе с этим кавказец забрал и документы самого хозяина и его досточтимой супруги, посчитав, что в сложившихся обстоятельствах они им будут гораздо нужнее. Естественно под угрозой дула пистолета дон Гусман и не думал возражать против подобного несправедливого дележа его имущества непрошенными гостями.

Едва Камо облегчил хозяйский сейф, как на дворе стали раздаваться методичные пистолетные выстрелы. Выглянув во двор, Камо увидел, как фон Шрек разъяренный гибелью своего помощника, из маузера добивал раненых американских солдат. Видя агрессивное состояние барона, Камо и Майена не рискнули останавливать его и, оставив гневного мстителя одного, отправившись на конюшню седлать для бегства лошадей.

Когда все было уже почти готово, чуткое ухо Майены уловило два выстрела почти слившиеся воедино. Оставив Камо одного, американка поспешила на двор асьенды и застала ужасную картину. Фон Шрек стоя на коленях и, держась за простреленную грудь, всаживал из маузера в лежащее перед ним неподвижное тело пехотинца, пулю, одну за другой. Фрэнки рискнула приблизиться к барону, только когда в его пистолете закончились патроны и раздосадованный немец, из последних сил швырнул бесполезный пистолет в обезображенную выстрелами голову американца.

Из-за клокочущего хрипа в груди, немец не мог казать ни слово, но Фрэнки и так все было ясно. Увлекшись добиванием раненых, фон Шрек не заметил одного из них, который успел выстрелить ему в спину из своего карабина, полностью разворотив грудь немцу. Агония барона была короткой, выплюнув из легких густой темный сгусток, фон Шрек рухнул лицом вниз, смешав свою кровь, с кровью своих врагов. Когда подбежал Камо, все было кончено. Кавказец аккуратно перевернул тело на спину и закрыл глаза барону.

Прибывшие через два часа на асьенду майор Карстен, застал в ней только трупы своих товарищей и причитающего о своих убытках хозяина. Дон Гусман живо описал всю трагическую картину взятие его в заложники проклятыми пришельцами, но при этом не позабыл указать совершенно иное направление, куда скрылись Камо и Майена. Причина подобного поведения была очень проста. Дон Гусман не хотел, что бы эта парочка попала в руки американцев и рассказала о его истинной роли в этих событиях.

Возможно, благодаря этому обману или нерасторопности американцев, но беглецы смогли благополучно достичь границы, с Коста-Рикой предъявив пограничникам бумаги сеньора Гусмана и благополучно перешли границу не вызвав ни единого подозрения. Не останавливаясь на достигнутом результате, Камо со спутницей проследовал в Панаму, а оттуда в Колумбию, где им было легко затеряться, особенно при наличии хорошей суммы денег. Судьба сладкой парочки сделала новый оборот.

Документы того времени.

Из докладной записки русского Адмиралтейства "О перспективах развитии океанского флота России" Верховному правителю России от 1 июля 1919 года.

Адмиралтейство полностью согласно с вашим предложением о необходимости развития двух новых флотов России с постоянным местом приписки в Мурманске и Владивостоке. В настоящий момент в состав Северной флотилии базирующейся в Мурманске входят следующие корабли: броненосец "Чесма", крейсера "Аскольд" и "Варяг". Миноносцы "Властный", "Капитан Юрасовский", "Бесшумный", "Бесстрашный" и "Лейтенант Сергеев", а так же 14 тральщиков. Кроме этого имеется специальная ледокольная флотилия, состоящая из ледоколов "Святогор", "Князь Пожарский", "Кузьма Минин", "Александр Невский", "Канада", вместе с пятью ледокольными пароходами малого тоннажа. Из вспомогательных судов, во флотилии числиться посыльные суда "Колгуев", "Ярославна", "Гориславна", " Рассвет", "Восход" и "Порыв". В состав Северной флотилии входят так же четыре подводные лодки, которые не принимали участие в боевых действиях из-за частых поломок и проблем с экипажем.

Из числа больших кораблей, на данный момент в боевой готовности находиться только крейсер "Аскольд". Броненосец "Чесма" в виду изношенности механизма и частых поломок, может быть использован только как плавучая батарея. Легкий крейсер "Варяг" заканчивает ремонт ходовой части в Англии и его прибытие ожидается в августе месяце.

Численный состав нашего Тихоокеанского соединения кораблей, следующий. После расформирования Владивостокского отряда крейсеров и перевод их на Балтику, во Владивостоке находиться отряд ледокольных судов в составе "Ильи Муромца", "Аякс", "Охота", "Надежный" и трёх канонерских лодок "Магнит", "Фортуна" и "Ставрополь".

С целью усиления численного состава будущих флотов, адмиралтейство рекомендует перевод в Мурманск двух броненосцев из состава Балтийского флота, "Андрея Первозванного" и "Павла I", вместе с эсминцами "Бравый" и "Бурный". Учитывая, что в составе этого океанского флота будут присутствовать авианесущие корабли, адмиралтейство рекомендует назначить на должность командующего этим соединением адмирала Михаила Беренса.

В виду того, что черноморские проливы полностью переходят под наш контроль, адмиралтейство видит возможным перебросить во Владивосток часть сил Черноморского флота, так как главным флотом нашего южного направления становиться Средиземноморский флот. В первую очередь это старые броненосцы "Синоп", "Пантелеймон", "Георгий Победоносец", "Три Святителя" и "Ростислав" вместе с отрядом миноносцев. Однако, учитывая изношенность механизмов и дальность пути, вопрос об этом остается открытым, как и кандидатура командующего. Так же изучается вопрос о направлении во Владивосток трофейного линкора "Принц Ойген."

Учитывая важность южного направления в противостоянии нашим потенциальным соперникам Англии и Франции, адмиралтейство считает более широко рассмотреть вопрос о создании океанских флотов и предлагает выделить создать ещё одну боевую единицу, Индийскую флотилию с местом базирования в персидском порту Бендер, куда можно направить несколько канонерских лодок из состава Черноморского флота...

Резолюция Алексеева: Согласен.

Из секретной записки секретаря личной канцелярии Верховного правителя России Сталина председателю специальной комиссии Кржижановскому Г.М. от 12 июля 1919 года

Ваше предложение о выделении трех первичных направлений ближайшего строительства в России считаю верным. Полностью согласен с тем, что в первую очередь нужно создавать промышленные центры в районах Донбасса, Запорожья и Южного Урала. Составьте предварительные сметы на строительства с тем расчетом, что бы можно было начать в первой половине следующего года.

И.В. Сталин.

Из секретной записки секретаря личной канцелярии Верховного правителя России Сталина председателю специальной финансовой комиссии Звереву от 12июля 1919 года.

Необходимо подготовить докладную записку на имя Верховного правителя, с целью обоснования необходимости проведения финансовой реформы. Возьмите за образец докладную записку прошлого года, подготовленную для генерала Корнилова. Основная ваша задача убедительно доказать необходимость проведения этого очень непопулярного для некоторых кругов шага. Кроме этого нужно грамотно и толково обосновать причины введения государственной монополии на внешнюю торговлю зерном, как вынужденную меру защиты в качестве сохранения и пополнения золотого запаса страны.

Срок исполнения неделя.

Сталин.

Из секретной записки секретаря личной канцелярии Верховного правителя России Сталина председателю ВЧК Дзержинскому от 12 июля 1919 года

Дорогой Феликс. Необходимо провести в Москве несколько громких показательных процессов связанных с финансовыми преступлениями крупных фабрикантов и землевладельцев. Всё это необходимо устроить до сентября месяца, когда Алексеев намеревается объявить наш земельный манифест.

Сталин.

Глава V. Из жизни кондотьеров (продолжение).

Бывший полковник русской армии, а ныне трёхсотенный Азиатской дивизии барона Унгерна, господин Покровский внимательно рассматривал в бинокль раскинувшуюся перед ним столицу Монголии Ургу. Холодный ноябрьский ветер тянул по земле легкой снежной поземкой, словно пытаясь, замести следы былого штурма. Выйдя к Урге после долгого марша, барон решил использовать фактор внезапности и атаковать город, с ходу не дожидаясь подхода отставшей артиллерии. Развернув основные силы своего воинства в боевой порядок, барон ринулся в атаку, скача в его первых рядах. Одетый в желтый халат с русскими погонами генерал-майора, Унгерн был прекрасно виден на сером фоне остальных движущихся всадников.

Возможно, сама идея мгновенной атаки на Ургу была и неплоха, но гамины (солдаты республиканской армии) генерала Суй Шучженя, ждали появление барона, заботливо отрыв несколько рядов окопов на северных подходах к городу. Туда же они перебросили большую часть имеющихся пушек и пулеметов. Не заметь дозорные китайцев приближение дивизии Унгерна к Урге, атака кавалеристов вполне могла увенчаться успехом, но фортуна отвернула от барона свой лучезарный лик. Сильным пулеметным огнём передние ряды атакующих были скошены в течение трех— четырех минут, образовав перед китайскими позициями завалы из людских и лошадиных тел.

Столкнувшись со столь сильным сопротивлением противника, подкрепленного густым ружейным огнем кавалеристы, вынуждены были развернуть своих коней, и устремились прочь от губительного огня гаминов.

Во время этой атаки барону просто повезло. Он скакал на правом фланге конной лавы, и против него было всего один пулемет, который от неопытности расчета бил короткими очередями и не смог заставить атакующих монголов повернуть назад.

Засевшие в окопах китайские пехотинцы открыли беспорядочную стрельбу по желтому халату, но к их огромному ужасу пули не брали этого человека. Рядом с ним от выстрелов гаминов один за другим падали лошади и всадники, однако сам барон стремительно приближался к линии обороны противника, ведя за собой поредевшие ряды кавалеристов.

Птицей, перелетев через проволочное заграждение, Унгерн сразу устремился к пулеметному гнезду, яростно вращая в руке обнаженную шашку и гортанно крича свою победную песнь мстителя. Увидев живое воплощение монгольского Махагалы, китайцы с ужасом уткнулись в землю, стараясь спрятаться в ней от стального клинка всадника в желтом халате, но все было напрасно. Дважды просвистел в воздухе смертоносное лезвие, и две головы откатились в сторону, окропляя белый снег алой кровью.

Видя отчаянное положение своего воинства, барон молниеносно спрыгнул с коня и, схватив пулемет, ударил по стоявшим в окопе китайским солдатам, не ожидавшим от него такой прыти. Уперев тяжелый "Льюис" в бедро, длинными очередями Унгерн за считанные минуты перестрелял опешивших гаминов и, не теряя ни секунды времени, перенес свой огонь в глубь вражеских позиций.

Казалось, что судьба начинает улыбаться храбрецу, увидев, что огонь вражеских пулеметов стал слабее, монголы вновь устремились в атаку, но в это время по всадникам Унгерна ударила артиллерия гаминов, унося с каждым взрывом снаряда по пять-десять человек.

Рядом с самим Унгерном так же стали рваться вражеские снаряды и обеспокоенный ординарец, державший под уздцы лошадей громко выкрикнул: — Ваше превосходительство уходить надо! Барон гневно метнул на него яростный взгляд, но взметнувшийся рядом разрыв снаряда полностью подтвердил правоту его слов. Стоявший во весь рост ординарец рухнул на землю сраженный осколком, но повод из рук не выпустил и тем самым сохранил командиру возможность к отступлению. Сейчас же к телу подскочили два личных телохранителя барона и перехватили поводья из ослабевающих рук. Унгерн не стал дожидаться продолжения обстрела. Было ясно, что китайцы пристрелялись, и дальнейшее пребывание здесь становилось опасным. Подложив под пулемет гранату, барон вскочил в седло и уже через минуту скакал прочь от непокоренной Урги.

В результате неудачного штурма, дивизия Унгерна потеряла убитыми и ранеными свыше двести пятидесяти человек, что было очень ощутимым уроном для двух тысячной армии монгольского освободителя. После столь внушительной потери, барон к удивлению засевших в Угре китайцев не отступил, а приказал стать лагерем возле Богдо-улы, священной горе вблизи монгольской столицы. Не желая признавать своего поражения, Унгерн разослал по всем вблизи лежавшим монастырям и стойбищам монголов гонцов с требованием вести его армии продовольствие и новых воинов.

Покровский не участвовал в этом штурме, поскольку во время одного из переходов простыл и по предписанию врача, в это время находился в обозе. Едва болезнь отступила, он вместе с ординарцем Ерофеевым отправился посмотреть китайские позиции, желая составить личное представление о силе врага.

— Любуетесь видами Урги, господин капитан? — неожиданно рядом раздался голос барона Унгерна. Полковник опустил бинокль и внимательно посмотрел на своего командира. Очень неординарным человеком показался ему собеседник, за всё то время пока Азиатская дивизия совершала переход от Акши до Урги. Такого командира, Покровский не видел за все годы своей службы, как до войны, так и после. Барон проявлял фанатичную требовательность ко всем тем, кто согласился следовать за ним в этот поход. Каждое его приказание должно было исполнено точно в срок и без всякой задержки, провинившегося ждало жестокое наказание, самым слабым из которых было двадцать ударов по телу наносимые бамбуковыми палками или шомполами.

Так уже на второй день он приказал повесить двух купцов осмелившихся поставить дивизии некачественный провиант. Несмотря на мольбы и предложения откупиться деньгами, оба были повешены в назидание всем остальным торговцам, рискнувших идти вместе с бароном в надежде получить хороший куш в Урге. Та же судьба постигла несколько человек уличенных в саботаже и не исполнивших в точности приказы барона.

И одновременно Унгерн демонстрировал удивительную простоту общения с любым участником похода, будь то простой казак или офицер, русский или монгол. Каждый мог обратиться к нему с просьбой о помощи, и каждый её получал, если, по мнению барона, она ему была нужна.

— Да, Роман Федорович. Обозреваю фортификацию противника — ответил Покровский, удивляясь, как это Унгерн смог так незаметно приблизиться к нему. Впрочем, зная, о его странствиях в одиночку по тайге, этому можно было не удивляться.

— И каково ваше мнение?

— Учитывая численность наших сил то, скорее всего взятие Ургы может затянуться на неопределенное время.

— Выражаетесь, господин Васильчиков как прирожденный штабной, общо и обтекаемо. И где вы только научились этому академизму? — хмыкнул барон и прильнул к окулярам своего бинокля висевшего на груди — ну, а каковы наши шансы с точки зрения простого капитана пехоты?

— Простому капитану трудно судить господин генерал, не имея данных о численности противника — буркнул Покровский, задетый за живое.

— У противника двенадцать тысяч человек, плюс три тысячи поставленных под ружьё местных китайцев, плюс четыре полевые батареи. О наличии пулеметов вы уже догадались. Извольте решить задачу.

— Откуда такие точные сведения господин генерал?

— Мои монгольские шпионы исправно снабжают меня информацией обо всём, что происходит за этими глинобитными стенами. Так каков будет ваш вердикт?

Покровский снова вскинул к глазам бинокль, внимательно созерцая длинную груду приземистых домов, посреди которых словно утесы в море возвышались купола главного монгольского монастыря Индан Тэгчинмир и дворец Богдо-Гэгэна Шаро-орда. Унгерн не торопил своего собеседника с ответом, но при этом не спускал с него хитрого взгляда, человека знающего ответ на все вопросы бытия.

— Если данные разведки верны то, имея семикратное отставание от противника в своей численности идти повторным штурмом на эти укрепления полное смертоубийство.

— И это всё, что вы можете сказать? — с горечью молвил рыжебородый собеседник.

— Смертоубийство, если действовать по шаблону и вновь атаковать в лоб, однако у всякой крепости есть своё слабое место, как говорил Наполеон и я с ним полностью согласен — неторопливо говорил Покровский.

— Это уже лучше капитан, гораздо лучше. И в чем вы видите слабое место Урги?

— Слабое место, я вижу в том, что китайцы, засевшие за её стенами, являются для основного населения города чужаками, захватчиками. И у них есть, постоянна угроза, получить удар в спину от монголов во время штурма. Если ваши разведчики столь свободно курсируют между Ургой и нашим лагерем, то вам не составит большого труда организовать заговор, и совместными усилиями взять город.

— Браво капитан, браво! — воскликнул Унгерн — я право, не ожидал от вас такого поворота мысли, не обижайтесь. Ваш вариант хорош собой и возможно Наполеон так бы и поступил, окажись он на нашем месте. Но, бросая дивизию на повторный штурм, вы тем самым обрекаете часть солдат на гибель, и какие потери будут наши потери, никто не знает.

А ведь нам ещё предстоит сражаться с конным корпусом генерала Бао Линя, находящегося во Внутренней Монголии. И который немедленно бросят на Ургу, как только в Пекине станет известно о падении крепости?

— Падение Урги приведет под наши знамёна многих монголов, которых можно будет вооружить из арсенала крепости. Пополнив ими наши ряды и под прикрытием захваченных пушек, мы сможем отстоять Ургу от конного корпуса Боа Линя — уверенно ответил Покровский, но Унгерн тут же осложнил задачу.

— Ну а если кроме взятия Урги вы собирались идти дальше на юг и понесенные вами потери при штурме и защите города, не позволяют вам сделать это. Что нужно сделать для сохранения своей живой силы?

— Тогда нужно полностью деморализовать китайский гарнизон крепости и заставить его сдаться на милость победителю, но я сразу говорю, что не знаю, как это сделать Роман Федорович.

— Прекрасно капитан! Вы мне начинаете определенно нравиться. Вы прекрасно поняли всю задачу и почти добились правильного ответа. Внести полную ясность вам помешало незнание местной специфики, но это не мешает мне поставить вам четверку с плюсом или пятерку с минусом, как вы сами пожелаете — произнес Унгерн, и при этом, его глаза горели ярким азартным огнём.

— Сейчас моя главная задача деморализовать сидящих в крепости китайцев, которые сами того не подозревая, активно помогают мне в этом. Каждый день они арестовывают, либо творят насилие над монголами, тибетцами или русскими живущими Урге. Вы были правы капитан, говоря о заговоре недовольных, он уже есть и готов вспыхнуть в любой момент по моему приказу. Но мне очень дороги мои люди и поэтому я добьюсь полной капитуляции китайского гарнизона и городских ключей от губернатора Чен И. вот тогда, я сохраню своих солдат и смогу без боязни притворять все дальнейшие планы.

— А как вы собираетесь деморализовать такое огромное войско, Роман Федорович? — с удивлением спросил Покровский, потрясенный замыслами генерала.

— Страхом, господин капитан. Только он за короткое время превращает храбреца в жалкую трясущуюся тварь — ответил Унгерн и, дернув поводья лошади, затрусил прочь от собеседника. Отъехав с десяток шагов, барон неожиданно обернулся и крикнул всё ещё стоявшему Покровскому: — Вы мне в этом можете помочь, господин капитан.

— Почту за честь Роман Федорович! — ответил тот, и Унгерн удовлетворительно кивнув головой, поехал дальше, бросив через плечо: — ловлю на слове. — Чем поверг полковника в полное недоумение.

Так закончилась столь необычная рекогносцировка укреплений Урги господином Покровским, и началось невидимое покорение крепости.

Барон оказался человек дела. С этого дня, все его лазутчики принялись усиленно распространять по городу слухи, о прибытии к стенам Урги нового рыжебородого воителя, ипостаси великого Чингисхана. В этом его полностью признали местные шаманы и в знак этого на священной горе каждую ночь горят костры бога Огдэ. Каждый новый костер в ночи на склонах Богдо-улы, это новый шаман признавший в белом воине ипостась Чингисхана и готов ему служить.

Услышав это, китайские солдаты со страхом и ужасом, каждую ночь из своих окопов и укреплений наблюдали за кострами, загорающимися на склонах горы. Тайные шпионы барона Унгера с фанатичной убежденностью рассказывали, что монгольские шаманы свершили древний обряд над душой и телом русского генерала и отныне он полностью заговорен от пуль и снарядов.

Этому охотно верили те китайские солдаты, что находились в передних окопах во время неудачного штурма и лично стрелявшие по желтому халату Унгерна. Вчерашние крестьяне, они легко верили в магическую силу шаманов и переселения душ и тем самым, незаметно для себя становились легкой добычей нового Чингисхана.

Унгер очень внимательно следил за обстановкой в городе и когда по его мнению китайцы были уже достаточно напуганы, барон сделал опасный, но очень эффектный ход. Это было в самом конце ноября, тогда ночью Унгерн нанес личный визит в осажденный город

Была уже поздняя ночь, когда полог юрты, где обитал Покровский, неожиданно поднялся и внутрь, не спеша, прошел барон Унгерн.

— А, что Алексей Михайлович, не нанести ли нам визит к господам гаминам? — спросил хозяина гость, так просто и обыденно, словно предлагал Покровскому увеселительную прогулку в соседний кабачок.

— Простите куда? — изумленно переспросил Покровский, хотя в душе давно ожидал какого-либо неожиданного хода со стороны своего командира.

— Видите ли, в чем дело, господин капитан. Я решил этим вечером навестить господина Чен И., не желаете ли составить мне компанию? — непринужденно пояснил барон, с некой хитрецой смотря на собеседника.

— К господину Чен И поедем только мы вдвоем?

— Вы совершенно правы, мы вдвоём, или этот факт вас несколько пугает? — с иронией спросил Унгерн Покровского.

— Нет, Роман Федорович. С вами хоть на край света.

— Вот и прекрасно. Через десять минут я жду вас у себя Алексей Михайлович.

Медленно, точно во сне собирался Покровский на эту прогулку. "Надо отказаться, надо отказаться! — твердило полковнику его внутреннее благоразумие — к черту этого сумасшедшего барона, подумай о себе и Наталье". Всё было правильно но, дав своё согласие на участие в этой авантюре, Покровский уже никак не мог отказаться и поэтому, заткнув благоразумие, он взял с собой два нагана. Один револьвер он положил запазуху зимней шинели, другой в кобуру, две гранаты в карманы и, перекрестившись, вышел на мороз.

Барон Унгерн при всей своей неординарности и экстравагантности, к тайной радости Покровского не собирался проникать в город через главные посты гаминов выставленные на северном и восточном направлении. Однако совсем прятаться, для новоявленного Чингисхана было так же ниже своего достоинства; для подкрепления своей легенды об избранности, ему был нужен въезд в город при свидетелях. После короткого раздумья, барон выбрал западный въезд в город, который охранялся не так тщательно из-за особенностей местного рельефа, полностью препятствующий атаке на город большого количества всадников.

Кроме места проникновения в Ургу, барон с особой тщательностью выбрал и время, около пяти часов утра, когда утомленный ночным бдением караул обычно хорошо спал. Именно в это время, перед китайской заставой появились два всадника на низкорослых монгольских кониках.

Стоявший на часах китаец быстро успокоился, когда определил численность приближающихся незнакомцев. Сейчас много таких одиноких пар въезжало и покидало город за определенную мзду, хотя согласно приказу генерала Го Линя движение в ночное время категорически запрещалось.

Кутаясь от мороза в теплую шинель, китаец грозно выставил вперед штык и многозначительно указал им на жестяную кружку, выставленную на парапет глинобитной стены вблизи их строжки. Не останавливаясь ни на мгновение, Унгерн бросил в неё монету и с видом полностью исполненного долга проехал мимо стража. Покровский так же бросил монету и, услышав приятный металлический звон, страж успокоился и не поднял тревогу.

Через десяток метров, путников ждала вторая, главная стража, которая впрочем, мирно спала у костра, не потревоженная сигналом караульного. Здесь у путников должны были проверить документы, но стоящему на посту солдату было лень отходить от живительного огня и загораживать дорогу каким-то двум оборванцам. Он удовольствовался лишь получением звонкого бакшиша, после которого утратил всякий интерес к Унгерну и его спутнику.

Прекрасно зная расположение Урги дома губернатора, барон не торопливо двигался по темным улочкам монгольской столицы, скупо освещенные фонарными керосиновыми лампами. В основном огонь горел только возле богатых домов, магазинов и полицейском управлении. Сев в осаду, даже имея хорошие запасы всего необходимого, китайцы основательно экономили на всём, считая, что в такое трудное время, ночью надо спать.

По этой причине, на стене губернаторского дома из двух положенных ламп, горела только одна, слабым светом освещая зеленые створки ворот и сторожку привратника, дремавшего в ней. Резкий сильный удар плетью по козырьку сторожки, выдернул дежурного привратника из его страны снов и ведений. Ещё миг назад, он наслаждался вареным рисом с кусками тыквы, а сейчас перед ним возвышался всадник в желтом халате, на которых гамин с ужасом увидел русские погоны.

Подобно пойманной лисе, медленно и осторожно китаец перевел свой взгляд от погон на лицо незнакомца, и ноги его сразу сделались ватными. За тысячу километров ни у кого из людей за исключением явившегося в стан монголов живого Махагалы, не было рыжей бороды в сочетании с желтым халатом украшенных русскими погонами

Сделав это открытие, привратник затрясся мелкой дрожью, чем здорово позабавил барона.

— Открывай ворота бездельник! — властно произнес Унгерн, и китаец тот час покорно бросился исполнять повеление ожившего Чингисхана, неизвестно откуда свалившегося именно на его бедную голову.

В полной тишине, барон въехал внутрь губернаторской резиденции и, не сходя с коня, стал внимательно осматривать внутренние строения. Привратник покорно семенил возле стремени грозного Махагалы, со страхом ожидая его новых приказов, но Унгерн молчал. Описав круг по губернаторскому двору, он не проронив ни слова, направился к выходу к огромной радости китайца. Он уже надеялся, что самое страшное уже позади, но едва Унгерн вернулся к ожидавшему его у ворот Покровскому, как тяжелая бамбуковая палка обрушилась на голову привратника, сбив на землю меховую шапочку и поранив левое ухо.

-Мерзавец! — гневно бросил барон привратнику — воруешь керосин у своего господина и плохо чистишь лампы!

Бедный китаец собирался объяснить, что он не виноват, таков был приказ господина Чена, но новый удар по спине, заставил его проглотить свои слова.

— Плохой, ленивый слуга, достоин смерти — молвил Унгерн, чем вогнал привратника в полный ступор. Он не отрывая глаз, глядел на саблю великого бога Махагалы, готовый в любой момент принять от неё свою смерть. Секунда проходила за секундой, но ужасный клинок, хищно поблескивающий своим кровавым глазом на древней рукояти, оставался невостребованным.

— Живи, я сегодня милостив, но это последняя моя милость к тебе презренный раб — молвил барон и, ткнув кончиком сапога в грудь китайца, медленно двинулся прочь вместе с Покровским.

Словно два приведения, проскакали всадники по улочкам просыпающейся Урги, встречая на своем пути различных людей с раннего утра спешивших по своим делам. Нанеся визит к дому господина Чен И, Унгерн не торопился покидать город, желая отметить своё пребывание в нем чем-то ещё. Проезжая мимо местной тюрьмы, он заметил солдата, спящего на своём посту опираясь на винтовку. Остановив бег своего мохнатого конька, Унгерн приблизился к часовому и со всего маху ударил его по плечу своей бамбуковой тростью.

— Спишь на посту негодяй! — властно воскликнул барон — ты солдат и не имеешь никакого права спасть, заступив на пост! — приговаривал Унгерн, нанося все новые и новые удары своим любимым ташуром.

Застигнутый врасплох китаец покорно сносил удары палкой, как если бы его лупцевал сам генерал Го Линь.

— Доложи о своем проступке начальству — приказал Унгерн и, оставив в покое провинившегося часового, поехал дальше, сопровождаемый удивленным взглядом часового, который и не думал поднять тревогу.

Последним кто опробовал на своей шкуре баронской палки был незадачливый мздоимец часовой, не успевший смениться на своем посту. Когда он попытался взять плату за проезд с двух странных всадников покидавших город, то вместо звонкой монеты получил удар тростью, от чего винтовка выпала из его рук.

— Вор, взяточник! Своими грязными поступками ты позоришь имя солдата! — выкрикнул Унгерн и ударом ноги сшиб вытянувшегося в струнку часового — ещё раз замечу за этим делом, повешу! — пригрозил барон, гневно потрясая кулаком с зажатой в нём плетью, сидевшему на четвереньках солдату. Выбежавший на крик второй караульный хотел открыть рот, но тут же увял, едва только Унгер метнул на него яростный взгляд.

Всадники уже скрылись из виду, когда с поста в их сторону раздались одиночные выстрелы, к которым вскоре присоединился пулемет.

— Не обращайте внимания Алексей Михайлович, это часовые реабилитируются перед своим начальством — довольно проговорил Унгерн.

— А вдруг погоня?

— Её не будет. Хотите пари?

— Нет, я вам верю — сказал Покровский, действительно поверивший прогнозу своего спутника.

— Вот и прекрасно. Надеюсь, наша поездка не отбила у вас аппетит? Если нет, то приглашаю вас к себе на торжественный завтрак.

Известие о посещении бароном Урги сильно всколыхнуло оба лагеря, и если в русском стане все только и восхищались храбростью своего предводителя, то гамины находились в унынии. Особенно горевали простые солдаты, которым предстояло сражаться с рыжебородым дьяволом, несомненно, имеющим в своем подчинении тёмную силу древней магии, с помощью которой он сумел возродиться из небытия на горе сынам поднебесной империи.

Самым громким отзвуком визита Унгерна в город, стала жесткая склока между губернатором Ченом и генералом Сун Шучженем. Гражданская и военная власть Урги усиленно обвиняли друг друга в случившимся. Генерал попрекал губернатора в отсутствии ночных полицейских патрулей на улицах города, а тот в свою очередь обличал мздоимство военного караула.

Стремясь сохранить честь мундира, Сун Шучжень приказал расстрелять солдат, через чей пост Унгерн сумел беспрепятственно въехать в осажденный город. После бурного обмена мнениями, был издан приказ об усилении караульной службы на въездах в монгольскую столицу и ужесточения наказания за нахождение на улицах города во время действия комендантского часа.

Узнав о действиях своего противника, барон как хороший психолог выждал шест дней, а затем нанёс новый удар, который по его замыслу должен был если не разрушить дух защитников Урги, то, по крайней мере, основательно подорвать его. Верные Унгерну тибетцы уже давно подготовили план побега Богдо-Гэгэна из-под домашнего ареста, и вот теперь барон решил, что настала пора его выполнения.

В назначенный час, проникши во дворец живого бога, под видом паломников участники заговора, внезапно напали на солдат внутреннего караула во время приема ими пищи. Привыкшие к покорности и смирению слуг своего пленника, китайцы не ожидали нападения и были захвачены врасплох. Связав незадачливых сторожей по рукам и ногам, тибетцы подхватили Богдо-Гэгэна и его жену, одетых в простую одежду паломников на руки и, сохраняя абсолютное спокойствие, направились к выходу из дворца, охраняемый усиленным караулом китайцев.

— Кто такие? — грозно спросил верзила с сержантскими нашивками на плече, загораживая путь штыком винтовки.

— Мы мирные селяне господин, из дацана Баян-обо. Мы привезли к Богдо-Гэгэну для исцеления своих больных и слава всевышнему творцу, он не отказал нам в своём приёме и великом слове — смиренно произнес один из носильщиков. Тибетец знал, что говорить; к живому богу монголов шло много страждущих и больных со всей Монголии, и он никому не отказывал в приеме. Находясь в осаде, китайцы не рискнули запретить паломникам посещение своего святого.

— Баян-обо говоришь? — переспросил страж, усиленно вспоминая те районы Монголии, в которых свирепствовала оспа.

— Да Баян-обо господин, не бойся, оспы там нет — отвечал носильщик, руки у которого начали потеть от напряжения — хворь зимняя только, но оспы никак нет.

— Что-то я вас не припомню — важно произнес страж, желая нагнать страху на тибетца и получить с него взятку — ты не проходил сегодня мимо меня, а вдруг ты русский шпион?

— Какой из меня шпион господин, я и считать и писать не умею — со вздохом смиренно произнес носильщик — у меня только мои руки, а то, что ты не помнишь нас, так мы пришли к живому богу вчера вечером и тогда на этих дверях стоял другой господин, ростом пониже тебя, и звали его Ли.

Заранее изучив смены караулов и их состав, тибетец знал, что говорить, остановившего его китайцу. Караульный опытным взглядом оценил благосостояние стоявших перед ним тибетцев, но рваные, промасленные халаты, говорили, что их обладатели бедны и кроме вшей и клопов, стражу не чем с них поживиться.

— Проваливайте в свой Баян-обо — буркнул китаец и убрал с дороги винтовку. Тибетца не пришлось дважды упрашивать и, перехватив свою ношу, он проворно сбежал со ступенек дворца и шмыгнул в ближайший переулок, где его ждала запряженная арба. Вскоре к нему присоединился второй носильщик, который нес жену живого бога и с которого часовой все же сумел содрать плату за выход из дворца.

Не желая рисковать персоной великого бога, тибетцы не стали вывозить Богдо-Гэгэна через усиленные посты китайцев, а использовали особую тайную щель в цепи охраны и вновь на руках вынесли святого старца за пределы Угры. Беглецы несли свои драгоценные ноши, попеременно сменяя одного носильщика другим, пока не достигли укромной балки, где их уже ждали заранее приготовленные кони.

Китайцы спохватились лишь через полтора час, когда прибывший на смену караул обнаружил своих товарищей связанных в покоях живого бога. Едва была объявлена тревога, и гонцы на взмыленных лошадях устремились к караульным с приказами закрыть выезд из города, как со стороны русского лагеря, раздались громкие радостные крики и выстрелы в воздух, свидетельствующие, что китайцы опоздали с погоней.

Сразу по прибытию в лагерь повстанцев, "живой Будда" прилюдно наградил своего спасителя титулом цин-ваны, великого князя и пообещал в ближайшую ночь усилить мощь Махагалы силами духов великих монгольских воинов и царевичей. Для этой цели, было приказано немедленно соорудить огромный костер на вершине священной горы монголов. Прекрасно понимая как дорого время, Унгерн бросил всех своих воинов на заготовку дров и уже к ночи огромный помост из бревен, досок и веток был сооружен.

Под многоголосое пение бурятов и тибетцев, великий Богдо-Гэгэн начал обряд с соблюдением всех древних таинств. Исповедуя буддизм, он, тем не менее, прекрасно знал все тайные ритуалы своего народа, к которым прибег, не колеблясь ни минуты, поскольку речь шла о независимости Монголии. После того, как подручные живого бога принесли в жертву черного коня, Богдо-Гэгэн взял в руки смолистый факел и бросил его на хворост, лежавший сверху хорошо просмоленных досок. Унгерн предавал большое значение этому обряду и поэтому старался устранить любую мелочь, даже плохо горевший огонь, которая могла нарушить его замыслы.

Стоя возле быстро разгорающегося огня, освобожденный монгол, гортанно выкрикивал сокровенные слова обряда, которые должны были влить силы солдат барона и разрушить смелость китайских оккупантов. Огромное зарево на вершине горы было прекрасно видно со всех улиц Урги. Лазутчики барона сразу разъяснили значение этого огня и как следствие их работы, несколько китайских солдат самовольно покинули свои караулы. Плюнув на начальство, они бежали из осажденного города в сторону Китая.

Их побег вызвал новый виток противостояния губернатора и командующего гарнизоном Сун Шучженя. Никто из них не хотел подчиняться другому, что только усиливало развал китайского воинства. Как результат этих разногласий стало оставление Урги конным корпусом генерала Го Линя насчитывавшего 3 тысячи сабель и бывший самым лучшей частью осажденного гарнизона.

После этого случая паника с новой силой захлестнула осажденный город. Опасаясь репрессий со стороны военных, гражданские лица китайской национальности начали покидать Ургу только с наступлением темноты мелкими группами. Стоявшим на постах караульным вновь улыбнулась удача в виде поборов бегущих людей, но на этот раз, они брали деньги с большой опаской. По городу ползли упорные слухи, что в случаи взятия Урги, барон обещал перевешать всех взяточников.

Выждав ещё один день, дав страху и панике как можно глубже проникнуть в ряды гаминов, Унгерн отдал приказ о штурме города. Рано утром 5 декабря 1919 года, едва только стали видны ориентиры, кавалеристы устремились на приступ. Словно в подтверждении поддержки новоявленного бога войны, в сторону Урги подул сильный ветер, который, гнал на китайские позиции низовую метель, сильно затрудняющую действие артиллеристов.

Одновременно с этим, по сигналу двух красных ракет, с тыла на гаминов обрушились монголы, буряты, тибетцы и русские, вовлеченные Унгерном в тайный заговор. Вооруженные топорами и ножами, всё огнестрельное оружие было ранее конфисковано по приказу губернатора, они сначала напали на уличные патрули китайцев, а потом, завладев оружием, ударили по тылам, стараясь в первую очередь перебить батарейную прислугу.

Такой двойной удар в начале привел китайцев в замешательство, но затем они быстро оправились и принялись защищаться с упорством обреченного человека. В двух местах, из-за глубокого снега наступающим кавалеристам пришлось спешиться и атаковать пулеметы противника в пешем строю. Опомнившиеся китайцы открыли ураганный огонь и заставили русских залечь в снег, не позволяя им поднять голову или приблизиться на расстояние броска гранаты. Однако в двух других местах, снег не был столь глубоким и конные группы, ведомые Унгерном и Покровским, смогли прорвать линию обороны противника.

Готовя к атаке своих конников, Алексей настоял на том, что бы у каждого из кавалеристов был запас в две гранаты. Проводя по несколько раз на дню специальные тренировки, полковник добился того, что его монголы не боялись обращаться с "дьявольскими шарами" и лихо, на всем скаку забрасывали ими учебные пулеметные гнезда.

Успех превзошел все ожидания. Отряд Покровского преодолел первую линию обороны и сразу устремился к полевым батареям противника, где уже шла ожесточённая схватка.

Стремясь спасти свою артиллерию, генерал Сун бросил против повстанцев часть своего резерва, состоявшего из батальона отборной пехоты. Под их огнем и штыками, погибли почти все нападавшие, но они сделали своё дело, заставили замолчать смертоносные орудия в самый важный момент. Китайцы уже собирались открыть запоздалый огонь по противнику, когда на батареи обрушились монгольские всадники, ведомые Покровским. Забросав противника гранатами, всадники ударили в клинки.

-Махагала!— громко выкрикнул полковник, и сотня глоток подхватило это грозное имя нагоняя страх и робость на солдат врага. С саблей в одной и наганом в другой, Покровский без разбора уничтожал врага, твердо веря в то, что пуля, предназначенная для него, ещё не отлита.

Рядом с полковником, потрясая белым пятихвостым белым знаменем, сражался Чойболсан. Ловко свалив коротким выпадом сабли высокого китайца с сержантскими нашивками, он на один миг открылся для удара с боку и в этом момент, на него набросился гамин, целясь своим штыком точно в бок монголу. Чойболсан явно не успел бы закрыться от смертельного удара врага, но в самый последний момент, гамин неожиданно дернулся и рухнул на белый снег с простреленной головой. Сотник быстро огляделся и увидел находившегося рядом Покровского с наганом в левой руке.

— Не зевай! — крикнул Алексей и новым выстрелом уложил ещё одного гамина, решившего атаковать его помощника.

— Ясно! — успел выкрикнуть в ответ Чойболсан, подняв своего скакуна на дыбы и рубанув нового противника целившегося в Алексея из винтовки. Гамин упал с разрубленной головой, и схватка развела двух товарищей в разные стороны.

Сам Унгер так же демонстрировал чудеса храбрости и бесстрашия. В числе первых он прорвал обе оборонительные линии врага, наводя священный ужас на гаминов. Те вели прицельный огонь по желтому халату, но всякий раз барон оставался неуязвим. Этому в определенной мере, сопутствовал героизм его монгольского конвоя, который смело, принимал на себя большую часть пуль предназначенных барону. За одно только это сражение было убито трое и ранено семь человек из числа телохранителей Унгерна.

Бросив часть своего отряда на добивание засевших в траншеях китайских стрелков, с основной частью кавалеристов, барон ударил по двум резервным батальонам генерала Сунна, который он с запозданием бросил для закрытия прорыва обороны. Эта медлительность была вызвана городским восстанием, участники которого ценой своей жизни помогли Унгерну одержать победу.

Как только всадники Унгерна ударили с тыла по позициям гаминов, лежавшие в снегу кавалеристы устремились в атаку и совместными усилиями полностью уничтожили оборону противника. Первые соединения Азиатской дивизии ворвались в Ургу к 12 часам дня, круша на своем пути китайских добровольцев, которых генерал Сун бросил в бой, в надежде прикрыть свой отход из города, но жестоко просчитался.

Бросив своих солдат на произвол судьбы, генерал вместе со своим эскортом попал в засаду тибетцев, которые, пользуясь поднявшейся суматохой, уничтожили караульную заставу на южной дороге и при появлении Суна открыли убийственный огонь из двух пулеметов. Те, кто сумел увернуться от пулеметных очередей, были уничтожены гранатами или добиты штыками и саблями тибетцев, убивших беглецов всех до одного.

Лишившись командования, гамины обратились в массовое бегство, отдав Ургу во власть барона. Беглецам сильно повезло, что Унгерн не смог сразу бросить своих конников в погоню за беглецами, занятый наведением порядка в монгольской столице. Ворвавшиеся в город монголы бросились грабить богатые дома и магазины китайцев, полностью отдавшись страстям обогащения.

Разгневанный Унгерн лично застрелил двух мародеров в его присутствии грабивших торговую палатку. Приказ барона вешать грабителей быстро остудил многие горячие головы, но время было упущено и бросившиеся в погоню монголы, смогли пощипать лишь арьергард беглецов.

Победитель получил полностью нетронутый арсенал Урги с запасами продовольствия, патронов и снарядов. Кроме этого, барону досталось огромное количество золота и серебра хранящегося в подвалах двух банков Урги. В этот же день, вернувшийся в свою резиденцию Богдо-Гэгэн, возвел Унгера в ханское достоинство и звание великого Батора, главнокомандующего всеми монгольскими войсками.

Через день "живой бог" пригласил своего освободителя во дворец, где должна была состояться коронация Унгерна, подобной древней коронации великого Чингисхана. Барон прибыл во дворец Богдо-Гэгэна вместе с женой и офицерами своей дивизии. Получивший пулевой ранение в руку, и находясь на домашнем лечении, Покровский посчитал, что коронация обойдется без него, но барон настоял, что бы "его боевой брат" обязательно был во дворце.

Едва Унгерн оказался в зале торжеств, по знаку хозяина, гостю был преподнесен монгольский халат курма, священного желтого цвета. Вместе с этим, барону были вручены желтые сапоги, желтые поводья для его лошади и пятиочковое павлинье перо, которое обычно прикалывалось к головному убору его обладателя. Кроме этого из боковой двери был вынесен зеленый паланкин, расписанный тиграми и драконами, предназначавшийся для передвижения в особо торжественных случаях.

Едва только барон выказал благодарность хозяину, как по велению Богдо-Гэгэна, ему был преподнесен особый амулет, в котором согласно преданию заключался палец самого Будды. Заключенный в каменный футляр, он носился на шеи с помощью желтого шнурка. Получение столь большого подарка, вызвало радость на лице барона, большого поклонника всевозможных амулетов. Надев подарок на шею, Унгерн почтительно поклонился "живому богу" который знаком предложил ему сесть рядом с собой.

По случаю торжеств, для Унгерна был приготовленный специальный резной трон, установленный рядом с троном Богдо-Гэгэна и бывший чуть ниже трона хозяина по своей высоте. Прекрасно зная монгольские ритуалы, барон сразу оценил этот знак внимания со стороны "живого бога" и, сохранив непроницаемое лицо, стал, ждать продолжение ритуала.

Под грохот священных барабанов четверо священнослужителей принесли шкуру белого барана, которую расстелили перед ногами сидящих на постаменте властителей Монголии. Покинув свой трон Богдо-Гэгэн, взял руку сидящего перед ним Унгерна и торжественно вручил её своим помощникам, которые повели барона к центру разосланной шкуры.

Когда Унгерн встал в нужное место, жрец махнул рукой и барон покорно опустился на землю. Разом замолкли барабаны и в наступившей тишине, раздался глухой голос Богдо-Гэгэна. Сразу открылась потайная дверь за троном и маленький мальчик, одетый в синий халат, на золотом подносе что-то поднес "живому богу" приблизившейся к сидящему на земле Унгерну. Прибывшие на торжество европейцы, затаив дыхание, ожидали увидеть древнюю монгольскую корону, которая в воображении многих была украшена многочисленными рогами. К их огромному разочарованию на голову барона была водружена желтая шелковая повязка, обильно украшенная крупным жемчугом.

Богдо-Гэгэн торжественно прочел слова ритуала посвящения в великие ханы и четверо неизвестно откуда взявшиеся крепыша, легко подняли шкуру вместе с сидевшим на ней Унгерном. Присутствующие в зале монгольские князья и командиры все как один выхватили из ножен свои клинки и, потрясая своим оружием, громкими криками приветствовали своего великого вождя. Немногочисленные русские офицеры, приглашенные во дворец Богдо-Гэгэна, приветствовали Унгерна нестройными криками, которые потонули в шуме, заполнивший зал церемоний.

Под нескончаемо радостные крики присутствующих, барона пронесли по всему периметру зала, описав неровный круг, что бы затем опустить возле трона повелителя. Духовный вождь монголов вновь протянул Унгерну руку и торжественно усадил рядом с собой. Отныне Унгерн стал великим ханом, чей приказ был обязателен для исполнения любому монголу, независимо от его происхождения и знатности.

Вновь затрещали ритуальные барабаны и из боковых дверей вышли танцоры в специальных масках из папье-маше. Отдав дань древнему ритуалу, на чем особо настаивал барон, желающий продемонстрировать всем свою инкарнацию с Чингисханом, Богдо-Гэгэн вернулся к привычному для себя буддийскому ритуалу празднества. Позаимствовав от китайцев искусство танца в масках, монголы интерпретировали на свой манер, оставив его основные черты.

Сидевший на троне Богдо-Гэгэн сделал знак рукой и под звуки музыки, часть масок пришла в движение, начав праздничный танец. Здесь всё было расписано согласно сложившимся канонам религии. Сам танец был разбит на несколько частей, движение в которых регулировал сам верховный наставник монголов, указывая рукой каким маскам начинать движение. Подобно опытному дирижеру, Богдо-Гэгэн руководил этим пестрым хороводом, каждое движение которого было четко определено священным ритуалом.

Унгерн хорошо знавший все части и движения этого "марлезонского балета" приготовил маленький сюрприз всем присутствующим в зале людям, желая продемонстрировать свою власть даже над Богдо-Гэгэном. Когда маски приступили к последней части своего движения, он неожиданно обратился к старцу с просьбой внести изменение в ритуал пляски, дав движение маски Махагалы, хотя по канонам танца в это время должна была начать движение маска Чойчжала. Просьба была произнесена в тот самый момент, когда лама должен был дать знак к движению маски смерти. Услышав просьбу гостя, Богдо-Гэгэн замешался, в движении танца возникла пауза, которая грозила сорвать весь торжественный ритуал. Видя это, барон властно положил руку на локоть соседа, и старец сдался, дав знак вступить в движение маски тигриного демона.

Легкий гул удивления, пронесшийся по рядам монголов, был полностью поглощен треском барабанов, но удивленные лица зрителей наглядно свидетельствовали Унгерну об успехе его действий. Теперь ни у кого не оставалось сомнения в появлении в Монголии всевластного диктатора.

После успешного взятия Урги, барон не стал почивать на лаврах победителя и наслаждаться фимиамом поклонения. Сразу после коронации, он издал приказ о прибытии в Ургу всех воинских подразделений монгольских князей, не приславших ранее ему военную помощь. Вся сложность положения, заключалась в угрозе возможного реванша со стороны разбитых китайцев. Как и прогнозировал Унгерн, оправившись от поражения, бежавшие и не до конца разгромленные китайцы, соединились с корпусом Бао Линя и двинулись к Урге.

Вместе с китайскими колонистами, так же покинувшими монгольскую столицу вместе с военными, общая численность врага достигла тридцати тысяч человек. Очутившись зимой посреди голодной и холодной пустыни, китайцы устремились на Ургу, взятие которой становился для них вопросом жизни или смерти.

Положение самого победителя, не позволяло полностью гарантировать успех в случаи боевого столкновения с противником. При взятии Урги, барон потерял убитыми и ранеными 104 человека, что вполне можно было расценить как малые потери но, имея в своем распоряжении три с половиной тысячи человек, Унгерн должен был, что-то выдумать, что бы сравнять свои шансы с противником. В начале, барон намеривался встретить противника на занятых позициях, опираясь на захваченные пушки и пулеметы. Это был самый простой и вполне надежный способ, однако сердце Унгерна не лежало к нему. Даже принимая расчет потерь при оборонительном бое один к трем, счет был не в пользу нового Чингисхана.

Выход из сложного положения, Унгерну подсказал Покровский предложивший использовать тактическую новинку прошлой войны, пулеметную тачанку, с помощью которой русская кавалерия одержала немало славных побед. Суть идеи полковника заключалась в использовании в качестве транспортного средства для пулеметов, русские сани, которых в Урге имелось в достаточном количестве.

Барон сразу ухватился за предложение Алексея Михайловича, видя в ней реальную возможность в разгроме противника малой кровью. В этот же день, Унгерн назначил Покровского командиром особо пулеметного соединения, передав под его начало все имеющиеся в дивизии огневые средства. Тот с радостью взялся за новое дело, попутно решив добавить к пулеметам и несколько германских минометов, которые вместе с большим запасом мин, был обнаружен полковником в оставленном гаминами арсенале Урги.

Для бывалого фронтовика было большим вопросом, почему имея в своем распоряжении минометы, китайцы так и не применили их при отражении атак соединений дивизии. Скорее всего, это было трофейное оружие, захваченное японцами в германских арсеналах Циндао и проданное китайцам, захвативших Ургу, как потенциальным союзникам против русских интересов в Монголии. Поделившись с генералом Го Линем трофейным оружием, японцы видимо отдали китайцу то, в чём сами плохо разбирались или не имели нужных оружейных инструкторов. Как бы там ни было, но с этого дня дивизия Унгера приобрела солидный огневой кулак и этим, нужно было обязательно воспользоваться.

В свое пулеметное соединение, Покровский взял самых опытных бойцов Азиатской дивизии, безжалостно оголив прочие взводы и эскадроны. Подготовка ударного соединения шла ускоренными темпами, на фоне постоянно поступающих в ставку барона известий о приближении врага к Урге. Полковник до глубокой ночи учил своих подопечных всем премудростям огневого боя, прекрасно понимая, что брак его работы скажется самым печальным образом на судьбе всей дивизии. Пересдавать проваленный экзамен китайцы не позволят.

Утром 25 декабря, разведчики донесли командиру, об обнаружении конных разъездов противника на удалении пятидесяти километров от столицы. Узнав о приближении врага, Унгерн приказал соединениям своей дивизии немедленно выступать из Урги, будучи охвачен предчувствием скорой победы.

Поводом к подобному радужному настрою было посещение бароном знаменитого черного шамана состоявшееся вечером прошедшего дня. Он славился непревзойденным мастером гадания будущего человеческих судеб по бараньей лопатке. По просьбе барона, его специально доставили в лагерь для проведения предсказания результата похода Унгерна против общего врага. Все предсказания черного шамана неизменно сбывались, но при этом, мало кто из людей оставался, доволен результатом проведенного гадания.

Вместе с Унгерном на этом сеансе присутствовал господин журналист и Покровский, которого Унгер буквально насильно взял с собой на этот сеанс черной магии, сказав, что согласно местным поверьям число лиц при этом ритуале должно быть нечетным.

Хозяин юрты действительно, в отличие от обычных монголов был очень смугл и полностью оправдывал название черного шамана. Невысокого роста, коренастый, он пытливым, колким взглядом оценил каждого из вошедших в юрту гостей и жестом пригласил их сесть на войлочную кошму, чем вызвал недовольство поляка. За всё время нахождения в Монголии он никак не мог привыкнуть к обычаю сидеть на полу, подогнув под себя ноги. В отличие от него, Покровский уже порядком пообтесался, общаясь со своими монголами, часто бывая в их юртах. Поэтому приглашение сесть возле огня не вызвало у него отрицательных эмоций.

Лучше всех из приглашенных чувствовал себя Унгерн, он как заправский азиат ловко подвернув ноги калачиком, уселся возле огня разведенного шаманом для таинства гадания.

— Кто первым желает узнать свою судьбу? — вопросил шаман гостей.

— Я желаю её знать — сразу ответил Унгерн, властно щелкнув пальцами правой руки.

Монгол кивнул своей темной головой в знак согласия, достал свежее очищенную баранью лопатку, и положил её на камни очага, в котором горел огонь из специально собранного для этой процедуры хвороста.

Барон не спускал глаз с жертвенной кости, которая под воздействием огня покрывалась различными узорами причудливых трещин. Выждав определенное время, гадатель выхватил лопатку из огня и, приблизив к глазам, стал внимательно рассматривать послания духов своему адепту.

Унгерн не торопил предсказателя, хотя ему очень хотелось узнать свою судьбу. Отбросив обгорелую кость в сторону, и глядя прямо в глаза барону, монгол предсказал ему неизменные победы над любым врагом в любом сражении, неуязвимость от пуль и стрел, а так же скорую смерть, которая случиться ровно через пять месяцев в результате предательства. Однако этого, по словам черного пророка, можно было избежать, если Унгерн согласится провести в Урге ровно год и по окончанию означенного срока, может попытаться реализовать свои тайные планы, в год белой овцы.

Сидевший прямо напротив гадателя, Унгерн внимательным образом выслушал мрачное пророчество шамана, после чего поблагодарил гадателя за оказанную ему услугу крепким пожатием руки, церемонно склонил голову на грудь.

— Как вы можете быть таким спокойным и благодарить за столь ужасное пророчество — с недоумением воскликнул господин журналист, едва Унгерн сел на кошму после пожатия руки шаману. Барон с достоинством взглянул на суетливого собеседника и вместо ответа процитировал несколько стихотворных строк.

— Есть упоение в бою, и бездны мрачной на краю.

И в разъяренном океане, средь бурных вод и бездны тьмы.

И в аравийском урагане и в дуновении чумы.

Всё, всё, что гибелью грозит, для сердца смертного таит, неизъяснимы наслажденья.

Бессмертья может быть залог и счастлив тот, кто средь волненья их обретать и ведать мог.

— Я и не знал, что господин барон стихотворец — удивленно произнес поляк, неожиданно открывая для себя Унгера с совершенно иной стороны

— Ваши стихи очень хороши. Поверьте, уж я знаю в этом толк

— Это Пушкин, господин Калиновский — с достоинством поправил собеседника Унгерн.

— Пушкин? Ах да, да. Конечно Пушкин, прекрасно помню, он подражал нашему великому поэту Мицкевичу — изрек журналист и, видя невозмутимое лицо барона, торопливо добавил — и английскому лорду Байрону!

— Он переводил на русский язык вирши вашего Мицкевича — холодно поправил поляка Унгерн — а в подражании кому-либо, гении не нуждаются. Я полностью согласен с Александром Сергеевичем, и не могу ничего прибавить или убавить в этих пророческих словах. Я счастлив, испытать это чувство наслаждения при встрече с опасностью, которую мне щедро предрекает наш уважаемый пророк. И если вы этого не поняли, господин журналист, то более я не намерен тратить время на объяснение.

"Господи, какой он азиат, несмотря на своё немецкое происхождение. Впрочем, меня об этом неоднократно предупреждали" — с грустью подумал Калиновский, но его дальнейшее размышление о бароне, прервал черный шаман, вытащивший новую баранью лопатку.

— Господин желает узнать свою судьбу? — с обыденным спокойствием спросил гадатель поляка, ввергнув его в сильное волнение своим тяжелым взглядом. После мрачного предсказания судьбы шаманом Унгерну, журналист сильно волновался; его руки заметно тряслись, а щеки предательски побледнели. Было видно, как внутри человека шла борьба противоположных чувств, но пауза недопустимо затягивалась и, боясь потерять лицо перед сидевшими в юрте людьми, поляк согласился.

Гадатель вновь бросил, кость в огонь и, выждав положенное время, извлек её для прочтения воли судьбы. Калиновский весь напрягся в ожидании худшего, однако монгольские духи в лице черного шамана были к нему более благосклонны. Вердикт гадателя, после изучения трещин, заключался в долгой и спокойной жизни, но без хорошего материального достатка.

Услышав эти слова, поляк облегченно вздохнул и поспешил спросить, от чего он умрёт, на что получил ошеломляющий ответ. Гадатель предсказал ему смерть от руки барона Унгерна, что совершенно не вязалось с предыдущим пророчеством. Он попытался потребовать у гадателя более подробных разъяснений свой судьбы, но в ответ шаман только ухмыльнулся и сказал, что он говорит только то, что видит, а толкование увиденного это не его ремесло.

— Теперь ваш черед господин капитан — раздраженно сказал журналист, получив столь необычное предсказание своей судьбы.

— А я не хочу, чтобы почтенный гадатель предсказал мне мою судьбу — спокойно произнес Покровский, смотря прямо в разведенный гадателем огонь.

— Как так не хотите? Вы что не верите ему? — удивился поляк.

— Очень даже может быть, что господин гадатель сможет заглянуть за черту обыденности и предсказать будущее, но я не хочу знать его.

— Не хотите!?

— Да, не хочу — коротко ответил Алексей Михайлович, не вдаваясь в подробности.

— Но почему?— продолжал напирать поляк — боитесь?

— Нет, не боюсь, господин журналист, а просто не хочу мучиться вопросом о правдивости сказанного предсказания. Видите ли, в чем дело, знать дату своей смерти, как и основные вехи своей жизни для любого человека крайне вредно и даже опасно.

От сказанных слов поляк с удивлением посмотрел на Покровского, однако удержался от восклицаний и терпеливо стал ждать продолжения.

— Узнав от предсказателя, что его ждет его впереди, любой человек, наверняка сразу потеряет всякий интерес к своей жизни, поскольку отныне ему будет всё известно и изменить что-либо он не сможет, при всём своём желании. Отныне все его действия будут носить определенный налёт обреченности, бороться с которой будет свыше человеческих сил. Неизвестность, это как острая приправа делающая любое блюдо гораздо вкуснее и изысканнее, в отличие от обычной пресной еды.

Что касается знания даты своей смерти, то в моём понимании это божье наказание или проклятие. Как только человек узнает время своей смерти, он становиться рабом этой даты. С ней он будет засыпать и просыпаться, и каждое утро будет не радовать его сознанием жизни, а только огорчать тем, что ещё на один день укоротился отпущенный ему судьбой срок. От этого весь смысл его жизни превратиться в пересчет дней, от которого если не сойдешь сума, то обязательно проклянешь свое любопытство. Поэтому я предпочитаю жить в неведении, теша себя мыслью, что лучший день моей жизни впереди.

Когда Покровский закончил говорить, в юрте повисла напряженная тишина. Каждый из присутствующих людей переваривал и осмыслял услышанные слова, с удивлением и интересом смотря на полковника.

— Да вы батенька философ — удивленно протянул Унгерн, прервав затянувшуюся паузу — не ожидал, право слово, не ожидал, таких рассуждений от простого пехотного капитана. Несомненно, с вами было бы приятно поговорить о смысле жизни и его расширенном толковании но, на это дорогой Алексей Михайлович, всегда нет время.

Всё это время черный гадатель с непроницаемым лицом слушал речи своих гостей, не выдавая ни мимикой, ни жестом своё отношение к словам полковника, но когда Унгерн замолчал, он извлек на свет божий третью баранью лопатку и спросил:

— Может батор всё же рискнёт сыграть с судьбой в кости, кто знает, что предскажет ему эта лопатка. Вдруг его ждет долгая жизнь, дом с полной чашей и сытость без забот. Разве ради этого не стоит рискнуть? — спросил монгол голосом опытного искусителя.

— Даже если лопатка предскажет мне всё, что ты перечислил, мне этого не нужно — спокойно ответил Покровский.

— Как ненужно, Иезус Мария! — удивленно воскликнул поляк — как ненужно? Что же тебе ещё надо? Может, ты хочешь воинской славы, всеобщих почестей и поклонения или власти над людьми? Скажи?

— Действительно, ради этого думаю, стоит потревожить госпожу судьбу — поддержал Калиновского монгол, любовно осматривая гладкую поверхность кости, на которой словно в зеркале, он собирался прочесть будущее несговорчивого человека.

— Нет, и этого мне не нужно.

— Тогда, что тебе нужно? — холодно молвил шаман, с явным раздражением в голосе, подобно рыбаку, у которого неожиданно, в самый последний момент, с крючка сорвалась рыба.

— Мне вполне хватает того, что послала судьба на данный момент.

— Да? — сварливо поинтересовался поляк, явно недовольный ответом Покровского.

— А может, вы хотели бы что-либо попросить у судьбы ещё? Что-нибудь такое, что не успел перечислить наш дорогой гадатель? Скажите, не стесняйтесь, ведь здесь все свои.

Покровский с сочувствием посмотрел на неуемного репортера, который страстно хотел обнаружить хоть какую червоточинку в философических ответах своего собеседника, и с достоинством произнес:

— Ну, если только...

— Только, что? — затаив дыхание, переспросил репортёр — тайного знания?

— Только верного товарища в дальней дороге и удачи в трудный момент.

— Прекрасно сказано, господин капитан. Лучшего и я бы не смог пожелать себе в нашем положении — прокомментировал Унгерн и пожал Покровскому руку — вижу, что сказали вы это от всей души.

— Странный ты человек батор — молвил хозяин юрты с удивлением рассматривавший сидящего по правую руку от Унгерна Алексея

— Такого гостя у своего огня гадания, я ещё не встречал за всё время моей жизни. Ты не желаешь знать свою судьбу не из-за каприза, а по убеждению. Странный ты человек.

Монгол с осуждением покрутил головой, но не стал спрашивать, почему Покровский вообще пришел к нему в юрту.

— Так значит, ты не хочешь узнать о своём будущем? — для очищения совести переспросил шаман.

— Нет.

— Что ж, тогда мне придется гадать на самого себя. Жертвенная кровь пролита и баранья лопатка уже готова для гадания. Её нельзя просто так бросить в сторону, иначе духи разгневаются, и случиться большая беда — произнес черный шаман и без колебания, уверенным движением бросил кость в огонь. Прошло несколько томительных минут, прежде чем гадатель извлек её обратно и погрузился в изучении трещин образовавшихся от воздействия пламени.

— Боги сулят мне смерть, через десять дней после твоей смерти господин — негромко произнес шаман, а затем, обращаясь к Унгерну, добавил. — Я рад, что наши души будут рядом, когда предстанут перед престолом великого и всесильного бога Тенгри.

Сказав это, гадатель, не с изменившимся лицом, отбросил в сторону использованную кость и неторопливо залил гадательный огонь специально приготовленной водой из каменной чашки, покрытой руническим орнаментом.

— Я тоже рад, этому — невозмутимо произнес барон.

— Не веселый сегодня получился вечер, почти у всех из нас, за спиной стоит скорая смерть — подытожил поляк. После завершения сеанса гадания, его снедала упорная мысль, что хитрец Покровский ловко избег страшной участи, уготовленной ему судьбой в лице черного шамана.

— Это судьба господин Калиновский. Её никак не обманешь. Можно лишь только заранее узнать свой жребий — произнес Унгерн, вставая с кошмы. И не смотря на своих спутников, торжественно произнес. — Я рад, что не зря потратил сегодня своё время.

Вот такие были вечерни посиделки в юрте у черного шамана, которые впрочем, ничуть не повлияли на настроение Покровского перед выступлением в поход. Уложив тщательно закутанные пулеметы и малую артиллерию на заранее приготовленные сани, под прикрытием отряда Чойболсана, полковник окинул Ургу.

Встреча с головными силами гаминов, произошла в тридцати километрах от столицы Монголии. Алексей Михайлович едва успел развернуть в цепь свои огневые средства как, на них вышли части Бао Линя специально выведенные на подвижную засаду, конным авангардом Унгерна. Китайцев было никак не меньше тысячи, это Покровский быстро определил, лихорадочно шаря по цепям противника в цейсовский бинокль.

Выйдя на русский обоз, так расценили гамины отряд Покровского, сыны поднебесной империи решили немедленно атаковать врага в расчете на быструю победу. Первые три сотни всадников устремились к развернутым саням, дружно вспахивая белый покров снежно равнины.

Полностью копируя европейский опыт войны, кроме пулеметного расчета, Алексей расположил возле саней метателей гранат и одиночных стрелков. Наблюдая за приближением вражеской кавалерии, полковник с тревогой в сердце думал, как будут работать на сильном морозе его пулеметы. Не откажет ли смазка, не будет ли перекоса лент или ещё какого-либо брака, который легко смог свести, на нет все замыслы Унгерна.

Его опасения оказались напрасны, все шесть пулеметов, вытянутых неровной цепью, дружно ударили по противнику, едва был отдан приказ на открытие огня. Сварливо треща, словно споря между собой за право добычи, творения западной цивилизации стремительно выбивали в своих секторах стрельбы, первые ряды наступающей кавалерии.

Исход атаки был полностью предрешен первыми минутами боя; китайцы не были готовы к появлению у противника станковых пулеметов в таком количестве и, не выдержав огневого удара, стали спешно отступать. Оставив на поле боя, около сорока тел павших лошадей, китайцы вышли из зоны действия пулеметов противника, что бы перегруппироваться и донести наверх о неожиданной встрече с бандой Унгерна.

Известие о появлении русского огневого заслона посреди заснеженной степи, сильно встревожило Бао Линя. Гонец ещё не успел закончить свой торопливый доклад, а в душе у генерала возникло жгучее чувство недовольства и раздражения. Даже имея значительный перевес над противником, Бао Линь сразу ощутил угрозу со стороны, неизвестно откуда взявшихся пулеметчиков врага, способных внести основательный разлад в его плане ведения сражения.

Помня наставление своих германских учителей, что хорошо несколько грамотно расположенных пулеметов в обороне, могут сорвать полностью замыслы наступающей стороны, генерал скривился от охватившего его гнева. Приказав адъютанту жестко наказать шпионов, принесших генералу лживые сведения о вооружении дивизии Унгерна, Бао Линь отдал приказ о повторной атаке обоза противника. Теперь кавалеристам предстояло атаковать с двух сторон одновременно и уничтожить огневые точки врага, до появления их основных сил.

— Не расслабляться, не расслабляться — покрикивал Покровский, на своих подчиненных обходя пулеметчиков — скоро снова полезут, будьте готовы.

Пробежав на позиции, полковник обернулся к своему помощнику, уряднику Ярцеву неотрывно следовавший вслед за ним.

— Филиппыч прикажи разворачивать минометы, чует моё сердце самая пора.

— Так точно вашбродь, пора. Вдарят косоглазые, обязательно вдарят по обозу, соблазнившись нашим малым числом. А мы их умоем.

— Не радуйся раньше времени Филиппыч, глянь как черно от их кавалерии — произнес Покровский, указывая на гребень холма возле которого стремительно собирался противник.

— Не извольте сомневаться Алексей Михалыч. С таким то оружием, обязательно побьем — уверенно заверил казак офицера.

— Ладно, твои слова да богу в уши.

Следуя приказу Бао Линя, китайская кавалерия повторно атаковала русские позиции с двух сторон, старательно избегая лобового удара, ориентируясь при этом, на туши павших в предыдущей атаке лошадей, черными пятнами устилавшие белое степное поле.

Теперь китайцев было гораздо больше, и шли они с определенной целью уничтожить огненное гнездо "белых дьяволов". Покровский быстро поворачивал свой бинокль из стороны в сторону, внимательно наблюдая за перемещением врага, стремясь разгадать их намерения. Когда же замысел врага стал ясен, во взволнованной душе полковника чуть потеплело, этот маневр обхода его команда на учениях проходила не раз.

— Разворачивайте пулеметы, братцы! — прокричал он приказ казакам и с радостью заметил, что пулеметчики уже сами начали выполнять смену позиций, не дожидаясь приказа сверху.

— Косых, на левом фланге, я буду в центре, Филиппыч держишь правый фланг — распорядился полковник и торопливо направился к минометчикам, заботливо выложивших свои смертоносные мины на желтую солому саней. Покровский в очередной раз взглянул в бинокль, определяя расстояние до противника. Кавалерийская колонна, заходившая с правого фланга, несколько отставала в сближении с отрядом Покровского от своих товарищей, что заставило офицера внести коррективу в установлении минометных прицелов.

Именно в этой атаке проверилось на деле мастерство и умение подопечных Покровского в отражении конной атаки противника. С момента приближения противника каждая маленькая команда действовала самостоятельно без оглядки на своего командира. Бегло наблюдая за действиями своих подчиненных, полковник в целом остался доволен. Возможно, пулеметчики и группы их прикрытия были не столь проворны и сноровисты, как того хотелось бы Покровскому, но зато среди его людей, совершенно не было страха и паники, чего офицер в душе очень опасался.

Казаки сами неторопливо и грамотно выбирали цели и сектора пулеметной стрельбы, раскладывали по бокам гренадеров и стрелков. Отметив всё это одним взглядом, Покровский буквально впился в линзы бинокля, наблюдая за приближением врага на левом фланге.

— Ганжа, товьсь! — приказал полковник, взмахнув правой рукой, и минометчики левой группы сотника Ганжи, застыли наизготовку с минами в руках. Выждав несколько томительных секунд, вслушиваясь, в яростную трель пулеметных очередей, Покровский резко махнул рукой, выдохнув команду: — Огонь!!!

Минометы дружно рыкнули своими лужеными глотками, и противно завывая на всю округу, в сторону наступающих китайцев полетели их смертоносные гостинцы. Пулеметы левого фланга, ударили по врагу, когда китайцы только вышли на дальний периметр стрельбы. Здесь всё решала не меткость, а кучность и плотность заградительного огня. Не будь минометной поддержки, гамины вполне могли опрокинуть пулеметные расчеты Покровского, невзирая на свои потери.

Однако заградительный минометный огонь основательно прореживал ряды атакующего противника, облегчая дальнейшую работу своим пулеметчикам. Встречая кавалеристов свинцовым дождем, они быстро выстраивали всё новые и новые завалы из конных тел на подступах к позиции, заставляя движущихся следом кавалеристов либо маневрировать, либо сбавлять скорость своего продвижения.

— Репер семь! — прокричал Покровский, заметив, что основная масса китайских конных миновала рубеж огневого заслона. Его команда тут же была продублирована стоявшими рядом солдатами и после небольшой заминки, минометчики уже били по новой цели, выставляя новый огневой заслон на пути врага. Секрет быстрой стрельбы подчиненных Покровского, заключался в одном маленьком, но очень существенном нюансе. Полковник, вопреки всем уставным требованиям по ведению боя, приказал складировать боеприпасы в открытом виде возле минометов, а не держать их в ящиках.

Это смелое и рискованное решение позволял сильно сократить время подноса боеприпасов, и батарее могла значительное время вести непрерывный огонь. Пойти на столь опасный шаг, Покровского заставило сложное положение дивизии Унгерна и полное отсутствие артиллерии у противника.

Убедившись, что на левом фланге всё идет относительно нормально, полковник перевел взгляд, и чуть было не застонал от злости. Пулеметчики Ярцева уже давно вступили в бой, а подопечные Костенко ещё не выставили огневой заслон по своему направлению. Не обращая внимания на пулеметный огонь русских, кавалеристы Бао Линя неудержимо приближались к русским позициям. Усеивая белое пространство степи телами павших бойцов, они стремительно наступали на русский вагенбург.

— Огонь, огонь, мать вашу! — крикнул офицер, сразу позабыв про свою сдержанность, гневно потрясая кулаком в сторону минометных расчетов — огонь Костенко!

Подстегнутые столь громкими эпитетами командира, артиллеристы лихорадочно засуетились возле своих орудий и вскоре мины уже летели навстречу врагу. Цепочка белых разрывов раз за разом подобно невидимой гребенки прочесывала ряды атакующих всадников, неустанно сокращая их число. Пораженные осколками кони и всадники падали на землю, а по ним уже шли новые всадники гаминов, гонимые приказом грозного генерала Бао Линя.

Яростно трещали пулеметы, непрерывно гремели минометы защитников вагенбурга, создавая перед китайскими кавалеристами стену огня, преодолеть которую смогли немногие. Большая часть конных гаминов повернуло обратно, но были и такие что несмотря ни на что шли напролом.

Расстояние между противником и русским отрядом стремительно сокращалось.

— Гранаты к бою! — выкрикнул Алексей Михайлович и лежащие на снегу солдаты, стали подниматься на колено, извлекая из подсумков свои бомбы. Когда до кавалеристов неприятеля оставалось чуть менее сорока метров, Покровский приказал минометчикам сменить репер и перенести огонь ближе к вагенбургу. Наступил решающий момент противостояние двух сторон, в котором вверх одержала не численность гаминов, а выучка и мастерство русских солдат.

Не обращая ни на что внимание, русские пулеметчики и артиллеристы хладнокровно уничтожали врагов, а тех кавалеристов, что все же прорвались к русским саням, были уничтожены гранатами гренадеров и выстрелами укрывшихся за санями стрелков.

Увлекшись отражением атаки, Покровский несколько позабыл о своем левом фланге, а когда обернулся посмотреть, как идут там дела, то обнаружил там стремительно бегущего противника. Не дожидаясь его команды, Ганжа сам перенес огонь своих минометчиков на новый репер и тем самым окончательно сломал наступательный порыв вражеских конников. Победа была полной и с осознанием этого момента к Алексею Михайловичу неожиданно пришла усталость, вместе с шальной мыслью: — Отбились, отбились!

— Отбились господин капитан, раскатали косоглазых — радостно прокричал Ярцев, порядком, оглохший от треска пулеметов и грохота мин — наша взяла!

— Молодец Филиппыч — ответил Покровский — но не сильно радуйся. Чует мое сердце, снова полезут, поэтому прикажи срочно пополнить боезапас. Это и тебя касается Костенко, главное еще впереди.

Полковнику очень хотелось наговорить много неприятных слов нерасторопному подчиненному но, подавив эмоции, он решил отложить на потом, этот неприятный разговор, памятуя старую солдатскую истину, что в первом бою не вся воин полностью кажет своё умение.

Послав вестового к Унгерну с запиской о результатах боя, Покровский стал ждать дальнейших действий противника и Бао Линь действовал точно так как и предполагал полковник.

Слушая торопливые доклады своих подчиненных, генерал всё больше и больше укреплялся в мысли, что русский обоз это главный козырь Унгерна и его нужно уничтожить как можно быстрее, любой ценой. К этому времени к основательно потрепанной кавалерии подошли пешие соединения гаминов и генерал, не колеблясь, решил бросить их на русских, ради достижения победы.

Именно этой, третьей атаки с напряжением ждал Покровский. Весь боезапас его подразделения был истрачен больше чем на половину и полковник опасался, что в самый нужный момент, они останутся безоружными. Прискакавший от Унгерна гонец, передал короткий и ясный приказ держаться до конца, что не придавало особой радости Алексею, знающего не понаслышке, чем всё это может закончиться.

Было уже около полудня, когда многочисленные цепи китайских пехотинцев устремились в атаку на отряд Покровского. Усталые от длительного перехода по заснеженной степи, они с трудом двигались вперед подгоняемые своими офицерами, что бы выполнить волю своего командира и спасти себя от ужасной смерти в заснеженных просторах Монголии.

Глядя на густые цепи противника, Покровский искренно радовался отсутствию у китайцев какой-либо артиллерии. Это обстоятельство давало его команде определенный шанс на победу в борьбе с превосходящим по численности неприятелем. По команде офицера, ездовые уже вновь развернули свои сани ломаной линией, предоставляя каждому пулеметному расчету свой сектор стрельбы.

— Молодцы, молодцы ребята — подбадривал своих солдат Покровский, торопливо перебегая от одной команды к другой — окапывайтесь лучше. Это вам братцы не конница, пехота, ответных гостинцев быстро накидает.

Полковник внимательно посмотрел на приближающиеся цепи врага. Созерцание нестройное построения китайцев, говорящее об отсутствии у противника умения правильно наступать, радовало душу Покровского.

— Костенко, откроете огонь, как только подойдут к десятому реперу. Понятно?

— Так точно вашбродь!

— Только постарайся не оплошать на это раз — сказал Покровский и, хлопнув Костенко по плечу, побежал дальше.

Все, что было потом, в воспоминаниях Алексея слилось в одну огромную мозаику ужасного боя. Ободренные, ранее одержанными победами, казаки грамотно и с азартом встретили врага, полностью уверенные в окончательной победе. Вновь с визгом летели в сторону китайцев мины, трещали пулеметы, но фортуна не спешила склонить чашу своих весов в пользу русских.

Несмотря на сильный встречный огонь и большие потери, противник упрямо шел вперед, стремясь, во что бы то ни стало заставить замолчать ненавистную русскую батарею. Небольшими группками, не очень умело, совершая перебежки под огнём противника, гамины приближались к вагенбургу. Минный заградительный огонь заставлял китайцев очень рано ложиться на землю, чем очень облегчал работу пулеметчиков успевавших основательно пощипать ту или иную группу солдат, упрямо ползущих к рубежу броска гранаты.

Ответный огонь гаминов, также был результативен; среди пулеметных расчетов появились первые раненые и убитые, что вызывало некоторые перебои в стрельбе. Едва у одного из пулеметов произошел перекос ленты из-за смерти второго номера, за него немедленно лег сам Ярцев, рывком отбросив в сторону отяжелелое тело убитого казака.

Точно так же поступали ездовые казаки, без приказа заменяя у пулеметов и минометов своих выбывших товарищей. Вражеские пули все чаще и чаще свистели возле Покровского, продолжавшего руководить боем, как ни в чем, ни бывало. Его спокойное и отнюдь не бравадное поведение, добавляло дополнительной уверенности гарнизону степного вагенбурга в эти трудные минуты боя.

Полковнику не в чем было упрекнуть своих солдат но, не смотря на все усилия русских, китайцы, устилая степь своими телами, медленно, но верно выходили к роковой для отряда Покровского черте. Высчитав в очередной раз расстояние между собой и противником, Алексей Михайлович решительно рванул свою полевую сумку и извлек сигнальную ракетницу. Это был его последний резерв, последний шанс на победу и спасение.

Хлопок и высоко в небо ушла красная ракета, отдающая приказ сотням Чойболсана идти на выручку своим товарищам. Ракета её только взлетала вверх, как по правой ноге Покровского кто-то невидимый ударил железным прутом и, выронив из руки ракетницу, офицер упал на землю.

— О господи! — воскликнул Алексей и перед его глазами, от боли поплыли зеленые круги. Более, он ничего не мог сказать, в бессильной злости смотря как быстро, наливается кровью его галифе. Ординарец Грунин вместе с ездовыми быстро оттащили полковника за ближайшие сани и, сбросив с себя узорчатый ремень, стал перетягивать им ногу выше раны.

— Сейчас вашбродь, сейчас мы руду остановим — торопливо говорил солдат, закручивая импровизированную скатку на ноге офицера.

— Давай бинты Орешин и фляжку с водкой! Это я по себе знаю, проверенное дело — уверенно подмигнул Грунин офицеру.

Пока казаки возились с Покровским, солдаты противника кое-где уже вышли на рубеж гранатного броска, и наступил самый решающий момент. Плохо подготовленные гамины, стремились подползти поближе и поэтому сумели произвести только два удачливых броска. Одна граната упала далеко впереди русского вагенбурга и не нанесла особого урона, зато вторая разорвалась рядом с пулеметным гнездом, убив легшего ранее за пулемет урядника Косых и его второго номера. От этого же взрыва был ранен соседний ездовой, который не сумел удержать напуганную грохотом лошадь, рванувшую в сторону от смерти. Сани дернулись, и пулеметная точка неожиданно для себя сменила дислокацию.

Момент был очень критический, ударь китайцы в штыки в этот момент, неизвестно чем бы всё закончилось, но монгольские всадники выручили своих боевых товарищей. Согласно былой договоренности, они прикрывали правый фланг Покровского и по сигналу ракеты, дружно ударили по ползущей по снегу китайской пехоте.

Появление монгольской кавалерии полностью смешало все планы китайцев, мужественно ползущих под непрерывным огнем вагенбурга. Конники Чойболсана оказались последней каплей, которая переполнила чашу горести солдат Бао Линя. Сломавшись в один миг, они стали стремительно отходить под натиском монголов, бросая на поле боя, своих раненых и убитых товарищей.

Примерно в это же время в атаку двинулись и основные силы Унгерна, усмотревшего самый благоприятный момент для долгожданной атаки. Умело, приковав внимание Бао Линя к отряду Покровского, Унгерн заставил противника тратить на уничтожение полевого вагенбурга свои лучшие силы и время. Когда стало известно, что отряд отбил две вражеские атаки превосходящих сил противника, барон прекрасно понимал, что сейчас нужно отвести вагенбург в тыл, для пополнения боезапасов. Однако азарт боя, появление реальной возможности разгромить противника сразу и полностью, заставил Унгерна отдать Покровскому приказ продолжить бой, тем самым, обрекая отряд на уничтожение.

Когда, всадники дивизии выстраивались для атаки, со стороны расположения отряда Покровского были слышны звуки сражения, что вызвало искреннее удивление и восхищение барона.

— Этот вагенбург, должен был давно пасть, однако он по-прежнему приковывает к себе внимание китайцев. Мне будет, очень жаль, если, капитан Васильчиков погибнет в этом бою — сказал Унгерн Резухину, вместе с ним наблюдавший в бинокль за боем с небольшого холма.

— Он прекрасно знал, на что идет ваше превосходительство. Ведь это была его идея сунуть голову в пасть к тигру — холодно ответил Резухин, втайне завидовавший сближению Покровского с Унгером.

— Да, вы абсолютно правы Резухин. И все же мне интересно знать, насколько он везучий человек.

Сказав эти слова, барон лихо пришпорил коня и устремился в первые ряды кавалерии, несмотря на бурные протесты своего начштаба. Твердо, веря в предсказание черного шамана, барон был убежден в своей неуязвимости и поэтому он смело дергал за усы тигра войны. Появление любимого командира вызвало бурю восторженных криков в рядах всадников, которые по одному мановению руки Унгера устремились в атаку.

Бой был короток, но очень жесток. Завидев опасность, китайцы открыли разрозненный огонь по скачущей на них вражеской кавалерии под белым знаменем черного кречета, во главе с всадником в желтом халате. Именно по нему больше всех стреляли гамины, но все пули проходили мимо заветной цели. Унгерн был словно заговорен от них, и стремительно приближаясь к противнику, наводил трепет и ужас в сердца простых пехотинцев.

Прорвав слабо сопротивляющиеся пехотные построения Бао Линя, Унгерн вступил в схватку с порядком потрепанными китайскими кавалеристами и за короткий срок опрокинул их. Невидимый рок продолжал упрямо хранить барона от вражеских клинков и револьверных пуль, которыми гамины пытались прервать движение "белого дьявола". Но, всё было напрасно. Унгерн либо отражал удары вражеского клинка, либо выпущенные пули проходили мимо цели, находя кого-то другого вместо обладателя желтого халата.

Не добившись успеха в борьбе с отрядом Покровского, Бао Линь сразу сник, едва стало ясно, что остановить атаку русских кавалеристов невозможно. Намертво зажав бинокль в потном от страха кулаке, генерал лихорадочно наблюдал за продвижением к себе ненавистного желтого халата барона Унгера. Когда между противниками оставалось всего каких-то двести метров, нервы Бао Линя не выдержали, и он обратился в бегство, позабыв всё свое генеральское величие.

Следуя примеру своего командира, с поле боя бежали остатки конного корпуса, обрекая на уничтожение несчастных беглецов из Урги, на которых в этот день обрушилась вся тяжесть монгольского клинка. На этот раз победа была полной, свыше четырех тысяч человек было убито в этот день и около двух тысяч сдалось на милость победителям. Все остальные бежали в снежную зимнюю пустыню, заранее обреченные на ужасную смерть от голода и холода. С китайской оккупационной армией в Монголии было покончено раз и навсегда.

Дивизии Унгерна вновь досталось множество винтовок, боеприпасов и прочего военного снаряжения, в панике брошенного гаминами при бегстве. Путь на Пекин, до которого оставалось менее 600 верст, несколько дневных переходов, был полностью открыт. Другой радостью для Унгера, было известие о том, что подлинный герой этого сражения капитан Васильчиков оказался жив, хотя и был серьезно ранен.

Встреча двух этих людей состоялась в канун нового 1920 года, когда барон решил навестить своих раненых бойцов в госпитале Урги, куда они были перевезены с поля боя, по указанию Унгера. Ранение Покровского к счастью оказалось не тяжелым. Вражеская пуля прошла на вылет его ногу, не задев при этом бедренную кость. Вовремя наложенный жгут, а так же помощь одного из казаков сумевшего заговорить кровь в ране, спасли полковника от сильной кровопотери, и теперь больному предстояло длительное выздоровление.

— Рад вас видеть в добром здравии Алексей Михайлович — произнес Унгерн, входя в крохотную одноместную палату, которую Покровскому выделили по личному требованию борона.

— Спасибо Роман Федорович. Я слышал вас можно поздравить — отвели Алексей, намекая на третью звездочку по погоне барона. Едва стало известно о взятии Урги и полном освобождении Монголии от китайцев, как оба атамана Забайкальского и Уссурийского казачьего войска, объявили о присвоении барону Унгерну звания генерал-лейтенанта. Об этом была срочно уведомлена Москва, но Алексеев не торопился утверждать это решение казаков, хотя и не отвергал его. Сложная политическая обстановка вокруг Китая, не позволяли верховному правителю открыто встать на сторону барона и тем самым ответственность Москвы в его смелых действиях.

— Ах, вы об этом — протянул Унгерн — ну это только решение казаков. Боюсь, что господин Верховный правитель не скоро решиться, утвердить их решение. Политика, ну её. Я пришел узнать, чем я смогу наградить вас. Не продержись вы столько времени, разгром Бао Линя стоил бы мне много крови, а так девять тысяч сабель готовы к выступлению на Пекин.

— Значит все-таки Пекин?— с сожалением спросил Покровский.

— Пекин, Пекин — радостно подтвердил Унгерн, увлеченно глядя на собеседника — один стремительный рывок и он наш со всеми потрохами. Как жаль, что вы не сможете принять участие в этом походе. Я говорил с докторами, они признают вас здоровым не раньше чем через три месяца, а я планирую рейд вначале марта.

— А может лучше основательно закрепиться в Урге и только потом двигаться на Пекин? — спросил Покровский явно не разделявший восторга собеседника

— Нет, вы решительно не осознаете всей важности момента, дорогой Алексей Михайлович. Пока мы будем сидеть в Урге, китайцы соберут новые силы и тогда о броске на Пекин следует забыть. Наступать нужно сейчас, пока враг ослаб, и в его рядах нет единства.

— Вы рассчитываете на свою жену, с помощью которой намериваетесь захватить центральную власть в Поднебесной?

— Да рассчитываю. Вы не представляете, как крепко сидит в этих китайцах чинопочитание и преклонение перед императорской властью. Даже сейчас, когда в Пекине сидит Сун Ятсен, сотни людей стремятся попасть на прем к последнему императору Пу И, что бы получить у него привилегию.

— Китайцы никогда не признают ваши права на трон, Роман Федорович — с вздохом произнес Покровский, чем вызвал недовольство собеседника.

— Признают, как когда-то признали над собой власть великого Темучина!

— Признают — согласился Покровский — чтобы потом спокойно переварить завоевателей. Вспомните историю так вами любимых монголов. Они растворились подобно горсти песка в морских просторах, и большинство завоеванных ими земель досталось Поднебесной.

Красные пятна негодования проступили на лице Унгерна:

— Вы рассуждаете как настоящий полковник Генерального штаба на докладе у Верховного главнокомандующего Алексей Михайлович. Сухо и взвешено.

Покровского очень подмывало напомнить барону недавнее сражение, но он благоразумно промолчал об этом.

— А может я и есть полковник Генерального штаба? — усмешкой спросил он стоявшего в изголовье Унгера.

— Ничуть этому не удивлюсь — холодно бросил собеседник и, повернувшись спиной, отошел к окну — и что же вы мне посоветует, господин полковник? Сидеть в Урге и копить силы?

— Да, господин генерал. На мой взгляд, это самый благоприятный вариант.

Барон в ответ недовольно крякнул, но промолчал, выражая тем самым готовность, продолжить слушание аргументов своего собеседника.

— Поймите Роман Федорович — мягко начал Покровский — в том, что вы сможете захватить Пекин силами нашей дивизии, я нисколько не сомневаюсь. Несколько переходов и город ваш. Момент действительно очень благоприятный. Но гораздо труднее вам будет удержать завоеванное и тут силами девяти тысяч сабель против китайских генералов, никак не обойдешься.

— А мои монголы? А разрозненность китайцев и слабость их армий? Вспомните восстание боксеров в Пекине, и каким числом европейских солдат оно было подавлено? — яростно парировал Унгерн аргументы своего собеседника.

— Увы, при разгроме боксеров все европейские державы действовали воедино, что и обеспечило успех союзного войска. Сейчас же, каждый сам за себя. Не думаю, что известие о взятии вами Пекина вызовет радость в Токио и Лондоне.

Что касается ваших верных монголов, то у них тоже существуют свои интересы. Большая часть князей и Богдо-Гэгэн безоговорочно поддержали вас, когда речь шла об освобождении их родины. Поход на Пекин за богатой добычей их тоже обрадует дело, как говориться им привычное. Но вот восстановление монгольской империи это уже совсем другая идея и по моим наблюдениям к этому из них мало кто готов.

К тому же монгольская кавалерия с саблями и пиками, это не та армия, с помощью которой можно покорить азиатский мир. Как показала практика прошедшей войны, кавалерия является грозной силой, когда она подкреплена пушками и пулеметами.

— Значит Генштаб против? Что ж очень жаль — коротко произнес барон — жаль, что я несколько ошибся в вас, предполагая, что нашел своего верного товарища по боевым замыслам. В ваших словах уважаемый Алексей Михайлович есть, огромная доля истинны, но я всю свою жизнь привык опровергать логические выводы и красиво выстроенные на бумаге расчеты штабных умников, всё знающих и всё понимающих.

Однако вопреки всем расчетам и выкладкам я совершил свой поход в Монголию и взял Ургу. Вопреки всяческим прогнозам я разбил армию Бао Линя и обязательно двину свои войска на Пекин. Это слишком ценный приз, чтобы отказаться от него только из-за логических рассуждений. Как сказал поэт Горький: "Безумству храбрых поём мы песни".

— Извините Роман Федорович, я и не думал, что мои взгляды на войну так расстроят вас — произнес Покровский, с сожалением глядя на скрестившего, на груди руки барона Унгерна.

— Отнюдь нет. Я очень рад, что у меня есть честный и здравомыслящий представитель Генерального штаба, на которого я могу полностью положиться. Выздоравливайте дорогой Алексей Михайлович, вы мне очень скоро понадобитесь.

И действительно, пролежав в лазарете ещё две недели, выписанный на долечивание, Покровский был назначен комендантом Урги и верховным комиссаром всей Монголии. Барон фон Унгерн слов на ветер не бросал.

Документы того времени.

Из секретного доклада председателя комитета по вооружению генерал-лейтенанта Горохова Верховному правителю России Алексееву от 12 сентября 1919 года.

После всестороннего обсуждения, ранее вынесенного Вами вопроса о массовом производстве танков отечественной промышленностью, наша комиссия пришла к следующему выводу. Исходя из того, что наш отечественный танк Пороховщикова по-прежнему находиться на стадии инженерной доработки, за главную основу производства танков следует взять французский танк марки Рено. Он прост в изготовлении и легок как техническом содержании, так и ремонте.

Кроме этого танки этого типа прекрасно зарекомендовали себя при прорыве оборонительных позиций немцев на Западном фронте. Своим вооружением, танк прекрасно может действовать как при поддержке пехоты, так самостоятельно, уничтожая засевших в траншеях солдат противника и пулеметных гнезд линии обороны.

Основными недостатками танка Рено комиссия считает его тихоходность и противопулеметная броня, делающая его абсолютно беззащитным от артиллерийского огня полевых пушек ведущих огонь с открытых позиций, прямой настильной наводкой.

Главным заводом по производству танков, комиссия предлагает сделать Петроградский Путиловский завод, чьи производственные мощности вполне смогут начать выпуск первой партии отечественных танков, общей численностью в тридцать машин.

Генерал-лейтенант Горохов.

Приписка рукой Алексеева. Известить генерала Игнатьева в Париже, о нашей кровной заинтересованности к разработкам французских инженеров фирмы Рено.

Из письма Верховного правителя России Алексеева М.В. к председателю Морской академии Крылову А.Н. от 21 сентября 1919 года.

Уважаемый Алексей Николаевич! Спасибо за вашу столь обстоятельную записку относительно роли авианосцев в будущем российского флота. Я полностью согласен с основными пунктами вашей программы, но финансовое положение нашей страны не позволяют в данный момент приступить к её реализации в полной мере.

В качестве компромиссного решения, я вижу возможность заложить один, пробный проект на стапелях Балтийского судостроительного завода в первом полугодии 1921 года. В этой связи предлагаю Вам создать специальную команду инженеров-конструкторов, которым можно будет поручить это архи важное дело.

С уважением Алексеев.

Из проекта обращения к народу Верховного правителя России Алексеева М.В. от 17 сентября 1919 года

Дорогие сограждане! После того как на нашу многострадальную землю, наконец, сошел долгожданный мир, пришла пора, выполнить волю безвременно усопшего Лавра Георгиевича Корнилова, все деяния которого, были направлены исключительно на укрепления столпов Отечества и создания условий для его дальнейшего процветания.

Сегодня мне предстоит объявить то, что в течение долгого времени, было, выстрадано простой душой нашего прославленного героя и по его приказу было тщательно подготовлено в течение всего короткого момента его пребывания у власти. Дать жизнь тому, что гражданин Корнилов намеривался свершить лично, сразу после подписания мира, но к нашему великому огорчению не смог сделать из-за своей преждевременной кончины.

Я был полностью в курсе его высокого замысла и потому, считаю своим священным долгом перед светлым образом Лавра Георгиевича выполнить его начинания точно в срок и в полной мере, не изменив и не утаив от российского народа его решения.

Последняя воля первого Верховного правителя России была такова, выкуп государством всех помещичьих земель и имений и передача их в пользование крестьян и простых казаков. Распределением земель занимаются выбранные на местах органы местного и центрального самоуправления, начиная от бессословных сельских и городских общин и кончая центральными областными учреждениями.

Кроме этого, генерал Корнилов хотел учредить Всероссийскую патриотическую партию, которая объединила бы в своих рядах всех истинных патриотов страны, невзирая на национальность, вероисповедание и социальное положение. Именно в этой партии Лавр Георгиевич видел будущую силу России, способную защитить и уберечь от любых напастей нашу Родину...

Пометка на полях: Одобрено. Алексеев

Из решения заседания особой комиссии при ВЧК под председательством Дзержинского от 21 сентября 1919 года.

В связи с участившимися антигосударственными выступлениями в Галиции, а так же на территории Екатеринодарской и Херсонской губернии местного крестьянского населения, особая комиссия при ВЧК, приказывает всем командирам частей особого назначения, опираясь на местные власти, произвести аресты наиболее активных зачинщиков беспорядков и под усиленным конвоем доставить их в Николаев. В случаи оказания вооруженного сопротивления, солдатам разрешается действовать по законам военного времени

Все арестованные, будут немедленно переданы в распоряжение военно-полевого суда, который рассмотрит их дела в упрощенном порядке согласно секретному распоряжению Верховного правителя России. По этому уложению, за неповиновение властям и подстрекательство к бунту виновникам положены каторжные работы различного срока.

Основываясь на богатом опыте ведущих демократических стран Европы Англии и Франции, особая комиссия рекомендуется направить всех осужденных на трудовое перевоспитание в нашу африканскую колонию Того. Там, учитывая крайне сложное положение, прибывшим каторжанам будет предложено осесть колонистами, при полной государственной поддержке.

Главным военным комиссаром новой колонии, наделенного чрезвычайными полномочиями, комиссия рекомендует назначить гражданина Фрунзе М. В., рекомендованного на эту должность секретарем личной канцелярии Верховного правителя Сталиным.

Председатель ВЧК Дзержинский.

Резолюция Алексеева: Предложенную кандидатуру, утвердить.

Служебная записка из личной канцелярии Верховного правителя в министерство иностранных дел России от 14 сентября 1919 года.

В связи с открытием экспедиции господина Велькицкого островов архипелага Северная земля, а так же проведений изыскательских мероприятий господином Русановым на Шпицбергене относительно угольных месторождений, российскому МИДу необходимо будет довести до сведения Норвегии, Канады и США, об изменении нашей политики относительно северных территорий.

Российская сторона объявляет о своих территориальных правах на остров Врангеля, Новосибирские о-ва, острова архипелага Северная земля, а так же на архипелаг Земля Франца-Иосифа и остров Медвежий. Эти земли российское государство считает неотъемлемой частью своей территории и не намерено отходить от этой позиции.

Что касается своих претензий на земли архипелага Шпицбергена, то российская сторона готова вести переговоры с норвежской короной, на конструктивной основе о разделе острова на две равнозначные части. Российская сторона готова рассмотреть все предложения Норвегии для мирного решения этого вопроса.

Алексеев.

Из протокола заседания правительства относительно вопроса о северных территориях от 19 сентября 1919 года.

Для освоения северных территорий омываемых Северно-Ледовитым океаном, необходимо создать специальное министерство под названием Главного Северного морского пути.

Сталин.

Глава VI. Начало мирной жизни.

В этот пасмурный и хмурый октябрьский день под Измиром ничто не предвещало о возможной трагедии. Турки, согласно достигнутой договоренности полностью сняли блокаду измученного войной города и отвели свои войска от его стен на двадцать километров. Теперь уже ничто не требовало от русских моряков демонстрации силы и обязательного выведения кораблей в море, для совершения патрулирования вдоль побережья. Однако ведомый неумолимым роком, в этот день адмирал Колчак настоял на проведения очередного похода.

— Не хочу, чтобы перед зимой, мои орлы основательно обросли жирком! — говорил флотоводец своему флаг-офицеру капитану второго ранга Мордвинову, несмотря на то, что последний выход эскадры в море, состоялся менее недели назад. Спорить с адмиралом, героем Босфора, Александрии и Трафальгара никто не посмел и потому 5 октября 1919 года, флагманский броненосец "Три святителя", вместе с другим броненосцем "Иоанном Златоустом" и крейсером "Алмаз" вышли в море, имея задачу патрулирование прибрежных вод. Третий броненосец русской эскадры, "Георгий Победоносец" в этот день остался в Измире из-за вынужденного ремонта своих машин.

Неторопливо бороздя морские просторы Эгейского моря, русская эскадра совершала свой обыденный путь вдоль берегов Измира, держа курс на норд, к выходу из Измирского залива. Наблюдатели с кораблей внимательно рассматривали в мощные бинокли небольшие прибрежные холмы, но ни один из них не замечал присутствие турецких солдат, о чем они с помощью семафора регулярно сообщали на флагманский корабль, адмиралу.

Так продолжалось около получаса, но стоявший на командном мостике броненосца Колчак, продолжал внимательно разглядывал в бинокль азиатский берег.

— Сегодня все спокойно, Александр Васильевич, турки держат слово — произнес стоящий рядом с ним Мордвинов.

— Вижу, Семен Николаевич! — удовлетворенно произнес адмирал — я очень рад такому честному исполнению договоренности, со стороны Кемаль-паши. Что же, пора возвращаться в Измир. Прикажите дать эскадре сигнал о возвращении.

Прошло несколько минут, и броненосцы стали один за другим выполнять полученный от командующего приказ. Шедший головным "Три святителя" мирно рассекал темные морские воды, когда вдруг под днищем корабля раздался страшный грохот, блеснул столб огня и броненосец, резко подбросило вверх. На стоящих, на командирском мостике офицеров обрушилась масса воды, но моряки сумели удержаться на ногах.

— Спускайте шлюпки! Остановите эскадру! — крикнул Колчак, но его мало кто слышал. Из всех люков на палубу хлынул испуганный поток людей. Адмирал хотел повторить свой приказ, но в это время под правым бортом броненосца произошли ещё два взрыва, и корабль стал стремительно заваливаться набок. От этого рывка Колчак вместе с Мордвиновым были сброшены на палубу, прямо на матросов и офицеров, ринувшихся к левому борту.

Чьи-то крепкие руки успели подхватить падающего адмирала, но в этот момент из машинного отделения вырвалась мощная струя горячего пара, обварив всех, кто только оказался на его пути. Содрогнувшись всем корпусом, получивший пробоину броненосец стал стремительно зарываться в море носом. Корма тонущего корабля поднялась из воды, обнажив лопасти винтов, и он исчез с морской поверхности.

Презрев угрозу нового взрыва, к месту гибели броненосца устремилось множество шлюпок с других кораблей эскадры. К огромному сожалению моряков, они смогли поднять из воды лишь тридцать два человека экипажа, и среди спасенных людей не было адмирала Колчака. Так погиб великий русский флотоводец, который как истинный моряк принял свою смерть на море, подорвавшись на случайной мине, оказавшейся на пути броненосца.

Одновременно с гибелью адмирала произошло явление, которое никто из присутствующих никак не мог объяснить. Как только флагман погрузился в морскую пучину, как на горизонте возникла причудливая фата-моргана, по непонятному капризу судьбы принявшая силуэты кораблей. Некоторые горячи головы, потом уверяли, что корабельные сигнальщики смогли опознать в возникших силуэтах британский броненосный крейсер "Гуд Хоуп" ходившего под вымпелом адмирала Кредэка, крейсер "Абукир" и даже погибший в русско-японскую войну броненосец "Петропавловск", на котором плавал незабвенный адмирал Степан Осипович Макаров.

Язвительные скептики справедливо спрашивали этих рассказчиков, не было ли там видно силуэтов "Титаника" или легендарного "Летучего голландца", но сила убеждения этих людей в своей правоте была непоколебима.

Первым, как ни странно, на гибель адмирала Колчака отреагировала Турция в лице Кемаль-паши, приславшего Алексееву из Анкары телеграмму "молнию". Выразив соболезнование по поводу кончины славного флотоводца, паша предложил Алексееву начать полномасштабные переговоры, которые были, по мнению турка выгодны как самой Турции, так и России.

Верховный правитель России по достоинству оценил этот шаг и уже через три дня, в Анкару прибыл специальный представитель правителя граф Воронцов, имевший на руках полномочия на заключения мира с Кемаль-пашой. Переговоры продлились около недели, хотя главные условия заключения мира были известны заранее.

Воронцов ни на йоту, не отступил от текста Стамбульского договора, подписанного в марте прошлого года. К России отходил Стамбул вместе с Босфором и Дарданеллами, земли турецкой Армении западной границей, которой была линия Трапезунд — Диабакыр, а так же средиземноморский порт Александрита и Антиохия.

Кроме этого, Анкара признавала независимость Курдистана и отказывалась от всех своих азиатских владений, Аравии, Сирии, Ливана, Месопотамии и Палестины. Со своей стороны, русские полностью признавали целостность остальных земель Турции и обязались в течение полугода вывести все свои войска с её территории.

В отношении Измира, обе стороны согласились, что город остается в составе Турции, но на переходный период, в течение семи лет, во избежание межнациональных конфликтов, в нём будет смешенная русско-турецкая администрация, с присутствием русского гарнизона.

Заключение мира было выгодно обеим сторонам; Россия ликвидировала последний очаг напряженности у своих границ и могла приступить к освоению проливов. Турция, чью территорию западные союзники по-прежнему рассматривали исключительно как зоны оккупации, впервые после окончания войны, получала от страны победительницы, официальное признание своей целостности.

Сразу после опубликования текста мирного договора, послы Лондона и Парижа выразили резкий протест по поводу заключения мира со страной управляемой военным диктатором. Именно так называла просвещенная Европа турецкого лидера, чья популярность среди мирного населения возрастала с каждым днём. Как только, стоя на балконе своей резиденции в Анкаре, Кемаль-паша объявил о мире, переехавший из Стамбула в новую турецкую столицу парламент Турции, единогласно наградил своего лидера, титулом отца нации (Ататюрк).

Москва так же встретила известие о заключении мира восторгом и овациями. Наконец-то была поставлена последняя точка в затянувшемся противостоянии двух соседей, и с чистой совестью можно было приступить к возвращению к мирной жизни. А наступавшая мирная жизнь, была далеко не мирной. После успешного завершения Версальской конференции, Алексеев вплотную приступил к столь долго откладываемому решению земельного вопроса.

Принятый к рассмотрению ещё в 1861 году, вопрос о наделении крестьян землей, так и не был окончательно решен. Различные реформаторы пытались сделать так, что бы и волки были сыты и овцы целы, но каждый раз терпели неудачу. Всё время отодвигаемый напоследок, летом 17 года крестьянский вопрос напомнил о себе самым жестким образом. Разуверившиеся в болтуне Керенском, крестьяне приступили к самовольному захвату помещичьих земель и дележу запасов зерна. Весело запылали барские усадьбы, полилась кровь, и беспощадный и кровожадный русский бунт, о котором пророчески предупреждал Пушкин, проявился во всей красе.

За четыре неполных месяца, с мая по август, помещики и прочие землевладельцы на своей шкуре испробовали результат, столь длительного затягивания решения земельного вопроса. Только введение генералом Корниловым военного положения, позволившее применять военно-полевые суды в собственном тылу, а так же обещание генерала решить земельный вопрос сразу после окончания войны, позволило сбить пламя крестьянского гнева, но все прекрасно понимали, что это ненадолго.

Алексеев умел прекрасно извлекать выводы из уроков, преподнесенных ему жизнью и поэтому ещё во время своего нахождения в Париже, дал задание Сталину самым тщательным образом проработать этот острейший вопрос. Глава личной канцелярии правителя, творчески отнесся к полученному заданию. Сам выходец из простого народа, он не понаслышке знал, как был важен этот вопрос для России, в которой крестьяне составляли почти 80 процентов её населения.

Дабы не быть голословным и избежать обвинения со стороны крупного капитала упреков в предвзятости, он привлек большое количество различных специалистов, всю деятельность которых он поручил контролировать двум старым товарищам Молотову и Кржижановскому, которым полностью доверял.

Знакомясь с огромным количеством материалов связанных с крестьянским вопросом, Сталин пришел к твердому убеждению, что при сложившихся обстоятельствах, необходима полная национализация всех помещичьих земель и передача их крестьянам. В противном случае реальность возникновения в стране гражданской войны подобно английской войны времен Кромвеля и американской времен Линкольна, была очень высока.

Поэтому, он самым тщательным образом просевал все поступающие к нему проекты таким образом, что бы нужная ему точка зрения была, как можно больше аргументирована, тогда как все остальные способы замирения крестьянства выглядели мало весомыми.

Когда Алексеев ознакомился с предварительными результатами работы земельного комитета он пришел в смятение. То, что предлагал Сталин, сулило правителю сильное противостояние со стороны власти имущей.

— Это уже слишком Иосиф, на полную конфискацию помещичьих земель не отважился даже сам царь Александр Николаевич. Нельзя ли решить этот вопрос более мирным путём, например переселением части крестьянства в район проливов. Это насколько я помню, была именно ваша идея.

— Можно Михаил Васильевич, но это решение займет слишком много времени, а у нас, его нет. Если не дать землю крестьянам до весны будущего года, русская Вандея нам обеспечена. И будет она куда сильнее, чем массовые крестьянские беспорядки в 1907 и 1917 годах. Вот данные ВЧК о тревожном положении среди крестьян Тамбовской, Воронежской, Харьковской и Екатерославской губернии. По мнению специалистов, если все эти выступления произойдут одновременно, то никакие части особого назначения не смогут остановить его.

Это прекрасно понимает и заграница. Согласно последним данным разведки, французская и британская сторона проявляют большое внимание к нашему внутреннему положению, активно заводят связи с лидерами эсеров, которые имеют определенное влияние среди крестьян. Боюсь, что господа союзники собираются сделать у нас новую, крестьянскую революцию и тем самым отыграться за свои дипломатические неудачи в Версале.

— А что вы скажите помещикам? Их вы противодействия вы нисколько не боитесь? — зло бросил Алексеев — разговаривать с ними придется мне, а не вам.

— Боюсь, что вы плохо оцениваете свою силу и своё значение среди общества Михаил Васильевич. После благополучного завершения войны и мира в Версале, против вас, единовластного правителя России никто не посмеет выступать открыто. Сейчас очень благоприятный момент для проведения земельной реформы. Тон статей столичных газет исключительно благожелательный. В нашу канцелярию непрерывным потоком приходят письма с вашей поддержкой. Вся столичная буржуазия напугана недавними судебными процессами, и каждый мнит себя новым обвиняемым на скамье подсудимых.

Поверьте, они будут проклинать вас на кухне и в кабинетах, но никто не посмеет противоречить вашему декрету о конфискации земли, поскольку у многих рыльце в пушку. Думаю, вам стоит поговорить с выборными представителями помещиков и объяснить, что крестьянское восстание может полностью развалить страну. Лучше пожертвовать малым, чем потерять всё.

— Вашими бы устами мед пить Иосиф. Всё так гладко и просто, вот и поговорили бы с ними, а? — язвительно спросил Верховный правитель своего черноусого советчика.

— Если прикажите, поговорю, но боюсь, моё появление перед господами помещиками, будет иметь крайне негативный эффект.

— И все же никак нельзя без компенсации земли их владельцам? Такого на Руси ещё никогда не было — не сдавался Алексеев. — Надо подумать, что мы можем предложить взамен конфискованных владений.

Сталин с пониманием посмотрел на собеседника и подал Верховному правителю несколько листов бумаги.

— Вот, пожалуйста, список самых крупных землевладельцев страны. Как видите их не особенно много. Здесь точно указаны размеры их владений и примерная стоимость их угодий. Боюсь, что государственная казна будет очень разорена, если мы начнем проводить компенсацию. Гораздо проще обложить все эти владения огромным налогом, как в своё время сделал Вильгельм завоеватель в Англии, в один день, сделавшись самым крупным землевладельцем. С введением налога помещики поголовно разоряться и земли перейдут во власть государства.

Согласно предложенному комитетом проекту, за помещиками остаются их усадьбы, сады и шесть десятин земли. Конфискации не подлежат животноводческие и коневодческие фермы с прилегающими к ним угодьями. Думаю, этого вполне хватает для нормальной жизни.

— И все равно, вот так запросто ломать веками сложившиеся отношения, никак нельзя. Это не по-христиански.

— Бог поддержит Михаил Васильевич вас в этом смелом шаге и жестоко покарает, если после этой ужасной мясорубки вы вновь прольем кровь своих соотечественников. Так что нам особенно выбирать не приходиться; или всероссийская Вандея либо полное замирение крестьян — глухим голосом безжалостно резал правду матку кавказец.

Верховный правитель тяжело вздохнул и собирался, что-то сказать своему собеседнику, но Сталин опередил его:

— Кроме этого, Михаил Васильевич не стоит забывать ещё одну важную сторону дела. В августе будущего года истекает трехлетний переходный срок, обозначенный покойным генералом Корниловым, после которого придется выбирать по какому пути правления пойдет Россия. Назначенная вами конституционная комиссия пришла к однозначному выводу, что по всем историческим нормам для нашей страны более подходит президентская форма правления, чем парламентская. Если вы согласитесь выставить свою кандидатуру на выборах 20 года, то после проведения земельной реформы, победа вам практически обеспечена.

— Какой срок президентского правления предлагает ваша комиссия — с явным интересом спросил Алексеев своего собеседника. Предложение о выдвижении его кандидатуры на новый срок, явно обрадовала правителя.

— Члены комиссии предлагают семилетний срок, беря за пример конституцию Франции.

— Для такой страны как Россия, такого срока явно маловато. Прикажите переделать на девять лет, этого вполне хватит для проведения любых реформ и получения первичного результата. Не стоит забывать, что не все европейские основы хороши для нашей страны. Ведь мы Россия и у нас всегда был свой путь — сказал безапелляционным тоном Алексеев.

— Сталин согласно кивнул головой и тут же черканул, что-то в блокноте.

— Именно на этом сроке Михаил Васильевич я и настаивал при обсуждении проекта конституции но, увы, остался в меньшинстве.

— Значит девять лет и два срока непрерывного правления. Так?

— Совершенно верно. Это очень важный момент Михаил Васильевич. Мы просто были вынуждены вставить подобные ограничения, дабы европейцы не упрекнули нас возрождении скрытой монархии.

— Ну что же, бросим эту кость нашим либералам и их идейным покровителя — раздражено хмыкнул правитель — что ещё?

— Если полностью копировать европейские традиции, то необходимо введение поста вице-президента. Должность абсолютно номинальная, поскольку её носитель не получает никакой реальной власти но, необходимая соблюдения демократической декорации.

— Хорошо, сделаем либералам и эту уступку, что-нибудь ещё?

— Всё Михаил Васильевич.

— Ну, тогда давайте, как следует, обговорим предлагаемый комитетом проект разрешения земельного вопроса — произнес правитель, приняв для себя окончательное решение. В этот день Алексеев ещё долго говорил со своим советником, тщательно обсуждая различные детали и аспекты столь важной и одновременно сложной проблемы для России.

За день до опубликования своего манифеста по земельному вопросу, Алексеев встретился с выборными представителями города Москвы, на закрытом заседании в Андреевском зале Кремля. Впервые за всю историю российского государства, под этими стенами были собраны воедино люди представляющие различные слои общества. Специально приглашенные подготовительным комитетом люди, внимательно слушали историческую речь своего правителя.

Сам Алексеев очень тщательно был подготовлен своим главным советниками, буквально вызубривший текст своего выступления наизусть. Глядя поверх многолюдного собрания представителей, он читал свою речь, почти не заглядывая в текст, лежавший перед ним. От этого, у присутствующих лиц создавалось впечатление, что Верховный правитель, как бы рассуждает с ними о нелегком внутреннем положении страны.

Перед собравшимися людьми стоял человек, полностью уверенный в правоте своих намерений и действий, который должны были спасти страну от нового революционного потрясения, если не принять срочных мер. Верховный правитель России не спрашивал у представителей народа, что ему делать, а лишь только объяснял, причину своих действий.

Одетый в полувоенный френч, полностью лишенный всех своих регалий, тем не менее, Алексеев выглядел очень убедительно, с истинно диктаторским видом, демонстрируя готовность немедленно подавляя на корню любое несогласие с принятым им судьбоносным решением.

За всё время его выступления, никто не посмел прервать речь Алексеева негодующими выкриками или свистом, но когда правитель закончил говорить, единогласного одобрения его слов среди приглашенных на встречу лиц явно не наблюдалось. Некоторая часть холодно промолчала, другие ограничились жидкими хлопками, что явно разнилось с бурным рукоплесканием тех, кто поддержал Алексеева.

Верховный правитель не рискнул произвести одномоментную конфискацию помещичьих земель, растянув весь этот процесс на полтора года, сделав особое исключение для Закавказья и Средней Азии, где начало действие манифеста, откладывалось на три года.

Кроме этого, было объявлено о создании Закавказского и Цареградского казачества, которое должно быть создано на новых южных землях, куда приглашались переселенцы из центральной России и Украины. Так же Алексеев известил о готовящемся переселении русского населения в Восточную Пруссию и Мемель, что должно было как-то уменьшить число нуждающихся в земле крестьян в европейских губерниях России.

Единственным человеком кто рискнул прямо высказать своё несогласие с решением Верховного правителя, был экс депутат Государственной думы Милюков. Когда Алексеев закончил речь и стоя слушал пожелания своих сторонников, которых благодаря усердиям Сталина было большинство в зале, Милюков приблизился к правителю и несколько визгливым голосом произнес своё обвинение.

— Вы Михаил Васильевич слушаете дурных советчиков, которым совершенно чужды интересы национальные интересы России, ведь в большинстве своём они не титульная нация.

Словно по мановению волшебной палочки под сводами Андреевского зала наступила тишина, и сотни глаз тревожно устремились в сторону Алексеева. Однако правитель нисколько не изменился в лице от брошенных ему горьких слов. Развернувшись в сторону Милюкова, он как бы с сожалением развел руками и сказал

— Что же делать дорогой Павел Николаевич, если эти советчики являются русскими патриотами и националистами в большей степени, чем некоторые исконно русские, общающиеся между собой на французском и английском языке и видящие в России только один источник доходов и обогащения. Те, кто только говорит и ничего не делает во благо Родины. Увы, но для меня гораздо ближе первые, чем вторые, поскольку служат своему отечеству без страха и упрека.

Сразу эти слова стали известны газетчикам специально приглашенные в Кремль и в нетерпении толпящиеся за массивными дверями зала. Уже к вечеру ответ Алексеева Милюкову попал на страницы в газеты вместе с основными тезисами манифеста, которые были розданы журналистам сразу после завершения встречи с Верховным правителем.

Сказать, что выступление Алексеева произвело фурор, значило не сказать ничего. В этот день всё российское общество, до которого дошли газеты, и достучался телеграф, было потрясено до глубины души. Слова верховного правителя не оставили равнодушным ни одного человека; кто проклинал его, кто хвалил и восторгался, но все они бурно оценивали его смелую инициативу.

Уже к средине следующего дня, на Красную площадь, к Спасским воротам собралась огромная толпа горожан и прибывших из окрестностей крестьян, которые решили выказать Верховному правителю свою поддержку. Наблюдавшие с верхних этажей гостиницы "Националь" за этой живой рекой зрители и представить себе не могли, что это явление народа к правителю было хорошо режиссированным и подготовленным спектаклем.

Вышедший к народу Алексеев, неожиданно поднялся на стоявший вблизи ворот броневик охраны и со столь необычного постамента обращался с народом. И вновь, правитель без запинки говорил свой ранее вызубренный текст, создавая благоприятное впечатление у зрителей.

— Как он легко и свободно говорит о таких серьезных вещах — шепталась пришедшая на площадь женская половина.

— Как толково и доходчиво всё объясняет — восхищались народные интеллигенты, уже успевшие позабыть мартовские смуты 17 года.

— Как все, верно, говорит, как пописанному, а самое главное про землицу. Видно правду говорят в народе, что он из наших, из крестьян — рассуждали прибывшие из деревень ходоки. Находившиеся на площади богачи только ненавистью смотрели на Алексеева. Всё что они хотели ему сказать, они высказали Верховному правителю на следующий день, на закрытой встрече в гостинице "Метрополь", куда Алексеев прибыл по настойчивой просьбе финансистов и фабрикантов.

Уж здесь они высказали ему всё, что думали и пригрозили открытым бойкотом, если он решиться реализовать всё, что обещал сделать в своём манифесте. Все собравшиеся представители большого бизнеса, думали, что своим влиянием и положением, они смогут оказать нужное влияние на правителя, как с легкостью оказывали на Николая Второго и Керенского, но тут они жестоко просчитались.

Будь эта встреча тремя днями ранее, возможно, что денежные тузы и добились бы желаемого, но сейчас было поздно. Произнеся пламенную речь в Кремле, и получив поддержку народа на Красной площади, Алексеев полностью поверил в своё высокое предназначение и диктаторские полномочия. Поэтому, он с холодной улыбкой, не перебивая ни единым словом, терпеливо слушал выступления различных ораторов. И чем больше на него наседали с требованием свернуть реформы, то тем больше правитель убеждался в своей правоте.

— Ну а теперь послушайте меня господа — громким и четким голосом произнес Алексеев, когда очередной выступающий кончил говорить. Он встал из-за стола и, разминая затекшие от сидения ноги, неторопливо прошелся вдоль стола.

— Все ваши гневные слова, сказанные здесь, говорят только об одном; что вы не сделали ни каких выводов из всего того революционного бардака, что произошел в 17 году. Ведь благодаря вашим усилиям этот опасный джин выскочил из бутылки и начал сметать всё на своем пути. Не окажись выступление генерала Корнилова успешным, то через месяц, другой к власти бы пришли господа большевики, вооруженные идеями мировой революции господина Маркса, или чего ещё лучше господа анархисты с всеобщим равенством господина Бакунина. И всё бы это закончилось такой кровью и таким ограблением, что по сравнению с ними мои реформы показались бы вам детскими шалостями.

Речь Алексеева лилась в абсолютной тишине, сидевшие за столом олигархи со страхом и изумлением смотрели на него.

— Мне очень хорошо помниться, как в марте 1917 года, в Кронштадте разогретая водкой и кокаином матросня вышла вершить самосуд над своими офицерами и членами их семей. Как расстреливали людей только за золотой погон или белые руки, объявив врагом революции. И всё это было сделано при господине Керенском! Страшно подумать, что было бы при Ленине, Троцком или каком другом анархисте.

Сейчас много говорят, что большевики разлагали страну с помощью германского золота. Чушь! ни одну страну нельзя разложить с помощью денег, её можно разложили только изнутри, и образовалась эта скрытая ржавчина во многом благодаря вам господа. Вам и вашей неуемной жадности благодаря войне получить огромный барыш.

Услышав это обвинение, многие из сидящих олигархов яростно задвигали стульями, но ни один из них не рискнул прервать речь правителя, настолько внушителен был его вид.

— Я не социалист и даже не демократ господа, и все мои начинания это только дань необходимости, а не желание построить нечто новое. По моему глубокому убеждению, Россия ещё не полностью отошла от опасной черты революции. Несмотря на кажущееся благополучие, по-прежнему существует угроза возникновения нового мужицкого бунта, и мои начинания, вызвавшие у вас столько эмоций, лишь призваны подавить его в зародыше раз и навсегда.

Бросив им эту кость, я не собираюсь больше проводить никаких национализаций. Все ваши банки и заводы останутся в вашей власти, а те, кто будут нужны государству, будут выкуплены за свою цену. Единственное, что я могу потребовать от вас, это улучшение положения рабочих на заводах и фабриках.

Подписывая манифест, я руководился золотым правилом, что лучше отдать часть, чем потерять всё. Именно этим правилом рекомендую пользоваться и вам, в вашей дальнейшей деятельности. Все эти революционные выступления рабочих и крестьян, являются следствием их эксплуатации все последние пятьдесят лет.

Я простой русский человек, на плечи которого по воле судьбы легла тяжелая ноша по спасению Родины. И осознавая это, я готов сделать всё от меня зависящее для выполнения своей миссии. Если вы не согласны с моими намерениями, вы можете покинуть страну. Можете быть спокойными, препятствия к этому не будет. Если вы предложите мне помощь я с радостью приму её, как с пониманием отнесусь к тем, кто займет нейтральную позицию. Но если с вашей стороны будет оказано противодействие, то уж не обессудьте. Крайние меры мне всегда претили, но для пользы Отечества я пойду на них.

Вы умные люди и я очень надеюсь, что голос разума достучится до ваших сердец. Я всё сказал.

С этими словами Алексеев, чуть поклонился и, не прощаясь, направился к выходу. Для всех сидящих в зале людей стало ясно, что страна получила себе сурового и властного диктатора. Следующие действия Алексеева только укрепили олигархов в этом.

Уже на другой день, правитель объявил о создании патриотической партии, лидером которой он объявил себя. Едва об этом было обнародовано в печати, как в Москву лавиной хлынули письма с заявлениями с просьбой о вступлении в партию.

Не успела страна переварить первую инициативу Верховного правителя, как в ноябре месяце была опубликована новая конституция России, утверждающая президентскую форму правления с проведением выборов в мае следующего года. Прошло два дня, с момента появления манифеста по новой конституции, как к правителю уже поступила петиция от москвичей с просьбой дать своё согласие баллотироваться на пост президента. Алексеев подумал некоторое время для приличия и согласился с просьбой горожан.

Согласно новой конституции, в стране полностью отменялись сословия, делая население страны равными между собой. Подтверждалось ранее свершенное Временным правительством упразднение института государственных чинов и классов, что значительно упрощало рост человека по карьерной лестнице.

Последним сюрпризом от Верховного правителя стало проведение денежной реформы в декабре месяце. Суть её заключалась в обмене старых денег на новые деньги в соотношении 1:100 . При этом одна тысяча рублей менялись из расчета один к одному, а все остальные по нарастающему курсу. Свыше суммы в сто тысяч рублей, деньги обменивались при предоставлении сведений о природе этих денежных накоплений. Главный удар этой реформы приходился на тех, кто сильно разбогател на спекуляциях военного времени.

Кроме этого, по предложению господина Зверева во внутреннее обращение, вместо николаевских золотых десятков, был введен бумажный червонец, который обладал золотым паритетом, что сразу делало его стабильной денежной мировой единицей. Эта мера позволила уменьшить отток золота за рубеж, не нанеся при этом ущерба экономики страны.

Все эти начинания Верховного правителя, конечно, вызвали много недовольства в первую очередь среди помещиков и спекулянтов, но чекисты Дзержинского были начеку. Было закрыто несколько газет за распространение клеветы против Верховного правителя, и всё недовольство было сведено к злобному шипению в кулуарах и кухнях. Все прекрасно помнили урок недавних судебных процессов, чьи результаты с криками одобрения и рукоплесканием встречала простая толпа.

Как подтверждением окончательного разрыва с монархией, по указу Верховного правителя, на Красной площади, к 1 маю, была установлена женская статуя, олицетворяющая новую Россию. Выполненная по типу американской статуи Свободы, она стояла на гранитном постаменте в виде усеченной пирамиды, которая представляла собой трибуну, с которой Верховный правитель принял военный парад, посвященный окончательной победе русского оружия в Отечественной войне 1914 года. Официально вся композиция называлась "стела Конституции", но в народе её сразу окрестили "Свободная Россия" или "Родина Мать".

Кроме первого мая, в ранг государственного праздника было введено 28 августа день, когда полностью завершилось наступления войск генерала Корнилова. Многие горячие головы предлагали громкие и многозвучные эпитеты к этой дате типа "дня спасения Отечества", но Алексеев хладнокровно отклонил их, приказав считать 28 августа, просто днем памяти.

Так вступала Россия в новый 1920 год, в это же время в Америке разворачивались дела, ничуть не менее интересные дела. Вернувшийся на родину после подписания Версальского мирного договора, президент Вильсон с головой окунулся в войну со своими оппонентами.

Сразу по прибытию в Вашингтон Вудро принялся энергично готовиться к поездке по стране от Восточного побережья до Тихого океана, но противники Лиги наций не дремали. В средине июля, специально созданная сенатская комиссия потребовала от президента объяснений по поводу его согласия на передачу мандат на управление Шаньдунским полуостровом Японии, хотя, по мнению сенаторов, Америка имела на него ничуть не меньше прав.

Напрасно Вильсон доказывал сидящим напротив него людям, что величие Америки не в приобретении подмандатных территорий, а в её экономическом могуществе, с помощью которого ей следует управлять миром. Сенаторы совершенно не хотели прислушаться к логике президентских слов. Словно люди с другой планеты, они пропускали всё сказанное Вудро мимо ушей и желали знать только одно; давал ли президент согласие госсекретарю Лансингу на передачу Циндао японцам или нет.

Злой и раздраженный от такого поведения сенаторов, Вильсон начал терять самообладание, путаться в ответах и, в конце концов, сославшись на плохое самочувствие, покинул заседание комиссии. Всё подробности встречи сенаторов с президентом стали достоянием газетчиков, которые выплеснула на первые страницы своих газет, сообщение о плохом состоянии здоровья президента. Так началась травля американского пророка, именно этим титулом наградила президента "Нью-Йорк Таймс".

Белый дом немедленно откликнулся сообщением на запрос сенатской комиссии, объявив главным виновником по передаче мандата на Шаньдунь госсекретаря Лансинга, неправильно понявший распоряжение президента, но дело было сделано. Хорошо проплаченные журналисты ещё в течение двух недель полоскали имя Вильсона, стремясь подорвать его имидж руководителя страны.

Стоически выдержав подлый удар, президент все же выехал в Балтимор, где была должна состояться его первая встреча с простыми американцами. К этому времени, состояние его здоровья благодаря стараниям лечащего врача улучшилось и он с трудом, но все же мог вставать с инвалидного кресла.

Главный город Мэриленда встретил Вильсона 6 августа, цветами и рукоплесканием, что очень обнадежило президента. Отбросив в сторону листы заранее приготовленного текста, он говорил, обращаясь прямо в толпу, словно призывая людей к единению с его мыслями.

— Я желаю доложить своим соотечественникам о состоянии дел в мире, который нуждается в переустройстве — так он начал свою первую агитационную речь. В течение получаса, Вильсон терпеливо разъяснял американцам, что Лига наций является благом для великой Америки, которая благодаря своей высокой тарифной сетки выведет и без того процветающую экономику на ещё более высокий уровень. Для этого, нужно лишь убедить сенаторов согласиться взять на себя великую мировую роль опекуна остального мира.

— Жизнь великих призывает нас к великому пути, чтоб в песке времен остался след и нашего пути — так закончил своё выступление Вильсон, процитировав великого Лонгфелло. Просвещенные в литературе балтиморцы восторженно восприняли упоминание американского классика и наградили Вильсона бурными овациями.

Все сопровождающие Вильсона искренне радовались этой первой ласточке большого успеха, за исключением доктора Грейсона. Он с опаской наблюдал за приливами крови к лицу президента во время его эмоционального выступления.

— Боюсь, что для него всё очень плохо закончиться — сказал врач личному секретарю президента мистеру Тьюмалти — если раньше все удары носили преходящий характер, то теперь дело может закончиться полной парализацией.

Напуганный секретарь попытался переговорить с Вудро, но только навлек на себя его гнев. Получив столь необходимую для себя поддержку, он и слышать, ничего не хотел о том, чтобы хоть как-то поберечь своё здоровье. Так же неудачей закончилась попытка жены Эдит уговорить мужа снизить накал своих выступлений.

— Как ты не понимаешь Эдит, что сейчас решается судьба всего мира, и я обязан дойти до конца, с честью выдержав все испытания, которые всемогущий послал мне — высказывал Вильсон супруге, оставшись вдвоем в купе президентского поезда.

Оппоненты Лиги нации, вяло отреагировали на речь президента заметкой в "Вашингтон Пост", сообщив, что на встрече с Вильсоном была небольшая толпа, в основном состоящая из зевак и привезенных из Филадельфии сторонников президента. Подобное сознательное принижение его успеха, моментально взвинтили президента, и он потребовал от Тьюмалти, чтобы на следующей встрече в Колумбусе, столице Огайо присутствовало ни как не менее десяти тысяч человек. Узнав об этом, Хаус только радостно потирал руки, поскольку он прекрасно знал все слабые стороны своего бывшего друга.

Требование президента увеличить его аудиторию слушателей отрицательно сказалось во время его нового выступления. Замкнутое пространство местного университета, до отказа забитое людьми буквально давило на Вильсона во время его выступления. Моментально подскочило давление, которое отрицательно сказалось на его речи. Продолжая говорить без подглядывания в текст речи, из-за сильного напряжения президент стал ошибаться и допускать ряд неточностей, что было нетрудно обнаружить. Описывая положение в мире, он поместил Багдад в Персию, а местом гибели кронпринца Фердинанда вместо Сараево назвал Белград.

Продолжая играть на патриотизме, приводя личный пример, он назвал своих предков борцами за американскую независимость, хотя мать Вудро была уроженкой Англии и в 1833 году иммигрировала в Канаду.

Все эти огрехи немедленно прокомментировала газета "Нью-Йорк геральд", которая подробно описала всю родословную президента, заканчивая статью ехидным вопросом "Что заставило президента Вильсона претендовать на звание потомка отцов пилигримов, тогда как вся его родня появилась на территории Соединенных Штатов после Войны за независимость".

Руководимые Хаусом газетчики, умело сводили, на нет успехи президента от прямого общения с народом, ловко затушевывая его основные идеи, выпячивая на первый план всевозможные огрехи оратора. И все же успех президента был явно на лицо, никто из его предшественников с таким энтузиазмом и решимостью не общался с простым народом напрямую.

Это наглядно продемонстрировала его третья встреча в Сент-Луисе, когда собравшаяся на встречу, толпа общим числом в 15 тысяч человек в торговой палате города, встала с овациями в едином порыве, едва только Вильсон показался в проёме прохода.

Видя это, Вильсон в лучшей форме евангелического проповедника задал присутствующим вопрос относительно того, как разграничить внутренние дела от внешних:

— Кто сможет сказать, что наши интересы отделены от интересов остального мира в торговом плане, промышленном, финансовом? Разрешите мне быть практичным. Становясь партнером других стран, мы будем главенствовать в этом союзе. Финансовое превосходство будет нашим. Индустриальное превосходство будет нашим. Торговое превосходство будет нашим. Страны мира ждут нашего руководства.

Услышав эти слова, зал восторженно рукоплескал президенту, твердо стоявшего за столь грандиозное величие Америки. Обрадованный столь бурным ответом на своё начало, Вильсон воодушевленно продолжил свою речь.

— Вся сложность и важность нынешнего момента, заключается в верном выборе Америки, куда ей идти и что делать. Никогда ранее за всю свою историю американская нация не стояла перед подобной дилеммой. Сейчас, после наступления долгожданного мира в Европе, в котором есть большая заслуга нашей страны, нам следует решить, кем нам быть, спокойными страусами или гордыми орлами.

Если первое, то следует довольствоваться достигнутым положением и спокойно жить дальше, проедая приобретенный капитал. Если же нас привлекает второй путь, то нужно смело вложить его в новое дело и, встав во главе всего мира идти вперед, ведя остальные страны за собой, подобно статуи свободы освещая путь факелом свободы и демократии.

Я глубоко и искренне уверен, что величайший националист является тот, кто желает своей стране быть величайшей нацией, а величайшей нацией может быть лишь та нация, которая наилучшим образом исполняет свои обязанности в семье народов.

Новый шквал аплодисментов и оваций сотрясли стены "Колизея" от этих слов. Подобно мифическому Антею, Вильсон буквально насыщался этими криками, становясь с каждым разом всё увереннее и увереннее, с легкостью скользя от одного абзаца текста своей речи к другому.

Этот день был его триумфа, и никто из его спутников не пытался оспорить это утверждение. Всем казалось, что худшая страница президентских страданий перевернута и теперь наступают хорошие времена.

Не в силах преуменьшить явный успех Вильсона, оппозиционные газеты разразились кричащими заголовками, порой переходя грань приличия. Так "Лос-Анджелес экземайнер" прокомментировал выступление Вильсона такими словами: "Следующая война будет оплачена американской кровью и американскими деньгами — так сказал пророк, совершенно не желающий знать, что американская нация устала от европейских дрязг. Простой народ желает хорошего питания, денег и постоянного присутствия своих сыновей в родных пределах".

Ему вторил "Вашингтон Таймс" усматривая в стремлении Вильсона подготовить себе третий президентский срок, и ради чего он и проделывает своё турне по всей Америке, бессовестно транжиря на это деньги налогоплательщиков.

Вечером 15 сентября, Хаус встретился в одном из роскошных ресторанов Нью-Йорка, с тайным поверенным своих новых боссов. Полковник сам настоял на встрече, усмотрев в сент-луисском успехе президента опасную тенденцию. Кроме газетной травли нужны были более жесткие меры и ради этого Хаус, и позвонил по данному ему ранее телефонному номеру.

Незнакомец сразу не понравился Хаусу своим видом и манерой держаться. Всё в нем от хорошо сидящего костюма из английской шерсти до черных лакированных ботинок буквально кричало о явном достатке человека. Полковник сразу определил, что на встречу с ним пришел чей-то богатый отпрыск, привлеченный к делу из-за своего происхождения, а не благодаря деловым качествам. Явным подтверждением этой догадки, был оценивающий взгляд и хитрый прищур незнакомца, которые как бы подразумевали, что обладатель его наделен определенной властью и знает несколько больше, чем знал сам Хаус.

— Можете звать меня мистером Ферстом, — коротко представился он полковнику и едва только расторопный официант поставил перед ним чашку кофе, милостиво произнес — я вас слушаю.

Подавляя глухую злобу и недовольство, Хаус принялся неторопливо объяснять собеседнику причины своего беспокойства. Ферст молча попивал кофе и благосклонно кивал головой, слушая доводы своего собеседника, многие из которых были вполне резонны.

— Ваши опасения относительно Вильсона мне хорошо понятны но, на мой взгляд, дела идут не так плохо. Газетная травля, которой вы руководите, исправно отбирает у Вильсона определенное количество популярности. Ну а в том, что президент добился ощутимой поддержки в Сент-Луисе, я склонен усмотреть вашу недоработку. Вам регулярно платят деньги, хорошие деньги, а вы не достаточно отрабатываете милейший Хаус.

Полковник ни единой мимикой не выдал свои чувства, кипевшие в его груди. Он уже давно научился контролировать свои чувства и, подавив первичный гнев на богатого прощелыгу, холодно прикидывал, как сбить с него спесь и одновременно сделать дело. Подстегнутый обидой ум, быстро нашел нужный вариант.

— Я обратился к вам не столько из-за последнего успеха Вудро, сколько из боязни за конечный результат всего дела. Меня беспокоит, что в своём слепом упрямстве Вудро упрямо идя к своей цели, становясь совершенно неуправляемым, что может привести к серьезным последствиям.

— Вы имеете в виду, что под давлением народа сенат пересмотрит свою позицию относительно Версальского мирного договора? Можете быть спокойным, время слияние американского капитала с европейским, к чему так рьяно призывает Вильсон, ещё не настало и вряд ли настанет в ближайшее время.

— Нет, мистер Ферст, меня беспокоит поведение президента. Я его отлично знаю и могу с уверенностью сказать, что он пойдет до конца в своём стремлении затащить Америку в Лигу наций. Я ни сколько не сомневаюсь в ваших словах относительно позиции сената, но боюсь что, впав в антигосударственную ересь, Вильсон может нанести непоправимый удар по безопасности нашей страны.

— О какой угрозе вы говорите? — с явной иронией спросил Хауса собеседник — чтобы не сделал президент в оставшееся время своего правления, всё это можно списать перед Европой за счет плохого состояния его здоровья.

— Говоря о престиже страны, я в первую очередь имел в виду проблему Техаса с его славным губернатором мистером Старком — произнес Хаус, стараясь говорить как можно нейтральнее и при этом наблюдать, как маска самодовольствия сползает с лица его собеседника. — Я боюсь, что, перейдя грань дозволенного, Вудро может пойти на сотрудничество с техасскими миллионерами, которые спит и видит о независимости своих нефтеносных приисков.

Упоминая о Техасе, полковник знал куда бить. Это штат всегда был головной болью для федеральной власти с момента его присоединения к великому союзу независимых штатов Америки. Один из зачинателей Конфедерации Юга, он упрямо не желал делиться с остальной Америкой своим огромным богатством, которым господь бог его щедро наградил, вначале хлопком, а затем нефтью. Мексиканская революция, а затем вторжение на земли штата армии Панчо Вильи, всколыхнули старые амбиции о независимости, похороненные "позолоченным веком" правления Кливленда, Гаррисона и Мак-Кинли.

Для банкиров северян, это был самым ужасным кошмаром, который мог привидеться им после окончания Гражданской войны и потому выпад Хауса попал в самую точку. Ферст моментально утратил часть своего превосходства и, наклонив голову в сторону Хауса, настороженно спросил:

— Насколько это всё серьезно?

— Я не хочу пугать вас мистер Ферст, но я не исключаю со стороны президента подобного хода. Иначе бы я не попросил бы о встрече — холодно ответил полковник, наслаждаясь в душе мигом мщения. На самом деле он хотел обговорить способы давления на президента, но неприятие к Ферсту, заставило предпринять Хауса этот демарш.

"По крайней мере, хуже не будет и упоминание о Техасе только повысит мои ставки у его хозяев" — думал полковник, глядя на собеседника.

— Если дела зайдет слишком далеко, то нам не останется иного выбора, как досрочно прервать карьеру господина президента — произнес Хаус и многозначительно замолчал, наблюдая за реакцией Ферста. То ещё больше утратил своего превосходства и хриплым голосом спросил:

— Как вы намерены это сделать мистер Хаус?

Полковник ещё насладился своим превосходством над своим собеседником и неторопливо стал излагать:

— Если вопрос встанет о полном устранении мистера президента, то у меня есть одно безотказное средство. Это личный повар президента француз Гастон ла Вернэ. При его мастерстве в кулинарном искусстве, думаю, не составит большого труда устроить господину президенту небольшое пищевое отравление, от которого он не скоро оправиться. Например, салат из крабов или грибной жульен, Вильсон очень обожает их.

Ферст быстро облизнул пересохшие от волнения губы и торопливо щелкнул пальцами стоявшему вдалеке официанту, который моментально наполнил минеральной водой его бокал.

— Я понял вас мистер Хаус и немедленно доложу о ваших опасениях — при этом собеседник многозначительно указал головой вверх.

— Вот и прекрасно, а я буду жать от вас известий мистер Ферст. Всего хорошего — бросил полковник и первым встал из-за стола, бросив на него мятую купюру в десять долларов, плата за чашку чая, так и не выпитого им.

Ферст полностью рассчитался с полковником, позвонив ему рано утром следующего дня, и в его голосе вновь звучало превосходство от тайного знания:

— Мне поручено передать вам мистер Хаус, чтобы вы продолжали заниматься газетами. Предложенный вами вариант, не совсем приемлем и в настоящий момент, не может быть использован. Очередная сумма денег, уже переведена на ваш счет. Всего доброго — и, не вдаваясь в подробности, повесил трубку.

Помня свою неуверенность и испуг от слов полковника на вчерашней встрече и ту суматоху, что породили его слова, Ферст решил мелко отомстить Хаусу, утаив главную причину по которой "владыки мира" отказались от варианта с поваром. Спешно поднятый посреди ночи один из личных докторов банкиров, хорошо знавший врача президента, клятвенно заверил своих хозяев, что при нынешнем режиме встреч, президент Вильсон долго не протянет.

— Инсульт с тяжелыми последствиями ему гарантирован — забыв о клятве Гиппократа, испуганно лепетал доктор, недавно обсуждавший с Грейсоном состояние его пациента.

К несчастью для Вильсона прогноз доктора быстро подтвердился. Постоянные напряжения организма привели к появлению стойких головных болей, которые проявлялись частыми приступами. Вудро сильно потерял в весе, сильно нарушилось зрение, в результате чего, выступая в Чикаго, президент плохо видел толпу и после окончания своей речи с большим трудом покинул подиум. Грейсон пытался образумить своего пациента, но тот был неумолим. С фанатика обрекшего себя на смерть, он выступал перед народом почти на каждом полустанке, где останавливался его поезд.

Из-за постоянного напряжения, Вильсон лишился сна а, находясь в Монтане, простыл и у него осип голос. Спасая положение, доктор всю ночь впрыскивал больному через горло и нос, целебные настойки, благодаря чему, Вудро к утру смог говорить.

Развязка наступила 30 сентября, когда президентский поезд добрался до тихоокеанского побережья и остановился в Сиэтле, штат Вашингтон. Всему окружению было ясно, что президент держится из последних сил. Его буквально под руки привели к кулисе отделяющей зрительный зал концертного зала "Олимпия" и внутреннее пространство. Но когда занавес отполз в сторону, президент мгновенно преобразился и перед зрителями предстал энергичный и бодрый человек, с горящими глазами.

Его последняя речь длилась всего 31 минуту, и словно чувствуя это, Вильсон продемонстрировал весь свой ораторский талант. Когда занавес опустился, и президент буквально рухнул на руки своего секретаря и врача, зал ещё долго аплодировал своему оратору. Грейсон тут же сделал ему инжекционное вливание и, не смотря на слабые протесты президента, приказал вести Вильсона на вокзал.

Правительственный экспресс стоял на отдельном пути, готовый утром двинуться на юг, через Орегон в Сан-Франциско, конечную точку своего долгого пути. С большим трудом, после очередного медикаментозного вливания, больной заснул, но в два часа ночи Вильсон проснулся от сильнейших головных болей. Из перекошенного рта вперемешку с рвотными массами неслась не членораздельная речь. Вся левая сторона тела полностью отказалась служить своему хозяину.

К утру, положение несколько улучшилось, речь стала приобретать внятный характер, но говорить Вильсон мог только короткими словами. Когда Тьюмалти предложил, ехать прямо в Сан-Франциско, не останавливаясь в Орегоне, Вудро только коротко кивнул головой, отвернувшись к окну, что бы секретарь, не видел его слезы. Возможно, он всё ещё надеялся на чудо, но оно не произошло. По прибытию в жемчужину Калифорнии, американский президент услышал из уст Грейсона свой приговор. До конца своих дней он останется калекой и сможет передвигаться исключительно в инвалидном кресле.

Вудро мужественно выслушал этот приговор и после получасового разговора с Эдит, приказал отправляться в Вашингтон, отменив намечавшуюся встречу с калифорнийцами на площади перед местным Конгрессом.

Так закончилось противостояние президента с американским сенатом и большим капиталом не принявших его высоких идей на благо США. 29 ноября, Конгресс большинством голосов отклонил ратификацию подписанных Вильсоном статей Версальского мирного договора, тем самым, отказавшись от роли лидера цивилизованного мира, в которой желал видеть свою страну Вудро. Основательно нажившись на военных поставках и ничего не получил из территориальных присоединений, Америка уверенно шла вперед своим избранным курсом.

Узнав о решении Конгресса, Черчилль, ставший министром колоний, так прокомментировал в "Таймс" это известие: " Я всегда уважал американцев, они неизменно находят правильное для себя решение, предварительно перепробовав кучу других методов".

Когда в Америке закатывалась путеводная звезда одного человека, в далеком Мюнхене начинала восходить звезда другого человека, маленького, невзрачного ефрейтора Адольфа Гитлера, выброшенного мирным договором, из столь любимой им армией.

Получив за храбрость и героизм на полях войны два Железных креста но, не заслужив при этом низшего офицерского чина, выписанный из госпиталя после ранения, он энергично осваивал новое для себя жизненное поприще политику.

Оказавшись в огромном Мюнхене, не имея крыши над головой и средств к пропитанию, этот тридцатилетний молодой человек, первое время занимался тем что, стоя на улицах баварской столицы, поизносил громкие патриотические речи. Открыв в себе талант уличного оратора, Гитлер со всем пафосом обрушился на предателей и заговорщиков, осевших в тылу рейха и погубивших родину, вырвав из её рук долгожданную победу.

Он мог говорить на тему измены в тылу часами, и самые главные враги в его проповедях были богатые евреи и проклятые русские, чьи совместные усилия поставили германский рейх на колени. Это занятие некоторое время позволяло Адольфу добывать себе деньги на пропитание, но он хорошо понимал, что так долго он не продержится.

Счастливая звезда в лице майора рейхсвера Хирля, улыбнулась австрийскому обличителю в тот момент, когда его состояние стало критическим. Он уже второй день ночевал на улице, и из еды у него была чашка кофе, которым его угостил один из мюнхенских трактирщиков, когда Адольф выступал возле его заведения.

Именно майор, привел отставного ефрейтора в казармы запасной баварской дивизии и велел накормить, а так же дать койку, нищему кавалеру двух Железных крестов. После короткого совещания в штабе дивизии, было решено передать энергичного горлопана под начало капитана Эрнста Рема, который выделил Адольфу жалование в двадцать марок и приказал внедриться в качестве тайного информатора, в одну малозначимую политическую партию, которые росли в стране как грибы после дождя.

Так Гитлер вошел в состав мюнхенской "Немецкой рабочей партии" в качестве тайного агента, но данная роль ему скоро наскучила и благодаря своим ораторским и организаторским способностям, он стал главой партии, получив титул фюрера — вождя. Под его нажимом партия поменяла название на "Немецкую национал— социалистическую рабочую партию", что отличала её от всех остальных рабочих и социалистических партий Германии.

Теперь Гитлер получал из тайной кассы рейхсвера через своего куратора целых двести марок и был безмерно счастлив, твердо веря, что самое лучшее у него впереди.

Документы того времени.

Из секретной сводки председателю ВЧК Дзержинскому Ф.Э. от начальника ЧК по Московской губернии гр. Марусевича от 11 ноября 1919 года.

По донесению секретных осведомителей по Московской губернии, решение Верховного правителя страны о конфискации помещичьих земель государством и передача их в собственность крестьян без выкупа воспринята крестьянами с радостью и одобрением. Во многих селах губернии происходит стихийное создание земельных комитетов в обязанности, которых входит оценка помещичьих земель и разделение их среди крестьян.

Вместе с тем, отмечается резкое расслоение крестьянской среды на крупных крестьянских землевладельцев (кулаков), крестьян середняков и малоимущих трудящихся села. Середняки и малоимущие крестьяне, общая численность которых составляет 82-84 процента, опасаются подкупа членов земельных комитетов кулаками и помещиками с целью захвата лучших пахотных земель или удержания их сверх положенной государством нормы.

В основном эти противостояния носят чисто словесный характер и в редких случаях заканчиваются драками. Однако, учитывая остроту этого вопроса, без всякого сомнения, можно предполагать, что с наступлением весны, активность противостояний возрастет, вплоть до вооруженного столкновения.

Начальник ЧК Московской губернии Марусевич.

Из секретной телеграммы Верховному правителю России от главного военного комиссара по колонии Того. Фрунзе М.В. от 20 декабря 1919 года

Имею честь доложить, что первый караван судов с вынужденными переселенцами успешно прибыл в порт Ломе. Обща численность, первого десанта составляет 4 838 человек, из которых военных 1112 и 118 гражданских лиц. В настоящий момент производиться передача дел британской оккупационной администрацией. Настроение бодрое, официальный подъем русского флага над фортами Ломе, намечено на 25 декабря этого года.

Фрунзе.

Из донесения начальнику Главного Разведывательного Управления созданного по именному распоряжению Верховного правителя генерал-лейтенанту Щукину Н.Г. от спец. представителя ГРУ в Харбине подполковника Пшеничного от 22 января 1920 года.

Согласно последним сведениям, полученным из Урги, бароном Унгерном окончательно решен вопрос о проведения наступления силами его Азиатской дивизии на Пекин. Унгерн категорически отказался ограничиться захватом Монголии, и намерен приступить к созданию "новой империи Чингисхана", что совершенно противоречит нашим основным планам.

Барон полностью выходит из-под нашего контроля, как и предрекал в своём прогнозе генерал-лейтенант Врангель. Свой поход на Пекин, Унгерн намерен начать в начале февраля, сразу после прихода в Ургу, свежего подкрепления, состоявшего из монгольской кавалерии.

На время его похода, вся власть в Урге, возлагается на верховного военного комиссара, господина Покровского, под чьим командованием останется кавалерийский полк, смешенного состава (казаки, монголы и корейцы).

Прошу ваших указаний относительно моих дальнейших действий. Пшеничный.

Резолюция Щукина: Пусть всё идет, как идёт. Россия к походу Унгерна на Пекин не причастна.

Глава VII. Из жизни кондотьеров (окончание).

Верховный комиссар российской колонии Того Михаил Васильевич Фрунзе с интересом рассматривал интерьер своего кабинета, доставшегося ему в наследство от покинувших Ломе британцев, которые в свою очередь получили его от германской администрации. Господа союзники перед уходом основательно подчистили передаваемое имущество, любезно оставив Фрунзе старый продавленный диван, пару стульев, письменный стол, да огромный сейф "Занглера" утащить который, у них не хватило ни сил, ни времени.

Однако и этому скромному наследству верховный комиссар был очень рад. Заброшенный в далекую Африку по капризу судьбы, Фрунзе энергично входил в свою новую роль и был готов довольствоваться малым, чтобы оперевшись на него сделать широкий шаг в будущее.

Проведя всю свою молодость в борьбе с царизмом, после марта 1917 года, Фрунзе так и не смог определиться в стране "победившей демократии". После ареста и разгрома ядра большевиков в августе 1917 года, горячий молдаванин принял участие в вооруженных беспорядках в Москве, за что и был арестован.

Почти целый год, Михаил Фрунзе находился в заключении, пока Петр Лазарев, знавшего Фрунзе по Минску, где он на голом месте создал народную милицию, не рекомендовал его Дзержинскому, как толкового и очень перспективного человека. Председатель ВЧК не очень охотно шел на сотрудничество с бывшими товарищами по партии, но в отношении Фрунзе, он должен был признать, что Лазарев во многом прав.

Дзержинский сразу разглядел в нем честолюбца, стремящегося достичь больших жизненных вершин, опираясь на свои таланты. Фрунзе действительно оказался прекрасным организатором и вместе с этим, в нём чувствовалась военная косточка, ходя он никогда не служил в армии. Назначив его начальником одного из московских отделений милиции, Дзержинский остался доволен деятельностью своего подчиненного. Но в своей кипучей деятельности, Фрунзе перешел дорогу влиятельным людям, и на него обрушились шквал критики со страниц столичных газет. Проплаченные репортеры, изображали Фрунзе бездумным человеком, который ради соблюдения буквы закона готов переступить через человеческие судьбы. Главный чекист подозревал, что за этим стоял генерал Щукин, озабоченный усилением новоявленного конкурента на невидимом фронте борьбы.

Именно в этот момент встал вопрос о кандидате на пост верховного комиссара Африки по работе со спец. контингентом. Желающих ехать в далекую страну и выступать там, в роли надзирателя никто из старых и новых чиновников по доброй воле не хотел, и поэтому Дзержинскому без особого труда, удалось продавить кандидатуру Фрунзе на этот пост. При подобном раскладе дел, были сыты волки и целы овцы.

Отошедший России по воле судеб, бывший Берег Рабов, находился на берегу Гвинейского залива и представлял собой узкую полоску земли, зажатую в строго вертикальном положении, между британской Ганой (Золотой Берег) и французской Дагомеей (Берег Невольников). В основном бывшая германская колония экспортировала прекрасный кофе, какао, кокосы и хлопок, но поскольку у соседей водились алмазы и золото то, по мнению российских геологов, они могли быть и в Того. Поэтому одной из главных задач Фрунзе, поставленных ему перед отплытием из Одессы, было проведение геологической разведки новых земель на предмет залежей полезных ископаемых.

Кроме этого, необходимо было как можно скорее принять под свою руку все земли открытые гером Нахтигалем и привести к присяге российскому государству вождя северных племен кабре Мпузи II, за время войны доставившего много хлопот французской колониальной администрации. Пользуясь смутами европейской войны, местный король сумел сколотить вполне боеспособную армию и дошел до того, что стал требовать с белых людей хорошую мзду, за мир и спокойствие на землях Того.

Соглашаясь на предложение Дзержинского стать во главе администрации русской колонии в Африке, Фрунзе в душе ощущал себя новым Морганом, который после долгого противостояния властям, получил чин губернатора далекой Ямайки. При этом, он не чувствовал ни малейшего угрызения совести, от сотрудничества с властью. Главная цель его бурной молодости достигнута, царизм пал и теперь можно было подумать и о своем грядущем.

Рассматривая расстеленную на столе карту Того, подобно опытному полководцу Фрунзе уже мысленно рисовал куда направит свой маленький, но очень не простой спец контингент. Кроме него, в Африку прибыл ещё один революционер, чьё присутствие на самой государственной службе порождало в сердцах либералов и демократов всех мастей глухое ворчание плавно переходящее в злобный крик.

Этим раздражителем свободной прессы, был никто иной, как Григорий Иванович Котовский. Человек легенда, "последний гайдук", как иногда его называли за глаза, бессарабские крестьяне. Энергичный и бесстрашный разбойник, приговоренный за свои деяния к смертной казни, будучи направленный на фронт для искупления своей вины, сделал быструю военную карьеру, дослужившись до поручика. Воюя под командованием Щербачёва, он получил Анну и Владимира с мечами, но в самом конце войны сильно повздорил со Слащевым и был вынужден оставить службу.

Вернувшись в родную Бесарабию, он подвергся притеснениям со стороны местных властей. Долго терпеть подобного обращения Котовский не смог и однажды после очередной провокации он ответил силой. Против него был инициирован судебный процесс, грозивший боевому офицеру тюрьмой. Неизвестно чем бы это все кончилось, если бы в дело не вмешался генерал Щербачев. Дело было замято, а сам его виновник был отправлен в Африку в качестве военного специалиста, будущих колониальных войск.

Появление такого знаменитого человека как Котовский очень импонировало Фрунзе испытывавшего настоящий кадровый голод. Если для российского чиновника отправка на Дальний Восток и Сибирь расценивалось как суровое наказание, то посылка в Африку была сходна с отправкой на каторгу. По замыслу верховного комиссара, Котовскому предстояло усмирить Мпузи, опираясь исключительно на привезенных в Африку осужденных. Согласно указу Верховного правителя те, кто соглашался на сотрудничество с властями, получали статус колониста с правом возвращения в Россию, через восемь лет.

Большинство прибывших в колонию каторжан согласились с изменением своего положения. Исключение составляли украинские националисты во главе с атаманом Кокубенко, которые не признавали над собой власть москалей. Этих бузотеров нужно было прочно изолировать от остальных колонистов и Фрунзе ломал голову как это сделать без пролития крови.

Размышление верховного комиссара были прерваны громкими шагами в прихожей, дверь распахнулась и в комнату просунулась голова посетителя.

— Разрешите, Михаил Васильевич? — громко рыкнул Котовский, несколько спрашивая, сколько извещая о своём прибытии. За его спиной отчаянно трепетал Никиша, временный секретарь Фрунзе, делая верховному комиссару знаки, что он не пускал Котовского без доклада, но "последний гайдук" полностью игнорировал его присутствие в приёмной.

— Проходи Григорий Иванович — учтиво произнес Фрунзе и Котовский уверенным шагом направился внутрь кабинета, с треском захлопнув дверь перед самым носом бедного Никиши.

Герой Бесарабии был одет в летнюю форму русского офицера, но без погон, с двумя крестами, Владимира и Анны, на пятиугольных колодках. Поскрипывая новенькими хромовыми сапогами и придерживая рукой переброшенную через плечо шашку, Котовский прошел через всю комнату и приблизился к стоявшему у стола Фрунзе.

— Знакомишься с местной диспозицией — спросил Котовский, оглядывая лежащую поверх столешницы карту и оценив творение французских картографов, вынес свой вердикт — скверное исполнение, доложу я тебе Михаил Васильевич. Наверно господин Кольбер презентовал?

Фрунзе утвердительно кивнул головой.

— И наверняка при этом говорил массу высоких слов о боевом братстве и о необходимости белым людям держаться вместе. А после чего подсунул вот это творение — презрительно произнес гайдук.

— Чего ты взъелся на мсье Кольбера, Григорий Иванович? Он в меру обаятелен, в меру хамоват, в меру трусоват и в меру жадноват. Одним словом типичный французский колонизатор.

В ответ Котовский снисходительно улыбнулся и, порывшись в планшете, вытащил другую карту.

— Вот полюбуйся, немецкая, трофейная. И знаешь, где достал? Купил на черном рынке у господина французского интенданта за шестьдесят целковых. Кстати у них здесь на черном рынке наш рубль идет пять к одному франку. Задирают курс, конечно, черти, но что делать.

Котовский энергичным движением разложил свою карту и наглядно продемонстрировал Фрунзе, её превосходство над подарком мсье Кольбера.

Различия были действительно налицо и не в пользу французского творения. В южном секторе Того отсутствовала цепочка небольших озер, плавно переходящие в болота. Вместо одной единственной дороги, на карте Котовского были четко обозначены три другие тропы, со всеми стоянками и колодцами.

— Н-да — задумчиво протянул Фрунзе — как они с такими картами здесь воевали?

— Очень даже просто. Подкупили местных вождей и вместе с их проводниками, воевали с солдатами кайзера. Да здесь особой заварушки и не было, в отличие от Юго-Восточной Африки. Регулярных войск кайзера в Ломе не было, только одни фермеры и охотники. Господа союзники ввели войска с двух сторон, и губернатор подписал акт о капитуляции — охотно разъяснил Котовский, уже успевший полностью освоиться и перезнакомиться с половиной местного населения.

— И что же ты надумал Михаил Васильевич относительно моего отряда? — спросил гайдук, когда Фрунзе поднял голову, ознакомившись с картой.

— Не отряда, а бригады Григорий Иванович. Так как я у французов числюсь генералом, так что тебе никак нельзя быть ниже бригадира.

Оба от души посмеялись над шуткой Фрунзе, после чего верховный комиссар карандашом обвел север колонии.

— Вот сюда, тебе надо выступать Григорий Иванович и чем, скорее тем лучше. Пока этот Мпузи не пронюхал обо всей нашей численности. Солдат тебе могу дать человек триста не больше, все остальное твои орлы.

— А вооружение? — быстро уточнил новоявленный комбриг.

— Будет тебе оружие — заверил Фрунзе — я тут у французов в долг, по дешевке взял весь немецкий арсенал. У них оружия своего хватает, война кончилась, вот они и стараются обратить это железо в деньги. Кое-что продали и господа британцы, но только за звонкую монету. В общем сейчас, у нас имеются три с половиной тысяч винтовок и семьдесят тысяч патронов. Плюс пистолеты и пятнадцать пулеметов, из которых три станковых. Относительно пушек прошу не беспокоить, равно как и о снарядах.

— Пятнадцать пулеметов! Великолепно! А насчет артиллерии у меня уже есть некоторые соображения, как пополнить наш арсенал — радостно объявил Котовский.

— И интересно как!?

— Местные торговцы с черного рынка предложили привезти из Камеруна, трофейные немецкие минометы с боезапасом. Дешево, всего полторы тысячи рублей за комплект. Как ты на это смотришь?

— Смотрю положительно, но с покупкой, думаю, не стоит торопиться. Артиллерия сейчас нам не особо нужна, да и пока они доставят их из Яунде, пройдет уйма времени. А нам с Мпузи нужно управиться в кратчайшие сроки. Утихомирим его, с нами сразу станут считаться, а потерпим фиаско, тогда пиши, пропало. Задавят черти всю нашу колонию, с молчаливого согласия соседей.

— Так ведь они же наши союзники и белые братья? — делано удивился Котовский.

— Они будут только рады, если мы не сможем взять ситуацию под контроль. Тогда с легкой душой можно будет поднимать вопрос об изъятия у нас мандата на управление этой территорией. Так, что проиграть в этом деле, Григорий Иванович мы никак не можем. Иначе, получиться, что мы зазря Польшу отдали — многозначительно подытожил Фрунзе.

— Не сорвется. Я в Бесарабии не такие дела проворачивал — гордостью произнес Котовский — а если дашь с пяток "Льюисов" то сам черт нам не брат!

— Охотно верю, Григорий Иванович. Как говорил Суворов, "смелость города берет", а тут какой-то Мпузи — Фрунзе дружески хлопнул собеседника по мускулистой груди.

— Да, я тут узнал, что здесь нет обычаев кровной мести — многозначительно уточнил Фрунзе — главное, чтобы о наших планах не знало слишком много человек.

— Главную суть плана знаем только мы двое, остальные только перед самым началом операции. Официально мы везем Мпузи подарки от русского царя, для укрепления русско-негритянской дружбы в виду нашей малочисленности — заверил комиссара Котовский.

— Вот именно, наша малочисленность. По данным французов у этого короля никак не меньше пяти тысяч человек, но я не исключаю того, что их может быть больше.

— У суданцев под Омдурманом было десятикратный перевес над англичанами и ничего. Разбили их британцы как миленьких с помощью станковых пулеметов — щегольнул знанием военной истории комбриг.

— Разбить, то разбили, но вот только остановили их атаку всего за несколько метров от передовых цепей. А если бы у одного из пулеметов ленту заклинило бы, что тогда? — поинтересовался Фрунзе.

— Поэтому я и отдаю предпочтение "Льюисам". С ними веселей дела делать — азартно молвил Котовский.

— Хорошо, что у тебя такой настрой. А что посоветуешь мне делать с Кокубенко? Он мне вместе со своими петлюровцами как чирей в одном месте. Можно конечно расстрелять всех этих двести с лишним хохлов отказников, но начинать с большой крови ох как не хочется. Да и свои братья славяне, христианские души.

— Да, стрелять своих, хуже нет, хотя они нас за братьев не считают — согласился Котовский. — Есть у меня одна задумка, но не знаю, как ним подступиться. Я для них барин и москаль.

— Ладно, отправлю к ним Пархоменко. Думаю, он сумеет найти с ними общий язык. Так куда ты хочешь их направить?

— Вот — ноготь Котовского очертил небольшой круг на границе с Ганой — места здесь степные, как раз для африканских казаков. Пусть устраивают здесь свою маленькую Сечь и держат негров в страхе и повиновении. Их главная задача продержаться год, другой, а там видно будет.

— Да там будет видно — подытожил разговор Фрунзе — ну, что по коням.

Уже через день после этого исторического совещания, бригада Котовского покинула Ломе и двинулась на север в сторону Сокоды. Благодаря действиям германским колонизаторам, половину пути до основной цели, воины Котовского ехали по железной дороге, которую практичные немцы успели проложить перед самой войной. Господа союзники не смогли перегнать через границу железнодорожные вагоны с платформами и поэтому русские быстро добрались до Блиты, где частично пересели на лошадей и повозки.

Большинство лошадей было конфисковано Котовским в Ломе. Предприимчивый гайдук не мысли себя без кавалерии и Фрунзе пошел ему навстречу, своей властью покрыв действие ретивого подчиненного.

Через несколько дней, вслед за Котовским отправился и отряд Кокубенко, с которым Фрунзе, при посредничестве Александра Пархоменко достиг соглашения. Глава незалежных украинских сечевиков Тарас Кокубенко был обыкновенным хлопцем из-под Шепетовки. Все было бы ничего, но учителем сельской школы был старый поляк, который с особым рвением втолковывал ему, что украинцы это особая национальность, которой по воле истории посчастливилось приобщиться к высокой европейской культуре через поляков.

Полузапретные рассказы о подвигах украинских рыцарей падали на благоприятную почву и вскоре более ревностного сторонника украинской незалежности в селе было трудно отыскать. Попав под мобилизацию в 1915 году, Кокубенко прослужил в рядах русской армии чуть больше двух месяцев, а затем благополучно сдался австрийцам, которые направили Тараса под начало майора Фалька, формирующего украинские национальные отряды.

Им поручалась самая грязная работа по очищению австрийской провинции Галиция от неблагонадежных элементов, в первую очередь прикарпатских русинов и русских людей. Тысячами они сгонялись в австрийские концентрационные лагеря Талергоф и Терезин, где принимали мученическую смерть из-за своего национального происхождения. О своих подвигах в Талергофе, Тарас предпочитал помалкивать, хотя одна бронзовая медаль от австрийского императора, кое о чем говорила.

Одновременно с этим, Кокубенко усиленно пополнял свой культурный багаж, слушая лекции об истории Украины сочинения господина Грушницкого, томившегося в это время в "Симбирской ссылке". Теория и практика, прекрасно закалили волю и дух атамана Кокубенко, и он полностью осознал своё истинное предназначение в этом мире. Изъявив желание убивать "здыдней-москалей", он вступил в соединение "Украинских сичевых стрельцов".

Как один из самых способных деятелей низшего звена, после марта 1917 года, Кокубенко был без особых усилий переброшен австрийской разведкой, через линию фронта, для разложения русского тыла на Украине. Используя слабость местных властей и денежную помощь австрийцев, Кокубенко быстро сколотил отряд народно-освободительной армии Украины и принялся очищать села родной Шепетовки от чуждого национального элемента. Под это понятие попадали не только русские, но и евреи, поляки и сами украинцы. Наводя историческую справедливость, Тарас лично расстрелял учителя поляка, некогда просвещавшего юного ученика о подвигах украинских рыцарей.

Введение Корниловым военного положения в тылу, резко осложнило жизнь "украинским сичевым стрелкам. В первом же бою отрядами регулярной русской армии, они были наголову разбиты, попавшие в плен были повешены при массовом скоплении народа, а уцелевшие затаились. В их числе был и Кокубенко.

Новую попытку пустить кровь москалям, он предпринял летом 1919 года, когда на юге Украины стали вспыхивать крестьянские восстания под знаменем знаменитого анархиста батьки Махно. Освобожденный февральской революцией, этот почитатель анархии, долго копил силы и, наконец, выступил против гнёта государства, активно рекрутируя в свою повстанческую армию всех недовольных послевоенной жизнью.

Убедившись, что Нестор Петрович совершенно чужд идеям "жовто-блакитного прапора", Кокубенко решил действовать самостоятельно, но вся его война продлилась ровно две недели. Напуганные размахом жестокости сичевиков, местные жители сами навели на их стоянку отряды ЧОН, которые и повязали незалежных рыцарей, отдыхающих после веселого гульбища. Так грозный атаман Кокубенко оказался в Африке, где им командовал прихвостень москалей военный комиссар Фрунзе.

Прекрасно зная всю подноготную атамана сичевых стрельцов, прагматичный Фрунзе охотно бы отдал приказ об их уничтожении, но обстоятельства, пока не располагали к этому. Поэтому он решил выслать незалежных стрельцов в глухое место колонии, дав при этом минимальный запас провианта, оружия и боеприпасов.

Александр Пархоменко, второй после Котовского по популярности и силе авторитета среди ссыльных, согласившихся на сотрудничество с Фрунзе, благополучно довел непримиримых до Паранки. Там была проведена передача Кокубенко всех необходимых припасов, после чего отряд украинцев двинулся к британской границе самостоятельно. Расставание прошло мирно, хотя у Кокубенко очень чесались руки открыть огонь по соглашателям.

Как и предполагал Котовский, сичевики быстро акклиматизировались к климату тропиков и освоились с черным населением. Сразу по прибытию в Кабингу, белые пришельцы под угрозой оружия немедленно повыгоняли из деревни все местное население, переименовав поселение в Новую Сечь, вывесив жовто-блакитный прапор.

Напуганные появлением в глуши саванны "белых дьяволов", негры не предприняли попытки отбить деревню. Вернее они захотели это сделать, но когда под покровом ночи приблизились к наскоро сделанным сичевиками рогаткам на входе в деревню, то оцепенели от увиденного им зрелища. Славные незалежные стрельцы громко праздновали победу. Никогда ранее дети черного континента не видели как одетые в белые сорочки и огромные синие шаровары, "белые дьяволы" лихо и задорно плясали вокруг костра. Азартно кружась в танце, то один, то другой стрелец с громким криком "Слава Украине" подпрыгивали в воздух, одновременно делая немыслимые движения ногами.

Однако больше всего дикарей поразил сам куренной Кокубенко. Войдя во вкус пляски и разгоряченный конфискованной у негров малафой (местной водкой), непримиримый атаман показывал класс украинской пляски, пустившись в присядку и при этом азартно паля в воздух из двух наганов.

Этим действием он окончательно сразил сердца язычников, моментально признавшего в нем инкарнацию воинственного местного божества. Поняв это, черные мстители ретировались во тьму и более не смели приблизиться к Новой Сечи.

Поход самого Котовского так же прошел без всяких осложнений для русского воинства. Выехав на встречу с Мпузи всемером, при одной повозке, комбриг провел блестящую операцию по наведению порядка на северных территориях русской колонии.

Ещё на станции, куда прибыл отряд самообороны Котовского, комбриг стал усиленно распространять слух о том, что он везет королю Мпузи богатые дары для установления с ним мирных отношений. Подтверждением этим словам были большие тюки, которыми был набит крытый фургон. Вездесущие мальчишки, видели, как осторожно грузили их белые люди в одну из своих повозок.

Простояв в Санти весь день, для того, чтобы вести о прибытии белых парламентеров дошли до короля кабре, Котовский двинулся навстречу с Мпузи. Впереди ехал фургон с дарами, рядом с ним сам комбриг на лихом коне и прикрывал его смешенный отряд кавалеристов и пехотинцев.

Парламентеры верховного комиссара шли не шатко, не валко и это позволило быстроногим гонцам короля не только известить о появлении нежданных гостей, но и принести им весть от владыки кабилов.

Когда до деревни кабре оставался один переход, королевские гонцы известили Котовского, что Его Величество Мпузи II примет белых гостей у большого баобаба рядом с деревней. Это было излюбленным местом короля по приему посланников из Ломе, прибывавших к нему с предложением мира, подкрепленного различными дарами. Именно туда было приказано повозку и без всякой охраны.

Котовский в точности исполнил пожелание короля. Фургон охраняло всего десять человек, включая самого комбрига. Правда, вместе с ними не было посланцев короля и переводчика, взятых по приказу Котовского в заложники, но по большому счету это ничего не меняло.

Медленно и неторопливо приближался одинокий фургон к месту встречи, где его уже с нетерпением ждал Мпузи, великий и ужасный, в окружении своих многочисленных солдат.

Не доехав до короля кабре с десяток метров, Котовский властно взмахнул рукой, и повозка послушно замерла на месте. Видя, что белые гости пытаются сохранить лицо перед началом переговоров, Мпузи презрительно ухмыльнулся. Ради получения отступных даров можно и размять ноги. В конечном итоге в выигрыше окажется именно он.

Видя, что русских всего несколько человек, король кабре спокойно двинулся к фургону, желая лично осмотреть привезенные ему в повозке подарки. Имея богатый опыт общения с англичанами и французами, Мпузи собирался сразу показать новым белым, своё умение торговаться за право получения мира с королем кабре. Этому искусству он отлично обучился за последние годы.

Однако на этот раз, всё вышло несколько иначе. Едва только Мпузи вместе с несколькими здоровяками охранниками приблизился к фургону, как спутники Котовского открыли по неграм револьверный огонь, а сам комбриг укоротил великого и ужасного ровно на голову, молодецким взмахом сабли.

Столь коварные действия белых дьяволов лишивших жизни их любимого монарха, породило в сердцах чернокожих воинов ярость и гнев. Сжимая в руках копья и мечи, с громкими криками воины устремились к Котовскому и его товарищам, желая свершить кровавое возмездие. Но не успели они пробежать несколько шагов, как в их сторону полетели гранаты, с грохотом разметавшие ряды мстителей.

Когда тучи пыли от взрывов улеглись, глазам уцелевших воинов предстало множество раненых и убитых, а так же одинокая повозка увозившая прочь дерзких налетчиков. От подобной картины наполненный горечью и ненавистью вой пронесся по рядам королевского войска. Прерванная жизнь короля и нанесенное оскорбление племени требовало немедленной сатисфакции и непременно кровью. Поэтому, все стоявшие возле баобаба воины, все как один бросились в погоню за медленно движущейся повозкой Котовского.

Тяжело нагруженная она не развивала большой скорости и бегущие за ней преследователи, очень надеялись догнать её и забросать своими тяжелыми копьями. Прикрывавшие повозку всадники вели по воинам уже покойного короля одиночную стрельбу из револьверов, но подобные комариные укусы не могли остановить могучий поток мстителей. Загрубелые стопы воинов яростно влипали в жесткую землю саваны, крепкие мускулистые руки потрясали зажатым в них оружием, а из широкой груди вырывались боевые кличи племени кабре. Месть, застлавшая глаза и заполонившая души, вела этих воинов в погоню.

Увлеченно преследованием беглецов, кабре неотступно бежали за фургоном, постепенно превращаясь из могучего войска, в огромную растянувшуюся толпу. Они уже порядком отдалились от деревни, когда фургон неожиданно остановился, его задний полог стремительно упал вниз, и из него по преследователям застрочили два пулемета.

Одновременно с этим, из повозки со стороны возницы выскочили трое человек вооруженных длинными тупоносыми "Льюисами". Отбежав чуть в сторону, они припали на одно колено, открыли шквальный огонь по набегающих на них чернокожих мстителей.

Огненные трассы очередей со всего маха вонзились в могучие тела разгоряченных стремительным бегом воинов, безжалостно кося их на землю. В мгновение ока передние ряды преследователей были перебиты, образовав завал из сраженных тел на которые по инерции набегали задние ряды.

Пулеметы заливисто изрыгали из себя очереди смертоносного свинца, а в синее африканское небо взлетела белая ракета, перечеркнув его косой дугой. Как не был губителен для атакующего противника ураганный огонь "Льюисов", но для маленького отряда играющего по замыслу Котовского роль наживки, требовалась помощь.

Уж слишком много воинов удалось выманить комбригу из деревни короля Мпузи. Храбрые воины, не привыкшие отступать перед опасностью, устилая телами савану, кабре лезли напролом. Отступить перед малочисленным врагом, пусть даже вооруженным пулеметами считалось для них смертельным позором.

Прикрываясь деревянными щитами, гвардейцы Мпузи стремились, во что бы то ни стало сблизиться с врагами и забросать их копьями. В ответ со стороны котовцев летели гранаты, но и они не могли остудить яростный напор, мстителей. Копья упорно летели одно за другим и иногда находили свои жертвы. Так, одно копье попало в руку Журбе, метавшему гранаты. Превознемогая боль он не выпустил из побелевших от боли пальцев гранату, переложил её в другую руку и метнул её в наступающего врага. Мощный взрыв разметал приблизившихся к фургону воинов противника, но сам Журба был вынужден оставить бой и заняться раной. От другого копья погиб один из пулеметчиков и вместо него лег сам комбриг.

Положение было критическим, когда сквозь грохот взрывов и треска выстрелов отважные смельчаки расслышали раскатистое, громкое "Ура!". Это эскадрон Котовского, спешил на помощь своему комбригу.

— Наши!— радостно пронеслось по цепи отряда Котовского и черный страх, закравшийся было в души людей, сменился яростным весельем боя. За считанные мгновения доскакал эскадрон до рядов противника и сходу врезался в них.

Атака конницы, для привыкших сражаться исключительно в пешем строю воинов, было большим испытанием, которое они не выдержали. В числе тех, кто изъявил желание присоединиться к Котовскому, было немало казаков, попавших в Африку по тем или иным причинам. Привыкшие сражаться на коне, они принялись наносить сабельные удары направо и налево, каждый из которых был смертелен для врага. Среди казаков были такие, кто с одного удара мог разрубить противника на две части, чем повергали в ужас негров, незнакомых с мастерством рубки.

Не выдержав двойной удар противника, кабре в панике отступили в деревню, где укрылись за многочисленными строениями. У кавалеристов Котовского был большой соблазн продолжить преследование врага и на плечах беглецов ворваться в деревню, однако комбриг не рискнул малыми силами штурмовать столицу Мпузи, рискуя завязнуть среди многочисленных строений.

Поэтому он дождался прихода своих пеших сил, а только затем начал штурм деревни. Под прикрытием стрелков и пулеметчиков к передней линии хижин приблизились два солдата, вооруженных огнеметами привезенных из германского арсенала в Ломе и стали методично поджигать одно соломенное строение за другим. Будучи прагматиком, "последний гайдук" решил одержать чистую победу с минимальными потерями, прекрасно осознавая, как ему важен каждый белый поселенец.

Запалив один край деревни, комбриг стал охватывать горящее поселение с двух сторон, уничтожая всякого, кто пытался прорваться через ряды его отряда. В результате этого, негры были вынуждены бежать через западные ворота деревни, оставив родовое поселение несчастного Мпузи. За один только день было убито около восьмисот воинов и ранено тысяча четыреста. Но не только потери были страшны для народа кабре. Они потеряли своего вождя, чья голова была унесена пришельцами и выставлена на всеобщее обозрение на центральной площади Санти, для устрашения мятежников.

Вернувшись в Санти с победой, Котовский немедленно телеграфировал о своем успехе Фрунзе, пообещав тому три месяца спокойной жизни в этом районе колонии, что было важным известием для верховного комиссара. Добившись замирения, на севере, он энергично приступил к проведению геологической разведки на юге, где по всем признакам должны были быть залежи фосфатов и железной руды. Одновременно с этим Фрунзе готовился к приему новых партий осужденных, жизнь налаживалась.

Если кавалеристы Котовского изнывали от жары тропиков, то кавалерия барона Унгера ужасно мерзла. Конец января 1920 года в Монголии выдалось особо холодным, что внесло определенные коррективы в планы нового Чингисхана.

Агрессивное поведение рыжего "потрясателя Вселенной" сильно насторожили находившихся в Пекине представителей великих держав, и в первую очередь британцев. Едва только им стало известно о намерениях барона продлить свой поход на юг, как глава британской миссии, бригадный генерал Брукс подал русскому представителю гневный протест против действий барона Унгерна.

Когда Перкенс посланный в русское посольство вернулся, его новости сильно разочаровали генерала.

— Русский поверенный господин Корф, отказался принимать наш протест. С его слов, русская сторона не несет никакой ответственности за действие отставного генерал-майора Унгерна, как в Урге, так и на другой территории Китая. Это хороший ход сэр, они умывают руки и нам нечего предъявить Москве, кроме русского подданства барона.

— Да, но мне от этого не легче. Наш агент сообщает, что выступление Унгерна состоится со дня на день, а Пекин полностью не готов к обороне. Генерал Пэй Фу опрометчиво отослал все лучшие части против генерала Фэн Юсяня из Чжилийской клики, оставив для охраны столицы лишь одну бригаду, а этого так мало! Боюсь, что при вступлении в Пекин, монголы Унгерна могут устроить кровавый кошмар подобно тому, что был при восстании боксеров.

— Это вряд ли, господин генерал. Унгерн претендует на трон богдыхана и большие жертвы среди его новых подданных, совершенно не нужны барону. Думаю, что взятие Пекина обойдется малой кровью.

— Боюсь Перкенс, что наши понятия о малой крови сильно расходятся с понятиями этого ужасного монстра. Обречь на гибель от холода и голода такое количество людей, это знаете ли не шутка.

— К чему жалеть об этих азиатах господин генерал, главное чтобы не пострадали наши люди, а остальное мне представляется мало интересно.

Брукс нервно прошелся по кабинету и остановился у окна, из которого хорошо проглядывалась крыша американской миссии.

— Что слышно от наших заокеанских друзей? Каковы их намерения относительно прихода Унгерна в Пекин — спросил он у своего помощника, закурив сигару.

— Янки чертовски прагматичный народ сэр. Их мало волнует Унгерн, которого они считают халифом на час. Всё свое внимание мистер Фариш уделяет молодому Чан Кайши, в котором видит человека способного сохранить Китай единым и целым государством. Естественно под управлением Вашингтона.

— Наивный человек. Сейчас, когда независимых от центральной власти генералов как тараканов в банке, совершенно невозможно угадать имя будущего победителя этой милитаризированной клики. Что слышно о Сунь Ятсене?

— Председатель Гоминдана находится в Нанкине и ограничивается телеграммами послам великих стран об угрозе государственности Китая.

— Демагог. Значит, нам придется самим расхлебывать эту русскую кашу. На японцев как я понимаю надежды никакой?

— Совершенно верно сэр. Господин Доихара полностью занят усилением власти Чжан Цзолиня и на все наши известия об Унгере отвечает только вежливым киванием.

— Ладно, будем уповать на господа Бога и то, что рядом с генералом Унгерном нет человека искушенного в тайной дипломатии.

Диктатор Монголии, выступил в свой новый поход 4 февраля, как только позволила погода. Словно подыгрывая ему, вслед за морозами наступила оттепель и усиленная свежим пополнением, Азиатская дивизия устремилась на Пекин.

Унгерн строго придерживался прежней доктрины монгольского полководца и совершал длительные переходы, имея запасных лошадей. Пекинский правитель генерал Пэй Фу со страхом встречал очередной рассвет и первым делом хватал карту, отмечая на ней успешное продвижение сил противника.

Вступив на территорию Внутренней Монголии, барон повсеместно встречал поддержку со стороны коренного населения, тогда как китайцы колонисты, густыми толпами потянулись к Чжанцзякоу, с помощью оборонительных линий которого, генерал Пэй Фу собирался противостоять Унгерну. Древние стены, доставшиеся китайцам от их предков, спешно восстанавливались и укреплялись ещё со средины января месяца, когда угроза прорыва монголов к Пекину стала вполне реальной вещью.

Подобно огромным синим муравьям, сначала десятки, а потом сотни китайцев трудились над превращением Чжанцзякоу в неприступную твердыню, о которую должны были разбить свои головы нечестивые северяне. Едва только, стало окончательно ясно, что Унгерн движется на столицу поднебесной империи во главе орд кочевников, генерал Пэй Фу начал немедленную переброску к великой китайской стене почти все свои резервы.

Однако напрасно пекинский властитель строил надежды, относительно возможности разгрома противника при помощи древнего укрепления. Полностью повторяя деяния древних кочевников, Унгерн, создав у китайцев иллюзию присутствия возле Чжанцзякоу всего своего войска, атаковал совсем в другом месте, где у неприятеля были лишь малочисленные заслонные отряды.

Ранним утром, за считанные минуты монголы и казаки перебили защиту стен, и во второй половине дня вышли в тыл китайским соединениям, стремительно атаковав их. Когда китайские гамины увидели за своей спиной конную лаву под предводительством человека одетого в желтый халат и скачущего под белым знаменем с черным кречетом, страх и ужас охватил их сердца, и они побежали, не приняв битвы.

Любезно позволив китайским стрелкам, что не утратили мужества на деле проверить свою славу неуязвимого воина, барон доскакал до нестройных рядов противника и в одно мгновение смял их. Одновременно с Унгерном, китайцев атаковала основные силы монголов, которые, пользуясь возникшей паникой, легко прорвали оборону противника. Пять тысяч человек было порублено и затоптано всадниками Азиатской дивизии в этот день, когда до самой темноты, они преследовали бегущего врага, бросившего свои позиции, едва только вражеская конница появилась за их спинами.

11 февраля 1920 года, стало для генерала Пэй Фу черным днем. Когда он проснулся в своих апартаментах, первое что он услышал, это известие, что войска для защиты столицы больше нет. Другой ужасной новостью стал дерзкий побег юного императора Пу И из под домашнего ареста и его укрытие в японской миссии. Когда китайские солдаты попытались вернуть беглеца под арест, вместо ответа, японская охрана направили на них ружья и пулеметы, заявив, что император находиться под защитой страны восходящего солнца.

Время на принятия какого-либо решения у генерала не было и после недолгого раздумья, он бросился в бега, предварительно захватив с собой большую часть государственной казны. Вслед за ним из столицы потянулись огромные вереницы чиновников, их семей и всех тех, для которых приход нового Чингисхана не сулил ничего хорошего.

Когда Унгерн приблизился к Пекину, его встретила мертвая тишина. Казалось, что огромный город полностью вымер при его приближении. Не торопясь бросать своё воинство на штурм города, барон подобно Наполеону под Москвой стал ждать делегацию с ключами от города.

Его ожидания увенчались успехом. Прошло чуть более часа, и из города вышел небольшой караван людей, направлявшихся в сторону монголов. Рядом с Унгерном находилась его жена, китайская принцесса принявшее православие. С детства приученная не проявлять при чужих людях свои чувства, она сохраняла полное спокойствие, хотя душа и сердце трепетали от вида приближающейся делегации.

По личному указанию императрицы Циси, после её смерти, женщинам категорически запрещалось восходить на престол правителя Поднебесной империи. Это желание вдовствующей императрицы, навсегда закрывающее принцессе путь к нефритовому трону, сегодня полностью теряло свою силу и достославная Елена Владимировна, торжествовала. Умело, составив партию с "белым дьяволом", она обходила своего соперника Пу И становясь полноправной китайской императрицей.

Приблизившиеся к чете Унгернов китайцы, принялись подобострастно кланяться сидящим на конях властителям, извещая их, что город полностью отдаёт себя под их покровительство и просит вступить в его владение.

Барона не долго наслаждался моментом своего триумфа; взяв с преподнесенного китайцами позолоченного блюда императорский жезл, он демонстративно хлопнул им по крупу своей лошади и медленно поскакал к сдавшейся столице.

Запретный город китайских императоров не произвел особого впечатления на Унгерна. Подобно своему древнему визави, он холодно смотрел на пурпурно-красные строения окружающие дворцовый комплекс. Только одна вещь вызвала удивление барона, когда он въехал внутрь дворца богдыхана. Это было огромное пустое пространство, которое простиралось от ворот, до следующей крепостной стены перегораживающей ему дорогу.

— Здесь обычно собиралась личная гвардия императора — учтиво пояснил один из китайцев из свиты принцессы. Унгерн ничего не ответил, и молча направил своего коня вперед. Когда предводитель монголов миновал вторые ворота, его взору предстала новая площадь, мало, чем уступающая первой. Унгерн ничем не выдал своих чувств, хотя эти огромные пустые площади начали ему надоедать.

— Здесь тоже находились императорская гвардия? — спросил он китайца, семенящего рядом с поводом коня барона.

— Да, да — радостно закивал тот — здесь находилась вторая часть гвардии императора, а там третья.

Китаец с гордостью показал в сторону третьей стены, стремясь потрясти воображения этого рыжебородого дикаря, однако лицо Унгерна оставалось невозмутимым.

— Что же, чем гуще трава, тем её удобней косить — непринужденно произнес барон знаменитое изречение вождя готов Алариха своему желтолицему проводнику и, пришпорив коня, заставил китайца бежать вслед за собой.

За третьей стеной вновь была огромная площадь пересеченная небольшой речкой, за которой к радости Унгерна, находился Внешний дворец, где происходили все важные государственные церемонии. Каменное здание, увенчанное привычной покатой крышей, внушающее китайцам почтение и восхищение, не вызвало подобных чувств у новоявленного завоевателя. Единственное, что действительно потрясло Унгерна как впрочем, и прибывших с ним казаков и монголов, это полное отсутствие в этом огромном жилом комплексе печных труб.

С самого момента постройки зданий, вся система отопления была под полом жилых комнат. Источники тепла находились за пределами дворца, исправно поставляя по подземным трубам теплый воздух для обитателей запретного города. Там же, где не было труб, комнаты отапливались с помощью особых жаровен с древесным углем, который при горении не выделял ни дыма, ни запаха. Эти жаровни были оборудованы специальные колпаки, полностью исключавшие случайный выброс горящих углей. Такая экстравагантность отопления дворцов была обусловлена в первую очередь противопожарной защитой, поскольку почти все строения были деревянными.

В час своего триумфа Унгерн расположился в Зале Небесного наслаждения Внутреннего дворца, по царски наградив своих воинов отдав им под картирование весь Внешний дворец. Китайцы, опасаясь массовой резни и избиений на улицах Пекина, были рады отделаться от врага столь малой кровью.

Страх перед ужасным всадником в желтом халате, которого не брали ни пули, ни снаряды, буквально шагнувшего из легенды во дворец богдыхана, полностью парализовал у китайцев желание оказать ему сопротивление. Напрасно представители Британии пытались подбить их к выступлению против захватчиков, указывая на их малочисленность, ответ был отрицателен.

— Что делать Перкенс, что делать. Эти ничтожества не желают сопротивляться этому чертову барону — неистовал Брукс. — Все как один кивают головами и твердят, что Унгерн послан им за грехи. Каково! Вы только подумайте, какая дикость! И они хотят, что бы мы считали их равноправными политическими партнерами. Нет, эта страна ещё долго будет пребывать в своём средневековом состоянии.

— Возможно сэр, это ловкий азиатский ход, с помощью которого они хотят отойти в сторону и посмотреть, как будут идти дела дальше? Я уже встречался с подобными действиями.

— Я не знаю, что это: хитрость или дурь, но боюсь, что вся тяжесть по устранению Унгерна ляжет на наши плечи. Лондон никогда не простит нам, если вслед за Тибетом мы потеряем и Китай.

— Но, это не реально сэр. Даже если Унгерн сумеет удержаться здесь в Пекине, это не означает, что русские смогут установить контроль над всей страной.

— Это вы так считаем, а у Лондона другое мнение! И он требует самых решительных действий. В кротчайшие сроки! — выкрикнул Бригс — им там лучше видно общее геополитическое положение. Желаете переубедить их, Перкенс? Мой добрый совет вам, не стоит, если хотите иметь достойную пенсию.

В комнате наступило тягостное молчание. Потерявший самообладание, Бригс подошел к столику с напитками и трясущимися от волнения руками налил себе виски. Точно на три пальца и буквально заглотил содержимое стакана. Его собеседник с удивлением смотрел на лощеного аристократа, таким Перкенс видел его впервые.

— И так — молвил генерал, зажевав выпитое марципановой конфеткой — что мы можем сделать мой дорогой Перкенс? Я вас внимательно слушаю. Китайцы бояться Унгерна, японцы с американцами имеют свои цели, и убедить их действовать совместно нам не удалось. Ваши предложения.

Перкенс молча сел в кресло перед камином и стал думать. Было видно, что слова начальника сильно задели его душу и оставаться на старости лет без государственной пенсии, ему очень не хотелось. Бригс уже зажевывал третью конфетку, когда его подчиненный прервал свои размышления и ровным голосом произнес:

— Боюсь сэр, в этом случаи нас может спасти только физическое устранение Унгерна. Это единственный вариант, который сможет успокоить Лондон.

— Но как это сделать? Находясь в Запретном городе, Унгерн недостижим для нас. Опасаясь его демонических чар, китайская обслуга не будет помогать нам. Это уже проверенно. Остается только ждать, когда их страх перед диктатором ослабеет или барон совершит фатальную ошибку — возразил Бригс.

— Значить его надо заставить барона покинуть этот дворец и переехать в другую резиденцию. Пора господину Резухину отработать потраченные на него деньги наших налогоплательщиков.

Бригс недовольно покосился на собеседника, рискнувшего произнести имя их главного осведомителя в стане врага, а затем посмотрел в сторону плотно закрытой двери.

— Вы очень неосторожны Перкенс, и у стен имеются уши. Об этом надо всегда помнить — наставительно произнес генерал.

— Даже здесь? — едко спросил помощник, но Бригс не стал вступать в обмен колкостями, сделав вид, что не услышал вопроса.

— На кого же вы предлагаете возложить миссию устранения?

— Конечно на Джи-джи.

— Это невозможно!

— Невозможно почему!? Этот агент специально подготовлен к проведению тайных операций по физическому устранению противника. Конечно, он может погибнуть, но зато его подвиг Британия будет помнить вечно.

— Он может не согласиться — осторожно возразил генерал, которому Джи-джи был очень симпатичен, своим умением делать массаж и он не хотел его терять. Однако Перкенс был неумолим.

— Джи-джи очень любит свою семью и сделает все ради её блага.

— Это очень низко Перкенс! — воскликнул Бригс, но помощник холодно прервал генерала

— Идёт война и нам очень победа нужна. Не так ли генерал?

Бригс гневно вздохнул, но был вынужден промолчать на явную дерзость своего подчиненного. Он только гневно сверлил Перкенса тяжелым взглядом, но тот спокойно выдержал это испытание.

— Когда вы собираетесь его задействовать? — хмуро поинтересовался генерал.

— Сразу, как только Унгерн поменяет свою резиденцию.

Вскоре полковник Резухин полностью отработал свои тридцать фунтов стерлингов. Под воздействием его уговоров, через два дня, барон переехал в Летний императорский дворец, который по своим размерам был гораздо меньше Запретного города, из-за чего конвой Унгерна составил всего около сотни человек. Остальные нукеры остались в главной императорской резиденции под командованием Резухина.

Через три дня после вступления Унгерна в город, британцы пригласили барона к себе в резиденцию, для обсуждения сложившегося положения. Кроме самого английского посла, там присутствовали американцы, японцы и французы, желавшие лично переговорить с новым богдыханом. Именно этим титулом Унгерн приказал именовать себя, сразу после занятия Пекина, ссылаясь на наследные права своей жены.

Пока представители великих держав довольствовались общением с бароном, тайный британский агент Джи-джи сумел проникнуть внутрь Летнего дворца, довольно неожиданным способом. Поскольку все подходы к покоям барона тщательно охранялись усиленными караулами монголов и казаков, Джи-джи решил нанести свой визит с той стороны, откуда его совершенно не ждали, а именно через сточные трубы дворца. В этом плане Летний дворец был идеальным местом проникновения, тогда как все отходы и нечистоты Запретного города вывозились в специальных бочках и чанах.

Проклиная всё на свете, а особенно китайских императоров и всю обслугу дворца, плохо чистивших зловонные стоки, несчастный Джи-джи мужественно преодолевал каждый метр своего опасного пути, постоянно рискуя потерять сознание. Выданный Перкенсом агенту противогаз мало, чем помогал ему, настолько сильны были местные миазмы, пробивающие сквозь фильтры аппарата. Однако не только долг перед Британией и королём гнал Джи-джи по сточным трубам китайского дворца. Страх за жизнь своей семьи, которую в случаи провала мерзкий Перкенс обещал уничтожить руками всесильной конторы, лучше всякого стимула вел агента вперёд и вперёд.

— Если вы провалите задание, особый комитет немедленно отдаст приказ о ликвидации всего вашего семейства Джи-джи. Будет расстреляна ваша мать, жена, оба ребенка и даже ваша любимая собака!

— Как и Фисби!? Её-то за что?

— Ради интересов империи! — патетично воскликнул Перкенс. — Только смерть Унгерна спасет вашу семью от полного и тотального уничтожения.

Эти гадкие слова, каждый раз возникали в ушах бедняги Джи-джи и не позволяли повернуть назад, всякий раз, когда у него кончались силы. Добравшись до очередной развилки, тайный агент, внимательно всматривался в изрядно загрязненный лист бумаги, на котором при свете потайного фонаря еще можно было разобрать сложный чертёж развилок и поворотов.

Фортуна благоволила к Джи-джи и его семейству. Отуманенный отвратительным запахом, он правильно повернул в сложном лабиринте глиняных труб и оказался у небольшого резервуара, над которым находился небольшой люк. Отправляя агента на задание, Перкенс правильно рассчитал возможности человека и приказал Джи-джи проникать в личные апартаменты барона через ванную комнату, а не через туалет, где посланца британской разведки ждала явная смерть.

Нечеловеческими усилиями, террорист сумел приподнять, сдвинуть в сторону тяжелый люк и в его лицо пахнула струя свежего воздуха. От столь контрастной перемены, британец чуть было не потерял сознание, но всё же нашел в себе силы подтянуться и выползти наружу.

Свою сточную одиссею, тайный агент закончил на дне большой ванны, в которой обычно император мылся вмести с восьмью — десятью наложницами в дни помывки или просто при желании прикоснуться к молодому, полному жизненных соков женскому телу.

Жадно глотая целительный воздух, бедный Джи-джи растянулся в свой небольшой рост на мраморных плитах ванны, собираясь силами перед своим последним броском. Судьба благоволила ему, вернись Унгерн сейчас во дворец, и хитроумная комбинация британской разведки с треском бы провалилась. Но барон задержался на лишний час, который оказался для него роковым. За это время Джи-джи уже отошел от тягостных испытаний запахом и, спрятавшись за бортиком ванны, терпеливо дожидался своего часа.

С замиранием сердца он прислушивался к каждому звуку, держа потные ладони на рукоятках двух крисов. Кривых индийских кинжалов, чьи лезвия были покрыты быстродействующим ядом. Его специально разработали в одной из тайных британских лабораториях в Бомбее по секретному приказу главы британской разведки. Опираясь на богатый опыт востока по части отравления, британцы добились блистательных результатов, уколотый отравленным клинком человек погибал в течение 15 секунд от остановки сердца.

Прошло около двух часов, когда британец наконец-то услышал голоса за дверью. Мгновение и он превратился в кобру готовую к смертельному прыжку. Многочисленные голоса то приближались к двери ванной, то удалялись, баюкая надежду в сердце убийцы, на благополучный исход дела. Вскоре они действительно смолкли, но опытное ухо шпиона чутко различало одиночные шаги.

Неожиданно они стали все яснее и четче, и Джи-джи понял, что кто-то направляется в его сторону. Он недостаточно ясно слышал звуки и поэтому до самого последнего момента не мог определить, кто из четы Унгернов решил зайти в ванну перед сном. Укрывшись в темном углу возле двери и выставив вперед кинжал, он подобно ядовитому пауку поджидал свою жертву.

Ею оказалась китаянка. Джи-джи определил это только в момент броска, но прекрасно тренированные мускулы, моментально скорректировали смертельный удар. Зажав рот жертве левой рукой, убийца нанес короткий удар под лопатку, и застыл, быстро считая в уме секунды. Несчастная китаянка не издала ни всхлипа, ни вскрика, быстро прожив отпущенные судьбой мгновения. Её кукольные руки безвольно опустились вниз и из них, на каменный пол упала фарфоровая чашка для ополаскивания рта.

Звук разбитой посуды звонко прокатился по огромному пространству императорской спальни и присевший на кровать Унгерн, тревожно вскинул голову. Ах, если бы в этот день он не столь много выпил или на нем не было широкополого китайского халата, возможно, что все бы сложилось иначе, но судьба обрекла барона на гибель.

Пока он позвал жену, а затем стал вставать с кровати, Джи-джи в одно мгновение пролетел разделяющее его от барона расстояние и произвел смертельный выпад. Унгерн только успел поднять для защиты руки, как отравленное острие кинжала вонзилось ему в грудь, и радостно глядя в лицо живому трупу, британец стал вновь считать до пятнадцати.

Ах, как этого было мало для принцессы и как много оказалось для барона. Пока подлый наймит Лондона переживал мгновения своего торжества от выполненного задания, руки Унгерна сделали быстрое движение и с силой обрушились на уши противника. Джи-джи тонко пискнул от столь низкого коварства, но было уже поздно. В его ушах взорвался настоящий артиллерийский снаряд, и из правого уха хлынула струйка крови.

В ответный удар, барон вложил почти всю свою силу, которая с каждой секундой покидала его сильное тело. Уже слабеющими пальцами рук, Унгерн успел ткнуть в незащищенное лицо противника, от чего свет навсегда померк в левом глазу у британца.

Обезумевший от боли убийца словно сошел с ума. Зажимая кровоточащие раны, он отскочил от рухнувшего на спину барона и стремительно бросился в ванну, желая как можно быстрее покинуть дворец. Не сверли его мозг дикая, невыносимая боль, британец, возможно, выбрал бы другой путь спасения, но утративший над собой контроль убийца, проворно юркнул в темный проем стоков.

Как говорили мудрые римляне "каждому своё" и были полностью правы. Джи-джи получил по заслугам именно ту награду, которую заслужил. Лишенный зрения и терзаемый нестерпимой болью в ушах, британский агент быстро заблудился в сложном перепутье сточных труб и удушенный зловонными миазмами, потеряв сознание, рухнул истерзанным лицом в густую лужу испражнения.

Последнее ведение, что промелькнуло в его сознание перед смертью, была не верная жена Бетси, ни милые дети Джеймс и Дейзи, а любимая собачка Фисби, которую агент ценой своей жизни спас от уничтожения. Так при исполнении задания погиб славный агент секретной британской службы Джулиус Джером Бонд, заработав ценой своей жизни государственное содержание своей семье.

Мертвого Унгерна, обнаружили только рано утром, когда по ранее полученному приказу, к нему на доклад явился поручик Маслов. Великий Покоритель вселенной лежал на забрызганном кровью бухарском ковре, устремив в потолок свои голубые глаза.

Поручик попытался скрыть сей факт, приказав полностью прервать сообщение между дворцом и остальным миром, но китайский агент Перкенса, лично убедившись в смерти Унгерна, известил своего хозяина, вывесив в условленном месте на крыше дворца красное полотнище.

Буквально через полчаса, Летний дворец был блокирован огромной толпой китайцев, среди которых было много вооруженных людей. Разогретые призывами британских подстрекателей, они вскоре ринулись на штурм ворот, используя свою численность.

Будь у осажденных казаков хотя бы одна пушка, они смогли бы не только отбить натиск врага, но и полностью рассеять беснующуюся у ворот толпу, однако у охранной сотни было всего два ручных пулемета. Первый штурм они легко отбили, завалив простирающуюся перед дворцом площадь телами одетые в сини халаты, но всем было ясно, что без подмоги, они долго не протянут.

Находившиеся в Запретном городе части Азиатской дивизии под командованием Резухина, так же были блокированы огромной толпой, которая в отличие от своих боевых собратьев не спешила идти на штурм, поскольку в распоряжении русских было три дивизионных пушки образца 1902 года. Они были переданы Сунь Ятсену японцами в качестве маньчжурского трофея, но отступающие китайцы не успели увезти их.

Восставшие были хорошо информированы о них от генерала Бригса, который через час после начала восстания явился во дворец в качестве посредника по мирным переговорам. И здесь все пошло как по нотам. С прискорбным голосом англичанин заявил о смерти Унгерна, ссылаясь на китайскую обслугу дворца чудом сумевшей пробиться сквозь толпу пекинцев, осадивших Летний дворец. Затем, заверив Резухина, что приложит все усилия для спасения осажденной сотни Маслова, генерал предложил сложить оружие и покинуть город, обещая неприкосновенность всех русских соединений принявших это предложение.

Полковник обещал переговорить с остальными командирами, оставив Бригса наедине с охраной. Новость о смерти барона, потрясла офицеров. Некоторые отказались верить в это, но Резухин резонно указал на активность китайцев, которые при живом Унгерне и носа высунуть боялись. В дебатах и перепалке мнений прошло около часа, пока под нажимом Резухина офицеры не стали склоняться к предложенному британцами варианту. Правда, штабс-капитан Карамышев требовал вызвать во дворец представителей сотни Маслова, но Резухин оборвал его, заметив, что подобные предложения только оттягивают принятие окончательного решения по жизненно важному вопросу.

Добившись согласия офицеров дивизии, полковник поспешил к Бригсу для подписания мирного протокола капитуляции Азиатской дивизии. Через полтора час, после достижения договоренности, унгеровцы были готовы оставить Запретный город и терпеливо дожидались возвращение Бригса, который должен был быть гарантом свободного прохождения войска за пределы столицы. Англичанин не заставил себя долго ждать и в сопровождении двух всадников, в назначенный срок появился у центральных ворот комплекса.

Сняв на всякий случай замки с орудий, казаки вслед за ехавшими впереди офицерами, стали покидать императорский дворец. Резухин и Бригс негромко переговаривались, остановившись у ворот, и наблюдая, как соединения дивизии, стройными рядами выезжала из-под арки ворот и выстраивалась на огромной пустой площади.

Выехало уже более половины казаков и монголов, как в это время неизвестно каким образом на площадь вылетел окровавленный всадник и с громким криком: — Братцы! братцы! — устремился к стоявшим казакам. С большим трудом унгеровцы узнали в этом окровавленном человеке, хорунжия Елисеева из охранной сотни барона.

— Где остальные Елисеев!!! — засыпали прорвавшегося товарища казаки, и тот горестно выкрикнул в ответ: — Нету остальных, всех косоглазые перебили и пожгли!!!

— Измена, измена!!! — моментально взорвалась яростными криками огромная площадь, и моментально выхватили оружие, казаки принялись выискивать жаждущим взором коварного врага.

— Молчать! Молчать! — громко выкрикнул Резухин, гневно потрясая рукой с зажатым в ней наганом. То были его последние слова, поскольку находившийся рядом с ним, командир монголов Едигер-батыр, выхватил саблю и в мгновение ока ударил ею по голове сначала Резухина, а затем и Бригса. Телохранители британского генерала немедленно разрядили в огромного монгола свои пистолеты, но дело было сделано, и презренные предатели были наказаны.

Всё, что происходило дальше, больше напоминало сцену из кошмарного сна. Стройные ряды казаков мгновенно перемешались, каждый хотел узнать, в чем дело и это только вносило ещё большую сумятицу. Конвойные Бригса были благополучно перебиты монголами, которые, насадив их на длинные и крепкие копья, буквально выдрали их из седел и подняли в воздух.

Конец всей этой свары и неразберихи положил пулемет, открывший огонь со стороны одной из улиц выходящих на площадь. Этого было достаточно, чтобы вся конная масса рванула прочь, прорубая себе дорогу среди китайцев, которые появились, словно по мановению палочки и набросились на казаков.

Лишенные единого командования, кавалеристы моментально разбились на несколько отрядов, и они прорывались сквозь ряды противника, наобум, чисто интуитивно выбирая направление к своему спасению.

Путь их по пекинским улицам были отмечены телами погибших китайцев, казаков и монголов, лежавших вперемешку на тротуарах негостеприимной столицы. В некоторых случаях казаки смогли прорваться из вражеского кольца, в других прорывающиеся были полностью перебиты, зажавших их китайцами. Всего из Пекина вырвалось живыми около семисот человек, все остальные кавалеристы Азиатской дивизии погибли.

Сколько погибло китайцев, никто не знал, но по самым скромным подсчетам никак не меньше двух тысяч. Уничтоженная в Летнем дворце сотня дорого продола свои жизни; кроме Елисеева в живых осталось ещё только два человека, которые вслед за хорунжим выбрались из дворца, пока китайцы гасили горевшее здание дворца, подожженное казаками.

Больше всех от событий в Пекине, выиграл мистер Перкенс. Он с почестями отправил останки своего шефа, в Лондон, выражая при этом истинную скорбь по погибшему товарищу, чем заслужил честь и уважение среди других членов посольства. Мученическая гибель Бригса была как нельзя лучшим вариантом для разведчика.

Теперь никто не узнает, что Бригс поехал на переговоры с Резухиным именно по настоянию Перкенса, который утверждал, что только мундир британского генерала сможет склонить русских к почетной капитуляции. Так же никто не узнает, что именно по приказу Перкенса появился таинственный пулеметчик, открывший огонь по казакам Унгерна.

Вытерев слезы и проводив мистера Бригса в последний путь, Перкенс с чистой совестью занял место погибшего и стал писать представление о посмертном поощрении тайного агента Д.Д. Бонда, благодаря храбрости и смелости которого был уничтожен опасный смутьян Унгер. Его тело так и не было обнаружено в развалинах Летнего дворца сожженный русскими варварами.

Весть о гибели барона Унгерна, достигла Урги в начале марта, породив среди монгольской верхушки активность. Едва только смерть барона стала очевидной реальностью, как высокие князья и ханы стали собираться между собой, пытаясь решить, кто должен получить высшую власть над Монголией. Духовный лидер монголов Богдо-Гэгэн, лишенный военной поддержки Унгерна находился в сильном смятении, но старался не выказать князьям свою слабость.

О подозрительной возне среди знати, Покровскому доложил Чойболсан, с которым полковник сильно сблизился за последний месяц. В сложившейся ситуации оба эти человека, сильно нуждались в поддержке друг друга. У Покровского, несмотря на прибывшие в Ургу остатки Азиатской дивизии, положение было довольно шатким. Начавшаяся княжеская возня за власть могла закончиться для русских повторением пекинского варианта, и полковник остро нуждался в верных клинках степных всадников. Его же монгольскому побратиму был нужен авторитет верховной власти, которой полковник был наделён лично Унгерном, пусть даже и покойным.

По сути дела, у Покровского было два варианта действий. Либо быстро вывести своё воинство в Забайкалье и забыть этот поход как страшный сон. Либо остаться в Урге и попытаться довести до конца начатое бароном дело, хотя бы в первозданном замысле.

К принятию первого варианта, полковника подталкивал прибывший из Харбина посланец генерала Щукина, но когда Покровский потребовал от него письменных подтверждений о необходимости вывода русских частей из Монголии, то он стушевался и спешно покинул Ургу, к огромному облегчению верховного комиссара.

— Князья, после смерти вождя не хотят признавать твою власть над собой Алексей — молвил Чойболсан, оказавшись с Покровским наедине.

— Ты славный воин, но всё же ты чужак, и склонившись перед великим ханом Унгерном, князья никогда не склоняться перед тобой. Только великий дух Чингисхана, обитавший в теле великого "белого воина" мог повелевать ими. Теперь же когда великого хана нет, ничто им не мешает вновь затеять грызню за власть, благодаря чему китайцы, и захватили Монголию. Всё повторяется вновь — горестно молвил молодой монгол.

— Но если это случиться, то вновь придут китайцы и Монголия навсегда потеряет свою независимость, так как второго Унгерна нет. И тогда все наши старания и жертвы пойдут прахом! — воскликнул Покровский и с радостью заметил, что его слова нашли живое понимание и отражение на хмуром лице его собеседника. — Неужели вам всем безразлична судьба своей родины?

— Не говори так Алексей! Я вместе с тобой плечом к плечу сражался за свободу своей страны, но что я могу сделать против князей? Кто они и кто я — гневно ответил Чойболсан на упрек Покровского.

— Знаешь, друг, что я тебе скажу. Сегодня кончилось время великих князей и ханов и наступило время простых людей, которые своими делами меняют судьбы стран и народов. Что ты скажешь, если я помогу тебе стать правителем Монголии? — спросил Алексей монгола после короткого раздумья.

— Я, правитель Монголии!?

— Да, ты. На мой взгляд, ты многое сделала для освобождения своей страны, чем все князья вместе взятые. И сделаешь ещё больше. В этом я абсолютно уверен. Так как?

В комнате возникла долгая пауза. Сомнения и тревога открыто читались на лице молодого воина, на плечи которого, по капризу судьбы тяжелым бременем ложилась ответственность за свободу страны. Чойболсан был очень озадачен словами своего боевого товарища, но чем больше он размышлял, то тем больше эта идея становилась ему по душе.

Он сам прекрасно видел, чем обернулись для страны и простого народа княжеские распри и, взяв в руки оружие и завоевав себе свободу, Чойболсан совершенно не хотел терять её опять по чьей-то прихоти и капризу.

— Скажи честно Алексей, если я соглашусь, то Монголия перейдет под власть русских? — осторожно поинтересовался батыр ценою предложенной помощи.

— Нет, друг мой. Твоя страна будет полностью свободна. Нам не нужны эти земли. Земли у нас хватает своей. Нам нужен верный боевой товарищ и друг в борьбе против гаминов и японцев, которые помяни моё слово рано или поздно, но обязательно явятся сюда. Поэтому нам и надо держаться вместе, что бы противостоять общему врагу.

— Твои слова правдивы комиссар, но как же ты собираешься убедить князей?

— Честно сказать не знаю точно, как, но точно знаю, что такие люди понимают только один язык, язык оружия.

— Некоторые воины потребуют плату за свои клинки — продолжал осторожно говорить монгол.

— У меня найдутся веские аргументы, склонить их на нашу сторону — успокоил его полковник.

Чойболсан пытливо посмотрел на Алексея, а затем произнес:

— Через два дня, князья собираются приехать к Богдо-Гэгэну, что бы уговорить того, провозгласить нового наследника дела великого хана Унгерна.

— Прекрасно, к этому сроку я сумею найти способ уговорить князей на твою кандидатуру — заверил его Покровский.

Когда Чойболсан покинул резиденцию верховного комиссара, Алексей долго размышлял о создавшемся положении дел, неторопливо расхаживая подобно маятнику из угла в угол. Наконец полковник пришел к окончательному решению и громко крикнул своему ординарцу, сидящему в приемной.

— Матвиенко, позови мне есаула Каратаева.

Прошло некоторое время, дверь в кабинет отворилась, и в комнату неторопливо вошел Каратаев.

— Вызывали Ваше благородие? — спросил невысокий кряжистый казак, из-под кустистых бровей которого на Покровского смотрел цепкий, слегка прищуренный взгляд, знающего себе цену человека.

— Проходи Фрол Северьяныч, присаживайся — Алексей жестом указал казаку на стул возле стола, усаживаясь напротив.

Каратаев чинно приблизился к комиссару и, развернув стул спинкой к себе, основательно сел на него.

— Как дела у твоих казачков? Всё ли в порядке? — поинтересовался Алексей, предлагая собеседнику пачку папирос, что по нынешним временам в Урге было большой ценностью. Взяв под контроль монгольскую столицу, Покровский очень много сделал для её жителей, даже пустил первый трамвай, но вот добиться от купцов непрерывного завоза в Ургу товаров первой необходимости он пока не смог. Прижимистые торговцы только охали и ахали, ссылаясь на трудности связанные с войной и произволом хунхузов на дорогах. Поэтому в монгольской столице сахар, табак и керосин были в дефиците.

Покровский спрашивал Каратаева о различных мало интересующих его делах в отряде, соблюдая принятый здесь ритуал не говорить о главном в самом начале разговора. Так переходя от одной темы к другой, Покровский подходил к своей главной цели беседы.

Каратаев так же не спеша и обстоятельно, отвечал на вопросы командира, терпеливо дожидаясь, когда собеседник начнет говорить о деле, ради которого Покровский его и позвал к себе.

— Собираются домой то станичники?

— Знамо дело господин комиссар, собираются, надоела им Монголия — подтвердил слова командира Каратаев.

— Поди, деньжат подкопили, а Северьяныч? — хитро подмигнул казаку Покровский.

— Не без этого Алексей Михайлович — степенно произнес собеседник, с наслаждением покуривая даровой табак начальника.

— Ну а ещё срубить деньжат не хотел бы? — поинтересовался полковник.

— Как не хотел бы, да вот только, что делать надо, Ваше благородие — сказал Каратаев, интуитивно почувствовав, что разговор подошел к главному.

— Да, что делать, Северьяныч. Всё тоже, что и раньше, стрелять да колоть — бесхитростно произнес Алексей. — Князья монгольские собираются скоро обидеть Богдо-Гэгэна, вот его надобно защитить от них.

— И всё? — удивился казак.

— Почти. Как они к нему прибудут, меня сразу нужные люди известят, и мы поедем на его защиту, двумя эскадронами. Суматоха там может быть хорошая, и живой бог может пострадать от рук князьков, мало ли чего они там со страху выдумают. Так мне будут нужны несколько человек, которые смогут этим князькам по рукам надавать, не глядя на звание и положение. Как возьмешься защитить Богдо-Гэгэна? — сказал Покровский, пристально глядя в глаза собеседнику.

— Оплата сразу, без обмана — и полковник высыпал на стол перед Каратаевым пригоршню золотых николаевских десятирублевок.

— Каждому по сотне, тебе триста.

— А почему триста? — переспросил есаул, заворожено глядя на золотые кружочки.

— Так берешься или мне другого человека искать?

— Согласен, господин комиссар — быстро проговорил Каратаев, и полковник немедленно пододвинул к нему всю горсть золота.

— Здесь двадцать монет. Найди ещё четверых. Завтра возьмете у Косых три ручных пулемета и будьте готовы выехать в любую минуту. Ясно?

— Ясно, Алексей Михайлович.

— Это хорошо, что ясно. Ну, тогда давай обговорим некоторые детали.

Покровский подсел к казаку и заговорил тихим голосом, так, что даже если бы в этот момент в комнате находился третий человек, он вряд ли бы услышал, о чём говорили эти двое.

Информаторы Чойболсана не обманули полковника, через два дня, вся монгольская элита появилась во дворце своего духовного лидера, желая получить его согласие на признание одного из них новым властителем Монголии.

Выказывая внешнее уважение к Богдо-Гэгэну, князья не взяли ни одного человека в сопровождение, полагая, что их численность и высокое положение, полностью сломят сопротивление живого бога. Лишь один великий князь Тэке, уже сумевший склонить на свою сторону много знати, взял с собой пять человек, которые должны были после его избрания новым великим ханом, поднять Тэке на шкурах, согласно обычаю. Всего высоких гостей было тридцать шесть человек, и они надеялись завершить свое главное дело ещё сегодня до захода солнца, как того требовал обычай.

Богдо-Гэгэн очень удивился, когда сразу после утренней молитвы, в его покои вбежали испуганные слуги и доложили о прибытии непрошенных гостей. Столь резкий демарш со стороны знати, конечно, испугал и очень насторожил духовного отца всех монголов, но старец быстро взял себя в руки и приказал слуге передать гостям, что скоро выйдет к ним. Одновременно с этим Богдо-Гэгэн отправил надежного гонца к русскому комиссару, который не далее как вчера навещал его и обещал всяческую поддержку, на случай если вдруг старцу понадобиться его помощь.

К удивлению запыхавшегося монгола, в сторону дворца живого бога сразу устремилось большое количество русских всадников, во главе с самим верховным комиссаром Урги. Подобно огромной живой ящерицы проползли кавалеристы по улицам города, вызывая удивление горожан своими действиями.

Когда вся эта кавалькада прибыла к дворцу, Покровский приказал немедленно окружить дворец плотным кольцом и вместе с пятьюдесятью казаков устремился внутрь здания. Расставляя караулы по ходу движения, Алексей быстро приблизился к залу, в котором расположились монгольские князья.

— Каратаев, за мной — приказал полковник и, отстранив стоявшего у двери служку, вошел в зал.

Появление верховного комиссара вызвало сильное удивление и замешательство в рядах окруживших старца знати. Полностью уверенные в своей силе, некоторые князья стояли возле кресла старца, громко говоря и оживленно жестикулируя руками.

Увидев, кто столь неожиданно проник в зал, Богдо-Гэгэн радостно привстал и протянул руку в сторону Покровского, как бы прося помощи. Князья так же узнали вошедшего и дружно отпрянули от трона живого бога, словно воришки, пойманные на горячем.

— Изменники!— громко выкрикнул Алексей — вы посягаете на живого бога!

Столь страшное обвинение породило среди князей праведный гнев, никто не смел, так низко оскорблять их, даже сам великий хан. Тут же в сторону Покровского понеслись оскорбления и угрозы. Те, кто находился поближе к полковнику, стали яростно потрясать перед его лицом зажатыми в руках посохами и камчами, а особо рьяные выхватили ножи и даже револьверы. Именно этого и добивался господин верховный комиссар. Увидев оружие в руках князей, он поднял вверх свою пустую правую руку, словно пытался успокоить монголов и в этот же момент за его спиной раздался короткий выкрик есаула Каратаева: — Давай!

Немедленно три пулемета, проворно вспыхнули ярким огнем в плохо освещенном зале, изрыгая на монгольских князей смертельный ливень пуль. Мало кто из князей успел понять, что происходит и попытаться защитить свою жизнь. Привыкшие с момента рождения к полному преклонению и повиновению, они и подумать не могли, что их могут убить, вот так просто, словно простых баранов на бойне.

Лишь несколько человек и князь Тэке со своими телохранителями успели произвести несколько выстрелов в сторону коварных белых дьяволов, но они не достигли своей цели. Огненные струи продолжали литься на князей, неотвратимо унося представителей древнейших родов в астральное небытие. Некоторые из них погибли на месте, приняв смерть лицом к лицу с врагом, но большая часть ринулась бежать подобно тараканам, отчаянно спасая свои жизни.

Единственным местом спасения для них были внутренние покои живого бога, которые находились в противоположном конце зала и до которого, никто из потомков Чингисхана не успел добежать. Последний из беглецов, князь Мунке уже достиг заветной двери, когда пуля, выпущенная из нагана Покровского, не настигла его у самого порога. Обливаясь кровью из прострелянной груди Мунке, рухнул на грязный пол обители, где и закончил свой земной путь.

Во всей этой скоротечной перестрелке, мало кто мог услышать одиночный выстрел, произведенный есаулом Каратаевым в сторону живого бога, от чего схватившись за раненое плечо, старик свалился со своего трона.

Как только с князьями было покончено, Покровский молнией метнулся к раненому Богдо-Гэгэну и, перевернув его на спину, громким голосом закричал: — Лекаря, лекаря! Живой бог ранен князьями изменниками!

Когда в зал вбежали испуганные лекари, всё внимание их было сосредоточено на старце и поэтому, Каратаеву не стоило большого труда вложить злополучный пистолет в ещё теплую руку князя Тэке и тем самым полностью опорочить его имя перед потомками.

Пока тибетцы осматривали раненого и оказывали первую помощь, казаки быстро прошлись по залу, торопливо проверяя, все ли преступники, дерзнувшие поднять руку на Богдо-Гэгэна, были мертвы. Как показал осмотр, стреляли господа станичники очень хорошо. Лишь одного из лежавших монголов пришлось добивать штыком, что бы полностью лишить чингизидов возможности оправдаться перед судом потомков.

Таким образом, в историю монголов была вписана страница под названием ургинская бойня, полностью изменившая историю страны. Весь цвет родовитой монгольской знати был перебит в этот день, кто в резиденции живого бога, кто на своих постоялых дворах, которые были окружены русскими частями и оказали вооруженное сопротивление при попытке арестовать их.

Сам Богдо-Гэгэн получивший ранение в плечо долго болел, но это не помешало ему публично подтвердить, что изменники князья пытались сотворить насилие над ним, и верховный комиссар спас его жизнь. Вслед за этим, при тайной поддержке Покровского духовный лидер монголов провозгласил нового правителя Монголии взамен погибшего великого хана Унгера. Им стал командующий гарнизоном Урги Чойболсан, по счастливому обстоятельству оказавшийся прямым потомком Чингисхана.

Об этом стало известно благодаря костяной монете, хранившейся в ладанке, что с рождения висела на шеи у молодого воителя. Подлинность амулета, покрытого старомонгольскими письменами, подтвердили секретари Богдо-Гэгэна. Да и как им было не подтвердить, если этот амулет был снять полковником Покровским с шеи убитого им князя Мунке.

Злые языки потом говорили, что после утверждения Чойболсана правителем Монголии, духовный лидер монголов вскоре, подозрительно быстро скончался от полученного ранения. Но это уже ничего не могло изменить. Новый правитель Урги, крепко держал власть в своих руках.

Верховный комиссар полностью поддержал решение Богдо-Гэгэна и от своего лица, заявил, что русские соединения не собираются оставаться в Монголии, и готовы покинуть её уже к средине года. Как подтверждение сказанных слов, вскоре Ургу покинул небольшой отряд казаков во главе с есаулом Каратаевы, увозящих в Читу больных и раненых. Исполнив свой план, полковник Покровский быстро убрал людей, свершивших кровавое деяние на благо Отечества.

Почти половину тайной казны Унгерна, Покровский потратил на поддержку своего ставленника. Сотники, десятники и простые воины столичного гарнизона получили щедрые подарки по случаю вступлению во власть нового чингизида.

Для повышения своей популярности, Чойболсан приказал княжеской родне выкупить тела погибших изменников за некоторую сумму денег, которую тут же раздал бедным и малоимущим жителям Урги.

Демонстрируя своё почитание к великому хану Унгерну, он приказал переименовать монгольскую столицу Ургу в Улан-Батор (город батыра). Заседая во дворце покойного Богдо-Гэгэна, он два раза в неделю разбирал все жалобы и обращения, творя открытый суд подобно легендарному Чингисхану.

Фортуна явно благоволила к полковнику и новому монгольскому лидеру. Противостояние между центральной властью и китайскими генералами вспыхнуло с новой силой. На получивший свободу Пекин, уже готовил поход властитель Маньчжурии Чжан Цзолинь и вопрос о восстановлении китайского правления в Монголии уже не возникал.

Бурное противостояние военных клик между собой, так же отвлекало на себя внимание великих держав, для которых центральная власть в Пекине, способная подписать нужные им договоры и контракты, была куда важнее, чем какая-то далекая Урга. Одним словом, по мнению Лондона, Парижа и Токио игра не стоила свеч, поскольку ещё с царских времен, во всех тайных соглашениях Монголия находилась исключительно под русским влиянием

Продержавшись у власти, пять месяцев и, наведя в стране относительный порядок, в конце августа 1920 года Чойболсан направил в Москву делегацию для заключения между Россией и Монголией договора о дружбе и взаимопомощи. Возглавлял её молодой и энергичный монгол Сухэ-Батор, который являлся правой рукой Чойболсана.

Монгольская делегация была торжественно принята в Кремле верховным правителем России Алексеевым, где и был подписан договор между двумя сторонами. Москва гарантировала Монголии территориальную целостность в обмен на согласие быть военным союзником и открыть внутренний рынок страны для русских товаров. Кроме этого страны договорились расценивать нападение на одну из сторон третьей силой, как прямую агрессию против обоих государств со всеми вытекающими последствиями.

В знак признательности, монголы подарили Алексееву синий халат, расписанный золотом и национальную монгольскую шапку с острым верхом, которую могли носить только люди высокой власти. Обрадованные достигнутой договоренностью, монгольские послы с радостью вернулись в Улан-Батор, где их ожидал торжественный прием.

К большому сожалению, всего этого не видел господин Покровский, поскольку сам полностью повторил судьбу есаула Каратаева. По приказу генерала Щукина, он покинул Монголию в июле этого года, как лицо, присутствие которого теперь, было не особо желательно на территории монгольского государства. Сам Алексей Михайлович прекрасно понимал, что рано или поздно ему тоже продеться покинуть Монголию, но очень надеялся, что его отъезд произойдет не так скоро.

Чойболсан выразил сожаление по поводу отъезда своего боевого товарища столько сделавшего для него и для всей Монголии, но по глазам его было видно, что он отпускает Покровского с легким сердцем. Человек, уничтоживший цвет монгольской знати, ради спокойствия страны не особенно был ему нужен. Одним словом, мавр сделал своё дело, мавр может удалиться.

Естественно, Чойболсан устроил своему боевому другу пышные проводы. Покровский получил синий халат, остроконечную шапку и инкрустированную золотом саблю с прикрепленным к эфесу орденом Звезда Батора, самый первый орден независимой Монголии.

В Чите его встретил господин Пшеничный, который засадил героя Монголии за написание горы отчетов обо всех своих действиях и тратах, что для боевого офицера было хуже горькой редьки. Кроме отчетов, Покровский выдержал несколько десятков допросов подполковника Пшеничного, который скромно называл их беседами. Пересмотрел большое количество фотографий и, наконец, дал свою профессиональную оценку действий барона и состояние монгольского войска, а так же свои рекомендации по его усилению.

Когда резидент Щукина принимал от Покровского остатки тайной казны барона, он выделил из них Алексею тысячу фунтов, сказав, что это его премиальные от государства.

— Николай Григорьевич очень доволен вашей деятельностью господин полковник. Вы прекрасно выполнили свой долг ради интересов России.

— Так чего ради меня так спешно отозвали? Могли бы подождать — прервал Алексей хвалебный поток в свою честь.

— Видите ли, дорогой Алексей Михайлович интересы государства не предусматривают ваше дальнейшее нахождение в Монголии. Вы слишком революционно подошли к решению проблемы власти, и ... — посланец Щукина многозначительно замолчал.

— Это был единственно правильный способ предотвратить сползание страны к новой междоусобице. Послушайте Пшеничный, неужели вам действительно жаль погибших князей? Не убери я их тогда, сейчас бы в Монголии рекой лилась кровь, и гибли мирные люди. Я выбрал меньшее зло, а то, что при этом пролилась голубая кровь, то уж извините, я не сторонник пословицы; своё мило — хоть и гнило.

— Вы зря кипятитесь господин полковник. Я бы на вашем месте наверно поступил бы так же, но государственные интересы.

— Пошли те вы их подальше эти интересы Пшеничный. Давайте лучше выпьем, обмоем ваши звезды подполковника и мои премиальные.

В Москву Алексей вернулся только в конце сентября, с большими деньгами и не меньшим чувством обиды на генерала Щукина и государственные интересы. Что бы лучше забыть обиду и горести полковник на несколько недель ушел в тихий загул, заболев типично русской болезнью, болезнью невысказанных эмоций.

Но если избавитель Монголии от гражданской войны пил водку, то синьор и сеньорита Гусманов наслаждались ароматом колумбийского кофе в далеком городе Медельин. Основательно заметая следы от американских ищеек, Камо и Фрэнки благополучно миновали колумбийскую границу и осели во втором по значимости городе этой южноамериканской стране. Деньги и обаяние истинного кабальеро сеньора Гусмана, без особого труда позволили беглецам сменить гражданство и обзавестись новыми документами.

Наслаждаясь прелестями мирной жизни, Камо решал важную для себя задачу, что делать дальше. Стоило ли возвращаться в объятую тревожными переменами Россию или выждать некоторое время, что бы потом спокойно вернуться домой. В пользу второго варианта, говорил весь опыт и интуиция старого подпольщика и поэтому, Камо решил написать письмо на один из адресов, который вручил ему русский связной в Стокгольме перед его отправкой в Америку.

В своем послании, Камо извещал генерала Щукина, что он жив, и находиться в южной Америке. Кроме этого он обговаривал способы связи с собой. Отправив письмо в Гавану, Камо стал терпеливо ждать ответа.

Совершая свой ежедневный поход в одну из рестораций города под громким наименованием "Лас-Пальмас", Камо обратил внимание на одного из посетителей сидевший за угловым столиком в компании с молодой дамой. Цепкая на лица память сеньора Гусмана тут же подсказала ему, что этот человек ему знаком но, сколько Камо не бился, он не мог вспомнить сидящего напротив господина.

Желая довести дело до конца, он решил остаться в ресторации и понаблюдать за интересующим его субъектом. Поэтому Камо щелкнул пальцами и, подозвав к себе официанта, заказал ещё одну чашку кофе. Словно копируя его действия, то же самое сделал и незнакомец. Чуткое ухо Камо уловило, что тот говорил по-испански с сильным акцентом и когда официант не совсем понял его, обиженно буркнул: "Нох айн" и показал пальцем на пустую чашку.

Едва только Камо услышал эти слова, как ему всё стало ясно. Этого человека он видел на фото у покойного фон Шрека, сфотографированного вместе с ним. Перед Камо сидел генерал фон Берг, военный преступник, за голову которого американцы объявили награду 75 тысяч долларов.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.

ТРУДЫ ОТЕЧЕСТВУ — 2

СТАЛЬНОЙ МОГУЧИЙ ИНТЕГРАЛ

Глава I. Вашингтонские танцы Старого и Нового Света.

"Тот, кто владеет морями, владеет миром!" — таким был главный лозунг Британии, начертанный на её знаменах со времен королевы Елизаветы одержавшей победу над Великой испанской армадой. Провозгласив его, англичане свято придерживались его и за три столетия весьма недурно преуспели в деле покорения морей и остального мира. Находясь на окраине Европы и имея свободный выход в Атлантический океан, они каждый год, неустанно посылали свои корабли на запад, юг, восток и север расширить границы своего влияния.

Быстрые и крепкие корабли, вооруженные пушками быстро доказывали несговорчивым аборигенам, что отныне они подданные английского монарха и обязаны трудиться на благо интересов британской короны. А если новообращенные подданные пытались бунтовать, то восстание жестоко подавлялось в назидание потомкам.

К началу двадцатого века, британские монархи могли смело повторять фразу испанского короля Карла, что в его империи солнце никогда не заходит. Да и как не повторить, если это было абсолютной правдой. На юге почти половина огромного континента под названием Африка, находилась под владычеством британской империи. На востоке, в Азии располагалась главная жемчужина британской короны Индия, чьи земли омывались Индийским океаном от берегов Персидского залива до Молукского пролива, над которым нависала мощная крепость Сингапур. Другая крепость Гонконг, цепко охраняла подступы к Китаю, огромной стране, ради контроля над которой, Англия развязала две войны, вошедших в историю под названием "опиумных". Они позволили Лондону утвердиться в Тибете и взять под свой контроль южные провинции Поднебесной империи.

Целый континент под названием Австралия находился под сенью "Юнион Джека", вместе с Новой Зеландией и множеством островов Тихого океана. Дикие папуасы Новой Гвинеи и жители чудных Сейшел, твердо знали, кто правит ими с далеких берегов Темзы.

Ничуть не хуже дела обстояли и на западном направлении, в Америке. От побережья одного океана, до побережья другого, над северной частью Нового Света под названием Канада, гордо реял королевский штандарт династии Виндзоров. С юга, с берегов Карибского моря, ему радостно отвечали цвета славных наследников королевы Елизаветы.

В южной Америке, к огромному сожалению Лондона, все бывшие колонии испанской империи смогли обрести независимость, и их уже было никак невозможно водрузить над ними имперские знамена. Но нельзя покорить южные республики де-юре, отчего не управлять ими де-факто решили на туманном Альбионе и стали превращать американцев в свои сырьевые придатки. А тех, кто попытался отстоять свою экономическую свободу подобно Парагваю, британцы вразумляли посредством кровавой интервенции, пулями и ядрами.

Однако случались у могучего "Юнион Джека" и неудачи. Так, в начале семнадцатого века, несмотря на все свои усилия, Лондон так и не смог установить контроль над Россией. Английские войска, посланные в раздираемую смутой и войнами страну, не смогли превратить её в британскую колонию, чего так страстно желали финансовые воротилы Сити, на чьи деньги и была организована эта экспедиция. Северный гигант не только устоял, но по прошествию лет стал тем камнем, на который все чаще и чаще стала налетать повозка британских интересов.

Желая обескровить русского медведя, английский лев сотворил японского тигра, который сумел нанести серьезный удар по русским интересам на Дальнем Востоке. Британские политики и финансисты, даже сам король, радостно подняли бокалы шампанского, во славу победы японцев над русским моряками в битве при Цусиме. Лондонское общество наперебой обсуждало потери эскадры Рожественского в этом сражении, сравнивали победу японцев с легендарным Трафальгаром, и дружно предрекало скорый закат русского флота.

Но за любым веселым торжеством, неизменно приходит жесткое похмелье. Взращенный Лондоном азиатский тигр в серьез поверил в свою историческую миссию и у него, появились свои интересы и амбиции. Отлично понимая свою экономическую зависимость от Англии и Америки, Токио не стремился к открытой конфронтации со своими благодетелями, но при этом демонстративно показывал зубы и усиленно наращивал свои мускулы, для будущих схваток. А они обязательно должны были случиться.

Однако самой большой неудачей в политики Лондона, была потеря империей её американских колоний. Сумев устоять перед натиском британской армией, мятежные колонисты образовали государство под названием Северо-Американские Соединенные Штаты. Англичане ещё дважды пытались привести к покорности мятежные территории, однако оба раза неудачно. Американцы не только удержали обретенную свободу, но стали быстро превращаться в заклятого конкурента над морями.

За одно столетие американцы расширили границы своего государства от одного океана до другого и стали успешно создавать собственный военно-морской флот. Вскоре на их знаменах, тоже появился лозунг о господстве Штатов над морями. Англичан это приводило в ярость, но они ничего не могли с этим поделать. Старому льву, было не под силу в одиночку воевать с молодым ягуаром. Лондон только искоса наблюдал за действиями своего конкурента, стремясь, где только можно поставить ему палки в колеса, но это не всегда ему удавалось. Госпожа Фортуна явно благоволила янки.

Первая мировая война подобно мощному катализатору внесла серьезные изменения на карте Европы и в балансе политических сил, но ни на йоту не изменила положение в борьбе за обладанием контролем над морями. Наоборот, она только усилила её своими морскими баталиями. Завороженные силой и могуществом огромных бронированных кораблей, европейцы пожелали иметь в своем распоряжении ещё большее по силе и разрушительнее по масштабности оружие. Стоит ли говорить, что и американцы и японцы не отставали от них в своих амбициозных желаниях.

Сразу после окончания войны, весь мир начал усиленно заниматься постройкой сверхдредноутов, главным ударным оружием которых должны были стать шестнадцатидюймовые пушки. Так, вскоре после вступления в должность президента Соединенных Штатов, Уоррен Гардинг сообщил всему миру о намерениях своей страны создать новый "флот мечты" и с американской деловитостью приступил к её реализации.

В период с 1920 по 1921 год на стапелях Америки, были заложены пять линкоров типа "Южная Дакота" водоизмещением в 43 тысячи тонн, вооруженных двенадцатью шестнадцатидюймовыми орудиями, а так же четыре линейных крейсеров типа "Лексингтон" водоизмещением в 43,5 тысячи тонн с восьмью шестнадцатидюймовыми орудиями. Всего же к 1925 году, американцы собирались иметь в своем распоряжении десять суперлинкоров и шесть новейших линейных крейсеров.

Подобные намерения Вашингтона вызвали сильное недовольство со стороны Англии, Франции, Италии, России и Японии, усмотревших в действиях американцев скрытую угрозу своим интересам, на просторах океанов в частности и в мировой политике в целом. Боясь опоздать, Англия, Франция и Япония затянув пояса, поспешили заложить на своих верфях по одному сверхдредноуту. Россия и Италия не смогли ответить аналогичным ходом, их корабелы только приступали к разработке судов подобного типа. Однако это не помешало им объявить о скорой закладке собственных сверхлинкоров.

Началась лихорадочная мировая гонка в постройке морских монстров, в которой главным препятствием к реализации планов соревнующихся сторон, были финансы. Ведь как гласит народная мудрость, по одежке протягивают ножки. Это простое правило, было непреложным для любой страны, в том числе и для самой законодательницы суперлинкоров, Америки.

Заявленный президентом Гардингом вес, американская экономика еще могла поднять, но вот содержание нового флота вместе с уже существующими кораблями, этого она не могла себе позволить. И тогда, рядясь в одежду миротворца, американский президент предложил провести в Вашингтоне международную конференцию по ограничению морского вооружения и попутно обсудить проблемы Тихоокеанского региона.

Подобный ход нового обитателя Белого дома для стороннего наблюдателя мог показаться довольно неожиданным, и даже в чем-то революционен, но только не для европейцев. Они давно уже заметили что, публично отрекаясь на словах от политики своего предшественника, президент Гардинг неукоснительно следовал её духу. И потому, миротворческая инициатива Белого дома легко просчитывалась. Используя мощный экономический потенциал своей страны, Гардинг собирался устроить европейцам новый Версаль, дабы навязать остальному миру свою волю.

Взращенный золотых дрожжах военных поставок, стальной могучий интеграл Америки намеривался вступить в схватку за полное господство на море, и главным противником его была Британия. Перефразируя Маркса, можно было сказать, что это была схватка молодых денег Америки, против денег старой доброй Англии, уже пережившей пик своего имперского могущества. Япония с её амбициями азиатского гегемона, Франция и Италия со своими малыми флотами, ослабленная войной Россия и разоренная Германия были не в счет.

Англичане сразу поняли намерения Гардинга и долго тянули с ответом. Не залечив свои раны, Лондон не собирался поднимать брошенную ему в лицо перчатку вызова, в угоду молодому конкуренту. Несмотря на поступающие из Германии репарации, экономика империи ещё продолжала испытывать серьезные трудности и все ещё не могла выйти на свой довоенный уровень. Поэтому, министерство иностранных дел королевства, с холодной любезностью дали понять американскому посланнику, что столь серьезный вопрос требует очень длительного рассмотрения и проработки.

Прояви европейцы солидарность и демарш Вашингтона, можно было бы легко дезавуировать, отложив дело в долгий ящик, однако в новой Европе, каждый был сам за себя. И потому, каждый решал тот или иной вопрос, исходя из собственных национальных интересов.

Первым на призыв американского президента откликнулся Париж. Понеся главные тяготы прошедшей войны, Франция очень ревностно следила за весьма быстрым восстановлением мощи своего островного соседа. Хотя огромная колониальная империя Третьей республики, хорошо помогала метрополии в залечивание полученных раны, однако по степени наполнения оскудевшей казны, она не могла тягаться с английским королевством. В отличие от Лондона, Париж не имел золота Австралии, алмазов Африки, а главная жемчужина французских владений Индокитай, не мог тягаться по своей значимости с британской Индией.

Быстро оценив ситуацию, французский премьер-министр Аристид Бриан несколько дней занимал выжидательную позицию, но не получив от англичан никаких контрпредложений, известил Вашингтон о согласии страны на участие в конференции. Вслед за ним, свое согласие на обсуждение вопрос о флоте объявил недовольный итогами Версаля Рим, а по прошествии недели, к ним присоединились Токио и Москва, имевшие свои причины поехать в Америку.

Япония намеривалась извлечь определенную выгоду от грядущей схватки, своих конкурентов в борьбе за обладание Тихим океаном. Что же касается России, то участие в конференции было для неё больше делом поднятия престижа государства, чем решение конкретных вопросов. Все, что она могла себе позволить в гонке строительства сверхлинкоров, это создание одного, максимум двух кораблей этого типа и не более того.

Напрасно британские дипломаты призывали своих бывших союзников по Антанте, не торопиться при принятии решения в столь важном для всего мира вопросе. Устав от правильных и красивых, но совершенно пустых слов туманного Альбиона, Европа дружно выразила Гардингу свою готовность направить в Вашингтон свои делегации.

После столь подлого удара в спину, британскому премьеру ничего не оставалось, как дать свое согласие на участие в переговорах по флоту, дабы не оказаться в тоскливом одиночестве.

Холодным декабрьским днем 1921 года, началась конференция, вошедшая в анналы истории как Вашингтонская. Девять стран: Англия, Франция, Россия, Италия, Бельгия, Голландия, Португалия, Китай и Япония, прислали в Вашингтон своих посланников для решения вопроса морского разоружения и обсуждения проблем Тихоокеанского региона.

Доставленные пароходами в Нью-Йорк, делегации торжественно встречались государственным секретарем Хьюзом, чтобы потом на специальном экспрессе отправиться в Вашингтон, месту ведения переговоров.

Столь простой на первый взгляд ритуал, имел двойственную основу. С одной стороны, Америка перед всем светом выражала свое глубокое уважение к прибывшим гостям, в лице госсекретаря, третей фигуры в иерархии правительства. Однако с другой стороны, размещая английскую делегацию в одном поезде вместе с ничего незначащими в предстоящих переговорах голландцами, португальцами и китайцами, американцы специально принижали статус своего главного противника.

В день открытия конференции, президент Гардинг встретил представителей Европы и Азии с распростертыми объятиями и словами мира на устах.

— Данные переговоры будут словами народов всего мира уставших от войн, насилия и разрушений. Ни в ком из вас мы не видим врага, а только друзей и добрых соседей. Ничье самолюбие не должно быть унижено во время этих переговоров, ни одна национальность не должна быть подавлена. Мы надеемся, что сможем достигнуть всеобщего согласия, с помощью которого будет создан лучший порядок, который вернет миру пошатнувшееся спокойствие — вещал новоявленный миротворец, и зал дружно аплодировал этим словам.

— Открытие этой конференции свидетельствует о пробуждении совести цивилизации XX века. Истомленное ужасами недавней войны человечество жаждет новых отношений между народами и требует прочного мира. Разоружение морских сил это будет тем краеугольным камнем, который раз и навсегда позволит устранить угрозу возникновения новых чудовищных войн. Это мое личное желание, желание Америки и я убежден, что того же желают представители стран присутствующих сегодня в этом зале.

Таково торжественно и пафосно было начало конференции, которую американские газетчики поспешили окрестить "новым проявлением миролюбия американской демократии". Возможно, кто-то из гостей и поверил этому, но уже на первом рабочем заседании конференции их постигло жестокое разочарование.

Получив на правах хозяина первое слово, государственный секретарь Чарльз Хьюз сразу взял быка за рога, объявив гостям американское видение решения проблемы суперлинкоров. Для ограничения гонки вооружения на море, американец предложил запретить строительство новых сверхмощных линкоров, исключить из строя определенное число старых кораблей и установить для каждой страны строгий тоннаж для её линейных судов.

Квота на тоннаж, по мнению господина Хьюза, должна была выглядеть следующим образом. Госсекретарь предлагал ограничить водоизмещение строившихся кораблей, в соотношении 500 тысяч для Америки и Англии, и 300 тысяч для Японии, как наиболее крупных морских держав. Для легких судов предлагались следующие ограничения: для Англии и Америки по 450 тысяч тонн, для Японии — 270 тысяч тонн. В подводных лодках, тоннаж определялся по 90 тысяч для Америки и Англии, и 50 тысяч для Японии.

Кроме этого, Хьюз предложил в течение десяти лет с момента подписания договора вообще не строить линейные корабли, а по истечению этого срока строить линкоры только для замены выбывших кораблей.

Сказать, что слова госсекретаря произвели бурю, значит не сказать ничего. Каждая из сторон посчитала себя кровно обиженной предложениями американцев и принялась энергично выплескивать свой гнев наружу. Особенно неистовал британский адмирал Битти, стоявший во главе правительственной комиссии по возрождению английского флота. С трудом, сдерживая желание встать и высказать Хьюзу в лицо все, что он думает об американских предложениях, адмирал был вынужден изливать свой гнев, главе английской делегации, лорду Бальфуру.

— Неужели этот человек в серьез считает, что Британия согласиться уничтожить своими руками собственное величие морской державы! Как можно думать, что мы откажемся от постройки сверхлинкоров "Король Георг V", когда один корабль этой серии способен уничтожить половину германского флота!? — извергал фонтаны праведного негодования адмирал Битти, лицо которого было подобно кумачу. — Как можно предлагать джентльменам честную игру, жульнически сдав себе все козыря! Вы должны немедленно поставить на место эту зарвавшуюся выскочку, милорд!

С точки зрения простого военного, британский адмирал был абсолютно прав, но у дипломатии существуют свои законы поведения. И потому, вместо того, чтобы гордо встать и покинуть зал заседаний, громко хлопнув дверью, как того хотел британский флотоводец, лорд Бальфур остался сидеть за столом переговоров, пытался успокоить не в меру разгоряченного героя.

Конечно, славного сына английского народа и самого трясло и колотило от наглых слов американцев, но прежде чем предпринять какие-либо действия, дипломат хотел выяснить позицию японского посланника барона Като. На данный момент Япония являлась третьей крупной морской державой, и с её мнением Вашингтону приходилось считаться. Оставляя англичанам, паритетные условия в количестве боевых кораблей и водоизмещении, американцы уменьшали долю японцев ровно на одну треть от своей квоты. Подобная уступка была весьма серьезна, если учитывать, что за спиной у японского флота была только одна серьезная победа на море.

Слушая гневную риторику адмирала и сочувственно кивая ему головой, лорд Бальфур одновременно проводил несложный арифметический подсчет линкоров, которые будут в распоряжении трех стран, в случаи, если предложение Хьюза будет принято. И получалась довольно интересная картина.

В этом раскладе сил, Англия могла рассчитывать на обладание 22 линкоров, Соединенные Штаты получали 18 кораблей, а на долю японцев приходилось десять сверхдредноутов. Данное соотношение кораблей полностью противоречили главной доктрине британского адмиралтейства, гласившей, что Англия должна иметь ровно вдвое дольше линкоров, чем её возможный противник.

Казалось, что этот принцип незыблем и тверд как гранит, но лорд Бальфур знал истинное экономическое положение империи. При всем своем блеске парадного могущества, из-за военных трат, Англия никак не могла позволить себе соблюдать свой краеугольный принцип, в течение ближайших пять-семь лет.

Все это быстро сложилось в голове у британского посланника в замысловатый узор и, отставив в сторону возню с адмиралом, он решительно встал со своего места и, уверенно перекрыв гул недовольных голосов, попросил у Хьюза слова.

Услышав это, Битти весьма обрадовался, полагая, что дипломат внял голосу оскорбленной гордости и намерен эффектно покинуть конференцию, но жестоко ошибся. Выпрямив спину и чуть касаясь пальцами поверхности стола, Бальфур заговорил, грозно поблескивая моноклем.

— Должен признать, что ваше выступление на конференции господин государственный секретарь, было весьма неожиданным для нас. Сделанные вами предложения поставили нас в затруднительное положение, для разрешения которого требуется тщательное и всестороннее рассмотрение обозначенного вопроса. Я глубоко уверен, что ни одна из делегаций не готова сразу ответить на вашу инициативу. Поэтому, самым разумным действием, на мой взгляд, будет завершение сегодняшней встречи, дабы участники конференции могли известить глав своих правительств о предложении американской стороны.

Речь британского дипломата было встречено с большим одобрением не только европейцами, но и самими американцами. Янки очень опасались, что из-за британского упорства конференция может закончиться, едва начавшись, однако этого не произошло. Лорд Бальфур не спешил дать волю своим эмоциям, имея в своих противниках богатую и сильную Америку.

Пораженный столь недостойным, по его мнению, поведением дипломата, адмирал Битти с гневом покинул зал заседаний. Проклиная в душе "все эти дипломатические штучки", англичанин очень завидовал адмиралу Евгению Беренсу, который возглавлял русскую делегацию и был волен принимать решения, без оглядок на мнение дипломатов.

Назначенный на этот пост в последний момент вместо вице-президента Савинкова, Беренс удачно сочетал в себе таланты военного и дипломата. В противовес Битти, адмирал не спешил выражать свое негодование на предложение Хьюза, уровнявшего его страну по квоте линейных кораблей с Италией, оставив русским символическое лидерство над Португалией, Голландией и Бельгией, обладавших кукольным флотом. Выслушав американский "гаф", Беренс с невозмутимым лицо, принялся наблюдать за дальнейшим развитием событий.

Лишним тому подтверждением тому, что Беренс не является "свадебным адмиралом", были его действия на торжественном обеде данного президентом Гардингом в честь гостей. Прибыв в Белый дом во всех своих регалиях, он стал неторопливо обходить делегации. Высказывая дежурные любезности, адмирал пытался выяснить позицию своих собеседников на предложения господина Юза, попутно зондируя почву для возможного заключения партнерского союза.

В отличие от Евгения Беренса, герой Британии демонстративно не явился на торжественный обед, несмотря на все уговоры лорда Бальфура. " Вы уже сделали свой выбор, сэр. Позвольте мне сделать свой" — мстительно молвил адмирал, с презренной улыбкой на лице, отметая любую аргументацию дипломата. Более того, на другой день, восстановитель линейного флота Британии покинул конференцию, гордо заявив, что не намерен участвовать в публичном унижении своей страны.

В противовес прямым и нетерпеливым военным, у дипломатии свои законы. Порой несколько невзначай оброненных фраз на светском рауте, делают гораздо больше, чем изнурительные часы официальных переговоров и обед у американского президента стал наглядным тому примером.

Политические разговоры за обеденным столом абсолютно недопустимы, но вот обмен мнением в курительной комнате или во время прогулки с чашкой чая, это было обыденным делом. Именно вкушая божественно заваренный напиток, лорд Бальфур убеждал барона Като держаться вместе, говоря, что у островных империй должна быть общая точка зрения на морские вопросы.

Коротко стриженый японец вежливо кивал головой, выражая свое полное согласие со словами высокого лорда, но без консультации с Токио, он ничего не мог обещать. Примерно такой же был ответ Беренсу и главы французской делегации Аристида Бриана, на предложение адмирала о создании "сухопутного союза" против островитян, Англии и Японии.

Таким образом, на конференции возникли коалиции, которые и задали главный тон на дальнейших переговорах. Все остальные делегации только составляли общий фон переговоров и терпеливо ожидали дня завершения конференции, попутно вкушая даровое угощение богатой Америки.

Экономика зачастую диктует свои условия политики, и Вашингтонская конференция не стала исключением. Хорошенько пересчитав содержимое своих сундуков, Лондон дал добро на продолжение переговоров, несмотря на то, что они подрывали главный принцип британского Адмиралтейства. Примерно так же действовали Париж, Москва, Рим и Токио, и вскоре главы всех делегаций выразили свое согласие с предложением Хьюза.

Все они дружно подписали официальную декларацию конференции, но едва только начались конкретные обсуждения вопросов, вспыхнули жаркие споры и дебаты. Первым обсуждался вопрос о пропорциях тоннажа будущих кораблей и его обсуждения, раскололи только созданную островную коалицию, толкнув Англию в объятия Штатов.

Надеясь на поддержку британцев, барон Като предложил изменить озвученную госсекретарем пропорцию тоннажа крупного флота в отношении Англии, Америки и Японии. Вместо названных Юзом соотношений 5:5:3, Токио предлагал увеличить тоннаж в пропорции 10:10:7. Подобное предложение было весьма выигрышным для японской стороны, но Америка с Англией не собирались усиливать своего конкурента в Тихом океане.

Госсекретарь Хьюз в самой категоричной форме объявил о невозможности подобных соотношений и пригрозил, что если японцы не согласятся с предложением Штатов, то они будут строить по четыре корабля, на каждый построенный Токио корабль.

Деньги и сила, позволяли американцам разговаривать в подобном ультимативном тоне с каждой из стран мира, и японский дипломат должен был уступить, ковбойскому нажиму Хьюза. Правда, хитрый азиат попытался выторговать за свое согласие обещание Америки, что она не будет строить военно-морские базы в Тихом океане, но Хьюз холодно парировал и этот ход узкоглазого дипломата.

— Мое правительство может дать такое обещание только относительно островов находящихся в южной части Тихого океана. Что касается строительства баз на Гавайских островах, то этот вопрос не подлежит обсуждению.

В столь же безапелляционном тоне происходило обсуждение тоннажа для сухопутной тройки Европы. Французы стали требовать для себя право строить новые линкоры тоннажем в 35 тысяч тонн каждый, но американский госсекретарь был категорически против этого. После острых дебатов французы согласились с навязанной им Хьюзом квотой в 175 тысяч тонн.

Такой же квотой довольствовалась Россия и Италия, но русская сторона согласилась отступить от своих требований в 230 тысяч тонн, только в обмен на увеличение тоннажа своих авианосцев. Подобный шаг адмирала Беренса, был обусловлен тем, что он считал, новые сверхдредноуты вчерашним денем и главное слово в новой войне, отводил авиации морского базирования.

Госсекретарь Хьюз весьма удивился требованиям русского адмирала, но он согласился, несмотря на протесты лорда Бальфура. Прагматичному американцу было довольно согласия Беренса по тоннажу линкоров. Что же касалось авианосцев, то Хьюз очень сомневался в способности "русских медведей" самостоятельно построить такой сложный корабль как авианосец. А уж научиться летать с него самолеты, тем паче.

Вторая яростная дискуссию развернулась по вопросу подводных лодок. Последняя война показала огромную силу данного вида вооружения, и все участники конференции непременно хотели обладать этим оружием. И здесь главным возмутителем спокойствия была Англия.

Уступив в вопросе о соотношения тоннажа крупных кораблей и отказавшись от принципа абсолютного господства на море, Британия хотела защитить свои корабли путем сокращения строительства подводного флота. И главную угрозу для себя, как это не смешно звучало, англичане видели со стороны своих недавних союзников по Франции и России. Соглашаясь с предложением Хьюза по пропорции общего тоннажа подводного флота в 90 тысяч тонн для Америки и Англии, британцы настаивали на 40 тысячах тонн для Японии, Франции и России.

Стоит ли говорить, что Бриан и Беренс крайне негативно отнеслись к этому предложению. Оба посланника требовали для своих стран квоты в 90 тысяч тонн.

— Французское правительство не может согласиться ни с общим сокращением тоннажа подводных лодок, ни с ограничением тоннажа отдельной подводной лодки, ни с предложением господина Юза о полном уничтожении подводного флота. Подводные лодки для Франции являются тем оружием, с помощью которого она будет способна защитить свои территории в любом уголке земного шара — изрек Бриан и тут же его поддержал Беренс.

— Прошедшая война наглядно показало высокую эффективность подводных лодок в борьбе с надводными кораблями. У нас нет военных баз вблизи границ Англии, и значит, мы сможем использовать свой подводный флот исключительно в оборонительных целях. 90 тысяч тонн это та цифра, с помощью которой мы можем твердо гарантировать безопасность своих границ — молвил адмирал и с ним был полностью согласен посланец знойных Апеннин и далекого Нипона.

Лорд Бальфур с горечью выслушал слова своих недавних союзников по Антанте и попытался переубедить их.

— Опыт мировой войны показал, какую колоссальную угрозу таит в себе подводный флот для Британии. Моя страна могла бороться с германским подводным флотом лишь благодаря отсутствию у Германии большого числа баз в Северном море. Именно это не позволило Вильгельму затянуть на нашей шее веревку голода, хотя надо признать, что он был весьма близок к своей цели, к тому же район действия подводных лодок того времени, был менее велик, чем теперь. Россия, а в особенности Франция имеющая базы повсюду и имея большой подводный флот, могут угрожать Англии в гораздо большей степени, чем Германия. Если французская сторона развернет против нас полномасштабную подводную войну, и в этой войне мы не будем иметь преимущества по количеству подводных лодок, то Англии обречена на неминуемое поражение. Если не военное, то наверняка экономическое. Именно этим обусловлены наши требования о сокращении тоннажа подводного флота континентальных стран. Прошу понять нас правильно.

Британский дипломат говорил очень веско, убедительно и госсекретарь полностью разделил его позицию, помня многочисленную гибель американских пароходов от немецких торпед, но французы остались глухи к словам Бальфура.

— Англия хочет упразднить подводные лодки, но мы решительно не согласны с этим. Но если Лондон согласиться с упразднением линейных кораблей, то мы немедленно согласимся с полным уничтожением подводного флота — саркастически возразил лорду помощник Бриана Сарро — Англия не намерена использовать линейные корабли против Франции. Отлично, значит, они нужны ей для ловли сардин. Тогда пусть она разрешит бедной Франции иметь свой подводный флот для ботанического исследования морского дна.

Лорд немедленно укорил Сарро в несерьезном подходе к столь серьезной проблеме но, имея поддержку России, Японии и Италии, но французы были непоколебимы. Пытаясь расколоть возникшую коалицию, в приватной беседе британец пообещал Франции лимит в 60 тысяч тонн для подводного флота. Услышав это предложение, Бриан заколебался, но присутствующий при разговоре делегат Сарро, заявил, что на подобный шаг они могут пойти лишь с одобрения Парижа. Американцам и англичанам пришлось целый день ждать ответа из французской столицы, который крайне разочаровал их. Париж заявлял, что не может согласиться на лимит в подводном флоте не ниже 90 тысяч тонн.

Не теряя надежду расколоть континентальную коалицию, Хьюз и Бальфур сделали аналогичное предложение Беренсу и Беллини, но результат оказался прежним. Ни Рим, ни Москва не видели тоннаж своего подводного флота ниже тоннажа Англии и Америки. Подобная строптивость представителей "сухопутного союза" объяснялась довольно просто. Одна подводная лодка стоила несравненно меньше чем один суперлинкор, отчего послевоенная Европа могла себе позволить раскошелиться на дешевые подводные лодки, и англоязычному дуумвирату пришлось отступить.

На повестке дня оставался только один вопрос о сохранении мира и стабильности в тихоокеанском регионе, под которым подразумевалась дальнейшая судьба Китая. Здесь главным камнем преткновения была Япония, которая не желала возвращать китайцам захваченный во время войны Шаньдунский полуостров с портом Циндао. Азиатский тигр упорно защищал свою добычу но, оказавшись в одиночестве, был вынужден уступить.

Так же много нареканий со стороны европейцев было в адрес России, с чей территории был организован поход барона Унгерна, закончившийся отделением от Китая Монголии. Однако на этот счет у русских были прочные позиции. Помощник адмирала Беренса господин Мышкин, заявил, что Россия никогда ранее не признавала юрисдикцию Пекина на Монголию, всегда выступая за самоопределение монгольской нации. Именно поэтому Москва первой признала независимость Монголии и подписала с ней договор о дружбе и сотрудничестве.

Что же касается действий барона Унгерна, то они носили исключительно частный характер. Русская сторона не только не поддерживала человека, чьи действия были откровенной авантюрой, и чья психика была явно расстроена, но и всячески предостерегала барона от расширения опасного конфликта. Россия всегда стояла за сохранение мира и спокойствия в этом сложном и взрывоопасном регионе.

Британцы, японцы и американцы с большим удовольствием прижали бы, изворотливого господина Мышкина, но к их огромному сожалению у них не было доказательств неправоты русского дипломата. А право нации на самоопределение было признано Лигой наций, детищем президента Вильсона.

Единственно, что они могли сделать против своего конкурента в китайском вопросе, заставить подписать русского посланника договор, гарантировавший неприкосновенность нынешних границ китайской республики. Хотя раздираемое внутренними войнами государство, было крайне трудно назвать республикой.

Окончательное подписание договора по ограничению морских вооружений состоялось 2 февраля. Согласно ему, устанавливалось следующее соотношение размеров линейного флота: США и Англия получали — 500 тысяч тонн квоты, Япония — 300 тысяч тонн, Франция, России и Италия по 1700 тысяч тонн каждая.

Американцы сохраняли за собой право достроить пять своих суперлинкоров и заложить ещё два при уничтожении своих старых кораблей. Общее же число линкоров, которыми имел право владеть Вашингтон, равнялось восемнадцати.

Английский флот мог иметь в своих рядах двадцать два линейных корабля, из которых новых линкоров было заявлено только три судна. На большее количество в британской казне не было средств. Японцам было разрешено иметь десять линкоров, в том числе уже строящийся линкор "Мутсу", а так же два линкора нового типа.

Франция, Италия и Россия тоже могли иметь по десять линкоров, но если у первых двух стран лимит на корабли ещё имелся, то Россия уже полностью исчерпала его за счет трофейных, немецких и австрийских кораблей. Поэтому, чтобы построить новые линкоры, она должна была уничтожить старые.

Договор также устанавливал общий тоннаж для авианосцев. Для американцев он составлял — 136 тысяч тонн, для Англии — 135 тысяч, для России — 95 тысяч, Японии — 81 тысячу, для Франции и Италии — по 60 тысяч тонн. Трактат запрещал договаривающимся сторонам строить и покупать авианосцы водоизмещением более 27 тысяч тонн, но вместе с тем разрешал строительство авианосцев водоизмещением около 33 тысяч тонн, при условии, что таких кораблей будет всего двое. Авианосцы разрешалось вооружать орудиями, чей калибр не превышал бы восьми дюймов.

Кроме этого вводились ограничения для строительства легких крейсеров. Согласно новому уложению их водоизмещение не должно было превышать 10 тысяч тонн, а вооружение восьми дюймов. Что касается договоренности по тоннажу подводного флота, то она так и не была достигнута. Не найдя понимания со стороны континентальной лиги, лорд Бальфур заявил, что Англия признает заявленные пропорции только в устной форме, но не будет ставить подпись под документом. Сей шаг британской стороны, был с пониманием воспринят американцами и с усмешками европейцами, после чего гости поспешили оставить Вашингтон.

Возвращаясь, домой на знаменитой "Мавритании", лорд Бальфур находился в скверное настроение. Да и как ему не быть, когда без единого выстрела по Британии, её заставили отречься от принципа абсолютного господства на море, ради которого было пролито столько крови и пожертвовано жизнями лучших моряков королевства. Конечно, подобным действиям были вполне законные оправдания, нехватка денег в казне и крайне сложное положение в стране ещё не оправившейся от ужаса и лишений войны. Однако лорд Бальфур отлично помнил наставления своего отца, гласившие, что если человек начнет поступаться своими принципами, он обречен на бесславный конец. Прошло много лет, с тех пор как молодой Бальфур впервые услышал эти слова и ни разу молодой лорд не усомнился в их правоте, и теперь боялся думать о них, ведь судьбы людей и судьбы государства очень сходны между собой.

Слабым утешением лорду могло бы быть соглашение по подводному флоту, и тогда отказ от превосходства на морях, можно было трактовать как полноправный обмен во благо государства. Но, увы, этого не случилось и тем сильнее щемило сердце от чувства позора перед отечеством.

Однако британец не был бы британцем, если бы все время предавался скорби и печали и не пытался найти способ отомстить тем, кто посмел поднять руку на священные интересы британской империи.

Именно этим и занимался лорд Бальфур, сидя на открытой палубе первого класса, держа в руке бокал с золотистым как солнце "аи". Рядом с ним расположился мистер Эшли, заменивший несговорчивого адмирала Битти.

— Вам не в чем себя упрекать, сэр. Вы действовали с полного согласия кабинета и не ваша в том вина, что американцы оказались сильнее, а бывшие союзники несговорчивыми. К сожалению, обстоятельства иногда бывают сильнее нас — сказал Эшли, чье положение в среде британских дипломатов было весьма высоким.

— Увы, но мне от этого ничуть не легче сэр, Арчибальд. Сегодня нас заставили отступиться от нашего главного принципа, господства над морями. Теперь слова "правь Британия морями" звучат не как гимн, а как насмешка над этим святым для каждого англичанина девизом. И никто за это не понес наказание, сэр! А этого не должно быть, иначе каждый из наших недругов возликует и скажет, Бог отвернулся от Британии — в сердцах воскликнул Бальфур, и серые льдинки глаз мистера Эшли сузились до размера щелочек.

— У вас уже есть предложения для кабинета министров относительно итогов конференции? — спросил лорда Эшли, когда тот совладал со своими эмоциями.

— Да, сэр — сказал лорд, сосредоточенно вращая бокал с шампанским. — Озолотившихся на войне американцев нам, к сожалению, сейчас недостать, они богаты и чувствуют свою силу. И все же у них есть свои слабые стороны. Так госсекретарь Хьюз представляет изоляционистов, чьи позиции после ухода в политическое небытие президента Вильсона сильно возросли. Они хотя жить заботами только одной Америки и это нам очень на руку.

— Вы совершенно правы, мой друг. Изоляционизм действительно слабое место Америки, а в сочетании с их неудержимым желанием жить лучше, это может стать тем, что поможет нам восстановить наше положение в мире. У вас есть еще мысли? — радостно молвил Эшли, но его глаза при этом не стали теплее.

— Да, у меня есть идея относительно лягушатников. Они отказали нам в сокращении подводного флота, но мы можем отплатить им подобной монетой — с придыханием молвил дипломат, вновь переживая свою пикировку с Брианом и Сарро.

— Я вас, внимательно слушаю? — насторожился Эшли в ожидании рождения блистательной гадости.

— Кого больше всего бояться французы? Немцев, Эльзас и Лотарингия еще долго будут камнем преткновения между ними. Поэтому я подумал, а почему бы, не разрешить Германии производить броненосцы береговой охраны к двум тем опереточным броненосцам, что у неё остались. "Брауншвейг" и "Эльзас" если я не ошибаюсь. Зона действия этих кораблей прибрежные воды Северного и Балтийского моря. Их появление на море принесет головную боль исключительно французам, но никак не нам. А вот для русских — лорд замолчал, пытаясь вспомнить свои задумки, но мистер Эшли прервал его.

— Блестящая идея, Эдуард. Немцев надо вводить в игру, но исключительно на нашем поводке. Что же касается русских, то у нас уже есть способ устроить им новое кровопускание.

— Турки, сэр? — спросил Бальфур, с ходу поняв мысль мистера Эшли.

— Очень бы хотелось но, увы, нет. Сейчас с господином Ататюрком у Москвы хорошие отношения.

— Тогда, японцы? — высказал предположение лорд и снова ошибся.

— К сожалению, японский микадо стал нам строить гораздо дороже, чем он стоил в начале века. И как вы сами смогли заметить, на данный момент, он более нуждается в обильном кровопускании, чем в усиленном питании.

— Тогда кто?

— Если нам сегодня нельзя нанять льва или тигра, то вполне возможно нанять парочку азиатских шакалов. Тем более, что их сейчас развелось огромное количество — многозначительно молвил дипломат и лорд понял, что разговор идет о китайцах.

— Да, поможет нам Бог — воскликнул Бальфур, поднимая свой бокал.

— Обязательно, поможет, я это знаю — откликнулся Эшли, поднимая свою рюмку с виски.

Документы того времени.

Из передовицы лондонской Таймс с заголовком: "До встречи Россия через десять лет!" от 24 февраля 1922 года:

Недавно прибывший из России знаменитый британский писатель с мировым именем, сэр Герберт Уэллс отвечая на вопросы нашего корреспондента мистера Дженнингса, так охарактеризовал происходящие в стране события:

— Перемены, которые проводит в России её первый президент господин Алексеев, воистину грандиозны по своим размахам и планам, но очень оторваны от реальных условий. Обуянный чувством патриотизма, господин президент хочет за короткий срок превратить аграрную страну в развитую индустриально-промышленную державу. Мне очень хороши, понятны его чувства и стремления, но даже я, человек пишущий фантастические романы, вынужден со всей ответственностью заявить, что планы русского правителя, следует рассматривать не как научную фантастику, которая может осуществиться через многие десятки лет, а как наивную розовую мечту.

Президент Алексеев вкладывает огромные средства в строительства новых заводов и фабрик на юге России и Урале, но сразу возникает деловой вопрос, когда они будут готовы к работе и кто, на них будет работать. На сегодняшний день в России, в которой около половины население страны безграмотное, нет такого количества институтов и университетов, которые смогли бы выпустить в нужном количестве высококвалифицированные инженерные и рабочие кадры.

При расставании с господином Алексеевым, я откровенно назвал его кремлёвским мечтателем. В ответ русский президент пригласил меня приехать в Россию, через десять дет, и я с благодарностью принял это приглашение.

Из пояснительной записки в личную канцелярию президента России от контр-адмирала Свечинского В.М. от 12 марта 1922 года.

В связи с недавним подписанием Россией протоколов Вашингтонского морского договора об ограничении морского вооружения, считаю, что наша программа построения новых кораблей должна быть направлена в первую очередь на строительство авианосцев, а не линкоров, как это намерены делать США, Англия, Япония, Франция и Италия.

Находящиеся на данный момент в нашем строю десять линкоров, являются тем предельно необходимым максимумом, который может быть использован как для нападения, так и для обороны, на балтийском, черноморском и средиземноморском театре военных действий.

Единственным, из всех морских театров возможных военных действий является тихоокеанское направление, где у нас со времен русско-японской войны, нет постоянного военно-морского соединения, способного противостоять японскому императорскому флоту. На момент подписания договора его главной ударной силой, являются: линкоры "Мутсу" и "Нагато" с орудиями калибра — 410 мм, линкоры "Хюга" и "Исэ" с 12 орудиями калибра -350 мм. Линкоры "Конго", "Кирисима", "Харума" и "Хиеи" с 8 орудиями калибра — 356 мм, линкоры "Фусо" и "Ямасиро" с 12 орудиями калибра — 356 мм и линкор "Сетсу" с 12 орудиями калибра — 305 мм.

Как показал опыт прошлой войны, любой корабль противника может быть уничтожен путем массированной атаки с воздуха, несмотря на наличие зенитных орудий. Поэтому самым эффективным из всех морских кораблей любого класса, является авианосец, на борту которого находятся как бомбардировщики, так и истребители прикрытия.

При создании собственных авианосцев, необходимо использовать успешный опыт англичан, которые в марте 1919 года ввели в строй авианосец "Аргус", который не подпадает под действие Вашингтонских договоренностей. Кроме англичан, авианосное судно под названием "Юпитер" есть и у американцев, которые так же спустили его на воду в октябре 1919 года.

Контр-адмирал Свечинский.

Из доклада управляющего заморскими территориями суперинтенданта Паутова в личную канцелярию президента России Алексеева от 2 мая 1922 года.

Согласно ранее поданной заявке о спецпоставках 32/ 86 в распоряжение губернатора

Фрунзе, из одесского порта на пароходе "Пантелеймон" отправлено:

1. Ржаной муки — пять тонн.

2. Пшеничной муки — две с половиной тонны.

3. Мясных консервов — три тысячи двести три штуки

4. Кирзовых сапог — полторы тысячи.

5. Солдатских портянок — три тысячи семьсот штук.

6. Винтовок системы Мосина — две тысячи штук.

7. Пулеметы системы Максим — тридцать две штуки.

8. Патроны в цинках — десять тысяч штук.

9. Шанцевого инструмента — две тысячи изделий.

Кроме этого, согласно дополнительному требованию господина комбрига Котовского, на пароход погружено полторы тысячи лошадиных подков, триста двадцать кавалерийских седел и лошадиной упряжи.

Суперинтендант Паутов.

Глава II. Жаркое лето 1922 года.

Возле караульной будки Троицких ворот московского Кремля ранним майским утром 1922 года, выстроилась небольшая людская очередь. Сидевший внутри будки офицер, цепким взглядом проверял предъявляемые ему пропуска, после чего разрешал часовым пропустить того или иного человека, внутрь старинной крепости. Каждый из людей, кто миновал караульный пост, тщательно заносился в особую книгу учета, с точным указанием времени своего прихода в Кремль.

После того как Кремль стал режимным объектов, вход на его территорию был ограничен и за этим, строго следила служба охраны президента. Свободный проход граждан был разрешен только в праздничные дни и только через Боровицкие ворота, с проходом к Архангельскому, Успенскому, Благовещенскому и Вознесенскому собору.

Караульный офицер, внимательно посмотрел на молодую женщину, вставшую напротив его окошка. Она заметно волновалась, а от столь пристального внимания к своей персоне со стороны караульщика и вовсе стушевалась, хотя старалась не показывать своих эмоций. Она быстро протянула офицеру паспорту и застыла в ожидании его решения.

— Фамилия, имя, отчество? — требовательно спросил караульный, заглянув в зеленые корочки документа и вновь посмотрев на женщину бесстрастным взглядом.

— Покровская Наталья Николаевна.

— Куда?

— В секретариат президентской канцелярии.

— Кем заказан пропуск?

— Гражданином Семановичем — ровно и четко отвечала женщина. С каждым своим ответом она все больше и больше успокаивалась, от охватившего её внутреннего волнения.

— Проходите. Третий подъезд Сенатского дворца и никуда не сворачивайте — грозно потребовал страж и, вложив в паспорт бланк одноразового пропуска, вернул ей документ.

Наталья Покровская уже третий день ходила на службу в Кремль, но всё ещё никак не могла привыкнуть к специфике своей работы аппарата президента. И хотя взяли её с испытательным сроком, сам факт работы в столь высоком учреждении переполнял её душу гордостью и ответственностью перед своими новыми обязанностями.

С момента обоснования четы Покровских в столице, она никак не могла устроиться на постоянную работу, перебиваясь случайными подработками и живя в основном на средства мужа. Неожиданно, госпожа Фортуна улыбнулась ей в тридцать два зуба. Она получила помощь с той стороны, откуда она совершенно не ожидала никакой поддержки.

Полковник Покровский находился в очередной служебной командировке по заданию господина Щукина, когда Наталья Николаевна получила письмо с посыльным, в котором находилось приглашение явиться в Кремль, в секретариат президентской канцелярии для собеседования.

Причина подобного интереса к жене отставного полковника, была одновременно проста и в тот же момент необычна. Желая как можно укрепить свои позиции в обществе, президент Алексеев решил организовать празднование пятой годовщины свержения Временного правительства и прихода к власти генерала Корнилова. Дата, конечно, была не ахти какой большой или круглой, но как говорит народная мудрость за неимением гербовой бумаги, пишут на простой.

Для придания намечаемого торжества особой важности среди населения страны, президент распорядился составить списки тех людей, кто особо отличился в августе 1917 года и поощрить их денежными выплатами и вручением памятной медали.

Хорошо зная, желание людей попытаются примазаться к числу тех, чьими руками и был совершен славный переворот или как его называли теперь официальные историки "августовская революция" все руководство по проведению торжественной даты, Алексеев поручил Сталину. Тот не был участником этих событий, и поэтому очень подходил на роль третейского судьи. В том, что глава канцелярии сможет беспристрастно отличить зерна от плевел, господин президент нисколько не сомневался.

Сталин подошел к порученному ему делу со всей ответственностью. Он переработал гору документов того времени, с целью установления истинных героев того периода. Главным консультантом в этом деле, у него был генерал Щукин, один из близких подчиненных генерала Корнилова. Просматривая черновики списков лауреатов на награждения, Сталин наткнулся на фамилию капитана Покровского сыгравшего в штурме Петрограда и аресте Временного правительства весьма значимую роль.

— Скажите, Николай Григорьевич, тот ли это Покровский, что был во время войны адъютантом у Лавра Георгиевича? Помниться мы вместе с ним были награждены орденами кавалеров Почетного легиона.

— Совершенно верно. Это тот самый Покровский. Войну он закончил в чине полковника, а после смерти Лавра Георгиевича вышел в отставку.

— И, где сейчас, находиться господин полковник? — учтиво спросил Сталин — не нуждается ли он в денежных средствах, как это часто бывает с отставниками, совершенно не готовых к мирной жизни?

Ни один мускул не дрогнул на лице генерала Щукина, когда он услышал подобный вопрос.

— Никак нет, господин Сталин. Сейчас полковник Покровский выполняет одну из секретных военных миссий за рубежом, а его семья, в лице жены Натальи Николаевны находиться на полном военном довольствии.

— Вы её знаете?

— Да. Покровский женился сразу, как только стал личным адъютантом Верховного правителя, и по его просьбе, она была зачислена в штат секретарей походной ставки главнокомандующего. Если мне не изменяет память, в отдел секретной переписки, машинисткой.

— Она вам никогда не изменяет, Николай Григорьевич. Вы её конечно проверяли?

— Да, проверка была проведена самым тщательным образом, и за все время работы, Наталья Николаевна показала себя только с лучшей стороны. При выполнении работы секретаря, у неё не было ни одного взыскания или замечания, как со стороны командования, так и моей службы.

Сталин с интересом слушал Щукина, думая о чем-то своем.

— Если я вас правильно понял, она и сейчас находиться под вашим вниманием, на время командировки мужа. Не так ли?

— Постоянного наблюдения мы за ней не ведем, но стараемся держать в своем поле зрения. Как никак она является носителем довольно важных государственных секретов. Мы, конечно, взяли с неё подписку о не разглашении, но кто знает — многозначительно молвил генерал Щукин, намекая на слабость человеческой натуры. — Одним словом, за ней ведется выборочное наблюдение, на предмет контакта с иностранными подданными. Сейчас наши бывшие союзники проявляют большую активность в отношении наших секретов и поэтому приходиться быть осторожными.

— Правильно — похвалил Щукина Сталин — как говорят немцы, осторожность мать фарфора. Ну и что показало наблюдение за госпожой Покровской? Она сильно изменилась за это время?

— Никак не изменилась. Знакомых у неё здесь особых нет, вся родня под Псковом, ездит туда раз в год. Не склонна к походам по ресторанам и прочим увеселительным местам. Истинная курсистка.

— Рюминские высшие курсы? — живо уточнил Сталин.

— Да, окончила их с отличием, и мало чем уступит знаниями выпускникам Смольного института.

— И что, в порочащих связях не замечена? — хитро спросил секретарь президента, вспомнив слова казенного формуляра.

— Совершенно верно, не замечена. А почему у вас такой к ней интерес? — осторожно поинтересовался Щукин — хотите предложить службу?

— Вот именно, хочу предложить службу. Оказывается, есть специалист, проверенный войной и вашей службой, а мне позарез нужен хороший секретарь-референт. Если не составит большого труда, пришлите госпоже Покровской приглашение на собеседование — попросил Сталин генерала и тот пообещал сделать сегодня же.

Так Наталья Николаевна была приглашена на прием в Кремль и после сорокаминутной беседы получила место в канцелярии президента с испытательным сроком. Своим тактом и общительностью она понравилась Сталину и тот, разглядев в Покровской нужного для себя человека, предложил место простого секретаря. Подбирая свои личные кадры, кавказец действовал очень тщательно и осторожно, не спеша раздавать щедрые авансы неизвестным людям, пусть даже с хорошей рекомендацией.

Говоря о особо пристальном внимании господ союзников к внутреннему положению в России, генерал-лейтенант Щукин не кривил душой. Едва только послевоенные сложности в виде революционного брожения в Германии и странах бывшей австро-венгерской монархии пошли на спад и перестали представлять угрозу миру в Европе, как вся дружеская риторика в отношении России у господ бывших союзников моментально пропала. Разгромив своего главного политического и экономического конкурента Германию, Англия и Франция сразу обратили свои взоры против России, считая, что она получила от войны слишком большой кусок каравая.

С точностью до мелочей, повторялась ситуация, возникшая в Европе сто лет назад после разгрома Наполеона. Не прошло и полгода, как против русского медведя возникли тайные политические союзы, имевшие цель ослабить главного победителя прошедшей войны.

Подорванная войной, революцией и массой внутренних противоречий не получивших окончательного разрешения, в 1919 году Россия не имела сил и возможностей для сохранения своего военного присутствия в центральной и восточной Европе. Поэтому, она была вынуждена сразу после подписания мирного договора в Версале, вывести свои войска с территорий щедро политых кровью русских солдат.

Союзники не преминули воспользоваться этим и стали активно сколачивать вокруг нее так называемый "санитарный кордон" из приграничных с Россией государств. Главная роль в этом кордоне отводилась Польше и Румынии. Оба эти младоевропейцы имели свои территориальные претензии к русской державе, обоснованность которых, господа бывшие союзники всячески поддерживали в приватных беседах.

Единственным плюсом в этом положении для России было то, что действовали британцы и французы разрознено, преследуя исключительно собственные политические интересы. И действуя через своих влиятельных людей в Румынии и Польше, они часто мешали друг другу.

Напряженное положение было и на Дальнем Востоке, где основной клубок противоречий и интриг был завязан вокруг Китая. С момента окончания мировой войны, положение этой азиатской страны не улучшилось, а только ухудшилось. Не желая возникновения в Поднебесной сильного центрального правительства, Япония, США, Англия и Франция по средствам оружия и денег поддерживали различные генеральские военные клики, поделившие страну на сферы личного правления.

В результате этих тайных игр, столица Китая в качестве военного трофея переходила из рук одной вооруженной клики к другой, чтобы по прошествию времени оказаться в руках третьей клики китайских милитаристов.

Напуганные усилением русского влияния в этом регионе Азии, после отделения Монголии от Китая, японцы и англичане начали тайную борьбу по ослаблению России, путем создания очагов напряженности в двух приграничных провинциях Маньчжурии и Синьцзяне. Основным орудием этой борьбы являлись вооруженные банды китайцев, которых в раздираемой гражданской войной стране появилось огромное множество. Получая от японцев и англичан щедрые денежные вливания, хунхузы совершали кровавые набеги на приграничные территории России, грабя и уничтожая мирное население.

И если в Маньчжурии, Заамурский пограничный отряд при поддержке забайкальского казачества успешно справлялся с набегами хунхузов на КВЖД и Забайкалье, то в приграничном с Синьцзяном Семиречье дела обстояли из рук вон плохо.

В отличие от заамурцев, семиреченская пограничная стража была сильно ослаблена мобилизацией в действующую армию и не могла эффективно противостоять потоку бандитских набегов с сопредельной территории. Семиреченское казачество всеми силами помогало пограничникам в их борьбе с бандитами, но создать прочный заслон на пути басмачей не удавалось в виду большой протяженности границы. Особенно эти набеги усилились в конце 1921, начале 1922 года, когда из Лондона, британские фунты широкой рекой хлынули в карманы всему сброду, что осел в Синьцзяне в этот период.

Военный губернатор Синьцзяна генерал Цзынь Шужэнь, находившийся на тайном содержании у британской стороны с легкостью закрывал глаза на те беспорядки, что творились на российско-китайской границе. На все протесты русского поверенного в Урумчи, китаец учтиво отвечал, что в обстановке гражданской войны он не может своими скудными военными силами навести порядка на границе и предлагал терпеливо дождаться лучших времен.

Генерала гораздо больше интересовало положение в центральном Китае, где прошлой зимой произошли большие перемены. Чжилийская военная клика во главе с генералом У Пэйфу наголову разбила войска Аньхойской клики и заняли Пекин. Глава третьей, Фэнтянской военной клики маршал Чжан Цзолинь, холодно отнесся к этой смене власти в столице, однако не предпринял активных действий для спасения своего заклятого конкурента Дуань Цижуя, бежавшего к японцам в Таньцзинь.

Губернатор Цзынь Шужэнь, считавшийся пассивным сторонником аньхойцев, с приходом к власти чжилийцев немедленно отправил поздравительную телеграмму У Пэйфу, в которой выражал свою полную преданность новому центральному правителю. Имея в своем распоряжении минимум вооруженных сил, он был вынужден лавировать и изворачиваться ради удержания в своих руках верховной власти над Синьцзяном.

К счастью для Цзынь Шужэня, дела в отдаленной приграничной провинции мало волновали глав китайских военных клик. Их главная задача на этот момент заключалась в защите своих собственных территорий от посягательств соперников.

Генеральный Штаб России внимательно следил за положением дел на юго-восточной границе, где напряженность нарастала с каждым месяцем. Кровавым действиям бандитов нужно было противопоставить силу, в противном случае вся южная граница России в районе Семиречья и Киргизии могла превратиться в зону кровавого противостояния с непредсказуемыми последствиями.

С этой целью, в стенах Генштаба была разработана операция под кодовым названием "Весна" подразумевавшая ввод русских войск на территорию Китая, для уничтожения отрядов басмачей и установления мира и спокойствия на границе. При разработке плана этой операции, штабисты позаимствовали многие элементы из монгольского похода барона Унгерна. В частности, чтобы полностью отвести от России обвинения в агрессии и аннексии китайской территории, было предложено задействовать иррегулярные воинские формирования, наподобие азиатской дивизии барона Унгерна. Главная роль в этой операции отводилось Семиреченскому казачеству, на базе которого предлагалось создать Особую Семиреченскую бригаду, ударной силы для борьбы с бандитами.

План получил одобрение со стороны президента России, посчитавшего правильным решением, отсутствие в приграничном конфликте регулярных частей русской армии. Удачное использование опыта барона Унгерна, позволило бы России сохранить свое лицо в Лиге наций, в случаи вторжения русских войск в Синьцзян.

Для успешного выполнения операции "Весна", Генштаб намеривался усилить казачьи отряды офицерами имевших опыт боевых действий и вот тут-то, господ генералов подстерегало досадное разочарование. Неожиданно выяснилось, что решение усилить Семиреченское казачество офицерами повисло в воздухе, так как сведения об офицерском резерве, красиво представленные начальству на бумаге, не совсем точно соответствовали действительности. Очень многие господа офицеры были согласны вернуться в строй, но категорически не желали идти волонтерами в особую бригаду. Офицерский кодекс чести не позволял им становиться ландскнехтами и ввязываться в китайскую кашу, где уже погиб барон Унгерн. Да и жалование господам офицерам предлагалось обычное, а не двойное, как ожидалось.

С большим трудом, при помощи обещаний скорого роста в карьере и распределения в европейские провинции страны, Генштабу удалось наскрести определенное количество офицеров, в числе которых был и полковник Покровский.

Вернувшись из Монголии, два месяца он пребывал в сильной депрессии, которой лечил исключительно народными средствами. Все это время, Наталья Николаевна мужественно терпела чёрный период в жизни своего мужа, затем её терпение лопнуло и наступило короткое, но очень жесткое объяснение. Господин полковник был поставлен перед жестокой дилеммой, после чего герой Монголии пить прекратил, но впал в меланхолию, от которой его избавил господин Щукин, очень удачно возникший на жизненном горизонте Покровского. Генералу понадобился толковый и грамотный человек, для подготовки справки о внутреннем положении в Сиаме, состоянии его армии и определения возможности использования этой южно-азиатской страны как союзника России в этом районе земного шара.

Сиам, расположенный под боком у Индии, Бирмы и Сингапура, идеально подходил для создания русской военно-морской базы, в противовес британскому флоту в Индийском океане, за создание которого, Англия взялась с неукротимой энергией, сразу после окончания войны.

Всю эту работу, Покровский должен был выполнить как частное лицо и присутствие рядом законной супруги, являлось самым лучшим прикрытием, для новоявленного военного аналитика. Алексей Михайлович вначале отказался, но после разговора с женой быстро изменил свое первоначальное мнение и вскоре, чета Покровских отбыла к южным морям.

За почти двухмесячное пребывание в Сиаме, полковник сумел завести массу полезных знакомых, в появлении которых была большая заслуга его жены, которая как выпускница Высших женских курсов, прекрасно владела французским и английским языком, тогда как сам Покровский изъяснялся только языком тевтонов. Так же благодаря жене, состоялась его знакомство с семьей бывшего русского императора Николая Романова, который после высылки из страны осел в Сиаме и, пользуясь особым расположением и доверием местного короля Рамы VI, проживал прямо в комплексе королевского дворца.

Узнав, что в Бангкоке появилась русская пара, с Натальей Николаевной повстречалась одна из бывших великих княжон Татьяна, которая и пригласила госпожу Покровскую во дворец. Когда в разговоре за чаем, выяснилось, что муж Натальи Николаевны отставной военный, принимавший участие в Босфорской операции, бывший император пригласил его к себе, а в последствии представил его сиамскому королю и наследному принцу.

Появление в Сиаме нового русского лица, было для стареющего императора глотком свежего воздуха в заморской стране. Сразу после окончания войны, он захотел с семьей поехать в Европу, но к огромному своему удивлению оказался персоной "нон грата", благодаря позиции своих британских родственников. В европейскую страну мог въехать кто угодно из семьи только не сам господин Романов. Бывший государь пытался протестовать, но внезапная смерть его единственного сына, разом подкосила его крылья. Похоронив наследника в Бангкоке, он вместе с женой стали невольными заложниками своего пребывания в этой стране, дав вольную своим дочерям.

Покровский блестяще использовал выпавшую ему возможность получить всю нужную информацию почти из первых рук, чем заслужил благодарность Щукина. Доклад был высоко оценен в Генеральном штабе и отставной полковник получил благодарность в виде солидного денежного вознаграждения. Так началось сотрудничество господина Покровского с Главным разведывательным управлением. Именно так стала называться организация генерала Щукина, по поручению которого господин полковник еще несколько раз ездил в различные служебные командировки.

Поэтому, когда перед генералом возник вопрос кого из своих сотрудников следует посылать в Синьцзян, кандидатура Покровского была в числе первых. Сам Алексей Михайлович уже не столь резко относился к работе военного разведчика, вкусив сладкие и горькие плоды её бытия.

Конечно, Восточный Туркестан не был Сиамом, но на этот раз, Покровский отправлялся в зону военного конфликта в ранге специальным представителем Генерального штаба с весьма большими полномочиями, в отличие от своей первой монгольской командировки. На этот раз полковнику предстояло защитить от врага южные рубежи своего Отечества, а это было совершенно иным делом, в отличие от монгольского похода Унгерна.

Встретившись, с генералом Щукиным на загородной явке, Покровский был введен в курс своих новых обязанностей в Синьцзяне. Сидя в удобном кресле напротив своего начальника, он внимательно запоминал все тайные связи русской разведки, которые переходили в его руки на время предстоящей операции. Когда инструктаж был закончен, генерал Щукин хитро подмигнул Покровскому и произнес: — А ведь у меня для вас приятный сюрприз, Алексей Михайлович. Можно сказать, награда нашла своего героя.

Полковник с недоумением посмотрел на собеседника, который с видом фокусника извлек из кармана пиджака небольшую картонную коробочку и аккуратно положил её на стол.

— Вот полюбуйтесь, как вашу шпионскую деятельность в ставке генерала Корнилова, оценили немцы и лично сам кайзер Вильгельм.

С этими словами, Щукин достал из коробки немецкий орден Железного креста I степени и офицерское удостоверение на имя подполковника рейхсвера Алекса Блейнау.

Покровский с интересом рассматривал это неожиданное напоминание о своей секретной миссии в годы прошедшей войны. Тогда, в теперь уже далеком 1918 году он исполнял роль немецкого информатора в походной Ставке генерала Корнилова. Снабжая противника правдоподобной информацией, полковник способствовал тому, что во время наступления русских войск на германском фронте, все направления главных ударов, оставались для противника загадкой.

При этом русская контрразведка во главе с генералом Щукиным действовала столь виртуозно, что немцы до самого конца, так и не догадались об истинной роли господина Покровского. Они регулярно переводили деньги на его счет в нейтральной Швеции и даже наградили, присвоив своему "агенту" офицерское звание, аналогичное тому, что он имел в русской армии.

— Откуда это у вас Николай Григорьевич? — удивился полковник.

— Вы не поверите но, разбирая трофейные архивы немецкой разведки, мои орлы наткнулись на досье агента, активно работавшего в нашей могилевской Ставке. Все его донесения были снабжены грифом особой секретности, а в отдельной папке находилось это удостоверение с орденом. Переполох от этого открытия, конечно, поднялся страшный. Как это часто бывает, кто-то у себя на кителе место под орден приготовил, кто-то стал ждать повышения по службе, пока все эти бумаги не попали ко мне — усмехнулся Щукин. — Пришлось осадить не в меру ретивых сыщиков. Бумаги я уничтожил, а эти вещицы решил преподнести вам в качестве сувенира. Так что, как говорится, владейте по праву и без всякого стеснения. Ведь Железный крест одно время был и нашей боевой наградой.

— Я слышал об этом, господин генерал — отозвался Покровский.

— Вот и прекрасно Алексей Михайлович — одобрительно произнес Щукин. — Вижу, вы заметно изменились. В другое время наверно вышвырнули бы это железный крест в окно, а ныне взяли спокойно. Да, высоко ценили вас господа тевтоны, пожаловав чин оберст-лейтенанта и Железный крест, по личному приказу кайзера. Но наша главная награда это те солдатские жизни, что мы с вами спасли своим лицедейством. Скольких оно сохранено от смерти никто не знает, но думается мне, что не одна тысяча.

Щукин встал из-за стола и, взяв бокал с вином, подошел к широкому окну дачного флигеля, где и происходила эта беседа. Не любитель проводить важную беседу в служебном кабинете, где на собеседника давила казенная обстановка, генерал предпочитал нейтральную территорию, которая позволяла его собеседникам раскрепоститься.

За окном стоял конец марта, земля освобождалась от ледяных оков и спешила отогреться под теплыми лучами солнца.

— Сейчас на ваши плечи Алексей Михайлович, ложиться гораздо больше ответственность, чем та, что была в Монголии. Чует мое сердце, серьезная борьба будет в Синьцзяне. Не даст нам Лондон просто так, навести порядок на границе, и будет всячески мешать этому.

Для успешного выполнения задачи, в вашем распоряжении всего девять-десять месяцев, ну максимум год. Если особая бригада не сумеет хорошенько вычистить приграничные районы от отрядов басмачей до конца зимы, то вся операция в Синьцзяне грозит перерасти в затяжной конфликт, что для нас крайне нежелательно. Сейчас британцы финансируют набеги басмачей на нашу территорию не в полную силу, так как есть сомнения. Но как только наметится явный успех, то англичане приложат все усилия, чтобы синьцзянский костер горел как можно дольше и ярче. Денег, оружия и наемников для гибели наших сограждан они не пожалеют, будьте уверены — многозначительно сказал Щукин.

— Понятно. Старая песня, умри, но сделай, а лучше сделай и не умирай — хмыкнул Покровский и

сказав старое армейское изречение, встал из-за стола и подошел к окну. — Значит, согласно нынешнему положению дел, мне предоставляются полномочия особого лица с прямым выходом на Москву. И в случаи необходимости, если я сочту нужным, то могу просить о более широкомасштабной помощи.

— Не стоит строить свои расчеты на этом Алексей Михайлович. Она будет оказана только в случаи крайней необходимости — сразу уточнил Щукин.

— Благодарю Николай Григорьевич. Я всегда буду помнить об этом, но все же я хотел знать, как скоро я смогу получить помощь в случаи необходимости? Ведь насколько я понимаю в Синьцзяне, вполне возможны столкновения с регулярными китайскими силами, а против них одна бригада казаков явно не выстоит.

— Я очень надеюсь, что до этого дело не дойдет, но если вы со всей ответственностью посчитаете, что момент наступил, помощь вы получите, максимум с недельной задержкой.

— Я тоже на это надеюсь, но не думаю, что господа британцы, дадут нам спокойно ликвидировать синьцзянский гнойник. Перед тем как приступить к делу, я хочу получить от вас материалы на всех офицеров бригады, с которыми мне предстоит служить.

Генерал с пониманием кивнул головой. Спешка и торопливость, с какой производилось формирование офицерского корпуса бригады у него так же не вызывало радости, но с этим он ничего не мог поделать. Сроки, утвержденные высоким начальством, как всегда поджимали.

— Когда отбывать? — коротко по военному спросил Покровский.

— Через два дня. До станции Актюбинск на своем литерном поезде вас довезет господин Хомченко. Он едет туда с инспекторской проверкой состояние железнодорожных путей Средне-Азиатской железной дороги. А от туда до Верного за четверо суток доберетесь. Долговато конечно, но на неделю короче, если ехать по северной ветке, через Новониколаевск и Барнаул, а нам каждый день дорог. Вам нужно будет как можно скорее брать положение дел в бригаде под свой контроль. Театр будущих военных действий слишком большой для сил одной бригады и потому было решено поделить его на два самостоятельных направления. По диспозиции Генерального штаба, Джунгария будет находиться в компетенции генерала Анненкова, а вам предстоит действовать в Кашгарии.

Щукин подошел к Покровскому и протянул ему руку.

— Ну, Алексей Михайлович, счастливого вам пути и благополучного возвращения обратно. С Богом.

Так началась новая военная эпопея в жизни полковника Покровского, который отправился в южные степи с документами на имя особо уполномоченного подполковника Максимова. Щукин вновь отправил своего тайного эмиссара под чужим именем, желая как можно дольше сохранить инкогнито Покровского от бдительного ока вражеских разведок.

С этого момента прошло почти три месяца. В начале мая, части Особой Семиреченской бригады исполняя приказ президента Алексеева, перешли государственную границу, не встретив при этом серьезного сопротивления со стороны китайских пограничников.

Генерал Цзынь Шужэнь вначале бурно протестовал против вступления русских войск на территорию Синьцзяна. Однако когда китаец увидел, что казачьи части не продвигаются вглубь провинции, а занимаются истреблением бандитов, снизил свою протестную активность. Он стал регулярно направлять русскому поверенному в Урумчи послания, по поводу незаконного пребывания иностранных войск на территории суверенного Китая, на которые получал стандартные ответы, что пребывание иррегулярных частей в Синьцзяне носит временный характер.

Все полученные ответы военный губернатор складывал в отдельную папку и внимательно наблюдал, как русские казаки наводят порядок на приграничной территории. Время работало на генерала.

Наступило лето, и над Кашгаром повис сильный полуденный зной, от которого одним спасением были небольшие затененные деревьями дворики, с маленьким водоемом или закрытые террасы, обращенные на север. Те же, у кого не было домов, старались переждать это жаркое время суток, в тени глиняных дувалов, присев на корточки и прислонившись к ним спиной, стараясь не покидать спасительной тени.

Поэтому, кривые улочки Кашгара были абсолютно пустынны, когда подпоручик Константин Рокоссовский подъехал на своём вороном коне к высоким воротам усадьбы, где расположился особоуполномоченный подполковник Максимов.

Для молодого "литвина" мировая война закончилась очень удачно. За храбрость и отвагу, он получил три солдатских Георгиевских креста и чин старшего унтер-офицера. Видя в красавце драгуне военные задатки, командование согласно приказу Корнилова о поощрении талантливых унтер-офицеров, направило Константина Рокоссовского в офицерскую школу ускоренного выпуска, которую он закончил уже после окончания войны.

Едва Константин получил погоны подпоручика, как перед ним встал вопрос, продолжить службу в России или вернуться в обретшую независимость Польшу. Без долгих колебаний, Рокоссовский решил продолжить свою военную карьеру, и был направлен в распоряжении пограничной стражи Семиречья. Сильно ослабленная за счет оттока на фронт многих регулярных соединений, семиреченская пограничная стража очень нуждалась в пополнении и потому офицеры, имевшие боевой опыт были тут на вес золота.

Воспользовавшись, ослаблением пограничных сил в результате начала войны, уйгурские и китайские контрабандисты вели себя дерзко и нагло, почти открыто переходя русскую границу днем и ночью. Почувствовав слабину, они оказывали вооруженное сопротивление и очень часто, русским пограничникам приходилось отбиваться от обнаглевших банд хорошо вооруженных контрабандистов.

Прибыв на границу, Рокоссовский быстро доказал, что не зря получил на фронте свои георгиевские кресты. Окунувшись с головой в мир непрерывных погонь, засад и скоротечных перестрелок, молодой офицер за короткий период службы, завоевал уважение к своей персоне по обе стороны границы.

В Кашгар, Рокоссовский попал по рекомендации начальника семиречинской пограничной стражи генерал-майора Северцева, когда прибывший из Москвы подполковник Максимов, обратился с просьбой найти ему толкового офицера, из местных военных. Молодой подпоручик сразу понравился специальному представителю при личном собеседовании. Получив под командование пятьсот человек, Рокоссовский был зачислен в Особую Семиреченскую бригаду, с которой и перешел китайскую границу.

Главные силы Особой Семиреченской бригады под командованием генерал-майора Анненкова были направлены в Кульджу, где к моменту их прихода вспыхнули волнения уйгурского населения против власти китайцев. Максимов же с отрядом капитана Кенига, помощником которого был назначен Рокоссовский, двинулись на Кашгар, для создания прикрытия южного фланга бригады.

Страшная пустыня Такла-Макан, самое жаркое место на планете, делила провинцию Синьцзян или как его называли уйгуры Восточный Туркестан, на две неравные части. Большая, северная часть под названием Джунгария, была издревле заселена уйгурами, киргизами и казахами, и через неё пролегал знаменитый Великий Шелковый путь. Малая, южная часть Восточного Туркестана Кашгария, была подобна полумесяцу, зажатому между огнедышащих песков Такла-Макан и горными хребтами Тянь-Шаня, Памира и Каракорума.

Много военных походов пришлось совершить китайским императорам в Джунгарию, прежде чем они смогли взять под свой полный контроль эти земли. Во второй половине XIX века, в Джунгарию вступили русские солдаты, но не надолго. После подписания мирного договора в Пекине, уйгурские земли вновь отошли к китайцам. Для более полного контроля над Восточным Туркестаном императоры Поднебесной начали массовое переселение китайцев из внутренних провинций империи, заставляя местное население потесниться со своих исконных земель. Именно тогда, вместо Джунгарии, на географических картах, появилось новое китайское название Синьцзян.

Из всех земель Восточного Туркестана, Максимов считал Кашгарию наиболее важной областью, поскольку она располагалась в стратегически важном месте, стыке Гиндукуша и Каракорума. За каменным щитом этих гор начинались владения британского протектората в Индии, в лице горного княжества Кашмир, чей правитель признал свою вассальную зависимость от Англии, подобно другим индийским княжествам Ассам и Сикким.

Обосновываясь в Кашгарии, особоуполномоченный рассчитывал одним ударом поразить сразу две цели. Навести порядок вдоль собственной границы и одновременно создать ответную смуту в приграничных землях коварного Альбиона. Так сказать отплатить той же монетой, за тайную поддержку Лондоном кашгарских басмачей.

Судьба, однако, не спешила положить все свои дары в одну корзину. И если число вооруженных банд благодаря умелой деятельности Максимова неуклонно сокращалось, то вот найти общий язык с горцами Кашмира, ему никак не удавалось. Сикхи не очень охотно прислушивались к словам агитаторов с севера о необходимости поднять восстание против англичан, предпочитая прагматично ждать дальнейшего развития событий.

Лишившись Тибета и утратив своё влияние в Афганистане, Британия спешно укрепляли свое положение в приграничном Кашмире. Получивший жесткий щелчок по носу, Лондон в очередной раз захлестнула волна махрового русофобства. Многие политические деятели, отчетливо видя из окон своих кабинетов, как орды русских казаков, вот-вот вступят на земли главной "жемчужины британской короны". В результате этого, магараджа Кашмира был награжден орденом "Звезда Индии", а так же пятью тысячами фунтов стерлингов ежегодной помощи, за верность британской короне.

Однако не только щедрые подарки и пылкая любовь к белым сагибам была основой причиной неудач северных посланцев. В большинстве своем, горцы были ревностными последователями ислама, и не желали лить свою кровь, ради свободы обитателей южных равнин индусов. Поэтому они мирно кивали, слушая подстрекательские речи русских агентов, и ничего не делали. Слава богу, что хотя бы не убивали и не выдавали пришельцев англичанам.

За два месяца, отряд Кенига сильно потрепал местные бандформирования в районе Янкерда и Кашгара. Первые недели после начала операции "Весна" огневые контакт с различными отрядами бандитов шли один за другим. Используя численный перевес в силе, русские кавалеристы смело нападали на стоянки бандитов, на которые их часто наводили сами местные жители, уставшие от их поборов и бесчинств над собой.

Не всегда конечно эта помощь шла от чистого сердца. Были случаи, когда русских кавалеристов ждали засады и тогда, неся серьезные потери, они сталью и огнем прокладывали себе дорогу через ряды бандитов. Все это было, но по прошествию времени чаша весов окончательно склонилась в пользу бойцов особой бригады.

Те из бандитов кто не сложил свои головы в жарких боях с казаками, спешно уходили либо в Кашмир к англичанам, либо вдоль кромки пустыни вглубь территории Синьцзяна, что находилась под китайским контролем. Англичане не очень радушно принимали незваных гостей, ставя перед ними нелегкий выбор их дальнейшего пребывания на территории королевства, либо продолжить борьбу с неверными под зеленым знаменем пророка, либо разоружиться.

Гази Артабек был самым дерзким и удачливым предводителем из всех басмаческих образований Кашгара. Дважды, кавалеристы особой бригады на голову разбивали руководимые им отряды, уверенно рапортуя об уничтожении главаря, но каждый раз, словно Феникс из пепла, Артабек появляясь в Кашгар с новой бандой.

Имея стойкую неприязнь к русским, Артабек был настоящей находкой для англичан. Несмотря на разгромы его формирований, они с каждым разом вкладывали в курбаши все больше и больше количество денег. Помогали в вербовке воинов для нового отряда и вооружали басмачей оружием.

Константин Рокоссовский оба раза принимал участие в боях против отряда Артабека и считал его уничтожение делом своей чести. Все его тайные информаторы в Кашгарии были заряжены исключительно на Артабека, который по всем признакам вот-вот должен был вновь объявиться. Молодой пограничник горячо желал встретиться с неуловимым вожаком в третий раз, который, по мнению Константина должен был стать последним.

Стоявшие на воротах усадьбы часовые издали узнали молодого офицера, который с недавних пор стал правой рукой подполковника Максимова. Причиной тому послужила болезнь командира отряда капитан Кенига. Прекрасно показав себя в самом начале операции, болевой офицер имевший золотое Георгиевское оружие за храбрость в боях под Варшавой, он так и не смог приспособиться к местному климату, и с сильным расстройством желудка, был отправлен в город Верный на лечение. В связи с этим все обязанности командира легли на плечи Константина, и он с ними прекрасно справлялся.

— Проходи господин, раис уже ждет тебя — почтительно сказал слуга, принимая повод из рук офицера, въехавшего за ворота усадьбы. В глубине двора, под спасительной тенью деревьев располагался богатый достархан для хозяина и его гостей.

Оказавшись в Синьцзяне, для быстрого установления контакта с уйгурами, Максимов перенял некоторые обычаи местного населения, в том числе прием гостей сидя на расстеленном ковре. Для многих прибывших на усиление бригады офицеров это было сущим наказанием, и они всячески старались избегать сидения на кошме.

Рокоссовский ловко спрыгнул с коня и легкой походкой, как будто не было долгой езды, направился к Максимову, непринужденно сидевшему в ожидании гостя на ковре, облокотившись на мягкие подушки.

— Здравия желаю, Алексей Михайлович! — отрапортовал он, молодцевато вытянувшись перед особоуполномоченным. Тот по достоинству оценил бравый вид своего подчиненного и сдержанно кивнул в ответ.

— Садитесь, господин подпоручик. Как говорят наши друзья уйгуры, гость в дом, радость в дом. Фархад, чаю дорогому гостю — приказал Максимов, пододвигая молодому человеку большую пеструю подушку.

Слуга проворно наполнил большие фарфоровые пиалы свежезаваренным зеленым чаем, единственным напитком, спасающего человека в эту жару, выставил засахаренные угощения, лепешки и почтительно отошел прочь, оставив собеседников наедине.

Следуя местному обычаю Максимов, не спешил заводить разговор о делах до тех пор, пока его гость не напьется чая и не отведает угощения. Перебрасываясь мало значимыми словами, подполковник терпеливо ждал, когда Рокоссовский утолит свою жажду и аппетит.

— Чайханщик Юсуф говорит, что банду Артабека, следует ждать возле мазара хаджи Юнуса следующей ночью. Они придут со стороны Кашмира, и их будет около тридцати человек — сказал подпоручик, когда все угощения стола были им опробованы и унесены слугой. Вслед за этим, перед гостем был поставлен большой поднос с гранатами и персиками, и собеседников вновь оставили одних.

Выполняя приказ Максимова, Рокоссовский сразу же по вступлению в Кашгар обзавелся местной агентурой, которая охотно сотрудничали с русскими, в надежде наступления мирной жизни. Нескончаемые поборы, как со стороны бандитов, так и со стороны китайских чиновников делали жизнь людей невыносимой. Желая обрести симпатию среди местного населения, Максимов сразу объявил, что на время пребывания русских частей, выплата всех многочисленных налогов приостанавливается.

Китайские чиновники пытались оспорить действия русского представителя, но поднявшиеся выступления населения, моментально охладило их служебное рвение. Посылая тихие проклятья "белым дьяволам", китайцы вынуждены были смириться, утешая себя надеждой, что отыграются на уйгурах сполна, как только русские уберутся из Синьцзяна.

Сам Максимов так же занялся вербовкой агентов и очень преуспел в этом деле. Увидев в нем человека дела, очень многие кашгарцы потянулись к нему в поисках защиты и помощи, и очень многим Максимов оказывал содействие. Скоро на каждом базаре, в чайхане или на постоялом дворе, у него появились свои глаза и уши, столь необходимые в любом тайном деле. Услышав от Рокоссовского место и время появления банды Артабека, Максимов произнес.

— У меня несколько иные сведения, Константин. Отряд Артабека действительно будет проходить у мазара хаджи Юнуса, но только не завтра ночью, а сегодня. И сабель у него будет в два раза больше.

— Но Юсуф меня никогда не обманывал, его сведения были всегда точны — обиделся подпоручик — Благодаря его сообщениям мы смогли накрыть банду Чира и уничтожить пришедшего из Кашмира отряд Мумин-бека. По-моему, Юсуфу стоит доверять.

— Это хорошо, что ты защищаешь своих агентов, но только мне кажется, что в этом случаи ты не совсем прав. Посмотри, Чир и Мумин-бек по сравнению с Артабеком это мелкие сошки. Численность их вместе взятых отрядов, не сравнима с численностью любого из отрядов курбаши разбитого нами ранее. Кроме этого, оба бандита промышляли исключительно в окрестностях Кашгара. Тогда как под контролем банды Артабека было всё пространство от Кашгара до Яркенда, где проходят торговые тропы на юг, а с таким сильным курбаши, чайханщику Юсуфу лучше иметь хорошие отношения.

Константин внимательно слушал контраргументы своего начальника, не пытаясь перебить.

— Чир и Мумин-бек, своими поборами явно мешали нашему дорогому Юсуфу, и я думаю, что хитрый купчишка просто-напросто убрал нашими руками этих вымогателей. Не сомневаюсь, что он также бы поступил и с Артабеком, но здесь все гораздо сложнее. Мы уже дважды били курбаши, и каждый раз он возвращался с новым, более сильным отрядом. Если Артабек узнает, что Юсуф работает на нас, то чайханщику сильно не поздоровиться. Курбаши если и не убьет его, то пустит купца по миру, полностью перерезав караванные пути на Кашгар. Поэтому Юсуф и схитрил, представив тебе в этот раз не совсем верные сведения, чтобы как говориться, и овцы были целы и волки сыты.

— А, кто этот ваш информатор, если не секрет? — спросил подпоручик.

— Мне об Артабеке рассказал водонос Карим. Он получил сообщение от верных людей, из числа пастухов, что пасут свой скот в горах. Известно, что курбаши ведет с собой караван с оружием. Большое количество винтовок, гранат, патронов, маузеры, возможно пулеметы. Поэтому отряд Артабека вынужден идти медленно, и его заметили посторонние глаза.

— Зачем Артабеку так много оружия?— удивился Рокоссовский — Значит, готовиться что-то серьезное. Но, что?

— Скорее всего, большое вооруженное выступление против нас. Это позволит англичанам с полным правом назвать нас оккупантами, против которых восстало местное население, доведенное до отчаяния нашим произволом. Ловких ход господ бриттов, ничего не скажешь. Они пришли в себя от нашего вторжения в Кашгарию и теперь готовятся нанести ответный удар.

— А какова степень достоверность вашего источника? Может это хорошо подготовленная дезинформация и Артабек пройдет совсем в другом месте?

— Не думаю — уверенно ответил Максимов — бандиты Артабека убили всю семью водоноса и для него уничтожение Артабека нашими руками, это свершение кровной мести. Кроме того, мазар хаджи Юнуса самое удобное и безопасное место для выхода с гор груженого каравана прямо к Кашгару. Не будь у Артабека каравана, он мог пройти где угодно, а так, он связан грузом по рукам и ногам и должен идти именно к мазару.

— Значит весь вопрос во времени. Ну а если все же прав Юсуф? — не унимался Рокоссовский.

— Думаю, что твоим орлам лишняя тренировка по сидению в засаде не повредит. Или как? — хитро спросил подчиненного Максимов.

— Не повредит.

— Вот и славно. Тогда приказываю в десять часов вечера, скрытно вывести сотню Столетова с одним пулеметным взводом к южной дороге, где я вас буду ожидать. До выхода никто не должен знать о цели и задачи операции. Для всех это переброска сил в Яркенд, для оказания помощи поручику Осинцеву против банды Бекбулата. Повторяю для всех, Константин. У меня есть сильное подозрение, что среди местной обслуги нашей казармы у Артабека есть свои уши.

— У меня тоже — подтвердил слова Максимова кавалерист — уж больно ловко, он сумел уйти от нас в прошлый раз. Ведь по всему раскладу должны были всех басмачей уничтожить, а курбаши с телохранителями все же ускользнул, оставив отряд нам на заклание. Его явно предупредили.

— Вот и выходит, что в войне нужно не только шашкой махать, но еще и головой думать — подытожил разговор Максимов.

— Может, стоит взять больше людей, для полной надежности?

— Нет. Чем больше людей, тем больше подозрений мы вызовем у невидимых глаз курбаши. А с таким числом конных, никто не усомниться, что мы идем в Яркенд, а не на Артабека охотимся. Проследи только, чтобы обязательно взяли два пулемета. За один лягу сам, за другой ты и все у нас будет в порядке.

— Не беспокойтесь Алексей Михайлович, на этот раз мы курбаши обязательно причешем — заверил Максимова подпоручик.

— Очень на это надеюсь — Максимов решительно поднялся с ковра и вслед за ним вскочил Рокоссовский.

— Со мной будет человек, что хорошо знает местность возле мазара хаджи Юнуса. Думаю, на этот раз уважаемый Артабек от нас не уйдет. Вопрос есть? Нет? Тогда по коням.

Серебристый полумесяц только нарождавшейся луны, слабо освещал пустынную местность вблизи заброшенного мазара кашгарского святого. Чуть в стороне от него находился большой холм, на вершине которого среди камней расположился подпоручик Рокоссовский. Находясь в тени большого валуна, он внимательно наблюдал за дорогой, время от времени прикладывая к глазам окуляры полевого бинокля. Позиция для стрельбы из пулемета была подобрана идеально, ничто не мешало сектору обстрела, тогда как сам стрелок был надежно прикрыт камнями

Полночь уже давно миновала, но никаких признаков появления отряда Артабека не наблюдалось. В самой глубине души, у молодого кавалериста таилась чуточка обиды на Максимова, настоявшего на своем мнении, но вместе с тем, подпоручик сам бы сделал точно так же как и особоуполномоченный, окажись он перед подобным выбором.

Соблюдая полную маскировку и опасаясь, что спрятанные кони могут выдать присутствие отряда своим ржанием, казаки плотно замотали тряпками морды своих коней. Максимов строго запретил курить и даже переговариваться, не желая дать врагу ни единого шанса к своему обнаружению.

Отряд Артабека появился после трех часов ночи, когда ночная тьма уже стала сдавать свои позиции, и из-за горизонта стали пробиваться робкие лучи рассвета. Вместе с луной они создавали сносное освещение, при котором можно было спокойно передвигаться, не боясь повредить ноги вьючным животным.

Артабек ехал в числе первых. Его белая чалма и серая лошадь сразу выделялись светлым пятном на темном фоне фигур других всадников. Пулевая рана в левую руку, полученная во время последней схватки с кавалеристами бригады, все ещё беспокоила курбаши, хотя он намеренно демонстрировал свое пренебрежение к ней.

Привыкнув к тому, что все прежние стычки с русскими, происходили днем, Артабек не удосужился выслать вперед конную разведку, пребывая в полной уверенности, что кавалеристы бригады спят. Прикрывая спереди и с боков груженных оружием лошадей, басмачи медленно проезжали мимо мазара хаджи Юнуса, отдавая дань памяти святого поднятием сложенных рук.

Лежавший рядом с Максимовым, урядник Шестаков, тщательно ловил сквозь прицел своей винтовки белую чалму курбаши. Один из лучших стрелков не только бригады, но и всего Семиреческого казачества, страстно желал реабилитировать себя в глазах своих товарищей. В прошлый раз басмач, словно заговоренный уходил от пуль урядника то, оказываясь за спинами других бандитов, то непонятным образом уклонялся от летящего в него горячего свинца.

Едва только присутствие Артабека было обнаружено, как Шестаков полностью обратился в одно только зрение, неотрывно ведя свою цель. Максимов, специально предоставил уряднику право первого выстрела, после чего открывался общий огонь. Вот один из всадников обратился к курбаши с каким-то вопросом, и тот попридержал свою серую лошадь, собираясь ответить ему. Всего двух секунд хватило уряднику, чтобы точно прицелиться и плавно спустить курок.

В ночной тиши грянул хлесткий, звучный выстрел и, судорожно хватая ослабевшими руками воздух, курбаши стал стремительно соскальзывать с испуганной лошади на пыльную дорогу. Ехавшие рядом с курбаши телохранители немедленно соскочили с коней, чтобы поднять рухнувшего Артабека, но едва только нукеры склонились над распростертым телом, как им все стало ясно.

Вместо левого глаза, у главаря зияла кровавая дыра, а белая чалма на затылке стремительно темнела от крови, бегущей из простреленного затылка. Грудь Артабека конвульсивно поддергивалась от последних вздохов, а еще недавно крепкое мускулистое тело, быстро наливалось свинцовой тяжестью на руках просмотревших опасность джигитов.

Ехавшие впереди курбаши бандиты, немедленно устремились к тому месту засады, точно определив позицию стрелка по вспышке в ночных сумерках. Но не успели всадники проехать и десятка шагов, как по ним с двух сторон ударили пулеметные очереди и дружные винтовочные залпы. Плотный перекрестный огонь в считанные минуты выкосил весь авангард отряда, щедро устлав трупами людей и животных, подступы к позициям отряда Рокоссовского. Вслед за пулеметным и ружейным огнем, в небо взметнулось с десяток осветительных ракет, которые позволяли своим бойцам лучше вести огонь и одновременно пугали лошадей противника, наводя смятение и панику в рядах банды.

Застигнутые врасплох нападением врага, всадники Артабека сначала сбились в кучу и пытались ответить огнем на огонь, но затем быстро сообразили, что представляют собой очень удобную мишень и стали разбегаться в разные стороны.

— Курбаши! Курбаши убит! — волной прокатились отчаянные крики среди мечущихся под огнем конных — Артабек погиб!!! Спасайтесь!!!

Весть о гибели Артабека, в одно мгновение подкосила боевой дух его соратников. Бросив вьюченных лошадей, они стали спешно разворачивать своих коней, что из-за большой скученности людей и животных было трудно сделать быстро. Пока всадники теряли драгоценные секунды времени, русские пулеметчики уверенно сокращали их число, своими длинными секущими очередями

Из всего отряда курбаши, благополучно из-под огня засады удалось уйти только двум небольшим группам бандитов. Все остальные либо погибли, либо, побросав оружие, сели, на землю высоко подняв пустые руки. Для них война уже закончилась.

Заметив начавшийся отход противника, Константин Рокоссовский прекратил стрельбу и, подхватив на плечо ручной пулемет, закричал лежащим рядом с ним казакам, стараясь перекричать грохот боя.

— По коня!!! — приказал он горя азартом погони и, разбрасывая сапогами мелкие камни, стремглав бросился к коням укрытым по ту сторону холма.

Вместе с командиром в погоню бросились девять человек. Прошло несколько драгоценных минут, и они уже мчались по дороге вслед за шестью всадниками во главе с рыжебородым бандитом. Гулко стучали конские копыта по каменистой земле, и стремительно набиравший силу рассвет указывал им путь, вслед убегавшим басмачам.

Скакавший впереди отряда подпоручик Рокоссовский, отчетливо различал темные фигуры бандитов, которые то появлялись, то пропадали среди невысоких холмов и неглубоких лощин, стремясь стряхнуть погоню с хвоста.

Лошади под преследователями были свежими, отдохнувшими, тогда как под улепетывавшими басмачами они были порядком уставшие от прежнего перехода. Благодаря этому фактору, казаки медленно, но верно сокращала разрыв между собой и беглецами. Отчаянно петляя из стороны в сторону, басмачи стремились скрыться из вида, но отряд Рокоссовского плотно сел им в хвост.

Вскоре холмы закончились и перед беглецами и их преследователями, предстала ровная как стол дорога. Уже из-за горизонта взошло ослепительный шар солнца, который с каждой минутой нагревал все сильнее и сильнее остывший за ночь землю и воздух. Хорошо освоивший тактику преследования в местных условиях, подпоручик знал, что итог преследования решиться в ближайшие двадцать минут, свежесть коней казаков обязательно скажет свое слово и бандитам придется принять бой. Даже если беглецы разобьются по отдельности, казаки все равно достанут их. Единственным шансом у бандитов было оставить несколько человек в качестве прикрытия, а остальным попытаться оторваться от погони и Константин интуитивно ждал этого момента.

Беглецы были уже хорошо видны как на ладони, когда с ними произошло нечто неожиданное. Вместо того чтобы продолжать движение в сторону гор, они резко свернули с дороги, держа курс прямиком в пустыню. Рокоссовский не понял причину подобного маневра, но послушно совершил аналогичное действие, не желая потерять противника из вида. Прошло несколько минут, когда подпоручик понял, что побудило беглецов искать спасение в пустыни. В прогретом мареве воздуха, он неожиданно явственно и отчетливо разглядел силуэт города, буквально выплывшего из знойных песков. Бандиты, заметившие его раньше, видимо решили укрыться в нем и под прикрытием стен дать отпор настырным кавалеристам.

Восходящие потоки горячего воздуха несколько искажали общую картину, но подпоручику было хорошо видно широкую городскую стену, сложенную из больших плит, высокую арку парадных ворот. Возле них располагались две массивные фигуры, чьи темные силуэты хорошо просматривались на фоне желтых стен. Изображение резко наплыло вперед, и Константин увидел льва с косматой гривой и буйвола, выставившего вперед согнутую голову с огромными серпообразными рогами.

От неожиданно открывшегося зрелища, подпоручик стал осаживать коня, желая лучше рассмотреть дивный город. Рокоссовский мало чего понимал в архитектуре, но появившийся город, своим видом, одновременно привораживал и отталкивал взгляд кавалериста. Было видно, что жители давно покинули его, глаза подпоручика отметили множество дефектов и разрушений на арке города и величественных статуях. За зубчатыми стенами было невозможно разглядеть что-либо, но сквозь проем ворот, просматривалась улица с домами имевших усеченную конусообразную крышу.

Все это молодой человек наблюдал за время чуть меньше минуты, а затем, вспомнив о бандитах, пришпорил своего коня, вновь бросая его в погоню. Он не успел проехать и десяти метров, как за его спиной раздался истошный крик, предупреждающий офицера об опасности.

— Стой! Сто-о-о-й! — неслось у него из-за спины и, повинуясь давним и хорошо отлаженным рефлексам, Рокоссовский немедленно остановил жеребца, ещё толком ничего не понимая во всем происходящем.

— Стой командир! — кричал проводник отряда Ахмед — там смерть! Песчаная смерть!

Константин, все это время постоянно смотревший на город, быстро взглянул в сторону бандитов и обомлел. Все шестеро, отчаянно боролись с песчаной трясиной, куда их кони угодили на всем скаку. До его слуха отчетливо доносилось дикое лошадиное ржание и крики всадников, пытавшихся вырваться из смертельной ловушки. Кто по колено, кто по пояс, они стремились выбраться на твердую почку, но с каждым разом все глубже и глубже увязали в коварном песке.

Подпоручик поднес к глазам бинокль и увидел, как голова одного несчастного скрылась в объятиях желтой смерти, за ним последовала другая, третья.

Опасаясь самим угодить в песчаную воронку никто из казаков, не пытался прейти на помощь бандитам, стыдливо отводя глаза в сторону. Один из бандитов в приступе ярости стал палить из винтовки в сторону Рокоссовского, но этим только укоротил моменты своего пребывания на этом свете. После первого выстрела он погрузился по горло в песок, а после второго и вовсе скрылся из вида. Обе пули прошли мимо подпоручика, не причинив ему никакого вреда, да и трудно было рассчитывать в подобных условиях на какой-либо результат.

Из всех басмачей только один рыжебородый, нашел правильный выход из положения. Он ловко спрыгнул с обреченного коня и, упав плашмя на песок, стал ползти, стараясь не делать при этом резких движений. Песок уже давно засосал в себя последнего из его товарищей, а рыжебородый все полз и полз, отчаянно борясь за жизнь. Возможно, ему и посчастливилось бы спастись, но из рядов стоявших казаков грянул одиночный выстрел и бандит остановился, уткнувшись головой в горячий песок, а затем стал медленно погружаться в него.

— Кто стрелял?! — грозно крикнул подпоручик и к нему подъехал Ахмед с ещё дымящейся винтовкой в руке.

— Зачем?! — гневно упрекнул Рокоссовский проводника, минутой назад спасший его жизнь.

— То был Кипчакбай командир, он мой кровник — ничуть не меняясь в лице, пояснил Ахмед — год назад он забил до смерти моего старшего брата, который был должен ему деньги. Брат болел и не мог отработать своего долга и Кипчакбай забил его как собаку.

Офицер молча кивнул Ахмеду и оглянулся в поисках города, однако его нигде не было. В потревоженном выстрелами воздухе произошли какие-то изменения, и город растаял, словно его никогда не было.

— Где город!? Ведь он только что был здесь! — удивленно воскликнул подпоручик, растерянно шаря биноклем по горизонту, но желтых циклопических стен нигде не было видно.

— Куда он пропал? Я же сам видел его Ахмед?! — недоумевал Рокоссовский, впервые встретившись с подобными миражами.

— То был город дэвов командир — коротко пояснил Ахмед — он расположен далеко отсюда и магией проклятья на него наложенного манит путников к себе. Ты прекрасно видел судьбу этих несчастных, что соблазнились его видением и поплатились за это жизнями.

— Какие дэвы Ахмед? Это же заброшенный древний город. Мне о таких городах учитель истории рассказывал. Это очень важное открытие, наверно азиатская Троя, никак не меньше — протестовал офицер, но проводник был неумолим.

— То город дэвов. Он проклят много столетий назад, и никто не может войти в его заколдованные ворота.

— Ерунда, там лев и бык, они никогда не были символами зла — не соглашался Рокоссовский, но его слова не находили понимание в душе Ахмеда.

— Ну, его к лешему, этот город Константин Константинович. Где его сейчас нам искать посреди пустыни — поддержал Ахмеда Ерофеев.

— Не ровен час, сами вслед за этими абреками отправимся, не приведи господи — Казак быстро перекрестился и продолжил — уничтожили мы их даже пускай руками этих самых дэвов и ладно. Нам теперь обратно возвращаться надо, господин подпоручик. Едим.

Резон в рассуждениях Ерофеева был прямой, и сокрушенно оглядев пустынный горизонт, Рокоссовский дал команду к возвращению.

— Вот и молодец, вот и славно. А город этот пускай ученые ищут. Место мы теперь знаем, в двух верстах от черного камня, так, что найти его будет не трудно — утешал казак офицера, в глазах которого все ещё стол отблеск мирового открытия, от славы первооткрывателя которого приходилось отказываться по независящим от него обстоятельствам.

Когда подпоручик доложил Максимову о случившемся открытии неизвестного города, тот только сочувственно кивнул головой.

— Ерофеев абсолютно прав Константин. Нас сюда прислали навести порядок и только. Я хорошо вас понимаю, но не могу дать ни одного человека на поиски этого города. К сожалению, археология не входит в наши обязанности, а жаль, я бы с удовольствием навестил этот город.

Максимов помолчал, а затем произнес:

— Вот, что Константин. Составьте подробный рапорт и сделайте точную привязку виденного миража к местности. Я отправлю ваш рапорт в академию наук, с ближайшей оказией. Это все, что я могу сделать для второй Трои. А пока нас ждут дела, я не думаю, что англичане просто так успокоятся, потеряв Артабека. Зная их подлый характер, следует ждать ответного удара, вы уж мне поверьте.

Документы того времени.

Из секретного доклада председателю Главного Политического Управления при президенте России Ф. Дзержинскому от начальника третьего отдела следственно-оперативного управления С. П. Ганджубаса от 2 мая 1922 года.

Согласно оперативным данным, за последние три месяца отмечена возросшая активность со стороны британской стороны в отношении премьер министра России господина Парамонова. Главными инициативными фигурантами являются представители британских деловых кругов мистер Алекс Фергюссон и Джордж Хиллман, прибывшие в нашу страну для налаживания экономических отношений. В качестве секретаря, у последнего, работает бывший помощник военно-морского атташе в России, Сидней Рейли. Чья активная разведывательная деятельность была замечена нашей контрразведкой в 1917-1918 годах.

Британские представители неоднократно встречались с господином Парамоновым как на официальных приемах, так и в неофициальной обстановке вместе с банкирами Рябушкиным, Шляпниковым и Гольдштейном. Как удалось установить агентурным путём, основной интерес британской стороны заключался относительно планов построения Харьковского и Царицынского тракторных заводов.

Начальник третьего отдела оперативно-следственного управления С. Ганджубас.

Секретная телеграмма начальнику ГРУ генерал-лейтенанту Щукину от генерал-майора Игнатьева из Парижа от 14 апреля 1922 года.

Согласно агентурным данным вице-президент России господин Савинков имеет личный счет в "Пари-Банк", регулярно пополняемый денежными переводами, как из России, так и Англии и Северо-Американских Соединенных штатов. Главные английские переводчики денежных средств являются фирмы, известные своим тайным сотрудничеством с британским министерством иностранных дел. Что касается американских адресатов переводов, то они поступают на счет господин вице-президента через банк "Лееб и сыновья". Общий счет денежных средств счета составляет 84 тысячи франков.

Генерал-майор Игнатьев.

Из закрытого постановления президента России относительно дальнейшего развития военно-воздушных сил России от 28 марта 1922 года.

В целях сохранения ранее достигнутых успехов русской науки в области изучения авиации и аэронавтики, согласно рекомендациям директора Центрального Аэрогидродинамического института имени Жуковского, профессора Сикорского И.И., приказываю организовать специализированный институт военно-воздушных инженеров.

Местом пребывания вновь созданного учебного заведения определить Петровский путевой дворец, а в качестве практической базы территорию Ходынского аэродрома. Институтское руководство возложить на академика Чаплыгина С.А. с присвоением ему звания ректора этого института. Снабжение и денежное содержание этого учебного заведения назначить по 1 разряду. Об исполнении донести.

Президент Алексеев М.В..

Из секретного приказа начальника Генерального штаба России генерал — фельдмаршала Слащева А.Я. от 2 апреля 1922 года.

Выполняя ранее принятое решение президента страны, приказываю создать из личного состава пилотов морской авиации специальную летную группу, годных по состоянию здоровья к проведению испытательных работ связанных с особыми условиями.

Главная цель создаваемого подразделения заключается в отработки навыков взлета и посадки на палубу морского корабля. После завершения отбора нужного количества пилотов из числа кандидатов, всех летчиков, следует направить в Крым, поселок Гурзуф, в распоряжение полковника Голованова, на которого возлагается проведение испытательской работы.

Проводя, отбор кандидатов в испытатели, необходимо проводить эту работу с соблюдением мер полной секретности, помня, что аналогичными опытами заняты британцы и японцы.

Генерал-фельдмаршал Слащев.

Из докладной записки президенту России Алексееву М. В. от начальника личной канцелярии президента Сталина И.В. по вопросу Закавказского казачества от 22 апреля 1922 года.

Продолжается активное переселение представителей донского, кубанского и терского казачества на закавказские земли, выделенные согласно Вашему указу под создание Закавказского казачества с административным центром в городе Эрзерум. Всем лицам пожелавшим переехать на новое место проживания, выдается денежная помощь для обустройства на местах.

Всего на первое полугодие этого года, общая численность Закавказского казачества составляет 34 тысячи человек, из которых лиц призывного возраста составляет 19659 человек. С целью быстрого увеличения численности вновь созданного казачества, следует привлечь к переселению казаков Уральского и Оренбургского Казачьего войска.

Депортация лиц турецкого и курдского населения с отведенных казачеству земель, полностью завершена к концу 1921 года, с помощью привлечения регулярных армейских частей. Основная часть их перемещена в Турцию, Сирию, Иран и Месопотамию. Вооруженных инцидентов при проведении этих мероприятий отмечено не было.

Глава личной канцелярии президента И.В. Сталин.

Из секретной директивы начальника Оперативного отдела Генерального штаба генерал-майора Шапошникова Б.Н. атаману Семиреческого казачества генерал-майору Ионову А.М от 18 марта 1922 года.

С целью пресечения участившихся за последние четыре месяца попыток незаконного проникновения на территорию нашей страны китайских, уйгурских и прочих бандитских формирований с территории китайской провинции Синьцзян приказываю:

Создать силами Семиреческого казачества воинское подразделение численностью от 8 до 10 тысяч человек. Главная задача образуемого соединения будет заключаться в достижении полного военного и политического контроля над западными районами Синьцзяна, с целью оказания военной помощи уйгурскому населению. Поводом к этому, служит обращение к президенту России один из лидеров уйгуров Якуб-хана, о защите жизни и имущества его народа от произвола вооруженных банд.

После ввода частей Особой Семиреченской бригады в Синьцзян, основными пунктами её дислокации являются города Кашгар, Янкерт, Карамай и Кульджа. Главная задача бригады, полное уничтожение бандформирований на территории Синьцзяна, в виду не способности местной власти навести порядок, и пресечь многочисленные нарушения российской государственной границы. Длительность пребывания Особой Семиреченской бригады на территории Синьцзяна определяется боевой и оперативной обстановкой. При формировании соединения, людей следует ориентировать на длительный срок этой экспедиции от полугода до трех лет.

Учитывая возможность отсутствия боевого опыта среди командиров создаваемого вами соединения, командование решило укомплектовать бригаду за счет отставных офицеров, которые будут присланы в город Верный в средине мая месяца.

Общее командование Особой Семиреченской бригадой будет возложено на генерал-майора Анненкова Б.В., бывшего командира 4-го Сибирского казачьего полка. В качестве представителя Генерального штаба в бригаде, назначен подполковник Максимов А.М, имеющий особые полномочия.

Генерал-майор Шапошников.

Из секретной телеграммы британского резидента в Берлине подполковника Хинкса начальнику секретной разведывательной службы Каммингтону от 10 апреля 1922 года.

Благодаря умелым действиям нашего представителя в британском консульстве в Мюнхене капитана Слейтона, удалось приобрести секретный архив военной тюрьмы Ингольштадт, в которой во время прошедшей войны содержались многие русские и французские офицеры. Все бумаги, в самое ближайшее время будут высланы в Лондон дипломатической почтой.

Подполковник Хинкс.

Резолюция на полях: Благодарю за усердное исполнение директивы 15/21. Генерал-лейтенант Каммингтон.

Резолюция президента России на докладную записку старшего прокурора по особым делам от 17 апреля 1922 года.

Полностью согласен с предложением, о необходимости введения в судебный кодекс статьи, с новым видом наказания, в виде десять лет без права переписки (расстрел), для лиц осужденных за финансовые хищения в особо крупных размерах. Срок подачи и рассмотрения апелляции для осужденных по этой мере наказания сократить до одних суток.

Об истинной сути данного наказания известить только членов Верховного суда, взяв с каждого расписку о не разглашении. В случаи же допущения любой утечки информации относительно данной статьи, к лицам вольно или невольно допустивших подобную халатность, следует применить меру наказания в виде восьми лет лишения свободы, с конфискацией имущества и понижением в гражданских правах на десять лет.

Исполнение приговора в отношении осужденных по этой статье, будет осуществляться представителями ГПУ, специально выделенных по личному распоряжению Дзержинского Ф.Э..

Президент Алексеев.

Глава III. Десять лет без права переписки.

— Ну, что прибыли, господа хорошие? Давненько я вас здесь сволочей поджидаю. Думал, что уж не дождусь этой минуты но, ничего, господь не без милости вот и сподобил меня с вами свидеться — радостной скороговоркой говорил невысокий кряжистый старик, деловито окидывая взглядом группу хорошо одетых людей, понуро стоявших возле черных деревьев леса в редком молоке утреннего тумана.

Доставленных в лес на машине спецперевозки, они брезгливо подергивали плечами и головой от капелек росы, щедрым ручейком падавших на них с ветвей близстоящих деревьев при малейшем дуновении ветерка. Осужденные за финансовые махинации государственными средствами на десять лет без права переписки, сразу после суда были погружены в тюремную машину и немедленно отправлены к месту своего будущего заключения.

Это была одна из многочисленных преступных групп государственных чиновников, которые, пользуясь различными лазейками в законах и постановлениях правительства, умело пускали имеющиеся в их распоряжении деньги на свои личные нужды. Благодаря созданию нескольких подставных фирм, эти пройдохи без зазрения совести переводили деньги с одного счета на другой, основательно запутывая следы своей преступной деятельности, оставляя в конечном счете без средств существования простой народ.

В результате их преступной деятельности, огромные суммы денег, частично осели в России, а в большей своей части ушли за границу в английские, французские, шведские и швейцарские банки. Суд сумел доказать только часть эпизодов их хищнической деятельности в размере полутора миллиона золотых рублей, тогда как по данным чекистов господина Дзержинского ущерб их деятельности оценивался минимум в три с половиной миллиона рублей.

Защищаемые лучшими адвокатами страны, обвиняемые надеялись на мягкий приговор, но им не повезло. Назначенный по личному распоряжению президента на этот процесс судья Классен, приговорил каждого обвиняемого к десяти годам без права переписки, используя последнее дополнение судебного кодекса.

Согласно ему же, поданные адвокатами осужденных апелляции были отклонены через два часа с момента их подачи и господ осужденных, отправились по этапу, не получив возможности даже попрощаться с родными и близкими. Раздосадованные подобным развитием событий, семеро казнокрадов со злостью и ненавистью смотрели, на старика, который приветствовал их появление в лесу, в столь необычной вызывающей форме.

— Думали благодаря вашим хваленым адвокатишкам у вас всё будет шито-крыто? Что сумеете отвертеться от справедливого наказания за хорошую мзду? Посидите спокойно в теплом месте немного, а потом по амнистии с чистой совестью да на свободу!? Э нет, господа хорошие, шалите. Возможно, что все бы так и вышло у вас, да только я у вас на дорожке оказался, и разойтись нам по-хорошему, никак не получиться — говорил старик, по хозяйски прохаживаясь вдоль семерых осужденных и заглядывая им в лица. Огорошенные от столь бесцеремонного обращения они, переминаясь с ноги на ногу, не зная, что ответить неожиданно появившемуся обвинителю.

— Ну да ладно, хватить прохлаждаться. Стройте в колонну и ведите прямо по тропинке, а там их уже ждут — скомандовал он охранникам и те, послушно исполняя команду, начали немедленно теснить конвоируемых в указанном стариком направлении, подталкивая их для скорости коваными прикладами в спину.

— Черт знает, что это такое! Что это за дешевый балаган, господин офицер!— с возмущением обратился к начальнику конвоя высокий дородного вида господин, в котором явно определялся властный человек, привыкшего повелевать своими подчиненными — хотя нас и осудили на десять лет, это не означает, что мы можем подвергаться различным издевательствам. Мой адвокат обязательно подаст жалобу на подобные противоправные действия!

— Иди, иди господин хороший, пока по уху не схлопотал! — ласково проговорил старик, шагая рядом с дородным господином.

— Да как ты смеешь так с нами обращаться. Хам, наглый и грязный хам! Быдло! — гневно взвизгнул высокий чиновник, но продолжить свою негодующую речь не успел. Старик, как и обещал, с неожиданной для его годов ловкостью, хлестко ударил осужденного в правое ухо, от чего тот ласточкой отлетел в сторону и рухнул на невысокий куст. Его мучитель тут же подскочил к нему, и больно толкнул сапогом в ногу, властно приказал: — Встать! Встать сволочь, пока я тебе ногой по холёной сопатке не врезал!

От стоявшего над дородным господином старика веяло такой уверенностью в правоте своих действий и таким желанием привести свою угрозу в исполнение, что чиновник торопливо вскочил, испуганно прикрывая рукой распухшее от удара ухо.

— Встал, в строй, быстро! — рыкнул мучитель ему в спину, и высокий чин покорно исполнил приказ отвратительного старика. Подавленные столь быстрой и жесткой расправой над столь уважаемым человеком, осужденные покорно затрусили в указанном мучителем направлении.

— И угораздило нас столкнуться с этой сволочью — глухо шипел толстый молодой человек, чье чело украшала обильная плешь. — Черт знает, что за порядки ввел господин Алексеев, для порядочных людей! И главное, все тихо, шито-крыто. О новом введении в уголовный кодекс мы узнали только по окончанию процесса. О боже, куда катиться Россия с таким правителем!?

— К азиатской тирании и произволу диктатуры она катиться, Егор Тагирович — зло бросил идущий рядом с ним рыжий осужденный. — Обманул нас господин президент как последних ротозеев. Свобода слова, свобода предпринимательства. Где все это? Только, только после войны жить начали по-человечески, голову подняли, прелести жизни почувствовали и вот вам, пожалуйста, десять лет, да ещё без права переписки! Дожились!

— Разговорчики в строю! — напомнил о своем присутствии зловредный старикашка, явно стремясь подчинить благородных господ своей воле.

— Что и поговорить нельзя!? — сварливо поинтересовался рыжий, стремясь всем своим видом показать свое презрение к мелкотравчатому сатрапу.

— Вот придем, там и наговоришь, господин хороший. А пока топай смирненько — приказал старик, поигрывая толстой плетью с литой свинцовой оплеткой. Арестант запальчиво вскинул голову и расправил плечи, чтобы достойно ответить, но не успел.

— Не связывайтесь вы с ним, Анатолий Анатольевич — осторожно посоветовал холеный господин с седовласой шевелюрой — всё равно вам этого держиморду не переспорить, а лишних тумаков и затрещин получите, как пить дать. Нам бы только до места добраться, а там они нам за все ответят в полном объеме. Будьте спокойны, лично позабочусь.

Рыжий гневно сверкнул мстительными очами, но сдержался и молча зашагал по лесной тропке, стремясь всем своим вид показать превосходство над низким человеком, по иронии судьбы, получивший секундную власть над ним. Ему очень хотелось достойно ответить зарвавшемуся быдлу, но наглядный пример быстрой расправы над господином Клоповым, остудил его пыл. Будучи хитрым и пронырливым человеком, он всегда нутром чуял опасность, благодаря чему, а так же врожденной подлости нутра, господин Бубликов сумел далеко продвинуться в своей сфере.

На мелких людишек, готовых выполнить любую грязную работу, любыми доступными средствами за свои три процента, всегда был хороший спрос. Бубликов это хорошо знал, и умело использовал нечистоплотные нужды высоких кругов в своих целях. Совершая одну мерзость за другой, он не только получал свой процент, но и делал определенную чиновничью карьеру, пересаживаясь из одного кресла в другое.

Достигнув за короткий срок кресла начальника канцелярии заместителя министра, он полностью уверовал в свою непотопляемость и незаменимость. Столь быстрый карьерный рост произвел с господином Бубликовым небывалую метаморфозу. Оставаясь гнилостной вошью на теле трудового народа, чиновник возомнил себя серьезным государственным деятелем, время от времени даже давал интервью бульварным газетчикам, в которых высказывал своё мнение на ту или иную тему. Общаясь с прессой, полностью позабыв своё недавнее прошлое, он уже пафосно изрекал своё видение жизни, преподнося его господам журналистам как истину последней инстанции.

Арест и последующий суд, не стал для Анатолия Анатольевича отрезвляющим душем. Напротив, он только еще больше обозлился на противоправные действия чекистов и вписал Дзержинского, Вышинского и примкнувшего к ним Классена в число своих личных врагов, которым он обязательно отомстит, как только вновь обретет свободу.

Бредущий вслед за ним господин Трошкин, не был наполнен злобой и ненавистью подобно господину Бубликову. Исполняя в течение многих лет роль зиц-председателя подставной фирмы, он привык смотреть на все жизненные перипетии с чисто философской точки зрения. Данная отсидка была далеко не первой в его жизни и поэтому, сейчас он желал только одного, поскорее оказаться в своем новом месте заключения, откуда по его расчетам он сможет выйти на волю года через три, три с половиной. Зная по своему богатому опыту, что мелкие начальники могут сильно осложнить жизнь любого заключенного, он мудро не выказывал свои чувства напоказ, как это делали его товарищи по несчастью.

Рядом с ним, опасливо вертя набриолининой головой, шел господин Парфишкин, который попал в столь замечательную компанию, только благодаря вредности своего следователя капитана Пронина. Преступление, которые он совершал, а именно дачу взятки госслужащему, были совершенно пустяковыми по сравнению с преступлениями остальных подельников и никак не тянули на грозные десять лет. Парфишкин только и делал, что таскал по данному ему адресу, кожаные саквояжи с туго набитыми пачками денег и более ничего. Однако следователь сумел так хорошо связать дачу взятки с чудовищными последствиями этого деяния, что теперь молодой человек был вынужден трусить по лесу рано утром в неизвестном направлении.

Наглого и истеричного Парфишкина, очень подмывало немедленно схватиться в безудержной перепалке со стариком но, видя его жесткую расправу над господином Клоповым, а так же пассивность господина Бубликова, он сразу струсил и отступил, старательно делая вид, что ничего и не помышлял. Так только, глубоко дышал свежим воздухом.

Последним в компании осужденных, был невысокий плешивый человечек, с остреньким носом и глубоко посаженными глазками буравчиками, которые постоянно настороженно бегали с одного предмета на другой. Господин Платон Шлиппенбах, прожженный делец был главным мозговым вдохновителем всей осужденной группировки. Именно его преступные идеи приводили в жизнь господа компаньоны, уведя из государственной казны не один миллион деноминированных рублей. Он подобно господину Трошкину не выказывал своего возмущения, но совершенно по иной причине. Платон Шлиппенбах, единственный из всех прибывших в лес арестованных, чувствовал со стороны старика скрытую угрозу для своей жизни. Не в силах разумно объяснить это, он все же заискивающе улыбался грозному старику, стараясь вызвать в нем чувство жалости к себе.

Это была маска, наиболее часто употребляемая в жизни её владельцем и, как правило, приносившая ему успех. Многие далеко не наивные люди, покупались на жалкий вид господина Шлиппенбаха, за что в последствие сильно каялись, испробовав на своем горле стальную хватку его челюстей, которые перегрызали горло людей без всякой жалости и сострадания.

Однако старик впрочем, не клюнул на жалкий вид Платона. Встретившись два раза взглядом с плешивым осужденным, он презрительно сплюнул в сторону и грозно рыкнул:

— А ну кончай глазами рыскать, господин хороший. Смотри, неровен час, споткнешься, и лоб себе ненароком разобьешь. А мне потом отвечай за вас перед начальством. Шагай веселей!

Шлиппенбах, покорно затрусил по тропинке, но не отказался от попытки расположить к себе конвоира.

— А как вас зовут, почтенный? — осторожно спросил он старика спустя некоторое время. Платон ожидал, что тот вновь прикрикнет на него, но неожиданно конвоир сменил гнев на милость и ответил ему.

— Краснухин Александр Матвеевич. Не слышал?

— Нет — с сожалением ответил Шлиппенбах, всем своим видом показывая вселенскую скорбь, охватившую его от столь досадного факта.

— Ну конечно — миролюбиво продолжил конвоир — где уж вам господам слышать о нас. Кто вы и кто мы. Мы как черви навозные у вас под ногами, а вы всё по ресторанам и прочим веселым заведениям порхаете, на подобии "Петрополя". Поди, слышал про такой?

Шлиппенбах в ответ утвердительно кивнул головой, радостный оттого, что появилась возможность хоть как-то расположить к себе старика. "Петрополь" был известным рестораном среди московской богемы, где часто случались различные скандалы, что совершенно не отражалось на репутации заведения, скорее даже наоборот, повышало её.

— Вот, вот — неспешно продолжил конвоир — там одно время официанткой внучка моя работала. Единственная дочь моего погибшего на войне сына. Средств нам на жизнь не хватало, вот она туда и подалась на заработки в "Петрополь". Платили там хорошо, ничего не скажешь, да вот беда, приглянулась она одному молодому господину из богатеньких сынков. Да так приглянулась, что он мою Светку с дружками в номер затащили, да и опозорили скопом. Не слышал?

Волна страха пробежала по лицу Шлиппенбаха, и он испуганно напрягся, ожидая гневных криков старика, но тот продолжал говорить, как ни в чем не бывало.

— Видать слышал господин хороший. Внучка то моя от позора такого, с горя в окно и выбросилась, да и разбилась насмерть. Так мне потом господин следователь говорил. А может, и выкинули, темное это дело — доверчивым голосом уточнил старик, глядя немигающим глазом как, испуганно отпрянул от него учтивый говорун. Шлиппенбах не был причастен к этому делу ни сном, ни духом, но то, как говорил с ним Краснухин и как он глядел, навевали на махинатора самые грустные мысли. Сильный сигнал тревоги, поднимающийся с самого нутра господина предпринимателя, громко звенел об опасности, которая исходила от неказистого собеседника.

— Еще поговорить хочешь? — участливо спросил конвоир Платона и, не дожидаясь ответа, продолжил. — Нет? Ну и славно. Пришли уже.

И, правда. За разговорами они дошли до просторной поляны, где их уже ждали два невысоких человека, одетые в суконные шинели.

— Митрич. Принимай осужденных — скомандовал Краснухин одному из стоявших на поляне людей и тот, не торопясь, чинно направился к прибывшим преступникам.

— Давай дорогой свои бумаги, распишусь в полном получении — обратился Краснухин к начальнику конвоя и тот с готовностью извлек из планшета документ и тонко отточенный карандаш.

— А ты хоть писать умеешь? — ехидно поинтересовался седовласый господин, всем своим видом выказывая своё презрение и явное превосходство над Краснухиным.

— Умею, господин хороший, умею — заверил его старик и, взяв в руку карандаш, проворно пробежался им по листу бумаги, учтиво расстеленного начальником конвоя на объемном планшете — не извольте беспокоиться, взял под роспись, и сдам под роспись.

Краснухин делово поправил фуражку, а затем сказал:

— А перед тем как нам расстаться, свяжите-ка ребятки руки, господам осужденным. А то не ровен час, зададут деру, а мне потом отвечай. Вяжите, вяжите, сами же видите, какие они неспокойные.

От этих слов все семь человек, действительно стали бурно протестовать, едва только приказ слетел с уст несносного мучителя. Угрозы и обвинения градом посыпались в адрес Краснухина, но тот только презрительно пофыркивал и деловито проверял, как выполнялось отданные им распоряжения.

— Честь имею! — козырнул старику на прощание начальник конвоя, покидая вместе с солдатами поляну.

— И я, честь имею! Стафет Александру Богдановичу! Пускай новых присылает! Буду их ждать с нетерпением! — прокричал Краснухин в след уходящим конвоирам.

— Ну а теперь голуби вы мои дивные, займемся вами. Стройся в линию.

— Что за гнусное издевательство! — в один голос взревели седовласый, господин Бубликов и Егор Тагирович — мы будем жаловаться на ваши оскорбительные выходки, господин опричник. Это вам просто так с рук не сойдет.

— Головой ответишь, старик! — радостно включился в общее дело господин Парфишкин, энергично жестикулируя связанными руками.

— Ну ладно, не стройтесь. Стойте так — вдруг неожиданно согласился мучитель.

— Немедленно развяжите руки! Что за произвол над личностью! — командным голосом рыкнул господин Клопов — вы ответите за это по всей строгости закона!

— А вот это вряд ли, господин хороший. Сейчас я и есть этот самый закон и совершенно не вижу необходимости развязывать вам руки.

— Как это так, вы и есть закон!? — поспешил не согласиться с ним Егор Тагирович — что за бред собачий! Такого быть не может! Что за идиотскую комедию вы нам тут разыгрываете!

— Немедленно ведите нас к своему начальству! Хватит нам общений с вами! Ведите нас, куда следует, немедленно! — незамедлительно поддержал его Анатолий Анатольевич, гневно тряся своим рыжим волосами.

— Хорошо, господа, хорошо. Отведем, не извольте гневаться. Но только мне сначала хотелось на вас дорогих посмотреть, да и поговорить.

— Не желаем мы с вами разговаривать! Не желаем!! И все тут!! Баста!!!— буйствовал господин Парфишкин, энергично топая ногами.

— А, я желаю! — коротко произнес старик и неожиданно, со всего маха ударил кулаком под дых резвого молодого человека и тот моментально осел, сложившись пополам.

— Я желаю! Я желаю с тобой и все остальными иродами поговорить! Слышишь, ты мразь болотная! — закричал Краснухин и от его крика все протестующие моментально замолчали. Прозорливо догадываясь, что его сейчас будут бить и скорей всего ногами, господин Парфишкин позабыл про боль и, постанывая, стал отползать от грязных сапог своего мучителя.

— Я хочу тебе в глаза взглянуть поганец и спросить где ж была твоя совесть, когда ты из пенсионных сумм деньги воровал! Когда без страха стариков убогих, да вдов с сиротами обирал! Ишь, какую ряху наел на два дня не...! — обличал Егора Тагировича старик, гневно тряся его за лацканы пиджака.

В ответ, чиновник только пускал пузыри на толстых мясистых губах, но Краснухину и не нужен был его ответ. В его сознании человек решившийся украсть копейку у самых слабых и мало защищенных людей, не заслуживал ни какого оправдания.

— Ну а ты гнида лощеная! — обратился он к Анатолию Анатольевичу — сколько ты государственных денег за бугор переправил вместо того, чтобы их в дело вложить и людям в их тяжелой жизни помочь!? Сколько фабрик и заводов народных разворовал, ради того, чтобы детишки твои в Париже учились, а сам ты ел, пил от пуза, да каждую пятницу к девкам продажным в баню на машине государственной ездил. Чтобы бабу свою в меха одевал, да брильянтами одаривал, когда дети малы, от голода умирали! А!?

Прервав обличительную речь, Краснухин со всей силы хлестко ударил Бубликова по лицу, и от этого удара у чиновника ручьем побежала кровь носом. Бубликов судорожно попытался остановить её, но из-за связанности рук, был вынужден утираться отворотом пиджака, яростно пошмыгивая разбитым носом.

— За сколько же серебряников ты Родину продал, своим дружкам заморским? Думаешь, помогут они тебе!? — вопрошал старик, неотвратимо надвигаясь над Бубликовым и тот трусливо сжался, опасаясь нового удара, тяжелой руки разгневанного пролетариата. Вид его был столь труслив и жалок, что Краснухин только презрительно плюнул на землю и отошел.

Над поляной повисла напряженная тишина, которую прервал голос седовласого господина.

— Прекрасная обличительная речь наших пороков и грехов, господин конвоир, браво. Но смею вам напомнить, что мы уже осуждены законом, которому вы служите и ваша обязанность не читать нам мораль, а довести нас до места нашего пребывания согласно определению суда так, что идемте, не будем терять время.

Краснухин уперся тяжелым взглядом в седовласого оппонента, но тот презрительно усмехнулся, всем своим видом выказывая превосходство перед гневным оппонентом.

— Гладко звонишь. Тебе бы в депутаты, господин хороший. Цены бы там тебе не было бы. Эх, ничего у них там, в Думе не меняется, ни при царе батюшке, ни при президенте. Одни краснобаи и проститутки, прости господи.

— Так мы идем? — поинтересовался седовласый господин.

— А чего идти? Мы уже пришли — буркнул старик и указал рукой на небольшой ров с горкой свежее выкопанной землей — пришли, господин хороший. Прямо к месту вашего нового пребывания.

Услышав эти слова, заключенные с недоумением и брезгливостью уставились на разверзшее нутро земли, видя в нем новое издевательство несносного старика.

— Не нравиться? — с откровенной издевкой спросил Краснухин, сладостно глядя как побледнели лица осужденных. — Что же я могу сделать, други сердечные. Получайте что заслужили! А ну ребята подведите-ка господ осужденных поближе.

Двое коренастых подручных пинками и кулаками, проворно исполнили приказание мучителя благородных людей.

— Суд говоришь, осудил на десять лет, а я вот попался на вашей дорожке и взял да переиначил. По-свойски, по народной правде вас рассудил, значит. Что страшно, господин хороший? — участливо спросил старик своего оппонента и вновь, тягостная тишина повисла над поляной. И вновь её прервал полностью уверенный в себе голос седовласого господина.

— Не бойтесь господа. Этап физического воздействия как я понимаю, уже миновал, и теперь перед нами разыгрывается дешевый спектакль только ради того, чтобы маленький человечек смог напоследок насладиться видом нашего страха и переживаний. Крепитесь, господа! Не обращайте на это фиглярство никакого внимания и не доставляйте нашему мучителю ни малейшего повода для радости и торжества.

— Спектакль говоришь? А если так? — спросил Краснухин, у которого в руке, в одно мгновение возник наган.

— Если ты думаешь, что вид твоего револьвера напугает меня, то здесь ты ошибаешься. Мы хоть и осуждены, но находимся под защитой закона, и не единый волос не может упасть с нашей головы, без решения суда. Смертную казнь как я знаю, отменили, так, что не стоит размахивать своим наганом перед моим носом. Хватит паясничать. Веди куда следует!

— За волосок не знаю, а вот физиономии кое у кого уже пострадали, от неудачного падения — язвительно молвил Краснухин, но седовласый лишь презрительно улыбнулся. В этот момент он чувствовал себя крыловским слоном, на которого в бессильной злобе лает дворовая моська.

— Значит, не боишься. А давай проверим. Повернись спиной! — выкрикнул старик и, не дождавшись исполнения своего приказа, резким рывком толкнул седовласого к краю ямы.

— Не боишься?

— Нет!

— Ах, нет! А ну ребята, ставьте рядом с ним всех остальных. Если ему за себя не страшно, может за друзей своих испугается — приказал Краснухин и помощники, моментально исполнили это приказание, выстроив рядом с господином Хомяковым его подельников.

— Господа, господа мы же умные люди. Давайте не будем доводить дело до крайностей — торопливо забормотал Шлиппенбах, вертя из стороны в сторону своей плешивой головой. Мы клятвенно обещаем вам...

Он желал развить свою мысль дальше, но жестокий и хлесткий подзатыльник прервал великого комбинатора на полуслове.

— Что уже напустил портки, засранец! Раньше надо было думать, когда воровал, ненасытная твоя душа. А теперь поздно. Вот оно твое последнее пристанище и туда ты с собой уже ничего не возьмешь. Ни дом столичный, ни виллу в Ницце, ни деньги из банка, ничего. Голым пришел, голым и уйдешь! — кричал Краснухин и от услышанных слов Шлиппенбах затрясся от страха.

— Держите себя в руках Платон. Не позволяйте этому мужлану наслаждаться вашими муками. Он нам ровным счетом ничего не сделает! — призывал Шлиппенбаха седовласый, но тому с большим трудом удавалось сдерживать себя. Дикий страх скорой смерти обуял великого комбинатора, и он не мог успокоиться. Для приведения осужденного в чувство, один из помощников старика был вынужден повторно стукнуть его по голове, после чего тот затих.

— Все мы под господом ходим, и всем нам он воздаст по заслугам рано или поздно. Каждый получит то, что заслужил, а если не он, так дети его или внуки — уверенно говорил старик, стоя за спинами выстроенных вдоль края траншеи людей. Шлиппенбах со страхом оглядывались через плечо, но большинство осужденных безоговорочно верило седовласому предводителю, и с презрением ожидали скорого конца затянувшегося спектакля.

— Аз есмь... — начал говорить старик, но был прерван господином Парфишкин.

— Да пошел ты! Праведник хренов! — выкрикнул расхрабрившийся жулик, и это были его последние слова.

За спиной у осужденных возникла тишина, а через несколько секунд затрещали револьверные выстрелы. Стоявший в нескольких шагах от господ банкиров, Краснухин стрелял с двух рук, тщательно целясь из нагонов точно в затылок своих жертв расположенных по центру. Вслед за ним открыли огонь и два его товарища, взяв себе по краю обреченной шеренги. Ни у одного из них, в столь ответственный момент не дрогнула рука, и все пули ушли точно в цель.

Готовясь к проведению столь необычной акции и опасаясь утечки информации, ответственный за её проведение капитан Боровик, не рискнули доверить дело штатным работникам ГПУ, решив привлечь людей со стороны. При отборе и утверждении кандидатур, главный упор делался на то, что у каждого из них имелись веские причины к принятию участия в подобных акциях.

Каждый из членов расстрельной команды имел личную трагедию, понеся утрату своих близких, в гибели которых они винили исключительно богатых людей. Со всеми предполагаемыми кандидатурами, в условиях абсолютной секретности были проведены беседы, после которых все дали согласие на добровольное сотрудничество с ГПУ.

После того как первая группа палачей в составе шести человек была сформирована, все они прошли специальную подготовку по стрельбе из нагана. Предпочтение этому виду оружия была сделана из-за его простоты и возможности продолжения ведения стрельбы в случаи осечки, когда счет времени шел на секунды. Добившись того, что люди обвыкли и освоились с оружием, Боровик доложил наверх о готовности спецгруппы.

Для полной уверенности в успешном проведении акции, капитан лично наблюдал за всем происходившем на поляне, укрывшись за развесистыми лапами ели. Он, пожалуй, из всех участников волновался больше всех, постоянно держа руку на открытой кобуре, готовый в любой момент вмешаться в процесс казни, но этого не потребовалось.

Единственный раз, когда сердце Боровика забилось в бешеном темпе, был момент, когда понявший, что их будут убивать Шлиппенбах, несмотря на сильный страх, нашел в себе силы вскочить на ноги и броситься к спасительному лесу. Боровик уже выхватил оружие, но коренастый Митрич отвечавший за левый фланг, успел упредить его маневр, сразив великого комбинатора двумя выстрелами.

В третий раз над поляной нависла тишина, и на этот раз её никто не спешил нарушать. Только тяжко вздохнул Краснухин, созерцая результат своего деяния, буднично засунул в карманы шинели горячие наганы, и подошел к телам. Убедившись, что все кончено, он махнул рукой товарищам, а сам отошел в сторонку и, вытащив кисет, свернул самокрутку.

— Можно Матвеич? — осторожно спросил старика второй исполнитель, и тот, не глядя в его сторону, молча кивнул головой.

Получив согласие старшего, исполнители стали сноровисто обирать еще теплые тела, без особого стеснения выворачивая карманы, снимать обувь и драгоценные украшения. Все это совершенно не занимало Краснухина. Свершив свой приговор, он разом утратил интерес ко всему происходящему, продолжая сидеть на корточках, безучастно уставившись в одну точку, меланхолично попыхивая самокруткой.

Так он просидел все время, пока его товарищи не сбросили тела в траншею и стали засыпать их недавно вырытой землей. Когда все было закончено, старик достал из сумки колышек и аккуратно воткнул его в свежее насыпанный бугорок.

Вскоре это место будет объявлено запретной зоной, его обнесут колючей проволокой и начнут приводить в исполнение приговоры над теми, кто получил за свои преступления смертельный приговор, десять лет без права переписки.

Об удачном применении на деле новой судебной меры социальной защиты, глава ОГПУ доложил Алексееву лично, сразу после поступления соответствующей информации. С большой радостью, властитель России узнал о появлении в его распоряжении действенного рычага, с помощью которого, теперь он мог расправляться с любым финансовым деятелем, не нарушая при этом тайного согласия, достигнутого с верхушкой российской буржуазией три года назад.

После провозглашения земельной реформы, со стороны финансовых кругов на Алексеева было оказано сильное давление, которого он не выдержал, несмотря на то, что обладал диктаторскими полномочиями. Согласившись поддержать земельный вопрос, господа банкиры, промышленники и фабриканты сумели добиться от Алексеева для себя серьезных привилегий и поблажек, грозя в противном случае не допустить его избрания на пост президента страны.

Сказанные слова не были пустой угрозой и после недолгого раздумья, Алексеев согласился. Несмотря на то, что за время войны контрразведка и ЧК сумели почистить ряды финансовой элиты, пользуясь законами особого положения, буржуазия ещё не утратила своей силы. В качестве скрытых для себя гарантий от преследования власти, финансисты потребовали отмены в стране смертной казни и ограничение максимального срока наказания за финансовые преступления 10 годами.

Начальник личной канцелярии, в приватной беседе советовал Алексееву не торопиться с заключением подобного договора без его полной и четкой проработки, но шестидесятипятилетний человек, на плечи которого легло тяжелое бремя управлением страны не нашел в себе силы противостоять энергичному давлению финансистов. Возможно, бывший генерал хотел дать разоренной войной стране мира и процветания, решив поступиться чем-то ради достижения благих целей, а возможно сыграло простое человеческое желание видеть себя законно избранным президентом страны победительницы. Всё может быть, но так или иначе, господин Алексеев сдал свои прежние позиции и пошел на тайный сговор с буржуазией.

Как ответный результат этих скоропалительных действий, в стране резко возросло число финансовых преступлений, главным объектом которых стал государственный бюджет. Огромные суммы казенных денег беззастенчиво разворовывались господами чиновниками с помощью подставных фирм и предприятий. Направленные на конкретную помощь населению и осуществления промышленного строительства, государственные деньги бесследно исчезали, оседая на тайных заграничных счетах жуликов.

Лучшие адвокаты страны, отрабатывая свои огромные гонорары, камня на камне не оставляли от доводов обвинения стремясь если не оправдать своих подзащитных, то свести к минимуму грозящие им сроки наказания. Даже в тех случаях, когда судебные материалы, тщательно собранные сотрудниками ОГПУ выдерживали натиск адвокатских атак, не всегда тяжесть наказания была адекватна степени вины обвиняемых. Чего греха таить. Господа судьи тоже были людьми, и ничто человеческое было им не чуждо. Брали, ох как брали господа судейские деньгами и "борзыми щенками", слабо оправдывая в душе свои действия, что подобное издревле было на Руси и наверняка будет и после них.

Благодаря быстро сложившейся порочной системе, финансовые махинаторы с каждым днем чувствовали свою безнаказанность и их уже не пугал ни максимальный срок наказания в десять лет, ни возможность конфискации имущества. Всю свою преступную добычу они немедленно переводили в английские или французские банки, твердо зная, что всегда смогут воспользоваться её после выхода на свободу.

Когда Дзержинский предоставил Алексееву данные о тех тайных счетах, что сумели раскопать его следователи по особо важным поручениям, с первым законно избранным президентом России стало плохо. По мере того, как взгляд бегал по строчкам листа с огромным созвездием единиц и нулей, президентские глаза наливались кровью и праведным гневом. Только после этого, Алексеев полностью понял какой опрометчивый шаг, он совершил, пойдя на поводу у господ банкиров и предпринимателей, но было уже поздно

Гневно отшвырнув белый лист бумаги, и стараясь не смотреть в лицо Дзержинскому, Алексеев глухо проговорил: — Феликс Эдмундович, постарайтесь как можно быстрее найти противоядие от этой возмутительной мерзости.

Президент нисколько не стыдился признать перед своим начальником тайной полиции, свою политическую ошибку. Дзержинский, чья звезда взошла на небосклон власти в бурное время революции, нажил огромное число смертельных врагов среди власти имущей и полностью зависел исключительно от поддержки президента.

— Не волнуйтесь Михаил Васильевич, сделаем всё и даже немного больше — произнес председатель ОГПУ. — У меня есть кое-какие мысли по этому вопросу, будем работать.

— Вот и прекрасно — радостно сказал Алексеев. — Я жду от вас результата!

Бодрые заверения шефа тайной полиции, однако, не удалось быстро воплотить в жизнь, несмотря на энергичную работу его организации. Самый простой и эффективный способ, который он предложил президенту, заключался в физическом уничтожении нужных лиц, с помощью тайной, хорошо законспирированной организации, состоящей из нескольких человек. Предполагалось, что устранение будет представлено под видом вооруженного нападения с целью грабежа или сведения личных счетов со стороны конкурентов, благо все они их имели в большом количестве.

Способ действительно был хорош и эффективен, однако Алексеев не был готов к столь радикальному решению и полностью отверг предложенный Дзержинским проект. К тому же малейшая утечка информации, ставила жирный крест на политической карьере господина президента, а он не хотел рисковать своей властью.

И тогда за дело взялся Сталин, который пользовался доверием президента, ничуть не меньше председателя грозного ОГПУ. После недолгого раздумья, он решил привлечь к этому делу опытного юриста господина Вышинского, которого знал прежде. После лишения поста начальника милиции одного из московских участка, Андрей Януарьевич существовал благодаря доходам личной практике. Средств к существованию хватало, но благородный потомок польской шляхты мечтал о большой государственной карьере, и судьба благоволила ему. Случайно встретившись со Сталиным на одном из московских приемов, Вышинский вскоре получил пост прокурора во вновь созданном Верховном суде и когда благодетель обратился к нему, Вышинский энергично взялся за дело.

Получив установку и проведя тщательный и всесторонний анализ дела, Андрей Януарьевич предложил несколько изменить формулировку высшего наказания предусмотренного за финансовые преступления. Отныне, вынесение приговора "десяти лет без права переписки", означал, что человек автоматически, полностью изолировался от всего общества на долгий срок, до окончания которого он вполне мог и не дожить. При этом власть ни на йоту не отходила от взятых на себя обязательств, одновременно имея возможность вершить тайный суд.

Мастерство одаренного юриста была по достоинству оценена президентом, который приказал на все особо важные дела, связанные с финансовыми преступлениями ставить государственным обвинителем исключительно Вышинского. Одновременно с этим, на должность председателя Верховного суда был назначен господин Классен, главное качество которого заключалось в готовности следовать букве и духу закона в соответствии с мнением верховной власти. Он ни на йоту не отступал от законности, но при вынесении приговора всегда ориентировался на позицию по рассматриваемому делу своего начальника. Утверждать на столь высокую должность такого человека, было в некоторой степени безнравственно, но у господина президента были довольно веские основания.

Закончившая войну в ранге победителя, Россия, как бы это не показалось странным, переживала далеко не лучший момент в своей истории. Несмотря на свои военные и политические успехи, сейчас она напоминала человека, который с большим трудом справился со своим недугом и только, только начал выздоравливать, одновременно оставаясь слабым и немощным.

Вступив в войну монархией с многовековой историей, страна завершила её уже республикой, чья родословность умещалась всего в двух строчках на заглавном листе. Подобная стремительная метаморфоза, никак не могла остаться без жестких последствий, что и не замедлило сказаться сразу после окончания войны. Широким жестом, отбросив все наследие монархии в 17 году, страна не получила ни новых законов, ни новых государственных положений и уложений, ни внятных планов дальнейшего экономического развития. Регулируемая во время войны распоряжениями и указаниями Корнилова государственная машина еще худо-бедно могла функционировать, но с наступлением мирной жизни, она стала сильно пробуксовывать.

Требовалось в кротчайшие сроки провести экономические и юридические реформы, которые бы позволили бы государственным структурам функционировать в полную силу, но к огромному разочарованию жителей страны этого не было. Переходный период, о котором объявил Алексеев в своей речи 1919 года, благополучно продолжался и не собирался заканчиваться.

Главной причиной такого положения, была "революционная накипь", финансовые группировки, плотно сросшиеся с государственными чиновниками, многие из которых были у них на откупе. Приложив не малые усилия по свержению монархии, при диктатуре Корнилова они были вынуждены отойти в тень, терпеливо дожидаясь своего часа, и он настал.

Пользуясь трудностями переходного периода, они азартно ловили жирную рыбку в мутной воде, получая при этом огромные прибыли, ничуть не меньше, чем они зарабатывали на военных поставках при государе императоре, до национализации государством их заводов и фабрик. Почувствовав свободу в действиях и осознав свою силу, "революционна накипь" была кровно заинтересована в том, чтобы переходный период продлился как можно дольше, а лучше навсегда, создав своеобразный "золотой век" для кучки банкиров, олигархов и чиновников. Поэтому продление переходного периода, был для них, вопросом жизни и смерти, и они были готовы защищать своё счастье до конца.

Президент Алексеев был сильным военным и неплохим организатором, но при всех своих талантах, он слабо разбирался в экономике, отдавая её в ведение банкиров и финансистов. Такое положение дел было во времена его московского генерал-губернаторства, таким оно осталось и после его вступления на пост президента России.

Человек со временем всегда меняется и зачастую не в лучшую сторону. Так было со многими людьми достигших вершины власти, не избег этой участи и президент Алексеев.

Получив в свои руки власть, о которой он и не мог помышлять пятью годами назад, Алексеев стал бережно и ретиво защищать её от любых происков и поползновений, независимо от кого они исходили. Это стало его главной задачей жизни, а все остальное прочно отходило на задний план. "Америка может подождать", так говорил лорд Болингброк, и президент Алексеев был полностью согласен с ним, хотя никогда не читал Скриба.

У господина президента была хорошая память на недавние события, и он никак не хотел разделить участь государя императора Николая II, ныне пребывающего в Сиаме на правах частного лица. Поэтому, позволяя господам финансистам резвиться за счет казны, президент желал обязательно иметь в личном подчинении, хорошо отлаженную репрессивную машину, с помощью которой, он намеривался время от времени напоминать зарвавшейся буржуазии кто в доме настоящий хозяин.

Именно с этой целью, при создании правительства, переименовав ЧК в ОГПУ, он выделил его из общей системы МВД в отдельную организацию, подчиняющуюся напрямую только президенту и никому иному. Дзержинский остался на посту председателя ОГПУ, несмотря на многочисленные намеки президенту со стороны господ министров, что русскому правителю не пристало иметь польского шляхтича на столь важном государственном посту.

Другим объектом подобных упреков был глава лично канцелярии президента осетин Сталин. Прочно держа в руках весь бумажный поток распоряжений и указаний, исходящих от Алексеева, он доставлял много хлопот "революционной накипи" отстаивая государственную точку зрения во многих вопросах. За это злые языки немедленно окрестили его вторым Кутайсовым, намекая на знаменитого брадобрея императора Павла I, сделавшего головокружительную карьеру благодаря милости царя. Главной обязанностью Кутайсова, было рассказывание Павлу всех столичных сплетен и новостей во время бритья, что очень забавляло государя. За это он пожаловал Кутайсову графский чин, а так же орден Андрея Первозванного, Иоанна Иерусалимского, Александра Невского и пять тысяч душ крепостных.

Ворчание "истинно русских патриотов" сильно забавляло президента, который хорошо знал цену этих господ. Записные ораторы, они в любой момент были готовы изменить свои мировоззрения, если это станет для них опасным или невыгодным. Поэтому, президент Алексеев твердо верил, что за спинами этих двух "инородцев" он может находиться в относительной безопасности, в окружении русских министров и олигархов.

Узнав от Дзержинского о событиях прошлой ночи, президент стал с интересом расспрашивать обо всех подробностях столь необычного дела.

— Скажите Феликс, а как вы собираетесь решить проблему с родными осужденных. Это вполне состоятельные люди и они вполне могут попытаться связаться с ними, так сказать в обход официальных властей.

— Новым местом пребывания осужденным господин министр, мною выбрано поселение Ижма Архангельской губернии. Это глухой край, где наличествует только один вид сообщения по реке Печоре, что очень важно для нас. С целью сохранения тайны о судьбе осужденных, я считаю нужным, объявить территорию вокруг Ижмы режимной зоной, с ограничением въезда туда иногородним лицам. Для полного правдоподобия в поселок будут направляться настоящие осужденные одинакового количества с числом осужденных на 10 лет без права переписки. Чтобы процесс полностью находился под нашим контролем, необходимо направить в Ижму особо доверенного представителя, главной обязанностью которого будет недопущение любого контакта с осужденными.

— А возможность побега этих лже осужденных вы исключаете? — осторожно спросил Алексеев.

— Я же сказал господин президент, это глухой край. Ижма полностью окружена болотами и лесами, и бежать из неё кроме как по реке, это чистое самоубийство. Если двигаться вниз по Печоре, то в этом случае никак нельзя миновать Пустоозерска, где в своё время пребывал знаменитый поп Аввакум. Там будет находиться спецотряд, в задачу которого будет входить контроль за всяким посторонним лицом, объявившимся в поселении — бойко отвечал Дзержинский, развернув перед президентом, для полной наглядности принесенную с собой карту.

— Вижу у вас все хорошо продуманно — одобрительно хмыкнул Алексеев — ну, а если будут слать передачи, посылки или денежные переводы?

— Пускай шлют. Все это будет доставляться нашему спецпредставителю в Ижме и уничтожаться. Переписки и свиданий не будет, это специально оговорено новым положением. Под амнистию они так же не подпадают, а лет через пять-семь, родственники получат уведомление, что осужденные скончались и захоронены в общей могиле. Даже если кто-то и затребует перевоз тела, нет никакой гарантии, что будут доставлено нужные останки. Только мне кажется, это, вряд ли случиться. Сразу после получения похоронки, люди этого круга, как правило, занимаются дележом наследства, им не до останков усопших.

Алексеев молча кивнул головой. Он был полностью согласен с собеседником. У людей бизнеса хорошая память на деньги и стойкая амнезия на сострадание.

— Ну, а сами исполнители не подведут?

— Не должны Михаил Васильевич — твердо заверил президента чекист — для них это единственная возможность свершить свое правосудие. Число исполнителей очень ограниченно и за ними ведется постоянный контроль.

— Во избежание нежелательной огласки, я прошу вас Феликс Эдмундович, взять это дело под свой личный контроль, не передоверяя его другим лицам.

— Не извольте беспокоиться, господин президент — заверил Дзержинский — я всё прекрасно понимаю.

Алексеев неторопливо подошел к окну и окинул взглядом кремлевский двор. После объявления Кремля правительственной резиденцией, все монахи, обитавшие в нем, были переселены, и теперь президент не наблюдал из своих окон их непрерывного движения взад-вперед. Президент несколько секунд полюбовался творением своих рук, а затем вернулся к беседе.

— Господин Щукин доложил мне об интересных сведениях поступивших к нему из Парижа от генерала Игнатьева. Оказывается у господина Савинкова, имеются богатые счета во французских банках с неясными источниками финансирования — произнес Алексеев и радостно заметил хищный интерес в глазах его собеседника.

— Я считаю, что более подробным выяснением обстоятельства этого дела стоит заняться вам, а не военной разведке, поскольку оно больше касается внутренних дел страны и у вас уже есть опыт в подобных делах — сказал президент, намекая на тайные счета олигархов. — Не удивлюсь, что кроме господина вице-президента и у других членов моего правительства могут оказаться подобные тайные счета. Прекрасно понимаю, что банки очень хорошо охраняют тайны своих вкладов, и поэтому не требую от вас немедленных результатов. Однако к сентябрю, я хотел бы видеть у себя на столе ваш доклад с конкретным результатом. Пусть он будет приблизителен и не совсем полон, но мне необходимы реальные сведения в цифрах.

Чекист с готовностью поднялся со стула, готовый немедленно отправиться выполнять задание, полученное от президента. Он сильно недолюбливал Савинкова и появление возможности, свести с ним старые счеты обрадовало Дзержинского.

— Все необходимы вам сведения, получите у господина Сталина. Генерал Игнатьев будет предупрежден об оказании вам всесторонней помощи. Да поможет вам бог.

Когда дверь президентского кабинета мягко закрылась за Дзержинским, Алексеев удовлетворенно откинулся на спинку своего кресла. То, с каким рвением уходил от него "железный Феликс" радовало президентское сердце.

— Уж этот будет копать, из-под земли компромат на Савинкова достанет — тихо проговорил Алексеев. Вокруг господина вице-президента навязанного властителю России банкирами возникала очень подозрительная возня. Необходимо было разобраться.

Документы того времени.

Из секретного донесения резидента британской разведки в Берлине подполковника Хинкса начальнику секретной разведывательной службы М. Каммингтону от 4 мая 1922 года.

Дорогой сэр! Спешу уведомить Вас, что операция "Маргарита" успешно завершена. Вчера 3 мая, майор Штовес бывший сотрудник бюро полковника Николаи, согласно ранее достигнутой договоренности передал нашему агенту часть архива германской военной разведки. Подлинность этих документов была подтверждена нашими экспертами специально доставленных в Берлин из Лондона. По сути своей, это копии части картотеки немецких агентов в России, которые майор Штовес сделал по собственной инициативе за два месяца до капитуляции рейха. После окончания войны, Штовес хранил эти бумаги у себя, в ожидании того момента, когда они станут представлять интерес для определенного круга лиц. 21 марта этого года, майор вышел на нашего посольского пресс-атташе с предложением приобретения своих бумаг.

Учитывая тот факт, что все архивы бюро полковника Николаи были конфискованы русскими сразу после капитуляции и вывезены в Москву, мне представляется, что это приобретение является большой удачей для нас. Общая сумма покупки составляет 10 тысяч фунтов стерлингов и согласно требованию канцелярии казначейства, была проведена через секретный фонд Его Королевского Величества.

Подполковник Хинкс.

Из специального оклада адмирала Е.А. Беренса президенту России Алексееву М.В. от 12 мая 1922 года.

Отвечая на Ваш запрос о возможной усиления Приморской армии силами флота на случай возникновения локального конфликта на российско-китайской границе в районе северной Маньчжурии, могу сказать следующее. Самой действенной мерой по усилению наших войск находящимися в Хабаровске, Благовещенске, а так же Заамурского отряда в Харбине, является срочное воссоздание Амурской речной флотилии, как полноценного боевого соединения. В настоящий момент в строю находятся три канонерки постройки конца 19 века и две плавбатареи. Все остальные корабли, включая дизельные мониторы "Шквал" либо проходят длительный ремонт, либо находятся в консервации. Согласно заключению академика Крылова, мониторы этого типа без особого ущерба для конструкции, могут быть перевооружены восьмидюймовыми орудиями или оснащены дополнительными шестидюймовыми орудиями.

Так же для усиления сил Амурской флотилии, считаю необходимым переброску двух эскадрилий гидросамолетов и четырех быстроходных немецких катеров, захваченных нашими войсками в Гамбурге. Все это, за короткий срок может быть переброшено на Дальний Восток по железной дороге в разобранном виде.

В качестве дополнительной меры на случай перерастания конфликта в войну, возможно направление в Хабаровск и Благовещенск орудий с трофейных линкоров "Заксен" и "Вюртемберг", продаваемых Аргентине. Ими можно оснастить береговые батареи, что будет серьезным сдерживающим фактором для маршала Чжан Цзолиня.

Адмирал Беренс.

Секретная телеграмма председателя ОГПУ Дзержинского начальнику русской резидентуры в Париже генерал-майору Игнатьеву от 6 мая 1922 года.

Прошу оказать всестороннее содействие в исполнении задания нашему специальному представителю господину Блумбергу выехавшего в Париж 5 мая этого года. Согласно личному распоряжению президента Алексеева, ему предстоит узнать о тайных счетах во французских банках наших высокопоставленных госчиновников. Зная, что вы имеете хорошую агентуру в банковской сфере, как в самой Франции, так и в ряде банков Швейцарии, очень надеюсь, что в скором времени смогу полностью удовлетворить интерес господина президента. Список интересующих нас лиц находиться у господина Блумберга.

Председатель ОГПУ Дзержинский.

Из докладной записки в личную канцелярию президента России от специального торгового агента Мартиросяна по поводу закупки вооружения во Франции от 2 июня 1922 года.

За всё время ведения переговоров с представителями фирмы "Рено", французская сторона проявляла полное внимание и понимание ко всем нашим пожеланиям, связанных с демонстрацией различных образцов своей продукции. Наша делегация была не только допущена на военные заводы связанных с производством танков идущих на вооружение французской армии, но даже была приглашена на танкодром, где смогла наблюдать за полевыми испытаниями этих боевых машин.

После всестороннего обсуждения и изучения технической документации, предложенных нам образцов танков, члены комиссии единогласно пришли к мнению о приобретении в качестве опытного образца, партии танков "Рено М18". Общий вес танка составляет 6,7 тонн, вооружен пушкой — 37 мм или пулеметом. Толщина брони корпуса -16 мм, скорость 7,8 км/час. С помощью направляющего колеса большого диаметра, танк может преодолевать вертикальные препятствия и выбираться из воронок. Благодаря низкому удельному давлению на грунт, танк может одолевать подъемы до 45 градусов и рвы шириной 1,9 метров.

По общему мнению, этот образец танка представляет собой простую, надежную и дешевую машину, в отличие от всех остальных образцов танков, как французского, так и британского производства.

Пользуясь предоставленным вами правом свободной закупки любых военных образцов, а так же учитывая, что на данный момент у нас нет танков такого типа как "Рено", комиссия подписала акт на закупку партии в количестве 10 машин.

Согласно уверению французской стороны, все закупленные машины будут отправлены нам в течение месяца, морским путем на пароходе "Иван Чернов".

Мартиросян.

Из секретного доклада в личную канцелярию президента России от специального посланника президента полковника Фролова, о тайных переговорах с представителями рейхсвера от 6 июня 1922 года.

После долгих переговоров с германской стороной была подписана договоренность о передаче российской стороне для проведения испытательных работ образца немецкого танка LKXI. Это секретный образец танка был изготовленный в конце 1918 года, но не успел пройти полевые испытания. После подписания мирного договора, запрещающего германской стороне производить и испытывать танки любого вида и типа, танк LKXI находился в разобранном виде на территории военной базы "Рамсдорф" под Цоссеном.

Общие характеристики танка: общий вес — 8,75 тонн, вооружение 1 -57 мм пушка и один пулемет. Экипаж танка — 4 человека, толщина брони корпуса -14 мм, скорость— 13 км/час.

Согласно достигнутому соглашению, вместе с танком в России пребудет специальная военная комиссия в составе 12 человек, со всей технической документацией. С целью сохранения секретности, все прибывшие будут значиться как специалисты по сельхозмашинам. Местом проведения испытаний германского танка выбран город Казань.

Полковник Фролов.

Из докладной записки в личную канцелярию президента России об экономическом положении Германии, от посланника Фонвизина Г.А. от 14 июня 1922 года.

За последнее время со стороны Англии проводиться огромное давление, как на германское правительство, так и на представителей деловых и финансовых кругов, с целью прекращения сотрудничества с Россией в техническом и финансовом вопросе.

Так в конце мая этого года, представитель британского кабинета в Берлине господин Фукс объявил, что Великобритания готова в одностороннем порядке уменьшить ежемесячную сумму выплат военной контрибуции со стороны Германии. Так же, британский представитель пообещал оказать воздействие на Францию с целью занятия аналогичной позиции по поводу выплаты контрибуции. Кроме этого господин Фукс выразил готовность предоставить финансовый займ Берлину в размере 10 миллионов марок, с выделением первичного взноса в 3 миллиона, до конца этого года.

Со стороны частных британских деловых кругов, поступают постоянные предложения немецким промышленникам и финансистам, о свертывании деловых отношений с Россией, прекращения технического сотрудничества и полной переориентировки германского рынка на интересы Запада. Под этим нажимом ряд германских фирм, объявили о замораживании части наших заказов, что является прямым нарушение прежних договоренностей 1919 года.

Из всех крупных представителей немецкой экономики только фирма Круппа не подалась нажиму британцев, продолжая выполнять ранее подписанные договоренности, а так же "Блом унд Фосс", чьи специалисты проводят достройку трофейных подводных лодок.

Посланник Фонвизин.

Из указа президента России Алексеева М.В. от 27 мая 1922 года.

В связи с принятием решения на заседании совета Лиги наций о присвоении городу Измиру (Смирна) статуса "вольного города" под юрисдикцией Лиги наций, назначить чрезвычайным и полномочным посланником от Российской Республики в город Измир (Смирна) государственного советника 2 класса Перепелкина Евгения Григорьевича.

Президент России Алексеев.

Глава IV. Жаркое лето 1922 года /продолжение/.

Второй советник британского посольства в Пекине, являвшийся куратором секретной службы Его Величества, мистер Грегори Вудроу с непроницаемым лицом слушал доклад майора Сноу о действиях русских войск в Синьцзяне. Ввод Россией военных соединений на территорию соседнего государства британцы немедленно квалифицировали как нарушение недавно подписанных соглашений о неприкосновенность китайских границ и развернули бурную полемику в Лиге наций. Рьяно беспокоясь о целостности Китая, англичане полностью игнорировали причины побудившие Россию сделать этот шаг, называя их чересчур преувеличенными.

Наблюдая за развитием второго русско-китайского приграничного конфликта, мистер Вудроу хорошо помнил, какой отрицательный резонанс на берегах Темзы получило известие об обретении независимости Монголии, благодаря походу барона Унгера. Главный герой дня, временный глава британской миссии в революционном Китае мистер Перкенс, вместо похвал и одобрений по поводу удачной ликвидации русского генерала, был направлен в Буэнос-Айрес, где и прибывает поныне в ранге помощника военного атташе. И поэтому, не желая повторить опальную судьбу Перкенса, Вудроу стремился, постоянно держать руку на пульсе событий в Синьцзяне.

Хэнк Сноу, собеседник Вудроу, переведенный в Пекин четыре месяца назад по протекции старого школьного товарища господина второго советника, был энергичным и думающим молодым человеком, прошедший хорошую дипломатическую школу в Индии. С начала вторжения русских, он быстро наладил разведывательную работу в Синьцзяне и раз в три дня докладывал мистеру Вудроу всю последнюю информацию о положении дел в этой провинции.

— Русские продолжают строго придерживаться ранее взятых на себя обязательств, сэр. Заняв приграничную территорию, именуемую уйгурами как Семиградье, они не предпринимают никаких попыток продвижения в глубь Синьцзяна по направлению к Урумчи. Нигде не запрещена деятельность китайской администрации генерала Цзынь Шужэня. Русские только поставили под свой контроль сбор налогов с местного населения, которые, по словам командующего особой бригады генерала Анненкова пойдут на содержание его солдат.

Борясь с местными бандами, русские одновременно вынуждены всячески сдерживать сепаратистские порывы главного синьцзянского бунтовщика Якуб-хана, требующего от генерала Анненкова скорейшего провозглашения независимости Восточного Туркестана. Уйгурский лидер очень недоволен нерешительностью русского командующего в этом вопросе и сильно обижается на него. Выступая перед уйгурами, он упрекает русских уже однажды отдавших уйгуров под власть Китая и открыто говорит, что не позволит этому повториться — говорил Сноу, бегло заглядывая в свой раскрытый блокнот.

— Что же, действия Якуб-хана нам очень на руку, поскольку лишает русских устойчивого влияния среди уйгуров и одновременно раскачивает лодку в столь сложной обстановке. Нам следует всячески подогревать националистические чувства среди уйгурской верхушки и тем самым, серьезно осложнить деятельность генерала Анненкова. Чем труднее русским будет сохранять внутренний порядок в Восточном Туркестане, тем будет лучше для нас. Вместо одного своего врага в виде бандитских шаек, они будут еще бороться с уйгурским национализмом, а это гораздо труднее, чем просто стрелять из винтовок и рубить шашкой — нравоучительно произнес Вудроу.

— Не вызовут ли наши действия в отношении уйгуров протест со стороны китайцев. Ведь рано или поздно им станет известно о наших действиях — осторожно спросил помощник.

— Ерунда, Хэнк. В Китае сейчас нет сильной руки, которой следует опасаться. Его целостность существует только благодаря конкуренции между великими державами и не более того. Вашингтонский договор по Китаю, это только бумажка, с помощью которой мы сумели оградить чересчур сильный аппетит японского микадо. Как они не упирались, а под совместным нажимом им все же пришлось отдать Циндао, Шаньдунь и ограничиться Квантуном. Если бы они сговорились с русскими, нам пришлось бы гораздо труднее но, слава Богу, между ними Цусима и Мукден, а это не скоро забудется. По крайней мере, ближайшие десять-пятнадцать лет.

— Но... — попытался сказать своё слово Сноу, но сэр Вудроу энергичным взмахом дымящейся сигары заставил замолчать молодого человека.

— Даже если генерал Цзынь узнает о нашей деятельности, то он, несомненно, будет молчать. По сути дела мы только играем ему на руку. Взбудоражив уйгуров, мы заставим русских покинуть Туркестан, после чего закроем глаза, как китайские войска вырежут всех мятежников на вполне законных основаниях военного времени. Это действие по наведению порядка, будет большим плюсом для генерала Цзынь при любой из военной клики, которая будет править Пекином. Ведь уничтожив уйгуров, они освобождают земли для китайских переселенцев. А это очень серьезный аргумент в нынешней политике.

— Вы как всегда правы сэр — быстро сказал Сноу, чем заслужил милостивый кивок второго советника.

— Мне приятно иметь дело с вами молодой человек, так как вы налету схватываете мои мысли. Что нам известно о генерале Анненкове и его окружении?

— Сам генерал Анненков боевой офицер. В 1915 году сумел вывести из немецкого окружения остатки 4 Сибирского казачьего полка. В дальнейшем вел активную партизанскую борьбу в немецком тылу, за что был награжден георгиевским и анненским крестом, а так же георгиевским оружием, орденом Почетного легиона и нашей медалью "За храбрость". Войну Борис Владимирович, закончил в звание полковника и нынешний чин генерал-майора, скорей всего получил благодаря протекции на верхах. Так думают наши эксперты в Лондоне, и я склонен согласиться с их мнением.

— Я тоже так думаю, дальше.

— Его начальник штаба полковник Барабанов хорошо известен нашим военным. Это чисто штабной работник, не сделавший на войне большой карьеры, хотя получил несколько боевых наград; кресты Владимира, Анны и Станислава. Все знающие его люди характеризуют его как педанта и прекрасного исполнителя чужих приказов, при этом полностью лишен амбиций — Сноу быстро перелистнул лист блокнота и невозмутимо продолжил.

— Сразу видно, сэр, что русские в спешке готовили офицерский корпус особой бригады, поскольку среди них есть одна знаменательная личность. Это капитан Тухачевский Михаил Николаевич. В начале войны успешно воевал против австрийцев, но в феврале 1915 попал в немецкий плен, в котором находился до средины 17 года, предприняв несколько неудачных побегов. Последний раз бежал из крепости Ингольштадт — сказал Сноу, сделав многозначительную паузу.

— Это интересно — молвил мистер Вудроу, имевший определенное представление об условиях содержания пленных офицеров в казематах Ингольштадта.

— Вам будет еще интереснее сэр, если вы узнаете, что перед столь удачным побегом, господин Тухачевский дал согласие в сотрудничестве с германской разведкой. Бумага о его согласии, по счастливой случайности оказалась в той части немецкого архива, что сумели достать наши коллеги в Германии.

— Продолжайте Хэнк, мне и в правду интересно.

— Возможно, это был хитрый ход со стороны господина Тухачевского. Оказавшись в Швейцарии, а затем во Франции он вступил в Русский легион и сделал там хорошую карьеру, дослужившись до чина штабс-капитана и получив медаль "Почета" для иностранного легиона. Был ранен в июле 1918 года и больше участие в боевых действиях не принимал, числясь, в штабе полковника Оболмасова, с которым знаком по Александровскому военному училищу. Вышел в отставку в 1919 году и вернулся в строй в 1922, получив при этом чин капитана.

Согласно немецким документам, господин Тухачевский очень амбициозен и самолюбив. Ради продвижения по службе готов на любой поступок и действие. Эти данные полностью совпадают с данными, полученными из нашего посольства в Москве и агентурными донесениям из Кульджи. Господин Тухачевский с радостью согласился на участие в этом походе, хотя многие офицеры запаса отказались. В офицерском кругу он часто критикует действия своих прямых начальников, которые, по его мнению, не столь эффективно руководят действиями бригады, и каждый успех в борьбе с местными бандами приписывает себе.

— Браво Сноу, это очень хороший материал для вербовки. Как у него с женским полом? Насколько я знаю, таким люди просто необходимо присутствие рядом с ним красивых и эффектных женщин.

— Вы совершенно правы, сэр. Тухачевский женат, у него так же была любовница, которая застрелилась при весьма туманных обстоятельствах. В Кульдже он завел небольшой роман с местной кокоткой Сьюзи, нашим давним информатором. Думаю, через неё нам следует познакомить господина капитана с одним из наших агентов, с последующей вербовкой.

— Кого предлагаете послать?

— Может быть Джафара? Он уже имеет богатый опыт по вербовке агентов. Кроме этого он свободно говорит по-русски, хотя по немецким бумагам, Тухачевский хорошо говорит по-немецки и по-французски.

— Джафара? Хороший выбор. Пришлите его ко мне завтра к трем часам дня и будьте сами.

— Слушаюсь сэр.

— А каковы наши успехи в Кашгарии?

— Увы, сэр. Похвастаться нечем. Подпоручик Рокоссовский оказался типичным русским фанатиком, несмотря на своё польское происхождение. Он немедленно арестовал нашего агента Файзулло, когда тот пытался повести вербовку и передал его в руки господина Максимова. К счастью во время допроса Файзулло пытался бежать, и был убит казаками.

— Это точные сведения?

— Согласно донесениям наших осведомителей, об этом, уже на другой день после ареста Файзулло говорил весь базар Кашгара.

— Возможно, Файзулло допустил какой-то просчет или поторопился начать вербовку подпоручика. Эти азиаты вечно торопятся, стремясь доказать свою полезность британской короне — недовольно проговорил Вудроу, который сам настоял на вербовке Рокоссовского.

— Возможно сэр — быстро согласился Сноу, моментально почувствовав, откуда дует ветер — но возможно мы просто переоценили в наших расчетах польскую кровь подпоручика.

— Скорее всего. Вам так и не удалось установить кто, это такой подполковник Максимов?

— Увы. У русских это очень распространенная фамилия, как и звание подполковник. Наши эксперты в Лондоне не исключают, что это псевдоним, хотя с точностью ручаться не возможно. Собранный нами словесный портрет, не помог в идентификации этого человека. У него типично русское лицо и нет особых примет. Известно так же, что он никогда ране не служил в Средней Азии и направлен в Семиречье по линии Главного военного управления. Это впрочем, очень спорные сведения, поскольку получены через двойного агента в Москве и не исключено, что они нам любезно подставлены русской стороной.

Вудроу недовольно скривил лицо и энергично затушил свою сигару в массивной пепельнице.

— Не люблю темных лошадок, а господин Максимов явно из этого табуна. И только не говорите Сноу, что вам это нравится, и невидимая схватка с врагом будоражит вашу кровь. Поверьте мне, это у вас от молодости и от того, что вы еще не получали хорошего нагоняя от начальства. Но не печальтесь, со временем это пройдет — сварливо пообещал Вудроу, который вот-вот должен был отпраздновать пятидесятилетие. Молодой человек молча проглотил незаслуженный "гаф" и с истинно британской выдержкой продолжил доклад.

— После ликвидации отряда Артабека, в Кашгарии уже не осталось крупных бандитских соединений, способных доставить русским серьезных проблем. Так что возможно в скором времени русские смогут перекинуть часть своих сил в Джунгарию — предположил Сноу, но начальник не согласился с его мнением.

— Вряд ли. У русских довольно ограниченное число солдат в Кашгарии, и если они снимут хотя бы треть, они не смогут полностью контролировать ни Кашгар, ни Яркенд. Создавая особую бригаду, они основательно подчистили Семиреченское казачество, а сообщений о переброске соединений Уральского или Сибирского казачества у нас нет, ровно как нет сообщений о переброске к границе регулярных частей. Наши агенты в России внимательно следят за всеми железнодорожными перевозками в этом направлении.

Кроме этого, капитан Кениг по-прежнему находиться в госпитале Верного, продолжая полностью связывать руки подполковника Максимова своей болезнью. При всех способностях подпоручика Рокоссовского, согласно традициям русской армии, на него никогда не возложат командование кашгарской группировкой. Слава богу, нам хоть в этом повезло, и господин темная лошадка, от которого я опасаюсь определенных неприятностей, не сможет помешать нашим действиям в Кульдже — нравоучительно выдал своё резюме Вудроу.

— Да, сэр — согласился молодой человек, хотя в душе имел несколько иное мнение. Его энергичная душа видела все происходящее несколько в ином ключе, но господин второй советник желал понимать только свою точку зрения.

— Значит, завтра милый Сноу, я жду вас с Джафаром в три часа. А теперь извините, меня ждет посол.

Вместе с британскими разведчиками, не менее активную деятельность в раздираемом гражданской войной Китае, вела и японская разведка Квантунской армии, возглавляемая в течение нескольких лет, умным и дальновидным полковником Доихарой. Получив из рук молодого микадо орден Хризантемы за успешную операцию по освобождению из рук революционеров последнего китайского императора Пу И, он так же стал обладать правом прямого обращения к императору, что особо возвысило полковника в армейской среде.

Делая основную ставку на скорое присоединение к Японии вслед за Кореей и Маньчжурии, Доихара сделал местом своим пребывания именно Мукден, а не Пекин, в чем был скрыт тайный смысл его миссии. Считая, что рано или поздно, восточные земли Китая обязательно перейдут под власть Японии, полковник старательно готовил почву для вторжения японской армии и быстрого разгрома врага. Словно паук, он упрямо ткал невидимые нити своего влияния, плотным коконом опоясывая свою жертву.

Был уже поздний июньский вечер, когда полковник с почтением скользнул в широко распахнутые двери кабинета принца Коноэ, пригласившего Доихару в свою мукденскую резиденцию для доверительной беседы.

Принц недавно прибыл из Токио, где уже завершились празднества по поводу рождения в семье молодого императора принцессы Тэру. Все японцы надеялись, что императрица Нагако подарит стране наследника престола, но судьба судили иначе.

Молодой и энергичный член императорской фамилии, тридцати летний Коноэ Фумимаро был ярым сторонником правого крыла японского общества, усиленно подталкивающего императора Хирохито к новому расширению границ великой Японии. Получивший блестящее воинское образование император и сам был не прочь вписать своё имя в анналы родной истории, но все упиралось в экономику страны. Она только-только стала поднимать голову от того тяжелого бремени долгов имевшихся у страны со времен русско-японской войны 1904 года. Сторонники мирного развития страны во главе с Цуёси, стремились всячески ограничить аппетиты армейской верхушки, которые только и жили былыми лаврами Мукдена и Цусимы.

Именно под давлением Цуёси и его сторонников, Япония была вынуждена отказаться от своих недавних приобретений в Китае, что вызвало глухой гнев со стороны генералов и адмиралов. Они бы долго и упорно сопротивлялись возвращению китайцам Циндао и Шаньдуня, но против них сыграл фактор, которым они постоянно подчеркивали; минимальные жертвы при захвате этих территорий. Попытайся Цуёси согласиться с возвращением Пекину Квантуна, на чем настаивали англичане и американцы, и он был бы сметен гневной толпой вышедших на улицы японцев, которые потеряли многих родных и близких в той войне.

Отдавать то, что ты уже считал своим всегда больно и неприятно но, поступившись малой частью своих трофеев, японцы полностью сохранили за собой все остальное; тихоокеанские острова и часть Новой Гвинеи. Кроме этого, японцам удалось сохранить в неприкосновенности свои линкоры и добиться тоннажной квоты, которая была равна квоте США. Удачно избежав потерь на море, Япония была единственным в мире государством, чей флот мало, чем уступал по своей мощи американцам.

Обе державы принялись энергично осваивать южные просторы Тихого океана, разворачивая на малых островах военные базы, боевые стоянки кораблей, при этом ревностно следя за действиями противоположной стороны. После окончания войны, в этом регионе было только две силы, два молодых хищника, которые только приглядывались и примерялись друг к другу, прежде чем сойтись в жестокой схватке за обладание первенства над этим стратегическим районом мира.

После обмена церемониальными приветствиями, оба собеседника уселись за низкий столик, где перед каждым из них стояла маленькая чашечка сакэ. Принц был ярым поборником японской культуры и обычаев, что вызывало у Доихары теплые чувства. Слишком много в последнее время в империи появилось почитателей Европы и Америки, которые без особых колебаний принимали чужую культуру и обычаи ради получения доходов в торговле.

Отправляясь в Мукден, а не в Далянь, главный центр Квантуна, принц Коноэ лишний раз подчеркивал, что южная Маньчжурия находиться в сфере японских интересов, и подпись под Вашингтонским договором есть только тактическая уловка, при полном сохранении прежнего стратегического направления. В Мукдене располагалось два батальона японских войск для охраны многочисленных японских миссий находившихся в столице маньчжурских императоров.

Кроме этого, вдоль всей ветки Южно-Китайской железной дороги, имелись многочисленные сторожевые посты, общая численность которых равнялась одному полку, укомплектованному по нормам военного времени.

— Как вы в целом оцениваете здешнюю обстановку, уважаемый Доихара? — спросил принц невысокого человека, от успешных действий которого очень много зависело в судьбе империи.

— Маршал Чжан Цзолинь крепко держит верховную власть в Маньчжурии, опираясь твердой рукой на свою многотысячную армию. Именно с её помощью он успешно подавил выступления крестьян в Гирине и уничтожил многие банды хунхузов, расплодившихся в огромном количестве благодаря войне.

Чжан Цзолинь недовольно воспринял смену власти в Пекине, но каких либо действий против маршала Пэйфу не предпринял, и по нашим данным не планирует. На сегодня, силы Чжилийской клики заметно превосходят армию и маршалу, более пристало думать о защите своих владений, а не об их расширениях. При этих обстоятельствах, маршал Чжан Цзолинь, делает хорошую мину при плохой игре. Проводя один военный смотр за другим, он демонстрирует всем мощь своей армии и свою решимость отразить любую агрессию против Маньчжурии. Согласно сведениям, поступающим из Пекина, господин Пэйфу больше всего озабочен проблемой с Сун Ятсеном, чем нашим маршалом Чжаном.

— Но насколько я знаю, Сун Ятсен серьезно болен и большую часть времени проводит под присмотром врачей — удивился Коноэ.

— Простите принц, я не точно выразился. Конечно дорогой Сун, уже не играет активной роли во внутренних делах Китая, но у него есть очень энергичный приемник. Я имею в виду Чан Кайши. Он уже показал себя человеком дела захватом власти в Гуанчжоу. К нему проявили внимание русские, с посланником которых у него была отмечена тайная встреча.

— Да, нашему северному соседу, так же хочется ухватить свой кусок китайского пирога. Как вы расцениваете ввод русских войск в Синьцзян? Насколько серьезно это может повлиять на положение сил в Китае?

— Ввод русских казаков, а именно они составляют главную силу русских войск, доставляет больше хлопот нашим британским друзьям, чем нам — сдержанно улыбнулся Доихара. — русские не продвинулись дальше заявленной ими черты, не поддерживают уйгурских националистов и занимаются только истреблением бандитов.

— А не усматриваете ли вы в этих действиях новой авантюры, подобно походу Унгерна? — спросил принц, чуть прикоснувшись к чашечке с сакэ.

— Нет, господин. Генерал Анненков обычный добросовестный служака, амбиции которого не простираются дальше своей военной карьеры, в отличие от планов мирового господства покойного барона. Он не сплачивает вокруг себя уйгуров для похода на Пекин, с целью захвата верховной власти. Все те сведения, которыми я располагаю, однозначно говорят против вашего предположения принц.

— Я тоже так считаю, дорогой Доихара, но был обязан спросить, поскольку в Токио возникли некоторые опасения. Однако ваше уверение позволит мне полностью развеять страхи некоторых членов правительственного кабинета.

— Почту за великую честь, если мой скромный труд хоть чем-то поможет такому человеку как вы Ваше Высочество — поспешил заверить хозяина полковник и тот снисходительно кивнул головой. Церемониал был соблюден, и можно было продолжить беседу.

— Пока наша армия и флот не вполне готовы, к тому, чтобы сделать Маньчжурию, если не частью нашей империи, то хотя бы дружественной стороной. Слишком много сил и средств отнимает у нас южное направление, где активно начинают гнездиться американцы. Поэтому здесь в Китае, мы вынуждены довольствоваться ролью стороннего наблюдателя и здесь, как никогда важна ваша тайная работа полковник. Как чувствует себя господин Пу И? Надеюсь находясь в Даляне он не испытывает особых нужд? Ведь он все-таки император, и занимает важное место в наших китайских планах.

— Господин император находиться полностью на нашем обеспечении и с момента переезда в Далянь из Циндао, решительно ни в чем не знает отказа — спешно заверил принца Доихара.

— Надеюсь, его правильно наставляют, что только с нашей помощью он сможет вернуть себе утраченный трон?

— Не сомневайтесь принц, все идет, так как должно было идти. Господин Пу находится под надежным присмотром, можете мне поверить — заверил полковник.

— Что же охотно верю и этому. Когда дело в ваших руках я спокоен дорогой Доихара — произнес принц и его собеседник в знак почтения склонил свою голову перед членом императорской фамилии.

— Ваши слова об активности русских в отношении Чан Кайши, меня заинтересовали. Не имея возможности договориться с чжилийцами, с которыми активно работают британцы, они пытаются сделать ставку на Гоминьдан. Что, по-вашему, они могут предложить китайцам в настоящее время? Военную помощь, своё политическое влияние, деньги? Ваше мнение.

— Только деньги и в крайнем случаи военных советников. Оказание более широкой военной помощи, я полностью исключаю — быстро ответил полковник и, заметив требовательный взгляд принца, поспешил пояснить свои слова.

— Гоминьдан базируется на самом юге страны и поставка им любого вида вооружения дело весьма и весьма хлопотное и затруднительное. Любой транспорт с оружием, отправленный русскими из Владивостока может быть легко перехвачен и остановлен кораблями императорского флота, как в Цусимском проливе, так и в проливе Лаперуза. Кроме этого, на сегодняшний момент, при всех своих успехах Чан Кайши это не тот лидер, что сможет одолеть чжилийскую клику. Пока в его распоряжении нет хорошо обученных и хорошо вооруженных солдат и поэтому гораздо проще оказывать тайную помощь деньгами и советниками — сказал Доихара но, видя некоторую тень сомнения на лице принца Коноэ, быстро добавил. — Все тайные операции Ваше Высочество, в принципе всегда проходя по одним и тем же схемам, с небольшим отклонением с учетом местной специфики. За четыре тысячи лет, человечество не придумало ничего нового в стратегии и тактике тайных войн, проводя только небольшую модернизацию средств.

Принц с пониманием кивнул головой и, допив сакэ, с достоинством произнес:

— Я очень рад, что партия войны имеет в числе своих сторонников такого умного и проницательного человека как вы полковник Доихара. То, что вы сейчас узнаете, является важной государственной тайной и ваша сопричастность к ней, наглядно демонстрирует ту высокую степень доверия, которую я вам оказываю.

Среди тайного совета идут постоянные дебаты, куда направить остриё нашего следующего удара на север против России или на юг против Англии, Франции и Голландии. Очень многие авторитетные имена стоят за юг, где большие запасы нефти, угля и прочего стратегического сырья, необходимого для успешного существования нашей армии и флота.

Это очень заманчивое направление, но на мой личный взгляд северный вариант, так же имеет свои плюсы. Северный Сахалин, Камчатка и Приморский край это неплохой приз для нашей страны. Учитывая, что у русских по-прежнему нет сильного флота во Владивостоке, малое количество регулярных войск, а также невысокая заселенность этих мест, можно рассчитывать на повторение успехов Мукдена и Порт-Артура. Мне интересно знать, к какому варианту склоняетесь вы, столь хорошо информированный в тайных делах человек.

— Без всякого сомнения, я, так же как и вы, принц стою за северный вариант, поскольку полностью разделяю все перечисленные вами доводы. Двигаясь на юг, мы встретим единое сопротивление европейцев, к которым немедленно присоединяться и американцы, сражаться против которых мы пока ещё не можем. Гораздо более выгодным объектом для нападения для нас является Россия; наша армия уже одерживала блистательные победы над этим северным колосом, и я уверен, одержит и вновь, несмотря на то, что Россия входит в число стран победителей последней войне.

Согласно тем сведениям, что поступают в моё ведомство, она переживает довольно серьезный внутренний кризис. Среди русского народа нет твердого единства, что предоставляет хорошие шансы для любого противника, решившего напасть на эту страну. Но перед тем как начать войну с северным соседом нам в первую очередь предстоит занять всю Маньчжурию, полностью вытеснив русских из Харбина и со всей линии КВЖД.

Доихара быстрым движением повернул небольшой глобус стоявший рядом со столиком и указал пальцем на район Приморья.

— На мой скромный взгляд, начинать военные действия на Владивосток, со стороны узкой полоски корейской границы или высаживать морской десант, это, значит, дать противнику большую фору. Имея в качестве основной базы Маньчжурию, с её богатыми запасами природных ископаемых, мы смогли бы свободно нанести мощный удар по русскому Приморью в самое его основание, направляя движение наших армий к устью Амура. Это сразу обесценивает все береговые укрепления под Владивостоком, на которые русские потратили столько сил и средств, и одновременно надежно изолировало всю территорию Приморья от остальной части России. Оказавшись в плотном кольце блокады, Приморье падет к нашим ногам без особых затрат и потерь с нашей стороны.

Кроме этого, для недопущения прорыва блокады, из Маньчжурии следует одновременно наносить удары по Забайкалью и Приамурью что, в конечном счете, приведет к неизбежному краху всего русского присутствия на Дальнем Востоке. Возможно, сразу добиться успеха не удастся, но полное вытеснение русских из этого района дело времени.

— Хорошие слова Доихара, но боюсь, они не в полной мере убедят сторонников южного направления — с сожалением констатировал Коноэ.

— Это не совсем так. Из Маньчжурии, можно наносить удар не только на север, но и в направления Монголии, Пекина, и так же центральных районов Китая. Это главный плацдарм для продвижения на юг наших войск и с этим вынужден считаться каждый здравомыслящий человек. Так, что я думаю, что занятие Маньчжурии выгодно всем, как северянам, так и южанам.

— В ваших словах есть большое зерно истины Доихара, с помощью, которой я попытаюсь добиться временного согласия в наших рядах. Благодарю за доставленное мне удовольствие от общения с вами.

Оба собеседника раскланялись, и почтительно пятясь задом, Доихара покинул кабинет монаршей особы. Каждый из них остался доволен встречей, однако больше всех, был рад этому генерал Хата, с которым Доихара встретился на конспиративной квартире два часа спустя.

— Надеюсь Кэндзи вы все, верно, рассказали высокому гостю из того, что я вас просил? — спросил генерал, едва только за разведчиком закрылась комнатная дверь.

— Не беспокойтесь, ваше превосходительство. Мною было сказано все слово в слово, о чем мы с вами беседовали два дня назад. По сути дела мне особенно ничего и не пришлось делать. Принц сам стоит за северный вариант войны, и моя скромная роль сводилась только к подтверждению того, что он хотел услышать.

— Не скромничайте полковник, сводя себя на столь низкую ступень нашего общего дела. Одно дело быть просто говорящей головой и совершенно иное дело в убеждении собеседника в правоте его мыслей. Значит, план, разработанный мои штабом, имеет больше шансов на реализацию, чем планы генерала Накамуры?

— Вне всякого сомнения, ваше превосходительство. Я смог убедить принца, что захват Маньчжурии, первый этап наших планов по вторжению в Россию, будет одинаково выгоден для всех партий и течений императорского двора.

— Я рад, что не ошибся, решив доверить судьбу наших планов в ваши руки, Доихара. Завтра принц проведет инспекционный смотр наших сил в Мукдене, затем отбудет в Далянь принять парад войск гарнизона, а потом морем вернется в Токио. После его возвращения, тайный совет наверняка примет решение в нашу пользу — убежденно проговорил Хата.

Хитрый Доихара немедленно поспешил согласиться с ним, хотя в глубине души он не совсем был согласен со своим начальником. Будучи хорошо информированным человеком, не только в военной сфере, но и в экономических вопросах, полковник предполагал что, несмотря на то влияние, которое принц Коноэ мог оказывать на молодого императора, скорой войны не будет. Слишком сильно было в правительственных кругах лобби господина Цуёси, который твердо стоял за мирное развитие Японии.

Прагматик до мозга костей, Цуёси считал, что стремление к расширению своих территориальных границ, очень пагубно для страны восходящего солнца. Отнюдь не обремененный идеями миротворчества, господин Цуёси утверждал о необходимости в первую очередь переварить ту, огромную добычу в виде Квантуна, Кореи и Сахалина, которая досталась Японии в 1905 году. И только потом, используя богатый потенциал захваченных территорий двигаться вперед.

Подобные идеи очень раздражали японский генералитет, у которого очень кружилась голова от успехов последних десяти лет. У генералов и адмиралов просто чесались руки, совершить новые подвиги во имя микадо и японского народа, опираясь на штыки армии и пушки флота. Но к огромному их разочарованию балом правили промышленники и банкиры, дававшие деньги на реализацию пышных планов, хранящихся в недрах секретных сейфов военного министерства.

Тщательно скрытые от посторонних глаз, они содержали в себе большое количество информации на военных и гражданских лиц многих стран, которые были обозначены как потенциальные враги трона микадо. Одним из таких лиц являлся командующий особой бригадой, генерал-майор Анненков, чей штаб располагался в старой цитадели города Кульджа.

Построенная из кирпича сырца в средине прошлого века, крепость не утратила свои оборонительные функции, верой и правдой служа новому обитателю своих стен. Не лишенный чувства ко всему прекрасному и изящному, Борис Владимирович, приказал полностью заменить интерьер четырех комнат второго этажа бывшей ханской резиденции, в которых он решил квартироваться. Узнав об этом генеральском желании, купечество Кульджи, в миг натащило в крепость, различные предметы домашнего обихода, начиная от стульев и кресел и кончая широкими кроватями и диванами. Благодаря этому, господин Анненков чувствовал себя вполне комфортно.

Этажом ниже расположился начальник штаба полковник Барабанов Василий Федорович, чьи аппетиты ограничились двумя комнатами со вполне спартанским интерьером, что с самого начала пребывания русских в крепости породило некоторое напряжение в отношениях командующего и начштабом.

Несмотря на некоторую сухость в отношении с подчиненными, полковник Барабанов всегда требовал от них не бездумного исполнения полученного приказа, а его осмысления и в случаи необходимости проявить собственную инициативу. Нижестоящим офицерам часто приходилось выслушивать упреки от начальника штаба и больше всех их приходилось на долю капитана Тухачевского, которого казаки за глаза прозвали "фельдфебелем". Капитан был педантичен и строг как со своими подчиненными, так с местным населением, за что к генералу Анненкову на него часто обращались с жалобами местные уйгуры. Будь Барабанов командиром бригады, возможно Тухачевский был бы отозван на родину, но генерал сам выпускник Александровского военного училища явно благоволил к нему и закрывал на все глаза.

— Война требует точного и четкого исполнения приказа. А здесь война и я не могу приказать своему офицеру воевать в полсилы — говорил Анненков своему начштабу, всякий раз, когда тот говорил об излишней прямолинейности капитана во время выполнения боевого приказа. Тухачевский не стремился завязать дружественных отношений с уйгурами и казахами, всячески показывая, что видит в них если не скрытым пособников бандитов, то явно сочувствующих им элементом. Анненков с глазу на глаз по отечески журил капитана, но при подчиненных ни разу не выказал Тухачевскому своё неодобрение.

Следует заметить, что внутренняя обстановка в Кульдже сильно отличалась от обстановки в Кашгаре, где подполковник Максимов демонстрируя дружеское расположение к местным жителям, требовал того же и от своих подчиненных. Кроме этого, с первого дня прибытия в отряд Кенига, Максимов постоянно показывал, что считает всех офицеров и простых казаков, если не ровней себе, то своими боевыми товарищами, что очень льстило станичникам. Подполковник почти всех знал по именам, и очень часто просто беседуя с подчиненными, интересуясь их житьём-бытьем, нуждами и заботами. При этом сразу было видно, что делает это он от души, а не ради красного словца.

Холодность и педантичность капитана Тухачевского, впрочем, не мешали ему демонстрировать широту своей души внеслужебное время, при посещении различных увеселительных мест Кульджи, главным из которых ресторан, прозванный русскими офицерами "Этажеркой". Почему он получил столь тривиальное название, никто толком сказать не мог но, попав один раз на уста, оно намертво прилипло к заведению и стало его фирменным названием.

Любовь Тухачевского к "Этажерке" было обусловлено не только, возможностью разнообразить своё казарменное меню блюдами ресторанной кухни и спокойно отдохнуть от трудов ратных в женском обществе. Была ещё одна слабость, ради которой Михаил Николаевич, регулярно посещал ресторан. То была возможность послушать скрипку, к звукам которой он был глубоко не равнодушен с самого детства.

Неизвестно каким образом оказавшийся в Кульдже одесский еврей Фима Кацнельсон, хоть и не был первоклассным музыкантом, но своей игрой на скрипке подобно библейскому Давиду лечил музыкой израненную душу господина капитана.

Ставивший главной целью своей жизни карьеру военного, Тухачевский был сильно раздосадован и разочарован тем, что закончил войну в чине штабс-капитана. Особой душевной раной молодого человека были боевые награды. Успев получить до своего плена Владимира и Анну IV степени с мечами, а так же Станислава III степени с мечами и французский крест за бои во Франции, Михаил Николаевич неизменно указывал в документах, что перед пленом был представлен к ордену Анны II и III степеней. Однако бумаги на его представление к наградам были отставлены в сторону в связи с его пленением, а после и вовсе потерялись в результате революционных волнений. Проверить подлинность этих утверждений было невозможно, поскольку весь архив Семеновского полка была уничтожена в мае 1917 года, революционными солдатскими массами.

Вернувшийся в действующую армию и получив авансом, звание капитана, Тухачевский всеми силами старался выжать из подвернувшейся ему возможности всё по максимуму, видя себя минимум подполковником по возвращению в Россию. Поэтому придирки Барабанова к нему, воспринимал очень остро, с каждым днем все больше и больше сравнивая своего начштаба, с огромным камнем лежавшего неподъемным грузом на его дороге. При этом необходимо отметить, что при всей неприязни к Барабанову, господин капитан никогда не опускался до откровенной грубости или хамства.

Всякий раз, получая разнос от начштаба, Тухачевский оставался выдержанным офицером и все своё отрицательное отношение к собеседнику, старался выказать холодностью или отысканием противоречий в предъявленных ему обвинениях, на что он был большой мастер. Подобно искусному фехтовальщику, находясь в глухой защите во время всего разговора, он делал стремительные и неожиданные выпады против своего собеседника и тут же возвращался в исходное состояние.

Причиной новой размолвки между капитаном и начштабом, стали действия Тухачевского во время ликвидации небольшой банды в пригородах Кульджи. Получив сведения, что в одном из домов пригорода скрывается разбойник Мухаким Али, успевший доставить казакам особой бригады много хлопот, капитан, взяв эскадрон, немедленно прибыл на место.

Как выяснилось потом, сведения о месте пребывания разбойника были верными, но казаки просто перепутали дом, в котором он скрывался и вместо того чтобы окружить один дом, стали окружать другой, подставив ненароком свой тыл. Возможно, все бы и обошлось, но у одного из соратников Мухакима сдали нервы, и он открыл огонь по ничего не подозревавшим казакам.

Уже с первыми выстрелами было убито двое и ранено четверо казаков, включая десятника Пилипенко и подхорунжего Стецюру. Получив выстрелы в спину, и понеся потери, казаки решили, что попали в хорошо организованную засаду и разразились хаотичной стрельбой, в обоих направлениях. Прошло некоторое время, когда месторасположение врага было уточнено, но за это время в противоположном дворе пострадали мирные жители.

Сам Тухачевский все это время находился в стороне, предоставив командиру эскадрона Кондратенко возможность самому командовать боем. Капитан вмешался в командование, только когда банда была плотно изолирована в доме, и встал вопрос о штурме. Не особенно заботясь о последствиях боя, он сначала отдал приказ забросать глиняный дувал, за которым укрылось несколько бандитов, ручными гранатами, а затем приказал поджечь дом с засевшим в нём главарём.

Казаки сделали это не особенно умело, в результате, чего пламя перекинулось на соседний дом. Поднялся крик хозяев этой хибары, которые самоотверженно бросились тушить, не взирая на все происходящее рядом. Видя возникшую неразбериху, Мухаким Али попытался вырваться из кольца блокады, в результате чего вновь пострадали невинные люди, общий счет которых вместе с убитыми и ранеными достиг восемнадцати человек.

Капитана подобный счет против пятерых бандитов убитых вместе с Али, вполне устроил. В рапорте он подробно описал героизм казаков при уничтожении Мухакима, скромно определив потери среди местного населения в "несколько человек".

Правда вылезла наружу уже на следующий день, когда в крепость явилась разгневанная делегация местных жителей, но к этому времени Анненков уже публично похвалил капитана и казаков эскадрона Кондратенко, пообещав представить их к награде, за уничтожение опасного разбойника.

— Господин капитан! Ваш рапорт от вчерашнего дня о ликвидации Мухаким Али не совсем соответствует действительности! — обратился к Тухачевскому Барабанов, едва только офицер прибыл к начштабу по его вызову. — Потери среди мирного населения составляют восемнадцать человек, которые совершенно не подпадают под понятие несколько человек, как вы изволили упомянуть в рапорте. Кроме этого в результате ваших действий нанесен значительный урон частному имуществу граждан. И об этом я узнаю не от вас, а от делегации жителей. Как это прикажите понимать?!

Полковник требовательно наклонил покрасневшее от волнения лицо, уперевшись тяжелым взглядом в собеседника. Тухачевский очень сильно раздражал Барабанова своим "зазнайством гвардейского офицера", так начштаб обозначал для себя поведение капитана. Он уже заранее знал, что вначале тот сдержано, улыбнется, а затем станет отвечать ему, так словно он читает академическую лекцию.

— Смею напомнить вам господин полковник, что здесь идет хоть не совсем полноценная, но всё— таки война. И наша главная цель является уничтожение бандитов, где бы они ни были.

— Спасибо господин капитан за разъяснение мне нашей цели, но я хочу знать, почему вы занизили цифры потерь среди местных жителей!? — прервал плавную речь Тухачевского начштаб, продолжая сверлить взглядом экс-гвардейца.

— Потому, господин полковник, что главной целью нашей операции была поимка знаменитого разбойника. За что я и мои казаки были удостоены благодарности со стороны генерала. Для меня важнее уничтожение бандита, а то, что при этом пострадало мирное население, так это не столь важно. Я повторяю, идет война, и эти люди пострадали не от моей глупой прихоти, а из-за действий бандитов. А оттого, что при этом погибли посторонние люди, Кульджа, по-моему, не сильно пострадала. Каждый день на улицах города гибнет, куда больше людей, вам это хорошо известно. И то, от чего они погибли, от наших пуль, от пуль Мухакима Али или ещё какого-то там Юсуфбека, какая по большому счету разница — спокойно произнес Тухачевский.

— Неужели вы не понимаете, что этим вы только озлобляете уйгуров по отношению к нам. И что родственники или близкие этих пострадавших уже никогда не простят нам их гибели и очень может статься, в скором времени сами окажутся в рядах бандитов? Зачем сеять своими руками семена будущей бури.

— Извините, Василий Федорович, но сейчас вы говорите не как военный, а как политик, который в первую очередь думает не о выполнении боевого приказа, а о банальной выгоде — парировал капитан.

— Зачем нужно было поджигать дом, неужели нечего нельзя было предпринять другого!? Вы же прекрасно видели, какая их там была скученность, и нам ещё очень повезло, что не разгорелся большой пожар — не унимался начштаб.

— По-вашему, я должен был терпеливо ждать, когда у противника закончатся патроны или гнать своих солдат под пули бандитов? Отдав приказ о поджоге дома, я тем самым сохранил жизни своим солдатам, а изобретать что-то особенное против бандитов я не намерен. Будь мы на их месте, они поступили бы с нами точно так же.

— В том, что вы не собираетесь вообще что-либо изобретать прекрасно видно из всех ваших прежних действий, господин капитан. До вчерашнего дня вы четырежды проводили акции по уничтожению разбойников и везде один и тот же почерк. Ваша шаблонная деятельность британского офицера к туземцам, нам слишком дорого обходиться. После каждой вашей операции гибнут мирные люди, что осложняет и без того напряженную обстановку в Кульдже. Местные люди пока видят в нас тех, кто сможет, наведет порядок в Синьцзяне, но боюсь, что скоро они станут стрелять нам в спину.

Долгая тирада начштаба не произвели на капитана никакого впечатления, оставаясь невозмутимым, он холодно парировал упрек Барабанова.

— Боюсь, что вы переоцениваете силы местных жителей Василий Федорович. Здесь на Востоке издревле признавали только силу и ничего кроме неё. Тот, кто сильнее, тот и прав, так было со времен Чингиза и Тимура, и не нам менять этот вековой уклад.

— Браво. Вы хорошо изучили местные обычаи, господин капитан. Но хочу напомнить вам слова вашего кумира Наполеона Бонапарта. Он говорил, что штык великолепен в разрешении любых споров, но у него только один недостаток. На нем нельзя сидеть. Поэтому мало одержать победу, надо еще заключить мир.

Уязвленный Тухачевский собирался ответить своему оппоненту, но в это время дверь раскрылась, и в кабинет вошел генерал Анненков.

— В чем дело, господа? Ваши возмущенные голоса хорошо слышны в коридоре — поинтересовался командующий.

— Василий Федорович не согласен с моими действиями по ликвидации банды Мухаким Али, господин генерал — быстро перешел в наступление Тухачевский. В душе капитан очень надеялся, что Анненков по своему обычаю заступиться за него, но на этот раз, все оказалось несколько иначе.

Генерал вопросительно посмотрел на Барабанова, у которого от возмущения дернулся уголок рта, но он сдержался.

— Михаил Николаевич, видимо, не совсем точно выразился? — спокойно уточнил генерал, всем своим видом показывая, что готов внимательно слушать точку зрения самого Барабанова и тот сразу успокоился.

— Так точно Борис Владимирович, не совсем точно выразился — ответил полковник, и в комнате воцарилась напряженная тишина.

— Прошу вас продолжайте — сказал генерал. От этих слов полковник успокоился, одернул гимнастерку и неторопливым голосом заговорил.

— Во время последней операции по уничтожению Мухаким Али, пострадало восемнадцать человек мирных жителей, ваше превосходительство. Подобные потери случаются каждый раз, когда операцию проводит господин Тухачевский. Я прекрасно понимаю, Борис Владимирович, что мы сейчас находимся хоть и необъявленной, но всё же войне и жертвы среди мирного населения будут обязательно, но действия господина капитана, который не старается свести их к разумному минимуму во время уничтожения бандитов, сильно подрывают наши позиции в глазах местных жителей.

— Извините, господин генерал — подал голос Тухачевский — но я всегда считал, что моя прямая задача это уничтожение бандитов и наведение прочного порядка на границе. И чем быстрей и крепче мы его наведем, тем будет лучше для России.

— Вы совершенно верно всё сказали, Михаил Николаевич — произнес Анненков — и поверьте моему слову, ваше усердие не останется незамеченным мною. Бумаги с представлением на вас уже отправлены с нарочным в Верный, так, что ждите либо орден, либо повышение по службе.

Генерал Анненков подошел к Тухачевскому и по-отечески похлопал его рукой по плечу.

— Сейчас вы капитан, но придет время, и на ваши плечи, может быть, лягут генеральские погоны. И вот тогда вы в полной мере ощутите, что кроме тактики и стратегии, есть еще и такое мерзкое слово как политика. Она иногда, к сожалению, бывает главнее всех остальных составных воинского искусства. Ко мне сегодня тоже приходила делегация местных жителей, и я при всём своем отношении к ним не мог приказать вестовому спустить их с лестницы, хотя этого очень хотелось. Более того, я был вынужден дать им слово, что постараюсь свести к минимуму боевые потери среди жителей Кульджи, будь она неладна. Одним словом, отправляю вас на две недели в отпуск господин капитан. Можете остаться в Кульдже или уехать в крепость Верный, вам решать Михаил Николаевич.

Впервые за все время разговора, Тухачевский насупился, и его скулы резко обострились от обиды. Вытянувшись перед генералом во весь фрунт, он лихо поднес ладонь к козырьку фуражки и проговорил.

— Разрешите идти, господин генерал?

— Идите — ответил Анненков и, повернувшись через левое плечо, капитан покинул кабинет начштаба, демонстрируя своей атлетически сложенной спиной, всё своё несогласие с принятым генералом решением.

Получив временную отставку от боевых действий, разгневанный капитан немедленно направил свои стопы в "Этажерку", где его уже ждала скрипка Кацнельсона. Заказав шампанское, капитан сел за столик в отдельной открытой ложе и взмахом руки, попросил скрипача сыграть ему что-нибудь. Фима, уже хорошо научился распознавать душевное состояние своего главного ценителя и, оценив настроение Тухачевского как минорное, немедленно выдал мажорное интермеццо великого Брамса.

Под воздействием чарующей музыки скрипки и бокала золотистого шампанского, настроение у господина капитана немного улучшилось, но подлое предательство, а именно так оценил Тухачевский действие Анненкова по отношении к себе, ещё продолжало лежать тяжким грузом на его сердце.

— Понимаешь Сьюзи, не ценит начальство моего усердия — доверительно говорил офицер кокотке, опустошая очередной фужер. Она недавно появилась в зале и немедленно пришла к нему, не дожидаясь приглашения.

— Как можно не ценить тебя Майкл!? Такого блестящего офицера? Совершенно не понимаю господина генерала — притворно удивлялась смазливая блондинка, которую Михаил Николаевич покорил в течение первого месяца пребывания в Кульдже.

— Политика — язвительно пояснил капитан — будь она трижды не ладна. Оказывается, она правит бал в нашем штабе, а не стратегия.

— Какой кошмар Майкл, какой кошмар. Кстати, господин капитан не будет против, если к нему присоединиться один человек — игриво спросила Сьюзи.

— Кто такой?

— Местный купец Хафиз. Вполне приличный человек, если так можно сказать. Хочет наладить поставки продовольствия в русскую крепость, но страшно боится погореть. Ему нужен человек, который сможет замолвить слова перед господином Тягочевым. Я сказала ему, что самый лучший и честный офицер в русском гарнизоне это капитан Майкл Тука, и он просил меня представить его вашему благородию.

Тухачевский снисходительно фыркнул и по-хозяйски, похлопав по стройному бедру Сьюзи, сказал. — Ладно, лиса, давай зови своего Хафиза. Посмотрим, что это за фрукт.

Пока господин капитан вкушал маленькие прелести жизни, подполковник Максимов, внимательно изучал листки протокола допроса человека, недавно пытавшегося произвести вербовку подпоручика Рокоссовского. Арест Файзулло, так он представился молодому поляку, не вызвал у Максимова большой радости, к удивлению Рокоссовского. Получив некоторые понятия о военной разведке под началом генерала Щукина, подполковник предпочел бы провести с вербовщиком тонкую игру, которая позволила бы более полно проникнуть в замыслы британской разведки.

Впрочем, Максимов мастерски исправил досадный промах своего подчиненного, проведя грамотную имитацию побега арестованного и его смерть. Все, кому это было нужно, увидели только окровавленное тело в халате и сапогах Файзулло. Позже зашитое в мешковину тело, было демонстративно закопано в кашгарской крепости, где стоял отряд казаков.

Сам же шпион был тайно переправлен в надежное место, где с ним провел ознакомительную беседу подполковник. Вначале Файзулло некоторое время старательно играл в молчанку но, будучи поставленный перед официальным фактом своей смерти, шпион несколько размяк.

Заметив отчетливые колебания на лице арестанта, Максимов немедленно продолжил давление на него.

— Знаешь, дорогой Файзулло, что я сделаю с тобой? — доверительно спросил пленника Максимов, медленно приближаясь нему, и с радостью отмечая, как напрягся допрашиваемый.

— Открою маленький секрет. Я не стану тебя мучить и не прикажу спустить с тебя шкуру, нарезав её тонкими полосками, как это сделали бандиты с одним из моих казаков. Я не прикажу пороть тебя шомполами и посыпать солью или загонять иглы под ногти и выворачивать суставы.

Говоря это, Максимов приблизился к арестованному и мило улыбнулся, от чего тот в страхе отпрянул к стене.

— Я вообще тебя пальцем не трону, поскольку всю эту грязную работу за меня сделают твои хозяева. И знаешь почему?

— Почему? — спросил Файзулло, нервно облизав пересохшие губы. То спокойствие и напускное дружелюбие Максимова, очень тревожили допрашиваемого.

— Потому что, послезавтра я отпущу тебя. Да, ты уйдешь свободным человеком, даю слово офицера. Представляешь, какая радость будет для твоих хозяев. Тебя они уже посчитали убитым, а тут ты к ним являешься живой и здоровый. Правда, здорово? — Максимов продолжал говорить доверительным тоном, который вгонял пленного в дрожь.

— Ты, конечно, немедленно, самым подробным образом расскажешь все, о том, что с тобой случилось. Все наши разговоры и это будет твоя последняя глупость, совершенная в этой жизни.

Файзулло нервно сглотнул, но продолжал мужественно молчать, сверля подполковника взглядом полным ненависти.

— Не веришь? Охотно поясню. Любой разведчик, а ведь ты разведчик, может спокойно выйти из рук врага живым, только в одном случае, если даст согласие на сотрудничество с ним. И никак иначе, таковы законы разведки понимаешь. И чтобы ты не говорил своим хозяевам, они будут видеть в тебе перевербованного агента и ничего более. Вот такой карамболь.

Максимов зорко смотрел как лицо пленника, начинает заливаться серой краской страха и отчаяния, и поспешил поставить победную точку.

— Вот они то и будут пытать тебя со всем усердием и старанием. Они будут, добиваясь от тебя правды, ты им естественно будешь говорить её, но вот только все твои ответы будут вызывать у них только гнев и ярость, и тебя будут пытать снова и снова. В конце, концов, ты сознаешься в работе на нас, и тебя милостиво прирежут, с чувством полностью исполненного долга — обыденным тоном вещал Максимов.

— Ты сомневаешься, что так будет? Будет, будет, я тебя обещаю. Ведь ты не белый человек, а азиат, и церемониться с тобой, твоим хозяевам нет особой нужды. Одним больше, одним меньше.

Яростный крик пленника бросившегося на офицера, подобно степной рыси, прервал его речь. Будучи связанный по рукам, Файзулло целился в голову своему мучителю, надеясь попасть крепкими зубами ему в горло, но Максимов был на чеку. Крепкий удар кулака прервал на полпути бросок арестанта, возвратив его на прежнее место.

— Вот теперь вижу, что ты не только поверил мне, но и полностью осознал своё положение Файзулло — радостно проговорил подполковник, помогая арестанту сесть на скамейку.

— Зря ты так гневно вращаешь глазами, Файзулло? Лично я тебя очень хорошо понимаю и даже в какой-то мере сочувствую, но вот помочь ничем не могу. Война — Максимов говорил быстро и уверенно, едва сбив дыхание, не забывая при этом контролировать движения пленника, и едва тот снова попытался повторить прыжок, с силой ударил его в живот.

— Дурашка, ну что ты все не можешь успокоиться и раскинуть мозгами. Подыши, подыши и подумай. Ведь ты не подданный его Величества английского короля. Ты простой мусульманин, которому немного не повезло. Так стоит ли упираться и подписывать себе смертный приговор, когда можно с пользой договориться. А, Файзулло?! — спросил Максимов и, сдавив пленному, горло воротником халата притянул его к себе.

— Я даю тебе отличный шанс спасти свою жизнь! Слышишь ты, идиот! Ты честно отвечаешь на мои вопросы, и я отправляю тебя через границу, в крепость Верный. Отсидишь там, пока тут все не закончится, и будешь свободен. Это я тебе твердо обещаю. Ну, что скажешь? Отпускать тебя послезавтра или не надо?!

— Не надо господин! Я согласен! — прохрипел собеседник.

— Вот так-то лучше — сказал Максимов, отпуская пленного на скамью.— А теперь подробно и в деталях, кто послал тебя к подпоручику Рокоссовскому. Я ждут правдивого ответа, и будь спокоен, правду ото лжи я быстро отличу. Итак, я жду.

— Меня послал господин Вудроу, глава британской разведки в Пекине.

Допрос длился около двух часов и Максимов получил довольно много интересных сведений о своих противниках. Файзулло оказался очень разговорчивым человеком.

В числе многих секретов, шпион поведал Максимову о тайном козыре мистера Вудроу, который тот собирался применить в своей тайной борьбе с русским контингентом в Кашгарии. Устранив Артабека, Алексей Михайлович полагал, что добился долгожданного перелома в борьбе с британцами, но оказалось, что серьезно ошибался. В рукаве у его противника была ещё одна карта, способная изменить ход всей борьбы.

Лишившись расходного материала в виде кашгарских бандитов, Вудроу рискнул прибегнуть к помощи кашмирских исмаилитов во главе с Джафар ас-Саидом. Это был довольно рискованный шаг, но стремившемуся одержать победу любой ценой британцу, отступать было некуда. Добившись поддержки у находящегося в Дели Ага-хана, он быстро нашел общий язык с Джафар Саидом, чьи воины должны были в скором времени перейти границу и напасть на русские части.

Главной целью нападения исмаилитов, должен был стать Яркенд, как наиболее близкий кашгарский город к индийской границе. Время начала операции, место перехода границы и даже приблизительную численность войск вторжения Файзулло не знал, но и эта информация была очень важна для Максимова. Теперь, в свете полученных данных Максимову следовало предпринять ответные шаги против мистера Вудроу и чем, скорее, тем лучше.

В дверь кабинета Максимова осторожно постучали и почтительно заглянувший в комнату слуга, доложил подполковнику: — Раис, Ахмеджан пришел. Звать?

— Конечно, зови. Как не звать хорошего человека — приказал Максимов, убирая в стол листы бумаги — давно его жду.

Слуга исчез, а вскоре дверь распахнулась, и в комнату вошел молодой уйгур, почтительно наклонивший голову в приветствии.

— Салам раис.

— Салам Ахмеджан. Проходи гостем будешь — сказал Максимов и махнул рукой слуге, который уже через минуту внес поднос с чайником и угощением. В отличие от Анненкова в Джунгарии, Максимов быстро нашел правильный подход в обращении с уйгурами. Он мало говорил и больше слушал и спрашивал, а если что обещал, то старался выполнить своё обещание точно в срок и в полном объеме.

Ахмеджан Чембулатов, был одним из тех жителей Кашгара, с кем у особо уполномоченного сложились тесные доверительные отношения, за время их непродолжительного знакомства. Занимая видное место среди уйгуров Кашгара, Ахмеджан пошел на сотрудничество с Максимовым движимый тайной мечтою о провозглашении независимости Восточного Туркестана. Подполковник был осведомлен об этом и старательно использовал этот фактор в своей тайной игре против британцев.

После того как первая чашка чая была выпита и традиционный расспрос, о семье и баранах был завершен, особоуполномоченный перешел к главной теме разговора, ради чего молодой уйгур и был приглашен на беседу.

— Скажи Ахмеджан, много ли уйгуров готовых поддержать наших солдат, если наступит время серьезных испытаний.

При упоминании о серьезных испытаниях, глаза собеседника вспыхнули тревожным огнем.

— Китайцы собираются ввести свои войска? — с тревогой спросил он.

— Точно не знаю — уклончиво ответил Максимов — но очень, похоже, что нас ожидает жаркое лето и осень. И такое жаркое, что моих отрядов будет мало. Ты свой человек Ахмеджан и поэтому я могу говорить с тобой, не таясь. Боюсь, что когда будет сильно жарко, Россия не сможет оказать большую помощь войсками и нам придется рассчитывать только на свои силы. Я честно и открыто говорю тебе это Ахмеджан, и хочу так же услышать честный ответ, могу ли я рассчитывать на твоих братьев в трудную для всех нас минуту?

— А будет ли оружие? — быстро спросил собеседник Максимова.

— Оружие будет, это я тебе обещаю. В случаи необходимости я уже сегодня могу вооружить триста пятьдесят человек, трофейным оружием из каравана Артабека, а к концу лета его будет вполне достаточно для тысячи человек.

— Ты человек слова Максимов и я верю тебе. Я поговорю со старейшинами, но могу сказать тебе твердо, что в случаи опасности мы не будем сидеть в стороне, сложа руки. Но кто это будет? Китайцы, дунгане? — продолжал допытываться уйгур.

— Я не хочу прослыть в твоих глазах пустым человеком Ахмеджан. Я только внимательно слушаю, что говорят в Кашгарии и её округе. Может китайцы, может дунгане или кашмирцы. У нас много врагов и они ещё долго будут тревожить Кашгарию.

— Значит, мы точно можем рассчитывать на оружие — спросил уйгур. Максимов прекрасно понимал, в каком направлении работали мысли Ахмеджана, но не торопился извещать об этом своего собеседника.

— Да, но только тем, кто будет оказывать нам реальную помощь. Пойми меня, но я не собираюсь создавать новые отряды бандитов взамен тех, что недавно разгромил.

Уйгур с пониманием кивнул головой и Максимов продолжал.

— Поговори со старейшинами, со стоящими людьми. Я должен знать точное число человек, на плечи которых я могу опереться в трудную для всех минуту. И ещё Ахмеджан, сделай это, но только тихо. Не очень будет приятно, если о нашем разговоре узнает весь восточный базар, а вместе с ним и наши тайные враги.

— Я понял тебя, раис. И постараюсь сделать всё, чтобы не пришлось краснеть перед тобой.

Собеседники обменялись крепкими рукопожатиями, и Ахмеджан ушел. Проводив гостя, Максимов вновь достал бумаги и сделал маленькую помету на одном из листов. Первый ход был сделан, теперь предстояло хорошенько подумать над вторым.

Документы того времени.

Из ноты министра иностранных дел России Клышко Н.К. премьер-министру Канады господину Маккензи Кингу, а так же премьер-министру Великобритании лорду Керзону от 15 июля 1922 года.

Обращаем ваше внимание, что остров Врангеля был открыт русским морским офицером Ф. Врангелем и русский флаг на нем был поднят участниками полярной экспедиции капитана Б.А. Вилькицкого. О принадлежности этого острова России было заявлено в 1916 году, а так же подтверждено меморандумом 1919 года, на Парижской встрече министров иностранных дел стран Антанты.

Появление на острове Врангеля канадских подданных во главе с господином Стефансоном, под предлогом проведения научной экспедиции и поднятия над островом канадского и британского флага, создает опасный прецедент, вся ответственность, за него полностью ложиться на канадскую и британскую сторону.

В свою очередь, российская сторона извещает, что не потерпит никакого иностранного присутствия на своей территории, и отдало приказ губернатору Чукотки о принятии самых действенных мер по пресечению любых новых попыток незаконного проникновения на суверенную территорию.

Так же, российская сторона имеет честь заявить, что любое проникновение на остров Врангеля, различных полярных экспедиций, должно быть согласованно с соответствующими органами государственной власти Российской республикой.

От президента России Алексеева, министр иностранных дел Клышко.

Из ответа британского Форейн-офиса на ноту русского министра иностранных дел господина Клышко от 15 июля 1922 года от 26 июля 1922 года.

Доводим до сведения министерства иностранных дел России, что полярная экспедиция, организованная господином Стефансоном является частным предприятием, и вопрос о принадлежности острова Врангель России не ставился под сомнение как британской, так и канадской стороной.

Джеймс Вудсток.

Указ президента России о награждении за заслуги перед Отечеством генерал-губернатора Финляндии барона Маннергейма орденом Андрея Первозванного от 18 июля 1922 года.

Принимая во внимание те огромные заслуги, которые были свершены Вами на посту генерал-губернатора Финляндии, как в военное, так и мирное время, направленные в первую очередь на сохранение целостности российского государства и пребывания Финляндии в мире, позвольте наградить вас высшим орденом российской республики орденом святого Андрея Первозванного.

Президент России Алексеев.

Из секретной телеграммы исполняющего обязанности начальника оперативного отдела Генерального штаба, полковника П. Климовича особому представителю в Синьцзяне подполковнику Максимову от 21 июня 1922 года.

Ваши требования от 19 июля о срочной переброске указанных вами частей в Семиречье не выполнимы, так как указанные вами причины, не являются веским основанием для столь важного шага.

Полковник Климович.

Из секретного доклада начальника ГРУ генерал-лейтенанта Щукина, начальнику Генерального штаба фельдмаршалу Слащеву от 23 июля 1922 года.

...Все выше изложенные факты, однозначно говорят о готовящейся крупной военной провокации против нашего ограниченного контингента в Синьцзяне, с целью втягивания России в полномасштабную региональную войну. Считаю необходимым начать немедленную переброску обозначенной в телеграмме дополнительной военной помощи. Промедление смерти подобно.

Резолюция рукой Слащева: Отозвать из отпуска генерал-майора Шапошникова и возложить на него персональную ответственность за переброску войск в Семиречье, в указанные сроки.

Глава V. Парижский шлейф и иные тайны политики.

Французская столица встретила вице-президента России господина Савинкова шумностью и веселостью, как подобает истинной столицы мира, того времени. В отличие от чопорных лондонцев, скаредно отпускавших деньги на восстановление пострадавшей от войны столицы, парижане твердо держали марку веселого города, которому не были страшны ни какие испытания. За три года прошедших после подписания перемирия, французская столица, словно по мановению волшебной палочки зализала свои военные раны и подобно сказочному фениксу в очередной раз возродилась из пепла войны.

Глядя из открытого автомобиля, Савинкову было трудно поверить, что несколько лет назад, Париж был настоящим фронтовым городом, на окраинах которого шли ожесточенные бои с частями германского рейхсвера. Радостный и оживленный говор людей вперемешку с автомобильными клаксонами, сиянием витрин дорогих магазинов и красочными вывесками ресторанов и многочисленных кафе, все это демонстрировало всем приезжим, что Париж твердым шагом идет вперед к новой жизни, решительным образом оставив за спиной все прежние тяготы, ужасы и лишения.

Деньги из новых и старых заморских колоний, потекшие во французскую столицу широкой рекой, теперь тратились не на армию и флот, а шли на иные внутренние цели. И делалось это с определенной долей демонстрацией, приоритета мирных ценностей над военными расходами. Словно изголодавшееся дитя, Франция спешила насладиться всеми прелестями мирной жизни, решительным образом отбросив в дальний угол опостылую за четыре года военную униформу, вместе с винтовкой и противогазом.

Да и кого бояться в нынешнее время? Германия повержена и униженно платит репарации. Англичане, надрывая последние жилы, усиленно корпят над восстановлением своего флота, который был символом их былой мощи. Далекий северный медведь Россия переживает далеко не лучшие моменты своей истории, пытаясь утихомирить чернь и достичь компромисса со своими магнатами. Дай им бог удачи, хотя прежне это никому не удавалось.

Единственным черным пятно на белоснежной французской скатерти были военные долги Америке, которые премьер Пуанкаре категорически не желал платить, ссылаясь на те затраты, что понесла его страна в годы войны.

— Вот если бы президент Гардинг согласился бы отсрочить их выплату или вообще простил их нам. Вот тогда мы с легким сердцем могли бы наслаждаться мирной жизнью — говорил, чуть ли не каждый второй француз и каждый парижанин, исключая приезжих.

Последних было довольно много. Это были сенегальцы, марокканцы, алжирцы и прочие африканцы, демобилизовавшиеся из Иностранного легиона, и не пожелавшие вернуться домой. Щедрые обещания данные французским правительством во время войны, на деле оказались пустыми обещаниями. Недавним героям войны нужно было доказывать в специальных комиссиях свои заслуги перед Францией, и не всем из них улыбнулась удача остаться в Европе. Те же, кто все-таки получил заветное гражданство, в виду своей низкой квалифицированности, незамедлительно пополнили армию дешевой рабочей силы, которая так была нужна французской экономике для ликвидации военных последствий.

Господину Савинкову было очень приятно принимать почетный караул, выстроенный в его честь прибытия на железнодорожном вокзале, ехать в широком лимузине с двумя русскими флажками прикрепленные к капоту автомобиля. Взгляд Бориса Викторовича очень тешила реакция парижан на появление его автомобиля в сопровождении почетного конного эскорта. Многие из пешеходов замирали на месте и, приблизившись к краю тротуара, с большим интересом глазели на русского вице-президента. Многие хорошо одетые дамы двигали в знак приветствия и восхищения своими зонтами, а мужчины сдержанно приподнимали цилиндры и котелки.

В ответ Савинков самым непринужденным образом раскланивался, стараясь удержать на своем лице благосклонную улыбку и не дать, ей перерасти в восторженный оскал провинциала впервые оказавшегося в знаменитой метрополии.

Если быть откровенным, то господин Борис Викторович по своей сути, и был приезжим провинциалом. Знаменитый эсер, полностью порвавший со своим боевым прошлым и получивший свой первый министерский пост ещё при Керенском, откровенно скучал в своей "золотой клетке". Так он называл своё вице-президентское кресло, находясь в котором он был полностью исключен из бурной политической жизни страны и мира. Согласившись на предложение больших денежных тузов стать вторым человеком в государстве, он быстро понял, что место вице-президента это хорошая синекура, дающая личные блага, но не более того.

Его бурная душа была готова заниматься активной политической деятельностью, но всякий раз президент Алексеев поручал своему помощнику решение исключительно представительских вопросов, что вызывало у господина Савинкова в сильнейшую меланхолию.

Узнав, что в Париже намечается подписание большого торгового соглашения между двумя странами, Савинков буквально выдавил из президента право поехать во Францию, бессовестным образом оставив в стороне премьера Парамонова, сделавшего все основную работу для подписания этого соглашения.

И теперь проезжая по Парижу, Савинков ощущал себя римским триумфатором и, откинувшись на кожаную спинку сиденья, подставив свою грудь и голову шаловливому теплому ветерку, тихо повторял бессмертные слова короля Генриха IV в свое время удачно обменявшего свою веру на королевскую власть "Париж, стоит мессы".

Париж действительно стоил мессы или хотя бы того чтобы его посетить с официальным визитом, когда всё необходимое для достойного проживания было оплачено из широкого государственного кармана. Этот важный факт, позволял Борису Викторовичу важно надувать щеки, когда величественный швейцар гостиницы "Палас", в котором русский вице-президент пожелал остановиться во время своего визита, проворно распахнул лакированную дверь остановившегося у парадного входа автомобиля и застыл в глубоком почтении перед высоким гостем.

По случаю прибытия в их гостиницу русского вице-президента, французы не поскупились на богатую красную дорожку, которым широким жестом расстелили её от парадного входа до самого тротуара, за десять минут до прибытия торжественного кортежа.

Под громкие крики и шумные овации, набежавшей как по мановению волшебной палочки толпы парижских зевак, Савинков важно вылез из лимузина и стал неторопливо подниматься по массивным мраморным ступенькам, наслаждая мгновениями славы. Достигнув дверей, он повернулся лицом к кричавшим парижанам и величественно застыл, давая возможность фотографам запечатлеть себя для истории.

Подписанию парижского торгового соглашения, обе стороны предавали большое значение, поскольку оно сулило выгоду, как русским, так и французским торговым фирмам. Помпезный "Паллас" как нельзя лучше подходил для этой цели, демонстрируя своим блеском и роскошью, серьезность и важность намерений двух держав.

Господин Савинков остался доволен своим номером, расположенном на втором этаже гостиницы. Огромная гостиная, с широким полукругом красных кожаных кресел, с позолоченным телефоном, а так же чудо американской техники холодильником составил бы честь любому президенту или королю, решившему остановиться в нем.

Ничуть не меньшим удовольствием была и гостиничная кухня, которой французские повара решили побаловать своего высокого гостя. Борис Викторович остался, очень доволен как печеночным паштетом, перепелами с устрицами, так и поданным к ним красным вином.

Торжественное подписание торгового договора было назначено на завтра и поэтому ничто не мешало господину Савинкову распорядиться имеющимся свободным временем по своему усмотрению. Благо все бумаги были уже не один раз согласованы и перетрясены экспертами и торговыми представителями.

С самого момента появления дорогого гостя на парижском перроне, за ним немедленно было установлено негласное наблюдение, силами особого отдела французской полиции. Велось оно и после вселения Савинкова в "Паллас" и поэтому, когда важная персона, поздно вечером покинула свои апартаменты, об этом стало немедленно известно господину Антуану Реви. Именно ему, опытному полицейскому, было поручено непрерывное наблюдение за заморским гостем.

Получив сигнал, господин старший инспектор продолжал ждать дальнейшего развития событий, внимательно склонившись над картой Парижа, покрытой особыми карандашными пометками. Когда агенты наружного наблюдения донесли, что русский вице-президент вышел из машины на Пляс Пигаль и вошел в знаменитое кабаре "Мулен Руж", глаза Реви блеснули азартным огнем..

— Жюно! Принесите мне смокинг и подготовьте Зизи, у неё сегодня выход — приказал он своему помошнику — охота начинается.

Не прошло и получаса, как у дверей знаменитого кабаре, возродившегося из руин пожара 1915 года, стоял хорошо одетый и явно преуспевающий господин. Важно поправив монокль в правом глазу, и бросив подбежавшему к нему лакею, плащ, перчатки и черный котелок, он вальяжно направился в зал, где наследницы знаменитой Ла Гулю и Жанны Динамит плясали озорной и искрометный канкан.

Едва господин инспектор появился в зале, как к нему незаметной тенью скользнул один из неприметных агентов наружки, скосив глаза на отдельный столик, заранее зарезервированный местной администрацией. За ним находилась рыжеволосая Клотильда, специальный агент, к услугам которой господин Реви прибегал в особо пикантных случаях.

К даме уже несколько раз пытались подсесть некоторые из посетителей кабаре, но каждый раз, красавица, имевшая очень богатую жизненную биографию, с гордостью потомственной аристократки отвечала: — я жду моего мужа, месье — и сопровождала свои слова взглядом, полного негодования.

Русский вице-президент был очень интересной фигурой, и французская разведка имела на него свои, далекоидущие планы. Собирая досье на господина Савинкова, французы обратились за помощью к некоторым эсерам, которые в силу сложившихся обстоятельств, после окончания войны не поехали на родину, и продолжали находиться в парижской эмиграции. Многие из них с горечью восприняли разрыв Савинкова с партией социалистов-революционеров и его активную поддержку генерала Корнилова в августе семнадцатого года. Влача жалкое существование на чужбине, бывшие соратники Бориса Викторовича охотно делились информацией о нем с французами, получая взамен некоторую денежную сумму.

Согласно этим сведениям, русский вице-президент имел две пагубные страсти; игру в рулетку и молоденьких девочек определенного типажа. Хорошо разбираясь в людях, которые по воле судьбы оказались на вершине власти, господин Реви, нисколько не сомневался, что они обязательно проявятся у его подопечного во время его визита в "столицу мира" Париж.

Прорабатывая свои возможные действия, старший инспектор был уверен, что Савинков обязательно посетит казино, желая взбудоражить кровь и испытать чувство азарта. Однако высокий гость решил взбудоражить себя иным способом.

Узнав о столь банальном выборе своего подопечного, месье Реви испытал в душе некоторое огорчение. Он несколько по иному представлял себе внутренний мир, такого известного боевика и авантюрного политика как Савинков, априорно ставя его несколько выше, над обычными людскими страстями.

— И это все, было — пробурчал под нос инспектор старую премудрость царя Соломона, не утратившая свою актуальность даже в двадцатом веке.

Отправляясь в "Мулен Руж", Савинков захватил с собой старого друга литератора Дмитрия Мережковского, приехавшего в Париж в качестве его личного секретаря. Заказав бутылочку золотистого "Аи", господа литераторы стали наслаждаться жизнью и трепетным зрелищем пляшущих красоток.

Присутствие Мережковского сильно мешало планам господина инспектора, но Клотильда смело заверила Реви, что без особого труда сможет нейтрализовать господина секретаря. У рыжеволосой красавицы была своя теория интерпретации людей, которая её мало, когда подводила. Согласно ей, визуально похожие друг на друга люди, были сходны между собой не только внешне, но и внутреннее, а господин Мережковский очень сильно походил на одного из прежних знакомых девушки.

— Готова заключить пари на десять франков месье Антуан, что он не равнодушен к рыжеволосым кокеткам с высокой грудью — сказала Клотильда, хищнически оценивая взглядом невысокого писателя, с темной окладистой бородкой. — Скажите когда.

— Принимается — ответил инспектор — для начала пусть разогреются и созреют.

— Хорошо, тогда я пойду, попудрю носик.

Теория Клотильды с блеском подтвердилась на практике, когда она, проходя между столов, неловко задела стул Мережковского, при этом ловко уронив к его ногам свою сумочку. Когда, бросившийся поднимать оброненный дамой ридикюль писатель ощутил тонкий волнующий запах духов исходивших от густых рыжих локонов Клотильды присевшей рядом с ним и увидел её смущенное лицо, он застыл в удивлении. Руки его ещё механически двигались, поднимая с пола женское имущество, а сам Дмитрий Сергеевич стремительно падал в омут чистых синих глаз. Принимая из рук Мережковского сумочку, Клотильда расчетливым движением привела в действие свою грудь, чем окончательно добила русского писателя. Лишь только заметив движение обтянутой платьем женской прелести, властитель людских дум, моментально нарисовал в своем сознании все остальное, что привело его в сильный восторг и смятение.

Возможно, в этом было виновата вторая бутылка игристого вина, но уже через минуту Клотильда, сидела за столиком русских гостей, и сильно стесняясь, отвечала Дмитрию Сергеевичу на вопросы, которыми он буквально её завалил.

Рыжеволосая красавица не произвела особого впечатления на Савинкова, но то, как азартно и напористо Мережковский наседал на Клотильду, уверенно покоряя один бастион за другим, вызвало в душе бывшего эсера глухую зависть. Учтиво поддерживая беседу, Савинков упорно делал вид, что не замечает пытливых взглядов своего товарища, настойчиво просящего разрешение временно покинуть своего друга.

Сидя за своим столом, инспектор с восхищением наблюдал за игрой Клотильды. Поймав кураж, она столь уверенно и правдоподобно вела свою партию, что в этот момент её игре могли позавидовать лучшие актрисы столичных театров. Правильно оценив положение, кокотка подала Реви условный знак и к русским гостям подошла ослепительная Зизи.

Конечно, для некоторых ценителей женской красоты, она не дотягивала до этого титула, но в отношении господина Савинкова, это был удар, что называется в десятку. Возможно, черноволосая соблазнительница была не столь ярка и прекрасна, но все её недостатки с лихвой окупал юный возраст. Она была подобно чудному цветку, который только раскрылся и засиял первоцветной красотой, упоительно наслаждаясь каждой минутой своего земного бытия.

Зизи невинно предстала перед объектом, прося угостить её сигареткой и все остальное было делом техники. Крепость пала, чего собственно и добивался господин старший инспектор.

Вышколенная прислуга "Паласа", сделала всё, чтобы на пути месье Реви, шедшего к апартаментам русского гостя никого не было. Было начало восьмого, когда француз, мягко, но требовательно постучал в дверь номера. Некоторое время, за дверью никто не подавал никаких признаков жизни и только после повторного стука, ранний гость получил разрешение войти.

Одетый в наскоро наброшенный халат, господин Савинков был явно не в лучшей своей форме. Нежелательные последствия вчерашнего развлечения присутствовали на его лице.

— Чем обязан мсье...?

— Густав Паскаль — поспешил представиться инспектор.

— Чем обязан столь раннему визиту мсье Паскаль — недовольно поинтересовался Савинков, наметанным взглядом распознав в визитера представителя закона.

— Я являюсь — начал Савинков, но француз мягко перебил его.

— Я прекрасно знаю, кто вы такой уважаемый Борис Викторович и только из уважения к вашему высокому рангу, заставило меня явиться к вам в столь раннюю пору, дабы уладить одно дело.

— Какое дело!? — с негодованием поинтересовался Савинков, нутром чуя приближающуюся беду.

— Самое банальное дело мсье Савинков, быстрое разрешение которого выгодно не только вам, но и нам. Позвольте присесть?

— Прошу — после некоторого промедления сказал рассерженный собеседник, указывая французу на одно из кожаных кресел. — Итак, о чем пойдет речь?

— О маленькой Зизи, с которой вы вчера познакомились в "Мулен Руж", а затем скоротали приятный вечер в этих стенах.

— Хочу сразу сказать вам мсье Паскаль, коль вы так хорошо знакомы с моей личной жизнью, все, что произошло между мною и мадмуазель Зизи, было по обоюдному согласию. И ни о каких насильственных действиях в отношении неё с моей стороны, не может быть и речи! — веско бросил Савинков, покрывшись красными пятнами гнева.

— Напрасно вы так горячитесь мсье Савинков, я отнюдь не из полиции нравов, а скромный чиновник министерства иностранных дел. И смею заверить вас своей честью, что ни о каком изнасиловании дело не идет.

— Да? — удивился Савинков, а затем настороженно спросил — тогда, что привело вас ко мне в столь ранний час?

— В столь ранний час меня привела только забота о вашем добром имени, господин вице-президент. Все дело в том, что мадмуазель Зизи, состоит на учете в полиции, как лицо, с четырнадцати лет занимающееся проституцией. Так же она неоднократно задерживалась за мелкие кражи. Вот её полицейское досье. Как видите, несмотря на свой юный возраст, мадмуазель довольно известна нашим полицейским.

Реви, проворно извлек из своего портфеля пачку бумаг и любезно протянул её собеседнику, которые тот не взял в руки, посмотрев на них с явной брезгливостью.

— Как мужчина, я вас прекрасно понимаю мсье Савинков, она совершенно не похожа на жрицу любви с пляс Пигаль. Я сам бы ошибся относительно мадмуазель Зизи, если бы столкнулся бы с ней нос к носу — доверительно произнес француз, но Савинков не позволил себя обмануть. Он был стреляным воробьем.

— Тогда, я думаю инцидент можно считать исчерпанным мсье Паскаль. Благодарю вас за информацию, впредь я буду осмотрительнее в выборе знакомств.

Собеседник учтиво нагнул голову, однако не спешил покинуть апартаменты вице-президента.

— Что-нибудь ещё? — быстро спросил Савинков, подозревая скрытый подвох.

— Все дело в том, что этой ночью, мадмуазель Зизи была задержана, при попытке сбыть вот этот золотой медальон — француз извлек из кармана означенную вещицу. — На допросе она рассказала, что провела эту ночь с вами, получив за свои услуги две тысячи франков, а так же похитила эту дорогую вещицу из кармана вашего пиджака. Был составлен протокол, Зизи подписала его и во избежание нежелательной огласки мне поручено вернуть вам похищенную вещь.

— И это всё? — поинтересовался Савинков, продолжая искать подвох в словах собеседника.

— Да, месье Эжен — учтиво произнес Реви и от этих слов у Савинкова дернулась щека. Именно так он и представился Зизи в момент их знакомства.

— Поскольку вы являетесь потерпевшей стороной, мое начальство поручило мне передать похищенную у вас вещь, получить расписку и пожелать приятного пребывания в Париже, месье Савинков — миролюбиво разъяснил француз, положив золотой медальон на полированный журнальный столик, вместе с блокнотом и вечным пером.

Только одно мгновение в глазах Савинкова было замечено колебание, а затем он произнес холодным ровным голосом.

— Я не буду писать никакой расписки мсье Паскаль. Мадмуазель Зизи ошиблась, это не мой медальон.

— Но...

— Я ещё повторяю вам, мсье. Это не мой медальон и покончим с этим делом раз и навсегда. Заберите его вместе со всеми остальными вашими бумагами.

Савинков решительно встал, демонстрируя незваному гостю свою решимость закрыть эту щекотливую тему раз и навсегда. Реви изобразил на своем лице полное огорчение, от столь неадекватного поведения своего собеседника.

— Напрасно вы видите в моих действиях тайный умысел мсье Савинков. Если вы не желаете писать расписки так тому и быть. Досадный инцидент исчерпан, а это главное. Для нас, принимающей стороны, важно устранение любых неприятностей у столь важного гостя как вы, месье Савинков. Мы французы очень заинтересованы в хороших отношениях с Россией. Всего доброго, господин вице-президент.

Инспектор одним движением сгреб со стола блокнот и бумаги, ловко запихнул их в портфель и, приподняв шляпу, с гордым видом откланялся, оставив лежать злополучный медальон на журнальном столике. Первый шаг в многоходовке по вербовке русского вице-президента французской полицией был сделан. Отныне, его связь с проституткой была надежно закреплена документами, ровно, как и личной встречею, отрицать которую Савинков уже никак не сможет. "Медовая ловушка" прочно захлопнулась.

В это время Париж был не только культурной столицей мира, но и не без основания именовался столицей шпионов и дипломатов. После торжественного подписания Версальского мира, сотни, если не тысячи разномастных шпионов и разведчиков хлынули во французскую столицу, подобно бабочкам на свет яркой лампы. Какие только тайных переговоров не велись в многочисленных парижских бистро и кофе. Какие только соглашения и заговоры не организовывались на потайных квартирах французской столицы. Разведки различных стран активно ловили свою рыбку в мутных водах в потайной жизни Парижа.

Не отставала от других своих конкурентов и британская разведка, чьи представители чувствовали вполне уютно, под парижскими крышами. Под одной из таких крыш, на конспиративной квартире состоялась встреча британского резидента сэра Готфрида Тьюби, со своим тайным агентом мистером Хью Тальботом, выполнявшим особую миссию в Германии. Вот уже в течение двух лет он исправно курсировал между Берлином и Парижем, оказывая финансовую помощь, тайной организации бывших офицеров рейхсвера под названием "Консул".

Недовольные поражением германского рейха в мировой войне, они страстно желали, если не вернуть было могущество своей страны, то, по крайней мере, отомстить предателям тыла, нанесшим подлый удар в спину, истекающему кровью рейхсверу. Ослепленные своим желанием, господа офицеры совершенно не интересовались, откуда для их организации поступает столь щедрая денежная помощь. Ведомые капитаном Германом Эрхардтом, они честно отрабатывали потраченные на них деньги британских налогоплательщиков.

Изначально задуманный как орудие скрытого террора, "Консул" быстро нарастил свои мускулы, и принялся проводить различные акции устрашения и наказания. Первыми его жертвами оказались мелкие политиканы и кайзеровские чиновники, которые, по мнению мстителей, имели свои грехи в развале империи, или чем-то сильно досаждали интересам британской стороны. Первым громким деянием детища Эрхардта, стало убийство видного баварского политика Матиаса Эрцбергера. Его автомобиль, привезший депутата рейхстага к дверям его дома, среди белого дня, был обстрелян двумя неизвестными, которые смертельно ранили Эрцбергера, а так же убили его шофера и личного секретаря.

Вся Германия была в ужасе от случившегося, поскольку так открыто и демонстративно, в стране ещё никто никогда не действовал. Полиция с ног сбилась в поисках злоумышленников и вскоре вышла на их след. Манфред Липке, бывший обер-лейтенант рейхсвера оказал вооруженное сопротивление при задержании и был убит полицейскими чинами. Другой, унтер-офицер Эрнст Кройсберг был взят живым к огромной радости директора криминальной полиции республики. Однако радость его была преждевременной.

Эрхардт, через подставных лиц нанял одного из лучших баварских адвокатов и весь судебный процесс из обвинения против террориста превратился в судилище над существующим режимом. Кройсберг представил убийство Эрцбергера как личный протест против деяний продажных политиков, доведших страну до её нынешнего состояния.

Неоднократно речи подсудимого прерывались криками одобрения, а когда был объявлен приговор в двенадцать лет тюрьмы, ранее никому неизвестный Кройсберг сразу превратился, чуть ли не в национального героя.

Купленный на британские деньги молодой журналист Йозеф Геббельс, удачно представил читателям своей газеты Кройсберга, как самого обычного немца, честно воевавшего все четыре года за фатерлянд, и совершивший этот поступок, пытаясь привлечь внимание простых обывателей к бедственному положению страны.

Лондон остался, очень доволен столь удачным дебютом "Консула", что проявилось новым денежным вливанием в кассу новоявленных подпольщиков. С этого момента, молодцам господина Эрхардта предстояло сыграть важную роль, как в истории Германии, так и во всей европейской политики.

Поставив Германию на колени, отняв у неё часть земель и опутав страну цепкой паутиной репараций и контрибуций, англичане были очень обеспокоены быстрым межгосударственным сближением немцев и русских. С начала 1922 года, противодействие столь опасному для Англии союзу двух бывших противников, стало одним из главных вопросов британской европейской политики. Не имея возможности открытого противодействия, английские дипломаты выдвинули на передний край борьбы свои тайные спецслужбы.

— Как дела у наших подопечных, Хью? — поинтересовался Тьюби, неторопливо располагаясь в большом потрепанном кресле гостиной. Бедный предмет обихода жалобно поскрипывал под тяжестью грузного тела британца, но мужественно держался, демонстрируя отличное качество работы французских мебельщиков.

— Все прекрасно сэр — ответил собеседник. Он представлял собой полную противоположность Тьюби, как в росте, так и в весе. — Наши птенцы рвутся в бой и мне порой приходиться прилагать серьезные усилий, чтобы удержать их в повиновении.

— И вы полагаете, что они готовы покарать каждого, на кого укажет ваш палец?

— Не хочу показаться нескромным сэр, но это так.

— Даже если им будет президент Эберт?

От этих слов на лице у Тальбота застыло удивление, что слегка позабавило Тьюби.

— Вы шутите сэр? — осторожно спросил он своего собеседника, который с видимым наслаждением курил сигарету в мундштуке. Тьюби не спешил с ответом, медленно пуская дым, с хитрецой рассматривая своего агента. Наконец доведя паузу до максимально возможной длительности, он открыл рот.

— Конечно, шучу Хью. Не обижайтесь. Я только хочу узнать, как далеко они готовы шагнуть вперед и только.

— Они готовы сделать новый шаг, но боюсь, что президент Эберт им будет не по зубам.

— Его так хорошо охраняют? Или ваши подопечные прониклись симпатией к нему?

— Нет, ни то и не другое сэр. Просто Эрхардт считает, что убийство президента, принесет его стране больше вреда, чем пользы.

Тьюби понимающе кивнул головой

— У вашего подопечного есть мозги Хью. Убийство Эберта никому не выгодно, кроме его партии, которая стремительно теряет популярность на фоне бедственного положения в стране. Нет, президент Эберт нам не нужен. Его песня спета и через год, через два его вынудят освободить занимаемое кресло.

Услышав эти слова, Тальбот успокоился, но не надолго.

— Германский президент может спать спокойно, но вот узду для своих питомцев, дорогой Хью вам придется отпустить.

— Кто? — быстро спросил Тальбот, и на это раз на лице сэра Готфрида не было и тени усмешки.

— Тот, кто очень серьезно мешает нашим интересам в Германии, усиленно склоняя её в сторону русских, приводя в бешенство наш Форин-офис. Вальтер Ратенау. Он не внял сделанному ему предостережению в Локарно и за полгода подготовил и подписал мирный договор с Россией не только о дружбе и сотрудничестве, но и о не нападении и помощи друг другу в случаи конфликта с третьей стороной.

Глаза Тьюби блеснули холодной яростью, и толстые мясистые пальцы с силой сжали сигаретный мундштук. Тальбот хорошо понимал гнев и негодование своего шефа. Берлинский договор полностью снимал с германской республики статус политического изгоя и открывал дорогу в европейскую политику как полноценному партнеру.

— Короче, приговор Ратенау вынесен, и привести в исполнение, поручается вам и вашим подопечным. Все ясно? Вопросы?

— Устранение такой фигуры как Ратенау подведет черту под деятельностью "Консула" — осторожно начал Тальбот, но собеседник перебил его.

— Я хорошо понимаю, что это будет лебединой песней вашего детища Хью и вам чертовски не хочется расставаться с делом, которому вы отдали столько сил и энергии, но что делать. В большой политике постоянно приходиться чем-то жертвовать ради интересов империи.

Заметив тень разочарования на лице собеседника, Тьюби сочувственно произнес.

— Вижу. Хорошо вижу, что вам жалко сворачивать деятельность "Консула", но ведь он изначально задумывался как одноразовая акция широкого масштаба. К чему зря грустить, дружище. Пусть немецкие патриоты разберутся с этим заносчивым евреем, а мы с вами, за это получим похвалу и поощрение от высокого начальства.

Тьюби затянулся в последний раз сигаретой, после чего заговорил командным тоном, не допускающего ни малейшего противоречия.

— Не следует посвящать Эрхардта во все подробности этого дела. Напирайте больше всего на расовую принадлежность Ратенау и говорите, что вам хорошо известно о его тайной роли в истории со свержением кайзера. Судя по вашим докладам, Эрхардт ярый националист и монархист, так, что ваши слова упадут на благоприятную почву.

До самого конца, постоянно держите дело под контролем, но связь поддерживайте только с Эрхардтом и ни с кем другим. После устранения Ратенау немедленно уезжайте через датскую границу. На всякий случай, вот ваш шведский паспорт — Тьюби легко для своей комплекции покинул кресло и быстро подошел к секретеру, из которого извлек запечатанный конверт.

— Второй секретарь нашего посольства в Копенгагене будет предупрежден о вас и в случаи какого-нибудь форс-мажора окажет вам помощь. Есть ли вопросы? Нет? Вот и прекрасно.

Готфрид протянул руку и крепко пожал ладонь Тальбота.

— Да храни вас Провидение милый Хью, Британия надеяться на вас.

Силу поддержки божественного провидения в отношении порученного ему дела, сэр Готфрид в полную силу смог оценить через полторы недели. Именно такой срок, понадобился молодцам господина Эрхардта, чтобы подготовиться отработать потраченные на них британские фунты.

Министр иностранных дел Германии Вальтер Ратенау ехал на заседание рейхстага, где должен был делать доклад по запросу фракции социал-демократов. Он совершенно не хотел выступать перед толпой постоянно галдящих депутатов. Ратенау был очень занят подготовкой заключения большого договора с болгарами и французами. Подписание их, после заключения аналогичного договора с русскими, полностью выводило Германию из политической изоляции в Европе, столь заботливо поддерживаемого Англией и её европейскими "младотурками" Польшей, Румынией и Грецией. Все эти государства, верой и правдой служили интересам британской короны, неизменно поддерживая любую дипломатическую инициативу Лондона в Европе.

Правительство Чехия и Югославия, среди чьих граждан, были довольно сильно развиты прорусские настроения, занимали нейтральную позицию, стремясь угодить всем сторонам. Единственной страной Европы, которая открыто, шла в фарватере России, была Болгария со своим героем президентом Радко Дмитриевым.

Открытый автомобиль, в котором ехал Ратенау был довольно заметен среди прочих авто снующих по берлинским мостовым, поскольку его радиатор был украшен маленьким трехцветным штандартом нового немецкого государства. Он давал владельцу автомобиля право беспрепятственного проезда по всем дорогам молодой республики.

Стоявшие на перекрестках дорог шуцманы, послушно отдавали честь, когда такая машина проезжала мимо них, но Вальтер Ратенау не обращал на это никакого внимания. Откинувшись на спинку просторного заднего сидения, Вальтер Ратенау бегло просматривал свою дипломатическую почту, доставленную специальным курьером иностранных дел, к нему домой. Маленький золотой карандашик проворно скользил по страницам докладов, писем и донесений, выделяя из них всё нужное, по мнению министра.

Зная любовь господина министра к комфорту и спокойствию, шофер не особенно давил на газ, стараясь вести машину как можно мягче и плавне, дабы лишний раз не тревожить своего пассажира.

Пользуясь тем, что скорость автомобиля Ратенау была, не столь высока, вслед за ним, от самого особняка министра двигался другой автомобиль с открытым верхом, в котором на заднем сидении впившись глазами в преследуемый лимузин, сидели скромные представители мюнхенской кампании по продажи древесины Юрген Кляйн и Йозеф Берхтольд. За рулем этой машины находился молодой литератор Эрнст фон Саломон, правда, совершенно неизвестный столичной публике.

Зная время и место, куда должен приехать министр Ратенау, представители подпольной организации "Консула" не торопились обнаруживать своё присутствие раньше времени. Постоянно имея перед собой одну или две машины, террористы подобно опытным охотникам, всё время находились за спиной своей жертвы, неотступно следя за ней.

Кульминационный момент наступил, когда лимузин министра остановился вблизи рейхстага и, подхватив портфель, Ратенау встал с заднего сидения во весь рост. Повернувшись лицом к тротуару, он терпеливо ждал, когда шофер обойдет машину и откроет ему дверцу.

В этом самый момент, мимо них медленно проехал автомобиль преследователей, из которого по фигуре Ратенау раздались револьверные выстрелы. Опытный офицер Йозеф Берхтольд, во избежание возможности осечки в столь важный момент, предпочел армейскому пистолету простой и безотказный револьвер. За тот короткий период, что ему было отведено судьбою, он успел полностью опустошить весь барабан, но только три пули нанесли Ратенау серьезные повреждения.

Вслед за своим товарищем по подпольной борьбе в дело вступил и Юрген Кляйн. Когда только машина террористов уже стала отъезжать от места покушения, в автомобиль министра полетела граната. Описав плавную дугу, она упала точно на заднее сидение лимузина. Раздался оглушительный взрыв, который разметал во все стороны фрагменты богатого убранства кузова лимузина, но вот только Ратенау он не причинил особого вреда.

В момент взрыва, раненый министр лежал на тротуаре, выпав из машины через распахнутую водителем заднюю дверь. Вся сила взрыва пришлась на застывшего в изумлении шофера и находившегося поблизости полицейского, который бросился к упавшему на землю Ратенау. Подобно осенним листьям, они были отброшены в сторону от автомобиля мощной взрывной волной и рухнули на тротуар недвижимыми окровавленными телами.

Граната ещё не успела взорваться, как Берхтольд стремительно поднял откидной верх заднего сидения, и машина террористов стала стремительно удаляться с места преступления. Её никто не пытался задержать, поскольку для многочисленных зевак подобные действия были чем-то из ряда вон выходящих. Мирные обыватели просто не могли поверить, что среди белого дня, можно было так просто убить члена германского правительство.

Раненый Ратенау прожил ещё четыре часа и скончался в хирургическом отделении знаменитой берлинской клиники Шарите от большой кровопотери не приходя в сознание, несмотря на самоотверженные усилия медицинского персонала.

Убийство такого политического деятеля как Ратенау вызвало бурю протестов и шквал негодования среди депутатов рейхстага. Уже вечером, сразу после получения известия о смерти министра иностранных дел, германские депутаты почти единогласно потребовали от президента страны срочного расследования убийства и немедленного наказания виновников.

Берлинской полиции удалось по горячим следам задержать только одного из участников нападения, Юргена Кляйна. Все остальные смогли ускользнуть от правосудия. Задержанный террорист не отрицал свою вину, а так же принадлежность к подпольной организации "Консул". Он мужественно держался на допросе, но после применения к нему третьей степени устрашения по личному распоряжению Эберта, назвал своих соучастников и дал показания против Эрхардта.

Это дало возможность следователю по особым поручениям Фляшке, радостно рапортовать президенту о первых громких успехах этого дела, но как показало время, радость его была преждевременной. Следующим утром, Кляйн был найден у себя в камере повешенным на простыне. Сделал это он сам, или кто-то помог ему унести свои тайны в могилу, осталось неизвестным.

Гибель Ратенау, вызвала большой переполох не только в самой Германии, но далеко за её пределами. Американский президент Гардинг, очень расстроился, когда его личный секретарь мистер Джулиус доложил ему печальные новости из-за океана. В этот момент Гардинг принимал у себя госсекретаря Чарльза Хьюза.

— Жаль, очень жаль — произнес президент, уютно расположившись под струями прохладного воздуха, нагнетаемого вентилятором. За окном стояла жаркая погода, и наличие вентилятора в президентском кабинете было истинным спасением для Гардинга.

— Я всегда относился с большой симпатией к мистеру Ратенау, поскольку считал его одним из самых толковых и прагматичным деятелей Германии. Его смерть большая потеря для наших интересов.

— Бросьте Уоррен. Смерть Ратенау большая потеря для русских, союз с которыми тот столь упорно развивал, но никак не для нас — не согласился с президентом Хьюз. В ответ Гардинг только хитро усмехнулся, с видом человека знающего чуть больше, чем его собеседник.

— Да будет вам известно Чарльз, Ратенау никогда не был ярым сторонником России и поборником их интересов. Он всегда делал только то, что было выгодно его родине и ему лично. Русские раньше всех других членов Антанты предложили Германии за умеренную плату вылезти из грязи, и Ратенау цепко ухватился за потянутый палец обеими руками.

— И, тем не менее, он верно и честно служил господину Алексееву, планомерно толкая свою страну в объятия России — не сдавался Хьюз.

— Что же ему оставалось делать. Русские честно выполняли взятые на себя обязательства, не давая возможность Ратенау вильнуть на сторону. Или если быть точным почти не давали.

— Что вы хотите сказать? — удивился Хьюз. Президент вновь покровительственно улыбнулся и любезно пояснил.

— Пару месяцев назад, Ратенау имел приватный разговор с Джозефом Лебовски, родным братом заместителем председателя Резервного банка.

— Естественно, речь шла о списании военных репараций? — быстро спросил госсекретарь.

— Естественно о них и ... — Гардинг сделал многозначительную паузу, выжидательно посмотрев на Хьюза ожидая его реакции, но тот молчал.

— И, обсуждались условия возможности предоставления немцам кредита в размере двадцати пяти миллионов долларов. Заметьте Хьюз, долларов.

— Я понял вашу мысль господин президент. И каковы результаты беседы?

— Это был только зондаж почвы серьезных переговоров. Если хотите, я дам вам Чарльз письменный отчет Фила Лебовски, составленный им сразу по прибытию в Вашингтон. Там есть интересные моменты.

— Буду рад ознакомиться с ним — любезно произнес Хьюз, хотя в душе он был зол на Гардинга. Он известил госсекретаря о тайных переговорах с Ратенау только потому, что их главный фигурант был мертв и уже не представлял большой ценности в политических делах.

— Вот поэтому я и говорю, что смерть Ратенау для нас большая потеря. Договорись мы с немцами об этой займе, и Германия с легкостью поменяла бы свою ориентацию с востока на запад, при всей той добродетельности, которую проявила к ней Россия. У русских просто нет возможности перебить такой финансовый куш.

— Да вы правы Уоррен, при всех их успехах, дела у русских обстоят не столь хорошо, как об этом говорит мистер Алексеев со страниц своей прессы. Начав раздачу земли крестьянам, он смог открыть клапан и понизить внутреннее напряжение своей страны. Большой крестьянский бунт, столь усердно предсказываемый нашими экспертами и на который мы очень рассчитывали вкупе с англичанами, не состоялся. Худо-бедно, но русские крестьяне получают земельные наделы, которые им в свое время обещал генерал Корнилов и это лучше всего укрепляет авторитет президентской власти, несмотря на все перекосы и шероховатости.

— Перекосы и шероховатости? Видимо вы, сэр имеете в виду недавние крестьянские выступления в Тамбовской и Воронежской губерниях. А так же многочисленные волнения на Украине. Позволю вам заметить, что при их подавлении погибло свыше двухсот человек и около полутора тысяч, были высланы в Африку. Это ужасно.

— Ну, для русских Чарльз это вполне приемлемые цифры. Они издавна привыкли бунтовать, выражая этим своё не согласие с действиями центральных властей. По их пониманию это единственная форма протеста, которая быстро находит отклик со стороны верхов.

— Варварский способ сэр.

— Вы правы, варварский, но весьма быстрый и зачастую эффективный способ в диалоге с любой властью — не согласился Гардинг со своим собеседником.

— По моему поручению, принстонские профессора составили пояснительную записку по истории демократии в России, и я открыл для себя довольно много нового об этой стране и её народе. Их беда в том, что у них не хороших законов, а когда они все-таки появляются, то всегда появляется что-то, что мешает им работать в полную силу.

— Что-то или кто-то? — с холодной улыбкой молвил дипломат.

— С вами приятно иметь дело Чарльз, кто-то. И этот кто-то их родные чиновники, как правило, в лице губернатора и его многочисленной и очень прожорливой свиты. Знаете, как их называют русские? Крапивное семя. Это нечто сродное нашему чертополоху — любезно пояснил президент, заметив непонимание на лице Хьюза.

— Да, очень своеобразный у них юмор.

— Юмор да — согласился Гардинг — но сейчас это семя усиленно саботирует промышленную программу президента Алексеева. Согласно последним донесениям русские вкладывают в неё огромные средства, которые активно растаскиваются крапивным семем на свои нужды.

— Совершенно верно сэр. Наш посол в Москве извещает меня, что уровень коррупции в стране упорно ползет вверх и даже грозная ЧКа, плохо справляется с ней.

— Вот как? А я считал ЧКа довольно солидной организацией государственного контроля и наказания преступной деятельности.

— Она была хороша в военное время, но мирные условия диктуют свои условия. Зарплата простых следователей довольно низка и при желании можно очень легко найти слабое звено в этой цепи.

Русские чиновники умело подкупают следователей и контролеров, заставляя их закрывать глаза на свои махинации.

Хьюз замолчал, потянулся за стаканом с холодным чаем и, увидев заинтересованность в глазах президента, продолжил.

— По последним дипломатическим сведениям за спиной столь ужасного явления как коррупция стоят британцы.

— Всё никак не могут простить русским их послевоенные успехи и стремятся всевозможными способами если не свергнуть их с пьедестала, то хотя бы основательно подпортить им кровь. Извечная британская нелюбовь, к любому более удачливому сопернику по Большой игре — сказал философически Гардинг.

— Зачем бороться с властью, подвергаясь ежеминутного разоблачения, когда можно спокойно получить почти все, что тебе нужно с помощью концессий. Начав промышленное переоснащение страны, сильно Алексеев нуждается в дополнительных прибылях, которые ему могут принести только иностранные концессии.

При упоминании о концессиях, Гардинг вспомнил интересный разговор, состоявшийся у него на днях с министром торговли Гувером, передавшего ему конфиденциальное послание от влиятельной группы лиц обеспечивших Уоррену финансовую и деловую поддержку в его борьбе за кресло в Белом доме.

— Недавно у меня был мистер Гувер, и высказал очень дельную мысль. Он предлагает при поддержке государственного департамента создать специальную ассоциацию по получению у русских различных концессий. Господа Варбург, Вандерлип и Хаммер любезно согласились быть её финансовыми соучредителями — многозначительно уточнил президент, давая понять Хьюзу, кто будет играть главную скрипку в новой ассоциации. — Какие на ваш взгляд Чарльз у нас могут быть успехи в столь важном деле?

Услышав вопрос президента, Хьюз мысленно похвалил себя за предусмотрительность и дальновидность. Не далее как вчера он получил от своего секретаря подробный отчет по этому вопросу, который основывался на многочисленных дипломатических донесениях за последние три месяца поступивших в Вашингтон.

Ничуть не изменившись в лице и демонстрируя американскую хваткость и деловитость, Хьюз неторопливо достал из кармана записную книжку в кожаном переплете и, открыв её на нужном месте, буднично поинтересовался у Гардинга: — Что их конкретно интересует сэр? Нефть, лес, пушнина или полезные ископаемые?

— Всё в общих чертах.

— На Бакинские нефтяные концессии русских, сейчас активно претендует Англия и боюсь, что здесь нашим предпринимателям мало, что светит. В Баку у англичан старые интересы и довольно прочные связи с русскими чиновниками. Даже если господа Варбург и Хаммер смогут перебить британские цены, то они вряд ли дадут им там спокойно работать.

Кроме каспийской нефти, британцы успели уже прибрать к рукам пушнину и лес русского севера в районе Архангельска и Обской губы, а так же начали активную разведку полезных ископаемых на Кольском полуострове. Так же наши "старшие братья" прочно ухватились за незамерзающее побережье Баренцевого и Белого моря. Согласно последним сведениям они бы с удовольствием развернули бы в этих водах свой рыбный и звериный промысел, но им сильно мешают военно-морские корабли русских, которые арестовывают все рыболовецкие суда вошедшие в воды Белого моря.

— Так им и надо — недовольно бросил Гардинг — но что же свободно от всепроникающего британского взора?

— Тихоокеанское побережье Чукотки, Камчатки, северная половина Сахалина и внутренняя акватория Охотского моря, но здесь большие виды имеют японцы. Они уже сейчас активно противодействуют нам в получении тамошних концессий, но пока не особенно успешно.

— Понятно. А что Урал и Сибирь?

— Здесь дела обстоят куда лучше. Есть возможность получить концессию на разработку медных и серебряных уральских месторождений. До них, у русских просто не доходят руки, при всем их желании самим пользоваться богатствами своих неистощимых недр. Что же касается Сибири, то согласно достоверным данным, на территории Восточной Сибири имеются богатые залежи золота, платины и других ценных металлов. Это в первую очередь Саяны и Алдан. По заключению русских геологов, своими запасами золота эти горы мало, чем уступают нашей Калифорнии.

— Но Сибирь это так холодно и очень затратно. Есть ли, что хорошего южнее?

— Южнее? Южнее только Гурьев с его нефтью, а так же полуостров Мангышлак, который имеет хорошие предпосылки к широкомасштабной разведке и освоению его недр.

— Мангышлак — с трудом произнес Гардинг, презрительно скривив губы — дурацкое название, но я постараюсь его запомнить. Что ещё?

— Есть смыслы попросить уступить русских несколько фабрик и заводов в европейской части России связанных с производством продукции легкой промышленности. Это вполне быстро окупаемые виды вложения капитала. Заводы тяжелой промышленности находятся все под контролем государства, и соваться туда нет ни какого смысла.

— Скажите Чарльз, а кто у русских руководит выполнением индустриальной программы?

Хьюз на мгновение заглянул в записную книжку и затем, собравшись с духом, произнес.

— Глеб Максимилианович Кржижановский. Чертовски трудная русская фамилия и имя, сэр.

— Да вы правы, очень сложная фамилия для нашего уха. Признаться честно я никогда не слышал о русских банкиров или промышленников с такой фамилии. Что о нем известно?

— Он не банкир и никак не связан с финансовыми или высокими кругами. Как говорят сами русские разночинец. По отзывам знающих его людей, блестящий ум и эрудит. С отличием окончил Петербургский технологический институт, но сделать карьеру ему помешало увлечение политикой, что так свойственно молодым европейцам. Из-за притеснений полиции эмигрировал в Швейцарию, где и находился до начала войны. Путь домой ему открыла русская революция, а после переворота генерала Корнилова, кто-то рекомендовал господина Кржижановского в аппарат мистера Алексеева, тогдашнего генерал-губернатора Москвы. Так началась его дорога наверх.

Наш посол в Москве мистер Трынкинс, характеризует господина Кржижановского не как серьезного политика, а как хорошего практика и исполнителя чужой воли. Он всегда старается доводить всё до конца, но при этом не забывает и свои прежни увлечения.

— Выпивка, женщины, азартные игры? — с интересом спросил Гардинг, для которого два из перечисленных им увлечений были в большом почете.

— Увы, нет сэр. Он полностью равнодушен к подобным соблазнам — ответил госсекретарь.

— Тогда наверняка деньги, власть и слава — безапелляционно сказал президент и снова не угадал.

— Нет, сэр.

— Уж не святой ли он человек Чарльз? Крыльев мистер Трынкинс у него не заметил?

— Нет, сэр не заметил.

— Тогда может быть он фанатик или альтруист? В жизни подобное иногда встречается.

— Снова мимо. У господина Кржижановского любовь к научным исследованиям и точным наукам, и он утоляет свою жажду познания за государственный счет.

— О, боже правый, он скрытый мошенник! Ну, хватит о нём Чарльз, тем более я вижу, как вам каждый раз трудно произносить эту русскую фамилию. Скажите мне только одно, каковы реальные шансы того, что программа индустриализации увенчается успехом.

— По твердому заверению наших финансовых и промышленных экспертов, в указанные русскими сроки, они никогда не смогут воплотить в жизнь всего задуманного. Возможны некоторые малые успехи, но всё, это нереально. У них просто нет возможности для столь широкомасштабных изменений.

— Выводы ваших экспертов Чарльз, полностью совпадают с выводами моих. Видно не зря мистер Уэллс назвал Алексеева "кремлевским мечтателем" — сказал президент, подводя черту под обсуждением.

— Значит, нам не стоит в серьез опасаться русских амбиций и нет никакого смысла помогать англичанам в их противодействии мистеру Алексееву.

— Я уверен, что на их фоне мы будем выглядеть в глазах русских верными союзниками — подхватил мысль президента Хьюз.

— Верно, верно. На фоне черта мы действительно окажемся ангелами — Гардинг довольно потер руки — за это дело определенно надо выпить Чарльз.

— Непременно, господин президент — и оба джентльмена подняли бокалы с виски за успех и процветание звездно-полосатого флага.

Документы того времени.

Из докладной записки начальнику Генерального штаба России фельдмаршалу Слащеву от начальника оперативного отдела генерал-майора Шапошникова от 11 августа 1922 года.

Всё то, что указал в своём послании подполковник Максимов, отгружено в полном объеме и указанные сроки. Большая часть груза уже прибыла в Кашгар, включая спецотряд номер два. В отношении действий полковника Климовича начато служебное расследование.

Генерал-майор Шапошников.

Из докладной записки личную канцелярию президента России от главы торговой делегации Арбузова Н.К. от 14 августа 1922 года.

Проведя многочисленные переговоры с различными представителями германских деловых кругов, а так же основываясь на информации полученной по личным каналам, можно дать следующее заключение.

Внутренне-экономическое положение Германии продолжает находиться в плачевном состоянии, что обусловлено огромными выплатами военных репараций и контрибуции, не позволяющие стране вернуться на довоенный уровень экономики. Кроме этого большие экономические трудности вызывает большой наплыв беженцев и вынужденных переселенцев из Польши, Чехословакии и Кенигсберга. Это обстоятельство порождает высокую безработицу и неуверенность граждан в завтрашнем дне, как среди простых рабочих, так и среди инженерного состава. Среди последних, весьма высок процент людей, готовых выехать за пределы страны в поисках работы.

Во время приватных бесед, многие специалисты и инженера выразили готовность выехать в Россию для получения работы по своим специальностям с гарантией получения твердого заработка, пусть даже не на высокооплачиваемые должности. Оптимальный срок пребывания в нашей стране, на который соглашалось большинство из опрошенных специалистов, это два-три года.

Многие из опрошенных согласны выехать из Германии вместе с семьями, при условии предоставления жилища и оплаты проезда. Список специалистов, с указанием их профессий и местом проживания прилагается.

Арбузов Н.К.

Из доклада председателю ГПУ Дзержинскому от начальника третьего отдела следственно-оперативного управления С. Ганджубаса от 12 августа 1922 года.

9 августа этого года, в Харькове, во время проведения оперативно-агентурного действия сотрудниками харьковского ГПУ был задержан британский гражданин Сидней Рейли. Сам момент задержания был проведен на квартире инженера тракторного завода господина Зданковича, который согласно ранее достигнутой договоренности, должен был передать гражданину Рейли сведения, составляющие государственную тайну.

При задержании, у гражданина Рейли в набалдашники трости были обнаружены многочисленные записями, которые однозначно доказывающие на его шпионскую деятельность, на территории России. После ареста на квартире, Рейли был отправлен в открытой машине в местное управление ГПУ. Согласно ранее разработанному плану, по дороге было инсценирован побег арестованного с погоней, стрельбой и убийством арестованного.

Сам Рейли, был вывезен из Харькова в закрытой машине в Белгород, а от туда, литерным поездом, в спецвагоне был доставлен в Москву вечером 10 августа. В настоящий момент, арестант находиться во внутренней тюрьме Лубянки. С Рейли были сняты все личные вещи и после специальной обработки, вместе с документами были предоставлены работникам британского посольства.

Как и предполагалось, не желая развития широкой огласки факта шпионажа британского подданного, англичане поспешили закрыть дело и не стали настаивать на передачу им тела Рейли. Наша сторона ограничилась лишь газетным упоминанием об аресте и гибели при попытке к бегству британского подданного.

В Харькове, над инженером тракторного завода Зданковичем, согласно оперативному плану, в самое ближайшее время будет проведен открытый судебный процесс, с вынесением приговора десять лет без права переписки. После этого, господина Зданковича следует перевести на Дальний Восток в Хабаровск.

Сегодня, следователем Некричем будет проведен допрос арестованного, на котором ему будет предложено сотрудничество с нами, ради сохранения жизни.

Начальник третьего отдела С. Ганджубас.

Глава VI. Жаркое лето 1922 года / окончание /.

Известие о внезапном нападении вооруженного отряда на Яркенд пришло в Кашгар рано утром двадцать третьего августа. Запыхавшийся от бега дежурный казак поднял с постели подполковника Максимова, чтобы вручить ему бланк радиограммы полученной двадцать минут назад от коменданта Яркенда поручика Осинцева. Предчувствуя скорое нападение на отдаленный русский гарнизон, несмотря на возражение Москвы, Максимов все-таки отправил в Яркенд одну из недавно полученных им радиостанций, и как показало время, был прав. Крепостная радиостанция работала с заметными помехами и перебоями, но радист подполковника все же сумел разобрать тревожное послание Осинцева.

"Сегодня в пять часов утра, крепость была неожиданно атакованы бандитами. Благодаря бдительности удвоенных караулов, противник был вовремя замечен и отражен с большим для него уроном. В настоящий момент, крепость полностью блокирована отрядами бандитов, общей численностью примерно в тысячу штыков и сабель. В настоящий момент в их руках находится предпольная территория крепости, где происходит грабеж и насилие над местными жителями. Срочно окажите помощь. Поручик Осинцев".

— Быстро ко мне поручика Рокоссовского и штабс-капитана Колодяжного! — приказал Максимов вестовому, и наскоро умывшись холодной водой, принявшись энергично растирая лицо жестким полотенцем. Его голубые глаза ярко блестели лихорадочным азартом от осознания того, что так долго ожидалось, наконец-то произошло.

Вот уже две недели как на плечи подполковника тяжелым грузом давило бремя ответственности за совершенные им действия. Твердо веря в полученные данные разведки, Максимов рискнул прибегнуть к крайним мерам и потребовал от Москвы оказания дополнительной помощи силами регулярной армии. Стоит ли говорить, что на кон была поставлена вся военная карьера специального представителя. Не начни англичане активных действий против русских войск в Кашгарии, и отставка была бы лучшим исходом для строптивого подполковника, а о худшем можно было бы только догадываться.

Дожидаясь прихода вызванных офицеров, подполковник привычным движением расстелил на столе карту Кашгарии и в сотый раз принялся разглядывать многочисленные пометки на ней, пытливо анализируя, все ли он сделал правильно. Склоняясь над картой, Максимов, вновь вспомнил тот момент, когда перед отправкой из Москвы потребовал от генштабистов предоставления всех детали намечаемой операции. Тогда, курирующий операцию генерал-майор Шапошников, с явным недовольством отнесся к этому требованию спецпредставителя ГРУ, и только под нажимом со стороны генерала Щукина пошел навстречу Максимову.

Каково же было удивление Алексея, когда он узнал, что в намеченной операции не прописано четко возможность оказания помощи силам Семиреченской бригады в случаи вмешательства в конфликт третьих лиц. По сути дела в плане значились только одни общие слова, на деле означающие полную неприкрытость Семиреченской бригады в случаи быстрого разрастания конфликта.

Не желая повторить судьбу барона Унгерна, Максимов настойчиво потребовал изменения плана, чем вызвал новое недовольство штабистов. Вспыхнувший конфликт удалось потушить только с помощью вмешательство всесильного начальника ГРУ. Скрипя зубами, кабинетные стратеги точно прописали в плане, кто окажет бригаде помощь в случае непредвиденной ситуации.

Находясь в Кашгаре, Максимов твердо держал руку на пульсе событий, непрерывно контролируя Москву в исполнении ранее достигнутых договоренностей, придирчиво следя за их исполнением. В этот момент, подполковник в полной мере узнал, что такое тихий генеральский саботаж. Порой он буквально увязал в пустой бумажной переписке с Москвой, но ни на шаг не приближался к своей цели. Не будь за его спиной генерал-лейтенанта Щукина кровно заинтересованного в быстром осуществлении синьцзянского проекта, Максимов был бы давно погребен и раздавлен бумажным Монбланом столичной канцелярским. Но даже при столь мощном протеже, к моменту поступления тревожной радиограммы, не все было выполнено в срок, как на то рассчитывал подполковник.

Большой удачей для планов Максимова было недавнее прибытие в Кашгар спецотряда номер два под командованием штабс-капитана Колодяжного. Главной задачей этого подразделения, куда кроме командира входило три техника, два механика и биплан было проведение воздушной разведки. С таким трудом выбитый у высокого начальства аэроплан, с огромной осторожностью был доставлен из крепости Верный в Кашгар, вместе со всем необходимым оборудованием и снаряжением.

Сразу по прибытию техники принялись колдовать над разобранным на составные части бипланом, подстегиваемые нетерпеливым подполковником. Максимов каждый день наведывался в полевую мастерскую и интересовался ходом продвижением сборочных работ.

Больше всего, Алексея Михайловича занимал вопрос о максимальной нагрузке аэроплана, которому отводилось очень важное место в его планах. Штабс-капитан Колодяжный ратовал исключительно только за воздушную разведку, тогда как у самого Максимова были куда более значимые виды на самолет. Поэтому, едва введя переступивших порог офицеров в курс происходящих событий, Максимов первым делом обратился к штабс-капитану.

— Сергей Никодимович! Мне сейчас очень важно знать ваш исчерпывающий ответ, как скоро будет установлен пулемет на аэроплане, и сможете ли он поднять в полет второго человека?

От этих слов Колодяжный покрылся красными пятнами.

— Помилосердствуйте Алексей Михайлович! Я только вчера совершил свой первый полет и поэтому не могу окончательно ответить ни на один из ваших вопросов.

— Когда же я смогу получить от вас ответы? Сегодня, завтра, послезавтра!? Мне очень важно знать это господин штабс-капитан, потому что от них напрямую зависит судьба наших людей окруженных в Яркенде. Сегодня они ещё могут держать оборону, благо у них есть патроны, продовольствие и вода, но что будет завтра, не знает никто. Если к бандитам подойдут новые силы, тогда они смогут взять штурмом крепость, не считаясь с потерями. Также неизвестно надолго ли хватит осажденным воды, в которой нуждаются не только люди, но и лошади и даже пулеметы. Одним словом, отряду Осинцева нужна быстрая помощь, а мы ничего не можем предпринять, так как полностью связаны вашим аэропланом.

— Я дам вам ответ сегодня вечером господин подполковник, но для этого мне нужно совершить ещё один полет — выдавил из себя летчик.

— Прекрасно не смею задерживать — произнес Максимов и Колодяжный пулей вылетел из комнаты.

— Неужели всё так плохо Алексей Михайлович, если нужно я могу сегодня же выступить на Яркенд — с готовностью произнес Рокоссовский. Получив неделю назад благодаря хлопотам Максимова звание поручика, молодой человек рвался в бой.

— Ну, если говорить честно дело обстоит не столь мрачно, как я описал его господину авиатору. Думаю скорей всего, получив отпор, бандиты начнут осаду крепости в надежде, что нехватка воды и провианта рано или поздно заставит Осинцева открыть ворота Яркенда. Хотя не исключаю возможности ещё одного штурма — с вздохом молвил Максимов. План действий, тщательно рассчитанный подполковником, летел в тартарары из-за нерасторопности столичных стратегов.

— Я бы тоже предпринял попытку ещё одного штурма крепости, имея под своим командованием тысячу штыков — согласился с мнением командира Рокоссовский.

— Боюсь Константин, что бандитов под стенами Яркенда гораздо больше, чем оценивает их Осинцев. По моим данным их там может быть полторы, если не две тысячи человек. Бойцами их конечно нельзя можно назвать с большой натяжкой, но бить их нам придется исключительно своими силами — констатировал Максимов, в очередной раз, помянув про себя высокий генералитет недобрым словом.

— Интересно, откуда эти бандиты появились? Я думал, что после разгрома Артабека у нас будет несколько месяцев покоя — удивился Рокоссовский.

— Ясное дело, откуда. Из-за гор, исмаилиты из Кашмира. Господа англичане постарались, будь они не ладны. Вышли на Ага-хана, и уговорили его подбросить уголёчку в наш костер, чтоб ярче горел. Пиры зачитали своим людям фирман живого бога, и те дружным строем двинулись в Кашгарию спасать своих братьев мусульман от рук неверных. Ну и по пути пограбить, как же без этого.

— А если по радио обратиться к Анненкову. Пусть он перебросит часть сил, ну на худой конец хотя бы триста сабель — предложил Максимову поручик.

— Анненкова я уже известил. Только чует моё сердце, у него самого, не сегодня-завтра может рвануть, похлещи нашего.

— Да кто там у них двинет!? Ведь Анненков почти всех басмачей задавил. Только разве китайцы двинут, так вы сами говорили, что у них сильно хвост замазан, они уйгуров бояться как огня — усомнился поручик.

— Говорить то говорил — согласился Максимов — да, только ты забываешь, кто против нас играет. Англичане, лучшие игроки закулисья. И у них против нашего брата всегда в рукаве какая-то гадость припасена. На нас исмаилитов натравили, думаю и против Анненкова, что-нибудь придумали, изобретательные люди.

От этих слов лицо у Рокоссовского моментально посуровело, и Максимов решил приободрить подчиненного.

— Не журись панове — сказал подполковник и дружески хлопнул собеседника по плечу. — Они нас и сами бояться, точно. Иначе бы не нагнали столько народу против нас. Да к тому же их уже Осинцев хорошо причесал. Значит, воевать они с нами будут с постоянным страхом в душе, а это очень серьезное преимущество в предстоящем бою. Ясно?

— Так точно, Алексей Михайлович — молодцевато вытянулся перед Максимовым офицер.

— Вот и хорошо. Тогда ступай Константин к солдатам и поговори с ними. Объясни им нашу ситуацию, но только с чувством и толком. Без слюней, но и без шапкозакидательства. Чтобы люди знали, что идем выручать из беды своих товарищей.

Сказав это, Максимов дружески подмигнул поручику и доверительно произнес: — А относительно англичан, скажу тебе по секрету, у нас своя гадость в рукаве найдется. В общем как в песне: — нас побить, побить хотели, нас побить пыталися.

— Но мы тоже не сидели, того дожидаяся — подхватил молодой человек и бодро спросил — Разрешите идти, господин подполковник!?

— Иди Костя! — молвил Максимов, и Рокоссовский покинул комнату уверенной походкой.

Оставшись один, специальный посланник вновь завис над картой, а затем, разговаривая сам с собой, тихо произнес: — Да, Алексей Михайлович, гладко вышло на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить.

Двухцветный карандаш легко скользнул по бумаге, оставляя на ней синий след:

— Значит айн колон маршит, цвайн колон маршит, дранг унд штурм. Кажется, так было, у классика и его эпигонов, стратегов доморощенных?

Предчувствия Максимова о возможном осложнении обстановки у Анненкова в Джунгарии оправдались уже на следующий день. И первым коварным ударом в длинной череде последующих трагических событий, было убийство полковника Барабанова, начальника штаба особой Семиреченской бригады.

В этот день начштаба бригады совершал поездку к местным старейшинам уйгуров по их приглашению, для обсуждения некоторых вопросов, которые успели накопиться с момента их последней встречи. Тогда полковник принимал их у себя в крепости и в этот раз наносил ответный визит вежливости.

Нападение произошло в тот момент, когда Барабанов спешился с коня и, отдав поводья казаку ординарцу, собирался войти в двери дом почтенного кази Ахмеда, возле которого уже стояли уйгурские старейшины.

Направляясь к застывшим в почтенной позе хозяевам приема, полковник краем глаза уловил сбоку какое-то движение в толпе. Он успел повернуть голову и увидеть невысокого человека в одежде дервиша. За время своего пребывания в Синьцзяне, Барабанов успел перевидать множество странствующих пророков. Все они, как правило, были мирными людьми, и дальше религиозных проповедей дело никогда не шло. Поэтому он не придал особого значение появившемуся рядом с ним дервишу и спокойно продолжил своё движение по направлению дома.

— Аллах Акбар!!! — Неожиданно раздался гортанный возглас дервиша, в котором сквозили ноты радостного торжества мщения. Предчувствуя беду, полковник резко обернулся, одновременно положив руку на рукоять нагана в кобуре, но было уже поздно.

Маленький метательный нож, хищно просвистев в воздухе, с силой вонзился в грудь Барабанова, чуть выше латунной пуговицы накладного кармана на кители. Увидев точность своего броска, дервиш радостно вскинул руки и уже открыл рот для нового радостного крика, но полковник все же смог поднять руку с зажатым револьвером и выстрели по своему обидчику. Барабанов стрелял почти не целясь, но по злой иронии судьбы пуля попала точно в переносицу самозванцу дервишу, который буквально поперхнулся своим криком.

К раненому полковнику со всех сторон бросились люди, тут же послали за врачом, но Барабанов был обречен. Он пережил своего врага ровно на одиннадцать минут, умерев на руках конвойных от обильной потери крови, под громкие крики и причитания уйгурских старейшин.

Гибель начштаба внесла определенную напряженность в отношениях казаков особой бригады и местным населением. Отныне, между двумя сторонами не было той степени открытости, что была ранее. Теперь русские смотрели хмуро на уйгуров, ожидая новых нападений, а те в свою очередь, опасались от пришельцев ответных силовых действий.

Генералу Анненкову удалось сбить негативный настрой, нависший над столицей Джунгарии, заявив, что русские не намерены мстить всем уйгурам, за действие одного религиозного фанатика. Ободренные словами командира бригады, в крепость потянулись представители различных сословий Кульджи, стремясь выказать своё почтение Анненкову, которого все неожиданно стали называть освободителем от китайского владычества и тирании.

В начале Анненков благосклонно относился к подобным словам и ограничивался только пожуриванием словоохотливых визитеров, но по прошествии нескольких дней, генерал стал резко одергивать и осаждать уйгуров, заметив в их словах опасную тенденцию. Провозглашение независимости уйгурского народа не входила в перечень боевых задач особой бригады.

Михаил Тухачевский, занявший место погибшего Барабанова, исправно информировал о положении дел в бригаде своих новых хозяев, британскую разведку. Он почти ежедневно навещал лавку Али Джунуса торговца коврами, бывшего британским резидентом в Кульдже.

После того как друг малышки Сьюзи, купец Хафиз продемонстрировал капитану его соглашение о сотрудничестве с немецкой разведкой подписанное им в Ингольштадте, Тухачевский не долго мучился угрызениями совести и с легкостью изменил Отечеству вторично. Сто фунтов стерлингов, выплаченные Хафизом в качестве аванса, а так же обещание чина подполковника в свите вице-короля Индии, окончательно развеяли всякое сомнение в душе молодого человека в правильности его действий. Отныне вся его деятельность была направлена только на благо его новой родины.

События тем временем развивались очень стремительно. Неожиданно среди уйгуров пронесся слух о секретном приказе, полученный Анненковым из Москвы обязывающий генерала встать на сторону уйгуров, если они решат провозгласить свою независимость. Эти слова упали на очень благоприятную почву и вскоре вся Кульджа только, и говорила об этом.

Желая сбить опасный накал внутри города и во всей остальной Джунгарии, Анненков решил пригласить к себе верхушку местных уйгуров, дабы решительным образом опровергнуть возникшие слухи. Старейшины города с радостью согласились встретиться с генералом и обещали Анненкову отправить свою делегацию, состоявшую из самых знатных и уважаемых людей города. Очень многие уйгуры хотели попасть на прием к русскому генералу и после долгих споров и возражений, было отобрано двадцать человек. Встреча была назначена на 11 часов утра двадцать первого августа в старой крепости.

Узнав о ней, Тухачевский тут же развил бурную деятельность, начав проводить инструктаж караульных и часовых о повышении бдительности и необходимых действиях в случаи непредвиденных обстоятельств, под которыми капитан понимал провокацию.

Подобные действия новоиспеченного начальника штаба вызвали, кислую гримасу на лице Анненкова, но гибель Барабанова не позволила ему жестко одернуть Тухачевского.

— Вы уж Михаил Николаевич не перегибайте сильно палку с бдительностью. Так чего можно и всеобщей подозрительности можно заболеть — сказал Анненков, когда узнал об инструктажах Тухачевского.

— Я действую согласно уставу караульной службы Борис Владимирович и инструктирую о бдительности только людей занятых несением караульной службы — обиделся капитан. — На мой взгляд, в нынешних условиях лишняя бдительность нам не повредит.

— Да, кашу маслом не испортишь, но вот понос бывает — резюмировал Анненков — и вот, что ещё. Я категорически запрещаю обыскивать членов делегации города. Это мои гости и я им всецело доверяю.

— Но...— Тухачевский попытался не согласиться с командиром, однако тот решительно оборвал его.

— Я уже попросил уйгуров явиться ко мне без оружия и, на мой взгляд, этого вполне достаточно и прекратим никому ненужные споры.

Капитан молча проглотил справедливый упрек, но, тем не менее, продолжал талдычить солдатам о бдительности, но не столь рьяно и настойчиво как это было ранее. Результатом подобной деятельности Тухачевского, стала всеобщая настороженность среди простых солдат, которые с опаской и настороженностью стали смотреть на каждого местного жителя, который входил в ворота крепости.

За полчаса до прибытия гостей, караульные главных ворот сообщили капитану, что к нему прибыл разносчик от торговца коврами.

— Ах да, совсем забыл в этой суматохе. Действительно, я заказывал у этого Джунуса небольшой ковер для себя — припомнил Тухачевский. — Быстро приведите его ко мне, но не забудьте тщательно обыскать. Береженного Бог бережет.

Приказание начальника штаба было исполнено в точности, но никакого оружия у разносчика не оказалось.

— Прекрасные ковры раис — почтительно говорил посланник Джунуса, заботливо расстилая перед Тухачевским принесенные с собой небольшие пестрые коврики.— Любой расцветки и узора. Ручная выделка раис и совсем не дорого. В Лондоне и Париже они будут стоить гораздо дороже, чем просит мой хозяин.

Пока посланец Джунуса расхваливал товар своего хозяина, капитан медленно отодвинул один из ящиков своего стола и осторожно положил на его поверхность два маленьких браунинга, который он получил три дня назад в лавке торговца.

Быстрый взмах руки и пистолеты исчезли в широком рукаве пестрого халата фальшивого разносчика, который понимающе мигнул Тухачевскому черным глазом. Операция британского резидента вступала в решающую фазу.

Когда Тухачевский неторопливо вёл прибывших на прием к командующему уйгурских делегатов, мало кто смог заметить, как к ним, незаметно пристроилась ещё одна фигура в пестром халате, незаметно выскользнувшая из дверей кабинета капитана.

Адъютант Анненкова браво распахнул перед гостями двери генеральского кабинета, где для гостей было разложено несколько ковров с множеством подушек. Желая потрафить местным обычаям, Анненков отказался от первоначальной идеи посадить визитеров на стулья. Для самого генерала было приготовлено низкое кресло, которое одновременно подчеркивало его высокий статус и одновременно несколько сближало с прибывшими гостями.

— Добро пожаловать, господа! — радушным голосом произнес генерал — рад видеть вас у себя в гостях, прошу садиться.

Анненков сделал приглашающий жест в сторону ковров, возле которых стояли подносы с чайниками и блюда с угощениями под присмотром двух поваров. Среди пришедших уйгуров, возникло небольшое замешательство, делегаты не сразу смогли определиться, кто из них сядет во главе достархана, рядом с хозяином. Сгрудившись толпой, они тихо переругивались друг с другом, и в ожидании, когда все гости рассядутся, Анненков как рачительный хозяин, был вынужден стоять рядом с креслом.

Черноглазый посыльный, присланный Хафизом, был близким родственником погибшего Мухаким Али, и сейчас им двигала жажда мести и возмездия над русским генералом, главным виновником гибели его родича. Именно под её воздействием он не стал дожидаться более удачного случая приведения и решил немедленно привести в исполнение свой замысел. Сделав шаг в сторону, чтобы иметь между собой и жертвой свободное пространство для стрельбы, он молниеносно выдернул руку из широкого рукава своего халата и выстрелил в Анненкова.

К несчастью для Гасана, так звали посыльного, генерал располагался к нему несколько боком и поэтому, первыми выстрелами он только поразил Анненкова в плечо и руку, не причинив тому смертельных ран. Скорчившись от боли, генерал слегка присел и непроизвольно развернулся в сторону террориста, чем тот не преминул воспользоваться, дважды выстрелив Анненкову в грудь и живот.

Громко вскрикнув, генерал упал сначала на колени, а затем рухнул лицо вперед, прямо на одну из атласных подушек лежавших на ковре. Гасан хотел добить поверженного врага выстрелом в голову, но в этот момент, адъютант Анненкова до этого судорожно хватавший клапан кобуры наконец-то справился с волнением, достал свой пистолет и выстрелил в террориста. С расстояния в несколько шагов было очень трудно промахнуться. Пуля попала в Гасана, но рана оказалась не смертельной. Превознемогая боль он дважды смог выстрелить в грудь адъютанта, который стал стремительно оседать рядом с неподвижным телом своего командира.

Всё это уложилось в считанные мгновения. Едва только раздались выстрелы, как уйгуры испуганно закричали и, сбившись в кучу, с ужасом на лице наблюдали за страшной картиной развернувшейся перед их глазами. Вместе с ними, в одну кучу сбились повара и вестовые, которые по приказу генерала не имели никакого оружия и были не в силах прейти на помощь Анненкову.

— На пол! — гортанно выкрикнул террорист и для острастки выстрелил в воздух. Повинуясь приказу, испуганные люди гурьбой попадали на пол кто, где стоял, подобно кеглям под ударом невидимого шара.

Левый рукав халата Гасана стремительно набухал кровью из простреленного адъютантом предплечья стрелка, но тот, от охватившего его радости мщения и азарта, совершенно не чувствовал боли. Отбросив в сторону опустевший браунинг, Гасан торопливо выхватил из-за недр халата второй пистолет, намериваясь добить лежавшего Анненкова, но в это время сзади раздался выстрел.

Вытянув вперед руку как на призовых стрельбах, капитан Тухачевский с первого раза прострелил террористу спину, который неосторожно ему подставил, считая того своим сообщником. От неожиданного выстрела в спину Гасан зашатался и с удивлением посмотрел на капитана.

— Не стреляйте! — прохрипел побелевшими от боли губами адъютант Анненкова, но Тухачевский хладнокровно всадил пулю между черных глаз Гасана, разом обрубая все концы в этой темной истории.

Тело Гасана ещё не успело рухнуть на пол, как двери кабинета широко распахнулись и в комнату гурьбой ворвались вооруженные караульные, моментально её наполнившие. Несколько человек сразу бросились к генералу и торопливо перевернули его на спину. Из раскрытого рта Анненкова тонкой струйкой сбегала алая кровь. Генерал что-то хотел сказать, но потерял сознание и тяжелым кулем повис на руках казаков.

— Доктора сюда! Доктора!!! — крикнул один из казаков, и немедленно кто-то бросился в глубь особняка, громко истерично крича: "Генерал ранен, генерал ранен"!!!

— Этих арестовать немедленно! Всех до одного!!! — приказал Тухачевский, указывая рукой с зажатым в ней револьвером на уйгуров пытавшихся подняться с колен — они здесь все за одно с этой сволочью!!!

— Но господин капитан! Мы не вино... — пытался протестовать самый молодой из уйгуров Джалиль, но капитан выстрелом в упор прервал его речь.

— Не виновен!? Не виновен!? — прокричал капитан, тыча рукой в сторону Анненкова — всех лично перевешаю!!

Пораженные смертью своего товарища уйгуры без всякого сопротивления позволили казакам связать себя веревками и их собственными поясами

— В подвал их Федоскин!! Лично ответишь, если кто из них сбежит — пригрозил уряднику Тухачевский.

— Пошли, пошли гады! — закричали казаки и словно баранов на заклание погнали перед собой тех, кого ещё совсем недавно встречали с почтением и уважением. Так блистательно закончилась британская операция "Дальний прыжок", которая должна была полностью рассорить русских и уйгуров, породив между ними свои кровавые счеты.

Однако если в Джунгарии фортуна была на стороне детей Альбиона, то в Кашгарии дело обстояло несколько по иному. Осажденный исмаилитами русский гарнизон Яркенда упорно не желал сдаваться, мужественно отбивая одну атаку врага за другой. Отряд Осинцева нес потери, испытывал нужду в воде и провианте но, тем не менее, держался и не собирался капитулировать, несмотря на неоднократные предложения со стороны противника.

Джунаидхан ещё дважды бросал на штурм глинобитных стен своих нукеров, и каждый раз они бежали обратно сломленные огнём русских пулеметов, устилая телами павших бойцов подступы к крепости. Свою злобу от своих неудач, пришельцы методично вымещали на жителях ближайших кишлаков, в которых почти ежедневно проводили экспроприацию у продуктов питания и приглянувшиеся им вещи.

Как следствие этих деяний, колодец из которого бандиты поили своих коней, оказался отравлен, и воинство Джунаидхана разом лишилось тридцати коней. Курбаши приказал выставить у воды круглосуточные посты и стрелять каждого чужака, кто будет замечен в попытке, отравить воду.

Каждый день сидения под стенами Яркенда, разлагающе действовал на басмачей. Идейный авторитет пиров был ещё довольно высок среди горцев исмаилитов, но низменные интересы человеческого нутра уже давали о себе знать. Уже после самого первого неудачного штурма, среди пришельцев поползли разговоры, что лучше довольствоваться малым числом добычи захваченной сейчас, чем лезть под пулемет русских и с каждым неудачным штурмом или пустым днем сидения, эти разговоры только усиливались.

Верные люди сразу донесли Джунаидхану об этих опасных речах, но тот не решился в открытую поднять руку против своих единоверцев, ограничившись тем, что ставил самых рьяных болтунов в передние атакующие цепи во время очередного штурма.

Выходя каждое утро на молитву из своего белого шатра, курбаши с ненавистью глядел на зубчатые стены Яркенда, над которыми развивалось русское знамя. С каким бы наслаждением Джунаидхан вырезал бы защитников этой проклятой крепости всех до единого и с победою возвратиться домой.

Появление возле крепости небольшого отряда уйгуров во главе с Ахмеджаном Чембулатовым изъявивших желание воевать под командованием Джунаидхана было единственной радостью для курбаши за все время осады крепости. Выстроив перед своим шатром большую часть своего войска в несколько шеренг, курбаши торжественно принял своих первых новобранцев, громогласно объявив, что это только малая часть большого отряда уйгуров, который должен прибыть под Яркенд в самое ближайшее время.

Прибытие новых волонтеров в стан Джунаидхана, несколько подправило пошатнувшуюся веру горцев в своего лидера и благополучный исход похода в Кашгарию, однако вскоре в стане басмачей появился дервиш. Насрулло, так звали святого человека, несколько ночей приходил в лагерь басмачей, неторопливо прохаживаясь между многочисленными кострами и прося подаяние для пропитания.

Темное загорелое от жаркого солнца лицо было сосредоточенно и губы дервиша, постоянно повторяли разные молитвы из священной книги. Басмачи охотно давали ему куски лепешек или бросали горсть риса в его деревянную чашку, и святой человек благословлял каждого из них за его доброе деяние. Однако когда его спрашивали о судьбе этого похода, то дервиш заявлял, что будет молиться Аллаху, чтобы ужасный огонь, который вскоре упадет с небес на землю, не коснулся доброго человека.

Когда верные люди донесли курбаши об этих ужасных пророчествах, он приказал нукерам задержать опасного смутьяна, но простые воины помешали насилию над святым дервишем. Плетками и прикладами они побили нукеров Джунаидхана и позволили Насрулле неторопливо покинуть лагерь. Потрясая своим дорожным посохом и призывая слепцов прозреть, дервиш удалился в пустыню, откуда и пришел.

Больше он не появлялся, но спокойствия среди воинов курбаши не прибавилось. Едва только ушел дервиш, как по лагерю поползли упорные слухи, что у русских есть страшная железная птица, способная изрыгать огонь и обладающая пронзительным стрекочущим голосом.

Напрасно тайные уши курбаши рыскали по лагерю в поисках источника этих зловредных слухов. Однажды возникнув, он отошел в тень, дав возможность своему детищу подобно невидимой змее переползать от одного костра к другому, неотвратимо сея страх и сомнение в души пришельцев.

Ахмеджан за пять золотых монет указал Джунаидхану на двух каракалпаков, много говоривших у костров об ужасной птице русских. Их немедленно арестовали, но жесткий допрос, которому их подвергли по приказу курбаши не смог до конца развязать им язык. Оба упрямо твердили, что слышали об ужасной птице у костра от незнакомца укрывшего своё лицо кушаком чалмы.

Разгневанный Джунаидхан приказал казнить незадачливых болтунов, объявив их шпионами шайтана Максимова, который не в силах разбить войско исмаилитов в открытом бою, подло пытается расколоть его изнутри.

— Вернулись ли мои разведчики, что отправились в Кашгар? — спросил курбаши своего помощника Омербека.

— Нет светлейший. Наши дозоры, стоящие на кашгарской дороге никого не видели идущими со стороны Кашгара — ответил нукер.

— Притаились. Все притаились и купчишки, и дехкане и даже сам шайтан Максимов, которым так сильно меня пугали белые сахибы из Дели. А он заперся в Кашгаре и сидит, боится высунуть нос. Ему только и остается, что подсылать ко мне своих шпионов — раздраженно молвил курбаши, поигрывая тяжелой плетью.

— Дервиш явно его человек, а твои бараны дали ему уйти — упрекнул Джунаидхан нукера, с раздражением хлопнув камчой по голенищу сапога Омербека.

— За него заступились простые воины, но в следующий раз, как он появиться то будет немедленно схвачен — смиренно заверил Омербек, своего гневного собеседника.

— Я очень надеюсь на это бек, однако я уверен, что мы выдрали не все ядовитые корни измены в нашем войске — молвил курбаши, гневно сверкнув глазами.

— Скажи светлейший, а ты хорошо уверен в Ахмеджане? — осторожно спросил Омербек.

— Чуть меньше, чем в тебе бек — усмехнулся Джунаидхан. — Однако хорошо вижу, кому он служит.

Курбаши замолчал на мгновение и, заметив, как напряглось лицо собеседника, самодовольно пояснил.

— Золоту. Вот главная цель его жизни. За золото он выдал мне двух болтунов, чего не сделал никто из твоих ушей.

Омербек хотел возразить, но курбаши повелительно махнул рукой.

— Знаю, они были простыми болтунами, а не тайными шпионами Максимова, но они говорили о железной птице и сеяли страх среди других воинов, за что и поплатились своими бараньими головами. Тут важно другое, за золото уйгур продал людей, а значит, ради него готов сделает многое другое.

— Да ты прав светлейший. Свершивший раз подлость, человек уже не сможет остановиться. Твои глаза читают душу человека как открытую книгу пророка.

Джунаидхан милостиво улыбнулся. Лесть подчиненного была приятно ему но, хорошо зная как, она бывает, обманчива, тут же сделал надменное лицо.

— Отправь новых разведчиков в Кашгар. Я хочу точно знать, что делает Максимов, а не гадать на кофейной гуще. Белые сахибы предупреждали меня, что он очень опасный человек, а я привык доверять их словам. Кроме того, на руках этого человека кровь курбаши Артабека, а его было не так просто захватить врасплох.

— Может, стоит отправить в разведку Ахмеджана? Он местный, хорошо знает дорогу на Кашгар и ему будет легче разузнать о Максимове. Да и моей душе будет спокойней — предложил Омербек.

— Хорошо, прикажи Ахмеджану с его нукерами отправиться на разведку и пообещай ему пятьдесят золотых монет, если он узнает точно каковы силы Максимова и его намерения.

— Пятьдесят золотых, такие деньги светлейший! — охнул от негодования Омербек.

— За такие деньги он очень будет стараться, очень — многозначительно сказал курбаши — но вот получит не сразу.

— Я всё понял господин. Все скажу, как ты велел.

Сказано, сделано и ранним утром следующего дня Ахмеджан покинул лагерь вместе со своими людьми. Омербек верно подозревал неладность с молодым уйгуром, который и был главным шпионом Максимова в стане врага, успевшего многим навредить Джунаидхану.

Сам Максимов отнюдь не собирался отсиживаться в Кашгаре как предполагал курбаши, а срочно перебрасывал все свои силы в направлении, осажденного Яркенда, готовясь нанести молниеносный удар по врагам.

Главной ударной силой Максимова был аэроплан штабс-капитана Колодяжного, который после долгих колебаний согласился на все его требования.

— Только учтите господин подполковник, это будет полет только в одном направлении. Из-за большой нагрузки мой аэроплан будет вынужден совершить посадку вблизи Яркенда.

— Хорошо Сергей Никодимович. Будем надеяться, что конники Рокоссовского не дадут басмачам захватить вашу чудную машину.

— Вы все шутите, Алексей Михайлович, а у меня на душе кошки скребут — со слезами в голосе признался пилот.

— Да мне самому страшно, честное благородное, но ведь лечу же с вами и верю в удачный исход нашего безнадежного дела.

— Вы сами? — удивился пилот.

— Да, а что я сильно тяжел для вашего небесного коня? Нет? Вот и прекрасно. Я надеюсь на вас, а вы на меня, так что нечто среднее у нас получится — бодро заверил Максимов, чем вогнал в дрожь Колодяжного. — По вашим глазам вижу, что вы считаете меня сумасшедшим, но спешу заверить вас, что пока таким не являюсь. Ларчик просто открывается. Стрелять из пулемета наши господа казаки вообще-то умеют, а вот бросать гранаты с аэроплана, ещё нет. А у меня худо-бедно такой опыт есть. Так, что некому свершить мой замысел.

Максимов доверительно положил руку на плечо авиатору: — Не дрейфь Никодимыч, прорвется.

Аэроплан Колодяжного, надсадно треща мотором, упорно летел в направление Яркенда. Взлетев с импровизированного летного поля, самолет сделал круг в небе и устремился вдогонку уже ушедшей вперед кавалерии Рокоссовского. Потоки воздуха ещё не поднимались мощной струей вверх от не разогретой солнцем земли, и поэтому воздушных ям на пути аэроплана было не столь много, как это было бы днем или в вечернее время.

Красота от полета над пустынной местностью завораживала взор Алексея, но полностью заглушить тревогу о том, как там внизу справятся его боевые товарищи, она не могла. Солнце уже взошло и залило своими золотыми лучами белые безжизненные пески пустыни, когда аэроплан догнал хвост колонны, и призывно покачав своими крыльями, стал медленно обходить кавалеристов Рокоссовского. Максимов внимательно сверил время движения самолета и конных, по своему хронометру. Операция развертывалась нормально, в заранее обговоренных временных пределах.

Караульная засада курбаши Джунаидхана на кашгарской дороге, была полностью вырезана людьми Ахмеджана, которые подошли к ней рано утром. Дозорные, которые дежурили на постах, не открыли предупредительного огня по приближавшимся всадникам, признав в них своих по белой материи, которая была привязана к высокому шесту находившегося в руках головного конного.

— Коня! Запасного коня! Скорее, у меня важные новости для курбаши! — требовательно выкрикнул Ахмеджан, командиру дозора Безносому, у которого лицо, было сильно обезображено оспой. — Мы захватили русского, он явно много знает, судя по его нашивкам на мундире и его как можно скорей нужно доставить курбаши на допрос.

Действительно за спиной одного из всадников Ахмеджана красовалась фигура пленника со скрученными за спиной руками и привязанного к крупу лошади.

— Спусти его Иса, а то он совсем задавит твоего коня — приказал Ахмеджан и всадник послушно стал стаскивать пленника на землю. Молодой уйгур уже успел оглядеть цепким взглядом басмачей и убедился, что ничего нового в его отсутствие не произошло. Их по-прежнему было девять человек, и все они, включая караульных, приблизились к прибывшим разведчикам, чтобы посмотреть на добычу Ахмеджана. На том, что исмаилиты были послушными исполнителями воли своих пиров, но при этом оставались сугубо гражданскими людьми, по случаю взявшими в руки оружие и строился весь расчет поручика Рокоссовского.

— Кафир, кафир! — громко переговаривались между собой басмачи, возбужденно тыча в пленника пальцем, выстроившись вокруг него полукругом. Изнывавший все это время от безделья, Безносый решил напомнить всем кто здесь главный и, оттолкнув с дороги зазевавшегося басмача, приблизился к русскому.

Презрительно усмехнувшись, он рывком приподнял с помощью тяжелой камчи подбородок пленника и на ломаном русском произнес: — Кто ты такой!? Отвечай!

Стоявший перед ним человек не отвел глаз перед злобным взглядом Безносого. Прижавшись к боку лошади, он так холодно посмотрел на главаря басмачей, что у того по отношению к пленнику в разы прибавилось злобы и злости. Безносый уже хотел ударить наглеца по лицу, но тот неожиданно разлепил свои губы и громко и внятно ответил: — Я твоя смерть.

Эти слова сильно рассмешили Безносого и он, уже собирался засмеяться, как пленный неожиданно вскинул, до этого связанную за спиной руку и без колебаний выстрелил в грудь басмачу прямо в сердце.

Выстрел Ерофеева, а это он решил сыграть роль пленного, стал сигналом к действию людей Ахмеджана. Каждый из бойцов выстрелил в заранее выбранного для себя басмача, которые словно пугливые куропатки разом отпрянули в стороны, едва только раздался первый выстрел.

Звонкий звук спорадических выстрелов далеко разнесся в разные стороны и на них разом устремился весь отряд Рокоссовского. Словно на крыльях летели всадники молодого поручика, но когда они достигли место засады, то там уже все было кончено. Из всех восьмерых басмачей только один Чирь, помощник Безносого, сумел избежать пули от уйгуров. Заметив движение среди людей Ахмеджана, он вовремя сумел отскочить в сторону и, ударив саблей ближайшего противника, стремительно петляя, как заяц, бросился к привязанным к камням лошадям.

Возможно, фортуна и улыбнулась бы ему, но ему наперерез устремился молодой Ахмеджан, который на всем скаку рубанул саблей беглеца и тот моментально рухнул под ноги жеребца уйгура.

— Хорошо, Ахмеджан. Просто прекрасно. У меня самого лучше не получилось — подбадривал уйгура поручик — теперь бы только не подвел бы нас господин Колодяжный со своим монстром. Эх, не подвел бы.

Рокоссовский с надеждой и мольбой посмотрел на запад и словно в ответ на это, в небе показался долгожданный аэроплан. Вначале был слышан только звук работающего мотора, а затем показался и сам самолет, который словно обидевшись на язвительное прозвище "монстр" гудел, натружено и басовито.

Поручик дождался пока аэроплан приблизиться с ним и подал с земли условный сигнал о том, что все идет по плану. Самолет в ответ покачал крыльями и продолжил движение.

— Скачи друг. Теперь все в твоих руках, а мы тут же подоспеем — сказал поручик, и отряд уйгуров сорвался с места.

Мирно спящий лагерь курбаши Джунаидхана был разбужен громкими пронзительными криками, неожиданно появившихся всадников Ахмеджана.

— Русские! Русские аскеры идут! Сейчас будут здесь, а вместе с ними летит ангел смерти!!! — эти слова мгновенно превратили лагерь басмачей в огромный растревоженный осиный улей. Джунаидхан вместе со всеми своими нукерами, выскочил из своего белого шатра, и тревожно озираясь по сторонам, пытался разобраться во всем происходившим.

— Где враг!? Где ангел смерти!?— гнев выкрикнул курбаши Ахмеджану, едва тот подскакал к его шатру — Немедленно прекрати сеять панику! — приказал он уйгуру, потрясая перед его лицом рукой с зажатым в ней маузером.

— Прости светлейший, но я сам видел ангела смерти, чей огонь убил моих двух человек!— громко крикнул уйгур в ответ, стараясь при этом, чтобы его слова слышало как можно больше людей.

— Ты лжешь подлец! — взревел Джунаидхан, но Ахмеджан не испугался его.

— Лгу!? Нет курбаши я говорю правду. Смотри сам! — и уйгур повелительно выкинул руку в сторону кашгарской дороги. Сотни глаз вместе с курбаши устремились в указанном Ахмеджаном направлении, и громкий крик ужаса и страха разом вырвался из груди исмаилитов. В лучах ярких солнца была прекрасно видно, как по голубому небосводу двигалось черное тело аэроплана.

С каждой минутой он все ближе и ближе приближался к лагерю Джунаидхана. Вот уже поравнялся с ним и словно хищник, заметивший на песке свою жертву, махнув крылом, устремился в атаку. Громкий стрекот мотора, несущийся с небес, вызвал страх и панику, как среди лошадей, так и у самих людей оказавшихся на пути воздушного чудовища. Охваченные ужасом они стремительно бросились прочь, желая только одного, оказаться как можно дальше от ангела смерти, который, как и предсказывал дервиш, был послан по их души.

Аэроплан уверенно держал курс на белый шатер курбаши, который был хорошо виден с воздуха благодаря зеленому знамени развевавшегося на шесте рядом с ним. От страха и напряжения у курбаши не выдержали нервы, и когда самолет подлетел к шатру, он стал стремительно отходить к шатру в сопровождении своих телохранителей.

Черные капли гранат сорвались с крыла аэроплана и по плавной дуге устремились к земле, наперерез Джунаидхану. Ахмеджан, если бы его заранее не предупредил Максимов и не показал самолет вблизи, несомненно, сам бы бросился бежать, при виде низко летящего аэроплана.

Зная, что с самолета будут сброшены бомбы, уйгур своевременно упал на землю, и осколки разорвавшихся гранат не задели его, ровно, как и самого курбаши. Вся сила взрывов пришлась на его телохранителей, которые своими телами прикрыли Джунаидхана от карающей длани воздушного монстра.

Сброшенные с самолета гранаты снесли шест со знаменем и сильно повредили белый шатер, передняя часть которого разом обмякла и осела на землю, что было дурным предзнаменованием среди местных племен.

Джунаидхан еще только поднимал своё тело от земли, куда его швырнула взрывная волна, а Ахмеджан уже был на ногах и, вскинув руку, дважды выстрелил в курбаши из револьвера зажатого в потный от волнения кулак. Предводитель исмаилитов кулем рухнул на землю и не подавал признаков жизни.

— Курбаши убит!!! Спасайтесь!! — во всю силу своих легких крикнул Ахмеджан, стараясь перекричать гвалт, охвативший лагерь басмачей.

— Курбаши убит! Ангел смерти убил Джунаидхана! — дружно подхватили крик своего командира уйгуры Ахмеджана. Словно в подтверждении этих слов с борта самолета ударила длинная пулеметная очередь, которая свинцовым кнутом безжалостно прошлась по людям и животным оказавшихся на его пути.

Набрав высоту, аэроплан стал плавно выписывать восьмерки в воздухе, ведя непрерывный огонь по противнику. Максимов делал остановку только для того, чтобы сменить диск пулемета и продолжить поливать землю свинцовым дождем.

— Бегите! Спасайте свои души от исчадья ада!!! — выкрикнул Ахмеджан и в тоже мгновение, локоть его левой руки обожгло чем-то горячим. Он непроизвольно зажал рану другой рукой и увидел, как в него продолжает целиться один из телохранителей курбаши, явно видевшего кто его убил. С большим трудом он удерживал в ослабевшей руке маузер, упорно пытаясь вновь, навести ствол пистолета на предателя.

Не раздумывая ни секунды, Ахмеджан выстрелил в распростертое на земле тело. Одной пули было достаточно, чтобы наголо обритый здоровяк уткнулся лицом в песок, но всё это увидел Омербек подскакавший с небольшой свитой к шатру курбаши.

— Предатели! Смерть уйгурам!— прокричал разгневанный помощник Джунаидхана, указывая нагайкой на раненого Ахмеджана и его товарищей. Один из людей бека послушно вскинул винтовку, но в это время за спиной командира маленького отряда гулко застучал ручной пулемет, который уйгуры захватили с собой по настоянию Максимова. Длинная пулеметная очередь, выпущенная почти в упор, срезала басмача, целившегося в Ахмеджана, а вместе с ним и самого Омербека, а так же находившегося рядом с беком всадника. Уцелевшая от огня свита Омербека быстро поняла всю опасность своего положения и в мгновение ока, развернув своих коней, устремилась прочь от белого шатра Джунаидхана.

— Предатели! Будьте вы прокляты уйгурские собаки! — негодующе кричали басмачи, яростно нахлестывая быстроногих скакунов стремясь спасти свои жизни.

Едва тайная роль уйгурского отряда стала явной, как Ахмеджан приказал занять круговую оборону и терпеливо ждать прихода русских. А они уже стремительно наступали с двух сторон. Со стороны кашгарской дороги басмачей с шашками наголо яростно атаковали кавалеристы поручика Рокоссовского, которые смяли заслон, который перед ними успел выставить Омербек.

Одновременно с ними из крепости атаковал поручик Осинцев. Заранее предупрежденный по радио о скором прибытии Максимова, поручик приказал открыть ворота Яркенда сразу, как только над лагерем Джунаидхана появился самолет.

Басмачей было гораздо больше, чем все вместе взятые силы противника, но появление в небе самолета и неожиданная гибель их предводителя не позволили исмаилитам воспользоваться своим численным преимуществом.

Бой был яростным и беспощадным. Вступив в близкое соприкосновение с противником, кавалеристы Рокоссовского быстро доказали своё превосходство в сабельном бою. Прошло всего чуть более двадцати минут с момента начала схватки, и воинство Джунаидхана стало стремительно отступать, произвольно разбившись на несколько частей, которые продолжали неуклонно дробиться, под непрерывным натиском казаков.

Не ослабляя ни на минуту нажим, Рокоссовский продолжал преследование противника на протяжении пяти километров, пока кони его бойцов не устали. К тому же противник стал отступать мелкими группами по пять восемь человек и, преследуя его, поручик был бы вынужден сам дробить свой отряд.

Победа была полной. Казаки захватили лагерь басмачей со всеми припасами и прочими ценностями, потеряв при этом всего девятнадцать человек убитыми и двадцать три раненых. Потери исмаилитов исчислялись сотнями. Так на поле боя было обнаружено сто два тела басмачей а, сколько было порублено казаками при преследовании, никто не считал.

Однако радость победы была недолгой. Ближе к вечеру, Максимов получил по радио печальные новости из Кульджи. Известие о гибели генерала Анненкова, аресте Тухачевским уйгурских делегатов и блокаде русского гарнизона восставшим населением столицы Джунгарии, прозвучали для победителей, словно гром среди ясного неба.

— Что же делать, Алексей Михайлович? — с тревогой в голосе спросил Рокоссовский Максимова на экстренном совещании командиров, которое подполковник собрал сразу после получения радиограммы — вести отряд на выручку Тухачевскому? Но это займет очень много времени, и мы можем не успеть.

— А если напрямую через пустыню — предложил Осинцев. Поднявшись с места, он ткнул пальцем в точку на карте. — Вот, если идти по пескам вдоль русла реки Яркенд, то можно выйти к дороге на Аксу, где стоит отряд Кораблева. За время осады я часто общался с местными проводниками, и они в случаи необходимости могли провести мой отряд через пустыню.

Все сидевшие в палатке как по команде устремили полные ожидания и нетерпения глаза на Максимова, за которым было последнее слово.

— Право есть смысл попробовать, Алексей Михайлович — поддержал Осинцева Ерофеев — риск, конечно, есть, но зато своим поможем и порядок наведем.

— Помочь своим это конечно святое дело, тут двух мнений быть не может. Однако в предложении поручика я вижу много недочетов, которые могут послужить нам дурную службу — после короткого раздумья произнес Максимов.

— Вот посмотрите — подполковник нагнулся над картой Синьцзяна — при любом положении в Джунгарии мы обязаны оставить хоть какие-то силы для защиты Кашгарии и в первую очередь Яркенда. Никто не может дать никакой гарантии, что до наступления зимы в горах нас не ждет здесь еще одно наступление. Один раз мы уже так считали и жестоко ошиблись. И если бы не сведения, полученные от допроса вражеского лазутчика, то неизвестно как здесь все бы обернулось.

Слова Максимова, словно ушатом холодной воды остудили горячие головы его подчиненных. Они хотели возразить, но не могли, подполковник был прав.

— Значит, кого-то оставим в Яркенде для прикрытия. И это не раненые, больные и выздоравливающие которых следует как можно быстрее отправить в Кашгар, а полноценные солдаты готовые в любой момент дать отпор.

Далее, относительно марша через пустыню. Это хорошо Дмитрий Сергеевич, что вы не теряли времени даром и наладили доверительные отношения с местным населением. Ваш план неплох, но вот только по моему мнению он пригоден в основном для верблюдов и местных коней. Боюсь, что наших скакунов здесь ждет сильный падеж.

Услышав эти слова, Ерофеев попытался энергично протестовать, но Максимов остановил его взмахом ладони.

— Хорошо, хорошо. Падеж будет не такой высокий, но все же будет — проговорил подполковник — это я к тому, что к Аксу мы выйдем ослабленными, а до Кульджи нам еще километров эдак триста скакать. И какими силами мы будем располагать при подходе к мятежному городу. Двести сабель?

— Вы считаете, что этими силами нельзя будет снять блокаду крепости, одновременными ударами как это мы сегодня сделали здесь, господин полковник? — спросил Осинцев.

— Нет, господин поручик. Уверен, что всех сил бригады хватит для того, чтобы прорвать блокаду и усмирить восставших уйгуров.

— Так в чем дело?

— В том, что в своем пылу Дмитрий Сергеевич, вы забыли третью силу, китайцев. Вы уверены в том, что генерал Цзынь продолжит играть пассивную роль наблюдателя, и не предпримет активных действий, двинув из Урумчи все свои силы. Я бы на его месте именно так и сделал, уж очень благоприятная ситуация сложилась после гибели генерала Анненкова.

— Силы бригады смогут разбить китайцев, как в свое время их разбил барон Унгер. Я уверен в этом — с пафосом воскликнул Осинцев и осекся под гневным взглядом Максимова.

— Вы уверены!? А я вот представьте себе, очень даже в этом сомневаюсь. Вы некстати упомянули здесь барона Унгера, так смею вам заметить, что данное сравнение совершенно неуместно. Там у Унгера был крепкий тыл в виде всего монгольского народа, вы уж мне поверьте. А здесь, благодаря действиям капитана Тухачевского, мы кроме злости и проклятий со стороны уйгуров ничего иметь не будем. Я не удивлюсь, что после снятия блокады нашего гарнизона в Кульдже и усмирения местных жителей, нам в спину будут стрелять, и не только по ночам.

В палатке повисло зловещее молчание, которое было нарушено Рокоссовским:

— Что вы намериваетесь предпринять, господин подполковник?

Максимов хмуро усмехнулся — Во-первых, хорошо подумать, а во-вторых, выспаться. Чертовски, знаете ли, устал, да и вам настоятельно советую. Быстрота, как говаривал один мой знакомый, нужна в двух случаях; при ловле блох и при поносе.

Подполковник решительно встал из-за стола и произнес: — Все свободны, господа. Завтра в восемь часов жду вас у себя. А вас господин поручик попрошу задержаться на пять минут — обратился он к Рокоссовскому.

— Видите ли, в чем дело Константин — доверительно сказал Максимов, когда они остались в палатке вдвоем — В связи с событиями в Кульдже, мне скорей всего придется покинуть вас в самое ближайшее время, и я намерен возложить на вас общее командование в Кашгарии. Как вы считаете, справитесь?

— Постараюсь приложить максимум возможности, чтобы оправдать ваше доверие, господин подполковник.

— Приятно слышать. Ваша задача создать видимость нашего полного присутствия в Яркенде, и создать это так, чтобы ни у кого по ту сторону гор не было желания вновь попробовать крепость наших сил в Кашгарии. Справитесь, большая вам похвала. Никак нельзя чтобы возник новый очаг напряженности, одной Кульджи за глаза хватает.

— Понимаю, Алексей Михайлович не подведу.

— Вот и прекрасно. Я всегда знал, что на вас можно будет положиться. Сам Кашгар конечно без прикрытия тоже нельзя оставлять. Завтра отправите туда раненых и больных, в сопровождении Ерофеева. Под это дело выделите ему полсотни сабель, а заодно назначьте комендантом Кашгара.

Максимов посмотрел на поручика и улыбнулся.

— Вижу, что очень хотите спросить про Кульджу, но молчите. Хвалю за выдержку. Я не стал говорить при всех, не потому, что не доверяю своим офицерам, но просто считаю, что каждый должен знать в меру. Вам как моему заместителю могу сказать. По моему требованию в Сарыозек, командование перебросило дивизион бронеавтомобилей на всякий крайний случай, и он как видите, настал. Перед совещанием я отправил в Верный приказ капитану Кенигу принять командование над ним и скорым маршем через Жаркенд выдвигаться к Кульдже.

Я очень надеюсь, что присутствие бронедивизиона в Сарыозеке большой сюрприз для всех наших недоброжелателей. И поэтому хочу, чтобы о его присутствии они узнали как можно позднее. Вот такие у нас дела.

— Бронедивизион в Верном. Значит, не стоит так сильно волноваться — обрадовался поручик.

— Боюсь, что не все так просто Константин. Очень меня настораживает деятельность господина Тухачевского. Уж больно ловко он оказался на посту командира бригады и так основательно настроил против нас уйгуров. Все вроде правильно сделал, а результат от его действий на руку только противнику.

— Может простое совпадение. Всякое в жизни бывает — осторожно предположил поручик.

— Может и совпадение. Вот в этом мне и предстоит разобраться. И как можно скорее.

— Значит все-таки через пустыню. Бросок на верблюдах к Аксу, да? — радостно спросил Рокоссовский.

— Значит через пустыню и к Аксу, но только на самолете.

— Как на самолете? Ведь это очень опасно!

— Ну, наша профессия постоянно связана с опасностью — улыбнулся Максимов — ну а если серьезно. Осинцев подсказал отличную идею двигаться вдоль русла реки. Первоначально я намеривался лететь сначала в Кашгар, а оттуда в Аксу и далее в Кульджу. Я уже отдал приказ о переброске в Аксу дополнительного запаса горючего и ремонтной бригады на случай поломки самолета.

— Но над пустыней ещё никто не летал.

— Значит, мы с господином Колодяжным будем первыми. Не беспокойтесь Константин. Главное добраться до Аксу, а оттуда хоть на лошадях, хоть на крыльях, я обязательно доберусь до Кульджи.

— Тогда позвольте пожелать вам счастливой дороги, Алексей Михайлович.

— К черту — коротко ответил Максимов и энергично пожал руку своему заместителю.

С момента этого разговора прошло ровно три дня, когда к переправе через быстротекущие воды реки Или выехало два всадника. Косые лучи заходящего сентябрьского солнца щедро освещали их фигуры щедро покрытые дорожной пылью. Один из них низкорослый казах радостно указал концом нагайки на широкий брод и с достоинством произнес, обращаясь к своему спутнику:

— Как и обещал начальник, тот самый брод. Отсюда до Кульджи рукой подать.

— Благодарю тебя Косым, за твою помощь терпящему бедствие путнику. Недаром почтенный Ахмедкули назвал тебя лучшим проводником этих мест — говоривший смолк, и его рука скользнула в нагрудный карман, откуда он вытащил золотой николаевский червонец. — Думаю эта монета вполне приемлемая плата за твой труд Косым.

Казах радостно схватил золотой, но прежде чем спрятать его запазуху, прагматичный сын степей немедленно попробовал её на зуб, не фальшивая ли монета. Максимов, а это был он, с пониманием отнесся к подобному экзамену его денег. Он всегда был готов честно платить за любую оказанную ему услугу. Аэроплан Колодяжного не дотянул до Кульджи совсем немного и был вынужден совершить посадку прямо посреди степи. Оба авиатора остались живыми, чего нельзя было сказать о самолете. От сильного удара о землю у него оторвало одно из шасси, затем сломалось крыло и в довершении всего, аэроплан ткнулся носом в землю и встал на попа.

Колодяжный и Максимов только чудом не вылетели со своих мест, успев уцепиться за лямки ремней и поручни кабины. Сам подполковник совсем не пострадал, чего нельзя было сказать о пилоте. Сидевший впереди Колодяжный сильно ударился грудью, и каждый вздох давался ему с большим трудом. Максимов с огромным трудом смог вытащить из самолета своего товарища и оказал первую медицинскую помощь. Она, правда, заключалась во фляге водки и куска брезента, которым Максимов туго спеленал ушибленную грудь пилота, но тому сразу стало легче.

К счастью для аэронавтов, рядом с местом их падения находилось кочевое становище казахов, которые в течение лета перегоняли свои стада с одного места на другое. Напуганные появлением небесной птицы, они долго не решались подойти к Максимову, а когда подошли, то держались очень настороженно, готовые в любой момент дать дёру.

Вскоре впрочем, настороженность прошла и сменилась почтительностью к столь необычным гостям. Повинуясь законам степного гостеприимства, авиаторы были приглашены в стойбище и вскоре восседали на мягкой кошме в юрте аксакала и пробовали чай с молоком.

Почтение кочевников ещё больше усилилось, когда Максимов щедро заплатил аксакалу Ахмедкули за коня и уход за больным Колодяжным. В его нынешнем состоянии не могло быть и речи о поездке верхом. Отдельно подполковник заплатил за проводника до Кульджи, дорожный запас, а так же за гонца, который должен был доставить его письмо в Верный. Все остались довольны и в тот же день, Максимов распрощавшись с Колодяжным, устремился на запад.

— Хоп, начальник — сказал проводник, и почтительно кивнув головой, повернул коня на юг, к своему становищу.

— Хоп, Косым!— ответил Максимов и, тронув коня, поскакал к долгожданной цели своего похода. Кульджа действительно была недалека от брода и через час езды, подполковник уже приближался к её пригородам.

На Максимове была летная кожаная куртка без знаков различия, но многолетняя офицерская выправка сразу выдавала в нем военного человека. Поэтому едва только он въехал в город, как дорогу ему перегородила толпа уйгуров. Подполковник зорко смотрел на них, но ничего кроме палок у нескольких человек он ничего не увидел.

Максимов остановил жеребца, не доезжая до толпы несколько метров, и громким уверенным голосом произнес: — Салям почтенные. Как мне проехать в крепость?

Ропот удивления пронесся по рядам уйгуров, поскольку многие из них хорошо понимали русскую речь.

— А зачем тебе в крепость русский! Вешать наших братьев, как обещал капитан Тука — выкрикнул из глубины толпы какой-то храбрец, и ободренные его словами уйгуры дружно загудели.

— Я новый комендант крепости подполковник Максимов. И спешу в крепость, чтобы разобраться во всем происходящем и предотвратить неправедное пролитие крови.

Сказанные Алексеем слова вызвали гул одобрения, но вкусивший смелости храбрец, вновь выкрикнул из толпы.

— А почему ты один и где твои нукеры!? И почему ты едешь с востока, а не с запада как все русские? Может ты шпион!?

Зная, что за его лицом внимательно наблюдают десятки глаз, Максимов демонстративно поморщился, как будто ему в рот попало что-то кислое, а затем сказал.

— Твои слова подобно треску сороки! Я не стану разговаривать с таким болтуном как ты. Есть ли среди вас старейшины? Если есть проводите меня к ним. Мне есть, о чем поговорить с ними.

Услышав меткое слово Максимова, многие уйгуры еле сдержали усмешки, и почтительно расступаясь перед всадником, указали Алексею дорогу к одному из домов. Исполняя роль важного сановника, Максимов неторопливо подъехал к воротам и, бросив поводья одному из сопровождавших его уйгуров, мягко спрыгнув с лошади, вошел в дом.

— Салам уважаемые. Я новый комендант крепости подполковник Максимов — вновь представился Алексей перед вставшими перед ним людьми. Сразу было видно, что это были люди достатка и пользовались среди местных жителей определенным авторитетом.

— Не тот ли это Максимов, что командует русскими аскерами в Кашгаре? — спросил один собравшихся широкоплечий человек с большой черной бородой.

— Он самый — подтвердил Алексей.

— Но как же так — удивился собеседник — все говорят, что ты должен драться с басмачами у Яркенда, а ты здесь в Кульдже?

— Все верно почтенный. Четыре дня назад, вместе с отрядом уйгуров из Кашмира мы полностью разбили басмачей Джунаидхана, а сам курбаши пал от руки Ахмеджана Чембулатова.

— В твоих словах нет ни капли правды — гневно выкрикнул седобородый лунь, гневно потрясая посохом — все знают, что басмачей Джунаидхана было в два раза больше чем аскеров у Максимова. Как ты мог разбить их!?

— Мы славно дрались плечом к плечу с нашими боевыми братьями уйгурами, отец. И как можно винить нашу отвагу и удаль, которая даровала нам победу над таким грозным врагом как Джунаидхан.

— Но, как ты оказался здесь!? Не на крыльях же ты прилетел из Яркенда?

— Именно на крыльях — слова Максимова отозвались эхом удивления среди сидящих людей.

— И где же они, покажи нам их!

— Они остались в становище Ахмедкули по ту сторону Или. Это специальная машина по имени самолет. Умные люди сделали его, и теперь человек может летать по воздуху подобно орлам.

Слушатели со страхом и уважением смотрели на Алексея, и многие боялись поверить его словам, столь они были необычны для простых жителей степей. Наконец седобородый лунь принял решение и вынес свой вердикт.

— Ты лжец и самозванец! Ни одно из твоих слов ничем не подтверждено. Я не верю тебе — торжественно изрек он и все, находившиеся в комнате, с готовностью закивали головами.

— Мои уста никогда не извергали ложь — с гордостью произнес Максимов — вы мне не верите, что же это ваше право. Тогда давайте, чтобы разрешить наш спор позовем того, кто хорошо меня знает. Сейчас у вас в Кульдже должен находиться караван из Кашгара. Его возглавляет караван-баши Гафур. Позовите его, и он точно подтвердит правоту моих слов.

Знание Алексеем имени караван-баши Гафура и того, что он сейчас в Кульдже сильно поразило уйгуров. Немедленно к караванщикам был отправлен гонец и вскоре в двери вошел караванщик.

— Салам, Гафур. Как идут твои дела в Кульдже? Ты уже полностью распродал свой французский товар — первым спросил Максимов караванщика, и тот радостно закивал головой.

— Почти весь. Как вы и предсказывали, господин подполковник — с почтением произнес караванщик, вызвав вздох удивления.

— Скажи Гафур, как зовут этого человека? — дребезжащим от волнения голосом спросил старик.

— Это подполковник Максимов. Командир всех русских частей в Кашгаре. У нас, его знает каждый человек — с достоинством ответил Гафур.

— А ты видел крылатую машину? — не унимался седой лунь, но ответить Гафуру не дал сильный шум и радостные крики, возникшие за стенами дома: — Якуб-хан! Якуб-хан!

Сидящие уйгуры как по команде вскочили на ноги и с напряжением уставились на дверь, ни говоря, ни слова. Не прошло и полминуты, как она распахнулась, и в комнату неспешно вошел полноватый человек лет сорока пяти. То был единственный из уйгурских лидеров Синьцзяна Якуб-хан, кто не оказался на той роковой встрече с генералом Анненковым по вполне важной причине. Он не успел вовремя вернуться из Верного, где у него проходила тайная встреча с атаманом Семиреческого казачьего войска генералом Иониным и генерал-губернатором Семиречья Кауфманом, а так же со специальным представителем Генерального штаба полковником Кудрявцевым.

— Мансур сообщил мне, что вы задержали и допрашиваете важного русского офицера. Почему вы сразу не отправили его ко мне!? — гневно спросил Якуб-хан стоявших перед ним на вытяжку старейшин.

— В его словах было много необычного, и потребовалась помощь Гафура, чтобы определить истину, — поспешно ответил на упрек вождя чернобородый крепыш.

— А если бы не разобрались, казнили как китайского шпиона!? Так Текели — продолжал гневаться Якуб-хан, глядя на седобородого луня.

— Ну здесь я выступал не столько в роли пленного, сколько нежданного гостя — поспешил разрядить напряженную обстановку Максимов. Якуб-хан внимательно посмотрел на него, и что-то хотел спросить, но крепыш, упредив вопрос, представил Алексея.

— Господин офицер говорит, что он является новым командиром русского гарнизона крепости. Кроме этого он рассказал, что войско Джунаидхана полностью разбито под Яркендом.

— Это правда? — с затаенной радостью спросил уйгур.

— Правда — коротко ответил Алексей — я, подполковник Максимов.

— Рад господин подполковник, очень рад вашему прибытию и хорошим вестям из Кашгарии — радостно произнес Якуб-хан. Он пытливо всматривался в лицо Максимова, а затем спросил.

— Может быть, вы знакомы с господином Филимоновым?

— Да, я его знаю, но он сейчас в Москве.

— Вы совершенно правы. Он в Москве — расцвел Якуб-хан. Максимов точно назвал отзыв на тайный пароль, в котором присутствовали две ключевые фразы: Филимонов и Москва.

— Оставьте нас! Мне нужно поговорить с гостем один на один! — властно приказал Якуб-хан, и старейшины быстро покинули комнату.

— Вы от генерала Щукина? — спросил Якуб-хан, когда они остались одни.

— Совершенно верно, от Николая Григорьевича — подтвердил Алексей.

— Что происходит в крепости? По непроверенным данным, Тухачевский намерен расстрелять наших делегатов или уже расстрелял. Он хотя бы осознает что делает? Он в курсе нашего дела? — уйгур буквально засыпал вопросами Максимова.

— Нет, конечно. Никто кроме троих; меня, генерала Анненкова и его начштаба Барабанова не знал об истинной цели операции "Весна". Только благодаря трагическому стечению обстоятельств, капитан Тухачевский оказался у власти. Командование очень обеспокоено этим фактом и поэтому я здесь для наведения порядка.

— Очень рад этому господин Максимов. Обстановка внутри Кульджи очень накалена и мне с трудом удается удержать людей от штурма крепости.

— Ваши старания будут по достоинству оценены — заверил Максимов собеседника. Действительно, начни уйгуры штурмовать крепость и на всей операции, столь тщательно разработанной генералом Щукиным, можно было ставить жирный крест.

— Дело осложняется еще тем что, видимо узнав о трениях в Кульдже, китайцы начали потихоньку выводить из Урумчи свои войска. Возможно, это просто демонстрация силы, а может подготовка к броску на Кульджу.

— Да, это вполне возможно, но для господина Цзынь у нас есть один сюрприз — успокоил Максимов собеседника.

— Что вы собираетесь делать сейчас?

— Первым делом попасть в крепость, отстранить от командования Тухачевского и освободить пленников — пояснил подполковник.

— Да, постарайтесь освободить их как можно скорее. Если они ещё живы — добавил Якуб-хан с некоторой интонацией. Максимов вначале не придал этому значения, но потом, по пути в крепость он понял её скрытый смысл. В числе арестованных делегатов, находились два потенциальных конкурента Якуб-хана в борьбе за власть в независимом Восточном Туркестане. Это Максимов понял позже, а пока он обратился к лидеру уйгуров с одной необычной просьбой, дать ему одного сопровождающего.

Стояла уже глубокая ночь, когда к воротам крепости подъехали два всадника. Свет фонарей хорошо освещал их одинокие фигуры и поэтому, караульные решили не открывать сразу огонь.

— Стой, кто идет!? Пароль!? — раздался зычный крик часового, и в ночной тишине было хорошо слышно, как за стеной гулко застучали сапоги караульной команды, готовой в любой момент открыть огонь по неизвестным.

— Я подполковник Максимов, прибыл из Кашгара. Со мной глава уйгуров Кульджи Якуб-хан. Позови дежурного офицера! — властно приказал Максимов и, услышав, как раздался свисток караульного, неторопливо спешился с лошади, знаком предложив своему спутнику последовать своему примеру.

Не прошло и пяти минут, как калитка в крепостных воротах осторожно открылась и последовала команда: — Проходите по одному. Коней оставьте.

Едва только Максимов со спутником прошли внутрь крепости, как калитка моментально захлопнулась, лязгнув металлическим засовом. Первое что они увидели, это была шеренга из десяти солдат дружно в них целившихся.

— Что за идиотизм! — вспыхнул Максимов — вы, что здесь с ума посходили!?

— Тихо вашбродь, не кричите, а предъявите документы — беспрекословным тоном сказал фельдфебель, не выказывая ни малейшей боязни или почтения перед прибывшим офицером. Максимов не стал обострять отношения, а спокойно достал из внутреннего кармана куртки офицерское удостоверение и протянул его начальнику караула. Тот самым внимательнейшим образом изучил документ, со знанием дела проверяя особые тайные знаки в удостоверении. Убедившись, что оно не поддельно, фельдфебель, не выпуская документа из рук, подошел к телефону и позвонил в штаб с известием о прибытии подполковника.

— Приказано доставить вас в штаб к капитану Тухачевскому — известил он Максимова, закончив вести переговоры по телефону.

— Прекрасно! — бросил Максимов, но фельдфебель добавил непреклонным тоном — приказано так же оружие оставить на карауле.

— Черт знает что такое! — раздраженно бросил Максимов, но тем ни менее, покорно снял с себя кобуру с маузером и протянул её вблизи стоящему часовому. Тоже самое проделал и Якуб-хан, на которого караульные смотрели с особым подозрением.

— Приказано так же обыскать — произнес начальник караула.

— А вот это уж вряд ли фельдфебель. Его, пожалуйста, а меня нет. Согласно третьему пункту устава караульной службы, вы можете попросить офицера предъявить к осмотру его личные вещи, коих у меня нет. А вот провести обыск старшего офицера, можете только вышестоящий по званию, либо по письменному приказу командира части. Он у вас есть?

Столкнувшись со столь большим знатоком устава, фельдфебель молча протянул Максимову его удостоверение и занялся самым тщательным осмотром Якуб-хана. Ничего, не обнаружив у уйгура ничего подозрительно, он молча кивнул Максимову, приглашая следовать за собой.

Появление в крепости Максимова полностью спутало все карты в тайной игре Тухачевского. Получив известие от англичан о выступлении главных сил генерала Цзынь Шучженя, капитан с нетерпением ждал того момента, когда он сможет воспользоваться плодами своего предательства, отдав приказ частям Особой бригады в Кульдже о капитуляции перед численно превосходившим их противником.

В начале, когда фельдфебель Гладких доложил о прибытии в крепость подполковника Максимова и Якуб-хана, он собирался отдать немедленный приказ об их задержании, но тут же передумал. Положение самого капитана внутри гарнизона было довольно шатким, ему подчинялись, только как единственному оставшемуся в живых старшему офицеру бригады, но очень многие были недовольны его действиями, обострившими отношения с уйгурами. Прибытие в крепость подполковника Максимова предъявившего все необходимые документ видели очень многие, и арест его мог вызвать волнения среди рядового и младшего командного состава.

Поэтому, отказавшись от задержания ночных гостей, Тухачевский приказал доставить их в штаб, моментально придумав более изощренный способ устранения столь серьезной опасности на своем пути, как подполковник Максимов. Не мудрствуя лукаво, он решил использовать прием, уже хорошо показавший себя ранее с Барабановым и Анненковым.

Едва только гости переступили порог его кабинета, и Максимов представил удостоверение, как Тухачевский немедленно рассыпался в тысячах извинениях за свою излишнюю подозрительность.

— Ступайте на пост фельдфебель и скажите моему адъютанту, чтобы подал чай гостям — голосом радушного хозяина приказал капитан.

— Рад, очень рад вашему появлению господин подполковник. Честно говоря, прямо гора с плеч. Надеюсь, что с вашим прибытием, мы сможем найти общий язык с местными жителями.

— Где задержанные вами уйгурские делегаты? — в упор спросил Максимов, отказавшись от предложения Тухачевского сесть в кресло.

— В целостности и сохранности сидят под замком, Алексей Михайлович. После злодейского убийства генерала Анненкова им там самое спокойное место, ради сохранения собственной жизни. Мне с большим трудом удалось удержать солдат от самосуда.

— И объявили, что расстреляете их, если уйгуры попытаются атаковать крепость — язвительно бросил Максимов.

— Да, господин подполковник пригрозил. Может быть, это был не самый удачный шаг, но именно он смог удержать обе стороны от активных действий — обиженно парировал Тухачевский.

— Уйгуров нужно освободить Михаил Николаевич и как можно скорее.

— Под вашу ответственность господин подполковник.

— Да, под мою ответственность.

В этот момент отворилась дверь, и адъютант внес поднос с чаем.

— Прошу вас! — любезно предложил угощение своим гостям капитан.

Уйгур с благодарностью принял приглашение, но Максимов ограничился благодарным кивком.

— Что нового слышно о китайцах из Урумчи, как ведет себя генерале Цзынь?

— По непроверенным сведениям в ставке генерала отмечена некоторая активность, но что-либо конкретного мы не знаем.

— По сведениям господина Якуб-хана, некоторые соединения гарнизона Урумчи покинули свои казармы и выведены из города — Максимов с уважением кивнул в сторону сидящего в кресле уйгура.

— Возможно, это просто демонстрация силы. Я не думаю, что китайцы в серьез решат атаковать Кульджу, слишком рискованный шаг, господин подполковник.

— Очень может быть, что вы и правы господин капитан, и мы просто дуем на воду, однако всё же следует быть на стороже. Где тело генерала Анненкова? — сменил тему разговора Максимов.

— Оно находиться в крепостном леднике и ждет отправки в Россию.

— Утром мы хотели бы проститься с ним — объявил Алексей.

— Да конечно господа. Я лично провожу вас туда. Что нибудь ещё? — лицо Тухачевского было полно заботой и вниманием к своим гостям. Максимов чуть заметно поправил свой головной убор и в разговор включился Якуб-хан.

— Скажите господин капитан, а нельзя ли повидаться с арестованным Ахмед-кули. Мне очень важно сказать ему пару слов — обратился к Тухачевскому уйгур.

— Боюсь, что нет, господин Якуб-хан. Сейчас ночь и ваши соотечественники скорей всего спят.

— Ну, стой постели, они с радостью встанут и среди ночи — поддержал уйгура Максимов — прикажите привести Ахмед-кули на допрос.

— Но, господин подполковник — заупрямился Тухачевский, однако Максимов властным голосом прервал его.

— Прикажите привести его. Разговор с ним сразу снимет ненужную напряженность между нами и уйгурами.

На лице капитана мелькнул огонек раздражения и неудовольствия, но моментально погас.

— Хорошо — сказал он — я только возьму ключи от арестантской и прикажу адъютанту, чтобы он привел арестованного делегата.

Тухачевский неторопливо подошел к письменному столу и, загородив спиной от взгляда гостей, верхний ящик стола, вытащил из него кольт с заранее досланным в ствол патроном. Тяжелая рукоятка мягко легла на ладонь предателя и, ощутив прилив уверенности в своих действиях, он быстро обернулся к собеседникам, однако за эти мгновения в комнате произошли значительные перемены.

Едва только Тухачевский принялся копаться в столе Максимов, находившийся вне поля его зрения, проворно извлек из подмышечной кобуры маленький револьвер и спрятал его за спиной. Тухачевский видимо, что-то почувствовал, потому, как без всяких прелюдий выстрелил в мирно сидевшего напротив него уйгура. Якуб-хан попытался уклониться от летящей в него смерти, но было уже поздно и с простреленной грудью, он сполз на пол с кресла.

Разделавшись с уйгуром, капитан собирался направить свой пистолет на Максимова, однако револьверный ствол уже смотрел ему прямо в лоб. Тухачевский стремительно выкинул руку, но черный зрачок револьвера полыхнул огнем и тело так и несостоявшегося подданного британской короны, с шумом рухнуло на богатый ковер. Перед смертью, капитан все же успел произвести свой выстрел и его пуля, вырвав хороший клок из кожаного рукава Максимова, только оцарапала его руку.

Такая предусмотрительность, позволившая подполковнику сохранить свою жизнь, была обусловлена рядом факторов. Максимов с самого начала подозревал капитана в нечестной игре и, идя на встречу, заранее запасся револьвером, который можно было надежно скрыть от посторонних глаз.

Делегата Ахмед-кули не было среди уйгуров арестованных Тухачевским. Это была специальная уловка, как и фальшивый Якуб-хан, на которую легко попался предатель. Когда же, Тухачевский всё время топтавшийся возле стола, вместо того, чтобы вызвать по телефону начальника караула полез в стол якобы за ключами от арестантской, Максимов понял, что развязка близка.

Жаль, что этого не понял его спутник, телохранитель Якуб-хана, чья кровь обильным потоком хлестала из раны на груди. Максимов быстро перевернул разом отяжелевшее тело, но по широким зрачкам глаз понял, что уже ничем не сможет помочь бедняге.

К большой радости Алексея, ворвавшиеся в кабинет капитана адъютант и два часовых, очень быстро поняли всю сущность разыгравшейся драмы, и больших перипетий не произошло. Дабы не вносить лишнюю смуту в гарнизон, Максимов приказал объявить о смещении капитана Тухачевского с поста, командующего бригадой и то, что он взял отпуск по болезни.

Оставив часовых у дверей кабинета, Максимов вместе с адъютантом спустился вниз к арестованным делегатам и приказал немедленно освободить их. Подполковник лично проводил их до ворот, а когда последний делегат покинул пределы крепости, немедленно вызвал к себе всех младших командиров бригады.

— Господа офицеры, властью данной мне верховным командованием, я полностью отстранил от командования капитана Тухачевского, чьи недальновидные действия создали столь опасную для нас всех ситуацию. По моему приказу уже освобождены ранее арестованные уйгуры, что должно вернуть наши с ними отношения в былое русло.

Господа, пока вы находились в своей вынужденно изоляции, в мире произошли большие перемены. Я имею в виду активную деятельность синьцзянского губернатора генерала Цзынь. По нашим данным китайцы решили воспользоваться сложившейся ситуацией и силой заставить нас покинуть Синьцзян. К сожалению, наши данные носят отрывочный характер, но с большой долей вероятности можно говорить, что в течение ближайших суток от силы двух, китайцы попытаются атаковать Кульджу, в надежде захватить нас врасплох.

Максимов говорил четко и отрывисто, стараясь как можно лучше донести до своих новых подчиненных всю сложность сложившейся обстановки. К радости подполковника, он не заметил ни тени робости и растерянности на лицах семиреченцев. Наоборот, весть о нависшей над ними опасности сразу подобрала и мобилизовала людей.

— Хочу еще раз напомнить вам, что наше пребывание в Синьцзяне расценивается многими европейскими странами как не вполне законные действия в суверенной стране. Нашу страну не сильно достают нотами протестов, пока мы находимся в приграничных районах, но стоит нам только шагнуть чуть глубже, как обстановка мгновенно измениться и отнюдь не в нашу пользу. Я это говорю исключительно для того, чтобы вы поняли, продвигаться дальше Кульджи, мы не имеем права. Таким образом, бить китайцев мы можем только на подступах к городу и никак не дальше.

Командование уже предприняло нужные меры и нам на помощь уже идет бронеотряд под командованием капитана Кенига. Сведения эти секретные и поэтому прошу вас раньше времени личному составу их не открывать. Пусть люди знают одно; мы не забыты и помощь идет.

Согласно последним данным он уже прошел Джунгарские ворота и движется в направлении Кульджи, но когда точно отряд будет здесь, никто не знает. Возможны поломки и задержки в пути, не мне вам говорить почему. Поэтому призываю вас рассчитывать в предстоящем сражении в первую очередь на свои силы. Какие будут ваши соображения? Прошу высказываться.

Максимов внимательно оглядел офицеров. Первым поднял руку сотник Кондратенко.

— Скажите господин подполковник, а с какими силами, по вашему мнению, нам придется иметь дело полк, дивизия?

— Как вы сами понимаете, сотник, точных данных у меня нет, но, скорее всего, нам придется рассчитывать никак не меньше дивизии. Будь я на месте генерала Цзынь, то для одержания бросил бы на Кульджу все свои силы, а они по нашим сведениям составляют примерно две дивизии неполного состава.

— Что хлопец узкоглазых зажурился? — поддел Кондратенко другой сотника Азаров и по рядам собравшихся прошел сдержанный смех.

— Никак нет, не зажурился, а просто думаю, где нам их лучше встретить. Нельзя такую махину к городу подпускать, враз числом задавят. Тут против них никакие пулеметы не помогут, с пятью нашими пушками в придачу.

— Что же вы предлагаете? — поинтересовался Максимов.

— Засаду на подступах к городу, да такую чтобы можно было основательно потрепать китайцев до подхода Кенига. Да вот только, где её организовать? — вступил в разговор Азаров.

— А ты вспомни Петро, про Гнилую речушку, что в десяти верстах от города. Мне кажется, лучшего места для обороны и не придумаешь.

Кондратенко быстро достал из планшета карту и развернул на столе.

— Вот смотрите — он азартно ткнул пальцем в малоприметную речку, нанесенную на карту прерывистым пунктиром, что обозначало пересыхающий водный поток. — Весной, когда мы пришли, она ещё была речкой, а вот когда мы в конце июля гоняли банду Саида, то воды в ней было по копыто и вся сплошь гнилая.

Азаров кивнул в подтверждение правоты слов своего товарища и Кондратенко продолжал.

— Главное преимущество этой речушки её крутые берега с нашей стороны и пологий спуск со стороны китайцев. Если заранее организовать хорошую линию обороны и засесть в неё то, думаю очень много китайцев, можно будет положить на этой речке. Вот только бы знать в каком месте они будут её переходить?

За столом повисло напряженное молчание, которое вскоре нарушил радостный голос Азарова.

— Ясное дело, возле Синюхинского брода. Там и до Кульджи на полторы версты ближе и не так вязко и топко, чем в других местах. Если китайцы хотят поскорее взять Кульджу, то только там.

Максимов быстро оценил предложение сотников и остался им, вполне доволен.

— Прекрасная идея господа. Удаленное расстояние места засады от города не позволяет китайцам развернуть свои силы для атаки Кульджи. Значит, мы имеем хороший шанс, ударить по ним пока они находятся в походном положении и некоторое время бить их по частям до подхода капитана Кенига. Если дело выгорит, представлю вас к награде сотник.

Подполковник ещё раз оглядел карту, а затем спросил:— Будут ли другие предложения? Нет, тогда с Богом.

Расположившись на одном из холмов возле Гнилой речушки и время от времени, поглядывая в бинокль на противоположную сторону, Максимов только и радовался в душе, что сейчас стоял сентябрь месяц и температура воздуха, составляла всего лишь + 24 градусов. Конные разведчики уже давно были должны вернуться из поиска противника, и эта безызвестность сильно давила на нервы Алексею.

Ещё ночью, в Кульджу прискакал один уйгур, который подтвердил самые худшие опасения подполковника. Китайские солдаты генерала Цзынь покинули Урумчи и походным маршем двигались по направлению к городу, до которого им оставалось пройти меньше дня пути. Для сохранения тайны своего похода, они останавливали всех встречных путников и если они казались им подозрительными, то убивали их.

Китайцы шли походной колонной без головных и боковых дозоров, что и спасло жизнь вестнику. Он случайно заметил с холма китайское войско, которое напоминало огромную живую гусеницу, медленно ползущую на пескам строго на запад. Уйгур мало чего мог сказать толкового, единственное, что он видел, так это было большое количество пехоты. Такого количества вооруженных людей он не видал никогда.

— Много солдат начальник, очень, очень много — возбужденно говорил он Максимову специально отправленный Якуб-ханом к русскому подполковнику. Освобождение делегатов и устранения капитана Тухачевского вновь прибывшим командиром, мгновенно погасило огонь вражды и непонимания между старыми союзниками.

Закончив расспрос уйгура, Алексей сразу же отдал приказ о выдвижении всех сил бригады на рубеж речки Гнилой. Название, данное казаками этой невзрачной речушки, теперь прочно за ней закрепилось. Одновременно с этим, Максимов отправил гонцов навстречу отряду Кенига. Они должны были разыскать капитана и передать приказ командира, идти к рубежу обороны.

Глядя с вершины холма, как казаки проворно окапываются напротив Синюхинского брода, Максимов радовался и грустил одновременно. Радовался тому, что успевали достойно встретить врага, и страшно боялся, что все труды его подчиненных пойдут коту под хвост, если враг выберет другое направление. Уже в который раз он жадно ловил окулярами бинокля серые пески противоположной стороны и не наблюдал ничего нового.

— Кондратенко! А не прошляпят чего доброго китайцев твои разведчики? — с тоской в голосе спросил Максимов сотника — всё время уже давно вышло.

— Не сомневайтесь, господин подполковник, лучших хлопцев отобрал?

— Ну и где они?

— Ищут противника — с достоинством ответил сотник.

— Что-то долго они его ищут — в сердцах бросил Максимов — Азаров, как там наблюдение за другими бродами?

— Все тихо Алексей Михайлович. Последние гонцы были пятнадцать минут назад, китайцев нет.

— Так, где же они, черт возьми. Ведь не иголка же, право! — нервничал Максимов.

— Да там он, там, господин подполковник. Точно говорю. Сердце ноет, а это у меня верный признак перед боем — сказал Кондратенко, так же оглядывающий в бинокль Джунгарские просторы.

— Марко, верно, говорит Алексей Михайлович — поддержал товарища Азаров — там он. А то, что его здесь нет, так видно умаялись порядком косоглазые по песками маршировать, ведь не железные.

— Ваши слова да Богу в уши — буркнул Максимов, однако дальше спорить не стал, признавая резон в рассуждениях сотников. Он потянулся за войлочной фляжкой с водой, но не успел он сделать и глотка, как раздался радостный голос дозорного: — Идут! Идут!

Прошло ещё полчаса, прежде чем Максимов сумел разглядеть в бинокль лес винтовок, которые китайцы несли на своих плечах. Они действительно очень устали от бесконечного марша по бесконечной дороге на Кульджу. Офицеры безжалостно гнали своих солдат вперед, позволяя им только пятнадцатиминутные привалы через каждые два часа марша. Большой привал был обещан сразу после пересечения Гнилой речки и поэтому, китайские солдаты стремились как можно быстрее перейти её, из последних сил поднимая свои свинцовые ноги.

— Никак не меньше батальона — тихо проговорил Максимов, на глаз определив численность врага. Облокотившись на жаркий песочный бруствер на верхушке холма, он внимательно наблюдал в бинокль за медленно приближающимся противником. Все командиры, уже давно убыли в свои боевые порядки и рядом с подполковником были только одни ординарцы и телефонист.

Наличием телефона, как и взвода огневой поддержки, бригада была полностью обязана Максимову. Именно он, своей властью настоял на включение в состав бригады минометного взвода поручика Штерна, а так же полевых телефонов. Высокое начальство, включая генерала Анненкова, только презрительно фыркало и негодовало от такой причуды, едко уточняя: "Он что, намеривается второй поход на Пекин организовать"? Однако, не желая лишних трений с генералом Щукиным, удовлетворило требования специального посланника.

Максимов лихорадочно шарил окулярами бинокля по сторонам, но новых походных колон противника он не находил.

— Ну и на том спасибо, господи — пробормотал Алексей. С одним батальоном противника его отряд худо-бедно ещё управлялся бы, а вот с большим числом нет. Вся загвоздка заключалась в том, что из четырех полевых орудий, сейчас за его спиной было только одно. Остальные застряли в песках на подходе к позициям и, несмотря на энергичные меры казаков, всё ещё отсутствовали.

Обосновавшись на холме, Алексей сознательно отдал всю инициативу в руки младших командиров, позволяя им самим решать вопрос об открытии огня и ведения боя. За собой, он оставил только общее руководство и корректировку огня минометного взвода.

Поручик Штерн, с чисто немецкой педантичностью расположил свой взвод таким образом, чтобы оба его отделения полностью контролировали подход к броду. Глядя на него, Максимов еще раз порадовался, что сегодня в его распоряжении имеется такой офицер как Павел Штерн, имевший за своими плечами два года войны.

Казаки Кондратенко и Азарова, встретили китайцев плотным оружейным огнем, к которому добавились четыре ручные пулемета. В считанные секунды передние ряды, которые уже спустились к пересохшему руслу реки, были выбиты метким огнем семиреченцев. С громкими криками, китайцы ринулись прочь от убийственного огня казаков, безжалостно давя задние ряды.

— Репер три! — крикнул Максимов телефонисту, и тот моментально продублировал его команду Штерну. Прошло несколько томительных минут и с пронзительным завыванием, на мечущихся солдат противника обрушились мины. Китайцы ещё не успели полностью разбежаться и поэтому, каждый взрыв уверенно находил свои жертвы, убивая и калеча воинов генерала Цзынь.

Минометный огонь окончательно отбил у китайцев желание форсировать реку и подобно напуганным мышам, они обратились в бегство.

— Отбой! — приказал подполковник, и западный берег Гнилой речки послушно затих. Проявляя сострадание к врагу, казаки не стали добивать раненых, которые в огромном числе стали отползать в тыл, оглашая восточный берег стонами и криками о помощи.

Повторную атаку на русские позиции, китайцы предприняли через один час и восемь минут. Ровно столько понадобилось им, чтобы доложить начальству об обнаружении русского огневого заслона, получить подкрепление и категорический приказ о разгроме противника.

В стане русских так же произошли большие изменения. К большой радости Максимова прибыла застрявшая артиллерия, что разом повысило настроение обороняющихся казаков, которые с тоской наблюдали в бинокли за темной массой китайских солдат накапливающихся на противоположном берегу. Кроме этого на позиции бригады гонец от Якуб-хан, который сообщил, что видел русского командира со стеклянным глазом. Так уйгур назвал капитана Кенига, действительно имевшего монокль в правом глазу. Капитан сообщал, что в его распоряжении находиться девять машин и после заправки в Кульдже, он немедленно выступает к Максимову.

Едва весть была получена, как подполковник приказал немедленно известить бойцов бригады. Не прошло и минуты, как по позициям разнесся радостный гул: — Помощь идет! Скоро наши будут. Недолго осталось продержаться.

Словно подслушав эти разговоры, китайцы энергично зашевелились, выстраиваясь под громкие крики своих офицеров в некоторое подобие боевых атакующих цепей. Максимов тщетно пытался определить приблизительное количество сил противника, разглядывая в бинокль противоположный пологий берег.

— Определенно больше батальона — произнес Любимов, один из ординарцев подполковника, расположившись рядом с Максимовым у бруствера.

— Это точно — подтвердил командир и снисходительно продолжил — не дрейфь тезка, уж их то мы точно переколотим.

Сказано это было столь убедительно и авторитетно, что это сразу уменьшило напряжение от вида огромной толпы китайских солдат, готовых с минуту на минуту броситься на штурм русских позиций.

Вовремя определив, что противник вот-вот пойдет в атаку, Максимов незамедлительно отдал приказ открыть артиллерийский огонь.

— Манцев! Пусть артиллеристы огонька подбросят по восьмому реперу — приказал Максимов телефонисту — а то не ровен час, закиснут наши боги войны от сидения.

Появление у русских полевой батареи, внесло сильное замешательство в рядах атакующих. Едва только первые снаряды упали на противоположный берег, как китайские солдаты дружно попадали или бросились врассыпную вместе со своими офицерами.

— Бегут, бегут черти узкоглазые! — радостно выкрикнул Любимов, но как оказалось, эта радость оказалась преждевременной. Всего двадцать одну минут, понадобилось китайцам, чтобы железной рукой террора навести порядок в своих рядах и, не обращая внимания на заградительный огонь батареи Лугового, все-таки начать запланированную атаку. Неся большие потери от разрывов снарядов и мин, выпущенных минометным взводом поручика Штерна, сыны поднебесной продолжали бесстрашно бежать вперед, выкрикивая длинный заунывный клич.

Когда ноги первых атакующих рядов коснулись топкого и вязкого песка пересохшей реки, и бежать стало значительно труднее, с противоположного берега по атакующим цепям ударили станковые пулеметы. Предвидя, что новая атака противника будет гораздо массивнее, подполковник Максимов выдвинул в переднюю линию обороны шесть станковых пулеметов, которые стали для китайцев непреодолимым фактором на пути к их победе.

Как не многочисленны были штурмовые ряды воинства генерала Цзынь, как неустрашимы были его солдаты, бездушные "машины боя" выкашивали всех, кто только оказывался в радиусе их поражения. Пройдя горькую школу большой войны, подполковник Максимов с жесткостью беспристрастного учителя экзаменовал китайцев, точно так же, как это делали с ним немцы в августе четырнадцатого года.

Грамотно расставленные пулеметы, на деле продемонстрировали китайцам всю пагубность и опасность решения атаковать позиции врага с неподавленными огневыми точками. Устилая телами речной песок, пехотинцы были вынуждены отступить, так и не выйдя на рубеж броска гранаты.

— Дюже много набили!— говорил ординарец Любимов, восторженно оглядывая с холма близь лежавшую панораму с мертвыми телами.

— Чего радуешься? — сурово одернул его Максимов — сегодня они ещё раз обязательно полезут и с ещё большей силой.

— Да неужто снова полезут ваше благородие? При таких то потерях! — удивился Любимов — да и время за полдень.

— Обязательно полезут. У них нет другого выхода — убежденно сказал Максимов и, видя явное несогласие в глазах ординарца, добавил — я бы сам непременно атаковал бы, а значит не надо считать неприятеля глупее себя.

Удачно отбив атаку, подполковник ни минуты не почивал на лаврах победителя, а сразу потребовал у артиллеристов и минометчиков доклады о состоянии боезапасов. Рапорты Штерна и Лугового вселяли оптимизм, что бригада сможет отбить ещё одну атаку. Однако больше всего Максимова обрадовал донесение нового гонца от Кенига. Броневики окончили заправку и уже движутся к позициям бригады.

— Прибудь они сюда и сам черт нам не страшен — оптимистично заявил подполковник своим командирам, и те согласно закивали головами.

— Китайцы мало знакомы с бронированной техникой и её появление на поле боя это не перебиваемый козырь в нашем сражении — поддержал командира поручик Штерн.

— Да драпанут китаезы прямо до самого Урумчи. Только пятки будут сверкать — мечтательно молвил Кондратенко, азартно поигрывая своей шашкой.

— Возможно, и побегут Марко Данилович, но их ещё опрокинуть надо. Так что не расслабляйтесь. Думаю через час, максимум через полтора, к китайцам подойдут все их силы и тогда они обязательно попытаются ещё раз прощупать крепость нашей обороны. Поэтому предлагаю сделать так.

Все как по команде нагнулись над картой, по которой уже проворно скользил красный карандаш командира. Определяя сроки нового наступления противника, Максимов ошибся ровно на один час. Видимо либо подкрепление запаздывало, либо генерал Цзынь никак не мог навести должного порядка в своих потрепанных частях. Со стороны китайцев ветер отчетливо доносил одиночные винтовочные выстрелы, которые иногда сменял ружейный залп.

Так или иначе, но ближе к пяти часам, китайцы в третий раз атаковали русские позиции. К огромной радости Максимова, у противника не было полевых орудий, но в бинокль, Алексей хорошо разглядел солдат несущих походные треноги и кресла для больших станковых пулеметов.

Из этой затеи, правда, ничего хорошего не вышло. Едва только китайские пулеметчики оказались в зоне обстрела пушек Лугового, как они были незамедлительно обстреляны, благодаря умелой корректировке огня Максимовым.

Обстрел пулеметчиков ещё не закончился, как китайцы неожиданно устремились в атаку всей своей массой на широком фронте. Весь передний край русской обороны немедленно пришел в движение; яростно застрочили пулеметы, протяжно засвистели мины, дружно затрещали винтовочные залпы.

Видя, как яростно идут в атаку вражеские пехотинцы, подполковник приказал поручику Луговому стрелять шрапнелью, время, от времени меняя номера реперов. Полностью позабыв об опасности Максимов, высунулся из окопа и, прильнув к биноклю, руководил стрельбой артиллеристов и минометчика через своего телефониста.

С приближением врага, все больше и больше шальных пуль стало прилетать к холму, и одна из них попала в бинокль, в тот момент, когда подполковник отводил прибор от своих глаз. Дзинь — и правая трубка разлетелась в дребезги, только чудом не поранив глаза и лицо командира.

— А черт! — гневно выругался Максимов и с досадой отшвырнул в сторону искореженный бинокль.

— Любимов дай свой — потребовал командир, и ординарец немедленно исполнил его приказ.

Яростная схватка кипела ни на минуту, не ослабевая свой накал борьбы. В некоторых местах, несмотря на жесткий пулеметный огонь, китайцам удалось приблизиться к русским окопам, и в их стороны дружно полетели гранаты. Одна из пушек выкаченной артиллеристами на прямую наводку для стрельбы шрапнелью, была повреждена вместе с прислугой, но остальные орудия продолжили вести свой убийственный огонь. Последние пехотинцы были уничтожены у обрывистой кромки берега, так им и не покорившегося.

Руководя обороной центра, Максимов постоянно ожидал вестей со своего правого и левого фланга, куда он отправил часть резерва для предотвращения возможного обхода своих позиций с флангов. Предчувствие не обмануло Алексея. Почти одновременно с двух сторон прискакали вестовые с известиями, что появились китайцы и вот — вот начнут атаку.

За свой правый фланг подполковник был относительно спокоен. Там по уверению казаков был исключительно вязкий солончак, и наступать по нему было чистым безумием. Скорее всего, китайцы решили просто обозначить своё присутствие с целью оттянуть на себя часть сил бригады.

На левом же фланге дела обстояли не столь гладко. Несмотря на то, что в этом месте вода сохранилась в виде большой, но не очень глубокой затоны, место было вполне пригодно для проведения атаки с определенными шансами на успех. Поэтому именно туда, Алексей и бросил свой последний пулеметный резерв.

— Тезка! — крикнул он ординарцу Любимову — скачи вместе с пулеметчиками и держись до последнего, подмога должна подойти!

Миг, и ординарец уже скакал вместе с двумя бричкой конфискованных подполковником в Кульдже на время военных действий, на которых располагались два пулеметных расчета. Подкрепление на левый фланг прибыло как нельзя вовремя. Отброшенные ружейным огнем и гранатами, китайцы стали медленно, но верно обходить казаков с обоих флангов, с большим трудом взбираясь на сыпучие песчаные склоны правого берега.

Накапливаясь мелкими кучками, китайцы готовились к решающему броску, намериваясь отсечь защитников Матюхиного брода от основных сил. Все решило мужество и мастерство русских солдат. Быстро сориентировавшись в обстановке, Любимов направил одну бричку на самый дальний фланг, а сам же остался в центре, вместе со вторым пулеметным расчетом.

Появление у противника сразу двух пулеметов, сразу уменьшило желание противника атаковать русские позиции. Они моментально попадали на землю и никакие приказы и угрозы офицеров не смогли заставить их продолжить продвижение вперед. Вяло, перестреливаясь с казаками, вражеские пехотинцы стали перебежками отступать на свой берег.

Получив отпор на второй переправе, китайцы, тем не менее, вскоре предприняли новую атаку, нащупав слабое место в обороне противника. Связав центр русских яростной перестрелкой, и показывая свою готовность к новой атаке, китайское командование в лице полковника Чжоу скрыто перебросило часть своих сил в район Матюхиного брода. Именно здесь, по мнению помощника генерала Цзынь должна было решиться судьба всей баталии.

Получил тревожное донесение Любимова о том, что у него за рекой замечено появление новых китайских соединений и в случаи их атаки оборона левого фланга может не выдержать, Максимов после короткого раздумья, отдал приказ о незамедлительной переброски части сил бригады с центра и правого фланга.

Когда подполковнику доложили, что со стороны тыла показались клубы пыли, обстановка была накалена до предела. Противник только что начал против защитников Матюхиного брода массированную атаку под прикрытием пулеметов, одновременно ведя сильный оружейный огонь по русскому центру. Вскочив в седло Максимов, лично поскакал навстречу отряду капитана Кенига, оставив за себя на командном пункте Манцева.

— Сколько у вас машин!? — первым делом спросил Максимов у капитана, не дожидаясь, когда поднятые колесами машин клубы пыли полностью усядутся.

— Восемь! — доложил капитан — одна ломалась на выходе из Кульджи.

— Сколько пулеметов и пушек?!

— Три пушки и пять пулеметов, причем два сдвоенных — с гордостью ответил Кениг.

— Немедленно отправляйте их вместе с двумя пушками на наш левый фланг. Никакого наступления только оборона и всё. Я сам, вместе с остальными машинами начну атаку по центру. Всё ясно?!

Максимов цепким взглядом окинул колонну бронемашин, определяя на глаз их марки.

— Гарфорд? — спросил он Кенига, указав на одну из бронемашин вооруженных пушкой.

— Так точно! — подтвердил Кениг.

— На левый фланг, там ему самое место. Туда же отправьте Некрасова, а мне оставьте броневик Мгеберова.

В ответ Кениг только козырнул и вскоре, нещадно пыля, автомобили покатили на помощь защитникам брода. Появление броневиков на левом фланге, в корне изменило всю картину боя. Хотя боем все, что происходило на левом фланге, можно было назвать с очень большой натяжкой. Полноценное сражение между двумя сторонами длилось пять, от силы семь минут. Все остальное время шло полномасштабное уничтожение китайских солдат пулеметно-пушечным огнем броневиков капитана Кенига.

Прошло полчаса с момента бронеавтомобилей на левый фланг, а Кениг уже слал гонца об успешном завершении дел. Враг был полностью разбит и отброшен за реку, густо устлав её пересохшее русло трупами своих солдат. Среди защитников брода тоже были свои потери, включая Любимова, ординарца подполковника.

Стараясь сдержать натиск врага до подхода подкрепления, Любимов выдвинул свой пулемет на самую переднюю линию обороны, не давая китайским пехотинцам поднять голову от земли. В отсутствии у русских артиллерии, китайцы сумели развернуть свои переносные пулеметы и очередь одного из них, тяжело ранила приникшего к "Максиму" Любимова.

Даже получив ранение, ординарец продолжал сражаться, оставшись вторым номером и до самой своей смерти, продолжал править пулеметную ленту ослабевшей рукой.

Едва только Максимов узнал о победе на левом фланге, как решил сам атаковать врага, полностью использовать остаток светового дня. Под прикрытием огня батареи поручика Лугового, в атаку на противоположный берег устремились сначала броневики, а затем и сами казаки, оставив надоевшие им окопы и оседлав своих верных коней.

Медленно, покряхтывая моторами, русские броневики стали выбираться на пересохшее русло реки, обильно заваленной телами убитых вражеских пехотинцев. Покинув свой наблюдательный пункт и переместившись в окопы передней линии, Максимов с замиранием сердца смотрел за действиями машин. Подполковника, впрочем, как и всех остальных интересовал только один вопрос, пройдут брод или нет тяжеловесные бронеавтомобили.

Собранные в одно соединение по настоянию подполковника и скрыто, переправлены почти через половину страны по железной дороге, броневики представляли собой такую ценность, что случись сейчас с ними что-нибудь, Максимову явно не помог бы его высокий покровитель. Господа генералы, яростно сопротивлявшиеся этой идеи, уж от души бы покуражились над отважным смельчаком.

Господь хранил Максимова, и все машины благополучно миновав коварное русло речушки, выкатились на твердую почву. Вступление броневиков в сражение, было его триумфальным завершением.

В большинстве своем китайские солдаты генерала Цзынь являлись малограмотными крестьянами, по тем или иным причинам оказавшиеся мобилизованными в армию губернатора Синьцзяна. Они были хороши при подавлении народных выступлений, когда у их противников были только камни, палки и мотыги, и совершенно не подходили для одержания победы над малочисленным, но хорошо организованным и вооруженным противником.

Китайцы с ужасом наблюдали, как на них наползали чудовищные монстры, непрерывно изрыгающие из себя пулеметный огонь и пушечные выстрелы. К вящему ужасу детей поднебесной их не брали ни винтовочные пули, ни пулеметные очереди, выпущенные по ним из уцелевших пулеметов.

Не подпуская к себе никого, бронированные чудища подобно сказочным драконом, щедро сеяли вокруг себя смерть и разрушение. В считанные минуты броневики обратили в бегство тех, кто противостоял им на восточном берегу, предоставив следовавшей за ними кавалерии довершить окончательный разгром противника.

Раскинувшись широкой лавой, казаки отважно устремились на отступающего врага, хищно поблескивая своими шашками, чьи лезвия заходящее солнце символически окрасило в красный цвет. Они действительно скоро стали красными, и в числе первых кто угодил под их страшный удар, стал полковник Чжоу со своим штабом.

Гибель командира соединения стала последней каплей, которая переполнила чашу терпения многострадального войска генерала Цзынь, и оно немедленно побежало, бросая все, что мешало бежать, включая даже оружие.

Помня завет великого Суворова, что недорубленный лес обязательно вырастает, казаки преследовали противника до темноты, пока мгла не поглотила спины бегущих солдат неприятеля. Почетными трофеями их усердия стал весь китайский обоз, включая три батареи легких пушек, которые так и не успели прибыть на поле боя.

Когда генерал Цзынь Шужэнь узнал, что посланные им на Кульджу солдаты численностью почти в полторы дивизии, полностью разбиты силами одной неполной бригады, он пришел в замешательство. Губернатор Синьцзяна отказывался верить, что большая часть его воинства разбита, несмотря на твердые уверение британцев, что дело сделано, и его солдаты в Кульдже не встретят серьезного сопротивления.

Он ещё долго отказывался верить в гибель полковника Чжоу, пока это ему не подтвердил его ординарец, чудом, спасшийся от казачьих клинков. Гнев и ярость обуяли генерала и, видя главными виновниками в разыгравшейся трагедии англичан, коварно подтолкнувших его к столь опрометчивому шагу, Цзынь отдал приказ о наказании виновных. Приказ губернатора был выполнен в кратчайший срок и вскоре, небольшая горка отрубленных голов британских советников лежала на одной из площадей Урумчи.

Столь недальновидный поступок генерала, разом отринул от него могучего заступника в лице великой Британии и прочих заинтересованных сторон. В опасности своего опрометчивого поступка губернатор убедился в самом скором времени, и это была не последняя чаша его страданий.

Документы того времени.

Из тайного рескрипта японского императора Хирохито об освоении заморских имперских префектур Квантун и Карафуто (Сахалин) от 12 сентября 1922 года.

Движимый желанием скорейшего и окончательного присоединения заморских префектур Квантуна и Карафуто к землям нашей империи столь необходимые для дальнейшего процветания нашей великой нации, повелеваю придать решению этой задачи ранг первичной государственной важности.

Только наличие компактного проживания лиц японской национальности в наших заморских префектурах, позволит раз и навсегда избавить нашу империю от бремени тревоги о сохранности целостности завоеваний хризантемового трона.

Для решения этой важнейшей государственной задачи необходимо как можно скорее начать организацию массового переселения наших подданных на земли заморских префектур Квантун и Карафуто. В основном, это должны быть лица обоего пола не моложе 20 и старше 40 лет, а так же военные ветераны, изъявившие желания получить в личное пользование земельные наделы в заморских префектурах.

С целью увеличения числа колонистов, следует разработать длительную программу по предоставлению им материальной помощи включающей в себя как финансовые субсидии для переезда на новое место жительства, так и предоставления помощи по обустройству на землях префектур.

Император Японии Хирохито.

Из газеты "Известие" от 16 сентября 1922 года.

Согласно сведениям последнего часа, поступившим из Варшавы, на заседании польского Сейма принято окончательное решение относительно судьбы православного собора Александра Невского расположенного в центре польской столицы.

Внесший этот вопрос на голосование в Сейме депутат Стефан Жеромский утверждал, что данный собор не может находиться Саксонской площади столицы, поскольку является символом былого русского господства над Польшей и должен быть обязательно удален из Варшавы.

Его выступление поддержал видный польский искусствовед Казик Малиновский, который публично заявил, что собор Александра Невского не является выдающимся произведением архитектуры и может быть снесен, на том основании, что православной паствы в варшавском приходе практически не осталось.

В защиту православного собора выступил сенатор Вячеслав Богданович, но его голос е был услышан участниками Сейма. Подавляющим большинством голосов, было принято решение о сносе собора, с передачей всей церковной утвари православному подворью в Варшаве.

Через час после проведения голосования в Сейме, президент Польской республики маршал Эдвард Рыдз-Смигла утвердил решение парламента, к немедленному исполнению.

Собственный корреспондент Лев Новоселов.

Из протокола международного договора о режиме Черноморских проливах подписанного в Монтрё 23 сентября 1922 года.

Исходя из принципов мирного сотрудничества, Российская республика согласна предоставить право свободного прохода через Проливы торговым судам всех стран мира, как в мирное, так и военное время.

За странами имеющих прямой выход к Черному морю сохраняется право провода своих военных кораблей любого класса и количества в мирное время, с предварительным уведомлением властей России о своих намерениях прохода через Проливы. Проход военных кораблей во время войны, в которой принимает участие Россия, а так же если Россия посчитает, что ей непосредственно угрожает война, ей предоставляется право разрешать или запрещать проход военных кораблей любых стран.

Что касается права прохода военных кораблей нечерноморских государств, то он осуществляется только с разрешения правительства России. Для военных кораблей нечерноморских стран введено строгое ограничение, как по классу кораблей, так и по их тоннажу. Разрешен проход только мелких надводных кораблей с общим тоннажем не более 20 тысяч тонн. Срок пребывания судов нечерноморских государств в акватории Черного моря ограничено 21 сутками с момента прохождения пролива Босфор.

Из секретного доклада специального представителя Генерального штаба подполковника Максимова о событиях в Джунгарии от 23 сентября 1922 года.

В результате боевого столкновения сил бригады особого назначения с китайскими войсками генерала Цзынь на речке Гнилой, произошел полный разгром противника, общая численность которого приблизительно оценивается в одну дивизию.

Предварительные потери китайцев составляют около тысячи, тысячи двести человек убитыми и ранеными. Триста восемьдесят человек взяты в плен, остальные панически бежали в направлении Урумчи. Наши потери составляют убитыми восемнадцать человек, ранеными тридцать пять.

Оценивая действия в Джунгарии особой бригады как положительные и желая окончательно закрепить достигнутый успех, я решил начать проведение второго этапа операции "Весна", о чем имелись предварительные договоренности с генерал-майором Шапошниковым.

С этой целью, все китайское вооружение, захваченное на поле боя под речкой Гнилой, было передано Якуб-хану для формирования боевых уйгурских частей. Одновременно с этим, в Урумчи была, начата подготовка к вооруженному восстанию против китайцев, которое осуществилось 21 сентября. Успеху восстания способствовала полная деморализация китайских солдат паническими слухами о наступлении на Урумчи армии Якуб-хана при поддержке русского бронеотряда.

Через агентурную сеть мы всячески поддерживали эти слухи, но в действительности, ни один наш солдат не пересек линию ответственности официально обозначенной нашим государством в майской ноте этого года. Генерал Цзынь не оказал серьезного сопротивления и в ночь на 22 сентября отступил из Урумчи на восток.

После захвата власти, вступивший в город Якуб-хан, 22 сентября провозгласил о создании республики Восточный Туркестан, со столицей в Урумчи. Все нормативные акты о провозглашении уйгурской республики, высланы мною вместе с этим донесением.

Подполковник Максимов.

Глава VII. В знойной жаркой Африке не видать идиллии.

Сидя на крыльце своего дома в Манго, Александр Пархоменко, первый помощник командира конной бригады Григория Котовского, с наслаждением курил табак, привезенный очередным морским транспортом с далекой родины. Что не говори, а родной тютюн, был куда лучше местного самосада, которые русские колонисты пытались выращивать в местных условиях.

Благодаря стараниям губернатора русской колонии в Африке Михаила Фрунзе, Того начал потихоньку развиваться и не без успеха. Уже в этом году, губернатор намеривался выйти на довоенный уровень экспорта в митрополию кофе, какао и цитрусовые, которые даже очень пришлись ко двору российской торговли. Быстро договорившись на взаимовыгодных условиях с оставшимися в Того немецкими колонистами, Фрунзе не допустил разрушение и запустевание плантаций доставшихся ему в наследство от англичан.

Кроме экспорта традиционных плодов Африки, Михаил Васильевич всерьез подбирался к той очень важной теме, реализацию идеи которой немецким властям помешала война. Этой темой было разведение хлопка, для чего в Того были хорошие условия. Начало войны и последовавшая за ней оккупация французами германской колонии, если не поставило жирный крест на этой идеи, то серьезно затормозило её реализацию.

Встречаясь с принявшими российское подданство немецкими фермерами, Фрунзе внимательно слушал все их рассказы о прежней жизни колонии, и умело, отделив зерна от плевел, немедленно ставил вопрос о возрождении того или иного промысла, в котором видел явную выгоду для далекой метрополии. Подобная деловая позиция очень импонировала бывшим подданным кайзера Вильгельма, а ныне труженикам русской колонии и они с охотой шли на сотрудничество с новой администрацией.

Однако если на юге колонии дела шли в гору, то на севере подобными успехами было трудно похвастаться. Благодаря тому, что здесь границы были проведены главным образом на бумаге, и крепкой пограничной стражи не существовало, местные аборигены чувствовали себя полноправными хозяевами и доставляли много хлопот белым поселенцам. В эпоху правления кайзера Вильгельма, забота о границах была полностью возложена на немецких фермеров и плантаторов, за усердие и верную службу которых, рейх обеспечивал их оружием и патронами.

Теперь, забота о северных границах была полностью возложена на Григория Котовского, в подчинении которого находилась особая кавалерийская бригада, составленная в основном из высланных с родины бунтарей. Исправно снабжая подопечных комбрига всем необходимым, Фрунзе умело использовал его организаторские и военные таланты в своих целях. Ради мира и стабильности на севере колонии, Михаил Васильевич даже закрывал глаза на то, что север Того, колонисты и каторжане называли Котовией. Здесь для всех был только один закон, слово комбрига и только он один вершил справедливый суд.

Сам Григорий Иванович, притом, что подобное название очень льстило его самолюбию, всегда четко соблюдал субординацию и признавал главенство губернатора над собой. Подобное послушание объяснялась отнюдь не столько любовью комбрига к Фрунзе, сколько пониманием, что в руках губернатора находятся экономические рычаги его благополучия.

Президент Алексеев был вполне доволен деятельностью заморского губернатора, который не только оттягивал на себя взрывоопасный материал из России, но ещё и приносил державе определенную экономическую пользу. Именно этим, был обусловлен тот факт, что осужденным бунтарям были сделанные большие послабления. Так, в связи с тем, что в колонии не хватало женщин, очень многие из осужденных могли выписать себе с родины жен, невест или заочниц, изъявивших желание отправиться в далекую Африку. Государство при этом брало на себя обязательство по бесплатной доставке женщин в колонию и питанию во все время пути.

За новыми поселенками сохранялся статус свободных людей, и они могли покинуть Того в случаи если их не устроит местным климат или изменяться намерения жить под одной крышей с ссыльным. В этом случаи обратный проезд, как и пропитание, были полностью платными, что являлось скрытым барьером против оттока женского пола из колонии.

— Александр Яковлевич! — громкий крик прервал благостные посиделки первого помощника комбрига.

— Ну что там ещё? — недовольно спросил Пархоменко вестового из управы, со всех ног бежавшего к нему по улицы.

— Вакуленчук из Дапона передает, что на границе опять буза пошла, Александр Яковлевич — доложил вестовой, с трудом переводя дыхание.

— Какая такая буза? — гневно удивился Пархоменко — опять, что ли Кокубенко со своими башибузуками черных прижимать начал? Ну, говори!?

— Никак нет товарищ замкомбрига. Вакуленчук телеграфирует, в Дапон пришли беженцы с плантации Оберсдорфа. На них напали в большом количестве конные негры, начали всех убивать и палить все вокруг. Всего спаслось двенадцать человек все женщины и дети.

— Конные негры? Они там часом с ума не сошли? Такой ерундистики я ещё не встречал — с удивлением спросил Пархоменко — что ещё доносит Вакуленчук?

— Больше ничего. Негры пришли, пограбили и ушли. Единственное что запомнила одна из женщин, они все время кричали "Матхи!" и у одного из нападавших она заметила знамя зеленого цвета с перекрещенными белыми саблями.

— Ясно, что ничего не ясно — коротко подытожил Александр Яковлевич — беги в казармы и скажи комэску Матюшину, чтобы подходил к управе. Я буду там его ждать.

— Ох, не к стати принесла этих конных чертей в наши края — чертыхнулся Пархоменко — только, только замирились с Ндолой и нате, пожалуйста, новая напасть, "зеленые" объявились.

В виду отсутствия комбрига Котовского уехавшего в Ломе с визитом к Фрунзе, вся власть в Манго, неофициальной столице Котовии лежала на плечах Пархоменко. За два года своего пребывания в Африке, он уже порядком остыл от своей прежней революционной деятельности и, хотя Александр Яковлевич ещё был орлом и лихим рубакой, в глубине души его уже тянуло к тихой семейной жизни.

В управе его уже ждал взволнованный Михаил Грушевский, исполняющий обязанности бургомистра Манго на время отсутствия Гребенюка.

— Ох, чует мое сердце не доброе, Яковлевич — с тревогой сказал бывший борец с царизмом, а ныне ярый идеолог Котовии — не спроста эти конные негры у нас появились. Никак британцы с французами их наняли, чтобы насолить нам.

— Ладно, Сильвестрыч не ной раньше времени. Сейчас съездим к Оберсдорфу и посмотрим, кто это там так озорничает — хмуро сказал Пархоменко.

— Ага, озорничает. Знаешь, сколько людей на ферме Отто Ивановича было? Шестьдесят восемь! А в Дапон всего двенадцать пришло, где остальные? — не унимался Грушевский.

— Где, где, по полю гуляют — недовольно буркнул собеседник — ты лучше мне скажи умная голова, что это за слово такое "Матхи" и у кого это здесь зеленые знамена имеются.

— Матхи? — борец с царизмом наморщил лоб, а затем азартно закивал своей седой головой — это такие повстанцы были в Судане и боролись они против английского гнета ещё до войны.

— Точно? — с сомнением переспросил Пархоменко, который крайне плохо ориентировался в мировой истории.

— Точно — убежденно ответил Грушевский — я это слово сразу запомнил, уж больно оно мерзкое. Матхи, Махди.

— Ну и как они боролись с англичанами — с интересом спросил Пархоменко, в котором проснулся революционный задор прежних лет.

— А никак. Поперли с дури на британские пушки и пулеметы под Одурманом, да и полегли все там курам на смех. Это разве революция? С саблями и копьями на пулеметы. Ясное дело разгромили их англичане в чистую — Грушевский в сердцах сплюнул.

— Слушай, а знамя у них, какое было? — осторожно поинтересовался Пархоменко.

— Ясно какое зеленое, магометанское. У них у всех одно знамя, зеленое — авторитетно заявил Грушевский.

— Точно?

— Точно. Джихад называется.

— Ну ладно — задумчиво произнес Пархоменко — джихад так джихад.

Первый помощник комбрига озабочено потер лоб рукой, а затем словно вспомнив что-то, уточнил у всезнающего Грушевского.

— Слушай Сильвестрыч, а на знамени том белые сабли наличествуют?

— Далось тебе это знамя — вспылил Грушевский — знамя, видишь ли, ему подавай. Не был я там и не видел, есть на нем сабли или нет.

— Ладно, не кипятись. Я вот опасаюсь, не из того ли это разлива наши гости — пояснил борцу с самодержавием удалой кавалерист.

— Да брось ты, Яковлевич. Это явно британцы нам пакостят, точно тебе говорю. Научили негров на конях скакать и на нас науськали. Я их саксонские выверты за версту чую! Их рук дело! — безапелляционно изрек Грушевский.

— Это хорошо, что чуешь. Ну ладно, разберемся — подытожил беседу Пархоменко. Сказано, сделано и вскоре Пархоменко уже скакал на север, во главе эскадрона Григория Лозового.

Разбираться, как оказалось, было не с чем. Из всей многострадальной фермы герра Оберсдорфа уцелело лишь два сарая. Все остальное, включая хозяйский дом, было обращено в угли и пепел, от которых всё еще продолжали подниматься черные клубы дыма.

За все время пребывания в Африке, Александра трудно было чем-то удивить, но то, что он увидел на пепелище Оберсдорфа, сильно потрясло его душу. Вдоль дороги на воткнутых в землю кольях красовались отрезанные головы почти всего многочисленного немецкого семейства. Варварски отделенные от туловища, они представляли собой ужасное зрелище. У каждой головы были отрезаны уши и выколоты глаза. Чуть позже, кавалеристы обнаружат тела несчастных колонистов, у которых были вырезаны все детородные органы и вспороты животы.

О подобных зверствах польских панов над украинскими повстанцами в стародавние времена Пархоменко только слышал от народных сказителей и от учителей в Луганском училище, и вот теперь он все это увидел воочию. С трудом, сдерживая себя от увиденного зрелища, Пархоменко твердым голосом приказал своим товарищам спешиться и предать тела земле.

Всего было обнаружено двадцать шесть изуродованных тел обоих полов, которые были похоронены в общей могиле, спешно вырытой солдатами вблизи пепелища.

— Ну что думаешь, Григорий обо всем этом? — угрюмо спросил Пархоменко комэска Лозового, уже не раз успевшего опорожнить свой желудок, прежде чем был отдан последний долг погибшим. Комэск считался лучшим экспертом по знанию всех повадок черного населения, которое нет, нет, да и преподносило белым гостям различные неприятности.

Быстро сплюнув на землю, вновь набежавшую слюну и утерев рот ладонью, Лозовой окинул взором головешки и убежденно произнес:

— Это точно не Ндола со своими шакалами. И не Квама пограничник.

— Может Матала? — предположил Пархоменко, вспомнив дерзкий набег со стороны Верхней Вольты.

— Нет, Яковлевич всё мимо, не он это. И вообще мне кажется, что это совсем не наши негры — удивил командира своим выводом Лозовой.

— Почему?

— Смотри, они конечно пакостники и воры, каких только поискать на белом свете. Да и красного петуха подпустить могут, если уж сильно приспичит. Могут на кусочки разрезать одного двух, но чтобы вот так резать людей, это точно не они — убежденно произнес комэск.

— Точно чужие, Александр Яковлевич — вступил в разговор десятник Чепалов, который вместе с Лозовым не один раз выступал в походы против "немирных" чернокожих.

— Ладно, стройте людей. Заскочим в деревню к Ндоле. Пораспрошаем его о новостях, да и прощупаем, чем дышит наш царек. Авось, что и узнаем интересного — решил Пархоменко.

Однако когда эскадрон прибыл в гости к Ндоле, там ждал его большой сюрприз. Едва только русские кавалеристы въехали в деревню, как к ним со всех ног бросилось множество негров, радостно вскинув руки, явно прося защиты и что-то бесперебойно лопоча на своем языке.

Среди этой встревоженной толпы наметанный глаз Пархоменко с трудом узнал Ндолу, местного вождя, всегда требовавшего, чтобы белые господа называли его королем. Лоск и важность, которые прежде не сходили с его чела всякий раз, когда к нему приезжали русские гости, теперь бесследно пропали. Страх и ужас, посеянный могущественным злом, открыто читался на его лице.

— Господин, господин! Какая радость, что ты приехал со своими солдатами. Мой народ и я счастливы, видеть вас — радостно выкрикнул королек, вскидывая свои толстые мясистые руки.

Едва только толмач перевел Пархоменко слова Ндолы, как он моментально понял, что зеленая беда зацепила не только одну ферму Оберсдорфа.

— Все ли спокойно во владениях великого короля Ндолы? — спросил Пархоменко, решившего подыграть амбициозному негру — не болен ли его скот, здоровы ли жены и дети?

— Ах, Александэр — грустно молвил Ндола — большая беда пришла в мои владения, и с ней нет сладу.

— Как, неужели мор? — лукаво произнес белый собеседник.

— Хуже, гораздо хуже господин. Это черные арабы!!! — воскликнул вождь и от его слов стон горечи разнесся по окружавшей его толпе.

— Черные арабы? Это кто такие? — удивился Пархоменко, и напуганный вождь принялся его усиленно просвещать. Оказалось, что день назад на деревню Ндолы был совершен дерзкий налет. Нападавших было около двадцати человек, часть из которых были на конях и вооружены винтовками. Пришельцы напали на работавших в поле женщин и детей, безжалостно убивая всех подряд. Увлеченные погоней, конные отделились от пеших воинов и первыми ворвались в деревню, где уже была объявлена тревога.

Имевшие опыт борьбе с верховыми, негры Ндолы не растерялись и сумели одолеть противника, правда, с большим трудом. В самый ответственный момент на выручку попавшим в беду товарищам подошли вооруженные копями и саблями пехотинцы, которые яростно бросились в бой, несмотря на численный перевес жителей деревни. Презирая раны и смерть с криками "Аллах Акбар" они бросались на подданных короля, вселяя в них ужас и страх.

Неизвестно как могло сложиться бы дело, не окажись в распоряжении одного из телохранителей Ндолы пара гранат проданных ему из подполы русским кавалеристом. Одна из брошенных им гранат, упала в ряды атакующего противника, и разом сократила его численность, на целых семь человек. Вторая граната была применена менее удачно. Её взрыв унес из жизни только одного противника, при этом сильно разрушив "дворец" короля.

Сам герой так же пострадал от этого взрыва и, будучи оглушенный, был безжалостно добит раненым пехотинцем, который превознемогая боль в раздробленной бревном ноге, отважно бросился на погубителя своих товарищей.

Израненный и обессиленный, он был пленен воинами Ндолы и со скрученными руками доставлен перед грозные очи вождя. Боль и страдания не помешали воину с достоинством говорить с Ндолой, приведя того в сильное замешательство. Стоя на коленях с гордо поднятой головой, он поведал, что является воином одного из передовых отрядов огромной армии великого Махди Абаллаха аль-Башира. Охваченный особым религиозным озарением, он решил полностью охватить правоверным учением все земли Западного Судана, перенеся священное зеленое знамя ислама с берегов Нигера на берега Гвинейского залива.

— То, что ты видел сегодня, это жалкая горсть той армии, что служит великому Махди! Нас тысячи тысяч и все мы рады отдать свои жизни ради правого дела. Трепещи неверный, ибо вслед за мной придут новые войны, которые разрежут на мелкие кусочки всю вашу деревню и не будет вам спасения нигде. За каждую каплю пролитой крови своих воинов, славный Абдаллах аль-Башир прольет реки вашей крови, презренные кафиры.

Пленный говорил столь убедительно, что руки державших его стражников задрожали от страха. Возможно, напуганный вождь и сохранил бы ему жизнь, чтобы наладить отношения с неведомым мессией, но раненый, желая поскорее попасть в райские кущи, лишил его такой возможности. Собрав последние силы, он плюнул в Ндолу, и опозоренный королек поспешил лично пристрелить его из револьвера, ради сохранения лица перед подданными.

Лишившись возможности договориться с Махди, изворотливый туземец решил искать защиты у белых, благо у них имелись чудесные гранаты легко уничтожающие свирепых пришельцев. Ндола ещё только принимал решение, как в деревню приехали русские что, по мнению вождя, было хорошим знаком.

Перемешивая слова повествования с бесконечными заверениями о своей любви и дружбы к белым господам, Ндола мучительно ждал решения помощника Котовского, у которого было очень много поводов послать вождя куда подальше, припомнив все его былые прегрешения перед колонистами.

У Пархоменко действительно очень чесались руки проучить зарвавшегося королька, но по достоинству оценив степень опасности, исходившую от неведомых "зеленых", он решил выбрать меньшее зло в лице Ндолы. Ссориться с вороватым, но хорошо знакомым вождем белым колонистам сейчас было никак не резон.

— Я передам твои слова могучему вождю и надеюсь, что он примет правильное решение — сказал Александр Ндоле, чем вызвал у него радостную улыбку.

— Пусть он пришлет нам побольше ужасных бомб — немедленно стал клянчить у Пархоменко вождь.— Так и скажи, король Ндола просит их ради нашей старой дружбы.

— Ага, так мы тебе и разбежались гранаты давать. Только для этого и приехали — хмыкнул из-за плеча Пархоменко его верный адъютант Гошка Горшенин.

— Могучий вождь будет знать о твоей просьбе король — пообещал Пархоменко, незаметно ткнув носком сапога ногу адъютанта.

Прибыв в Дапон к Вакуленчуку, помощник комбрига первым делом телеграфировал в Ломе Фрунзе о появлении на границе "зеленых" и настойчиво просил разрешение стянуть к северу все бригадные соединения в один кулак.

Как и предполагал Пархоменко, Фрунзе ответил молниеносно. Он одобрил предложение Александра и возложил на него командование бригадой на время отсутствия Котовского. Одновременно с этим Фрунзе извещал, что собирается обратиться к соседям для координации совместных усилий по отражению северной угрозы. И здесь, губернатора ждали сюрпризы.

Если французы с определенными оговорками допускали совместную деятельность против "зеленых", то британский губернатор Золотого Берега просто поднял Фрунзе на смех, заявив, что не собирается ради непроверенных слухов тревожить покой своей колонии.

Давнее знакомство с представителями европейской цивилизации сразу натолкнуло Фрунзе на мысль, что с появлением "зеленых" дело обстоит, не столь чисто, как это казалось на первый момент. Ведь северная граница русской колонии представляла собой узкую полоску территории, зажатую с двух сторон владениями Британии и Франции, и по логическому размышлению именно они должны были беспокоиться больше всего. Всё это очень не нравилось Михаилу Васильевичу, но как говориться одни только размышления к делу не подошьешь.

— Григорий Михайлович — обратился он к гостившему у него комбригу — что-то затевается на нашей северной границе. Пархоменко докладывает о многочисленных жертвах среди мирного населения от рук неизвестных нападавших, а наши соседи и в ус не дуют. Боюсь, что тебе следует вернуться в Манго и взять дело под свой контроль.

— Хорошо Михаил Васильевич разберемся. Когда выезжать сегодня вечером или завтра утром — спросил комбриг.

— Конечно завтра — не секунды не размышляя, сказал губернатор — сегодня дадим прием в твою честь и с Богом. Когда дело в твоих руках, я спокоен.

Губернаторский прием удался на славу. Кроме Котовского на нем присутствовали французские гости из соседней Дагомеи, которые привезли с собой в Ломе маленький, но самый настоящий оркестр. На лужайке перед резиденцией, где Фрунзе принимал своих гостей, состоялись танцы, которые были главным сюрпризом для жителей русской колонии.

Котовский принял в них самое живое участие, вспомнил свои молодые годы в Бесарабии лихо, отплясывая мазурку и полонез. С грацией прирожденного танцора, комбриг с легкостью переходил от одного танца к другому, чем вызывал скрытую зависть у французских гостей заметно отстававших в этом умении от Котовского.

— Господин генерал почтит своим визитом Котону? Даю слово офицера, что у него не будет недостатка в партерах по танцам — учтиво спросил мсье Дюшене, колко намекая на ограниченное число женского пола в колонии.

— Непременно воспользуюсь вашим приглашением мсье колонел — так же учтиво ответил Котовский — вот только съезжу в Манго за своей женой.

— Вы собираетесь ехать в Манго? — быстро спросил француз и в голосе его комбриг уловил скрытую заинтересованность.

— До сего дня не собирался, но раз вы приглашаете... — Котовский сделал неопределенный жест рукой и, извинившись кивком головы перед французом, направился к своей новой партнерше, мадмуазель Крике.

Оттанцевав мазурку, Котовский подошел к Фрунзе, и весело глядя на приглашенных гостей, тихо произнес: — Надо ехать Михаил, обязательно ехать. Не нравятся мне господа соседи, как заговоришь о приграничном набеге, лица сразу напрягаются.

— Ты думаешь, что-то знают?

— Знают. Не даром мадмуазель Крике все интересовалась, когда я поеду на войну с туарегами.

— Интересно — протянул Фрунзе.

— Вот и мне интересно, где у тебя дятел сидит, что французам стучит — коротко молвил Котовский и снова направился танцевать.

Комбриг покинул Ломе рано утром, на специальном поезде губернатора, прихватив с собой пятьдесят человек из скромного столичного гарнизона. Казалось все идет хорошо, но едва только он ступил на перрон Манго, как комбригу сообщили печальную весть о гибели Пархоменко.

Выяснилось, что вчера пришло известие о новом налете "зеленых" на поселения колонистов. На этот раз их удару подверглась деревня непримиримого атамана Кокубенко. Здесь нападавшие встретили сильный отпор со стороны хорошо вооруженных самостийников, которые в порыве чувств заявили, что лягут все, но не спустят жовто-блакитное знамя непидлежной неньки Вкраины, гордо реявшее над поселком.

Возможно, Кокубенко смог бы сам отбиться от нападавших с помощью того оружия, что имел в своем распоряжении, но негры ударили разом со всех сторон и самостийники были сломлены. Сам атаман, позабыв про громкую клятву, немедленно пустился в бега, предоставив своим товарищам мужественно прикрывать его отход.

О том, что произошло в стане самостийников, Пархоменко узнал совершенно случайно, от двух беглых негров, которые пришли в Манго, спасаясь от "зеленых". Узнав о набеге врага, Пархоменко решил немедленно атаковать противника и, подняв два эскадрона с пулеметным взводом, выступил в поход.

В деревню Кокубенко отряд пришел ближе к вечеру, обнаружив её полностью разграбленной с множеством изрезанных и порубленных тел устилавших землю кровавым ковром. Среди белых тел, то тут то там попадались и черные тела, которые так же подверглись жестокому надруганию.

Комэск Лозовой внимательно осмотрел все тела погибших и с уверенностью заявил, что это та же банда, что была у Оберсдорфа и по всем признакам, "зеленые" недавно покинули деревню.

Услышав эти слова, Пархоменко решительно бросился в погоню за врагом, благо его следы хорошо читались на земле африканской саваны.

Расчет Пархоменко оказался верным и уже через час, передовые разведчики обнаружили большой пеший отряд приблизительной численность четыреста-пятьсот человек. Под началом Пархоменко всего было двести тридцать верховых, включая пулеметный взвод, но Александр Яковлевич решил немедленно атаковать неприятеля, исповедуя суворовский "натиск и глазомер", а так же веря в мастерство своих кавалеристов.

Разделившись на две части, конники Пархоменко атаковал пехоту "зеленых" с флангов, с таким расчетом, чтобы теснить их на развернувшие по центру тачанки. Расчет Пархоменко полностью оправдался. Как бы не были храбры и фанатично настроены последователи Махди Абдаллаха, но во всех схватках мировой истории пеший воин всегда уступал конному воителю. Прекрасно выученные за два года пребывания в колонии владению холодным оружием, русские кавалеристы Пархоменко быстро сломили сопротивление врага и заставили его отступить в нужном для себя направлении.

Под свист своих сабель и шашек и ржание боевых коней богатырей Пархоменко, выставив впереди себя копья и щиты, чернокожие пехотинцы торопливо отходили прямо на русские пулеметчиков, посчитав диковинные повозки врага, слабым для себя противником.

Пулеметчики заговорили только когда, до "зеленых" оставалось чуть менее четырехсот шагов. Имея прекрасный обзор с тачанок, пулеметные расчеты хладнокровно косили движущегося на них противника рядом за ряд. Казалось, что враг вот-вот дрогнет и побежит, превратившись в легкую добычу конных, но вышло иначе. В этот день, русские колонисты впервые для себя столкнулись лицом к лицу с религиозным фанатизмом людей, искренно верующих в своё правое дело.

С криком: — Аллах Акбар!!! — воины ислама неудержимой толпой ринулись к плюющимся огнем тачанкам. Перескакивая через тела своих убитых товарищей, поскальзываясь в лужах крови, они упрямо поднимались с земли и, презирая грохочущую смерть, устремлялись вперед. Последние солдаты Абдаллаха пали всего в девяти шагах от пулеметчиков, так и не сумев достать их своими пиками и саблями.

Победа была полной. Враг был наголову разбит при минимальных потерях. Всего за бой отряд Пархоменко потерял убитыми восемь и ранеными двадцать одного человека, но в числе последних оказался и сам командир, вопреки уставу храбро бившийся в передних рядах.

Яростно круша врагов своей знаменитой шашкой, Александр Яковлевич совсем не заметил, как маленькая костяная стрела, оцарапала мочку его уха. В пылу схватки Пархоменко совершенно не обратил внимания на эту пустяковую рану, презрительно стерев выступившую кровь рукавом гимнастерки.

Вся серьезность ранения выяснилось потом, когда, приняв рапорты комэсков и похвалив бойцов за проявленную храбрость, Пархоменко на глазах у своих бойцов неожиданно побледнел и упал на землю, потеряв сознание. Напрасно бойцы пытались спасти своего любимого командира, обильно поливая его голову холодной водой из фляжек, подсовывая нашатырь, растирая грудь спиртом. Состояние Пархоменко с каждой минутой медленно, но неуклонно ухудшалось. Яд с наконечника стрелы сделал своё черноё дело и через час девять минут с момента потери сознания, дыхание Пархоменко остановилось.

Как только стало ясно, что командир умер, ярость и злоба охватила всех членов отряда, и они принялись жестоко мстить за него. Двадцать пять пленных, что были захвачены в этом бою, кавалеристы пригнали к телу командира и немедленно изрубили шашками всех до одного. Не удовлетворившись этим, Лозовой приказал запалить факелы и при свете огня вместе с толпой мстителей обошел все поле сражения, методично добивая обнаруженных раненых противника.

Когда Котовский узнал все эти леденящие сердце подробности, он содрогнулся в душе, но не наложил ни одного взыскания на кавалеристов, хорошо понимая их чувства горести и отчаяния по поводу потери любимого командира.

Тем временем, конная разведка, высланная комбригом в поисках новых отрядов врага, доложила, что с востока, вдоль одного из притоков реки Нигера Пенджари приближается большое войско противника численность никак не менее четырех тысяч человек. В большинстве своём это были пешие воины, но среди них, разведчики заметили и конные отряды, что было не совсем обычным явлением для населения французского Судана.

Это явно был главные силы Абдаллаха твердо намеривающегося водрузить зеленым знаменем пророка на берегах Гвинейского залива. Судя по всему, их главной целью была Манго северная столица русской колонии, овладение которой открывало туарегам прямой путь к океану.

Слушая доклады разведчиков, Котовский отметил один любопытный факт. Французские власти никак не препятствовали действиям Абаллаха, хотя по всем канонам военного искусства, должны были если не стягивать для прикрытия свои войска, то хотя бы вести наблюдение за суданцами.

— Идут совершенно свободно Григорий Иванович. Как будто этих самых французов и в помине нет — докладывали комбригу разведчики.

— Смотрели мы за французскими плантациями по ту стороны Пенджара, так у них особого страха перед "зелеными" нет никакого. Ни тревоги, ни паники, как ездили единичные конные, так и ездят.

— Что думаешь по этому поводу, начальник штаба? — спросил комбриг Матюшенко, к которому временно перешли обязанности Пархоменко.

— Неспроста все это Григорий Иванович — убежденно молвил тот — уж как эти кровопийцы своё добро берегут всем известно. Чуть что серьезное так сразу за помощью в Котону спешат и вдруг такое спокойствие. Неспроста.

— Вот и я думаю, что неспроста. Уж не хотят ли господа лягушатники под шумок если не выдавить нас отсюда, то хотя бы основательно перебить ноги. Когда они воевали у германцев Того, особого ущерба здешним плантациям не нанесли, для себя берегли. А когда уходили не сильно вредили, явно надеялись, что мы здесь надолго не задержимся. Сейчас терпеть русского клопа под своим боком им не в нос, поскольку мал клоп да вонюч.

— И что же будем делать, товарищ комбриг? Обратимся за помощью к Москве? — спросил Матюшенко Котовского. С подачи Фрунзе почти все в колонии, называли друг друга товарищами.

— Бить будем товарищ Матюшенко и чем, скорее тем лучше. А что касается Москвы, то кроме наших догадок у нас ничего нет. Москва, конечно, предложит французам совместно воевать с арабами, но боюсь, что из этого ничего путного не выйдет, по вполне объективным причинам. Сегодня же телеграфирую Фрунзе о необходимости прислать нам спецпоезд. Его пушки будут очень сильным подспорьем.

Говоря о спецпоезде, Котовский имел в виду своё любимое детище, которое он создавал почти целых два года. Обнаружив на немецких складах большой запас шпал и рельс, которые были завезены в колонию перед самой войной, Котовский развил бурную деятельность и буквально заставил губернатора продолжить железную дорогу до Манго, мотивируя это решение важными государственными интересами.

Под этим термином скрывался положительный результат геологической разведки в окрестности Манго, которую провели специально приглашенные Фрунзе из Петрограда. Ученые подтвердили прежние предположения своих германских коллег о наличие залежей полезных ископаемых на территории колонии и возможность их легкой добычи.

Едва только это заключение оказалось в руках Фрунзе, как он немедленно развил активную деятельность по привлечению частного капитала, чьи финансовые вливания и помогли увеличить протяженность железнодорожных путей и обзавестись новыми паровозами и грузовыми платформами. На них предполагалось возить руду с рудников вблизи Манго где, по мнению геологов должны были быть богатые залежи железа и фосфатов. Разработка недр еще не началась, а для транспортировки уже был создан специальный поезд, состоящий из открытых платформ и двух паровозов.

Помня о строптивости и склонности к неповиновению негритянских племен северных территорий, чисто для устрашения, а не с какой-либо иной целью, Котовский настоял, чтобы на головную платформу было временно установлено шестидюймовое орудие, присланное из метрополии для оснащения береговой батареи русской морской базы в Ломе. По странной логике русского адмиралтейства, место под будущую батарею ещё не было разбито, а её вооружение уже прибыло в заморскую колонию.

Благодаря счастливой случайности все работы по погрузке и установке орудия на платформу завершились всего пару недель назад и весть о создании бронепоезда, ещё не успела достичь ушей соседей. Кроме этого в русском арсенале имелись три трехдюймовых полевых орудия, купленные Котовским по случаю у французов два года назад. Перед своим отъездом в Манго, словно предчувствуя беду, Котовский уговорил Фрунзе дать команду об установлении на открытые платформы спецпоезда и этих орудий.

С батарейными номерами особой проблемы не возникло. Если шестидюймовка прибыла уже с готовым расчетом, то набрать артиллеристов к остальным пушкам для Фрунзе не составило большого труда. После окончания войны, многие отставные военные направили свои стопы в Ломе, соблазненные кто двойным колониальным окладом, кто возможностью получить свой земельный надел под жарким африканским небом.

Обложив батарейцев защитой из мешков с песком, загрузив необходимые боеприпасы, губернатор лично проводил спецпоезд, от которого во многом зависела судьба русской колонии. Эшелону была дана зеленая улица и уже к вечеру следующего дня, он прибыл в Манго.

Выстраивая диспозицию будущего сражения, Котовский решил применить, тактику заманивая врага под убийственный огонь своей бригады. Это было единственно верным решением, если принимать во внимание численное соотношение противоборствующих сторон, которое по самым грубым подсчетам составляло 1:3,5 или даже более того в пользу туарегов.

Дозорные упорно оценивали численность Абдаллаха в четыре тысячи человек, но Котовский не исключал, что Махди мог иметь ещё скрытые резервы идущие в арьергарде его армии.

— Как хотите, хоть на голове ходите, но будьте любезны, привести мне этих "зеленых" вот в это место — говорил Котовский командиру дозорной сотни Матвееву, яростно тыча, синим карандашом в карту. — Вот сюда! И никуда иначе!

Матвеев плохо разбирался в картах, но на деле прекрасно знал, что хочет от него командир.

— Не извольте сомневаться Григорий Иванович. Приведем сукиных детей точнехонько именно к этому месту — бойко заверил он командира. Разведчики Матвеева вот уже третий день неотрывно следовали впереди головной колонны неприятеля, неоднократно вступая в стычки с его конными разъездами и одержав победу, стремительно отходили на запад, имея приказ комбрига не вступать в затяжные бои. Жаждущие реванша поклонники джихада бросались в погоню за коварным врагом и незаметно для себя двигались в нужном для Котовского направлении.

Это направление туарегов, правда, не сильно расходилось с их главным маршрутом, вдоль правого берега Пенджара на Манго и поэтому, не разглядев скрытую уловку русского комбрига, они продолжали активное преследование конников Матвеева.

Когда Абдаллаху доложили, что русские отряды в полном составе ждут войско туарегов на окраине Манго, он сильно обрадовался. Наконец-то Аллах услышал его молитвы, и враг будет вынужден скрестить свои презренные клинки с клинками славных воинов ислама. В исходе битвы Абдаллах нисколько не сомневался, сведения которые ему предоставили франки перед самым походом, были полностью верны.

Русские располагали всего лишь тысячью людей, тогда как только в его главном войске под его рукой состоит свыше четырех с половиной тысяч верных бойцов, и это не считая двух тысяч, что идут следом, готовые отдать свою жизнь ради святого дела. И пусть даже земля, которой владеют русские после похода отойдет франкам, как это было тайно условлено, зато никто не запретит туарегам обращать в ислам живущих у океана негров. Таково было главное условие Махди, и франки клятвенно обещали это его посланнику во время их тайной встречи в Колонне, на берегах Нигера.

Перед вечерней молитвой, посланные на разведку конники доложили Абдаллаху последнюю диспозицию. Русские стоят на прежнем месте, и их общая численность составляет чуть больше тысячи человек. Услышав эти слова, чернокожий воитель возблагодарил Всевышнего и приказал своим муллам готовить солдат для завтрашнего свершения своего главного религиозного долга.

Весь вечер и всю ночь в лагере Махди горели костры, и было слышно многоголосое пение мулл, славящих Аллаха и его верного халифа, могучего и праведного Абдаллаха. Первую половину ночи, Махди несколько раз посылал разведчиков посмотреть за врагом, опасаясь, что под покровом темноты они незаметно отойдут, но русские не отошли. В их рядах наблюдателями была замечена какая-то странная возня, позвякивание металла и глухой стук по земле. Большего туареги ничего узнать не могли; биноклей у них не было, а все попытки скрыто приблизиться к расположению врага, пресекались его конными дозорами четко несущих караульную службу.

Услышав это, Абдаллах успокоился и, передав себя и свое воинство в руки божественного провидения, уснул.

То место, куда так искусно заманивал противника Котовский, имело одну важную особенность. Доведя железнодорожное полотно до Манго, русские инженера сделали в саванну небольшую отводку в виде одиночной ветки. Согласно планам губернатора, по ней предполагалось вывозить руду прямо с разработок, минуя город. Именно сюда для решительного боя Котовский и вывел войско, решив в самый последний момент использовать свою подвижную артиллерию.

Когда солнце встало, туареги обнаружили некоторое изменение в диспозиции врага. Русские по-прежнему оставались на месте, только чуть отступили за невысокую земляную насыпь, вбив перед собой в землю толстые деревянные колышки. Опасаясь возможного подвоха со стороны русских, вождь "зеленых" пристально высматривал в их стане повозки с пулеметами, о которых предупреждали Абдаллаха франки, но их не было видно.

Махди величественно взмахнул зеленым знаменем по направлению врага и, оглашая землю громкими криками, воины джихада бросились в атаку. Людская толпа подобно огромной волне неудержимо неслась вперед, желая только одного, убить врагов, трусливо укрывшихся за земляной насыпью, и если будет нужно отдать свою жизнь ради своего халифа. Никто из бойцов не боялся смерти, поскольку каждый из них знал, что пав на поле брани под зеленым знаменем, он немедленно вознесется к небесным гуриям.

Многие из презренных бледнолицых врагов, воочию узрев мощь и силу воинства Махди, от страха попадали на землю, надеясь спасти свои ничтожные жизни. Когда воины Абдаллаха уже пробежали большую часть расстояния отделяющих их от насыпи, со стороны русских в небо взлетела белая ракета, прочертив в голубом небе замысловатую дугу.

Не успела она отгореть, как раздался оглушительный гром, затем послышался нарастающий пронзительный свист и посреди живой массы людей внезапно вырос огромный огненный столб. В рядах идущих в атаку воинов Махди прокатились крики ужаса, которые впрочем, быстро сменились яростными гневными выкриками в адрес белых колдунов. Позабыв страх, черное воинство продолжило свое движение вперед.

Со стороны русских один за другим раздались ружейные залпы, застрекотало несколько пулеметов, но ничто не могло остановить наступательный порыв воинов джихада. Яростно потрясая оружием и громко выкрикивая приободряющие призывы, они бежали и бежали вперед, не обращая никакого внимания на потери, возрастающие у них с каждой секундой.

Когда расстояние между врагами сократилось, передние ряды наступавших туарегов внезапно натолкнулись на непреодолимое препятствие. Внезапно воины Махди обнаружили, что коварные кафиры натянули между деревянными столбами густые нити стальной колючей проволоки. Разгоряченные бегом, они самоотверженно бросались на коварную преграду, резали в кровь свои тела, но быстро преодолеть неожиданно возникшее препятствие не могли. Подпираемые задними рядами, чернокожие воины безрезультатно топтались на одном месте, а тем временем противник, из-за насыпи обрушил на их головы шквал свинца. Винтовки и пулеметы кавалеристов Котовского трещали в непрерывном темпе, замолкая лишь для смены обойм и пулеметных лент.

Одновременно с этим, к месту сражения приблизился бронепоезд, с высоких платформ которого один за другим загремели орудийные выстрелы. Расположенное в голове поезда орудие методично утюжило ряды солдат Махди своим огненным молотом, безжалостно опустошая их. Его смертоносному голосу вторили другие орудия, разя атакующих шрапнелью.

С каждой минутой боя, потери воинства Абдаллаха стремительно росли. Пытаясь спасти положение, вождь приказал своей кавалерии атаковать бронепоезд врага, благо он располагался в стороне от основных сил, и на нем не было пулеметов.

Черные кавалеристы быстро приблизились к извергающим смерть платформам, но уничтожить находившихся на них врагов не смогли. Насыпь, высокие борта железнодорожных платформ, а так же укрывшиеся за баррикадами из мешков с песком многочисленные стрелки, не позволили черным арабам подняться на платформу и уничтожить защитников бронепоезда. Меткий оружейный огонь и взрывы ручных гранат заставляли атакующих кавалеристов отойти, понеся серьезные потери.

Однако ведомые грозным словом Махди, воины не собирались отступать, и разгорелся жестокий бой. Раз за разом, туареги яростно атаковали грохочущий смертью поезд, не замечая, что на помощь ему спешили конники Котовского.

Развернувшись широкой лавой, они на всем скаку врезались в нестройные ряды противника и за считанные минуты смяли их. Кавалеристы черного халифа пытались оказать сопротивление, но нее выдержали натиска противника и обратились в бегство.

Комбрига Котовского так и подмывало броситься в преследование стремительно отступающего врага но, исповедуя принцип единоначалия, он не мог себе позволить подобного ухарства. Бросив на помощь бронепоезду отряд под командованием Кудякова, он с завистью поглядывал, как его любимые кавалеристы громят "зеленых".

Кровавая бойня у насыпи тем временем подходила к своему финалу. Несмотря на свое упорство и героизм, атакующие так и не смогли преодолеть линию проволочных заграждений отделяющих их от насыпи. В некоторых местах неграм удалось несколько продвинуться вперед. Бросая на проволоку тела своих павших товарищей и перебираясь по ним как по мосту, они смогли преодолеть несколько линий заграждений, но это был символический успех. Стальная проволока вместе с пулеметно-оружейным огнем стали непреодолимым рубежом для религиозных фанатиков.

Наблюдая за страшной картиной сражения, Котовский уже не один раз за это утро вспоминал добрым словом немцев, которые в полной мере обеспечили колючей проволокой его славное войско.

— Как все кончиться, обязательно поставлю свечку во здравие господина германского интенданта, подарившего нам такую роскошь! — крикнул комбриг своему начштабу — ей бог поставлю!

— А за одно и французскому губернатору, что не вывез её отсюда! — ехидно дополнил его обещание Матюшенко.

— Ладно, поставлю и ему, лишь бы все, наконец, закончилось!— от столь масштабной гибели людей, даже у такого бывалого фронтовика как Котовский становилось плохо на душе.

— Да когда они снесут это чертово знамя! — негодовал Котовский, указывая пальцем на шатер Абдаллаха, над которым гордо реял зеленый прапор.

— Охрим! Скачи до пушкарей и передай, что я требую уничтожить его к чертовой матери! — приказал он своему вестовому. Тот проворно вскочил в седло и птицей полетел к поезду с приказом комбрига. Однако не успел он ещё доскакать до головной платформы, как впущенный из пушки снаряд угодил в цель, разметав в клочья ставку черного халифа.

Когда уцелевшие от взрыва телохранители Абдаллаха нашли среди дымящихся останков шатра тело своего господина, он был ещё жив. С развороченным осколком животом, халиф ещё мог шевелить губами и когда один из воинов приблизил своё ухо к священному лицу он смог расслышать последний приказ Абдаллаха.

— Скажи Мансуру, чтобы отплатил франкам за мою смерть. Такова моя воля — произнес халиф и из последних сил поднял указательный палец, на котором красовался перстень с зеленым камнем. Властно глянул он на своего слугу, и тот торопливо склонил голову не в силах вынести его тяжести. Когда же он посмел поднять глаза, взгляд халифа уже потух, а его рука безвольно лежала у него на груди.

— Унесите тело господина! — приказал воин своим товарищам, а сам торопливо стащив с пальца перстень, бросился ловить коня, дабы успеть передать командиру резерва Мансуру, последний приказ Махди Абдаллаха.

Когда бой закончился, перед победителями открылась ужасная картина. Горы трупов вздымались перед проволочными заграждениями и в промежутках между ними. Охваченные религиозным экстазом, негры сотнями гибли от огня котовцев, упорно атакуя их позиции в лоб.

Вскочив на любимого Орлика, Котовский стал неторопливо объезжать поле боя, но уже через пять минут комбриг не мог смотреть на столь отвратительное зрелище. За свою яркую и бурную жизнь, Григорий Иванович видел много смертей и пролитой крови, однако столь бессмысленная гибель людей, вызвала в душе у Котовского только горечь от одержанной победы.

— Я к Кудякову, посмотрю как у него дела, а ты сам командуй здесь. Да, пришлешь ко мне Матвеева — приказал комбриг Матюшенко и поскакал прочь от места сражения к группе верховых, которые явно возвращались из погони за неприятелем.

Зоркий взгляд Котовского сразу выделил среди них кряжистую фигуру Кудякова, рядом с которым ехал всадник, потрясавший в воздухе трофейным зеленым знаменем.

— Сколько пленных? — спросил комбриг у Кудякова, который резво подскакал к нему с докладом.

— Десятка два будет Григорий Иванович — ответил кавалерист и, помолчав секунду, добавил — только все побитые и хворые.

— А у тебя какие потери?

— Четверо убитых и два раненых. Улепетывали так, что только пятки сверкали — похвалился Кудяков.

— Добро Никифор Семенович. Составь список особо отличившихся бойцов, буду ходатайствовать перед губернатором об их поощрении — сказал комбриг. В это время к Котовскому поскакал Матвеев уже успевший посадить своих кавалеристов на коней.

— Ерофей Маркелыч отправь своих орлов на разведку — приказал Котовский — чует мое сердце это не вся их сила. И чем быстрее мы это будем знать, тем лучше.

К утру следующего дня, разведчики Матвеева подтвердили правоту слов комбрига. У черного халифа был серьезный резерв, но к огромной радости русских колонистов враг отступил, не приняв боя.

Узнав последнюю волю халифа, командующий резервом Мансур, быстро переправился на противоположный берег реки и вторгся во французские владения. Уже на следующий день, то здесь, то там в синее небо Дагомеи устремлялись черные столбы густого дыма пожарищ. Подобно древним сигнальным столбам, они извещали французов, что в их земли прибыл малик Мансур для свершения кровавых поминок по своему владыке.

Телеграф в считанные часы разнес по всему миру известие о кровавой бойне случившейся в русской колонии. Почти все журналисты, не сговариваясь, окрестили сражение у Манго "вторым Омдурманом", хотя подобное сравнение было не вполне правильным, а если быть точным неправильным вообще. Тогда огромному войску суданцев противостояла хотя и меньшим числом, но регулярная британская армия. Под Манго, у русских было всего 1/3 людей которые либо имели боевой опыт, или являлись кадровыми военными. Все остальные представители бригады Котовского, приобрели и развили свои боевые навыки исключительно в Африке, за короткий временной промежуток.

Обозначив своё отношение к сражению русских колонистов с суданскими туарегами, газеты взахлеб писали о зверствах и насилии, которому подвергались французские плантации в Дагомеи. Не встречая сильного сопротивления, Мансур огнем и мечом прошел всю колонию франков с севера на юг и никем не остановленный вышел прямо к Котоне. Здесь на берегу океана он, как того желал покойный Махди Абдаллах, установил зеленое знамя пророка и начал энергичное обращение в ислам местных жителей.

В распоряжении французского губернатора были в основном туземные войска, привыкшие иметь дело в основном с мирным населением и мало годившиеся для войны с фанатичными северянами суданцами. Ощетинившись ружьями солдат, столица Дагомеи с ужасом ждала своего штурма, хорошо зная что, не сможет выдержать его, однако на счастье французов Мансур занялся проповедью ислама и на время позабыл о Котоне.

Губернатор Дагомеи Бюшон, лихорадочно слал телеграммы в Париж с просьбой о помощи, и одновременно проклиная господина Дюшене который подбил его на эту ужасную авантюру с суданцами. Сам Дюшене тем временем находился в Ломе, где вел безуспешные переговоры с Фрунзе об оказании французам помощи в лице бригады Котовского.

В ответ на просьбы соседей Михаил Васильевич только сочувственно кивал головой и сожалел, что железные дороги Того не соединяются с железными дорогами Дагомеи. Что же касается посылки бригады Котовского, то это сделать никак невозможно, поскольку по данным разведки возможен подход к северным границам колонии новые мятежные отряды из французского Судана и русский губернатор не может допустить оголения своих рубежей. Единственное что мог предложить Фрунзе своим соседям это посылку двух пароходов для эвакуации в Ломе части населения осажденной столицы Дагомеи.

Сказано, сделано и вскоре два корабля с пулеметами на носу стояли у французских берегов. Губернатор еще не принял решения, как население Котона само ринулось на сходни русских кораблей со всем своим нехитрым скарбом.

Напрасно колониальные жандармы пытались остановить их, они были сметены разгневанными людьми видевших в приплывших пароходах своё единственное спасение. За несколько часов, корабли были забиты под завязку и, отдав швартовы, они вышли в океан, увозя на своих бортах беженцев Котона.

Всего было сделано четыре рейса, после чего Фрунзе под благовидным предлогом в виде нехватки угля, был вынужден приостановить спасательные рейсы из-за большого числа гостей буквально наводнивших Ломе.

Бегство мирных жителей самым тяжким образом сказалось на моральном состоянии колониальных солдат. "Кого нам защищать? Пустые дома и дворец губернатора?" все чаще и чаще раздавались вопросы среди защитников Дагомеи. Многие из них только и ждали, когда по городу ударят суданцы, чтобы с чистой совестью бежать в британскую Нигерию, куда ещё была свободная дорога. Ждали, но не дождались.

Ужасный кошмар Бюшона закончился с приходом английской помощи. Две колониальные державы сумели договориться друг с другом, и в Котону прибыл эсминец "Туфольд" вместе с двумя британскими колониальными полками. Они состояли из ветеранов, имевших за плечами опыт боев с немецкими отрядами в Камеруне.

Не откладывая дело в дальний ящик, полковник Мориссон решил атаковать объединенными силами войско малика, ничего не подозревавшего о нависшей над ним опасности. Совершив скрытый марш-бросок к лагерю суданцев, союзники застигли их врасплох, принуждая дать бой, в невыгодных для себя условиях. Однако черные последователи Мухаммеда не отступили и храбро приняли брошенный им вызов.

Демонстрируя друзьям и врагам свою храбрость и презрение к смерти, славный малик Мансур сам повел своих солдат в бой. С громкими криками и развернутыми зелеными знаменами, туареги приблизились к передовому отряду союзников состоящих из французов, не взирая на непрерывный оружейный огонь с их стороны. Завязалась яростная рукопашная схватка, в которой презренные франки не выдержали неистовый напор детей севера и обратились в бегство. Казалось, что Мансур уже в шаге от победы, но дорогу ему заступила подоспевшая британская пехота.

Выстроив солдат в классическое каре и расположив за их спинами станковые пулеметы на треноге, полковник Мориссон застыл в ожидании действий противника. Лобовая атака была самым худшим вариантом боя в подобных условиях. Однако, охваченный боевым азартом, не колеблясь ни минуты, малик ринулся на вражеские ряды встретившие его ураганным огнем.

Устилая землю телами павших воинов, во главе небольшого отряда Мансур смог не только сблизиться с англичанами, но даже вступил в рукопашный бой с их передними рядами, но это была его лебединая песня. Все остальные чернокожие воины пали от пуль англичан, так и не утолив жажду крови своих клинков.

Сам Мансур яростно бился до конца и был сражен сержантом Джозефом Кавендишем, разрядившего в лидера суданцев, всю обойму своего маузера. Желая подтвердить гибели Мансура, сержант отсек голову малика и держа за волосы свой кровавый трофей, позировал перед журналистами и фотографами, прибывшими освещать войну в Африке.

Снимки Кавендиша попали на первые страницы почти всех газет мира, в том числе и одной из газет Каракаса.

— Боже мой, эти британцы ни чем не брезгуют ради своего собственного могущества в глазах остального мира! — с осуждением проговорил седовласый человек, рассматривая фотографию сержанта Кавендиша — и это цивилизованная нация! Просто ужас берет от этих снимков!

— Вы совершенно правы сеньор Родригес — поддержал его господин в пикетном жилете — подобные фото можно было бы простить японцам, китайцам или на худой конец мексиканцам, но никак не англичанам.

Беседа проходила на открытой террасе одной из кофейни Каракаса, которых было превеликое множество в венесуэльской столице. Ещё не наступило время сиесты и у говорунов, прекрасно знавших и понимавших все тонкости мировой политики была возможность щегольнуть своим интеллектом.

— А что скажите по этому поводу вы сеньор Торрес? Каково ваше мнение об этих ужасных фотографиях? — спросил пикетный жилет у чернобородого господина явно не европейской наружности.

— Вне всякого сомнения, эти действия наглядно показывают всему цивилизованному миру, истинный лик англичан, скрывающийся под маской их повседневной чопорности и ханжества. В силу своей профессии мне приходилось видеть подобные случаи у господ британцев сеньор Рамон, вы уж мне поверьте — с достоинством ответил Торрес, чем вызвал самое живейшее почтение со стороны сеньора Мендосы. Он знал своего собеседника доктора психиатрии имевшего честь работать с самим Зигмундом Фрейдом и Карлом Юнгом.

— Конечно, конечно. Скрытность и двуличность это у англичан в крови, в этом они далеко впереди Европы всей. Очень мерзкая нация, один их бокс чего стоит. Ах, как жаль, что наш король Филипп так и не смог в своё время преподать им достойный урок.

— Да, очень жаль, что его Великая Армада не смогла выполнить своей задачи — согласился седовласый сеньор Родригес, в котором сразу определялась военная выправка — сумей он провести высадку десанта на побережье Англии, и вся наша история Европы была бы другой.

От этих слов на лице у Родригеса напряглись скулы, а сидевший напротив него сеньор Торрес усмехнулся про себя: — Страшно подумать какой бы стала история Европы, будь твои налеты на Британию более удачными, и имей ты в своем распоряжении ещё два лишних дирижабля.

Так думал Камо, попивая кофе и краем глаза поглядывая на сеньора Родригеса, он же немецкий генерал Берг, за чью голову американское правительство продолжало предлагать пятьдесят тысяч долларов. Случайно встретившись с ним в Колумбии, Кома в начале хотел оказать любезную услугу американскому правительству по розыску военного преступника, но подом разум взял вверх над эмоциями и Камо решил завести знакомство с Бергом, благо у них был один общий знакомый.

Чем больше Камо узнавал беглого генерала, тем больше у него было аргументов продолжить неожиданное знакомство и отложить в сторону свою поездку в революционный Китай, где он подумывал принять участие.

Берг в начале знакомства отнесся к Камо с подозрительностью, подозревая в нем полицейского провокатора, но вскоре немец отбросил в сторону сомнения, признав в кавказце своего товарища по тайной борьбе. Вскоре, в одной из бесед он поведал Камо как сумел бежать из обреченной Германии на своем последнем дирижабле вместе с профессором Тотенкопфом.

Сделав ложный маневр над Африкой в районе Дакара, Берг направил дирижабль не в сторону Камеруна как сообщил в своей последней телеграмме в рейх, а совершенно в противоположную сторону к Южной Америке. На последних остатках топлива дирижабль достиг пустынного побережья голландской Гвианы и, сбросив посадочный якорь начал проводить высадку на землю экипажа.

Первыми на землю спустился Берг вместе с профессором и двумя членами экипажа. Во время высадки над побережьем бушевал тропический ливень, и в дирижабль попала шаровая молния, которая угодила прямо в посадочную кабину. От контакта с мощной энергетической субстанцией на борту дирижабля возник сильный пожар, не позволивший остальным членам экипажа спуститься на землю.

Шквальный порыв ветра, налетевший на поврежденное воздушное судно, оборвал крепление каната и, подхватив потерявший управление дирижабль, умчал его в сторону ревущего океана. Больше его никто не видел и, скорее всего он нашел свою могилу в водах Атлантики.

Однако Камо интересовали не столько подробности бегства из Германии, сколько то чем занимался Берг в настоящий момент. Оказалось что, предчувствуя скорый крах династии Гогенцоллернов, хитроумный Берг загодя искал тихую гавань, на случай вынужденного бегства.

Под видом подготовки тайных баз для налета на Америку, генерал получил в своё распоряжение все секретные материалы, касающиеся германских агентов в Южной Америке и в первую очередь Никарагуа, Колумбии, Венесуэлы и Гвианы.

Будучи прагматиком, до мозга костей, генерал Берг отлично осознавая, что, находясь в странах Карибского бассейна, он рано или поздно попадет в поле зрения жаждущих его крови американцев, чье влияние в этом районе земного шара было традиционно высоким.

Самым идеальным местом для беглеца была Аргентина или Парагвай. В этих странах было сильно влияние германского капитала, проживало много выходцев из Германии, что не составило большого труда для Берга затеряться среди местного населения.

Кроме этого, местные власти благосклонно смотрели на возможный приток эмигрантов из охваченной войной Европы, видя в них благодатный материал для усиления собственной экономики. Особенно благоволил к немцам аргентинский президент, не без основания сравнивал свою страну с Северо-Американскими Соединенными штатами, которые в свое время поднялись как раз за счет эмиграции из Европы квалифицированной рабочей силы.

— Неужели мы не сможем повторить успех янки? — спрашивал президент своих министров на одном из заседаний кабинета, и сам же отвечал:

— Без условно сможем. Географические условия у нас с ними одни и те же, земель для всех граждан нашей республики хватает, так стоит ли отказываться от такого счастливого шанса, что посылает нам фортуна в лице эмигрантов из Европы? Нужно только с умом использовать эту возможность.

Когда Берг прочитал об этом в донесениях агентов, он не колеблясь ни минуты, сделал свой выбор в пользу Аргентины. Готовясь совершить прыжок на дальний юг, генерал старательно замел следы, уничтожив или изъяв все бумаги, касающиеся германской агентурной сети этой южноамериканской стране. Одновременно с этим, Берг взял с собой документы по торговым связям рейха с Буэнос-Айресом, а так же секретные досье на представителей политической и экономической элиты Аргентины. Со временем генерал собирался играть значительную роль в жизни заокеанского юга.

Единственным, но очень существенным минусом в планах Берга являлись финансы. Кое-какие средства отпущенные кайзером на нужды летного отряда, генерал перебросил на тайные счета в Швейцарии, но это было капля в море. Их вполне могло хватить на безбедное пребывание беглеца в Аргентине, однако для реализации тайных замыслов генерала требовались весьма большие суммы. Данное обстоятельство и заставило Берга отправиться в Колумбию, в надежде наладить канал реализации местных изумрудов для нужд своего проекта.

Когда Камо узнал о планах генерала, он откровенно поднял его на смех.

— Дорогой Берг, контрабанда изумрудами это довольно трудное и опасное дело, с весьма сомнительным исходом. Но даже если вы сумеете получить камешки, любой местный ювелир откажется платить вам за них истинную цену, зная их происхождение. А в случаи вашего отказа, обязательно сдадут полиции, это обычная практика здешних мест.

— Спасибо за разъяснение, господин всезнайка — зло бросил Берг.

— Не злитесь герр генерал, я не хотел вас обидеть. Просто в своей жизни я не раз сталкивался с этими кровопийцами и хорошо знаю их повадки. Банки, вот что вам нужно.

— Не говорите ерунды. Вот это как раз трудная и опасная работа с сомнительным результатом.

— Опасное и трудное дело, да, но с весьма хорошим результатом, если правильно к нему подойти — Камо сделал многозначительную паузу.

— У вас есть опыт в таких делах? — быстро спросил Берг.

— И не малый — снисходительно ответил кавказец.

— Значит, вы можете ограбить любой банк?

— Что, значит, ограбить и что значит любой. Банки не грабят просто так, как лихие громилы вскрывают деревенскую церковную кассу. Взятию любого банка готовятся очень тщательно, чтобы не было осечки. И чем банк лучше защищен, тем больше возни и сложности возникает при его экспроприации.

— Но все-таки вы можете взять банк? — уточнил немец.

— Один? Нет, я не самоубийца. Естественно мне нужна команда.

— А если я предоставлю вам команду и все необходимое, тогда как?

— Тогда нам с вами нужно будет обсудить один вопрос, как будем делить деньги?

Решение Камо участвовать в проекте Берга, было обусловлено рядом факторов. Во-первых, он не собирался упускать из вида человека сумевшего нанести столь значительный вред Франции, Англии и Америки. Во-вторых, Камо получил тайное письмо из России, в котором Сталин не советовал ему торопиться с возвращением домой, предложив на некоторое время осесть в Южной Америке.

Кроме того, за спиной Берга находился Тотенкопф. Этот "злой гений войны", как его прозвали газеты всего мира, по-прежнему находился в международном розыске и его фотографии, украшали стены полицейских участков и стенды американских посольств.

"Зло имеет свойство долго жить" — произнес президент Гардинг в речи посвященной памяти погибших во время бомбардировок американских городов и был прав. Тотенкопф был жив и по туманным намекам Берга разрабатывал новый вид оружия, которое должно было совершить революционный переворот в современном вооружении. Генерал называл его генератором "лучей смерти" и Камо очень хотелось узнать об этом как можно подробнее.

Так был заключен союз, результатом которого стали двух дерзких и наглых ограблений банков в Боготе и Медельине, а так же нападение на банковский фургон перевозивших деньги в Картахене. Общая сумма похищенного грабителями составляла сто двадцать тысяч долларов, что по меркам того времени были огромной суммой. Уже после подсчета первой добычи, Берг был вынужден публично признать высокий уровень мастерства Камо в экспроприации.

Во время проведения акции Камо действовал исключительно с людьми Берга, строго держа свою подругу Фрэнки Майену в стороне от дел, несмотря на её желание принять участие в эксах. У него были свои взгляды на будущее молодой американки.

Когда все намеченное было завершено, Камо со своей спутницей благополучно покинули пределы Колумбии и оказались в Каракасе, где их должен был ждать Берг с аргентинскими паспортами. Генерал не обманул своего знаменитого компаньона, он приехал в Венесуэлу с готовыми документами, но давать их не спешил.

Оказалось, что добытых в Колумбии денег, для дела по-прежнему не хватало. Для реализации намерений Берга было необходимо купить несколько отдаленных асьенд. Там в качестве колонистов должны были осесть нужные Бергу немецкие беженцы, в числе которых был и Тотенкопф. Одним словом тайная организация генерала опять нуждалась в деньгах и Камо, должен был помочь ей.

Тот не отказался вновь блеснуть своим криминальным талантом, но на этот раз Камо предложил взять не банк, а ювелирную контору, отправлявшую в Европу драгоценные камни. Благодаря случайно подслушанной беседе, Камо узнал, что в сейфе конторы находиться большая партия ограненных бразильских алмазов и колумбийских изумрудов.

Полностью доверяя Камо в выборе цели, Берг согласился с его предложением, и выделил для налета людей. Результат операции превзошел все ожидания. В конторском сейфе кроме двадцати тысяч долларов, налетчики изъяли драгоценных камней на сумму в сто пятьдесят тысяч долларов. Теперь вся задача заключалась в том, как незаметно вывезти добычу из страны.

Стоит ли говорить, что после столь дерзкого ограбления, вся полиция Каракаса была поднята на ноги и брошена на поиски налетчиков. Имея весьма скудные описаний грабителей, сыщики твердо знали только одно. Преступники были европейцами, они не попытались сбыть свою добычу местным перекупщикам, а значит, намериваются вывезти её из страны. Поэтому каждый иностранец, покидавший Каракас подвергался самому тщательному досмотру.

Венесуэльские таможенники усердно выстукивали дно и стенки чемоданов, саквояжей, сундуков и кофров путешественников в поисках потайного места, в которых можно было вывезти из страны такое количество похищенных камней. С той же тщательностью подвергались проверки грузы, покидавшие страну в трюмах пароходов, или вывозившиеся почтовыми дилижансами. Найти похищенные драгоценности, для полиции Каракаса было делом чести.

Осмотр пассажиров садившихся на аргентинский пароход "Генерал Бельграно" отплывавший в Буэнос-Айрес проводился с особой тщательностью. Это было большое пассажирское судно вместительностью до тысячи человек, среди которых разыскиваемые венесуэльскими сыщиками грабители могли легко затеряться.

Досмотр проводился с соблюдением всех правил приличия, но при этом ни один из пассажиров не прошел на борт, не будучи вывернутым, на изнанку. Старший инспектор сыскной полиции Диего Веласко руководивший поисками похищенных алмазов был полностью уверен, что грабители скорей всего сегодня попытаются вывезти свою драгоценную добычу из Каракаса. И хотя пароход шел в Буэнос-Айрес, а не в Штаты или Европу, наиболее вероятные места сбыта краденых драгоценностей, интуиция указывала сыщику, именно на "Бельграно". Поэтому он решил лично присутствовать при досмотре, пытаясь своим опытным взглядом, выявить дерзких грабителей.

Словно темная тень скользил старший инспектор от одного досмотрового поста к другому, уверенно держа все происходящее под своим непосредственным контролем. Взбодренные присутствием столь высокого начальства, таможенники работали с удвоенной энергией, осматривая багаж пассажиров "Бельграно". В этот день ими было выявлено и конфисковано весьма большое количество контрабанды, но искомые драгоценности так и не были обнаружены.

— Ищите, ищите! — гневно приказывал таможенникам Веласко — там только одних изумрудов на двенадцать килограмм было. Их невозможно в рукаве пронести. Ищите!

Таможенники искали, но ничего похожего на украденные изумруды и алмазы так и не находили. Время неумолимо летело вперед, уменьшая шансы старшего инспектора на успех, с каждым оставшимся часом до отплытия парохода безжалостно. Веласко нервничал но, твердо полагаясь на свою интуицию, верил в успех.

Когда до отплытия парохода оставалось чуть менее часа, к смотровому пункту подъехала семейная пара. Они предъявили аргентинские паспорта супругов Торрес, хотя с первого взгляда было ясно, что к исконному населению этой страны они не имели ни малейшего отношения. Явно эмигранты из Европы, которые в большом количестве ринулись в южную часть Нового Света из охваченного войнами и революциями континента.

Женщина была заметно моложе своего спутника, который представился доктором психиатрии и держался с большим достоинством. Властным голосом он командовал мулатам носильщиками несшие объемные чемоданы супружеской пары.

С первых минут своего появления, чета Торрес сразу приковала взгляд сеньора Веласко, и для этого были определенные основания. Шею женщины украшало массивное колье из множества изумрудов, а на её правой руке красовался составной браслет зеленого цвета. За те две недели, что прошли с момента ограбления, любой подпольный ювелир Каракаса мог легко сделать подобные украшения из похищенных камней. Потому, старший инспектор решительным шагом направился к подозрительной паре.

Сразу было видно, что перед самым отплытием между супругами побежала черная кошка никак не меньше ягуара. Сеньора Торрес не считала нужным скрывать от посторонних глаз своё скверное настроение. Она злилась на мужа, на таможенников, холодно сквозь зубы, отвечая на обращенные к ней вопросы.

Сам сеньор Торрес был её полной противоположностью своей супруги. Он учтиво обращался к таможенникам и пограничному контролю, всем своим поведением пытаясь сгладить тот негатив, что исходил от его второй половины. Сеньор Торрес с готовностью предъявил к осмотру свой багаж к осмотру, не торопясь, правда, выпустить из рук увесистый кожаный саквояж.

— Скажите сеньора, откуда у вас это ожерелье и этот браслет? — обратился Веласко к даме, которая инстинктивно прикрыло ожерелье рукой, едва только инспектор указал на него пальцем.

— Это мой подарок жене, сеньор — немедленно вступил в разговор Торрес — у нас маленькая годовщина совместной жизни, три года. Я очень люблю свою супругу, и специально купил его для неё столь дорогой подарок.

— Вы купили их здесь в Каракасе? — спросил Веласко, буравя взглядом молодую женщину, от чего она сильно покраснела.

— Нет в Боготе. Я ездил туда консультировать одного богатого пациента. Лечение прошло успешно и на полученный за работу гонорар я, и купил эти замечательные украшения у сеньора Урибу, поставляющего свою продукцию монаршим дворам в Европе.

— Прекрасные камни — произнес Веласко, чувствуя явный запах жареного.

— Да сеньор, у вас хороший вкус, но и обошлись они мне не дешево. Почти весь мой гонорар — доверительно сообщил доктор.

— И у вас есть на них сертификаты?

— Да, конечно — ответил Торрес и с готовностью хлопнул по саквояжу, но Веласко остановил его.

— Пустое сеньор Торрес. Колумбийские бумаги здесь не ходят. Вы не будите против, если украшения вашей жены осмотрит наш ювелир — проникновенно сказал инспектор и с радостью заметил смущение на лице доктора.

— Зачем? Какая в этом необходимость? — спросил Торрес, стараясь держать себя в руках.

— Видите ли, в чем дело дорогой сеньор. Недавно в Каракасе было совершенно ограбление ювелира, и среди украденных камней были изумруды очень схожие с теми, что находятся на вашей жене.

— Причем здесь мои украшения! — энергично запротестовал психиатр — я купил их в Боготе, на вполне законных основаниях! Вот сертификат на них, в конце-то концов.

— Сеньор Торрес, если вы хотите уехать домой на этом пароходе, то давайте закончим дело миром. "Бельграно" не будет вас ждать и уйдет точно по расписанию через тридцать две минуты — холодно произнес старший инспектор.

— Я же говорила тебе, что не следовало связываться с камнями, а брать деньгами! — гневно выпалила доктору супруга — Сейчас их объявят краденными и спокойно прикарманят, несмотря ни на какие сертификаты!

— Выбирайте слова сеньора! Я могу привлечь вас за оскорбление должностного лица! — немедленно одернул её Веласко — снимайте ожерелье и не заставляйте меня применять к вам силу.

Женщина гневно взглянула на него, а затем с достоинством аристократки седьмого колена, величаво сняла ожерелье с шеи и швырнула его в раскрытую ладонь инспектора.

— Браслет так же попрошу снять — с торжеством произнес Веласко — и не надо нервов. Сейчас все выясниться. Наш ювелир сеньор Лопес быстро определит происхождение изумрудов и если они не находятся в розыске, то мы вам их вернем, сеньора Торрес.

Женщина вновь бросила на Веласко испепеляющий взгляд, который красноречиво говорил о её полном недоверии к мнению сеньора Лопеса.

Таможенники тем временем тщательно осмотрели чемоданы и баулы семьи Торрес, но ничего подозрительного там не нашли. Недосмотренными оставался лишь саквояж доктора и плетеная корзина с откидной крышкой, но таможенники не торопились их проверять, дожидаясь вердикта ювелира.

Минуты, летели за минутами, а вооруженный лупой ювелир не торопился с вынесением приговора. Он внимательно изучал каждый камень в ожерелье и браслете, любовно поглаживая их пальцами. Наконец Лопес отложил свой инструмент в сторону и торжественно произнес:

— Увы, сеньор Веласко, но это все лишь хорошо сделанные поделки из стекла.

— Что!? — сдавленным голосом произнес Торрес — как стекло!? Это изумруды!!!

— Нет, сеньор. Это зеленое стекло, от бутылок из-под французского шампанского — безапелляционно произнес ювелир.

— А сертификаты!!! — взвыл доктор, потрясая красиво оформленными листами бумаги, на которых в обильном числе присутствовали печати и витиеватые подписи.

— Друг мой — утешительно произнес Веласко — при нынешнем искусстве полиграфии, вам могут сделать любой сертификат. А эти не годны даже для своего прямого применения.

На сеньора Торреса было жалко смотреть. В миг с него слетела былая уверенность и лоск. Теперь перед Веласко, стоял глубоко несчастный и страшно обманутый человек. Однако если сеньор Торрес был опечален, то его вторая половина была в бешенстве. Подскочив к мужу, она рывком раскрыла саквояж и вытащила на свет божий сафьяновый футляр, в котором оказался изумруд величиной с голубиное яйцо.

— А это? Это сеньор ювелир, тоже стекло!? — со злостью вопросила она и через минуту получила положительный ответ. Едва только вердикт был вынесен, как сеньора схватила украшения и подскочила к своему мужу. Глаза молодой женщины так пылали яростью и гневом, что никто из находившихся в этот момент в зале досмотра мужчин, не хотел бы быть на месте сеньора Торреса. Все прекрасно видели, что сначала женщина намеривалась швырнуть подделки в лицо своему супругу, но в последний момент передумала и с силой бросила их на пол.

— Я могу идти на корабль сеньор инспектор? — звенящим от напряжения голосом спросила женщина. Веласко очень желал подвергнуть сеньору личному досмотру, но на женщине не было надето ничего такого, где можно было спрятать большое количество камней. Опытным взглядом инспектор прощупал фигуру аргентинки, но признаков тайного пояса на её животе он так и не обнаружил.

— Счастливого пути, сеньора Торрес — учтиво произнес Веласко, и женщина стала гордо подниматься по трапу, даже спиной выражая свой гнев и презрение к растяпе мужу, столь глупо опростоволосившемуся при покупке изумрудов.

— Позвольте осмотреть ваш саквояж, сеньор — любезно обратился к доктору таможенник, подойдя к лежавшему на полу саквояжу, в сердцах брошенному госпожой Торрес.

— Да конечно, смотрите — убито произнес Торрес, не отрывая унылого взгляда от уходящей жены. От свалившегося на него горя, его плечи повисли, и он даже стал ниже ростом.

Таможенник, в душе которого возникла жалость к своему мужскому собрату по несчастью, быстро просмотрел содержание саквояжа и изрек свой вердикт.

— Все в порядке, господин старший инспектор.

— Что у вас в корзине? — спросил Веласко, для которого мужская солидарность не имела большой ценности.

— Еда — горестно произнес врач, чьи мысли были заняты совершенно иным.

— Открывайте — приказал старший инспектор, но к его разочарованию, под плетеной крышкой ничего кроме продуктов в корзине не было. Можно было закончить досмотр, но Веласко не торопился с этим. Он ловко подцепил лежащий сверху каравай белого хлеба и решительно разломил его пополам. Инспектор очень надеялся найти в нем драгоценности, но внутри краюхи ничего постороннего не оказалось.

Сеньор Торрес с терпеливой грустью наблюдал за манипуляциями инспектора, словно видя в нем своего потенциального пациента.

— Можете разрезать на несколько частей, если вам этого хочется. Я не против этого — доверительно сообщил он Веласко. В ответ старший инспектор метнул на него гневный взгляд и требовательно ткнул пальцем в бумажную коробку.

— Что там у вас?

— Сахар, сеньор — коротко пояснил доктор — люблю попить чай.

Веласко снял верхнюю крышку коробки и перед его глазами, предстали ровные ряды сахарного рафинада. Темно-желтого цвета, он был явно местного тростникового происхождения. Быстрым движением сыщик высыпал из коробки верхний слой сахара, но под ними были только одни сахарные кубики, упиравшиеся плотными рядами, друг в друга.

Торрес продолжал грустно смотреть на Веласко как на шаловливого ребенка, и было видно, что только воспитание и такт удерживают его от язвительных комментариев.

— Сеньор старший инспектор, время — напомнил Веласко один из таможенников, сочувствующий уважаемому сеньору, ставшему жертвой колумбийских мошенников. Веласко молниеносно метнул взгляд на часы, показывающие, что до отхода корабля осталось десять минут, а затем на доктора Торреса. Лицо психиатра было спокойным и грустным, поскольку все его помыслы были далеко отсюда.

— Сеньор Торрес можете идти — произнес Веласко и, подхватив саквояж, махнув рукой носильщикам, доктор направился к трапу, старательно обходя разбросанные на полу зеленые осколки.

Едва только Торрес вместе с багажом поднялся на борт, как матросы убрали трап и вскоре красавец пароход, величаво покинул столичный порт под недоверчивым взглядом Веласко. Старший инспектор чувствовал в сердце какую-то щемящую тоску. Ему казалось, что он был совсем рядом с чем-то важным для себя, но вот с чем он так никак не мог понять.

Интуиция великая вещь и к ней всегда надо прислушиваться. Сеньор Веласко действительно был в одном шаге от победы и даже держал в руках похищенные алмазы. Покидая Каракас, Камо предусмотрительно разделил добычу на две части. Оставив в изумруды в тайнике, он решил вывезти самую важную часть добычи, алмазы. Часто занимаясь контрабандой в прежние годы, Камо ухитрился найти идеальное место для алмазов, которое не вызвало бы ни малейшего подозрения у таможенников. Похищенные камни находились внутри куска сахара, который был специально сварен и расфасован гениальным кавказцем.

Грамотно рассчитав время своего появления, заострив внимание таможенников на фальшивых украшениях и мастерски разыграв семейную сцену, Камо сумел переиграть старшего инспектора Веласко в этом смертельно опасном поединке.

Мирно дымя трубами "Генерал Бельграно" увозил на своем борту в далекую Аргентину супругов Торрес вместе с их законной добычей. Сразу после отплытия они поспешили уединиться в своей каюте. Нервы у них тоже были не из железа.

Документы того времени.

Из срочной, секретной телеграммы специальному представителю России в Синьцзяне подполковнику Максимову А.М. от начальника оперативного отдела Генерального штаба генерал-майора Шапошникова от 2 октября 1922 года.

С момента получения данного послания вам предписывается срочно выехать в Москву для дачи показаний перед военной коллегией Генерального штаба. Командование над частями особой Семиреченской бригады передайте подполковнику Кенигу.

Генерал-майор Шапошников.

Из донесения представителя ГРУ в Лондоне подполковника Соколова начальнику ГРУ генерал-лейтенанту Щукину Н.Г. от 28 сентября 1922 года.

Согласно достоверным данным полученных от агента "Глорис" установлено, что 25 сентября состоялась приватная встреча бывшего премьер-министра Керенского А.Ф. с чиновником по особым поручениям Форин-офис Майклом Кэрфаксом. Беседа длилась полтора часа и после неё, Керенский вернулся домой в очень приподнятом настроении. Согласно отрывочным данным, он не исключает возможности возвращения в Россию в качестве политического деятеля, несмотря на то, что ещё с августа 1917 года он имеет статус государственного преступника.

Одновременно с этим, на лондонский счет Керенского было переведено частным лицом тысяча фунтов.

Подполковник Соколов.

Из секретного послания представителя ГРУ в Берлине подполковника Манцева начальнику ГРУ генерал-лейтенанту Щукину от 29 сентября 1922 года.

Представитель германской стороны майор Оскар фон Нидермайер известил меня, что начальник Генерального штаба рейхсвера генерал Сект, согласен принять российских военных представителей для обсуждения вопроса о военно-техническом сотрудничестве между двумя нашими странами. Германскую сторону будет представлять полковник Отто Хассе.

Прошу известить о дате прибытия нашей военной делегации, а так же её состав и имя главного представителя.

Подполковник Манцев.

Из секретной телеграммы второму помошнику французского посла в Москве господину Жервэ от чиновника по особым поручениям французского правительства господина Шомбера от 14 сентября 1922 года.

Используя ранее посланные вам материалы необходимо оказать давление на вице-президента Савинкова, для положительного решения по предоставлению французской стороне концессии на разработку платинового месторождения в восточной Сибири. Этот вопрос очень важен для нас и для того, чтобы обойти англичан и американцев, мы готовы заплатить господину Савинкову авторский гонорар за издание во Франции его двух книг. Общая сумма гонорара равняется сто тысяч франков. Срочно телеграфируйте о результатах переговоров.

Шомбер.

Из ответной телеграммы французского посла в Москве господина Жервэ господину Шомберу от 16 сентября 1922 года

Встреча состоялась. Господин Савинков положительно воспринял предложение об издании во Франции двух его книг, однако его не устраивает сумма авторского гонорара, и он требует увеличить его до ста двадцати тысяч франков. Кроме этого господин Савинков желает получить часть денег в качестве аванса немедленно. Номер счета прилагается.

Жервэ.

Из секретной телеграммы чиновника по особым поручениям французского правительства господина Шомбера господину Жервэ от 17 сентября 1922 года.

Сообщите господину писателю, что тридцать тысяч франков уже перечислены на его парижский счет. Мы ждем скорейшего решения вопроса о платиновой концессии в Восточной Сибири.

Шомбер.

Из секретной телеграммы представителю ГРУ в Берлине подполковнику Манцеву от генерал-лейтенанта Щукина Н.Г. от 1 октября 1922 года.

Передайте немецкой стороне, что специальная делегация прибудет в Берлин 19 октября этого года. Её возглавит генерал-майор Коржов. Персональный состав делегации уточняется.

Генерал-лейтенант Щукин.

Глава VIII. Трудовые будни президента России.

Михаил Васильевич Алексеев был очень доволен сегодняшним утром. На небе ни одной тучки и потому, окружавшая резиденцию русского президента в Горках природа, сразу заиграла и засияла под лучами солнца, своей прощальной красотой.

— Вот и нас грешных природа матушка порадовала — сказал Алексеев молодой горничной Дуняше сноровисто накрывавшей ему завтрак. Было ещё восемь утра, а президент уже успел ознакомиться с объемистым докладом, который ему подготовило ведомство Дзержинского. Сам Феликс Эдмундович должен был подъехать к девяти часам, чтобы подробно осветить некоторые интересные места доклада.

Президент России Алексеев вот уже год как обитал в Горках, после того как врачи во главе с академиком Бехтеревым настойчиво рекомендовали президенту чаще бывать на свежем воздухе, оставив кабинетные стены Кремля. Сразу после вердикта врачей, встал вопрос о загородной резиденции президента и вскоре глава канцелярии президента нашел вполне подходящее место, Горки. Бывшая усадьба московского генерал-губернатора Рейнбота очень понравилась первому русскому президенту и уже через месяц, он переехал в неё жить.

Ежедневно, сразу после завтрака, президент совершал утренние прогулки по приусадебному парку где, оставшись один на один с природой, по его собственному заверению набирался сил. Охраны никогда не было видно и поэтому, никто не мог помешать работе президентским мыслям, а думать было о чем.

Избавившись на время от страха перед возможностью возникновения новой крестьянской войны, господа банкиры и предприниматели начали проявлять недовольство по поводу методов правления господина президента. То тут, то там в кулуарах различных клубов по интересам, стали слышны их недовольные голоса:

— Ради чего мы, собственно говоря, убрали милого Колю. Да, звезд с неба не хватал, однако при этом был вполне нормален и предсказуем, несмотря на присутствие рядом с ним жены англичанки. Да были просчеты в правлении, проиграл войну японцам и был, весьма серьезный напряг с немцами. Но зато Коля не лез в дела экономики, позволяя господам предпринимателям и фабрикантам хорошо нажиться на государственных заказах. И когда ему горе-патриоты типа Столыпина или Витте предлагали свои реформы, он их обязательно сворачивал под различными благими предлогами, заявляя, что негде взять честных и достойных людей для этих дел. Эх, действительно права присказка преферансистов: Знал бы прикуп, давно бы жил в Париже.

Так поговаривали господа денежные мешки, набившие свои карманы на военных поставках, и бывших не прочь пополнить свои банковские счета сегодня, спекулируя на нуждах государства и простого народа.

Конечно, открыто выступить против Алексеева, прямого наследника побед Корнилова и человека издавшего знаменитый декрет о земле, никто из высоких господ не решился. Но вот в плетении закулисных интриг они преуспели. И первым их потенциальным союзником был господин Савинков, вице-президент страны.

Навязанный Алексееву в качестве товарища по выборам, Борис Викторович хотя и оказался в тени президента, однако всячески подчеркивал свою политическую значимость в российской иерархии власти. Видя в нем опасного для себя противника, Алексеев намеренно держал Савинкова, что называется в "черном теле", поручая ему чисто представительские миссии, не подпуская ни на шаг, ни к экономике, ни к политике.

Так же страхуя от любой непредвиденной неожиданности со стороны бывшего эсера, президент отдал приказ о проведении за Савинковым негласного наблюдения со стороны ГПУ. Благодаря усилиям орлов Дзержинского, вице-президент находился под плотным колпаком, фиксировавший любой его шаг.

В специальном докладе, поданном Алексееву накануне, были полностью расписаны все связи и деяния господина вице-президента за целый год с момента организации негласной слежки. Президент ужаснулся, когда выяснилось, какая огромная сумма денег, лежала на зарубежном банковском счету господина Савинкова.

— Это все точно доказанные сумы, Феликс? — спросил Алексеев Дзержинского изобразив на лице удивление и скорбь, хотя в душе президента пели соловьи.

— Возможно, у господина Савинкова есть ещё и другие тайные счета, о которых мы пока не знаем, но то, что указанно в докладе полностью подтвержден банковскими выписками. Чтобы не утомлять вас долгим чтением я не включил их в доклад, однако если вы желаете лично взглянуть на них, то я немедленно распоряжусь, чтобы их привезли — председатель ГПУ вопросительно взглянул на Алексеева.

— Нет, Феликс, не надо, я вам верю.

Алексеев неторопливо пробежал глазами несколько страниц доклада, а затем удовлетворительно хмыкнул:

— Да неплохая кубышка на черный день. И пополнители сплошь иностранцы; англичане, американцы, шведы — Алексеев закрыл папку, а затем с вздохом продолжил.

— Материал собран богатый и убедительный. И если еще сюда прибавить тот срок, за который он был собран, то ваши орлы действительно совершили подвиг, Феликс. Однако боюсь, что его все же будет маловато для надолгого устранения господина Савинкова в места не столь отдаленные. Большую часть денег как сказано в докладе он получил за свою писательскую деятельность, не так ли?

— Совершенно верно Михаил Васильевич деньги указаны как гонорары за книги, но вот только они в разы превышают обычные общепринятые писательские гонорары. Кроме того, большинство фирм выплатившие деньги господину Савинкову замечены в сотрудничестве с разведками иностранных государств.

Алексеев снисходительно улыбнулся.

— Огромный денежный счет за границей у госслужащего такого ранга это конечно большой минус, но совсем не убийственный козырь против господина вице-президента. Я как сейчас предвижу, что господин Савинков заявит об экстравагантности западных издателей, готовых платить столь бешеные деньги за его литературные творения и кроме этого обязательно выставит себя жертвой политических интриг как внешнего, так и внутреннего характера. Естественно полное раскрытие этого дела вызовет огромный международный скандал, а этого нам совершенно не нужно.

Президент помолчал, а затем поинтересовался у Дзержинского.

— Возможно, у вас ещё что-нибудь на него есть?

— Да, господин президент. Мне только вчера об этом доложили, и я просто не успел внести в свой доклад — произнес Дзержинский, радостно улыбаясь. — Могу вам сообщить, что господин Савинков попал в наш платиновый капкан.

— Платиновый капкан? Что это такое? — удивился Алексеев.

— Это наша секретная операция по выявлению тайных агентов иностранного влияния в высших эшелонах власти — пояснил Дзержинский.

— Интересно, продолжайте.

— Желая выявить агентов закулисы, нами было специально запущена утка о богатых платиновых залежах в Восточной Сибири. Были подготовленные липовые отчеты геологоразведочной экспедиции об открытии в Красноярском крае богатейших залежей платины. Для их разработки требовались значительные финансовые вложения. С целью придания операции большего правдоподобия, было устроено закрытое академическое обсуждение результатов экспедиции, на котором шли жаркие дебаты о целесообразности разработки месторождения платины в Красноярском крае. Естественно победили скептики, на основании аргументации которых, правительство решило воздержаться от разработок этих залежей.

Дзержинский заговорщицки усмехнулся и продолжал.

— Вслед за этой информацией мы допустили утечку за рубеж результатов экспедиции, которые привели в полный восторг иностранных геологов. Не задумываясь, они дали положительный ответ на разработку залежей платины, попутно объявив наших академиков неучами и дикарями.

Сразу посыпались заявки на право разработки концессии в Красноярском крае, но все они упирались в господина Шевелева, в задачу которого, входило всесторонне торможение решение данного вопроса. Одним словом, Шевелев был капканом, в который был должен попасться очень влиятельный человек, способный приказать не в меру строптивому чиновнику.

— Савинков? — утвердительно спросил Алексеев, и собеседник кивнул головой.

— Да он. До этого наружным наблюдением были отмечены две встречи господина Савинкова со вторым помощником французского посла, а сегодня я получи известие о переводе на его банковский счет аванса за неизданную книгу в размере тридцати тысяч франков.

— Нда — протянул Алексеев — господин Савинков действительно попал в платиновый капкан. Что вам нужно для доведения дела до конца?

— Только ваше согласие для получения санкции верховного прокурора о допросе господина Савинкова, в качестве подозреваемого в государственной измене.

Алексеев с пониманием кивнул головой. Чиновники столь высокого ранга могли привлекаться к ответственности только с согласия президента страны. Подойдя к специальному телефонному столу, он не дрогнувшей рукой поднял трубку телефона правительственной связи.

— Пять-двенадцать, пожалуйста — попросил он девушку на коммутаторе и когда на том конце провода раздался голос Вышинского, коротко произнес.

— Здравствуйте, Андрей Януарьевич. Сейчас к вам подъедет Дзержинский, и вы выдадите ему санкцию на привлечение в качестве подозреваемого одного из наших чиновников. Вам все понятно? — Алексеев умышленно не называл фамилию, опасаясь подслушивания, хотя генерал Щетинин, отвечающий за правительственную связь, неоднократно уверял президента, что такая возможность полностью исключена.

— Я вас понял Михаил Васильевич — коротко ответил верховный прокурор, давно научившийся не задавать вопросы, когда к тебе обращается сам президент страны.

— Благодарю вас. Всего доброго — попрощался Алексеев.

— Всего доброго, господин президент — ответил Вышинский и отключился.

Михаил Васильевич неторопливо положил трубку на рычаги аппарата и, повернувшись к Дзержинскому, произнес: — Ну, с Богом, Феликс.

Прошло всего два часа от момента этого разговора, а президент был уже в своем кремлевском кабинете и проводил прием посетителей. Мерно тикали огромные часы президентской приемной, лениво отсекая секунды от человеческого бытия своим тяжелым, до блеска начищенным маятником.

В широкой приемной перед столом личного секретаря президента в мягких креслах неподвижно застыли фигуры тех, кто был вызван или приглашен президентом Алексеевым для решения того или иного государственного вопроса. Одним из этих фигур был полковник Покровский, он же подполковник Максимов специальный представитель Генерального штаба в Синьцзяне.

Неизвестно для кого как, а для Алексея мирное тиканье часов раздавалось в эти минуты похоронным звоном. Срочно вызванный в Москву, вместо получения заслуженной награды за блестящие действия в Синьцзяне, полковник Покровский был обвинен в превышении свих служебных полномочий, в результате чего погиб капитан Тухачевский.

В начале эти обвинения показались Алексею досадным недоразумением, возникшим в результате нелепого стечения обстоятельств, однако генералы, заседавшие в специальной военной коллегии, были совершенно иного мнения. На основании донесения подполковника Кенига, они представляли дело так, что, поддавшись душевному порыву, Покровский застрели капитана Тухачевского без видимых на то оснований. У Алексея сразу захолодели пальцы, едва только он вспомнил свой допрос.

— У вас есть убедительные данные о деятельности капитана Тухачевского направленных в пользу третьих стран? — вопрошал Алексея полковник Климович, стыдливо не произнося слово "шпионаж".

— Все его действия на посту командующего особой бригады, так или иначе, приносили вред нашим интересам в Синьцзяне — отвечал полковник, но его слова пролетали мимо ушей заседателей.

— Значит, убедительных данных нет — прервал Алексея генерал-майор Журавлев — так и запишем, возражений нет? — Сидевшие за столом заседатели дружно закивали председательствующему головами — вот и прекрасно.

— Скажите Покровский, кто может подтвердить ваши слова о том, что Тухачевский первый открыл по вас огонь, якобы с целью убийства — продолжал спрашивать Климович.

— Со мной был уйгур телохранитель Якуб-хана. Тухачевский посчитал его за предводителя уйгуров Кульджи и первым он сначала выстрели в него, а затем хотел убить меня.

— Значит, вы упредили злодея — холодно спросил генерал-майор Шервинский.

— Так точно.

— И где этот ваш уйгур?

— Телохранитель Якуб-хана получил тяжелое ранение и через сутки умер.

— Он успел дать показания? Они были письменно зафиксированы?

— Нет. Об этом тогда никто не думал, китайцы наступали Кульджу. Телохранитель только успел рассказать об этом Якуб-хану. Он может подтвердить мои слова. Сделайте запрос подполковнику Кенигу в Кульджу.

— Уже сделан, господин полковник. Но только ваш Якуб-хан сейчас находиться в Урумчи и боюсь, что его ответ на наш запрос придет не скоро.

— Что же заставляет вас сомневаться в моих словах господин генерал? Я боевой офицер и свою честь никогда еще не ронял — с вызовом произнес Покровский.

— Все ваше поведение с момента убийства капитана Тухачевского, господин Покровский. Они похожи на действия уголовника спешно заметающего следы, но никак на действия боевого офицера — язвительно бросил Шервинский.

— Позвольте!!! — выкрикнул полковник.

— Не позволим!!! — рыкнул Журавлев и в голосе его громко звякнул металл — Почему вы сразу не объявили гарнизону о смерти Тухачевского, а спрятали его тело в кабинете, сказав, что он под домашним арестом и своей властью принудили к молчанию часовых?! Скрывали? Думали, что все будет шито-крыто, и победителей не судят? Нет, судят и ещё как!

— Слишком много взяли на себя, господин Покровский — поддержал своего коллегу Шервинский — просто так застрелить своего товарища, боевого офицера и думать, что вам все с рук сойдет за удачный разгром китайцев? Не выйдет, господин Буанопарт.

И тут, глядя в зеленые с рыжиной глаза генерала, Алексей вдруг отчетливо понял, что сидящие перед ним люди не желают слушать его слова. Более того, пользуясь, случаем господа генералы просто сводят с ним счеты. Они откровенно мстили Покровскому за то, что он настоял дать ему бронеотряд. За его успех под Яркендом и Кульджой, за то, что он вопреки их мнениям и доводам рискнул и его риск оправдался.

— В следующий раз я обязательно сделаю, так как вы говорите, господин генерал — произнес Алексей и по снисходительной улыбке Климовича понял, следующего раза у него не будет.

Генерал Щукин, к которому Алексей обратился за поддержкой, пообещал похлопотать за него, но по его озабоченному лицу Покровский сразу определил, что его дело обстоит очень серьезно. Наталья Николаевна предложила мужу похлопотать за него у начальника президентской канцелярии, но гордый полковник категорически отказался от помощи штатского человека, полностью вверив свою судьбу в руки Щукина.

Однако Сталин сразу заметил резкую перемену настроения у Покровской и без всяких церемоний, напрямую спросил об этом. Подобное внимание к скромному референту со стороны главы президентской канцелярии заключалось в определенной симпатии Сталина к Наталье Николаевне. Она была не только действительно толковым и дельным работником, но довольно тактичным и корректным человеком.

Видя стремление Сталина восполнить свои пробелы в образовании, она охотно давала ему рекомендации по книгам на ту или иною темы, в которых была компетентна. Кроме этого, Наталья Николаевна была единственным человеком из секретарей президентской канцелярии, кто стал сразу называть своего начальника по имени отчеству, тогда как все остальные именовали его коротко, господин столоначальник. Сознательно или непредумышленно подчеркивая не высокое происхождение Сталина.

Будучи очень не глупым человеком, кавказец сразу почувствовал скрытый подтекст но, не желая обострять отношения с коллективом, мужественно снес этот гаф. Он только мирно попыхивал своей трубкой и усердно трудился над документами, поражая всех своей работоспособностью и памятью. И в том, что она у него отменная, кое-кто из аппарата вскоре ощутил на себе.

Давая своим работникам то или иное поручение, Сталин прекрасно помнил о сроках его выполнения и в свою очередь очень жестко спрашивал с тех, кто просрочил его выполнение или допустил неточность в составлении важной бумаги. За подобные нарушения кавказец карал строго и беспощадно невзирая на лица, пол и происхождение. Насмешливо прищурив глаза, он учтиво спрашивал об образовании провинившегося сотрудника, а потом, разведя руками, говорил, что Пелагея Прокофьевна наверняка гораздо лучше справилась с этим делом. Пелагея Прокофьевна была уборщицей в президентской канцелярии и была яростным апологетом чистоты и порядка.

— Извините, но я не могу держать на столь ответственной работе, такого безответственного человека как вы — говорил кавказский тиран и провинившийся пулей вылетал с работы.

Когда вой обиженных и оскорбленных служащих достиг ушей Алексеева, он попытался воздействовать на Сталина. В ответ начальник канцелярии спросил президента, что он хочет иметь в своем распоряжении, работоспособный аппарат или штат бездельников и подхалимов способных запороть любое дело? Алексеев естественно выбрал первый вариант, после чего вопрос был закрыт раз и навсегда.

Конечно, не все из проштрафившихся людей вылетали из президентской канцелярии после первого проступка. Иным было дана возможность "кровью искупить свою вину", но большинство покидали стены Кремля, поскольку Сталин считал, что пришедшие сюда люди знали куда идут и должны были быть готовыми к предъявлению им высоких требований.

По понятной причине текучка кадров в президентской канцелярии была довольна сильной, однако постепенно Сталин образовал вокруг себя ядро нужных ему людей, и Наталья Николаевна была в их числе.

Покровская коротко обрисовала возникшие неприятности у своего мужа и, выполняя приказ мужа, ни слова не проронила о помощи Алексею.

— Я хорошо помню Алексея Михайловича. Господа союзники нас вместе с ним награждали французскими орденами в ставке генерала Корнилова.

Сталин с пониманием посмотрел в лицо молодой женщины, а затем по-отечески приободрил её.

— Не волнуйтесь Наталья Николаевна, я думаю, что с вашим мужем разберутся. Все будет хорошо.

Большего начальник личной канцелярии президента ничего не сказал, но по прошествию нескольких дней в Кремль был приглашен сам Покровский и генерал Шервинский, представлявший следственную коллегию.

Холеный президентский секретарь уверенно сортировал всех приглашенных на прием к президенту. Сразу, как только кто-то покидал кабинет президента, он брал телефонную трубку и, получив указание, впускал следующего посетителя.

Пригласив к президенту помощника министра вооружений, секретарь предложил генералу Шервинского быть готовым к следующему докладу. Алексей отрешенно смотрел на противоположную стену приемной, стараясь ни одним взглядом не пересечься с торжествующими глазами своего недоброжелателя.

Неожиданно входная дверь отворилась, и в президентскую приемную вошел Сталин. Холеный секретарь грозно взглянул на вновьприбывшего, но тут же безвольно увял. Сталин пользовался правом свободного прохода в кабинет президента без доклада. Кавказец, однако, не шагнул к дверям кабинета президента, а направился прямо к Алексею сжатому подобно пружине.

— Здравствуйте Алексей Михайлович — приветливо произнес он и протянул Покровскому руку.

— Вы здесь давно?

— Нет, не давно — отрывисто произнес полковник.

— Тогда я наверно буду первым, кто сообщит вам приятное известие. В знак признательности за ваши заслуги перед Отечеством в августе 1917 года, господин президент подписал указ о награждении вас специальной медалью за номером десять, выделении дачи под Москвой, а так же денежной помощи в размере двух тысяч рублей. Поздравляю вас, господин Покровский — Сталин еще раз энергично пожал руку Алексею, а затем удивленно спросил.

— Что не верите?

— Да нет, я, — замялся Покровский.

— И напрасно, указ будет опубликован в сегодняшних газетах. Читайте — сказал Сталин и мягкой кошачьей походкой покинул приемную.

Когда дверь за главой президентской канцелярии закрылась, на господина Шервинского было жалко смотреть. Прежняя властность и уверенность разом покинула его лицо, едва генерал услышал о награждении Покровского.

Дверь кабинета мягко отворилась, выпуская прежнего посетителя. Шервинский вскочил со своего кресла, но секретарь небрежным взмахом руки остановил его. Сняв трубку, он внимательно выслушал указание президента и важно произнес.

— Вас господин полковник. А вас господин Шервинский, президент сегодня не примет. Он уже полностью разобрался в интересующем его вопросе.

Алексей так никогда и не узнал, что его судьба была решена вчера вечером, когда в президентский кабинет был вызван начальник Генштаба Слащев и генерал Щукин для обсуждения положения в Синьцзяне. Готовилась дипломатическая нота о поддержке Россией решение курултая уйгурского народа по провозглашению независимости Восточного Туркестана.

Русские дипломаты в тайных переговорах сумели договориться с генералом Цзынь о разделе Синьцзяна на две части. За уйгурами остались земли по линии Яркенд, Куча, Карамай и Бурунчи, все остальное отходило китайцам. Столица Синьцзяна Урумчи был объявлен нейтральным городом и для гарантии его нейтралитета в него был введен русский гарнизон.

В глубине души Якуб-хан был очень недоволен тем, что часть уйгурских земель осталось под властью китайцев, однако дальнейшее расширение своего влияния на восток не входило в планы России. Полное освобождение восточного Туркестана привело бы к серьезному обострению отношений с Китаем. Хотя в нем и правили военные клики, попеременно сменяя друг друга в столице, но Поднебесная продолжала оставаться общепризнанным государством, хоть и серьезно больным.

Создавать у своих границ большое мусульманское государство и при этом платить за это жизнями своих солдат, президенту Алексееву совсем не хотелось и поэтому, не мудрствуя лукаво, он поступил так, как делали все его предшественники. Он вступил в переговоры с генералом Цзынь и предложил поделить Синьцзян на две части, пообещав при этом дать определенные отступные.

В другое время генерал Цзынь естественно возмутился бы и вполне возможно, что приказал бы повесить парламентеров, однако положение дел был не в пользу генерала. Потерпев поражение при подавлении восстания уйгуров, потеряв большое количество людей и вооружения, убежав из Урумчи, теперь генерал был жалкой фигурой в политическом раскладе страны. На возможность поддержки из Пекина ему нечего было рассчитывать, поскольку вес того или иного деятеля в Китае определялся количеством солдат находившихся в его распоряжении.

Для Цзынь было большим счастьем тот факт, что после его поражения никто из генералов клики не решил воспользоваться его бедственным положением, подобно тому, как это было в центральных провинциях страны. Синьцзян являлся бедной приграничной глушью и воевать за него ни один из представителей военных клик не было желания, тем более что вокруг центральной власти в Пекине началась очередная возня.

Не мог генерал Цзынь так же воспользоваться помощью своего дальнего покровителя туманного Альбиона. После казни в Урумчи британских военных советников, просить англичан о какой-либо помощи было бесполезно. При этом надежды, что положение китайского генерала спасёт столкновение интересов двух стран, полностью не оправдались. Русские не продвинулись ни на шаг южнее Яркенда, что не позволяло британцам громогласно заявить в своем парламенте об угрозе британских интересов в Азии.

Лишенный своих привычных козырей по прежней игре, генерал Цзынь после недолгого раздумья согласился с предложенным Москвой вариантом дележа Синьцзяна. Уступая часть восточного Туркестана, китаец получал статус союзника России, а вместе с ним и твердую гарантию невмешательства Москвы в его дела. Кроме этого, Россия предоставляла генералу военную помощь в виде стрелкового оружия и денежную помощь в размере двухсот тысяч долларов, с выплатой в течение десяти лет.

Переговоры о судьбе Синьцзяна длились три дня и завершились подписанием тайного соглашения, после чего Москва собиралась объявить миру о своей поддержке уйгурского государства. Якуб-хан не был посвящен во все детали переговоров и поэтому воспринял согласие Москвы на присутствие в восточном Туркестане русских воинских соединений с радостью, видя в них единственную гарантию своей безопасности от китайцев.

— Прекрасная работа господа — похвалил Слащева и Щукина президент — операция "Весна" благополучно завершена и даже точно в срок, чего, честно говоря, я не очень ожидал.

Собеседники скромно потупили головы, ожидая продолжение речи высокого начальства, и оно последовало.

— Мне очень понравилось смелое действие вашего специального представителя подполковник Максимова. Я прочитал все его телеграммы, донесения и рапорты и должен признать мастерство этого человека. Если бы он не настоял на своевременной переброске бронеотряда в город Верный, а затем в Кульджу, боюсь, наши дела были не столь блестящими — усмехнулся Алексеев.

— Как он вовремя появился в Кульдже, умело сражался с китайцами и разбил их превосходящие силы, а затем был тверд в отношении уйгуров, которые энергично требовали продолжение похода и полного изгнания китайцев из Туркестана. Нет, определенно у этого человека есть голова на плечах. Как вы его собираетесь наградить? — спросил президент генералов.

Зная суть дела, Щукин ловко промолчал и, прикрывшись субординацией, дал первым слово Слащеву.

— Господин президент, Михаил Васильевич — начал фельдмаршал — то, что вы так точно подметили сейчас, перечисляя заслуги господина Максимова, это только одна сторона медали. Есть ещё и другая.

Слащев сделал паузу, внимательно наблюдая за реакцией Алексеева. С того моментально сбежало радостное расположение и, нахмурившись, он приготовился получить значительную ложку дегтя в бочку меда.

— Говорите Яков Александрович, я вас внимательно слушаю.

— К моему прискорбному сожалению Михаил Васильевич офицер, чьи деяния вы здесь столь подробно перечислили, совершил одно, но очень тяжкое преступление. Оно не только полностью перечеркивает, все сделанные им благи поступки, но и требует справедливого наказания.

Слащев вновь сделал значимую паузу, чтобы Алексеев как можно лучше осознал его слова и вновь добился своего.

— Продолжайте, господин фельдмаршал — бросил президент, насупившись ещё больше.

— Я говорю об одном из самых тяжких воинских преступлений, которым никогда не было прощения в русской армии, убийстве своего боевого товарища — Слащев замолчал, но на этот раз он не стал растягивать паузы и сразу перешел к делу. В двух словах не жалея красок, господин фельдмаршал полностью пересказал Алексееву суть докладной записки переданной ему генералами из дознавательной коллегии.

Сам Слащев ровным счетом не имел ничего против самого Покровского. Попади ему подобное дело во время войны, фельдмаршал, несомненно, попытался с ним разобраться, а потом, скорее всего, списал в архив. Однако слава и почести порой играют очень дурную шутку. Став национальным героем, Слащев как это говорят в народе "забронзовел" и больше стал слушать не своих старых боевых товарищей, а паркетных генералов расстилавшихся перед ним мелким бесом и непрерывно поющих осанну. Поэтому он быстро поверил в виновность Покровского и, сказав раз слово, потом упрямо стоял на своем мнении до конца.

— Что вы скажите об этом офицере генерал? — хмуро спросил Алексеев Щукина — насколько я помню, это ведь была ваша кандидатура?

— Гибель генерала Анненкова, а перед этим полковника Барабанова очень запутанные дела. В них до сих пор оставляют очень много вопросов, на которых нет ответа. К сожалению, следствие не было доведено до конца, и теперь мы вряд ли найдем ответы на них. Однако если проводить подробный анализ всех событий что произошли в Синьцзяне, то в этом явно виден след наших британских соседей — осторожно ответил Щукин.

— Можно сколько угодно проводить анализ и выстраивать логические линии, но факт остается фактом, капитан Тухачевский убит и у вас нет прямых доказательств невиновности вашего протеже — гневно парировал Слащев.

— Я верю, слову своего офицера, утверждающего, что это было самообороной — ответил Щукин, но без особой надежды, что к его мнению прислушаются.

— А я верю выводам своих генералов, которые на этом деле уже собаку съели — продолжал напирать фельдмаршал, уверенно давя на скрытые точки. Если бы президент Алексеев был простым штатским человеком, то возможно фельдмаршал не был бы столь напорист, но президент был истинно военным человеком, для которого кастовая честь была превыше всего. Щукин очень хорошо понимал это нюанс и поэтому не стремился сильно защищать Покровского.

— Что вы предлагаете? — хмуро спросил Алексеев.

— Я полностью согласен с выводами коллегии. Единственно, что мы можем сделать для соблюдения чести мундира, это лишить полковника Покровского звания и отправить в отставку без всякого пенсиона — жестко объявил приговор Слащев, вколачивая слова в воздух подобно гвоздям.

— А причем здесь полковник Покровский? — удивился Алексеев — ведь все донесения и рапорты подписаны подполковником Максимовым?

— Это его рабочий псевдоним. Подписано Максимов, а на самом деле Покровский — пояснил Слащев, сбившийся с пафосного тона.

— Покровский, полковник Покровский — произнес Алексеев, явно пытаясь, что-то вспомнить — Знакомая фамилия. Я её уже где-то слышал, вот только никак не могу вспомнить.

Слащев открыл рот, желая ввернуть беседу в нужное для себя русло, но Алексеев уже потянулся к звонку, что-то вспомнив.

Мягко щелкнула дверь, и в кабинет вошел холеный секретарь, застывший в выжидательной позе.

— Пригласите ко мне Сталина и побыстрей — приказал президент и секретарь исчез. Прошло несколько минут, и кавказец уже стоял перед светлыми очами президента.

— Скажите Иосиф, полковник Покровский, эта фамилия вам не о чем не говорит? Мне кажется, она у нас проходила по каким-то бумагам — спросил Алексеев.

— Совершенно верно, господин президент. В августе месяце в честь годовщины августовских событий 1917 года, вы подписывали указ о поощрении этого человека, как имевшего большие заслуги перед Отечеством — ответил Сталин.

— Ах, да. Полковник Покровский, личный адъютант Корнилова. Как же, как же помню такого человека — обрадовался Алексеев — и чем мы его решили поощрить?

— Вы предложили наградить этого достойного человека памятной медалью, земельным участком под Москвой и денежной помощью.

— Да, теперь полностью вспомнил. Так оно и было.

— Но вы награждали этого человека, не зная его ужасного деяния — не сдавался Слащев, упорно цепляясь за своё мнение.

— Нда — погрустнел Алексеев, но в этот момент за Покровского неожиданно заступился Сталин.

— Извините, Михаил Васильевич, но я хорошо знаю Алексея Михайловича. Я несколько раз встречался с ним по делам в ставке Корнилова и могу свидетельствовать в его глубокой порядочности, как военного, так и человека.

— Он убил человека! Своего боевого товарища! — гневно бросил фельдмаршал.

— Я конечно сугубо штатский человек, но могу заметить, что это произошло не в мирное время, а в сугубо военной обстановке — неторопливо сказал Сталин.

— Какая разница, в мирное или военное время? Офицер убил офицера, это несмываемый позор на честь мундира, хотя вам как штатскому это не понять — свысока бросил Слащев.

— Конечно, мне этого не понять — согласился Сталин — но мне непонятно так же почему вы не должны верить слову своего офицера, который утверждает, что сделал это в порядке самообороны, спасая свою жизнь. Почему нельзя верить человеку с честью прошедшего войну от звонка до звонка и при этом ни разу не запятнал свою честь? Почему вы должны верить только одной бумаге порочащей человека и полностью отказывать ему в презумпции невиновности? Насколько я знаю, прямых доказательств вины господина Покровского нет. Не так ли, Яков Александрович?

— Нет — неохотно признал Слащев. Под воздействием аргументированной речи Сталина, фельдмаршал посмотрел на дело полковника с другой стороны и неожиданно для себя был вынужден согласиться с оппонентом.

Чутко уловив изменение в лице фельдмаршала, и желая предоставить ему почетный отход, Сталин обратился к Щукину.

— Скажите господин генерал, а не кажется ли вам, что в этом деле очень сильно пахнет хорошо организованной провокацией некоторой страны, цель которой нанести нам ощутимый вред после своего проигрыша в Синьцзяне?

— Действительно очень похоже. Британцы очень большие мастера наводить тень на плетень — моментально поддержал его Щукин, и Алексеев вопросительно посмотрел на Слащева. Тому очень не хотелось признавать свой просчет, но не любовь к британцам, сильно досадившим фельдмаршалу в прошлую войну была очень сильна.

— Да, от этих островитян можно ожидать всякого — осторожно проговорил Слащев.

— Тогда давайте направим это дело на доследование орлам Николая Григорьевича. Британцы это уже его головная боль — предложил Алексеев. Естественно возражений ни у кого не оказалось.

— Что касается господина Покровского, то я считаю, что мы его уже вполне достойно наградили, а вопрос об оценки его действий в Синьцзяне следует оставить до окончания расследования — произнес президент, давая понять, что новых наград полковник вряд ли получит. Услышав этот вердикт, Слащев моментально почувствовал себя лучше, а Щукин одобрительно кивнул головой. Подобный вариант устраивал все стороны. Алексеев и сам был рад столь удачливому разрешению этого вопроса, в основе которого лежали отнюдь не коварные происки британцев, а элементарная человеческая зависть и желание опорочить боле удачливого и талантливого человека.

Президент видимо почувствовал это, потому, когда генералы уже были у двери, бросил им вслед приказ.

— Пришлите-ка ко мне полковника Покровского, Яков Александрович. Хочу лично познакомиться с человеком, из-за которого столько шуму. Завтра жду.

Когда посетители покинули кабинет президента, в приемной Сталин чуть попридержал за рукав Щукина и когда генерал остановился, спросил его тихим голосом.

— Скажите Николай Григорьевич, а как вы собираетесь использовать господина Покровского на то время, пока будет идти следствие по столь запутанному делу? Насколько я понимаю продолжать держать его в специальных представителей генштаба, вы не собираетесь?

— Честно говоря, я ещё не думал над этим вопросом — честно признался генерал и выжидательно замолчал, ожидая продолжения развития темы, поскольку хорошо знал, что Сталин очень часто высказывал те мысли или соображения президента, которые он не хотел произносить в слух сам.

— Может пока идет следствие, стоит послать его в Германию в составе военной делегации? Насколько я понимаю, вы полностью доверяете господину Покровскому.

— Почему бы и нет. Полковник Покровский хорошо владеет немецким языком, и как показало время, хорошо ориентируется в сложных не только военных, но и политических вопросах. Я думаю, его присутствие пойдет только на пользу нашей делегации — ответил Щукин, моментально расставив все точки в вопросе о Покровском.

— Всегда приятно иметь дело с умным человеком, господин генерал — учтиво произнес Сталин, вежливо пропуская генерала вперед себя — тем более что мне кажется, что родина осталась в некотором долгу перед господином Покровским.

Если вопрос с полковником Покровским самым чудесным образом разрешились, то вот дела у вице-президента страны господина Савинкова были хуже некуда. Едва он пришел в свой кабинет и начал просмотр бумаг, как дверь открылась и в кабинет сначала заглянула растерянная секретарша Аллочка, а вслед за ней внутрь вошли два высоких человека, внешне очень схожих между собой. Подобных типов в народе именуют метким и емким словом "мордовороты".

— Господин Савинков? — глухим грудным голосом поинтересовался тот, что был постарше. Едва только он заговорил, как господин вице-президент, нутром опытного подпольщика почувствовал для себя серьезную угрозу. С какой бы легкостью он разговаривал с этими громилами, имея в руке старый безотказный "браунинг". Но, увы, пост, который занимал Савинков, в настоящий момент не подразумевал наличие у него оружия. Поэтому, за неимением огнестрельного оружия, Савинков решил применить другое, но ничуть не менее грозное оружие.

— Это что такое, Аллочка!? По какому праву эти люди входят ко мне без доклада!? У тебя там что, приемная вице-президента России или проходной двор!? — гневно выкрикнул Савинков, с каждым словом все больше и больше распаляя себя. Этот дешевый прием уличный шпаны очень часто оказывался, весьма действенен в высоких стенах.

Пришедшие громилы, однако, ничуть не испугались грозных криков, а равнодушно смотрели на Савинкова, безропотно давая ему излить свою душу. Единственно кто напугался криков вице-президента, была бедная секретарша, что-то несвязанно лепетавшая, попав между двух огней.

Видя, что его угрозы ничуть не действуют на незваных гостей, Савинков схватил трубку, дабы вызвать охрану и с удивлением обнаружил, что его телефон молчит. Старший из гостей "мило" улыбнулся, давая понять хозяину кабинета, что ему хорошо известна причина его удивления и этим еще больше нагнал на Савинкова грусть.

— Не надо кричать на девушку, Борис Викторович, она ведь не в чем не виновата — с укоризной сказал мордоворот — Мы сотрудники ГПУ и пришли пригласить вас на допрос в качестве свидетеля по делу государственной важности.

— У меня иммунитет — заговорил властным голосом Савинков, но старший прервал его, буднично достав из кармана листок бумаги.

— Вот ордер Верховного прокурора о привлечении вас к делу в качестве свидетеля. Можете ознакомиться, там все написано — чекист вежливо положил бумагу перед Савинковым на стол. Вице-президент тяжко уперся взглядом в белый листок, и внутри у него что-то разом оборвалось. Глаза сумбурно бегали по ровным строчкам аккуратно впечатанных букв и не видели ровным счетом ничего. Однако, даже не читая ордер, Савинков отлично осознавал правдивость слов гостя, без подобной бумаги сотрудники ГПУ вряд ли рискнули переступить порог его кабинета.

Видя внутреннее состояние клиента, чекист не приближаясь ни на шаг к Савинкову, задушевно произнес: — собирайтесь, Борис Викторович, здесь не далеко, быстро доедем.

Пока длился недолгие сборы и переезд из Кремля на Лубянку, Савинков уже тысячу раз пожалел, что поддался давлению проклятых французов, попросивших его помощи в решении вопроса с платиновым прииском. Эх, надо было презреть всякие страхи, и гордо бросив в лицо шантажисту гадкие листки с описанием его пикантных похождений в Париже сказать: "Черт с вами публикуйте". Но тогда он попросту побоялся сделать это.

Побоялся нанести вред своему политическому реноме, который был уже основательно подмочен эсеровским прошлым и сотрудничеством с Керенским, на которого были удачно повешены все грехи февральской революции, вместе со статусом "врага народа".

Не шарахнулся как черт от ладана от француза, поскольку тот умело сочетал методику пряника и дубинки и кроме выкручивания рук попавшемуся политику предложил ещё и богатые денежные отступные за оказанную помощь. Одним словом страх и жадность подкосили волю Бориса Викторовича в тот злополучный день, когда он ударил по рукам с французом Жервэ.

И теперь поднимаясь по крутым лестницам на самый верх здания ГПУ, стиснутый с двух сторон молчаливыми молодцами, Савинков лихорадочно выстраивал линию своей будущей защиты по поводу контактов с французами.

Пережив сильный страх и моральное унижение, Борис Викторович очень сильно нуждался в любой, пусть даже мимолетной поддержке выраженной пусть даже в простом слове или взгляде. Однако его конвоиры одним своим грозным видом, все время заставляли всех встречных испуганно сторониться Савинкова. Все кто раньше заискивал или заигрывал с господином вице-президентом сегодня либо делали испуганные глаза при встрече или вообще старательно его не замечали.

Это давление на несчастного Бориса Викторовича началось ещё в его кремлевских апартаментах и не прекращалось до того момента, как он переступил порог кабинета следователя. Что и говорить, удар был хорошо рассчитан и организован, но полностью выбить из седла такого человека как Савинков, пусть даже порядком разложившегося за два года райской жизни на российском Олимпе, был недостаточно. Поэтому, человек, вошедший в кабинет старшего следователя Груббера Владимира Федоровича, был настроен, драться до конца.

Подвергшийся психологическому давлению со стороны мордоворотов, Савинков ожидал нечто подобное увидеть и в кабинете, однако следователь оказался их полной противоположностью. Невысокий с седыми висками он производил впечатление обычного учителя гимназии и не внушал никакой опасности. Он вежливо предложил Борису Викторовичу сесть, а затем учтиво извинился за причиненное его помощниками беспокойство, вызванное исключительно делами государственной важности.

От подобного обращения Савинков заметно успокоился, обрел былую наглость, и в душе у него зародилась надежда, что все может быть обойдется.

— Я очень надеюсь, что наша беседа не затянется надолго. Через два часа у меня назначена встреча с важными людьми, а в три часа я должен быть на торжественном приеме у президента — многозначительно произнес Савинков.

— Не беспокойтесь Борис Викторович, мы постараемся уложиться в час не более — пояснил Груббер и сделал знак секретарю писавшего протокол допроса.

— Скажите господин вице-президент, вся ли ваша недвижимость на территории России соответствует тому перечню, что вы внесли в вашу личную декларацию государственного служащего. Ради экономии своего времени можете отвечать кратко да или нет. Итак?

— Да. Мой перечень не изменился.

— Есть ли у вас дополнительные доходы, кроме зарплаты госслужащего?

— Да. Это авторские гонорары от моих изданных книг.

— Есть ли у вас недвижимость заграницей и если есть, то когда и на какие средства она была приобретена?

— Нет, заграницей недвижимости у меня нет.

— Есть ли заграницей недвижимость, принадлежащая вашим родным или близким?

— Нет.

— Есть ли у вас акции иностранных или российских предприятий?

— Да. Я имею некоторые акции иностранных и российских кампаний, но какое это имеет отношение к ГПУ. Ведь это прерогатива фискальной полиции — делано удивился Савинков, но Груббер никак не отреагировал на его слова.

— Какой годовой доход они вам приносят? Можете сказать приблизительную цифру.

— Это все указанно в моей декларации! — возмутился Савинков, теперь более искреннее — возьмите и прочтите.

— Вы отказываетесь отвечать на этот вопрос?

— Возьмите и посмотрите — с нажимом произнес вице-президент. Он надеялся вывести следователя из равновесия, но лицо Груббера ничуть не изменилось.

— Запишите в протокол, Борис Викторович отказался отвечать на поставленный вопрос — спокойно, почти равнодушно произнес чекист.

— Я не отказываюсь отвечать, я вам говорю — начал Савинков, но следователь прервал его.

— Борис Викторович, мне нужна цифра вашего дохода с акций. Вы либо говорите её, либо мы фиксируем отказ от сотрудничества и переходим к следующему вопросу. Давайте экономить время — проникновенно предложил Груббер. Савинков сначала пыхнул гневным взглядом, а затем нехотя выдавил из себя ответ: — около ста тысяч рублей. — Прославиться тем, что, занимая второй пост в государстве, он отказался сотрудничать со следствием, означало конец его политической карьеры.

— Прекрасно. Сто тысяч рублей приблизительно — подытожил чекист.

— Сколько издано ваших книг в России за прошедший и этот год?

— Всего одна книга. Предвосхищая ваш следующий вопрос, могу сказать, что она же была издана заграницей вместе с моими двумя прежними произведениями.

Груббер понимающе кивнул, а затем произнес: — Да, зарубежом вас больше читают, чем у нас.

— Да — с вызовом бросил Савинков — мое творчество там больше ценят, чем здесь.

— Конечно — сразу согласился Груббер — иначе как объяснить ваш счет на 192 тысячи в "Банк-Франсес".

— Что!? — затравлено, спросил Савинков. Груббер вновь не изменился в лице и спокойно достал из папки нужный документ.

— Вот, пожалуйста, выписка из банковского счета с указанием сумм и временем их поступлений.

— Откуда это у вас? Тайна банковского вклада неприкосновенна!

— Банковского вклада да — легко согласился следователь — но постоянно пополняемого счета нет. Это все ваши авторские гонорары Борис Викторович?

— Да — быстро произнес Савинков — гонорары.

— О которых вы забыли упомянуть в декларации?

— Это не ваш вопрос господин следователь. Допрашивая меня о них, вы явно превышаете свои полномочия. Я буду давать отчет о своих зарубежных счетах только представителям фискальной полиции — яростно бросил Савинков и начал подниматься со стула.

— Сядьте, пожалуйста, Борис Викторович, разговор ещё не окончен — остановил его следователь.

— Я охотно признал бы правоту ваших слов, если бы не очень интересный факт. Большинство ваши финансовые отправители, в той или иной мере замечены в сотрудничестве со спецслужбами Англии, Франции и Североамериканскими Соединенными Штатами.

— Что за чушь!? С какими спецслужбами!? Что за бредятину вы мне пытаетесь приписать!? Измену Родины!!? — взорвался Савинков, впившись гневным взглядом в невозмутимое лицо чекиста.

— Это данные главного разведывательного управления генерального штаба — уточнил Груббер.

— Да вы что там с ума посходили! Неужели вы не понимаете что против меня, вице-президента России организованная чудовищная провокация! И все эти переводы сделаны только с одной целью, опорочить мое имя! — метал громы и молнии Савинков.

— Видимо этим объясняется тот факт, что зарубежные издательства не прислали вам ни одного сигнального экземпляра?

— Не знаю. Хотя нет, были, были два экземпляра. Один из них я подарил господину Мережковскому, а второй передал в Румянцевскую публичную библиотеку. Можете проверить!

— Уже проверили — следователь отодвинул ящик стола и достал из него книгу — вот этот экземпляр вы передали в библиотеку?

— Да, этот — упавшим голосом произнес Савинков. Увидев книгу, он с ужасом ощутил, как серьезно за него взялись чекисты. От этого понимания лицо его побледнело, а в ногах разлился противный холод.

— Значит провокация? — уточнил Груббер.

— Да, провокация — усталым голосом произнес Савинков.

— Крепко же они взялись за вас Борис Викторович, если открыли счета на ваше имя в "Националь Банк" и "Леон кредит", а так же в швейцарском "Керстен и К". На сегодняшний день там лежат сто двадцать пять тысяч и семьдесят восемь тысяч франков и двадцать восемь тысяч долларов. Вот выписки — следователь вновь открыл свою папку, и аккуратно выложив бумаги на стол, констатировал — видно сильно вы им насолили, раз потратили на вас столько денег.

В голове у ошеломленного Савинкова лихорадочно забилась тоскливая мысль: "Это конец, это конец"! Словно лунатик смотрел он на свои тайные счета, оставшиеся еще с царских времен и аккуратно пополнявшиеся за счет продажи секретных сведений в течение последних лет.

— Значит, вы продолжаете настаивать, что это все политическая провокация против вас? — Груббер ткнул пальцем в банковские счета.

— Да, это провокация — сказал подследственный, словно утопающих хватаясь за соломинку.

— По нашим данным, вы обошлись врагам отечества больше полмиллиона франков — произнес чекист, любовно поглаживая папку, явно намекая на наличие новых документов.

— Очень даже может быть. Мое имя в политике стоит гораздо больше — сварливо заявил вице-президент.

— И так провокация? — в третий раз уточнил следователь.

— Провокация, провокация, что вы как тетерев долдоните одно и тоже? Да, провокация против меня как вице-президента страны, так и запишите — с вызовом бросил Савинков.

— Прекрасно. Тогда скажите Борис Викторович, где и при каких обстоятельствах вы встречались с господином Жервэ? О чем у вас была беседа, и что вы ему обещали сделать?

— О чем вы говорите!? Кто это такой!? Ваш подставной агент!? — вновь взорвался Савинков, отчаянно распыляя себя, чтобы выскочить из петли затягивающейся на его горле.

— Месье Жервэ, второй помощник французского посла — Груббер извлек из папки фотографию и положил на стол. На ней был изображен мужчина в форме подполковника французской армии.

— Вновь продолжаете утверждать, что не знаете его?

— Да, не знаю!

— У вас плохая память Борис Викторович. Вы встречаетесь с ним пятнадцатого и семнадцатого сентября этого года, вот взгляните.

Савинков бросил полный ненависти взгляд на разложенные фотографии на столе и стал лихорадочно думать. Не будь этих проклятых фотографий, факт знакомства с Жервэ можно было отрицать, но все говорило, что чекисты давно следили за ним, и неизвестно что еще лежит в этой чертовой папке Груббера.

— Мы обсуждали условия издания в Париже моей книги — осторожно произнес Савинков.

— Какой книги? Назовите название — быстро спросил чекист и Савинков прокололся.

— У неё еще нет названия, я только пишу её — устало бросил бывший социалист-революционер.

— А каковы сроки сдачи произведения?

— Издательство не обременило меня точным сроком, примерно год или полтора.

— И каковы условия гонорара ненаписанного произведения? — спросил следователь.

— Тридцать тысяч франков.

— И их уже естественно перевели? — многозначительно спросил Груббер.

— Возможно — ответил Савинков, косясь глазом на папку следователя.

— И сразу после этой встречи вы потребовали от господина Шевелева, решить положительно вопрос о передачи концессии на красноярский платиновый рудник французской компании "Франс жерминаль"?

— Нет! — яростно выкрикнул подследственный.

— Ну, как это нет, Борис Викторович? — укоризненно произнес следователь. — Вот показания господина Шевелева, где он полностью описывает два ваших разговора, можете почитать.

Чекист вновь открыл папку и вытащил из неё несколько тщательно сколотых листов допроса.

— Нет, значит, нет. Господин Шевелев оговаривает меня.

— Но вы их даже не посмотрели.

— Я не буду их смотреть. Я устал, у меня болит голова! Я требую прекращения допроса!

— Хорошо, но только скажите, вы признаете сам факт встречи с господином Шевелевым?

— Да, признаю.

— И то, что вы говорили с ним о концессии на сибирский платиновый рудник?

— Да, я его расспрашивал о нем, но больше ничего! Он оговаривает меня, ваш Шевелев! Я больше не буду отвечать на ваши вопросы!

— Хорошо. Как я и обещал, я больше не буду задавать вам не одного вопроса. Подпишите протокол беседы, и вы можете идти.

— Могу идти, прямо сейчас?

— Конечно. Гражданин верховный прокурор дал санкцию только на беседу с вами, а не на задержание.

— Где я должен подписать?

— Вот внизу, на каждой странице, мною прочитано, с моих слов записано верно. Только прочтите внимательно, чтобы потом не было претензий — с расстановкой произнес Груббер.

Савинков склонился над протоколом, и буквы вновь заплясали у него перед глазами. С большим трудом он осилил все листы протокола и внизу каждого из них вывел свою подпись. Следователь нажал кнопку звонка, и в дверь вошли два знакомых молодца.

— Проводите господина вице-президента — приказал чекист.

— Не надо я сам дойду, здесь не далеко — устало приговорил Савинков.

— До дверей проводите — уточнил приказ Груббер и один из чекистов вежливо открыл дверь кабинета. Собрав последние силы, на негнущихся ногах Савинков поднялся с кресла и двинулся к выходу, однако у самого порога чекист остановил.

— А ведь никакого платинового рудника нет, Борис Викторович.

— Как нет!? — упавшим голосом спросил несчастный политик.

— Так нет. Все это выдумка, хорошо составленная легенда. Так сказать капкан для агентов иностранного влияния, и вы в него попались, господин вице-президент. В готовящемся процессе над агентами иностранного влияния, вам будет отведено главное место на скамье подсудимых — учтиво пояснил Груббер — так, что расставание с вами у нас будет не надолго.

Молча, российский вице-президент испил свою чашу позора и как во сне покинул негостеприимный кабинет старшего следователя. Груббер, стоя у стола неторопливо перебирая листы протокола допроса, когда сквозь неплотно прикрытую дверь в кабинет ворвался приглушенный человеческий вскрик, а через некоторое время глухой звук падения.

Когда к распростертому на полу телу подбежали люди, все было кончено. Вице-президент России Савинков, покончил жизнь самоубийством путем выпрыгивания в лестничный пролет. Сопровождавшие его чекисты в один голос заявили, что господин подследственный перескочил через невысокие перила лестничного пролета, находясь в чрезвычайно взволнованном состоянии

Проведено по горячим следам следствие полностью подтвердило их слова. Господин Савинков действительно покинул кабинет в сильно расстроенном состоянии и видимо, опасаясь расплаты за свои прегрешения перед законом, решил покончить счеты с жизнью. Впрочем, официальная версия не устроила определенные круги русского общества и вскоре по Москве пошли гулять слухи, что Бориса Викторовича просто столкнули, благо перила верхнего этажа Лубянки, действительно не были высокими.

Так закончил свою жизнь человек, начавший свой мутный жизненный путь кровавыми актами против государства и закончив его вторым лицом. В этом была какая-то своя символичность ибо, находясь в гуще политических событий, Борис Савинков постоянно стремился быть первым, но его непременно обходили другие. Сначала Азеф, потом Керенский, Корнилов и, наконец, президент Алексеев.

Скоропостижная смерть вице-президента вызвало экстренное совещание у президента, на которое был приглашен весь кабинет министров во главе с премьером Парамоновым. Так же на нем председатель ГПУ Феликс Дзержинский с тремя сотрудниками. Появление в кремле офицеров ГПУ вызвало среди господ министров определенное волнение. Они знали, что утром прямо из Кремля на допрос на Лубянку был вызван вице-президент Савинков, и теперь каждый опасался за себя, грешки имелись.

Однако их страхи оказались напрасными. Присутствие сотрудников ГПУ имело лишь чисто психологическое воздействие на собравшихся министров. Молча, они ложили перед каждым из них принесенные с собой папки с копией банковских счетов покойного, донесений агентов, данные наружного наблюдения. Кроме этого, министрам было предложено ознакомиться с протоколом последнего допроса вице-президента.

При виде того, как глубоко копнули спецслужбы под покойного деятеля, очень многие из присутствующих министров, сильно испугались и потому без единого вопроса подписали обращение к русскому народу предложенное им президентом. В нём с прискорбием извещалось о скоропостижной смерти вице-президента и решении правительства похоронить усопшего на кладбище Донского монастыря. Для исполнения этого решения, была создана специальная комиссия во главе с господином Парамоновым. Похороны было решено провести согласно русскому обычаю на третий день после смерти.

— А кто же теперь будет исполнять обязанности вице-президента — скорее пролепетал, чем спросил министр торговли господин Шульдяков, когда все подписи были поставлены, и министрам было предложено разойтись.

— Не беспокойтесь господа. Мы постараемся найти достойную кандидатуру на этот пост — величественно изрек Алексеев и больше, вопросов не последовало.

Когда господа министры исполнили свой долг и стали покидать президентский кабинет, Алексеев попросил Дзержинского задержаться. Подойдя к окну и наблюдая за выходящими из здания министрами, президент спросили председателя ГПУ.

— Скажите Феликс, есть ли честные люди из числа одиннадцати господ находившихся в этом кабинете?

— Боюсь вас разочаровать Михаил Васильевич. У каждого из присутствующих имеется свой воз грехов. Двое; министр связи и министр здравоохранения имеют небольшие прегрешения перед законом. За министрами транспорта и торговли тянуться более солидные хвосты прегрешений.

— Больше всех у господина Парамонова? — быстро спросил Алексеев.

— Как не странно нет. По нашим сведениям он занимает промежуточную позицию в центре и больше берет "борзыми щенками".

— Кто же больше всех, министр внутренних дел, министр юстиции? — невинно произнес президент, с интересом ожидая реакцию Дзержинского на его скрытого конкурента и формального начальника — или министр финансов?

— Нет, господин президент. По нашим данным больше всех погряз в коррупции господа министры экономики и земледелия.

— А господин Кржижановский? Как дела у него?

— В отношении этого человека, могу с твердой уверенностью сказать одну лишь вещь, Глеб Максимилианович ни в чем порочащем его не замечен. Он целиком и полностью предан работе и своему плану по переустройству России.

— Да, этого и следовало ожидать — Алексеев отошел от окна и направился к столу — Вот, что Феликс, продолжайте наблюдать за господами министрами. Так сказать накапливайте материал, хотя после сегодняшней встряски они наверняка станут осторожнее.

— Навряд ли Михаил Васильевич. Сейчас они испуганы, но очень быстро этот страх пройдет, и они с удвоенной силой примутся наверстать упущенное.

— Успехов вам в вашей трудной, но благородной работе. Я надеюсь на результат.

— Я тоже, но нельзя ли увеличить денежное содержание нашим работникам. Большое количество моих сотрудников готово работать за идею, но малая зарплата по сравнению с остальными государственными служащими вызывают отток людей из органов. Ради прокорма семьи люди вынуждены брать взятки у подследственных, о чем впрочем, сразу извещают начальство. Михаил Васильевич, я прошу не за себя, за людей и за дело. Если мы не увеличим зарплату, то вскоре ГПУ превратиться в сплошную фикцию.

Алексеев внимательно слушал "железного Феликса" о нуждах его сотрудников и в душе хорошо понимал, прописные истинны, у крепкого государства должен быть крепкий аппарат власти.

— Хорошо Феликс Эдмундович, я думаю, что вместе с господином Кудрявцевым мы сможем поправить это положение.

Однако на этом трудовой день президента России не закончился. С момента своего избрания господин Алексеев отдыхал крайне мало, проводя почти все свое время за бумагами либо принимая послов и высоких государственных гостей. Михаил Васильевич уже порядком устал от этой замкнутой кремлевскими стенами жизни и очень обрадовался, когда начальник канцелярии предложил ему посетить цирк.

Причем это был не простой цирк с акробатами, жонглерами и прочими артистами развлекательного жанра. Это был конный цирк под управлением Семена Михайловича Буденного.

Полный кавалер всех четырех георгиевских медалей и четырех крестов, именуемый в народе "полный бант", вахмистр Буденный после окончания войны занялся своим любимым делом, конным цирком. Служа в армии, он долго вынашивал свою идею и уже собирался открыть его в Петрограде, но начавшаяся война перечеркнула планы талантливого человека.

Оказавшись не у дел после демобилизации, Буденный решил заняться реализации мечты и попытался взять в банках кредит для устройства цирка. Однако в послевоенной стране идея конного цирка показалась банковским чиновникам утопией. В кредите было отказано и Семен Михайлович, стал искать спонсора, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки.

Вот тогда, полный георгиевский кавалер и обратился с письмом к президенту России, которое попало в руки Сталина. При всей своей загруженности, он нашел время и встретился с вахмистром, который произвел на него довольно благоприятное впечатление. В конце разговора, Сталин в присутствии Буденного снял трубку и позвонив министру финансов и сказал, что есть мнение о создании первого конного цирка в стране и мире. Поэтому он просит оказать полному георгиевскому кавалеру максимальное содействие в столь важном и нужном государственном деле.

Подобные действия начальника канцелярии президента объяснялась тем что, желая отвлечь народ от забот и нужд, президент Алексеев придавал огромное значение кино, театру и прочим направлениям развлекательного искусства. Цирк Буденного хорошо укладывался в эту концепцию и поэтому вахмистр получил зеленый свет.

Семен Михайлович полностью оправдал оказанное ему высокое доверие и уже через год, в Москве состоялось открытие конного цирка. Аншлаг был полным, на представления публика валом валила, стремясь увидеть чудеса конной джигитовки молодцов Семена Михайловича. Чего там только не было; и дикие скачки по арене и грациозный выезд наездников, и конная акробатика, которая заставляла зал сначала замереть от страха, а затем в едином порыве разразиться громкими аплодисментами.

Алексеев так же не остался равнодушным к мастерству конных циркачей. Вместе со всеми он громко хлопал в ладоши, кричал и даже свистел, вспомнив свою далекую молодость. После окончания представления он отправился за цирковые кулисы, чтобы выказать свою личную симпатию магу и кудеснику верховой езды, как называли Буденного газеты.

— Спасибо, огромное спасибо Семен Михайлович — говорил президент, пожимая крепкую руку вахмистра — такой радости от увиденного я давно уже не получал.

— Рады стараться господин президент — говорил Буденный, с достоинством покручивая, свои густые усы черные усы — всегда будем рады видеть вас снова.

— Ох, и не напрасно мне вас кое-кто так усиленно расхваливал, Семен Михайлович. Вижу, что не зря государственные деньги были вложены. С умом и сердцем подошли к такому необычному делу. Вижу, очень лошадей любите. Все кони у вас как на подбор, красавцы, орлы, один к одному.

— Да вы правы Михаил Васильевич, люблю лошадок, души в них не чаю — доверительно признался Буденный, показывая высокому гостю стойла в которых содержались четвероногие артисты. Сразу бросался в глаза идеальный порядок и чистота в загонах у животных, здесь их холили и нежили. Алексеев не поленился, и сам лично проверил лошадиный рацион. Оказалось, что кормежка господ артистов разительно отличалась от той, что полагалась в армейских частях их собратьям.

Узнав это, президент порядком загрустил. Причиной этого были недавние рапорта, поступившие от министра обороны о небрежительном отношении к лошадям в некоторых частях русской армии. Выделенные в особый род войск пулеметные тачанки катастрофически теряли свою тягу.

Алексеев с грустью рассказал об этом Буденному, и черная тень гнева накатила на лицо вахмистра.

— Да за такие дела расстреливать надо! — гневно выдал он, узнав о том количестве копытных которое испустило дух благодаря плохому уходу.

— Ну, уж так расстреливать? — попытался осадить разгоряченного конника Алексеев, но тот был, не умолим.

— Если уж не к стенке ставить, то хотя бы руки выдрать по самый локоть следовало — убежденно сказал вахмистр, гневно вращая глазами.

— Семен Михайлович, а вновь вернуться в армию не хотели бы? Убежден, что с вашей любовью к лошадям такого бы безобразия в армии не творилось — предложил Алексеев, но в ответ собеседник только горько усмехнулся.

— Шутите, Михаил Васильевич, меня вахмистра господа офицеры слушаться не будут. Это мы уже проходили.

— Жаль, очень жаль — с сожалением хмыкнул Алексеев, но вынужден был признать правоту собеседника. Просто так дать вахмистру офицерский чин он не мог, требовалось образование. Видя искреннее огорчение президента, к нему на помощь пришел Сталин. Хитрый горец уже давно имел свои виды на великолепного конника и поэтому не долго думал над возникшей проблемой.

— А может, стоит назначить Семёна Михайловича Генеральным инспектором всей нашей кавалерии. Вы ведь давно говорили о необходимости введения этой должности в связи с огромным числом нашей кавалерии, Михаил Василевич?

— Да! Действительно, как вы на это смотрите, Семен Михайлович? — радостно спросил вахмистра Алексеев.

— Честно говоря, господин президент очень неожиданное, хотя и сильно заманчивое предложение. Разрешите подумать — ответил растерявшийся Буденный.

— Вот и прекрасно. Недели вам хватит на раздумье?

— Вполне.

— Ну, тогда через неделю жду вас к себе в гости в Горки. Не откажитесь?

— Как можно!? — воскликнул конник.

— Значит до встречи через неделю — подытожил президент, крепко пожимая руку хозяину цирка.

Был уже поздний вечер, когда автомобиль президента покинул Москву и направился в сторону Горок. Перед этим Алексеев подвез Сталина к его небольшой квартире в Кремле, которую он занимал вместе со своей семьей. Перед тем как распрощаться, Алексеев взял Сталина за руку и тихо, но очень настойчиво произнес.

— Знаете, Иосиф, я очень доволен вашей работой на посту начальника моей канцелярии, но вам нужно расти. Обязательно расти.

Оставшись один, кавказец неторопливо раскурил свою трубку и стал внимательно анализировать слова своего патрона. Наступало очень интересное время и следовало хорошо подумать о своем будущем и будущем страны, интересам которой он столь усердно служил.

Многое ему в этой стране не нравилось и даже очень но, воспользовавшись милостью фортуны, которая вовлекла его в бурный водоворот жизненных событий и вынесла к вершинам власти, он намеривался попытаться кое-что исправить в государственном механизме России.

Документы того времени.

Из сообщения газеты "Вестник России" от 21 октября 1922 года.

Вчера в Кремле состоялся торжественный прием президентом России представителей независимой республики Восточный Туркестан. Согласно ранее достигнутым договоренностям, между президентом Алексеевым и главой уйгурской делегации Тулеек-пашой, был подписан договор о мире и взаимопомощи на основе открытых и добрососедских отношениях. Срок договора определен в десять лет с возможностью дальнейшего продления, с согласия двух сторон.

В торжественной речи посвященной этому событию, президент Алексеев подчеркнул, что Россия намерена оказывать любую поддержку молодой азиатской республике, если это будет выгодно обеим странам. Так же президент заметил, что недавнее заявление в Лиге наций Англии, Франции, Америки и других стран об их не признании уйгурской республики никак не скажутся, на отношениях между Россией и Восточным Туркестаном.

Корреспондент Лев Рябушкин.

Из сообщений газеты "Известия" от 24 октября 1922 года.

Президент России господин Алексеев направил свои торжественные поздравления строителям Харьковского и Царицынского тракторного завода, которые успешно завершили строительство первой очереди. Особо похвалы был удостоен господин Кржижановский под неусыпным руководством, которого строительство столь важных государственных объектов шло с самого начала.

Собкор Ивлев.

Из сообщения газеты "Вестник России" от 5 ноября 1922 года.

Вчера, на утреннем заседании Государственной Думы господами депутатами было принято и утверждено большинством голосов, предложение президента России Алексеева о назначении на должность вице-президента России, вместо скоропостижно кончавшегося господина Савинкова, начальника президентской канцелярии Сталина И.В.

На представление своей кандидатуры, в Думу приехал лично президент России, который в своей короткой речи охарактеризовал господина Сталина И.В. как грамотного и добросовестного человека, достойного занимать посту вице-президента страны.

Против утверждения Сталина И.В. на пост вице-президента России голосовали только депутаты от кадетов и "союза Михаила Архангела". Указ о назначении нового вице-президента вступает в силу с момента опубликования в правительственных газетах.

КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ.

ТРУДЫ ОТЕЧЕСТВУ — 3

НА СОПКАХ МАНЬЧЖУРИИ.

Глава I. Лондонский туман.

Настроение у первого помощника министра иностранных дел британской империи, мистера Артура Фэрфакса было скверным как никогда в жизни. И дело заключалось не в очередном приступе изжоги вот уже вторую неделю подряд терзавшей горло чиновника, несмотря на все усилия его личного врача, доктора Бакста. За пятьдесят два года своей жизни, мистер Фэрфакс давно научился воспринимать её появление, как малое зло бытия на фоне остального жизненного благополучия.

Главной причиной скверного настроения дипломата, было публичное унижение. Оно было полученное им от своего непосредственный начальник лорд Керзона, а также от премьер министра Его Королевского Величества Георга VI, сэра Эндрю Лоу.

Оба обидчика мистера Фэрфакса, уже были отмечены печатью скорой смерти, но это нисколько не мешало им бросать гневные упреки в адрес дипломата, тридцать лет верой и правдой прослужившего интересам империи.

Повод придраться к работе своего подчиненного у высокого начальства есть всегда. К этой жизненной несправедливость Артур Фэрфакс уже давно привык, но тот факт, что тебе устраивают разнос люди, случайно пришедшие в дипломатию, было для чиновника обиднее всего. В отличие от господ политиканов, непринужденно кочующих с парламентских стульев в министерские и премьерские кресла и обратно, Фэрфакс прошел весь нелегкий путь от простого секретаря консульского отдела до первого помощника министра иностранных дел.

Всю свою жизнь он занимался черновой работой, невидимой глазу простого обывателя. Именно благодаря умелой и кропотливой работе таких чиновников как Фэрфакс, Форин Офис успешно проводил свои тайные операции, укреплявшие власть британской короны по всему миру. Дело делали они, но лавры побед всегда доставались стоящим у руля министерства господам Бальфуру, Асквиту, Ллойд Джорджу, Болдуину, чей труд заключался в постановке задач аппарату и осуществления контроля за их исполнением.

Именно их газеты восторженно называли столпами британской дипломатии. К их мнению охотно прислушивались друзья и враги, а король щедро жаловал им ордена, медали, звания, титулы, поместья и всевозможные денежные ренты.

На долю господ чиновников приходилось гораздо меньше житейских благ и щедрот. Их знал исключительно узкий круг лиц, портреты не печатались в газетах, а ордена с медалями были совершенно иного ранга, чем у министров и их заместителей. Единственное, что утешало чиновничье сознание, что именно они, а не пришлые министры, являются истинными вершителями миллионов людских судеб.

Венцом британской дипломатии была Мировая война, чей смертоносный каток прошелся по странам Европы, собирая обильный кровавый урожай. Благодаря умелой интриге, Англия не только устранил своего главного экономического конкурента в лице Германии, но и разрушила сразу четыре континентальные империи. Гогенцоллерны, Габсбурги, Романовы и Османы лишились своих престолов, а их империи ушли в политическое небытие.

Реальность превзошла все смелые ожидания, но за это Лондону пришлось заплатить гораздо большую цену, чем он планировал ранее. Однако и это было ещё не все. Когда пушки, наконец, смолкли, и пришла пора делить пирог мирового господства, долгожданную победу, у Британии украли самым подлым образом.

Американский президент Вильсон и русский верховный правитель Корнилов, сделали все, чтобы лавры победы ускользнули из рук Виндзоров в их нечестивые руки. Дерзких возмутителей спокойствия уже покарала рука божественного проведения. Оба они уже оставили земную юдоль, заплатив за свои дела по самой высокой цене, но быстро нивелировать нанесенный ущерб интересам британской империи было невозможно. К тому же у обоих смутьянов оказались весьма способные наследники.

Продолжая политику своего приемника, Гардинг путем экономических угроз заставил Лондон отказаться от самого святого, господства королевского флота на морских просторах мира. Алексеев же, нагло бряцая оружием, всячески срывал планы англичан по превращению Китая в новую жемчужину имперской короны и при этом, постоянно твердил о независимости Индии, главного оплота англичан в Азии.

Британские дипломаты, в руках которых находилась вся секретная разведка Его Величества короля Георга VI, делали все возможное и невозможное, чтобы противостоять коварным козням врагов, но не всегда удачно. Окрепшие противники все чаще и чаще стали нагло переходить дорогу британскому льву, беспардонно тесня его на политической арене.

Дурной пример всегда заразителен. Вскоре Франция, позабыв свои прежние клятвенные заверения и тайные договоренности, стала проводить собственную политику, часто идущую в разрез с британскими интересами.

Не отставали от Парижа и Япония, попавшая в число мировых держав благодаря стараниям англичан. Мирный договор, заключенный в начала века между двумя островными государствами полностью исчерпал себя, а подписывать новый хитрые азиаты не спешили. Почувствовав свою силу, Токио стал действовать без какой-либо оглядки на своего европейского союзника.

Пока действия противников британской империи были разобщены, они не представляли серьезной опасности для её вечных интересов. Но даже их разрозненная деятельность, со временем угрожала сбросить Англию с верхней ступени пьедестала тайной власти над миром. Именно эта тревожная тенденция и привела к гневному разговору премьера и главы Форин Офис с мистером Фэрфаксом.

Вылив ему на голову, ушат грязи и помоев, два благородных лорда поставили Фэрфакса перед трудным выбором. Либо скандальная отставка без выходного пособия, либо до конца года, у британской дипломатии будут серьезные успехи в противостоянии с внешними врагами. Естественно чиновник выбрал второй вариант и, следуя закону парных сосудов, поспешил перелить весь полученный им негатив на своих подчиненных.

Первым, кто переступил порог его кабинета, был Георг Мидлтон, в чьем ведении был азиатский сектор британской дипломатии, а точнее Китай. Сам Фэрфакс неплохо относился Мидлтону, видя в нем толкового работника, подобно ему сделавшего карьеру каторжным трудом, а не связям и происхождению. Заняв этот пост всего месяц назад, Мидлтон ещё не успел сделать ничего предрассудительного, однако именно в Китае английский лева терпел одну неудачу за другой и потому, начальственный гнев обрушился на его голову.

Не особенно стесняясь в выражениях, Фэрфакс известил Мидлтона об отрицательной оценке господина премьер-министра и главы Форин Офиса деятельности азиатского сектора. К чести распекаемого чиновника он не пытался оправдываться. Бледный, без единой кровинки в лице, он мужественно стоял на вытяжку перед мечущим в него громы и молнии начальником, не смея открыть рот. И только когда Фэрфакс утомился упрекать его во всех смертных грехах, дипломат решился подать голос.

— У русских слишком длинная дорожка везения, сэр. Мы очень надеялись, что сумеем втянуть их в афганские дела, поддержав противников Аманулы-хана в борьбе за кабульский престол. Все указывало на то, что они окажут вооруженную поддержку своему свергнутому ставленнику, но вопреки всем ожиданиям, Москва ограничилась лишь устным протестом — осторожно проговорил Мидлтон.

— А вы ожидали, что русские в третий раз будут искать разрешение приграничных проблем военным способом? Не стоит считать противника глупее себя! Они хорошо изучили историю наших афганских войн и потому сразу отвергли возможность вооруженного вторжения в эту страну. С азиатами надо сражаться руками самих азиатов, а не подставлять головы своих солдат. Это слишком дорогое, а главное бессмысленное занятие. Афганцев можно победить, можно заставить целовать себе руки, но приручить или покорить, это — никогда — убежденно изрек Фэрфакс и от сказанных слов, у него заныла левая нога, простреленная в молодости пуштунами под Кабулом.

— Однако вы роете совсем не на том поле, Мидлтон! Китай, вот, где мы должны нанести русским сокрушительный удар по их стратегическим интересам. Что доносят наши источники из Кантона? — требовательно рыкнул Фэрфакс на подчиненного.

Будь перед Фэрфаксом чей-то выдвиженец или плохо знавший свою службу человек, тот немедленно распахнул бы папку, и лихорадочно найдя нужную бумагу, стал докладывать, не отрывая взора от листа. Однако с Мидлтоном, ничего подобного не произошло. Продолжая стоять перед Фэрфаксом на вытяжку, он заговорил твердым и уверенным голосом, даже не раскрыв папку, чье содержание знал назубок.

— Согласно донесениям из ближайшего окружения Сунь Ятсена, в Кантоне завершаются тайные переговоры между Москвой и Гоминданом. Русскую сторону представляет спецпосланник Трофимов, китайцев представляет генерал Чан Кайши. Основная тема переговоров, оказание русскими военной и финансовой помощи Гоминдану.

— Они уже пришли к согласию?

— Да. В качестве первого шага Москва предоставит Кантону кредит на сумму в сто тысяч долларов, а также предоставит военных инструкторов и современное вооружение. Основные пункты соглашения уже согласованы между обеими сторонами, и в самое ближайшее время ожидается его подписание — отчеканил дипломат.

— Как все быстро меняется вокруг нас, Мидлтон! Ещё вчера дальневосточная политика России была вялой и безликой, а сегодня русские демонстрируют такую агрессивную напористость и деловую хватку, что просто диву даешься. Одержав успех на периферии срединной империи, они не удовлетворились выигрышем, и перешли к более серьезной игре, ставя на Сунь Ятсена.

— Вы думаете, сэр у этого союза есть будущее? — спросил Мидлтон, чем вызвал новую бурю высокого гнева.

— Все провалы вашего азиатского сектора, заключаются в том, что вы недооцениваете своего противника! Вы и ваши подчиненные по-прежнему считаете, что русские дипломаты не способны на активные действия и будут действовать сугубо от обороны. А господин Алексеев так не считает. Он не собирается быть пассивным наблюдателем и активно ввязывается в борьбу китайских клик. Вы, что не понимаете его замыслов, Мидлтон? — спросил Фэрфакс подчиненного и, не дожидаясь ответа, продолжил свою тираду, — Алексеев намерен создать свою китайскую армию, которая сокрушит все милитаристические клики Поднебесной и возьмет центральную власть в Пекине.

— Но для этого ему придется устранять маршала Чжан Цзолиня, а за ним стоят японцы, сэр — не согласился с начальником дипломат.

— Чжан Цзолинь ещё та хитрая штучка, которая охотно берет помощь из разных рук, но на первое место всегда ставит сугубо личные интересы, — скептически хмыкнул Фэрфакс. — Но даже если предположить, что за него вступятся японцы, это нисколько не помешает Сунь Ятсену по прошествию времени захватить верховную власть в стране. Маньчжурия всего только двести лет является частью Китая, и ещё не полностью в него интегрирована. Сунь Ятсен может объявить о существовании двух Китаев, но не в этом суть, Мидлтон. Главное в намерениях господина Алексеева, создать Китай полностью послушный воле России. Вот о чем вы должны постоянно помнить.

— Замысел прекрасен, что и говорить, но ведь от блестящей идеи до воплощения её в жизнь идет очень длинная дорога, сэр. Согласитесь, что для преобразования тех сил, что располагает Гоминдан в боеспособную армию, русским потребуется слишком много времени и средств. Из ничего нельзя сделать ничего — щегольнул знанием латыни Мидлтон, но начальник пропустил его экзерсис мимо ушей.

— Возможно, вы правы, но я вовсе не собираюсь ждать, выгорит или нет эта опасная для нас затея. Я намерен как можно скорее подавить её в зародыше и не дать ей возможность потревожить наши интересы на этом участке земного шара. Если же вы не согласны со мной, сэр, то вы можете подать в отставку — холодно изрек Фэрфакс.

— Видит Бог, что вы превратно толкуете мои слова, сэр. Интересы империи всегда были для меня превыше всего, и для их защиты я намерен сделать все необходимое. Что касается моих сомнений, то они были вызваны лишь желанием, более не допускать ошибок в исполнении своего долга перед империей — пафосно воскликнул напуганный чиновник.

— Прекрасно, сэр. Я рад, когда меня правильно понимают, — снисходительно изрек Фэрфакс, — кому вы собираетесь поручить столь важное дело?

— Я думаю Мартину Доу прекрасно справиться с этим делом, сэр. Он весьма толковый человек и у него хороший послужной список.

— Вижу, что вы все ещё не поняли, меня Мидлтон! Нисколько не сомневаюсь, что послужной список господина Доу состоит из одних успехов, но для продуктивной контригры с русскими нужен не просто толковый человек с хорошим послужным списком. Здесь нужен настоящий специалист, асс своего дела. Есть у вас такой человек? Затрудняетесь с ответом? Значит, у вас нет такого специалиста, Мидлтон, — безапелляционно изрек Фэрфакс. — Ваше счастье, что я уже провел предварительный поиск нужного на человека и нашел его. В Кантон следует послать Майлза Лэмпсона. В деловых способностях этого человека, я уверен на все сто процентов. Вы все правильно поняли, Мидлтон?

— Да, сэр.

— Очень на это надеюсь и потому, не смею вас задерживать, сэр — пренебрежительно фыркнул помощник министра и несчастного дипломата, словно ветром сдуло из кабинета.

Сбросив на подчиненного часть полученного негатива, мистер Фэрфакс сразу почувствовал себя гораздо лучше. Он приказал секретарю миссис Пилс подать себе чашку кофе, с удовольствием выкурил сигару и без всякой раскачки продолжил созидательную работу.

Следующим посетителем кабинета первого помощника министра был мистер Джулиус Мортимер, в чье ведение входило исключительно японское направление. Будучи выходцем, из знатного, но обедневшего аристократического рода, он удачно сочетал деловые качества с весомыми протекционными связями. И как следствием этого сочетания, стал и его прием.

В отличие от бедняги Мидлтона, мистер Фэрфакс куда более любезнее поздоровался с гостем и даже предложил ему сесть, но на этом поблажки кончились. Сдержанно-начальственным тоном, он объявил Мортимеру, что высокое руководство крайне недовольно деятельностью британской дипломатии в Азии. Говоря эти слова, Фэрфакс недвусмысленно дал понять, что особое недовольство у премьер-министра вызвал именно японский отдел.

Это известие вызвало серьезную озабоченность на лице Джулиуса, чье ведомство действительно не могло похвастаться особыми успехами. Несмотря на все усилия британской дипломатии, японцы не спешили подписывать новый межгосударственный договор, который был так важен для Англии. Вырастив для борьбы с Россией дальневосточного монстра, по прошествию лет англичане отчаянно пытались надеть на него крепкую узду, с помощью которой надеялись продолжить управлять им.

Однако все их попытки по обузданию Голема не приносили результата. Ощутив себя после Вашингтонской конференции одной из ведущих держав мира, Токио категорически не хотел подписывать с британцами договор, ограничивающий его стратегическую инициативу по переделке восточного полушария. Вкусив сладкой плоти, дальневосточный хищник не хотел идти только на русский север. Его упорно тянуло в богатый людьми и ресурсами срединный Китай и на обильный нефтью юг, уже поделенный Джоном Булем и дядюшкой Сэмом.

Опьяненная победами в Квантуне и Корее, захватом Циндао и островов Полинезии, японская нация была готова к новым сражениям по приказу своего божественного императора. Армия и флот страны восходящего солнца уже ни в чем не уступали своим белым учителям, а в плане военного духа даже превосходили их на порядок. Однако любая парадная медаль всегда имеет свою теневую сторону. Не стала исключением из этого правила и Япония.

Непрерывно наращивая свою военную мощь, японская империя одновременно с этим все больше и больше сползала в долговую финансовую трясину. Попав в денежную зависимость от Англии и Америки еще со времен русско-японской войны, Токио никак не мог рассчитаться со своими заокеанскими кредиторами. Добрые белые дяди не сильно торопили своего партнера с выплатой долга. Они даже охотно предоставляли Японии новые займы, но божественный микадо делал что-то не то, ему о них жестко напоминали.

Кроме задолжности банкам Лондона и Нью-Йорка, лишенная полезных ископаемых, Япония сильно зависела от поставок сырья, и здесь бал правили американцы. Широкой рекой в Японию шли бокситы, нефть, хром. Англия, сама испытывающая острую сырьевую нужду, не могла соперничать с Америкой в этом деле, чем хитрые азиаты не преминули воспользоваться.

Свято признавая свои долги, они не спешили к заключению нового мирного договора с владычицей морей, хитро лавируя между Белым домом и Даунинг-стрит. Желая сильнее ослабить британскую империю, Вашингтон активно переманивал Токио на свою сторону.

— К сожалению, все ваши воздействия на японцев не приносят желаемого результата, уважаемый мистер Мортимер. Я прекрасно понимаю, что эти азиатские бестии не так сговорчивы, как двадцать лет назад, но империи нужен новый договор, который оградит наши малайские владения от посягательства японского императора. Возможно, давление наших финансовых кругов все-таки подвигнет Токио к этому шагу, но боюсь, что это будет не скоро. А договор нужен уже сейчас. Каждый день, каждый час его отсутствия только усиливают аппетит микадо на наши тихоокеанские владения. Японцы не хотят заключать договор, значит, их надо подтолкнуть и сделать это можно, только ударив по их самому чувствительному месту. Вы с этим согласны!?

— Более чем, мистер Фэрфакс. Самое чувствительное место японских интересов, это Маньчжурия. Именно туда, после поглощения Кореи, микадо намерен сделать свой следующий шаг, чтобы раз и навсегда решить свою проблему нехватки природных ресурсов. Об этом говорят вся наши источники.

— Прекрасно, значит в Маньчжурии нужно организовать хороший военный конфликт. Это легко позволит убедить японцев в грядущей экспансии русских на земли Маньчжурии и угрозе их интересов. Тогда азиаты сделаются более сговорчивыми и подпишут договор. Ничто не сближает разные страны, как наличие общего врага. Так было двадцать лет назад, так должно быть и сейчас, Мортимер — важно изрек Фэрфакс и, обрезав кончик сигары, закурил.

— Прекрасно понимаю вас господин первый помощник, но боюсь, что у нас будут некоторые проблемы с организацией конфликта. После синьцзянских событий, русские ведут себя на КВЖД очень осторожно. Численность пограничных войск, строго соответствует подписанным соглашениям. Эксплуатация железной дороги также ведется исключительно по утвержденным в Пекине протоколам, с допуском китайских чиновников к управлению дорогой и отчислением доходов. В этих условиях будет сложно столкнуть русских и китайцев, сэр.

От подобных слов, лицо почтенного дипломата скривилось, как будто на язык ему попало, что-то кислое.

— Ваше воображение вас явно подводит, мистер Мортимер. Пытаясь приготовить яичницу, вы не собираетесь разбить скорлупу. Вы явно забыли о маршале Чжан Цзолине, временном правителе Маньчжурии. Столкните его с русской администрацией КВЖД. Да столкните так, чтобы с обеих сторон обязательно пролилась кровь и тогда Япония не останется в стороне. Ведь правитель Чжан, сугубо их креатура.

— Год назад, я подавал докладную записку с возможным развитием событий по подобному сценарию, но господин министр отклонил её с резолюцией "Нецелесообразно" — с достоинством молвил чиновник, но его слова ничуть не смутили Фэрфакса.

— Значит, её время пришло сейчас и вам выпала редкостная удача реализовать свой замечательный проект. Учитывая, вашу общую загруженность, думаю, будет правильнее поручить это дело персонально одному человеку. Естественно под вашим полным контролем, — многозначительно молвил Фэрфакс, одновременно намекая на ответственность за исполнение поручения и незыблемость своих прав на лавры победителя, — у вас есть на примете такой человек?

Фэрфакс сделал паузу, позволяя Мортимеру собраться с мыслями, а когда тот уже был готов открыть рот, быстро произнес:

— Скажите, вы не против кандидатуры Мартина Доу? Прекрасный дипломат и, по отзывам знающих его людей весьма толковый человек. Думаю, он сможет справиться с этим делом или у вас есть другой, равнозначный по силе кандидат?

— Нет, господин первый помощник, — учтиво молвил Мортимер, — я ничего не имею против вашей кандидатуры на это дело. Пришлите его ко мне. Я введу его в курс дела и передам, все нужные материалы.

— С вами всегда приятно работать мистер Мортимер. Надеюсь, что и в этот раз вы не доставите мне повод усомниться в вашем таланте. Всего доброго, — произнес Фэрфакс, вставая с кресла и сдержанно наклонив голову в знак прощания с подчиненным.

Мортимер уже был на пороге начальственного кабинета, когда мистер Фэрфакс метнул ему в спину коварную стрелу. — Я буду молить Бога, мистер Мортимер. За вас и мистера Доу. Ведь он, наша общая с вами кандидатура.

Вторая встреча с подчиненным ещё больше раскрепостила первого помощника господина министра, и он приказал подать ланч. Грудинка с очередной чашкой кофе, с хрустящими гренками придали дипломату новые силы. Хищно окинув достоинства своей секретарши, он пригласил к себе мистера Стоуна, числившимся сотрудником американского сектора.

В отличие от прежних посетителей, Перси Стоун шел у хозяина кабинета по более высокому разряду. Ему сразу было разрешено сесть, предложена сигара и даже крохотный бокал ирландского виски из винных запасов Фэрфакса.

Началась непринужденная беседа, время которой как раз хватило на то, чтобы выкурить сигару и расправиться с содержимым бокала. Подобное поведение начальства было обусловлено не происхождением гостя или его деловыми качествами. Мистер Стоун обладал весьма распространенными связями в специфических сферах как британского, так и американского общества. С их помощью он добывал компромат на человека, чья деятельность либо ставила под угрозу интересы Англии, либо он мог оказать империи важную услугу.

Одним словом, Стоун выполнял самую грязную работу, взяться за которую благородным сэрам не позволяло их происхождение и воспитание, либо какие-нибудь иные причины. Она не давала никаких шансов сделать дипломатическую карьеру, но вместе с тем приносила весьма существенные денежные дивиденды и позволяла все время держаться на плаву. Как бы сильно высокие лорды в глубине своей души не презирали Стоуна, они постоянно нуждались в его услугах и способностях.

— Скажи Перси, а насколько достоверны материалы, говорящие о тех безобразиях, что сейчас происходят в Вашингтоне? Я понимаю, что все они получены вами из разных источников, степень достоверности которых серьезно разнится между собой. Но я хотел бы услышать вашу личную оценку относительно их — спросил своего гостя Фэрфакс, когда все светские формальности были соблюдены, и пришло время заняться делом.

— А, что вас конкретно интересует, мистер Фэрфакс? Действительно ли президент Гардинг расплатился почетной синекурой с теми банкирами, что поддержали его предвыборную кампанию звонким долларом? Размер взятки в администрации президента для быстрого рассмотрения нужного вопроса или тайные оргии в Белом доме? — Стоун вопросительно посмотрел на помощника министра. — В отношении последних, мне точно известно, что президент Гардинг частенько принимает в Овальном кабинете своих финансовых кумов, вместе с которыми играет в карты на деньги. Вопреки закону ставки делаются золотыми монетами и вечеринки протекают с употреблением шампанского, виски и джина, запрещенных в Америке. Поговаривают также, что иногда по желанию игроков туда приводят молодых девушек, некоторые из которых не достигли совершеннолетия, но за достоверность этих сведений я не ручаюсь.

— Молодые девушки, это конечно интересно, но боюсь, что это больше интересно для миссис Гардинг и личного священника президента. Взятки в администрации и синекура банкирам тема конечно интересная но, к сожалению, на данный момент это не актуально. Подобные скандалы для любого политика нормальная вещь и приковывают внимание людей от одной недели до месяца, максимум. Меня интересуют финансовые нарушения администрации, а точнее махинации со средствами Пенсионного фонда. Об этом упоминается в твоем предпоследнем отчете, но без указания источника. Мне нужно знать, насколько он достоверен. Вспомни, это очень важно — потребовал от собеседника Фэрфакс, и Стоун моментально подобрался сидя в кресле.

— Да, все верно. О нарушениях со средствами Пенсионного фонда мне рассказал О,Лири из "Пост", но все это были лишь пересказ слов болтливого клерка выпившего лишнего на одной из вечеринок. Не имени, ни его место работы О,Лири не знает, ровно, как и не располагает какими либо серьезными фактами по этому вопросу.

— Жаль, жаль. А через кого можно было бы узнать больше об этих делах? Через сотрудников аппарата президента или заместителей главы Пенсионного фонда?

— Вы начинаете сезон охоты на президента Гардинга? — спросил Стоун, хитро прищурившись.

— Нет, Перси. О какой охоте может идти речь? Просто мистер Гардинг стал слишком часто переходить нам дорогу, и правительство Его Величества хочет обуздать не в меру ретивого американского иноходца. Уж слишком много власти взяли себе наши бывшие соотечественники. Президент Вильсон заставил Англию подписать устав Лиги наций позволяющий нашим колониям требовать себе свободу. Президент Гардинг вынудил нашу нацию отказаться от самого святого для нас всех — титула владычицы морей, по собственному усмотрению установив число наших военных кораблей! Вне всякого сомнения, американцы хотят разрушить нашу империю и отстранить нас от мирового господства! — от негодования Фэрфакс подскочил в кресле и покрылся красными пятнами.

— Поэтому мы должны как можно скорее, получить оружие против зарвавшихся янки, тем более что противник сам вкладывает его нам в руки. Пользуясь выпавшему им случаю, американцы сумели получить в свое распоряжение все золото Старого Света и теперь спешат насладиться своей удачей. Подобно голодному бродяге, попавшему в кладовую в отсутствие хозяев, они стремятся попробовать все блюда жизни. Усыпленные сладостью нектара победы, они бездумно спускают свой баснословный выигрыш, наивно полагая, что он неистощим. Это наш шанс и мы обязаны должным образом использовать его ради спасения нашего отечества — закончив свою речь, дипломат сел и быстрым движением наполнил виски небольшие бокалы. Собеседники подняли их за процветание британской империи, после чего беседа продолжилась.

— Значит, вас интересует только американский Пенсионный фонд или что-нибудь еще? — уточнил Стоун.

— В первую очередь Пенсионный фонд, но я не отказался бы узнать и о других финансовых шалостях дядюшки Сэма. Мне нужно все, что только сможет затормозить политическую активность американского президента.

Стоун на время задумался, быстро перебирая в уме различные варианты действий.

— Конечно, заместители директора Пенсионного фонда или чиновник президентской канцелярии много знают о положении дел фонда все но, на мой взгляд, это весьма хлопотный путь к правде, сэр. Гораздо проще поискать ключик к тайне на среднем уровне Пенсионного фонда. Ведь всю черновую работу по денежным переводам как правило исполняет простой чиновник, который не получает за это ни цента. Господа финансисты не любят делиться со своими слугами, пусть даже малым. Значит, нам надо найти этого человека и предложить заработать на информации о своей деятельности.

— Вариант неплохой и очень удобный, но вот только согласиться ли этот чиновник на сотрудничество? — усомнился Фэрфакс.

— Помилуйте, сэр! Во-первых, эти сведения никоим образом не подпадают под понятие государственная тайна, и значит, никак не могут трактоваться как измена. А во-вторых, все будет зависеть от суммы, которую мы ему предложим — изрек Стоун, и самовольно взяв сигару из коробки начальника, закурил её.

— Сколько это будет примерно стоить британской казне? — осторожно спросил Фэрфакс. В нынешнее непростое время, министерство было вынуждено экономить почти на всем.

Перси наклонился над столом начальника и каллиграфическим почерком вывел на клочке бумаге несколько цифр.

— Это расходы в долларах? — уточнил помощник министра, хотя Стоун вывел долларовую закорючку.

— Совершенно верно, сэр, в североамериканских долларах. Янки сейчас предпочитают свою валюту любой другой.

— Не маловато ли будет? — карандаш Фэрфакса коснулся верхней строки цифрового столбика.

— Нет, сэр. Это стандартный размер взятки среднего чиновника. Если будет сильно упираться, можно будет добавить тысячу, но никак не больше. Иначе поймет свою значимость и поднимет цену. Чуть ниже указаны расходы по розыску нужного нам источника и всякие непредвиденные расходы — учтиво пояснил Стоун.

— Плюс ваши премиальные за работу в особых условиях — с понимание кивнул головой дипломат. За грязную работу всегда надо было хорошо платить.

— Я был бы совсем не против, если бы правительство Его Величества оценило мой кропотливый труд достойным пенсионом, к моей последующей отставке. Ведь вы прекрасно понимаете, сэр, что в любом случаи по завершению дела я не смогу работать в Америке.

— Мне вполне понятны ваши опасения Перси. Более того, я их полностью разделяю. Не волнуйтесь, я обязательно поговорю об этом с премьер-министром. За удачу! — Фэрфакс в третий раз наполнил бокалы.

— За удачу и информацию! Ведь кто ею владеет, владеет миром — откликнулся Стоун.

Столь энергичные действия мистера Фэрфакса, произвели на лорда Керзона благоприятное впечатление. Он благосклонно оценил доклад своего первого помощника, но не преминул внести окончательный мазок на радужную картину.

— Я очень рад, что вы так быстро откликнулись на критику в свой адрес, Фэрфакс. Вы, верно, выбрали вектор нанесения удара по русским интересам чужими руками, но этого мало. Не стоит полагаться в этом деле исключительно на японцев, я считаю, что мы должны сами воздействовать на Чжан Цзолиня. Как говорится, кашу маслом не испортишь. Кроме того, не следует забывать о поляках. Усильте их привычный антирусский настрой.

— Будет исполнено, милорд — заверил Керзона Фэрфакс, проворно черканув карандашом в своем деловом блокноте.

Документы того времени.

Из указа президента Российской республики Алексеева Михаила Васильевича от 21 февраля 1924 года.

Назначить Феликса Эдмундовича Дзержинского, председателем комиссии по улучшения жизни беспризорных детей, с сохранением за ним должности председателя ОГПУ и министра железнодорожных путей сообщения.

Президент Российской республики Алексеев М.В.

Из указа президента Российской республики Алексеева Михаила Васильевича от 21 февраля 1924 года.

За умелое руководство министерством тяжелой промышленности и успешное выполнение четырехлетнего плана развития народного хозяйства страны, наградить Глеба Максимилиановича Кржижановского орденом "Почета".

Президент Российской республики Алексеев М.В.

Из указа президента Российской республики Алексеева Михаила Васильевича от 21 февраля 1924 года.

Ратифицировать договор о мире, добрососедских отношениях и сохранения нейтралитета между Российской республикой и королевством Афганистан, подписанный 26 января 1924 года в Кабуле. Предложить королю всех афганцев Мухаммед Надир-шаху, возобновить ранее прерванные дипломатические, экономические, а также военные связи в полном объеме.

Президент Российской республики Алексеев М.В.

Глава II. Здравствуй и прощай.

Экспресс "Москва-Владивосток" медленно и неторопливо покидал пограничную станцию Маньчжурия чтобы, изогнувшись длинной дугой, начать бороздить пустынные просторы северо-восточного Китая. О том, что это уже другое государство, господа пассажиры могли догадаться по низкорослым фигурам китайским пограничникам. Одетые в темно-синие шинели, они неподвижно стояли вдоль железнодорожного перрона, провожая безразличным взглядом вагоны экспресса.

Мерно постукивая колесами, поезд быстро набирал скорость и вскоре, перед глазами господ пассажиров вновь возникла панорама степных просторов мало, чем отличимая от покинутого ими русского Забайкалья.

Среди тех, кто пересек маньчжурскую границу, был молодой штабс-капитан Константин Рокоссовский. Он ехал к месту своей новой службы в Харбин, в Заамурский особый корпус пограничной стражи. Согласно договоренности между Россией и Китаем, он был создан с началом постройки Китайской восточной железной дороги для охраны от банд хунхузов, бывших в недавнем прошлом настоящим бичом этих мест.

До того момента, когда было принято решение о строительстве из Читы во Владивосток новой железнодорожной линии, Маньчжурия представляла собой отсталую окраину китайской империи со всеми вытекающими отсюда последствиями. Активная жизнь в провинции была только в городах построенных маньчжурами до их завоевания в 17 веке земель Срединной империи и переноса своей столицы в Пекин.

После этого события, много что произошло в огромной стране под гордым названием империя Цинь. Постепенно ушла громкая слава былых побед, погрязнув в бесконечных дворцовых интригах и заговорах, империя неотвратимо хирела, с большим трудом удерживая в своих объятьях ранее завоеванные земли.

Вместе со всей страной хирела и Маньчжурия, забытая родина императорского дома. Еще кипела жизнь в старой маньчжурской столице Мукдене, существовал Ляоян, Вафангоу, Гирин, но все остальные города и селения провинции прозябали, еле-еле сводя концы с концами. Не мудрено, что при подобном ослаблении центральной власти очень вольготно себя чувствовали местные разбойники хунхузы, грабившие купеческие караваны, которые упрямо тянулись со своими товарами к русской границе.

Появление железной дороги внесло новую жизнь, в этот казалось забытый Богом край. Добившись от китайского министра, за взятку в пять миллионов рублей золотом, право на землю под железную дорогу и примыкающую к ней территорию, русское правительство начало строительство стратегической магистрали. Засучив рукава, в рекордно короткий срок, русские рабочие соединили Читу и Владивосток стальной колеёй, с многочисленными станциями и разъездами.

В самом центре магистрали на реке Сунгари, был основан новый город с совершенно не русским названием — Харбин. Это впрочем, не мешало его жителям, считать свой город исконно русским, каким он, и являлся на самом деле.

С момента основания столицы КВЖД к ней в огромном количестве потянулись китайские крестьяне, чьим мозолистым рукам нашлось самое широкое применение. Вслед за Харбином по всей линии дороги стали разрастаться и железнодорожные станции, плавно превращаясь в маленькие городки. Так начался быстрый рост и подъем некогда отсталой и заброшенной провинции китайской империи. Так родилась знаменитая в последствии "Желтороссия".

С каждым годом она крепла и расширялась, раскинув свои владения от Харбина до берегов Желтого моря. Там, на окончании Южно-Китайской железной дороги, были созданы города Порт-Артур и Дальний. Причем последнему отводилась основная роль в планах русского правительства. Созданный как океанский порт, Дальний со временем должен был заменить собой неудобный для стоянки кораблей мелководный Порт-Артур.

Особенно поднялась "Желтороссия" вместе со своей столицей в годы германской войны, когда из Владивостока в Россию гнали многочисленные эшелоны с товарами, закупленными в Америке или Японии. Попутно с этим, харбинские дельцы сумели сколотить громадные состояния на контрабанде спиртного, так как с начала войны в России был принят сухой закон.

После подписания Портсмутского договора и утраты Южно-Китайской ветки железной дороги, количество пограничной стражи было сокращено до двух бригад. Однако начавшиеся революционные беспорядки в Китае, заставили Россию в одностороннем порядке увеличить число пограничной стражи до трех бригад.

Уж слишком резко увеличилось в Маньчжурии числа банд хунхузов, в которые охотно вступали простые крестьяне, полностью лишившиеся из-за революционных беспорядков средства к существованию. Ранее усмиренные русскими пограничниками, бандиты с новой силой возобновили нападения на железную дорогу, но заамурцы сумели дать им достойный отпор.

Но не только набеги хунхузов являлись основной головной болью администрации КВЖД и Москвы к началу 1924 года. Гораздо сильнее русскую сторону беспокоила деятельность маньчжурской военной клики во главе с маршалом Чжан Цзолинем. Он был один из тех китайских генералов-милитаристов, которые, пользуясь ослаблением центральной власти в Пекине, вели собственную игру, угрожая расколу страны.

Опираясь на вверенные им военные соединения, после смерти великого маршала Юань Шикая, генералы поделили страну на зоны личного влияния, положив начало "эпохи военных клик". Каждая клика милитаристов имела своего заграничного покровителя. Опираясь только на собственные ресурсы, было невозможно противостоять соседям не только в борьбе за Пекин, но и отстоять собственную территорию.

Одних китайских генералов поддерживали англичане, других спонсировали американцы. Третьих, подобно правителю Маньчжурии маршала Чжан Цзолиня, содержали японцы. Щедро снабжая его оружием, деньгами и инструкторами, они видели в нем ту военную силу с помощью, которой, Токио собирался произвести нужный для себя раздел территории Китай. И первой целью этой многоходовой игры было устранение русских из Маньчжурии.

Согласно статьям Портсмутского мирного договора, Россией с Японией не имела права держать в Маньчжурии регулярные войска. Заамурский корпус пограничной стражи не подпадал под эту статью, и длительное время был головной болью японцев, чьи аппетиты распространялись на весь северо-восток Китая.

Видя успехи России по расширению сферы своего влияния во Внешней Монголии и Синьцзяне, японцы спали и видели, как ограничить русское присутствие на севере Маньчжурии. Согласно прогнозу экспертов тайного кабинета микадо, быстро растущий Харбин, с каждым годом усиливает позиции России в этой стратегически важной для Токио провинции. Потому, всеми доступными средствами, вплоть до военного столкновения, нужно заставить русских уступить КВЖД китайцам.

Стоит ли говорить, что у этого проекта в окружении императора было много сторонников в военной форме, но были и противники в лице экономистов. С цифрами в руках, они упрямо доказывали микадо, что нынешнее состояние экономики империи не может позволить ей новую войну с русскими. Тем более что согласно данным разведки и дипломатии, основная цель русских было укрепление Владивостока как крепости и воссоздание тихоокеанского флота. Никаких активных действий в Маньчжурии они не планировали, а значит, у Японии есть пять-семь лет в запасе для накопления средств и сил для боевых действий в Центральном Китае.

Как бы не сильно любил микадо свою армию и флот, но доводы финансистов перевесили призывы генералов. Вести войну, не имея в своем распоряжении достаточно денег и ресурсов, не могла ни одна страна мира, однако главе партии войны, принцу Каноэ все-таки, удалось склонить чашу весов в свою пользу. Его главный аргумент заключался в том, что воевать с русскими будут исключительно китайские войска, маршала Чжан Цзолиня.

В этом случаи, связанная договором с Японией Россия не сможет ввести в Маньчжурию свою регулярную армию, как это было в Кашгаре. И всю тяжесть удара войск маршала возьмут на себя русские пограничники, вооруженные в основном стрелковым и холодным оружием. При таком раскладе сил падение Харбина было предрешено. После чего КВЖД теряла всякую ценность для Москвы, и её продажа Китаю была лишь вопросом времени.

Успех операции, за который принц Каноэ ручался головой, позволял реализовать один из первых пунктов тайного плана японского микадо. Согласно ему, Маньчжурия должна была стать главным плацдармом для наступления страны Восходящего солнца на центральные земли Китая.

В течение всего 1923 год, японцы лихорадочно наращивали мускулы Чжан Цзолиню, готовя китайского милитариста к военному конфликту с Россией. Из портов Квантуна в Мукден непрерывным потоком шли эшелоны с винтовками, пулеметами, гранатами, патронами и снарядами. Военные учения солдат самопровозглашенного властителя Маньчжурии под руководством японских инструкторов проводились одно за другим. И вот к началу нового, 1924 года, японские военные решили, что можно начинать.

Долго подталкивать маршала Чжан Цзолиня к активным действиям против русских не пришлось. Он хорошо понимал всю сложность положения заамурских пограничников в Маньчжурии, практически оторванных от своих главных сил. Кроме этого, Токио твердо заверило маршала в оказании любой помощи вплоть до введения японских войск, если конфликт примет нежелательный для Чжан Цзолиня оборот.

Убедившись, что Токио честно держат свое слово по укреплению боеспособности его войск, маньчжурский правитель ударил по рукам с полковником Кабаяси, представляющего в Мукдене японские интересы. С начала января китайские власти стали требовать бесплатного провоза по всему маршруту КВЖД своих воинских соединений, что полностью противоречило пунктам договора о совместном использовании дороги.

По началу эти требования были единичными, но в русском генеральном штабе сразу усмотрели в них опасную тенденцию и обратились к президенту с предложением о негласном усилении Заамурского пограничного отряда. Алексеев без раздумий согласился с этими предложениями, и машина закрутилась. В пограничный отряд стали направляться молодые офицеры, имеющие опыт в боевых действиях.

Кандидатура Константина Рокоссовского была в числе тех офицеров, кто по замыслу высокого начальства должны были усилить пограничные силы Заамурья. По приказу Москвы, он был срочно отозван в Москву из Семиречья, где продолжал службу после Синьцзяна.

Молодой офицер успешно прошел собеседование специальной комиссии и уже на следующий день, имея на руках предписание, выехал к новому месту службы. Но не только один Константин Рокоссовский ехал этим поездом в Харбин. В соседнем от штабс-капитана вагоне, согласно документам ехал ничем не примечательный господин с простой русской фамилией Владимиров. О его причастности к армейской среде выдавала военная выправка, которую он впрочем, не особенно и скрывал. Мало ли на свете людей, по тем или иным причинам покинувших ряды вооруженных сил России.

На самом деле, господином Владимировым был полковник русской армии Алексей Покровский, с которым штабс-капитан Рокоссовский два года назад проходил совместную службу в Синьцзяне. Однако в отличие от Константина, путь полковника пролегал в Пекин, поездка в который, скорее напоминала ссылку, чем действующую службу.

Попав в секретную делегацию, отправленную Генеральным штабом в Берлин для налаживания тайных отношений с германским рейхсвером, Покровский задержался в немецкой столице, с согласия начальника ГРУ генерала Щукина. Причиной этой задержки послужили сведения о том, что по приказу начальника Генерального штаба рейхсвера генерала Секста, была начата разработка новой секретной военной доктрины Германии. Осуществить эту идею, было поручено генералу Бломбергу, с которым у Покровского сложились дружеские отношения.

Информация генерала Щукина о начале разработки немцами новой военной доктрины вызвало у высоких чинов в Генеральном штабе чувство раздражения. О какой военной доктрине Германии могла идти речь, если её армия влачит жалкое существование, придавленная к земле запретительными статьями Версальского мирного договора. На свой страх и риск, Щукин все же дал полковнику добро на дальнейшую разработку генерала Бломберга и его новой доктрины.

Покровский не был ограничен во времени и средствах, благодаря чему, через четыре месяца смог представить в Москву подробную записку о сущности новой военной доктрины немцев. В ней он убедительно доказывал что, несмотря на свое бедственное положение, рейхсвер усиленно готовится к военному реваншу.

В качестве основы своей тактики будущих побед, немцы широко использовали опыт русских конных корпусов прошлой войны, делая ставку на их подвижность и маневренность. Именно с помощью них, немцы планировали проводить молниеносные удары по разрозненным силам врага, громя их по частям. Алексей Михайлович считал появление у немцев новой доктрины очень опасным явлением, с которым нужно считаться, несмотря на нынешнее состояние рейхсвера.

Сообщение полковника Покровского о появлении новой военной доктрины, вызвало крайне негативную реакцию на самом верху.

— Бред сивой кобылы! — воскликнул заместитель начальника Генерального штаба Антон Иванович Деникин, — когда, и при каких фантастически благоприятных условиях для Германии все это может свершиться! Этими измышлениями, полковник наверняка хочет неуклюже оправдать свое пребывание в Берлине за казенный счет. Больше его в представительные командировки не посылать!

После столь хлесткого резюме высокого начальства, судьба Покровского казалось, была предрешена. Ничто не мешало недругам Алексея Михайловича навсегда списать его в запас, однако судьба распорядилась по-своему. С начала 1923 года, начальник ГРУ генерал Щукин активно разрабатывал свой новый китайский проект.

Пристально наблюдая за внутренними метаморфозами Китая, в противовес западным державам, поддерживающим ту или иную военную клику, Николай Григорьевич предложил оказать помощь движению Гоминьдан, чей опорный пункт находился в Гуанчжоу.

Во главе этого движения стоял Сунь Ятсен, чьи революционные лозунги нисколько не смутили генерала. Гоминьдан, по мнению Щукина отлично подходил на роль своего игрока в сложной внутренней игре в Поднебесной. Делая ставку на националистов, глава ГРУ собирался убить двух зайцев; устранить генералов милитаристов как потенциальный источник опасности для России и поставить во главе многомиллионного Китая дружественного Москве человека. При этом Щукин нисколько не опасался серьезного противодействия со стороны Запада в его играх с Гоминьданом. Революционные лозунги движения, делали его политическим изгоем в глазах представителей Лондона, Парижа, Токио.

Стоит ли говорить, что Сунь Ятсен, был очень удивлен и несказанно обрадован неожиданному известию специального представителя ГРУ господина Мартьянова о возможной поддержке движения Гоминьдан Россией. Финансовые и материальные дела Гоминьдана переживали не самый лучший момент своего существования.

Используя своё близкое положение к президенту Алексееву, Щукин сумел получить добро и уже в мае, в Гуанчжоу на должность главного военного советника Гоминьдана отбыл генерал Краснов. Он положительно оценил возможность военного сотрудничества России с китайской стороной, и вскоре из Владивостока отплыли транспорты с оружием.

За короткий промежуток времени китайцы получили 24 тысячи винтовок, 27 миллионов патронов, 23 орудия, 12 горных пушек, 2 тысячи ручных пулеметов, 189 пулеметов и другое вооружение. Вскоре, согласно секретным договоренностям, в Китай прибыл генерал Шкуро, которому предстояло создать на острове Вампу военную школу особого назначения.

Благодаря оборудованию прибывшее вместе со Шкуро, обучение китайских военных началось через неделю после его прибытия. Выпуск первых курсантов был намечен через три месяца, а пока армия Гоминьдана остро нуждалась в помощи русских военных советниках.

Положение вокруг города Гуанчжоу, окруженного врагами с четырех сторон, было очень сложным. Глава местной клики генерал Чэнь Цзюнмин, несмотря на постоянные склоки между его командирами намеривался как можно скорее разделаться с Гоминьданом и его вождем. Оценивая обстановку как напряженную, Краснов постоянно торопил Москву с присылкой военных советников.

Именно в их число и попал опальный полковник Покровский, для которого эта командировка в Китай, была подобна спасательному кругу в море страстей разыгравшихся вокруг его имени. Если после Синьцзяна он смог благополучно выпутаться из сложной ситуации благодаря вмешательству главы президентской канцелярии Сталина, то теперь у полковника не было такого высокого покровителя. С декабря 1922 года Сталин занимал представительский пост вице-президента страны и не имел, того влияния в верхах, каким обладал прежде.

Вслед за Сталиным, президентскую канцелярию покинула и жена полковника Покровского. Наталья Николаевна перешла в аппарат секретариата вице-президента по его личной просьбе, став заместителем главы секретариата Молотова, старого знакомого Сталина. Многие из сослуживцев удивлялись такому решению Покровской. В карьерном плане шаг действительно был очень недальновидный, но у той просто не хватило мужества отказать в просьбе человеку спасшего её мужа от лживого навета.

Лишившись возможной поддержки в столичных кабинетах, Покровский с радостью ухватился за предложение генерала Щукина поехать в Китай военным советником и, получив паспорт на имя господина Владимирова, покинул Москву в один день с Рокоссовским.

Судьбе было угодно, чтобы два старых знакомых встретились на станции Мудацзян. На ней происходила смена паровоза, стоянка поезда была длительной и потому, все пассажиры гурьбой высыпали на перрон, оставив основательно поднадоевшие им вагоны.

Покинув вагон, следуя пограничной привычке, штабс-капитан стал внимательно разглядывать фланирующую по станции публику. Каково же было его удивление, когда среди гуляющих людей, он узнал своего сослуживца по Синьцзяну подполковника Максимова.

Одетый в гражданский костюм, он больше походил на предпринимателя средней руки, чем на человека пару лет назад лихо разгромившего войска китайского губернатора Синьцзяна. Хорошо помня, что тогда, подполковник Максимов был секретным представителем генерального штаба, Рокоссовский не бросился к нему с громким криком приветствия и распростертыми объятиями, а постарался ненароком попасть ему на глаза.

Вопреки опасениям пограничника, старый знакомый не сделал вид, что совершенно не знает Константина. Сделав чуть заметное движение головой, он предложил ему отойти в сторонку. Так, на лавочке, хилого железнодорожного сквера Мудацзян и состоялась встреча двух боевых товарищей.

— Рад тебя видеть в полном здравии, Константин, — сказал Покровский, обменявшись с молодым человеком крепким рукопожатием, — где ты и кем?

— Переведен из Семиречья, на должность помощника командира погранзаставы.

— На усиление?

— Так точно. Как мне сказали в связи с напряженной обстановкой, которая сложилась вокруг КВЖД. Пока беспокоят хунхузы, но нельзя исключить, что местный маршал решит покачать мускулами.

— Да, мускулы ему японцы нарастили основательно. Один его конфликт с нынешним пекинским правительством чего стоит — согласился полковник, вспомнив внезапное объявление войны Чжан Цзолинем чжилийской клике и стремительный захват ряда городов вблизи великой китайской стены.

— А вы, куда Алексей Михайлович, если не секрет конечно? — осторожно спросил Рокоссовский. Покровский секунду поколебался, а затем коротко ответил: — В Харбин.

— Значит опять Китай? Значит, будем служить вместе? — обрадовался Константин, но Покровский моментально осадил его.

— Во-первых, не опять, а снова. А во-вторых, из Харбина мой путь лежит далеко на юг, в кондотьеры товарища Сунь Ятсена.

Гамма чувств от удивления до разочарования мелькнула на лице Рокоссовского, но только на мгновение. Как истинный военный он не стал больше задавать вопросов, поскольку знал, что собеседник сказал ему максимум, что мог сказать.

— Я гляжу, ты уже штабс-капитан? — перевел разговор в иную плоскость Покровский.

— Да, получил ещё в прошлом году. А вы, полковник?

— Полковник, Костя. Конечно полковник — сказал собеседник, не желая разрушать веру своего бывшего подчиненного в жизненную справедливость. Алексей Михайлович ничуть не кривил душой. Полковником он был уже с 1918 года по личному производству тогдашнего Верховного правителя России генерала Корнилова.

— Не женился? — спросил Покровский своего товарища, вновь меняя тему разговора и увидев, как Рокоссовский залился алым цветом, снисходительно произнес: — И куда смотрят наши женщины? Такого красавца не замечают. Не понимаю их.

— Да все некогда, служба. Да и требования у нынешних дам очень завышенные — стал оправдываться молодой офицер, смущенно отведя глаза в сторону.

— Возможно и завышенные, да только смотря у каких. Вот, например та молодая особа с очень серьезным лицом явно проявляет интерес к тебе, хотя пытается скрывать это.

— Кто? — осторожно спросил Рокоссовский, глядя прямо в лицо Покровскому а, не вертя головой в поиске означенного объекта. Полковник мысленно похвалил его выдержку своего бывшего подчиненного.

— Темно русая особа среднего роста, в белой шляпке и васильковом жакете. Она уже несколько раз бросала на тебя беглые взгляды Константин. К шпионкам и авантюристкам её трудно причислить, значит, какой-то иной интерес.

— Я знаю, о ком вы говорите Алексей Михайлович. Эта девушка едет со мной в одном вагоне уже четвертый день. Мы с ней часто сталкиваемся в вагоне ресторане.

— Вижу, что сам уже обратил на нее внимание, от чего же не познакомились? — удивился Покровский, — неужели оттого, что не представлены друг другу.

— Ваша, правда — смущенно признался Константин. В ответ Покровский только неодобрительно крякнул.

— Думаю, что такому молодцу как вы, чью грудь украшают боевые награды, не грех представиться самому — посоветовал Покровский.

— Вы так считаете?

— Да. Вам всенепременно надо представиться самому и чем, скорее тем будет только лучше. Например, сегодня за ужином.

Рокоссовский что-то хотел спросить своего собеседника, но в этот момент станционный смотритель ударил в железнодорожный колокол, извещая господ пассажиров о скором отправлении. Этот звук подобно удару электрического тока, заставил всех гуляющих по перрону людей, устремиться к своим вагонам.

Полковник решительно поднялся со скамьи, и задорно подмигнул Рокоссовскому.

— Всего доброго Константин. Во сколько ваш вагон приходит на ужин?

— В шесть — ответил штабс-капитан.

— Тогда понятно, почему мы до сих пор не встретились в вагоне ресторане. Нас кормят в семь. Возможно, сегодня вечером я изменю, время своего приема пищи. И так, до встречи.

Покровский пожал руку своего бывшего сослуживца и ловко заскользил в толпе пассажиров в направлении своего вагона.

Сказать, что господин штабс-капитан ждал предстоящего ужина с нетерпением, значить ничего не сказать. Сердце молодого человека уже успевшего пройти за свою короткую жизнь огонь и воду, робко трепетало от мысли, что ему предстояло представиться молодой особе, чей взгляд серых глаз оставил свой след в его душе. Рокоссовский в сотый раз пытался выстроить красивую фразу представления и в сотый раз он сам же отвергал её, находя в ней массу изъянов.

Сидеть в засаде в ожидании появления контрабандистов оказалось делом куда простым, чем ждать наступления злосчастного ужина. Конечно, можно было под благовидным предлогом отложить представление на потом, однако присутствие в ресторане полковника Покровского, да и собственная гордость не позволяли молодому офицеру сыграть отступную мелодию.

Этот ужин во владивостокском экспрессе мало, чем отличался от ужинов проведенных там ранее. Вышколенные официанты учтиво и с достоинством подавали пассажирам ранее заказанные ими блюда. Ловко орудуя маленькими тележками, они быстро развезли все заказы и, пожелав приятного аппетита, отошли к вагонному буфету.

Покровский сидел наискосок от стола Константина и неторопливо беседовал с солидным китайским торговцем. Тот с большим аппетитом, уничтожавшим рисовое блюдо, обильно приправленное соевым соусом.

Молодая особа, привлекшая внимание господ офицеров сидела за соседним столиком лицом к Константину и словно что-то чувствовала. Всякий раз, когда их взгляды якобы случайно встречались, она смущенно отводила глаза, а её щеки покрывались едва заметным румянцем.

Рокоссовский уже выбрал время и место для представления и с замиранием сердца ждал, когда она закончит пить чай и двинется навстречу ему. Составляя диспозицию предстоящего знакомства, он все точно рассчитал, заранее договорившись с официантом о месте своей посадки.

Девушка уже собиралась уходить, когда плавно скользящий экспресс неожиданно стал быстро тормозить, а затем вообще остановился. Подобные действия машиниста вызвали бурю удивления и непонимания у сидевших за столиками пассажиров.

— Что случилось!? Официанты, узнайте, что там произошло! — раздались недовольные крики посетителей ресторана. Служители гастрономии сами были удивлены внезапной остановкой поезда не меньше своих клиентов и потому послушно затрусили к тамбуру.

Самый первый из них уже подошел к двери, как она неожиданно распахнулась, и внутрь вагона ворвалось несколько вооруженных людей. Уже с первого взгляда обслуге стало ясно кто это за люди, и, поддавшись напору грубой силе, они хлынули обратно в вагон, вереща от страха только одно слово: — Хунхузы! Хунхузы!

Вслед за ними в ресторан действительно ворвалось пятеро китайцев вооруженных винтовками и пистолетами.

— Всем сидеть! — властно крикнул самый рослый из бандитов и в качестве весомого аргумента к выполнению своего приказа выстрелил вверх из огромного маузера. Его примеру последовали еще двое из нападавших, и по вагону расползлось сизое пороховое облако.

— Это ограбление! Если хотите жить, немедленно на стол свои кошельки и драгоценности! Живо! — на хорошем русской языке прокричал предводитель и для острастки выстрелил еще раз.

Повинуясь приказу главаря, двое китайцев с револьверами в руках, принялись проворно обирать до смерти напуганных посетителей ресторана. Нагло ухмыляясь от осознания своего превосходства над безоружными людьми, хунхузы бесцеремонно обчищали карманы мужчин и руки, шеи и уши женщин.

Едва завидев первые признаки неповиновения, бандиты тут же тыкали в лицо жертвам стволами револьверов, заставляя их вдыхать пороховую гарь и тем самым, подавляли желание к возможному сопротивлению.

Быстро оправившись от шока, Покровский внимательно следил за грабителями, в чьих действиях сразу отмечалась сноровка и знание своего дела. В то время как двое низкорослых грабителей изымали ценности, два других бандита страховали их от возможного нападения. Один двигался чуть позади экспроприаторов, другой же, вооруженный карабином стоял у выхода в тамбур, откуда весь вагон был как на ладони. Пятый, последний из налетчиков, забросив винтовку за спину, пытался вскрыть ножом ресторанную кассу, ключ от которой находился у администратора по счастливой случайности покинувший ресторан несколькими минутами раньше.

Алексей Михайлович уже дважды переглянулся с Константином и в ответ, на его пылающий от гнева взгляд коротко покачал головой. У него, как и у Рокоссовского было личное оружие, но открывать стрельбу по хунхузам в переполненном людьми вагоне было верхом глупости и преступности. Нужно было ждать удобного момента, когда можно было обезвредить врагов без ущерба для людей или, наступив на горло собственной гордости быть как все.

Бросив на скатерть стола свое порядком, потертое портмоне, полковник ненароком распахнул свой пиджак, во внутреннем кармане которого находился маленький браунинг. Подходя к очередному столу, бандиты проворно сгребали с них свою добычу и, бросали её в специальные поясные сумки. Попутно ими проверялось, не укрыли ли пассажиры что-нибудь еще ценное. Все это сопровождалось бранью и грязными угрозами, от которых дамы заливались краской, а мужчины бледнели от гнева.

Стараясь сохранить видимое спокойствие, полковник лихорадочно просчитывал ситуацию для решающего броска, и фортуна неожиданно предоставила им один шанс. Стоявшему у тамбура верзиле надоело стоять без дела, и он начал задирать сидевшую рядом с ним пышную блондинку, намериваясь проверить, не утаила ли та что-либо в своем декольте. Шедший вслед за сборщиками добычи предводитель что-то неодобрительно крикнул верзиле, но распаленный видом и запахом женского тела тот пропустил этот окрик мимо ушей. Закинув на плечо мешавшую ему винтовку, хунхуз принялся более углубленно проводить "обыск" своей жертвы.

Тем временем один из грабителей подошел к соседнему с Рокоссовским столику и цепким взглядом стал рассматривать сидевшую за ним девушку.

— Все деньги дала девка? — на ломаном русском спросил грабитель и, желая увидеть страх на лице девушки, улыбнулся, специально демонстрируя свои крупные редкие зубы выступающие далеко вперед. Однако вместо ужаса на лице девушки было холодное презрение. Она презрительно взмахнула пустыми пальцами и, отведя глаза, встретилась взглядом с Рокоссовским, кипевшим от гнева и негодования. Грабитель проследил взгляд девушки и, ухмыльнувшись, шагнул к столу офицера.

— Давай деньги капитана — потребовал китаец у Рокоссовского, который был одет в общевойсковой мундир. Не увидев от Покровского сигнала к действию, Константин подтолкнул к краю стола свой тощий бумажник, чем вызвал презрительную улыбку у узкоглазого грабителя.

В этот момент, другой налетчик, подошедший к столику Алексея Михайловича, стал что-то яростно лопотать его соседу. Он стал энергично принуждать толстяка разогнуть один из пальцев руки, на котором обнаружилось кольцо с бриллиантом. Обрадованный своим открытием, он увлеченно стал сдирать кольцо с пальца жертвы, активно помогая себе двумя руками. Покровский моментально оценил выпавшую им удачу и чуть заметно кивнул товарищу головой.

— А теперь часы давай капитана, быстро давай!— потребовал грабитель, проворно сметя в сумку бумажник офицера.

Для большей убедительности своего требования и явно желая покрасоваться перед девушкой, хунхуз стал махать револьвером в опасной близости от лица Константина. Не проронив ни слова, Рокоссовский неторопливо снял со своей левой руки наградные часы и бросил их грабителю. Как и ожидал офицер, нападающий сделал инстинктивное движение, стремясь поймать брошенные ему часы и на секунду, отвлекся.

Для пограничника это было вполне достаточно, чтобы резким ударом руки выбить у хунхуза револьвер и отбросить его далеко в сторону. Вслед за этим ничуть не утративший свою былую силу каменотес схватил визжащего от боли бандита и швырнул его прямо на главаря грабителей. Обернувшись на звуки возни, он уже наводил на смельчака свой огромный маузер.

Рокоссовский на какие-то мгновения упредил своего противника, и предназначавшиеся ему пуля вошла в тело новоявленного человека снаряда. Описав небольшую дугу, он взрезался в налетчика и сшиб того с ног.

Оба грабителя с грохотом рухнули на пол, и пока громила пытался вылезти из-под тела своего товарища, Константин в стремительном прыжке уже летел на бандита, сумевшего удержать в руке пистолет.

Уже в движении, офицер краем глаза успел заметить, что второй хунхуз, сдиравший с руки торговца перстень, бросил свое занятие и торопливо наводит на него оружие. Как бы не был ловок и проворен Рокоссовский, он с ужасом в душе осознавал, что не успеет проскочить грабителя раньше, чем тот откроет огонь.

Китаец уже собирался нажать на спусковой крючок и прервать бросок Константина, но в самый последний момент откуда-то сбоку раздался глухой выстрела и бандит рухнул на пол как подкошенный. Воспользовавшись суматохой, Покровский выхватил из потаенного кармана браунинг и, не колеблясь ни мгновения, выстрелил грабителю в голову.

Счастливо избежав смерти, штабс-капитан ласточкой упал на барахтающегося бандита и со всей силы нанес короткий удар в висок противнику. Удар был настолько силен и хлесток, что хунхуз разом застыл на ковровой дорожке ресторана, а вокруг его головы стала стремительно расползаться лужа крови.

Пока Рокоссовский лихорадочно шарил в поисках выбитого у бандита маузера в хаосе людских ног, ножек стула и стола, вскочивший на ноги Покровский вновь выстрелил, целясь в стоявшего возле тамбура китайца. Как и ожидал полковник, увлекшийся обыском дамы хунхуз, не успел быстро среагировать на изменение обстановки. Отчаянным движением руки он сдернул со своего плеча ремень и, ухватившись за винтовочный приклад, принялся вертеть головой, судорожно выбирая в кого из офицеров стрелять первым.

Боясь промахнуться и задеть людей, полковник не стал стрелять в голову бандита а, не мудрствуя лукаво, выстрелил тому прямо в живот. Согнувшись пополам от боли, верзила, однако не выпустил свою винтовку из рук, сумев удержать её побелевшими от боли пальцами.

Как бы это не было противно Покровскому в глубине души но, спасая жизни присутствующих людей, он был вынужден дважды выстрелить китайцу в спину, добивая его. И в этот же миг раздался резкий крик сидевший по соседству девушки.

— Сзади!!! — выкрикнула она. Алексей Михайлович, обернувшись на голос, увидел как на занятого поиском пистолета Рокоссовского, со всех ног бежит последний из грабителей, с огромным охотничьим ножом в руке. Бросив так и не вскрытую им ресторанную кассу, он стремительно надвигался на молодого офицера.

Из-за вскочивших из-за столов людей, блокировавших его директрису, Покровский не мог стрелять, не рискуя попасть в них. Он уже собирался выстрелить в самый последний момент, однако Рокоссовский смог сам постоять за себя.

Также обернувшись на крик, он ни на секунду не потерял самообладания и подобно ящерке проворно вскочил на ноги. Так и не найдя пистолет, не долго думая Константин схватил спинку изящного венского стула и молниеносным ударом обрушил столь необычное оружие на голову бандита.

Вся ресторана публика громко вскрикнула как один человек и через секунду разразилась громкими возгласами радости и облегчения. Для них все было кончено, зло наказано, благодетель восторжествовало, однако не все было кончено для господ офицеров. Едва убедившись, что нападавшие уничтожены, они подхватили оружие грабителей, осторожно выглянули наружу.

Там уже во всю шла перестрелка между напавшими на поезд хунхузами и подоспевшими на выручку пассажиров пограничной стражей. Основная схватка развернулась возле паровоза и вагона, в котором ехал Рокоссовский. Мало кому из нападавших удалось благополучно ускользнуть от пуль и сабель пограничников.

Как выяснилось в последствии, хунхузы положили поперек полотна большое бревно, чем и заставили машинистов остановиться. Прежде чем кабина паровоза была захвачена бандитами, машинист успел дать длинный протяжный гудок, который по сути дела и спас всех.

Тревожный сигнал услышал конный наряд пограничников, который совершал патрулирование своего участка железнодорожного полотна. Усиленный согласно последнему приказу до двадцати человек, они стремительно атаковали бандитов, чем пресекли их бесчинства в отношении пассажиров экспресса.

Всего в результате налета хунхузов на поезд было убито трое человек, и пятеро получили ранения различной степени тяжести. Почти все пассажиры экспресса пребывали в благодушном настроении по поводу чудесного спасения, за исключением Покровского. Наметанным глазом полковник сразу определил одну особенность в нападении на поезд, которая ему очень не понравилась.

Почти все жертвы нападения за исключением раненого машиниста и убитого кондуктора, ехали в одном вагоне со штабс-капитаном и являлись офицерами, направленными Москвой на усиление Заамурского погранотряда. Один из них был убит в перестрелке с бандитами и ещё двое, поручили различные ранения. То, с какой уверенностью и слаженностью действовали хунхузы при совершении налета, говорило об их хорошей информированности.

Покровский успел шепнуть об этом Константину, но тот явно пропустил его слова мимо ушей. Когда все закончилось и пассажиры, наконец, получили возможность покинуть вагон-ресторан, Рокоссовский решил воплотить в жизнь свои былые намерения. Механически отвечая на радостные крики и поздравления пассажиров, он решительно теснил плечом людскую толпу, направляясь к своей незнакомке.

Остановившись возле нее и расправив крепкие плечи, он с достоинством произнес, чуть склонив на плечо свою статную голову: — Константин Рокоссовский, пограничник Заамурского отряда.

Залившись румянцем стеснения, девушка представилась в свой черед: — Аглая Фролова, учительница изящных искусств железнодорожной гимназии в Харбине.

У наблюдавшего за ними со стороны Покровского было двойственно на душе. С одной стороны он был искренне рад за Константина, но с другой стороны чувство служебного долга не давало ему покоя. Требовалось по горячим следам выяснить у немногочисленных пленных хунхузов, кто навел их на поезд. Не желая раскрывать свое инкогнито, Покровский очень надеялся, что это сделает Рокоссовский но, посмотрев на счастливое лицо штабс-капитана, он отказался от этих намерений и тихо по-английски покинул своего друга.

Если у господина Покровского состоялась приятная встреча со своим давним знакомым, то у его жены Натальи Николаевны встреча с прошлым была куда менее приятной.

Рак по рождению, она была подвержена вере в таинственные предзнаменования, являющиеся одной из составных черт этого знака зодиака. Наталья Николаевна очень верила во сны, которые по её глубокому убеждению в той или иной форме могли предрекать скорое будущее.

Вот уже несколько дней, молодой женщине снился один и тот же сон, который отражал реалии её недавнего прошлого. В годы войны, по воле судьбы Наталья Николаевна была вовлечена в одну хитрую шпионскую интригу, которую русская контрразведка проводила против немцев.

Главным действующим лицом был её муж, Алексей Покровский, служивший в то время личным адъютантом генерала Корнилова. По мнению генерала Щукина, он был идеальной фигурой в качестве подставного агента немецкой разведке, с помощью которого предполагалась создать канал для передачи дезинформации стратегического характера.

Для создания иллюзии полной правдоподобности и достоверности информации исходившей от Покровского, в игру была вовлечена и его жена. Она по распоряжению Щукина была принята секретарем машинисткой в походную ставку Корнилова. Наталья Николаевна прекрасно знала о задании своего мужа и всеми силами старалась помочь ему в столь необычном для офицера деле.

По настоянию того же Щукина, она изображала из себя страстную модницу, на содержание которой требовалось большое количество денег. Ради исполнения капризов жены, Покровский и был вынужден продавать секретную информацию резиденту германской разведкой в Могилеве. Им являлся хозяин модного салона, считавшегося одной из главной достопримечательности этого маленького тихого городка.

Оба супруга вовлеченные в шпионские игры ходили буквально по лезвию бритвы, безмерно рискуя своими жизнями. Полковник, несмотря на свой дилетантизм в шпионском деле, так хорошо сыграл свою роль, что немецкая разведка до самого конца так и не заподозрила никакого обмана. Дезинформация, которая поступала от Алексея Михайловича, была настолько правдоподобной и достоверной, что после нескольких проверок, она стала ложиться прямо на стол самому Людендорфу.

Развязка шпионской интриги произошла в октябре 1918 года, когда чета Покровских выполнила последнюю акцию русской контрразведки в операции по дезинформации противника. Возможно, ошибку допустило наружное наблюдение, которое в течение последней недели усиленно пасла шпиона, возможно, он сам что-то почувствовал неладное, но факт остается фактом. Скромный и всегда отзывчивый владелец салона, вдруг обнаружил за собой слежку и, проявив не дюжие способности, сумел ловко оторваться от своих филёров.

Пока опростоволосившиеся наблюдатели бросились к телефону, чтобы известили генерала Щукина о случившемся с ними конфузе, господин Славинский уже лихорадочно высчитывал причины своего провала. Опять же так и осталось неизвестным, что побудило немца посчитать главным виновником своего краха именно полковника Покровского. Скорее всего, это была чистая случайность, а возможно злость на всех тех, с которыми ему пришлось работать последнее время, однако именно ему шпион решил отомстить за свой провал.

Прекрасно зная, по какому адресу проживает Алексей Михайлович, он устремился туда в надежде покарать предателя, благо время было уже позднее и по всем расчетам господина Славинского, его жертва должна была быть дома.

Судьба, однако, жестоко посмеялась над немцем и вместо Покровского дверь открыла его жена, недавно вернувшаяся домой. Не дав Наталье Николаевне опомниться, он грубо отпихнул её в глубину квартиры и молниеносно захлопнул дверь. В мгновения ока он пробежался по съемной квартире полковника, обшарив не только комнату с крохотной кухней, но попутно заглянув даже в туалет в поисках своей жертвы.

— Молчите предательница! Я все про вас знаю! — выкрикнул шпион, гневно потрясая перед лицом испуганной женщины своим пистолетом.

-Что вы такое говорите, господин Славинский! Вы наверно пьяны!? — воскликнула Покровская, старавшаяся из последних сил сохранить самообладание.

— Молчать! — яростно рявкнул Славинский и ухватил Наталью Николаевну за ворот платья и подтянул её к себе.

— Твой ненаглядный муженек решил предать меня, но он просчитался и теперь жестоко поплатиться за это. А может вы вместе, дурачили мне голову с самого начала? Что молчишь, отвечать! — немец с силой тряхнул свою жертву.

У Покровской ноги подкосились от страха, столько слепой ярости и жгучей ненависти было во взгляде Славинского. Несколько нескончаемо долгих секунд длилась эта безмолвная дуэль, пока Наталья Николаевна совершенно неожиданно и в первую очередь для самой себя, гневно выкрикнула в ответ, прямо в лицо шпиону.

— Да вы хам господин Славинский! Хам, мужлан и негодяй!! Ворвался к замужней женщине в столь позднее время, и несёте какой-то бред! Я на вас буду жаловаться в управу, и ваш салон закроют к чертовой матери!

Выпалив все это, Покровская попыталась влепить пощечину незваному гостю, но мало преуспела в этом. Её ладонь была остановлена на полдороги к щеке шпиона, а затем резким толчком Славинский с силой оттолкнул женщину от себя. Перелетев через комнату, она неуклюже упала на кровать.

Озадаченный столь неожиданным поведением своей жертвы, немец решил, что она попросту не в курсе дел своего мужа. Он только грязно выругался и, погрозив Наталье кулаком, приказал не вставать с кровати.

В этот момент громко хлопнула парадная дверь, и кто-то стал подниматься по лестнице, громко стуча сапогами. Немец сразу обратился в слух и, встав в пол-оборота к сидевшей на кровати женщине, стал наблюдать за дверью.

Краем глазом он держал Покровскую в поле своего зрения, однако все внимание Славинского было приковано к двери. Поэтому он и не заметил, как левая рука женщины медленно легла на замок дамской сумочки ранее лежавшей поверх кровати. Проводя осмотр квартиры, немец совершенно не предал ей никакого значения. Что может находиться в обычной дамской сумочке? Пудреница, зеркальце, платок, косметика и прочая женская дребедень. Так думал шпион и был прав и не прав одновременно.

Прав потому что полностью угадал содержимое дамской сумочки и не прав, потому что Наталья Николаевна было необычной женщиной. Полностью посвященная в игру своего мужа, по настоянию Алексея Михайловича она вот уже полгода носила в сумочке маленький дамский револьвер. Он свободно уменьшался на ладони, но представлял собой серьезное оружие.

С замиранием сердца Наталья Николаевна раскрыла свой ридикюль, и её горячая ладонь сразу наткнулась на инкрустированную перламутром рукоятку револьвера. Шаги за дверью тем временем стали все громче и отчетливей. Славинский мельком глянул на застывшую, на кровати женщину и обратил все свое внимание на входную дверь.

Мягко переступая с ноги на ногу, шпион неслышно приближался к двери с пистолетом наизготовку. Вот заскрежетал в замочной скважине ключ, вот его вынули из замка, и дверь чуть качнувшись вперед, стала открываться. Полностью поглощенный жаждой мести, Славинский совершенно позабыл о Наталье Николаевне, и как оказалось совершенно напрасно.

Судорожно сжав в ладони крошечный браунинг, она навела его на широкую спину господина закройщика. Обучая жену стрельбе, Алексей Михайлович всегда говорил, чтобы попасть наверняка, нужно обязательно стрелять либо в грудь или живот своего противника и Покровская точно следовала полученным инструкциям.

Как только дверь пришла в движение, Наталья Николаевна без колебаний спустила крючок. Раздался громкий выстрел, револьвер сильно дернулся в руке у молодой женщины, и она непроизвольно закрыла глаза. Когда же она раскрыла их, то увидала ужасную картину, господин Славинский с простреленным затылком лежал на полу в прихожей.

Револьвер с глухим стуком выпал из рук испуганной женщины, не сводившей взгляда от зеленого коврика, что стремительно темнел от крови. Покровская была совершенно безучастна к ворвавшимся в комнату филерам генерала Щукина. Застыв возле кровати, словно соляной столб, она не могла оторвать глаз от тела убитого ею Славинского. Она ещё некоторое время держалась, но едва только один из сыщиков дотронулся до неё рукой, как Наталья Николаевна упала в обморок.

Желая сохранить легенду Покровского перед немцами до конца, генерал Щукин приказал своим людям провести операцию по прикрытию полковника. Под покровом темноты тело Славинского было спешно вывезено с квартиры супругов и брошено на окраине Могилева. По поводу насильственной смерти владельца салона было проведено целое расследование, которое установило, что господин Славинский был убит с целью ограбления, о чем по секрету узнал почти весь город. Досужие кумушки погоревали около месяца, а затем все забыли о смерти Славинского, так как вскоре закончилась война.

Наталья Николаевна ещё долго отходила от этого кошмара, но полностью позабыть его так и не смогла. Время от времени, господин Славинский являлся к ней по ночам, заставляя вновь пережить события той ужасной ночи.

По прошествию лет, чувства молодой женщины порядком притупились, но Наталья Николаевна точно знала; если ей приснился Славинский, в ближайшие дни с ней случится какая-то гадость или постигнет жестокое разочарование. Предчувствие её не обмануло и на этот раз.

Безвылазно работая во вновь созданном аппарате вице-президента, как истинная женщина Покровская все же находила время для посещения некоторых дамских салонов столицы, в которых её хорошо знали как вполне состоятельную клиентку. Поэтому ей всегда шли навстречу, когда она хотела приобрести то или иное платье на заказ, ориентируясь по журналам или салонным каталогам.

Когда ей сообщили о поступлении ранее заказанного ею платья, Наталья Николаевна очень обрадовалась этому известию и уже на другой день была в салоне. Платье имело именно тот темно-зеленый цвет, о котором она давно мечтало и стоило вполне не дорого по московским меркам.

Обрадованная столь долгожданной покупкой, Покровская уже собиралась уходить, как к ней подошел неизвестный молодой человек смазливой наружности, до этого усиленно изучавший каталоги салона.

— Наталья Николаевна! — окликнул он Покровскую, когда та уже выходила из двери. Она быстро обернулась но, увидев незнакомца, изобразила на лице непонимание и решительно шагнула на тротуар.

— Наталья Николаевна! Постойте! — скороговоркой выпалил незнакомец, рысцой подбегая к Покровской.

— Извините, но я не имею чести вас знать — отрезала женщина, намериваясь продолжить движение.

— Вы, конечно, меня не знаете, но у нас с вами есть один общий знакомый господин Славинский.

— Господин Славинский умер шесть лет назад и мир его праху — саркастически сказала Покровская, останавливаясь перед хлыщем.

— Вот как раз о смерти вашего любовника я и хотел поговорить — нагло улыбаясь, произнес незнакомец, но его слова не произвели на женщину ожидаемого им эффекта.

— С вами, я ни о чем говорить не буду — холодно молвила Покровская и от этих слов, улыбка на лице незнакомца увяла. Не удостоив собеседника даже взгляда, Наталья Николаевна с достоинством обошла его как неодушевленный предмет и двинулась по улице.

— Но позвольте!— негодующе воскликнул незнакомец, сделав попытку задержать Покровскую рукой, но тут же получил отпор.

— Руки прочь! А иначе я позову городового — уверенно сказала женщина, обдав хлыща гневным взглядом. То испуганно шарахнулся в сторону, а затем позорно засеменил сбоку от Покровской, соблюдая дистанцию.

— С вами, хотя поговорить! Сегодня вечером. В шесть часов. В кафе "Кикинов"! — скороговоркой говорил незнакомец, но Наталья Николаевна никак не реагировала на его слова.

— Это очень серьезные люди! Очень! Если не придете, хуже будет! — зло пригрозил мужчина. В следующий момент Покровская резко остановилась и обдала незнакомца презрительным взглядом. Как смотрит властный хозяин на нерадивого работника, а затем вновь зашагала по тротуару.

— Дура! Гадина! — зло шептал хлыщ, глядя вслед удаляющейся женщине, полностью проиграв ей психологическую дуэль.

Тем ни менее, Наталья Николаевна явилась в назначенное время по указанному адресу, где её встретил благообразного вида джентльмен.

— Прошу извинить меня госпожа Покровская за действие моего посыльного, но у меня не было под рукой никого другого в тот момент — произнес джентльмен, галантно помогая даме сесть за столик, и тут же заказал ей чашку кофе.

— Судя по вашему выговору, вы иностранец — сказала Покровская, осторожно прощупывая взглядом незнакомца.

— Вы совершенно правы Наталья Николаевна, я не уроженец России.

— Скорее всего, англичанин или голландец.

— И снова вы угадали, я имею честь быть британским подданным — с гордостью произнес тот — позвольте представиться Патрик Гордон.

— Ну, меня вы уже знаете, господин Гордон позвольте не представляться. Так, что вам от меня нужно? — спросила Покровская.

— Мне известно госпожа Покровская, что шесть лет назад произошло на вашей квартире в Могилеве. Вы, а может ваш муж полковник Покровский, убили вашего любовника господина Славинского.

— Это грязная ложь! — начала было возмущаться Наталья Николаевна, но Гордон остановил её решительным взмахом руки.

— Это вы будите говорить бульварным газетчикам госпожа Покровская, которые придут брать у вас интервью. Представляю сенсационные заголовки утренних газет "Убийца любовника работает в Кремле" когда они получат от меня копии протоколов могилевских полицейских. Против такого убийственного компромата вам уже никто не поможет; ни ваш муж, ни ваш шеф.

— Я вам не верю — холодно произнесла женщина, нервно помешивая ложечкой кофе.

— Что же, в доказательство своих слов я охотно предоставлю вам эти бумаги, копии конечно — насмешливо учтиво сказал британец, извлекая пачку бумаг из своего желтого портфеля.

Покровская стали лихорадочно читать их, нервно роняя на столик один лист за другим по мере прочтения. Когда последний из них был прочитан, она брезгливо отодвинула листы от себя, а затем, не поднимая глаз, спросила Гордона бесцветным голосом: — Что вам надо?

— Это очень хорошо госпожа Покровская, что вы не закатываете истерики и не бьете посуду. Это говорит о ваших нервах и делает вам честь — сказал англичанин, убирая бумаги со стола.

— Значит то, что написано в этих бумагах правда. Интересно, кто все же убил господина Славинского, вы или муж? — с сочувствием сказал Гордон, но Покровская проигнорировала его слова.

— Я задала вам вопрос, что вам нужно. Если вам ничего не надо, то я тогда пойду, господин Гордон — сказала Наталья Николаевна, холодно глядя в лицо британцу.

— Вы смелая женщина, раз ставите вопрос ребром. Хорошо, я отвечу вам Наталья Николаевна. Пока ничего, пока — многозначительно уточнил собеседник, пытливо смотря в лицо женщине пытаясь отыскать там след каких-либо эмоций и ничего не находил кроме усталости.

— И как долго будет длиться ваше пока? — спросила Покровская.

— Не знаю. Когда нам будет нужно, мы с вами свяжемся. А пока продолжайте работать, как работали. У вас ведь интересная работа, госпожа Покровская — сказал Патрик.

— Смотря для кого.

— Для всех, госпожа Покровская и в первую очередь для Британии. Работайте, а когда нам что-то понадобиться мы у вас спросим.

— За просто так? — с вызовом спросила Наталья Николаевна.

— Зачем, за так. За хорошие деньги, госпожа Покровская. За фунты стерлинги, но нам будет нужна только достоверная информация — наставительно произнес британец.

— Вынуждена вас разочаровать, я предпочитаю североамериканские доллары, они в большей цене, чем фунты.

— Хорошо пусть будут доллары. Так вы согласны?

— Вы не оставляете мне выбора господин Гордон. Только я ничего подписывать вам не собираюсь. Таковы мои условия — решительно произнесла женщина.

— Прекрасно госпожа Покровская тогда за успех нашего предприятия — шутливо сказал Патрик, поднимая чашку кофе, но Наталья Николаевна не поддержала его предложения.

— Я не люблю кофе. Всего хорошего — сказала Покровская и быстро покинула кофейню.

Было десять часов вечера, когда Наталья Николаевна, по установленному в её квартире телефону позвонила по номеру, который ей почти год назад дал генерал Щукин.

— Передайте Николаю Григорьевичу, что со мною вышли на связь. Британцы, по второму варианту, подробности письмом.

Разрабатывая прикрытие полковника Покровского, русская контрразведка сделала его многослойным и названный Натальей Николаевной номер, позволял сразу установить, в каком месте произошла утечка информации. Начиналась увлекательнейшая игра по поиску затаившегося в высоких инстанциях вражеского "крота".

Документы того времени.

Из оперативного рапорта руководителя сектора "Восток" полковника Шахова Ф.К. начальнику ГРУ генерал-лейтенанту Щукину Н.Г. от 12 февраля 1924 года.

Согласно поступающим из Мукдена сведениям, в ставке маршала Чжан Цзолиня идут усиленные приготовления к боевым действиям против России в лице Заамурского пограничного корпуса. Основная цель этих действий захват Харбина, нарушение движения по КВЖД с последующим принуждением России продажи железной дороги и прилегающих к ней земель. Предварительный срок выступления китайских войск на Харбин средина-конец марта этого года, их общая численность варьируется от 90 до 110 тысяч человек. Руководство войсками возложено на сына маршала Чжана, генерал-майора Чжан Сюэлян.

Однако, несмотря на принятие маршалом решения о нападении на Харбин, нет окончательного решения, будет ли это локальный конфликт или полномасштабная война. Сам Чжан Цзолинь склонен ограничить военные действия локальным конфликтом, тогда как японский представитель в Мукдене, подполковник Доихара, настаивает на полномасштабной войне. По сообщению агента "Льюис" в январе месяце Доихара дважды встречался с Чжан Цзолинем и обещал ему всестороннюю поддержку Японии в борьбе с Россией, вплоть до военной помощи из числа японских солдат охраняющих ЮМЖД.

Одновременно с этим, в начале февраля был замечен контакт сына маршала Чжана Сюэлян с господином Фенимором, английским бизнесменом, выполняющим тайные поручения министерства иностранных дел. Беседа проходила полтора часа за закрытыми дверями, содержание беседы неизвестно.

Полковник Шахов Ф.К.

Из докладной записки начальника Оперативного отдела Генерального Штаба генерал-майора Шапошникова Б.М. президенту России Алексееву М.В. от 14 февраля 1924 года.

Отсутствие наших регулярных войск в районе КВЖД, делает весьма уязвимым положение наших интересов в Маньчжурии в случаи возникновение военного конфликта с маршалом Чжан Цзолинем. Общая численность Заамурского пограничного корпуса составляет 45 тысяч человек, из которых только 10 тысяч находятся в районе Харбина и на его южных рубежах до станции Чанчунь. Предполагаемая численность китайских войск способных принять участие в военном конфликте на стороне противника, согласно данным разведки варьирует от 100 до 150 тысяч человек. Таким образом, превосходство китайской стороны в живой силе над нашими пограничниками составит приблизительно от 2,5:1 до 3:1.

Учитывая тот факт, что до наступления весны невозможно использовать наш главный фактор прикрытия Харбина на случай начала боевых действий с китайцами Амурскую речную флотилию, Генеральный штаб предлагает следующий вариант действия. Начать переброску в район Владивостока два полка Амурских и Уссурийских казаков, чтобы в случае начала боевых действий перебросить их по железной дороге в Харбин. Одновременно с этим создать в Чите бригаду особого назначения в составе батальона танков и полка Забайкальских казаков под командованием подполковник Шаповалова Т.П., которая в случаи начала боевых действий будет переброшена по железной дороге в Харбин.

Также начать подготовку по переброске авиационного отряда капитана Кныша П.П. в составе пяти аэропланов из места постоянного пребывания города Владивостока в город Харбин. Все эти действия должны быть проведены с соблюдением всех мер секретности и предосторожности.

Генерал-майор Шапошников Б.М.

Из приказа по министерству иностранных дел России министра Клышко Н.К. от 15 февраля 1924 года.

Направить в Мукден, в ранге особого посланника с чрезвычайными полномочиями Осинцева А.В. для ведения переговоров с правителем Маньчжурии маршалом Чжан Цзолинем.

Министр иностранных дел Клышко Н.К.

Глава III. Мартовские иды юга.

Столица революционного Гуандуна встретила полковника Покровского изнуряющей духотой и влажностью. Она неудержимо проникала во все каюты, в любые щели парохода доставившего Алексея Михайловича к новому месту его службы. За короткий период времени после окончания германской войны, он уже в третий раз оказался в Китае и каждый раз, эта азиатская страна встречала его по-новому. На этот раз, вместо морозной стужи севера и пустынным жаром запада, господину кондотьеру предстояло пройти испытание изнуряющей сыростью юга.

Имевший опыт пребывания в Таиланде, Покровский мужественно выдержал эту климатическую пытку, чего нельзя было сказать о команде "Владимира Мономаха" имевшую приписку во Владивостоке. Уроженцы русского Приморья, впервые попавшие в южные широты, нещадно обливаясь потом, и непрерывно пили холодную воду, видя в ней единственное спасение от свалившейся на их голову напасти.

— Клин, клином вышибают, Дорофеич, — сказал Покровский пышноусому боцману "Мономаха" с которым успел подружиться за время короткого плавания из Шанхая. — Скажи своим молодцам, чтобы они пили не холодную воду, а горячий чай. Лучше зеленый или с жасмином.

— Да, как же эту гадость в рот взять можно, Алексей Михайлович? Ведь он же мылом же пахнет! — удивился услышанному совету Дорофеич.

— Мылом, не мылом, а средство хорошее. Лично проверенно — авторитетно молвил Покровский и, пожав боцману руку на прощание, неторопливо зашагал по скрипучей сходне, в конце которой его уже ждали.

Бравый порученец, одетый в военную форму без погон, быстро выделил Покровского из жидкой толпы пассажиров покидавших борт парохода и уверенно шагнул навстречу полковнику.

— Алексей Михайлович?— чисто для проформы уточнил молодой человек и, получив утвердительный кивок Покровского, поспешил представиться. — Поручик Ножин, Петр Николаевич приказал доставить вас к нему немедленно.

— Ну, раз приказал, доставляйте — шутливо произнес полковник, но Ножин не услышал его слов. Властно махнув рукой носильщику, он устремился сквозь толпу приезжих к пограничному контролю, зажав в руке паспорт Покровского.

По тому, как уверенно двигался генеральский порученец на территории вокзала, и с каким почтением встали перед ним китайские пограничники, можно было понять, что он пользуется здесь заметным влиянием.

Не прошло и пяти минут, как Ножин вернул Покровскому его документ и с покровительственным видом произнес: — Добро пожаловать в революционный Китай, господин военный советник.

Главный представитель русской мисси в Гуанчжоу генерал Краснов, принял Покровского в своем пригородном особняке, подаренный ему правительством доктора Сунь Ятсена. Ранее принадлежавший главе британской фирмы, а после конфискованный революционными войсками, особняк очень устраивал Петра Николаевича. Европейская обстановка и хорошая обслуга, как нельзя лучше помогали начальнику военной школы острова Вампу восстановить потраченные им за день силы.

Обосновавшись на острове, Краснов с головой ушел подготовку командного состава армии Гоминьдана, возложив всю советническую деятельность на генерал-майора Шкуро. Андрей Григорьевич неплохо справлялся с возложенной на него задачей. Главный командующий армии Гоминьдана Чан Кайши не нарадовался деятельностью своего русского советника, за плечами которого был большой военный опыт, но досадный случай прервал их сотрудничество.

Возвращаясь с инспекторской проверки китайских полков, Шкуро попал под проливной дождь, сильно простыл и слишком поздно обратился за помощью к доктору. В результат этого легкомыслия, он заработал двухстороннюю пневмонию, которая надолго вывела кавалерийского удальца из рядов действующей армии.

Китайские медицинские светила в один голос успокаивали Краснова, что жизнь его товарища вне опасности и требуется только время для его излечения. Петр Николаевич охотно верил им, но тревожное положение на фронтах китайской революции требовало срочной найти замену Шкуро и тут как нельзя, кстати, возник ссыльный полковник Покровский.

Пришедшие из Генштаба документы характеризовали его далеко не с лучшей стороны, но Краснов отнесся к ним с полным пренебрежением. Будучи наслышан об Алексее Михайловиче по его прежним делам, генерал без особых раздумий решил временно доверить ему пост главного военного советника Гоминьдана.

Принимая Покровского в особняке, одетый в домашний халат, Краснов сразу дал понять, что беседа будет носить не официальный, чисто доверительный характер и гость сразу оценил это.

— Прошу, господин полковник. Поездка на пароходе наверняка изрядно утомила вас, так, что располагайтесь и чувствуйте себя как дома — Краснов царственным жестом указал гостю на большой кожаный диван, перед которым находился накрытый на две персоны чайный столик. Украшенный маленькими подушками, диван был подлинным произведением искусства, на который было просто невозможно не сесть и не вытянуть усталые ноги.

Опустившись на диван, Алексей Михайлович заметил в углу генеральского кабинета стоял манекен с надетым на него мундиром точно такого же покроя, что был надет на поручике Ножине. Краснов ревниво перехватил взгляд Покровского, и взглянул ему в глаза, ожидая увидеть в них непонимание и удивление, но гость и бровью не повел. За последние годы, полковник привык не удивляться увиденному и проявлять выдержку.

— Всеволод — требовательно скомандовал генерал, но порученец уже проворно разливал по небольшим рюмкам благородный янтарный напиток, именуемый в народе коньяком.

— Французский, можно сказать, что прямо из Парижа — с гордостью молвил Краснов, — ну-с, давайте выпьем за благополучное прибытие к нам в Гуанчжоу и за начало вашей новой службы, Алексей Михайлович.

Краснов поднял свою рюмку, но, увидев вопрос в глазах гостя вопрос, учтиво пояснил.

— Почему благополучное? Да не спокойно у нас тут стало в последнее время. На той недели британская канонерка ночью атаковала идущую в Гуанчжоу "Кострому", якобы приняв его за пиратов. Пароход отделался осколочными попаданиями и тремя ранеными матросами. Ну да ладно, не будем вспоминать о грустном. Будем.

Собеседники неторопливо насладились дарами далекой Галлии, но традиционной закуски в виде нарезанного ломтиками лимона, Покровский перед собой не обнаружил. Вместо него, улыбчивая китаянка поставила перед ним небольшую чашку кофе.

— Настоятельно рекомендую, отлично дополняет вкус коньяка. Англичане приучили к этому свою китайскую прислугу, а они нас.

Покровский осторожно последовал совету генералу и был вынужден признать правоту его слов. Кофе действительно гораздо лучше сочеталось с коньяком, чем кислый лимон. Порученец вновь наполнил рюмки, но Краснов не спешил произнести новый тост. Едва заметным кивком головы он отослал Ножина прочь из кабинета, оставшись один на один с гостем.

— Ну, что Алексей Михайлович, хорошо держишься, молодец. Чувствуется, что прошел хорошую школу. Вижу, что местный климат тебя не сильно угнетает, да и эта папуасская форма не вызывает у тебя особого негодования в отличие от некоторых, коих в приказном порядке пришлось заставить служить интересам Родины,— генерал презрительно скривил губы. — Когда отправляли сюда, ввели в курс дела или в общих чертах?

— В общих чертах, господин генерал — лаконично сказал Покровский, чем вызвал у Краснова явное недовольство.

— Брось, Алексей, ты не на докладе в Генштабе и потому давай без чинов. Ясно?

— Так точно, Петр Николаевич.

— Вот и отлично. Теперь позволь обрисовать всю ситуацию, в которой находится вся наша славная миссия. Согласно секретному приказу нашего руководства, мы должны помочь доктору Сунь Ятсену не только создать свою армию, но и привести его к победе в этой гражданской войне. Каково это тебе? — спросил Краснов и, не дожидаясь ответа своего собеседника, продолжил говорить.

— Как ты уже знаешь, здесь в Китае клика на клике сидит и кликой погоняет. В твою бытность с бароном Унгерном их было не меньше шести сейчас, слава Богу, поменьше. На данный момент чжилийцы во главе с Пэйфу расколотили хорошо тебе известного генерала Лу Юнсяна и захватили все провинции аньхойцев. Сегодня за ними только один Шаньдунь, а весь центр и юг страны за чжилийцами. Ничего не скажешь, хорошо их поддерживают господа англичане — сокрушенно вздохнул Краснов, откинувшись на спинку дивана.

— После разгрома аньхойцев, Пэйфу предпринял попытку выбить доктора Сунь Ятсена из Гуандуна, но Гоминьдан устоял. Честно говоря, главная заслуга в этом не столько Чан Кайши командующего здешней армией, сколько Чжан Цзолиня, чья активность на севере оттянула на себя главные силы чжилийцев. За последний год японцы основательно вооружили и подготовили своего маньчжурского ястреба. Теперь под властью их протеже не только Маньчжурия, но и вся Внутренняя Монголия вплоть до легендарной китайской стены, от которой как ты знаешь до Пекина рукой подать.

Полковник пропустил мимо ушей скрытый намек Краснова на его участие в походе барона Унгерна. Сидя на диване, он внимательно слушал своего собеседника, столь уверенно сыпавшего непривычными русскому уху именами и названиями провинций. Генерал неплохо ориентировался в хитросплетениях местной политики.

— Стоит ли думать, что в скором времени в стране начнется новая борьба военных клик за центральную власть? Так сказать новое и окончательное изменение в расстановке внутренних сил — осторожно уточнил Покровский.

— Вовсе нет, Алексей Михайлович. Для Гоминьдана подобное развитие событий представляло собой идеальный вариант. В этом случае он получает время для реорганизации и усиления своей армии, но все указывает на то, что в ближайшем будущем это не случиться. На сегодняшний день оба китайских ястреба уже основательно порастрясли свои силы. Пэйфу в борьбе с аньхойцами, Цзолинь при наведении порядка во Внутренней Монголии и потому господа милитаристы ещё не готовы к решающей схватке за власть. Пока оба героя усиленно бряцают оружием, но рано или поздно между ними наступит шаткое перемирие, и каждый из них займется решением иных проблем — многозначительно молвил Краснов и Алексей Михайлович сразу понял, на что он намекал. Зачистка своих тылов перед генеральным сражением, был обязательным шагом в военном искусстве.

— Какими силами располагает наш китайский союзник, Петр Николаевич?

— Согласно последним данным численность войск Сунь Ятсена составляет около пятидесяти тысяч человек, но качество солдат, честно говоря, оставляет желать лучшего. Гуандун они смогли удержать, но против главных сил чжилийцев наверняка не устоят.

— И что же в этих условиях делать? Ваша школа еще не скоро выпустит свой первый курс, а время как я понимаю в обрез?

— Ну, не все так мрачно. Даже при самом пессимистическом раскладе месяца два-три у нас ещё есть, а значит, мы все же успеем выпустить первый курс своих командиров.

— Командиры, это конечно хорошо, но одного командирского курса на пятьдесят тысяч человек крайне мало. Для частичного преобразования этой массы нужно хотя бы пять— шесть выпусков.

— Да для выполнения этой задачи нужно десять-двенадцать выпусков! А то и все пятнадцать — категорически не согласился с Покровским Краснов.

— Получается замкнутый круг. Что же делать?

Краснов посмотрел на собеседника хитрым взглядом, а затем сочувственно констатировал.

— Да, быстро ты брат, однако забыл старую солдатскую заповедь генералиссимуса Суворова. А вот генерал Шкуро её всегда помнит.

— Какую заповедь? — удивился Покровский.

— Лучшая оборона — это нападение. Андрей Григорьевич предлагает в самое ближайшее время перейти в наступление и разгромить оставленные для блокады Гуандуна силы противника. Сейчас их немного и при правильном руководстве войсками победа не заставит себя ждать. Главное точно и грамотно нанести удар по врагу.

— И что даст прорыв блокады Гуандуна? Временную отсрочку битвы с главными силами Пэйфу? Подъем морального духа армии Сунь Ятсена? Или её серьезное ослабление? Извини Петр Николаевич, но все это попахивает авантюрой! — воскликнул Покровский.

— Ну, уж так сразу и авантюрой! — не согласился с ним генерал. — Да, определенный риск, конечно, есть, но на всякой войне без него никак не обойтись. Зато посмотри, какие будут выгоды в случае успеха этого плана. Прорвав блокаду чжилийцев, мы значительно расширим сферу влияния Гоминьдана, поставив под контроль соседние территории. А это не только поднимет моральный дух наших китайцев, что далеко не маловажная вещь, но и самое главное позволит пополнить людской ресурс, для дальнейшего ведения войны. Реализация плана Шкуро не ослабит наши силы, а только усилит, перед главной схваткой с врагом.

— А кто будет руководить всем этим походом?

— Формально генерал Чан Кайши, а фактически главный военный советник, опираясь на прибывших из России инструкторов. До своей болезни этот пост занимал Андрей Григорьевич, но сейчас я намерен предложить его тебе, Алексей Михайлович.

— Почему я, разве нет других кандидатур?

— Кандидатуры, конечно, есть, как же без этого. Да вот беда, все они хорошие исполнители и не более того. Чувствую, наломают они дров пока Шкуро встанет на ноги, и загубят все дело. Так, что вся моя надежда на тебя, выручай Алексей, время не ждет — щедрой рукой лил сладкую лесть Краснов на израненную душу полковнику.

— Воистину судьба индейка, — усмехнулся Покровский. — Всего год назад я громил китайцев в Синьцзяне, а теперь должен вести их в бой.

— Соглашайся. Кому как не тебе, с твоим богатым опытом местных войн решить такую сложную задачу. К тому же, ты у госпожи Судьбы в везунчиках ходишь.

— Не люблю это слово, Петр Николаевич. Как говаривал Суворов? "Повезло раз, повезло два, помилуй Бог, надобно и умение".

— Умение конечно важно, но и везение тоже играет большую роль, ты уж мне поверь. Не задержись я из-за прокола колеса в декабре восемнадцатого и неизвестно, что меня ждало бы в поезде у Корнилова. Может подобно генералу Духонину, принял бы жестокую и мучительную смерть — вспомнил Краснов налет германского дирижабля на поезд Верховного правителя.

— Да, судьба. Не выйди Лавр Георгиевич из своего вагона к шифровальщикам, неизвестно как бы все дальше сложилось — сказал Покровский, перед глазами которого в одно мгновение возникла картина развороченного взрывом литерного поезда, на засыпанном снегом берлинском полустанке.

— Ну, так как, согласен? — продолжал наседать генерал на Алексея Михайловича. Покровский действительно был лучшей кандидатурой из всех имеющихся в распоряжении Краснова офицеров. Кроме этого, он очень надеялся на самолюбие Алексея Михайловича, которое должно было толкать полковника к реваншу за свершенную верхами несправедливость, — если дело выгорит, отправлю наверх самый лестный доклад о твоей службе и представлю к награде. Слово офицера!

— Спасибо, Петр Николаевич, но я это уже проходил. Давайте выпьем за успех пусть не нашего, но очень важного для нашей родины дела. — Покровский поднял свою рюмку, и Краснов поспешил присоединиться к нему. Генерал был очень доволен, что собеседник принял его предложение и не попросил отставки.

Генерал не зря делал свою главную ставку на Покровского. Заняв место Шкуро, он без раскачки занялся делом и уже через неделю представил план похода против чжилийцев. Как оказалось в последствии, сделано это было очень своевременно.

Стоявший во главе чжилийских войск блокировавших Гуандун генерал Чэнь Цзюнмин, сам готовил нападение на Кантон. Поддерживая тайную связь с местным купечеством, он был хорошо информирован обо всех делах происходивших в столице Гоминьдана. Пообещав компрадорам свято блюсти их торговые интересы, генерал получил очень ценного союзника в тылу китайских революционеров.

Кроме этого Чэнь Цзюнмин не без основания рассчитывал на поддержку со стороны некоторых генералов из военного окружения Сунь Ятсена. Чуждые революционным идеям, они только на словах поддерживали своего вождя и были готовы изменить ему в случаи опасности.

Узнав от своих информаторов о готовящемся отъезде главы Гоминьдана в Шанхай, на объединительный съезд с коммунистами, Чэнь Цзюнмин стал энергично готовиться к началу нового наступления на Гуандун. Согласно разработанному милитаристами плану, Гуанчжоу должен был быть захвачен в результате двойного удара с фронта и тыла, ровно через четыре дня с момента отъезда из столицы Сунь Ятсена.

О коварных намерениях противника стало известно благодаря героизму молодой патриотки. Работая сменной уборщицей, она сумела вынести из штаба Чэнь Цзюнмина черновые наброски планов милитаристов.

Известие об этом вызвало шок в руководстве Гоминьдана. Поездка Сунь Ятсена в Шанхай была отложена, и вождь с плохо скрываемым волнением, обратился за помощью к генералу Краснову. Тот обещал помочь и уже вечером следующего дня, в его особняке состоялось экстренное совещание с участием Сунь Ятсена и нескольких его доверенных лиц.

Взяв первое слово, Покровский кратко, изложил свой стратегический план спасения Гуанчжоу. Единственным шагом в этом направлении, Алексей Михайлович видел в нанесении врагу упреждающего удара, который должен был привести не только к срыву его планов, но и полному разгрому всех чжилийских сил на юге Китая.

— Для разгрома противника, следует нанести одномоментный удар всеми вооруженными силами Гоминьдана в двух разных направлениях. Первым должен начать наступление командующий Восточным фронтом Гуандуна генерал Ян Симинь, на чьи плечи ляжет главная тяжесть всей операции. Два корпуса его армии нанесут массированный удар по соединениям противника, двигаясь вдоль долины реки Дунцзян в направлении городов Хэюань — Силин.

Своими внезапными действиями они должны прочно сковать главные силы армии Чэнь Цзюнмина нацеленные на захват Гуанчжоу и не позволить противнику осуществить свои наступательные планы. Захваченный врасплох неприятель будет вынужден больше думать об обороне, чем о наступлении. Для полной дезорганизации и окончательного срыва замыслов Чэнь Цзюнмина, по нашему общему мнению с генералом Кочергиным (под таким псевдонимом действовал в Китае Петр Краснов), названных сил будет вполне достаточно.

Нанесение второго и по своей сути главного удара этой операции, возлагается на армию генерала Лю Чжэньхуа. Для выполнения поставленной перед ней задачи, она будет усиленна одной пехотной дивизией, отдельной бригадой и двумя полками прикрытия острова Вампу. Цель наносимого нами удара — захват главного оплота врага в этом районе, крепости Вэйчжоу. Задача эта конечно довольно сложная, но вполне выполнимая. Успешное завершение этой операции, позволит нам не только полностью устранить угрозу для Гуандуна, но и создаст благоприятные условия для организации похода наших войск на север, против главных сил чжилийцев.

Едва переводчик перевел китайцам слова Алексея Михайловича, как пришедшие с вождем генералы громко загудели, подобно потревоженному рою пчел.

— Знает ли господин русский генерал, что крепость Вэйчжоу является неприступной твердыней, которая не была ни разу взята штурмом за две тысячи лет!!? — гневно вопрошал Покровского разгневанные слушатели. — Разумно ли поступает цзян-цзюнь, бросая против легендарной крепости все имеющиеся у Гоминьдана резервы и тем самым, лишая Гуанчжоу всякой защиты!? Увлекшись построением несбыточных планов, он ставит под угрозу нашу столицу и вместе с ней само существование революционного правительства!

Покровский с достоинством встретил ожидаемое непонимание сидящих перед ним генералов. С непроницаемым лицом он дождался перевода гневных речей китайских оппонентов, а затем спокойно им ответил.

— На время проведения операции защита Гуанчжоу будет возложена на корпус генерала Ляо Хэнкая. В случаи возникновения для столицы какой-либо угрозы при проведении наступления армией Восточного фронта, он сможет оставить свои позиции на Северном фронте и придти на её защиту. Что касается захвата крепости Вэйчжоу, то мы вовсе не собираемся штурмовать её неприступные стены. Силами двух полков мы намерены обойти цитадель, полностью её блокировать и принудить к сдаче.

Все разъяснения Алексей Михайловича были просты и понятны, но вместо должного понимания вызвали новые крики протеста со стороны китайского генералитета. Привыкшие побеждать противника либо численным перевесом, либо путем измены, полководцы Поднебесной не желали идти в бой с сомнительным, по их мнению, исходом.

— Надо дать нашим войскам как следует окрепнуть и только потом вести их в бой, против такого сильного противника как Чэнь Цзюнмин! План цзян-цзюнь Владимирова на данный момент нам не подходит! Сейчас следует думать об обороне, а не о наступлении! — неслось со всех сторон.

Напор генералов был столь агрессивен и стремителен, что к их крикам был вынужден прислушаться вождь Гоминьдана, молчавший все это время.

— План, предложенный нам господином Владимировым, безусловно, заслуживает самого пристального внимания. Очень может быть, что именно он ляжет в основу нашей стратегии скорого будущего, и с помощью него наши революционные войска одержат блистательную победу над изменником и предателем Чэнь Цзюнмином. Однако на данный момент он явно не соответствует сложившейся на сегодняшний день обстановке. Проведение наступления в тех масштабах, что предлагают русские друзья, это огромный риск для наших армий. Поэтому я также стою за оборонительный вариант действий.

— Лучшая оборона — это атака! Правдивость этих слов доказали своими деяниями великий Александр и Цезарь, Суворов и Наполеон, Мольтке и наш генерал Скобелев — не удержался от комментария, также молчавший все это время Краснов.

— Господин цзян-цзюнь перечислил величайших полководцев Европы, однако он забыл, что мы находимся в Азии. Здесь всегда были свои особые специфические условия, без учета которых просто невозможно рассчитывать на одержания победы — учтиво склонив голову в сторону Краснова, парировал Чан Кайши.

— Китай, впрочем, как и любая другая страна, несомненно, обладает своей неповторимой спецификой, тут спорить трудно. Однако стратегические основы древнейшего китайского трактата об искусстве войны Сунь-цзы мало, чем расходятся с принципами европейских полководцев упомянутых господином Кочергиным. Быстрое действие приводит к успеху и победе, не так ли? — продолжил спор Покровский.

— Господин Владимиров читал эту жемчужину китайской военной мудрости? Очень приятно слышать об этом. Обычно европейцы с пренебрежением относятся к достижениям азиатских народов, ставя во главу угла свои собственные знания и опыт. Если применить мудрость этот трактат к нашему положению, то все указывает на явно неблагоприятное сочетание наших сил и сил противника, что не гарантирует успех в войне. Следовательно, мы должны уделить все внимание обороне и вместе с этим попытаться разложить войска противника пропагандой и подкупом.

— В отношении пропаганды понятно, но откуда взять деньги на подкуп? Согласно моим сведениям многие подразделения Гоминьдана вот уже несколько месяцев не получают жалования. Какой уж тут подкуп противника? Как бы в собственных войсках бунта не дождаться. Или вы намериваетесь обратиться за денежной помощью к купцам и компрадорам? — легонько уколол китайцев Краснов.

— Нет, компрадоры и купцы наши идеологические противники! — поспешил выкрикнуть один из генералов. — Мы ни за что не обратимся к ним за помощью, но её можно будет попросить у Москвы или Вашингтона.

— Боюсь уже поздно, что-либо просить господа. У нас с вами просто не осталось времени для этого!

Сказанные Покровским слова вызвали легкую панику в рядах генералитета.

— Что вы такое говорите, господин Владимиров!? Нас предали?! — изумился вождь Гоминьдана.

— Нет, господин председатель. В наших рядах нет предателя — поспешил успокоить собравшихся полковник, — просто в нашем распоряжении осталось очень мало времени, за которое получение денежной помощи невозможно.

— Но господин председатель может отложить свой визит в Шанхай и тем самым даст нам столь необходимое время. Надо только... — заговорил Чан Кайши, но Покровский не дал ему договорить.

— Не стоит строить несбыточных иллюзий, генерал! Читавший трактат Сунь-цзы человек, а я не сомневаюсь, что генерал Чэнь Цзюнмин читал его, никогда не пойдет на это. Его войска изготовлены для нанесения удара по Гуанчжоу, и они не могут долго стоять без дела. Никакой полководец не позволит, чтобы его солдаты задаром поедали провиант, а лошади фураж. Это азбука военного искусства — полковник хлестко ковырнул китайцев их же оружием.

— Едва только станет известно об изменении планов господина председателя, как противник будет вынужден либо искать другой путь к победе, либо попытаться реализовать старый. Я на месте Чэнь Цзюнмина попытал бы счастья в скором бою.

Пламенная тирада Алексея Михайловича вновь вызвала уныние среди военачальников Гоминьдана, но только не у Чан Кайши. Командующий войск революции не собирался складывать оружие.

— Несколько сгущая краски, господин Владимиров упрямо толкает нас к принятию собственного плана. Я согласен с его словами относительно того, что противник не может долгое время держать своих солдат с ружьем у ноги. Однако умело, держа врага в неведении относительно даты отъезда господина председателя, мы сможет хорошо подготовиться к обороне и дать неприятелю отпор.

Слова Чан Кайши несколько приободрили, поникших было китайцев. На их лица появились слабые улыбки, они подняли, было, головы, но Покровский твердой рукой безжалостно разрушил, возникшие надежды.

— Провести наступление всегда легче и быстрее, чем возводить оборонительные укрепления, господин генерал. Вот почему я ратую за наступательные действия, проведение которых является для нас единственным шансом. Вы говорили, что сумеете удержать противника в неведении относительно планов господина председателя, но я сильно сомневаюсь в этом. Вспомните, как мы узнали о планах Чэнь Цзюнмина? Через простую уборщицу, что говорит о плохой сохранности секретов противника. Сохранность секретов у нас ничуть не лучше, вы это сами знаете. Так, что быстрая утечка информации о наших планах гарантирована. Не удивлюсь, что в скором времени Чэнь Цзюнмину станет известно и об этой встрече.

Против предъявленного упрека, никто из китайцев не попытался возразить, болтливость среди госслужащих была очень большой.

— Мы введем жесткую ответственность за нераспространение военной тайны — начал Чан Кайши, но Сунь Ятсен нетерпеливым взмахом руки прервал его.

— Насколько реален ваш план, господин Владимиров? Сможете ли вы гарантировать его выполнение? — председатель Гоминдана говорил просто, коротко и жестко, и точно такими же должны были быть ему ответы.

— Да, я могу гарантировать его успешное выполнение, господин председатель — заверил вождя Покровский.

— Это авантюра, господин председатель! Крепость Вэйчжоу неприступна!! — сдали нервы у главнокомандующего.

— Если вы так боитесь штурмовать крепость Вэйчжоу, то я готов лично провести её захват — холодно парировал выпад Чан Кайши Покровский.

Взгляд, которым наградил китаец своего оппонента, не сулил тому ничего хорошего. С этого момента русский советник был навечно зачислен в список личных врагов главнокомандующего Гоминьдана. Зло прищурив глаза, он стал торопливо искать контраргументы способные убедить Сунь Ятсена не принимать во внимание доводы оппонента, но не успел.

— Думаю подобных гарантий, как слово офицера русского Генерального штаба вполне достаточно, господин председатель — Краснов решительно повернулся к сидящему рядом с ним Сунь Ятсену, — большего может дать только господь Бог.

Председатель Гоминьдана всегда прислушивался к мнению своих военных, но в этот раз он изменил этому негласному правилу. Возможно, этому способствовали дружественные отношения, которые завязались между ним и Красновым, а быть может, он увидел возможность приструнить свой генералитет.

— Вы правы, уважаемый господин цзян-цзюнь. Лучших гарантий трудно придумать.

— Тогда, за дело. Время не ждет, господин председатель — поспешил закрепить обозначившийся успех Краснов.

— За дело — откликнулся на его призыв Сунь Ятсен, и оба лидера шутливо ударили по рукам.

Вопреки всем опасениям и пророчествам Чан Кайши и его генералов организованное русскими советниками наступление прошло блестяще. Собранные в один могучий кулак войска революции нанесли противнику удар такой силы и мощи, что напуганный Чэнь Цзюнмин был вынужден отвести свою армию в глубь территории, бросив на произвол судьбы крепость Вэйчжоу.

Взяв ровно столько сил, сколько было необходимо для полной блокады легендарной твердыни, Покровский приступил к её осаде. Пехотные соединения быстро взяли крепость в кольцо, но не на них Алексей Михайлович делал свою главную ставку. Среди вооружения, которое поставила Москва своим новым союзникам, находились шестидюймовые полевые орудия. Именно они и должны были принудить к капитуляции гарнизон Вэйчжоу.

Следуя кодексу ведения войны, взяв крепость в осаду, Покровский послал в неё парламентеров с предложением о сдаче и получил вполне предсказуемый ответ. Сидя на высоком кресле, в окружении своих офицеров, комендант Вэйчжоу прочитал парламентерам целую лекцию об истории неприступной цитадели.

— Наши стены крепки, наши склады полны провианта и прочих запасов. Очень скоро к нам на помощь придет армия генерала Чэнь Цзюнмина и сотрет вас в порошок. Отступайте от наших твердынь пока не поздно, и вы спасете свои жизни и жизни собственных солдат. Если же вы не дорожите ими, то милости просим принять смерть у стен Вэйчжоу — пафосно изрек комендант.

На командующего осадными войсками генерала Лю Чжэньхуа этот ответ произвел сильное впечатление. Будь его воля, он бы не стал штурмовать крепость, предпочтя действовать хитростью и подкупом. Однако согласно решению военного совета, вся власть находилась в руках русского советника и потому, генерал Лю только поинтересовался у цзян-цзюня Владимирова, когда он намерен начать штурм крепости.

— Скоро — последовал лаконичный ответ Покровского, у которого не сходились концы с концами. Без зазрения совести, забрав большую часть артиллерии Вампу, Алексей Михайлович никак не мог доставить к стенам крепости свой убойный козырь.

Виной тому стали обильные мартовские дожди, за короткое время превратившие проезжие дороги в нескончаемые грязевые озера. Запряженные цугом кони, никак не могли преодолеть расстояние, которое раньше преодолевали за одни сутки. Орудия и зарядные ящики прочно застряли в скользкой и липкой грязи и были не в силах вырваться из неё.

Внезапно возникшая ловушка природы ставила под угрозу срыва все сроки и планы, столь тщательно разработанные русским советником. Видя это, Покровский остановил продвижение одного из пехотных полков и приказал солдатам на руках тащить пушки и снаряды.

Приказ генерала всегда священен для подчиненного и вот, побросав винтовки и ранцы, китайцы облепили застрявшие орудия подобно муравьям. Ухватив за колеса, лафет, станины они медленно тянули тяжелые орудия из одного необъятного грязевого омута в другой. С глухим чваканьем и уханьем двенадцать орудий медленно, но верно двигались по раскисшей весенней дороге.

На смену измученным солдатам приходили другие. Некоторые, из пехотинцев лишившись сил падали прямо в осточертеневшую всем грязь, но несмотря ни на что, артиллерия продолжала движение к главной цели своего марш-броска. Вместе с солдатами все это время находился и полковник Покровский.

Отказавшись от уютного места в командной палатке генерала Лю, меся грязь сапогами, Алексей Михайлович внимательно наблюдал за транспортировкой орудий. Крепко зажав в руке гибкий стек, он отдавал солдатам короткие и властные команды, которые китайцы быстро научились понимать без переводчика.

Подобные действия русского советника очень разнились с поведением китайских генералов и вызывали почтение и уважение среди простых пехотинцев. С наступлением сумерек, солдаты не прекратили движение. Более того, они сами, без всякой команды, сделали и зажгли факелы, продолжая упрямо тащить вперед свою тяжелую ношу.

Когда утром следующего дня в небо поднялось солнце, все осадные орудия уже находились на своих позициях. Их появление у крепостных стен Вэйчжоу не вызвало большого переполоха среди осажденного гарнизона. Много лет назад британцы уже пытались при помощи артиллерии заставить крепость выбросить белый флаг и потерпели фиаско. Их пушечные снаряды не могли пробить многометровые каменные стены Вэйчжоу. Выпустив за два дня весь свой боезапас, европейцы были вынуждены отступить под радостные крики отбившегося гарнизона.

Однако полковник совершенно не горел желанием повторить неудачный опыт британцев. Главной его целью были не крепостные стены толщиной в шесть метров и массивные тройные ворота, через которые предстояло прорваться пехоте. Алексея Михайловича интересовало то, что находилось за ними.

Расставив осадные батареи, он стал проводить неторопливую пристрелку, не спеша выложить все свои козыри в первый день осады. Затеянная Покровским пристрелка помогала китайским пушкарям лучше освоиться в стрельбе из непривычного для себя вида оружия. Ведь все вооружение революционной армии в основном состояло из винтовок, пулеметов и гранат. Артиллерия была скромно представлена в арсенале Гоминьдана в основном гладкоствольными орудиями, привычных для русского глаза минометов не было и в помине.

Переходя от одной батареи к другой, Алексей Михайлович вместе с русскими инструкторами оценивал успехи, и способности своих подопечных в обращении с богом войны. Задав орудийному расчету координаты стрельбы, он внимательно наблюдал за исполнением приказа, хвалил, а в некоторых случаях проводил замены в их составах.

Большого ущерба в первый день осады крепость не понесла. Была только повреждена одна из казарм гарнизона и несколько прилегающих к ней построек. Решающий день штурма настал на следующий день.

В назначенный час четыре осадные батарее гулко разрушили тишину вокруг знаменитой крепости, громко предвещая её защитникам страдания, муки, горе, потери и скорое падение. С протяжным свистом и завыванием по чистому синему небу пронеслось двенадцать огненных метеоров, неся защитникам крепости смерть и разрушение.

Вслед за ними в воздух поднялся и биплан, прибывший в распоряжение полковника вчера вечером. Экипаж его составляли два русских пилота приплывших в Гуанчжоу вместе с полковником. Планируя взятие Вэйчжоу, Покровский намеривался сделать это по всем правилам военного искусства.

Быстро оторвавшийся от земли и царственно поплывший по воздуху аэроплан, для огромного количества застывших в удивлении и восхищении зрителей, представлял собой не просто захватывающее зрелище. Для многих из них это была демонстрация превосходства силы белых людей над азиатской отсталостью, и потому смотрели они на это чудо техники с сильным страхом и душевным трепетом.

Зная это по синьцзянским событиям двухгодичной давности, Покровский очень надеялся на своего крылатого помощника и он не обманул. Неторопливо и величаво выписывая восьмерки над крепостью, аэроплан полностью приковал к себе внимание гарнизона. Позабыв о рвущихся в крепости снарядах, затаив дыхание, солдаты смотрели за тем, как над их головами плавно скользит воздушный хищник.

Совершив несколько облетов крепости, аэроплан лег на крыло и полетел в сторону грохочущих батарей. На подлете к ним он снизился и из кабины пилота на землю упал вымпел, сразу доставленный Покровскому. В нем находилась карта крепости, испещренная многочисленными пометками.

Сбросив на землю донесение, пилот повернул воздушную машину в сторону Вэйчжоу, а полковник уже отдавал по телефону приказы осадным батареям. Повинуясь воле командира, могучие стволы орудий примолкли, но уже через некоторое время заговорили вновь, но теперь вместо привычных фугасов они изрыгали термитные снаряды.

Воздушный наблюдатель подтвердил предположение Покровского что, большинство крепостных строений изготовлено из дерева, и он решил сжечь легендарную крепость. Получив точные координаты своих целей, артиллеристы забросали их зажигательными снарядами и вскоре над крепостными стенами появились клубы черного дыма.

Вначале это были небольшие струйки дыма, робко поднимавшиеся в небо, но после каждого выстрела они становились все больше и гуще. В этом им способствовал прилетевший со стороны моря ветер, безжалостно переносивший рой огненных искр с одного здания на другое. Крыши домов плотно стоявшие друг к другу вспыхивали подобно рождественским свечкам, и огонь быстро захватывал все новую и новую территорию крепости. Клубы пламени и дыма возносились в небеса, в которых плыл наблюдатель, холодным взором созерцавший работу своих боевых товарище.

Ещё два раза сбрасывал летчик на землю вымпелы, прежде чем, выработав все топливо, он не покинул безбрежные просторы воздушного океана. К этому времени осадные батареи исчерпали свои запасы термитных снарядов, однако огненный вихрь уже окреп, и остановить его, было невозможно.

Некоторое время, после того как были опустошены зажигательные арсеналы батарей, желая парализовать действие пожарных команд, Покровский приказал стрелять осколочными снарядами но, увидев огромное зарево, встающее из-за крепостных стен, велел прекратить огонь. Проблемы с подвозом боеприпасов ещё оставались и Алексей Михайлович, был вынужден экономить снаряды.

Прожорливые языки пламени бушевали в крепости день и весь вечер, и лишь с наступление темноты они стали затухать. Только тогда утомленные жаром и измученные жаждой, перепачканные копотью и пеплом, защитники Вэйчжоу приступили к разбору того, что осталось от легендарной крепости. Всю ночь они разгребали завалы, хоронили погибших и пытались найти то, что уцелело от огня.

Уставшие и измученные солдаты не успели толком сомкнуть глаза, как из-за горизонта появилось солнце, чьи лучезарные лучи не несли людям прежней радости и надежды. И главным вестником грядущих бед, стал аэроплан.

Солнце ещё начало свой путь по небосводу, а он уже парил над Вэйчжоу и совершая очередной облет цитадели. Руины крепостных построек местами ещё дымились, но они нисколько не мешали летчику различить не поврежденные огнем здания. Все выявленные цели аккуратно наносились на карту, которую летчик вновь сбросил вымпел на землю.

Вскоре ожили осадные батареи, чей огневой запас был основательно пополнен благодаря самоотверженному труду китайских солдат. Вновь двенадцать огненных молота стали терзать неприступную твердыню, выписывающий в небе восьмерки пилот, время от времени качал крыльями машины, подавая условные сигналы.

Имея такого вездесущего помощника, артиллеристам Покровского не составило большого труда разрушить фугасными снарядами то, что уцелело от огня. Весь день осадные батареи методично утюжили внутреннее пространство крепости, разрушая каменные постройки до которых не дотянулись языки огня. Обе казармы, дом коменданта, гауптвахта, кухня со всеми съестными запасами прекратили свое существование. Однако главным уроном для осажденного гарнизона в этот день, стало уничтожение крепостного арсенала.

Обладая толстыми каменными стенами, он долго сопротивлялся разрушительному огню противника. Попавшие в него снаряды только выгрызали небольшие куски монолитной каменной кладки, не причиняя зданию серьезного ущерба. Вид раненого, но непокоренного арсенала пробуждал в сердцах осажденных надежду, что они смогут противостоять ужасному натиску неприятеля и крепость устоит.

Так продолжалось до обеда, пока госпожа Фортуна не отвернула свой лик от легендарной твердыни. Один из русских снарядов случайно попал в одно из небольших оконцев верхнего этажа, где находились запасы гранат. Раздался сильный взрыв. Клубы черного дыма вперемешку с рыжим пламенем вырвались через оконные проемы наружу, а затем разрушенные межэтажные перемычки с грохотом рухнули вниз.

Была определенная надежда, что массивные потолочные перекрытия выдержат обрушившийся на них удар, но она оказалась тщетной. Старые конструкции не устояли под навалившейся на неё тяжестью и вся масса камней и дерева, накрыла нижний этаж, похоронив все хранившиеся там боеприпасы.

Когда порожденная взрывом пелена пыли и пепла опустилась на израненную землю Вэйчжоу, по приказу коменданта к поврежденным стенам арсенала устремились десятки солдат, чтобы разобрать образовавшиеся завалы. Люди только подошли к этой огромной мешанине состоявшей из щебня и камня, как землю сотряс могучий точек и вверх взметнулся новый столб пыли и грязи. Это сдетонировала взрывчатка, хранившаяся в арсенале.

Сила взрыва была такой силы, что уцелевшие ранее стены арсенала рухнули, увеличив, таким образом, высоту завал. Прошло некоторое время, пока гарнизон вновь решился приступить к раскопкам.

Невзирая на рвущиеся фугасы, встав в цепочку, китайцы принялись растаскивать горячие обломки, но на их беду в этот момент на небосвод вернулся воздушный наблюдатель. Быстро заметив большое скопление людей в одном месте, летнаб стал ритмично покачивать крыльями и вскоре, огонь всех орудий обрушился на небольшой пяточек земли.

Правильно расшифровав послание наблюдателя, Алексей Михайлович приказал вести стрельбу осколочными снарядами, наносившие врагу максимальный ущерб. Спасательные работы были отложены до вечера, но едва солдаты стали выстраиваться в цепочки, к стенам Вэйчжоу пожаловали парламентеры.

Послание полковника Покровского коменданту было кратким и выразительным. "Ваше мужественное сопротивление и ваша стойкость достойна самых высоких похвал, однако они заставляют меня прибегнуть к самым крайним мерам. Если завтра к утру я не получу ваше предложение о капитуляции, крепость будет обстреляна снарядами с отравляющими веществами. Это очень жесткий шаг, но я вынужден сделать его. Подумайте о своей жизни и жизни ваших солдат. Они вам ещё пригодятся".

Слова русского цзян-цзюня в считанные минуты разлетелись по цитадели. Никто из китайцев не усомнился в правдивости слов человека в столь короткое время уничтожившего крепостные склады и разрушившего арсенал. Тысячи глаз с тревогой и надеждой следили за окнами госпиталя, где нашел свой приют штаб обороны.

Там развернулись ожесточенная баталия между комендантом и офицерами. Первый стоял за продолжение обороны любой ценой, вторые требовали незамедлительной капитуляции. Подобная смелость была очень редким явлением среди китайских офицеров, привыкших безропотно подчиняться своим командирам. Комендант топал ногами и кричал на своих подчиненных, но страх смерти в людских душах оказался сильней, и стороны разошлись, оставшись, каждый при своем мнении.

Просидев всю ночь под охраной десятка охранников маузеристов, комендант приготовил свой ответ врагу, но вручить его Покровскому так и не успел. Едва только над крепостью вновь появился воздушный разведчик, как её стены разом украсились неизвестно откуда взявшимися белыми полотнищами разных размеров. Сразу вслед за этим не тронутые вражескими снарядами крепостные ворота дрогнули и стали раскрываться. Неприступная цитадель сдавалась.

Когда об этом узнал комендант, то он с криками "Измена, измена!" выскочил в сопровождении охраны на крепостной двор. В этот момент, ему под ноги упала граната, чей взрыв пресек его жизнь и карьеру. Так была поставлена жирная точка в истории неприступной крепости и открыт счет побед советника Владимирова.

Падение легендарной твердыни предопределило успех всей проводимой операции. Высвобожденные из-под Вэйчжоу войска были переброшены на помощь генералу Ян Симиню ведущему яростные бой с главными силами противника. Полнокровные, уверенные в себе от одержанной победы, они стали той соломинкой, что перешибла хребет армии Чэнь Цзюнмина.

Совершив быстрый марш-бросок, дивизии под командованием русского цзян-цзюня нанесли внезапный фланговый удар противнику и обратили его солдат в бегство. В течение двух дней непрерывного наступления победоносные войска Гоминьдана взяли в кольцо главные силы Чэнь Цзюнмина. Самому генералу вместе со штабом удалось избежать окружения. Ещё недавно лелеявший мечту о захвате Гуанчжоу милитарист, был вынужден бежать от штыков китайских революционеров, трусливо бросив свою армию.

Лишившись верховного командования, солдаты и офицеры Чэнь Цзюнмина не горели желанием проливать свою кровь и капитулировали на второй день окружения. Многие из них пополнили ряды армии Сунь Ятсена, другие, побросав оружие, растворились среди мирного населения провинции.

В результате успешных действий народно-революционная армия полностью очистила Гуандун от союзников чжилийской клики. Было взято в плен более десяти тысяч солдат противника. Захвачено свыше 13 тысяч винтовок разных систем, 8 миллионов патронов, 112 пулеметов и 27 орудий, а также 2,5 тысячи снарядов.

Ободренный этими успехами председатель Гоминьдана выехал к местам боевых сражений для поздравления победителей. У молодой революции ещё не было своих орденов и медалей, и потому в дело пошли имперские награды, в срочном порядке переделанные местными ювелирами и граверами. Что касается русских советников, то для них Сунь Ятсен придумал особый вид награды — именное оружие. Украшенное революционной символикой, оно указывало на особые заслуги перед революцией его обладателя и сразу стало предметов всеобщей зависти.

Им украшались браунинги, наганы, кольты, но венчали эту необычную наградную лестницу маузеры. Они особо почитались как среди военных, так и среди простого населения.

Маузером номер один был награжден сам председатель Гоминьдана, номер два получил Ян Симинь, а вот третий маузер был вручен генералу Владимирову, которого китайцы прозвали на свой манер Ван Суном. Главнокомандующий НРА Чан Кайши стал обладателем шестого номера, что не особо улучшило его отношение к Алексею Михайловичу. Это впрочем, не сильно беспокоило Покровского. Одержанные победы позволяли начать реализацию плана Северного похода.

Документы того времени.

Приказ начальника Генерального Штаба Деникина А.И. командующему Забайкальским военным округом генерал-лейтенанту Семенову Г.М. от 10 марта 1924 года.

В связи с обострением обстановки на КВЖД из-за участившихся провокаций со стороны маньчжурского правителя Чжан Цзолиня, привести в полную боевую готовность бригаду особого назначения подполковника Шаповалова Т.П. Быть готовым к незамедлительной переброске личного состава в город Харбин, по условному сигналу "Весна".

Генерал фельдмаршал Деникин А.И.

Телеграмма министра иностранных дел России Клышко Н.К. особо посланнику Осинцеву А.В. от 14 марта 1924 года.

Передайте поздравления правителю Маньчжурии от имени президента Российской Республики Алексеева М.В. в связи с присвоением господину Чжан Цзолиню звания генералиссимуса сухопутных и морских сил Китайской республики.

министр иностранных дел Клышко Н.К.

Из секретного донесения резидента русской военной разведки во Франции генерал-майора Игнатьева А.А. от 14 марта 1924 года.

Согласно сведениям полученных от осведомителя "Игрок", по предложению генерала Гамилена в министерстве обороны Франции создан особый отдел "Европа-Восток" главной задачей которого является работа в странах "антирусского кордона" Польши и Румынии. Основное направление деятельности этого отдела — выявление среди местного населения лиц недовольных политикой России, их вербовка, создание вооруженных отрядов и переброска их на территорию Российской республики для ведения диверсионно-террористических действий. Основной упор делается на молодежь украинской национальности уроженцев Галиции и Волыни, а также на румын уроженцев провинции Молдавия, вынужденных покинуть свои родные места по тем или иным причинам.

Для реализации этих планов в Польшу и Румынию выехало 35 человек вербовщиков, располагающих крупными денежными средствами для вербовки людей, а также для получения административной поддержки на местах.

Генерал-майор Игнатьев.

Глава IV. Мартовские иды севера.

Если первый месяц весны принес полковнику Покровскому лавры побед, то командир заставы Куаньчэн Заамурского пограничного корпуса штабс-капитан Рокоссовский переживал далеко не лучший период своей жизни.

Едва вступив на новую должность, Константин сразу ощутил всю напряженность, в которой пребывала Внутренняя Маньчжурия. С начала года бандитские вылазки хунхузов против пограничников и служащих КВЖД резко возросли, как по численности, так и по размаху. Если ранее все сводилось к разбойным нападениям, то теперь главной целью китайцев стало выживание служащих железной дороги и их семей. Избиение, нападение на дома железнодорожников, а иногда и их поджоги стало принимать массовый характер.

Также участились нападения бандитов на идущие в Харбин и Владивосток поезда и составы, свидетелем одного из которых стал сам Константин Рокоссовский. Кроме попыток ограбления поездов были пресечены попытки диверсии на железной дороге. Очень часто казачий разъезд или пограничный дозор засекали китайцев пытавшихся открутить крепежные гайки и развести рельсы. Из-за неопытности хунхузов и счастливой случайности попытки разрушения полотна были предотвращены, но никто не мог гарантировать, что в следующий раз нападавшие не заложат под рельсы взрывчатку и не повредят дорогу.

Пограничники Заамурских погранотрядов вместе с маньчжурскими казаками днем и ночью несли боевой дозор вдоль всего железнодорожного пути. По мере сил и возможностей охраняли дома кэвэжединцев, но полностью закрыть сотни километров российской территории, что прямой линией рассекала просторы Маньчжурии, они не могли. То там, то тут случались на КВЖД беспорядки, но мало кто из поселенцев или служащих поддался нажиму хунхузов и покинул Маньчжурию.

Вопреки всем надеждам и чаяниям китайских милитаристов и стоящих за ними японцев, русские сплотились в один кулак и давали стойкий отпор вражьей силе. И одним из факторов побудивших их остаться на маленьком пяточке русской земли под названием КВЖД, были заамурские пограничники и маньчжурские казаки. И друзья, и враги твердо знали, что зеленые фуражки и черные папахи обязательно придут на помощь, а если случится непоправимое, то обязательно отомстят.

В отношении последнего пункта, то здесь приоритет был за казаками. Вольные люди, они не были связаны пунктами и параграфами устава и время от времени могли совершать рейды по маньчжурским просторам для сведения "кровных" счетов. Зная об этом, хунхузы во время набегов старались не трогать казачьих поселений вдоль железной дороги, так как при проведении "кровных" расчетов казаки производили их из расчета 1:3.

Куаньчэнь, куда определило на службу высокое начальство молодого офицера, был на острие этого сложного пограничного противостояния. Согласно условиям Портсмутского мирного договора, Южно-Китайская железная дорога, уступленная Россией японцам, простиралась от Порт-Артура, что находился на самой оконечности Квантунского полуострова до Чанчуня в Маньчжурии.

По причудливому стечению обстоятельств, в этой маленьком городке, что затерялся на просторах Маньчжурии, произошло столкновение интересов сразу трех держав. Сам Чанчунь принадлежал Китаю, железнодорожным полотном и станционными пакгаузами владели японцы, тогда как к русским владениям относились перрон и вокзал.

К северу от Чанчуня начинались маньчжурские владения России. В двух верстах от городка находилась станция Куаньчэнь, на которой кроме паровозного депо и железнодорожных складов находилась пограничная застава, которой командовал наш молодой литвин.

Чанчуньский анклав был самый южный рубеж Заамурского пограничного округа. И именно здесь, на маленьком пяточке русской земли, зародились искры военного конфликта, прозванного историками "Маньчжурским инцидентом".

Подталкиваемый своими хозяевами японцами, генерал Чжан Цзолинь в ультимативной форме потребовал от администрации КВЖД следующих уступок. Полной замены русского персонала на станции Чанчунь китайскими служащими, удаления пограничных и таможенных постов, а также отказа от экстерриториальных прав на прилегающие к вокзалу земли.

Москва сама была не рада столь сложному и запутанному положению своего чанчуньского анклава. В другое время она бы с радостью уступила этот злосчастный участок дороги японцам или китайцам за определенную сумму денег или какую-нибудь иную дипломатическую уступку. Однако сейчас, отдавать землю генералу милитаристу просто так, значило потерять в большой дипломатии свое лицо и породить очень опасный прецедент. Вряд ли Чжан Цзолинь почувствовав слабину со стороны Москвы, ограничился только одним русским анклавом в Чанчуне. Генерал, а с января 1924 года маршал, никогда не скрывал своих планов полного изгнания русских за пределы Маньчжурии.

Выполняя приказ сверху китайские служащие станции Чанчунь, с февраля месяца стали всячески провоцировать российскую сторону на серьезный скандал. Началась "война нервов" на бытовом уровне, которая закончилась скандалом. Один из китайцев стал приставать к жене начальника станции с требованием раздеться, так как она украла и спрятала у себя на теле секретные документы. Все это происходило на глазах изумленной публики, но этот факт ничуть не смущал провокатора. Поверив в свою безнаказанность, он попытался сорвать с женщины одежду в тайной надежде вовлечь в скандал мужа начальника, но просчитался. Крепкая от рождения Полина Ермолаевна, так сильно ударила своего обидчика, что тот трусливо бежал, утирая разбитый в кровь нос.

Специально собранная по этому поводу комиссия признала правомочность действий дамы постоявшей за свою честь. Казалось, правда, восторжествовала, но этот случай позволил японцам ввести на территорию Чанчуня дополнительную роту солдат, якобы для предотвращения подобных происшествий на будущее.

Обрадованный столь удачным дебютом, подполковник Доихара стал требовать от владыки Маньчжурии новых провокаций против русской стороны, и они не заставили себя ждать. Напрасно министр иностранных дел России вручал китайскому послу в Москве ноту с требованием обеспечить нормальные условия работы российских подданных на КВЖД.

Впустую бомбардировал протестами администрацию правителя Маньчжурии русский консул в Мукдене и китайского представителя на КВЖД управляющий железной дороги в Харбине. Охваченный милитаристическим угаром Чжан Цзолинь упрямо лез на рожон, и остановить его можно было только с помощью силы, которой как он твердо знал, у русских сейчас в Маньчжурии не было.

С начала марта объектом провокаций китайцев стала вся железная дорога, что серьезно осложнило её работу. Чтобы избежать простоев составов железнодорожники были вынуждены пускать часть составов во Владивосток через Читу, что автоматически приводило к увеличению стоимости транспортировки грузов. Через Маньчжурии пошли только пассажирские поезда, да и то в сокращенном составе.

Обстановка вокруг КВЖД достигла своего максимума напряженности и была подобна натянутой струне готовой лопнуть от любого неудачного движения. Москва предлагала Мукдену для разрешения проблемы сесть за стол переговоров, но маршал был глух к увещеванию дипломатов, делая ставку на хунхузов или точнее сказать тех, кто ими назывался.

Со средины марта, почти каждую ночь незваные гости стали беспокоить русских пограничников своими нападениями. Это было похоже на пробу сил или поиски слабого места в обороне заамурцев. Многочисленные вооруженные отряды пытались с сопредельной стороны приблизиться к Куаньчэню, но всякий раз натыкаясь на плотный огневой заслон, отступали.

— Господи, откуда их столько нынче взялось? Ведь никогда такого числа хунхузов здесь не было. Обычно по пятнадцать-двадцать человек орудовали, не более. А тут по пятьдесят-семьдесят человек за раз — говорили старые пограничники, удивленно рассматривая тела убитых ими при столкновении налетчиков.

— Никак со всей Маньчжурии собрались — вторили им казаки и при этом не подозревали, как были правы. Усилиями Чжан Цзолиня и Доихары, под Харбин был, стянут весь цвет преступного мира не только Маньчжурии, но и Внутренней Монголии. Соблазненные возможностью получить индульгенцию за прошлые грехи и благословение на безнаказанный грабеж мирного населения, хунхузы охотно шли под знамена "черного дракона". Так они прозвали между собой властителя Маньчжурии.

В ночь на весеннее равноденствие китайские бандиты предприняли попытку проникнуть на станцию с севера, в обход главных секретов русских пограничников. В этом единственно удобном для нападения месте, дорога проходила между двумя сопками, перед которыми расположился пограничный наряд под командованием унтер-офицера Семёна Митрохина.

Людей в отряде катастрофически не хватало и потому, в подчинении унтер-офицера было всего два человека; ефрейтор Николай Петренко и казак второй сотни Никифор Размётнов. Скрытно расположившись у подножья одной из сопок, пограничный секрет вел пристальное наблюдение за китайской стороной.

Непрерывно дующие со стороны Желтого моря ветра, сделали наступившую зиму в Маньчжурии необычайно мягкой. Снежного покрова в этом году почти не было и бедные ежи, не имея возможности впасть в спячку, неприкаянно слонялись по темно-бурой земле.

В небе уже стали гаснуть звезды, и забрезжил рассвет, когда на сопредельной стороне зашевелились низкорослые кусты и из них один за другим стали выходить вооруженные люди. Впервые столкнувшись с налетами бандитов в 1904 году, пограничники вырубили всю растительность на подступах к железной дороге и прочим важным объектам. Благодаря этому враг не мог незаметно приблизиться к русским владениям.

С замиранием в сердце наблюдали пограничники за хунхузами, с которыми им вот-вот предстояло скрестить оружие.

— Десять, двадцать семь, сорок, пятьдесят девять, семьдесят — шептали пересохшие от волнения губы трех защитников пограничных рубежей Отечества. На девяносто втором счет был оборван. Враг продолжал прибывать и лежащим за "Максимом" людям стало ясно, сегодня их последний день и прожить его нужно с честью.

— Как начну стрелять, дашь ракету, наши должны заметить — приказал Митрохин Размётнову, деловито устанавливая на пулемете планку прицела.

— Будет сделано, Николаич — сказал казак, устроившись чуть в стороне от расчета. Неторопливо разложив вокруг себя гранаты и обоймы патронов, он сказал твердым голосом — Простите меня братцы.

— И ты нас прости — последовал ответ и больше ни одного слова не было произнесено ими до начала боя.

Правильно расположенный пулемет очень важный аргумент ближнего боя, а если он установлен так, что противник вынужден его атаковать исключительно в лоб, то он царь и Бог. С этим постулатом войны, Митрохин быстро ознакомил китайцев, крепко сжимая пулеметные ручки "Максима". Дождавшись, когда враги подойдут до выбранной им дистанции, пограничник принялся поливать огнем их передовые цепи. Сжав гашетку, он торопился, как можно больше уничтожить хунхузов, прежде чем их густые цепи распадутся и, упав на землю, они откроют ответный огонь.

Тугие струи раскаленного металла безжалостно резали, кромсали, рвали в клочья живую плоть тех, кто пришел этим ранним утром за жизнями пограничников. Отказавшись от привычного ночного нападения, китайцы специально выбрали предрассветные часы, в надежде, что крепкий сон сморит русским очи. В целом расчет был верен, но только не с пограничниками. Отлично зная с кем, они имеют дело, заамурцы не могли позволить ни единого просчета, за который пришлось бы расплачиваться собственной жизнью и жизнями своих товарищей.

Охваченный азартом боя, Митрохин строчил и строчил по хунхузам, сея в их рядах страх и панику. Долетавшие со стороны неприятеля крики раненых и стоны умирающих радовали пограничников. Они порождали в их сердцах надежду на то что, получив отпор, китайцы отойдут, а если не отойдут, то надолго залягут, а там глядишь, и помощь подоспеет. С самого начала боя Разметнов, как и положено дал две белых ракеты хорошо видных в синем небе.

Однако надежды пограничников были напрасными. Сегодня против них сражались одетые в гражданскую одежду китайские солдаты. И тот, кто руководил ими, также прекрасно азы военной азбуки. Быстро определив, что им противостоит один единственный дозор, китайские офицеры стали понукать солдат к активным действиям.

Двести с лишним человек противостояли оказавшейся на их пути горстке заамурцев. Медленно, перебежками стали они приближаться русскому осиному гнезду, чтобы раздавить его раз и навсегда, используя свое численное превосходство.

Укрывшись за искусно замаскированным бруствером, зеленые фуражки отвечали им точным прицельным огнем, безжалостно уничтожая нарушившего границу врага. Будь в распоряжении Митрохина всего лишь взвод пограничников, и враг никогда бы не прошел этот рубеж между двумя неприметными сопками. Однако неприятель многократно превосходил храбрецов своей численностью, и схватка неудержимо двигалась к своему закономерному финалу.

Дождавшись, когда у пограничников закончиться лента, китайцы ринулись на умолкший пулемет, торопливо стреляя на ходу. Они успели пробежать более десятка метров, прежде чем длинная пулеметная очередь заставила их боязливо рухнуть на холодную мартовскую землю и, вжаться в неё, пытаясь спастись от летящей к ним смерти.

Продвижение врагов было остановлено, но дорогой ценой. Едва успев вставить в пулемет новую ленту, Николай Петренко уткнулся головой в свежевырытый бруствер. Прильнув к смотровой щели, напрасно окликал Митрохин своего боевого товарища, больше года прослужившего в тревожном Заамурье. Шальная вражеская пуля попала прямо в сердце молодого пограничника.

В третий раз, хунхузы устремились в атаку, когда пулемет умолк снова и на этот раз окончательно. Темной силой бросились они на стоявших, на их пути смельчаков. Один за другим прогремевшие гранатные разрывы отбросили китайцев назад, но подбежавшие сзади офицеры руганью и пинками заставили продолжить атаку.

Швырнув во врагов свою последнюю гранату, Никифор Разметнов ринулся в бой с обнаженным клинком. Двух человек успел порубить казак и ранить третьего, прежде чем пал от вражеской пули. Сам командир геройского наряда, хладнокровно опустошил свой наган, а затем подорвал себя и врагов, решивших захватить его в плен.

В добрых сказках и хороших фильмах, товарищи всегда успевают прийти попавшим в беду героям, в самый последний момент. Однако в жизни зачастую все бывает иначе. Поднятый по тревоге конный отряд Рокоссовского прибыл на поле боя, когда все уже было кончено. Хунхузы уже миновали пограничный заслон и выстраивались в походную колонну, для броска на Куаньчэнь.

Разгоряченные лихой скачкой, пограничники без раздумий сходу ударили по врагу ведомые своим командиром. Внезапное появление русских кавалеристов вызвало панику в рядах бандитов, несмотря на их численное превосходство. Потратив столько сил для уничтожения малочисленного секрета пограничников, они разом утратили храбрость от осознания того, что сейчас им предстоит с большим числом зеленых фуражек.

Те выстрелы и те штыки, что были выставлены в направлении стремительно скачущих с шашками наголо русских кавалеристов, были обусловлены, не стремлением китайцев сражаться с врагом, а лишь желанием спасти свои жизни. Отдав на заклание свои передние ряды, хунхузы дружно бросились к густому кустарнику, ища в нем спасение.

Схватка была беспощадной. Ещё не зная о судьбе своего секрета, пограничники нещадно рубили, секли, давили конями, уничтожая противника без всякой жалости и сострадания. Шел жаркий бой, и никакие проявления человеческих чувств, в этот момент были не допустимы.

Уже потом, выяснилось, что вокруг двух малоприметных сопок, на земле осталось лежать сто два хунхуза. Среди пограничников Рокоссовского также были потери но, не смотря на это, враг не смог пройти к станции и поставленная ему задача, не была выполнена.

Яростное сопротивление небольшой русской заставы приведшей к столь крупным потерям спутали карты Чжан Цзолиню, и отсрочить начало выступление главных сил клики. Стороны ещё успели обменяться гневными нотами, в которых Москва указывала на участие в конфликте китайских военных, а Мукден отвечал, что правительство Маньчжурии не несет ответственность за действие дезертиров.

Дипломатическая переписка продлилась ровно три дня. За это время командующий мукденскими войсками Чжан Сюэляня успел подтянуть к Чанчуню дополнительные соединения, и изготовились к бою, в ожидании приказа от своего отца.

Сам Чжан Цзолинь в это время был в Пекине, где шли напряженные переговоры между ним и Пэйфу. Обе стороны не хотели уступать друг другу пальму первенства в виде президентского кресла республики, но на генералов усиленно давили посторонние обстоятельства. Японцы торопили Чжана с походом на Харбин, а Пэйфу был серьезно обеспокоен внезапными успехами Сун Ятсена на юге страны. Лидер ГМ замахнулся на главные города юга Нанкин и Шанхай, где большинство предприятий принадлежали, французам, англичанам и американцам.

Поэтому оба лидера военных клик были вынуждены не грозно бряцать оружием, а искать компромиссы. Вскоре при помощи тайных покровителей враждующих клик, они были найдены. Пост президента страны получил ставленник Пэйфу, известный взяточник, генерал Цао Кунь, а Чжан Цзолинь, в качестве утешительного приза получил звание генералиссимуса всех сухопутных и военно-морских сил Китая.

В Пекине оба политических деятеля ещё только готовились поставить свои подписи под достигнутым соглашением, а мукденские войска, рано утром 24 марта, захватили русский анклав в Чанчуне. Поверив японцам, что многомиллионный Китай при поддержке Токио сможет повторить успех двадцатилетней давности, Чжан Цзолинь перешел Рубикон.

На любой войне вместе с серьезными вещами то тут то там, обязательно присутствуют курьезы. Не обошли они стороной и эту маленькую войну. Готовясь к захвату злополучного вокзала, китайцы казалось, предусмотрели всё, чтобы известие о начале военных действий стало известно русской стороне как можно позже.

Перед самым началом конфликта, специально подготовленные диверсанты перерезали телефон и нарушили телеграфную связь русских с Харбином. Вокзал и административное здание станции были захвачены китайцами в считанные минуты, и все обошлось без потерь. Казалось, что путь на Харбин открыт, но в дело вмешалась случайность, которую невозможно предугадать.

Так случилось, что один из служащих КВЖД заночевал у своей подруги, жившей неподалеку от здания вокзала. Проснувшись посреди ночи от звуков выстрелов и громких людских криков, он выглянул в окно и увидел, как китайские солдаты срывают русский флаг с крыши вокзала. Не теряя ни минуты, он бросился к телефону и не получившая особых инструкций от занявших телефонный узел военных, телефонистка соединила его со станцией Куаньчэнь.

— Платоныч, срочно передай в Харбин! Китайцы захватили наш вокзал в Чанчуне, флаг сорван, по всему городу идет стрельба. Это не провокация, это — война! — прокричал он в трубку дежурному по станции, прежде чем опомнившиеся китайцы прервали разговор. За спиной дежурившего по станции Платоныча была война 1904 года и потому, он без всякого раздумья и колебаний первым делом перезвонил в кабинет начальника погранзаставы, где вот уже месяц дневал и ночевал Рокоссовский. Согласно распоряжению Москвы, на время объявления особого положения, вся власть на станциях КВЖД перешла в руки пограничной стражи.

Сразу было объявлена общая тревога но, желая проверить полученное известие, командир заставы, выслал к Чанчуню разъезды конной разведки. Ждать пришлось не долго, уже через полчаса нарочный доставил штабс-капитану дурные вести. По направлению к станции было отмечено движение большого количества китайской пехоты.

— Свентицкий! Начинайте эвакуацию заставы — приказал Рокоссовский помощнику, а сам устремился на станцию. В его распоряжении, было, очень мало времени, за которое он должен был нанести коварному врагу самый чувствительный удар, который только была способна простая пограничная застава. И дело заключалось не в огневой мощи, которой обладал гарнизон заставы общей численностью в 64 человека.

Станция Куаньчэнь была очень важным пунктом в стратегических планах маршала Чжан Цзолиня захвата КВЖД. На ней происходила так называемая "переобувка" подвижного состава идущего из Харбина в Мукден и обратно.

Все дело заключалось в том, что Южно-Маньжурская железная дорога, подходившая к Куаньчэнь с юга, имела европейский стандарт ширины железнодорожной колеи. Китайско-Восточная железная дорога, начинавшаяся за Куаньчэнь, имела русский стандарт колеи, которая была шире европейской. По этой причине китайцы, не могли использовать на КВЖД свои вагоны и паровозы, изготовленные в Европе.

Планируя наступление на Харбин, китайские генералы очень рассчитывали захватить в находящиеся в станционном депо Куаньчэнь, русские паровозы и вагоны в целости и сохранности. Это давало им возможность за короткое время перебросить к Харбину свои войска, захватить его, а затем начать триумфальное шествие по всей протяженности КВЖД.

Этот план был одобрен японскими военными советниками, и теперь успех всей кампании зависел от быстроты китайской пехоты и расторопности Рокоссовского.

Даже зная намерения врага, было очень трудно сорвать его замыслы, имея в своем распоряжении столь скудный запас времени, коим обладал Константин Константинович. Задача была архи-сложной, но только не для человека, за плечами которого было почти десять лет боевых действий.

С момента получения приказа о введении на территории Куаньчэнь особого положения, станция жила, что называется "на колесах", в ожидании возможной эвакуации. Это порождало массу бытовых неудобств, и не было дня, чтобы начальник станции Добрюха не плакался в жилетку Рокоссовскому, прося послаблений, но тот был неумолим.

— У меня приказ Москвы и я обязан его выполнить.

— Но ведь возможны некоторые разумные отступления от этого приказа. Ведь их, как правило, сочиняют кабинетные деятели, полностью оторванные от жизни и потому, занимаются чистой перестраховкой! — не унимался Добрюха.

— Когда вражеские полки стоят в двух верстах от станции, никаких отступлений от приказа быть не может. Я никогда не прощу себе, если Куаньчэнь попадет целехоньким в руки врагу, как некогда японцам достался порт Дальний — отрезал штабс-капитан, и Добрюха на время от него отстал.

Теперь же, когда этот решающий час настал, все гражданское население Куаньчэни по достоинству оценило деятельность коменданта. Да был страх и тревога в сердцах людей, но не было паники и хаоса, полностью парализующего любую деятельность. Каждый из людей знал, куда ему бежать и что делать, тревожные чемоданы уже стояли в углу и ждали своего часа.

Тревожно засвистели разводящие пары паровозы, загрохотали передвигаемые вагоны, теплушки, платформы, распахнули свои двери железнодорожные склады.

Зная все особенности "переобувки" железнодорожники грузили на платформы все, что только могло помочь врагу в решении его рельсовой проблемы. Решительной рукой, мастеровые и выделенные Рокоссовским пограничники опустошал станционные склады. Все, что можно было вывезти, грузилось в эшелон, все остальное было обреченно на уничтожение.

Вслед за железом и всевозможными припасами, в вагоны и теплушки грузились семьи железнодорожников вместе с их нехитрым скарбом. Вместе с ними хозвзвод грузил имущество самих пограничников. Оружие, боеприпасы, амуниция и конная упряжь все было сложено в одном из станционных складов и только ждало отправки.

Очень много важного сделал Рокоссовский в ожидании тревожного часа но, не смотря на это, он смог снарядить и отправить на север только один эшелон. Сделать больше, у него не хватило времени. Эшелон с беженцами ещё не покинул Куаньчэнь, а станционные депо и пакгаузы уже охватило рыжее пламя пожара.

Из раскрытых нараспашку складских дверей вырывали жаркие языки огня, с жадностью поглощающие все до чего они могли только дотянуться. Облитые керосином вагоны и теплушки, что были вынуждены оставить пограничники, ярко вспыхнули в утреннем рассвете наступившего дня. С грохотом рухнула поврежденная взрывом водонапорная башня, вслед за ней взлетела на воздух электростанция.

— Пора, господин штабс-капитан! — обратился пограничник к шагающему по опустевшему перрону командиру — Матвеев доносит, что китайцы будут на станции с минуту на минуту.

— Ничего, Лаврушин, — успокоил бойца Рокоссовский, — кони наши быстры, китайцы идут пешком, значит, время у нас ещё есть. Сейчас только гостинец на главной ветке заложим для маршала Чжана, и можно будет отправляться. Сходи-ка лучше, помоги товарищам с фугасом.

Так в огне и дыму, покидали свою станцию русские пограничники, по древнему обычаю оставляя после себя врагу, только развалины и пепелище.

Выполняя приказ командования, Рокоссовский вел свой отряд к станции Таолайчжао, что находилась на крутом берегу Сунгари. Опираясь на этот природный рубеж, вставший во главе обороны Харбина генерал Зайончковский, собирался задержать врага на дальних подступах к городу. По приказу Слащева, Андрей Медардович прибыл в Харбин в средине марта, где вступил в командование отдельного Харбинского отряда.

В его подчинение перешли все воинские соединения, дислоцированные на КВЖД, которые в случаи конфликта преобразовывались в особую армию. Первоначально, в планах Генштаба она носила название Маньчжурская, но перед самым отъездом Зайончковский настоял на её переименование Харбинскую, помня о неудачах 1904 года.

Вслед за Рокоссовским, к рубежу Сунгари пришли пограничные застав со станций Бухай и Яомынь, в результате чего общая численность их сводного отряда достигла трехсот пятидесяти человек. Взяв в руки лопаты, они принялись возводить траншеи и пулеметные гнезда сразу за железнодорожным мостом, пересекавшим главный водный поток Маньчжурии.

Только через полуторо суток на противоположном берегу Сунгари появились китайские разведчики. Обманутые оставлением русскими своих станций, они утратили бдительность и попытались сходу пересечь реку по неповрежденному мосту.

Укрывшиеся в окопах пограничники позволили китайцам подойти до последнего мостового пролета, а затем плотным ружейно-пулеметным огнем всех их уничтожили. Побросав тела убитых в реку, они вновь сели в засаду и стали ждать нового появления врага.

Противник не заставил себя долго ждать. Уже через полтора часа к реке подошел отряд численностью в пятьдесят человек, которые повторили ошибку своих предшественников. Нестройной толпой они устремились на противоположный берег в надежде первыми пограбить брошенную русским станцию, благо над ней не развивались клубы дыма, и не было видно огня.

Как и в первом случае, пограничники позволили врагу дойти до выбранного ими рубежа атаки, а затем открыли ураганный огонь. Боеприпасов у трех застав было вдоволь и потому, патронов не жалели. Пулеметчики выкашивали передние ряды, а стрелки добивали обратившихся в бегство врагов.

Мост через Сунгари был не особенно длинным, но ни один из солдатов Чжан Сюэляна сумел пробежать его полностью. Последний из беглецов был убит буквально в двух шагах от будки смотрителя, в которой он надеялся найти укрытие.

Командующий центральным участком обороны Рокоссовский, сам лично вышел на мост вместе с командой охотников, чтобы подобрать раненых и, оказав им помощь допросить. Каково же было его удивление, когда команда не обнаружила ни одного живого человека. Пули заамурцев разили без промаха, а никто из китайцев не решился поднять руки.

Ближе к вечеру, к мосту вышел авангард войск неприятеля, но в третий раз китайцы не стали наступать на русские грабли. На противоположный берег был отправлен небольшой отряд, который и выявил ценой собственной жизни, присутствие там русской засады. В виду наступления сумерек, китайцы отложили боевые действия до утра.

Командующий авангардом подполковник Цо Си надеялся, что за ночь к берегам Сунгари подойдут дополнительные силы, с помощью которых он сокрушит русский заслон и захватит Таолайчжао в целости и сохранности. Но его ждало горькое разочарование. Не имея возможности воспользоваться железной дорогой, войска Чжан Сюэляна двигались в пешем строю, от чего первоначальный план наступления на Харбин был полностью расстроен. Подкрепление не подошло, и Цо Си был вынужден действовать самостоятельно.

Под прикрытием огня, две роты китайцев попытались прорваться на русский берег, но были отбиты. На этот раз пограничники отошли от прежней тактики и позволили противнику беспрепятственно дойти лишь до средины моста.

Напоровшись на заградительный огонь сразу из трех пулеметов, китайцы остановились, залегли, но это не принесло им большой выгоды. Не имея возможность укрыться на простреливаемом со всех сторон мосту, они понесли большие потери и были вынуждены отойти.

Новое наступление на позиции пограничников последовало через три часа, когда к Цо Си подошли долгожданные подкрепления. Тогда, разместив по обеим сторонам моста стрелков, подполковник бросил на железнодорожный мост целый батальон.

Не взирая на сильный огонь из русских окопов, китайские солдаты упорно шли вперед, не считаясь с потерями. Сначала они миновали средину ненавистного моста, затем вышли на последний пролет и под громкие крики своих офицеров приблизились к русским траншеям. Им оставалось пробежать чуть больше двадцати шагов, а затем переколоть защитников Таолайчжао штыками.

Крики радости и торжества уже были готовы вырваться из их глоток, но в это время в них полетели гранаты. Их взрывы разметали в клочья передние ряды китайских солдат, а на тех, кто уцелел, устремились с примкнутыми к винтовкам штыками пограничники штабс-капитана Рокоссовского.

Громкое русское "Ура" пронеслось по крутому берегу Сунгари, и это было достаточно, чтобы противник отступил прочь. Словно дикие лапифы устрашенные Эгидой Зевса, китайские солдаты обратились в повальное бегство при виде русских штыков.

Возбужденные боем пограничники были готовы атаковать неприятеля и на противоположном берегу, но ведущий их в бой командир остановил своих людей на средине моста.

— Стой! Назад! Отходим! — выкрикивал он приказы солдатам, которые те нехотя исполняли.

Отходя с моста, Константин все время пригибался к земле, внимательно разглядывая её, а затем подошел к сидящему в отдельной ячейке Свентицкому.

— Все в порядке, Виктор. Главный ход ещё за нами — успокоил штабс-капитан своего помощника.

— Слава Богу! Ведь столько трудов насмарку — обрадовался пограничник. С самого начала боев за мост, он был привязан к своему месту, не смея отойти от него без приказа.

— Хорошо положили косоглазых. Так глядишь, и до вечера продержимся — включился в разговор, подошедший с правого фланга обороны командир заставы Яомынь, капитан Гома. Вечер был тот минимальный срок обороны, до которого просил продержаться пограничников генерал Зайончковский.

— Продержимся, если только они артиллерию не подвезут. Против пушек тяжко нам придется, Семен Викторович — ответил Константин товарищу. Гома был старше его по званию и по возрасту, и потому по негласному уговору, считался главным офицером среди защитников Таолайчжао.

— Да, тяжко, но приказ на никто не отменял и не отменит. Какие у тебя потери?

— Трое убитых и пятеро ранено, причем двое тяжело. А как у вас и Трегуба?

— Только четверо легкораненых на два отряда. Вот что, Константин. Пока нет стрельбы, бери дрезину, и отправляй своих бойцов в Харбин. Так они быстрее и надежнее доберутся до лазарета, чем на двуколке.

— Слушаюсь, господин капитан — козырнул Рокоссовский и отправился исполнять приказ.

Артиллерии, которой так опасались пограничники, у господина Цо Си не было, но кое-что иное способное сокрушить русскую оборону у него появилось, благодаря японскому советнику.

Солнце уже стало садиться, и его яркие лучи слепили глаза русских стрелков, когда у железнодорожного моста появилась странная машина. С виду она представляла собой обыкновенный военный грузовик, но необычной конструкции. В кузове его, на треноге располагался крупнокалиберный пулемет и несколько солдат гранатометчиков. От вражеских пуль их укрывала баррикада, сооруженная из мешков с песком, а с боков и зада кузова, на цепях свисали толстые деревянные щиты, надежно прикрывавшие скаты колес.

Двигался этот импровизированный броневик только задом но, несмотря на всю свою неуклюжность представлял для защитников станции серьезную опасность. Под его прикрытием штурмовые колонны могли без особых потерь миновать мост и вступить с русским в рукопашную схватку.

Изобретение японского советника осторожно приблизилось к началу моста, въехала на него, а затем медленно поползла вперед. Едва только машина миновала средину моста, как сидевший в кузове пулеметчик открыл по русским окопам непрерывный огонь, но те почему-то молчали.

Чем ближе приближался китайский броневик к последнему мостовому пролету, тем радостнее становилось лица Цо Си, и тем мрачнел лик японского советника майора Комаци.

За время своей службы в императорской армии он уже имел дела с русскими и потому, интуитивно ждал, от вымерших траншей какой-то гадости. И предчувствие его не обмануло. Когда до конца моста осталось всего несколько метров, возле быка последнего пролета прогрохотал оглушительный взрыв. Высоко в небо взмыли столбы дыма и пламени, пролет качнулся, а затем с ужасным скрежетом и грохотом рухнул в Сунгари.

Вслед за ним упало в воду и изобретение японского майора, а также все те, кто в этот момент находился за грузовиком. В тоже мгновение, словно по взмаху волшебной палочки ожил молчавший до этого русский берег. Плотный огненный клубок ударил по заполнившим мост китайцам, безжалостно кромсая их ряды.

Один за другим падали солдаты Цо Си в студеные воды реки, так и не надевшей на себя ледяные оковы. Свинцовая гребенка стала методично вычесывать ряды китайцев, уже изготовившихся раздавить сильно поднадоевшую им горстку пограничников.

— О-о-о! — неслись крики несчастных, гибнущих на нескончаемо длинном для них мосту.

— А-а-а! — летело в ответ из оживших окопов защитников Харбина.

— Уа-уа-уа! — доносилось из рядов воинства Цо Си, пытавшихся своим огнем помочь товарищам, попавшим в смертельную ловушку.

Довольно долго, два воюющих берега изрыгали друг в друга огненный град пуль и длинных очередей. Сначала перестрелка звучала заливисто звонко, затем в ней появилась некая вялость, плавно превратившаяся в сварливую перебранку, подобной той, что ведут базарные торговки. Не имея сил и желания выяснять свои отношения, они хотят, чтобы последнее слово непременно осталось за ними.

Огневая дуэль ещё не утратила своей силы и напористости, а майор Комаци, чья душа жаждала реванша, уже поучал Цо Си, что нужно делать завтра.

— Продолжение наступления в сложившихся условиях возможно только с применением артиллерии. Немедленно отправьте нарочного в штаб полковника Го Ляо с просьбой доставить сюда две полевые батареи. Этого будет достаточно, чтобы отогнать русских от берега и высадить десант. Течение реки здесь не сильно, так что большой трудности для переправы я думаю, не будет. Вместо лодок можно будет использовать плоты. Пушки должны прибыть этой ночью, чтобы завтра утром уже можно было продолжить наше наступление на север. Вам, все ясно?

— Да, господин майор, но боюсь, что господин Го может отказать мне в этой просьбе. У нас очень строгий учет за расходами снарядов — обеспокоено молвил Цо, но японец только зло глянул на него, с досадой втянул воздух через стиснутые зубы.

— Господин Го сделает все, о чем вы попросите, если ваш посланец передаст мою записку. Он следует вместе со штабом полковника и сумеет его убедить предоставить в ваше распоряжение артиллерию.

Сила записки Комаци была действительно велика. Едва только она была прочитана, как уже вставшие на бивак артиллеристы, снялись с места и, глухо проклиная всё и всех на свете, понуро двинулись на север. Об этом Цо Си доложил нарочный, вернувшийся на берега Сунгари с ответом господина Го. Подполковник очень обрадовался, но как оказалось совершенно напрасно. Когда встало солнце, он так и не увидел в своем лагере долгожданной помощи, и причина была до невозможности проста и банальна.

В китайских частях очень хромала дисциплина. Покинув лагерь полковника Го, артиллеристы шли до тех пор, пока ближайшие сопки надежно укрыли их от гневного ока начальства. Едва нужное прикрытие было обеспеченно, как артиллеристы сошли с дороги и заночевали посреди поля засаженного гаоляном.

Из-за этого, китайцы смогли возобновить свои боевые действия только ближе к полудню. Понукаемые гневными криками Комаци и ударами трости Цо Си артиллеристы развернули свои орудия, и противный завывающий вой, огласил просторы Сунгари.

Прижав к глазам бинокль, Комаци с жадностью наблюдал, как трехдюймовые снаряды кромсали линию русских окопов. Китайские артиллеристы стреляли отвратительно, очень часто были недолеты и перелеты, но при всем при этом наносили заметный ущерб обороне пограничников. Японец отчетливо видел, как был уничтожен один из станковых пулеметов, которые русские не успели убрать с бруствера траншеи.

Отдав приказ о высадке десанта, Комаци применил военную хитрость. Против оборонявших мост пограничников он приказал бросить малые силы, дабы отвлечь их внимание и связать боем. Главные же силы, майор приказал переправить на определенном удалении от моста полностью скрытого от глаз противника. Пока русские будут отражать ложную атаку, китайцы беспрепятственно пересекут Сунгари и ударят пограничникам в тыл.

Сам план был хорош, но господина майора подвела шаблонность. Готовя высадку десанта на ту сторону реки, он выбрал для этого самое удобное место в районе 12 кордона. На военном совете хорошо знавший эти места капитан Гома, сразу обозначил его как возможное место форсирования неприятелем реки. Поэтому, для подстраховки туда были отправлены два пограничника для наблюдения за противоположным берегом.

Появление у противника артиллерии сильно осложнило положение защитников Таолайчжао. Выкатив на прямую наводку орудия, китайцы принялись разрушать наспех созданную пограничниками оборону. Несмотря на то, что артиллеристы полковника Го не могли похвастаться особой меткостью, черные столбы разрывов, раз за разом поднимались над русскими позициями, снося брустверы и засыпая траншеи.

При первых же выстрелах, Рокоссовский отвел пограничников с позиции, оставив лишь одних наблюдателей, но по мере нарастания попаданий убрал и их. Противник вел огонь лишь по центральному сектору русской обороны, оставив без внимания её боковые стороны.

Артобстрел северного берега продлился около получаса, после чего батареи перешли к одиночным выстрелам, а к студеным водам Сунгари устремилась китайская пехота. Всего около двух с половиной рот было отряжено майором Комаци для лобовой атаки мостовых укреплений. Все остальное, почти два батальона пехоты, к этому моменту уже вышли к месту главной переправы.

Отразить высадку десанта у моста, для пограничников не составляло большого труда. Переброшенные с центрального сектора пулеметы быстро свели к нулю воинственный пыл "освободителей Маньчжурии от русского рабства". Их кинжальный огонь буквально опустошил переправочные средства китайцев, в очередной раз, окрасив воды Сунгари алой кровью.

Гораздо труднее обстояло дело с другим десантом. Выдвижение врага и его приготовления к переправе были замечены дозорными вовремя и доложены Рокоссовскому, вступившему в командование объединенным отрядом. Один из упавших в тыл китайских снарядов тяжело ранил капитана Гому, и тот был срочно отправлен на дрезине в госпиталь.

— Что будем делать, Константин Константинович? — обратился к Рокоссовскому штабс-капитан Трифонов, командир Бухайской заставы, — против нас выступает никак не меньше батальона и остановить их, мы не сможем. Не пора ли давать сигнал к отходу? Ведь мы уже выполнили приказ генерала Зайончковского.

— Отходить, когда для обороны Харбина важен каждый час, каждая минута? Нет и еще раз нет!

— Но оставаться здесь, значить обречь себя и людей на бессмысленную гибель — продолжал спорить Трифонов, но Рокоссовский прервал его.

— Как командир отряда приказываю вам Сергей Михайлович силами вашей заставы удерживать оборону моста до последней возможности. В ваше распоряжение оставляю все пулеметы и комендантский взвод станции. Всех остальных людей я забираю с собой и атакую вражеский десант в конном строю. Вам все понятно?

— Так, точно — козырнул Трифонов, и пограничники разошлись.

Штабс-капитан рассчитал все точно. Его отряд появился у переправы в тот момент, когда часть китайского десанта уже сошла на берег, а другая ещё переплывала Сунгари.

С гиканьем и свистом конники Рокоссовского вылетели из-за сопок и всей своей массой устремились на разом оробевшего врага. Широкий строй, блеск обнаженных сабель и яростные крики стремительно приближавшихся пограничников, порождали в солдатских душах все, что угодно, но только не желание биться с таким врагом.

Страх перед "казаками" о чьих ужасных сабельных ударах ходили легенды, захлестнул сердца не только простых солдат, но и офицеров. Никто из них не дал команду построиться в ряд и дать залп по наступающей коннице. Лишь одиночки открыли огонь по катящейся навстречу им кавалерии, но они никак не могли остановить атакующий напор всадников Рокоссовского.

В одно мгновение высадившийся десант был рассеян и обращен в бегство. Дружно толпой китайцы бросились к недавно оставленным лодкам и плотам, чтобы спастись от свистящей смерти. Двести двадцать шагов, которые нужно было пробежать по ровной как стол маньчжурской степи, стали для многих из солдат последними. Словно карающие молнии метались в руках русских кавалеристов стальные сабли, с каждым взмахом теряя свой первоначальный блеск.

Сопротивления никакого не было. Бросая оружие, напуганная хрипло дышащей ей в спину смертью, плотная масса людей устремилась к водам Сунгари, дабы найти там свое спасение. Однако там его не оказалось.

Большинство лодок и плотов вернулись назад и в этот момент только подплывали к берегу с остатками десанта. У речного берега оказалось лишь с десяток лодок и несколько плотов, за обладанием которых вспыхнула драка. Люди не на жизнь, а на смерть дрались за спасительное место, а сзади набегали новые претенденты на счастливый билет.

Сидящие в лодках солдаты пытались выстрелами из винтовок отогнать русскую конницу от берега, но она уже успела смешаться с беглецами, и китайцы были вынуждены прекратить огонь. К тому же течение реки не позволяло плотам и лодкам стоять на месте, и они были вынуждены маневрировать.

Долго ещё неслись над водами Сунгари людские крики пока, наконец, густо облепленные плоты не покинули негостеприимные берега. Переправа была сорвана.

Сколько погибло от русских сабель, и было унесено водами Сунгари, а также, сколько в них пропало безвести, было трудно сосчитать. Свыше ста тридцати тел врагов, насчитали русские пограничники на поле брани, потеряв одиннадцать своих товарищей. Девятнадцать человек было ранено в этом бою, в том числе и сам командир. Чья-то шальная пуля задела его левую руку, но в азарте боя он этого не заметил.

Разозленный неудачей, китайцы возобновили обстрел русских позиций и прилегающей к ней территории. Целых три часа, они утюжили северный берег из своих трехдюймовок. Снаряды падали не только на окопы и траншеи пограничников, но и на станцию, вызывая то там, то тут многочисленные пожары.

Цо Си уже не хотел захватить Таолайчжао в целостности и сохранности. Теперь его главным желанием было нанести противнику максимально возможный урон перед новым штурмом. По совету майора Комаци он намеривался повторить его ближе к вечеру, но в это время к нему прибыл нарочный от Чжан Сюэляна с приказом ждать его прибытия. Молодой генерал хотел лично осуществить взятие Таолайчжао.

Этот приказ и обрадовал и огорчил Цо Си. С одной стороны он позволял больше не атаковать ненавистный русский берег, с другой же стороны ставил его в крайне невыгодное положение перед высоким начальством. Казалось, темные тучи сгустились над головой Цо Си, но судьба была милостива к нему.

Выполняя приказ командующего, под покровом ночи пограничники оставили свои позиции, и отошли к станции Цайцзягоу, где на берегу Шуанчэня был создан новый рубеж обороны. Рокоссовский без особых происшествий довел свой отряд до указанного места, где сдал командование Трифонову, а сам убыл в Харбин на лечение.

Госпожа Судьба не только убрала грозного противника Цо Си, но и даровала ему лавры победителя. О том, что русские оставили Таолайчжао, подполковнику стало известно рано утром. Один из солдат вчерашнего десанта долгое время притворявшийся убитым, заметил уход русских и, переплыв реку, доложил Цо Си новость.

Спешно отправленная разведка полностью правоту слов солдата. Когда к Сунгари прибыл Чжан Сюэлян, подполковник встретил его победным рапортом и был обласкан командующим. Поход продолжался.

Когда Рокоссовский прибыл в Харбин, столица Желтороссии была охвачена паникой. Сотни людей стремились покинуть город в одночасье оказавшийся на краю войны. Многие жители хорошо помнили те ужасы, что творили китайцы во время знаменитого "восстания боксеров" и не питали никаких иллюзий в случаи захвата Харбина.

Сам город изначально не был предназначен для ведения боевых действий. Согласно договору с Китаем в нем не было развитой воинской инфраструктуры, что серьезно затрудняло его оборону. По приказу Зайончковского под военные госпиталя и казармы временно были переданы городские школы и гимназии.

Оберегая раненую руку от толчков толпы, Константин с большим трудом вышел из заполненного беженцами вокзала.

— Где, здесь ближайший госпиталь? — спросил штабс-капитан у военного патруля, встретившегося ему на привокзальной площади.

— Это вам надо, господин штабс-капитан в железнодорожную гимназию. Она здесь неподалеку. Охримчук, проводи господина пограничника и возвращайся на площадь — приказал прапорщик солдату и учтиво спросил — вы откуда, из-под Таолайчжао?

— Верно оттуда.

— И как там?

— Нормально. Три дня китайцев с Сунгари купали, потом отошли по приказу командования. Вот у вас немного подлечусь, и будем вместе купать их здесь. Река здесь шире — пошутил Рокоссовский и патрульные, радостно заулыбались в ответ. В той атмосфере страха и неопределенности, что за последнюю неделю накрыла Харбин невидимой пеленой, оптимизм прибывшего с передовой офицера был подобен лучу света в конце темного тоннеля.

В превращенной в госпиталь гимназии было довольно многолюдно. Близость к вокзалу, куда со всех концов КВЖД сюда прибывали раненые пограничники, делало свое дело. Желая получить скорую помощь, люди шли в гимназию, вместо того, чтобы ехать на извозчике в больницу на Софийской улице.

Оказавшись под высокими сводами временно превращенного в лазарет дворца просвещения, Рокоссовский быстро нашел кабинет хирурга госпиталя господина Аникушкина. В чем ему помогла одна из сестер милосердия, в которых превратилось большое число преподавательницы гимназии.

Хирург оказался плотным, лысеющим человеком, в котором проницательный взгляд Рокоссовского быстро распознал поборника эпикурейства. В два счета он удалил старую повязку и занялся исследованием раны штабс-капитана.

— Хорошо, хорошо, а вот это не очень, но мы это дело поправимо, — говорил эскулап, склоняясь над рукой пациента. — Сейчас будет немного больно, придется потерпеть. Вы ведь военный, тем более пограничник.

— Конечно, потерплю раз надо — вымолвил Константин, собрав всю свою волю в кулак. Йод у доктора щипал сверх всякой меры.

— Ничего, ничего. Главное инфекция в вашу рану не попало, иначе возникла бы угроза для всей руки. А так, при хорошем уходе и полном покое, через неделю другую будите как новенький — назидательно произнес хирург, — сестра, наложите новую повязку и сделайте для руки перевязь.

Сидевшая вместе с хирургом, молодая сестричка стала проворно бинтовать руку Константина и при этом пыталась завести разговор. Красавец пограничник, ей очень приглянулся, но тут вмешалась госпожа судьба. Дверь в кабинет хирурга распахнулась и в её проеме возникла ещё одна сестра милосердия.

— Александр Федорович, привезли нового больного с пулевым ранением в грудь, идемте скорее — требовательно сказала она Аникушкину, бросив на Рокоссовского мимолетный взгляд.

— Сейчас буду — философски молвил врач, неторопливо покидая свое мягкое уютное кресло. Девушка уже собралась уходить, но неожиданно остановилась и, узнав Рокоссовского, удивленно воскликнула — Костя, это вы!!?

— Конечно я, Аглая Петровна — ответил Рокоссовский, радостный от случайной встречи с бывшей попутчицей свою попутчицу, Аглаю Фролову. Расставшись по прибытию в Харбин, Рокоссовский клятвенно обещал писать госпоже учительнице, но навалившиеся дела не позволили ему сдержать обещание.

— Вы ранены? Там!? — взволнованно спросила девушка, и её страдальческий взгляд был для Константина дороже всех наград.

— Да, там, — смущенно произнес офицер, не желавший предавать своему ранению большого значения, — по утверждению доктор, заживет как на собаке!

— Про собаку ничего не говорил, но вот до свадьбы, это точно — уточнил Аникушкин, быстро уловив наличие особых отношений между молодыми людьми. Их уловила и медсестра, бинтовавшая руку Рокоссовского.

— Вот и все, господин штабс-капитан, — сказала она медовым голосом, аккуратно поправляя перевязь для больной руки, — через два дня нужно сделать перевязку. Мы вас будем ждать.

— Да, конечно — молвил в ответ офицер, не сводя взгляда с Аглаи.

— Аглая Петровна, вас можно на пару слов — молвил Рокоссовский и, не дожидаясь ответа, учтиво вывел учительницу в коридор.

— Вы не представляете, как я вас рад видеть, Гаша — радостно заговорил офицер, оказавшись с глазу на глаз с Аглаей. — Ради этого, честно говоря, и пулю получить не жалко.

— Ах, что вы говорите, Костя, как можно. Ведь война это так ужасно — горячо воскликнула девушка.

— Да вы правы, война жестокая штука, но не будь, этой раны, неизвестно как скоро я бы вас встретил — не согласился с ней Рокоссовский.

— Скажите, Костя. Что будет с нами со всеми!? Харбин сдадут, да? Об этом так много говорят вокруг. Скажите правду, я вас прошу!— с испугом в душе спросила Аглая, непроизвольно схватив собеседника за руку.

— Успокойтесь, милая Гаша. Пока у генерала Зайончковского есть заамурские пограничники, город не сдадут. За это я вам ручаюсь точно — заверил девушку Рокоссовский, нежно накрыв ладонь собеседницы своей ладонью.

— Правда!? Спасибо вам большое! — тревожные морщины разом покинули девичье чело. От радости Аглая стремительно поцеловала собеседника в щеку, и тут же устыдившись своего поступка, виновато потупила глаза.

— Можете об этом смело рассказать всем. Харбин останется русским городом. Вам наверно пора, да и меня ждут дела. Где я смогу найти вас при следующем визите? — поспешил на выручку своей собеседнице Константин.

— Гимназия мне сняла квартиру на Гиринской 16, рядом с клиникой доктора Казимбека, но последнее время я ночую здесь. Очень много работы.

— Надеюсь, что скоро увижу вас вновь. Честь имею — Рокоссовский, галантно поцеловав руку Аглаи и молодецки козырнув, покинул гимназию.

Браво заверяя девушку о том, что город не сдадут, Константин ничего не знал об истинном положении вещей, которое было не столь радужным, как ему казалось. По непонятным причинам, поддержка, обещанная Зайончковскому Москвой, запаздывала.

Получив приказ о выдвижении на Харбин, бригада подполковника Шаповалова никак не могла покинуть Читу, безнадежно застряв в ней. Сначала её одолевали внезапно обнаружившиеся поломки машин, а когда они были устранены, железнодорожники никак не могли обеспечить бригаду необходимым подвижным составом. Дни стремительно летели один за другим, но воз оставался на том же месте.

Ничуть не лучше обстояло дело с казачьими частями. И им тоже управление Приморской дороги отказало в подвижном составе для переброски во Владивосток, а оттуда в Харбин. В результате этого, казаки были вынуждены самостоятельно двигаться к месту своего сбора. Командовавший ими атаман Семенов просил Москву дать разрешение на переход границы и совершения марш-броска на Харбин напрямую, но такого приказа не последовало. Господа дипломаты убедили президента в политической опасности подобного шага. Таким образом, Харбин остался один на один перед лицом смертельной угрозы.

Возглавившему всего полгода назад министерство железнодорожных путей Дзержинскому было довольно трудно судить, что привело к срыву военных планов республики, чиновничье головотяпство или за этим всем стояла вражеская воля. Обе версии имели право на свое существование, но от этого зажатому в китайские тиски Харбину, легче не становилось.

Стремясь выправить положение, Дзержинский направился в Читу, чтобы на месте разобраться в случившимся. О том, что последуют очень жесткие выводы, говорили телеграммы, которые министр отправил в Читу, Хабаровск и Владивосток. В них Феликс Эдмундович приказывал начальникам железной дороги, под личную ответственность в кратчайший срок устранить возникшие трудности и обеспечить идущим на Харбин воинским частям, "зеленый свет". Виновные в неисполнении этого распоряжения будут привлечены к ответственности по законам военного времени, которые вводились на станциях Забайкалья и Приморья согласно специальному президентскому указу.

Подобные действия министра вызвали серьезную панику в рядах руководства железной дороги, но время было безвозвратно упущено. Вражеские полчища уже стояли на пороге Харбина, и спасти город могла только отчаянная храбрость его защитников или обыкновенное чудо. Однако, поскольку сотворение чудес было вне ведомства генерала Зайончковского, оставалось уповать на заамурских пограничников стянутых со всех участков КВЖД и скромный харбинский гарнизон.

Каждое утро, Андрей Медардович принимал доклад своего начальника штаба полковника Чумакова с надеждой услышать хорошие вести, но они постоянно задерживались. Уже по тому, как ровно в восемь часов, открывалась дверь кабинета, генерал знал, какой доклад ему ждать от своего подчиненного.

Предчувствие не обмануло командующего и двадцать девятого марта. Достаточно было одного взгляда, на хмурого и плохо выспавшегося полковника, чтобы понять, долгожданная подмога вновь откладывается.

— Мало чем хорошим могу вас обрадовать, Андрей Медардович. За прошедшую ночь, никаких сообщений, способных существенно изменить наше положение, не поступало. Бригада Шаповалова по-прежнему находится в Чите, а казачьи соединения на полпути к Владивостоку. Согласно последним телеграммам их там уже ждут эшелоны для переброски, но когда они прибудут, никто сказать толком не может.

К положительным новостям можно отнести сегодняшний снег, который явно затруднит дорогу китайцам, а также сообщение от коменданта Владивостока полковника Кашина. Он клятвенно уверяет, что в самое ближайшее время отправит нам эшелон с помощью, но до её прибытия ещё нужно дожить — сдержанно доложил начштаба, но к его удивлению, привычного раздражения в адрес тыловых чинуш от командующего не последовало.

— Вы не совсем правы, Гаврила Романович. Одну очень хорошую новость, я получил буквально перед вашим приходом. И это не телеграммы и телефонные звонки сверху и от соседей, это рапорт штабс-капитана Рокоссовского с просьбой не отправлять его на лечение в госпиталь, а оставить в строю и дать возможность воевать с врагом.

— И что тут такого хорошего? — удивился Чумаков, ожидавшего услышать куда более существенную новость, чем какой-то там рапорт.

— А то хорошо, что у нас есть такие люди как Константин Рокоссовский и его подобные. Посмотрите, по всем расчетам и выкладкам его застава могли максимум на сутки задержать продвижение китайцев, взорвав мост через Сунгари. А они так хорошо встретили врага, что он до сих пор не вышел к ближним подступам Харбина, и не выйдет ещё минимум как сутки. Это я вам гарантирую твердо. Человек совершил боевой подвиг и, получив ранение, не хочет сидеть в тылу, а рвется в бой. Да как не радоваться этому факту, чем больше у нас будет таких людей, тем быстрее мы сможем утихомирить Чжан Цзолиня и тех, кто стоит за ним. Подумайте, как следует наградить штабс-капитана.

— Слушаюсь, ваше превосходительство. Разрешите доложить о положении дел по возведению защитных позиций вокруг города?

— Да, прошу. Я вас внимательно слушаю — сказал Зайончковский, и военные склонились над расстеленной на столе картой.

Как и предполагал Андрей Медардович, китайские соединения испытывали серьезные трудности на пути к Харбину. Это позволило русским, возвести дополнительные оборонительные укрепления на южной окраине города. Плотные ряды колючей проволоки и свежевыкопанные траншеи хмуро встретили авангард агрессоров, что приблизился к городу после полудня тридцать первого марта.

Их грозный вид и приобретенный опыт недавних боев, заставил солдат Чжан Сюэляня воздержаться от попыток сходу взять город штурмом. Постреляв для острастки, они занялись разбивкой лагеря в ожидании подхода своих главных сил.

Подготовка к штурму Харбина продлилась до второго апреля. За это время генерал Линь Боа сумел подтянуть завязшую в ледяной кашице артиллерию, которая с восходом солнца принялась утюжить русскую оборону. Около часа, китайские артиллеристы забрасывали защитников Харбина трехдюймовыми снарядами, а затем в дело вступила пехота.

Наблюдавший за атакой майор Комаци был уверен в успехе этой атаки. Весь день до этого, через специальную трубу он внимательно рассматривал русские траншеи, выявляя места расположения в них огневых точек. Стоя рядом с орудийной прислугой, он ликовал душою, когда разрыв снаряда разносил в клочья русские пулеметы и разрушал проволочные заграждения. Его радость была бы куда меньше, если бы он знал, что китайские артиллеристы уничтожают всего лишь деревянные макеты, а сами пулеметы были надежно укрыты. Да и проволочные ряды были разрушены не до такой степени, что создавало свободный проход пехоте.

Поднятые в атаку по сигналу ракеты густые цепи китайцев устремились на штурм русской обороны в полной уверенности в своей скорой победе. Лишившись пулеметов, казаки и пограничники не смогут противостоять наступающей пехоте, в раз превосходившей защитников своей численностью.

Не обращая внимания на оружейный огонь из оживших траншей, китайцы быстро достигли колючей проволоки и принялись её преодолевать. Именно в этот момент из проемов русских блиндажей, по противнику ударили перенесенные туда пулеметы. Наспех сделанные в два наката, блиндажи представляли собой хорошее укрытие, как от пуль неприятеля, так и его артиллерии.

Умело расположенные на местности, огневые точки быстро положили в весеннюю грязь китайское воинство, у которого за эти дни выработалась стойкая боязнь к русским пулеметам. Ни ругань сержантов, ни приказы офицеров не могли заставить солдат подняться в полный рост и идти навстречу гудящей на лету смерти.

Разъяренный крушением своих планов, японец приказал возобновить огонь, желая уничтожить пулеметные гнезда, но из этого ничего не вышло. Напуганные грозными криками майора, артиллеристы Линь Бао торопливо засуетились у орудий, что снизило и без того невысокие результаты стрельбы. Снаряды ложились куда угодно; перед целью, далеко за ней, в бок, но только не в саму цель.

Такая стрельба быстро привела к полному расходу оставшегося боекомплекта артиллерийских батарей, что превратило грозных "богов войны" в ненужное устройство на двух колесах. Новый боезапас прочно увяз в ледяной грязи харбинской весны, и штурм Харбина откладывался минимум на три-четыре дня.

Комаци с достоинством самурая принял постигшую его неудачу. Русские вновь смогли переиграть его, но майор не намеривался складывать оружие. Не имея возможности взять Харбин атакой с юга, японец решил попытать счастья на левом берегу Сунгари. Переправившись на другую сторону реки, Комаци намеривался захватить заречную часть Харбина, Затон. Майор не тешил себя надеждой, что сможет ворваться в город через железнодорожный мост через Сунгари, но вот перерезать сообщение Харбина с Забайкальем, откуда по данным разведки со дня на день русским должна была подойти помощь, это было вполне реальным свершение.

Целые сутки понадобилось Линь Бао для скрытой переправы части своих сил на противоположный берег. Соглядатаи, отправленные генералом в город донесли, русские не ожидают удара с противоположного берега Сунгари. В Затоне находятся лишь полицейские и военные патрули, а численность охраны моста составляет тридцать человек.

Второй штурм Харбина был предпринят рано утром четвертого апреля и развивался очень удачно. Под покровом темноты китайцы смогли незаметно приблизиться к русским постам и атаковали их. Малочисленность караульных и внезапное нападение позволило китайцам одержать легкую победу. В течение получаса весь левобережный Харбин был захвачен ими, но сразу вслед за этим, продвижение к мосту было приостановлено.

Начался банальный грабеж домов, который было трудно приостановить, так как вместе с солдатами, господа офицеры принимали самое активное участие в этом процессе. Не брезговали ни чем, ни глинобитной китайской фанзой, ни покосившейся хатой, ни каменным домом зажиточного купца.

Лишь один Комаци был не подвержен этой пагубной заразе обогащения. С саблей в одной руке и пистолетом в другой, он метался среди солдат, пытаясь заставить их идти к мосту. С его клинка обильно капала кровь тех солдат, что майор зарубил, наводя дисциплину в солдатских рядах.

Один раз возле его уха просвистела выпущенная из винтовки пуля, но японец был не из робкого десятка и сумел довести дело до победного конца. Потеряв около получаса, с заброшенными за спину трофеями, подгоняемые Комаци солдаты, двинулись к мосту.

Шпионы не обманули генерала Линь Бао, говоря о численности мостовой охраны. Тридцать пограничников — это было всё, что мог выделить Зайончковский для прикрытия моста через Сунгари. Остальные силы были брошены на защиту южных окраин города.

Обнаружив присутствие врага в Затоне, пограничники немедленно сообщили об этом в штаб и заняли оборону. Приказ у них был только один — "держаться до последнего человека" и они были готовы исполнить его.

С хмурой ненавистью смотрели они как темные массы китайской пехоты, приближались к ним. Одного взгляда было достаточно пограничникам, чтобы понять безысходность их положения, но никто из них не сдвинулся с места, крепко сжимая винтовочное ложе.

Уже раздавались одиночные выстрелы тех, кто спешил поскорее расстрелять свой запас патронов, а затем вступить в рукопашную схватку с врагом. Уже рухнули на землю сраженные пулями враги, место которых в цепи немедленно занимали другие.

Мало кто из защитников моста расслышал пушечный выстрел, однако протяжный свист снаряда, что прилетел с правого берега Сунгари, был хорошо слышан. Перелетев через холодные воды реки, он разорвался в двадцати шагах от передних цепей китайцев, вызвав среди них сильный переполох.

И защитники моста, и нападавшие застыли в напряжении, ожидая дальнейшего развития событий, и они не заставили себя долго ждать. Второй снаряд упал ещё дальше от моста, а третий разметал замершие ряды неприятельской пехоты. Прошло ещё немного времени и с противоположной стороны раздалось громкое "Ура!", которое дружно подхватили разом ожившие пограничники.

С жадностью получившего вторую жизнь человека смотрели они на противоположный конец моста. Там натружено пыхтящий паровоз, вытолкнул открытую платформу, густо заполненную одетыми в серые шинели солдатами.

Расположившись за мешками с песком, они открыли стрельбу по вражеским солдатам, стремясь не столько нанести им урон, сколько напугать и заставить отступить. Вскоре к их звонкой перекличке присоединился пулеметный стрекот, но не он был важен в этот момент.

Сразу за паровозом находились сразу две открытых платформы, на которых располагались четыре орудия. Именно их громкий бас исполнял главную арию этой схватки. Едва только орудия миновали решетчатые арки моста и оказались на открытом пространстве, раздался оглушительный грохот, и в сторону врага визгливо устремились заряды шрапнели.

Поезд ещё не покинул последний мостовой прогон, а китайцы уже дружно бежали к Затону, спасаясь от грохочущей смерти, и никто и ничто не могло их удержать. Главный вдохновитель атаки майор Комаци, был ранен в живот осколком снаряда и, выронив саблю, беспомощно лежа на земле, судорожно зажимал рану руками. Напрасно он кричал солдатам, чтобы те подняли его и отнесли к доктору. Бегущие солдаты лишь бесцеремонно толкали его ногами, разом утратив страх перед ранее грозным самураем. Для них сейчас было важнее спасти свои жизни и успеть завершить то, от чего их оторвал господин советник.

Пушки ещё дважды громыхнули вслед бегущему противнику, ставя окончательную и бесповоротную точку в сражении за мост. Высыпавшая из теплушек пехота, в одно мгновение перемешалась с пограничниками. Началось спонтанное братание товарищей по оружию, защитников и спасителей.

Это была та самая помощь Харбину, обещанная Зайончковскому комендантом Владивостока. Не дожидаясь подхода казачьих соединений Калмыкова и Семенова, Кашин самовольно оголил арсенал города и, погрузив на платформы батарею шестидюймовых пушек, отправил их в Харбин вместе с тремя ротами солдат.

Вслед за ними, через восемь часов был отправлен второй эшелон, на котором были установлены три девятидюймовых пушки. Это били орудия с трофейных австрийских кораблей, присланных во Владивосток для усиления его береговых батарей.

Все свои приготовления, полковник держал в полном секрете, как от Харбина, так и от Москвы и это дало отличные результаты. Противник оказался в полном неведении относительно намерений Кашина. Все внимание китайцев было приковано к забайкальскому направлению КВЖД, откуда они ожидали прибытия в Харбин бригады подполковника Шаповалова.

Стремясь не допустить оказания помощи осажденному гарнизону, китайцы отрядили несколько хунхузов для проведения диверсии на железной дороге. В тоже время, внимание противника к Владивостокскому направлению было полностью ослаблено, и это позволило эшелонам Кашина беспрепятственно прибыть в Харбин.

Их появление не только уравняло положение сторон, но и сильно охладило воинственный пыл агрессора. Снующие по обе стороны войны пронырливые китайцы, работали не только на одного Линь Бао. Благодаря своим информаторам, Зайончковский выяснил место расположение штаба Чжан Сюэляня и приказал обстрелять его из девятидюймовых орудий, чье появление в Харбине оказалось абсолютно неожиданным для противника.

Начало обстрела совпало с началом заседания полевого штаба Чжан Сюэляна. Сама палатка генерала не пострадала от огня русских пушек, но вот мощные разрывы вызвали паническое бегство молодого командующего и его свиты. Генерал в страхе покинул окрестности Харбина, спеша укрыться в глубоком тылу своих войск. В маньчжурском конфликте наступила тактическая пауза.

Документы того времени.

Срочное сообщение из Японии, переданное по телеграфу российским консулом из Нагасаки 3 апреля 1924 года.

Второго апреля этого в провинции Канто произошло сильное землетрясение. В результате этого стихийного бедствия полностью прервано сообщение с городами Иокогамой, Токио, Ёкосуко. Со слов очевидцев землетрясение сопровождалось цунами высотою свыше 10 метров, которые полностью разрушили прибрежные поселения. С полудня 2 апреля нет никакой связи с нашим посольством в Токио и от официальных лиц в Нагасаки, никаких разъяснений не поступает.

Согласно непроверенным сообщениям, японская столица серьезно пострадала, есть многочисленные жертвы. В сторону Токио выдвинулись армейские и полицейские соединения. Посланный мною нарочный для выяснения обстоятельств пока ещё не вернулся для доклада, но от проживающих в городе Судзиоки торговых представителей поступило сообщение о больших разрушениях в Иокогаме. Над городом наблюдается огромный столб дыма, видны также огни многочисленных пожаров. В настоящий момент в Нагасаки ощущаются новые толчки землетрясения.

Консул российской республики в Нагасаки Горшков. А.Ф.

Из официальной хроники газеты "Известия" о событиях в Москве от 2 апреля 1924 года.

Сегодня в Кремле, президент России Алексеев М.В. в торжественной обстановке принял всемирно известного норвежского путешественника и знаменитого общественного деятеля, господина Нансена Ф.В.

За большие заслуги, оказанные им нашей стране в борьбе с голодом, охватившим южные региона нашей страны, господин Нансен Ф.В. награжден орденом "Дружбы и мира". Также согласно специальному президентскому указу, Нансену Ф.В. присвоено званием "Почетный гражданин Российской Республики".

Признавая огромные заслуги господина Нансена Ф.В. в оказании помощи беззащитным и обездоленным, Россия выдвигает его кандидатуру в Нобелевский комитет на соискание премии мира. Господин Нансен с благодарностью принял это предложение. В честь высокого гостя был дан обед.

Собственный корреспондент газеты Лев Рубашкин.

Срочная правительственная телеграмма, отправленная президентом России Алексеевым М.В. на остров Капри в Италии Максиму Горькому 2 апреля 1924 года.

Дорогой и горячо любимый Алексей Максимович, позвольте от лица всего русского народа поблагодарить Вас за ту огромную помощь и поддержку, что была оказана Вами нашей стране в очень трудный для неё момент. В знак благодарности за Ваш непомерный труд во благо нашего Отечества, имею честь предложить Вам вернуться в Россию, где будут созданы все условия для дальнейшего развития Вашего таланта литератора и общественного деятель.

Искренне Ваш, президент России Алексеев М.В.

Из приказа председателя комиссии по борьбе с экономическими преступлениями Дзержинского Ф. Э. начальнику Экономического управления ГПУ З.Б. Кацнельсону от 4 апреля 1924 года.

Для борьбы с экономическими хищениями, этого порочного явления охватившего наше общество подобно раковой опухоли необходимые решительные меры, с полным соблюдением полной секретности и законов Российской республики. Вам необходимо в кратчайшие сроки создать списки наших богачей миллионеров с привлечением сведений полученных через биржу, банки, тресты, осведомителей-спекулянтов и т.д. В списке должны быть сведения: кто такой, на чем нажился, какие дела ведет, где деньги, имущество, с кем имеет дело и т.д.

Вышеозначенные сведения необходимо собрать с одной стороны — путем негласных справок от наших государственных органов (как, например, Госбанк, отделы управления и юстиции, налоговых инспекторов); с другой стороны — путем секретной агентуры, для каковой цели в агентуру, а также в качестве осведомителей, завербовать спекулянтов и биржевиков.

Необходимо для указанной цели взять на учет и под наблюдение все легальные и нелегальные клубы, игорные дома, дома свиданий, крупные кабаре, ночные кафе и т.п., и путем разведки и наблюдения отмечать и вести учет всех лиц, бросающих бешеные деньги на кутежи, игры в карты, на женщин, выясняя затем агентурным путем, откуда они эти деньги берут.

Собираемые таким путем сведения, должны разрабатываться Вами на каждое лицо (кроме агентурного), должно заводиться литерное дело и ежемесячно необходимо направлять в комиссию сведения о важнейших лицах, взятых на учет.

Разработка должна вестись в таком направлении, чтобы в конечном итоге выявить и иметь список новых миллионеров и полную картину того, на чем и каким образом они нажили свой капитал. Выступив на арену экономической жизни, они благодаря умению использовать все обстоятельства, и не гнушаясь никакими средствами (казнокрадством, обманом, подлогом, взяточничеством и проч.) перекачали из кармана государства в свой карман громадные богатство, чем нанесли серьезный урон интересам республики.

Феликс Дзержинский.

Из официальной хроники газеты "Известия" от 12 апреля 1924 года.

11 апреля этого года начался официальный дружественный визит российской правительственной делегации в Турцию. Специальным пароходом из Севастополя в Синоп прибыл начальник Генерального штаба России фельдмаршал Слащев Я.А. и другие официальные лица. На берегу их встречал почетный караул, а также глава турецкой республики, генерал Мустафа Кемаль-паша. Под его руководством в стране совершилось множество революционных перемен открывших Турции дверь в новую жизнь. Был отменен полностью себя изживший институт султаната и провозглашена республика. Стремясь сделать Турцию светским государством, Мустафа Кемаль-паша отделил церковь от государства, упразднил халифат и закрыл дервишские ордена. В настоящее время по поручению главы республики проводится реформа по очищению турецкого языка от арабских и персидских слов.

В знак российско-турецкой дружбы и добрососедства Кемаль-паша и фельдмаршал Слащев возложили цветы к недавно возведенному в Синопе монументу памяти турецких солдат и русских моряков, павших во время Крымской войны. После завершения торжественной церемонии, вместе с главой Турции наша правительственная делегация отбыла в столицу страны Анкару, где пройдут мирные переговоры между нашими странами.

Их главной темой является подписание новых торговых соглашений, соглашения по поводу совместного использования двумя странами вод Мраморного моря, а также предоставление турецким военным судам свободного прохода через Босфорский и Дарданелльский проливы. Также будут обсуждены вопросы, касающиеся расширения военного сотрудничества, и рассмотрен вопрос о начале строительства железной дороги Константинополь — Анкара, которая должна будет связать Турцию с Европой. В планах сторон продлить железную дорогу до границ с Месопотамией и завершить её портом Басрой.

Обе стороны планируют провести переговоры до конца апреля, после чего наша делегация вернется обратно морем через Александрэту.

собкор газеты "Известия" Николай Новиков.

Глава V. Бурная жизнь новой Германии.

Под мерный стук вагонных колес всегда хорошо думается о всяких насущных проблемах. Особенно это получается, когда ты сидишь у окна в удобном кресле, на столе белеют листы бумаги, а в окно веселыми лучами светит озорное апрельское солнце.

Сидевший в кресле вице-президент российской республики Иосиф Сталин, внимательно читал лежавший перед ним документ, время от времени, делая на нем пометки красным карандашом. Погруженный в работу, он не забывал бросать взгляды на стоящие в углу кабинета массивные часы. Его рабочий день был полностью расписан и посвящен решению различных государственных проблем, несмотря на сугубо представительские обязанности поста вице-президента.

Уже через неделю после вступления в новую должность он выехал в Царицын для решения вопроса касающегося начала строительства, второй очереди тракторного завода. Затем были поездки в Вятку, Петроград, Луганск, Челябинск, Тамбов. Там, вместо почетной синекуры "свадебного генерала" призванного на местное торжество, Сталин был занят решением сугубо хозяйственные проблемы.

Все это было нужным и важным для государства делом, но только на отраслевом уровне. Как государственного деятеля, страна узнала своего вице-президента весной 1923 года, когда страшный голод, охватил Поволжье, Башкирию, Приуралье и частично Южную Украину.

Сильная засуха 1922 года и не эффективная работа правительственной продовольственной комиссии не сумевшей создать стратегический запас зерна привело к массовой нехватке продовольствия, и в первую очередь среди крестьян.

Накал страстей в деревне подогрели зажиточные крестьяне, прозванные в деревне "кулаками-мироедами". Пользуясь бедственным положением простых людей, они моментально взвинтили цены на зерно, чем ещё больше ухудшили обстановку внутри страны. В охваченных голодом регионах, стали фиксироваться случаи массовые смерти среди крестьян.

Как только в Москву стали приходить известия о бедственном положении людей, Сталин немедленно выехал из столицы, чтобы разобраться с проблемой на месте. Литерный поезд вице-президента, состоявший всего из трех вагонов, в кратчайшие сроки объехал все Поволжье и с каждой его остановки, Алексееву летели телеграммы доклады рисующие безрадостное положение дел с продовольствием.

Срочно созванный по приказу президента кабинет министров попытался отделаться принятием полумер, которые были призваны, лишь сгладить острые углы возникшей проблемы, но никак не разрешить её. Только вмешательство Сталина, которому президент Алексеев поручил возглавить комиссию по борьбе с голодом в стране, заставило правительство премьера Парамонова принять более решительные и действенные меры.

По требованию верховного комиссара правительственной комиссии, были установлены твердые цены на зерно и хлеб. Выше них никто не имел право их продавать, под угрозой уголовной ответственности с конфискацией имевшегося у него продовольствия.

С целью контроля за исполнением постановления комиссии, из аппарата ГПУ был выделен специальный отдел по борьбе с продовольственной спекуляцией. При помощи народных активистов, его сотрудники быстро выявляли случаи спекуляции зерном и на основании президентского указа принимали безжалостные меры в отношении нарушителей закона. Спекулянт получал тюремный срок, а весь представленный на продажу хлеб конфисковался и пускался в продажу через государственные магазины.

Одновременно с этим, в Америку была направлена специальная комиссия, которая должна была закупить продовольствие на 25 миллионов долларов выделенных государством на борьбу с голодом. Возглавляемая Вячеславом Молотовым, она развернула бурную деятельность и вскоре из Нью-Йорка и Сан-Франциско, в Россию устремились пароходы груженые продовольствием.

Еще не утолившая свой послевоенный голод Европа, своеобразно откликнулась на русские трудности. Англичане опубликовали сенсационные репортажи о случаях каннибализме в русской глубинке, подкрепив их неизменными шаржами и карикатурами на русское правительство. "То, чего не были при императоре Николае II, случилась при президенте Алексееве!" — пафосно вещали заголовки французских газет, открыто намекая, что Россия по-прежнему не достаточно цивилизованная страна, а значит, на неё не распространяются правила хорошего тона принятого в благородном семействе Европы.

Заданный Парижем и Лондоном тон немедленно подхватили вся остальные страны Старого Света, стремясь посредством печатного слова просветить "русских дикарей". Амстердам, Брюссель, Белград, Бухарест, Будапешт, Варшава, Мадрид, Стокгольм и Вена, в той или иной мере выразили свое законное беспокойство относительно положения в России. всевозможные аналитики и комментаторы на разные лады, пророчили падение "колосса на глиняных ногах" и скором наступление в России новых Смутных времен.

Это давление было столь сильным и внушительным, что некоторые русские монархисты устремились в Таиланд, к высланному из России императору. Высказывая вселенскую скорбь по поводу горя постигшего страну, они настойчиво призывали Николая вернуться домой, и спасти его от скорого краха. Но все их усилия были напрасны.

Пригревшийся в солнечном Бангкоке Николай не помышлял о возвращении на родину. Выдав замуж двух старших дочерей, Николай Александрович и Александра Федоровна были полностью заняты обустройством свадьбы третьей дочери, мужем которой они хотели видеть местного принца.

Потерпев неудачу в Таиланде, новые "Минины и Пожарские" направили свои стопы в Женеву. Там на берегах альпийского озера жил великий князь Николай Николаевич. Он, после недавней смерти на автомобильных гонках в Монако брата Николая Михаила, имел гораздо больше прав на корону российской империи, чем Кирилл Владимирович, предавший, по мнению монархистов, династию феврале 1917 года.

Каково же было их разочарование, когда перед прибытием в имение великого князя они узнали, что Николай Николаевич перенес "апоплексический удар". Правда, седовласый гигант не сильно пострадал от этого, ходить и говорить он мог, как и прежде, однако сам факт наличия проблем со здоровьем, ставил крест на политической деятельности господина Романова.

Единственным, кто не присоединился к квакающему хору "малой Антанты" оказался итальянский премьер-министр Бенито Муссолини. Едва узнав о масштабах трагедии в России, он вызвал к себе русского посла и предложил отправить в Одессу два парохода с продовольствием, в качестве жеста доброй воли.

Президент Алексеев моментально ухватился за брошенную ему "зеленую ветку дружбы" и в ответ удостоил Муссолини орденом "Дружбы и мира" недавно учрежденного в России для награждения глав иностранных государств. Политический престиж страны и его собственный, был очень важен для президента Алексеева и потому золотой кружочек с миртовым венком украсил грудь апеннинского бунта.

Поднятая европейцами свистопляска вокруг голода в России, показала, как много было врагов у молодой республики, но вместе с тем у неё обнаружились и друзья, пусть не в столь большом количестве. Первым на призыв Сталина о помощи голодающему Поволжью откликнулся проживающий в Италии Максим Горький. Этот писатель, чье имя было известно всему миру, обратился к общественности Европы оказать посильную лепту в борьбе с голодом. Голос такого колокола нельзя было не услышать и не откликнуться. Многие граждане Франции, Англии, Голландии, Испании и даже Германии перечислили денежные взносы на специальные счета открытые Горьким для помощи народу России.

Другим большим другом России оказался знаменитый ученый, путешественник и полярный исследователь норвежец Фритьоф Нансен. Полностью изведав "плоды славы" он оставил свои географические изыскания и занялся общественной деятельностью, по оказанию помощи народам земного шара, терпящим нужду или бедствие.

Его выступление на трибуне Лиги наций с призывом помочь России в борьбе с голодом, стало резким диссонансом той волне дискредитации Москвы, что охватило европейское общество. Спокойным и ровным голосом, норвежец сказал о недопустимости ведения пустых дебатов по осуждению ошибок русского правительства, вместо того чтобы заниматься конкретными делами по спасению тех, кого еще можно спасти.

— Каждый день, от нехватки простого куска хлеба, в России умирают десятки, если не сотни людей. Я призываю вас, тех, кто не понаслышке знает, что такое муки голода, к простому человеческому состраданию и христианскому человеколюбию. Стоя на этой высокой трибуне, я прекрасно осознаю, что невозможно спасти всех страждущих, но я также твердо знаю, что невозможно сидеть, сложа руки и спокойно наблюдать, как гибнут ни в чем не повинные люди, сваливая всю ответственность за их спасение на правительство России. Нужно попытаться оказать помощь тем, кого ещё можно спасти. В этом я вижу долг и предназначение европейской нации в тот момент, когда не гремят пушки, не стреляют пулеметы и солдаты не уничтожают друг друга по велению своих правителей — говорил Нансен и его слова, не остались "голосом вопиющего в пустыни", несмотря на явную антирусскую позицию постоянных членов Совета Лиги наций.

Накал напряженности вокруг России сразу уменьшился. Тон газет и политиков стал если не миролюбивым, то не столь агрессивным как это было до этого. Европа и остальной мир взяли паузу, наблюдая за тем как, русский президент выйдет из опасного для себя положения.

Деньги, спешно выделенные правительством на борьбу с голодом, гуманитарная помощь из-за рубежа и быстрая доставка морем сыграли свою роль. Уже к средине мая в порты страны стали прибывать пароходы с продовольствием, которое затем по железной дороге, спасительными ручейками потекло в голодающие регионы. Однако как показала жизнь, приобрести и доставить до места назначения это ещё не все. Нужно было ещё раздать её нуждающимся и при этом избежать привычных в этом деле перекосов.

Для этого, с целью недопущения хищения продовольствия на местах были организованы продовольственные комитеты. Они были призваны, не допустить возникновения как-либо перекосов при распределении еды среди голодающего населения.

Гарантию эффективности работы этих комитетов Сталин видел в их составе. По требованию центра, они составлялись большей частью из представителей простого народа; рабочих, крестьян, а также из интеллигенции. Списки комитетов утверждались на общем собрании сел, уездов и городов, путем открытого обсуждения и голосования каждой кандидатуры.

Конечно, происхождение членов продовольственных комитетов не было твердой гарантии, что они будут всегда действовать объективно и непредвзято, жизнь есть жизнь, со всей своей непредсказуемостью. Однако положительный результат от их деятельности полностью перекрывал все отрицательные издержки их работы. Благодаря работе комитетов, удалось избежать разрастания голода по стране. К концу мая число смертей от голода замедлило свой рост, остановилось, а к началу июля пошло на убыль.

Все лето и начало осени, верховный комиссар провел в разъездах по стране. Без всякого страха направлялся он в охваченные голодом города и селения, шел навстречу с народом, нисколько не заботясь о своей безопасности. Порой люди не верили тому, что к ним приехал высокий гость из столицы, а не какой-нибудь районный уполномоченный. Столь просто и без излишеств одевался верховный комиссар, а его свита едва превышала десяти человек.

Президент Алексеев по достоинству оценил деятельность своего протеже. Сталин был награжден орденом "Почета", который по указу президента дополнил орденский ряд страны. Признавая славное прошлое России, Алексеев намеренно подчеркивал, что теперь она не царская империя, а демократическая республика.

Начав свою индустриализацию, молодая республика остро нуждалась в инженерах и высококлассных специалистах. Для ликвидации этого дефицита в Москве, Петрограде, Киеве и Екатеринославе уже были открыты новые институты, чьи выпускники должны были решить эту проблему. Однако этот светлый момент мог наступить лишь через долгих четыре года, и взгляд России вновь устремился на Германию, благо там были очень благоприятный момент для вывоза специалистов из страны.

В результате непродуманных действий рейхсканцлера германской республики Вильгельма Куно по выплате военных репараций Франции, в стране вспыхнула инфляция. Пытаясь исправить положение, правительство включило печатный станок, но этот шаг только подстегнул процесс обвала бумажной марки.

В конце 1922 года килограмм хлеба в стране стоил 130 марок, а годом позже — уже 300 миллиардов. В марте 1923 года золотая марка равнялась 262 тысячам бумажной марки, а к концу года составляла 100 миллиардов. На май 1923 года обменный курс американского доллара составлял 2 миллиарда марок, тогда как к декабрю 1923 года он превышал 210 миллиардов марок.

Стремясь справиться с гиперинфляцией, правительство ввело новые деньги рентную марку из расчета 1 рентная марка к 1 миллиарду бумажных марок. Определенной части населения Германии он принес выгоду, но остальному большинству одно лишь разорение. В этом положении многие специалисты были готовы немедленно выехать заграницу, где платили стабильной и твердой валютой. Вот для собирания этих голодных умов и выехала торгово-промышленная делегация во главе с вице-президентом.

Основной целью этой поездки была встреча с новым канцлером Германии Вильгельмом Марксом и подписание соглашений по отсрочке очередных репарационных выплат для России. Взамен этого Москва получало право на беспрепятственный вывоз любых товаров, патентов и людей, даже если те являлись носителями государственной тайны. Сначала предполагалось, что делегация ограничит свое пребывание только одним столичным Берлине, но Сталин настоял на обязательном посещении Рура с его городами Дуйсбург, Дюссельдорф, Майнц, а также столицы Вюртемберга Штутгарта.

Окончив работу с документами, глава русской делегации был занят изучением справочника промышленных заводов Германии недавно переведенного на русский язык. Перед поездкой он изучил массу технической литературы для того, чтобы иметь собственное представление о предмете торгов и не зависеть от мнения экспертов.

Позади правительственного поезда остались бывшие царские владения, а ныне независимое государство Польша, главный союзник новой Европы в её закулисной борьбе с Москвой. Участившиеся в последнее время инциденты на российско-польской границе, не способствовали улучшению межгосударственным отношениям между соседями по Восточной Европе. Чувствуя поддержку Лондона и Парижа, правительство маршала Рыдз-Смиглы настаивало на пересмотре границ и возвращении Речи Посполитой земель именуемых Варшавой Белостокским воеводством.

Используя послабление пограничного режима для посещения разделенных границей родственников, тайные эмиссары из Варшавы развернули бурную агитацию среди польского населения за воссоединение с исторической родиной. Массовые выступление поляков ГПУ сумела предотвратить в самый последний момент, проведя массовые аресты благодаря спискам, которые были добыты в варшавской эскпозитуре.

Русскими контрразведчиками была захвачено только основное ядро заговорщиков, и многим простым членам сопротивления удалось бежать через границу. Заговор провалился, но разгневанная неудачей Варшава хотела непременно отыграться во, чтобы то ни стало.

Из белостокских беглецов были созданы вооруженные отряды, которые стали переходить границу и нападать на пограничные заставы и мирных жителей. На все протесты Москвы, Варшава отвечала, что постарается навести порядок на границе, но дальше слов дело не шло.

В ответ на это, в подчинение пограничников были переданы дислоцированные в Белостоке воинские части, с помощью которых порядок на границе был быстро наведен. Прорвавшиеся из-за кордона банды были уничтожены при помощи кавалерией и вскоре, через границу уже некого было посылать.

Москва наивно полагала, что инцидент исчерпан, но потомки польской шляхты думали иначе. В декабре 1923 года на варшавском вокзале террористом одиночкой выстрелом из пистолета был убит российский посол, встречавший едущего на переговоры в Париж министра иностранных дел Воронцова. Террорист беспрепятственно прошел через полицейское оцепление и разрядил свой револьвер, в спину ничего не подозревавшему Борису Ткачеву. От трех пулевых ранений посол скончался на месте, а сам террорист угодил под проходящий поезд, спасаясь от рук полиции.

Покушавшимся оказался поляк из Белостока Марек Добжинский, чьи действия были сразу объявлены личной местью за гибель отца, погибшего в одном из рейдов на русскую территорию. Именно по этому, во время стоянке в Варшаве, российская делегация не покидала поезда. Встреча вице-президента и исполняющего обязанности посла России в Польше Трояновского прошла в вагоне по настоянию охраны. Таковы были реалии того времени.

Прибытие русской делегации в столицу Германии ждали не только начальник берлинской полиции Гард, на которого возлагалась безопасность дорогих гостей. Их ждал некий господин, предъявивший при въезде в страну паспорт на имя Джона Фултона, от которого за версту пахло спецслужбой.

Войдя, в кабинет Гарда, гость бесцеремонно бросил шляпу на стол полицейскому, развалился в кресле и демонстративно положил ноги в пыльных ботинках на соседний стул.

— Вас уже предупредили о моем визите? — поинтересовался у Гарда посетитель, неторопливо пережевывая жвачку.

— Так точно господин...?

— Ограничимся одним господином, — отрезал Фултон, — меня интересует культурная программа русской делегации. Куда намечено отвезти их вице-президента после переговоров?

— Простите, господин, но этот вопрос ещё не решен окончательно. Возможно, они захотят посетить дворец кайзера Вильгельма, возможно Пергамон-музей или берлинскую филармонию.

— К черту филармонию и дворец кайзера! Вы должны предоставить своему гостю более приятное удовольствие, чем созерцание мумий и фарфорового сервиза, под скучное дребезжание экскурсовода. Я понятно излагаю?

— Не совсем понятно, господин. Что конкретно вы хотите, чтобы мы ему показали?

— Конечно же, женщин, немецких женщин, о которых пишет каждая берлинская газета, недогадливый вы наш! — гость сбросил ноги со стула и проворным движением извлек из кармана пальто смятую газету.

— Что сегодня дают в "Колизее"? Ага, вот — "400 абсолютно голых женщин"! хотя нет, четыреста это явный перебор, во всем нужно знать меру. Побережем нравственность ваших гостей, а не то чего доброго они позабудут свой православный пуританизм и бросятся на сцену ловить себе германских нимф и наяд, — гость весело подмигнул Гарду — Так, что ещё тут у нас. "Эридан" — сто голых женщин, "Аполло" — сто пятьдесят голых женщин, "Венеция" — двести голых женщин. Я думаю "Аполло" это то, что надо. Скромно, но со вкусом. Скажите, Гард, это прибыльное дело для немок вертеть голым задом и вскидывать на уровень груди ноги?

— Они, работают исключительно за еду, господин — ответил полицейский и на его скулах, проступили пятна гнева. Гард был человеком старой школы, и нынешнее поведение молодежи его сильно шокировало, хотя он отлично знал, что заниматься столь непристойным делом, женщин заставляет крайняя нужда.

— Да? — удивился гость, — впрочем, возможно это и к лучшему. Значит, завтра вы везете дорогих гостей в "Аполло" чья дирекция должна сделать все от них зависящее, чтобы дорогие гости как следует, насладились зрелищем. Вам, понятно, как следует!

Гость так выразительно глянул на полицейского, что Гард непроизвольно вытянулся перед ним в струнку.

— Так, точно.

— Вот и прекрасно. Однако я не исключаю возможности того, что голые прелести ваших валькирий могут не тронуть сердца дорогого гостя, несмотря на его горячую южную кровь. В жизни все может быть. На этот случай вы должны приготовить такие "медовые ловушки", чтобы он не смог устоять. Ведь у вас имеются такие кадры?

— Да, имеются.

— Значит, вы выделите самых лучших девиц и проследите за тем, чтобы дирекция "Аполло" не препятствовала их действиям. А то, знаете ли, были случаи, когда из-за несогласованных действий проваливались очень важные операции.

— Не беспокойтесь, лично прослежу за этим — заверил гостя Гард.

— Я надеюсь, также как и на то, что вашим девушкам удастся растопить сердце русского горца. Возможно, придется отказаться от варианта роковой соблазнительницы и попробовать маленького несчастного воробушка. Согласно достоверным сведениям, полученным из Москвы, объект довольно сдержан к женщинам, несмотря на то, что он кавказец. Так что возможны любые варианты соблазнения. В этом я не собираюсь связывать вам руки господин полицай-президент. Мне нужен только один положительный результат.

— Если цель оправдывает средства, то он будет — пообещал гостю полицейский, хорошо знавший свой контингент.

— Она очень даже оправдывает себя, — хмыкнул Фултон. — Значит, мы будем ждать гостей в любое время ночи, в гостевом люксе отеля "Адлон". Ведь там вы собираетесь разместить, господина Сталина?

— Да, именно в "Адлоне".

— Вот номер телефона, по которому вам следует извещать обо всех перемещениях вашего гостя, — посетитель бросил на стол Гарда квадратик плотной бумаги. — Ваши позывные Фрэд, мой отзыв Гордон. Всего доброго, господин Гард.

Фултон с достоинством надел шляпу и покинул кабинет начальника полиции. На выходе в коридоре он заметил симпатичную блондинку с аккуратно завитыми кудрями. Остановившись перед девушкой, он поднял руку и требовательно поманил её пальцем.

Лет десять назад, за подобное действие он получил бы звонкую пощечину и кучу всевозможных неприятностей, но теперь это была другая страна. Хороший плащ и дорогой костюм выдавали в Фултоне богатого иностранца, и девушка покорно подошла к нему. Ведь всем сотрудникам полиции предписывалось быть вежливыми с высокими гостями.

— Что угодно господину? Вы что-то ищите? — спросила девушка, чем вызвала довольную улыбку на лице Фултона.

— Ищу? Нет, дорогая, я уже нашел. Жду сегодня вас в семь вечера в отеле "Эксельсиор", 105 номер.

— Но, я никак... не могу, я.. — сказала блондинка, покрываясь красными пятнами стыда.

— Прекрасно понимаю ваши волнения и терзания милочка, но думаю, двадцать долларов будут хорошим аргументом для нанесения вечернего визита ко мне.

— Но я служу в полиции, господин и у меня есть жених, Пауль. Мы скоро должны пожениться — пролепетали девушка, стыдливо пряча глаза.

— Вечерние визиты обычно наносят в вечернем платье, а не в мундире. Давайте остановимся на общепризнанном варианте романтического знакомства. Что же касается чести Пауля, то я готов добавить ещё десять, нет пятнадцать долларов. Поверьте, дорогая, я знаю местные расценки, это уже двойная такса.

От этих слов девушка стала кумачовой, и она отвернула от Фултона горящее лицо.

— Ну, к чему подобная щепетильность, право слово не понимаю. Ваш жених по достоинству оценит ваше самопожертвование, да и не только он. У вас самой ещё нет детей, но наверняка есть младшие братья или сестры, которым очень хочется есть. Я знаю, о плодовитости немецких женщин. Почти каждая из них имеет не меньше трех детей, — Фултон раскрыл перед лицом девушки пухлый бумажник и вытащил банкноту в пять долларов. — Вот что, возьмите дядюшку Линкольна и прямо сейчас купите им вкусной еды, от которой у них не будет урчать в желудках. Устройте своим родным маленький праздник, и они будут помнить его всю свою жизнь.

И Фултон решительным жестом впихнул в безвольную девичью ладонь шершавую бумагу с изображением американского президента, а затем сжал её в кулак.

— Не беспокойтесь, она настоящая. Итак, до встречи. "Эксельсиор", 105 номер, семь вечера. Спросите мистера Фултона, и я гарантирую вам незабываемый прием — мужчина вежливо приподнял шляпу, похлопал девушку по щеке и с довольным видом двинулся к двери.

Выбранная им девушка как нельзя лучше дополняла прелести высокой статной певицы из кабаре, которую Фултон снял прямо на улице перед посещением полиции. Прямая как стрела шатенка, заметно выделялась среди общего людского потока бегущего по берлинской мостовой, и господин ловелас никак не мог пройти мимо неё.

Совершенно не обращая на идущего с ней пожилого мужчину, требовательным взмахом руки Фултон остановил пару и подозвал их к себе. Вначале он думал, что против знакомства будет протестовать спутник шатенки, но к его изумлению несговорчивость проявила девушка, а седовласый энергично подталкивал красавицу к Фултону.

Как оказалось потом, он был антрепренером шатенки с лицом ангела и за свою расторопность, получил от иностранного гостя Берлина хорошую гаванскую сигару. Сама девушка согласилась поработать в вечернее время за двадцать семь долларов плюс ужин, плюс немедленный задаток в три доллара. Когда стороны пришли к соглашению, шатенка деловито спрятала полученные деньги на груди и с достоинством продолжила путь, как ни в чем, ни бывало. Берлинка оказалась весьма прагматичным человеком.

Московский поезд прибыл на Лертский вокзал точно по расписанию, в 9:42. Также ровно в отведенные полчаса уложилась вся церемония встречи высокого гостя дорогими хозяевами, после чего кавалькада лимузинов устремилась к рейхсканцелярии. Там, на Вильгельмштрассе 77, в бывшем дворце князя Антона Радзивилла, прибывших гостей ожидал господин рейхсканцлер Вильгельм Маркс.

Несмотря на свою "пролетарскую" фамилию, господин канцлер был типичным представителем прусского парламентаризма. Не склонный к быстрым действиям, поборник поиска компромисса, Маркс, по мнению Эбберта, был именно той политической фигурой, которая могла нивелировать последствия прошлогодней инфляции. Новый рейхсканцлер всех внимательно слушал, со всеми соглашался, но не торопился действовать, чем сбивал волну напряженности, охватившую Германию.

Играя на соперничестве Англии и Франции, он добился, что Париж не только отказался от намерений аннексировать Рурскую область в счет погашения долгов по репарациям, но даже согласился на месячный мораторий их выплат. Заигрывая с Россией, соглашаясь на тайное сотрудничество рейхсвера и русской армией, Маркс ловко будил у Запада настороженность по поводу возможного поглощения азиатским медведем европейской золушки. И все это происходило на бурлящем фоне многочисленных внутренних проблем.

Так за пять минут до прибытия русской делегации, принесли сообщение из Мюнхена, в котором сообщалось, что Бавария отказывается признавать главенство законов германской республики над баварскими. Канцлер предчувствовал подобный ход со стороны баварских сепаратистов во главе с Густавом фон Каром, за спиной которого проглядывались французы, не мытьем, так катаньем забрать у Берлина Рур.

Логичным шагом способным вразумить гордых баварцев было введение чрезвычайного положения, но в данный момент это подрывало позиции Германии на переговорах. Маркс очень опасался, что узнай русский вице-президент о возникших проблемах, тон на переговорах будет иным, и немцам придется идти на дополнительные уступки. По полученным канцлером сведениям, черноусый горец был мастером по выжиманию молока из сыра и сока из уже выжатого лимона.

Поэтому, баварская проблема была отложена на потом, а все внимание было приковано к гостям. Господин канцлер, одетый во фрак, лично встретил их перед парадным входом рейхсканцелярии и проводил на второй этаж, в зал для переговоров.

Вопреки ожиданиям Маркса, Сталин не производил впечатления отъявленного хитреца. В меру сдержан и вежлив, он доброжелательно встретил речь канцлера и в ответном слове не допустил проявлений откровенного пренебрежения, коим часто грешили французы, англичане, американцы и даже голландцы. Русский вице-президент обращался к Марксу как равный к равному, но за каждую оказанную немецкой стороне услугу требовал равноценного ответа. При этом военная сторона сотрудничества отходила на второй план перед желанием русского гостя, создать собственное промышленное производство немецкими руками.

Именно поэтому и была организованна поездка в Рурскую область, где русские манили голодных немецких специалистов сладкими пирогами эмиграции. Канцлер подозревал, что у господ вербовщиков уже имеются готовые списки, но ничего поделать с этим не мог. Сегодня черноусый кавалер заказывал музыку и танцевал немецкую девушку.

Когда документы были подписаны и договаривающиеся стороны подняли бокалы с шампанским, к высокому гостю подошел барон Бакст главный церемониймейстер рейхсканцелярии.

— Как собираются дорогие гости завершить сегодняшний день? Какие достопримечательности нашего города они хотят увидеть? Осмелюсь взять на себя смелость и со всей ответственностью предложить вашему вниманию наше знаменитое "Аполло". Там сегодня будет весьма занимательная программа — доверительным тоном обратился он к гостям.

— "Аполло"? Я слышал о нем много хороших отзывов. Думаю, нам стоит принять предложение наших хозяев — поддержал предложение Бакста заместитель министра торговли Ямщиков и выразительно посмотрел на Сталина.

В ответ тот вежливо поднял бокал в сторону Бакста и неторопливо произнес: — Не имею ничего против посещения "Аполло" членами нашей делегации. Возможно, его действительно стоит посетить и увидеть своими глазами. Однако я бы очень хотел посетить университет имени великого Гумбольдта и осмотреть его знаменитый музей и коллекции. Надеюсь, это не доставит нашим хозяевам серьезных хлопот и затруднений?

Этот ответ для Бакста был подобен грому среди ясного неба и поверг его в шок.

— Музей Гумбольдта? Право не знаю, как и быть. Он только недавно открылся после ремонта и ещё не совсем готов для приема столь важного гостя как вы. Возможно, лучше будет посмотреть Александерплац, там тоже есть много интересного? — предложил Бакст, но черноусый был непреклонен.

— Для того чтобы прикоснуться к великому, не нужно облачаться в торжественный костюм. Я готов посетить университет Гумбольдта не как высокопоставленное лицо, а как простой посетитель, господин Бакст.

— Я охотно составлю вам компанию, господин Сталин. Тем более я неплохо знаю университетский музей и смогу быть вашим гидом — вмешался в разговор Маркс.

— Буду только рад этому, господин канцлер — ответил черноусый и легонько чокнулся краем своего бокала с бокалом Маркса. Казалось, что вопрос о культурной программе для российской делегации уже закрыт, но господин Бакст не собирался просто так сдаваться.

— Тяга нашего дорогого гостя к познанию, это прекрасно, но те же философы говорили о необходимости сочетания полезного и приятного. Осмотр музея Гумбольдта займет никак не более трех часов и господин Сталин вполне успевает в "Аполло" к началу его зажигательной программы.

— Благодарю вас, господин Бакст за столь большое внимание к моему досугу, но при всем моем уважении к вам, я не смогу воспользоваться вашим предложением. Дело в том, что в восемь вечера я покидаю Берлин с тем, чтобы завтра уже быть в городе Эссен. За время моей поездки в Берлин, советник Кройзвик столь много рассказывал об индустриальном сердце Германии Руре, что я хочу незамедлительно начать свое знакомство с ним. Что касается "Аполло", то я надеюсь, что мой визит в Берлин не последний, и я ещё посещу это достойное заведение — молвил Сталин, и Баксту стоило больших усилий сохранить на своем лице непринужденную улыбку.

— Как вам будет угодно, господин вице-президент. Как вам будет угодно — сказал церемониймейстер с видом легкой досады, что не смог угодить высокому гостю.

После этого, Бакст оставил Сталина и с непринужденным видом заскользил в направлении советника Кройзвик, ничего не подозревавшего, что влез в чужую игру. Он был уже невдалеке от советника, когда его остановил уже порядком, опившийся дарового шампанского, торгпред Крестинский.

— Если говорить на чистоту, то я вполне понимаю отказ Иосифа от поездки "Аполло" в пользу поездки в Рур. Вид ста голых женщин разом обычно возбуждает только молоденьких юнцов. У зрелого же мужчины при их виде разом пропадает всякий интерес к прелестям, так как ему кажется, что он попал в женскую баню. На любой женщине обязательно должно быть, чтобы придать ей загадку обязательно должно быть что-то надето. Что вызовет у него желание обязательно заглянуть за это что-то, даже если это что-то крохотная тряпочка размером с платок. Это же понимать надо — выдал свою интерпретацию отказа Сталина, торгпред.

— Вы так думаете? — удивился Бакст.

— Несомненно — сказал Крестинский и пьяно подмигнул Баксту. Несмотря на кризис, шампанское в рейхсканцелярии подавали отменное.

Прошло некоторое время с момента посещения русской делегации резиденции рейхсканцлера, как Германию потряс новый кризис, теперь уже правительственный и главные лицами в нем снова были баварцы.

Пока московские гости изучали Рур, из-за баварского сепаратизма в стране было объявлено чрезвычайное положение. В ответ, подталкиваемый правыми националистами, фон Кар заявил, что Берлин ущемляет права Баварии, и потребовал от войск округа принести новую присягу баварскому правительству.

Далее события столь стремительно развивались, что были подобны баварскому пиву, бурлящему в котле. 10 апреля во время выступления в пивной "Бюргербройкеллер" баварского министр-президента фон Кара в зал ворвалась группа вооруженных людей. Ими оказались представители национал-социалистической партии во главе со своим лидером Адольфом Гитлером.

Получив солидные денежные вливания от богатых покровителей, вчерашний ефрейтор, очень быстро сделал политическую карьеру. Вступив в микроскопическую партию без будущего, он быстро стал её лидером и приобрел газету "Фелькишер беобахтер". С помощью толкового репортера газеты Йозефа Геббельса он превратил её в рупор партии, к которому измученные кризисом немцы охотно прислушивались. Да и как не прислушиваться, если она писала как раз о том, что больше их занимало, о тотальной безработице, ухудшения уровня жизни, об унижении государственного достоинства.

За короткое время общая численность партии с 35 человек перевалила за 50 тысяч и с каждым месяцем продолжала расти, на радость части немецких промышленников недовольных правлением президентом Эберта.

Ободренный успешным примером брата по национал-социалистическим идеям Муссолини, Гитлер давно порывался устроить свой марш на столицу с целью захвата власти, но его спонсоры не были уверенны в успехе данного предприятия. Не столь опытные в политических играх как в биржевых делах, они хотели играть наверняка и потому не торопились дать идеям Гитлера "зеленый свет".

Так был упущен неплохой шанс для попытки переворота в декабре 1923 года. Не дали они своего согласия и в момент проявления баварского сепаратизма. Уж слишком авантюрной был план бывшего ефрейтора по захвату власти.

В отличие от своих нанимателей, политическое чутье Гитлера оказалось более развитым, и он решил действовать на свой страх и риск. Узнав о выступлении фон Кара, он решил силой оружия подтолкнуть баварских правителей к более решительным действиям. Ворвавшись в общий зал с револьвером в руках, Гитлер объявил о начале национальной революции и предложил Кару и бывших с ним генералу фон Лоссов и начальнику баварской полиции полковнику фон Зайссеру принять участие в её руководстве.

В качестве дополнительного аргумента штурмовики вкатили в зал пулемет, но не он был весомым аргументом в разговоре с высокими лицами. Пока испуганное столь неожиданным поворотом дела главы Баварии размышляли, что им делать дальше, двери пивной распахнулись, и в зал вошел герой прошедшей войны, генерал Людендорф. Именно на его участие в путче делал свою ставку Гитлер, решаясь на столь отчаянный шаг. Легендарный генерал был его знаменем и талисманом в борьбе за власть над страной.

Появление Людендорфа быстро помогло Кару и компании принять правильное решение, которое привело Гитлера в восторг. Ведь все шло, как он и задумывал. Едва согласие было получено, как под общие аплодисменты толпы он объявил фон Кара регентом Баварии, генерала Людендорфа командующим рейхсвера, а себя рейхсканцлером. Все были рады, но оказалось, Адольф ещё не достаточно хорошо знал повадки господ политиканов.

Покинув заполненную революционерами пивную под благовидным предлогом отдать распоряжение о подготовке к походу на Берлин, Кар и его подельники тут же поспешили откреститься от действий Гитлера. Его революционные воззрения полностью не совпадали с сепаратистскими намерениями самих баварских лидеров.

Напрасно национальные революционеры ждали помощи от властей. Правители Мюнхена нагло и цинично обманули их, объявив о немедленном запрете НСДАП как подрывной организации, и приказало армии и полиции подавить мятеж. Об этом, нацистам стало известно в ночь с 10 на 11 апреля, когда один из доброжелателей из штаба округа известил их по телефону.

От подобных новостей, многие из участников путча впали в уныние, но только не их вождь. Быстро просчитав все возможные варианты восстания, Гитлер решил, что лучше умереть стоя, чем пасть на колени. И дело было не в природной храбрости партийного вождя. Покорное поджатие хвоста ставило жирную точку на его политической карьере ближайших лет, тогда как решение идти до конца придавало ему ореол смелого бунтаря, страдальца за нужды простого народа. Поэтому, он и отдал приказ своим товарищам идти на штурм штаба военного округа и его захват.

Утром одиннадцатого апреля выдалось не по-весеннему холодным и промозглым. Когда колонна штурмовиков покинула пивной зал и двинулась к центру Мюнхена, утренний туман, укрывший город своим покрывалом ещё не полностью рассеялся. Его грязно-серые клочья всё ещё висели в воздухе, от чего видимость не превышала пятнадцати метров, и шаги идущей по мостовой людской толпы были глухи и неотчетливы.

Впереди колонны путчистов, в гордом одиночестве шел генерал Людендорф, ибо не было рядом с ним никого равного ему человека. Сразу за ним, плотной цепочкой, под красным знаменем с черной свастикой двигались те, кто был готов ради революции идти до победного конца.

В одном ряду с Гитлером смело шагал молодой капитан Герман Геринг. Прекрасный летчик истребитель, после войны, как и многие солдаты империи, остался не у дел. Одно время ради пропитания работал в цирке, где катал почтенную публику на самолете или на потеху демонстрировал всевозможные воздушные трюки.

Встреча с Гитлером сильно изменило жизнь отставного капитана. Благодаря своему происхождению и внешности, Герман имел больший успех в переговорах с финансовыми тузами об оказании финансовой помощи нацисткой партии, чем простоватый Адольф. Вождь пользовался популярностью у простого народа, тогда как перед его помощником открывались двери светских салонов и гостиных.

Близость к финансовому потоку в положительной мере сказалось на жизни второго номера партии. В его гардеробе появились хорошие качественные вещи, улучшился рацион питания. Это с точки зрения простого обывателя должно было заставить Геринга под благовидным предлогом увильнуть в сторону, однако бравый капитан решительно встал в один строй с Гитлером.

— Я с вами до конца мой фюрер — изрек Герман, чем заслужил благодарный взгляд вождя.

Лавочники, банковские служащие, студенты, слесаря, отставные военные под бывшими имперскими штандартами чеканили нестройный шаг, держа курс на Мариенплац.

С каждым пройденным десятком метров, с каждым кварталом, нацисты приобретали все большую уверенность в своих силах. Все дружнее и ровнее стал шаг передних рядов, в ногу с которыми стал подравниваться хвост колонны.

Квартальный полицейский пост попытался остановить марширующих, но их команды потонули в грозном гуле шагов, а сами стражи порядка стыдливо ретировались. Это придало ещё большую уверенность штурмовикам Гитлера, и они энергичнее заработали башмаками. Солнце к этому времени уже поднялось на небо, туман полностью пропал и воинственный ритм колонны зазвучал ещё напористее и агрессивнее.

Чувство локтя в шеренге и единый шаг, безжалостно сотрясающий городскую мостовую, очень сильно возбудил немцев, с младых ногтей привыкших к порядку и строю. В один момент они почувствовали истинными рыцарями национальной революции и потому, преградившая им путь шеренга полицейских ничуть не испугала.

Шестьдесят человек с примкнутыми к ноге карабинами хмуро глядели на почти тысячную толпу уверенно надвигавшуюся на них плотной стеной. Даже прозвучавшая команда и вскинутые вслед за ней винтовки не вселили чувство страха в сердца адептов новой революции. Они только прибавили шагу, стремясь поскорее, смести со своего пути это препятствие и достичь своей цели, до которой было рукой подать.

Командующий отрядом офицер колебался с отдачей приказа на открытие огня, но ускорившая шаг толпа напугала его, и он быстро махнул рукой. Стоявшие в шеренге полицейские отлично видели фигуру легендарного генерала империи. Они страшно не хотели стрелять по нему и потому первый залп, почти весь ушел в воздух.

Любое действие всегда порождает ответ, и это столкновение не стало исключением. В ответ на выстрелы полицейских из рядов нацистов яростно затрещали револьверы. Один из полицейских рухнул на земли, и второй залп был полностью лишен сентиментальности и миролюбия. Тут уже новоявленным рыцарям революции уже никто не мог помочь. Все выпущенные из карабина пули нашли свои цели в плотной толпе штурмовиков.

Передний ряд был выбит, что называется подчистую. С простреленным бедром рухнул Геринг, пронзительно заверещал упавший на колени Гесс, размахивая раненой рукой, упал старый товарищ фюрера Штэтке. Из тех, кто шагал в первых рядах, невредимым оказался только Гитлер и Людендорф, при чем в этом не было ничего удивительного. Едва раздался второй залп, как оба фронтовика дружно бросились на мостовую, чем спасли свои жизни.

Это потом досужие газетчики породили красивую легенду о том, что герой войны спокойно дошел до полицейских рядов и сдался им. Все это было в действительности, но только потом, когда, не выдержав испытанием огнем, толпа несостоявшихся рыцарей революции ринулась по подворотням, спасая свои жизни. Когда, насытившись крови, стражи порядка без всякой команды, опустили свои карабины.

Только после этого, гневно оттолкнув руку подскочившего адъютанта, Людендорф поднялся с жесткого каменного ложа. Припадая на поврежденную при падении ногу, он заковылял в направлении полицейских, которых заметно трясло от вида пролитой ими крови. Рассеяв мятежников, они не предпринимали никаких попыток к их преследованию или аресту.

Именно это обстоятельство позволило Гитлеру подобраться к истекающему кровью Герингу и оказать ему медицинскую помощь. Сам фюрер от быстрого падения на землю получил серьезную травму ключицы но, не обращая на это никакого внимание, принялся перетягивать брючным ремнем раненую ногу своего соратника.

Прошло некоторое время, и пришедшие в себя телохранители лидера нации вспомнили о своих прямых обязанностях. Перескакивая, через раненых и убитых, они подбежали к Гитлеру и, подхватив его под руки, поволокли с поля битвы, когда тому ничего кроме ареста уже не угрожало.

Не слушая протестов фюрера о необходимости оказания помощи раненому Герингу, закрывая своими телами от мифических пуль врага, они поволокли его в ближайший переулок. Там у кромки стоял небольшой автомобиль, хозяин которого со страхом и любопытством наблюдал за событиями на центральной площади.

Завидев автомобиль, штурмовики окружили машину, впихнули в неё шипящего от гнева и злости Гитлера и под угрозой оружия заставили шофера увезти их прочь от места разыгравшейся трагедии. Впрочем, все это театральное геройство мало, чем помогло Адольфу Гитлеру. Через два дня он будет благополучно арестован и отправлен в мюнхенскую тюрьму.

Именно там, в тиши просторных казематов, он напишет свой манифест "Четыре с половиной года борьбы против лжи, глупости и трусости", который станет более известный под названием "Моя борьба".

Документы того времени.

Из докладной записки российского посольства о последствиях землетрясения в Японии от 10 апреля 1924 года.

По данным мировых сейсмологов землетрясение, произошедшее в районе Канто, равнялось 8 баллам по шкале Рихтера и оценивается как одно из самых сильных землетрясений в истории человечества. В результате многочисленных подземных толчков и вызванного ими цунами серьезно пострадали города Иокогама и Токио. Так в Иокогаме полностью разрушены все портовые сооружения, включая крупное хранилище бензина, чье горящее содержимое вылилось на прилегающие к порту строения. Возникшие в результате этого пожары уничтожили значительную часть города. По предварительному подсчету разрушено 70 тысяч зданий и различных строений. В самом Токио разрушены все каменные здания, включая императорский дворец. Единственным уцелевшим сооружением является отель "Империал" построенный год назад американской фирмой Фрэнка Райта.

Людские потери от землетрясения исчисляются сотнями тысяч, однако общее число погибших и пропавших безвести может равняться миллиону человек. Большая часть жителей Токио погибла не от обрушения и цунами, а от пожаров. На одной из центральных площадей японской столицы погибло около 50 тысяч человек. Покинувшие дома люди пытались спастись на открытом пространстве, но угодили в смертельную ловушку. Оказавшись блокированными огнем со всех сторон, они задохнулись от угарного газа или погибли от воздействия высокой температуры.

Общий ущерб, который получила Япония от обрушившейся на неё стихии, а также её последствий оценивается нашими финансовыми специалистами в три миллиарда долларов. Для быстрой ликвидации полученного ущерба, японское правительство будет вынуждено прибегнуть к иностранной денежной помощи. На последнем заседании кабинета премьер министра обсуждались пути выхода из сложившегося положения. Одним из главных вопросов обсуждаемых на этом заседании был вопрос о резком сокращении военных расходов империи на ближайшие три года.

Временно исполняющий обязанности посла России в Японии Горшков А.Ф.

Из донесения второго секретаря посольства России в Германии Свинкина Ф.И. от 21 апреля 1924 года министру иностранных дел Клышко Н К.

Опираясь на имеющие в моем распоряжении материалы можно с уверенностью сказать, что недавнее выступление нацистов в Мюнхене было инспирировано американским послом в Германии Хьютоном при финансовой поддержке американо-немецких, деловых кругов. Главная цель продемонстрировать слабость экономической политики президента Эберта и необходимость его замены более сильной и популярной политической фигурой. Список политических деятелей способных заменить Эберта обсуждался во время беседы Хьютона с металлургическим "королем" Стиннесом ещё в начале года.

Одновременно с этим идут активный обмен мнениями между госсекретарем Америки Хьюзом и рейхсканцлером Марксом о смягчения процесса выплат репараций германской республикой западным странам и предоставления кредитов. Экономическую помощь Германии будет оказывать недавно созданный в Америке "Интернешинел Аксептенс банк" во главе с Полом Варбургом. Кроме этого, американская сторона обещает не только противостоять планам Франции оккупации Рура, но и в ближайшие три года заставит Париж вернуть Саар Германии. В обмен за эту помощь, Хьюз требует ввести в состав генерального совета Рейхсбанка Макса Варбурга.

Второй секретарь посольства Свинкин Ф.И.

Из секретной депеши специального посланника в Кантоне Майлза Лэмпсона начальнику азиатского сектора Форин Офис Мидлтону от 19 апреля 1924 года.

Согласно сообщениям, поступающим из окружения Сунь Ятсена и штаба Чан Кайши, начальник русской миссии в Гуанчжоу генерал Краснов усиленно лоббирует осуществление плана "Северный поход", подразумевающий перенесение военных действий в центральные районы Китая. Ранее, благодаря действиям наших агентов влияния во главе с генералом Чжу Дэ, нам удавалось удержать Сунь Ятсена от дачи согласия на реализацию этих идей, ссылаясь на слабость армии генерала Чан Кайши. Однако после недавно одержанных Гоминьданом побед на юге страны, положение дел существенно изменилось. Сунь Ятсен полностью попал под влияние Краснова и склонен осуществить "Северный поход" ещё в этом году, несмотря на протесты генералов штаба Чан Кайши.

По мнению главы нашей военной миссии в Кантоне генерала Хадсона реализация замыслов русских советников может не только серьезно осложнить положение генерала Пэйфу в центральных провинциях Китая, но и привести к падению всей Чжилийской клики в Пекине во главе с президентом Цао Кунь. При оценке шансов противоборствующих сторон в возможном конфликте, генерал Хадсон отдает предпочтение, войскам центрального правительства основываясь на численности войск генерала Пэйфу и материальных ресурсов контролируемых им провинций. К этому же выводу приходят и американский бригадный генерал Осли привлеченный мною к этому делу в качестве независимого эксперта. Но при даче оценок "Северному походу" не была, как следует, учтена деятельность русских советников в войсках Сунь Ятсена, которая и привела к успешному действию китайских соединений.

Нисколько не желая подменять мнение военных специалистов прогнозирующих неудачу в реализации задач плана "Северного похода", считаю необходимым приступить к разработке и подготовке плана "Мартина" по физическому устранению русской военной миссии во главе с генералом Красновым. В случае вашего согласия на эти действия, прошу перевести на специальный счет в кантонском банке 30 тысяч фунтов стерлингов.

спецпосланник в Кантоне Майлз Лэмпсон.

Секретная телеграмма Перси Стоуна в Форин Офис из Вашингтона от 18 апреля 1924 года.

Все идет согласно ранее утвержденному плану, но в связи с вновь открывшимися обстоятельствами возможны дополнительные затраты. Подробности будут сообщены в письменном виде.

Перси Стоун.

Глава VI. Мы шли под грохот канонады.

Сидя на походном бамбуковом стуле, Чжан Сюэлян с глухим раздражением слушал доклад представителей своего штаба. Прошло две недели после неудачного штурма Харбина войсками северной клики, а надежды на скорое завершение военного конфликта не было и в помине. Получив звонку оплеуху, Чжан Сюэлян стал лихорадочно стягивать к берегам Сунгари все имевшиеся в его распоряжении силы, но выгодный момент был безвозвратно упущен. Придя в себя после внезапного нападения, гарнизон столицы КВЖД был настроен, защищать свой город до последней возможности. Оборона города крепла изо дня в день, а дух защитников Харбина крепчал. Русский орешек оказалось не так просто раскусить.

Получив от отца гневную проповедь за неудачное командование, молодой человек приказал готовить войска к новому штурму, желая взять Харбин, любой ценой не считаясь с потерями. Начало этого широкомасштабного наступления было назначено на 12 апреля, но за сутки до намеченного срока ситуация вокруг Харбина резко переменилась. На помощь Зайончковскому прибыл долгожданное подкрепление из Читы.

Движение бронеотряда по железной дороге было обставлено с максимальной тщательностью и осторожностью. Каждая пройденная литерным поездом станция сообщала об этом по телеграфу в Читу, а оттуда известие уходило в Москву. Впереди состава, с упреждением в десять минут двигалась бронированная мотодрезина, цель которой была проверка целостности рельсов, а вдоль полотна следовали усиленные казачьи патрули. Их обязанности заключалось в выявлении скрытых засад хунхузов и предотвращения подрыва железнодорожного пути.

Как показали события, подобная подстраховка оказалось совершенно не напрасна. Отрабатывая заокеанские деньги, китайские бандиты, неоднократно пытались пустить литерный поезд под откос, но всякий раз неудачно. Мотодрезина дважды обнаруживала дефект полотна в виде разведения стыков рельс, а на перегоне Цицикар-Аньда, казаки натолкнулись на небольшую группу диверсантов. Хунхузы заложили под рельсы основательный заряд динамита и, пропустив дрезину, ждали приближения поезда, чтобы взорвать его при помощи бикфордово шнура. Застигнутые казаками врасплох, злоумышленники попытались бежать, но были полностью уничтожены, и литерный поезд благополучно дошел до своей цели.

Прибытие в Харбин отряда Шаповалова, самым коренным образом менял положение дел. Пулеметы и пушки бронедивизиона сводили к полному нулю численное превосходство китайцев, делая новый штурм русских позиций откровенной авантюрой. Для взятия Харбина срочно требовалось дополнительные силы из армии мукденского властителя Чжан Цзолиня.

Эту мысль молодому полководцу, настойчиво внушали его офицеры, во главе с начальником штаба Го Можо.

— Необходимо убедить великого генералиссимуса пополнить нас двумя пехотными и одной артиллерийской бригадой. Только располагая этими силами, мы сможем сломить сопротивление врага и водрузить наши знамена над берегах Сунгари — таков был лейтмотив каждого совещания в штабе клики, на котором обсуждалась дальнейшая стратегия осады Харбина и противостоять этому никто не мог. Чжан Сюэлян был ещё малоопытен в борьбе с генеральским саботажем, а японский советник больше не мог принудить китайцев к активным действиям.

Самым простым и действенным делом было бы, если Чжан Цзолинь сам встал во главе топтавшейся у Харбина армии, но сложная политическая обстановка требовала его присутствие в Пекине. Произошедшее землетрясение в Японии серьезно нарушило равновесие сил на всем Дальнем Востоке. Понеся многомиллионный ущерб, Токио был вынужден временно свернуть все свои азиатские проекты и полностью сосредоточиться на восстановлении страны. Таким образом, генералиссимус Чжан Цзолинь остался один на один со своими врагами.

Почувствовав слабость правителя Мукдена, чжилийцы моментально подняли опущенную голову, и все ранее достигнутые договоренности по разделу власти повисли в воздухе. Пытаясь помочь своему протеже, посол Японии проводил с лидерами клик одну консультацию за другой, но без особых успехов. Его вежливо слушали, часто соглашались, но угроза силового передела власти в Пекине продолжала висеть в воздухе.

Он мог произойти в любой день и час, и потому господин генералиссимус не мог послать своему сыну ни одного солдата, ни одной пушки. На невидимой шахматной доске большой политики возникла ситуация когда любое движение, пусть даже самый малый ход, мог привести к проигрышу всей партии. Положение было крайне щекотливым и тогда, правитель Мукдена решил прибегнуть к услугам господина Мо.

По своей сути, господин Мо был обыкновенным авантюристом, что поднимаются со дна жизни во все времена, гонимые вверх мутными водами перемен. Такие люди всегда нужны для исполнения различных поручений, которые они выполнят любой ценой, лишь бы повысить свой жизненный статус. Как правило, у этих напористых и хитрых людей, вожделенной целью являлось место "серого кардинала" при сильном правителе.

Однако у них имелся один весьма существенный недостаток. В любой момент, они готовы предать своего благодетеля, если это оказывалось выгодным делом для их личной карьеры. Про таких индивидуумов говорили: "Бес, выгоде предан".

Свое внимание на господине Мо, Чжан Цзолин остановил потому, что тот располагал широкими связями в деловых кругах Харбина. Согласно многозначительным заверениям блистательного хамелеона, он ходил в друзьях и деловых партнерах ведущих китайских купцов и банкиров. Достаточно было одного его появления в ставке Чжан Сюэляна, как разведывательные сведения широкой рекой хлынут из стана врага, делая китайцев зрячими. Кроме этого Мо намекнул на возможность организации различных диверсий в тылу у русских расходы, на проведения которых лягут на плечи его богатых друзей.

Генералиссимус китайской республики отлично понимал, что все сказанное господином Мо в действительности может быть совсем иным. Также у него было сильное подозрение, что его собеседник является агентом иностранной державы, а то и нескольких. В другое время Чжан не стал бы долго разговаривать с гостем и выставил этого скользкого угря за дверь, но в нынешней ситуации ему не приходилось особенно выбирать. После недолгих переговоров, господин Мо отбыл в Маньчжурию представителем с особыми полномочиями.

Его появление в штабе Чжан Сюэляна вызвало неоднозначную реакцию. Сам молодой генерал очень обрадовался неожиданной помощи со стороны своего отца, тогда как господин Го Можо встретил прибывшего в штыки. Во-первых, Мо бесцеремонно оборвал речь начштаба во время его выступлении на заседании штаба. Во-вторых, старый карьерист сразу распознал в столичном визитере явного для себя соперника и не ошибся.

С первых минут пребывания в лагере мукденцев, господин Мо стал энергично "тянуть на себя одеяло", всеми силами стараясь показать беспомощность начштаба и свои блистательные способности. В тот же вечер в Харбин был отправлен доверенный человек Мо для налаживания связей с его друзьями и знакомыми в осажденном городе.

Посланец благополучно вернулся через двое суток и привез обнадеживающие сведения. Знакомые господина Мо благосклонно приняли его посланца и согласились сотрудничать с ним. Вскоре Чжан Сюэлян знал общее число орудий прибывших из Владивостока и их примерное расположение. Это давало ему возможность при новом штурме первому нанести удар по артиллерии врага и если не уничтожить, то прочно блокировать в одном месте.

Вслед за ним стало известна общая численность прибывшего из Читы отряда подполковника Шаповалова. Их хотя она составляла три танка и восемь бронемашин, с этим фактором приходилось считаться.

Чжан Сюэлян и Го Можо сильно приуныли, когда Мо зачитал полученное из Харбина послание, однако лицо специального посланника было наполнено радостью.

— Чему вы так радуетесь, Мо? Тому, что ваши шпионы так хорошо сосчитали русские машины? Но знание их числа мало, чем поможет нам во время нового наступления — зло спросил начштаба.

— Я радуюсь тому, что видит любой здравомыслящий человек и чего в упор не видит тот, кому поручено планирование взятие Харбина — гордо заявил посланник, продолжая победно улыбаться.

— И что же такого я, по-вашему, не вижу!! — вспылил Го Можо.

— Самой простой и банальной вещи. Русские броневики и танки полностью привязаны к топливу. Стоит их лишить бензина, как они превратятся в кучу металлического хлама вооруженного пулеметами и пушками. Не понимать этого может только человек полностью оставшийся во вчерашнем дне боевого искусства! — Мо торжествующе посмотрел на начальника штаба, но тот не собирался просто так сдаваться.

— Вместе умных слов, вы говорите, прописные истинны. Осталось дело за малым. Уничтожить запасы топлива в Харбине и начать штурм города. Но может быть, вы подскажете нам, как их уничтожить, господин советник?

— Все предельно просто, господин начальник штаба. Русское горючее следует уничтожить при помощи хунхузов.

— Это гораздо труднее сделать, чем с легкостью давать советы, — презрительно фыркнул Го Можо. — Город находится на осадном положении. Его улицы днем и ночью патрулируются казаками и добровольцами, которые хватают каждого подозрительного человека и ведут его в контрразведку.

— Вы сильно сгущаете краски, рисуя всесилие русских властей, господин полковник. При всех строгостях, что вы так заботливо описали, мои посланцы благополучно курсируют между нашей ставкой и Харбином — продолжал теснить своего оппонента Мо, но тот не собирался сдаваться.

— Одно дело собирать сведения, и совсем другое проводить диверсии такого уровня! — начал было Го, но Чжан Сюэлян прервал его.

— Довольно! Я услышал ваши доводы господа, и нет никакой необходимости повторять их снова. В своем письме отец писал, что в ваши планы входило самостоятельное создание в Харбине отряда диверсантов, Мо. Именно с их помощью вы намерены уничтожить все запасы бензина русских?

— Совершенно верно, господин генерал — Мо расплылся в очередной улыбке.

— Мы будем вам благодарны за это — сдержанно кивнул головой блистательному хамелеону Чжан.

— Имейте это в виду полковник, составляя свой план штурма Харбина. Когда вы его намерены провести?

— На русскую Пасху в конце апреля. Русские очень любят этот религиозный праздник и наверняка будут больше заняты приготовлением к нему, а не обороной.

— Что вы скажите по этому поводу Мо?

— Мысль неплохая, но боюсь, что к указанному сроку мне не удастся свершить задуманное, господин генерал. Как справедливо заметил господин Го, это дело очень ответственное и не терпит суеты и поспешности. Я думаю, что начало наступления, следует перенести как на начало мая. Тогда я с твердостью могу гарантировать успех задуманной операции.

— Перенося начало наступления, мы упускаем прекрасный шанс, застать врага врасплох! Никак нельзя упускать его. В мае начнется ледоход по Амуру и тогда возможен приход русских мониторов из Хабаровска! Мы вновь упустим время и на этот раз безвозвратно! — начальник штаба с надеждой посмотрел на командующего и тот поддержал его.

— Я ни минуты не сомневаюсь в ваших способностях организовать диверсию, Мо, но слова моего начштаба имеют свой резон. Весенний ледоход на Амуре висит над нами как дамоклов меч, и я требую максимального сокращения сроков по проведению диверсии на русских топливных складах.

— Господин полковник привязывает дату наступления исключительно к Пасхе, в надежде на то, что русские перепьются. Но он вновь упускает одно очень важное обстоятельство, которое с лихвой покроет его зыбки надежды.

— И что же я забыл на этот раз!!? — воскликнул Го Можо.

— Вы забыли о тысячах наших соотечественников живущих в Харбине. Если в назначенный час они разом ударят в спину русским, то город будет наш в течение двух часов! Признаетесь, Го, что это более верный шанс, чем ваш призрачный расчет на праздничное пьянство русских. Как говорят мои информаторы, генерал Зайончковский очень требовательный к дисциплине командир и наверняка не допустит такого ослабления своей армии — выложил свой аргумент Мо и с видом торжествующего триумфатора посмотрел на своего оппонента. Он ожидал новых гневных выпадов Го, но к его удивлению их не последовало.

— Восстание в Харбине ещё более утопично по своей сути, чем уничтожение топливных запасов противника. Вы явно перегибаете палку, господин советник, слишком высоко оценивая свои организаторские способности — устало молвил Го и его ответ серьезно задел хамелеона. Полковник бил не в бровь, а в глаз.

— Вы не верите в возможность китайского восстания в Харбине, потому, что это не ваша идея! — зло бросил он Го Можо, позабыв про улыбку.

— Неправда. Эта идея рассматривалась мною с начала вторжения, но была отвергнута как бесперспективная. Китайское население в Харбине рыхлое и неоднородно. В нем нет нужного нам антирусского единства. Многие из китайцев с симпатией относятся к русским, другие считают себя русскими подданными и вряд ли согласятся выступить против власти с оружием в руках.

— Вы опасный пессимист, не верящий в нашу победу!

— Я реалист, на плечах которого лежит ответственность за армию, возложенная генералиссимусом Чжан Цзолинем. Ведь именно с меня спросят за конечный результат нашего похода на Харбин!

— Прекратите! Ещё не доставало, чтобы вы затеяли потасовку, как простолюдины в кабаке, — раздраженно воскликнул Чжан Сюэлян, решительно напоминая спорщикам, кто в этой комнате главный.

— Господин Мо, я буду очень рад, если все ваши слова претворятся в жизнь. Я понимаю, что такие серьезные дела требуют серьезной подготовки, но прошу помнить о времени. Весенний ледоход не за горами — господин посланник с почтением склонил голову перед решением командующего. — Что касается вас полковник, то готовьте два варианта наступления, апрельское и майское. Надеюсь, что вы достойно выполните долг, возложенный на вас моим отцом.

— Слушаюсь, господин генерал. Разрешите удалиться для выполнения вашего приказа.

— Я не задерживаю вас, господа — важно изрек командующий, и его советники послушно удалились.

Блистательный хамелеон действительно обладал определенным влиянием в кругах харбинских хунхузов. Прошло полторы недели после яростного обмена мнений в штабной палатке, и в Харбине взлетел на воздух состав с горючим для бронеотряда подполковника Шаповалова. По счастливой случайности взрыв произошел во время проведения маневровых работ. Прибывший из Читы состав перегоняли на дальний путь, где полученное горючее должно было перегружено в бензовозы и отправлено в специальное хранилище.

Взрывной заряд, заложенный между третьей и четвертой цистерной состава, вызвал взрыв огромной силы. Огонь сразу перекинулся на соседние цистерны, которые взрывались подобно огромным фейерверкам. За несколько минут на воздух взлетело сразу шесть цистерн с горючим по десять тонн каждая. Полное уничтожение было предотвращено благодаря, вагону груженому щебенкой.

Расположенный в центре состава он принял на себя всю губительную силу рвущихся находившихся впереди него цистерн. От могучих ударов его сначала подбросило вверх, а затем опрокинуло набок, засыпав щебнем подъездные пути. Стоявшая за ним цистерна также предательски накренилась на рельсах, но все же устояла. В это время пришедший в себя после взрыва машинист дал задний ход и отвел на безопасное расстояние уцелевшие цистерны.

День взрыва состава с горючим стал самым черным днем для штаба обороны Харбина. В этот день они узнали всю силу гнева, казалось всегда выдержанного и корректного Андрея Медардовича. Генерал Зайончковский не кричал и не бранился, не тряс яростно кулаками перед лицами своих подчиненных. Его холодный голос безжалостно распекал вызванных в штаб офицеров и был для них в сто раз тяжелей привычной командирской ругани.

— Кто вы такой!? Боевой русский офицер или запасник, который не знает своих прямых обязанностей и потому не способный выполнять возложенные на него уставом обязанности — выговаривал генерал начальнику охраны станции капитану Черногузову.

— Но, позвольте, господин генерал — начал лепетать пристыженный офицер, но был тут же прерван Зайончковским.

— Не позволю! Во вверенной вам службе охраны станции царит форменный бардак, за который мы вынуждены расплачиваться ценой жизни наших боевых товарищей. Да, бардак! Вам не нравиться это слово? Но как простите мне назвать то, что на тщательно охраняемую вашими караулами территорию проникает диверсант и уничтожает целый состав горючего. Возможно, вы и ваши подчиненные забыли, что идет война и в нескольких километрах отсюда, стоят китайские солдаты, готовые начать новый штурм в любую минуту. Вы понимаете, что ваша преступная халатность почти, что открыла врагу свободный путь на Харбин и по закону военного времени я обязан отдать вас под суд.

— Ваше превосходительство — взмолился перетрусивший Черногузов.

— Молчать! Вашему проступку нет оправдания! Единственно, что может облегчить вашу участь это искренняя помощь следствию. Вам понятно?!

— Так, точно! — Выпалил Черногузов, преданно пожирая глазами генерала.

— Штабс-капитан Рокоссовский — требовательный голос Медардовича выдернул пограничника из застывшей перед ним на вытяжку офицерской шеренги. — Вам поручается возглавить следствие и выяснить, каким образом диверсанты смогли проникнуть на охраняемый объект. Отправляйтесь на станцию и расспросите уцелевших солдат и офицеров караула. На все я даю вам ровно сутки, после чего доложите о результатах вашего расследования. Все ясно?!

— Так, точно господин генерал — козырнул офицер и, повернувшись через левое плечо, покинул генеральский кабинет.

— Гибель шестнадцати человек и уничтожение врагом шестидесяти тон бензина заставляют меня усомниться в том, что мы контролируем положение в городе, Илларион Матвеевич — обратился генерал к главному полицмейстеру Харбина подполковнику Феропонтикову.

— Казачьи патрули и добровольцы достойно несут вверенную им службу, господин генерал. Мне не в чем их упрекнуть — гневно вспыхнул подполковник, но в этот день Зайончковский не собирался ни с кем миндальничать.

— Я говорю не о патрулях, которым дано право задерживать любого штатского и военного человека показавшегося им подозрительным. Я говорю о ваших полицейских и жандармах, которые по вашему же заверению знают Харбин как свои пять пальцев. И хочу, чтобы вы нашли этих людей благодаря вашему знанию преступной среды города.

— Но с чего вы взяли, что уголовники имеют отношение к этому делу? Наверняка его совершили китайские хунхузы! — пытался защититься Феропонтиков.

— Вы знаете, я полностью согласен с вами, господин главный полицмейстер. Более того, я уверен, что взрыв на станции совершили хорошо обученные этому делу люди. И пришли они в Харбин извне, но получили помощь, здесь — полицмейстер активно замотал головой, показывая свое несогласие с этим утверждением, и это сильно разозлило Зайончковского.

— Это азбука диверсионной работы, подполковник, и не мне вам об этом говорить! Поставьте на ноги всю вашу китайскую агентуру. Диверсанты обязаны были оставить свой след в их среде.

Делайте, что хотите, но найдите мне его. В вашем распоряжении три дня. Если по истечению этого срока я не получу интересующих меня сведений, то я буду вынужден просить Москву о вашей отставке.

От этих слов Феропонтиков покрылся красными пятнами, и с трудом пробормотав "Честь имею", не глядя ни на кого, оставил ристалище своего позора. Зайончковский дождался, когда за униженным полицмейстером закроется дверь и как ни в чем, ни бывало, продолжил экзекуцию.

— Поздравляю вас, Федор Митрофанович, — обратился генерал к начальнику контрразведки армии полковнику Будякину, — наши караульные посты сквозное сито, через которое китайские диверсанты ходят в Харбин как к себе домой. Позор!

Медардович ожидал, что Будякин попытается возражать, но хитрый контрразведчик дал генеральскому гневу спокойно изливаться наружу.

— Что вы намерены предпринять по этому поводу?

— Самым простым и действенным методом было бы увеличение числа патрулей и застав, как на подступах к городу, так и в нем самим. Как бы не были хорошо подготовлены диверсанты врага, но рано или поздно они просто обязаны столкнуться с патрулями, и чем больше будет их число, тем скорее мы их возьмем, господин генерал — предложил контрразведчик.

— Самый простой не всегда самый действенный. Вы прекрасно знаете, что у меня нет возможности увеличить число застав и патрулей, не оголив свой фронт. Поэтому, следует воевать не числом, а умением. Думаю, будет правильнее поручить охрану подступов к городу пограничникам. У них в этом деле большой опыт и прибывшее к нам подкрепление позволит сделать подобную ротацию боевых сил. Господин Куницын, — обратился генерал к заместителю командиру Заамурского отряда, — немедленно приступайте к решению этого вопроса с начальником оперативного отдела армии и чтобы сегодня же пограничники заступили на свои новые посты. Передайте им, что я очень надеюсь, что они блестяще справятся с поставленной перед ними задачей.

Андрей Медардович окинул цепким взглядом застывшую перед ним шеренгу, выдержал паузу, а затем произнес: — Господа офицеры, вы свободны. Начальника штаба попрошу задержаться.

Ровно через минуту, кабинет Зайончковского был пуст и только один полковник Чумаков сиротливо стоял перед генеральским столом.

— Присаживайся, Гавриил Романович — как ни в чем не бывало, любезным тоном предложил командующий и, не дожидаясь подчиненного сел в кресло.

— Что думаете по поводу случившего? — спросил генерал, учтиво предложив начштабу сигарету из своего портсигара. Выпустив весь пар, командующий был готов начать конструктивную работу.

— Не знаю, чем руководствовался противник, уничтожив состав с топливом, но он явно поторопился и тем самым оказал нам большую услугу. Теперь мы знаем, что их главная цель бензин. Значит, китайцы, хотя вывести из строя бронеотряд Шаповалова. А из этого следует, что новый штурм Харбина не за горами.

— Ну, в то, что противник предпримет ещё один штурм до начала ледохода на Амуре, никто не сомневался. Приход хабаровских мониторов сделает оборону городу не только неприступной, но и заставит китайцев думать о начале мирных переговоров, для выхода из этого конфликта. Однако вы, верно, подметили, что счет пошел на дни, а не на недели. Будь вы на месте Чжан Сюэляна, когда бы вы начали штурм? — спросил генерал Чумакова.

— Учитывая наш менталитет, то попытался бы ударить после Пасхи, двадцать седьмого апреля — ответил Чумаков, чем вызвал у Зайончковского смех.

— Ну, право это не серьезно, Гавриил Романович. Я ещё понимаю начать наступление, приуроченное к какой-то дате, дабы получить благодарность от начальства. Но атаковать позиции, в надежде, что на Пасху вся наша армия перепьется, это извините несусветная глупость.

— Не такая уж это глупость, если ударить именно по тому месту, где произошло особо обильное христосование. Представьте себе, оборона прорвана на небольшом участке, и противник спокойно вышел в наш тыл. А если учитывать, что глубокого тыла у нас нет, я не завидую тому положению, в котором мы окажемся в этой ситуации. Паника очень скверная штука, способная в одночасье превратить солдат, в плохо организованную толпу. Недавно прошедшая война явила немало подобных трагических примеров.

— Хотя я не особенно верю в возможность возникновения подобного вариант, но приказ об усилении дисциплины на период Пасхи не помешает.

— Я бы сократил и упростил проведения празднования Пасхи на передовой — продолжал упрямо гнуть свою линию полковник Чумаков.

— Хорошо, составьте такой приказ, Гавриил Романович. Как говориться, кашу маслом не испортишь, — генерал подошел к висевшей на стене карте Харбина. — Значит, основную цель врага мы выяснили, отряд Шаповалова. Думаю, нам стоит подыграть китайцам. Следует распространить слух, что при взрыве на станции уничтожено не 60, а все 200 тонн горючего, отчего наши запасы горючего на исходе. Это должно придать смелости Чжан Сюэляну к проведению наступления, он двинет против нас все свои силы и натолкнется на наш огневой кулак. Самое удобное место для проведения наступления пехоты, у старой мельницы. Если все сойдется как надо, на новый штурм у нашего дорогого визави просто не будет сил.

— Не стоит недооценивать китайцев. Они могут просто не поверить слухам о нашем катастрофичном положении с бензином — высказал озабоченность Чумаков.

— Так надо сделать так, чтобы поверили и это подтвердили все их здешние информаторы. У вас есть предложения?

— Для этого следует провести конфискацию бензина у всех владельцев частных автомобилей и фирм, занимающихся извозом. Это должно убедить китайцев в плачевном состоянии наших броневиков.

— Отличная идея! — обрадовался Зайончковский. — Как лучше это нам будет лучше довести до сведения горожан; специальным обращением за помощью или приказом?

— Думаю лучше приказом. Обращение уж слишком откровенное признание своего бедственного положения. Это может насторожить противника, а приказ мы сопроводим слухами, специально распространенными нашими людьми.

Генерал, что-то хотел добавить, но тревожная трель телефонного звонка прервала его разговор с Чумаковым.

— Да! — недовольно бросил Зайончковский в трубку аппарата.

— Извините, Андрей Медардович, но к вам на прием настойчиво просится шифровальщик Серегин — торопливо доложил из приемной адъютант.

— С каких это пор шифровальщики ломятся в кабинет к командующему во время совещания!? — начальственным тоном рыкнул в трубку генерал и, не дождавшись ответа, приказал адъютанту, — пусть войдет, надеюсь, это действительно важно, иначе он крупно пожалеет.

Вскоре дверь отворилась, и в комнату осторожно протиснулся молоденький подпоручик с листком бумаги в руке.

— Молния! Андрей Медардович, молния! Как вы сами и приказывали, немедленно доложить — боязливо доложил Серегин генералу, выставив перед собой бумагу подобно щиту.

— Молния!? — удивился Зайончковский. Холодеющими от волнения пальцами он, выхватив у подпоручика бумагу, и принялся читать строчки сообщения, аккуратно написанные каллиграфическим почерком. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем генерал оторвал встревоженный взгляд от документа и скупо бросил шифровальщику: — Можете идти!

Дождавшись, когда за Серегиным закроется дверь, Медардович легкой походкой подошел к висевшей на стене карте и произнес.

— Боюсь, Гавриил Романович, нам придется изменить наши планы и изменить довольно серьезно.

Контрразведчики Харбина с блеском реализовали идею полковника Чумакова. Явившись к владельцам такси и частных автомашин, они предъявляли приказ генерала Зайончковского о конфискации имеющихся у хозяев запасов бензина. При этом завязывалась оживленная беседа, в которой офицеры либо доверительно сообщали, либо намекали о бедственном положении бронеотряда Шаповалова.

Для соблюдения достоверности, всем владельцам конфискованного бензина выдавались обязательства вернуть горючие после окончания боевых действий. После чего, горючее доставлялось на тщательно охраняемый солдатами топливный склад.

Все это моментально наводнило Харбин мощной волной слухов. Количество тонн бензина взорвавшегося на железнодорожной станции в устах местных всезнаек и правдолюбцев росло с геометрической прогрессией. С такой же прогрессией по данным людской молвы падали запасы топлива генерала Зайончковского. Договаривались до того, что у бронеотряда Шаповалова топлива хватало только на один проезд от места своей дислокации до передовой, и всё.

В подобной лавине сплетен и разговоров, любому шпиону было невозможно узнать истинное положение дел и потому, сообщения для господина Мо от его информаторов грешили сильной расплывчатостью и недостоверностью.

Попытка выяснить истинное положение дел у военных также не увенчалась успехом, из-за режима чрезвычайной секретности введенного лично командующим. Дело доходило до того, что сами дивизионщики не знали, сколько они имеют в своем распоряжении топлива за исключением заполненных баков своих броневиков и танков.

Все разговоры со штатскими относительно запасов топлива были приравнены к потенциальному шпионажу со всеми вытекающими последствиями. Судьба капитана Черногузова была прекрасным дополнением к генеральскому приказу.

Руководимая штабс-капитаном Рокоссовским комиссия полностью восстановила картину совершенной на станции диверсии. Подрыв эшелона, совершил хунхуз, переодетый нищим попрошайкой. Он дважды пытался пройти через караулы на территорию охраняемой станции под видом сбора подаяний, и всякий раз его прогоняли прочь от ворот.

Диверсанту повезло в третий раз, когда на воротах стоял наряд под командованием прапорщика Сизикова. Молодой человек, привлеченный в ряды армии по крайней необходимости, позволил мнимому нищему пройти на станцию для сбора угля выброшенного из паровозной топки. Этим промыслом, в Харбине пробавлялись многие нищие, и униженная просьба одетого в лохмотья босого человека, тронула сердце начальника караула. Солдаты хотели проверить его торбу с тряпками, но прапорщик махнул рукой, и хунхуза пропустили.

Все караульные уставы пишутся кровью. Такова горькая правда любой войны, будь она большой или малой. Теперь, к ранее пролитой крови прибавилась кровь самого Сизикова и его солдат.

Когда Рокоссовский доложил генералу о результатах своего расследования, тот без всякого колебания приказал отдать под суд капитана Черногузова. Он состоялся утром следующего дня и оказался чрезвычайно строг к провинившемуся офицеру. За преступные действия, приведшие к утрате столь важного для обороны топлива, Черногузов был приговорен судом к расстрелу. Зайончковский тут же утвердил это решение, приказав зачитать его по всем частям и соединениям гарнизона.

Приказ командующего был немедленно исполнен, но текст решения военно-полевого суда зачитанного военнослужащим, несколько отличался оттого, что подписал Андрей Медардович. Утверждая решения суда, генерал сделал маленькую, но весьма существенную приписку: "исполнения суда отложить до окончания боевых действий". Эти несколько строк давали возможность Черногузову подать апелляцию для пересмотра своего дела в мирное время и вместе с тем заставляли болтунов в погонах хорошенько подумать, прежде чем начать вести приватную беседу среди штатских.

Бедный полицмейстер Феропонтиков с ужасом ждал обещанную ему Зайончковским отставку, но к его огромной радости она не состоялась. К исходу третьих суток, сменившие армейские посты пограничные секреты задержали вражеского лазутчика, намеривавшегося незаметно проникнуть в русский тыл.

Посланец господина Мо попытался уничтожить прикрученное к ручной гранате послание, но пограничники помешали ему сделать это. Шпион только успел выхватить гранату из специального чехла, но меткий выстрел сержанта Нагорного остановил его в самый последний момент. Не разорвавшаяся граната с посланием стала трофеем пограничников, а смертельно раненый лазутчик скончался от большой потери крови.

Захваченное дозорными письмо предназначалось одному из влиятельных в Харбине китайских коммерсанту Чан Цзин-Хо. В нем сообщалось, что генералиссимус Чжан Цзолинь согласен на требование Хо и его соратников, передать в их руки все имущество русской администрации КВЖД, в знак благодарности за оказанную им помощь в борьбе с общим врагом. При этом господин Мо повторял, что это произойдет только после полной победы над русскими. Для этого Чан Цзин-Хо и всей компании его единомышленников нужно было организовать в городе всеобщее восстание китайского населения в момент начала нового штурма Харбина. Точную дату этого события господин советник обещал уточнить после получения ответа от заговорщиков, предварительно ориентируя их на начало мая.

— "Не экономьте на расходах, финансируя это восстание. Для достижения победы все должно быть хорошо организованно и тогда, после занятия Харбина все вам окупиться сторицей. На каждый доллар, что вы вложите в наше дело, получите сто долларов прибыли. Вооружайте уголовников, обещая дать им, возможность грабить богатые дома русских банкиров и коммерсантов, это действует на них безотказно". — Зайончковский прервал чтение письма и выразительно посмотрел на Будякина. — Хорошо пишут стервецы, знают, на чем играть. Что вы намерены предпринять, Федор Митрофанович?

— Немедленно взять под наблюдение господина адресата, и выявив весь круг его общения, арестовать скопом. Обычно на всю эту процедуру у нас уходит неделя, полторы, но боюсь, противник не даст нам такую временную фору. Судя по письму, ядро заговора уже сформировано, и он может вспыхнуть в любую минуту. Нет никакой гарантии, что китайцы не пошлют нового связного. В такой обстановке, у нас только один выход, в назначенный час провести массовые аресты всех подозреваемых в заговоре людей. Это позволит нам обезопасит свой тыл и выявить всех заговорщиков и им сочувствующих — контрразведчик выжидательно посмотрел на Зайончковского.

Услышав это предложение Будякина, генерал стал в задумчивости теребить свою бородку. Военный до мозга костей, он терпеть не мог соприкасаться со всевозможными полицейскими делами, но теперь он был вынужден поступиться кастовыми принципами.

— Я всегда был против массовых арестов кого-либо, однако сегодня вынужден согласиться с вашими словами. В сложившихся обстоятельствах, это действительно вынужденный шаг в борьбе с коварным врагом. Действуйте.

Когда высокие лица покинули кабинет командующего, в коридоре Феропонтиков подошел к Будякину.

— Скажите, Федор Митрофанович, в перехваченном письме указано только одно имя, Чан Цзин-Хо, больше никого?

— Есть ещё пара имен — осторожно ответил контрразведчик.

— Ставлю сто против одного, что это тоже коммерсанты — уверенно изрек полицмейстер.

— Ваша, правда, Илларион Матвеевич — согласился Будякин. — У вас есть какие-то соображения по этому поводу?

— Есть. Только, что вы получили у Андрея Медардовича право на широкие аресты подозреваемых в заговоре лиц. Насколько я понимаю, большинство заговорщиков это состоятельные китайцы решившие половит рыбку в мутной воде. Как вы отнесетесь к тому, если список выявленных заговорщиков пополниться фамилиями нескольких человек, которые априорно могут состоять в нем. Это может быть очень выгодным делом.

— Не совсем понял ваши слова Илларион Матвеевич, поясните — попросил контрразведчик.

— Всякий уличенный в заговоре человек, по законам военного времени подлежит передаче военно-полевому суду, а имущество его поступает в казну. Некоторые русские патриоты будут весьма признательны, если ряды харбинских коммерсантов будут очищены от азиатских заговорщиков — иносказательно молвил полицмейстер.

— Сейчас для меня, как смею надеяться и для вас, важно нейтрализовать мятеж в самом его зародыше. В этом случае я думаю лучше проявить сверхбдительность, чем недоглядеть. А вот когда дамоклов меч заговора будет убран от нашей головы, тогда можно будет и заняться, определением кто виноват, а кто невинная жертва роковых обстоятельств. Тут все будут решать показания и доказательства — контрразведчик многозначительно подмигнул Феропонтикову и тот с пониманием закивал головой.

— Не извольте беспокоиться, Федор Митрофанович, доказательства будут — заверил полицмейстер собеседника.

Между тем, в осажденный врагом город пришла Пасха. Несмотря на военные действия, русское население Харбина решило встретить главный праздник христиан с прежним размахом. Ровно в полночь с великой субботы на Воскресенье, в погруженном во тьму городе, под громкие крики "Христос воскресе!" внезапно разом над всеми церквями вспыхнули кресты.

И хотя это была электрическая иллюминация, зрелище было потрясающее. Казалось, что горящие в воздухе кресты действительно знаменуют воскрешение Христа, торжественно попирая мрак ночи. В эту минуту мало кто их харбинцев, вне зависимости от вероисповедания, не улыбался, от гордости за свой город и не осенял себя крестом. Настолько величественным было это рукотворное чудо.

В храмах ещё шла заутренняя литургия, а в домах горожан уже активно разговлялись. На праздничных столах, накрытых белыми скатертями, в громадном изобилии лежало всевозможное угощение. Люди разговлялись знаменитыми харбинскими окороками, колбасами, поросятиной. Столы ломились от оленины, фазанов, гусей, уток и курей.

Особо состоятельные горожане могли позволить себе украсить стол черной и красной икрой. Те, которым это было не по карману, обходились яблоками, грушами, апельсинами, ананасами, бананами, которые стоили буквально копейки. И у всех, вне зависимости от достатка, праздничный стол украшали всевозможные выпечки, куличи и пасхальные яйца.

В отличие от горожан, защитники Харбина были лишены возможности, отметить светлое христово Воскресенье. Находясь в полной боевой готовности, они лишь поздравили друг друга с праздником и провели всю ночь, не смыкая глаз.

Тревожась о возможности ночной атаки врага, начальник штаба полковник Чумаков лично на передовую линию обороны, однако на удивление всё было тихо. Лишь в одном месте произошел тревожный инцидент, с участием русских пограничников.

Желая запутать противника, Будякин решил устроить ложный переход посланца господина Мо. Глубокой ночью, на нейтральную полосу было доставлено тело убитого шпиона, все это время, находившееся в городском морге под усиленной охраной.

В полной тишине, пограничные пластуны подтащили труп связника к заранее выбранному месту и укрепили на груди убитого гранату, аналогичную той к которой было привязано письмо к заговорщикам. При помощи тонкой лески, в нужный момент гранатная чека была выдернута, и сильный взрыв разворотил верхнюю половину туловища лазутчика.

Как и следовало ожидать, внезапный взрыв в ночи породил яростную перестрелку между воюющими сторонами, по прошествию времени сошедшую на нет. Когда же расцвело, китайские дозорные заметили вблизи своих позиций останки неизвестного человека. С большим трудом из-за прицельного огня противника они сумели доставить их в свое расположение.

По уцелевшим штанам и ботинкам трупа, китайцы опознали тайного курьера, неоднократно ходившего в Харбин по заданию господина Мо. После недолгого расследования причиной смерти шпиона был определен несчастный случай, о чем было немедленно доложено в штаб.

— Сколько раз твердил, этому Чжу, об осторожности, но он не услышал моих слов и вот, плачевный результат! Из-за его халатности мы лишились очень важных сведений, которые нам так необходимы именно сейчас! — гневно воскликнул Мо, когда телефонист доложил ему об инциденте, — задержите последнюю выплату его семье. Каждый должен платить за свои ошибки!

Столь резкая реакция у посланца генералиссимуса на гибель собственного разведчика, была обусловлена тем, что она путала ему карты в продолжающемся противостоянии с начальником штаба армии. Мо было нужно как можно скорее получить сообщение о новой диверсии, которая должна была уничтожить оставшийся у русских бензин. Полковник Го Можо подозревал, что у генерала Зайончковского дела с горючим обстоят, не столь плачевно, как об этом доносили разведчики Мо. Сообщение из Харбина должно было быть триумфальной точкой в поединке специального посланника с отсталым штабистом.

Горько обманутого в своих ожиданиях, Мо очень подмывало отправить немедленно нового связного в Харбин, но здравая логика удерживала его от столь опрометчивого поступка. Гибель Чжу и торопливое извлечение его останков, наверняка обострило внимание русских солдат на этом участке обороны. Следовало сделать паузу, искать новое место перехода, а времени у Мо было, что называется в обрез.

План штурма Харбина полковника Го Можо не был поддержан Чжан Сюэляном, посчитавшего, что восстание в тылу противника более выгодный для него вариант. В этом случае он экономил на потерях, сохраняя вверенные ему отцом силы. При нынешнем положении дел в Поднебесной было очень важным.

Командующий согласился отсрочить штурм Харбина до третьего мая, но с этого момента вся ответственность легла на плечи блистательного хамелеона. Погруженный в заботы грядущего штурма, господин Мо полностью лишился сна, но не собирался отступать. После личной рекогносцировки нового места перехода лазутчика, господин Мо дал добро на операцию.

Дату нового штурма Харбина, Мо решил сообщить заговорщикам ровно за сутки до его начала. Такого запаса времени вполне хватало Чан Цзин-Хо, привести в боевую готовность свои силы к началу мятежа.

Чтобы досадная случайность вновь не нарушила его планы, Мо не стал писать письма заговорщикам, да и в этом уже не было никакой необходимости. Лазутчику нужно было только назвать им время и место главного удара армии Чжан Сюэляна. Для окончательной страховки, что курьер в точности выполнит порученное ему дело, Мо заплатил вперед половину обещанной награды вперед, однако его планам не суждено было сбыться.

Ровно за сутки до появления лазутчика, в Харбине были проведены аресты заговорщиков. Была арестована вся верхушка заговора во главе с Чан Цзин-Хо, Ван Ю-Цзином, Бо Лу-Таном и Дун Фа-Лу. По личному распоряжению генерала Зайончковского их задержание производил штабс-капитан Рокоссовский.

Пограничник уже оправился от ранения и подал рапорт командующему об отправке на передовую, но тот неожиданно отказал.

— У меня для вас Константин Константинович, есть одно важное и очень ответственное поручение. В Харбине, нашей контрразведкой выявлен заговор среди китайской элиты в пользу Чжан Сюэляна. Взрыв состава горючего на станции, которым вы занимались, это как раз их рук дело. Теперь они намерены поднять мятеж в нашем тылу во время штурма противника города. Промедление в подобном положении смерти подобно и сегодня ночью мы намерены арестовать заговорщиков. Вам предстоит принять в этом самое непосредственное участие.

— Я? — удивился Рокоссовский, — но ведь с этой задачей может справиться любой офицер штаба.

— Вижу, эта весть вас не особенно обрадовала, но что поделать, — генерал сочувственно покачал головой. — Для сохранения полной секретности проводимой операции привлечение людей со стороны недопустимо и потому, я привлекаю к этому делу только тех, кому доверяю. Что же касается вашего рапорта, то я даю слово, что удовлетворю его, как только с угрозой мятежа будет покончено. Ещё навоюетесь, это я вам обещаю.

Рокоссовский с блеском выполнил порученное ему задание. В течение ночи все указанные во врученном ему списке люди были арестованы и доставленные в здание контрразведки. Ни один из главарей заговора не оказал никакого сопротивления при аресте. При виде возникшего посреди ночи офицера с ордером на арест, все они униженно лепетали о своей невиновности. Не попадая от испуга в рукава пальто, опасливо косясь на солдат конвоя, заговорщики как заведенные твердили о происках врагов и об ужасной ошибке совершаемой господином штабс-капитаном.

В большинстве своем, захваченные врасплох заговорщики, покорно шли к полицейской пролетке или автомобилю, однако были и исключения. Тем, кому уже нечего было терять в этой жизни, оказывали яростное сопротивление пришедшим за ними жандармам и пограничникам. Были случаи, когда на стук в дверь в ответ гремели выстрелы и взрывались гранаты, но их было крайне мало. Ликвидация "заговора мандаринов", как он был после прозван газетчиками, прошла успешно. Всего в ночь с 30 апреля на 1 мая, было задержано свыше двухсот человек.

Верхушка заговора содержалась в здании ведомства господина Будякина на улице Владимирской. Там ими активно занимались следователи, и занимались надо сказать довольно успешно. Едва оказавшись в довольно стесненных для себя условиях пребывания, лишившись своего привычного образа жизни и ореола неприкасаемости, господа банкиры и коммерсанты принялись спешно облегчать свою душу, дабы спасти драгоценные жизни. Следователи только успевали записывать показания подследственных и докладывать Будякину и Зайончковскому о вновь открывшихся обстоятельствах.

Все остальные арестованные и задержанные по подозрению в соучастии заговору были размещены на двух баржах на реке Сунгари. Тщательно охраняемые жандармами, они пребывали в строгом карантине до выяснения всех обстоятельств дела. Господин Феропонтиков самым внимательнейшим образом следил за содержанием своих подопечных время, от времени пополняя их ряды новыми арестантами.

На явочных квартирах заговорщиков, выявленных путем агентурной слежки и энергичных допросов арестантов, были установлены засады. В одну из них и угодил пробравшийся в Харбин связной господина Мо.

После короткого, но весьма энергичного допроса, шпион был вынужден назвать имена тех к кому он шел, и озвучить послание от господина специального советника. Полученные от пленного сведения позволили Зайончковскому сделать последнюю рекогносцировку перед наступлением противника.

В назначенный день и час, Чжан Сюэлян двинул свои войска на штурм Харбина в полной уверенности в своей победе. Да и как тут было сомневаться, когда из-за непрерывных угроз диверсий хунхузов, КВЖД полностью встала. Каждый новый провод в осажденный город очередного эшелона с боеприпасами и подкреплением, стал подобен боевой операции. Идущие в Харбин поезда находились под постоянной угрозой подрыва или схода с рельс, нанятые японцами хунхузы честно отрабатывали полученные деньги. А тем временем, в Лиге наций поборники демократии с пеной у рта требовали от России недопущения участия в конфликте регулярных войск, ссылаясь на статьи договора по КВЖД. Все это вкупе с заговором, давало войскам клики неплохие шансы на успех.

Как и предполагал Зайончковский, главный удар китайцы наносили со стороны старой мельницы. Их здесь ждали, но полковник Го Можо преподнес русскому командованию весьма неприятный сюрприз. В самый последний момент он убедил Сюэляна нанести отвлекающий удар по позициям прибывших в Харбин казаков и как ни странно он имел определенный успех.

Причиной его послужил Случай, который не подвластен никаким расчетам и прогнозам. Перед началом наступления, китайцы нанесли артиллерийский удар по русским позициям. Обстрелу подверглись все выявленные узлы обороны, в том числе и фанза, где находился казачий штаб.

Большого ущерба для русской обороны этот обстрел не нанес, но вот на время нарушить управление казачьими соединениями он смог. В результате обстрела, один из вражеских снарядов угодил в фанзу, где в это время шло совещание казачьих атаманов. От его разрыва погиб атаман Калмыков вместе с двумя другими казаками, а также был тяжело ранен атаман Семенов, вместе со своим ординарцем.

Весть о случившейся трагедии быстро разнеслась по позициям, вызвав растерянность среди казаков. Лишившись общего командования, он дрогнули под напором устремившегося в атаку врага и отступили ко второй линии обороны.

Получив сообщение о наметившемся успехе, Го Можо стал настаивать на переброске против казаков дополнительных сил. После некоторого колебания Сюэлян согласился отправить из резерва два батальона пехоты, но их появление на поле боя совпало с прибытием двух русских броневиков. Под прикрытием их пулеметного огня казаки яростно контратаковали и сумели выбить врага с захваченных позиций.

Когда об этом доложили Го Можо, ни один мускул не дрогнул на лице полковника от полученного известия.

— Все идет точно по плану, — уверенно заверил он Сюэляна, хотя в душе очень надеялся ворваться в Харбин в ближайший час, другой. — Своими действиями мы прочно сковали значительную часть броневиков противника и если верить сведениям господина Мо, они надежно прикованы к этому участку фронта.

— Можете не сомневаться, господин полковник. Топлива у русских машин имеется ровно на одну заправку — хвастливо заявил посланник генералиссимуса. Словно подтверждая его слова, в штаб пришло донесение, что русские броневики не отошли в тыл, как это было прежде, а остались на позиции.

— Вы видите! Все верно! У них нет горючего, и теперь они нам не опасны! — ликовал Мо. — Господин генерал, можете смело наносить удар нашими главными силами. За успех наступления я ручаюсь!

— Командуйте, Го. Надеюсь, госпожа удача не обнесет нас своей милостью — приказал Чжан Сюэлян и полковник начал яростно вертеть ручку походного телефона.

Первые сведения, поступившие с поля боя, были вполне обнадеживающими. Под давлением наседающих китайцев, русские оставили свои позиции в центре, оказывая упорное сопротивление на флангах. Появление на передовой двух новых броневиков было встречено китайцами плотным орудийным огнем. По приказу Го Можо к месту прорыва была переброшена почти вся имевшаяся у китайцев артиллерия. Выкаченные на прямую наводку пушки прицельными выстрелами повредили одну из машин и заставили русские броневики отойти.

Известие об этом окрылило Чжан Сюэляна и его штаб. Казалось, что наступил решающий момент сражения. Ещё один натиск и враг будет окончательно разбит и путь к долгожданной победе будет открыт. Ободренные уходом русских броневиков с поля боя, китайцы бросились в новую атаку, но скорой победы не получилось.

К месту сражения приблизился бронепоезд, и его орудия принялись безжалостно громить наступающие ряды китайской пехоты. Одновременно с этим выяснилось, что русские броневики не ретировались с поля боя, а отошли на заранее заготовленные позиции и их пулеметы мешали успешному развитию штурма.

Китайцы попытались уничтожить их артиллерией, но оказалось, что сделать это было не так-то просто. Им активно противодействовала русская артиллерийская батарея, ведущая огонь с закрытой позиции, а также подошедшие из тыла два броневика вооруженные 37-мм пушками Гочкинса. Противостоять столь мощному огневому заслону пехотинцы Сюэляна не смогли и были вынуждены отойти с большими потерями.

Накал страстей в штабе был столь велик что, позабыв про всякую осторожность, желая разобраться в причинах отступления, Чжан Сюэлян покинул свою ставку и прибыл на передовую. Хмуро понурив глаза в пол, командиры частей готовились доложить о постигшей их неудаче, но их спас блистательный хамелеон. Он принялся горячо убеждать молодого генерала продолжить штурм

— Нужна ещё одна атака и победа будет за нами. Неужели вы не видите, что противник выложил все свои козыри, и теперь он абсолютно голый. Сделайте это, и сегодня же Харбин будет у ваших ног! — убеждал Сюэляна Мо, гипнотизируя собеседника пылким взором.

— Вы требуете слишком многого, господин советник! Бросать солдат на русские пулеметы и пушки непозволительная роскошь. Мы должны беречь их! — возражал ему Го.

— Солдаты и существую специально для того, чтобы воевать и гибнуть ради одержания победы. Мне очень странно слышать подобные речи от вас полковник, в тот момент, когда решается судьба всего сражения, всей кампании, всего похода! Вместо того чтобы проявить решительность и твердость, вы начинаетесь непонятным рассуждениям! Отдайте приказ о наступлении и вместе с нашими друзьями в Харбине, мы сломим сопротивление русских, генерал!

— Что-то не видно результатов обещанного вами мятежа. Зайончковский дерется столь уверенно, как будто за его спиной крепкий тыл.

— Быть может именно в эту минуту, Харбин уже захлестнул мятеж, а мы попросту теряем время, упуская свой шанс! — запальчиво выкрикнул Мо и попал в самую болевую точку Сюэляна. Напоминание об упущенном шансе подхлестнуло самолюбие молодого человека, и он приказал продолжить штурм.

Вновь запели трубы, затрещали барабаны, и едва пополнив свои поредевшие ряды, батальоны устремились в новую атаку. И снова застрекотали пулеметы в гнездах обороны и на броневиках, загрохотали пушки бронепоезда, затукали орудия "Ланкастеров". Правда, на этот раз скупее и глуше и словно почувствовав слабину обороны харбинцев, солдаты клики наседали все настойчивее и настойчивее.

Расстояние между противниками сокращалось, и русские пехотинцы уже собирались вступить в рукопашную схватку, как вдруг, в километре от места боя послышался сильный грохот и скрежет. Прошло несколько томительных минут и перед изумленными китайцами предстало четыре танка "Рено". Яростно терзая землю своими могучими гусеницами, они уверенно двинулись на вражеские позиции.

Возможность появления русских танков в этом сражении совершенно не исключалась как Го Можо, так и самим Сюэляном. На танкоопасном направлении были выкопаны широкие рвы, но вопреки всем ожиданиям, Шаповалов двинул свои коробочки там, где их совсем не ждали. В этом месте фронта находилась топкая низменность, по твердому мнению военных, совершенно непригодная для движения броненосных машин.

Броневики там действительно бы не прошли, а вот танки благодаря внезапно наступившим утренним морозам шанс имели. Перед началом операции Шаповалов специально послал пластунов обследовать низменность, и они принесли обнадеживающие сведения. Командир отряда решил рискнуть, и стальные танки устремились в атаку на редкие китайские заслоны.

До последней минуты, сидевшие в окопах китайцы были уверены, что лязгающие гусеницами машины застрянут в топкой земле и все обойдется, но чуда не произошло. Выбрасывая комья грязи, танки преодолели опасный рубеж и уверенно наползали на оробевшего противника.

Не дойдя до переднего края китайских окопов, один из танков остановился, развернул тупое дуло пулемета, и длинная очередь гулко ударила по головам застывших в изумлении солдат. Ей вторила пушка второго танка, затем третьего, четвертого также остановившегося для ведения огня. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы китайцы дружной гурьбой бросились бежать кто, куда позабыв обо всем.

С появлением на поле боя "Рено" картина боя кардинально изменилась. Солдаты Сюэляна оказались морально не готовы к столкновению с бронированными громадами. Одного их вида было достаточно, чтобы лишить китайцев всякого желания бороться с ними, а пулеметные очереди и орудийный огонь обращали воинов клики в бегство.

Подобно карточному домику, развалившемуся от случайного порыва ветра, ломалось и рушилось все вражеское построение под натиском русских танков. Уничтожая живую силу противника огнем своих орудий, давя гусеницами пулеметные гнезда, машины Шаповалова выкатились к одной из полевых батарей китайцев и уничтожили её.

Вслед за танками, на главном направлении сражения в атаку на врага двинулись, пушечные "Ланкастеры" и притихшие было пулеметчики "Путиловцы". Их порыв поддержали пришедшие с левого фланга броневики, чудесным образом исцелившиеся от своих топливных недугов. Все вместе, они подобно могучему молоту яростно напирали на противостоявшие им батальоны Сюэляна, намериваясь прижать и уничтожить врага на грохочущей за его спинами танковой наковальне.

Единственное, что можно было сделать в этом случаи — попытаться уничтожить танки противника артиллерийским огнем. Учитывая их минимальное число, задача была вполне выполнима, но молодой генерал не сделал этого. При виде стальных махин его сердце так же дрогнуло, как дрогнули сердца его солдат. Едва увидев, что русские танки приближаются к нему, Чжан Сюэлян бросился к своей машине и покинул поле боя.

Его бегство не осталось незамеченным. Вслед за командующим без оглядки бежало все его войско, позорно оставив на поле боя всю свою артиллерию.

Под бурным натиском русских войск, китайская армия была отброшена от стен Харбина на десять километров, и осада столицы КВЖД была полностью снята. В этот день Чжан Сюэлян потерпел разгром, но это было только началом его позора. Чашу горечи своего поражения он не испил ещё в полной мере.

Уже на следующий день, не испытывая никакой нехватки горючего бронеотряд полковника Шаповалова вместе с казаками и гарнизоном Харбина сам атаковал врага. Ещё не оправившиеся от вчерашнего поражения, китайские солдаты не смогли оказать никакого сопротивления мощным машинам русских. Едва завидев приближающиеся к ним танки и броневики, они начали отступать, не слушая гневных криков своих командиров.

В сложившемся положении, Го Можо посчитал нужным отвести войска к станции Цайцзягоу и при помощи вод Шуанчэня остановить наступление русских. Этот шаг был вполне разумным, но как оказалось потом запоздалым.

Пока солдаты клики торопливо возводили у Цайцзягоу оборонительные укрепления, генерал Зайончковский нанес новый удар, сводивший на нет все усилия врага. Получив сообщение из Хабаровска о начавшемся раньше срока ледоходе на Амуре, генерал начал готовить десантную операцию. Когда четвертого мая к Харбину ведомые малым ледоколом "Макаров" пробились три речных монитора, у Андрея Медардовича все было готово.

Как только Зайончковскому доложили о прибытии мониторов, он вызвал к себе Рокоссовского.

— Я обещал вам веселую службу на передовой, так она вас ждет, Константин. Приказываю вам принять под командование сводный отряд пограничников, погрузиться на мониторы и, спустившись по Сунгари занять станцию Таолайчжао. Места вам хорошо знакомы так, что с десантированием у вас не должно быть особых проблем. Держать плацдарм во, чтобы то ни стало, пока мы с отрядом Шаповалова не разгромим их ударом с севера. Все ясно, господин капитан?

— Так точно. Только смею заметить Андрей Медардович, я штабс-капитан — поправил генерала Рокоссовский, но тот не согласился с ним.

— Приказ о производстве вас в капитаны подписан мною ещё вчера. Надеюсь, что это поручение вы исполните также хорошо, как это делали ранее. Я очень надеюсь на вас Константин. Сейчас от вас зависит, как скоро завершиться этот конфликт с этими маньчжурами.

— Можете не сомневаться, приложу все усилия и даже чуть больше — твердо заверил пограничник генерала.

Окрыленный заслуженным повышением, Рокоссовский блестяще выполнил порученное ему задание. Выгрузившись с речных мониторов, пограничники разрушили наведенную китайцами временную переправу и заняли Таолайчжао. И вновь станцию окружили траншеи, окопы, появились пулеметные гнезда, но теперь они были обращены на север.

Известие о высадке у Таолайчжао русского десанты повергло в уныние Сюэляна и его штаб. Этим шагом противник обрывал всяческое сообщение с Чанчунем и Мукденом и лишал армию снабжения боеприпасами и пополнением.

Китайцы дважды пытались захватить станцию, но оба раза отступали, неся ощутимые потери. Орудия мониторов снятые с трофейных австрийских кораблей исправно несли свою новую службу во благо России. При помощи засевшего на водонапорной башне наблюдателя, артиллеристы с мониторов выставили китайской пехоте, такой огневой заслон, через который не смог пройти ни один вражеский солдат.

От постигшей его неудачи Чжан Сюэлян пришел в ярость, которую выместил на всех офицерах своего штаба. Громко крича и яростно брызгая слюной, он стал обвинять своих подчиненных в трусости и нежелании воевать.

— Предатели, собаки! Вы зря едите рис моего отца, великого генералиссимуса Чжан Цзолиня! Это благодаря вам мы не смогли взять Харбин, когда город лежал у наших ног беззащитный! Каждый из вас ответит за свои злодеяния лично, как только мы окажемся в Мукдене! — грозно потрясал руками он перед застывшими в испуге офицерами.

Неизвестно как долго продолжался бы этот монолог и к чему хорошему привел бы, но в этот момент нарочный доставил в Шитоученцы, где находился штаб армии срочное сообщение. Го Можо непослушными руками развернул лист бумаги и сообщил, что при поддержке речных мониторов русские начали переправу через Шуанчэнь.

— Как начали переправу!? А кто уверял меня, что мониторы не смогут войти в воды Шуанчэнь! Кто? — негодующий взгляд Сюэляна запрыгал с одного офицера на другого, ища виновного.

— На русских мониторах имеются крупнокалиберные орудия, позволяющие им вести огонь, не входя в Шуанчэнь — доложил командующему Го, но они не усмирили его гнев.

— А кто мне говорил, что у русских очень мало мониторов!?

— Сейчас это не важно, господин. Важно знать сумел ли враг переправить на наш берег свои танки или нет.

— Танки!? — лицо Сюэляна исказила гримаса испуга. Дважды столкнувшись с бронированными чудовищами лицом к лицу, генерал заболел танкобоязнью. — Вы правы Го. Немедленно узнайте, переправили ли через реку белые дьяволы свои машины или нет!! Это крайне важно!

— Будет исполнено, господин — Го властно взмахнул рукой своему адъютанту, и тот стремглав выбежал за дверь. Полковник хотел продолжить разговор, но Сюэлян повернулся к нему спиной и, уставившись в окно, стал бубнить себе под нос одно и тоже слово.

— Важно, важно — он монотонно бормотал, но затем замолчал, обернулся к стоящим перед ним офицерам и произнес, — оставьте меня с полковником. Все вон!

Получив столь недвусмысленный приказ, штабисты быстро покинули комнату от греха подальше.

— Что мне теперь делать, Го!?

— Если русские не смогли переправить свои машины через реку, то мы сможем не пустить их дальше. По численности штыков мы все ещё опережаем их.

— А если успели!?

— Если успели, то предстоит решить, куда нам отступать. К переправе через Сунгари у Бодонэ или идти к Гирину. Лучший из этих вариантов, путь на Гирин. Мониторы русских до него не смогут дойти, но отступать по здешним степям, имея на хвосте такого противника как Зайончковского, очень сложная задача.

— И что же ты предлагаешь?

— Дождаться возвращения моего адъютанта — уклончиво ответил Го.

Прождав томительный час, Сюэлян и Го получили долгожданное сообщение. Враг сумел переправить свой ударный кулак на южный берег Шуанчэнь.

Забегая вперед нужно отметить, что не один Сюэлян заразился танкобоязнью. Вместе с ним заболели сотни, если не тысячи его солдат и офицеров, что сыграло с молодым командующим злую шутку. На южный берег реки, до наступления ночи русские сумели переправить только три броневика, но и этого было достаточно. Заслышав рев моторов и увидев высокие башни "Ланкастеров", китайцы решили, что враг полностью переправил отряд Шаповалова.

— И что теперь!? — воскликнул Сюэлян, едва услышал трагичную для своей армии новость. — Что вы предлагаете Го, отступать к Гирину и ждать когда русские танки передавят нас?

— Всегда есть возможность заключить перемирие с генералом Зайончковским.

— Перемирие?! Но он не пойдет на это, а если пойдет, то наверняка выдвинет неприемлемые для нас условия!

— Я не знаю, что могут потребовать русские, но я полностью уверен в том, что им не выгодно затягивание конфликта. Россия не готова к большой войне в Маньчжурии, а значит, не будет выдвигать заранее неприемлемых условий. Сейчас главное прекратить боевые действия, вернуться в Мукден, а там уже все будет зависеть от дипломатов.

— Вы в этом уверены, Го?

— Начать переговоры о перемирии, для нас самый лучший вариант.

— Кто пойдет к русским переговорщиком? Мо?

— Думаю, не стоит рисковать столь важной миссией, вверяя её в руки такому безответственному человеку как Мо. Если вы согласитесь, то я готов лично заняться этим вопросом — предложил Го Можо. Отказа не последовало и на другой день, полковник под белым флагом отправился парламентером к Зайончковскому.

Го, верно, угадал настроя командующего харбинской группировки свести дело к миру, но ошибся в его готовности быстро завершить этот процесс. Подтвердив свою готовность остановить никому ненужное кровопролитие, Андрей Медардович прочно связал заключение мира с компенсацией ущерба, который понесла русская сторона в результате агрессии Мукдена.

Так как полковник Го не был компетентен, решать этот вопрос, Зайончковский потребовал к себе в ставку на переговоры самого Чжан Сюэляна, лично гарантировав его безопасность. Одновременно с этим, подтверждая свои мирные намерения, генерал объявил о своей готовности пропустить через расположение своих войск любого солдата или офицера, давшего слово более не участвовать в войне с Россией.

Стоит ли говорить, что слова Андрея Медардовича породили в рядах противника дезертирство. Оно было не столь массовым, как того хотел бы командующий Заамурьем, но все же регулярно подтачивало силы маньчжурцев.

Многие солдаты и младшие офицеры вдруг заболели на фоне сокращения продуктового пайка и обратились к своим командирам с просьбой, отправить их на лечение. Просьбы эти, конечно же, не удовлетворялись и тогда, прихватив с собой винтовку, солдаты оставляли свою армию, совершали скрытый марш бросок к переправе через Сунгари.

Не желая потакать побежденному врагу, командир переправы капитан Рокоссовский объявил китайцам, что будет пропускать их только в дневное время. Ночью, по любому приблизившимся к русским позициям людям открывался огонь.

Ушлые местные жители сумели быстро наладить на этом прибыльное дело. Тех, кто по каким то причинам не хотел проходить через русскую переправу, за небольшую плату они переправляли через реку на лодках. Рокоссовский знал об этом, но смотрел сквозь пальцы. Серьезной опасности для него, эти беглецы не представляли.

Между тем в полевой ставке Зайончковского начались переговоры с Сюэляном, которым предстояли жаркие дебаты в штабе. Некоторые горячие головы призвали Андрея Медардовича арестовать Сюэляна, и лишив китайцев вождя, скорым маршем двинуться на Мукден, который остался без защиты.

— Не говорите глупости, господа! На данный момент нам нужен мир, на выгодных для нас условиях, а не поход к Мукдену. Да, сейчас мы легко сможем взять столицу Маньчжурии. С этим никто не спорит, но какова будет выгода от подобного скоропалительного шага? — спрашивал генерал и сам же отвечал, — никакая. Посчитаться за сына обязательно придет "старый маршал", за которым стоят японцы, а к реваншу за войну 1904 года, мы не готовы. Так что только понапрасну растратим силы и положим людей.

Перед самым началом переговоров, Зайончковский получил из Москвы секретное послание от президента Алексеева. В нем предписывалось не требовать от Сюэляна полной капитуляции, а лишь ограничиться подписанием перемирия и четко следить за его выполнением китайцами. В случаи необходимости, генералу разрешалось применить силу.

Подобная позиция Москвы была обусловлена тем, что в Пекине уже начались тайные переговоры с Чжан Цзолинем, сына которого русским дипломатам было выгодно иметь в качестве заложника, а не пленника.

Это позволяло генералиссимусу сохранить свое лицо. Из-за поражения Сюэляна под Харбином его позиции сильно ослабли, в напряженной подковерной борьбе поднебесных бульдогов.

Градус накала вокруг Чжан Цзолиня усилило проведенное против него покушение. Неизвестные лица бросили в его автомобильный кортеж гранату, во время проезда генералиссимуса по улицам Пекина.

По счастливой случайности от этого взрыва никто не пострадал, но от пережитого испуга, посеченного каменными осколками, Чжан Цзолиня трясло и колотило подобно авиационному пропеллеру.

Брошенные по поиск злоумышленника полицейские никого не нашли. Все было списано на пекинских недоброжелателей генералиссимуса, которые руками и ногами открещивались от столь сомнительной чести и удовольствия.

Генералиссимус так и не узнал, что этой феерической встряской он был обязан генералу Щукину. Таким образом, начальник ГРУ пытался сделать маньчжурского диктатора сделать более податливым на тайных переговорах, и это сработало.

За два дня были выработаны условия мирного договора между враждующими сторонами. Москва соглашалась прекратить боевые действия и позволить маньчжурским солдатам спокойно уйти, без материального возмещения русским ущерба от агрессии.

Взамен, Мукден признавал КВЖД собственностью России, отказываясь от своей доли доходов от эксплуатации дороги. Вся железная дорога с прилегающей к ней территорией становилась исключительно российской собственностью вместе со всеми станциями и городами, расположенными на ней. Китайское население, проживающее на КВЖД, должно было либо принять российское подданство, либо получить разрешение от русской администрации право на проживание на её территории.

Подобные условия мира сильно задевали интересы и престиж Чжан Цзолиня, но у него не было выбора. Брошенному японцами генералиссимусу, нужно было любой ценой заключить мир в Маньчжурии, чтобы полностью сосредоточиться на пекинских делах.

Подписывая статьи мирного договора, Чжан Цзолинь был уверен, что в скором времени он обязательно рассчитается с русскими за постигшую его сейчас неудачу. Через два-три года он обязательно возьмет Харбин, подчинит себе КВЖД и выкинет русских захватчиков прочь с китайских земель Заамурья.

Возможно, Чжан Цзолинь не строил бы столь оптимистические планы, если бы знал, что одновременно с ним в Пекине, русские ведут активные переговоры и в Токио. Получив коварный удар от Судьбы в виде ужасного землетрясения, Япония временно выбывала из борьбы за китайский пирог. Стремясь сохранить свои интересы в Маньчжурии, Токио предложил Москве провести тайный раздел Маньчжурии на зоны влияния двух стран. Русским отходило все то, что находилось к северу от Харбина и КВЖД. Японцам доставался юг до самого Квантуна.

Этим договорам японцы пытались ограничить аппетиты северного соседа, которого они подозревали в стремлении захватить отрезок ЮМЖД от Чанчуня до Мукдена. В свою очередь, Москва стремилась не допустить подписания между Токио от Лондона новый стратегический договор направленного против России и сделать прежних союзников врагами.

Таковы были тайны большой и малой дипломатии, благодаря усилиям которой 25 мая на сопках Маньчжурии наступил мир. Обе армии зачехлили свое оружие и двинулись в разные стороны друг от друга. Одни с радостью от победы, другие с горечью от поражения.

Вернувшаяся в Мукден армия Сюэляна недосчиталась в своих рядах господина Мо. Не дожидаясь окончания переговоров, господин советник покинул её ряды, не желая нести бремя ответственности за поражение. Так блистательный хамелеон рухнул с вершин власти и исчез в темных водоворотах жизненных перемен.

Совсем иной настрой царил в рядах русских солдат. Через два дня после заключения мира, весь Харбин высыпал на вокзал встречать эшелон победителей. Задолго до прибытия поезда харбинцы заполнили не только перрон, но и всю вокзальную площадь. Громкий встречный марш духового оркестра лившегося над вокзалом перемежался ликующими криками и овациями радостных горожан. Многочисленными букетами цветов, благодарностями и жаркими поцелуями встречали они в этот день пехотинцев, танкистов, казаков, пограничников и моряков мониторов, свершивших свой ратный подвиг.

Вместе со всеми получил свой букет от Аглаи Фроловой и капитан Рокоссовский, твердо решивший связать с ней свою дальнейшую жизнь.

Документы того времени.

Из газеты "Русский вестник" от 30 апреля 1924 года.

По поступающим из Тибета сообщениям знаменитый британский альпинист Джордж Мэллори и его молодой товарищ Эндрю Ирвин готовятся покорить самую высочайшую вершину мира Эверест. Это уже третья экспедиция отважного альпиниста в Гималаи.

В 1922 году Мэллори смог подняться на высоту 8300 метров, но внезапно сошедшая лавина, унесшая жизни шести сопровождавших альпиниста шерпов, заставила его отступить. На этот раз отставной артиллерист полон решимости совершить восхождение на так никем и непокоренный, снежный пик, носящий имя британского географа. В подтверждении серьезности намерений Мэллори говорит тот факт, что с собой в горы он берет баллоны с кислородом, новинку в снаряжении альпиниста. Восхождение будет проводиться с северной стороны горного массива, хорошо изученного британскими спортсменами.

Кроме Мэллори, Ирвина и носильщиков шерпов, в составе экспедиции участвует геолог и кинооператор Ноэль Одел, который запечатлеет на пленку столь важный момент в истории человечества. По словам Мэллори, восхождение должно состояться в конце мая, начале июня.

Из газеты "Русский спорт" от 5 мая 1924 года.

Вчера в Кремле, президент России Алексеев принял российских спортсменов в составе ста девяносто четырех человек отправляющихся в Париж на VIII Олимпийские игры. Выступая перед спортсменами, президент отметил, что впервые за всю историю участия нашей страны в олимпийском движении она будет представлена такой большой спортивной делегацией. Это стало возможным благодаря претворению в жизнь президентской программы массового развития физкультуры и спорта. Наша олимпийская сборная на этих соревнованиях будет представлена во всех видах проводимых соревнований.

Напомнив олимпийский девиз, президент Алексеев пожелал успехов нашим олимпийцам и попросил достойнее представить нашу страну на соревнованиях столь высокого ранга. В ответном слове, глава олимпийской делегации господин Архангельский поблагодарил президента за оказанную государством поддержку спортивным обществам "Динамо" и "Факел", чьи представители составили костяк сборной.

Позже, по поводу отъезда спортсменов, в храме Христа Спасителя состоялся торжественный молебен, который провел патриарх Московский и всея России Тихон.

Глава VII. Любо братцы, любо, в Африке нам жить.

Торжественный бал в единственной русской колонии был в самом разгаре. Принимая дорогих гостей в недавно перестроенном особняке, губернатор Фрунзе сделал все, что было в его силах, лишь бы утереть нос соседям. Сколько раз властители Котона и Аккры принимали у себя русских гостей, теперь настала пора и Ломе блеснуть русским гостеприимством.

За годы правления Михаила Васильевича столица далекого анклава заметно приподнялась. Благодаря умелому правлению губернатора заметно расширился ассортимент тоголезского экспорта. К традиционным какао, кофе и хлопку присоединились бокситы, чье месторождение было открыто геологом Манцевым, специально приглашенного в эти места Фрунзе. Да и как их было не открыть, если из британской Ганы вывозилось золото, а в Дагомеи французы открытым способом разрабатывали залежи фосфатов, а в самом Того имелись хорошие запасы мрамора, известняка и графита.

Конечно, русские рудники не могли соперничать по своим масштабам и возможностям со своими соседями разрабатывавших местные полезные ископаемые несколько десятков лет. Однако именно благодаря ним в Ломе произошли серьезные изменения.

Добившись от президента Алексеева, права на использования на нужды колонии средств полученных от продажи сырья в течение восьми лет, Фрунзе занялся активным преобразованием своей столицы. Как результат его действий в порту появился могучий портовый кран, привезенный из Германии, местный железнодорожный парк пополнился американскими паровозами и платформами, которые ходили до самого поселка рудокопов.

В самом Ломе появились электрические фонари, а перед губернаторским особняком были разбиты огромные клумбы, усаженные петуниями, бегониями, розами и прочими представителями местной флоры. Сама обитель Михаила Васильевича подверглась основательной переделке. Появился специальный зал торжественных приемов, украшенный широким балконом для оркестра. Его Фрунзе выписал на пять лет из Ганновера, полностью оплатив переезд труппы из Европы в Африку.

Вначале, бедные господа музыканты были готовы играть за еду, но затем обустроившись у своих прежних соотечественников, а ныне российских подданных, обратились к герру губернатору с нижайшей просьбой о выплате жалования. По достоинству, оценив их мастерство, Фрунзе удовлетворил их просьбу.

Но не только одни музыканты пустились в дальнее плавание к африканским берегам. По приглашению губернатора в Ломе из переживавшей свои не самые лучшие дни Германии, приплыли каменщики, плотники, слесаря и прочий трудовой люд. Не в последнюю очередь на решении этих людей отбыть в Африку повлиял и тот факт, что Того совсем недавно была германской колонией. Здесь люди слышали родной язык, видели привычный уклад жизни, а трудолюбия было им не занимать.

Однако самой верной приметой, что дела в Ломе пошли на лад, стало появление в русской колонии сынов Израиля. Если ранее это были единичные ссыльные революционеры, то приезд из красавицы Одессы клана Фимы Липовича перевернул все с ног на голову. В один момент в Ломе появились портные, доктора, жестянщики, торговцы перекупщики, фотографы и даже поэты. И с этого момента город зажил нормальной цивилизованной жизнью.

Конечно, нашлись люди, которые стали шептать губернатору, что за старым Фимой наверняка водятся серьезные грешки, иначе он бы не заявился из Одессы в Африку, но Фрунзе был глух к ним. Проповедуя терпимость, друг к другу, Михаил Васильевич был рад каждому, кто мог сделать жизнь колонии лучше.

Стоял месяц март, который дарил населению столицы незабываемую экзотику. К этому времени к побережью, из африканских глубин приходил неудержимый самум. Зародившись у отрогов Атласских гор, пройдя через бескрайние просторы пышущей зноем Сахары, перескочив через величественный Нигер и горы Атакора, вихрь пустыни достигал вод Атлантики.

Вместе с собой он гнал огромное количество мелкого песка из самой огромной пустыми мира. Тридцать три дня было побережье во власти северных ветров, но в отличие от своего аравийского собрата, самум не нес людям смерть и разрушения. Поднятый могучим дыханием ветра песок, долетал до побережья мелкодисперсной взвесью, которая нисколько не вредила ни дыханию людей, ни их посевам. Наоборот, розовый туман, окутавший побережье, создавал необычайно завораживающий вид чего-то внеземного и вдохновлял местных поэтов на сложение высоких виршей.

Самым красивым моментом, было окончание самума. По непонятному капризу природы, за несколько дней до завершения этого природного явления розовый цвет дымки менялся на золотистый оттенок, что придавало ему особенную прелесть. Именно на этот момент и был назначен губернаторский бал.

Одетый во фрак, Фрунзе вместе с супругой торжественно встречал гостей на пороге зала приемов своей обновленной резиденции. Массивные парадные двери с легкостью распахивались перед вновь прибывшим гостем, поражая его огромным пространством зала, паркетным полом, большим числом настенных зеркал и массивной люстрой под потолком.

Вместе с губернатором, парад гостей принимал комбриг Котовский. Фрунзе уже несколько раз писал на своего боевого помощника представления на звание генерал-майора, но Москва под различными предлогами заворачивала эти представления. Максимум на что был согласен Генштаб это звание полковника, но это никак не устраивало Михаила Васильевича. В конце концов, стороны сошлись на компромиссном варианте. Перед самым балом, пришло известие о присвоении Григорию Ивановичу звания бригадира колониальных войск.

На бал Котовский пришел в белом парадном мундире, при всех своих наградах с одной звездой на генеральских погонах. Все приличия и правила ношения русского мундира были полностью соблюдены. Ещё с петровских времен бригадир был переходным званием между полковником и генералом. Павел I убрал его но, несмотря на это, на эполетах и погонах генералов всегда было резервное место для возвращения опального звания, ибо генерал-майор всегда имел две звезды.

Стоит ли говорить, что этим вечером Григорий Иванович был в центре внимания. С ним хотели станцевать все присутствующие на балу женщины и чокнуться бокалом присутствующие мужчины. Одним словом Котовский был нарасхват и господин бригадир успешно со всем справлялся. Легко танцуя мазурку и вальс с приглашенными на торжество дамами, и непринужденно поднимая бокалы с шампанским, Котовский отдыхал и телом и душой, от всех тех проблем, что остались по ту сторону парадных дверей. Однако покой ему только снился. Все с кем говорил и общался Григорий Иванович, нет, нет, да и напоминали бригадиру об их существовании.

— Мон женераль, как вы неотразимы в этой форме! Говорят, что вы покидаете Африку. Если это, правда, я не перенесу разлуки с вами, мое сердце будет разбито навсегда! — непринужденно шептала первая красавица Котона Зизи, во время танца с Котовским.

— Ну, что вы, мадмуазель! Как я могу причинить вред такой очаровательной даме как вы? У меня и в мыслях ничего подобного не было! Это наверняка происки мсье Лагуста, чья ревность по отношению к вам всем известна — весело заверял кавалерист свою партнершу, думая при этом, кто из трех служащих канцелярии губернатора работает на французов. Неделю назад для выявления крота, Котовский запустил дезу и результат не замедлил долго ждать. Где как не на балу, в танце с красивой партнершей у мужчины можно вытянуть, то, что он обычно скрывает.

— Вы стали генералом Грегори. Теперь вам, несомненно, добавят в подчинение больше войск! Ведь не может же генерал командовать одной только конной бригадой. Это ведь слишком расточительно для казны содержать генерала без войска — выпытывала у бригадира дочь британского губернатора золотоволосая мисс Паркер, шаловливо оперевшись рукой на его статное плечо.

— Ах, милая Дорис! Я всего лишь простой солдат, который только и умеет, что хорошо выполняет приказы свыше. Если мне пришлют солдат, не скрою, я буду только рад этому. Однако если их не пришлют, я не буду долго грустить — доверительным тоном отвечал Котовский коварной обольстительнице.

— Экселенц, это правда, что вы собираетесь создать отряды самообороны для охраны немецких хозяйств на севере колонии, от нового вторжения черных арабов? Я отдыхала на ферме у дяди Фрица, и там об этом только и говорят — интересовалась Катарина фон Бек, пытливо заглядывая в глаза блистательному партнеру.

— Уверяю тебя девочка, что все это пустое. Зачем господам бауэрам тратиться на патроны и винтовки, когда есть моя бригада? Пусть дядя расскажет тебе, как мы лихо гнали черных арабов, посмевших переступить нашу границу — молвил кавалерист, крепко держа девушку за талию.

В чуть меньшей степени пытали русского губернатора мужская половина светского общества.

— Скажите, мистер Фрунзе, как вы собираетесь использовать своих каторжников, что недавно прибыли на пароходе "Александр Суворов". Для охраны этой тысячи головорезов нужны большие силы, а их у вас явно нет. Неужели для этой цели будут привлечены войска генерала Котовского? Может быть вам нужна помощь, так вы только скажите, и мы охотно пришлем вам своих охранников из Аккры. В метрополии сейчас безработица и у нас этого добра в избытке — покровительственно предложил губернатору полковник Бэртон.

— Ваши сведения не совсем совпадают с истиной, сэр. "Суворов" привез не тысячу, а две тысячи человек. А использовать мы их будем по прямому назначению. Настало время расширить мощность нашего бокситного прииска, вот там они и будут искупать свои прегрешения перед Родиной. Что же касается охраны, то мы исходим из того, что больше половины каторжан, наверняка погибнут от местного климата. Ведь прибыли они из самой Сибири, а там совершенно иные условия, смею вас заверить, мистер Бэртон. Те же, кто останутся в живых, не доставят нам серьезных хлопот для мирной жизни колонии.

— Но говорят, что среди них много закоренелых бандитов и убийц, на счету которых множество погубленных человеческих жизней. Один Макар Думенко чего только стоит — не сдавался британец

— Да, господа, на их руках много людской крови и возможно было бы лучше расстрелять их всех в России и не вводить казну в траты по их пересылке. Однако, мы гуманная нация и исповедуя демократические принципы человеколюбия, даем каждому человеку искупить свою вину перед обществом. К тому же казаки бригадира Котовского знают свое дело, могу вас в этом заверить.

— Значит, вы намерены увеличить объем добычи своих рудников? — вступил в разговор американец, прибывший в Ломе из далекой Монровии.

— Отчего бы и нет. Ведь торговля бокситами также прибыльна, как и торговля алмазами. Сейчас набирает силу авиационная промышленность, изготовляющая цельнометаллические машины, и алюминий стоит в этом процессе на первом месте. Мы уже заключили торговый договор с "Юнион минерал" на поставку нашего сырья, так что увеличение мощности наших рудников, это дело скорого времени.

— Конечно, если учесть под какой низкий процент, вы получили кредит от "Юнион" для их модернизации — хмыкнул американец.

— Вы против взаимовыгодных связей между нашими странами, мистер Вильсон?

— Ну, что вы господин губернатор, я только за них. Тогда может быть, вы будите не против предоставления нашей компании "Индастрил" концессии в районе Монтехо, так сказать в рамках развития этих связей? — поинтересовался американец.

— Мистер Вильсон, вы деловой человек и отлично понимаете, что такие серьезные вопросы не решаются на веселье. Приходите ко мне, и мы обсудим этот вопрос — учтиво ответил Фрунзе, уже получивший доклад Манцева об открытии залежей золота в указанном американцем районе.

— Вы прирожденный бизнесмен мистер Фрунзе — польстил Вильсон губернатору. — Редко встретишь такое удачное сочетание власти и деловой хватки.

— Благодарю за комплимент. Предлагаю выпить шампанского за обоюдовыгодное сотрудничество. Базиль! — Фрунзе взмахнул рукой и к гостям подлетел официант с бокалами шампанского.

— О, мсье Фрунзе! Настоящая "Мадам Клико"! Поздравляю Вас! — воскликнул посланник губернатора Котона мсье Фуке. — И где вы достали этот божественный нектар? Наш губернатор тоже заказал партию "Клико" из Парижа и даже хотел прислать вам к балу несколько бутылок, но шампанское где-то затерялось.

— Ничуть этому не удивлюсь, мсье Фуке, ибо мы живем с вами в Африке, а здесь возможно и невозможное.

— И все-таки, откуда шампанское, господин губернатор? — спросил англичанин. — Я тоже заказывал себе ящик.

— Видимо, ваши поставщики не столь расторопны как мои. Что касается шампанского, то мне его доставил господин Липович, а где взял он, то мне не ведомо — смиренно сказал Фрунзе, отлично знавший происхождение шампанского. Для губернаторского застолья пронырливый Фима просто перекупил партии "Мадам Клико" прибывшие по заказу англичан и французов.

Так праздновала Ломе окончание самума и прихода календарной весны, но государственные заботы и здесь не оставляли губернатора. Внезапно за спинами гостей возник помощник Фрунзе Горьковой и чуть заметно кивнул губернатору головой.

— Прощу меня простить господа, но мне нужно решить кое-какие вопросы с шеф-поваром по поводу праздничного стола — непринужденно извинился перед гостями хозяин.

Горьковой проворно догнал Фрунзе и, понизив голос, доложил: — Его доставили, Михаил Васильевич.

— Где он?

— Во флигеле для прислуги.

— Надеюсь, что он без кандалов и в цивильной одежде?

— Так точно, как вы приказали.

— Отлично. Доставьте его в комнату для гостей и позовите туда Котовского.

— Без конвоя?

— Да, одного. Я буду его там ждать.

Вскоре, таинственная личность, из-за которой губернатор был вынужден оставить своих гостей, переступил порог гостевой комнаты. Среднего роста, с длинными нестриженными волосами и густыми усами он быстрым взглядом оглядел Фрунзе и Котовского, а затем пренебрежительно произнес: — Хорошо живете, господа бывшие социал-демократы и экспроприаторы, а ныне слуги капитала.

От этих слов у Котовского хищно заблестели глаза, но на Фрунзе они не оказали никакого воздействия.

— Присаживайтесь Нестор Иванович, рад вас видеть — учтивым тоном предложил губернатор, указав на одно из кожаных кресел стоявших перед его столом. — А в том, что мы слуги капитала, то в этом вы сильно ошибаетесь. Здесь мы слуги России, в которой произошло ряд перемен, и грядут ещё более серьезные. Что же касается нашего жития, то согласитесь негоже российскому губернатору жить в облупленной хате с крышей из пальмовых листьев. Знаете ли, положение обязывает перед соседями не быть теми дикарями, которыми они нас стараются выставить перед всем миром.

— Хорошо поете, ваше превосходительство, но почему у остальных на этой каторге нет дворцов, и они вынуждены жить в лачугах!? — гневно выпалил собеседник, но Фрунзе и бровью не повел.

— Опять ошибаетесь, Нестор Иванович. Здесь у нас не каторга, а колония, и живут наши колонисты в нормальных условиях. Дворцов у них точно нет, но вот хороший дом имеется почти у каждого. И в этом вы сможете скоро убедиться лично.

— Значит, хотите обеспечить домом с крепкими стенами и чудными решетками на окнах? Это я уже проходил господин Фрунзе, не удержите!

— Можете называть меня Михаилом Васильевичем. Григория Ивановича вы полагаю, знаете заочно. В отношении же домов вы зря иронизируете. Домами своих колонистов мы не обеспечиваем, а помогаем в их построении. По поводу вас и ваших товарищей, присланных сюда на основании решения суда, то у нас с Григорием Ивановичем, есть одна интересная мысль.

Фрунзе сделал паузу, но не услышал ответа. Его собеседник гордо вскинул голову в ожидании решения своей судьбы.

— Зря вы видите в нас врагов Нестор Иванович. У нас у каждого есть свои идеалы, свое видение жизни но, оказавшись на этом пяточке африканской земли, мы пытаемся со всеми прибывшими в Того людьми найти общий язык. Вражда, при том огромном количестве взрывоопасного контингента, нам здесь никому не нужна. Ни власти, ни колонистам.

— Здесь очень серьезное положение, гораздо серьезнее, чем тебе кажется Нестор. Господа соседи уже дважды пытались нас раздавить и только благодаря нашей сплоченности, мы сегодня не только живы, но и даем праздник назло всем англичанам, французам и американцам. Мы хотим тебе предложить серьезное дело, а ты фордыбачишься! — воскликнул Котовский, ухватившись за спинку противоположного от гостя кресла.

— И какое это дело? Возглавить администрацию нового рудника и помогать вам, эксплуатировать моих боевых товарищей, так!? Никогда этого не будет!! — воскликнул Махно, но его гневная тирада вновь ушла в пустоту.

— А с чего ты это взял, что мы именно это хотим предложить? — поинтересовался Котовский.

— Об этом говорит вся ваша пересыльная тюрьма! Новых каторжников на эти, как их там, бомбиты, а Махно надзирателем над ним. Плохо вы храните свои секреты, господа хорошие — презрительно молвил анархист, радостный оттого, что смог уесть своих собеседников.

— Значит, говорят — бригадир и Фрунзе обменялись хитрыми взглядами, — ну и пусть себе говорят. А теперь послушай, что мы тебе скажем. Ты Нестор вольный орел, бунтарь и сажать тебя на нудную административную работу, это-верх глупости. Ведь все равно будешь ратовать за полную анархию и свободу от всякой власти. Будешь?

— Буду — честно признался анархист.

— Вот видишь. И как сделать, чтобы и овцы были целы и волки сыты? — спросил его Котовский.

— Не знаю. Вы начальство вы и думайте — холодно процедил Махно.

— Да мы уже с Михаилом Васильевичем подумали над этой проблемой и вот, что решили. Хлопотный ты мужик Нестор Иванович, а у нас своих хлопот хватает и поэтому мы намерены тебя и твою боевую братию отпустить по добру по здорову.

— Как отпустить!? Просто так, взять и отпустить? Хитрите, что-то господа хорошие, наверняка обмануть хотите, каверзу хитрую строите — насторожился Махно.

— Никто вас не собирается обманывать, Нестор Иванович. Держать вас здесь себе дороже, вот мы хотим расстаться с вами, отпустив на волю, но только с одним условием.

— Значит, все-таки есть условице — сварливо усмехнулся анархист.

— Есть, конечно, как же без него, — улыбнулся Фрунзе, — дадите честное слово революционера анархиста, что никогда не появитесь на нашей земле и гуляй по Африке. Проповедуйте свою анархию, стройте социальное государство, полная свобода.

— И это все?

— Это все. Завтра весь этап отправят на север колонии, якобы на новые бокситные рудники. Там мы дадим оружия, провиант, поможем с лошадьми, проводниками. Затем вы покинете нашу колонию, мы объявим вас беглецами и все. Куда вы пойдете и чем будите заниматься дальше, это ваше дело, Африка большая.

От подобного откровения представителей власти Махно сильно растерялся, неожиданные предложение Фрунзе поставили его в тупик. Идя на встречу с губернатором, он был уверен, что власти попытаются его сломить, и для этого будут всячески запугивать и давить. Главарь украинских анархистов был готов к борьбе за свою честь и достоинство, и вдруг оказалось, что ничего не нужно. Противник не только отказывается от борьбы, но и выстраивает золотой мост для бегства. Все это было столь необычно, что Махно не знал, что и сказать.

Видя состояние собеседника, Фрунзе попытался развеять его сомнения. Ровным и спокойным голосом, он принялся излагать свои аргументы.

— Вам кажется, что мы обманываем вас, но это не так. То, что мы предлагаем вам, это очень выгодный компромисс для всех нас. Вы и ваши люди получаете свободу, за которую так боролись в России, а мы избавляемся от лишней головной боли и ненужных проблем. Вооружением как я говорил, мы вас обеспечим из арсеналов бригады Григория Ивановича, снабдим всем необходимым. Скорей всего, к вам пожелают присоединиться казаки батьки Кокубенко. Они живут особняком от остальных колонистов, хорошо знают местность, здешние обычаи и тоскуют по вольной жизни. Думаю, они будут вам хорошим подспорьем.

— Ну, а англичане и французы на земли, которых вы нас выталкиваете. Какие силами они располагают, вдруг у них там армия, против моего небольшого отряда?

— Во-первых, не выталкиваем, а мирно отпускаем, не надо передергивать факт. Во-вторых, основные воинские соединения наших соседей сосредоточены здесь на побережье, для охраны портов. В тех же землях Французской Западной Африке, куда мы вам предлагаем отбыть, колониальных войск вообще нет. Есть только чиновники и плоховооруженные жандармы из числа местных жителей. Все главные силы генерал-губернатора Гастона Карде находятся в Дакаре, в тысячах километрах отсюда. Так, что время и возможности у вас будут, это я вам твердо гарантирую — заверил собеседника Фрунзе, но не развеял его настороженности.

— Гладко стелите, господа хорошие, да вот только как будет на самом деле, это ещё неизвестно — молвил анархист, лихорадочно пытаясь выявить тайные намерения губернатора и его помощника.

— Смотрит, Михаил Васильевич, как быстро меняются люди. В России помниться ради торжества идеи анархии батька Махно с маузером и гранатой шел в бой, не сильно интересуясь численностью противника, а тут вдруг начал составлять калькуляцию своих и чужих сил — отпустил злую шпильку в адрес бунтаря Котовский и Махно тут же взорвался.

— Не вам обвинять меня в отходе от идей анархии, господин бригадный генерал! Не надо!— взвился Махно.

— А ты не цепляйся к словам! Тебе сделали предложение, так будь добр, ответь на него коротко и ясно, а не пускайся в философию, что будет — парировал Котовский.

Оба спорщика вскочили со своих мест и уставились друг на друга пылкими взглядами.

— Так, все остыли оба! — вмешался в перепалку губернатор. — Мы здесь собрались решать серьезные дела, а не браниться попусту. И так, наша позиция Нестор Иванович вам известна, теперь мы хотим услышать ваше слово, дорогой гость.

— Для принятия такого важного решения, мне надо поговорить с хлопцами, посоветоваться и все как следует обмозговать.

— Боюсь, это невозможно. Мне нужен ваш ответ сейчас — решительно произнес Фрунзе.

— Как это невозможно?! Я так с бухты-барахты вести переговоры не намерен!

— Извини, дорогой Нестор Иванович, но другого разговора не будет. Это дело мы с Григорием Ивановичем ведем на свой страх и риск, без ведома и одобрения Москвы. Ясно? А если ты будешь советоваться с хлопцами, то тогда о наших предложениях обязательно узнает вся тюрьма, весь город, а затем и наши "дорогие" соседи. Подобное положение дела нас никак не устраивает. Разговор у нас идет только с тобой и ответ нам должен дать только ты и сейчас.

— Нечего мне диктовать свои условия, будите давить, откажусь и все, точка! — нахохлился Махно.

— Да никто на тебя не давит. Просто говори ясно и коротко. Да, значит ты в деле, нет, отправляйся в тюрьму, а оттуда обратно на корабль — хмуро бросил бригадир.

— Угрожаете! Я так и знал!

— Не угрожаем, прозорливый ты наш, а объясняем! В последний раз! Не хочешь ехать на липовые рудники, значит, отправляйся на настоящие прииски, кайлом махать. В Сибири, на Колыме золотишко нашли и там рабочие руки очень нужны. Нам конечно отправка тебя и твоих товарищей во Владивосток в большущую копеечку выльется, но ничего тут не поделаешь. Выбора ты нам не оставляешь.

Махно пытливо посмотрел на лица своих собеседников, пытаясь понять, блефуют они или ведут свою тайную игру, но ничего кроме решимости поскорее завершить разговор не увидел.

— Значить, только одно мое честное слово и больше ничего? — сварливо уточнил арестант.

— Честное слово анархиста о том, что больше никогда не пересечете границ нашей колонии. Для нас с господином бригадиром этого будет вполне достаточно. Завтра же вся ваша братия отправиться на границу, на рудники. Оружие и амуницию получите в самый последний момент у Григория Ивановича. Не хочу вводить в искушение ваши души — решительно отчеканил Фрунзе и выразительно посмотрел на Махно.

— Хорошо. Я согласен на ваше предложение — произнес Махно, которому не очень хотелось менять теплый климат на сибирские морозы.

— Ну, вот и хорошо. Я очень рад, что мы смогли найти разумный компромисс, Нестор Иванович — губернатор нажал на кнопку и в распахнутой двери появился Горьковой.

— Отправьте господина Махно в тюрьму в тюрьму. И прикажите начальнику станции приготовить вагоны для отправки заключенных на северные рудники — приказал Фрунзе.

Анархист с достоинством покинул кресло, и чуть кивнув головой, холодно произнес: — Честь имею, господа — после чего покинул комнату.

Оставшись вдвоем с Котовским, губернатор подошел к небольшому бару, достал две небольшие рюмки и налил привезенной из России "Смирновской" водки.

— Ну, Григорий Иванович, с удачным началом твоего проекта — предложил тост губернатор.

— Рано ещё говорить об удачном начале, Михаил Васильевич. Нам главное его удачно к Нигеру отрядить, а там дальше видно будет.

— Ладно тебе дуть на воду, все будет нормально. Получат господа французы в свои земли нашего бунтаря. Они нам Махди, а мы им Махно. Хорошо звучит — пошутил Фрунзе, и заговорщики дружно опустошили посуду "за успех безнадежного мероприятия" закусив бутербродом с селедкой и луком.

Идея ответного хода "друзьям-соседям" обуревала умы Котовского и Фрунзе с момента разгрома вторгшихся в Того религиозных последователей пророка Махди. Было рассмотрено множество вариантов, но ни один из них не тянул на полноценное возмездие Парижу, сумевшему направить на крохотный африканский анклав России целую армию черных арабов. Все задумки дуумвирата были на уровне мелкой пакости и не более того. Казалось, что время мести откладывается в долгий ящик, но острый ум комбрига Котовского нашел таки подходящий вариант русской мести. Читая почту пришедшую из России, Григорий Иванович наткнулся на сообщение о знаменитом анархисте Несторе Махно. Арестованный в конце 1922 года лидер крестьянских повстанцев на юге России был предан суду вместе с большим числом своих последователей.

За все свершенные деяния, Махно грозила бессрочная каторга, и в исходе судебного процесса не приходилось сомневаться. Котовский знал Махно, но не столько лично, сколько по рассказам ссыльных. Одна пламенная натура отлично понимает подобную натуру. Не долго думая, комбриг предложил Фрунзе использовать разрушительный потенциал Нестора Ивановича на пользу государству. По данным местной разведки, после разгрома северных агрессоров господа союзники не оставили своих подлых намерений удалить русский флаг с африканской территории, а бокситы и золото только подталкивали их к активным действиям.

Что собирался изобрести Заморский департамент Франции, для полного и окончательного решения "русского вопроса" было неизвестно, но в том, что эти поползновения в скором времени приобретут реальные черты, было понятно всем. Необходимо было спешить, и Фрунзе без колебания поддержал идею своего заместителя.

Через два дня в Москву ушла шифрованная депеша на имя президента, так как губернатор имел право прямого выхода на главу государства. Туда же, со спецпочтой был отправлен секретный доклад, в котором Фрунзе подробно описывал свой тактический план.

Следует сказать, что президент Алексеев внимательно следил за жизнью русской колонии в Того и всякие попытки выпихнуть русских из Африки, воспринимал как личное оскорбление, что было вполне понятным. Ведь именно благодаря его дипломатии, страна получила первую и пока единственную заморскую колонию.

Все это, а также тот факт, что действия Махно подпадали под указ о борьбе с бандитизмом, не заставило правителя России долго размышлять. Процесс Махно ещё только набирал обороты, а из президентской канцелярии в суд Харькова поступило секретное распоряжение об отправки всех участников процесса в далекую и знойную Африку.

Царь повелел, бояре исполнили и транспортный пароход одесского пароходства под громким именем "Александр Суворов" привез в Ломе, Нестора Махно.

Ни Фрунзе, ни Котовский ничуть не сомневались, что романтический бунтарь согласиться на их столь радушное предложение. Главная задача тоголезского дуумвирата состояла в том, чтобы легенда российских анархистов не понял, что его намериваются использовать подобно разменной монете в своей игре. И это им удалось.

Махно естественно подозревал губернатора и Котовского в нечестной игре, но его подозрения, так и остались подозрениями. Возможность обрести свободу и приступить к построению своей анархисткой "Махновщины" перевесила в выборе вождя повстанцев.

Не до конца доверяя обещаниям Фрунзе и Котовского, Нестор Иванович постоянно ждал какого-то подвоха, но ничего не происходило. Как и было обещано, все пятьсот восемьдесят прибывших вместе с Махно человек были доставлены на север колонии. Вслед за ними были доставлены ещё сорок два человека из последнего этапа, на которых указал анархист, как на своих идейных сторонников.

С большой придирчивостью, он изучал вооружение, выделенное ему воинству Котовским. Перебрав несколько сот винтовок, ружей, пистолетов и гранат, Махно не обнаружил в них ни одного изъяна. Готовя операцию "Анархия", в арсенал, который по легенде должны будут захватить беглецы, комбриг не пожадничал ничего. Он даже выделил три ручных пулемета "Томпсона" и хороший запас дисков к ним.

— Патронов тебе хватит на два хороших боя, Нестор. Большего дать не могу, тогда никто не поверит в подлинность твоего побега. Но, если пойдешь в сторону Нигера, тогда дам адрес одного купчишки в Ниамеи. За деньги он тебе черта лысого достанет — заверил Махно бригадир. В ответ тот подозрительно насупился, но тут в разговор вмешался Тарас Лизогуб, помощник Кокубенко. Сам атаман непримиримых колонистов не изъявил желания присоединиться к Махно, но более сотни казаков из его куреня пополнили ряды анархистов.

— Знаю, я этого купчишку, Нестор Иванович. Абдуллой кличут. Жаден до денег, но ради маржи мать родную готов продать. Будет у нас огневой припас.

Слова казака успокоили Махно и, оставив оружие, он принялся инспектировать лошадей и повозки, которые были выделенные в его распоряжение. Неожиданно вождь анархистов затребовал сабли и шашки.

— Какой казак без сабли — напористо наседал он, на Котовского требуя дать искомое. Столь неожиданное требование, озадачило комбрига. Согласно плану махновцев предполагалось вооружить исключительно стрелковым оружием и потому, холодное оружие не было привезено в Манго. С большим трудом Котовскому удалось раздобыть двадцать шашек для анархистов.

— Вот, все чем богаты. Остальное, как истинные казаки добудете в бою! — сказал он решительным тоном и Махно не стал возражать.

Прибывшие с севера каторжане довольно сложно проходили акклиматизацию к жаркому югу. У многих от местной пищи и воды сводило животы. Махно настаивал на присутствие в отряде доктора, но Котовский уверял его, что это с непривычки и со временем это пройдет.

— Посмотри вон на Пилипенко. Рассказать, как его первое время несло, так никто не поверит. А какой он теперь справный, любо дорого смотреть. Как Тарас ветры не беспокоят? — поинтересовался комбриг у высокого казака с длинным чубом.

— Да, ну вас. Григорий Иванович — стоявший у воза казак зарделся от смущения и отошел в сторону от идущего вдоль повозок Котовского и атамана.

— По-хорошему вам, следовало бы дать месяца на адаптацию к местным условиям но, к сожалению, не могу. Французы уже интересовались вашим местом нахождения. Мы заверили, что вы под надежной охраной, но как ты понимаешь, Нестор, шила в мешке не утаишь. Не пройдет и недели, как о вашем комфортном положении станет известно по ту сторону границы. А сложить два плюс два они сумеют, не дураки, смею тебя заверить — комбриг в сердцах плюнул.

— Царские подарки, делаете вы с господином губернатором, — многозначительно молвил Махно, пытаясь выявить тайные намерения комбрига, но тут он натолкнулся на достойного соперника. Григорий Иванович четко вел свою партию.

— Если хочешь выцыганить, что-нибудь ещё, говорю сразу, больше ничего не дам, — решительно заявил атаману Котовский, — а на счет царских подарков, так тебе все уже было говорено в Ломе. Или может ты, часом передумал?

Сказано это было со столь откровенным подтекстом, что Махно от негодования сначала крепко сжал рукоять своей плетки, а затем с силой ударил ею по густой зеленой изгороди кустарника, изрядно опустошив её.

— Мое слово тверже железа, господин генерал. Выступаем сегодня вечером, можете так и отстучать губернатору Фрунзе — отчеканил атаман и, крутнувшись на пятке, пошел прочь от обидчика.

Махно сдержал данное Котовскому слово. В ночь с двадцать девятого на тридцатое апреля его отряд покинул временный лагерь вблизи границы и, двигаясь течения реки Оти на север, покинул земли русской колонии.

Как и было обещано, махновцам была дана фора в три дня и только потом канцелярия губернатора оповестила Аккру и Котону о побеге анархистов с рудников. При этом в сообщении не было указанно ни численность, ни вооружение беглецов, ни направление их предполагаемого движения. Сообщалось о большой группе каторжников, которая, пользуясь беспечностью охраны, сумела разоружить ее, и сбежала в неизвестном направлении. Ведется расследование.

Известие о побеге каторжников в первую очередь всполошило приграничных фермеров. В страхе и ужасе ожидали они появление страшных казаков "А-ля рюсс" пьющих кровь и поедающих плоть своих жертв, как их окрестили губернаторы Аккры и Котона. Тревожные дни проходили один за другим, но страшные звери в людском обличии не давали о себе знать.

Так прошла неделя, другая и власти Ганы и Дагомеи вздохнули свободно. По всем признакам беглецы направились на территорию Французской Западной Африки, но это уже была чужая головная боль. Дакар был извещен о возможном появлении русских беглецов на территории его генерал-губернаторства.

Прошел почти месяц с момента исчезновения Махно и его казаков. О них уже стали забывать, как ошеломляющая новость с берегов Нигера всколыхнула приморские столицы. Списанные всеми в утиль махновцы объявились и не просто так. Следуя вдоль русла Пенджари, они значительно углубились во владения французского генерал-губернаторства и достигли приграничного Ному.

Их появление у заштатного колониального городка произвело эффект разорвавшейся бомбы. Власти Ному не имели телеграфа и потому не были извещены о страшных гостях появившихся на африканских просторах.

Все небольшое население форта, как именовалось Ному на бумаге, увидели необычайное зрелище, навсегда запечатлевшееся в их памяти. Из глубины сияющей красками весны саванны, к Ному двигалась большая колонна людей под черными знаменами. Неторопливо вздымая красную африканскую пыль, по дороге вперемешку шли пешие, ехали верховые, а впереди колонны двигалась повозка, над которой красовался транспарант с лозунгом: "Анархия, мать порядка".

Надпись была сделана русскими буквами, которые никто из жителей форта не смог бы прочесть при всем своем желании. Однако даже в таком виде, транспарант производил на негров сильное впечатление, ибо веяло от него за версту чем-то первобытно-демоническим.

Не менее сильное впечатление на жителей Ному произвел и тот факт, что из саванны к ним пришли белые люди. Давно привыкшие к появлению темнокожих немирных туарегов, они были поражены большим числом белых людей, пожаловавших к ним в гости.

Именно цвет кожи пришельцев был главной причиной того, что Ному была захвачена без единого выстрела. Гарнизон форта принял махновцев за боевую колонну французской армии, а когда обнаружил свою ошибку, было уже поздно. Пришельцы быстро разоружили неполный взвод местных жандармов и, надавав тумаков, разогнали их по домам.

Несмотря на все усилия толмача, собравшиеся на центральной площади африканцы мало, что поняли в пылкой речи Махно, посвященной освобождению местного населения от угнетения капиталистов. Слова "Свобода, равенство и анархия" оставили равнодушными сердца чернокожих тружеников, но вот действия длинноволосого человека, постоянно размахивавшего рукой с зажатым маузером, им очень понравились.

Когда он сбросил на землю французский триколор и заменил его черным полотнищем с белым черепом и перекрещенными костями, в толпе зевак раздался одобрительный гул. Колониальные чиновники весьма придирчиво следили за почитанием местными жителями флага Третьей республики и за проявление любой непочтительности к стягу метрополии строго их наказывали.

Вид беспомощно валявшегося на земле символа колониальной власти, который можно было, безнаказанно потоптать ногами очень обрадовал чернокожих, но это было только началом. К огромному удовольствию зрителей, Махно приказал выпороть всех колониальных чиновников, назначив им наказание, в двадцать пять "горячих".

Под дружное улюлюканье и свист собравшейся толпы на грязные доски конторской террасы валили тех, кто ещё два час назад считались "хозяевами жизни" в Ному. Их крики, стоны и беспомощный вид были самым прекрасным развлечение, что можно было только придумать.

После завершения наказания, под громкие крики возбужденной толпы, Махно сделал следующий шаг по завоеванию сердец угнетенных африканских тружеников. Величественно взмахнув рукой и потребовав у толпы внимания, атаман сделал то, что неоднократно делал на Украине при захвате крупного села или маленького городка. По его приказу были принесены все долговые книги чиновников Ному, сразу же преданные огню.

Во всем мире, люди ненавидят долги и недоимки перед государством. В этом все они едины независимо от цвета кожи, вероисповедания или идеологических предпочтений. Именно стоя перед этим символизированным костром, негры почувствовали себе действительно свободными и принялись громко выкрикивать имя благодетеля, на свой лад.

Под дружные крики "Анархо, анархо" для окончательного закрепления своей победы, Махно открыл часть колониальных складов и начался всенародный праздник. Обрадованные столь стремительным изменением своей жизни, африканцы вытащили тыквенные калебасы с вином и принялись угощать им воинов батьки "Анархо".

Об политических изменениях Ному, административный центр провинции Нигер Ниамей узнал недели через полторы после их происшествия. Первыми новость о черных знаменах анархии, чей предводитель порет ненавистных чиновников, сжигает долговые книги и раздает припасы с товарами, в Ниамей принесли пастухи, пригнавшие свой скот на продажу.

Эти слухи быстро взбудоражили девятнадцати тысячный городок, раскинувшийся на левом берегу реки Нигер. Благодаря удачно расположенной пристани и наличию паромной переправы Ниамей получил статус центра провинции, большая часть которой была покрыта скудной растительностью.

Скотобойня, мукомольный заводик вкупе с кожевенными, серебряными и золотых дел мастерскими вносили свою лепту в доходы Парижа, но правивший в Ниамеи Лоран Кобер был недоволен. Полковничье жалование, плюс регулярные поборы местных купцов и ремесленников плохо утоляли аппетит колониального чиновника. Откровенно завидуя губернаторам побережья обогащавшихся благодаря полезным ископаемым подвластных им земель, Кобер несколько раз организовывал геологические разведки на плато Аир, но без особого успеха.

Известие о захвате Ному "сумасшедшим белым" серьезно озадачило нигерийского губернатора. С одной стороны форт был недалеко от Ниамеи, и послать войска для наведения не составляло большого труда, но с другой стороны эти земли относились к другому колониальному департаменту и, следовательно, были вне компетенции полковника. После недолгого раздумья, Кобер решил не вмешиваться в дела соседей, но отправил сообщение в Париж о возникшей проблеме.

Подобные действия были логичными и правильными в отношении банд немирных туарегов и чернокожих бунтовщиков. Ущерб от их деятельности был небольшим, и у Парижа было время для принятия решения и отправки карательных войск против провинившихся, но Махно в эту схему никак не укладывался. Отдохнув в Ному, он быстрым маршем направился к Ниамеи, своей главной цели.

Черные знамена с белыми костями вызывали уважение у местных жителей. Мало кто из них смог бы так свободно и непринужденно обращаться с символами смерти, почтение к которым сидело у них на уровне подкорки. Все они с почтением склоняли головы перед необычным белым вождем, о котором уже стали ходить легенды.

Благодаря этому приближение махновцев к Ниамей осталось незамеченным. Рано утром, когда часовые с трудом борются со сладкими объятиями Морфея, Махно ударил по городку с двух сторон. Главный удар наносился по казармам находившихся на западной окраине Ниамей силами пехоты при поддержке пулеметов на повозках.

Укрывшись за каменными стенами, солдаты колонии отчаянно сопротивлялись махновцам, в надежде, что им на помощь придут солдаты, охранявшие особняк губернатора и пристань. Ударь они в спину окружившим казарму анархистам, и возможно африканская одиссея Махно закончилась, не успев начаться, однако этого не произошло. Двигавшаяся к казарме полурота охраны попала под удар конного отряда махновцев ворвавшегося в город с юга.

Захваченные врасплох солдаты, не сумели оказать сколько-нибудь серьезного сопротивления кавалеристам батьки и подобно тараканам разбежались по кривым переулкам городка. Преследуя беглецов, с задорным посвистом африканские анархисты подскакали, к дому губернатора желая захватить Кобера в плен, но того уже след простыл.

Поднятый с постели адъютантом и оповещенный им, что все пропало, мсье колонел только и успел, что натянуть штаны и опустошить личный сейф. Прижимая к груди мундир с туго набитыми деньгами сапогами и с револьвером в руке, Кобер успел добежать до пристани, прежде чем толпа восставшей черни отрезала переправу от остальных районов города.

Едва только в районе казарм вспыхнула перестрелка, как на улицы Ниамеи высыпали чернокожий люмпен с криками "Анархо, анархо!". В былое время жандармам было достаточно дать в воздух один только залп и спокойствие было бы восстановлено, но с появлением Махно ситуация кардинально поменялась. Почувствовав свою силу, "угнетенные африканцы" вначале стали забрасывать солдат у пристани камнями, а затем принялись активно теснить их к парому.

Командовавший взводом охраны лейтенант Фурнэ пытался оказать сопротивление, но силы были неравны. К восставшим с каждой минутой подходило подкрепление, и град камней в сторону охраны только увеличивался.

Появление у переправы губернатора полностью разрешило колебания лейтенанта. Дав в сторону наседавшей толпы несколько залпов, французы торопливо погрузились на паром и поплыли на противоположный берег реки. Там находилась резервная телеграфная станция, посредством которой цивилизованное сообщество узнало о захвате Ниамей русскими анархистами. Так на карте мира возникла никем не признанная страна "Махновия", а над водами Нигера поплыла песня "Любо братцы, любо" в исполнении обретших свободу людей.

Франции потребовалось мало времени, чтобы по достоинству оценить угрозу, возникшую для её интересов в Западной Африке. Последовал обмен резкими нотами между Парижем и Москвой, Котону и Ломе. Власти Третьей республики гневно упрекала Россию в утаении очень важной для неё информации, русские оправдывались нерасторопностью и крайне некомпетентностью своих чиновников в колонии, клятвенно заверяя Париж, что виновные будут непременно наказаны со всей строгостью. Держа данное слово, Фрунзе действительно наложил взыскания на своих подчиненных, но это мало утешило Францию, которой предстояло удалять из своей части тела махновскую занозу.

Для французов не составило большого труда узнать правду относительно "побега" анархистов сильно осложнившего им жизнь и сорвавшего тайные планы по выдворению русских из Африки. Выполняя приказ Парижа, губернатор Дагомеи был вынужден отправить все свои силы к берегам Нигера. Занятый решением многочисленных дел, он все же нашел время для отдачи приказа о наказании виновных в "махновской проблеме". Этого требовал Париж, этого требовал государственный престиж Франции, этого требовало его сердце и душа.

Во все времена всегда находились люди по тем или иным причинам готовые исполнить тайную волю верхов. Так было и на этот раз. В столице "Котовии" шло празднование первых плодов. Многие колонисты прибыли из окрестностей Манго на это торжество по приглашению комбрига Котовского.

Праздник удался на славу. Весь вечер участники торжества пели и плясали перед рядами столов, заставленных первыми дарами африканской земли. Трудно сказать, чего на них не было, ибо эта земля родила все, лишь бы был приложен труд.

По этому случаю, Григорий Иванович надел свой парадный белый мундир, отчего все именовали его генералом, что было недалеко от истины. У англичан и французов имелось звание бригадный генерал и только у нас в России, генеральские звания начинались с генерал-майора.

Было уже далеко за полночь, когда праздник завершился, и Котовский вместе со своими семейными и адъютантом вернулся домой. Разгоряченные праздником люди совершенно не обратили внимания на человека, притаившегося в кустах вблизи дома комбрига. Невысокого роста в поношенной одежде он крепко сжимал цевье своего ружья.

Это было творение бельгийских оружейников, позволявшее вести охоту на любого зверя в саванне включая даже слона и носорога. Пули, выпущенные из него, не только пробивали толстую шкуру животных, но при удачном попадании валили зверей наповал. Много лет, этот человек промышлял охотничьим промыслом в этих местах, и вот теперь ему предстояло начать новую охоту, охоту на человека.

Точно выбрав позицию перед домом комбрига, он видел всех, и никто не видел его самого. Из кустов ему было хорошо видно, как одно за другим стали зажигаться окна дома, и убийца стал пристально всматриваться в них, выискивая свою цель.

Неожиданно дверь растворилась, и на открытую веранду вышел сам Котовский и его адъютант Николай Марченко. У комбрига была привычка подышать воздухом перед сном, и в этот раз он не изменил ей. Расстегнув белый мундир, оперевшись на тесаные перила он стал смотреть в ночную тьму широко раскрытыми глазами, неторопливо перебрасываясь словами с адъютантом.

В этот момент, стоявший несколько боком Котовский, представлял собой идеальную мишень, и убийца решил воспользоваться моментом. Он неторопливо поднял ружье, беззвучно взвел курки и стал целиться в грудь Котовскому, как тот неожиданно встрепенулся.

— Пойдем Микола, польешь мне воды, уж больно душно — сказал комбриг и к огромному разочарованию убийцы скрылся в доме. Чуткое ухо охотника уловило, как внутри помещения загремели ведра, стал слышен плеск воды и приглушенные голоса людей.

Вскоре все стихло, дверь распахнулась, и на веранде появился человек в наброшенном на плече белом мундире, с фуражкой на голове. Неожиданный порыв ветра качнул ветви куста перед глазами охотника, а когда обзор стал свободен, комбриг уже стоял спиной к нему, присев на перила.

Опасаясь, что цель вновь ускользнет от него, мужчина торопливо навел мушку на белый мундир и плавно спустил оба курка. Вылетевшие из ствола огненные молнии в мгновение ока пронзили ничего не подозревавшего человека. Пробив в крепком мускулистом теле военного две огромные рваные дыры, они швырнули его на пол веранды к самым дверям.

Звуки выстрелов в ночи моментально всполошил весь дом. Загорелся свет, на улицу высыпали люди. Послышались громкие истошные крики, за которыми раздались лихорадочные выстрелы по придорожным кустам, но убийца уже там не было. Увидев на белом кителе своей жертвы две кровавые отметины, он с чистой совестью покинул место своей засады. С такими ранами никто на свете не мог остаться в живых. Таким было окончание праздника урожая в Манго.

Документы того времени.

Из донесения в Главное Политическое Управление страны от начальника Ясского пограничного отряда подполковника Нефедова С.К. от 24 апреля 1924 года.

В ночь с 23 на 24 апреля этого года бандитское формирование численностью 14 человек совершило вооруженный прорыв с сопредельной территории на участке 6 заставы. Скрытно переправившись через пограничную реку Сирет, бандиты углубились на нашу территорию и в уездном селе Бузу напали на дом старосты Вереску, ранее неоднократно получавшего в свой адрес угрозы от неизвестных лиц за сотрудничество с пограничными властями. Ворвавшимися в дом бандитами был убит сам староста, его жена, престарелая мать, два сына (16 и 14 лет) и две дочери (11 и 9 лет). Вместе с ними были убиты сестра старосты и её муж, ночевавшие в доме Вереску. Все убийства совершались при помощи холодного оружия с особой формой жестокости.

После уничтожения семьи старосты, бандиты подожгли дом и, выждав некоторое время, открыли огонь по прибежавшим на пожар людям, убив шесть человек и ранив пятнадцать, трое из которых тяжело. Прибывшая на место пожара уездная милиция попыталась уничтожить бандитов, но в завязавшейся перестрелке от взрыва гранаты был смертельно ранен начальник милиции капитан Андронов, а рядовой состав не решился продолжить преследование врага.

При отходе на румынскую территорию бандиты вышли на пограничный секрет сержанта Гриценюка и были вынуждены принять бой. Благодаря грамотным действиям пограничников, а также быстро прибывшей к месту боя тревожной группе под командование замначальника заставы Чапаева В.И., бандитов удалось сначала блокировать, а затем и уничтожить.

В результате огневого контакта было убито 12 человек вместе с главарем банды Попеску, а два других участника банды получили ранения и взяты в плен. В ходе проведенного допроса, задержанные дали признательные показания, согласно которым все они являются членами организации "Великая Румыния" требующие передачи под юрисдикцию румынского короля провинций Бесарабия и Молдова.

Ликвидированная пограничниками банда Попеску уже шесть раз совершала налеты на территорию Российской Республики, во время которых совершались многочисленные акты грабежа, убийства и прочего террора направленного против мирных приграничных жителей. Так на счету самого Попеску числятся 42 человека убитых или замученных им.

Среди личных вещей бандитов были обнаружены листовки антирусского содержания, отпечатанные в Бухаресте, а также документы, подтверждающие финансирование организации "Великая Румыния" французским консулом в Фокшанах.

Список пограничников отличившихся при уничтожении банды и достойных поощрения прилагается.

подполковник Нефедов С.К.

Глава VIII. Луч смерти профессора Тотенкопфа.

Если сравнивать бал в Ломе с балом данным губернатором Мендосой в честь основания города Кордовы, то оба эти мероприятия мало, в чем уступали друг другу по своему блеску и размаху, что было совсем не удивительно.

Оба города были на подъеме благодаря росту мировой промышленности, неутомимо поглощавшей как африканские бокситы, так и аргентинский вольфрам. В обоих городах имелись основные признаки цивилизации 20 века — железная дорога, телеграф и высокие радиомачты, с помощью которых жители городов были в курсе всех последних событий по всему миру.

Единственно в чем африканская Ломе заметно уступала аргентинской Кордове так это в древности своего происхождения. Плывя по течению реки Суквия в поисках легендарного Эльдорадо, летом 1573 года аделантадо Кабрера основал небольшое поселение, которому дал имя своей любимой жены Кордовы. После этого события прошли столетия, и городок на берегу реки Суквия, несмотря на все превратности судьбы, не только выжил, но и основательно встал на ноги.

О тех легендарных временах испанской конкисты жителям города напоминала массивная ратуша, чей остроконечный шпиль взмыл в голубое небо Аргентины, здание Национального университета основанного иезуитами свыше трехсот лет назад, а также булыжная мостовая, чьи камни дышали историей.

Главные праздничные мероприятия начались утром на центральной площади города, куда вместе с горожанами пришли жители близлежащих департаментов провинции. Там говорились высокие речи, раздавались подарки, играла музыка, под которую гости торжества лихо отплясывали прямо на мостовой. Все это завершилось традиционной сиестой, и улицы Кордовы опустели, чтобы к вечеру вновь наполниться праздничной жизнью, но теперь она была разделена на богатых и бедных. И если простой люд отмечал день города в трактирах и тавернах, то состоятельную часть Кордовы ждал губернаторский дворец, куда было приглашено свыше двухсот пятидесяти человек.

Всех их у входа почтительно встречал пышно разодетый мажордом. Он властно ударял своим парадным жезлом об пол и громко выкрикивал имена прибывших на торжество господ. Через широко распахнутые двери, гости губернатора Мендосы проходили в парадный зал дворца, где их встречал сам хозяин с женой.

Так как всех приглашенных на торжество гостей, его превосходительство мог ненароком позабыть, слева от губернатора стоял секретарь и по условному знаку рукой освежал память правителя Кордовы. Благодаря этой помощи сеньор Мендоса ни разу не ошибся, пожимая руки приглашенным на праздник мужчинам и отпуская комплименты их супругам делавших книксен губернаторской чете.

На господина Фернандо Торреса, владельца магазина радиоприемников и прочего технического товара сеньор губернатор не обратил особого внимания, несмотря на то, что тот был довольно запоминающимся мужчиной. Сдержанно обменявшись рукопожатиями с торговцем, его превосходительство споткнулся взглядом о сеньору Жозефину Торрес, и сердце его учащенно забилось. Симпатичная брюнетка полностью подходила под тот тип женщин, что импонировал губернатору. Грациозно отдав дань уважения хозяину, сеньора Торрес лукаво стрельнула глазами в ответ на комплимент губернатора.

Её действия не остались, не замечены супругой губернатора, которая едва приглашенные отошли от хозяев дворца, холодно прошептала мужу, не меняя участливого выражения на лице.

— Луис, держите себя в руках, и не выказывайте столь неприкрытого интереса к этой смазливой простушке.

— Благодарю тебя, Изабелла — отвечал ей губернатор, расплываясь в дружеской улыбке следующей паре гостей.

Действие дорогой супруги не укрылись от взгляда и господина Торреса.

— Не могла удержаться от проверки своего оружия, дорогая? Смотри, госпожа губернаторша зорко следит за своим мужем и не потерпит никакую соперницу вблизи своего благоверного — пожурил он свою жену, взяв предложенный слугой бокал с шампанским.

— У каждого человека есть свои слабости милый, тем более у такой слабой женщины как я — непринужденно улыбнулась ему в ответ супруга.

В этот момент она действительно ничем не походила на человека способного кого-либо обидеть. Милая и обходительная хранительница домашнего очага имела мало чего общего с той анархисткой революционеркой, за чью голову, шесть лет назад американское правительство предлагало сначала десять, а потом и пятнадцать тысяч долларов. Вот только лишь небольшой шрам на левой руке и цвет волос объединял этих женщин, но на этом сходства заканчивались. Чета Торрес в Кордове числились добропорядочными семьянинами и послушными гражданами аргентинской республики.

За те два года, что они провели в Кордове, никто не мог сказать о них ни одного плохого слова. К политике они были равнодушны, впрочем, как и к религии, но зато торговая жилка и деловая хватка у сеньора Торреса была отменной. Сразу после прибытия из Байреса он организовал фирму по продаже радиоприемников и добился серьезных успехов, правильно сочетая цену и качество предлагаемого товара.

Уже через год Торрес расширил свое дело, поставляя товар не только в Кордову, но и в другие города провинции, а также её соседям. Технический прогресс решительными шагами врывался в Аргентину, принося господину коммерсанту и его жене стабильный доход. Как признание финансовых успехов четы Торрес, стало их приглашение на бал к губернатору, на который мечтало попасть многие жители Кордовы.

Некоторые представители благородных семейств города с холодом и недовольством посматривали эту семейную пару, сумевшую столь быстро войти в двери перед которыми иные стоят годами, но так и не получившие приглашение переступить заветный порог. Но большая часть гостей была настроена к Торресам более терпимо.

— Ну и пусть, что иностранцы. Мало их приехало из Европы в Аргентину за последние годы. Президент страны господин де Альвеар очень рассчитывает, что капитал и деловые качества эмигрантов помогут стране стать экономическим лидером Южной Америки. Главное, что у них есть деньги, они деловые люди, верят в Бога и не занимаются политикой — рассуждали лишенные "голубой крови" обыватели, дружественно кивая сеньору Торресу и поднимая бокалы за его очаровательную супругу.

Такова была лицевая сторона аргентинская жизнь Камо и Фрэнки Майены, но существовала и её оборотная сторона. Кордова не случайно была выбрана Камо как место проживания. В северной части этой аргентинской провинции обосновался злой гений мировой войны, знаменитый профессор Тотенкопф.

Работая на воинскую славу Второго рейха он создал особые дирижабли, чьи убийственные удары испытали на себе многие города Франции, Англии и Америки. Сразу после войны, за свои преступления перед человечеством он был объявлен в мировой розыск. Тысячи людей искали его в Европе, Азии, Африке и даже в Австралии, но все поиски были безрезультатны. Арестованные в ходе розыска люди оказались лишь только похожими на "профессора зло" как окрестили его американские журналисты, а всяческие упоминания о нем в прессе, в конце концов, оказывались банальными газетными утками.

Искали неуловимого профессора и в Южной Америке. Его фотографии имелись в полицейских департаментах Аргентины, Бразилии, Венесуэлы, Колумбии, Перу и Чили, но это нисколько не помешало Тотенкопфу въехать неузнанным сначала в Парагвай, а затем оказаться в аргентинской провинции Кордова.

В её северной части находилось несколько чисто немецких поселений много лет занимавшихся фермерством. Жили они очень замкнуто, сознательно ограничивая доступ в свою среду всем испаноговорящим. Внутри поселений говорили только на немецком языке, отмечались немецкие национальные праздники, пропагандировалась немецкая культура.

Подобные поселения были идеальным местом для укрытия всех гонимых людей немецкой нации, и Тотенкопф не стал исключением. Поселившись в одном из дальних хуторов, он отдался любимому занятию, созданию нового оружия уничтожения. В специально оборудованной генералом Бергом лаборатории, "профессор зло" ставил опыты и вел научные изыскания, чей результат должен был полностью затмить все то, что было создано им ранее.

Обуреваемый честолюбивыми помыслами, желая навечно прославить своё имя, профессор Тотенкопф сосредоточил все свое внимание на разработке "лучей смерти". По замыслу ученого это должно было быть оружие способное легко уничтожать не только живую силу и оборонительные укрепления противника, но и аэропланы, и морские корабли.

В начале своей работы профессор хотел создать свои смертоносные лучи на основе радиоволн, которые должны были облучать войска врага, но по прошествию времени он отказался от этой затеи. Тотенкопфа захватила идея создание мощного теплового луча, который должен был уничтожать все на своем пути подобно молнии громовержца Зевса.

Для реализации этих грандиозных намерений профессору понадобилось значительная сумма денег, которую ему предоставил его компаньон и товарищ генерал Берг. Именно на них в Европе и Америке через подставные фирмы закупались материалы и оборудование, необходимые для создания теплового оружия.

Естественно Берг не мог полностью финансировать все нужды профессорского проекта, как это в свое время делал кайзер Вильгельм. Трудно сравнивать возможности государства и частного инвестора, но этот факт нисколько не волновал Тотенкопфа. Наоборот, он видел в этом некий залог успеха, так как, по его мнению, обеспеченный всем специалист не столь проворен и изобретателен, как испытывающий нужду исследователь.

— Вы знаете, Берг, если бы мой аппарат создавался под эгидой государства, то его стоимость была бы значительно выше, чем та стоимость, которую тратим мы на его создание сейчас — хвастался профессор своему компаньону, сидя за чашкой утреннего кофе.

Будь на месте генерала кто-нибудь другой, то он скорей всего замучил бы ученого перечислением сумм отпущенных на его опыты и был бы наверняка прав. Вначале он снабдил Тотенкопфа документами и перевез его сначала в Парагвай, а затем в Кордову. После на землях немецких колонистов в департаменте Тулумба была построена вилла с лабораторией, в которой профессор приступил к своим исследованиям. Быстрого результата они не принесли, но потребовались новые финансовые вливания.

Изучение физики это не только дорогое удовольствие, но и процесс с непредсказуемым результатом. Через три месяца кропотливой работы, выяснилось, что было взято неправильное направление, и теперь нужно начать все сначала.

Любой бы нормальный спонсор просто взвыл бы от этих известий и пустил бы пулю в голову незадачливому распылителю чужих денег. Любой, но только не генерал Берг. Он сочувственно покивал головой, спросил, сколько нужно добавить и открыл новый кредит дорогому другу.

Делая все это, генерал был в своем уме и не находился под влиянием алкоголя, наркотиков или иных средств подавляющих волю и разум. Просто он как никто другой знал возможности профессора, свято верил в них, и как оказалось не напрасно. Прошло полгода, и опытный образец нового оружия был создан. Два с половиной месяца понадобилось профессору на его доработку, и тепловой луч сначала поджег кучу смолянистых веток, а затем прожег насквозь доску толщиной в десять сантиметров. Это был настоящий прорыв в проводимых исследованиях.

Изменяя и комбинируя составные элементы своего оружия, Тотенкопф сначала добился, что при помощи луча написал свое имя на стальной плите, а затем разрезал напополам двухсантиметровый лист брони. Профессор купался во славе триумфатора, но тут случилось, то, что должно было случиться, у Берга возникли проблемы с финансами.

Нет, господин ученый не спустил всю денежную наличность своего друга, генерал был весьма предусмотрительным человеком. У него закончились лишь свободные финансы, все остальное было вложено в дело. Для их вывода потребовалось бы месяц-полтора, а такой срок ученый гений ждать не мог. Берг занялся поиском денег на стороне и первый к кому он решил обратиться был Камо.

По приезду в Аргентину он поддерживал с "сеньором колонелем" чисто дружеские отношения, не пуская его дальше очерченных границ. Камо было известно, что профессор жив и занимается новым видом вооружения, но ни где он находится, ни каковы его успехи на новом поприще, бывший революционер не знал. Через его фирму шла часть профессорских закупок, но их список ничего не говорил Камо о том на какой стадии, находятся исследования Тотенкопфа.

Поэтому когда во время очередного визита Берг попросил у Камо денег для продолжения работ по тепловому лучу, "сеньор колонел" охотно согласился, но с одним условием.

— Поймите меня правильно господин генерал, я много наслышан о профессоре Тотенкопфе, но я деловой человек, который предпочтет всего один раз увидеть, чем сто раз от кого-то услышать. Я готов немедленно вложить в дело нужную вам сумму денег, но хотел бы как говорится пощупать товар руками. Если это действительно столь грандиозный проект как вы говорите, возможно, я вложу в него даже больше, чем вы запрашиваете, дорогой Берг — Камо решительно извлек из кармана чековую книжку, достал вечное перо и замер, готовый подписать чек в любую минуту.

— Право не знаю, что и делать. Ваша готовность без всяких проволочек вложиться в наш проект радует меня, но вся проблема в профессоре. Возможно, чисто из суеверия он не намерен показывать свой аппарат посторонним людям. Он и меня допускает в свою лабораторию крайне редко — Берг сочувственно взглянул на Камо, делая вид, что ищет у него понимания ситуации. Говоря о нелюдимости профессора, генерал сильно лукавил, не желая допускать к делу новых лиц.

— Что же, вполне понимаю вас господин генерал. Людям науки вполне свойственны причуды сильно отличающих их от всех нас, но прошу правильно понять и меня. Мое желание взглянуть на аппарат не праздное любопытство, а стремление убедиться в правильности своего поступка. Ведь запрашиваемая вами сумма немаленькая и под честное слово её никто не даст. По сведениям, которые я получил из канцелярии губернатора, аргентинское правительство намерено начать в Кордове строительство авиационного завода. Сорок девять процентов будет отдано частному капиталу, и очень важно будет попасть в число первых пайщиков. Ведь это превосходное место для вложения денег, согласитесь со мной — продолжал давить на немца Камо.

— Мне очень жаль дорогой друг, но профессор вряд ли изменит своим жизненным принципам — Берг сделал вид, что хочет подняться и уйти, но Камо не стал останавливать его и предлагать новые варианты. В этих играх у него опыт был гораздо больше его собеседника.

— Не смею настаивать господин генерал, у каждого человека есть свои жизненные правила и их следует уважать. Однако мне не хотелось отпускать вас с пустыми руками, памятуя связывающее нас прошлое, — Камо развернул чековую книжку и размашисто заполнил передний лист. — Вот, прошу принять от меня чек на двенадцать тысяч долларов. Эту сумму я могу выдать вам в качестве помощи без каких-либо условий. Прошу.

При столь неожиданном повороте событий, Бергу не оставалось ничего другого как делать хорошую мину при плохой игре. Он сдержанно поблагодарил дарителя и туманно намекнул на возможность изменения правил герра профессора. В ответ Камо горячо заверил генерала, что всегда готов оказать ему финансовую помощь.

Когда дверь за гостем закрылась, а его самого унесло могучее авто, между супругами Торрес состоялся разговор. Следует отметить, что Камо полностью доверял своей спутнице и, не имея от неё никаких тайн, он рассказал о результатах прошедшей встречи.

Фрэнки внимательно выслушала рассказ мужа, а затем осторожно спросила Камо:

— Судя по тому, с какой легкостью ты отдал Бергу двенадцать тысяч, это аппарат должно быть очень важен для тебя. Но, как и для каких целей, ты собираешься его использовать? Желаешь установить на него монополию или продать за хорошую цену, а может быть, что-нибудь ещё? Каковы твои планы и намерения?

— Видишь ли, в чем дело дорогая, на данный момент для меня важен не столько аппарат, сколько сам профессор. Тотенкопф действительно злой гений войны, как его величают американцы. Он с легкостью изобретает одно смертельное оружие за другим и делает это исключительно ради прославления собственного имени. Сейчас он создал тепловой луч малой мощности, с помощью которого можно на расстоянии поджигать деревья или вскрывать банковские сейфы любой толщины. Но если он сделает аппарат большей силы, то это будет означать смерть тысячи и тысячи людей. Вспыхнет новая мировая война, ибо то государство в чьи руки попадет этот аппарат, обязательно захочет извлечь из него максимальную выгоду и станет диктовать свою волю соседям. Чтобы этого не случилось, профессора надо остановить на раннем этапе создания оружия иначе, потом будет поздно.

— Остановить, значит уничтожить. Я правильно тебя поняла?

— Да, именно уничтожить. Ведь если его постигнет неудача в продвижении теплового луча, он обязательно изобретет на погибель людскому роду, что-нибудь ещё более ужасное. В России, я знал одного такого изобретателя, профессора Филиппова. В своей домашней лаборатории, он ставил опыты по переносу энергии с одного места на другое при помощи волн. Предполагалось, что, взорвав тонну динамита под Петербургом, можно было перебросить в район Стамбула и произвести нам такие же разрушения, как если бы взрыв был на самом Босфоре. Страшное оружие но, слава Богу, оно не было создано. Проводя последние испытания, профессор погиб, учеников у него не было и никто не смог завершить его изобретение. При этом Филиппов просто ставил опыты, а Тотенкопф целенаправленно создает оружие массового уничтожения.

— Ты говоришь страшные слова милый, и я полностью с тобой согласна. Пули и снаряды более честное оружие, чем этот тепловой луч с его пятикилометровым радиусом поражения. Профессора и его аппарат, конечно, нужно уничтожить, но меня смущает один факт. Насколько я знаю, у тебя нет той суммой, о которой попросил тебя Берг. Как ты с ним собираешься расплачиваться или у тебя есть другие счета, о которых я не знаю? — Майена кивнула на чековую Камо книжку, сиротливо лежавшую на бюро.

— Нет, это действительно все мои деньги, — успокоил супругу Камо, — а, что касается господина Берга, то ради достижения цели, я готов выписать ему даже миллион долларов. Лишь бы приблизиться к Тотенкопфу и уничтожить его.

— Понимаю тебя. Берг просто не сможет воспользоваться выписанным тобой чеком и демонстрация творения герра Тотенкопфа будет единственной и последней. Что же, с профессором и Бергом все ясно, но может, стоит попытаться захватить аппарат и вывезти к тебе на родину, в Россию? Насколько я понимаю, у профессора нет большой охраны и при хорошей подготовке дела, мы смогли бы экспроприировать его — многозначительно спросила женщина, намекая на их бурное прошлое. Услышав эти слова, Камо на секунду задумался, но затем решительно тряхнул головой, словно отгонял от себя соблазн.

— Нет, Кража аппарата, это очень опасное и трудное предприятие, но даже если нам это удастся, я не уверен, что в России тепловой луч попадет в достойные руки. Поэтому от греха подальше правильнее будет уничтожить профессора и его изобретения.

— Значит, нам придется покинуть Кордову?

— К сожалению, это так. После уничтожения аппарата нам предстоит переехать в другую провинцию.

— Жаль, — с вздохом молвила Майена, — честно говоря, я уже привыкла к этому городку.

— Ничего страшного, дорогая. Сменить пейзаж за окном всегда полезно, тем более людям нашей формации.

— И куда мы отправимся, в Байрес? Там ведь легче будет затеряться.

— Нет. Именно там нас и будут искать. Поэтому, я присмотрел на границе с Парагваем небольшую плантацию по выращиванию чая матэ. Это отличное место для скромной семейной четы де ля Ласерны, которая в случаи необходимости всегда найдет убежище в соседней стране.

— За, что я тебя люблю, дорогой, так это за твою предусмотрительность. Мне сильно повезло, что судьба свела меня с таким человеком как ты.

— А мне с тобой — молвил Камо, обняв подругу.

Начав с Бергом игру в спонсорскую помощь, Камо считал, что в нынешнем положении он единственный человек, к кому немец сможет безбоязненно обратиться за финансовой помощью. Он не без основания полагал, что до окончательного завершения работ над тепловым лучом, Берг не рискнет предлагать аппарат третьей стороне, но бывший эсдек недооценил изворотливость германского генерала. Едва только работы начались, как агенты Берга стали искать потенциального покупателя на смертельное оружие. О том, чтобы предложить его англичанам не могло быть и речи и потому, Берг сосредоточил внимание на других странах.

Франция после войны была бедная как церковная мышь, норовя нарастить свои опавшие мускулы за счет нещадной эксплуатации своих колоний и немецких репараций. Страна восходящего солнца с прохладцей отнеслась к идее покупки лучевого оружия. Потомки богини Аматерасу свято верили в огневую мощь своих линкоров, которые вместе с авианосцами должны были стать ударной мощью страны. Оставалась богатая Америка но, получив в свое распоряжение все золото Старого Света, американцы спешили насладиться прелестями жизни и не собирались снова воевать.

Казалось, круг замкнулся, однако на счастье генерала Северо-Американских Штатах не все так думали. Их было мало, но это были вполне состоятельные люди, девиз которых гласил: "Любая война, это новые деньги". Сообщение о тепловом луче заинтересовало американцев. Они по достоинству оценили возможности применения теплового луча в военных целях, а также то, что таинственный изобретатель не просил денег.

Проект теплового луча получил кодовое название "луч смерти". Контроль над ним был поручен Марку Говеренцу, ранее сотрудничавшему с Николой Тесла, в свое время пытавшегося создать свое лучевое оружие. Под видом новоявленного американского миллионера желающего вложить свои деньги в выгодный проект, он был отправлен в Рио-де-Жанейро, так как, соблюдая секретность, Берг указал местом своего пребывания Бразилию.

Когда возник финансовый вопрос для продолжения проекта, Берг обратился за помощью к Камо и Говеренцу, и в обоих случаях получил одинаковые ответы. Деньги для продолжения опытов будут даны, но при условии наглядной демонстрации аппарата. Это вполне устраивало Берга решившего одним выстрелом убить двух зайцев для решения своих проблем.

Говоря о том, что Тотенкопф не желает показывать свой аппарат посторонним лицам, Берг нисколько не лукавил. Профессор собирался по-своему распорядиться изобретенным им тепловым лучом. С его помощью он намеривался начать широкомасштабную добычу золота в боливийских Андах. Тотенкопф уже приценился к нескольким заброшенным горным приискам. Согласно заключениям геологов запасы золота там были богатейшие, но вся проблема заключалась в их глубоком залегании в толще твердых горных пород. Рентабельность добычи золота в подобных условиях была отрицательная, но профессор полагал, что он сможет добраться до благородного металла при помощи разрушительной силы своего аппарата.

Купив право разработки приисков через подставных лиц, Тотенкопф намеривался в два года не только полностью окупить свои затраты, но и иметь солидную выгоду. После обретения же финансовой независимости, ученый собирался заняться изучением ядра атома, таившего в себе неисчислимые перспективы.

Таковы были планы злого гения Второго рейха, но заунывная песня финансов заставила его внести в них определенные коррективы. Тотенкопф решил уступить давлению настырных спонсоров и провести демонстрацию своего смертоносного оружия, которая должна была быть последней для них. После получения денег, спонсоры должны будут оставить земной мир, ибо пережили свою полезность великому делу. Как говориться ничего личного, только бизнес.

Согласно иезуитскому плану профессора, с разницей в сутки, оба спонсора прибыли на маленькую станцию Санта-Эсмеральда железнодорожной магистрали, что связывала Кордову с одноименной столицей соседней провинции Сантьяго-дель-Эстеро.

Первым в условленное с Бергом место приехал Камо. Ему легче было добраться до Санта-Эсмеральды, чем господину Говеренцу, которого люди Берга везли из самого Буэнос-Айреса.

У самого вагона дорогого гостя встречал широкоплечий крепыш по имени Мигель. Он предложил Камо донести багаж, но у того из вещей был только один саквояж. Легендарный экспроприатор предпочитал путешествовать налегке. Потерпев неудачу оказать любезность господину коммерсанту, Мигель подвел его к большому черному автомобилю и учтиво распахнул дверцу. Все это не ускользнуло от внимания худощавого господина. Он ехал с Камо на одном поезд, но его никто не спешил встречать. Так и не дождавшись знакомых, господин подхватил свой неказистый чемодан и направился к зданию вокзала.

Присланный Бергом автомобиль, был чудом техники начала века. Большой и могучий, он величаво несся по дорогам Кордовы, с легкостью беря любой подъем, преодолевая лужи, кочки и прочие превратности грунтовой трассы.

Был поздний вечер, когда Камо прибыл сначала в немецкое поселение, а затем покрытый густой пылью кабриолет доставил его на виллу профессора. Встретивший гостя Берг, радушно предложил ему флигель с ванной и ужином, предупредив, что встреча с Тотенкопфом состоится завтра утром.

— Что поделаешь, если умственный процесс профессора идет в вечерние часы и изменить это не под силу никому — генерал учтиво довел гостя, до флигеля и пожелал доброй ночи.

Ночь действительно была доброй, Камо отоспался и явился на встречу с изобретателем в прекрасной форме.

— Я представлял вас себе несколько иным, герр Камо, — произнес немец, учтиво обменявшись рукопожатиями. — Если руководствоваться методом Ломброзо, то вас совершенно невозможно заподозрить в том криминале, столь вас прославившего. У вас вид, глубоко порядочного человека, единственным прегрешением которого могут быть редкие походы на сторону.

— Зато ваши проницательные глаза и высокие надбровные дуги, герр профессор, сразу выдают в вас незаурядную личность, способную на многое. И я теряюсь в догадках, пытаясь определить границу вашего таланта.

— Теперь я понимаю причину вашего легендарного успеха. Вы умело играете на струнах людских душ, тонким инструментом под названием лесть, однако, со мной вам не повезло. Я абсолютно глух к подобной музыке и говорю вам сразу, не тратьте зря время, ни ваше, ни тем более мое. Оно для меня бесценно — взмахом руки Тотенкопф предложил Камо и Бергу сесть за стол, возле которого уже стояли слуги с подносами.

— Итак, вы готовы спонсировать создание теплового оружия, но только после его демонстрации? — профессор уловил тревожный взгляд Камо на слуг. — Можете говорить совершенно свободно, они ни слова не понимают по-немецки.

— Удобная прислуга — констатировал Камо, но возобновил разговор, только когда слуги покинули столовую. — В силу сложившихся обстоятельств, я не только видел, но даже использовал одним из ваших творений, герр профессор, и в полной мере оценил его мощь и великолепие. У меня нет и мысли сомневаться в словах генерала Берга относительно свойств вашего нового оружия. Однако, просимая вами сумма в 250 тысяч долларов, довольно велика и для успокоения души я хотел бы, взглянуть на ваш товар. Прошу понять меня правильно.

— Не извиняйтесь. Не всем дано понять величие свершенного мною открытия. Узость вашего технического кругозора мешает по достоинству оценить его и потому, вы все сводите к примитивной демонстрации, наивно полагая, что после этого все сразу станет ясно. Вы подобно ребенку пытаетесь укусить незрелый плод, которым очень легко отравиться, — нравоучительно произнес профессор, уверенно орудуя ножом и вилкой у себя в тарелке, — однако, судя по вашему лицу, это вас не очень пугает, и вы упорно желаете увидеть аппарат. Не так ли? Можете не отвечать, отлично вижу, что так. Что же, это ваш выбор, ведь вы платите деньги. Ваше здоровье!

Тотенкопф поднял бокал вина, и Камо с Бергом последовали его примеру. Когда профессор наклонял над тарелкой аккуратно постриженную голову, он совершенно не походил на "злого гения" каким его знал цивилизованный мир, но стоило ему лишь поднять глаза, как мнение быстро менялось. Их холодность и безразличие к людям, гнездившееся за стеклами очков, моментально выдавали человека привыкшего повелевать другими, совершенно не считаться с их мнением.

— Вас наверняка интересуют техническое устройство аппарата, но по известным причинам я могу рассказать об этом лишь вкратце. В основе действия моего аппарата лежит принцип концентрации света подобного фокусы самой простой линзы. Нечто подобное создал знаменитый Архимед, когда при помощи зеркал, на расстоянии сжег весь флот римлян. Не знаю, каких размеров был солнечный пучок легендарного грека, но созданная мной оптическая система, сжимает луч света до размера меньше ушка иголки. Это позволяет ему в считанные секунды плавить и прожигать броню, как танков, так и кораблей и вы увидите его мощь собственными глазами! — профессор прервал трапезу, и гордо вскинув голову, посмотрел на Камо.

— К сожалению, дальность воздействия моего нынешнего аппарата ограничивается десятком метров, но у его нового варианта, на постройку которого пойдут ваши деньги, дальность будет гораздо больше. При помощи теплового луча можно будет поражать объекты на удалении в двести, в пятьсот, тысячу метров и это не предел. Согласно моим расчетом, луч может сохранить свою силу до 20 километров, но для этого придется строить аппарат величиной с корабельную башню. Вот какое будущее у моего аппарата!

— Вы рисуете грандиозную картину, от которой перехватывает дух, герр профессор. У меня нет ни капли сомнения в том, что вы создадите свои чудо аппараты при наличии необходимых средств. Ваше здоровье, — Камо поднял бокал, — честное слово, просто не вериться, что для каждого аппарата уже произведен свой расчет. Сразу чувствуется рука подлинного мастера.

— Совершенно верно. Для каждого из аппарата расчет уже произведен и все они здесь, — немец выразительно постучал пальцами по лбу, — многие любят записывать, но я считаю это излишним. Моя память меня никогда ещё не подводила.

— А, что служит источником для вашего луча? Неужели ваш аппарат подобно зеркалу Архимеда полностью питается от солнца?

— Нет, нет и нет. Мой аппарат полностью автономен и не зависит от капризов погоды. Свет порождается от горения специальных стержней, в основе которого лежит угольная пыль. Срок горения их составляет 11 минут, после чего нужно производить замену. Зажигаются они при помощи магнето и сгорают полностью, без остатка и даже копоти.

— Как все просто и понятно! Не то, что у этого Теслы с его передачей тока путем беспроводного электричества! — ловко ввернул в разговор Камо имя научного конкурента профессора.

— Тесла больше говорит, чем делает. За годы жизни в Америке он хорошо усвоили принцип, что для громкого успеха нужна хорошая реклама. Именно она лежит в основе деятельности этого гения самоучки плюс, определенный налет таинственности и недосказанности. Все его столь разрекламированные электронные пушки метатели молний ещё только в проектах, которые неизвестно когда получат право на рождение. А мой "луч смерти" уже существует! И он гораздо компактнее, прост в обращении и главное стоит гораздо меньше, чем энергетические башни, этого короля электричества!

— Думаю, наш гость сам в этом убедиться этим вечером — прервал Тотенкопфа Берг, видя как тот, не на шутку разгорячился.

— Почту за честь быть первым зрителем этого грандиозного действия — заверил хозяев Камо.

— Вот именно первым, оцените это герр Камо. Завтра к нам приедет ещё один человек, желающий посмотреть в действии наш аппарат — многозначительно подчеркнул генерал.

— И кто он, если не секрет.

— От вас, у нас секретов нет, дорогой сеньор колонель, — Берг расплылся в доверительной улыбке, — это богатый американец, интересующийся научными достижениями военного характера, в которые можно выгодно вложить деньги.

— Правда? Он действительно американский нувориш или только им умело прикидывается?

— По всем признакам он самый, что ни наесть настоящий американец, хотя я не могу с полной уверенностью утверждать обратное. Сто процентную уверенность может гарантировать только страховой полис. Ваше здоровье — Берг поднял свой бокал и на этом завтрак закончился.

Генерал специально упомянул о Говеренце перед Камо, в надежде, что известие о нем сделает его куда более сговорчивым.

— Все эти торгаши становятся податливее, когда узнают о наличие конкурентов. Вот увидите, едва Камо станет известно об американце, и он более широко распахнет свой кошелек — заверил Берг профессора, когда они остались одни.

— Не стоит забывать прошлое этого человека, в нем нет ничего торгашеского — напомнил профессор, но Берг не согласился с ним.

— Но сейчас он ведет себя, как истинный торговец.

Вернувшись после завтрака к себе в комнату, Камо узнал, что его походный саквояж подвергся негласному досмотру. Кто-то в отсутствие хозяина открыл его. Сделано это было аккуратно, но неизвестный не заметил тоненького волоса прилепленного к створке саквояжа.

Этот факт обрадовал Камо. Теперь хозяева виллы полагают, что их гость не вооружен и совершенно не подозревают, об опасности притаившейся в его брючном ремне, за массивной пряжкой.

День в ожидании демонстрации, как ни странно прошел быстро и вечером, гостя пригласили в отдельное крыло усадьбы, где размещалась лаборатория. Увидев установленный на специальный постамент квадратный короб с длинным скошенным дулом, Камо несколько растерялся. В его представлении аппарат "лучей смерти" должен был иметь более совершенный вид.

— Весь корпус моего аппарата состоит из тугоплавкого металла способного выдержать температуру в тысячи градусов по Цельсию. Через это отверстие мы вставляем в аппарат цилиндр со специальным стержнем горючей смеси, фиксируем его на держалке и удаляем внешнюю часть цилиндра. Этой кнопкой поджигаем брикет, после того как пламя разгорелось, фокусируем свет специальными винтами и при помощи ручек направляем тепловой луч в нужную нам сторону. Все очень просто — давал пояснение Тотенкопф, неторопливо готовя аппарат к действию.

Привычно погрузив топливный цилиндр во чрево аппарата, нажав кнопку магнето, он склонился над датчиками на верхней панели аппарата. Было слышно, как внутри него загудел огонь и вскоре из дула вылетел тонкий луч света по размерам с вязальную спицу. Покинув аппарат, он уткнулся в стоявшую в семи метрах от демонстрационного стенда, толстую металлическую плиту.

Тотенкопф покрутил винты, и луч стал не только уменьшаться в диаметре, но и структурно изменяться. Стоя рядом с аппаратом, Камо отчетливо видел как тонкая световая нить, начала стремительно густеть на воздухе, меняя свой желтый цвет на ослепительный бело-голубой.

Ещё раз, сверившись с показаниями датчиков, профессор взялся за ручки управления и с удивительной легкостью стал водить громоздким аппаратом. Световая нить заплясала по поверхности вертикально расположенной плитой, и до Камо долетел запах опаленного металла.

Сначала изобретатель написал на плите свои инициалы, затем круг с цилиндром, повторяя эмблему, выбитую на могиле Архимеда.

— Для чистоты эксперимента скажите, какой символ вам нарисовать и я легко сделаю это — хвастливо пообещал зрителю Тотенкопф.

— Пожалуй, пятиконечную звездочку.

— Для увеличения сложности задачи могли бы попросить нарисовать спираль, но что делать. Вы сделали свой выбор, — снисходительно хмыкнул Тотенкопф — ну-с, начнем.

Ладони изобретателя легли на рычаги аппарата, и ослепительный луч уверенно заскользил по металлической плите под неторопливый речитатив профессора.

— Лучей у нашей звездочки не трудно сосчитать, лучей у нашей звездочки по счету ровно пять — нараспев говорил Тотенкопф к сильному изумлению Камо. Он считал немца холодной машиной, и вдруг тот открылся с необычной стороны.

— Вот, готово. А теперь мы поставим в нашем деле жирную точку, — луч остановился на одном месте и Камо увидел, как на металлической поверхности вскипел пузырь, затем он опал и из черного отверстия вырвалась струйка дыма.

— Вуаля. Спасибо за внимание — шутливым тоном сказал Тотенкопф и чем-то щелкнул. В один миг луч стремительно изменил свою металлизированную консистенцию, снова приобрел желтый цвет и погас.

— Можете посмотреть, герр Камо, но только не трогайте руками. Убедительно вас прошу, это небезопасно — величаво разрешил Камо демонстратор.

Подойдя к стенду, Камо принялся громко восхищаться и восторгаться самым величайшим изобретением в мире. Оба немца с гордостью слушали его оценку своей деятельности.

— То, что я увидел, предвосхитило все мои ожидания! Это грандиозно! Нет слов, чтобы описать то, что я испытал в эти минуты — заливался соловьем хитрец, приближаясь к топливным цилиндрам.

— Простите меня профессор, но мне все не вериться, что столь простой цилиндр порождает такую чудовищную силу. Не откажите в любезности, позвольте мне на него взглянуть — попросил Камо.

— Вижу, что вы все ещё ищите скрытый подвох в моем аппарате. Что же, смотрите, — Берг взял со стола цилиндр и протянул его Камо, — вот этот топливный цилиндр будет использован завтра при демонстрации аппарата американскому гостю.

Эсдек осторожно взял цилиндр из рук генерала, взялся за верхнее кольцо и повернул его против часовой стрелки. Нижние держалки мягко щелкнули, и наружный контур цилиндра снялся, обнажив свою начинку.

Брикет действительно имел угольную основу, это Камо определил с первого взгляда. Пропитанный специфическим составом, он издавал неприятный запах, и лишь коснувшись брикета пальцем, Камо поспешил закрыть цилиндр.

— Ну, что, господин Фома неверующий убедился, что здесь нет ничего постороннего, кроме того, о чем я говорил? — хохотнул Тотенкопф.

— Да, все верно. Ничего постороннего, господин профессор. Снимаю шляпу перед вашим гением — Камо аккуратно вернул Бергу цилиндр.

— Мы всегда держим данное обещание, господин Камо. Теперь слово за вами — генерал выразительно пошевелил пальцами, как будто пересчитывал деньги.

— Я тоже умею держать данное слово, господин Берг, но как говорят в России, отдавать деньги на ночь плохая примета. Не лучше ли подождать до утра?

— Мы немцы, деловые люди и не верим в глупые приметы русских. Поэтому было бы лучше, если вы выпишите чек сейчас — настоятельным тоном произнес Берг, уперевшись руками в бок.

— Как вам будет угодно — Камо неторопливо достал чековую книжку, открыл авторучку и буднично выписал чек на двести тридцать восемь тысяч долларов на предъявителя, как его ранее просил Берг. Заметив удивление на лице генерала, он учтиво пояснил.

— Простите генерал, но я вычел из общего счета двенадцать тысяч выданные вам ранее. Вместе с ним будет именно та сумма, о которой мы с вами говорили в Кордове.

— Всегда подозревал наличие у вас еврейских корней, синьор Торрес — недовольно буркнул Берг, аккуратно пряча во внутренний карман, полученный от Камо чек.

— Вы ошиблись. Все мои предки были исключительно армяне, от которых я и унаследовал все свои коммерческие способности — улыбнулся в ответ Камо.

— Надеюсь, что теперь, когда каждый из нас выполнил свою часть взятых на себя обязательств, мы расстаемся не как просто деловые партнеры, но и полноценные компаньоны по бизнесу.

— Совершенно верно, компаньоны по бизнесу, — подтвердил Берг, — за это дело можно поднять бокалы.

— С большим удовольствием сделал бы это, но вынужден буду просить вас, предоставить в мое распоряжение машину с шофером.

— Машину с шофером? Вы намерены покинуть нас, мой друг?

— Да, господин Берг. Завтра у меня важная встреча в Кордове и я хочу успеть на ночной поезд в Санта-Эсмеральде.

— Желание гостя — закон, но нам право жаль, что вы так рано нас покидаете. Я думал, что вы немного задержитесь у нас. Посмотрите на американского гостя и возможно пожелаете расширить свое участие в нашем проекте. После того, что вы увидели здесь, уже не должно быть никаких сомнений в серьезности нашего проекта — Берг вопросительно посмотрел на гостя.

— Благодарю вас за столь большое внимание моей скромной персоне. Ваш проект действительно грандиозен и уникален и я готов поддержать его и далее но, к сожалению никак не могу отказаться от предстоящей встречи с губернатором. Будь это кто-нибудь другой, с радостью принял бы ваше предложение задержаться, но сейчас вынужден откланяться. Возможностью стать пайщиком авиационного завода никогда не стоит пренебрегать — отклонил предложение Берга Камо.

— Очень надеюсь, что мы ещё не раз встретимся с вами, господин Камо, — попрощался Тотенкопф, — редко когда найдешь такого интересного собеседника.

— Я тоже на это надеюсь — заверил его Камо.

Учтиво пожимая, друг другу руки, никто из них не подозревал, что эта встреча станет последней для всех троих.

Успокоившись результатами обыска вещей гостя, Берг перестал его опасаться, и в этом была его роковая ошибка. Громко восхищаясь результатами демонстрации, Камо незаметно вытащил из-под массивной пряжки ремня невзрачный серый кусочек.

Готовясь к уничтожению Тотенкопфа, Камо с самого начала отмел возможность использования огнестрельного оружия, Берг не дал бы ему ни малейшего шанса применить его. Оставался тонкий стилет, искусно спрятанный в обшлаг пиджака и пластичная взрывчатка, замаскированная под брикет жевательной резинки, последнее достижение американской военной промышленности.

Во время осмотра зарядного цилиндра, он сумел незаметно прикрепить его к нижнему основанию термитного заряда, ловко скрыв это, от глаз стоящего рядом Берга. Ровно через сутки, во время демонстрации "луча смерти" господину Говеренцу, профессор привычно нажал кнопку магнето, угольная смесь послушно загорелась, и в лаборатории прогремел взрыв.

Сама по себе взрывная мощность заложенного Камо заряда не представляла большой угрозы для присутствующих в лаборатории людей, но в купе с термической начинкой цилиндра, его разрушительная сила увеличилась в разы. Вместо ровного и плавного горения термической смеси произошел взрыв, который по своей мощи был равен взрыву крупнокалиберного артиллерийского снаряда.

В одно мгновение весь демонстрационный стенд вместе с аппаратом был полностью разрушен, а стоявшие рядом с ним люди погибли. Тотенкопф и находившийся рядом с ним заокеанский гость были столь сильно опалены огнем, что только по зубным коронкам удалось установить, кто есть кто. Стоявшему чуть в стороне Бергу взрывом оторвало голову, а все тело был нещадно посечен многочисленными осколками.

Но все это будет ровно через сутки, а пока господа учтиво провожают своего гостя вместе с его убийцей. Все слова о расширении сотрудничества сказанные Бергом были лишь льстивыми речами. Профессор Тотенкопф четко придерживался ранее выработанного плана и не намеривался отступать от него ни на шаг. Полмиллиона долларов, которые компаньоны намеревались получить от Камо и американца, позволяли им спокойно завершить работу по созданию более мощного аппарата и приступить к геологическим изысканиям в Боливии. Любые свидетели их деятельности должны были быть уничтожены, поскольку пережили свою полезность.

Мести со стороны родственников и покровителей уничтоженных людей криминальная парочка не боялась. Заметя свои следы один раз, они намеривались сделать это снова. Парагвайские паспорта уже были выправлены, вилла на границе с Боливией вблизи Генерала Эухенио Гарая была уже снята, оставалось подтвердить ранее завяленную концессию и в новый путь.

По плану Берга, оба дорогих гостя должны были отравиться ядовитыми грибами, искусно приготовленными личным поваром генерала к прощальному обеду. Подобные случаи были не редки в здешних местах, примерно по пять-шесть раз за год. Такая кончина гостей позволяло криминальной парочке, не только удачно замести следы, но и сохранить лицо перед местными колонистами, ссора с ними не входила в планы Берга и Тотенкопфа.

План был хорошим, но внезапный отъезд Камо заставил внести в него срочные изменения. Устранение отъезжающего гостя было поручено крепышу Мигелю, которому уже не раз приходилось выполнять подобные поручения.

Получив приказ генерала, он и глазом не моргнул, зная, что труды будут хорошо оплачены. Всю дорогу до Санта-Эсмеральды он вел с Камо непринужденный разговор, куря предложенные гостем сигареты и виртуозно крутя баранку генеральского кабриолета. Знание шофером дороги и отличная езда, позволили Камо прибыть на станцию за час до прихода поезда на Кордову.

Неторопливо проехав по ночному поселку, шофер довез его до железнодорожного вокзала, слабо освещенного зарождающимся серпом Луны. Так как из вещей у Камо был один только саквояж, Мигель не стал выходить из машины. Он, любезно пожелал своему пассажиру хорошей дороги, и помахал на прощание рукой.

Мигель проехал несколько метров вперед, затем резко развернул машину, и осветил стоявшего с саквояжем Камо. От внезапного удара в лицо мощных фар кабриолета, тот инстинктивно поднял руки, закрывая ослепленные светом глаза и в этот момент, автомобиль рванулся на него стрелой.

Рев мотора, отчаянный крик, одиночный выстрел и глухой стук удара, все это слилось в один протяжный звук, заставивший жителей богом забытой станции покинуть свои постели и высыпать на площадь перед вокзалом. Там они увидели распростертое на земле тело, возле которого безудержно рыдала одинокая фигура.

Документы того времени.

Из служебной записки вице-президента России Сталина И.В. председателю ВСНХ Кржижановскому Г.М. от 20 апреля 1924 года.

Убедительно прошу Вас начать работу по подготовке к размещению 124 специалистов и членов их семей из Германии, давших согласие на переезд в Россию для работы на заводах и предприятиях. Первая партия из них должна прибыть в Москву через неделю, остальные в течение полутора месяцев.

Очень важно создать хорошие условия проживания иностранных специалистов, для поддержания положительного образа нашей страны зарубежом, в частности в Германии. Их положительные отзывы крайне важны нам на фоне той истерии, что развернулась по поводу их отъезда в Россию во французской и британской прессе. Они сломают лед недоверия и подтолкнут колеблющихся специалистов, а таких по моему личному убеждению большое количество, к переезду на работу в Россию.

Прибывших из Германии специалистов планируется отправить в первую очередь на Петроградский артиллерийский завод, Царицынский тракторный завод, Московский авиационный завод Љ 2, Московский моторостроительный завод, Ижевский оружейный завод. О планах дальнейшего размещения иностранных специалистов будет сообщено дополнительно.

Вице-президент России Сталин И.В.

Из доклада зам. министра торговли Рябушинского С.Н. президенту России Алексееву М.В. от 2 мая 1924 года.

За последние два года отмечается заметное оживление торгово-экономических отношений между Россией и США. Так в 1922 году экспорт из Америки составил в денежном эквиваленте — 65 миллионов долларов, в 1923 г. — 74 миллиона долларов, а российский экспорт в США соответственно — 18 млн. и 22, 5 млн. долларов. Таким образом, торговля с США составляет в стоимостном выражении около 1/3 всего объема внешней торговли Российской республики.

Основной вид ввозимых в Россию товаров являются дерево — и металлообрабатывающие станки, трактора, автомобили, турбины, паровозы, сельскохозяйственные продукты. С нашей стороны в Америку идет в основном лишь сырье: лес, уголь, руда и прочие металлы, что объясняет значительное сальдо торгового баланса американской стороны.

Зам. министра торговли Рябушинский С.Н.

Из официального сообщения газеты "Известия" от 2 мая 1924 года.

Вчера, в городе Николаеве на стапелях корабельного завода состоялся торжественный спуск на воду первого отечественного авианосца под символическим названием "Россия". Этот совершенно новый для русского флота корабль, был построен по проекту безвременно умершего выдающегося авиационного специалиста Льва Марковича Мациевича. Оборудованный по последнему слову науки и техники, он имеет водоизмещение в 20 тысяч тонн и способен нести 20 самолетов различных типов. По словам присутствующего на спуске командующего Средиземноморским флотом России адмирала флота Михаила Беренса, появление у России кораблей подобного типа значительно усилит военно-морские силы молодой республики. Место приписки корабля российский порт Александрэта.

Собственный корреспондент газеты "Известия" Михаил Терехов.

Секретная телеграмма в канцелярию президента России Алексеева М.В. от губернатора российской колонии Того Фрунзе М.В. от 24 мая 1924 года.

При посредствии местных африканских племен, из Манго в Ниамей к Махно был отправлен транспорт с оружием для поддержки его сепаратистской деятельности. В основном были отправлены винтовки, патроны, гранаты, а также медикаменты. Вместе с караваном было отправлено 24 человека из числа политических ссыльных изъявивших желание присоединиться к Махно. Согласно поступившим от караванщиков сообщениям, анархисты установили контакт с местным населением, при поддержке которого произвели захват правобережной части города Ниамей, выбив оттуда французские колониальные силы. Обо всех изменениях вокруг ситуации во Французской Западной Африке будет доложено незамедлительно.

Губернатор колонии Того Михаил Фрунзе.

Глава IX. Первичные выборы по-американски.

Праймериз или первичные партийные выборы кандидатов в президенты, является чисто американским изобретением. Десятки партийных выборщиков республиканской партии от всех 48 штатов Америки собрались в июне, в Огайо, для определения своего кандидата в президенты на выборах 1924 года.

Простому стороннему наблюдателю, не посвященному во все тонкости американской внутриполитической жизни, казалось, что партия уже давно определилась со своими кандидатами и предстоящий съезд, это пустая формальность.

Вне всякого сомнения, на предстоящие выборы республиканцы выдвинут нынешнего президента Гардинга и вице-президента Кулиджа. И по всем признакам они имели все шансы, продлить свое пребывание в Белом доме на второй четырехлетний срок.

Любому американцу, мало-мальски разбирающемуся во внутренней политике своей страны, было известно, что за спиной Гардинга стоят крупные синдикаты и тресты. Именно они привели нынешнего президента к власти и за это, он отменил государственный контроль над их деятельностью сразу по вступлению в должность.

Провозглашенный президентом курс на полную свободу частного предпринимательства от государственного ограничения и щедрые субсидии частному предпринимателю, делало Гардинга весьма популярным человеком в среде американских миллионеров. Да и как этому не быть, если правительство полностью удалилось из бизнеса, а бизнес беззастенчиво вторгся в сферы правительственной политики.

Не менее успешными были достижения президентской администрации и во внешней политике. Желая избежать новой гонки вооружения со своими главными морскими конкурентами англичанами, Гардинг сумел навязать им ограничение военно-морских сил в выгодной для себя пропорции. Ослабив, таким образом, своего атлантического визави, Вашингтон взялся за японцев, чье присутствие на Каролинских и Маршалловых островах создавало угрозу тихоокеанской торговли Америки.

После долгих консультаций и подсчетов комитет объединенных штабов американской армии выбрал способ противостояния своему агрессивному западному соседу. Вместо увеличения числа кораблей в водах Тихого океана, было решено увеличить число американских баз в этом важном для Америки регионе. С одобрения конгресса США началось строительство новых баз на Филиппинах и островах Гуам и Уэйк.

Их появление Токио совершенно не понравилось, но полная зависимость от поставок американских нефтепродуктов, заставило японцев отказаться от воинственного тона в отношении Вашингтона. Желая сохранить режим наибольшего благоприятствия в торговле со Штатами, правительственный кабинет партии войны вынужден был закрыть глаза на действия американцев.

Не менее успешной была политика Гардинга и в Европе. Воспользовавшись тем, что резкая девальвация марки не позволила Германии выплатить наложенные на неё Версалем репарации, Америка смело вмешалась в дела Старого Света. На собранной по этому поводу в Лондоне конференции в мае месяце, госсекретарь Хьюз сумел переиграть всех её участников.

Используя огромные военные долги европейских стран Америке, он заставил Францию умерить свои территориальные аппетиты в отношении германских земель, а Англию поддержать эти действия Вашингтона. Правда, ради этого дела пришлось провести реструктуризацию части долга и аннулировать следуемые по ним годовые проценты, но это позволило положить Германию в американский карман. Это вызвало яростное противодействие Москвы, но вложившие всю свою свободную наличность в индустриализацию страны, русские были вынуждены отступить под денежным нажимом американцев.

Не имевшая больших долгов перед Вашингтоном Москва пыталась сохранить за собой возможность политического влияния на Берлин, но безуспешно. Не имея, столь мощной финансовой силы как Америка, Россия не могла предложить немцам столько денег, сколько ей предложили американцы по плану Дауэса. Получив под свой контроль Немецкий банк ради стабилизации выплаты европейцам репарационных выплат, Вашингтон предоставил Берлину многомиллионный заем развития.

Принятие Германией плана Дауэса совпало с началом республиканских праймериз и было расценено простым избирателем как очередной успех внешней политики президента Гардинга. Госсекретарь Хьюз вернулся в Нью-Йорк триумфатором, но не все было спокойно в "датском королевстве". Начиная с конца марта месяца, на страницах неподконтрольной республиканцам прессе началась возня вокруг имени президента.

Ранее мало кому известная журналистка Аннабель Лии стала писать о различных прегрешениях президентского окружения. Сначала появилась статья о грандиозных попойках сред членов администрации президента, с приведением многочисленных свидетельств. В то время как вся страна находилась в тисках "сухого закона", это сообщение было подобно молнии попавшей в пороховую кучу. Разразился громкий скандал, который удалось быстро замять увольнением "недобросовестных сотрудников" аппарата президента Гардинга, в результате проведенного внутреннего расследования.

Появление этой разоблачительной статьи, администрация президента посчитала происками демократов, в стане которых не было единства и согласия. Ослиная партия никак не могла выдвинуть единого кандидата в президенты, в противовес успешному республиканцу Уоррену Гардингу.

С этим мнением не был согласен помощник пресс-секретаря Боб Фосс, но его голос потонул в потоке голосов других экспертов. Об этом все быстро забыли, однако наступивший апрель доказал правоту Боба. 15 апреля Аннабель вновь всколыхнула американскую общественность опубликовав статью о системе взяток царствующей в Госдепе США.

В том, что государственные чиновники берут взятки, американцы прекрасно знали и до разоблачительной статьи Лии. Однако весь этот процесс был описан в статье столь грамотно и умело, а приведенные цифры были такими аппетитными, что рефлекторно вызывали у простого обывателя громкую бурю негодования.

Специально созданная комиссии конгресса проверила указанные в газете факты и была вынуждена подтвердить их правдивость. Сгладить произведенный статьей негативный эффект, в своих выводах комиссия указывала, что обнародованные газетой цифры не вполне соответствуют действительности в плане некоторого преувеличения, но было уже поздно. Брошенный в президента комок грязи удачно попал на его белоснежный имидж и дал обильные потеки.

Одновременно с этим скандалом Аннабель получила известность по всей стране. Многие издания с охотой перепечатывали изложенные ей в статье факты. В стане президента начались яростные споры, на кого работает эта вредоносная журналистка, но ясности они вновь не дали. Пресс-секретарь президента Райс с пеной у рта доказывал, что Аннабель продукт деятельности демократов и предлагал надавить на них, с целью прекращения дискредитации президента.

— У нас тоже есть хорошие материалы на Дэвиса, — утешал он близких людей президента, — в самое ближайшее время мы так ударим по демократам, что они тут же прекратят свои интриги.

Многих из окружения президента слова Райса успокоили, но только не Фосса. Предчувствуя серьезную угрозу, исходящую от Лии, он предпринял собственное расследование и выяснил, что ранее такой журналистки в природе просто не существовало. Нет, как двадцати семилетняя девушка она присутствовала в материальном мире, но вот к прессе она имела самое отдаленное отношение, числясь в течение шести месяцев корректором в одной из малотиражных газет Нью-Джерси.

Местом своего рождения новоявленная звезда указала город Финикс, штат Аризона, что сильно затрудняло Фоссу сбор дополнительных данных о ней. Он обратился к начальнику охраны президента, с которым был в неплохих отношениях, с просьбой помочь ему в этом вопросе, но получил категорический отказ.

— Босс, считает, что у этой пташки больше ничего нет в кармане и вся последняя шумиха, это её прощальный привет. Кстати, у Райса появились сведения, что за этой Аннабель могут стоять прогрессисты Лафоллета. Они подняли популярность своей партии благодаря подобным скандальным разоблачениям, и очень может быть, что это их рук дело — успокоил он Фосса.

— Боюсь, что вы по-прежнему недооцениваете противника Сэм. Она дважды опубликовывала сенсационные репортажи, и каждый раз, изложенные её факты полностью подтверждались. Это не просто журналистское везение, за каждой статьей хорошо проведенное расследование, стоящее больших денег. Вряд ли прогрессисты располагают такими суммами.

— И все же я склонен верить Райсу, что эта Лии больше не пропоет ни слова. Хочешь пари, на бутылку хорошего ирландского виски. У меня она есть. Её мне привез в подарок из Лондона помощник Хьюза — преложил Фоссу Сэм.

— И ты Брут туда же. Мало тебе разоблачений про попойки в Белом доме.

— Причем тут Брут? Я предлагаю честное пари, а ты начинаешь вилять — обиделся на журналиста Сэм.

— Я не виляю. Ведь дело не в бутылке виски, а в имидже президента, который кто-то усиленно расшатывает. И чем скорее мы выясним, что собой представляет эта Аннабель Лии, тем будет лучше. Ещё один скандал и президенту Гардингу уже будет труднее заручиться голосами избирателей на партийном съезде.

— Ты, явно преувеличиваешь опасность исходящую от этой Аннабель. Ни за что не поверю, что какая-то журналистка сможет свалить американского президента. Бред!

— Да, Бог чтобы я ошибался, а ты был прав, Сэм. Однако если прав все-таки я, то в мае нас ждет новый коррупционный скандал.

Фосс говорил, с таким жаром и убеждением, что Сэм решил на всякий случай перестраховаться. Не сказав Фоссу ни слова, он послал неофициальный запрос в Финикс и поручил одному частному сыщику понаблюдать за скандальной журналисткой.

Поскольку запрос был неофициальный, Аризона долго тянула с ответом, а когда он пришел, то сильно озадачил Сэма. Аннабель Лии действительно жила в Финиксе, но сыскала себе известность в Аризоне не литературными талантами, а древнейшей профессией. У неё было два привода в полицию, но оба раза служители закона ограничивались денежными штрафами. Все это продолжалось пока девушке не исполнилось двадцать три года, и она покинула Аризону в поисках лучшей доли.

Что касается сыщика, то двухнедельное наблюдение за журналисткой ничего не дало. Она снимала меблированный номер во второразрядной гостинице Нью-Йорка и вела размеренный образ жизни. Ходила по магазинам, делала покупки и раздавала автографы, если её просили. Дважды посещала банк, а также редакции "Пост" и "Трибюн", где получила гонорар за свои статьи. Активного расследования Лии явно не вела.

Полученные данные вполне укладывались в картину, которую рисовал Райс и Сэм успокоился. Единственно, что плохо сочеталось в этом раскладе, так это совмещение девушкой проституции и журналистики, уж слишком разными были эти профессии. Именно это странное сочетание, а также привычка доводить все до конца, не позволили Сэму закрыть дело, но тут возникли серьезные трудности. С имевшимися подозрениями он не мог обратиться за помощью в ФБР, а продолжать оплачивать труд частного сыщика, Сэму было не по карману.

Казалось, что расследование зашло в тупик, но тут ему повезло. Частный сыщик, к которому он обратился за помощью, порекомендовал ему полицейского в отставке, желавшего вернуться на государственную службу. Сэм встретился с ним и поручил тому слежку за Аннабель в качестве испытательного задания.

Бывший полицейский продолжил начатую до него работу, но ничего подозрительного также не обнаружил. Так прошло две недели мая, и Сэм уже был готов потребовать с Фосса бутылку виски, как разразился новый скандал. Вечером 21 мая, Аннабель посетила редакции нескольких ведущих газет Большого Яблока, а утром они опубликовали её статью о чудовищных махинациях со счетами фонда ветеранов войны.

Приведенные в статье примеры наглядно свидетельствовали о том, что господа чиновники беззастенчиво разворовывали деньги выделенные правительством на нужды ветеранов войны. Оказывая помощь инвалидов и ветеранов, чиновники в разы завышали её стоимость, кладя существенную разницу в свой карман.

Кроме этого, на средства фонда покупались акции и прочие ценные биржевые бумаги, с которыми проводились всевозможные махинации. Уже купленные акции и бумаги при помощи подставных лиц вновь покупались на средства фонда, и вырученные деньги оседали на счетах сотрудников фонда.

С убийственной точностью была описана одна из таких операций, указанно, сколько ушло на сторону денег, и как они были потрачены. Так американцы узнали, что имевшие скромные государственные оклады сотрудники фонда покупали дома, автомобили, холодильники, радиоприемники, дорогие украшения и одежду. А возглавлял фонд человек, лично назначенный на эту должность президентом.

Сказать, что статья произвела эффект разорвавшейся бомбы, значит ничего не сказать. Имиджу президента был нанесен такой сильный удар, что все его прежние успехи во внешней и внутренней политике, моментально растаяли как талый снег под лучами весеннего солнца.

Американцы, конечно, любят, когда соседи относятся с уважением к их звездно-полосатому флагу, но их всегда больше занимали внутренние проблемы. Никто не любит осознавать, что какие-то прыткие ребята лихо грабят твой собственный карман, когда тебе живется далеко не сладко. И при этом, не неся никаких наказаний, с благословения самого президента.

Именно назначение председателя фонда ветеранов войны Гардингом и было главным козырем этой статьи. Если раньше все можно было свалить на нерадивых сотрудников действовавших за спиной президента Гардинга, то теперь получалось, что он нес личную ответственность за творимые в фонде безобразия.

Администрация президента была готова в клочья разорвать зловредную журналистку, но время было упущено. С выходом статьи о нарушениях в ветеранском фонде, Аннабель стала знаковой фигурой, и всякие недружественные действия властей в её адрес могли вызвать громкий скандал. Когда журналистку вызвали повесткой в прокуратуру для дачи показаний о приводимых ею в статье фактах, она прибыла туда в сопровождении одного из лучших адвокатов Нью-Йорка и огромной толпы собратьев по цеху и почитателей.

Напрасно прокурор Симпсон пытался доказать недостоверность приведенных в статье фактах. Адвокат Аннабель предъявил ему выписки из бухгалтерских счетов фонда, в подлинности которых не приходилось сомневаться. Оставив их прокурору для ознакомления, журналистка покинула прокуратуру под восторженные крики стоявшей у дверей прокуратуры толпы.

Начатая в тот же день проверка, как и следовало ожидать, полностью подтвердила подлинность приведенных в статье фактов. Воровские махинации служащими фонда ветеранов войны оказались ещё большими, чем описывала их в своей статье Лии. Запахло грандиозным скандалом.

Когда о новой статье было доложено президенту, тот пришел в ярость. Не стесняясь в выражениях, он высказал все, что думал по этому поводу своему пресс-секретарю, после чего уволил Райса без выходного пособия.

Ведущий слежку за журналисткой детектив получил сильный нагоняй от Сэма, за не своевременное извещение о действиях объекта, хотя бедный малый был ни в чем не виноват. Согласно полученным от Сэма инструкции он должен был давать отчет о действиях объекта каждое утро, что он регулярно и делал.

Спустив свой пар гнева, Сэм заставил детектива воссоздать по минутам последний день своей подопечной, стремясь найти любую зацепку в её поведении. Облизывая пересохшие от волнения губы и постоянно заглядывая в блокнот, Фарли, так звали детектива, рассказал, что в пять часов по полудни к Аннабель пришел мужчина с большим конвертом под мышкой. Он пробыл у журналистки около получаса, после чего та отправилась в редакции газет.

Детектив хорошо рассмотрел этого таинственного посетителя и попытался по просьбе Сэма составить его словесный портрет.

— Среднего роста, шатен с короткими усами, плотного телосложения с котелком на голове. Судя по одежде, явно не бедный человек. Да и ходил он с определенным достоинством.

— Ну, а какие особые приметы у него были?

— Да, какие там особые приметы, сэр? Мало чем приметный господин, — Фарли на секунду задумался, а потом сказал, — вот разве, что у него одно плечо чуть ниже другого, а так ничего.

— Ну, спасибо за такую особую примету — раздраженно фыркнул Сэм, под такие приметы попадало четверть жителей Нью-Йорка.

Детектив только смущенно развел руками. Ведя постоянное наблюдение за ведущим размеренную жизнь объектом, он успокоился и допустил ошибку.

— А, вы знаете, сэр я вспомнил одну интересную вещь. Мне все время казалось, что я уже видел эту Аннабель, а сейчас я вспомнил, где её встречал.

— И где же?! Говори! — вскричал Сэм, чем сильно напугал Фарли.

— Она была завсегдатай салона Линды Фратиани.

— Линды Фратиани?!

— Да, сэр. Это элитный бордель, с дорогими девушками для эскорт-услуг.

— Господи, Боб был прав. За этой птичкой действительно стоит кто-то серьезный — с ужасом прошептал начальник президентской охраны.

Уже на другой день, агенты ФБР нанесли визит к госпоже Фратиани и выяснили много интересного относительно Аннабель Лии. Как предполагал Фарли, она действительно была работницей этого салона. Около полугода назад в салон посетил мужчина, который представился как Майкл Грей и выбрал из представленных ему девушек именно Аннабель.

Взяв девушку сроком на три дня, он вернул Аннабель в целости и сохранности, договорившись с Фратиани, что возьмет её снова в марте, сроком на три месяца. Подобное поведение клиента очень удивила хозяйку, так как у неё имелись девушки моложе и красивее Аннабель, но Грей оказался глух к её словам. Заплатив деньги за три дня, он выдал щедрый аванс и покинул салон.

Не смотря на все попытки хозяйки узнать, где пропадала Аннабель со своим клиентом, это так и осталось тайной. Единственно, что удалось узнать от шофера, который отвез девушку на вокзал, что пара отбыла на экспрессе в сторону Нью-Джерси.

Вновь в салоне Фратиани Грей появился в начале марте, как и было, обещано. Заплатив деньги вперед, он увез Аннабель, но перед этим заставил подписать хозяйку салона обязательство, что она обязуется не разглашать прошлую жизнь Лии под страхом больших денежных неустоек.

Вскоре Линда с удивлением узнала, что её подопечная переквалифицировалась в журналистку, пишущую разоблачительные статьи. Это известие вызвало у Фратиани смех, но на следующий день к ней явился юридический агент конторы "Фишбах и К", который напомнил хозяйке о её обязательствах перед своим клиентом. При этом суммы неустоек были названы такими огромными, что смех быстро покинул лицо Фратиани, а вместо него поселилась настороженность.

Первый визит представителя юридической конторы состоялся в марте, затем он посетил салон в апреле и, наконец, в мае, визитер разминулся с агентами ФБР всего-навсего на один час.

Описание мистера Грея, данное Фратиани агентам, полностью совпадало с тем таинственным незнакомцем, что посетил псевдо журналистку перед самым выходом статьи. Теперь о подлинной роли Лии в этой истории сомневаться не приходилось.

— Её явно используют как подсадную утку, тогда как главные действующие лица остались в тени. Если бы мы знали все это месяц назад, то вытрясли бы из этой Лии всю правду, а теперь мы не можем тронуть её пальцем — сокрушался начальник группы агентов Рой Фиц, выделенных ФБР для расследования этого щекотливого дела.

— К сожалению, мы сами недавно основательно взялись за эту пташку. Все это время она умело скрывала свою сущность — сдержанно оправдывался Сэм.

— Судя по контракту, заключенного этим Греем с Фратиани, их сотрудничество прекратиться в средине июня.

— Именно к этому времени должны закончиться праймериз с утверждением кандидатур от республиканской партии. Этот деятель все верно рассчитал.

— Значит, он больше не придет к Лии, и мы не сможем узнать, кто он есть на самом деле. Жаль, я бы с удовольствием поговорил с ним — лицо Фица исказила злая гримаса.

— Вполне возможно, что так, но я боюсь, что мы в очередной раз недооцениваем своего противника. Судя по размахам этой кампании направленной на дискредитацию нашего президента, нам противостоит враждебное государство, а это значит, что все действия мистера Грея строго подотчетны. Никто ему не позволит платить агенту лишние деньги за почти месяц просто так. Я уверен, что он наметил ещё одну акцию по дискредитации правительства, и она состоится в июне.

— Почему вы так считаете? Может лишний месяц, это хитрая уловка. Мы будем следить за Лии, а мистер Грей спокойно покинет Штаты. Такую возможность не следует сбрасывать со счетов — не согласился с Сэмом Фиц.

— Конечно, не следует, но я твердо уверен в обратном. Грей обязательно проявит себя, ведь его главная цель не дать одержать Гардингу победу на праймериз и повторно баллотироваться в президенты.

— А каковы вообще его шансы на переизбрание?

— До последней статьи были неплохие, а что теперь, никто не знает. Наши ребята по работе с общественным мнением из кожи вон лезут, чтобы исправить положение. Предлагают президенту перед началом съезда в Огайо совершить мини-турне по Северо-востоку страны, но насколько это поможет делу никто не может дать никак прогнозов.

— Да, дела, — вздохнул Фиц, а затем осторожно предложил, — может пока, суть да дело стоит основательно взяться за эту сладкоголосую пташку?

— Ты предлагаешь устранить её из дела?

— Если того требуют интересы Америки то, да, — без колебания ответил Фиц, — у меня есть надежные люди, которые сумеют навсегда заткнуть ей рот.

— Это хорошо, но боюсь, что её устранение не поможет делу, а только усугубит его.

— Ты обижаешь меня, если думаешь о грубом устранении. Мои ребята сделают все так, что будет выглядеть несчастным случаем.

— Нисколько не сомневаюсь в мастерстве твоих людей, но любое физическое устранение Аннабель Лии нанесет президенту огромный вред. Но даже если это не так и все поверят в несчастный случай, это не меняет дело. Что помешает Грею разослать по всем газетам новый сенсационный материал от имени умерший журналистки. Якобы исполняя её последнюю волю, это будет звучать ещё сильнее. Наши газетчики заглотнут это на ура и ещё выдвинут Лии на Пулитцеровскую премию.

— Так, что же ты предлагаешь!? — сердито воскликнул Фиц.

— Продолжать следить, за Лии в надежде, что Грей себя снова проявит и вот тогда, слово за твоими ребятами.

— Хорошо, с сегодняшнего дня мы берем её под полное наблюдение — изрек фэбээровец, и собеседники расстались. Фиц вернулся к своим ребятам, а путь Сэма пролегал несколько в иную сторону.

Зайдя в свой кабинет и убедившись в плотности закрытой двери, он позвонил по одному частному телефону.

— Нужно встретиться, это очень важно — коротко произнес Сэм. Он внимательно вслушивался в эбонитовую трубку, но невидимый собеседник не торопился с ответом на том конце провода. Наконец, что-то застрекотало, и из трубки послышался приглушенный голос.

— Вы уверены?

— Да.

— Тогда приезжайте, по знакомому вам адресу, к семи часам по полудни — приказал голос, и связь прервалась.

— Черт! — выругался Сэм. Попробовав вкус власти, и почувствовав собственную значимость, начальник охраны президента терпеть, не мог подобного обращения с собой. Он сильно ненавидел Курильщика, такое прозвище носил его собеседник, но ничего не мог поделать. Сэм хорошо помнил, как благодаря стоившей ему хороших денег протекции, он впервые переступил порог кабинета этого человека.

— Сэм Моксли? — величаво спросил хозяин богато убранного кабинета, краем глаза заглянув в блокнот для посетителей.

— Да, сэр — пискнул охрипшим от волнения голосом Сэм.

— Очень хорошо, — констатировал седовласый джентльмен, устроившись в уютном вольтеровском кресле и выпустив струйку сигарного дыма, — проходите, но только осторожно. У меня персидские ковры.

Это было сказано для того, чтобы посетитель сразу понял, что его приглашают не в кресло стоявшее перед массивным столом вонзивший в пол хищные орлиные лапы. Сэма ждал одинокий табурет в углу кабинета Курильщика.

— Я не люблю долгих речей, по этому буду, краток — изрек Курильщик, неторопливо затягиваясь гаванской сигарой.

— Вас рекомендовали хорошие люди и у вас хороший послужной список. Государству нужны такие люди и потому мы предлагаем вам занять одно вакантное место в президентской структуре. Как вы к этому относитесь?

— Я... всегда, готов... — начал было лепетать изумленный Сэм, но Курильщик тут же оборвал его.

— Прекрасно, я так и знал. Завтра подайте прошение в администрацию президента о приеме на работу и вас возьмут — Курильщик говорил столь уверенно и решительно, как будто сам был президентом.

— Да? — вырвался у Сэма скорее вскрик, чем вопрос.

— Да — безапелляционно изрек Курильщик и, выпустив новую порцию дыма, снисходительно добавил — всего доброго.

Пораженный его словами Сэм, замешкался на табурете чуть дольше, чем было положено и снисходительным движением сигары, хозяин поторопил визитера с освобождением табурета.

Возвращаясь, домой, Сэм испытывал двойственное чувство. С одной стороны ему было, чертовски жаль затраченных на протекцию денег, но вместе с тем он очень хотел, чтобы крайне амбициозный хозяин кабинета потерпел конфуз.

С затаенным дыханием он прождал два дня в ожидании ответа и с каждым днем все больше и больше убеждался в мысли о том, что Курильщик банальный жулик, ловко околпачивающий доверчивых людей. Да и как могло быть иначе. С какого перепугу, его мало кому известного капитана назначат на столь значимую государственную должность.

Когда Сэм шел за своим ответом, он был абсолютно уверен в отрицательном решении его просьбы, и это даже придавало ему определенную бодрость. Какого же было его удивление, когда конторский клерк с улыбкой протянул ему бумажный лист с положительной резолюцией на просьбу.

С этого момента Сэм полностью поверил в могучую силу Курильщика, но и в неменьшей степени он стал его тайно ненавидеть. Так ненавидит вкалывающий за гроши поденщик своего благодетеля.

В назначенный час Сэм приехал к одному респектабельному вашингтонскому особняку и переступил порог знакомого кабинета. Зеленая лампа привычно горела слева от всесильного хозяина, также привычно дымящего неизменной сигарой. Сегодня место Сэма было в добротном кожаном кресле но, идя к нему, он интуитивно ловил себя на мысли, что боится испачкать своими туфлями хозяйский ковер.

— Что у вас там стряслось, Мосли? — недовольно спросил Курильщик с видом босса оторванного нерадивым клерком от очень важного дела.

— Боюсь, что у господина президента возникли серьезные проблемы, сэр. Очень серьезные проблемы.

— И в чем они выражаются, эти проблемы? Здоровье, алкоголь или миссис Гардинг застала его в обнимку с малолетней девицей?

— Все шутите, сэр. У меня есть все основания считать, что под президента Гардинга основательно капают с целью помешать ему переизбраться на второй срок.

— Мне известны эти проблемы, — Курильщик откинулся на спинку кресла и пристально посмотрел на гостя, — вы можете назвать этого человека или только как всегда догадываетесь?

— В моем распоряжении нет прямых доказательств, сэр, но я догадываюсь, кто за этим всем стоит.

— И кто это? Дюпон, Морган или ... — усмехнулся Курильщик.

— Это не Дюпон и не Морган. Это вообще не человек.

— Как это не человек?! — впервые за все время знакомства со своим патроном Сэм увидел на его лице удивление, которое быстро пропало. Курильщик задумался, а затем спросил.

— Вы хотите сказать, что за последними разоблачениями Гардинга стоит государство?

— Именно так, сэр — подтвердил его догадку Сэм и неторопливо принялся излагать свои аргументы. Курильщик внимательно выслушал его, не перебивая, сосредоточенно анализируя полученные сведения, а затем спросил. И как всегда совсем не то, что ожидал услышать Сэм.

— Так думаете, вы или так думает Боб Фосс — невозмутимо поинтересовался патрон бывшего капитана. Вопрос был не в бровь, а в глаз, но за время общения с Курильщиком, Сэм успел выработать к его поведению определенный иммунитет.

— Это не столь важно, сэр. Переизбранию президента на второй срок угрожает серьезная опасность. Достаточно ещё одной разоблачительной статьи и партийные избиратели откажут ему в праве баллотироваться от республиканской партии.

— Боюсь, что на этот раз вы правы. И кто так ловко против нас играет? — темные глаза Курильщика пронзительно уставились в полусумрак кабинета, словно там скрывался таинственный противник.

— Давайте подумаем. Германия не в счет. Для Муссолини падение Гардинга ровным счетом ничего не дает, японцы также ничего не выигрывают от подобных действий. Значит, остаются русские французы и англичане. Так? — утвердительно спросил Курильщик и, не дожидаясь ответа Сэма, продолжил свои рассуждения. — Так.

— Генерал Алексеев при определенных обстоятельствах мог пойти на подобные действия. Несмотря на то, что он ловко рядится в тогу демократа, авторитарный государственник сквозит во всех его действиях. К тому же сейчас он ведет активную игру с Морганом, Фордом и Вандербильтом стремясь получить от них под свои концессии выгодные кредиты. Убежден, что Алексеев прекрасно знает, кто главный держатель акций президента Гардинга и не будет действовать себе во вред. Французы также традиционно симпатизируют нам и никогда не были замечены в антиамериканских играх. Значит, остаются англичане. Им президент здорово насолил морским соглашением, а также тем, что заставил умерить их аппетиты относительно Германии.

Удовлетворенный результатом своих размышлений, Курильщик сбил столбик пепла в пепельницу и перевел свой взгляд на Сэма.

— И, что вы намерены предпринять в сложившейся ситуации, Мосли? — спросил хозяин гостя и от его взгляда, у Сэма пробежала волна мурашек.

— Все, что вы скажите, сэр — с непроницаемым лицом изрек тот.

— Очень хороший ответ. Все, что скажем, — с нажимом на последнее слово произнес Курильщик. — Пусть ФБР следит за журналисткой, но продолжайте за ней слежку и вы. Средства на это, вам будут предоставлены. Мне очень нужен, этот мистер Грей.

— Я приложу все усилия, сэр, чтобы организовать эту встречу — заверил патрона Сэм.

— Вот и прекрасно.

Разговор был окончен. Не дожидаясь повелительного движения сигары, гость покинул, столь нелюбимый им особняк Курильщика, человека который по поручению денежных тузов вел наблюдение за президентом Гардингом.

Установленное за Аннабель Лии наблюдение не выявило ничего нового. Она активно общалась с поклонниками, давала интервью журналистам, раздавала автографы, посещала магазины. Единственным изменением, случившимся в её жизни, стал переезд из меблированных номеров в комфортабельную гостиницу "Палатинум".

Прошел май, наступил июнь, а мистер Грей так и не давал о себе знать. Портье и вся прислуга гостиницы получили тщательную инструкцию на случай появления таинственного патрона мисс Лии. Телефонистки, чистильщики обуви и продавцы газет, находившиеся вблизи "Палатинум" были в курсе дела, но долгожданного известия так и не было. Никто, даже отдаленно похожий на составленный Фарли портрет, не приходил в гостиницу и не пытался встретиться с журналисткой.

С каждым оставшимся днем до партийных выборов обстановка в маленьком штабе по поимке злокозненного Грея накалялась. После очередного отрицательного доклада подчиненных, Фиц просто рвал и метал, но все его душевные излияния уже порядком надоели Сэму.

Перед самым началом праймериз, дождавшись, когда фэбээровец оставит их с Фоссом наедине, Сэм признался новому пресс-секретарю.

— Чует мое сердце, что на этот раз мистер Грей не придет. Наверняка он или знает, что его ждет у Лии, или догадывается. Нужно быть круглым идиотом, чтобы соваться к ней после поднятой шумихи.

— Но должен, просто обязан выложить ещё один разоблачительный материал против президента. Иначе Гардинг с большим скрипом, но все же сможет заручиться поддержкой делегатов съезда, и все усилия Грея пойдут прахом. Праймериз специально назначили на июнь, чтобы успеть нивелировать нежелательные моменты для имиджа президента.

— Все верно, — согласился с приятелем Сэм, — но помяни мое слово, встреч больше не будет.

— А, что будет? Чтобы ты сделал на его месте?

— Чтобы сделал? Да, что угодно. Переслал бы ей статью по почте, передал бы пакет через посыльного, портье или официанта в ресторане. Но есть более простой и безотказный вариант. Я бы положил пакет со статьей в вокзальную ячейку, передал бы ей ключ в букете цветов от поклонника, а потом известил бы по телефону о месте нахождения послания. Хотя возможно, это место они обговорили заранее и в этом случае можно совсем не звонить. Одним словом масса вариантов.

— Надеюсь, ты уже принял меры на этот случай?!

— Принять, то я принял, но боюсь, что их окажется мало — грустно сказал Сэм.

— Окажется мало? Как это понимать? Мало, так сделай много! — Фосс взорвался негодованием.

— Слушай, мне уже крики Фица всю голову расколотили, теперь ты добавляешь! Хитрый он гад, чувствую, готовит что-то необычное, нахальное, а что конкретно не знаю.

— И что же нам делать?

— Что делать, что делать. Ждать и надеяться, что он совершит ошибку.

Бывший капитан очень надеялся, что его противник совершит хоть маленькую, но ошибку, которая позволит переиграть его, однако чуда не случилось. Мистер Грей, он же Перси Стоун не играл в поддавки. Дав съезду республиканцев спокойно начаться в субботу, он перешел в решительное наступление.

Ранним воскресным утром, в редакцию многих ведущих газет Северо-востока Америки, курьеры доставили пакеты с новой разоблачительной статьей за подписью Аннабель Лии. В ней отважная журналистка писала о вопиющих нарушениях, что происходили с нефтяными резервами военно-морского флота. Сразу после вступления в должность, президент Гардинг передал контроль над нефтяными ресурсами из ведения министерства военно-морского флота в ведение министерства внутренних дел, возглавляемого его близким другом.

Прошло всего месяц, и все права на их эксплуатацию были переуступлены двум крупным нефтепромышленникам Догени и Синклеру. Оба денежных туза финансировали предвыборную кампанию Гардинга и в результате проведенных действий получили чистый доход, никак не менее 100 миллионов долларов, исключая взятку министру юстиции.

Как часто бывает в жизни, о грядущей сенсации в газетном мире стало известно совершенно случайно. Секретарь одного из главных редакторов газет, куда пришли пакеты со статьей, находясь на связи с Фоссом, позвонил ему в надежде на благодарность. Маленький штаб лихорадочно закрутился в бешеном водовороте, но госпожа Обреченность уже висела над их головами.

Прошло два часа интенсивных переговоров и стало ясно, что задержать публикацию статьи в газетах не удастся. Уж слишком сенсационным был приведенный в ней материал, и имя Аннабель Лии стало хорошо известно читателям, чтобы ставить под сомнение правдивость статьи. Единственное, что удалось сделать Фоссу, не дать опубликовать разоблачительные материалы в воскресных номерах. Чтобы избежать тяжбы с администрацией президента, редактора решили перепроверить хронологию изложенных фактов.

Нанеся столь неожиданный удар, оставив с носом всех привлеченных к делу сыщиков и соглядатаев ФБР, Грей вопреки всякой логике все же связался с Аннабель. С вокзала он позвонил по телефону в гостиничный номер Лии и сказал только одно короткое слово: — "Дикси".

Об этом звонке было немедленно доложено с телефонного узла Фицу, а тот рассказал о нем Фоссу и Сэму.

— Кто это такой, Дикси? Где нам его или её найти?! — забегал по комнате Фиц, но Боб тут же оборвал его одиссею.

— Не нужно его искать. По-латыни это слово означает "я все сказал". Это, скорее всего условный сигнал об отправки статьи в газету — предположил Фосс, и Сэм поддержал его.

— Несомненно, это условный сигнал, призыв к бегству. Мы привыкли, что после каждой статьи Лии дает подтверждение своих слов, а на этот раз они уже и не требуются. Все и так ей поверят на слово. Её надо брать и немедленно.

— Я вытрясу из неё всю правду! — клятвенно заверил Сэма Фиц, и жаждущие мест мужчины устремились в "Палатинум".

Аннабель Лии уже паковала чемодан, когда в её номер при помощи запасного ключа вломились сразу пять человек. Некоторых дам, появление вокруг неё такое количество мужчин радует, но псевдо журналистка не относилась к их числу.

Громко вскрикнув от неожиданности, она отскочила от стоявшего на софе чемодана, испуганно тараща глаза на нежданных гостей.

— Чем обязана такому внезапному визиту и кто вы такие? — спросила Лии, с трудом взяв себя в руки.

— Я старший инспектор ФБР Фиц. Вот мое удостоверение мисс — Фиц учтиво протянул девушке свой жетон, но та даже не взглянула на него.

— Если у вас есть ко мне вопросы, вызывайте повесткой, а не вламывайтесь в мое жилье. Если есть ордер на арест, предъявите его, если нет, то немедленно покиньте помещение. Слава Богу, мы живем в свободной стране, где уважают закон!! — воскликнула Аннабель, гневно указав Фицу на выход.

— Видите ли, в чем дело, мэм, — вступил в разговор Сэм. — Со своими разоблачительными статьями против нашего президента, вы влезли в очень серьезную игру, которая подошла к своему концу. Ваш сообщник не зря подал вам условный сигнал "Дикси", потому что теперь уже не имеют никакого значения ни прокуратура, ни суды, ни весь институт законности. В этот момент правит одна целесообразность, надеюсь, вы понимаете это.

— Нет, не понимаю и требую, чтобы вы немедленно покинули мой номер, иначе о вашем произволе станет сегодня же известно всем свободным газетам Америки и вам не поздоровиться! — Лии гордо вскинула голову, чем вызвала невольное уважение Сэма.

— Вижу, что не понимаете, мисс Лии. Статьи вашего нанимателя мистера Грея, не только нанесли серьезный урон президенту Гардингу, они затронули основы безопасности нашего государства. Меня не интересуют подробности ваших отношений с этим англичанином, мне нужно знать только одно, его имя. Назовите его и можете спокойно ехать куда угодно. Итак?

Сэм вопросительно поднял бровь, но так не услышал желаемого откровения.

— Я не собираюсь обсуждать с вами этот вопрос. Я вызываю полицию! — воскликнула девушка и решительным движением схватила телефонную трубку.

Никто из находившихся в номере мужчин не попытался помешать ей. Ведь перед тем как подняться к Лии, Фиц приказал отключить телефон.

— Не работает? Ах, какая незадача и это пятизвенная американская гостиница со своим первоклассным сервисом — в притворном сокрушении вздохнул Сэм и подошел к окну.

— Итак, ваш ответ мисс?

— Убирайтесь вон! — выкрикнула Аннабель, скрестив руки на груди.

— Да, что с ней церемониться, отдать её Флегону и дело с концом! — прорычал Фиц, указав на плотного квадратного человека с грубыми чертами лица. Услышав свое имя, он шагнул вперед, но был остановлен повелительным взмахом Сэма.

— Флегон ее, конечно, сломает, но на это уйдет время, а нам нужен быстрый ответ. Чувствую, что мистер Грей сам подался в бега — сказал Сэм и быстрым движением поднял раму окна.

— Какая тут у вас красота! Четвертый этаж, так хорошо все видно, — восхищенно произнес Мосли, выглянув в оконный проем, а затем добавил будничным тоном, — должно быть чертовски больно падать.

Отойдя от распахнутого окна, он подошел к девушке и заговорил, глядя ей прямо в глаза.

— Мне очень жаль дорогая Аннабель, но у вас два варианта. Либо вы называете подлинное имя мистера Грея, либо при помощи мистера Флегона мы проверяем, умеете ли вы летать. Выбор как говориться за вами.

— Вы не посмеете это сделать! Если я погибну, газеты поднимут страшный шум и вам и вашему президенту не поздоровиться!

— Скорее всего, действительно вокруг вашей смерти поднимется шум и возможно нам всем не поздоровится, но для вас это уже не будет никакого значения. К этому моменту вы будите находиться в гостях у главного гробовщика Вашингтона мистера Чамберса, который потратит массу усилий, чтобы приготовить ваше личико для последнего прощания — не изменив тона и не поменявшись в лице, сказал Сэм.

— Вам меня не запугать! — взвизгнула Лии.

— У вас две минуты на размышление. Флегон приготовься!

Услышав эти слова, девушка попыталась выбежать из комнаты, но наскочила на кулак фэбээровца. Схватив в охапку свою жертву, он легко приподнял её над полом и изготовился для броска. Напрасно Лии пыталась вырваться из его стальных объятий, Флегон крепко держал в своих руках отчаянно вертящуюся ящерку.

Когда отпущенное Сэмом время подошло к концу, он подскочил к девушке и, впившись в её карие глаза, требовательно выкрикнул одно слово: — Кто!?

Бешеный взгляд Сэма, отвратительный запах мужского пота, исходивший от Флегона, и вид распахнутого окна сломал Лии.

— Стоун! Перси Стоун! Четвертый секретарь британского посольства! Он буде ждать меня через час у мемориала Линкольну! — с перекошенным от ненависти лицом выкрикнула Аннабель.

— Через час, очень хорошо! — воскликнул Фиц. — Все туда и он сегодня пожалеет, что родился!

— А как же мисс!? — спросил Флегон.

— Мисс посидит под замком, пока мы съездим за её дружком! Томми и Гровс покараульте её в холле! — приказал старший инспектор, и гостиничный номер опустел, щелкнув напоследок замком.

Сломав женское упорство, Сэм не смог переиграть женское коварство. Назвав имя своего покровителя, напуганная Аннабель поспешила отвести от себя угрозу уничтожения ценой мифической встречи.

Не успели, жаждущие мщения агенты покинуть гостиницу, как девушка приступила к действию. Сменив одно платье на другое, надев шляпу с темной вуалью, при помощи лежащего в сумочки браунинга и диванной подушки, она расправилась с дверным замком, не привлекая чужого внимания. С небольшой сумочкой, она спустилась в холл, где сидели оставленные Фицем агенты ФБР. Неузнанная ими, разоблачительница спокойно покинула "Палатинум", а затем и саму американскую столицу.

Наступил вечер, когда Сэм доложил Курильщику о неутешительных событиях этого дня. Патрон с каменным лицом выслушал доклад начальника охраны и задал только один вопрос.

— А, что Стоун?

— Пока мы ждали его у мемориала, он выехал из столицы нью-йоркским экспрессом. Скорей всего он намеривается сесть на пароход в Европу. Я звонил в порт там готовиться к отплытию в Лондон "Мавритания".

— Ясно, постараюсь исправить ваш промах — изрек Курильщик. Он сделал пометку золоченым карандашом в блокноте и вперил в Сэма тяжелый взгляд.

— Ну а теперь, поговорим о президенте Гардинге.

Все американские газеты в начале недели выходят по вторникам. Многотысячные тиражи различных издательств собирались познакомить рядовых граждан великого государства с новым сенсационным разоблачением Аннабель Лии. Однако по иронии судьбы вместо громкого взрыва произошел слабый пшик.

В полдень понедельника пресс-секретарь Белого дома известил страну и весь цивилизованный мир, что президент Гардинг скоропостижно скончался. Согласно заключению личного врача президента, смерть двадцать девятого правителя США произошла в результате банального пищевого отравления крабовым салатом. Он был подан Гардингу на позднем воскресном ужине в Белом доме, на котором присутствовала только супруга. Рано утром он собирался поехать на поезде в Огайо на съезд республиканской партии, но коварная судьба вмешалась в его планы.

Белый дом, Вашингтон и вся страна погрузилась в трехдневный траур. Президенту, устроили торжественные похороны, которые к удивлению многих завершились кремацией тела по желанию вдовы. Этот факт сразу породил массу слухов о том, что президенту протекционисту помогли вовремя умереть. Больше всех горевали конгрессмены от демократической партии. В самые ближайшие дни они намеривались поставить вопрос на голосование в конгрессе об отставке Гардинга, в связи с вновь открывшимися фактами.

Президент скончался, но ничто не может остановить процесс выборов. Принеся присягу на Библии и простившись с умершим, поздно вечером в понедельник, Кэлвин Кулидж отправился в столицу Огайо Колумбус. Там он с блеском выиграл праймериз и получил согласие партии слона представлять её на грядущих президентских выборах. Ведь за ним не было тех грехов, что были выявлены у Гардинга.

О внезапной смерти президента говорил весь цивилизованный мир, включая лайнер "Мавритания" являвшегося его частью. Покинув в понедельник гавань Нью-Йорка, свежее отремонтированный после прошлогоднего пожара, он стремительно рассекал бескрайние просторы Атлантики, держа курс на Британию.

В обеденном салоне первого класса эта тема обсуждалась за завтраком, обедом и ужином. Высказывались самые различные предположения, а главный творец этого события скромно сидел за столом под пальмой и наслаждался жизнью.

Задание мистера Фэрфакса было выполнено с блеском. Обидчик объединенного королевства не только был, вычеркнут из большой политики, но даже простился с жизнью, что особенно ценилось в Форин Офис. Скальп мертвого врага хорошее предостережение тем, кто решиться покуситься на добычу британского льва.

В том, что Гардинга устранили сами американцы, Стоун не сомневался ни единой секунды. Это предавало особый блеск разыгранной им комбинации. Значит, есть, чем порадовать высокое начальство, значит, можно надеяться на хорошую награду. Перси уже неплохо поживился деньгами, выделенными для проведения операции, а теперь рассчитывал на обещанный Фэрфаксом пенсион.

Жизнь прекрасна, полное постоянной напряженности пребывание в Америке осталась позади и значит можно чуть-чуть расслабиться. У британского агента это расслабление проявлялось в одной-другой рюмках бренди, которые он с удовольствием пропускал после приема пищи.

Столь неподобающее поведение вызывало определенный скепсис у двух англичанок сидевших за соседним столиком, но Перси это совсем не беспокоило. Косые взгляды этих грымз, давно перешагнувших бальзаковский возраст совершенно его не интересовали. Имея звонкую монету в кармане, можно жить, так как тебе того хочется.

Напряжение между соседями возрастало с каждым посещением обеденного салона, но видимо божественное провидение сжалилось над чопорными британками, ибо вечером третьего дня мистер Стоун пропал. Его не было ни в каюте, ни на палубе, ни в курительном салоне. Последний раз его видели выходившим на свежий воздух из игрового зала, где он оставил несколько фунтов, играя в баккара.

В поисках пропавшего пассажира была осмотрена весь лайнер. Вся свободная от вахты команда искала Стоуна во всех закоулках "Мавритании", но их поиски были напрасны. Нигде не было найдено никаких следов исчезнувшего британца. Вещи в каюте были нетронуты, деньги и прочие ценности были на месте. По прошествии суток, капитаном лайнера был составлен акт, в котором на основании показаний двух дам, было высказано предположение что, находясь в сильном подпитии, мистер Стоун упал за борт корабля.

Это предположение было недалеко от истины. Мистер Стоун действительно находился в состоянии подпития и действительно упал за борт корабля, но благодаря помощи двух мужчин подошедших к нему на пустынной палубе.

Один из них окликнул Стоуна по фамилии и когда тот подтвердил свою личность, другой джентльмен схватил его за ноги и выбросил за борт. Все это произошло столь стремительно и быстро, что никто не заметил этого происшествия.

Смерть президента Гардинга не сильно обеспокоило Россию. Выразив соболезнование американскому народу, президент Алексеев высказал господину Кулиджу надежду, что смерть его предшественника не помешает плодотворному развитию русско-американских отношений.

По этому поводу в Горках было проведено специальное совещание, в котором помимо президента приняли участие председатель ОГПУ Дзержинский и вице-президент Сталин. После ликвидации последствий голода на плечи последнего легла задача по реализации плана индустриализации страны. Его автором был господин Кржижановский, сумевший с цифрами в руках убедить президента России в реалистичности предложенных планов.

Высказанные в телеграмме Кулиджу пожелания на дальнейшее развитие русско-американских отношений были обусловлены не только растущим товарооборотом двух стран. Завлекая американских денежных тузов выгодными концессиями в России, Москва стремилась получить от них финансовую помощь на выгодных для себя условиях и добилась в этом деле определенных успехов.

Вот уже второй год в страну шли многомиллионные американские кредиты, на которые в Америке закупались готовые под ключ заводы. Именно благодаря ним, молодая республика начала строительство своих новых заводов и фабрик на Урале на степных просторах Новороссии.

— Скажите, Феликс, какие у вас есть сведения на нового американского президента? Что он за человек? Кто его поддерживает на грядущих выборах? Насколько он самостоятельный человек в принятии политических решений и следует ли нам ожидать серьезных изменений в отношениях с Америкой — поинтересовался Алексеев у начальника тайной полиции.

— Пока у нас не столь много сведений как того хотелось, Кулидж все-таки новая политическая фигура Америки, — стал оправдываться Дзержинский, — но кое-что позволяющее сделать первые выводы у нас на него есть.

— Очень хорошо, излагайте — обрадовано произнес Алексеев и под осуждающий взгляд Дзержинского зажег сигарету. Врачи запретили первому президенту России курить, но тот пренебрегал их запретами.

— Я курю тридцать лет и после такого стажа мне очень трудно бросить — всякий раз отшучивался он на укоризненные замечания Дзержинского.

— Сразу можно сказать, что Кулидж типичный представитель среднего класса Америки, а значит, революционные идеи ему глубоко чужды. Находясь на посту губернатора Массачусетса, показал себя хорошим исполнителем, но весьма посредственным организатором. Он не Вудро Вильсон, вознамерившийся в одночасье переделать весь мир. Его стезя — спокойное правление в процветающей стране.

— Значит, нам не стоит опасаться, прекращения притока американских кредитов и займов? Глеб Максимилианович заверяет, что для создания основ индустриализации страны необходимо ещё два, а лучше три года такой помощи.

— Три года, это конечно хорошо, однако боюсь, что нам не удастся так долго водить за нос господ Дюпонов, Рокфеллеров и прочих американских акул бизнеса — вступил в разговор вице-президент.

— Пока американцы охотно приобретают наши концессии и начинают активно вкладывать деньги в их разработки. Они всерьез верят, что пришли к нам надолго. Года два мы сможем поддерживать в них эту иллюзию, но вот три вряд ли.

— Да, три года их вольного присутствия в нашей стране, это непозволительная роскошь. Они уже сейчас пытаются скупить столичных и местных чиновников, а через три года это будет крепкая спайка, которую будет очень трудно разорвать — поддержал Сталина Дзержинский. — Ещё год, максимум полтора и гостей нужно будет выпроваживать под любым предлогом.

— Как идет накопление материала на наших дельцов коррупционеров? Господин Вышинский сообщил мне, что у вас на подходе два процесса над ними — спросил Алексеев, заглянув в свой блокнот.

— Да, процесс набирает обороты, но не так быстро как того хотелось. Нужен хороший процесс, в котором будут задействованы крупные фигуры.

— Понимаю — кивнул Алексеев, — надеетесь, что страх перед наказанием образумит наших чиновников. Ход хороший и эффектный, но как показало время результат от него весьма кратковременный. Помниться в свое время закон о "10 лет без права переписки", вызвал много шума и страха, но воровать не перестали.

— Упомянутый Вами закон, был направлен в первую очередь против олигархов и здорово умерил их политическую прыть. Что же касается чиновничьей среды, то в ней ничего постоянного быть не может по своей природе, и регулярные кровопускания для неё весьма полезны — парировал Дзержинский.

— Ладно, оставим наших баранов. Перейдем к нашим друзьям и недруга заграницей. Как дела с немцами? — обратился президент к Сталину.

— Пока все хорошо. Фирма "Юнкерс" начала строительство авиационных заводов в Филях и Харькове и уже произвела первый взнос в размере 80 млн. марок. Фирма Крупп нацелилась на Саратов, где собирается строить завод боеприпасов. Вместе с этим, крупповские специалисты провели осмотр Охтинского и Путиловского заводов в плане реконструкции их. От неофициального представителя рейхсвер в Москве "Виртшафсконтор", для испытаний поступил опытный образец германского танка. Предлагается провести его обкатку в полевых условиях под Казанью, в бывших казармах кавалерийской школы — докладчик вопросительно посмотрел на Алексеева.

— Хорошо, согласен. Что другие проекты?

— Ранее обещанный фон Сектом истребитель и воздушный наблюдатель пока ещё в Гамбурге. Очередная забастовка докеров сорвала график их отправки, но в Липецке все готово к их прибытию. Также согласно ранее подписанным в Берлине протоколам, рейхсвер начал поставку для полевых испытаний своих новых образцов гаубиц, пулеметов и минометов. Наши специалисты уже осмотрели их и дали свое предварительное заключение. Они положительно оценили заявленные качества немецкого оружия, теперь слово за испытателями.

— Где будет проходить их испытание, здесь в Москве?

— Для артиллерийских систем мы представим московские полигоны, а пулеметы поедут на испытание в Тулу.

— Если представленные образцы получат положительную оценку, следует официально купить у немцев их патенты, а не тайно копировать. Не стоит жадничать в самом начале дела. Скупой платит дважды, помните об этом — наставительно молвил Алексеев.

— Не беспокойтесь Михаил Васильевич, все будет в рамках общепризнанных правил — Сталин быстро перелистнул листы доклада. — Восемнадцать человек офицеров рейхсвера зачислены слушателями в Академию Генерального штаба, тридцать один человек в военные училища. Начальник Генерального штаба фельдмаршал Деникин, послал немцам приглашения на осенние маневры. Да, вот ещё. От военного министра Германии генерала фон Секта, через подставную фирму "Металлакс" поступил заказ на поставку 400 тысяч трехдюймовых артиллерийских снарядов.

— Отлично. Я рад, что наше сотрудничество с Германией наполняется конкретными делами, которые далеко не всем по вкусу и в первую очередь Франции. Какое ханжество и лицемерие позволяют эти господа из спасенного нами Парижа. Сначала через подставных депутатов рейхстага срывают нам контракт с рейхсвером на поставку миллиона патронов, а затем спокойно размещают его на своих и бельгийских заводах.

— Фирменный почерк французских политиков двадцатого века. Активно настраивая против нас Польшу и Румынию, успевают укусить как в Африке, так и в Германии. Свято верят, что любой нанесенный ими удар, в конечном счете, приведет к обескровливанию противника.

— Это вполне действенная тактика, наносить удары, противнику избегая генерального сражения. Так успешно действовал Фабий Максим против Ганнибала, Дюгеклен против Черного принца и наш Михаил Илларионович Кутузов против Бонапарта — щегольнул знанием военной истории президент.

— При определенном стечении обстоятельств, она способна принести победу, но есть один маленький этический нюанс. Действуют господа французы как шакал Табаки, а перед всем миром выставляют себя тигром Шерханом — презрительно фыркнул Сталин.

— Это кто такой? — заинтересовался Алексеев.

— Одна очень характерная личность, красочно описанная господином Киплингом. Был убежден, что сумеет обыграть всех других, и жестоко поплатился за подобное заблуждение, лишившись головы.

— Пока мы удачно справляемся с выпадами шакала Табаки, — пошутил Дзержинский, — поляки худо-бедно приструнены на западной границе, а румыны оказались не столь крепкими бойцами как они себя преподносили Парижу. Достаточно было выбить двух одиозных бандитских главарей и в Молдавии, наступил мир. Что касается господин Махно, то он исправно напоминает Дакару о своем существовании. Думаю, при помощи Фрунзе до конца года он продержится, а там что Бог даст. Зато английский лев в отличие от парижского шакала, действует гораздо масштабней и успешнее. Французы бы никогда не смогли так ловко устранить с политической арены президента Гардинга.

— Это только ваши предположения об английской мести за унижение британского флота, о чем вы уже говорили мне прежде или у вас есть весомые подтверждения? — требовательно уточнил президент.

— У меня есть подтверждения, Михаил Васильевич. Прямо из британского Форин Офиса. Нашей службой внешней разведки завербован молодой клерк английского министерства весьма прогрессивных взглядов. Из-за своей молодости он не допущен к большим тайнам британской дипломатии, но даже сидя на маленьком стуле можно узнать много интересного. Наш клерк осуществляет финансовые переводы английского МИДа в западное полушарие; Канаду, Штаты, Мексику и Южную Америку. За последние полгода он восемь раз переводил значительные суммы денег в Вашингтон одному и тому же человеку Перси Стоуну. И после каждого его перевода в газетах появлялись компрометирующие материалы на президента Гардинга.

— Поздравляю, Феликс вашу внешнюю разведку с первым значимым успехом. Ваш новый метод подбор кадров для тайной полиции оказался вполне результативным. Продолжайте, я надеюсь на ваши новые успехи — похвалил президент руководителя ОГПУ.

— Приложу все усилия, чтобы оправдать оказанное вами доверие.

— Только не заноситесь высоко, Феликс, — шутливым тоном пожурил Дзержинского Сталин, — у вашего конкурента генерала Щукина тоже есть успехи. Благодаря умелым действиям контрразведки ГРУ, в Генеральном Штабе выявлено два завербованных англичанами предателя. Именно благодаря их деятельности мы в марте чуть было, не потеряли Харбин, не сумев вовремя отправить Зайончковскому подкрепление. Николай Григорьевич уже подготовил все документы по этому делу и завтра же предоставит их вам на ознакомление.

— Жаль, что этих мерзавцев нельзя повесить, — при упоминании о Харбине, у Алексеева от злости моментально вздулись желваки но, перехватив многозначительный взгляд Сталина, президент решительно махнул в его сторону рукой. — Знаю, что вы намерены предложить, Иосиф, но менять вековые традиции русской армии не будем. Согласно уставу русской армии, уличенные в измене офицеры, будут расстреляны по решению суда.

— Как вам будет угодно, Михаил Васильевич.

— Думаю, что будет правильно, если суд над изменниками будет широко освещен на страницах как наших, так и зарубежных газет. Конечно в разумных пределах. Пусть весь мир узнает, что у подручных лорда Керзона не все обстоит столь блистательно и успешно, как им того хотелось бы. Что известно о состоянии его здоровья? — Алексеев вопросительно взглянул на Дзержинского.

— Согласно тем сведениям, что располагает мое ведомство, дни лорда сочтены. Он медленно, но верно угасает от туберкулеза и вряд ли проживет ещё год.

— С его уходом Британия лишиться одного из главных столпов своей имперской политики.

— Свято место пустым не бывает, Михаил Васильевич. Придут другие лорды Керзоны, ещё более, верные английскому престолу, ещё более беспринципные ради сохранения своих интересов.

— Золотому тельцу они служат, а не интересам престолов или народов! — раздраженно воскликнул Сталин, но Алексеев не дал втянуть себя в идеологическую дискуссию.

— Поздно пытаться меня переделать, Иосиф. Я воспитан в сугубо армейских традициях, которые полностью исключают в военной среде какие-либо споры об идеологии. Вот когда вы займете мое место, то у вас будет возможность реализовать свои мечты о народном рае, но боюсь, господа банкиры и предприниматели не дадут вам такой возможности, — сказал Алексеев и, видя, что Сталин намерен ему возразить, быстро изменил тему разговора, — вас ещё, что-нибудь есть, что мне сообщить?

— У меня нет — Дзержинский неторопливо закрыл папку для докладов.

— По обсуждаемым нами делам, у меня тоже все. Есть одно важное сообщение, поступившее ко мне, так сказать по неофициальной линии — сказал Сталин, породив небольшую интригу у своих собеседников.

— Из Аргентины пришло известие о судьбе столь усиленно разыскиваемого американцами и англичанами военного преступника, профессора Тотенкопфа. Вместе с другим военным преступником генералом Бергом, он нашел укрытие в поселении немецких эмигрантов в провинции Кордова. Там он начал создавать новое оружие поражения, над которым он начал работать ещё в Германии. Он назвал их "лучами смерти" и оно предназначалось для массового уничтожения людей. Проводя очередное испытание своего смертоносного изобретения, он погиб во время сильного взрыва в лаборатории.

— А, что само оружие, уцелело?! — озаботился президент.

— Полностью погибло вместе со всей лабораторией.

— Это точные сведения? Мне очень важно знать об этом. Гелиевые дирижабли едва не изменили весь исход войны. Появись они у кайзера Вильгельма годом раньше, и неизвестно чем все могло бы кончиться — с дрожью в голосе произнес Алексеев.

— Мой источник никогда не подводил меня, и раз он сообщает, что образец оружия погиб вместе самим изобретателем значит, так оно и есть.

— Пусть он поподробнее сообщит об этом событии. Очень возможно, что после профессора остались чертежи или черновики этого смертельного оружия, по которым оно может быть создано заново.

— Увы, Михаил Васильевич, связь с этим человеком прервалась. В своем сообщении он упоминает, что после гибели Тотенкопфа собирался покинуть Аргентину. Как только он выйдет на связь, я обязательно передам ему ваши вопросы, но боюсь, что это будет нескоро.

— Жаль. Такие люди как профессор Тотенкопф верно служат войне и просто так его списывать со счетов, пусть даже мертвого. Не удивлюсь, если он все же оставил после себя какое-нибудь ядовитое наследие. Злые люди просто так не умирают.

— Я обязательно учту ваши пожелания, Михаил Васильевич и как только связь с моим источником возобновится, я попрошу его поискать наследие Тотенкопфа, пусть даже теоретическое — заверил президента Сталин.

— Буду очень вам признателен, Иосиф — Алексеев встал из-за стола и стал прощаться со своими собеседниками.

— Всего доброго, господа. Россия не забудет ваших трудов на благо Отечеству, — сказал президент, пожимая на прощание гостям руки.

— Господин Кржижановский наверняка заждался внизу, ожидая конца нашего разговора. Позовите его, пожалуйста. У меня есть к нему пара вопросом о том, как обустроить нашу Россию.

Документы того времени.

Телеграмма из российского посольства в Анкаре 18 июня 1924 года. Москва. Кремль. Категория "Молния".

Сегодня, в 10,15 по московскому времени в горах Тавра, на дороге Караван-Мерсин произошел обвал каменных глыб, в результате чего серьезно пострадали автомобили российской правительственной делегации, следовавшей из Анкары в Александрэту. Основной удар камней пришелся на головные машины, в которых ехал военный министр России фельдмаршал Слащев Я.А. и его охрана. От сильного удара в бок, автомобиль министра опрокинулся на крышу, и только наличие крепких столбов ограждения удержали его от падения с крутизны.

В результате травмы живота у министра открылось обильное желудочное кровотечение, с которым сопровождавшие его медики не смогли справиться своими силами. Слащев Я.А. был срочно отправлен на попутном автомобиле в Мерсин, но умер по дороге от большой кровопотери. В настоящий момент тело министра готовиться к отправке морем в Александрэту.

Ехавший с министром фельдмаршал Юденич отделался многочисленными ушибами и ссадинами, адъютант Слащева генерал Врангель погиб в результате удара головой о дверцу автомобиля. Всего в результате аварии погибло семь человек и ранено трое, в том числе наш посол в Анкаре, господин Козлов. Для выяснения причин приведших к этой трагедии, по приказу президента Кемаля ведется расследование.

временно исполняющий обязанности посла России Перепелкин Е.Г.

Указ президента России Алексеева М.В. от 19 июня 1924 года.

В связи с трагической гибелью военного министра России фельдмаршала Слащева Я.А., объявить на всей территории страны трехдневный траур. Организовать комиссию по похоронам славного героя России и возложить председательские функции на временно исполняющего обязанности военного министра, фельдмаршала Деникина. Время и место погребения Слащева Я.А. будет уточнено и объявлено позднее.

Президент России Алексеев М.В.

Из газеты "Русский вестник" от 30 июня 1924 года.

Как сообщают из Тибета, специальная международная комиссия по альпинизму так и не смогла прийти к окончательному решению по поводу признания, факта покорения вершины Эвереста британскими спортсменами Джорджем Мэллори и Эндрю Ирвином. Напомним, что 6 июня этого года британцы предприняли попытку восхождения на высочайшую вершину мира. Двигаясь по северо-восточному хребту, они достигли отметки 8500 метров. Этот факт был зафиксирован на кинопленку третьим членом экспедиции Ноэлем Оделлом. Из-за неисправности кислородного аппарата он не смог участвовать в заключительном подъеме, и вынужден был остаться дожидаться своих товарищей.

По словам Оделла, Мэллори и Ирвин продолжая свое восхождение, скрылись в окутавшей вершину облачности, и больше он их не видел. Прождав безрезультатно несколько часов у отметки 8500, спортсмен спустился в лагерь, опасаясь холода наступившей ночи. Оделл полагал, что ночь застигла его товарищи на вершине, и вынужденные заночевать там, днем они вернуться в лагерь. Однако в течение дня к лагерным палаткам никто из спортсменов так и не пришел. Обеспокоенный спортсмен попытался организовать поиск своих товарищей, но из-за требования шерпов увеличить их гонорар, а также из-за спустившегося с вершины тумана поисковая экспедиция была отложена. Только 8 июня, шерпы с Оделлом выступили на поиски пропавших альпинистов и вскоре, на высоте 8155 метров было обнаружено тело Мэллори запутавшееся в страховочной веревке. Второй альпинист, Ирвин не был найден, только на высоте 8300 был обнаружен его ледоруб.

В карманах костюма Мэллори были найдены защитные очки, что по утверждению Оделла говорит, что спортсмен погиб в темноте при спуске с покоренного им Эвереста. В пользу этой версии говорит отсутствие в карманах Мэллори британского флага и фотографии его жены Рут, которые он хотел оставить на вершине, однако не все члены комиссии согласились с этим утверждением Оделла. Окончательное решение будет принято комиссией в Лондоне, куда она уже отправилась вместе с останками погибшего альпиниста. Поиски тела Эндрю Ирвина продолжаться следующим летом. Сейчас в Гималаях наступил сезон дождей.

Глава Х. Мене, текел, фарес.

Точно также как в мае победные лавры сопутствовали капитану Рокоссовскому на сопках Маньчжурии, так и полковнику Покровскому сопутствовал успех на равнинных просторах Китая. После проведения перегруппировки своих сил, армия генералиссимуса Сунь Ятсена начала свой легендарный поход на север. Однако ещё до того как вновь застучали пулеметы и загремели ружья, в главном штабе Гоминьдана произошла настоящая битва между генералом Чан Кайши и русским советником Владимировым.

Завершив изгнание противника из Гуандуна, бригадный генерал Ван Сун предлагал перенести вглубь страны, тогда как командующий войск Гоминьдана проповедовал противоположную точку зрения.

— После очищения провинции от чжилийцев нам необходима передышка в боевых действиях. Ни о каком наступлении в данный момент не может быть и речи. Наши армии устали и их солдатам требуется отдых. О походе на врага можно будет говорить только во второй половине года и никак не раньше — заверял своих слушателей Чан Кайши на совещании у Сунь Ятсена.

— От чего они устали позвольте вас спросить, генерал. От побед? — Покровский иронично поднял бровь, — обычно солдаты устают от тягот непрерывных сражений и горечи поражений. Ничего этого мы у нашего войска не замечаем. Достаточно переформировать часть соединений нашей армии и можно выступать в поход.

— Господин Ван Сун очень хочет добыть новую славу на полях войны, что он так рьяно рвется в бой против врагов? — ядовито спросил Чан Кайши.

— Сейчас самый выгодный для похода момент, господин командующий. После одержанных побед наши войска на подъеме, тогда как армии чжилийцев испытывают свои не самые лучшие дни. Пока главные силы противника, прикованные к Пекину для сдерживания войск Чжан Цзэминя, мы имеем отличную возможность, не только потрепать его южную армию, но и нанести удар в самое сердце чжилийцев — Ухань.

При упоминании главной вотчины вождя чжилийцев Пэйфу, по комнате прокатились приглушенные крики удивления. Словно не замечая подобной реакции китайцев, Покровский невозмутимо продолжил изложения своего плана.

— Однако это только часть, того, что мы должны сделать в этом году, господин генералиссимус. После захвата Ухани, следует расширить зону нашего контроля на побережье и подчинить себе такие города как Нанкин и Шанхай.

— То, что предлагает этот человек совершенно невозможно! — гневно воскликнул Чан Кайши. — В нашем распоряжении нет и ста пятидесяти тысяч человек, тогда как у противостоящих нам чжилийцев под ружьем более трехсот тысяч! Это авантюра!

Услышав эти слова, Сунь Ятсен бросил на своего командующего недовольный взгляд, но не одернул не в меру разволновавшегося генерала.

— Для разгрома противника будет вполне достаточно ста тысячи солдат. А что касается обвинений в авантюризме, то мне его приходилось слышать в этих стенах и прежде. Мне постоянно твердили о неприступности крепости Вэйчжоу, а мы её взяли! Очень многие сомневались, что Гуандун будет очищен от врага до конца года, а мы изгнали его из провинции за один месяц! — Покровский окинул комнату торжествующим взглядом, заставив многих китайцев стыдливо потупить свои взоры в пол.

— Я уже говорил ранее и повторяю снова, нельзя упускать шанс, любезно подаренный нам судьбою. Выступать в поход на врага нужно в мае, во второй половине года ситуация может измениться и совсем не факт, что в нашу пользу.

— Мы охотно верим вам господин цзян-цзюнь, но как можно ручаться за успех дела, когда наша армия так сильно уступает врагам в численности? Ведь чжилийские войска не только имеют трехкратное превосходство над нами, но ими командуют такие опытные генералы как Пэйфу и Сунь Чуаньфан — озабоченно спросил Сунь Ятсен.

— Если заниматься простым арифметическим счислением, то противник действительно сильнее нас. Но при этом совершенно не учитываются два очень важных фактора. Во-первых, при всей её силе и мощи, у чжилийской клики нет единого командования, а между её генералами и маршалами постоянно идет тайная вражда. Всем известно, что "нефритовый маршал" и "нанкинский воевода" не сильно ладят друг с другом. Каждый из них не поспешит прийти на помощь друг другу в случаи беды, а будут спокойно выжидать развития событий. Это позволит нам разбить их по частям и, следовательно, нашему ударному кулаку будут противостоять не триста тысяч, а только сто пятьдесят солдат.

Засунув пальцы за ремни своего походного френча, Алексей Михайлович спокойно и уверенно излагал свою аргументацию и от каждого переведенного его слова, на лице у Чан Кайши проступали красные пятна. Он был в корне не согласен с планом Покровского, но ничего не мог толком противопоставить русскому советнику. А тот тем временем, неторопливо продолжал свою речь.

— Во-вторых, у солдат противника низкий моральный дух. Их главный духовный стимул личное благополучие и личная выгода, тогда как у солдат и командиров Национально-революционной армии стоят высокие моральные ценности. Ради воплощения их в жизнь, они уже одержали ряд побед над врагом и готовы сражаться за них до конца. И это не просто слова. Спросите любого генерала, и он скажет, что солдат, идущий в бой за идею, стоит трех сражающихся за деньги или по приказу. И этот фактор не только уравновешивает наши силы, но и дает преимущество над противником. Таковы мои аргументы, господин генералиссимус — закончил свою речь Покровский, специально подчеркнув чин Сунь Ятсена, недавно присвоенный ему революционной партией за успехи в борьбе с чжилийцами.

Это было не столько признанием заслуг вождя Гоминьдана, сколько его ловкая попытка приуменьшить роль окружавших его военных. Борясь с милитаристами генералами, Сунь Ятсен испытывал серьезные трения с собственным военным окружением. Последние успехи помогли китайскому вождю противостоять их скрытому давлению.

— Ваши аргументы звучат очень убедительно, господин Ван Сун, и мне очень хотелось бы, чтобы они не разошлись с делом.

— Они не разойдутся, господин генералиссимус, но только при условии, если будут выполнены все мои указания и требования. Только в этом случаи я смогу ручаюсь за успех операции.

— Мне нравится ваш боевой настрой, Ван Сун и я хотел бы вкратце услышать план вашего похода. Против кого первого вы намерены обратить оружие?

— Конечно против генерала Пэйфу. "Нефритовый маршал" не только имеет под рукой двести тысяч штыков, но и занимает такие стратегически важные провинции как Хунань и Хубей. С их захватом мы и не только обезопасим свой северный рубеж обороны, но и сможем существенно пополнить свои людские и материальные ресурсы. Кроме того, будет созданы предпосылки для дальнейшего полного разгрома чжилийской клики. После разгрома Пэйфу, мы двинем наши войска восток, против генерала Сунь Чуаньфана и попытаться распространить влияние Гоминьдана на провинции Цзянси, Фудзянь, Аньхой и Цзянсу.

— Прекрасно! Наш русский цзян-цзюнь стал рассуждать не как военный, а как политик, пытаясь убедить нас в своей правоте при помощи примитивной словесной эквилибристики. Вы произносит громкие слова, но при этом забываете простые вещи. На границе провинции Хунань армия Пэйфу занимает очень выгодные оборонительные позиции. Взяв их штурмом, мы так основательно обескровим нашу армию, что о походе на север придется забыть! — взорвался негодованием Чан Кайши.

— Мне прекрасно известно место расположение сил противника. Их изучению я посвятил не один день и со всей ответственностью заявляю, что не все войска противника равнозначны по своей силе. Желая устрашить нас, хитрец Пэйфу отрядил на границу наиболее боеспособные соединения своей армии. Это своеобразный тактический заслон Пэйфу, за которым по данным разведки находятся плоховооруженные и плохо обученные полки и соединения чжилийцев, которые попросту не готовы к войне с нами на данный момент.

— Может быть, все так и есть, как говорит господин главный советник. Однако главная цитадель Пэйфу Ухань, хорошо укреплена. Старая крепость Вэйчжоу, не идет ни в какое сравнение с ней, поскольку её строительством руководили французские военные инженеры по всем правилам военной фортификации. За два года они возвели новый Верден и дали гарантию Пэйфу в неприступности его стен на два десятилетия. Сможет ли наша армия одержать победу там, где потерпели поражение дивизии грозного кайзера Вильгельма!

— У нас замечательная армия, которой способна решить любые задачи, если только ей не будут мешать — колко парировал Покровский.

Чан Кайши хотел продолжить полемику, но Сунь Ятсен решительно одернул своего генерала.

— Хватит! Довольно, ненужных слов. Партия безоговорочно верит и ценит военный талант Ван Суна и будет очень рада, воплощению в жизнь озвученным здесь замыслов и намерений. Дорогой цзян-цзюнь, ради скорейшего наступления мира в нашей стране мы поддержим ваше любое начинание и окажем всестороннюю помощь — вождь Гоминьдана покинул свое плетеное кресло, подошел к Покровскому и протянул тому свою сухенькую, но вполне крепкую ладошку.

Как и ожидал Алексей Михайлович, начало северного похода, было полной неожиданностью для генерала Пэйфу. Убаюканный донесениями разведки, что начало похода армии Гоминдана во второй половине года, "нефритовый маршал" был захвачен врасплох энергичными действиями советника Ван Суна.

Скрытно перегруппировав свои войска, 15 мая НРА вторглась в провинцию Хунань силами двух корпусов. Быстро разгромив тактический заслон Пэйфу, не встречая серьезного сопротивления, они продвинулись вглубь территории противника, и подошли к городам Чжучжоу и Лилин.

Это были стратегически важные города, стоящие на железной дороге и прикрывающие подступы к стоящему на Янцзы Уханю. Хорошо укрепленные они могли остановить победный марш революционных корпусов, но их гарнизоны не желали сражаться. Не имея численного перевеса над кантонцами, командиры гарнизонов не чувствовали себя уверенно. Несмотря на грозные приказы Пэйфу держаться во, чтобы то ни стало, они не хотели быть расходным материалом в большой схватке. Поэтому, после первого же штурма, чжилийцы оставили свои позиции, оказав минимальное сопротивление врагу.

Теснимые революционными корпусами, они отошли к станции Денсичао, которая от природы имела хорошие оборонительные позиции. Удачно прикрытую с флангов рекой и болотистой низменностью, станцию можно было взять только ударом в лоб, где располагались ряды колючей проволоки, пулеметные гнезда и батареи полевой артиллерии.

Все это позволило Чан Кайши на военном совете завести старую песню о благоразумности отложить штурм вражеских укреплений.

— По данным перебежчиков у противника для обороны станции выделено десять полков пехоты, тогда как у нас всего только пять. Штурмовать Денсичао в подобных условиях не решился бы ни один знаменитый полководец истории. Предлагаю отложить штурм и ждать подхода подкреплений.

— Нельзя ждать! Нужно атаковать позиции противника и немедленно.

— Но мы только бессмысленно погубим своих солдат!

— Бессмысленно топтаться на месте и дать Пэйфу время для переброски Денсичао свежего подкрепления. Вот тогда мы точно не возьмем станцию. Я понимаю ваши сомнения господин главнокомандующий, но убедительно прошу вас не мешать мне. Всю ответственность беру на себя — отчеканил Покровский, и Чан Кайши отступил.

Впервые за все время сотрудничества с русским советником он испытал к нему некоторую жалость. Уж явно неподъемный груз пытался он поднять.

В назначенный день и час, генерал прибыл на командный пункт, чтобы лично увидеть крах заносчивого русского цзян-цзюня. Вглядываясь в лицо Алексея Михайловича, Чан Кайши пытался увидеть в нем признаки неуверенности и страха, но ничего этого он не нашел. Перед штурмом станции, Покровский находился в приподнятом настроении, шутил и вел себя так, как будто победа уже была у него в кармане.

Готовясь к штурму Денсичао, Алексей Михайлович совершенно не собирался бросать своих солдат на пулеметы и под шрапнель противника. Вражескую оборону он намеривался взломать при помощи массированного артиллерийского удара. Для этой цели вся имевшаяся в наличии у корпусов артиллерия была спешно переброшена по железной дороге к станции. Под покровом ночи, пушки были установлены на закрытой позиции лично выбранной полковником.

Желая выявить все огневые точки обороны противника, Покровский решил провести разведку боем, которую чжилийцы ошибочно принял за начало большого штурма. Едва только пехотинцы начали перебежками приближаться к станции, как ожили притаившиеся пулеметы, загрохотали замаскированные орудия к великой радости корректировщиков огня. Выявленные ими цели тут же передавались артиллеристам, которые обрушили на них шквал огня.

Сосредотачивая всю артиллерию в одном месте, Покровский серьезно рисковал. Сильный грохот и огненные всполохи от залпов орудий могли выдавать место расположение его артиллерийского кулака, но все обошлось. Обученные только стрельбе с открытых позиций, китайцы не смогли нанести урон батареям НРА. Их снаряды только перепахивали подступы к станции, щедро засыпая осколками вжавшихся в землю солдат.

Однако, несмотря на столь ощутимое превосходство в артиллерии, взять Денсичао с первого раза полковнику не удалось. К началу штурма не все огневые точки были подавлены и не все проволочные заграждения были разрушены. Поэтому, понеся серьезные потери, батальоны НРА были вынуждены отойти, не дойдя до цели каких-то десятка три метра.

Раздосадованный неудачей, Покровский покинул штаб и прибыл на передовую. Уткнувшись в землю рядом с одним из корректировщиков, он принялся руководить огнем артиллерии. Солнце уже миновало свой зенит и стало медленно спускаться к горизонту, когда прозвучал приказ к новой атаке.

К этому моменту почти все орудия и пулеметы противника были разбиты или приведены к молчанию. В проволочных заграждениях имелись широкие проходы, но вот с засевшими в траншеях стрелками, огневой кулак Покровского справиться не мог. Как только его пехотинцы бросились в атаку, окопы противника разразились градом пуль, ожили недобитые пулеметы и солдаты стали падать на землю, не пробежав и десяти шагов.

Положение было очень щекотливое. Не успев начаться, атака грозила захлебнуться и тогда Покровский, решил сам повести батальоны в бой. Поднявшись из окопа на бруствер, он встал во весь рост и неторопливо двинулся вперед, громким голосом призывая солдат следовать за ним.

Вид русского цзян-цзюня спокойно стоящего под градом пуль сильно поразил на вжавшихся в землю солдат. Ведь никогда ранее они ничего подобного не видели. Никто из китайских генералов не водил своих воинов в атаку, руководя ими из глубокого тыла.

Смелый поступок Алексея Михайловича свершил перелом в солдатских душах. Устыдившись своей слабости, они стали подниматься и робкими перебежками двигаться вперед, оглядываясь на храброго командира. Однако не только ему, в этот день была свойственна храбрость и смелость.

Покровский успел сделать чуть более десяти шагов, как откуда-то сбоку выскочил худощавый китаец в кожаной куртке наискось перетянутой ремнями. Властно потрясая зажатым маузером в руке, он устремился вперед, увлекая за собой солдат.

Вместе с ним в атаку бежал знаменосец с большим красным знаменем, которое словно магнитом потянуло вперед, залегшие было батальоны. Не прошло и нескольких минут как сотни ног, обутые в солдатские ботинки азартно топтали изрытую снарядами землю, время, от времени поливая её горячей кровью. Враг не выдержал стремительного натиска кантонцев, оставил свои траншеи, а затем и саму станцию.

Храбрецом, поднявшим солдат в атаку на штурм чжилийских позиций, оказался Чжоу Эньлай — представитель левого крыла китайских революционеров, именуемых коммунистами. Сразу после боя, Покровский разыскал смельчака и при всех поблагодарил его за проявленную смелость, пообещав отписать о свершенном подвиге самому Сун Ятсену.

Столь быстрое падение Денсичао, ещё сильнее заразило солдат чжилийцев страхом перед наступающими корпусами Гоминьдана. И логическим результатом этого стала сдача хорошо укрепленного города Чанша со всеми его запасами продовольствия и вооружения, одному батальону революционных войск.

Прибывший из Пекина Пэйфу застал полный развал своего тактического заслона своей столицы Ухань. Последним рубежом "нефритового маршала" являлось междуозерье, где были развернуты прочные оборонительные укрепления, построенные французами.

Стремясь переломить пораженческое настроение солдат, Пэйфу специально посетил междуозерье, где выступил с пламенной речью. Описывая мощь и силу оборонительных укреплений занятых солдатами, генерал клятвенно заверил, что враги разобьют о них свои лбы также как разбивается глиняный горшок о гранитный утес.

Не позабыл генерал и о приятных вещах, пообещав солдатам и офицерам двойное жалование, если они остановят противника.

— Вам нужно продержаться чуть более двух недель пока не подойдет подкрепление из центральных провинций. Вот тогда, собрав все свои силы в один кулак, мы погоним кантонцев к морю и утопим их в нем — без тени смущения, лукаво вещал "нефритовый маршал", своим солдатам. Войска из центральных провинций действительно должны были подойти, но только через месяц.

Слова Пэйфу, а также тот факт, что он ещё не терпел поражение от отрядов НРА, несколько успокоили солдат, придав им уверенность в себе. Действительно, чего бояться этих кантонцев, когда у тебя в руках винтовка, сбоку от тебя стоят многочисленные пулеметы, а за спиной расположились полевые батареи. Пусть пожалуют к нам, и мы их с огромной радостью раскатаем как Бог черепаху — призывали солдаты Пэйфу из своих укреплений и кантонцы не заставили себя ждать. Они пошли в атаку, но только не днем, а ночью.

Подметив, что согласно своей боевой доктрине, китайцы сражаются только в дневное время суток, Покровский решил атаковать укрепления врага под покровом ночи. "Внезапно атаковать врага, без единого выстрела" — таков был его приказ солдатам, и те с блеском исполнили его.

В ночь с первого на второе июня оборона врага была одномоментно атакована сразу в трех местах и к наступлению утра была повсеместно прорвана. Застигнутые врасплох чжилийцы дружно бросились в тыл, моментально позабыв увещевания своего командующего к упорному сопротивлению. Едва успев натянуть ботинки и прихватить винтовку, солдаты привычно потекли на север, угрюмо обзывая "нефритового маршала" неудачником.

Не давая противнику передышки, Покровский продолжил преследовать врага, и вскоре его полки вышли к берегам Янцзы, на которых расположилась столица Пэйфу, город Ухань. Китайцы не зря прозвали его "сердцем Янцзы", Ухань полностью соответствовал этому названию. Он не только располагался на очень выгодном и удобном для торговли месте, но и был азиатским мегаполисом, состоявшим из трех полноценных городов.

Преследуя отступающих солдат Пэйфу, полки Гоминьдана сумели сходу захватить Ханьян и Ханькоу, две главные составные Уханя. Однако затем удача отвернулась от знамен Гоминьдана. Ослепленные захватом городов, две роты авангардного батальона попытались захватить и третью часть Уханя, крепость Учан, но потерпели неудачу. Крепостной гарнизон Учан был хорошо вооружен и находился под командованием майора Лю Цзэна, фанатично преданного Пэйфу человека.

До прибытия главных сил во главе с Покровским, китайцы ещё раз пытались атаковать Учан, но безрезультатно. Крепостные пулеметы и пушки легко отбили штурм.

Этот успех очень ободрил генерала Пэйфу. Наконец-то кантонские выскочки споткнулись о чжилийский утес и разбили себе нос. Пусть в самый последний момент, но у Пэйфу ещё имелся плацдарм для нанесения сокрушительного удара зарвавшемуся противнику. Благодаря храбрости солдат клики, Янцзы стала тем рубежом, от которого в скором времени полки южан будут обращены вспять.

Так говорили воинские агитаторы и солдаты "нефритового маршала" охотно их слушали. Армия кантонцев действительно остановлена перед стенами Учан и здесь оказался беспомощен даже бородатый Ван Сун, белый советник генерала Чана. С каждым пройденным днем, гарнизон крепости становился увереннее в своих силах противостоять армии Гоминьдана, но черный ворон уронил свое перо печали на плечи Пэйфу.

Не успели генерал порадоваться своему тактическому успеху на берегах Янцзы, как тревожные вести пришли из Пекина. Командующий чжилийскими войсками в китайской столице Фэн Юйсянь, поднял мятеж против Пэйфу. Воспользовавшись тем, что главный соперник чжилийцев Чжан Цзолин увел свои силы к Мукдену, Фэн Юйсянь решил разыграть свою собственную карту. Разогнав правительство взяточников и казнокрадов, генерал без долгих раздумий объявил себя президентом страны.

Узнав о перевороте, Пэйфу уехал в провинцию Шаньси, где находились все ещё верные ему войска. Уверенный в неприступности крепости, генерал обратил все свои помыслы на возвращение под свою власть столицы.

Осечка у стен Учан не сильно огорчила Алексея Михайловича. В глубине души он интуитивно ждал нечто подобного, так как видел, что для неудачи уже появились определенные предпосылки. Как бы не храбро и смело дрались солдаты Сунь Ятсена с противником, но и они мели свои уязвимые точки, в виде усталости и хронического отставания тылов. Совершив победный многокилометровый марш, корпуса Гоминьдана были обязаны, упереться в какое-нибудь препятствие и им оказался Учан.

Получив донесение о неудаче своего авангарда, Покровский запретил проводить новые штурмы крепости, стремясь избежать ненужных потерь. Прибыв к стенам Учан, он по достоинству оценил мастерство французских инженеров. Опоясанная многочисленными рвами и траншеями, ощетинившись пулеметами и орудиями, крепость была крепким орешком.

Для штурма этой твердыни, Покровский стал перебрасывать к её стенам артиллерию и дополнительные силы пехоты. Помня удачное использование воздушного корректировщика при штурме Вэйчжоу, Алексей Михайлович затребовал к себе аэроплан с летнабом.

По иронии судьбы, именно это сооружение из дерева и металла стало тем ключом, что открыл ворота чжилийской твердыни. Для борьбы за власть в Пекине, покидая берега Янцзы Пэйфу забрал с собой самых верных и преданных ему людей, в том числе и коменданта крепости. На освободившееся место был назначен полковник Ду Син, имевший хороший послужной список, но не обладавший многими качествами Лю Дзена.

Людская молва способна сильно приукрасить и преувеличить любое событие ставшее её достояние и штурм войсками Гоминьдана Вэйчжоу не стало исключением. Согласно устному народному творчеству, легендарная крепость была сожжена специальным оружием белых дьяволов и одним из главных героев этой саги, был аэроплан.

Появление самолета над цитаделью вызвало большую тревогу, как среди солдат гарнизона, так и их командиров. Вместе с прибывшей к стенам Учан артиллерией кантонцев, это наводило на невеселые размышления.

Тем временем, прибывший в Ханькоу Покровский сделал для себя неожиданное открытие, в городе оказалось много русских людей. В большинстве своем это были купцы и торговые люди, занимавшиеся продажей чая.

Глава русской колонии Гребешков обратился к Алексею Михайловичу с просьбой о защите имущества членов колонии, в связи с начавшимися актами его экспроприации солдатами НРА после занятия города. По приказу полковника порядок был восстановлен в кротчайший срок, несмотря на глухое ворчание солдат. Оно впрочем, было быстро подавлено тем, что Покровский приказал раскрыть один из захваченных складов чжилийцев.

В знак благодарности, Гребешков предложил господину советнику поселиться в его особняке, что было с благодарностью принято. Да и как можно было отказаться от возможности хоть на время вернуться к обстановке мирной жизни. Поселиться в просторном кабинете, где можно было сменить порядком, поднадоевшие сапоги на мягкие тапочки. И сев в приятное кресло-качалку на время, позабыв воинские будни, просто перелистывать альбомы Бенуа, посвященные русской живописи.

К тому же, хозяин дома оказался приятным собеседником, и часто, за чашкой чая, он рассказывал гостю о тех или иных особенностях жизни в Китае.

— Ах, Алексей Михайлович, как мы все устали от этой непрерывной войны. Она совершенно не дает возможность торговать. Скажите как военный, как долго продлится это так называемое время перемен? — Гребешков, испытующе посмотрел на гостя.

— Очень хотел бы вас успокоить Никодим Петрович, но не могу. Гоминьдан только утвердился на Янцзы а, сколько ещё осталось? Боюсь, что даже при хорошем раскладе дел, мир в этой стране наступит года через три-четыре.

— Спасибо за откровенность, но три-четыре года для моей торговли, это очень серьезное испытание, — сдержанно поблагодарил Покровского хозяин, — сигарету?

— Нет, спасибо. Вы лучше расскажите мне что-нибудь о Китае. Вас всегда приятно слушать.

О, господин полковник, вы даже не представляете, насколько занимательной и самобытной страной является Китай. Как интересны её обычаи, философия и культура. Да, что там культура! Даже элементы быта, которые совершенно ни на кого не похожи. Вот взять, к примеру, столь любимый нами чай. Когда вы его пьете во время приема пищи?

— Как и положено, в конце еды.

— Все, верно, так сказать на десерт. А вот китайцы принимают его перед приемом пищи, для разогрева своего желудка и смею вас заверить, поступают весьма мудро. Такое употребление чая, твердо гарантирует вам быстрое переваривание пищи и отсутствие изжоги и отрыжки. В этом я убедился на собственном опыте.

— Да? Интересно, надо будет как-нибудь попробовать, — гость осторожно отставил от себя чашку чая. — С различиями понятно, их тут пруд пруди, а вот схожести с нами, имеются?

— К сожалению, есть — грустно вздохнул Гребешков. — Везде и всегда политика и деньги неотрывно идут рука об руку. Английские купцы на свои деньги построили королеве Елизавете флот, с которого пошла британская морская гегемония. Частные финансовые вливания в экономику разоренной гражданской войной Америку породили мощный экономический бум, благодаря которому она сегодня является лидером мировой экономики. И так далее, так далее и так далее. Примеров как говорится море. Не стал исключением и Китай. Вот за спиной вашего лидера Сунь Ятсена стоят деньги китайских банкиров и промышленников, благодаря которым он все ещё держится наплаву.

— Насколько мне известно, движение Гоминьдан поддерживается различными частями китайского общества в виде различных пожертвований — попытался защитить китайского лидера полковник. —

Как говорится; с миру по нитке — голому рубаха.

— Знаем мы этот так называемый мир и так называемую нитку, под именем Сун Цзевынь — Гребешков хитро подмигнул Покровскому.

— Не совсем понимаю вас, Никодим Петрович — удивился полковник.

— В самом деле? Тогда охотно просвещу вас. Названный мною господин Сун Цзевынь, является главой дома Сун, один из крупнейших промышленников и банкиров Китая. Его сестра Сун Айлин вышла замуж за другого богатейшего бизнесмена Поднебесной, Кун Сянси. А вот руки второй сестры банкира Сун Цинлин, сумел добиться ваш хороший знакомый Сунь Ятсен. По моим сведениям, автор трех народных принципов пользуется финансовой поддержкой не только у китайских нуворишей, но и у американцев.

— Не знал таких тонких подробностей.

— Вы солдат, Алексей Михайлович не в обиду будет сказано. Решаете сугубо военные вопросы и все остальное, как правило, выпадает из вашего кругозора.

— Да, вы абсолютно правы — поддакнул Покровский разоткровенничавшемуся купцу.

— А что вы можете сказать о генерале Чан Кайши?

— О Чане? Это довольно интересное явление в рядах китайского генералитета, непрерывно делящих власть в Пекине. Он самый способный среди них.

— Да? А по мне он один из многих, мало, чем примечательный. Разве только моложе остальных — сказал Покровский, решив побольше узнать о своем не любимом оппоненте.

— Не скажите, Алексей Михайлович. Любой генерал, захвативший китайскую столицу, так и останется по своей сути военным, а значит малопригодным для управления такой огромной страной как Китай. Чан это отлично понимает и очень часто в его действиях проглядывается не военный, а политик.

— Это плохо?

— Смотря, с какой стороны посмотреть — философски рассудил Гребешков и, увидев удивленный взгляд собеседника, поспешил пояснить. — Чем больше он становиться политиком, тем больше он теряет навыки полководца.

— "У него их и так не особенно много" — подумал про себя Покровский. — Все может быть в этой жизни, а тем более, здесь в Китае.

— Вы совершенно верно подметили, Алексей Михайлович, — радостно подхватил Гребешков, — здесь у нас, может быть то, что совершенно невозможно в Европе.

Покровский захотел возразить собеседнику, но в это момент прибыл нарочный и торопливо протянул полковнику послание от начальника штаба, подполковника Лаврушина. Быстро пробежал глазами записку, он решительно встал из-за стола и, извиняясь перед собеседником, сокрушенно развел руками.

— Прошу меня извинить, Никодим Петрович, но вынужден вас оставить. Возникли неотложные дела — вежливо молвил Покровский и отбыл в штаб. Там, словно продолжая их прерванный разговор, Алексея Михайловича ждал довольно неожиданный сюрприз. Комендант крепости Учан намеривался капитулировать, но на не совсем обычных условиях.

— Полковник Ду Син много слышал о воинском таланте господина цзян-цзюня и предлагает разрешить возникшую между вами проблему мирным путем — прибывший из крепости посланник почтительно склонил голову перед Покровским.

— Рад слышать такие разумные слова, но каковы будут условия этого мирного разрешения?

— О, господин цзян-цзюнь условия, которые предлагает господина коменданта самые выгодные и справедливые, как для вас, так и для нас.

— Что же, слушаю вас с нетерпением. Прошу садиться — полковник указал китайцу на стул.

— Господин полковник прекрасно видит, всю бесполезность противостояния такому воину как господин Ван Сун и ради предотвращения никому не нужного кровопролития, он готов сдать крепость. Однако просто так капитулировать полковник Ду Син не может. Он обязательно должен сохранить свое лицо перед генералом Пэйфу.

— Где же выход из сложившейся ситуации?

— Все очень просто. В определенное время ваши войска начинают стрелять в воздух. Солдаты гарнизона также будут стрелять в воздух. Таким образом, никто не пострадает, но все будут думать, что между нами идет сражение. После, того как стрельба закончится, господин цзян-цзюнь даст нам час на отступление из крепости, после чего может занимать Учан.

Услышанные слова потрясли Покровского. Бедный Алексей Михайлович был совершенно огорошен подобным способом ведением войны. Это было столь непривычным и неожиданным предложением, что он по началу хотел отказаться, но желание избежать людских потерь, заставило его дать согласие.

Прошло два дня и рано утром, полки НРА открыли по крепости ураганную стрельбу, на которую гарнизон ответил не менее громкой канонадой. Со стороны казалось, что между противниками развернулось настоящее сражение. Громкие крики солдат дополнял треск винтовочных выстрелов, грохот пулеметов, и время от времени были слышны пушечные залпы.

Зрелище было завораживающее по своей силе и красоте. Шум от стрельбы был слышан на многие километры от Учан, но все это было лишь постановочной декорацией призванной скрыть тайные намерения Ду Сина. Как и было условлено, люди стреляли в воздух, а пушки палили холостыми зарядами.

Так продолжалось около сорока минут, после чего все разом стихло, и наступила тревожная тишина. Раскрыв резную луковицу карманных часов, полковник Покровский стал с нетерпением ждать дальнейшего развития события. В глубине души он опасался, что Ду Сун ловко обманул его, но эти опасения оказались напрасными. Прошел условленный час и посланные в крепость разведчики, принесли радостную весть, цитадель Учан была пуста.

Происходи это все ранее, Алексей Михайлович честно бы признался в рапорте о тайной пружине своего успеха, но долгое общение с Востоком сильно переменило полковника. Составляя победную реляцию, он без тени смущения приписал себе успех взятия Учан.

Так Гоминьдан утвердил свое влияние над важными стратегическими провинциями Хунань и Хубей. Обрадованный этими успехами, Чан Кайши предлагал продолжить поход, за Янцзы пользуясь бедственным положением Пэйфу, но цзян-цзюнь высказался категорически против подобных планов.

— Не стоит подвергать серьезному риску то, чего мы с таким трудом достигли. Пока за нашей спиной стоит армия Сунь Чуаньфана, о походе на Пекин не может быть и речи. К этому вопросу можно вернуться только после захвата Нанкина и Шанхая, но никак не раньше — воспротивился Алексей Михайлович и главнокомандующий НРА был вынужден наступить на горло своей песне. Правда, как оказалось не совсем. Воспользовавшись тем, что часть соединений армии не участвовало в осаде Учан, Чан Кайши решил самостоятельно приступить к завершению похода. Идя на поводу своих амбиций, не дожидаясь подхода частей под командованием Покровского, Чан напал на армию Сунь Чуаньфана и был разбит. Один из лучших полководцев Китая жестко проэкзаменовал командующего Гоминьдана и выставил его воинским способностям неудовлетворительную оценку.

Разгром, что был учинен правителем Цзянси, так отрезвляюще подействовали на Чан Кайши, что он полностью устранился от командования НРА, отдав его в руки Покровского.

Неудачные действия главнокомандующего, очень затрудняли задачу господина военного советника. Хорошо вооруженные, имеющие в своем распоряжении много пулеметов и орудий, вкусившие радости победы, солдаты Сунь Чуаньфана были трудным противником.

Исходя из сложившейся обстановки, Покровский решил временно приостановить наступление НРА. Был издан приказ, запрещающий дивизиям и корпусам Гоминьдана избегать любых столкновений с крупными соединениями противника. Рекомендовалось воздержаться от нападений на его крепости и прочие опорные пункты.

Подобный приказ не был проявлением трусости. С одной стороны Покровский остужал горячие головы тех, кто считал, что до победы остался только один шаг, с другой притуплял бдительность противника. Пусть считает, что цзян-цзюнь Ван Сун боится его, тогда как сам Алексей Михайлович в срочном порядке проводил обучение китайских солдат новой тактике.

Убедившись в правильности своей идеи ведения боевых действий в ночных условиях, Покровский решил сделать ставку на неё в борьбе с правителем Цзянси. День и ночь, под руководством русских инструкторов, китайцы учились приемам штыкового боя и ночным атакам.

Проведя месяц в столь изнурительных приготовлениях, в начале июля Покровский отдал приказ о наступлении.

Действуя в основном в ночное время суток, неожиданными ударами соединения НРА сумели захватить города Цзюцзян, Туцзян и важный железнодорожный узел Наньчан. Прекрасно вооруженные и оснащенные, рослые солдаты СуньЧуаньфана не смогли противостоять южной мелкоте превосходно орудующей штыком в ночных сумерках. Всего за три неполных недели боев, было взято в плен 30 тысяч солдат противника, огромное количество винтовок, пулеметов, патронов и несколько десятков пушек. Противник был вынужден покинуть Цзянси.

Преследуя отступающего СуньЧуаньфана, солдаты НРА вступили на территорию провинции Аньхуэй и в начале августа заняли её столицу — Аньцин. В руках противника оставались только провинция Цзянсу с такими важными городами как Нанкин и Шанхай, и взятие их было делом времени.

Приближаясь к древней китайской столице, Алексей Михайлович был полностью уверен в скором успехе. Чжилийские солдаты не смогли найти противоядия, против ночных атак кантонцев. Каждое столкновение приводило к победе солдат Гоминьдана и усиливало страх в сердцах противника. Подобно рже он незримо точил души врагов засевших в Нанкине и против него были бессильны и высокие стены с многочисленными пулеметными гнездами, и широкие крепостные рвы.

Раскинувшийся на берегах Янцзы Нанкин был опоясан крепкой каменной стеной. Это были мощные защитные укрепления, многие века верой и правдой защищавшие власть и покой повелителя Поднебесной, но чье время кончилось с появлением артиллерии. Творение императоров Мин, было беззащитно перед разрушающей силой осадных пушек.

Подойдя к одним из городских ворот, Покровский приказал установить напротив них батарею крупнокалиберных гаубиц захваченных в арсеналах Сунь Чуаньфана. В течение последующего дня шла интенсивный обстрел тринадцатиметровых стен прилегающих к воротам. Каждый попавший в стену снаряд поднимал столб щебня и пыли, безжалостно разрушая творение древних китайских мастеров.

Ближе к вечеру в стене образовался широкий пролом, но полковник не бросил солдат на штурм города, продолжая вести бомбардировку его оборонительных рубежей. С наступлением ночи, китайцы попытались установить на стенах прожектора, но эти действия были немедленно пресечены артиллеристами. Уже с первого залпа был разбит в клочья один из прожекторов, после третьего их стало вдвое меньше, а пятый полностью погрузил крепостные стены в ночную тьму.

Тогда осажденные стали пускать над истерзанными воротами осветительные ракеты, но их запас быстро иссяк. Появление у противника осветительных ракет заставило Покровского перенести начало штурма с часу ночи на три утра, но эта непредвиденная задержка позволила его солдатам лучше приготовиться.

Ровно в три часа, штурмовые колонны устремились к пролому. Противник заметил их возле самых стен и с большим опозданием открыл заградительный огонь. Уцелевшие при дневной бомбардировке пулеметы пытались преградить путь солдатам Гоминьдана, но выкаченные на прямую наводку скорострельные пушки засыпали их градом картечи.

Внезапной атакой кантонцы быстро захватили пролом в стене и внешние ворота. Казалось, победа уже близка, но за внутренние ворота развернулась ожесточенная борьба. Их защищал элитный полк Сунь Чуаньфана получивший приказ стоять насмерть.

Штык и отчаянная храбрость плохой аргумент в споре с пулеметом и гранатой. Атака кантонцев быстро захлебнулась и только спешно подвезенные штурмовые орудия, не позволили штурму так быстро закончиться. Командующие ими русские инструктора сами встали у орудий и в два счета разгромили не только сами ворота, но и подавили несколько пулеметных точек.

Ободренные столь мощной поддержкой, солдаты НРА вновь бросились в атаку, и теперь их штык уже никто не мог остановить. Ворота были взяты, их защитники безжалостно переколоты, кантонцы двинулись внутрь города, и тут их ждал ещё один неприятный сюрприз. Правильно вычислив направление штурма, комендант города Тан Чжишен установил несколько баррикад из мешков с песком оснащенных пулеметами. Вновь возник спор со штыком, завершившегося не в пользу солдат Гоминьдана.

Получив донесение о возникших трудностях, Покровский приказал прекратить боевые действия, решив продолжить штурм города днем. При поддержке артиллерии, в двенадцать часов кантонцы пошли в атаку и успешно прорвали оборону противника. Началась борьба за городские кварталы, в которой солдатам Гоминьдана оказали большую помощь китайские коммунисты. Подняв вооруженное восстание, они ударил в спину чжилийцам, что предрешило исход всей борьбы. К трем часам дня в руках солдат клики оставался лишь императорский дворец, в который были посланы парламентеры.

Победа была уже в руках у Алексея Михайловича, когда он получил неожиданный удар в спину. При этом его нанесли не враги, а свои собственные соотечественники. Пока в осажденном дворце шли переговоры, в полевую ставку Покровского прибыл Андрей Григорьевич Шкуро. Выздоровевший генерал привез Покровскому приказ от Краснова сдать ему полномочие главного военного советника Гоминьдана.

Следуя воинским традициям, Покровский намеривался передать свои полномочия после принятия капитуляции Нанкина, но генерал Шкуро энергично воспротивился этому. Как вышестоящий по званию, он настоял на личном принятии капитуляции остатков нанкинского гарнизона. И те парламентеры, которые шли сложить своё оружие к стопам цзян-цзюня Ван Суна, просили милости у неизвестного для них коренастого генерала.

После столь беспардонных действий Шкуро, Алексей Михайлович оставил войск и отбыл на отдых в Ухань. Там он вновь поселился в доме купца Гребешкова проявившего максимум участия к здоровью своего дорогого гостя. Правильное питание, походы в китайскую баню и доводящий до полного расслабления массаж молоденькой китаянки Цзян Цинь, помогли полковнику преодолеть маленький жизненный кризис.

Между тем, дела на фронте шли своим чередом. Двадцать шестого августа армия Гоминьдана подошла к Шанхаю, последней точке Северного похода. Оставалось только занять устье Янцзы и получить полный контроль над югом Поднебесной.

Многие американские, японские и английские предприниматели с опасением встретили приближение НРА к Шанхаю, опасаясь различных эксцессов в отношении своей собственности. Эти опасения были вполне оправданы. Очень часто в занимаемых городах представители левых движений проводили экспроприацию собственности, не взирая на национальность её владельца. Подобные эксцессы, как правило, удавалось заминать, но с Шанхаем подобные действия были недопустимы. Мегаполис был настолько плотно пронизан иностранной собственностью, что любой неосторожный шаг мог иметь угрожающие последствия.

Для защиты собственности своих соотечественников, американское правительство направили в Шанхай три канонерки. Не отставали от них и другие страны, японцы прислали эсминец, а англичане отправили из Сингапура целый крейсер.

Подобные действия, заставили Сунь Ятсена выступить с обращением, в котором он лично гарантировал целостность и безопасность иностранной собственности в Шанхае. Заявление лидера Гоминьдана сняло напряжение вокруг Шанхая, но не надолго. Пока между Чан Кайши и Сунь Чуаньфаном шли мирные переговоры, тридцать первого августа шанхайские коммунисты подняли восстание. Захваченный врасплох генерал чудом ускользнул из рук восставших, найдя укрытие на японском эсминце.

Ощетинившись всеми своими орудиями, корабль императорского флота ждал нападения восставших, но оно не последовало. Простояв сутки на рейде, по приказу из Токио, эсминец покинул Шанхай и переправил Сунь Чуаньфана в порт Дальний.

Лишившись командира, чжилийцы моментально сложили оружие, воевать было не за кого. Северный поход был закончен, и тут же в стане победителей начались разногласия. В связи с расширением территории подконтрольной Гоминьдану требовалось выбрать новую столицу. Коммунисты стояли горой за Шанхай, правые к которым примкнул Чан Кайши, отдавали предпочтение Нанкину, тогда как основатель Гоминьдана Сунь Ятсен считал, что временной столицей должен быть только Ухань.

Столь разные предпочтения неожиданно породили серьезные разногласия в рядах революционной партии. Никто из представителей политических течений не хотел слышать доводов другого, считая свой вариант самым верным и правильным. Для устранения возникших разногласий Сунь Ятсен предложил 22 сентября провести в освобожденном Шанхае "круглый стол", на котором вождь намеривался добиться единства в столь важном вопросе.

Место проведение "круглого стола" Сунь Ятсен выбрал не случайно, действуя с дальним прицелом. По его замыслу, за день до начала конференции в Шанхае должно было состояться грандиозное празднование в честь победоносного завершения Северного похода армией Гоминьдана. Главный мегаполис страны, взятый солдатами революционной партии китайских националистов, был очень удобным фактором демонстрации всему миру окрепшей силы движения. Но намечаемое торжество было только одной, так называемой парадной стороной медали.

Назначая дату праздничного торжества в Шанхае, Сунь Ятсен ожидал, что оно значительно усилит в партийных и народных кругах его авторитет вождя. Ведь очень трудно противостоять мнению человека, которому вчера многотысячная толпа громко пела осанну.

Объявив о начале торжеств, вождь Гоминьдана с головой ушел в праздничные хлопоты, однако не он один был занят ими. В обстановке полной секретности, активную подготовку к празднику Гоминьдана вел и мистер Майлз Лэмпсон.

Перебравшийся из Кантона в Шанхай, господин британский дипломат обладал широкой сетью агентов информаторов, поступивших в его распоряжение от местного представителя Форин Офис. Едва только ему донесли о намерениях Сунь Ятсена, как он громко возблагодарил за это Бога, ибо это был идеальный шанс проведения китайской "Варфоломеевской ночи".

Если во взятии Шанхая войсками Чан Кайши главную скрипку сыграли городские коммунисты, то в планах Лэмпсона, основная роль отводилась шанхайским триадам. Их вооруженные отряды представляли собой серьезную силу, с которой приходилось считаться любой власти.

Соблюдая строжайшую конспирацию, британец встретился с представителем всех триад господином Фейем и получил их согласие на сотрудничество. В обмен на сто пятьдесят тысяч фунтов стерлингов, китайская мафия изъявила готовность пустить кровь не в меру ретивым революционерам. Особенно триаду беспокоили действия коммунистов. Сразу после захвата Шанхая они дружно ополчившихся на торговцев опиумом и хозяев публичных домов — двух китов теневой экономики мафии.

— У этих коммунистов нет ничего святого. Провозглашая лозунги всеобщего равенства и братства, они готовы уничтожить все основы нашего мира. Сначала нашего, потом вашего — жаловался британцу Фей, во время их очередной тайной встречи. Уединившись в одном из кабинетов неприметного чайного салона, заговорщики обсуждали последние детали своего грязного дела.

— Я очень рад, что вы прекрасно понимаете какие это страшные люди ваши коммунисты, господин Фей. Они идеологические фанатики, которых может остановить только пуля и железная палка. К этому зверю нельзя проявлять человеческую гуманность и слабость, ибо он обязательно постарается съесть вас самих.

— Да, да, вы совершенно правы господин Джойс (под таким именем выступал в Шанхае Лэмпсон). Наш бизнес уже сейчас очень страдает от их действий, а, что будет потом? Подумать страшно! — с ужасом всплеснул руками Фей, в лучших традициях китайского театра. Майлз сочувственно кивнул головой собеседнику. Идеологическая подоплека двух сторон совпала, теперь следовало перейти к главным вещам.

— Вы уже получили деньги?

— Да, господин Джойс, управляющий банка подтвердил получения денег сегодня утром.

— Надеюсь, что теперь у вас нет оснований, сомневаться в наших намерениях. Мы выплатили всю сумму целиком в качестве предоплаты, не требуя при этом никаких гарантий.

— Остался ещё вопрос об оружии, мистер Джойс — напомнил британцу Фей.

— В отношении него можете не волноваться. Сегодня в Шанхай пришел пароход "Кинг Джордж" с нужным для вас грузом. Капитан корабля готов отдать его тому человеку, кто назовет пароль "Глория Скотт". Запомнили?

— Да, мистер Джойс.

— Как быстро вы его сможете забрать?

— Мы готовы вывезти его с корабля этой ночью.

— Прекрасно, капитан будет извещен о вашем ночном визите. Теперь о главном — британец извлек из кармана толстый пакет из плотной бумаги.

— Нам нужно, чтобы вы уничтожили всех тех, кто двадцатого сентября придет в городской театр. По моим сведениям охраны будет мало, Сунь Ятсена не намерен отгораживаться от народа их штыками. Вот фотографии тех, кто должен быть убит в первую очередь. Я подчеркиваю, в первую очередь.

В ответ Фей послушно кивнул головой и принялся быстро просматривать принесенные британцем фотографии. Перебрав снимки, он отложил их в сторону.

— Здесь нет фотографии Чан Кайши — заметил китаец, вопросительно взглянув на Лэмпсона.

— Её нет, так как генерал не будет присутствовать на празднике. Вчера он выехал в войска, из-за столкновений с войсками генерала Дуань Цижуя на границе Шаньдуна.

— Жаль. К нему у нас тоже много вопросов, как и к коммунистам — вздохнул Фей.

— Нам будет достаточно, если вы устраните обозначенных на фотографии людей, — дипломат четко разграничил интересы шанхайской мафии и английского короля. — Кроме того, вам нужно будет убрать всех русских военных советников прибывших в город. Сейчас они проживают в отеле "Бристоль". Старшие офицеры пойдут в городской театр на торжество, младшие останутся в отеле, где для них будет проведен праздничный банкет. Вот список офицеров и часть их фотографии.

Британец протянул Фейю другой конверт, менее пухлый.

— К сожалению, мы не располагаем фотографиями всех русских офицеров. Поэтому при проведении акции в отеле вам придется привлекать прислугу, для их опознания. Отнеситесь к этому делу с большой ответственностью, ибо кроме них в "Бристоле" живут другие иностранцы, а нам не нужны никакие разбирательства. Все понятно?

— Мы постараемся сработать как можно аккуратнее — заверил собеседника китаец.

— Очень на это надеюсь. И ещё. Среди приглашенных на торжество, будет русский генерал Владимиров. Сейчас он в Ухани, но обязательно приедет в Шанхай. Мы не располагаем его фотографией, это господин не любит фотографироваться. Есть только одно его описание. Так вот, хотелось бы побеседовать с ним, перед окончательным расставанием. Чувствую, что он может рассказать много для нас интересного.

Фей быстро понял тонкий английский юмор.

— Я приложу все силы, чтобы устроить вам это расставание с господином Владимировым — сказал он, почтительно склонив голову перед посланником Его Королевского Величества.

Все произошло, так как и задумывал Лэмпсон. В назначенный час, купленные на британские фунты, с британским оружием в руках, триады Шанхая выступили против позабывших о бдительности революционеров.

Полностью погруженный в партийные проблемы, Сунь Ятсен утратил всегда присущую ему бдительность и жестоко поплатился за это. Стоя за трибуной, на сцене городского театра, он поздравлял сидящих в зале соратников с одержанной победой, когда за его спиной возникла зловещая фигура, его палача. Под видом охранника, он беспрепятственно вышел на сцену из-за кулис. Приблизившись к вождю Гоминьдана, он выхватил из кобуры маузер и выстрелил в голову Сунь Ятсену.

Когда же тот с окровавленной головой рухнул к подножью трибуны, убийца принялся холоднокровно стрелять по сидевшему за столом президиуму. Не успевшие ничего понять люди,

гибли сраженные предательскими пулями, так и не успев покинуть своих кресел. Тех, кто все же успел вскочить и пытавшихся убежать, настигали выстрелы стрелка, ведущего свой огонь с противоположного конца сцены.

Единственными у кого было с собой оружие, были русские советники. Привыкшие не расставаться с оружием пока идет война, они попытались оказать сопротивление врагу. Первым выхватил свой пистолет генерал Краснов, вступив в перестрелку, с убийцей Сунь Ятсена. Одним выстрелов он сбил с его головы кепку, затем ранил в грудь от чего, китаец выронил свой маузер. Генерал собирался добить убийцу, как в это время из-за кулис вылетела связка гранат, разорвавшихся у самых ног Краснова.

Мощный взрыв разметал стол президиума вместе со всеми находившимися за ним людьми. В один миг сцена покрылась окровавленными телами раненых, громко кричавших от боли и просивших помощи. Картина была ужасной, но не менее ужасным стали действия ворвавшихся на сцену заговорщиков. Идя вдоль лежавших на полу людей, они убивали всякого, кто подавал ещё признаки жизни.

Не менее ужасной расправа была с пришедшими на праздник людьми. Находившихся в зале, заговорщики забросали из боковых лож гранатами, а затем принялись хладнокровно убивать из пистолетов и винтовок стоя в дверях. Части людей удалось бежать из театра но, вырвавшись на улицу, они столкнулись с новым произволом подручных мистера Лэмпсона.

Против собравшихся перед театром горожан и гостей торжества, заговорщики применили пулеметы. Приехав на трех крытых грузовых машинах, в нужный момент они сбросили с боков брезентовые тэны и принялись расстреливать собравшихся у театра людей из пулеметов. Многие, кого миновали тугие струи свинца, были затоптаны обезумевшей от страха толпой, и в первую очередь старики и дети.

Захватившие город бандиты устроили массовое избиение жителей бедных кварталов. Ещё вчера они праздновали свою победу над милитаристами, а сегодня, реакция яростно проходилась по ним своими стальными палками и ножами.

Вкусив крови, реакционеры принялись безжалостно уничтожать коммунистов, кантонцев и всех им сочувствующих. Врываясь в дома, уничтожали всю семью. Подвернувшихся им женщин резали после надругательств, вспарывая животы и втыкая в гениталии куски дерева или прутья. Детям изменников они разбивали головы на глазах обезумевших от горя и боли родителей.

Особенно преследовались девушки с короткими стрижками, за которые их объявляли коммунистками. Несчастных китаянок кололи ножами, убивали из пистолетов или сжигали заживо, облив керосином.

Присутствующий в городе представитель коммунистов Чжоу Эньлай попытался оказать сопротивление. Счастливо избегнув лап смерти в театре, он попытался сплотить и поднять против реакции городскую бедноту. Это ему удалось, но время было упущено. Когда руководимые Чжоу люди вышли на одну из центральных улиц, они были рассеяны залпами винтовок и пулеметами.

Раненого в руку Чжоу Эньлая, сочувствующие коммунистам горожане насильно увели с собой молодого человека, укрыв его от кровавых лап торжествующей реакции. Всего в городе было убито свыше шести тысяч человек. Ещё полторы тысячи было арестовано по подозрению в принадлежности к компартии. Несчастных продержали сутки на площади перед городской управой, а затем половину убили без всяких разбирательств.

От ужасной участи быть убитым на празднике в театре, полковника Покровского спас никто иной, как Чан Кайши. Вынужденный в преддверии торжества из-за вылазок аньхойцев покинуть Шанхай, китаец решил сделать гадость своему русскому оппоненту. Видя как, остро реагировал Алексей Михайлович на постигшую его несправедливость в Нанкине, генерал захотел полностью лишить его победных лавров. Не имея возможность вычеркнуть Покровского из списка почетных гостей, полковник был внесен туда лично Сунь Ятсеном, Чан Кайши подошел к этой проблеме с другого конца. Перед своим отъездом, он приказал начальнику канцелярии дать пригласительную телеграмму в Ухань с таким расчетом, чтобы Покровский никак не успевал к началу торжества.

Расчет будущего генералиссимуса полностью оправдался. Покровский прибыл в Шанхай в тот самый момент, когда началось торжественное заседание. Следуя полученной в телеграмме инструкции, вместо театра он направился в "Бристоль", что избавило его от мучительной смерти, но не избавило от столкновения с бандитами посланных в отель Фейем.

Он только переступил порог гостиницы, как вслед за ним ворвались вооруженные пистолетами бандиты. Грубо оттолкнув статного господина с кожаным саквояжем, они стремились вверх по лестнице, грозно потрясая оружием. Благодаря полученным сведениям от портье, нападавшие хорошо знали, в каких номерах остановились русские советники.

Некоторые из них принялись заранее отмечать намечавшееся торжество, за что жестоко поплатились. Застигнутых врасплох их убивали в кроватях, ванных, за праздничным столом и они отдавали свои жизни, не сумев взять чужие.

Однако не все представители русской миссии оказали столь пассивное сопротивление врагу. Многие из русских инструкторов и советников встречали рвущихся к ним в номера бандитов выстрелами из револьверов, а некоторые и гранатами. Посланцы далекой России храбро сражались с купленными на английские фунты наемниками, но сила всегда ломит солому. Все они погибли, сложив в чужих землях, во славу пославшего их на смерть Отечества.

Когда Лэмпсон приехал к отелю, то тот имел жалкий вид. Центральные двери были снесены, во многих окнах зияли разбитые стекла, а из номера люкс валили густые клубы дыма.

— Азиаты! — гневно воскликнул англичанин от представшей перед ним картины, добавив несколько крепких ругательств.

Доклад подручного Фейя подскочившего к дипломату едва тот переступил порог отеля, не очень обрадовал его. Все те, с кем Майлз собирался поговорить по душам, были убиты. Их тела лежали в банкетном зале отеля, при этом некоторые из них были обезображены взрывами гранат.

— Где, генерал Владимиров? — поинтересовался у китайца Лэмпсон. Покинув пять минут назад городской театр, британец не нашел там разыскиваемого им человека.

— Подорвался у себя в люксовом номере гранатой. Развлекался с девицей — многозначительно пояснил бандит, чем породил подозрения в душе дипломата. В полученных сведениях о русском советнике сведений пристрастие к слабому полу. Впрочем, у человека вернувшегося к мирной жизни с войны это вполне нормальное явление.

— Из чего следует, что этот человек генерал Владимиров? — спросил Лэмпсон, осмотрев покореженный взрывом тело, — по имеющемуся у нас описанию он только совпадает одним ростом. Где портье или коридорный обслуживающий этот номер?!

— Коридорный бежал. Его ищут, но пока безрезультатно. Что касается портье, то он погиб от взрыва гранаты, которой подорвал себя другой русский.

— Черт знает, что такое. Люди гибнут, исчезают и никто не может подтвердить личность этого трупа!

— Не стоит так волноваться, господин. Всего по бумагам в отели числилось двадцать один русский. Четверо отправились в театр, семнадцать остались здесь. Вот они, — китаец ткнул пальцем в лежащие перед британцем тела. — А что касается генерала Владимирова, то вот его удостоверение, подписанное самим Чан Кайши. Его мы нашли в отели, в кожаном саквояже. Так, что все совпадает.

Вырвав из рук бандита удостоверение, Майлз удостоверился в правоте его слов. Ещё раз, помянув черта, он покинул гостиницу, прихватив с собой саквояж.

Минуло двое суток, а над ещё не пришедшим в себя от кровавых ужасов Шанхаем уже нависла новая угроза. К нему уже подступали войска ведомые генералом Чан Кайши, жаждущего кровавого мщения. После гибели Сунь Ятсена и других лидеров Гоминьдана, он временно взял в свои руки партийную и гражданскую власть.

Это известие породило панику среди иностранцев находящихся в Шанхае. Пережив одну азиатскую бузу, они не горели желанием вновь испытать на себе все прелести межкитайских разборок. Несмотря на громкое заявление помощника британского консула в Шанхае мистера Лэмпсона, что великие державы не допустят нового кровопролития, толпы иностранцев хлынули в порт, желая покинуть город.

Захватившие власть в городе триады не препятствовали эвакуации иностранных подданных. Они не желали испытать на себе силу артиллерии стоящих в порту кораблей Великих держав. Ведь одно дело с благословения этих держав резать своих соотечественников и совсем другое, понести заслуженное наказание, случайно переступив запретную черту.

Желающих покинуть Шанхай, направляли к третьему причалу, где стояли пассажирские суда. В виду возникших событий, все они были в принудительном порядке зафрахтованы действующими на этот момент консульствами Англии, Японии и США. И потому, из Шанхая было всего три пути эвакуации, в Сингапур, Токио и Гонолулу.

Среди пришедших в порт иностранцев, многие находились в затруднительном положении, ибо во время беспорядков утратили свои вещи, деньги или документы. Воспользовавшись удачным моментом, предприимчивые китайцы бросились грабить отели, гостиницы, квартиры, где остановились иностранные гости. Единственное что могли сделать местные власти и иностранные консульства для этих несчастных, это посадить на пароход и поскорее выпроводить из города. В этот напряженный момент, чужое горе мало кого трогало.

В числе пострадавших садившихся на пароход идущий в Сингапур, был человек с заметной военной выправкой. Его причастность к армейской касте подтверждал Железный крест, украшавший лацкан его изрядно потрепанного пиджака. Именно на нем зацепился взгляд британского чиновника руководившего посадкой пассажиров на корабль. Отметив рост беженца, он заглянул в карточку с описанием разыскиваемым британцами человека, выданную по приказу Майлза Лэмпсона. Не имея возможности точно идентифицировать обезображенное взрывом гранаты тело русского офицера, он продолжал искать генерала Владимирова.

Пробежав взглядом, перечисленные приметы разыскиваемого русского, британец разочаровано вздохнул. Бритый наголо, с седыми усами, большой родинкой над правой бровью и пенсне, этот человек совершенно не походил под указанные приметы. По мнению чиновника, перед ним стоял типичный представитель тевтонской расы. Вскоре, подойдя к трапу, бритоголовый подтвердил его догадку.

— Подданным, какой страны являетесь?

— Германии — ответил обладатель пенсне.

— Ваш паспорт — потребовал британец, но беженец только развел руками.

— Все документы вместе с вещами пропали в отели во время беспорядков.

— Чем же тогда вы можете подтвердить свою личность?

— Только этим, — немец с достоинством протянул офицерское удостоверение рейхсвера, — его я всегда ношу с собой .

Во время войны британцу приходилось иметь дело с документами пленных офицеров. Чиновнику хватило одной минуты, чтобы распознать его подлинность. Занеся в списки пассажиров фамилию бритоголового беженца, британец поинтересовался.

— За, что крест, оберст-лейтенант?

— За Марну — коротко пояснил немец, не желая вдаваться в подробности.

— Помнится, мы вам там здорово поддали — ядовито усмехнулся чиновник. От его слов лицо отставника напряглось, но он не стал отвечать на колкости.

— Проходите, следующий! — властно выкрикнул британец и с видом победителя, бросил документ на дощатый стол перед собой. Немец покорно забрал свое удостоверение и двинулся по трапу. Он прошел всего пару шагов, когда его окликнули.

— Да, совсем забыл спросить, деньги у вас есть? Если нет, то ваши репарации Его Королевскому величеству станут больше.

— Они у меня есть. Немного, но есть — ответил подполковник, не поднимая глаз, чем ещё больше развеселил британца.

— Идите — разрешил чиновник и занялся польской парой приехавшей в Шанхай на заработки. И где только этих "цыган Европы" только не носит.

По вполне понятным соображениям, Москва не стала афишировать гибель своих военных советников в Китае. С большим трудом, выдержав натиск европейских держав в Лиге наций во время маньчжурского инцидента, Кремль не хотел нового дипломатического скандала.

Прибывший из Владивостока крейсер, вывез на родину из Шанхая двадцать одно тело. Часть из них было очень трудно опознать и потому, они были похоронены на воинском кладбище в закрытых гробах. Для легализации гибели генералов Краснова и Шкуро было сделано сообщение о крушении штабного вагона, во время проводимого в Приморье военного учения.

Всем семьям погибших офицеров была назначена пенсия по потери кормильца согласно их званию. Казалось все просто и ясно, но и тут бюрократическая машина задела интересы полковника Покровского. Согласно секретному приказу покойного фельдмаршала Слащева, отправленные в Китай офицеры должны были иметь те звания, которые им были присуждены во время прохождения службы зарубежом. Таким образом, военное министерство стимулировало своих советников и инструкторов к добросовестному выполнению порученных им задач.

Согласно донесениям генерала Краснова, Покровский занимал НРА генеральскую должность, но пройти переаттестацию на звание генерал-майора он мог только по прибытию в Россию. Помня, что полковник был одно время в "черном списке", никто из чиновников военного министерства не хотел самостоятельно принимать по столь необычному вопросу.

Не будь за спиной Покровского генерала Щукина и не служи его жена в аппарате вице-президента России, дело бы так и замяли, присудив вдове полковничью пенсию. Поэтому, не долго мудрствуя, все бумаги были отправлены на рассмотрение самому Антон Ивановичу Деникину.

Новый министр весьма обстоятельно изучил дело и изрек свое решение.

— За чем мертвому нужно присваивать генеральское звание? Не за чем. У нас на Руси такого случая никогда не было, да и думаю, не будет. К чему людей смешить. Довольно будет назначения вдове генеральской пенсии. Вместе с ранее присвоенным по указу Слащева орденом Александра Невского, это будет хорошая память, полковнику.

Так закончилась государственная служба Алексея Михайловича Покровского, всю свою сознательную жизнь трудившегося на благо своей Отчизны, которая не заметила потери бойца. Заканчивался 1924 год. Возглавивший Гоминьдан Чан Кайши, подтвердил все заключенные его предшественником договора и соглашения с Россией. В Китай отправились новые военные советники и специалисты, они были очень нужны Чану для покорения Шаньдуна и продолжения похода на Пекин. Одновременно с этим у нового вождя националистической партии появилась крепкая связь с Америкой, в лице его новой жены, третьей сестры семейств Сун, Мэйлин. Она училась в Штатах, где она прониклась любовью к Америке и пониманию её ценностей.

На выборах в этой заморской стране победил Кэлвин Кулидж. Он поклялся на Библии продолжить построение экономический рай в отдельно избранном государстве под гордым названием — Америка.

Несмотря на то, что японцы все же отказались подписывать новый союзнический договор с Лондоном, прельстившись согласием Москвы признать зоной японского влияния южную и центральную часть Маньчжурии, мистер Фэрфакс сохранил за собой пост первого помощника у нового министра иностранных дел Остина Чемберлена. Британская империя очень нуждалась в таких кадрах как Артур Фэрфакс. Её дела по-прежнему были не столь хороши, как бы того хотелось.

В культурном сердце Европы Париже, стремительно восходила звезда чернокожей певицы Жозефины Бейкер. Под её песни в "Фоли-Берже" и зажигательный танец чарльстон, цивилизованный мир, медленно, но верно приближался к незримой временной черте. За ней начинался новый период её истории, получивший название "Ревущие двадцатые". О них совсем другой рассказ.

КОНЕЦ

 
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
 



Иные расы и виды существ 11 списков
Ангелы (Произведений: 91)
Оборотни (Произведений: 181)
Орки, гоблины, гномы, назгулы, тролли (Произведений: 41)
Эльфы, эльфы-полукровки, дроу (Произведений: 230)
Привидения, призраки, полтергейсты, духи (Произведений: 74)
Боги, полубоги, божественные сущности (Произведений: 165)
Вампиры (Произведений: 241)
Демоны (Произведений: 265)
Драконы (Произведений: 164)
Особенная раса, вид (созданные автором) (Произведений: 122)
Редкие расы (но не авторские) (Произведений: 107)
Профессии, занятия, стили жизни 8 списков
Внутренний мир человека. Мысли и жизнь 4 списка
Миры фэнтези и фантастики: каноны, апокрифы, смешение жанров 7 списков
О взаимоотношениях 7 списков
Герои 13 списков
Земля 6 списков
Альтернативная история (Произведений: 213)
Аномальные зоны (Произведений: 73)
Городские истории (Произведений: 306)
Исторические фантазии (Произведений: 98)
Постапокалиптика (Произведений: 104)
Стилизации и этнические мотивы (Произведений: 130)
Попадалово 5 списков
Противостояние 9 списков
О чувствах 3 списка
Следующее поколение 4 списка
Детское фэнтези (Произведений: 39)
Для самых маленьких (Произведений: 34)
О животных (Произведений: 48)
Поучительные сказки, притчи (Произведений: 82)
Закрыть
Закрыть
Закрыть
↑ Вверх