Стоит, голову повесив. "Да господин, больше не буду, господин". Дальше, на первом же перекрёстке: "Здесь свернём, господин?". А про то какая дорога будет — только мыкает да хмыкает: "Да вроде ничо... Мабуть.. пройдём. Болото? Так где ж их нет? Господь милостив".
Слов у меня нет — одни буквы. И те — непечатные. Тот десяток, который в здешнем алфавите есть, а в моей России нет. Сплошной "юс большой йотированный".
Ещё: говорить предки не умеют. Как, впрочем, и мои современники в большинстве своём. Пока языка не понимал всё казалось: они такие умные вещи обсуждают. Что ни фраза то, поди, перл мысли средневековой древнерусской.
Лучше языка не знать — соседи умнее выглядят. Не владеют они членораздельной речью. Ни в смысле дикции и артикуляции, ни в смысле связного изложения. С дикцией все просто: основной пример для подражания — местный пономарь.
"Наш пономарь вашего пономаря перепономарит перевыпономарит".
А со связностью иначе.
Когда рассказывает услышанное — гладко получается, слово в слово. Память у туземцев отменная. Когда своё накатанное, по шестому разу, как Ивашко про свои походы — будто сказочника слушаешь. А вот если что-то новое нужно описать... Да хоть состояние дороги — мямлят. И не только Ивашко. И диалоги все по сути своей короткие: или идет перемусоливание с переспрашиванием, или две-три реплики — и в морду. Не говоруны. А передо мной Ивашко и вовсе... вздрагивает.
* * *
Ну почему все коллеги-попаданцы книгу чапаевского Петьки не читают? Где на первой странице: "Сел на коня, поехал в штаб", на последней — "Приехал в штаб, слез с коня". А между ними — 600 страниц одного "цок-цок".
Писать так не надо. И публиковать такое не надо. И так все русские леса на финскую бумагу вырубили.
Но думать-то надо. О воздействии временного интервала на психо-эмоциональный фон. Потому что хорошо, если дорога скучная. Тогда персонаж просто думает о своём, о девичьем. Или там — о попадищевом.
Дорога на Руси обычно длинная, долгая... но вот скучать в ней редко когда удаётся.
Стоит немецкий офицер в комнате у окна, курит последнюю сигарету перед сном и говорит своему товарищу в глубине комнаты: "Какая огромная страна. Какую долгую дорогу мы уже одолели. Вот мы по ней идём уже два года, а конца не видно". Тут влетает в окно бутылка с зажигательной смесью. Всё и вся в комнате сразу вспыхивает, раздаются дикие крики заживо горящих людей.
Краснодон, "Молодая гвардия". Это на тему мелочей по дороге и желательности просто "цок-цок".
* * *
Придавили мы хорошо. И по дороге не вляпались. В разбойников, в патруль-заставу... В болото, в буераки, просто в яму. С переломом ног коням или хотя бы тележных осей. Потому что если бы что — то труба. Бросай и уходи.
Уже затемно выскочили к Сожу. Правильно выскочили. Высоко. Там внизу у устья такие петли...
Речной изгиб называется "лука". Не то место Великими Луками назвали. Надо переправу искать, а уже темно.
Россия — что возьмёшь. По Европе идёшь — трасса либо вся освещена, либо все развязки, перекрёстки, мосты, бензоколонки. А у нас... Даже, было дело, от самосвала ушёл только потому, что он в ночи — темнее тёмного.
Снова встали в лесу. У Марьяши жар. И говорить начала.
Стандартная цепочка. Сначала: "какая я была дура!". Потом: "какой он был мерзавец!". Третий шаг: "а ты куда смотрел?!".
Ага. "Так ты же сама пошла, меня вообще миски мыть отправила".
Слезы — и по кругу. А температура растёт. Ёшкин кот, обычного ртутного термометра — лет пятьсот ждать. Так, работаем как дочку во младенчестве: тряпку с холодной водой на шею, вторую — в паховую область, питье. А она уже бредит всерьёз, отца зовёт, бьётся... Я тут что, мать Тереза при блуданувшей чересчур недо-боярыне? Всю ночь. Ивашко хоть поспал маленько.
Пока запрягали, к переправе выезжали, Ивашко мялся. Потом спросил:
— Господине, она тебе чего? Сильно люба? Стара она для тебя. Да и сам ты её тогда отпустил. А блядку гулящую из-под чужого мужика выпаивать-выхаживать...
— Не то Ивашко. Она мне служанка. А я своих людей берегу. Не дай бог с тобой что — тоже выхаживать буду.
— Да... Видно, что у тебя в пестунах Касьян был. Он тоже... своих не бросал.
А я по другому поводу загрузился. Не господское это дело — холопов выхаживать. Это только кто из благородных жён сильно в благочестие ударился. Княжичу — неуместно. Но не могу ж я бросить её вот так подыхать!
И ещё. Как-то легко у меня с языка сорвалось — "своих людей". В феодалы прорастаешь, Ванька? Дальше вассалы, слуги, смерды, закупы, холопы... Сам из-за перспективы холопства... косой косил. А теперь уже...
Это тебе не в фантазиях глупых Юльку по приколу на конюшню отправить на время утреннего кофе. Здесь порка — обязательный элемент технологии управления хозяйством среднего и крупного размера. Как у хорошего ротного в петровских преображенцах:
"каждый вечер в роте кто-то кричал и дёргал белыми ягодицами под палками".
Или как? "Стать здесь кем-то" значит и вот такие ежедневные команды. И кто-то будет ежевечерне "белыми ягодицами кричать". По твоему лично приказу.
Ванька-гуманист. Гумноноидный, святорусский, обыкновенный.
Можно сказать: "вульгарис".
Выкатились к реке.
Речка Сож. Ширина у неё здесь — за 200 метров, хорошо ближе к 300. И глубина метров пять-шесть должна быть. Ага, "малые реки России". Ну такие маленькие...
Только паромом: дорога по правому берегу идёт — по левому леса и болота. Что ни шаг, то мне тычок. За бестолковость.
На паром? Коней выпрячь, завести, привязать, телеги на руках закатить. Переехали — обратно. Платить — сколько? Киса-то у меня. Почему серебро у малька, а не у хозяина? А нету у Ивашки кисы. Вообще ни гроша.
Отъехали маленько, спрашиваю:
— Почему?
— Дык... Это... Пропью.
Вот наградил господь слугой. Мне ещё и за запойного ответ держать?! Если он что. А он — что? Бельма нальёт и... и что? И как мне? О-хо-хошеньки...
Да что я всё про себя да про людей!
Сож. Места... Глаз не оторвать. У этой реки свойство такое — три хорошо выраженных сквозных террасы. Нижняя — сама пойма. А выше... Как в горах. Только не короткие террасы — длинные, на сколько глаз хватит. Верхняя ступенька на высоте девятиэтажного дома. Вниз глянешь — простор. Зелень молодая, свежая, сочная. Луга в пойме... Утро раннее, дымка ещё, часть поймы уже солнцем освещена, часть — в тени. Все оттенки зелёного.
Вода самой реки и болотца по пойме — синим. Одни уже на солнце отблескивают, бликами играют. Праздник. Другие ещё в тени. Спокойное синее. Глубокое, надёжное. А дальше и вовсе из тумана только кусочки проглядывают. Тайна тайная, загадка загадочная. Видно — вода. А какая? Будет ли играть-веселить на солнце, а то выскочит оттуда какая-нибудь рыба-кит. Или русалки смеяться начнут.
* * *
Когда-то давно, ещё в прошлой жизни по молодости, был я как-то на Соже. Не здесь — выше. С девушками. Костёрчик попалить, на гитарке побренчать, между спальничков побарахтаться. Девушек помню, хорошие были девчушки. Даже что пили — помню. А реку — нет. Ну и дурак.
Надо целую жизнь прожить и у Кащенки на дороге сдохнуть, чтобы вот на такую красоту не только смотреть, но и видеть.
* * *
Одна беда. Смотришь сверху, и сердце радуется. И хочется спросить "ну почему же люди не летают как птицы. Вот бы взмахнуть крылами и полететь". И сам же себе отвечаешь: "а конь один телегу тащить будет?". Порадовались — и за работу.
Дорога идет по террасам. С одной на другую, потом на третью. Потом обратно. Среднерусская равнина. Конечно — равнина. Я понимаю, что не Кавказ. Но "равнина"... Как на Хуанхе. Там грунт лёгкий — лёс. Водные потоки пропиливают глубокие каньоны... Все вниз от основного уровня равнины. Отрицательные высоты называются "глубины". Но суть выкарабкивания от смены названия не меняется.
Когда в первый раз пошли вверх на подъем, боковым зрением уловил за спиной движение. На развороте, на передке, чудом, через спину, успел загнать дрючок под задний бортик телеги — Марьяша уже покатилась. Проспал бы пару секунд — она так, в тулупы спелёнутая, с высоты пятиэтажного дому и ушла бы.
Когда просто "цок-цок" и добавить нечего — это очень здорово.
Дорога, между прочим, не лесная. Настоящий торговый путь. Обозы, одиночных повозок почти нет. Верховых — тоже. Пешеходов... Не Невский, но идут. Тоже — не по одному. А вот караванов слепых, как в фильмах про средневековую Европу нет. Если и есть, то по одному-по два и обязаетельно с поводырем-мальчишкой.
Видно местных. Кто — так, переход на один-два дня. Эти в лаптях или босиком. А дальние — в сапогах. "Калики перехожие".
* * *
"Калики" — это не калеки. Это от обуви. Такой сапог дорожный с длинными завязками. Общий тип обуви для всей древности и средневековья.
Их ещё в Древнем Риме носили. Там ещё император такой был — Калигула. Дословно — "сапожок". В военном лагере рос мальчонкой, вот солдаты и прозвали. Это уж когда он вырос до нормального "сапога". тогда ввёл своего коня в римский сенат, чем автоматически присвоил своему жеребцу сенатское звание.
* * *
К вечеру встали на постой. Места тут населённые, просто с дороги отойти и спать лечь... Как бы не нарваться. Стали в деревне. Опять курная изба. Хорошо хоть тепло — легли во дворе на возах. На дворе шесть возов, кроме наших двух.
Ладно, сами горяченького похлебали, Марьяшу с ложечки накормил. Пока миску относил — вокруг неё опять мужики регочут. Да она что — мёдом мазана?! Она же даже дышит с трудом, глаза толком открыть не может. А возчики "хи-хи, ха-ха" и к ней под тулуп лезут. Ручками своими трудовыми, мозолистыми.
Вот как докопаются... Я же ей не только голову тогда обрил. "Курва курвущая".
Поспел. Снова дрючком лапу одного подцепил и в сторону. Опять в крик:
— Ты... твою мать... и тебя самого... меня, как пса шелудивого, палкой...
— А ты и есть. Щеня неразумная. Видишь же — баба больная. А чем — не спросил. Или мне и тебя рядом положить и с ложечки кормить?
— А... А ты чего? Лекарь?
— Нет. Я тут, трёхразовый тебе фак, папа римский.
— Римский? Из латинян? Немец что ли?
Опять, факеншит, средневековье древнерусское: для нас немцы — жители Германии, по преимуществу — протестанты. Для местных — все, кроме славян, греков и восточных народов. Английские немцы, французские, шведские, датские... Даже испанские. Хотя Испании ещё нет.
Тут Ивашко из-за угла появляется, штаны подтягивает.
— Ну и чего тут, Иване? Пристают?
Ага. И он так... демонстрационно пояс поправляет со своим ножичком нулевого размера. Всё-таки не надо мне на улицу выходить без чего-нибудь под метр восемьдесят. И в плечах как-то также. А баб по Руси возить буду только страшных и старых. Прочих — за печку, в паранджу и на чепь. Иначе мне тут... и пулемёта не хватит.
Пока "беседа" идет, один из купцов второй воз наш разглядывает. У нас там, на задке, две бочки со смолой. Поковырял пальцем, понюхал:
— Куда идёте-то?
— В Смоленск.
— Гля, мужики, дурни Черниговские в Смоленск смолу везут!
— Га-га-га. — Общий смех, переходящий в овации. Ушами по щекам. Ладошками по ляжкам.
Ну, вообще-то, и правда. Про Смоленск даже первое летописное упоминание: "жители искусны в смолении лодий". И название оттуда. Смолу в Смоленск... как в Тулу самоварами торговать.
Ладно, надо веселье осадить.
— Я вот вижу: вы люди добрые, в торговых делах сведущи. Поди, и смолокуры среди вас есть.
Последнее — уже нарываюсь. Ну, попробуем однако.
— А вот лодейных мастеров, видать, нету. Потому и не понимаете.
Опять плевок с моей стороны. Конечно, купцы-возчики не из дальних. Но у всякого купца, который ходит, а не в лавке сидит, лодка есть.
Лодии — у многих. Либо свои, либо в доле, либо на чужих ходили. Русь не колесом, а веслом крепка.
— И чем же твоя смолка краше смоленской?
А вот это уже серьёзные люди подошли. Не из возчиков-балагуров.
— Из чего в Смоленске смолу гонят? Из сосны да ёлки. Так?
— Ну.
— Не нукай, не запряг ещё. А это — дубовая. Разницу понимаешь?
Ой побьют. Два оскорбления за один раз. Хоть обращения на "Вы" здесь ещё нет, но мальчишке с взрослым так говорить... уши открутят — минимум. Не открутят. Загрузился мужик. Другой влез:
— И чё? Смола она и есть смола. Липкая.
— Ага. А бревно оно и есть бревно. Бревенчатое. Из чего на княжьих стругах главный брус сделан? Из дуба? А почему?
Твою мать энциклопедией! Как на русском сказать: "киль, форштевень, шпангоут"? Вроде, поняли меня и так.
— Так известно почему. Дуб не гниет.
— Ну а коли известно — чего дурку ломишь? Тоже мне: "Смола — липкая".
Вот теперь загрузка пошла в полный рост. Теперь либо полный Reset, либо... ждём окончания процесса.
— И почём?
Так, прижилось. А вот я... некомпетентен совершенно. Ну на кой ляд мне нужно было знать в моем 21 веке, в своём инженерно-информационном бизнесе — динамику, тренды и волатильность рынка натуральных смол в начале второй половины 12 века?!
— А сколько дашь?
— Ну... мы-то вниз идём. Нам-то оно... разве что так... для пробы... по векше за обе.
— Ты, дядя, всего всегда на пробу по две бочки берёшь? Меньше вкуса не разобрать? Цена твоя... не интересная. Торгу не будет. Утро вечера мудренее. Добрых снов, люди добрые.
А вот это уже перебор. Прервать торг из-за "неинтересности" — послать собеседника просто прямым текстом. А послать десяток здоровых мужиков по кроваткам...
— Это что за сопляк? Чей он? Ты что ли, хозяин?
— Это возница. Звать Ивашко. Меня — Иваном. Я над товаром главный. Приказчик. От хозяина. Хочешь говорить — говори со мной.
Не слова неправды. Я себе кто? — Хозяин. Сам себе приказываю? — Значит и приказчик. Насчёт смолы покойный Степко что-то говорил. То ли в этот раз, то ли в следующий — будет точно дубовая. На бочках потёки — хоть кусни, хоть лизни. Профи должен качество товара сам определять.
Побурчали и разошлись. А я Ивашку пытать — а какие смолы бывают, а какие на них цены. А какая разница между смолой зимней и летней... Это тебе не масло машинное с привязкой к температуре загустения при понижении температуры окружающей среды.
Только Ивашко... как оно было в Новгород-Северском лет пятнадцать назад.
Торговля — занятие непрерывное. Этим дышать надо. Аналитика, тенденции, инсайд, сравнение с конкурентами... Это ещё пока собственно товара нет. И так — каждый день. Или делать и хорошо, или не браться.
Я в прошлой жизни не брался. Мне своих сложных систем хватало. Времени оставалось только на то, чтобы свои проекты, собственный штучный товар продавать. Там игра несколько иная, чем на массовым или крупносерийном рынке.
Опять полночи суета вокруг Марьяши, опять подъем не свет не заря. Перекусили прямо на возах. Вчерашние купцы подходят.
— Ну и как? Дальше потащишь свою невидаль — смолу дубовую?
— Потащу. А могу тебе продать. За обе — восемь кун.
